Тавро Каина. Повесть.
Глава 2
Генерал Статейнов был не из обоймы ярых служак, не типичный образец ходульной выправки и лихой готовности то и дело вскидывать руку под козырёк перед начальством или, для важности, без особой нужды отчитывать подчинённых, чтоб служба мёдом не казалась. Его округлое моложавое лицо, без резких морщин, и грустные серые глаза, выдавали добрую и думающую натуру, а совершенно седой, аккуратный ежик густых волос подчёркивал породистую интеллигентность. Редкий типаж в Российской Армии конца двадцатого века. На фоне массы армейских и милицейских «бульдогов» Ельцина он явно выглядел белой вороной. «Ему бы – в дореволюционные времена или в фильмы о закате русской элиты» - первое, что пришло на ум полковнику Середину, пока он шёл по просторному кабинету к столу начальника.
Увидев вошедшего, генерал поднялся с кресла и вышел из-за письменного стола навстречу. Был он среднего роста, немного полноват для своих сорока восьми лет, несуетлив в движениях. Первым протянул руку для приветствия и некрепко пожал ладонь полковника, словно боялся ненароком причинить ему боль. Произнёс с едва заметной грустной улыбкой:
- Ну, здравствуй, путчист! Жив, здоров?
- Здравствуй, Георгий Иванович! Как видишь, цел, условно здоров, если не считать нервных потрясений, – с горькой усмешкой, спрятанной под копнистыми усами, ответил Середин и тут же добавил, - Бог не без милости, а казак не без удачи!
- Не знаю, как смотреть на твою «удачу». Слышал уже, наверное, про приказ об увольнении всех офицеров, принимавших участие в защите Верховного Совета? Присаживайся, поговорим. – Генерал указал на стул с противоположной стороны стола для совещаний. Взял пепельницу и пачку сигарет со своего рабочего стола, заваленного рукописями, журнальными вёрстками и корректурами. – Кури.
- Да я уже два года, как завязал с этой зависимостью. Решил, что лучше рюмку плеснуть на колосники, чем травить организм никотином. На сосуды отрицательно действует, на бронхи и лёгкие, отплёвываться по утрам от мокроты надоело.
- Это верно, - согласился генерал и щёлкнул зажигалкой, прикуривая сигарету. – А я вот никак не брошу. Слаб человек…
Несколько секунд он, молча, затягивался едким дымом и, чуть прищурив глаза, будто доктор, внимательным взглядом ощупывал собеседника. Убедившись, что видимых изменений во внешнем облике полковника нет, проговорил:
- То, что ты не попал под разрывы танковых снарядов и под омоновскую рихтовку, это, конечно, удача. Говорят, порезвились они в «Белом доме» и вокруг него?
- Всяко было, – щёку полковника искривила горькая гримаса. – Победителей не судят… Если б не «альфовцы» и «дзержинцы» пришлось бы ещё хуже… Рано или поздно воздастся ельцинским «героям» полной мерой за кровь мужиков-правдолюбов, молодых парней и девчонок, пришедших защищать не Хасбулатова с Руцким, а закон и конституцию, и убитых за это… Да что говорить? Ты же сам всё понимаешь… Небось смотрел прямые репортажи штатовских телеканалов с крыши американского посольства и про бейтаровских штурмовиков слышал?
Полковник явно заводился. И, чтобы унять поднимавшуюся в душе ярость, умолк, глядя куда-то сквозь генерала. Темноволосый, с тонким прямым носом, смуглый от природы, резкий в движениях и словах, Середин был больше похож на кавказца, чем на русского, и напоминал в этот момент нахохлившегося беркута, сидящего на скале.
- Наверное, не всё так однозначно? – нарушил молчание генерал. – Не обошлось, конечно, без влияния пятой колонны, но провокаторов и придурков в России и без них хватает… Ты разве не видел в Верховном Совете истеричных типов под красными знамёнами или баркашовской свастикой?
- На митингах видел, на баррикадах не встречал. Орать в толпе – одно, а жизнью жертвовать – совсем другое.
- Зато телевидение ежедневно крупным планом показывало орущих: «Вся власть Советам!», «Долой жидов и банду Ельцина!»… Портреты Сталина таскали, как иконы. А штурмовать мэрию и Останкино разве не параноики придумали?
- Нет, - мрачно ответил полковник, - Не параноики. Это только преподносится так для обывателей, слепо верящих телевидению и газетам. На самом же деле чётко сработала система агентов-провокаторов из спецслужб, думаю, не только наших. Особенно кадры Савостенко постарались. Да какой только швали не было в их рядах?..
Генерал улыбнулся и не без иронии предложил:
- Тогда добавь в этот список и ЦРУ с Моссадом…
- И они поработали, вне всякого сомнения. – Серьёзно ответил Середин. – Иностранцев из журналистской братии и прочих соглядатаев немало крутилось в Верховном Совете. Но они были, как бы за кадром, а «савостенковцы» до введения в Москве чрезвычайного положения третьего октября, то есть до команды на отстрел депутатов и их сторонников, совершенно открыто расхаживали с мобильными рациями по кабинетам, собирали и передавали оперативную информацию. Многие защитники Белого дома недоумевали от их откровенной наглости и беспомощности службы безопасности Верховного Совета. Сейчас я не уверен, беспомощность ли это?
Зазвонил один из телефонов. Статейнов прошёл на своё рабочее место и накоротке переговорил с кем-то из авторов, потом нажал клавишу местной связи и попросил секретаршу:
- Наташа, не соединяй меня ни с кем, кроме «арбатовцев». Говори, что уехал на совещание. У нас с Серединым серьёзный разговор. Позаботься, чтоб не мешали.
Генерал вновь сел напротив сослуживца и предложил:
- Рассказывай дальше свою версию про агентов-провокаторов.
- Понимаешь, - полковник задумался на несколько мгновений, восстанавливая логическую цепь своих размышлений, потом, связав её оборванные звонком концы, продолжил, - Много было странностей в Белом доме, которые я пока не могу объяснить. Вначале, вроде бы, большинству из нас всё было ясно – Ельцин своим указом номер 1400 от двадцать первого сентября грубо нарушил Конституцию Российской Федерации, волюнтаристски взял на себя функции и депутатов, и избирателей, упразднив Верховный Совет. Это – незаконное действие, переворот в пользу одной из ветвей государственной власти. Так?
- Ну, в общем так, – согласился генерал. – Я после выступления Ельцина с обращением к гражданам России со многими своими приятелями из Министерства обороны и Генштаба толковал. Почти все они считали действия Президента неправомерными. Кто-то больше, кто-то меньше, но их голоса были не на стороне Главнокомандующего. В стране явно запахло гражданским неповиновением.
- Вот-вот, – одобрительно подхватил мысль генерала Середин, - Это только пламенная русофобка Новоборская, да подобные ей, ядовитой слюной брызгали: «Горячо одобряем и поддерживаем решение Президента,.. В случае конфронтации, будем защищать Президента с оружием в руках». Но большинство россиян почувствовали, что Ельцин, поправ основной закон страны, лишил полномочий не депутатов, а себя. С 21 сентября он утратил право выполнять обязанности Президента. Я примерно так и сказал казакам на экстренном круге Московского землячества. Добавил ещё, что дело совести каждого, какую сторону выбирать. Тут неволить нельзя, особенно, когда пахнет кровью. Я лично загрузил свою машину медикаментами и еду в Верховный Совет. Представляешь, когда протолкался по московским уличным пробкам до зоопарка, то больше половины участников круга были уже возле Белого дома, записывались в добровольные дружины.
- Да уж видел! – улыбнулся Статейнов. – Все телевизионщики охотились за реликтовыми сидельцами. Особенно часто одного рыжебородого улыбчивого есаула с шашкой показывали. Не твой?
- Мой конечно! – впервые за время разговора около небольших, глубоко посаженых глаз полковника обозначились лучики доброй улыбки, сделавшие более радушным его тяжёлый взгляд. – Митя Льдов из Подольска. Он казачьи караулы менял, вот и попадал частенько в объектив телекамер.
Вскоре улыбка истаяла на лице Середина, и оно вновь стало суровым, как и голос:
- Четвёртого октября его одним из первых прошили очередью. Лихих казаков не только телевизионщики отыскивали, но и наводчики-операторы бронетранспортёров. Слава Богу, жив остался…
Только я не об этом говорил, а о выборе казаков. Большинство пришли на Краснопресненскую набережную, чтобы стать живым щитом вокруг Верховного Совета. Поступили мы в распоряжение депутата-генерала Белова, он казачество курировал. Настроены были на деятельную помощь, а не митинговые страсти.
Собрал я и деловых казаков Москвы во главе с кошевым атаманом Кутиловым и его заместителем Шаровым. Никто не отказался помочь, кто деньгами, кто продуктами и лекарствами, кто съёмом квартир с телефонами для связников, даже – мебельными фургонами для оперативной перевозки отрядов в нужное время, в нужные места.
Продукты и медикаменты пошли в дело быстро. А вот другими нашими возможностями никто из руководителей Верховного Совета не воспользовался. Даже телефоны не задействовали. Вплоть до отключения связи и света руководили из своих кабинетов, будто не ведали, что каждое их слово прослушивается, а действия упреждаются.
Конечно, заседания съезда народных депутатов, решение Конституционного Суда, переговоры у Патриарха были нужны, особенно на первом этапе. Но вскоре они переросли в бесполезное сотрясание воздуха. А указы Руцкого о снятии силовых министров и назначении на их должности виртуальных кандидатур как понимать? Как шаг отчаяния или полную потерю ощущения реальной обстановки?
Хотя вопрос был риторическим и впрямую генералу Статейнову не адресовался, он всё же недоумённо пожал плечами и ответил такой же неопределённой фразой:
- Чёрт его знает…
- Вот и я не знаю однозначного ответа, – Середин, раздумывая, тихонько забарабанил пальцами правой руки по столу. – Отчаяние, бессилие или неспособность выйти из замкнутого круга?
Милицию, внутренние войска и ОМОН, по всему видно, прикормили заранее. Но и там не было слепого подчинения приказу, особенно среди «дзержинцев». Многие из них смотрели на нас сочувственно, как на заложников ситуации, а не врагов.
Меня сопровождал до станции метро старший лейтенант из дивизии Дзержинского. Я показал ему журналистское удостоверение, и он повёл в обход «чистилища». Его пытались остановить двое омоновцев: «Ты что, старлей, приказа не знаешь? Или служить не хочешь?» А он представляешь, что ответил? Он сказал: «С такими, как вы, не хочу!» Нормальным человеком оказался. Жалею, что в той лихорадочной обстановке не записал его фамилию и подразделение. Запомнил только эти слова. Вроде бы молдавская фамилия была у парня.
Но если в дивизии Внутренних войск были такие настроения, что говорить об армейских и флотских частях? Не втянись вожди белого дома в штурмовую провокацию третьего октября, возможно и иначе бы всё повернулось?
- Да я и сам сочувствовал белодомовским сидельцам до этого дня, - продолжил разговор генерал. – До показа телевидением матерной истерии Макашова, призывавшего штурмовать «Останкино». Знаю, что и многие новоарбатские штабисты до последнего надеялись на «нулевой вариант» с перевыборами, на то, что армию не втянут в кровавую бойню. Не дождались. Повели провокаторы стенка на стенку.
- Ну, что ты, Георгий Иванович? Бог с тобой! – болезненная гримаса вновь искривила губы полковника. – Стенка на стенку – это честный кулачный бой наших предков, демонстрация молодеческой удали. Там всё было без подвоха, и поэтому побеждали всегда более сильные и сплочённые.
А в данном случае продемонстрировано изощрённое иезуитство – заманивание в силовой капкан. И воскресный день третьего октября выбран не случайно, а чтобы больше противников режима можно было собрать и без сожаления расправиться с ними. Для правящего клана протестующие – не люди, а грязь под ногами, мешающая двигаться к вожделенной цели. К тому же в воскресный день новостных выпусков в средствах массовой информации меньше. А чтобы заткнуть рот более-менее объективным телерадиокомпаниям и отключить им эфир, необходимо было обязательно пострелять в «Останкино». Ну а карманные «жульнаристы» скажут о «погромщиках», посягнувших на четвёртую власть, всё, что нужно. Тогда можно давить «гадину» беспощадно. Что и было сделано. Таков был сценарий кремлёвских мудрецов на удушение оппозиционных настроений. А ты говоришь «стенка на стенку»!
Какое-то время оба помолчали, поскольку сказанное Серединым было вполне логичным объяснением драмы, разыгравшейся перед телецентром «Останкино». Потом полковник опять заговорил:
- Выманить защитников Верховного Совета из-за баррикад, чтобы взорвать сочувствие россиян, до той поры не удавалось. В команде президента придумали в качестве «запала» использовать патриотические объединения «Трудовая Россия» Ампилова и «Фронт национального спасения» Константинова. Там были собраны, радикально настроенные сторонники народных депутатов и среди них оказалось немало перманентных революционеров. Вот в эти организации и напичкали «подсадных уток» от Савостенко. Это они громче всех орали «На мэрию!», когда выяснилось на Октябрьской площади, что столичные власти не дали разрешения на проведение митинга. Они же готовили бутылки с зажигательной смесью и подогревали протестующих «бесстрашными» экстремистскими выходками на Крымском мосту и Смоленской площади.
Цепи защитников правопорядка, как и задумывалось по сценарию, «дрогнули» и «разбежались», оцепление вокруг дома Советов «испарилось». И участников марша протеста понесло: «Вся власть Советам!», «Долой клику Ельцина!», «Руцкой – президент!», «Даёшь Останкино!»… Как говорится, «крышу сорвало».
Казаков с трудом удалось удержать возле Верховного Совета, чтобы остались на постах и не поддались общему порыву. Но честно скажу, что и меня охватила в тот момент какая-то безумная лихорадка решительных действий, подогреваемая ощущением энергичного прорыва духа из откупоренного сосуда. И только лёгкость преодоления милицейских заслонов и взятия мэрии не давала покоя.
Ещё со скифских времён известен тактический приём «вентерь», названный так по одноимённой рыболовной снасти. Рыба заходит туда через узкую конусную горловину, а обратно выйти не может. Скифы успешно использовали этот приём во время войны с персами. А потом и казаки веками заманивали в «вентерь» своих противников. Вот и вспомнилось мне про эту хитрость третьего октября, втемяшилось в голову, как заноза. Вроде бы и радуюсь вместе со всеми первым победам, обнимаюсь, жадно ловлю новые сообщения о передвижениях повстанцев по Москве…и не верю в реальность достижений, жду подвоха.
А отцы-командиры, видимо, поверили. Поддались на провокацию, стали скандировать вместе со всеми: «На Останкино!», «На Кремль!»… Милицейскими «пукалками» размахивали с азартом хозяев ситуации. И нарвались по полной программе на боевой кулак…
Полковник внезапно смолк, то ли вспоминая подробности гнусной игры с оппозиционерами и жестокой расправы над ними, то ли подбирая слова, которые всё труднее и труднее давались ему для описания нестандартной ситуации. Его «колючие» глаза со стальными бликами вновь были устремлены сквозь собеседника, сквозь стены кабинета на окровавленную площадь перед телецентром, в разбитое тысячами пуль и сотнями снарядов, горящее и стенающее здание Верховного Совета.
Генерал, молча, курил уже не первую сигарету, ждал, пока сослуживец справится с прихлынувшими чувствами. Он знал Середина с лейтенантской поры, когда впервые прочёл в военной прессе его аналитические материалы, стихи и рассказы. Был инициатором его перевода в Москву. Знал казачий характер товарища, постоянное стремление к рискованному поиску истины там, где его не просили об этом, просто по велению души. Знал привычку впрямую говорить и писать о том, что думает. С таким прямодушием он не мог рано или поздно не попасть в какой-нибудь неприятный переплёт. В девяносто первом году чудом не оказался среди участников путча, поскольку незадолго до этих событий рассматривался на должность референта министра обороны. Но, как говорится, Господь отвёл. Стал одним из инициаторов по созданию в Москве казачьего землячества, а потом и общероссийской казачьей общественной организации. Нажил по этому случаю кучи неприятностей на службе и в семье, потому что вынужден был жертвовать тем и другим во имя становления Союза казаков. Конечно же, ему обязательно нужно было противостоять молдавским и румынским националистам в Приднестровье во время проведения там спецоперации «Троянский конь», а теперь вот ещё засунуть голову в белодомовскую мышеловку.
Статейнова подмывало озвучить свои мысли, но он не успел сделать этого, Середин заговорил снова, отрывисто, будто подталкивал слова пинками:
- Понимаешь, это была не спецоперация по силовому навязыванию президентского правления. Это был российский холокост… садистское истребление законопослушных людей…
- Гражданская война во все времена и во всех странах была немилосердной к участникам с той и другой стороны, - заметил генерал.
- Не…ет, ты послушай. – Середин уже не мог остановиться. – Это были не просто наши противники, такие же русские солдаты и офицеры. Это были сатанисты, поправшие в себе всё русское, православное. Они первым делом расстреляли крест и икону на площади перед Верховным Советом. А потом начали косить из всех стволов, ещё не успевших проснуться людей – мужчин, женщин, стариков, детей… Всех, кто попадал в прицел, будь он с оружием или без него, для убийц это не имело никакого значения. Всех…всех…всех, под корень, чтобы даже духа сопротивления не оставалось…
- Валентин, ну вы бы на их месте, наверное, так же… - попытался возразить Статейнов.
Но полковник, не дослушав его, ожесточённо процедил сквозь зубы:
- Не могу я представить себя на их месте. Не могу… Стрелять в безоружных женщин и детей… Достреливать раненых… Истязать и убивать пленных… Не могу. Не по-русски это. Не в наших традициях. Только манкурты с выхолощенными душами так поступать могут.
Он вдруг наклонился над столом ближе к генералу, словно собирался сказать что-то важное, из ряда вон выходящее, только что открывшееся его сознанию:
- Ты представляешь, что на самом деле творили ельцинские трубадуры после разрушения СССР под усыпляющую болтовню об общечеловеческих и демократических ценностях? Они изымали души у русских людей. У парней из крестьянских и рабочих семей, их-то отпрыски в армии и милиции не служат. Они отравляли сознание молодых людей враньём о свободе личности, преимуществах рыночной экономики над плановой, собственнических интересов над общественными, прав над обязанностями. Они внушали, что самое важное быть сильным, богатым, успешным. Кто не попал в эту категорию, примитивный «отстой». Они делали из солдат России роботов для охраны новых хозяев жизни и уничтожения своих же соплеменников, но не продавших душу за красивые посулы… Я, кажется, начинаю понимать апокалипсическое число «зверя» 666 из послания Иоанна Богослова – конец света наступит, когда две трети населения земли превратятся из людей в биологических роботов. Понимаешь?
- Ну, ты, казак, уже куда-то шибко далеко ускакал. Я бы сказал, не в ту степь, – как-то неуверенно произнёс Статейнов. – Пожалуй, без ста грамм никак не догнать твоих мыслей.
- Я же серьёзно говорю, как старому другу и соратнику.
- И я – серьёзно. Рабочий день закончился. – Генерал встал и жестом пригласил собеседника подняться. – А мы с тобой ещё не добрались до главного вопроса нашей встречи. Пуд соли, наверняка, съели за время совместной службы, нужно бы и запить её чем-нибудь приятным для души и тела. Он потянул на себя одну из секций книжной стенки и открыл вход в комнату отдыха.
- Проходи. Садись в кресло. Точнее, присаживайся. Садиться не желаю никому из знакомых, особенно другу. Хотя никто в наше время ни от чего не застрахован. Сидели Язов с Крючковым. Сегодня Руцкой, Макашов и Ачалов на нарах парятся. Так что не будем беду накликать. Лучше выпьем коньячку за здоровье и нашу былую совместную службу.
- Намёк понял, – без эмоций отчеканил полковник. Он не спешил сесть в потёртое кресло с зелёной обивкой, стоявшее возле овального столика, повидавшего немало известных военных писателей и журналистов. Слегка разминал ноги после долгого сидения, приподнимаясь на носках ботинок, и наблюдал, как Статейнов достаёт из холодильника фрукты, тарелку с нарезанной колбасой и сыром, початую бутылку дагестанского коньяку «Лезгинка», разливает его в хрустальные рюмки.
- Ну, шоб наша доля нас не цуралась! – несколько с наигранной весёлостью предложил генерал.
- Шоб кращще в свити жилося! – на такой же бодрой ноте подхватил полковник.
Они чокнулись, продолжая стоять возле столика. Выпили несколькими глотками пахучий коричневатый напиток. Немного подождали, пока он распустит благостный бутон в груди. Потом Статейнов разрезал яблоко и протянул половинку Середину.
- «И хлеба горбушку и ту – пополам», - иронически процитировал полковник.
- Валентин, надеюсь, что без обиды? – напрямую спросил генерал, глядя в глаза сослуживцу. – Я ведь пытался удержать тебя от твоего казакования с депутатами. Предлагал должность своего заместителя. Но ты сделал иной выбор.
- Я тоже надеюсь, что ты не думаешь, что я сделал выбор ради предложения Бабурина, прозвучавшего на съезде, – повысить всех офицеров, вставших на защиту Закона и Конституции, в звании на одну ступень?
- Нет, конечно, - генерал снова наполнил рюмки. – Но признайся честно, не жалеешь сейчас, что отказался от моего предложения?
Полковник на несколько мгновений задумался. Потом, найдя нужный аргумент, тоже посмотрел в глаза друга и задал встречный вопрос:
- И ты скажи откровенно, продолжал бы уважать меня сейчас, угощать коньяком, если бы знал, что ради личного благополучия, я предал людей, веривших мне и пошедших за мной на опасное противостояние ельцинскому режиму?
Генерал, ничего не ответив, поднял рюмку и кивнул Середину, давая понять, за кого и, за что он пьёт.
Минуты две они, молча, закусывали. Затем Статейнов, как бы размышляя вслух, проговорил:
- Наверное, самое лучшее сейчас, чтобы не подставлять тебя под горячую руку министерских службистов, вывести за штат, а через несколько месяцев, когда буря поутихнет, уволить по организационно-штатным мероприятиям. Слава Богу, планку выслуги лет сейчас понизили и военную пенсию ты заработал. Больше ничего разумного по твоему поводу в голову не приходит. Сам-то что думаешь?
- Думаю, что ты был и остаёшься верным другом…Тебе Господь доверил решать мою судьбу. Вначале поднять на самый верх военной журналистики, забрав в Москву из дальнего сибирского гарнизона. А теперь вот и прикрывать моё вынужденное отступление с завоёванных позиций…
Полковник хотел сказать ещё что-то о своей искренней благодарности товарищу по службе, но тот как-то грустно улыбнулся и оборвал его:
- Не суесловь! Сам же мне говорил пословицу восточных мудрецов: «Имеющий в кармане мускус, не распространяется об этом. Запах мускусного ореха говорит сам за себя». Так?
- Всё верно запомнил.
- Вот и давай выпьем за нашу дружбу и совместную службу. И дай, Бог, не пойти ко дну в штормовой России!