I
Чары
- Майя! Майя! – неотвязно рокотал басок Потапа.
И я проснулась в предутренних сумерках весеннего сада. Пахло проклюнувшимися листиками и подснежниками. Не совсем точно сказано: «проснулась». Куклы не спят и не едят, только притворяются. Скорее бы сказать: я очнулась от забытья, осознав, что лежу на гладкой лавке старинной беседки. Платьице на мне розовое с оборками, шёлковая ленточка развязалась, одна из моих роскошных кос расплелась наполовину… Плюшевые уши Потапа касаются моей макушки, и этот надоедный медведь всё бубнит:
- Майя! Майя! Смотри! Слушай!
А и верно, что-то творится у нас! На фоне жимолости, обрамляющей сад, замелькала крылатая тень. Не диво ночной птице приблудиться из близкого леса, но почему в такт взмахам совиных крыльев шумит ветер, обдавая беседку ледяными потоками? Исчезла сова, и по тому же кругу понеслись невесомые огоньки, иногда объединяясь в юркую горящую змейку. Жаром потянуло – словно из печи. И вдруг зной сменился промозглой сыростью, как на болоте. По невидимым лужам зашлёпало что-то увесистое.
- Жаба, ручаюсь! – шепнул Потап, - Но огромная!
Тяжёлые шлепки замкнули круг. Сильно запахло разрытой землёй, будто у клумбы. Мимо кустов заскользил светлый силуэт – это был зверь.
- Собака? Нет, лисица, - вглядывался Потап, - Ох, неладно!
Лиса, крупная, яркая даже в предрассветном сумраке, кружила теперь на лужайке напротив дома. Страх охватил меня: это была не совсем лиса, нет – не всегда лиса! Иногда – сова, иногда – жаба, а иногда и саламандра! (Зубрила Потап назвал так распадающуюся огненную ящерку)
Оно (это всё) ещё и припевало, свистя, ухая, квакая и взлаивая:
- Гнёт кладу до светла
На четыре угла.
Цепь кую до луча
На четыре ключа.
Сеть плету до утра
На четыре ребра.
На четыре узла
Вихрь, вода, твердь, свеча!
Воля – мне, вам – игра!
И в миг пропало всё и стихло разом.
- Заплети ты их, - проворчал мишка, стряхивая с морды мои антрацитовые локоны.
- Куклы не причёсываются сами! – заявила я ему, - И я ещё не придумала, жёлтое или вишнёвое платье прикажу Линде надеть на меня!
- Каким образом прикажешь? –придрался медведь.
- Мысленно! – отбрила его я.
- А она выросла уже, о тебе не думает! – поддразнил Потап, - У неё одни цветы на уме!
- Девочки обязаны заботиться о своих игрушках! – твёрдо сказала я, - Мы не сироты!
- Да, - не стал спорить медведь, - Но хотел бы я знать: что творилось перед рассветом?
А рассвет горел вовсю. Скрипнула дверь, Линда вышла на крылечко, сладко потягиваясь. У неё не то ли что смоляных, даже и белокурых кос нету. Ореховая шевелюра едва- едва до плеч, и волосы не вьются – пушатся. Постоянно растрёпана – хоть заколки, хоть резинки, хоть шарфики! Но в общем, Линда у нас довольно миленькая: не слишком толстая, глаза светло-коричневые и румянец нежный, особенно спросонья. Ну разумеется, не к нам в беседку она отправилась, а прямиком к своим первоцветам!
Но тут раздался жалкий писк. Желторотого птенчика, еле перепархивающего на куцых крыльцах. ловила пламенно –рыжая лиса, та самая! Линда кинулась наперерез, взмахнула руками – и исчезла посреди собственного сада на восходе солнца!
Мягким мячиком скатился с лавки Потап, я еле догнала медведя, но там, где только что стояла Линда, зиял бездонной пастью круглый провал…
II
Подземелье
- Повторяю специально для супертупых и упёртых: ни одна уважающая себя принцесса не путешествует без багажа! – крепко стояла я на своём, - С места не тронусь без моего сундучка!
- Это не твой сундук, а Линдина шкатулка, - нудел Потап, - Ох, избаловала тебя хозяйка! Разве не видишь: некому теперь таскать на ручках тебя с твоим тряпьём! Мы с этим контейнером в яму не пролезем!
Но сундучок уютно устроился на плюшевой спине. Потап пыхтел с ним глубоко внизу, я ловко спускалась следом. Куклы гораздо храбрее глупых детей – их не пугает абсолютная тьма. В земляном колодце нащупывалось сколько угодно выемок и корешков для наших игрушечных ног, а сыпучая пыль легко стряхивалась с вытертого медвежьего меха и моего коричневого плаща. Да, пришлось самой причесаться, ещё и подколоть косы под капюшон – не до стиля!
Тусклый свет заблестел внизу, но не успели мы оглядеться, как полетели с большой высоты и упали на мягкую, тёплую Линду, лежавшую в куче глиняных комьев…
- Сердце стучит! – обрадовался Потап, - Майя, потри ей виски!
- Без советчиков… - фыркнула я, быстро вынула из сундука духи и поднесла к Линдиному носу.
Линда пошевелилась. А когда мишка ощупал её левую ступню, она застонала и очнулась совсем. Ногу мы перевязали моей скатёркой – Линдиной недовышитой салфеточкой, забрались на колени к Линде. Она прижала нас к груди, жалобно озираясь, потом заплакала:
- Вот и умру я в грязной яме… И солнышка больше не увижу… И цветов… А вы, миленькие мои, останетесь навсегда со мной в каменном склепе…
- Ещё чего! – возмутилась я.
И медведь в кои веки поддержал меня:
- Ты бы попробовала встать, Линда! Держись за стену!
По стеночке Линда и пошла. Даже в блеклости подземной видно, какая красивая это стеночка: тёмно-серая с золотыми прожилками, отшлифованная до блеска. Ходы были пробиты кем-то чуть повыше нас. Линде приходилось сгибаться. Каменные кусты, растущие из пола и с потолка, тоже обтесаны искусными руками.
- Это сделано гномами! Они-то нас и спасут! – решила я, - Линда, хочу на ручки!
- Майя! – прикрикнул Потап, - У неё же нога болит!
А я что? Просто хотела, чтобы Линда меня обняла, а то как-то невесело и неуютно…
Из узкого лаза мы попали в необъятный зал, где на стенах поблескивали стеклянные наплывы. И вдруг Линда взвизгнула – на нас мчался столб! Линда и про щиколотку позабыла: подхватила нас и ринулась в боковой проход. За поворотом она села наземь и заплакала:
- Господи, кто ещё водится в этой преисподней?! Столбы носятся!
- Да это скорее обрубок ствола, только живой, - уточнил наш медведь, - Ты же любишь деревья!
- Если бы они разгуливали, она бы и от них пряталась в ужасе! – возразила ему я.
- Жуткое страшилище… - всхлипывала Линда.
В лабиринте сумрачных ответвлений мы запутались совсем. Линда хромала всё сильнее. Наконец, она легла на плоскую гранитную глыбу, к которой мы уже третий раз возвращались. Я прижалась к ней, а Потап чего-то шишлился, прикладывал уши к стенам.
- Слышите? – спросил, - Молоточки…
И застучал камешком.
- Накликаешь чудищ кошмарных, съедят меня сразу они… - в полудремоте забеспокоилась Линда.
Потап стучал – нудно и упорно.
- Ты медведь или дятел? – нам с Линдой уже стало смешно.
- Идём! – вдруг встрепенулся этот чудик и потянул нас в крайний левый ход.
III
В гостях
- Неужели гномы знают азбуку Морзе? – изумилась Линда, споткнувшись о рельсы.
- Это мудрый народ, - хитро ухмыльнулся Потап.
Ну ни за что не согласилась бы я выглядеть, как Линда! Целиком поверх гномьей вагонетки она не уместилась, ноги торчали над следующим вагоном. Старший гном –железнодорожник, бородатый Мрам, оставался невозмутимым, но молоденький Сап поминутно закатывался наглым смехом, маскируя его под кашель. Будь эта чахотка натуральной, он давно бы помер! Быстро-быстро посверкивали мимо разноцветные гроты – не разглядишь… Но вот распахнулся громадный зал с подземным озером, освещённым сверху! Живые солнечные лучи преломлялись в воде, зайчики плясали на полированных стенах, отражаясь и умножаясь в несметном числе водяных цветов – полураспустившихся и широко раскрытых…
- Лилии! – очарованно ахнула Линда.
Но было в лилиях что-то странное…
- Они словно застыли, - сказала я.
Суровый Мрам покосился неодобрительно:
- Не всякому дано понять вершину творчества наших мастеров – сокровищницу лилий! Изваянные из жемчуга, оникса и янтаря, они драгоценнее и изящнее живых. Некоторые ежечасно звенят, иные из них испускают благовонные эссенции или золотую пыльцу…
Нас привели к жилищу доктора Хриза. Но это и не дом оказался – какой-то пещерный гараж, где закопченные стены увешаны устрашающими инструментами. Сам доктор в спецовке, со стружкой в седых кудрях, выжидающе замер над механической штукой, с жужжанием мелькающей возле деревянного обрубка. Опилки разлетались, в коре проступала светлая выемка – но вот из неё брызнула… кровь! Доктор Хриз хлопнул в ладоши – треск стих.
- Потерпи, - приговаривал врач, - смазывая выемку вонючей жижей, отчего она под его пальцами стягивалась в чуть заметную полоску, - К сожалению, магический лобзик бесполезен, как и чудо –топор… Завтра испробуем отвар крушинника…
Тут завизжала Линда – шевельнувшийся обрубок бревна оказался живым, тем самым, от которого мы убегали сегодня.
- Ах, милая барышня, милая барышня! – толковал доктор Хриз уже за обеденным столом, - Разумно ли – судить по наружности?! Чур – добрейший субъект во всём подземном мире, да и во всём подлунном, если поразмыслить… Он заколдован, видите ли… Ещё глоточек вина вам советую… Обнаружили мы Чура в западных катакомбах, абсолютно потерянным. Уныние и отчаяние постепенно отступили, но память не возвращается… И расколдовать его, увы, пока не удаётся! Вашу ножку я вылечил за минуту, а деревянный пациент меня озадачил…
Чур виновато топтался у стола:
- Неужели я так невыносимо отвратителен?!
- Если ты ходячее бревно, броди осторожней! – посоветовала я.
- Я так обрадовался вам… Простите! Конечно, я неуклюж… Ужасно…
Линда даже покраснела:
- Нет-нет! Я просто не ожидала…
Тётушка Алма, жена доктора, хлопотала над нами без меры. Мне сразу сшила новое платье из шотландки – в красно-синюю клетку, с вышитыми клубничками на белом воротничке. Линда проскромничала, себе ничего не выпросила, всё отмахивалась:
- Спасибо, не надо, не надо…
Чур навязался к нам в провожатые, по каменному коридору топотал впереди. Зад его, изборождённый рубцами и рытвинами, доказывал усердие доктора Хриза. Потап тихонько спросил:
- Наверно, расколдовываться очень больно?
Меня это просто насмешило:
- Опомнись: он же деревяшка! Он, как мы, только притворяется, что ему больно!
- Наоборот – он притворяется, что ему не больно, - не согласился Потап.
Чур покосился на приотставшую Линду и напустил на себя беспечную лихость:
- Пятая точка вечно страдает за весь организм! Доктор Хриз – замечательный учёный…
- А толку-то! – не удержалась я.
- Возможно, это моя вина, - пригорюнился Чур, - Никак не вспомню, кто я… что я такое… Без этого могу ли надеяться на чудо? Гномы заподозрили во мне человека… Я не горел желанием стать человеком – что тут завидного? Но Линда ведь человек… Само очарование… Значит, человек бывает прекраснее всего мира…
Потап покачал головой:
- Зря киснешь! Ты способен мыслить, чувствовать и действовать. Чего тебе ещё?
- Может быть, мне недостаёт… - начал Чур и затих в нерешительности.
- А –а! – догадался медведь, - Тут мне тебя не понять: плюшевому мишке любви дано в излишке! Линда с пелёнок тискает - швы трещат!
- Повезло… - завздыхал этот малахольный столб.
А я разозлилась на Потапа: надо же – Линда его тискает, он и доволен до глубины своих опилок! А на меня, на мою дружбу ему плевать?!
IV
Пленники туч
После сыроватого угрюмого коридора вершина холма явилась просто неожиданным зрелищем. Очень далеко золотились в зареве башни, колонны и эстакады города. Да, он необычный, наш город – чего в нём только нет! А подножье холма обступал лес, уже темнеющий к вечеру. Никто и не удивился закружившейся над головами большой сове… Мы с Потапом едва переглянулись, но заговорить уже не успели – всякий звук потонул бы в бешеном гуле урагана…
Мимо моих глаз поминутно мелькали лапы Потапа, Линдин подол и кора Чура. Чур с Линдой немилосердно чихали от пыли. Стало совсем непонятно: где верх, где низ, где право, где лево – так скоро всё это менялось. Постепенно вращение замедлилось, становясь плавным, и я смогла придвинуться к Линде.
- Невесомость! – объявил всеведущий медведь.
- Эка радость! – хмыкнула я.
- Хоть пыль пропала, и то слава Богу, - грустно вымолвила Линда.
Действительно: облако сделалось молочно-белым и рыхлым, как полагается. Мы в нём зависли неподвижно и не перемещались, сколько бы не дрыгались. Это длилось и длилось… Линда и Чур заснули, медведь притворился спящим, а я думала. Куклам думать необязательно, поэтому мы, в отличие от людей, вспоминаем только самое приятное. Вот Потап раньше любил сидеть возле бабушки и таращился в любую книгу из-за её плеча, а мне больше всего нравилось, когда Линда разыгрывала с нами пьесы, полные тайн и приключений. Например, я была принцессой, но переоделась в тельняшку с клёшами и сбежала из дворца, обожая море. На корабле я влюбилась в благородного капитана. Он считал меня юнгой, спасал из разных передряг, а я спасала его. Потом, потерпев крушение, мы попали ко двору морской владычицы, и был бал, и я появилась в алом кринолине…
Вдруг Чур тихо проговорил:
- Парить в облаках… Чудесно, но неудобно…
- Мы как слепые… - откликнулась Линда, - Странно: витая в небесах, нельзя ничем заняться…
- Думать можно, - подсказал Чур, - И радоваться лёгкости…
- Прислониться не к чему, - пожаловалась Линда, - Вот за что я люблю деревья: они надёжные! Всегда на них опереться можно, не подведут. Обхватишь ствол, зажмуришься, прижмёшься к коре…
- А ты держись за мою руку! У меня тоже кора… - не предложил, а попросил Чур.
Но тут в бессмысленной бесконечности что-то произошло. Легчайшая мелодия заплескалась, прозрачные фигуры затанцевали между нами. Танец или игра – неясно: они вились и кружились, еле слышно смеясь. Может быть, их балетные пируэты и тоненький смех сами и рождали эту колеблющуюся музыку?
- Смотрите! Они без рук! – сказал Чур.
- Значит, птицы! – решила я.
Но медведь определил безошибочно:
- Это сильфиды!
Туманные обитатели отпрянули, распуганные нашими резкими голосами. Когда они засновали опять, Линда жалобно пропела в тон их танцу:
- По-мо-ги-те!
Сильфиды уловили смысл: их изящные па выразили изумление. Осудив неповоротливых и бестолковых земных жителей, недовольных этим мягчайшим, нежнейшим облаком, они закружились в свистящем вихре. Уже через минуту мы почувствовали под собой твёрдую поверхность.
V
Ужасная ночь
Но это была не земля – дерево. Из облака мы опустились на верхушку огромного дуба. Ночь стояла беззвёздная. И ветер всё ещё завывал. Мы почти ощупью угнездились на ветках поближе к стволу. Линда и Чур что-то поели –попили из припасов тётушки Альмы, мы с мишкой тоже притворились жующими.
- Спускаться до рассвета нельзя, - заявил Потап, - Линда разобьётся.
-- А я не разобьюсь?! – обиделась я.
- Тебя склеим, - отмахнулся Чур.
Я даже онемела от подобной наглости: хороша же я буду склеенной!
Линда, видимо, выспалась в туче, теперь она вполголоса сетовала:
- Наверно, я сама виновата, что провалилась. Цветы, куклы и книги слишком прекрасны! Но человек должен ладить с людьми. Я-то ведь ужасная бука, люди мне очень мешают! А бабушка Анна любила всех… Как её все любили! Уж она-то не осталась бы в одиночестве ни на день!
- Это тебя-то не любят?! – ухмыльнулся Потап.
- Меня захваливают: «Ах, Линдочка, до чего весёлое платьишко на тебе! Ах, детка, нарциссы-то у тебя какие крупные, какие мохнатые!» Разве справедливо?! И платье сшила бабушка, и земля в нашем саду, как пух, её трудами!
- Любят не по справедливости, наверно… - вмешался Чур.
Но он не договорил – вдруг яркая полоска вспыхнула в ветвях. Все завертели головами – огоньки неслись по кругу! Мы с Потапом припомнилось утро, но опять мы не успели рассказать… Молния просверлила небо, и наше дерево загорелось. Горело несильно – несколько левых веток, но огонь приближался. Мы торопливо перебрались на дальнюю ветку. Но куда можно спрятаться на пылающем дереве?! Жуткие и красивые языки пламени уже лизали ствол, и мы увидели радостно кувыркающихся саламандр.
- Пожалейте нас! – крикнула им Линда, - Помогите!
Золотые змейки внутри пожара не слышали, не понимали её, задыхающуюся, кашляющую от дыма. Но вдруг Чур шагнул в огонь к саламандрам… Линда завизжала и зажмурилась. А через мгновение ствол дуба с треском раскололся. Отделившись от него, громадная ветвь стремительно понесла нас к земле…
- Он договорился… Он договорился… - как попугай, повторяла Линда в сотый раз.
Потом она рыдала, нас не замечая, не слушая утешений. Даже задремав на рассвете, она вздрагивала и всхлипывала. Мы и с места не стронулись – как прилетели, так и остались на дубовом бревне, а сверху нас завалило буреломом.
- А ведь он действительно договорился с саламандрами! – сказал Потап, - Как особенно страшен огонь именно ему, деревянному…
- Да ладно! – перебила я, - Всем известно, что живые сразу задыхаются в дыму и не чувствуют уже никакой боли. Я считаю: погибнуть ради прекрасной дамы даже чересчур лестно для такого нелепого урода! На небе Бог произведёт его в рыцари за подвиг, а на земле он бы век мучился не расколдованным.
Потап укоризненно поворочал головой:
- Ох, Майя! Конечно, никто не требует, чтобы у куклы было сердце…
- Замолкни, зануда! – оборвала я, - Не тебе одному его жалко…
Солнышко едва блеснуло на восходе, день был серый. Линда всё спала. Мы вглядывались в просветы между сучьями, и внезапно наши глаза встретились с круглыми, злыми, пустыми – жабьими. Это видение лишь промелькнуло, и шумный ливень рухнул с неба. Мы не промокли, прижавшись к сонной Линде – так густ был над нами шалаш из веток. Но скоро бревно под нами закачалось…
VI
Сквозь осоку и цветы
Дождь стих, звучал только плеск волн. Часть ветвей нашего укрытия рассыпалась в плавании, остальные сбросила проснувшаяся Линда. Солнце отодвинуло тучи на запад. Река тянула нас медленно – дуб застревал на отмелях. И вот бревно зацепилось прочно, даже не шевелясь.
- Медведушка, ты умный, - вздохнула Линда, - как добраться до берега?
Умный медведушка посоветовал:
- Доплыть или добрести, если мелко.
- А я? – вырвалось у меня, - А мой сундучок?
- Наденешь лучшее платье, остальное бросим, - не постеснялся Потап.
- Вы размокнете, - засомневалась Линда.
И всё же она слезла с ветвистого плота, провалившись в ил по талию. И вскарабкалась назад, оробев от неудачи.
К закату река успокоилась, но не дремала: то пролетали стрекозы, то рыбки пускали круги… Вдруг заплюхали увесистые хвосты, дикий смех раздался из камышей – показались русалки. Красавицами их окрестил какой-то подслеповатый – фигуристые они, соглашусь, и светло-зелёные пряди волос очень оригинальны, но глаза по бокам лиц и челюсти вперёд, как у рыб – фу! Бесились они в воде неистово.
- Ну и наяды! – протянул Потап, - Эти вряд ли поймут нас.
- Помогите, помогите! – звала Линда до хрипоты.
- Эй вы, белоглазые! – рассвирепела наконец я.
И прыгучие ундины заметили нас. С издевательским хохотом и ужимками, обдавая селёдочным духом и брызгами, буйные водяницы подогнали скользкую корягу. На ней в три рывка втолкнули нас в прибрежную осоку. Тут Линда с коряги шлёпнулась. Потом мы с Потапом и сундучком влезли к ней на плечи, и она побрела, проваливаясь, путаясь в жёсткой траве, вскрикивая от порезов. За осокой росли гибкие, хлёсткие кусты на высоких кочках. Миновав эти препятствия, Линда опустилась на траву, почти сухую, и сон сморил её.
С первых проблесков света мы шли по лесной просеке, но лишь с восходом увидели всю красу леса. Роса сверкала ослепительно, всё больше раскрывалось вокруг цветов: подснежники, первоцветы, купальницы, фиалки. Сжавшиеся в бутоны во мраке и холоде ночи, цветы расслаблялись и обнажали свои сердцевинки. Вскоре мы оказались прямо-таки в цветочной роще: небывалые размеры и разнообразие просто изумляли. Даже квёлая Линда оживилась, сюсюкала, подбегая к невероятным экземплярам:
- Золотой мой! Ах -ах! А ключевую воду ты любишь на завтрак или на ужин? А тебе, милая, удобнее пить из песка или из торфа?
- Видимо, они ей отвечают, - съехидничала я.
- Конечно! – отозвался медведь на полном серьёзе.
Но тут над лесным великолепием заиграла музыка и затрещали радужные крылья…
- Ах! Кто здесь?! Какие занятные гости! – защебетало разноголосье.
VII
Красный эдельвейс
Перед нами вертелась королева фей. Да, она не стояла и не сидела – поминутно меняла места, позы, наряды и даже размеры. То она умещалась на тычинке, то выше Линды становилась, то вытягивалась с молоденькую берёзку. Её подданные вообще не имели понятия о серьёзности – смех не утихал ни на миг. Вот нахальство! Болтала эльфийская предводительница без остановки:
- Надо же: человеческая девочка! И с куклами! Значит, не все вы погрязли в электрических игрушках?! Славная девочка! Ой, как похожа на мою крестницу Аннету! Дочка?!
- Внучка! – крикнула кудрявенькая фрейлина, взмывая над нами.
Линда только кивнула, а королева уже тараторила снова:
- Забавно одета! Посмотрите-ка! Множество ассиметричных разрезов на юбке и отделка из ряски… Это теперь модно?! У человеческой расы сплошь потешные одеяния! Аннета тоже носила уморительную картонную кастрюльку на голове, а на ножках – пышные штанишки! С кружевами!
- Панталончики! – сквозь хохот подсказала вторая фрейлина.
Первая же фыркнула:
- Эти смертные! Вы мне не поверите: вчера по опушке разгуливала девица с абсолютно малиновыми волосами!
- Малиновыми? – задумалась королева, - В этом что-то есть…
Вмиг её причёска превратилась в малиновый куст, усыпанный яркими сочными ягодами. Полюбовавшись своим отражением в ручейке, она передумала:
- Осы надоедят!
И вместо малины голова её опушилась множеством фиалок.
- Ну и королева! – шепнула я Потапу.
- Она балуется, - объяснил медведь.
Внезапно Линду облил росой из серебряного ведёрка шустрый эльфёнок-паж. Пока наша хозяйка отфыркивалась, она преобразилась: сиреневая кофточка с фиолетовой юбкой, лиловые ленты в волосах… Я тоже неведомо как переоделась в очень пышное золотистое платье. Даже на мишке оказалась васильковая жилетка. Корни ближайшей сосны изогнулись в виде стола и кресла, оснастились скатертью, посудой, яствами, подушечками. Линда незаметно перенеслась к столу. Давно голодная, она ела медленно и мало.
- Кукол покорми! – проказливо крикнула одна из фрейлин.
Линда послушно протянула медведю лакомый кусочек. Слёзы блестели в её глазах.
- Перестань, - серьёзно сказала королева, погладив Линду и осветлив этим её ленты и наряд до белого со светло-сиреневым, - Он сгорел, потому что хотел сгореть за тебя. Но виновна в этом не ты…
- А кто? – спросил вместо Линды Потап.
- Пора! – скомандовала повелительница свите и нам.
В тот же миг вся толпа стояла уже посреди нашего сада. Ещё уютнее в нём жужжали пчёлы над смородиной, ещё радостнее пели дрозды и дышала утренней свежестью зелень. Но у клумбы сидела огненная лисица, вытянув морду вверх. С нашим появлением она оскалилась и заметалась, перекинулась в жабу, в саламандру, потом в сову. Крылатая нечисть пыталась улететь, но яблони всякий раз перекрывали ей путь цветущими ветвями. Упав, она оборотилась женщиной – щуплой, неприметной, запыхавшейся.
- Это она подчинила стихии, чтобы прогнать Линду отсюда, - объяснила королева эльфов, - Вы бы все погибли, если бы не просили помощи.
- Зачем ей это? – с отвращением глядя на ведьму, спросила я.
Королева поманила Линду к клумбе, где возвышался незнакомый побег с краснеющим бутоном:
- Добрая земля в твоём саду, девочка!
- Это всё бабушка… - сквозь слёзы пробормотала Линда.
- Да, - кивнула эльфийская владычица, - Алый эдельвейс появляется раз в сто лет, да и то в тропических горах. А у тебя он расцветает!
- Я его поливала, но не знала, что это за цветок.
- Он способен исполнить столько желаний, сколько у него лепестков.
- А сколько? – не удержалась я.
- В полдень сосчитаем! - засмеялась королева.
- А что загадала бы колдунья? – заинтересовался Потап.
- Изучать желания ведьмы? Фу! – королева сморщилась, как от лимона, - Конечно, самые гадкие цветок не осуществил бы, но напакостила бы она вдоволь!
Физиономия колдуньи вдруг исказилась, и в следующий момент ведьма снова сбросила человеческую личину. Пятнистая гусеница шмыгнула под калитку. Никто не стал ловить эту мерзость.
Королева эльфов сразу развеселилась:
- Уплыл из сада шлейф душной магии! Да, куколка: цветку по силам наколдовать полный шкаф горностаевых шуб! А вот вернуть послезавтра, как мечтает девочка Линда, или совсем избавить Линду от слёз в угоду медвежонку – вряд ли…
- Я об одной шубке подумала! – рассердилась я, - Ещё о сапожках. Юбку тоже необходимо новую… Джинсовый сарафан…
Но перечислить самые скромные желания я не успела: эльфы загалдели.
- Головёшка! Головёшка! – стрекотали они, таща к нам по воздуху что-то чёрное, - Ручей принёс головёшку! Она вздыхает!
Обугленный предмет опустился на траву у наших ног. Опять заплакала Линда. Но тут на клумбе встрепенулся волшебный эдельвейс. Он горделиво выпрямился, стряхнул росу с бутона и раскрылся. Три алых лепестка засияли навстречу солнечным лучам и нашим зачарованным взглядам. Долго ли, коротко ли – мы не знали, смотрели – и всё… Вдруг лепестки вспорхнули с венчика, подлетели ближе и уселись по одному на ладони Линды, на плече Потапа и на моём рукаве.
- Надо же! Цветок выбрал вас, вот умница! – умилилась королева фей.
Линда всхлипнула и опустила лепесток на обгорелую деревяшку.
- Оживить! – весело сказала королева.
Потап отправил свой лепесток туда же.
- Исцелить, - с прежней лёгкостью продолжала правительница, поглядывая в мою сторону, - Ещё было бы неплохо расколдовать…
Тогда я шагнула вперёд и бережно положила поверх двух остальных третий драгоценный лепесток…
2015