Алексей Васильевич КОЧЕВНИК
25 февраля 1918г. 13 ноября 1996г.
Нынче моему отцу исполнился бы вековой юбилей – 100 лет!
Для общей жизни и истории это не имеет никакого значения, но люди склонны личную жизнь помечать какими-то вехами с раннего детства. Я не исключение.
После похорон мамы, которые случились около двух лет ранее отцовских, стала понятна важная вещь. При жизни человека, никто из современников, особенно близких, не сможет по достоинству оценить живущую рядом личность. Только потеряв, мы можем охватить всю его целостность. Все известные нам поступки, черты характера, отбросив эмоциональную окраску субъективности сиюминутных обоюдных реакций. И попытаться понять, что он значил в нашей жизни? Именно тогда я впервые задал себе вопрос – а кто же такой мой отец? Вспомнив яркие события наших отношений, свершилось немало открытий достойных отдельной книги.
Поскольку сейчас мы отмечаем юбилей Победы под Сталинградом, к которой в то фронтовое время двадцатипятилетний холостой парень Алексей Кочевник имел прямое отношение, остановлюсь только на военном отрезке его жизни.
Отец в разговорах со мной, особенно в детстве, не любил вспоминать войну. Все рассказы, которые запомнились, были адресованы не мне, а ветеранам-фронтовикам или однополчанам во время их нечастых встреч.
Когда на экраны страны вышла киноэпопея Озерова про Великую Отечественную войну, я пригласил отца на полный просмотр. Он внимательно просмотрел все серии без видимых эмоций. Когда выходили из кинотеатра, я к нему с восхищённым вопросом:
«Ну как?»
Отец серьёзно задумался, как бы припоминая промелькнувшие эпизоды и спокойно, негромко ответил:
«Красиво! Но к войне эти фантазии никакого отношения не имеют – после некоторых раздумий добавил – кровь на войне чёрная. Бинты не белые, а грязные, гнойные… – потом совсем тихо – и раздавленные танком бойцы никогда не восстанут из земли…»
Подумав ещё немного громко заключил:
«Война, это страшно!»
Война застала отца в Ленинграде.
Хотя в психологической атмосфере Советского Союза давно сгущались явные тучи предстоящей беды, никто не предполагал серьёзности грядущих испытаний. Да и не стремились загружать голову подобными мыслями. Все были уверены, что наша Родина сильнее всех в Мире! Поэтому строили радужные планы жизни своей Родины, которым не суждено было сбыться.
Алексей два года назад завершил учёбу на РабФаке и теперь готовился вернуться из Ленинграда домой в Калининскую область, закончив второй, сельскохозяйственный ВУЗ и ждал выдачи диплома ветеринарного врача. Давно предполагаемая война, вдруг, неожиданно началась! Алексей-защитник, оправдывая Православное толкование своего имени, решил идти на фронт. Сразу после известной речи Молотова они со студенческим другом, имя которого я, к сожалению не знаю, отправились искать мобилизационный пункт, чтобы записаться добровольцами. Они совершенно искренне считали, что война долго не продлится. Оба были уверены, что с ними ничего не случится. Просто съездят на пару-тройку месяцев на фронт, наведут там порядок и вернуться продолжать начатые дела.
Очередь добровольцев была безразмерная. Иногда к очереди подъезжали автомобили. Из них выходили молодые люди, одетые в военную форму, но без знаков различия и агитировали молодых ребят вступать в ополчение и сразу отправляться на строительство оборонительных сооружений. Подошли и к друзьям. Алексей, педант по характеру, сослался, что сначала нужно сдать заявление и оформиться. Разбитной агитатор уверял:
«Да зачем это тебе надо? Поехали с нами! Мы тебе без очереди напишем любую справку и укажем там всё, что тебе нужно!»
Ребята остались непреклонны. Когда кузов заполнился новобранцами, грузовик уехал в неизвестном направлении. Где они теперь?
Алексея с другом определили в одну команду, обмундировали в форму рядовых пехоты, выдали по винтовке с десятком патронов и, после короткого инструктажа, отправили всем подразделением на передовую. Вот здесь-то молодые солдаты после первого же боя поняли, что война, это не игрушки в войну на разных предвоенных сборах. С потрясением они проводили своих раненых сослуживцев в госпиталь, а кого и в последний путь, кому была суждена короткая война длиной в неделю.
Однажды Алексея направили с заданием в Кировск. Когда, выполнив его, он вернулся в подразделение, его сразила новость, что своего друга-сокурсника он больше никогда не увидит. Погиб!
Не успел он пережить эту потерю, как его опять вызвали в штаб и, учитывая его довоенное образование, направили учиться в ускоренную Военную Академию. После её окончания лейтенанта Кочевника зачислили в кавалерийский полк, который участвовал в обороне Сталинграда.
Перед решающей битвой Алексей понял, что многим из его однополчан не будет суждено остаться в живых, и сам он находится в таком же положении. Всё обдумав, он передал руководителю парт ячейки коротенькое рукописное заявление:
«Если я погибну в предстоящем бою, прошу считать меня коммунистом»
Не слышал я от него подробностей боевых действий, как они ходили в атаку. Выдумывать не буду. Но в некоторых его рассказах прозвучало, что Сталинградская зима выдалась морозной и ветреной. Выжить и спастись им помогли только лошади, которые делились своим теплом. Ему посчастливилось остаться в живых. Первой его военной наградой стала медаль – «За оборону Сталинграда!»
Позднее, при проведении Корсунь- Шевченковской операции его Гвардейскому кавалерийскому корпусу пришлось попасть в такую «мясорубку», что его медаль оторвалась и осталась одна колодочка с муаровой лентой.
Однажды, мне уже повзрослевшему пришла мысль помочь отцу привести в порядок комплект его наград. У одного моего знакомого на столе в беспорядке лежали награды его почившего отца, среди которых была и медаль «За оборону Сталинграда». Он был готов отдать её мне. Когда я предложил отцу, принести ему целую медаль взамен выцветшей колодочки. Он стал серьёзным и сказал:
«Саша, это чужая медаль! Пусть моя колодочка выгорела и плохо выглядит, но это МОЯ награда, и для меня это память, как и за что я её получил, так и все обстоятельства потери самой медали.
Честь! Для отца было не просто слово.
Медали и ордена это не значки. За каждой наградой неизменное и плотное сочетание трагических потерь боевых друзей и личного счастья, остаться в живых. Ведь некоторым друзьям-однополчанам судьба не вручила главную награду – жизнь! Так случилось недалеко от польского городка Бреслау (ныне - Вроцлав) перед самой победой…
Хотя гул фронта откатился на Запад, война больно кусала стоявшие в тылу войска. Это была чужбина!
… Алексей с тремя своими сослуживцами заночевали в особняке, находившемся на краю расположения эскадрона. Почти на берегу Одера. Это была Польша, а за рекой Германия!
Стояла холодная весенняя ночь. При выбитых окнах попытки согреть помещение камином результата не дали. Проснувшись ночью от пронизывающего холода и для естественной утренней надобности, Алексей вышел на двор. Вернувшись в дом, он понял, что на тесном подобии самодельного алькова, где, не раздеваясь, накрывшись бурками, вповалушку, похрапывали друзья, выспаться не удастся.
Оглядевшись в сумерках занимающейся зари, он увидел в углу полускатанный толстый ковер и завернулся в него на полу, привалившись спиной к стене под окном. Чуть согревшись, Алексей моментально уснул мертвецким сном. Разбудила его яростная пальба в доме, которая, пронёсшись шквалом, так же внезапно стихла. И чуть позже отозвалась эхом перестрелки в отдалении. Алексей спросонок начал разматываться из ковра и здесь в помещение ввалились с оружием наизготовку несколько бойцов из их эскадрона. Пред их глазами предстала жуткая картина – изрешечённые пулями, не успевшие проснуться, его друзья…
Лица спящих были спокойно-блаженны. Ещё вчерашним вечером не ведали они, что поутру уснут вечным сном.
Нелепо и обидно! На самом пороге Победы погибнуть от рук гитлерюгендов!
Немецких мальчишек сразу догнали. И как бестолково чувствовали себя бывалые фронтовики, когда перед ними на земле валялись безусые юнцы-фанатики нашедшие смерть на восходе нового утра?
Да! Война, это не игра!
Вот так случилось!
Через несколько дней после горьких похорон пришла та незабываемая ночь с восьмого на девятое мая.
Алексей, выскочив из помещения во всеоружии на беспорядочную пальбу, увидел чёрное начинающее светать небо, расцвеченное в разные стороны трассами сигнальных ракет.
Победа!
Двадцатисемилетний Гвардии капитан выхватил пистолет и разом расстрелял всю обойму в чёрное, звёздное небо.
Живой!!!
Через несколько недель на утреннем совещании заслушали приказ – весь корпус готовить к отправке на Родину!
Гвардейцы, Алексей и два старших лейтенанта после совещания остановились перед входом в штаб и озадаченно обсуждали эту новость. На штурм Берлина Маршал Жуков их кавалерийский корпус не допустил. Война закончилась для них в польском городке на правом берегу пограничной реки Одер. Так что, песня о советских кавалеристах – «Едут, едут по Берлину наши казаки…», заранее написанная в предвкушении Победы, оказалась неточной и точно – не про них.
Вдруг из штаба весело переговариваясь, вышла группа старших офицеров, среди которых был непосредственный начальник Алексея. Гвардии подполковник заметил своего капитана и направился к нему, громко вступая в разговор:
«Что, гвардейцы, носы повесили? Или не радуетесь, что домой едем?»
«Радуемся, товарищ Гвардии подполковник, – с лёгкой грустью ответил Алексей, – только обидно, пройти с боями такой путь, и вдруг за сотню километров до Берлина разворот на сто восемьдесят градусов! Для полноты радости хоть бы на минутку заехать и своими глазами глянуть на главное логово врага!»
Подполковник удивлённо задумался. Потом ответил, кивнув на скучившихся поодаль бойцов, которые занимались конями:
«Идея хороша, но вон нас сколько! И каждый хотел бы тоже самое!»
«Понимаем, поэтому и молчим!»
Начальник хмыкнул и резво направился догонять офицеров. Друзья продолжили разговор. Не прошло и получаса, показался открытый джип, который мчался прямо на них и, лихо развернувшись, остановился в клубах пыли рядом. За рулём сидел невысокого роста коренастый подполковник-танкист, а рядом наш подполковник-кавалерист – плечистый гвардеец. Весело улыбаясь своим офицерам, он гаркнул:
«Ну, приглашать что ли? Быстро в машину!»
И через мгновение пятеро «самовольщиков» неслись, на неведомо откуда взявшейся американской технике, в Берлин.
Поездка походила на кавалерийскую атаку. Подполковник-гвардеец взял на себя командование и у него это получалось.
Дважды попадали патрули, но кавалерист с серьёзным выражением лица деловито сам направлялся к ним с вопросами и те, косясь на американский джип, вдруг без проверки документов начинали объяснять ему дорогу, где удобнее проехать.
Что он им говорил, останется тайной. И, видимо, ему помогали петлицы и околыши василькового цвета, отдалённо напоминая сотрудников госбезопасности и, конечно, ордена, медали. Ещё его собственная наглая бесшабашность. И, видимо, общие режимные требования к тому ыремени несколько смягчились...
Поездка увенчалась успехом. Они по всяким завалам и буеракам добрались почти до рейхстага. Поодаль виднелся силуэт Бранденбургских ворот. Времени до комендантского часа оставалось только глянуть издали, понюхать неповторимый запах гари, с кирпичной пылью, и в обратный путь.
Вырвавшись из захламлённого Берлина на окраину, вдруг остановились – кончилось горючее. Танкист по какому-то наитию нашёл своих коллег и те заправили все ёмкости под завязку!
Не прошло и часа вынужденной остановки, «самовольцы» уже мчались во Франкфурт-на-Одере, а там и конец авантюрной десантной операции на Берлин, которая завершилась удачно и без последствий.
Это была последняя «военная операция», хоть и рискованная, но бескровная!
Мальчишество? Конечно! Ведь отцу было всего двадцать семь!
Но главное – впечатления остались на всю жизнь!
Хоть и не довелось с боями дойти до Берлина, но ведь был!
Спустя десяток лет вспомнилась история получения боевого ордена «Красная Звезда», которую отец рассказывал своим друзьям на праздновании его дня рождения, когда ему подарили новую пластинку «На безымянной высоте» взволновавшую до слёз. Рассказ был сбивчивый, но с упоминанием имён и названий населённых пунктов, а я внимательно слушал, хотя точные подробности меня не интересовали. Вот что сохранила память десятилетнего сына:
…Однажды, солнечным осенним утром молодой лейтенант получил в своё распоряжение девяносто кавалеристов-новобранцев, и приказ – отбыть пешим ходом в населённый пункт километрах в тридцати от основной базы. Получить там 200 голов коней, укомплектованных сбруей и весь табун пригнать в расположение эскадрона. Выглядело это несложно. Действительно, за 8-9 часов светового дня можно было свободно успеть и туда, и обратно. Но задание усложнилось тем, что лейтенант должен одновременно доставить туда некий секретный пакет. Кавалеристы были давно готовы к походу, а пакета всё не было. Время затянулось сначала до двенадцати, потом до пятнадцати часов…
Наконец, молодой командир получил конверт, запечатанный пятью сургучными печатями. Около шести часов вечера, без малого, сотня двадцатилетних парней, выступила в поход. Они предполагали, лёгкий марш, как прогулку. Им даже приказали оставить в части всё оружие, чтобы не мешало. Новобранцы были рады тому, что они смогут самостоятельно выбрать себе коней для дальнейшей службы. А это большая привилегия.
Во всю силу молодецких лёгких гаркнули строевую песню, и колонна двинулась в путь вслед заходящему солнцу, к виднеющимся на горизонте Карпатским горам. Скоро строевой шаг сменился более экономным, – походным. Без песен, но так же энергично колонна продолжала путь. Солдаты переговаривались между собой. Местами слышался смех. Дорога начала петлять вдоль бурной речки, почти повторяя её повороты среди лесистых взгорков Карпат становившихся всё круче.
Вдруг, в наступающих сумерках впереди послышался неясный гул моторов. Слева от дороги простиралось небольшое открытое поле. Справа, в низине, высокорослый густой кустарник, далее угадывался шум бурной речки. Лейтенант на всякий случай из осторожности тихо, передал по колонне команду:
«Укрыться в кустарнике!»
Колонна мгновенно «растворилась» в лощине.
Гул перерос в зловещий незнакомый рокот. На фоне шума множества автомобильных моторов стал различаться мотоциклетный стрёкот. По дороге не спеша, проехали мотоциклы с автоматчиками. И далее, из-за поворота показалась колонна фашистских машин.
Кавалеристы замерли в оцепенении. В спустившихся потёмках из зарослей было трудно пересчитывать машины, но все поняли – их много! Девяносто полных сил защитников Родины ясно сознавали, что многократно превосходящим врагам, вооруженным автоматами противопоставить нечего, кроме нескольких ножей и одного пистолета лейтенанта. Решили переждать, пока колонна пройдёт, а там видно будет. Оказалось, колонна и не собиралась проходить. Немцы остановились, и стали деловито разбивать стоянку на другой стороне дороги.
Эх, если бы было оружие и боеприпасы! А так, бойцы, сжав зубы от досады, были вынуждены затаиться как мыши.
Утром на рассвете все осознали, что находятся в западне, из которой не только нет выхода, а даже носа не высунуть. Вдобавок этот… секретный пакет. Обнаружить себя нельзя. Не дай Бог, если он попадёт в руки фашистов.
Решили переждать день… или там – два, пока немцы уйдут. Благо, густые кроны кустов надёжно скрывали от вражеского глаза, и погода стояла теплая, и воды вдоволь, и доступ к ней относительно безопасен. Вдобавок немцы не проявляли интереса к изолированной лощине у них под носом. Дальше всё просматривалось на несколько километров в обе стороны, а противоположный заросший берег опускался к воде отвесными скалами.
На второй день начал донимать голод. Сухой паёк большинством солдат был съеден в первую же ночь. На третий день голод был, уже нестерпим. Все как кроты были заняты поиском корней и съедобных растений.
Ещё через день не вызывали брезгливости ни лягушки, ни ужи, ни ящерицы, ни мыши, а дальше черви и насекомые. Раздражительность сменилась тупой меланхолией. Люди слабели прямо на глазах. По утрам донимал сырой холод. Многие простудились, и скрывать кашель помогал только круглосуточный шум бурной реки.
Немцы и не собирались покидать насиженное местечко. Даже оборудовали в пределах видимости две огневые точки.
Молодой офицер принял решение захоронить пакет, и была-не-была, массой пробиваться к своим. Но где находятся свои? Далеко ли? Близко ли?
За всё время, пока они сидели в «мышеловке» не слышали ни выстрелов, ни гула передовой. Повисло какое-то затишье. Только постоянный шум надоевшей реки.
Командир объявил свой план личному составу, посвятив в тайну наличия секретного пакета только несколько человек. С предосторожностями закопали документы. Запомнили ориентиры и подготовились к броску.
Появилась определённость. Бойцы собрались, исчезла раздражительность. Вооружились кто дубиной, кто камнями… ведь никому не хотелось потерять жизнь, как барану на бойне, хотя с дубиной против автомата – так и было. Надежда была только на внезапность.
Наступило время «Ч». Общаясь знаками и прикосновениями, насколько могли бесшумно, двинулись всей массой. Когда приблизились к огневой точке, часовой почувствовал непонятное движение у себя в тылу. Забеспокоившись, сначала окликнул в темноту, затем осветил фонарём. Увидев тёмную молчаливую толпу, завизжал от ужаса и, не успев открыть огонь, упал, сражённый двумя выстрелами лейтенанта. С дальней огневой точки послышались очереди, которые не причинили вреда. Бойцы, уже не заботясь о тишине, рванулись на свободу.
Радость оказалась преждевременной. За поворотом навстречу им вспыхнул слепящий прожектор, и ударил пулемёт ещё одной огневой точки, о которой они не подозревали. Солдаты заметались, но кто-то прихватил автомат первого убитого постового и очередью ловко, погасил светильник. Вражеский пулемёт и автоматы строчили в темноту, но вслепую уже не наносили такого урона. Оставшиеся бойцы проскочили второй огневой рубеж.
Не чувствуя преследования, кавалеристы собрались вместе. Беглая перекличка показала, что больше половины бойцов уцелело. Опасаясь погони, сразу тронулись в путь. Отчаянно горевать о потере своих друзей было некогда и нельзя. Нестройная колонна двинулась на восток, где небо уже начинало светиться. Карпаты были позади.
Шли настолько быстро, насколько позволяла перенесённая голодуха и ранения.
Проблемы добавлялись. Теперь раненные чувствовали себя всё хуже. Сгоряча думали, что пустяки, а теперь быстро теряли силы. Боясь опять нарваться на засаду, старались не шуметь.
Вдруг из темноты громко прозвучало:
«Хальт!!!»
Все остановились как вкопанные. Прозвучало несколько беспорядочных выстрелов. Беглецы бросились врассыпную, а счастливец, прихвативший оружие постового ответил очередью. На стрёкот немецкого автомата взметнулся шквальный огонь советского оружия. Алексей понял, что они нарвались на наши передовые части. Он стал кричать:
«Не стреляйте! Свои!»
Но кто там, в шуме боя, услышал?
Тогда выбрав участок, где стреляли меньше, он под пулями пополз в обход. Стрельба время от времени ослабевала, но при малейшем движении шквал возобновлялся с новой силой.
Офицеру удалось-таки незамеченным пробраться к окопам, но как только он сполз в траншею, едва увернулся от удара прикладом, и крикнул нападавшему сержанту:
«Свои! Веди к командиру!» – и тут же в глазах сверкнуло, и он повалился от удара по голове сзади…
Очнулся он в землянке, где солдаты виновато потчевали кое-каким провиантом и чаем его троих уцелевших кавалеристов. От них он узнал, что осталось их всего четверо – сержант, два рядовых и он сам. В ожидании начальства, сквозь внезапно подступившую дремоту, они слушали рассказ как пехотинцы, разбуженные ночью дальней стрельбой на той стороне фронта, в боевой готовности стали ожидать развития событий.
От разведчиков поступило сообщение, что в их сторону скрытно движется колонна немцев человек двести-триста. Подумали, что это психическая атака после долгого затишья. Подпустили ближе. Один «знаток» немецкого языка и скомандовал:
«Хальт!»
Когда в ответ прозвучала очередь шмайсера, Тут уж ударили по этим «фашистским гадам» со всей силой…
Прибыли офицеры смерша, забрали возвращенцев и увезли в прифронтовой тыл. Там их разделили поодиночке и начались допросы. Несколько раз в сутки лейтенанта вызывали и приказывали вновь и вновь писать свои показания от начала и до конца, одно и то же. Найдя разночтения в деталях, «уличали» в ошибках. Пристрастно стремились узнать, попал секретный пакет к фашистам или нет. Вели себя резко, напористо, не нянчились, но и не били. У Алексея возникло внутреннее чувство, что чекисты знали о сути дела больше, чем знал он сам. Через три-четыре дня среди ночи послышался гул далёкой артиллерийской канонады. К утру всё стихло. После обеда четверых мучеников вывели на белый свет. Лейтенант с трудом узнал в небритых, осунувшихся подростках своих подчинённых. Их всех вместе, под конвоем, посадили в крытую машину и повезли, запретив разговаривать между собой. Глядя на хмурые лица конвоиров, у гвардейца мелькнула мысль:
«Ну, вот и всё!»
Однако через полчаса появилась надежда. Если расстреливать, то не повезли бы так далеко. Через узкие щели под тентом брезентовой крыши по солнышку определил, что везут их на Запад. Через час-полтора, попрыгав на ухабах и колдобинах, остановились. Их вывели из машины. Офицер, щурясь от яркого солнца, смотрел на бурную, незнакомую речку, и услышал окрик:
«Ну что, лейтенант! Ищи, где закопал пакет?»
Оглядевшись внимательнее, Алексей с трудом узнал место их бывшей западни. Поодаль вольно стояли и сидели около взвода солдат. Через дорогу, на месте бывшего немецкого лагеря, валялись какие-то обломки и несколько остовов сгоревших машин. А в лощине, где они прятались в голоде и сырости, кустарника, как не бывало. Весь грунт был перекопан артиллерией вперемешку с корнями, ветками, щебёнкой и щепками. Ни малейших следов ориентиров. Солнце опять померкло в глазах. Теперь уже лейтенанту надеяться не на что. Он не столько в надежде найти пакет, сколько протянуть время развязки, стал медленно спускаться к реке. В коленках появилась противная слабость, до дрожи.
Через несколько шагов, почему-то наступило странное спокойствие. Лейтенант, не узнавая, задумчиво прошёл всю территорию бывшего кустарника до дальнего края. Медленно вернулся. Ни малейшего намёка на их мучительное пребывание здесь. Чекист раздражённо бросил:
«Хорош, гулять! Или ищи, или… приехали!»
Это Алексей и сам давно понял. Солдаты, что расположились в ожидании поодаль, как по команде вскочили.
Вдруг один из арестантов-кавалеристов решительно направился к берегу. Остановившись на кромке воды, стал пристально смотреть на противоположный берег. Потом прошёл вдоль берега, отдаляясь от группы. Немного вернулся обратно. Потом пошёл дальше, как будто выбирая место, где удобнее прыгнуть в воду.
Смершевец насторожился, расстегнул кобуру и поспешно направился в его сторону. Потенциальный беглец, вдруг отвернулся от реки и уставился на склон горы в противоположной стороне, за дорогой. Потом медленно, неуверенно двинулся от берега. Чекист успокоился, и всё-таки внимательно наблюдал за арестантом. Кавалерист шёл, подняв глаза вверх, как слепец по болоту, щупая грунт ногами. Постоял. Двинулся в сторону, наблюдая только ему ведомые точки. Остановился и жестом рук, очертив воображаемый круг, уверенно сказал:
«Здесь копайте. Может, и найдёте то, что ищете».
Солдаты, шумно гремя лопатами и кирками, спорко раскидывали грунт. Через какое-то время извлекли тугой свёрток из плащ-палатки. У лейтенанта выступила испарина и, несмотря на слабость, возникла не надежда, а уверенность – злоключения позади!
Чекист развернул сверток, достал планшетку, обнаружив письмо без повреждений, повернулся к лейтенанту, улыбаясь, протянул руку, крепко пожал и сказал:
«Наш человек!»
Обратно ехали все вместе и кавалеристы, и чекист, и конвоиры. Непринуждённо разговаривали, шутили. Подивились, как это новобранец нашёл хоронушку? Тот смущённо пояснил, что он сибиряк и привык дома ориентироваться по дальним приметам.
Разговор перешёл на довоенные воспоминания, а лейтенант, про себя, ломал голову, как мог сибиряк найти пакет? Ведь он не входил в круг посвященных в тайну документов, как и другие двое уцелевших.
По возвращении в эскадрон, спустя длительное время оставшихся в живых наградили медалями, сибиряка «За отвагу», двоим воинам по медали «За боевые заслуги», лейтенанта орденом «Красная Звезда». Остальным, безымянная Вечная Память.
Потом сибиряка взяли служить в Смерш...
...Много раз возвращался в мыслях Алексей к этой операции, пытаясь понять, для чего сложили голову почти сотня молодых бойцов? Откуда в Карпатах вблизи фронта мог появиться гигантский табун коней? Вместо прояснения возникало всё больше и больше безответных вопросов. Любопытствовать не в природе армии. Логика войны не совпадает со здравым смыслом и тем более не подходит людям далёким от армии в мирное время. И уж точно не годится для рассуждений дилетантов десятки лет спустя.
Так и остались у отца до конца жизни только ненужные домыслы.
Скромность отца была естественной, безмолвной. Он не любил помпезных публичных выступлений. Однажды я приехал к нему в гости уже в девяностых годах спустя недели две после Дня Победы и увидел на пианино неотоваренное приглашение получить ветеранский праздничный продуктовый набор. Я поинтересовался, почему? Отец слегка нахмурился, потом, глядя в окно, как-то горестно сказал:
«Саша, неужели я воевал за кусок колбасы?»
Когда его не стало, в документах нашли большую пачку подобных приглашений…
Таким был мой отец, Ветеран Великой Отечественной войны, боевой офицер-фронтовик, награждённый Орденами и Медалями, Кавалерист, Гвардии майор Кочевник Алексей Васильевич.
На фото: Кочевник А.В. зачислен курсантом Военной Академии в 1941 году.
Александр Алексеевич Кочевник
Фотожурналист
02 февраля 2018г.