ПЁТР ИВАНОВИЧ на старости лет мечтал поймать хоть одного вора. Очень уж ему хотелось, чтобы после его смерти, если разговор о нём зайдёт ненароком, кто-нибудь спрашивал, прищурившись, дескать, кто же это такой. Мол, Карла Маркса знаю, про батьку Махно слыхал и про Чапаева тоже, а его, Петра Ивановича, не знает. А тот, которого спрашивают, тоже прищурившись, как кот на мартовском солнышке, ответит довольно, дескать, грешно, милок, не знать такого человека. Он в нашем селе самолично, без участкового полицейского, жулика на чистую воду вывел по горячим следам.
Но поимка жулика у Петра Ивановича день ото для откладывалась, о чём он, если по всей правде, не очень пока сожалел. До немощной старости у него ещё был целый ворох времени, и он надеялся прищучить жулика в самый последний момент. А поскольку работы для него сейчас ни в государстве, ни по дому-двору не нашлось, он сидел на завалинке в валенках с калошами, в полушубке и шапке-ушанке и почти дремал, убаюканный пением синички. Сквозь смеженные веки он видел яркий свет и радовался солнцу, весне и самому себе.
Пётр Иванович был в одной минуте от состояния полного сна, когда услышал звук приближающегося автомобиля. Он встрепенулся, открыл на всякий случай глаза. Мало ли кто в машине, ещё поднимут на смех.
Во двор входил сын Сёмка с молодым человеком.
- Ты будто кот на весеннем заборе, разомлел, - вместо приветствия сказал Сёмка.
- О, какие высокие гости пожаловали! С какой такой миссией, если не секрет? - Петру Ивановичу явно льстило сравнение его с весенним котом. Он довольно улыбнулся, но с завалинки не тронулся.
Сын крепко пожал отцу руку:
- Есть ещё силушка богатырская, - пошутил. Показал на друга: - Один помощник у меня есть. Нужен второй. Как думаешь, - обратился к отцу, - Определили меня в соседнее село, в полиции работать буду. Надо бы помочь с переездом. А по дороге, наконец, своего жулика поймаешь! Представляешь, едем мы, а в кустах тебе привиделось нечто этакое, бородатое и с мешком награбленного общественного имущества за горбом! Он, типа, скрывается, ты пускаешься в погоню и распутываешь хитрое преступление. Тебе слава на весь край, а мне, типа, почёт и уважуха - у хорошего отца родился!
- И кто же эту нешутошную роль играть на дороге будет по твоей наводке? - засмеялся Петр Иванович.
- Будете, как Агата Кристи! - вступил в разговор Сёмкин друг, пожимая Петру Ивановичу руку, здороваясь.
- Кто ага ты? - притворился Пётр Иванович человеком с глушинкой.
Сёмкин друг несколько подрастерялся, не знал, верить ли в то, что Пётр Иванович недослышит. Он посмотрел на Сёмку. Тот засмеялся:
- Шутит он, Борис, шутит! Всё слышит, всё понимает. И память у него крепче нашей с тобой.
Петру Ивановичу было выгодно поговорить: на улице ни единой души, а если молча на завалинке сидеть, день годом покажется. И хотя ребята явно спешили, он всё же обратился к Сёмке, желая проверить его полицейскую смекалку:
- А вот скажи-ка, сын, как мне поступить, если соседи достают меня музыкой до трёх часов ночи? Ругаться бесполезно, а полицейского не дозваться ночью-то…
- А ты, - весело откликнулся Сёмка, - позвони соседу в четыре ночи и порадуй его известием, что тебе его музыка понравилась. Ты отоспишься днём, а ему к пяти утра на ферму ехать. И его любовь к ночной музыке как рукой снимет на следующую же ночь!
Пётр Иванович кивнул в знак одобрения.
- А как с вознаграждением за бескорыстный физический труд? - спросил. Глаза его светились.
Под честное слово вознаградить шкаликом Сёмка получил от отца согласие на оказание помощи с переездом. Они обговорили детали, и Пётр Иванович снова остался на завалинке один. Помимо щедрых солнечных лучей он грелся теперь мыслями о том, что завтра ему втайне от бабки перепадёт стаканчик водочки. Аккурат к субботе работёнка подвернулась.
- ЭХ, СЁМКА, СЁМКА! - воскликнул Пётр Иванович, соскакивая из кабины на землю, едва машина с вещами остановилась у избушки сына. - И кто тебя надоумил в полицию устроиться? Шёл бы в армейские офицеры! Сейчас бы тройка резвых солдатиков вещички твои в дом прямо с кузова перемахнула!
- У тебя же не получилось жулика поймать!? Не получилось, - отшутился Сёмка, - я вместо тебя пачками теперь буду их ловить, а одного такого на тебя запишу!
- Это мы ещё посмотрим, где собака закрыта! - огрызнулся незлобиво Пётр Иванович и пошёл открывать задний борт машины. - У вас в полиции сплошные аграрии работают. Вы что там, собрались наше общество перепахать и засеять? Ты вот, тоже агроном. Зачем пять лет мы тебя с матерью в институте учили?
Сёмка помог открыть борт, проворчал:
- Совсем не обязательно иметь семь пядей во лбу для ловли воров овец да кур. А других у нас нету по определению.
- Эк, какую выгнул загогулину! Да семь пядей ещё никому не помещали - ни новоиспечённому полицейскому, ни ночному ловцу кур. - Пётр Иванович забрался в кузов, подал Сёмке табуретку: - И кому только в голову пришло милицию переименовать в полицию? Это ж сколько денег угробили на такое дело. А в полиции - мой Сёмка с дипломом агронома! Нарочно не придумаешь!
- Отец, - взмолился Сёмка, принимая табуретку, - ну, правда, сколько можно!? Большевики в семнадцатом году из кузницы в министры шли, и работали!
- Ну, ты-то явно не большевик! И потом - где теперь коммунизм? И где твой вчерашний друг, обещавший помочь?
- На дело поехал. Ночью коров с фермы увели.
- Ну, если увели, то пиши «Пропало!» Воры же нынче грамотные, коровьим же хвостом следы и заметут. Вам, агрономам ни в жисть не отыскать.
Перепирательству явно не было видно конца, и неизвестно, чем бы спор закончился, если бы Пётр Иванович не услышал за спиной незнакомый голос:
- Никак, новый участковый пожаловал! Ну, Бог в помощь!
- Бог-то Бог, - обернулся Пётр Иванович, - да сам, как говорится, не будь плох!
Он подал для приветствия руку подошедшему к нему старику.
- Вот мы и трудимся за себя и за того парня. - Пётр Иванович показал на вышедшего из избушки Сёмку. - Каков молодец, а, дедуля!?
- С лица воду не пить! - отделался пословицей старик. Подошёл вплотную к Петру Ивановичу, прошептал на ухо: - Это кто ж будет такой? Твой сопровождающий, небось? Так у нас, это, бандюгов нету. Как Кривого спрятали за решётку, так и всё. Воришки, водятся, это правда.
- А где ж они, дедуля, прячутся? Случаем, не знаешь ли? И много ли воруют?
- Нонче, это, все грамотные! Как придумали депутаты закон, что воровать надо не больше минималки, чтоб в тюрьму не попасть, так, это, воруют в таком формате. Наворуют, съедят, и опять за дело. Это вот так у нас. - Старик снова склонился к уху Петра Ивановича: - А этот, молодой, кто ж будет?
- Беру с собой, - кивнул Пётр Иванович в Сёмкину сторону, - пускай опыта набирается. Жизнь длинная штука, всяко может приключиться. - Он решил подыграть старику, принявшему его за полицейского: - А куда, говоришь, прежний участковый-то глядел?
- А туда и глядел, это! На зелёненьких, что под столом и кроватью у него днём и ночью бегали.
- Понятно, уважаемый…
- …Сидор Никанорович я!
- Ого, - засмеялся Петр Иванович, - да тебя, дедуля, надо в музей, с таким-то именем-отчеством, выставить! Ну, хвались, с чем пожаловал. Не бабка ли обидела?
- С бабкой я бы и сам разобрался. Овцу, это, у меня скоммуниздили. Ростил, ростил, и на тебе, чужому дяде, значит, ни за понюшку табаку.
Пётр Иванович посмотрел на стоявшего отрешённо Сёмку. «Обиделся, что меня за старшего признали», - подумал Пётр Иванович, а гостю сказал: - Ты посиди малость, Сидор Никанорыч, мы тут ещё чуток поработаем, а потом твоей бедой займёмся. Отыщем следы блудливой твоей овцы. Не такое распутывали.
- Я тут в третьем доме живу. Заходите. Может, и правда, это, у вас получится. А то прежний-то участковый совсем никудышний был.
- Видал, Сёмка, как держаться надо? Не ниже полковника меня оценил, - засмеялся Петр Иванович, когда дедуля ушёл.
- Завтра схожу, расспрошу, типа, что к чему. Сегодня не успею.
- Э-э, нет, Семён Петрович, ты своего «типа» прячь понадёжнее. Слыхал, люди говорят, ковать железо надо, пока оно не остыло? В самый раз сказано про дедову овцу: вор следы подчистит, а на тебе «висяк» накинут. Оно тебе надо? С тобой схожу, присмотрюсь-прислушаюсь, может, спину твою прикрою в случае надобности.
- Ну, отец, оседлал ты своего конька! - Семёну хотелось самому проявить сметку, отец же будет только под руку зудеть.
Пётр Иванович настоял, и вскоре они с Сёмкой появились во дворе дедули. Осмотрели сараюшку, но старались зря: никаких следов, и тем более паспорта, вор не оставил. Сёмка тут же погрустнел, а Пётр Иванович не отчаялся, поинтересовался у обиженного вором хозяина адресами притонов, и, не сходя с места, обрадовался тому, что притон был один на всю деревню. Это сужало круг поисков. Сёмка с удивлением наблюдал, как отец выспрашивал приметы хозяина притона и по возможности хотел знать, кто и как часто к тому наведывается.
Прощаясь, Пётр Иванович переспросил адрес притона и уточнил короткую дорогу к нему. Дедуля пошутил, что туда лучше добираться транспортом бабы Яги, но она его полицейским не доверит, мол, какого-то кандексанту боится.
Прикрыв за собой калитку, Петр Иванович, смеясь, спросил у Сёмки:
- Как он сказал? Кандексанту?
- Типа того, - отозвался безрадостно Сёмка. - Да и какая разница? Причём тут баба Яга и её конденсант? Хотя, конечно, правильно бы сказать «конденсат».
- Поживём - увидим, доживём - узнаем, выживем - учтём, - подытожил Пётр Иванович, не ответив на вопрос Сёмки. - Стол с табуретками по углам расставишь завтра, а щас держим курс на притон.
- Но у меня с собой удостоверения нету!
- И что с того? На арапа возьмём! Если у хозяина рыло в пушку, у него тяму не хватит документы спрашивать.
У БОЛЬШОГО КРЫТОГО ЖЕЛЕЗОМ ДОМА Пётр Ивано-вич с Сёмкой свернули в переулок, и уже на первых метрах поняли, что здесь кончается цивилизация и начинается край света. Непролазная после дождя дорога и прошлогодний бурьян вперемежку с травой выше человеческого роста по обочине свидетельствовали о том, что добрые люди этот уголок деревни обходят стороной.
Пётр Иванович посмотрел на сына. Тот пожал плечами, мол, деваться некуда, придётся пробиваться. «И то правда, - подумал Пётр Иванович, - не сто же вёрст с гаком».
Пробившись сквозь заросли, а потом преодолев узкую полосу забоки, они оказались на берегу старицы, издаваемой зловоние. Протухшая грязная стоячая вода, покрытая жёлто-бурыми хлопьями пены, показалась Петру Ивановичу кадром из фильма про необитаемую планету. Большая вонючая куча отходов жизнедеятельности свиней, хрюкающих за крепким забором справа, вернули Петра Ивановича к действительности. Сарай со свиньями принадлежал явно не хозяину притона, и Пётр Иванович не стал задерживать на нём своё внимание. Свой взор он обратил на дом, солнечной стороной почти притулившийся к обрыву. Почерневшие от времени брёвна говорили об их добротности, и одному Богу, вероятно, известно, сколько ещё простоит явно бывший купеческий дом, если его не спалят по неосторожности пьянчужки. Или, что тоже вполне вероятно, дом покинет некогда обжитой, а теперь запущенный хозяином уголок вместе с обваливающимся берегом.