Рассказ отца Серафима.
(продолжение)
Как быстро может всё изменится в судьбе человека. Буквально, какие-то сутки назад, моя жизнь была полна далеко идущих планов и радужных перспектив. И вот, точно злой рок опять навис надо мной. Я снова остался ни с чем, в мгновение ока, потеряв и нового товарища, и любящую меня девушку. Точно, кто-то там, в небесных канцеляриях, невзлюбил меня и надсмехается надо мной, посылая всё новые испытания. Что или кого ещё, мне предстоит принести в жертву для обретения покоя? Или как там сказал великий поэт: « И вечный бой! Покой нам только снится?..».
- А что, нет ли какой работы при станции? Только так, чтобы без документа? Не с руки мне, Евдокия Ильинична, документами размахивать, а приработок какой невесть нужон. Вы тут давно, как я погляжу, при станции обитаете, не надоумите неразумного что, да как?..
- А ты иди на пакгаузы, где Вася-танкист работал. Скажешь, что я прислала. Там есть такой хромоногий, тощий дядька с бородой лопатой, Петровичем кличут, он тебя и определит. Только учти, четверть от заработка будешь ему отдавать, за благодетельство.
Я поскрёб в мешке. Собирая остатки трофейной роскоши.
- Мне бы ещё, одежонку, какую гражданскую раздобыть? Может на рынке чего выменять? А то при форме, как-то не сподручно, на склады идти. Пиджак, кепку справить, а брюки так те и подождать могут, в галифе, покамест, похожу.
Оглядев, остатки заграничного богатства обходчица обнадёжила:
- Справим, будь уверен. Ужо, на рынок сбегаю, за штаны не ручаюсь, а пиджак с кепкой сторгую, да и рубашонку не мешает купить. Не на голое же тело пиджак надевать?
Неделю я не брился, отращивая бороду и усы. Смотрел на себя в зеркало и на фото танкиста, и понимал, что мы с ним не так уж сильно и похожи. Не могу же я замотать себя бинтами? Нужно переклеивать фотографию. Рифская колония не прошла даром, да и война кое-чему научила. Вскипятив чайник, я отпарил фотографии на документах и поменял их местами, варёным яйцом перекатав печать. Так я превратился в старшего лейтенанта бронетанковых войск Гончарова, кавалера двух орденов Красного знамени.
***
Приняв новый облик, гражданского человека, отправился я на склады искать Петровича. Вид у меня был вполне приличный, настоящий комиссованный служака на гражданке, ищущий кусок хлеба насущного.
Первый же, перепачканный мазутом рабочий-путеец, на мой вопрос, ткнул пальцем в нужном направлении. Петровича нашёл я в тупике, где в старом залатанном плацкартном вагоне, была оборудована контора, с раздевалкой и печкой буржуйкой рядом с которой сушились чьи-то стоптанные сапоги. Петрович, кутаясь в брезентовый плащ-дождевик, восседал за старым, обшарпанным, двух тумбовым столом, крытым прожжённым во многих местах зелёным сукном и вслух читал газету. Трое работяг, в серых фуфайках дымя самокрутками, положив голицы на струганый стол, стоящий торцом внимательно слушали. Газета «Сельская жизнь» гласила следующее:
«… Председатель колхоза имени С.М. Кирова, Лебяжского района, Кировской области Печёнкин, в августе, ночью, не законно, выдал голодающим колхозникам 8тонн хлеба. Во время раздачи за деревней были выставлены дозоры на случай появления областного начальства. План заготовок хлеба и сдача его государству, был выполнен всего на 29%. За самоуправство и срыв государственных поставок председателя Печёнкина и кладовщицу Быкову осудили на 10лет лагерей. Аналогичные случаи имели место в колхозах «Прожектор» и «Красный пахарь» все виновные были выявлены и сурово наказаны…».
Один из слушателей крепко затянулся самокруткой и бросив окурок в окно изрёк:
- Вот, сволочи! Хлебушек народный воруют. Тут спины не разгибаешь за скудную пайку, а этот начальничек аж восемь тонн хлеба раздал и всего десятку дали. Да к стенке его, контрика, поставить надо было.
Петрович продолжал:
«…В Ново-Чуевской семилетней школе (директор Урусова Л.В.) отремонтирована крыша, в двух классах настелены полы, сделан новый порог, произведены все печные работы. Остаётся только побелка, которая была бы закончена к 10-тому мая, но рабочие, занятые на ремонте школы, взяты правлением колхоза «Память Ленина» на другие работы. В результате этого сорваны сроки установленные для ремонта школы.
Для школы завезено торфа 8,5 тонн, из них 3тонны учителям, 10складских метров хвороста, 3тонны навоза. В целом обеспеченность топливом равна только 30% годовой нормы. Вышестоящие инстанции должны разобраться в данном вопросе и выявить наличие фактов вредительства, а виновных в саботаже наказать по всей строгости советских законов…»
- Опять вредители голову подняли, - вторил другой работяга. – Ну ничо… Советская власть, раньше спуску не давала и теперь не даст. Тепереча война покончалась, жить заново начнём, лучше прежнего. Говорят: опять амнистию объявят, за победу над Японией; а ещё гутарят, что паспорта колхозникам раздавать начнут, сначала не всем, а только фронтовикам и ударникам производства, а уж потом и всем остальным.
- А ты больше ухи свои развешивай, - встал в опозицию третий, молодой ещё парень, дымя самокруткой, зажатой между двумя пальцами руки – большим и мизинцем, три средних пальца отсутствовали напрочь, точно их срезало бритвой. – «Обещал кот сметану не есть, а петух курей не топтать». Вы словно отродясь в деревне не бывали, а у меня там маманя осталась. Председатель хлеб раздал, чтобы люди с голодухи не перемёрли. Народ пожалел, а ему за это десятку впаяли. И рабочих со школы сняли, потому как сеять надо, а не кому. Мужиков на войне поубивало, лошадей и технику в кавалерию, да в артиллерию по-изымали… на коровах землю пашут, да бабы с детишками в пристяжных. А сверху план заготовок спускают по нормам выше довоенных. Этих бы «планёрщиков», самих в плуг запрячь, да кнута хорошего задать. Или им там из Москвы виднее? Да вы посмотрите кругом внимательнее. Каждый день поезда из эвакуации народ везут. Отсиделись шкуры, за Уральскими хребтами. В сорок первом барахло своё туда тащили, да детишек своих упитанных, да сопливых, а теперь обратно везут, да ещё фикусы в придачу. Не сильно исхудали в эвакуации: и пальтишки драповые, и брючки глаженные, и ботиночки начищенные, и бабы ихние ухоженные, в фильдеперсовых чулках, да в мехах по перрону разгуливают с собачками да кошечками. Как и войны не бывало. Вот где «контра» настоящая, а вы мне «председатель хлеб раздал», не украл же, не прикарманил – раздал!
- Ну будя!- стукнул ладонью по столу Петрович,- Развёл тут антимонию. Послушай доброго совета, попридержи язык. Не ровен час на, «добродетеля» какого нарвёшься, поедешь куда Макар телят не гонял в Столыпинском вагоне, а нас до кучи в твою ячейку запишут, как соучастников заговора. И всё – перекур закончен! Баста! Политбеседу я с вами провёл. Берите на себя повышенные обязательства и марш вагон на шестой платформе разгружать. Там ящики с документами и архивы. Велено первейшим делом в склад затащить и всё по описи принять. И пусть там кладовщик, повнимательнее, а то потом греха не оберёшься. Давайте дуйте быстрее, там уже и «фраерок», что с ящиками прибыл, у склада околачивается, – и уже ко мне, поднимаясь из-за стола, - А вы товарищ, собственно ко мне по какому вопросу?
Я выждал, пока шумная компания, толкаясь и споря вывалилась из вагона и нарочито, стянув с головы кепку, придав голосу интонации подобострастья и зависимости, (начальники от сохи это ужасть, как любят, ибо сие не хитрое притворство возвеличивает их в собственных глазах), заканючил:
- Я от Евдокии Ильиничны, вместо танкиста, новый постоялец. Мне бы, работёнку… хоть какую, а то вот, с документами беда. В поезде, вместе с чемоданом увели. А без документов сами понимаете – никак…
Петрович почесал окладистую бороду, достал трубку и начал набивать её махоркой, терпкий аромат которой распространился по помещению. Исподлобья поглядывая на меня, он оценивал ситуацию, взвешивал - дать от ворот поворот новому соискателю или наоборот облагодетельствовать. Он не спеша достал серый, потертый спичечный коробок Кировской фабрики «Красная Звезда», с этикеткой, на которой был изображён силуэт танка непонятной конструкции, на гусеницах которого красовался лозунг: «Все силы на борьбу с фашизмом». Потряс этим коробком около уха, как погремушкой, видимо проверяя наличие в нём спичек и чиркнув как-то, по-особенному, по-босяцки одной рукой держа и коробок и спичку, раскурил трубу.
- Вижу из вояк? Выправка военная… По тылам ошивался, или из окопных? А то сейчас много всякого сброда в галифе шастает. Куда ни плюнь одни герои. Чем дальше от фронта, тем больше героев. Иные немца только в тылу, пленного, под конвоем видели. А всё туда же, рубаху на груди рвать, да горланить: «Я за вас кровь вёдрами лил. Жизни не щадил». Видывали всяких. Ну так как? Был на передовой?
- Дисбат прошёл. – ответил я коротко.
- А что, ни кола не двора нет, у Ильиничны ошиваешься? Где она только вас таких находит? Жена? Дети? Возраст у тебя - самый сок, и руки с ногами при туловище. Нынче глянь вокруг, калек пруд пруди за «сто первым» километром. А ты ничего, здоровей-здорового выглядишь. – продолжал Петрович свой допрос.
- Контуженный я, под Вязьмой контуженный. А то, что остальное цело, так, то бог миловал. А хозяйства нажить не успел, не до хозяйства было. Вот только было собрался, после казённых харчей, на стройку двинуть, так чемодан в поезде упёрли. Мне бы деньгами перебиться, пока документы выправляю, месяца на два перекантоваться, а там только меня и видели.
- Ладно… Не ты первый, не ты последний. Наряд я на себя, или… в общем найду на кого закрывать. Но двадцать процентов, сам понимаешь, отблагодарить надо. А работники нужны, тем более с руками. Вон у Егорки два пальца на руке и то сгодился. У нас и немцы пленные с румынами на месте не сидят. То их гонят дороги ровнять, то рельсы таскать, то насыпь отсыпать. Умели пожечь, теперь пущай восстанавливают.
Так и началась моя гражданская, послевоенная жизнь на новом месте, на полулегальном положении.