Нашего полку прибыло. В октябре на Узел связи, на котором и было-то всего три королевы, а вернее морские львицы: я, Галка Левченко и Надюха, жена мичмана Тимофеева, служившего на одном из кораблей нашего дивизиона, прибыло пополнение. Целых десять женщин ворвались в наш мир и разрушили все. Преимущественно женщины были бестолковые. Суровые восьмидесятые подходили к концу, невесть что творилось на гражданке, непонятно что творилось в армии и на флоте. От армии молодежь косила, добирали тетками. Разными. Численность наших вооруженных сил возросла, однако качество оставляло желать лучшего.
Нашему Узлу связи повезло несказанно. Из десяти теток 8 были на гражданке санитарками, лаборантками и уборщицами… Была еще одна Катька, жена погибшего офицера, домохозяйка, и жена командира части. Вероника Степановна была женщиной средних лет, со всех сторон выдающейся, с красивым бюстом, выбеленными волосами и накрашенными яркой помадой губами. Признавать вслух ее бестолковой никто не отваживался, а также никто не отваживался заставлять ее учить морзянку, протирать полы после дежурства, заниматься боевой и политической подготовкой… да и вообще чем-либо заниматься. Вероника Степановна была дана Узлу связи в награду или в наказание и мы должны были гордо и терпеливо нести этот крест.
За внимание со стороны мужской половины человечества можно было не беспокоиться. Бестолковые вновь прибывшие связистки были все семейными и возрастными, по их глазам было видно, что мечтают они только об одном: окончании рабочего дня и воссоединении с сопливыми детьми. Боялись они всего: отцов-командиров, грозно кричащих матом на утреннем построении, пищащей непонятными звуками радиоаппаратуры, даже к молодым матросикам они относились с каким-то благоговением, те уже знали свою службу и ловко управлялись с многочисленной аппаратурой. Матросы быстро сообразили, что жизнь повернулась к ним задницей, потому что службу приходилось теперь нести и за себя и за бестолковую тетку, приставленную к ним за все грехи, совершенные на гражданке, однако вскоре поняли и выгоду своего незавидного положения. Тетки в благодарность и из жалости к вечно голодным матросам, носили из дома пирожки, блинчики и котлетки. Жизнь на Узле связи запахла домом.
Галка без особого энтузиазма приняла новобранцев в юбках, заявив начальнику радиостанции, что учить она их не будет, пусть даже и не рассчитывают. На одно ухо натянула наушник, второй был заведен за ухо, сидела так всю вахту, одним ухом слушая эфир, другим бабские гарнизонные сплетни. Галка времени даром не теряла, во время тишины в эфире, она вязала носки своему молодому мужу, недавно уволившемуся со срочной службы, старшине второй статьи Козлову. Козлов был младше Галки на 8 лет, прибился к Галке с корыстной целью остаться после службы на Камчатке, все об этом знали, однако Галка, женщина с большим сердцем и доброй душой, искренне любила его, изощрялась в кулинарии, мыла ноги молодому мужу, даже не догадываясь о его коварстве.
Мы с Надюхой поняли всю тщетность занятий с новобранками, они бестолково смотрели на аппаратуру, не понимая, что мы от них хотим. Новобранки перекочевали в руки к матросам. Те с улыбкой смотрели на суетливых теток, подшучивали, но не злобствовали. Пирожки победили.
С Катериной мы сдружились как-то сразу. Она была женой офицера, который полгода назад погиб в автокатастрофе, оставив ее одну с двумя детьми на руках. Служить она пошла, чтобы выжить и детей поднять. Катька в отличие от своих соплеменниц была толковой, быстро схватывала все, чему ее учили. Наверно, выбора у нее и не было. Надо было цепляться за жизнь зубами, руками и ногами. Катьку отличало от всех остальных чувство юмора и умение шутить и над другими и над собой.
Первую половину дня, до обеда, вновь прибывшие военнослужащие-женщины, проводили в радиоклассе, который находился в команде, где жили матросы. При входе стоял матросик на тумбочке, налево было жилое помещение моряков-срочников, прямо кабинет начальника Узла связи, рядом кабинет старшины команды, каптерка и, собственно, радиокласс. Занятия с женщинами обычно проводил мичман Кудряшов, начальник радиостанции. Давалось ему это сложно. На женщин нельзя было орать матом и отвешивать волшебные подзатыльники и пендели. Трудно было и другим мичманам, Узуняну, Сивкову и молодому, недавно пришедшему на службу Павлюку. Опыта командования бестолковыми тетками у них не было. Кудряшов был самый возрастной и частенько ему приходилось разруливать скандалы, вспыхивающие в вверенном ему женском коллективе.
На занятиях Кудряшов посвящал новобранок в тайны связи, рассказывал об устройстве радиопередающей техники, телефонной станции, обучал приемо-передаче. Десять пар бестолковых глаз внимательно смотрели на Кудряшова, десять пар ушей слушали его, а по глазам он видел, что в головах этих носятся мысли совершенно другого характера: купить продукты после службы, сготовить ужин, интересно, во-сколько сегодня мой-то придет, хоть бы дети уроки сделали, чтобы не сидеть с ними еще до ночи… Вздыхая, он продолжал вдалбливать в головы блондинок и брюнеток, обремененных домашним хозяйством, Устав и азбуку Морзе.
Подошел к концу месяц обучения, после обеда женщин стали отправлять нести вахты на радиостанцию и на телефонную станцию. В Галкину смену жертвы военно-морского флота выполняли всю черновую работу, вытирали пыль и мыли полы. Матросы за них несли службу. Мне повезло, в мою вахту прикрепили Катьку, жить и служить стало еще веселее. В двух наших светлых головах кипела бурная фантазия и ее надо было куда-то выплескивать. Надо сказать, что радиостанция находилась вместе с телефонной станцией в отдельно стоящем здании и, чтобы, например, сходить по нужде, надо было бежать в штаб, при входе которого у знамени части стоял очень уважаемый человек, часовой. Ночное дежурство было спокойным, эфир молчал. Оставив вместо себя матросика, прихватив противогазы, мы с Катькой отправились в туалет. Пробежав по тропинке до штаба, мы перед самой дверью натянули на себя противогазы, медленно открыли дверь, которая предательски и противно заскрипела. В штабе стоял полумрак, часовой стоял в обнимку со знаменем, автомат лежал на тумбочке. Часовой мирно спал. Стоя. Мы стали трястись от смеха, Катька отпустила дверь. Дверь хлопнула и часовой упал вместе со знаменем. Мы с Катькой со всех ног рванули мимо часового в сторону туалета и пока он орал: «Стой, бля, стрелять, бля, буду», и барахтался со знаменем возле тумбочки, мы уже стояли в туалете, согнувшись пополам, и хохотали до колик в животе. Насмеявшись, отдышались, сделали свои дела. Надо было возвращаться на вахту. Путь через часового страшил. «А вдруг он нас пристрелит?» - думали мы с Катькой. Открыв окно в туалете, мы выпрыгнули из него, и рванули обратно. Утром мы узнали, что часовому влетело от дежурного по части, который примчался, услышав грохот и увидев лежащего на полу часового со знаменем.
Учеба по утрам в радиоклассе продолжалась. Кудряшов пытался совершенствовать мастерство девиц. Во время занятий по приемо-передаче вдруг припадошным голосом кричал: «Газы!». В обморок от крика девицы уже не падали, что такое газы усвоили, они хватали лежащие под рукой противогазы, натягивали их и продолжали принимать, насколько они это могли делать, ничего не значащие для них, точки и тире. Может быть, мичман Кудряшов в этот момент испытывал чувство глубокого удовлетворения. Во всяком случае, он не видел эти беспомощно-бестолковые глаза и открытые рты, от которых хотелось на дню раз по десять уйти в автономное плавание. Эти женщины его не возбуждали. Они его мучали. А тем временем у нас с Катькой созрела идея.
Тетки гуськом потянулись на обед. После обеда был назначен экзамен по приему нормативов. Форменные платья, которые они не удосужились даже подогнать под себя, топорщились, шли волнами как Тихий океан в штормовую погоду. Глядя на это зрелище думалось лишь одно - флот переживал не лучшие времена. Нам же с Катькой было не до обеда. Мы пробрались в радиокласс, достали из сумок все противогазы и стали быстро рисовать на них ресницы, румянец и губы в улыбке. Получилось знатно. До возвращения «радисток» мы уложились, сложили аккуратно противогазы в сумки и разложили по столам.
На экзамен вместе с Кудряшовым пришли все мичманы Узла связи и начальник Узла связи, сердитый капитан третьего ранга Розовский Роман Романович (три-Р как звали мы его между собой), не признававший женщин в погонах и мучившийся от свалившегося перед уходом на пенсию такого счастья – командования прекрасной половиной человечества. Женщины уселись за столы и после короткого и торжественного вступления начальника Узла связи, приступили к приему радиограмм. Через 15 минут бесконечно пиликающих букво-циферок, мичман Кудряшов истошно заорал: «Газы!». Тетки, желая показать свое мастерство, лихо выхватили из сумок противогазы и, натянув на себя, продолжили писать закорючки. Охреневшие командиры смотрели на радисток. После недолгого молчания, начальник УС перевел полный любви и доброжелательности взгляд на Кудряшова, отчего тот резко уменьшился в размерах. Нецензурная речь перебивала все точки и тире вместе взятые. Запикать ее было невозможно. Сквозь аз, буки и веди проскакивало…. Вашу мать! …пидарасы… дебилы… лично вас зае… Ничего не понимающие молодогвардейки сидели в красивых, как нам с Катькой казалось, противогазах и пытались понять гнев начальника. Где и в чем они прокололись, им было неведомо. Противогазы на всякий случай не снимали. Все-таки хоть какая-то защита. Разъяренный командир, хлопнув дверью, вылетел из радиокласса. Мичманы стали ржать как жеребцы. Красный Кудряшов тупо смотрел на девиц в противогазах. В эфир неслись точки и тире.
Были разборки. Дополнительные вахты в наказание. Чистка противогазов, приведение их в уставный вид. Но разве могло это остановить неуемную жажду жизни и веселья мою и Катькину?
Служба катилась своим чередом, наступила зима. Шел второй месяц, как на Узел связи прибыло 10 женщин, надо сказать, ни черта не соображающих в связи и за эти почти два месяца недалеко в своих познаниях продвинувшихся. Дело было предобеденное, в класс ворвалась планшетистка Ирка и дурным голосом заорала: «Девочки, в военторг продукты завезли!». Тетки похватали свои сумки и умчались отовариваться. За всеми чинно ушла и жена командира части, Вероника Степановна. Торопиться ей было некуда, сумки уже были приготовлены, осталось только их забрать с магазина. Мы с Катькой ушли в курилку, Катька, усевшись на окно, курила и рассказывала мне о своих отпрысках и собаке Балалайке. В скором времени вернулись новоиспеченные радистки, побросали свои вещи и сумки в радиоклассе и пришли в курилку. Мы с Катькой вернулись в радиокласс. Благородное пальто жены командира части, отороченное песцом, и шапка из того же меха, валялись рядом с ее сумками. Катька, недолго думая, одела противогаз, поверх него натянула шапку Вероники Степановны, ее пальто, взяла сумки в руки и вышла из радиокласса. Медленно и чинно проследовала мимо дневального, впервые увидевшего жену командира части в таком непотребном виде, и потому онемевшего от изумления. Катька вышла из дверей команды и медленно двинулась вдоль здания. Как только дверь за Катькой закрылась, дневальный заорал: «Пацаны, идите скорее, посмотрите, жена командира еб..лась!». Все свободные от вахт моряки прильнули к окнам. Ржали все, захлебываясь, до слез. Катька же, прогулявшись вдоль здания, медленно вернулась назад. Как ни в чем не бывало прошла мимо беснующихся моряков и скрылась в радиоклассе.
Долгое время жена командира испытывала на себе еще взгляды и улыбки моряков, но ничего не понимала и вежливо улыбалась им в ответ.
Утро следующего дня порадовало хорошей погодой, на океане был штиль, корабли стояли у пирсов. Жизнь казалась замершей, между тем на кораблях и в береговых частях жизнь кипела как в муравейнике, через неделю должны были начаться учения, флот поддерживал свою боеготовность и днем и ночью. На крыльце Узла связи на скамейке лениво переговаривались мичманы, Сивков травил байки и рассказывал страшную историю, произошедшую с ним при несении ночной вахты. Сивкову недавно исполнилось 40 лет, но он не был женат, не нашлась еще та, которая бы захотела взять в свои руки коротенького и толстенького, в засаленном кителе мичмана. От своего одиночества он не страдал, главное в его жизни была служба без стрессов и вовремя полученный продуктовый паек. Сивков, выпучив глаза, оглядываясь и время от времени осеняя себя крестом, рассказывал своим товарищам как сегодняшней ночью, вот те крест, он несколько раз терял сознание. Последний раз он потерял сознание ровно в три ночи, и вот буквально минут сорок назад как сознание вернулось к нему обратно. Узунян, Кудряшов и Павлюк веселились и грозились доложить командиру о том, что Сивков спит во время вахты ночь напролет. Сивков кипятился, подскакивал то к одному, то к другому и доказывал, что он не спал, а вот такая болезнь на него нашла, теряет сознание и все тут. Потравив еще анекдоты и завидев приближающегося командира, мичманы побросали окурки и скрылись в здании. День начался.
Мне предстояло нести вахту с Галкой и Надюхой. Галка пришла на службу не в настроении, заплаканная, не здороваясь ни с кем, села к радиоприемнику, спиной ко всем. Надька, задиристая и прямолинейная как доска-вагонка, стала приставать к ней с вопросами. Слово за слово, разгорелся скандал, Надька орала Галке, что она толстая и неряшливая, что ей не мешало бы последить за собой, Галка орала в ответ, что Надька дура худосочная и что Вадик ее живет с ней, только потому, что находится все время на корабле и не успел еще понять, что она дура. Красные от гнева они выкрикивали друг другу оскорбительные слова, я сидела между ними, пытаясь вставить хоть слово, но тут они обе орали: «Заткнись!» И продолжали поливать друг друга. В разгар ссоры, когда разъяренные фурии готовы были накинуться друг на друга с кулаками, на радиостанцию влетел мичман Кудряшов, защитник всех униженных и умалишенных. Он растолкал в сторону двух скандалисток, рявкнул, что объявляет им по дополнительной вахте. Надька приняла стойку смирно, а Галка вдруг села на стул и разрыдалась. Только и слышали мы сквозь ее рыдания, что Козлов оказался козлом, что он сегодня ночью ее бросил, что он ее не любил, а она его бесит, потому что храпит во сне.. А она, а она…она вязала ему носки, чтобы он, козел такой, не замерз и не сдох. А лучше бы он сдох, потому что он разбил ей сердце. Вражина Надька подсела к ней, обняла ее, и стала ей говорить, что ее Вадик тоже козел еще тот, и что все они козлы, тут они вместе стали рыдать в два голоса. Глядя на них, я потихоньку стала сопеть и поскуливать, выражая солидарность в борьбе с козлами. Кудряшов растерянно стоял посреди радиостанции, потом махнул рукой и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь. Поди пойми их, этих теток… Они ведь и в армии и на флоте остаются женщинами, со своими слезами, соплями, переживаниями. Даже если это и не положено по Уставу.
А тетки, пришедшие на службу на Узел связи БК ОВРа, постепенно чему-то обучились, кто-то уволился, на их место пришли более толковые девчонки, с задором и желанием служить Родине. Вот такая она армия женского рода.