За что л. н. толстой был отлучён от церкви

Николай Липантьев 3
ПЯТЬ  СПОСОБОВ  ПОПЫТКИ  ОТВЕТОВ  ТОЛСТОМУ  НА  ЕГО  НЕПОНИМАНИЕ  УМАЛЧИВАНИЯ  ЦЕРКОВЬЮ  ЗАПОВЕДИ: ( О  НЕПРОТИВЛЕНИИ  ЗЛУ  НАСИЛИЕМ).

Привожу  отрывок  из  работы  Толстого Л.Н. «Царство Божие  внутри  вас»

Прочитайте  внимательно  и  познакомьтесь  с  вариантом,  примиряющим  церковь 

с  Л.Н. Толстым.


«- как соединить ясно выраженное в словах Учителя и в сердце каждого из нас

учение о прощении, смирении, отречении и любви ко всем: к ближним и к врагам, с

требованием военного насилия над людьми своего или чужого народа. Всё, что можно

назвать подобиями ответов на этот вопрос, можно свести к следующим пяти

разрядам. Я старался собрать в этом отношении всё, что мог, не только по

критикам на мою книгу, но и по всему тому, что и в прежние времена писалось на

эту тему.

 Первый самый грубый способ
 
ответа состоит в смелом утверждении того, что насилие не противоречит учению

Христа, что оно разрешено и даже предписано христианам Ветхим и Новым Заветом,

Этого рода утверждения исходят большею частью от людей, находящихся на высоких

ступенях правительственной или духовной иерархии и вследствие этого совершенно

уверенных, что на их утверждения возражать никто не посмеет, а если кто и будет

возражать, то они не услышат этих возражений. Люди эти большею частью до такой

степени, вследствие  одурманивания властью, потеряли представление о том, что

есть то христианство, во имя которого они занимают свое положение, что все то,

что есть в христианстве христианского, представляется им сектантством; всё же

то, что в писании как Ветхого, так и Нового Завета может быть перетолковано в

смысле антихристианском и языческом, они считают основанием христианства. В

пользу своего утверждения о том, что христианство не противоречит насилию, эти

люди выставляют обыкновенно с величайшей смелостью самые соблазнительные места

из Ветхого и Нового Завета, самым нехристианским образом толкуя их: казнь Анания

и Сапфиры, казнь Симона Волхва и т. п. Приводятся все те слова Христа, которые

можно перетолковать как оправдание жестокости: изгнание из храма, «Отраднее

будет земле содомской, чем городу этому» и т. п. По понятиям этих людей,

христианское правительство нисколько не обязано руководиться духом смирения,

прощения обид и любви к врагам. Опровергать такое утверждение бесполезно потому,

что люди, утверждающие это, сами себя опровергают или, скорее, отвергают себя от

Христа, выдумывая своего Христа и свое христианство вместо того, во имя которого

и существует и церковь и то положение, которое они в ней занимают. Если бы все

люди знали, что церковь проповедует Христа казнящего и не прощающего и воюющего,

то никто бы не верил в эту церковь и некому было бы доказывать то, что она

доказывает.

Второй способ,

несколько менее грубый, состоит в том, чтобы утверждать, что хотя действительно

Христос учил подставлять щеку и отдавать кафтан и что это очень высокое

нравственное требование, но… что есть на свете злодеи, и если не усмирять силой

этих злодеев, то погибнет весь мир и погибнут добрые. Довод этот я нашел в

первый раз у Иоанна Златоуста и выставляю несправедливость его в книге «В чем

моя вера?». Довод этот неоснователен потому, что если мы позволим себе признать

каких-либо людей злодеями особенными (рака), то, во-первых, мы этим уничтожаем

весь смысл христианского учения, по которому все мы равны и братья как сыны

одного отца небесного; во-вторых потому, что если бы и было разрешено богом

употреблять насилие против злодеев, то так как никак нельзя найти того верного и

несомненного определения, по которому можно наверное отличить  злодея от не

злодея, то каждый человек или общество людей стало бы признавать взаимно друг

дуга злодеями, что  есть теперь; в-третьих, потому, что если бы и было возможно 

несомненно узнавать(отличать) злодеев от не злодеев, то и тогда нельзя бы было в

христианском обществе казнить или калечить, или запирать в тюрьмы этих злодеев,

потому что в христианском обществе некому бы было исполнять это, так как каждому

христианину, как христианину, предписано не делать насилия над злодеем.

 Третий способ ответов,
 
еще более тонкий, чем предыдущий, состоит в утверждении того, что хотя заповедь

о непротивлении злу насилием и обязательна для христианина, когда зло направлено

лично против него, она перестает быть обязательной, когда зло направлено против

ближних, и что тогда христианин не только не обязан исполнять заповеди, но

обязан для защиты ближних противно заповеди употреблять насилие против

насилующих.Утверждение это совершенно произвольно, и во всем учения Христа

нельзя найти подтверждения такому толкованию. Такое толкование есть не только

ограничение заповеди, но прямое отрицание и уничтожение ее. Если каждый имеет

употреблять насилие при угрожающей другому опасности, то вопрос об употреблении

насилия сводится к вопросу определения того, что считать опасностью для другого.

Если же мое частное суждение решает вопрос опасности для другого, то нет того

случая насилия, которого нельзя бы было объяснить угрожающей другому опасностью.

Казнили и сжигали колдунов, казнили аристократов и жирондистов, казнили и их

врагов, потому что те, которые были во власти, считали их опасными для людей.

Если бы это важное ограничение, в корне подрывающее значение заповеди, входило в

мысль Христа, то о нем должно было быть где-нибудь упомянуто. Во всей же

проповеди и жизни учителя не только не сделано этого ограничения, но, напротив,

как раз дано предостережение против такого ложного и соблазнительного,

уничтожающего заповедь ограничения. Ошибка и невозможность такого ограничения с

особенной яркостью показана в Евангелии при рассказе о рассуждении Каиафы,

сделавшего именно это ограничение. Он признавал, что нехорошо казнить невинного

Иисуса, но видел в этом опасность не для себя, но для всего народа и потому

сказал: «лучше погибнуть одному человеку, чем всему народу». И еще ярче

высказано отрицание такого ограничения в словах, сказанных Петру при его попытке

воспротивиться насилием злу, направленному против Иисуса (Мф. XXVI, 52). Петр

защищал не себя, но своего любимого и божественного учителя. И Христос прямо

запретил ему это, сказав, что поднявший меч от меча погибнет. Кроме того,

оправдание насилия, употребленного над ближним для защиты другого ближнего от

худшего насилия, всегда неверно, потому что никогда при употреблении насилия

против не совершившегося еще зла нельзя знать, какое зло будет больше — зло ли

моего насилия, или того, от которого я хочу защищать. Мы казним преступника,

избавляя от него общество, и никак не можем знать, не изменился ли бы завтра

бывший преступник и не есть ли наша казнь бесполезная жестокость. Мы запираем

опасного, по нашему мнению, члена общества, но с завтрашнего дня этот человек

мог перестать быть опасным и заключение его напрасно. Я вижу, что известный мне

разбойник преследует девушку, у меня в руке ружье — я убиваю разбойника, спасаю

девушку, но смерть или поранение разбойника совершилось наверное; то же, что бы


произошло, если бы этого не было, мне неизвестно. А какое огромное количество

зла должно произойти, как оно и происходит, — от признания людьми за собой права

предупреждать могущее случиться зло. 0,99 зла мира от инквизиции до динамитных

бомб и казней и страданий десятков тысяч так называемых политических

преступников основано на этом рассуждении.

Четвертый, еще более утонченный ответ на вопрос,

 как должно относиться христианину к заповеди Христа о непротивлении злу

насилием, состоит в том, чтобы утверждать, что заповедь непротивления злу

насилием не отрицается ими, а признается, как и всякая другая, но что они только

не приписывают этой заповеди особенного, исключительного значения, как это

делают сектанты. Приписывание этой заповеди неизменного условия христианской

жизни, как это делают Гаррисон, Баллу, Даймонд, квакеры, менониты, шекеры и как

это делали моравские братья, вальденцы, альбигойцы, богомилы, павликиане, — есть

одностороннее сектантство. Заповедь эта имеет ни больше, ни меньше значения, чем

и все другие, и человек, преступивший по слабости  какую бы то ни было заповедь,

а также и заповедь о непротивлении, не перестает быть христианином, если он

правильно верит. Изворот этот очень искусен, и многие люди, желающие быть

обманутыми, легко обманываются им. Изворот состоит в том, чтобы прямое

сознательное отрицание заповеди свести к случайному нарушению ее. Но стоит

только сравнить отношение церковных учителей к этой и к другим действительно

признаваемым ими заповедям, чтобы убедиться в том, что отношение церковных

учителей к заповедям, которые они признают, и к этой — совершенно различно.

Заповедь против блуда они действительно признают и потому никогда ни в каком

случае не признают того, чтобы блуд не был злом. Никогда церковные проповедники

не указывают случаев, когда заповедь против блуда должна бы была нарушаться, и

всегда поучают тому, что должно избегать соблазнов, вводящих в искушение против

блуда. Но не то с заповедью непротивления. Все церковные проповедники знают

случаи, когда заповедь эта может быть нарушена. И так и учат людей. И не только

не учат избегать этих соблазнов, из которых главный есть присяга, но сами

производят его. Церковные проповедники никогда ни в каком случае не проповедуют

нарушения всякой другой заповеди. По отношению же заповеди о непротивлении они

прямо учат тому, что не надо слишком прямо понимать это запрещение, что не

только не всегда нужно исполнять заповедь, но что есть условия, положения, в

нужно делать прямо противное, т. е. судить, воевать, казнить. Так что по случаю

заповеди о непротивлении злу насилием проповедуется в большей части случаев о

том, как не исполнять ее. Исполнение этой заповеди, говорят они, очень трудно и

свойственно только совершенству. Но как же ей быть не трудной, когда нарушение

ее не только не запрещается, но прямо поощряется, когда прямо благословляются

суды, тюрьмы, пушки, ружья, войска, сражения. Стало быть неправда то, что

заповедь эта признается церковными проповедниками наравне с другими заповедями.

Церковные проповедники прямо не признают ее и, только не смея сознаться в этом,

стараются скрыть свое непризнание ее.Таков четвертый способ ответов.

Пятый способ,
 
самый тонкий, самый употребительный и самый могущественный, состоит в уклонении

от ответа, в делании вида, что вопрос этот кем-то давным-давно разрешен вполне

ясно и удовлетворительно и что говорить об этом не стоит. Этот способ

употребляем всеми более или менее культурными духовными писателями, т. е.

такими, которые чувствуют для себя обязательными законы логики. Зная, что

противоречие, существующее между учением Христа, которое мы на словах

исповедуем, и всем строем нашей жизни нельзя распутать словами и, касаясь его,

можно только сделать его еще очевиднее, они с большей или меньшей ловкостью,

делая вид, что вопрос о соединении христианства с насилием уже разрешен или

вовсе не существует, обходят его[44].Большинство духовных критиков на мою книгу

пользуются этим способом.

МОИ  ВПЕЧАТЛЕНИЯ  О  СТАТЬЕ.

Во – первых  спешу  сообщить  о  своём  восхищении  гением  Л.Н. Толстого,  его 

пронзительно  ясным разумом,  восхищающим  постоянной  нацеленностью  на  поиск 

истины,  ради  которой  он  не  может  позволить  себе  пойти  на  какие-либо 

компромиссы  ни  с  собственной  совестью,  ни  с  вековым  укладом  церковных 

традиций.

С  другой  стороны,   попытки  религиозных  мыслителей  найти   ясный  и  чёткий 

ответ  на  поставленный  Львом  Николаевичем  вопрос  о  ситуации  с  заповедью   

о  «Не  противлении  злу  насилием»,  вызывает  к  ним  сочувствие  за  их 

мучительные  неблагодарные  поиски  достойного  ответа  на  первый  взгляд 

простой  вопрос. Только  в  четвёртом  варианте  ответа  промелькнула  здравая 

мысль  некоторых  церковных  проповедников  о  том,  что  эта  заповедь  «очень 

трудна  и  свойственна  только  совершенству».  Эта  мысль  на  фоне  других 

мнений  вызывает  уважение  своей   разумной  откровенностью.

Церковь  можно  понять.  Вся  история  формирования  религиозных  конфессий,  да 

и  всего  человечества практически  всё  время,  с  некоторыми  перерывами 

находилась  в  состоянии  войн. « Ветхий  Завет»  принимал  войны  как  должное. 

Естественно,  что  за  века  влияния  на  сознание  людей   идеологии  «Ветхого 

Завета»,  сформировался  мощный  стереотип  веры  в  силу, в  месть,  в 

наказания  до  такой  степени,  что   церковь,  в  глубине  души,  понимая 

правоту  Льва Толстого,  пришла  в  замешательство  в  поисках  достойного 

Ответа.  Все  попытки  религиозных  мыслителей  найти  логически  выверенный, 

обоснованный  ответ  на  простой  вопрос Л.Н.Толстого    о  не  исполнении 

церковью  завета  о  «непротивлении  злу  насилием»  терпели  крах. 

Какой  ответ  церкви  был бы  приемлем   и  принят  Л.Н.Толстым  и  церковным 

обществом,  если  бы  она  обратила  внимание  на  тот  факт,  что  Иисус 

Христос  ни  разу  не  сказал,  что  все  Его  заветы  необходимо  исполнять 

немедленно:

«Новый  завет»  является  программой  на  все  времена  до  тех  пор,  пока 

человечество  не  станет  совершенным. Как отмечает   Л.Толстой,  со  всеми 

заветами   церковь  согласна,  кроме   завета  о  «непротивлении  злу 

насилием».   являющимся  самым  трудным  к  исполнению  в  силу  того, что  рост 

нравственности  людей  процесс  очень  длительный,  который  усугубляется 

наличием  таких  основных  инстинктов  как:  стадный  инстинкт,  инстинкт 

сохранения  территории,  инстинкт  самосохранения, который  в  свою,  очередь 

обостряет  чувство  патриотизма  к  своей  родине  при  появлении  внешней 

угрозы. Не  лишены  влияния  указанных  инстинктов  и  служители  церкви.  По 

этой  причине  в царской  России  во  времена  военных  действий  в  воинских 

частях  присутствовали   батюшки  в  роли  ангелов  хранителей,  что  изредка 

мы  наблюдаем  и  в настоящее  время.

Исходя  из  логики  рассуждения,  ещё  раз  убеждаемся,  что  завет  о 

«непротивлении  злу  насилием»  приемлем  только  для  совершенного  общества 

людей, которое  формируется  годами  и  веками. Не  могут  все  одновременно 

стать  совершенными  из-за  разной  степени  зависимости  от  животных 

инстинктов  и  духовного  багажа,  приобретённого  в  процессе  реинкарнации

-(перевоплощения человеческой  души) на  пути  вечного  развития.  Чтобы  найти 

ответ  на  этот  вопрос,  видимо,  придётся  вернуться   к  основным 

инстинктам,  а  именно  к  двум,  которые  вызывают  резкий   подъём 

патриотизма  людей  при  появлении  внешней  угрозы – это  обычный,  присущий  и 

животным,  и  людям  -  инстинкт  сохранения  своей  территории,  тесно 

связанный  с  инстинктом  самосохранения. 

Напрашивается  один  вывод:  Человечество  сможет  стать  совершенным   только 

при  возникновении  доверия  между лидерами  стран,  которые  постоянно 

находятся в  состоянии  противостояния,  что  вызовет  доверие  и  между 

народами  этих  стран  в  силу  влияния  «стадного  инстинкта»,  благодаря 

которому  толпа  идёт  за  вожаком.

Не могу  отказать  себе  в  желании  привести  выражение  Вольтера,  которое 

фигурировало  уже  в  других  моих  статьях:  « Самым  идеальным 

государственным  устройством,  является  конституционная  монархия  во  главе  с 

просвещённым  монархом!»

Делаем  вывод:  Заповедь  И.Христа  о  «непротивлении  злу  насилием» - это 

последняя  заповедь  которую  примет  человечество  перед  своим  уходом  в 

следующие  сферы  существования!

Заключение:

В споре  с  церковью  Лев  Толстой  без  проявления  толики  милосердия  и 

снисходительности  к оппонентам,  проявил  излишек  настойчивости,  чем  загнал 

её  лидеров  в  угол.  А  церковь  по  аналогии  с  «крысой  загнанной  в  угол,

которая  бросается  на  гонителя»,  в  ответ  отлучила  его  от  церкви!  Вот 

такая  безрассудная  история,  вызывающая  чувство  досады  и  внутреннего 

дискомфорта  произошла  между  оппонентами,  не  выбравшими  путь  поиска 

компромисса  и   не  проявив  Христового  терпения!  И  в  нашу  современность,

церковный  традиционализм,  уходящий  корнями  во  времена  господства  Ветхого 

Завета,  мешает  тотальному  внедрению  идеологии  Нового  Завета  И.Христа, 

которое  является,( по мнению Л.Толстого)  - не мистическим учением, а как новое

жизнепонимание!