- Почему ты молчишь, Эмитистов? Словно на выпускном вечере.
В фойе было тесно от женских шуб и дурацких колонн с зеркалами, торчавших в самом метре от гардероба. Очередь вилась вокруг них, точно приклеенная, и по-осиному жужжала.
- Так. По привычке. Наверное. Что мы будем смотреть, Голицына?
Долговязый, высокого роста юноша с неподвижным лицом, в дешёвом сером костюме и с густой старомодной причёской «чёлочкой» держал на весу женскую шубку и свою куртку-дутик. Он не смотрел на свою спутницу, восемнадцатилетнюю красивую девушку в синем шёлковом платье и с огромными фальшивыми бриллиантовыми серьгами. Разговаривал как-то неуверенно, с паузами, тихим и рыхлым голосом.
Она всё время поправляла причёску и эти самые серьги. Хотела, чтобы ими все любовались.
Очередь к гардеробу ползла, как умершая.
- Не смотреть, а слушать, Эмитистов. Это опера. Ты любишь Доницетти?
- А надо?
- Он классик. Пора бы это знать.
- Зачем?
- Для развития. Кроме хоккея и футбола на свете есть ещё и опера. Там поют и ходят в красивых костюмах. А в оркестровой яме сидит оркестр и играет музыку. Выглядит всё очень прилично. По-настоящему, понял?
- Я не смотрю футбол.
Она снизу заглянула к нему в лицо, так как была намного ниже, несмотря на туфли с высокими каблуками. Тонкие губы её растянулись в сардонической улыбке.
- Эмитистов, ты – приколист по полной. Смеёшься надо мной, да? Типа я – дурочка, позвонила ему через двести лет и пригласила с собой в театр. Теперь Голицыну можно есть сырой и без соли, - она покраснела, словно от усердия. - А мне вот захотелось увидеть тебя и полюбоваться твоей кислой физией. Чтобы животик надорвать. И всё! Понял?
Он подумал и сказал:
- Не очень.
Она игриво вздохнула.
- С самой школы тебя забыть не могу. Такой задумчивый, милый мальчик за третьей партой у окна. Смотрит в окно и всё время молчит. Попросишь у него карандаш – даст и молчит. Уронишь ему на ногу портфель – поднимет и молчит. Посмеёшься над ним с другими девчонками - пожмёт плечами и молчит. Ты был для всех такой загадкой. Вот я и решила посмотреть на тебя, какой ты теперь стал.
Юноша смотрел поверх её причёски вглубь фойе.
- Я такой же. Наверное. Всего год прошёл, Голицына.
- Зови меня по имени, пожалуйста.
- Ладно.
Она мягко поправила подол своего платья и спросила:
- Я тебе нравлюсь?
- Ну да. Наверное.
- То есть как?
Он наконец посмотрел на неё и кивнул.
- Нравишься.
- Слава тебе господи! Сделал одолженье!
- Никакого такого одолженья. Ты красивая.
- Да ну?
- Хайповая.
- Ну?
- Умная.
- А ещё?
- Глаза голубые.
- Так. Губки розовые. Зубки ровные. А дальше?
Юноша опять посмотрел поверх её головы.
- Ну и вообще. Наверное.
Она дёрнула его за лацкан пиджака, вытянула шею и сказала скороговоркой:
- Никаких твоих наверное, Эмитистов. Я самая-самая волшебная и замечательная. Волосы просто чудо, щёчки с ямочками, подбородок кругленький, ручки музыкальные, ножки фигуристки, бюст 90-60-90. Запомнил? Повтори вслух, чтобы не забыть, и лучше три раза.
- Я запомнил, Кристина.
- Повтори-повтори. Мне приятно будет.
Он посерьёзнел ещё больше и негромко сказал:
- Чего ты ломаешься? Тебе не идёт. Или ты с Денисом поссорилась?
Девушка чуть не подпрыгнула на месте от возмущения.
- С Денисом? Да причём здесь Денис? Денис идиот и не хочу я говорить ни о каком Денисе. Или ты там чего-то себе навообразил, чтобы меня побольней задеть? Так вот слушай. С Денисом у меня всё блестяще. Он на первом курсе Физтеха и уже напечатал две статьи в американском научном журнале о своих компактных мультитриггерах. С ним переписывается один учёный из Принстона. Летом Денис, вероятно, полетит туда на практику. Возможно, вместе со мной. Если мы распишемся. Но мне ещё надо подумать. Но это моё дело. А Денис гений. И не тебе его оскорблять!
- Он же идиот.
- Кто идиот?
- Сама сказала.
- Что я сказала?
- Что Денис идиот. Минутой раньше.
Она отвернулась, помолчала и потом, вновь посмотрев на юношу, произнесла сквозь зубы:
- Да, он идиот. Но не в том смысле. А в том, в каком все гении идиоты. И у меня с ним всё нормально. То есть полный о’кей. А сегодня он занят. Пишет новую статью. А у меня билеты. Надо было с кем-то идти, вот тебе и позвонила.
Эмитистов опустил взгляд и неприлично долго и пристально всматривался в её лицо. Но она выдержала. Только опять покраснела и обиженно опустила уголки губ.
Оба молчали. Очередь двинулась вперёд на пару шагов. Долговязый юноша покачал головой и уставился в спину дядьки впереди.
Кристина Голицына встрепенулась:
- Ну чего ты опять, Эмитистов? С красивой спутницей в опере, в тепле и в уюте. Чего тебе опять не нравится?
Юноша сказал с какой-то затаённой горечью:
- Да потому что врёшь ты всё.
- Кто? Я?
- Да не только ты. Все вокруг. Кого не послушаешь, все врут. А глаза у всех такие честные-честные. Но верить им западло. Будешь потом всю жизнь лопухом и посмешищем.
- Ха! Когда это я тебе врала?
- Да всегда почти. Наверное.
- Вот именно что наверное. Ничего не знаешь и только нудишь, как комар, своё наверное.
- Мне пофиг.
- Ему пофиг! Тупица ты, Эмитистов. Я с тобой целовалась, между прочим, и на выпускном с тобой одним танцевала.
- Это потому что твой Денис с Алябьевой тискался. Я видел. И ты видела. Вот со мной и танцевала. Из мести.
- А чего ж ты тогда молчал? Раз такой умный?
- Не хотел тебя обижать. Ты и так была с опрокинутым лицом. Из-за своего Дениса. Вот я с тобой и танцевал тогда. И целовался. Надо же было тебя как-то успокоить. Выпускной всё же. Тоже большая лажа, конечно, но всё-таки.
- Всё лажа, лажа и лажа! Опять завёлся. Как этот у твоего любимого… Ну, как его?
- У Сэлинджера.
- У Сэлинджера! Именно!
- Только там была липа.
- Лажа, липа – какая разница! Надо жить жизнью, а не этими твоими книжками столетней давности.
- А мне жалко, что мы всё глубже тонем в этой всемирной лаже! И тебя жалко тоже! Ведь твои серьги под бриллианты – тоже лажа. И у других тёток тоже. Вот видишь. Потому-то мне всех нас и жалко. Честное слово!
- Какой гуманист! Ему жалко! Вы подумайте! Сердцевед Эмитистов! – она прищурилась и произнесла почти по слогам, шипя от ненависти: - Знала бы я, что ты такая сволочь, никогда не позвонила. Умерла – но не позвонила.
Он ничего не ответил. Переложил шубку и куртку на другую руку и опять уставился в дядькину спину отсутствующим взглядом.
В фойе прозвенел первый звонок, в виде известной музыкальной фразы из Моцарта. Народ зашевелился и недовольно загундел.
У вешалки завизжали обиженные и злые возгласы гардеробщиц. Их раздражали бойкие зрители, совавшие свои пальто поперёк очереди.
Кристина Голицына встрепенулась и торопливо сказала никак не связанные со всем предыдущим слова:
- Я быстренько в туалетную комнату, - она покопалась в сумочке. – Попудрю носик, как в кино у Тарантино. Встретимся у той дальней колонны. Всё, жду!
Она ушла, а когда вернулась, он стоял у колонны в своей куртке-дутике.
Девушка застыла и кажется даже стала выше ростом от удивления.
Юноша протянул ей номерок и сказал:
- Вот твой номерок. А я отваливаю. Спасибо за вечер и желаю приятного отдыха. Денису привет, когда помиритесь.
Девушка попыталась как-то вернуть вечер в нормальное русло и сказала:
- Ты меня извини, Эмитистов. Может быть, я не права, но ты же меня здесь одну не оставишь?
Но юноша всё решил заранее. Он сказал ей на самое ухо:
- Дело не в тебе. Просто кругом лажа. И эта опера с жирными артистками, которых надо хвалить, хотя они похожи на старых ****ей из борделя, тоже лажа. И весь этот мир. И по сути и я, и ты, и твой Денис – ещё бо;льшая лажа. Потому что добавляем в этот мир вранья, сами того не замечая. Мне всё это надоело. Я устал. Я болен, наверное, и не хочу притворяться здоровым. Я лягу в психушку или пойду в армию, в эти ЧВК, частным наёмником. Куда-нибудь на Донбасс или в Сирию. Сдохну там с пулей в кишках и успокоюсь. И больше не буду добавлять в этот мир своего дерьма, наверное. Прощай!
После этого он исчез за тёмными стеклянными дверями, ведущими на тёмную улицу, в одну секунду.
Девушка постояла в раздумье полминуты, затем вынула из сумочки белоснежный носовой платочек, промокнула им уголки глаз, затем достала смартфон и набрала номер.
- Как дела, дорогуша? – спросила она ласковым женским голосом. – Дэн, я знаю, что ты работаешь… А он сбежал … Ну то есть не пришёл… Трусишка, вот именно… Так что ты встреть меня после спектакля… Пожалуйста!.. Часов в одиннадцать… А ты отвлекись и встреть… Потом допишешь, ночь длинная… Да ничего я не имею в виду! Просто хочу, чтобы ты меня встретил!.. Ну да, страшно возвращаться одной так поздно… Я говорю «страшно возвращаться одной»… А ты у меня самый сильный и смелый!.. Понял, Дэн?.. Всё! Люблю, целую, жду у театра!
Прозвенел третий Моцарт. Фойе совсем опустело. У гардероба за колоннами с зеркалами не было ни души.
Кристина Голицына убрала платок и смартфон в сумочку и побежала наверх по мраморной лестнице.
* * *