Финуха

   
Соседку  моих родителей тетушку Фину  я всегда вспоминаю с  теплотой  и любовью, а еще, какой то притупленной, саднящей болью в душе.  Доброта этой женщины была поистине великой, но испытаний, выпавших на ее долю, хватило бы и на три разные жизни.
        Родилась она  в не большой деревне Макаровская на берегу Волги в 1908 году. Выйдя замуж, родила троих детей: красавицу - дочку и двух сыновей. Последний сын Анатолий родился уже после ухода отца на фронт в 1941 году. 
Муж Иван погиб в 1942 году, защищая  Ленинград, в похоронке сообщалось  только то, что   захоронен в братской могиле такого то населенного пункта.
Тяжело  пришлось  Фине  одной с тремя малыми детьми на руках, но таких вдов по России было великое множество.  Голодали в неурожай всей деревней, и в войну тоже (хлеб весь отдавали фронту).  Работала она  днем на полевых работах, ночью сторожем на ферме. Дети матери почти не видели, оставаясь на попечении старенькой бабушки. 
В послевоенные  не менее тяжелые годы у  Фины  к большому несчастью  сгорел дом, тогда то и переехала она  в маленький по соседству  с нами домик, стоящий окнами на Волгу на краю деревни.   Дети у нее, повзрослев, уехали работать  в город.  К  матери они  съезжались  только  в отпусках, а внуки, конечно же,  оставались на все лето в деревне к моей великой радости (было с кем гулять).
 Сколько себя помню, Фина всегда была приветлива и  смешлива, никогда не унывала. Наша дорогая соседка была с нами и в горе и в радости. Моя мама попадала в больницу не однажды и все дела в нашем большом хозяйстве ложились на плечи соседки. Она растопляла утром печь, будила нас в школу, кормила завтраком, управляла скотину. Все называли ее Финуха  и считали родной в нашем доме. Маме можно было не беспокоиться, соседка о нас заботилась, как о своих собственных детях. И когда мама приезжала из больницы, Финуха все равно  приходила к нам каждый вечер, мы пили чай, смотрели телевизор, обсуждали деревенские новости. Жалела она нашу маму, у которой детей было пятеро, а муж еще и выпивал частенько.  Фина его уважительно называла Петрович, а уважать его было за что: руки золотые, за что не возьмется все сделает как надо, корзину ли сплести, валенки ли подшить, а уж как кузнецу, равных не было в округе. Один был изъян у бати моего – подруга или любовница, как сейчас принято говорить.  Проливала матушка слезы, да все понапрасну, куда уйдешь то, ребят пятеро, терпела.  Да и то сказать мужиков то после войны в деревне наперечет осталось, вот бабы одинокие и вешались, не давали прохода.  Но Фина таковой не была, ухажеров за ней не числилось, и болтливостью не отличалась, доверяли ей мои родители все свои тайны. Чего у нее станут выспрашивать другие, пожмет плечами, да и все, разговор короткий, худого слова ни о ком не скажет. Вот где была высокого образца порядочность,  для нашего поколения  уже недосягаемая, однако.
        Сенокос ли, картошку ли  копать без Фины мы бы просто не справились, без приглашения приходила, бросая все свои дела.  Если сено в стог метать, так тоже топтать ее просили, от нашей-то помощи стог мог кривой получиться.  А ведь сено в стогу укладывать работа ответственная, плохо утопчешь, промочит стог дождем, и сено испортиться не дай бог. Чем тогда кормилицу-корову потчевать будешь, разве что соломой, сена лишнего не было где накосить, все колхоз забирал для своего поголовья. Косили на не угодьях  всяких, да на болотцах, откуда сено ни на чем не вывезешь, разве что на носилках на сухое место вытащить, а то и не высушишь его. Тащишь, бывало такие носилки с сеном, а с него вода течет, носилки трещат, а хребет у человека как то терпит…
        Картошку сажали тоже больше то для скотины, у нас два больших участка было. Копали по три недели, спина болела уже у всех домочадцев. А если еще дождь зарядит, так вообще все пригорюнимся, а Финуха придет на участок и давай всех смешить, боевой дух поднимать. Глядишь, и про больную спину все забудут, работа кипит, только плети в кучу летят. И где она силы брала, одному Богу известно, ей то мы не помню, что б помогали, всего скорей что нет.  Разве сыновья только помогали по хозяйству, когда приезжали в отпуска или на выходные.
У дочери Фины родились близняшки - сестры Иришка и Марина. Это были наши подруги детства, мои и моих старших сестер. Они рано познали сиротство, их мама умерла в 42 года  от  рака крови, а отец привел в дом мачеху.  Про отца близняшек говорили, что уж больно строг был с домашними, поэтому мы все жалели девчонок и привечали их.
        Для Фины этот удар был бы смертельным,  потерять дочь в расцвете сил,  казалось безысходностью.  Только внучки и придавали сил пережить ей это черное горе,   бабушка заменила  им мать. 
Лето в деревне для девчонок  всегда было чем то вроде сказки, а когда они подросли, то это была ни с чем  несравнимая свобода,  танцы  до полуночи в   сельском  клубе, первые провожатые и первый несмелый поцелуй…
Они часто к нам приходили, мылись у нас в бане, встречали нашу корову Нежданку с пастбища, помогали нам в домашних делах, а вечерами убегали гулять с моими сестрами на Нахаловку, место, куда собиралась вся наша местная молодежь. Кто-то играл в волейбол, кто в лапту, а позднее  у костра  пели под гитары песни. Бывало и вздорили парни из-за девчат, дрались, особенно если приходили чужаки из других деревень. С ними могли и не очень дружелюбно обойтись, например, перевернуть мотоцикл и вылить из бака бензин. Хозяину  приходилось его вести за рога (тащить самому) до своей деревни. После такого «позора» парень не скоро решался ехать к нам гулять, если только не один, с дружками.  Что бы ни происходило на  сельских гуляньях, но за девчат переживать было нечего. Парни в деревне с совестью, лишнего не позволяли себе.
          Когда заболел второй сын Виталий, то счет на дни пошел и у Фины, рак еще совсем не умели лечить.  Она жарко молилась возле иконы Богородицы, не пропуская ни одного дня и часа, молилась, а слезы текли и текли неумолимо по щекам, сердце матери разве обманешь. Анатолий, младший, тоже очень переживал за брата, а когда пришлось заниматься его похоронами, то посчитал своим долгом и могилу вырыть самому (существует примета, что родне нельзя этого делать). 
         Толика любили все: родные и соседи, друзья и коллеги по работе. Настолько легкой и непринужденной казалась его жизнь, что Господь и его смерть определил с улыбкой и на людях. Соседи снизу, забыли где-то ключи и не могли попасть в свою квартиру.  Толик вызвался помочь и решил спуститься на их балкон, что б открыть квартиру изнутри, но веревка подвела(не прошли еще сорочины брата), он сорвался с четвертого этажа. Во дворе в это время были соседи и  жена Толика, все шутили, смеялись и никто не мог предположить, что вот так просто может умереть человек, у всех на глазах, столько было в нем жизни. Никто не пытался его остановить, никто не кинулся помочь, или хотя бы проверить веревку.
         Не успев отреветь по одному сыну, Фина снова ехала на похороны. Как не разорвалось ее сердце, не знаю, но черный платок она больше не снимала с головы.
         - На все воля божья – бывало, говорила она, ибо это смирение, несомненно, и помогало ей выжить.  Так наша добрая и мужественная соседка осталась одна в 76 лет. Снохи ее и раньше ею не замудрялись, внуки уже выросли, у всех была своя такая бесценная и удивительная жизнь.  Только у тетушки Фины она остановилась, и та часть ее души, которая принадлежала детям, была уже там с ними, ничего уже не воспринимая, и ни на что не реагируя на этой земле. Постепенно уходила память, не выдерживая такой высоты болевого порога. Младшая сестра Фины решила воспользоваться ситуацией и получить якобы для нее квартиру в городе. Продав домишко в деревне, она забрала ее с собой.
                ***
         Очнувшись в палате дома престарелых, Фина силилась еще прочесть молитву, слова путались и никак не приходили на ум.  Обескровленные губы шептали что то, но ее слова  уже никому  были  не нужны.  Она натаскивала мятый платочек на коротко постриженную голову и все куда-то стремилась, спешила…
         Память возвращала кусками яркие картинки из прошлого: мать с граблями в руках на сенокосе,  свадьба и ее ненаглядный Ваня в  зеленой рубашке, почтальон с похоронкой в руке и цветущая яблоня возле калитки, а еще внучки, ее любимые внучки…
        - Где это я? – все силилась спросить в бреду Фина, гладя рукой холодную, белую стену палаты, как будто прощаясь и прощая все этому, пустому для нее миру...