Было бы несправедливо забыть про этот журнал.
Все по порядку: с кораблей нас спускают.
Не понять, что я только что сказал, могут только глубоко гражданские люди, поэтому для них еще раз: спускают нас.
Не часто. Спускают только если корабль, конечно же, у пирса, и еще если нет штормовой готовности номер один, два, три, потом, если корабль не в дежурстве по… (по ПВО, ПДО, КПУГ и прочее), если на нем не оргпериод, не сдача задачи, не подготовка к встрече, не «устранение замечаний по задаче и встрече», если нет замечаний по материальной части и еще по всему… запамятовал, что-то было еще… вот ведь, что жизнь с нами делает, а? Перестаешь помнить элементарные вещи… что-то еще… нет… не помню… в общем, да… спускают нас… многие говорят: «Как говно», -- но я с этим не согласен… спускают…
А куда спускают? Да, на берег же! Е-мое! К мамкам!
В ПОСТЕЛЬ !!!
Но только в том случае, если тебя нет в СМЕНЕ БОЕВОГО ЗАМЕСТИТЕЛЬСТВА.
Вот! Для того и нужен журнал. Боевого заместительства. Это когда на корабле должно, независимо от чего, находиться тридцать процентов всего личного состава каждой боевой части.
Как правило, сидит не тридцать, а пятьдесят процентов. На всякий случай.
Рубка дежурного ломится от всевозможных журналов, проверок, обходов, телефонограмм, замечаний.
Там же лежит и журнал «Смены боевого заместительства».
Вечером старший на борту расписывает в этом журнале народ для особых ночных проверок несения дежурно-вахтенной службы. То есть, один народ служит, как и положено, по ночам, а другой народ из состава оставленного без схода народа, проверяет, как он – тот первый народ -- несет свою службу.
Вам уже кажется, что мы все придурки?
Мне так не кажется.
Ночь разбита на часы, в течение которых несчастные – их для этого будят – должны обойти дозором других несчастных и записать: «тамбур 33: не опломбирован ОУ-5 (БЧ-2), кубрик номер три: не отмаркировано АСИ (БЧ-3), дозорный по живучести старший матрос Кутак слабо знает статью 324 КУ ВМФ (БЧ-5)…» -- и так далее.
Замечания обязательно должны быть, иначе тебя оставят еще раз «обеспечивать», но написать надо такие замечания, чтобы в течение дня их можно было устранить заведующими этих замечаний, а то потом они тебе такое напишут, когда сами сидеть останутся, что ты за всю оставшуюся жизнь не устранишь.
Обычно с вечера, когда рассыльный с приговором пофамильно обходит каюты офицеров и мичманов и предупреждает их во сколько и кому вставать ночью, начинается подкуп рассыльного. Например, за пачку сигарет он не будет будить тебя ночью, а сам впишет заранее данные ему тобой замечания или принесет журнал после подъема, утром, где, в оставленном окне, между записями других несчастных, ты впишешь свое.
Вам все еще кажется, что все мы идиоты? Да, бросьте вы!
Мичман Устинов – ленивый, толстый, тупой – ненавидел матросов, а они ненавидели его. Из-за этой самой ненависти с мичманом Устиновым никто не договаривался, и он, будучи в журнале, вставал фактически, или только пытался встать, о чем речь пойдет гораздо ниже.
Есть на корабле заведование механиков: НМО, КМО, ПУДХ, КГВ, БАБАБА, ТРАТАТА – половина корабля. Одних только КГВ (коридоров гребных валов), аж, четыре и, спустившись глубоко, по ним полночи можно на карачках ползать.
Корабль пришел с моря. Мичман Устинов не был на жене девять дней. После швартовки он с надеждой животного глянул в график боевого заместительства, повешенный перед каютой старпома – увы!
Насчет законного схода фортуна показала ему свою полную жопу.
Командир группы, вызвав Устинова, с сочувствием всучил ему пузырь со спиртом и выразил надежду, что тот его всосет завтра на берегу.
Во время вечернего чая, пожелав «приятного…», с нескрываемым злорадством, рассыльный вручил Устинову журнал на подпись. В журнале значилось, что он – Устинов – должен был обойти все помещения БЧ-5, которые мы выше попытались перечислить, с трех до четырех ночи.
После вечерней поверки старпом оставил на юте офицеров и мичманов, измотанных недельным выходом (в Охотском опять штормило) на инструктаж.
После инструктажа Устинов сейчас же выпил все до последней капли и упал в койку.
В три часа ночи чудовищным стуком в дверь, после чего в том коридоре уже все спали чутко, Устинов был разбужен и в нос ему был сунут журнал.
И, после нецензурных стонов, Устинов записал в нем по пьяной диагонали, что он обошел, е-мое, все НМО и это гребанное КМО и везде, слышь ты, везде – замечаний нет.
Мы же вам говорили, что замечания должны быть!!!
Утром командир прочитал его ерунду и оставил Устинова служить еще раз.
-- Сам виноват! – сказал ему оттраханный за него же командир БЧ, -- Будет тебе урок! Думать надо! Желательно не жопой!
Но, глядя на убитого горем мичмана, добавил:
-- Твое счастье, что трехсменка. Завтра сойдешь.
«Завтра» пришел циклон, готовность номер один и корабль выгнали на рейд. На неделю. Потом пошли обеспечивать стрельбы подводникам.
Потом надводникам.
Потом береговикам.
Пришли – вечером оргпериод. Потом – опять циклон, рейд, стрельбы, рейд, стрельбы…
Вы думаете, что мы того, ебнутые? Нет, уверяю вас!
Наконец, пришли (****ь!). Наконец, ошвартовались!
Устинов побежал!
Нет, Устинов помчался к каюте старпома в надежде, что теперь-то… что, вот!..
Увы! Он был в графике! На ночь! НМО вместе с КМО!
Почерневший Устинов впал в прострацию. Он сидел в каюте и не слышал команд и сигналов «Большого Сбора», он вообще ничего не слышал.
Из прострации его вывел сослуживец
мичман Бобак , бредущий по коридору. Он весело заглянул в каюту и воскликнул: «Слышь, Андрюха! Зам сказал, что для плавсостава открыта льготная подписка на журнал «Огонек» и на журнал (тут он, сволочь подмигнул) «Смены боевого заместительства»…
Устинов бежал за ним, пока ноги несли…
Все мечтал убить…