Управляясь по хозяйству, дед Михалыч частенько поглядывает на солнце. Вроде бы сегодня встал раньше, чем занялся на горизонте восход и первые весёлые лучи побежали по деревне, разбрызгивая радость тёплого утра, но вырвавшееся из-за облаков солнце бежит по небу быстрее, чем дед Михалыч справляется с привычными делами. Очень хочется ему поскорее закруглиться, взять перед бабкой под козырёк и отчалить на улицу, к месту сбора дружков-ровесников, поделиться с ними радостью.
Солнце уже вовсю веселилось, делилось щедро теплом с деревней и его жителями, а жара от избытка выплеснулась за край горизонта, только тогда дед Михалыч, наконец, получил от бабки добро на увольнительную.
Когда старость стала напирать на Михалыча, а потом прилепилась к спине и не захотела отпустить, как не отпускает муху липкая лента-ловушка, заметил он за собой странности. Если раньше старался заглянуть в будущее, не терпелось его приблизить, то теперь чаще погружается в воспоминания. Словно ныряет с головой в омут и пытается отыскать то, чего не видно, но лишь можно знать. Купаясь, молодая соседка обронила золотое колечко; юноша мобильник уронил и не нашёл, теперь аппарат лежит где-то под слоем ила. Хоть сто раз ныряй – не достать. Вот и с прошлым так – сколько ни возвращайся, ничего не исправить и не избежать с тобой случившегося.
За калиткой деда Михалыча поджидают воспоминания, они набрасываются на него, забивают голову деталями давно забытых историй; не отбиться. Точно память включает кадры киножурнала «Сибирь на экране» перед началом художественного фильма в стареньком и тесном клубе в деревне, которой давно нет. Как нет и клуба, а многие не помнят про киножурнал, непременный атрибут кино. Когда «Сибирь на экране» заканчивала хвалебные оды о достижениях страны, киномеханик включал в зале свет, контролёрша впускала опоздавших на сеанс зрителей. Одни желающие успевали сбегать до «М», другие – до «Ж», потом контролёрша закрывала клуб на замок изнутри. Киномеханик выключал свет в зале, и начинался фильм.
Сдаётся деду Михалычу, тот клубный замок судьба вешает и на его воспоминания. Хочет вспомнить что-либо, а не может попасть внутрь давнего события. И кружит, кружит. Но не отчаивается: не вспомнит сейчас, память сама потом, когда не нужно будет, вынесет на поверхность и фамилию нужную, и эпизод в деталях развернёт.
По дороге к дружкам дед Михалыч прокручивает в голове, словно тот киножурнал, связанные с хозяевами дворов истории. Набралось много; он каждую вынимает из ячеек в зависимости от настроения. Сегодня настроение служит ему хорошим подспорьем. Против обыкновения дед Михалыч даже чуточку пытается спешить; точно иноходец, перебирает ногами, а скорости нету. Разговаривает тихонько сам с собой; озвучивает давнюю ленту воспоминаний. Останавливается у пустующей избушки.
- Осиротела? - спрашивает, слегка сведя густые брови к переносице. - То-то и оно… Это сколько же годов бабки Варьки-то нету? - Дед Михалыч пытается и не может вспомнить. Потом в который раз рассказывает, продолжая путь: - Истопила бабка печь. Дым идёт в избушку. Русская печь, боровка нету. Глядит в трубу и видит небо. Тогда, удивляется она, почему дым в избу идёт? Не понятно. Позвала соседа; тот пришёл. Поглядел-поглядел и говорит: «Я не пойму, почему дым идёт в избу. Вроде, небо видать. И почему воробей сидит посередине трубы?». Потом только разобрались: на трубу кто-то ради шутки положил стекло. Шутка-то дурная, - подытоживает дед Михалыч.
Чего только не вытворяли в старые времена!? И плохое было, и хорошего было много.
- Давай я тебе расскажу, - говорит дед Михалыч, - про Семёна Данилыча Фёдорова. - Согласно кивает и продолжает: - Были в гостях. Дед и бабка Зойка его. Напились-нагулялись до той поры, что и сами не знают, зачем и как накрыли шубой печную трубу. А то, может, и не сами. Куда им в такие-то годы, по крышам бегать!? Утром затопила бабка печь, а весь дым идёт в избу. Глянули – шерсть видно. Семён Данилыч восклицает: «Нечистая сила видна в трубу!».
Дед Михалыч смеётся, вспомнив, как потешалась над ними деревня.
Над ним тоже шутили, чего же теперь скрывать?! Однажды ночью соседский Ванька с ребятами мотоцикл – «ИЖ» с коляской – на его сарай играючи затащили. Разборки до милиции дошли! Утром вышел по малой нужде до сортира – нету ни мотоцикла, ни коляски! Кобель во дворе большой, злющий, а тут… То ли спали крепко Михалыч и кобель?.. Может, кобель Ваньку признал… Опять же, другие ребятишки с ним…
Приехала милиция, ходят милиционеры по двору, а следов воров найти не могут. Шофёр случайно глянул на сарай – мотоцикл на крыше! Потом дед долго Ваньку к ограде не подпускал.
С тем и дошёл до первой остановки – до магазина. Сказал себе: «Хотел ехать дале, да кони стали», обошёл стоявшую на пути машину и едва присел на лавочку передохнуть, перед ним возникает Коля Сухой с торчащими из карманов штанов бутылками.
- Поздравь, дед Михалыч! - восклицает. - Я покрестился!
- И теперь!?
- Вот, - берётся Коля за бутылки, - обмывать поедем!
Дед Михалыч только теперь замечает в машине его соседа с женой и незнакомую молодую женщину. Ждут Колю с бутылками.
- Так ведь теперь тебе категорически пить нельзя! Ты же крещёный!
- Ничё, обмоем, а там видно будет! - Коля Сухой садится в машину, и компания уезжает.
Подходит Паша, в прошлом беспокойный парень. Отслужил в армии, подрался в пьяном угаре. Теперь почти ежедневно выходит на связь с космосом. Постоял молча рядом, посмотрел на деда Михалыча, собрался уходить, но после двух шагов оборачивается:
- Сначала было хорошо. Потом – раз, и плохо.
Это он деду Михалычу.
- Почему плохо-то?
- Все мы дарим кому-то энергию.
- А как узнать, кто какую энергию дарит? Положительную или отрицательную?
- У кого на что настроены приёмники, дед, тот такую и принимает.
Он уходит. Поднимается с лавочки и дед Михалыч. Некогда ему засиживаться; дружки теперь с ума сходят: второй день не виделись.
На скамейке под навесом во дворе Петровича сидят четверо стариков. Разговор между ними не успевает набрать силу; никак не подворачивается заслуживающая внимания новость. Они явно скучают. Завидев деда Михалыча, обрадовались, зашевелились.
Дед Михалыч подходит степенно, козыряет всем сразу, потом здоровается с каждым по ручке и присаживается на край скамейки. Стол перед мужиками пуст: ни банки с малосольными огурцами, ни других продуктов с «шестой» грядки.
- Постный день, что ли? - шутит Дед Михалыч, показывая на стол. - Петрович, неси домино, «козла» забивать будем!
- Успеется, - отзывается хозяин. - Прежде отчитайся, куда вчера ездил. Мы тебе единогласно прогул поставили.
Дед Михалыч не успевает похвалиться успехами внучки: опередили вопросом из другой «оперы».
- В Берёзово сгонял. Вы, думал, без меня не пропадёте, а я однополчанина Андрея Афанасьевича давненько не видел. Приехал, то да сё, он, вижу, чем-то недоволен. Пристал я к нему: скажи да скажи. Он и рассказал про внука Толяна. Тот накануне был у него с визитом.
Со слов деда Михалыча, встреча проходила так.
Сели за стол, бабка подала чай с вареньем. Но внуку не до сладостей, ему бы скорее на «каменку» плеснуть – душа выгорает после попойки. Дед не предлагает, а внук мнётся. Поиграли в молчанку, дед не выдерживает.
- Ты где плаваешь, унук? - интересуется.
- Ты, дед, знаешь, что плавает? - возмущается Толян. - Корабли ходят!
- Ух, ты какой! - не унимается дед. - Неделю проплавал и уже как рассуждаешь! Где-то пробыл; навигацию проплавал… Машину купил. А толку? Зачем, скажи, козе баян!? Ну, она-то, может, баян и освоит, если доверят, а с твоим буйным характером сложнее – меха порвёшь! Успел за месяц накуролесить по пьяному делу. Машину побил.
- Я отдал тачку давнему дружку! Не бесплатно. Выгляни в окно – другую купил. Не новую, но терпимо.
- Ты штраф-то заплатил?
- Тридцать тысяч.
- Слухай, унук, - хватается дед за голову. - Чей уж ты в тех неведомых нам краях и плавал бы дольше! У нас своих таких, как ты, хватает. Даже лишние водятся.
Толян от злости опрометью бросается к двери, но дед за ним не спешит: кума с воза – кобыле легче. А если с воза слезет внук Толян, то кобыла от радости заржёт и в пляс пустится.
- Он армию отслужил и там остался на сверхсрочную? - интересуется Петрович.
- Отслужил. Вернулся домой. А у Толяна маман… Я не знаю, откуда-то с гор... Гуляет по-чёрному. Работала в клубе, потом уехала на курорт. Говорила, на работу. Явился туда какой-то отдыхающий. А у нового, кто он ей будет – муж, сожитель, хахаль ли, свой корабль... И вот он маман забрал буфетчицей. И сына с ней. Они где-то плавали, ходили… Толян получил хорошие деньги. Сколько-то там… Говорят, с неделю гулял и получил отпускные. Нажрались, чуть кого-то не зарезали… Кое-как приехал оттуда на машине. Разбил её тут. Такая вот жизнь нынче у любителей приключений на свой зад.
- По телевидению давят-давят: деньги, деньги! Заработай обманом, убей! Живи красиво! - наступает на свой любимый мозоль Сергей Анатольевич. - Я вот думаю: где человек работать будет за какие-то гроши!? Поглядите, чё делается… Сват жалуется: «Заходят в магазин. Падают в ноги: «Дай обутки, я пропала. Дай хоть чё-нибудь.». - «Ну, ладно, обутки какие-никакие, на.». - «Ну, и «фунфыриков» штук тридцать!». Тут и всё! На обувь денег нету, на хлеб нету. Но клянчат «фунфырики», отраву эту. Уходят и как сквозь землю проваливаются.
Начинается поездка по дворам: «Ты деньги думаешь отдавать?». - «А я на что должна жить?». - «Ты же под ей-богу просила!». В результате получается такое свинство». Сказал бы, одна такая баба непутёвая на деревню… Пускай две… Но вообще большинство! До такой сте-пени… По пятьдесят-шестьдесят тысяч должны хозяевам магазинов! Молодёжь спит и видит: дома огромные, охрана, видео! Себе хотят! Толян тоже хочет жить на широкую ногу. В армии отслужил… А если прикинуть – поумнел ли? Или как был дураком, так дураком и помрёт? Хотя ведь… Известное дело: горбатого могила только и исправит.
Сергея Анатольевича не переслушать. Хлебом не корми – дай поскулить.
На него шикают, мол, тебе слова не давали. Послушаем Михалыча, а там видно будет.
Дед Михалыч ждёт окончание мирной перебранки. Уж очень хочется ему перед мужиками выхвалиться. Жизнь ломаная пошла, не всегда понятная, не каждый день радость в душу стариковскую заглядывает. Он не начинает первым, держит паузу.
Его опережает Андрей Андреевич. Достаёт из кармана районную газетку, расправляет на столе и смотрит на деда Михалыча.
- Вот тут в газетке, - говорит, - написали про твою внучку. Сдала вступительные экзамены в аспирантуру! Ну и ладно; пусть на заочное обучение. Рад, небось? Надо это успешное мероприятие сбрызнуть! Чтоб учёба ладилась у девчонки!
- Эх, куда хватил, старый! - спешит дед Михалыч. - Она экзамены сдала, а ты-то с какого боку-припёку? - наигранно супит брови.- Глаза ещё утром не продрали, а рукой уже шарите под кроватью, не завалялась ли там недопитая бутылка!
Со стороны посмотреть – ругаются деды, рубахи сейчас начнут на себе рвать. А у дружков игра словами такая давно повелась. Нравится им незлобиво поворчать меж собою.
- Угомонитесь, петухи! - берёт газетку и ближе подносит к глазам Степан Сергеевич. Пытается прочитать, но возвращает газету на место. - Совсем ни клепа не вижу. - И к Андрею Андреевичу: - Сдала внучка Михалыча экзамены! Даже в газете написали о ней. Чудно! Не то, что мой внук-оболтус... Сидит на нашей с бабкой шее и нас же погоняет. Мало, видишь ли, спонсируем его. Заочно учиться – это ж сколько терпения надо!? А там жить, работать. Выдержит внучка, Михалыч?