Англия

Её звали Англия.
Девочка со звучным именем и ужасно тихим характером. Она, как и я, занималась бальными танцами с самого детства, но никогда я не мог связать такие два понятия как Англия и паркет.
Тому, что бальными танцами ее заставили заниматься родители, я не удивился, хотя с нескрываемым раздражением отметил эту общую черту наших жизней. В остальном мы с Англией были абсолютно разными. Первое время я таскал ее по паркету как куклу, не думая о том, что ей могло быть сложно за мной следовать. Я нашел еще одно развлечение, таким способом испытывая терпеливость девочки, но ни на второй, ни на пятой совместной тренировке Англия не сказала мне ни слова. Поэтому вскоре мне надоело, и я поубавил пыл, с которым танцевал, но все равно наступал на ее ноги, скорее из вредности, чем из-за неуклюжести, слабо поддерживал или постоянно выполнял вращения и повороты. Это была старая схема избавления от партнерш. Она действовала на всех… кроме Англии.
В своей восьмилетней карьере танцора я сменил столько разношёрстных партнерш, что сбился со счету еще на пятой. В бальные танцы меня привела мать, когда мне не было и семи лет. В том возрасте, как и любой среднестатистический мальчик, я хотел быть футболистом, космонавтом, бизнесменом, и еще много кем, но ни в одной даже в самой взбалмошной идеи я не допускал мысли о том, что свяжу себя с танцами, тем более с бальными. Первое время я так сильно ненавидел занятия, что доводил родителей и тренера почти до истерики. Я ненавидел все, что было связано с танцами: хореографию, на которой меня тянули, как только заблагорассудится, счет, который учили вести, слушая музыку, тон, которым со мной разговаривала молодая тренерша на групповых занятиях. Но ничто из этого не могло сравниться с моей ненавистью к девочкам, которых ставили со мной в пару. Я терпеть не мог этих маленьких вредных шмакозявок, которые постоянно ныли о и моей неумелой поддержке, о потных ладонях и о том, что я в сотый раз наступил им на ногу (я был готов наступить им еще сотню раз, лишь бы мой личный ад закончился). Мне претила сама сущность бальных танцев — работа в паре.
Прошло несколько месяцев, количество тренировок увеличилось. Меня периодически ставили в пары с разными девочками, но обычно первая же тренировка заканчивалась, если не слезами девочки, то ее криками или нашей дракой.
Тренер думала меня выгнать, она даже разговаривала с моими родителями, осуждая мое поведение. В клубе обо мне сложилось плохое мнение. Мама уговаривала меня быть более спокойным и не ссорится с ребятами, но разве спокойные разговоры могли поменять отношение семилетнего мальчишки. Через четыре месяца мне подыскали постоянную партнершу в другом клубе. Тренерша была рада избавиться от меня.
Вика оказалась восьмилетней девочкой, спокойной, она терпела мои выходки очень долго, мы даже успели разучить вместе несколько танцев. Но потом она с родителями переехала в другой город, и для меня все началось сначала. Групповые занятия, постоянные смены партнёрш, соло.
Мой новый тренер — Евгения Викторовна была женщиной волевой, несмотря на молодой возраст. Только увидев меня, она сказала полушутливое «Годен», и сразу же поставила себе цель найти ту, которая вытерпит мой характер. Но чем больше она наблюдала, тем быстрее приходила к выводу, что, чтобы сделать из меня нормального танцора, нужно «приструнить». Поэтому не думая ни секунды, после того, как я в очередной раз отдавил партнерше ногу совсем не случайно, она взяла меня за руку, и подвела к тринадцатилетнему мальчику.
—Научи его хорошим манерам, — мальчик скривился, взглянув на меня, он был старше на пять лет, намного выше, и в его презрительно-высокомерном выражении лица я учуял угрозу.
Танцевать партию девочки оказалось настолько унизительным для меня, что я сбежал, как только закончилась тренировка. На следующий день на тренировку я не пошел, меня не переубедили ни просьбы матери, ни угрозы отца о том, что он заберет мою игровую приставку. Тогда я был готов отдать ему все свои игрушки, компьютер и новенький футбольный мяч лишь бы они разрешили мне выкинуть ненавистные туфли. На тренировки я не приходил неделю, лелея свое ущемленное самолюбие.
Это оказалась первая и последняя пропущенная неделя тренировок в своей жизни. В субботу праздное времяпровождение мне надоело, и я, словно делая маме одолжение, пошел в студию. Когда Евгения Викторовна меня заметила, она не сказала ни слова, смерила только изучающим взглядом. Я встал перед ней преисполненный страхом и необоснованной уверенностью в себе.
—Я больше никогда не встану в пару с мальчиком, — четко сказал я, вскинув подбородок. Евгения Викторовна усмехнулась, кивнула якобы соглашаясь.
Евгения Викторовна человек слова и дела, если она сказала, что приструнит меня, то она сделает это, если она сказала, что найдет мне пару, то партнерша у меня появится.
Карине было девять, когда мы познакомились, она была младше меня на полгода и выше на три сантиметра. Она была загорелая, после лета, с белесыми выцветшими волосами, с еще по-детски круглым лицом и большими голубыми глазами. У нее был резкий переменчивый нрав, из-за похожих характеров часто ругались и препирались. Наши ссоры иногда доходили до драк, я хватал ее за косу и дергал, а Карина больно кусалась. На тренировках она назло мне постоянно облокачивалась на мою руку, почти лежала на ней, когда мы кружились в вальсе, и специально наступала на ноги на латине. Но на турнирах мы выступали хорошо, так как оба не хотели никому уступать, мы заключали негласное перемирие на день и оттанцовывали программу с таким чувством и энергией что судьи, не задумавшись, награждали нас первым местом. Несмотря на постоянные склоки, ссоры мы смогли терпеть друг друга целых четыре года, родители наши скрещивали пальцы во время каждой ссоры, боясь, что мы разойдемся, Евгения Викторовна молилась на каждый турнир, говоря, что у нее никогда не было настолько странной, но талантливой пары. Со временем мы притерлись друг другу, но танец наш все еще походил на перетягивание каната, ни я, ни Карина уступать не собирались. В лето своего триннадцатилетия Карина резко вытянулась, став выше меня на пол головы. Я воспринял естественную стадию развития девочек как личное оскорбление, начало переходного возраста ознаменовалось участившимися ссорами, которые, в конце концов, привели к контрольному столкновению наших мнений. Прямо посреди турнира после ненавистного мне медленного фокстрота мы окончательно разругались, с трудом дотанцевали турнир и целых две недели не разговаривали друг с другом.
После, конечно, мы помирились и к всеобщему удивлению остались лучшими друзьями, но в паре больше не танцевали. Через месяц Карине подобрали партнера, и я из угла зала наблюдал, как сначала она подчинила себе его, а потом подчинилась сама. Меня кольнула зависть воина видящего, как непокоренную им крепость захватывает другой генерал. К четырнадцати годам упертая и резкая Карина неожиданно стала более доброй и женственной, по-мальчишески острые формы смягчились и округлились. Смотреть на нее было приятно, а трогать, наверное, вдвойне, но все, чем я занимался, это танцевал соло в дальнем углу, взращивая в себе надежду на то, что моя новая партнерша окажется лучше всех предыдущих.
Но мне досталась Англия. Я испытал испанский стыд только от ее убогого имени. На знакомстве она сидела передо мной вся прямая, как палка, напряженная, у нее были блекло-серые глаза, которые смотрели, словно сквозь меня. Она только переехала в наш город вместе с родителями, но танцами занималась давно, и даже имела более высокую категорию, чем у меня. Все знакомство мы молчали, ей казалось было наплевать, а я лишь прожигал ее немигающим взглядом, с каждой секундой уверяясь в том, что она мне однозначно не нравится. Мечты на хорошую партнершу опять разрушились. Мне опять досталось «нечто».
              ***
—Да, ладно тебе. Она — нормальная, — вздохнула Карина с раздражением, выслушивая меня в сотый раз. На лице у нее вселенская усталость. Я ее понимал, но поделать ничего с собой не мог.
—Ты видела ее глаза? — Мой голос поднялся до противного поросячьего визга, и я покраснел от собственной несдержанности. Я вспоминаю дымчато-серые, словно дождевые облака, глаза, с таким равнодушием глядящие на мир, и со злостью фыркаю.— Они у нее как у дохлой рыбины! И танцует она как зомби, такая вялая. Не понимаю, зачем она пришла в бальные танцы. Мне кажется, они ей вообще не нравятся! И имя у нее дурацкое!
Карина хихикает, скорее надо мной, чем над моими словами, но говорит серьезно.
—Не придуривайся, Андрей, — Карина глядит пристально, глаза у нее светло-голубые, словно стеклянные и смотрит она всегда прямо в лицо, почти не моргая. Сказывается прямолинейная и твердолобая натура. Меня от этого взгляда всегда на пот прошибало, но показывать этого я не хотел и сверлил ее глазами в ответ. Выглядело нелепо, но меня успокаивало.— У меня складывается впечатление, словно тебя только имя ее волнует. А танцует вяло она, потому что еще не привыкла, они ведь только-только приехали.
Карина закончила свою тираду и сверкнула глазами, уверенная в своей правоте. Ее слова одновременно меня задели и успокоили. Я вздохнул и, заметив на горизонте Мишу, нового партнера Карины, поспешно ретировался, все еще чувствуя себя перед ним ущемленным.
Карина была отчасти права. Имя было основным, что меня волновало первое время. Я долго не спал, повторяя про себя это странное нелепое имя, данное в честь чужой страны, я произносил его медленно, быстро, растягивая по слогам, придумывая рифмованные измывательства и уменьшительно-ласкательные прозвища. Но по имени ни разу к Англии так и не обратился.
А танцевать Англия активнее не начала. Она никогда не улыбалась, не жаловалась, не проявляла инициативы. Сначала эта ее податливость привела меня в полный восторг, но чем дольше мы стояли в паре, тем меньше мне это нравилось. Мне стало скучно, и я начал донимать Англию, пытаясь выбить из нее хоть какую-нибудь реакцию, но девочка меня полностью игнорировала и держалась подчеркнуто вежливо.
Вести Англию было легко, я почти не ощущал ее в своих руках и поэтому совсем перестал волноваться о ведении. С Кариной такое не прокатило бы, расслабишься на секунду и на тут же перехватывала инициативу, делая из меня ведомого.
—Сказалось долгое отсутствие партнеров, — Евгения Викторовна устало вздыхает, я через дверь слышу в этом выдохе напряжение. Она разговаривает с матерью Англии в комнатке отдыха, где ученики студии обычно пили чай после занятий, если было время, или переодевались девочки до тренировки.— Соло дало именно тот результат, о котором я предполагала. Придется исправлять. М-мм, причем, как я понимаю, у Англии тоже давно не было полноценной практики. Она выглядит… подавленной.
Я непроизвольно прислушиваюсь к разговору и бросаю быстрый взгляд на Англию, сидящую поодаль. Мы едва ли разговаривали, если не считать моих придирок без повода и холодных односложных ответов с ее стороны. Англия стояла, прислонившись к стене, уже переодетая в повседневную одежду, она устало опустила голову и прикрыла глаза, словно задремала. На ней, как обычно, была серая бесформенная туника, а волосы ее были аккуратно заплетены в длинную темную косу. Но именно в этот момент она показалась мне почему-то очень одинокой и несчастной.
              ***
Приближалось лето, весна в этом году выдалась жаркой, и поэтому кондиционер в студии работал, не прекращая до тех пор, пока два дня тому назад не сломался. В студии стало невозможно заниматься. Англия потеряла сознание, и мне пришлось сидеть с ней рядом, ожидая, когда ее заберут родители.
В комнате отдыха не так душно как в зале, зашторенные окна создавали приятную полутень. Англия пришла в себя, но вставать не спешила. Она лежала притихшая, напряженная.
—Эй, тебе вообще нравится танцевать? — спрашиваю я, когда тишина начинает давить, в моем голосе раздражение смешивается с неприкрытым презрением. Но Англия, кажется, и вовсе не слышала вопроса.
Когда в комнату отдыха заходит ее отец, я нервно вскакиваю с места, испуганный неожиданным гостем. Англия поднимается медленно, слегка пошатываясь. На секунду мне становится ее жалко, и я порываюсь помочь ей, но отец поднимает ее на руки первым, и я смущенный и растерянный неожиданным порывам отшатываюсь в сторону. Перед тем как дверь за ними захлопывается, Англия бросает едва слышное «нравится», и я не сразу понимаю, к чему это она говорит. Голос у нее тусклый, без интонации, и верить в ее слова мне не хочется. Поэтому я лишь с раздражением топаю ногой, когда в комнате никого не остается.
              ***
—Я слышала, что ее партнер погиб в автокатастрофе, — звонкий голос Полины раздражает вдвойне, когда она говорит об Англии. Я резко останавливаюсь перед дверью в общую комнату, и Англия тормозит следом. Полина болтушка, каких поискать, но по реакции Англии я с ужасом понимаю, о чем шепчутся девочки. Напряжение за моей спиной я ощущаю почти физически.
«Англия тоже умеет чувствовать», — единственное, о чем я успеваю подумать, прежде чем открываю дверь в комнату. Девочки замолкают, уставившись на нас с нервными улыбочками. Я смеюсь, разряжая обстановку, и спрашиваю о каких-то глупостях, бросая настороженный взгляд на Англию. Внутри разливается неприятная тяжесть.
              ***
Англия никогда не жалуется, даже когда я лажаю в связках, наступаю на ноги или опаздываю на тренировки. Но танцевать с ней становится сложнее, между нами словно выросла какая-то едва осязаемая стена. Когда мы танцевали, я почти не чувствовал напряжения, но как только мы заканчивали или встречались перед тренировкой в комнатке отдыха то я все порывался что-нибудь ей сказать, но мой язык по непонятным причинам прирастал к нёбу, не позволяя и «привет» ей сказать. О ее партнере мы ни разу не разговаривали, и меня словно бы угнетало это знание. Чем больше я пытался не думать о нем, тем больше думал и зачем-то постоянно сравнивал себя с ним, хотя никогда не видел. Мне казалось, что он был более хорошим партнером, чем я, вел более мягко и умело, и Англии однозначно нравилось танцевать с ним больше, чем со мной.
Чем больше я думал об этом, тем больше раздражался, и тем сильнее во мне разгоралась горькая обида. Даже мысль о том, что предыдущий партнер умер, не успокаивала меня, казалось, она лишь больше угнетала меня. На тренировках, задумавшись, я делал много ошибок, но ни разу Англия не выразила недовольство моей техникой, словно смирилась с тем, что ей достался такой партнер.
После тренировок Англия переодевалась и уходила быстрее всех, она ни с кем не дружила, не разговаривала, держалась особняком. Сначала всех заинтересовала новенькая девочка с необычным именем, прослывшая молодым дарованием, но вскоре ажиотаж вокруг Англии иссяк, потому что каждый, кто пытался с ней пообщаться натыкался на холодную непреодолимую стену.
«И правда, как Англия», — думал я, сравнивая свою партнершу с туманной островной страной.
Англия была высокая и сухопалая, тоненькая как тросточка, с молочной, словно фарфор кожей, и россыпью крошечных родинок на шее и плечах. Некоторые девочки в нашей группе с завистью называли ее «Ледяной королевой». Выражение лица у Англии всегда оставалось невозмутимым, тонкие темные бровки едва нахмурены, и прямая спина вечно напряжена. Англия всегда была натянута как струна.
Все видели в этом силу и высокомерие, но для меня Англия выглядела слабой девочкой и невыразительной танцовщицей. Она никогда не допускала ошибок, но никогда не стремилась выделиться, в этом спокойном отношении к танцам видел только равнодушие. Со временем ученики на Англию перестали обращать внимание, и обходили ее стороной, и только Карина с Мишей, зачем-то вбив себе в голову, что с моей партнершей они обязаны подружиться, продолжали здороваться, прощаться и интересоваться разными мелочами у Англии, натыкаясь лишь на односложные скупые ответы. Но им нравилось разговаривать с Англией, даже не чувствуя никакой отдачи, и поэтому через какое-то время они начали доставать меня тем, что просили быть с Англией более дружелюбным.
—С ней легко танцевать, — говорит Миша после одного совместного танца на пробу с Англией. Он зевает во весь рот, едва успевая прикрыть рот кулаком, Карина пихает его локтем и закатывает глаза. Милый жест, выдает ее чувства с потрохами, и я недовольно цыкаю языком.
—Легко? — я насмешливо выгибаю брови.— Не то слово ты подобрал, Миша. С ней скучно! Ее ведь вообще не чувствуешь, словно один танцую…
Карина прыскает, косится на меня, но в глазах у нее усталость смешана с раздражением.
—Тебе вроде всегда нравилось танцевать самому, — ее слова, сказанные с улыбкой, бьет по ушам как хлыст, и я ошарашенный отступаю на шаг. Она вопросительно наклоняет голову и добавляет.— И вообще не понимаю, что тебе не нравится, она такая изящная, и спина у нее сильная.
В голосе ее проскальзывает толика зависти, но я делаю вид, что ничего не заметил. Как нелепо завидовать Англии.
               ***
Я с трудом переставляю ноги, и краем уха слышу, как недовольно вздыхает Евгения Викторовна. И уже в сотый раз жалею о том, что поддался секундному порыву. Англия, как обычно, пришла на тренировку раньше меня, но в этот раз, казалось, чувствовала себя нехорошо, и поэтому уснула в угле студии, сидя на полу. Когда я подошел чтобы разбудить ее, то с ужасом понял, что она плачет во сне.
Разбудить я ее не смог, убежал как трусливый пес. Но странное щемящее чувство, зародившееся в груди, заставило меня на тренировке пытаться вести ее мягче, не наступать на ноги, и не задирать. Но к собственному удивлению все мои благие намерения пошли крахом. Евгения Викторовна назвала меня бревном и поинтересовалась, ничего ли у меня не болит, Полина с Кариной, только пришедшие на общую тренировку поржали, глядя на меня, а Англия хмурилась больше обычного, и казалась тяжелее в моих руках.
Попытка не вести, когда все что ты умеешь это вести, оказывается провальной. Евгения Викторовна перестает считать, и уже открывает рот, чтобы как следует прочистить мне мозги, но Англия тормозит первая. Я, двигаясь по инерции, отпускаю ее и чуть не падаю. Девочка хмурится, смотрит на меня яростным взглядом и то сжимает, то разжимает кулаки. Я на мгновение замираю, пораженный столь красочными и живыми эмоциями на лице вечно отчужденной Англии, но потом гнев накрывает меня с головой.
—Что? — рявкаю я неожиданно, Евгения Викторовна позади нервно дергается. Англия недовольно сминает губы, но испуга не показывает, только хмурится сильнее и все словно порывается что-то сказать. — Что тебе не нравится, а? Говори уже!
Девочка вскидывает голову, вдыхая, я встречаюсь с ней взглядом, ее вечно тусклые глаза сияют как серебро на свету. Евгения Викторовна одергивает меня, но я и не слышу ее, в этот момент кроме меня и Англии в целом мире больше никого не было.
—Ты. Отвратительно. Танцуешь, — она выплевывает слова, с неподдельным презрением, и я в ужасе распахиваю глаза. Ноги мои ослабевают от этого неожиданного удара, и я отступаю назад, непроизвольно издав какой-то сдавленный полустон, полувдох. Эти три слова как нож в спину. Обида заполняет меня до краев, и я с трудом умудряюсь сдержать непрошеные слезы.
—Так вот ты как! — я злобно прищуриваюсь, чувствуя, как внутри зарождается нечто темное, вязкое, неприятное. — Что ж ты так долго молчала, сказала бы сразу, тебе бы другого партнера нашли, а не такого как я — неумеху. Пожалели бы бедную девочку, она же такая талантливая, вся из себя…
Англия выглядит растерянно, она открывает рот, чтобы что-то сказать, но я не даю ей вставить и слова. Я говорю до тех пор, пока в легких не кончается воздух и мне приходится перевести дух. Я вываливаю все дерьмо, что успело накопиться у меня в душе со дня знакомства с Англией, и во всем упрекаю ее.
—Лучше бы ты не приезжала сюда, — выпаливаю я, едва успев вздохнуть. Мы оба раскраснелись и тяжело дышим, несмотря на то, что ругался я один. Лицо Англии искажается, оно кажется мне противным, и я открываю рот, чтобы добить ее какой-нибудь колкой фразой о ее бывшем партнере, но слова застревают в горле. Это будет низко даже для меня.
Евгения Викторовна трясла меня за плечо все это время, но я замечаю ее только, когда замолкаю. Она разворачивает меня, и уводит, вокруг на шум сбежались ученики. Они с любопытством смотрят то на меня, то на Англию, перешептываются и смеются собственным шуткам. Проходя мимо Полины, я оскаливаюсь и рычу на девочку почти по-звериному, она шарахается в сторону и крутит у виска, бросая в спину «Больной».
Вечером меня ругает мама, узнав о ссоре с Англией, она почти плачет, и в груди у меня злость смешивается с виной. Потом отец продолжает головомойку, обвиняя в том, что я не жалею мать. Но его слова только больше выводят меня из себя, я закрываюсь в комнате, бросив напоследок, обвиняя, что это они привели меня в танцы.
Через час мама тихонечко стучится ко мне в комнату, она принесла ужин, но я притворяюсь спящим, с трудом игнорируя протесты своего желудка.
Утором с родителями я не разговаривал, схватил бутерброд и убежал в школу, получил двойку по истории, а потом пришлось выслушивать очередную нотацию теперь уже от Евгении Викторовны. Разочарование в ее голосе пробудило во мне стыд, но признавать свою вину я не хотел. Сначала я не собирался приходить на тренировку, но после школы, ноги сами принесли меня в студию. По привычке как оказалось. С Англией в пару я не встал, мы с ней даже взглядами не обменялись, а вот нас глазами сверлили все кому не лень. Я пытался всех игнорировать, потому что Евгения Викторовна сказала, что еще одна подобная выходка, и я вылечу из студии как пробка из бутылки шампанского.
—Это естественно, — Евгения Викторовна сидит в комнате отдыха вместе с Петром, учеником из старшей группы, который почти ровесник тренерши. Я пришел на тренировку раньше других, и хотел было поздороваться с Евгенией Викторовной, но услышав разговор, остался стоять за дверью. — Переходный возраст, гормоны, уверенность в собственной правоте. Так еще у Андрея такой своенравный характер.
—Скверный мальчишка, — хохотнул Петр.— Будете зефир?
За дверью послышался щелчок электрического чайника и шуршание пакета. Тренерша с Петром пили чай.
—Вкусно, — протягивает через несколько секунд Евгения Викторовна, потом тяжело вздыхает и произносит с отчаянием. — Иногда мне, кажется, что найти Андрею партнершу сложнее, чем мне мужа.
—Скажете тоже, — Петр смеется.
—Ну, серьезно, Андрей самый сложный мой ученик за всю мою карьеру тренера, — я непроизвольно хмурю брови и задерживаю дыхание. Петр звенит чайной ложечкой, перемешивая чай.— Знаешь он сам по себе очень хороший танцор, быстро учится, легко запоминает, трудолюбив, но его отношение к партнершам меня напрягло сразу, как только он пришел к нам в студию. Я говорила его матери, чтобы она отвела его на какие-нибудь другие танцы… ну… туда, где он мог бы раскрыть свой талант самостоятельно. Иногда мне кажется, что он зря тратит время на бальные танцы, и все мои попытки привить ему уважение к партнерше провалились на корню.
Евгения Викторовна печально вздыхает, в который раз за последние пять минут и продолжает.
—Может это яркий пример моей некомпетентности как тренера? — она поизносит это как риторический вопрос. Но что-то в ее интонации заставляет меня захотеть повиниться перед ней и начать отрицать сказанное. Петр улыбается, мне конечно не видно, но по голосу я понимаю, что губы его расплылись в непринужденной ухмылке. Он по-дружески журит Евгению Викторовну, говорит ей какие-то утешающие фразы, которые умело разбавляет оригинальными шутками.
Потом за дверью слышится шуршащий смех Петра, кокетливое хихиканье Евгении Викторовны. Разговор становится тише, и я непроизвольно смущаюсь, пятясь от двери. Хлопает входная дверь, Англия заходит, не глядя, отпахивается как собака, мотая головой. Кажется, на улице пошел дождь, одежда девочки промокла, а лицо ее раскраснелось — она бежала, чтобы меньше промокнуть.
—Пришел кто-то, — негромко резюмирует Евгения Викторовна, в голосе у нее сквозит легкое разочарование. Звенят убираемые чашки, шуршит пакет с зефиром. Англия кладет сумку на пол, я смотрю на нее в упор, чтобы скрыть то, что подслушивал все это время, хотя мое положение выглядело достаточно компрометирующим. Но девочка на меня не смотрит, и я с раздражением понимаю — игнорирует. Фыркаю себе под нос, но понимаю, так даже лучше. На самом деле я не выглядел подозрительно, но человек, чувствующий за собой вину, как известно сам выдаст свое преступление.
—Окей, я помогу тебя с ним, — бросает Петр, открывая дверь, я невольно дергаюсь в сторону. Он тоже, Евгения Викторовна натыкается на его спину носом и шипит от боли. Я с трудом натягиваю нервную улыбку, Петр отзеркаливает жест, но все же берет себе в руки быстрее и говорит. — Пришли, ребятки? Давайте переодевайтесь быстрее и на разминку.
Англия сверлит мне спину хмурым взглядом.
               ***
—Э-э, Андрей, тормозни, — Карина слегка сжимает руки на моих плечах, но я, увлекшись, пропускаю ее слова мимо ушей, поэтому она повторяет просьбу более настойчиво. — Андрей, стоп! Тпру! Прием, майор!
Я удивленно моргаю, глядя на девушку, и, наконец, останавливаюсь и отпускаю подругу. Она недовольно цокает языком, и всем своим нахохлившимся видом показывает раздражение.
—Я не знаю, где ты сейчас летаешь, Андрей, но это, — она показывает широким жестом руки на меня и выдыхает.— Ужасно.
—Ну, спасибо, подруга еще называется, — со стоном бурчу я, закатывая глаза. Внутри разрастается чувство собственной никчемности.
—Ты знаешь, что моя дружба здесь не при чем, — фырчит девушка, смешно сморщившись, словно еж. Миша улыбается на заднем плане, но смотрит на нас серьезно и внимательно.— Так, ты, словно на себе зациклился, ты слишком широко шагал, из-за этого я не успевала. А еще твоя поддержка была словно у первоклассника, и спину ты согнул. Может у тебя что-то болит?
Получив отрицательный ответ, Карина продолжила, не без тени самодовольства перечисляя конкретные ошибки в элементах. С каждым ее словом я невольно больше и больше хмурился, и все сильнее сжимал кулаки. Карина все говорила и говорила, а моя самооценка падала с каждым брошенным ей словом.
—Эй, Андрей, — она щелкает пальцами у меня под носом и хмурится.— Ты меня слушал? О чем ты думаешь?
—О том, как запихать твои слова обратно тебе в глотку, — рычу я, и Карина отшатывается, широко распахнув глаза. Миша тут же заслоняет собой партнершу, остатков благоразумия хватает только на то, чтобы не полезть в драку. Я отворачиваюсь на пятках и поднимаю взгляд на зеркало, в отражении на лице Карины я вижу такую обиду, что тут же чувствую стыд.
Она ведь не виновата, что я плохой танцор. Гнев затихает так же быстро, как появился, но после себя оставляет лишь звенящую тишину. Карина в зеркале растрепанная и ошарашенная, и я впервые замечаю, как колоссальна наша с ней разница в росте. Карина едва достает мне до плеча, а ведь когда-то я мечтал, чтобы быть выше нее. Но вместо радости от приятного осознания, я чувствую, как трещит и ломается самообладание.
Перед глазами безэмоциональное лицо Англии.
                ***
Летняя жара добивает окончательно, я никогда не был фаворитом высоких температур. Евгения Викторовна хлопает в ладоши, отбивая ритм, скорее по привычке, появившейся из-за работы с младшей группой. Кажется, ей доставляет удовольствие заставлять меня танцевать партию девочки. Петр Алексеевич, так благородно взявший на себя обязанность моего партнера, гоняет меня, не жалея.
—Господи, Андрей, — Евгения Викторовна устало потирает переносицу. — Ты так напряжен, что выглядишь деревянным. Я столько лет тебя тренирую! Как полудохлый медведь двигаешься, ты ведомый, так что не пытайся перетянуть на себя роль партнера, расслабься и следуй.
Я закатываю глаза и цокаю языком. В голове одна мысль «следуй, следуй, следуй» монотонно бьет по сознанию, но на каждое движение Петра нутро отзывается недовольством. Следовать не выходит, и ничего поделать с собой не получается.
—Все перерыв, хватит убивать мои глаза, — бросает Евгения Викторовна, и я почти лечу в темный уголок к бутылке с водой. Несмотря на то, что кондиционер починили, мне кажется, что в студии невыносимо душно.
—Сложно, да? — Петр подходит ко мне, протягивая мое полотенце, оставленное на стуле. В отличие от меня он уставшим не выглядит. Глаза его высокомерно улыбаются, я смотрю на него косо, забирая полотенце и киваю. — Ты такой тяжелый, моя рука чуть не отвалилась.
Жалуется он, играючи потирая предплечье. Петр нависает надо мной, я хмурюсь, но отходить оказывается не куда.
—Ну, ты хоть чувствовал, что я вел? — он насмешливо выгибает брови, я задумываюсь и отрицательно мотаю головой. — Боже, парень, не знай я, что ты уже семь лет танцуешь, подумал бы, что ты нуб. Ты либо непроходимый тюфяк, либо у тебя был дерьмовый тренер в началке.
Он смеется, и я почти готов послать его подальше, несмотря на разницу в росте и возрасте, и наплевав на обещание Евгении Викторовне. Его слова царапают по уверенности, которая и так оказалась на уровне плинтуса. Последнее время все кому не лень оскорбляют меня, мое поведение и мой танец. Выглядит как дурной розыгрыш.
—Ну-ну парень, не кипятись, — Петр выставляет руки в примиряющем жесте, но глаза его все еще прищурены от спрятанной улыбки. — Мне тоже не кайф с тобой танцевать, от тебя болит рука. Но я обещал Евгении, так что сделаю все, что от меня зависит. Но из-за того, что ты не чувствуешь, как я веду, то я пожалуй покажу тебе плохого партнера.
Я нервно усмехаюсь, ощущая в словах угрозу.
—Играем в злого-доброго полицейского?
—Я не фанат ролевых игр, пацан, — неопределенно пожимает он плечами. Когда перерыв заканчивается, Евгения Викторовна включает музыку. Петр не двигается пару секунд, я напрягаюсь всем телом, но ничего кроме уставшей шеи не чувствую. Потом он резко шагает в сторону, и я, опаздывая, двигаюсь следом. Следующие полторы минуты он дергает меня по паркету как куклу. На вращении у меня начинает кружиться голова, и я чувствую, как теряю остатки баланса. Я начинаю ненавидеть Петра всем сердцем, но Евгения Викторовна и не собирается нас останавливать. Когда музыка затихает, я почти выпадаю из его рук, Петр неровно выдыхает, я ухмыляюсь со злорадством, и замечаю испарину на его лбе, он выворачивает и растирает себе руки.
—Ну как тебе, малец, — фыркает Петр, запуская ладонь себе в черные вихры. — Понравилось?
—Скажи, что ты почувствовал? — спрашивает Евгения Викторовна. Я мнусь пару секунд, подбирая слова.
—Ничего, я совсем не мог понять, куда он потащит меня.
Петр ощетинивается в ухмылке и говорит.
—Прошлый раз ты тоже ничего не чувствовал… — он делает драматичную паузу, и я закатываю глаза. — Но этот раз ведь отличался?
Я замираю, осознавая свою ошибку и медленно кивая. В первый раз я чувствовал, куда Петр собирается шагнуть.
—Я надеюсь, что ты, наконец, понял разницу, Андрей, — Евгения Викторовна кладет руку мне на плечо. Я занимаюсь с тобой уже пять лет, и знаю, что ты хороший танцор. Я должна была раньше объяснить суть партнерства, но прежде ты… вел достаточно хорошо, чтобы я и судьи могли закрыть глаза на… некую стену между тобой и твоей партнершей. Я рада, что ты сам дошел до осознания того что пора меняться. Но, кажется, ты пошел немного не в том направлении, и в тот раз, когда Англия сказала тебе те слова, я ни в кое-случае ее не оправдываю, ты танцевал именно так как танцевал Петр. У Англии были причины, чтобы разозлиться на тебя.
Я открываю рот, чтобы спросить какие именно причины, но тут же закрываю. Евгения Викторовна не ответит.
—У тебя никогда не было хорошей партнерши, поэтому ты счел чуткость Англии за минус, но ты должен понять, следовать за тобой очень сложно. Но у Англии это хорошо получается. Помни бальные танцы, настоящие бальные танцы — это не только фигуры и шаги, но и взаимодействие партнеров. Тебе следует поговорить с ней лично, Андрей.
<center>***</center>
Я чувствую себя дураком. Англия крутая партнерша, а я никакой партнер. Мы снова начали тренироваться в паре, мы извинились друг перед другом, но о самой проблеме так и не говорили. Я пытался смотреть на ситуацию с ее стороны, но мы слишком разные, тому же почти незнакомцы. Танцуя, я пытался вести, но при этом вести ее мягче, но вскоре понял, что баланса в паре нет. Приближался турнир и я начинал волноваться, но ни Англия, ни Евгения Викторовна меня не торопили и не ругали. Я был признателен им так сильно, что совсем перестал задираться.
—Хоть какой-то плюс в твоем «кризисе», — смеялась Евгения после тренировки, я лишь невнятно буркнул что-то в ответ, смутившись.
Я делал ошибку на ошибке, забывал связки, сбивался с ритма и даже наступил Англии на ногу, чувствуя себя полнейшим идиотом и тормозом. Она тихонечко пискнула, но больше ничего не сказала.
—Все хорошо, — кивает она мне, подходя после тренировки. Взгляд у нее снова холодный и безразличный. — Так даже лучше, я чувствую, что ты ведешь… поэтому…. Я могу танцевать. Ведь быть ведомой — единственное, что я умею.
 Она поджимает губы, и выдавливает из себя самую жалкую улыбку, которую я видел в своей жизни. Мне становится противно. От себя. Я прокручиваю ее слова в голове сотню раз, но все равно не понимаю, что она чувствует.
Все это неправильно. Ведь если танцы это взаимодействие партнеров, то полное подчинение одного из них другому — плохо. Ведь так? Так почему Англия самостоятельно отступается. Англия тоже чувствует. Чувствует ведь? Да? Почему же тогда ее устраивает быть ведомой. Почему она выглядит такой несчастной. Я ее не понимаю. И раздражаюсь из собственной слабости.
Реальность смазывается в размытое пятно. Я тренируюсь усерднее, чем когда-либо, и даже жара меня не останавливает. Не останавливает и Карина, пытается остановить, я ловлю на себе ее взволнованные взгляды, но игнорирую их. Мы как бы еще в ссоре, но ее выражение лица говорит само за себя. Она нервничает. Переживает.
—Эй, тебе стоит отдохнуть, — она хватает меня под локоть, не давая мне упасть, когда я спотыкаюсь о собственную ногу. В глазах расплывается от жары и усталости, но я упрямо отдергиваю руку и продолжаю танцевать. — Ты так навредишь себе.
В голосе ее мольба, но я остаюсь глух. И сухо прошу ее не останавливаться и танцевать. Она подчиняется мне впервые.
Я тренируюсь с Кариной и Полиной, когда они свободны, в ведении, и с Петром учусь быть ведомым. Он говорит, что если мне отрастить волосы то я стану симпатичной партнершей, но со временем вместе с умением следовать, я учись игнорировать его издевки.
Приближается конец лета, а вместе с ним важный турнир. Первый турнир с Англией.
—Тебе это нравится? — Я обращаюсь к Англии прямо посреди танца. Она вздергивает брови и спрашивает:
—Что именно? Твое ведение? Сейчас за тобой легче следовать, — я облегченно вздыхаю.
Но на самом деле мы вернулись к началу.
<center>***</center>
—Волнуешься? — Англия косится на меня одним глазом, параллельно накрашивая второй. В этом жесте я замечаю нервное возбуждение. Через час первый этап турнира.
—Нет, — отвечаю я. Это немножко ложь, но я надеюсь, что моя уверенность успокоит Англию.— А ты видимо нервничаешь?
Она поджимает губы, но продолжает краситься. Просто чтобы не смотреть на меня, понимаю я.
—Да, это мой первый турнир за долгое время, — я замечаю в этих словах возможность понять Англию и завожу игру с огнем.
—Почему? — я медлю и негромко добавляю. — Это связано с твоим бывшим партнером?
Англия бледнеет, но кивает. Глядя на выражение ее лица, я начинаю жалеть, что решился завести этот разговор.
—Да. Ты же знаешь, он умер… погиб в аварии, — она запинается, словно ей все еще сложно смотреть правде в глаза. Словно она до сих пор не смирилась с его смертью. — Найти нового партнера было сложно. Я танцевала с Юрой в паре, сколько себя помню. Мне кажется, у меня и другого партнера никогда не было…
Она делает паузу, и я неосознанно задерживаю дыхание, напрягаясь. Я думаю, что Англия сейчас скажет, как скучает по нему, как жалеет, что ей достался такой партнер, как я, но она говорит совершенно иное. И я в сотый раз убеждаюсь, что совсем не понимаю эту странную девочку.
—Но его смерть меня совсем не тронула… я ужасна, не так ли? Мы с ним с детского садика вместе, но я ни капельки не расстроилась, только подумала, главное, что могу танцевать…
Она замолкает, опустив глаза. Ее слова оседают где-то в груди тяжелым камнем, и я не нахожусь, что ответить. Между нами разливается напряженное молчание. Англия снова начинает краситься, сделав вид, словно разговора вовсе не было. Но напряжение никуда не девается, и от царившего вокруг электричества волосы на затылке шевелятся. Англия выглядит невозмутимой, и я почти верю в ее искренность. Почти. До тех пор пока она не бросает на меня быстрый взгляд. И я понимаю, что так было всегда. Что Англия всегда скрывала свои настоящие чувства, что всегда молчала, не потому что хотела, а потому что боялась быть не понятой, и танцевала скованно, потому что чувствует вину перед бывшим партнером. Я вскакиваю на ноги, исполненный необъяснимой решимостью, мое прошлое поведение кажется мне нелепым, ошибочные выводы глупыми. Но вместо вины — желание все исправить.
—Со мной ты можешь танцевать всегда, слышишь? — Англия медленно поднимает на меня свои блеклые серые глаза и мои щеки тут же предательски вспыхивают. — Все говорили, что из меня ужасный партнер, и вестись за мной сложно. Но… у тебя неплохо получается танцевать. Со мной.
Она смотрит на меня пристально, словно желая разглядеть на моем лице следы насмешки.
—Но тебе ведь не нравится, как я танцую, — она говорит спокойно, и на губах ее расцветает какое-то подобие улыбки. Натянутой и печальной. — Ты никогда не улыбаешься, когда танцуешь со мной. Не стоит жертвовать своим удовольствием ради меня. Найти партнершу не так сложно.
Я думаю о тех пропущенных месяцах, когда метался между партнершами и понимаю, что устал от этого. Англию отпускать не хочется. Тем более я никогда не улыбался на паркете по настоящему,
—И ничего не легче! — протестую я.— И вообще, ты тоже не улыбаешься! — я повышаю голос вовсе не из-за злости, скорее из-за переполняющих меня эмоций, и тут же испуганно озираюсь по сторонам. Пары вокруг перешептываются, и я замечаю насмешку в чужих голосах. Они видят в этом только ссору, но это совершенно другое, не так как в первый раз. Это откровение. Я понижаю голос и говорю дальше:
—Ты вроде бы танцуешь, следуешь, но словно летаешь где-то, словно тебе не нравится танцевать со мной, — я делаю ударение на последнем слове, и Англия вскидывает голову с изумлением глядя на меня. — Мне сказали, что в паре главное баланс, мне очень жаль что я первый начал рушить его, но сейчас, когда я уже понимаю какая офигительная ты партнерша, я не чувствую от тебя никакой отдачи, словно ты все еще с ним.
Обида проскальзывает в голосе против моего желания, но Англия лишь печально улыбается на мои слова.
—Я словно танцую один…. А… я с тобой хочу… танцевать.
Последние слова я выдыхаю совсем тихо, стыдливо опустив голову. Сердце с бешеной скоростью бьется в моей груди, кровь прилила в голову, стало душно, и закружилась голова. Я отступил, пытаясь, удержать равновесия, развернулся и трусливо ретировался в коридор. В след мне донеслось еле слышное «Спасибо».
<center>***</center>
Евгения Викторовна от меня и Англии ничего не ждала, это было не удивительно, ведь мы только начали станцовываться, поэтому сказав нам пару базовых фраз по типу «Выложитесь на полную», «Чувствуйте и танцуйте», она пошла промывать голову Мише и Карине. Но сам я поставил себе цель выиграть этот турнир и показать Англии, что я хороший партнер.
Но изменить свой танец за пять минут не получится, как бы ни хотелось. И мы с Англией, боясь все испортить, станцевали так, как тренировались, с трепетом держа в мыслях слова друг друга.
—Юрий был очень хорошим танцором, — говорит Англия, между заходами. У нас не так много времени, и любое слово способно сломать то хрупкое взаимопонимание, которое мы с таким трудом построили, но я не останавливаю ее и пытаюсь успокоить свою скулящую гордость. — Он очень хорошо вел, но танцевать он не любил. Заниматься его заставляли родители, но он все равно пропускал тренировки, поэтому мне приходилось тренироваться с новичками или с теми, у кого партнер заболел. Мне приходилось подстраиваться под каждого, и через какое-то время я совсем перестала танцевать для себя. Юра сказал, что, когда я так чутко следую, танцевать легче. Тренер говорил, что баланс очень хороший, и все выглядит так, словно мы с полуслова друг друга понимаем. Но понимала только я.
Она замолкает, и поднимает на меня глаза, в которых я ясно вижу кроме горечи и привычного безразличия искорку восхищения. И сердце мое заходится в бешеном ритме, выбивая из легких воздух.
—Все это мое следование всем нравилось… — она делает паузу, и глаза ее вспыхивают как две серебряных монетки. — Всем. Кроме тебя…
Англия ждет от меня ответа, но все мысли вылетели из головы. Я улыбаюсь ей, и хлопаю по плечу.
—Я буду вести тебя так, чтобы сделать из тебя самую лучшую партнершу, — голова отдаётся тупой болью и тяжестью, и я с трудом заставляю себя продолжать улыбаться. Приход Карины с Мишей позволяет мне ретироваться в туалет. Там я умываюсь, и пытаюсь успокоить сильно колотящееся в груди сердце, но понимаю, что оно бьется так быстро совсем не из-за волнения. Я смотрю на себя в зеркало, разглядывая свое резко посеревшее лицо. С большим трудом я снова натягиваю улыбку, и потирая слегка дрожащие руки.
—Сейчас все пройдет, — говорю я, вздыхая, и выхожу в коридор.
Когда я возвращаюсь, Англия ждет меня уже около паркета. Я ощущаю мутную неловкость, приглушенную моим состоянием. Англия несмело улыбается уголками губ, вдохновленная моими словами. Когда мы выходим на восьмой танец, Англия расправляет мне номер на спине и взволнованно всматривается в лицо.
—Ты все еще напряжен. Все хорошо? — Я улыбаюсь и киваю.
Но посередине танца я забываю связку. Я в последний момент попадая в темп делаю самое базовое движение, заученное уже до автоматизма. Англия слегка сжимает мои пальцы, и вопросительно косится на меня.
—Прости, — едва шевеля губами, шепчу я, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Следующее движение снова импровизация, Англия следует за мной идеально, но я чувствую, как она напрягается. На виске я почти теряю равновесия, но Англия прижимается ближе поддерживая. Я с трудом беру себя в руки, на мгновение закрывая глаза, чтобы прогнать красные точки.
Мы точно провалимся. Провалимся, и Англия не захочет больше со мной танцевать. Эта мысль подстегивает меня, и остаток музыки я умудряюсь протанцевать, как ни в чем не бывало. Англия следует за мной, словно мы танцуем давно отрепетированную связку, а не импровизацию на скорую руку, и я невольно восхищаюсь ей.
Но силы покидают меня, как только музыка затихает, и я почти тут же оседаю в руках Англии. Она помогает добраться мне до бортика, когда я оказываюсь за пределами паркета, опускаюсь на пол. Меня мелко трясет, а Англия испуганно нависает надо мной.
—Что случилось? Тебе плохо? — она засыпает меня вопросами, но не успеваю я и рта открыть, как к нам подлетает Карина. Она хватает меня за плечи, и на лице ее смешивается переживание с праведным гневом.
—Что доигрался? А я говорила тебе, не изводи себя тренировками, — я передергиваю плечами и кривлюсь от ее звонкого режущего уши голоса. Я поднимаю взгляд и встречаюсь с Англией глазами, она стояла чуть в стороне, сжав в руках подол своего сиреневого платья так сильно, что побелели костяшки пальцев.
—Сейчас все пройдет, — на выдохе говорю я, облизывая пересохшие губы. — Просто пить хочу…
—Да ты, кажется, летнюю лихорадку поймал, — встревает Миша.— Посмотрите, он весь красный.
Карина тут же прижимает свою ладонь к моему лбу, и почти тут же отдергивает, негромко говоря «И правда, горячий». Она убегает к своей сумке, и через пятнадцать секунд запихивает мне в рот таблетку. Англия тут же протягивает мне бутылку с водой.
—В каком вы заходе? — она обращается в Англии и та отвечает непривычно высоким голосом.
—В третьем.
—Отлично, мы тоже, и у нас есть еще семь минут, может, и таблетка успеет подействовать.
Миша помогает мне добраться до стены, чтобы никому не мешать на проходе.
—Ну, что, Каринка, у нас минус один соперник, — улыбается Миша. Карина насмешливо изгибает брови.
—Вот еще мне не нужна победа с подачки этого хиляка, — фыркает девушка. Я негромко смеюсь, больше желая показать, что со мной все в порядке. Смеется и Миша, причем настолько наигранно, что Карина бросает на него испепеляющий взгляд. Я чувствую безграничную благодарность. Они понимают всю важность этого турнира для меня. Англия остается рядом, не отходя ни на шаг, взгляд ее остается недвижно напряженным, кажется, что она вот-вот просверлит во мне дырку. Карина и Миша уходят на третий заход фокстрота. Перед нашим выходом на венский вальс остается три с половиной минуты. Таблетка действует почти сразу, жар отспупает и я чувствую, как липкий болезненный пот остывает, вытягивая тепло. Я прикрываю глаза, ощущая почти непреодолимое желание уснуть, но тут же отдергиваю себя. Нужно вернуть концентрацию.
—Ты как? — Англия спрашивает так тихо, что я с трудом различаю ее голос. Он теряется в фоновых звуках: разговорах, шагах, музыке.
—Все в порядке, — говорю я. — Не волнуйся, я смогу тебя вести. Тем более разве я не самый крутой партнер?
Она улыбается и кивает.
—Самый крутой.
<center>***</center>
Действие таблетки отдается слабостью в теле, но спавшая температура дает возможность спокойно мыслить. Остается последний танец, и я чувствую себя новичком, первый раз пришедшим на турнир. Перед самым выходом на паркет к нам подходят Карина с Мишей. Парень кладет руку мне на плечо и слегка сжимает пальцы.
—Ты уж продержись, немного осталось.
Я киваю, вкладывая всю уверенность и стремление в это простое движение. Я должен постараться, чтобы Англия почувствовала себя на паркете свободной, чтобы она не испытывала вину или обязательства перед кем-то, чтобы не была скованной невидимыми цепями собственного альтруизма. Чтобы она могла насладиться танцами на полную. Я вспоминаю фокстрот, когда Англия, почувствовав мое состояние, помогла мне не потерять равновесие, поддержала и следовала за моими движениями, словно все так и должно быть. Внутри разливается приятная теплота.
Я бросаю взгляд в сторону, глядя на Англию, она стоит как всегда прямая, тоненькая как веточка, очень похожая на диснеевскую принцессу в своем платье. Худенькая-худенькая, как новорожденный жеребенок.
Карина перехватывает руку Англию, когда мы уже собираемся выйти на паркет, и уводит в сторону шага на два.
—Помоги ему, — шепчет девушка и поджимает губы. Англия дёргано кивает.
—Мы же пара, — говорит она, и лицо Карины облегченно разглаживается.
—Вот и славненько, — Карина почти мурчит, протягивая эти слова. Девушка хватает Мишу за руку, и они выходят на паркет первыми. — Но победу мы вам не уступим.
Когда начинает играть музыка, я забываю обо всем. И о слабости и о проблемах, о старых ссорах, обидах, собственном страхе. Англия в моих руках снова легкая, как перышко. И я понимаю, баланс — идеальный. Не потому что Англия отдает все силы, чтобы следовать за мной, не потому что я беру все на себя, словно играя в перетягивание каната, а потому что, наверное, первый раз в жизни мы танцуем неподдельно. Я веду Англию, смешивая отработанные связки с импровизацией, и лицо непроизвольно растягивается в довольной улыбке. Я забываю о слабости, хотя некая охватившая ноги ватность придает скованность движений. Первого места нам не видать еще с прошлого танца, но в эту минуту я не думаю о ни самом турнире, ни о местах. Внутри меня бушуют новые чувства, я ощущаю самый настоящий азарт и восторг от той упругой покорности Англии. Она следует так же легко и умело, как обычно, но одновременно совершенно иначе. Я чувствую ее напряжение, волнение, трепет. На это раз она по-настоящему наслаждается, словно она, наконец, отпустила призраков прошлого. Когда мы уходим с паркета ни я, ни Англия не можем убрать улыбки с лица. На награждении мы оказываемся на четвертом месте, но когда Англии вручают награду как лучшей партнерше, она не может сдержать слез.
Ее звали Англия. И она была лучшей партнершей в моей жизни.