VI. Закрытые двери
6.1.
Через несколько минут Ян спросил у Бориса, как найти кабинет Министра, и этим его страшно перепугал. Он едва отыскал силы сказать, что ничего не знает и советует ему поступить также.
В коридоре Ян поспрашивал об этом нескольких проходивших мимо чиновников, но и те сделали недоумённые лица, сообщили, что никогда такими вещами не интересовались и убежали прочь.
Тогда он решил обходить кабинеты подряд в надежде, что кто-то всё-таки подскажет, где искать Министра. Однако люди со страхом и недоверием отвечали, что не знают и им некогда разговаривать. Однажды какой-то чиновник испуганно, хотя и самоуверенно попытался доказать Яну противоречивость его вопроса.
Скоро Ян понял, что весть о поисках разнеслась по Министерству и теперь кабинеты перед ним стали замыкаться изнутри. Один раз невдалеке чья-то лохматая голова на секунду высунулась в коридор, но когда он подошёл к двери, та оказалась закрыта, и на стук никто не отозвался.
Затем ему повезло больше. Из-за угла он увидел, как почти рядом с ним какой-то клерк входил в кабинет. Тот заметил Яна, быстро влетел внутрь, но запереться на ключ времени не осталось.
За дверью Ян никого не обнаружил, но из-под стола донёсся тихий шорох. Что там шуршало, увидеть со стороны входа было невозможно, поэтому Ян шагнул к столу и лёг на него, свесив голову.
На полу, скрючившись, сидел чиновник и с карандашом в руке сосредоточенно рассматривал документы. Испуг у него уже пропал, лицо выглядело серьёзным и занятым.
Некоторое время он упрямо ничего не замечал, но потом не спеша отложил бумагу и снисходительно, с лёгким неудовольствием посмотрел на перевёрнутое лицо Яна.
– Слушаю вас.
Ян хмыкнул.
– Разрешите полюбопытствовать, что привело вас под стол? Или нет, не подсказывайте, я сам догадаюсь. Наверное, мизантропия? Неодолимое желание спрятаться от людей?
– Интересно, как вы узнали, но всё, разумеется, так и есть. Где ещё в наше время можно скрыться? Каждому необходимо уединение, и если вы этого не понимаете, мне вас искренне жаль. Вы тогда человек толпы, лишённый индивидуальности и собственного «я», сознательно растворивший себя среди таких же двойников. Да, так комфортнее, но я никогда не променяю свою жизнь, полную горестных знаний, на это беспечное существование.
- А порядочный гражданин может быть мизантропом? Согласитесь, важный вопрос?
- Достаточно порядочному гражданину разрешается и не такое, но он это честно заслужил. А как иначе? Без хорошей мотивации законопослушность нелепа. Бесплатно пусть соблюдают законы клерки третьего класса. И потом, чем дальше ты от людей, тем проще их любить, ведь они не мешают тебе это делать. Любовь вследствии отдалённости ничуть не хуже любви, вызванной страхом.
– А сколько будет дважды два, вы не знаете?
– Никогда не думал об этом. Только нигилисты ищут ответы на такие вопросы, а я не нигилист. Вы много видели приличных людей, которые пытаются узнать, сколько будет дважды два?
– И где Министр, вам тоже неизвестно?
– Разумеется, нет. Как вы понимаете, я не могу его снять и назначить нового, а порядочный гражданин не интересуется тем, на что не может повлиять. Да и зачем вам эта встреча? Даже начальники отделов не разговаривают с простыми смертными. А что сделает Министр, увидев вас? Можно только предполагать, и все предположения будут одно страшнее другого.
6.2.
После того, как ещё несколько дверей не открылись, Ян изменил тактику и спрятался в темноте. Через пару минут он заметил поблизости суетливую тень и выпрыгнул из засады. Чиновник в ужасе всплеснул руками и поспешно скрылся за дверью, Ян заскочил вслед за ним и очутился в пустом помещении. Клерк куда-то пропал, под стол он не спрятался, а кроме стола в кабинете ничего не было, если конечно не считать огромного, высотой до потолка деревянного шкафа.
Ян подошёл ближе, тихонько постучал, и изнутри нехотя раздался ответный стук. Судя по нему, человек в шкафу понял, что его нашли, не отрицал очевидного, но выходить наружу отказывался. Однако первый шаг к установлению контакта состоялся. Ян попробовал открыть створку, но её крепко держали изнутри.
– Слушаю вас, – прозвучал сдавленный голос.
Ян едва сдержал улыбку.
– У вас, вероятно, тоже приступ мизантропии?
В шкафу некоторое время молчали, раздумывая над ответом.
– В чём-то вы и правы, но ставить знак равенства между стремлением к уединению и высокомерным презрением к людям не стоит. Несомненно, за вашими словами стоит попытка обосновать внутренние проблемы внешними факторами и избавиться от постоянного чувства вины из-за неумения наладить диалог с собственным невидимым «я», но если вы будете откровенны, я смогу помочь.
Ян поднял брови.
– Для этого вы выйдете наружу?
– Во-первых, – уже уверенно произнёс голос, – утверждение, что вы якобы снаружи является унизительной формой дискриминации тех, кто сидит в шкафу. Расположение по ту сторону двери не даёт вам никаких видимых преимуществ, хотя ваш выбор также заслуживает уважения в обществе, как и любой другой, пусть даже и самый нелепый. Политкорректнее говорить, что снаружи находимся мы оба, если вы, конечно, как порядочный гражданин не захотите взять на себя ответственность, сказав, что внутри как раз вы. Теснота, кстати, понятие субъективное, и она ощущается скорее когда за ней наблюдаешь со стороны. Полагаю, если рассадить чиновников по шкафам, то высвободится много пространства. В помещении легко поставить с десяток шкафов, и посетитель будет переходить от одного к другому так же, как ранее проходил с бумагами по кабинетам. Во-вторых, психоанализ действеннее при отсутствии визуального контакта, поскольку тогда почти ничего не отвлекает и можно сосредоточиться на главном. Шкаф годится идеально, хотя, к сожалению, и пропускает звук, но это его единственный недостаток. Однако давайте без лишних проволочек перейдем к делу. Скажите, что вас волнует? С чем вы пришли сюда?
Ян пожал плечами.
– Я хочу найти своего знакомого.
– Здесь его нет, – сообщил голос. – Значит, логично предположить, что его нет и за дверью. Посмотрите, нет его там?
– Нет, – ответил Ян. – Я не вижу.
– Вот видите, – донеслось из шкафа, – вы сами пришли к выводу, что он был выдуман. Вами или кем-то другим.
– Все проблемы являются психологическими, – продолжал голос. – Даже те, которые существуют снаружи как физические объекты, несомненно, были когда-то вытеснены изнутри. Это известный метод бессознательной психологической защиты. Надо сказать, что все люди в какой-то мере выдуманы, ведь в представлении других мы немного иные, чем в своём представлении. Вопрос в том, насколько! Поскольку чёткого разделения нормы и патологии нет, будем считать патологией всё. Вам говорили, что психология – точнейшая из наук? Так вот, насколько вы его выдумали? Чем сильнее, тем проще решение проблемы.
– Не знаю, – ответил Ян.
– Предлагаю поступить так. Выдумывайте его и дальше, и тогда реальность превратится лишь в незначительную часть картины, из-за расплывчатости границ которой ваш друг станет практически полностью воображаемым, а от иллюзий легко избавиться, если они конечно ещё не успели обрести плоть и не начали сопротивляться. Метод прост и надёжен, можете не благодарить. Применяйте его ко всем! Допускаю, что друзья уже советовали вам сходить к опытному психоаналитику, и вы правильно сделали, послушав их.
– Но мне не нужно его исчезновение! – возразил Ян. – К тому же Адама и так нет несколько дней. Я скорее пытаюсь его найти, чем выбросить из памяти, хотя и понимаю схожесть этих действий, ведь если что-то не получается отыскать, то от него, наверное, стоит попробовать избавиться. Поэтому вы случайно не подскажете, где кабинет Министра?
– Нет, – твёрдо заявил голос, – не подскажу. Никто не подскажет! Не ввязывайте меня в это. Ответы на элементарные вопросы – самые коварные. Легче перемножить в уме многозначные числа, чем понять, сколько будет дважды два. Вы, кстати, даже не имеете права пытаться узнавать о таких вещах. Если ответ нельзя высказать, то нельзя высказать и вопрос. И отчего пропадают люди, тоже не знаю! Кто-то, допустим, не понравился Министерству и исчез. Это понятно, никаких претензий, так и должно быть. Но почему пропадают и другие? Реже, но всё-таки! Неприятно как-то! Люди – не еда, в конце концов! Мы на это надеемся! Очень обидно, да. Обожаешь власть, обожаешь, и тут – на тебе, за тобой пришли.
6.3.
Проходя по коридору, Ян увидел около двери заявителей. Невысокий мужчина, женщина с маленьким молчаливым ребёнком, из-за духоты медленно помахивающий газетой старик, и дальше в темноте несколько человек. Измождённые, плохо одетые, они сидели на лавках очень давно, и были готовы сидеть ещё столько же. В руках они держали какие-то документы, то и дело с беспокойством на них посматривая.
Ян вдруг понял, что дверь ненастоящая. Подделка, одна из многих в Министерстве. И сделанная куда хуже остальных. Вмурованный в стену кусок дерева, без замка и дверных петель.
Ян обернулся.
– Здесь ничего нет, – растеряно сказал он. – Уходите, это неправда, она только притворяется дверью.
Люди оцепенели, но страх быстро прошёл, на лицах появились улыбки, и раздался смех. Навзрыд захохотал мужчина, женщина залилась усталым смехом; глядя куда-то в сторону, беззвучно смеялся старик. Рассмеялся даже ребёнок, громко, заразительно, показывая на Яна пальцем. Хохот доносился и из темноты в отдалении.
– Почему вы смеётесь, – спросил Ян, но ему никто не ответил.
Он отвернулся и пошёл дальше.
6.4.
В одном кабинете ему повстречался ранее незнакомый мужчина со всколоченными волосами. Он сидел за столом, со злобной ухмылкой что-то печатал и заметил Яна, лишь когда тот к нему подошёл. Чиновник поднял голову и немного безумно посмотрел на него, но затем успокоился.
– Это вы, – сказал он, – а то я испугался, что это они.
– Они – это кто? – спросил Ян.
Клерк замялся.
– Понимаете, у меня сейчас целая война.
– С кем?
Человек взмахнул руками.
– С мышами, с кем же ещё. Они отвратительны! Мелочны и коварны! Грызут документы, и не только их. Всё, что попадётся им на глаза! Съедают напрочь! В некоторые кабинеты опасно заходить. Мыши причастны ко многим исчезновениям документов, а чем занята полиция, непонятно.
– И как вы с ними воюете?
– Пишу жалобы с требованием привлечь их к ответственности. Ничего другого не остаётся. Я законопослушен! В пределах разумного, конечно.
– И метод работает?
– Честно говоря, не очень. Меня предупреждали, что жалобы почти бесполезны и лучше использовать юридические ловушки. Но не знаю, сохранились ли они на складе.
– Я пока не встречал здесь мышей, – сказал Ян.
– Я тоже, – произнёс клерк, – и это подозрительно! Они наверняка что-нибудь замышляют. А вот имён у них действительно нет, а если даже и есть, то это притворство. Они все одинаковы, отличия несущественны. Безликая серая масса! Мало что описывает так же хорошо, как отсутствие описания!
Он погрозил кому-то кулаком.
– Не ставите ли вы себя так на один уровень с ними? – усмехнулся Ян.
– Как раз это я и пытаюсь сделать! – серьёзно ответил чиновник. – Заставить себя уважать! Видели бы вы, как они высокомерны. Они гордятся своей мышиной сущностью, и нужно признать их правоту, поскольку именно они чувствуют себя в Министерстве особенно комфортно, ведь животное кое в чём превосходит человека, а в некоторых обществах эти качества являются наиболее важными. Сытое и обеспеченное животное намного выше человека, тем более что люди там, где так считают, обычно не сытые и не обеспеченные. Но для меня это ещё и игра, развлечение, и она не позволяет скучать. Ничем не хуже шахмат, такой же риск, азарт, эмоции, также надо продумывать свои действия на много шагов вперёд. Нелепое часто становится любопытным, если назвать его игрой, а удовольствие от игры не всегда зависит от её масштаба. И я добился успеха! Мышей явно стало меньше! Удивительно! Я одержал победу, причём на их бумажном поле!
– А они на вас жалобы не пишут? – спросил Ян. Разговор его слегка развеселил.
Чиновник презрительно хмыкнул.
– Они не умеют это делать! Во всяком случае, так, как я!
Ян улыбнулся и посмотрел вокруг. Кабинет был маленький, пыльный, неубранный, всюду валялись бумаги, старые вещи.
– А вам неизвестно, где Министр? – поинтересовался он, собираясь уходить.
– Нет, – сказал клерк. – Но если найдёте, пожалуйста, сообщите мне, я и ему напишу жалобу.
Заглянув в еще один кабинет, Ян поначалу решил, что его хозяин отсутствует, однако, повернув голову, обнаружил, что он притаился за дверью и как-то странно протягивает к нему руки.
– Вы хотите на меня напасть? – удивленно спросил Ян, поскольку человек совершенно не походил на бандита, был худеньким и интеллигентным.
– Вовсе нет, – сконфузился чиновник, – то есть да. Не знаю, я совсем запутался.
– Однако, – сказал Ян.
Чиновник раздраженно махнул рукой.
– Если хотите, я все объясню. Моя история очень банальна. Кто-то ошибся, заполняя ведомости, и вписал меня как умершего. Да, по бумагам я мертв! Первое время я пробовал что-то объяснить, опровергнуть, писал прошения, ходатайства, оббивал пороги, но все напрасно. Как сказал один начальник, живые люди не пытаются доказать, что они живы, и мое поведение подозрительно. Поэтому со временем я смирился. Юридическую машину не победить, она живет в своем мире, и людям там нет места. Неприятно, когда ты умер, но ничего, и не такое переживали. Одного записали как манекена, вообще кошмар! Печатаю документы дальше, норму делопроизводства с меня не сняли, скидку на то, что я умер, никто не сделал. Сны, конечно, странные посещают. Хотите, я расскажу, какие сны снятся мертвым? Нет? Ну ладно, как-нибудь сами узнаете. И из комнаты меня выселили. Мертвым ведь комната не нужна, верно? Им другое подавай. Целая комиссия этим вопросом занималась. Похоронная. Соседи очень расстроились, узнав о моей смерти. Так мне и сказали, занимая мою жилплощадь. Зарплату мне теперь не дают. Зачем платить мертвым деньги? Думаю, когда Министерство разберется, что здесь можно сэкономить, на тот свет много кого переведут! Что поделаешь, такова жизнь. Конечно, когда ты мертв, на тебя это влияет. Есть, например, совершенно не хочется. Я уже с год не ел, но неожиданно возник такой вопрос. Мертвые, особенно если они более-менее ходят, должны нападать на живых! И поскольку я этого не делаю, значит, я какой-то неправильный. Отщепенец. Нарушаю инструкции, а это чревато выговором. Вот я и пытаюсь себя заставить. Пока получается плохо, хотя некоторые успехи есть.
– Я, пожалуй, пойду, – пробормотал Ян, пятясь к двери, – очень занят.
– До свидания, – вежливо кивнул чиновник, – заходите через недельку, возможно, что-то изменится. Я окончательно войду в роль и буду невероятно рад вас видеть.
Ян раскланялся и вышел в коридор.
– Интересно, – проговорил он под нос, – можно ли меня теперь еще чем-то удивить?
Оказалось, что можно.
В темном просторном помещении его встретили взглядом два чиновника, сидевшие за одном столом. Но, присмотревшись, Ян понял, что чиновник один, только двухголововый. Огромный и широкоплечий, одна голова под стать туловищу, а вторая – гораздо меньше, человеческих размеров. Большая голова приветливо улыбалась Яну, а другая наоборот, хмуро глядела куда-то в сторону.
– Вы, наверное, психоаналитик, – Ян вспомнил когда-то прочитанную записку.
Большая голова недовольно скривилась.
– Значит, если двухголовый, то сразу психоаналитик?! Обывательская точка зрения!
Потом вздохнула и добавила:
– Да, я психоаналитик. Министерский психоаналитик второго класса. Ложитесь на кушетку и покайтесь, то есть расскажите о своих проблемах.
После этих слов голова потерла ладони и облизнулась.
– Зачем, – почувствовал неладное Ян, – отсюда все прекрасно слышно.
– Человек, не нарушай установленных не тобой правил! Отринь непослушный разум, ощути зов сердца и приблизься!
– Ой, – сказал Ян.
– Приди, и я устраню твои проблемы с головой! Ты перестанешь чувствовать одиночество, а экзистенциальные кризисы вообще покажутся пустяками!
– Что-то ваша вторая голова не выказывает радости, – проговорил Ян, – молчит, будто не хочет в чем-то участвовать. У нее какие-то проблемы? Комплексы и травмирующие воспоминания?
– Она у меня молчаливая, – вздохнула первая голова.
– И не похожа на вас, – добавил Ян, – она родная или попала к вам позже?
– Сводная, – ответил психоаналитик, – мы так и не смогли подружиться.
После этих слов он смущенно закусил губу, будто ляпнул что-то лишнее.
– Я, кажется, начинаю понимать, – сказал Ян, делая шаг назад, – вы не нашли общего языка со своей головой и хотите в очередной раз поменять ее на голову какого-нибудь незадачливого посетителя. У вас на столе даже катушка медицинских ниток валяется!
Услышав Яна, молчаливая голова горько усмехнулась и утвердительно закивала, несмотря на разгневанный взгляд первой головы.
– Это невозможно технически! – воскликнул чиновник.
– Технически невозможно, – проговорил Ян, – но лингвистически – вполне. А поскольку мир является текстом…
Главное лицо психоаналитика злобно исказилось, он с грохотом отодвинул стул, вскочил, но Ян успел выбежать и захлопнуть дверь.
6.5.
Одна из следующих дверей также оказалась незапертой. За столом сидела молодая девушка, она прекратила печатать и тревожно посмотрела на Яна.
– Вы не знаете, как найти Министра, – негромко спросил Ян.
– Не знаю, – также тихо ответила она. – Наверное, вам надо зайти в кабинет пять тысяч сто пятьдесят четыре, к Якобу. Он старый, мудрый, хотя и, по слухам, мизантроп. А теперь уходите. Скоро придёт мой странный любовник, он не должен застать нас вместе.
– Простите, а вы случайно не Анна?
– Нет. Я о ней слышала, но у меня ситуация ещё более запутанная.
6.6.
Ян зашёл в просторный зал, освещённый несколькими почему-то стоявшими на полу электрическими лампами. С обеих сторон, слева и справа, поднимались и исчезали в сумраке бесконечные ряды закрытых ящиков картотеки. К одной стене была прислонена высокая и узкая металлическая лестница, её основание находилось точно посередине комнаты. Письменный стол покрывала грязь, им давно не пользовались.
Никого не было видно. Не раздавалось ни звука.
Ян ещё раз огляделся и осторожно встал на нижнюю ступень лестницы.
И вдруг из темноты наверху прозвучал голос.
– Вы всё делаете правильно, – насмешливо сказал он. – Но не подумали о том, что лестница изначально могла стоять у противоположной стены, а затем упасть, оставив меня на шкафу и лишив возможности спуститься к обществу.
Ян заметил, что с другой стороны, высоко над полом у самой границы освещённого пространства выделяется тёмное пятно. Похоже, несколько ящиков отсутствовали, и оттуда говорил кто-то невидимый.
– Любопытно узнать причину вашего появления, – продолжал голос. – Вероятнее всего, отчаянный поиск ответа на некий научный вопрос.
– Именно так, – подтвердил Ян. – Скажите, где кабинет Министра?
Наверху ненадолго замолчали.
– Поднимитесь ближе.
– Сейчас, – ответил Ян, перекинул лестницу к другой стене, полез по перекладинам, и через некоторое время добрался до самого края, к чёрной пустоте между ящиков. Оттуда, словно из вертикально поставленной поверхности воды на мгновение высунулась рука и исчезла обратно.
– Чего вы хотите, – сказал голос.
– Говорят, что вы знаете, где искать начальника Министерства.
– Вы недовольны им? Скажите честно.
– Да. Власть страшна, если допускает то, что происходит с людьми.
– На вопрос, кто страшнее, власть или народ, трудно дать точный ответ. Идут споры. Серьёзные аргументы как за одних, так и за других. И эти же доводы успешно используются обеими сторонами для своего оправдания. Но разделение на власть и народ ошибочно, у них одинаковое образование и культура, общая шкала ценностей, и хотя одни, пожалуй, порядочнее вторых, они считают, что это им развязывает руки. Не надо множить понятия без необходимости. Если назвать власть народом, то многое станет ясно. Да, власть критиковать легко и приятно, соблазн огромен. Что она вам сделает? А попробуйте усомниться в народе, и увидите, что будет.
– Вы мизантроп, – ответил Ян.
– Разумеется! Стоит сказать правду, и тебя сразу объявляют мизантропом. Даже вы. Но меня не интересует то, что думает толпа, главным образом потому, что она вообще не думает. К тому же, случись что, на шкафу меня не найдут.
– И всё-таки я с вами не согласен. Власть лжёт и использует людей в своих целях. Даже стремление к ней отвратительно.
Чиновник желчно улыбнулся.
– А что, по-вашему, отвратительнее, стремление к власти или стремление к подчинению? Диктатура – форма демократии, если её приняли добровольно. Зачем думать самому, когда это можно поручить другим? Тем, кто разбирается? Специалистам? Почему нет, если они, по их словам, тебя любят и уважают как личность? Народ относится к себе не лучше, чем власть к нему, что ещё раз подтверждает их единство. Люди не слишком упрекают начальство за обман и воровство, поскольку понимают, что их действия механически следуют из общепринятой системы норм и ценностей, Как могут не лгать и не воровать в обществе, где человек – далеко не самое важное? Это знаменитый закон перехода ценностей в поступки, согласно которому главная причина преступлений – лишь возможность извлечь из них выгоду.
– Когда власть лжёт, это нормально, – продолжил он. – Но если начинает верить в то, что говорит, тогда действительно страшно. И нельзя называть обманом легко проверяемое. Доверие указывает на стремление верить в то, что тебе сообщают. Попробуйте согласиться с тем, что вам очень не по душе. Получилось? Или изо всех сил цепляетесь хоть за что-нибудь? Обманутый почти всегда соучастник обмана. Нежелание думать – обдуманный выбор. Марионетка нетерпеливо оглядывается и дёргает кукловода за нити. Правит скорее не тот, кто отдаёт приказы, а те, кто их исполняет. Не власть придумала хамство, озлобленность и бесхребетность, хотя она их с брезгливостью культивирует в народе, ведь это позволяет ей оставаться властью, но поскольку эти качества являются надёжным социальным лифтом, она, оказывается, выращивает их ещё и в себе. Люди всегда делали только то, что им нравится, или, по меньшей мере, для них приемлемо. Когда что-то не устраивает, они ведут себя по-другому. Вспомните, какие усилия могут порой прилагать! Но когда происходящему подыскивают оправдание, то им более-менее довольны. Если кто-то не понимает элементарного, значит, он не хочет его понимать. Бывает, они протестуют против несправедливости, но это протест не против несправедливости, а против несправедливости по отношению к ним. Власть даёт людям то, что они хотят. Людям не нужна реальность, им требуется миф. Без мифов неуютно и страшно. Если выбросить мифы, от некоторых стран ничего не останется. Вы представляете народ, живущий в мире фактов? То-то! Мир фактов полон жутких чудовищ, а во сне им на смену приходят тоже кошмарные, но уже привычные видения. Всё, во что верит большинство, даже в лучшем случае является упрощением, и значит, тем же сном, а попытка пробуждения сделает сон лишь глубже и кровавее. Спящие жестоки. Обходите их стороной, людей с открытыми глазами они ненавидят.
Человек вздохнул, будто от необходимости разъяснять очевидное.
– Есть два вида диктатур: основанные на идеях, или, иначе говоря, на традициях, преследовании утопических целей, борьбе с какими-нибудь врагами и тому подобном, и диктатуры ценностей, где жизнь большей части населения совершенно неважна и приносится в жертву для того, чтобы кто-то мог спокойно существовать в роскоши или хотя бы в благополучии, а идеи используются лишь в роли убогой полупрозрачной ширмы, за которой всё и происходит. Так вот, диктатур идей не существует, потому что они, даже возникнув, быстро превращаются в пародию на себя, в желание любой ценой удерживать власть и перераспределять жизненные блага. Коммунистический атеизм и крикливые религиозные учения не противоположности, а инструменты для управления толпой, и они отлично уживаются в головах. Если шизофрения является идеологией, то это уже не шизофрения, а идеология! Когда государственные ресурсы тратятся на шикарную жизнь власти, а не на образование народа, сплотить общество может только его глупость из-за нехватки образования, и чтобы избежать раскола и революций, надо срочно ничего не менять.
Человек перевёл дух.
– Диктатур идей, повторю, не существует. Но! Их не существует, пока в дело не вмешается психиатрия, а та вмешивается быстро. Она, конечно, бывает полезна. Без серьёзных психических заболеваний трудно противостоять мировому заговору хотя бы из-за его отсутствия. Как перевести государство на военные рельсы, если вам никто не угрожает? Исторические параллели с событиями каменного века не очень убедительны. Поэтому не существует как раз диктатур ценностей, поскольку они, даже возникнув, скоро превращаются в безумную пародию на себя. Кое-где нет карикатуристов, их заменили фотографы.
Он ухмыльнулся, немного помолчал и добавил:
– Правда, я давно сижу на шкафу и не помню, когда видел людей, но мои мысли имеют право на существование как некие абстрактные математические модели. Даже если они неверны, то всё равно как-то реальны. Зачем говорить истину, когда можно сказать что-то более важное? Кстати, ошибка считать, что обществу для забытья необходима демонстративная жестокость. Сильные опасны; сейчас они за тебя, но неизвестно, что придёт им в голову завтра. Лучше по-другому. Порядочный гражданин обязан быть не способен ни на что. Идеальный сон – безмятежный. Тот, кто всю жизнь тихо спал, тоже жил, не так ли? Не здесь ли где-то скрывается счастье? Разве это не понятно? Зачем вам Министр? Чтобы повторить то, что и так знаете? И есть ли он? Желания и знания – взаимосвязаны… желания того, кто создал что-то невероятно сложное, не могут быть столь нелепы и примитивны, как о них говорят. Не выдал ли древний переписчик свои фантазии за чьи-то слова?
Ян покачал головой.
– Я всё же хочу с ним встретиться. Я готов.
– Гм, – сухо проворчал голос. – Однако.
Он молчал с минуту, наверно, размышляя.
– А готов ли он? Найдётся ли у него, что сказать? А если он не существует? Вы думали об этом?
– Много раз, – ответил Ян.– Если он не существует, то возможная встреча со мной не должна его сильно беспокоить. Но надеюсь, что он всё-таки есть, о чём свидетельствует множество странных доказательств.
– Как у вас всё просто! – ворчливо отозвался голос. – Зачем вы ищите простые ответы на сложные вопросы? Образованные люди обычно поступают наоборот. Вы случайно не клерк третьего класса? Нет? Тогда давайте я расскажу поучительную историю.
– Жил на свете человек по имени Франц. Жена у него умерла, и он переехал на другую квартиру, подальше от воспоминаний. И вот однажды вечером к нему постучали, но на пороге никого не было. Франц закрыл дверь, но на следующий день стук повторился, и вновь в коридоре никого не оказалось. Шуткой это быть не могло. Стук продолжался каждый вечер, пока Франц не распахнул настежь дверь и не сказал: "Проходи". И стук прекратился, и в квартире потом тоже ничего необычного не происходило. Вернулись тишина и покой.
– Ну, это ясно, – заметил Ян. – Там стояло «ничто», а когда его впустили, оно перестало проявлять себя. «Ничто» часто стучит к нам в двери, особенно с наступлением темноты.
– Вы снова упрощаете, – назидательно ответил голос. – И напрасно. Простые объяснения ненадёжны, одна сомнительная фраза и всё может разрушиться. А достаточно длинное доказательство всегда правдоподобно.
– Но я хочу спросить что-нибудь несложное, – сказал Ян, – например, сколько будет два плюс два.
– Вы думаете, он знает, сколько будет два плюс два? – иронично спросили со шкафа.
– Многие знают, сколько будет два плюс два.
– И вы причисляете себя к ним?
– Да, в какой-то мере.
– А если известен ответ, то зачем спрашивать? Зачем тревожить Министра, даже если он существует?
– Дело в том, что в последнее время случаются события, которые заставляют сомневаться и в очевидном, и поэтому хочется его подтверждения кем-то ещё. Подлинная уверенность основана не на увиденном своими глазами, а на чьём-то авторитетном мнении. Психология – точнейшая из наук, её законы надо соблюдать.
– Так вы говорите, многие заявляют о том, что знают, сколько будет два плюс два? – вновь с сарказмом поинтересовался голос.
– Да, – ответил Ян.
– Глупцы, – проворчали на шкафу. – Жалкие самодовольные глупцы! Я не о вас, конечно. Вы идеалист, а это не всегда синоним глупости. Их ответ – подделка, хотя с ней и проще, чем с настоящим. Настоящие вещи требуют внимания и многое себе позволяют.
Человек опять вздохнул.
– Представьте чёрный ящик. Даже назовём его ящиком фокусника. Два плюс два означает, что в нём лежит два холодных целлулоидных шарика, и мы кладем ещё два. Однако если в ящик что-то попадает, сжимается пружина, и из-за стенки выкатываются другие такие же шарики. Сколько их всего окажется внутри, неизвестно. Но может, вы знаете?
– Нет, – сказал Ян, – не знаю.
– Сложение является процессом, и происходит он в незакрытой системе, вмешаться может что угодно. А если её кто-то якобы и закрыл, какие этому могут быть гарантии? Разумеется, никаких. Мир похож на такой ящик. Находящееся рядом с высказыванием может менять его реальность. Истинность слов зависит от их целей, и они временами отличаются от привычных, а иллюзии – самостоятельная часть мира, и они не обязаны ничему соответствовать. Тавтологии ненадёжны и по сути представляют собой такое же сложение. Арифметика незыблема лишь в сновидении, да и то, не в каждом. Большинство всегда неправо, хотя бы из-за своей привычки упрощать. Иногда мне кажется, что настоящая логика состоит только в описании фактов, ведь если они известны, то ничего другого уже и не надо, и можно предположить, что когда в игру приглашают логические термины, здесь что-то явно не так. Тавтологии должны показывать себя и без посредников. Если логика только описывает факты, то зачем она? А если нет, то тем более! И выходит, что логика – лишь часть несовершенства языка. Ему находят применение, не сомневайтесь! Подлинный новояз – не новые слова, а подмена реальности словами. Искать факты без помощи фактов означает накидать в ящик, где они спрятались, ещё больше бумаг. Да, с реальностью сложно, она непослушна, постоянно убегает за пределы игрового поля, и попробуй её поймай; поэтому взамен используют что-то более спокойное, но правы ли мы, так поступая?
Человек невидимо развёл руками.
– Я долгие годы бьюсь над загадкой, однако не приблизился к ответу даже на пару метров. Но благодаря огромным усилиям и не отдалился! Мир – игра света и тени, причём тень преобладает. Не расстраивайтесь, два плюс два равно четыре или сколько-то ещё тоже в какой-то мере существует, например, как часть возникшей при сложении системы, проблема в том, что свойства части могут не иметь никакого значения. То, что между сном и явью, всегда ближе ко сну.
– Впрочем, если хотите, ступайте к Министру, – затем изрёк голос. – Кабинет шесть тысяч четыреста тридцать два, дальше по коридору. Но, откровенно говоря, не думаю, что здесь есть смысл. Не стоит заходить так далеко, и вам предпочтительнее неудача в поисках. Если он действительно существует, то вряд ли ответит на вопросы; а если его нет, легко верить, что он когда-нибудь появится и что-то всё-таки скажет. Раньше и я хотел многое спросить, но это было очень давно. Теперь я не надеюсь получить ответы. Мои мысли – способ скоротать время. Когда сидишь всеми забытый на шкафу, развлечений мало. То, что я так длинно говорю, конечно, не означает, что я соскучился по общению… хотя, безусловно, означает и это.
– Спасибо, – обрадовался Ян. – Помочь вам слезть?
– Благодарю, но пока не надо. И лестницу перекиньте туда, где она была до вашего прихода. Кстати, вы носите шляпу?
– Да, ношу…
– Правильно делаете, – сказали из темноты. – Тот, кто не носит шляпу, неспособен познать логику.
– А как поступить, если человек пропал? – спросил Ян.
– В его исчезновении нет никакой загадки, – ответил чиновник. – С точки зрения формальной логики обычное не страшно. У нас бывает, что целые кабинеты пропадают, и ничего, никто не удивляется. Шутка. Человек – его мысли, а не биография; без них все биографии одинаковы, поэтому задумайтесь, был ли он когда-то. Тоже шутка.
Он замолчал, потом скрестил руки и сказал:
– Но найти его несложно.
От неожиданности Ян едва не упал с лестницы.
– И как это сделать?!
– Превратите розыски в многословную и неспешную интеллектуальную игру.
– Думаете, поможет?
– Нет, но позволит отыскать то, зачем вы ищите своего друга: иллюзию понимания, незамысловатое счастье и безмятежность, которые, несомненно, появятся во время игры. Её финал где-то очень далеко, и можно не торопиться. Попробуйте, вы же образованный человек.
6.7.
Несмотря на сумрак, Ян издалека увидел дверь под нужным ему номером, взволнованно подбежал и понял, что она ненастоящая. Никакого кабинета здесь нет, а тем более кабинета Министра. Старик на шкафу обманул. Ян остановился, не зная, что делать, но тут дверь открылась.
За ней оказалась крохотная вырубленная в стене ниша, в которой стоял письменный стол, и за ним сидел маленький грустный чиновник.
Целиком стол в такое узкое пространство не поместился, и потому его часть отрезали. Линия разреза прошла по лежащим документам и даже через телефон, от которого осталась лишь половина, однако его рассекли настолько искусно, что он продолжал работать.
– Кто вы, – спросил Ян.
– Меня зовут Феликс.
– Вы случайно не Министр?
Клерк не ответил, наверное, посчитав вопрос глупой шуткой.
– Почему вы здесь? – воскликнул Ян.
– Когда-то давно я надеялся перейти в отдельный кабинет с высоким потолком. Был ли кто-то счастливее меня! Когда маленький человек переходит в большой кабинет, он становится большим человеком, хотя большие люди по статистике обычно маленькие. К сожалению, перевод затянулся, поступали противоречивые указания и приходили разные бумаги, его то отменяли, то назначали вновь, а затем пришли к компромиссу, результат которого вы и видите. Теперь я существую только наполовину, и потому я точно не Министр. В реальный мир мне доступа нет. Не смейтесь.
– Я не смеюсь, – возразил Ян. – Мне сообщили, что за дверью под таким номером сидит Министр.
– Какое дело Министру, что у его кабинета есть двойник, или даже не двойник, а жалкое подобие двойника? Вам сказали правильно. Идите по коридору и не переживайте за меня. Помочь мне невозможно. Министерство отняло у меня всё, но я люблю его, ведь оно могло отнять ещё больше, и при удобном случае так и сделает. Любовь к родине не всегда от неё спасает. Как можно отнять больше, чем всё? Я верю в Министерство. Оно сумеет.
Ян виновато попрощался и пошёл дальше.
6.8.
Скоро Ян очутился перед гигантской роскошной дверью из тёмного дерева. На блестящей медной табличке виднелась надпись «министр», однако номер кабинета действительно совпадал с прошлым.
Ян поправил волосы, застегнул все пуговицы и постучался. Никто не ответил, но Ян нажал ручку, замок скрипнул и дверь распахнулась.
Было очень темно, поэтому Ян зажёг спичку, вытянул её вперёд и увидел человека за громадным лакированным столом. От неожиданности Ян выронил спичку, огонь погас, но тут же щёлкнул выключатель настольной лампы, вокруг неё появилось световое пятно, и теперь Ян смог человека рассмотреть. Невысокого роста, в дорогом костюме, с тонкими грустными чертами лица, среднего возраста, но может и гораздо старше.
– Извините, вы Министр? – тихо спросил Ян.
– Пожалуй, нет, – помедлив, ответил мужчина. – Я его секретарь. Вы в приёмной.
– А где Министр?
– Дверь к нему слева в темноте.
– Вы можете сообщить, что его ищут?
– Не знаю.
– Вы не знаете, у себя ли он?
– Дверь заперта, и она долго не открывалась.
– Заперта изнутри?
– Вопрос о том, кто внутри, а кто снаружи, очень скользкий.
– Но он не выходит?
– Да, его давно не встречали.
– Он умер у себя в кабинете?
– Вы чересчур категоричны в своих предположениях.
– Тогда он жив?
– Наверное, говорить так тоже будет преувеличением.
Ян задумался.
– Полагаете, что он выполняет должностные обязанности и его нельзя признать мёртвым?
– В какой-то мере, да. Он никак не показывает себя, но люди считают, что Министр постоянно трудится и зорко следит за всем, а мнение большинства так просто не выбросишь, какую бы глупость они не говорили. Им нравится так думать, и спорить с ними бессмысленно. Но в любом случае Министерству не нужен руководитель. Всё существует само по себе, и поэтому он справляется со своей ролью. Я могу легко это доказать. В доказательствах, как вы знаете, удобнее использовать неопределённые понятия.
– Для компромисса можно сказать, что он удалился, – продолжил незнакомец, – утверждать, что столь крупный чиновник способен умереть, означает принизить его статус. Даже заместители более-менее бессмертны, а уж он и подавно.
– Удалился, не выходя из кабинета?
– Совершенно верно!
– Но зачем он так сделал? Ему не нравилась работа?
– Возможно, он не захотел нести ответственность за то, что происходит, и устал от бесконечных оскорблений.
– Но кто его оскорбляет?
– Подчинённые, кто же ещё. Любимое развлечение толпы – стоять на коленях перед начальником и вопить о его величии, заявляя таким нехитрым способом, что он примитивен настолько, что счастлив от этого зрелища. Просьбу подняться они не понимают. Однако не волнуйтесь. Привыкнуть и найти здесь удовольствие несложно. Не человек получает власть, а власть получает человека. Они изменят вас по своему образу и подобию, даже если раньше вы никогда не были одним из них, а это бывает крайне редко. Толпа выбирает своих, а не тех, благодаря кому она может перестать быть толпой. Считается, что повелитель достаточно большой и могущественной толпы уже и не повелитель толпы, а нечто большее, хотя он в любом случае является её частью. Но я, наверное, выразился не совсем честно. Отношения начальника с народом – это танец. Не игра, а именно танец. Звучит старый патефон, и вы медленно вальсируете в грязном кабинете, среди поломанных стульев и разбросанных бумаг, смотрите друг на друга с любовью и отвращением, прижимаетесь небритыми щеками и изо всех сил стискиваете объятия, опасаясь, что кто-то решит остановиться и прекратить. Чем дольше длится танец, тем сильнее вы похожи, и скоро сами не поймёте, кто из вас кто, но не признаетесь в этом даже себе. Взаимопроникновение, выражаясь научным языком.
Незнакомец поморщился.
– Поэтому вы направились слишком далеко и не в ту сторону. Можно зайти в любой кабинет, отыскать там с десяток лиц, неотличимых от министра, и задать им свои вопросы. Если хотите понять власть, поймите маленьких смешных людей неподалёку.
– А вы видели Министра? Он вообще когда-нибудь существовал? – спросил Ян.
– Через долгое время воспоминания неизбежно сливаются с вымыслом, поэтому точно сказать не могу. Может, я его выдумал? Так же, как и себя? И вас? Но нет, вы реальны.
– Спасибо, – немного обрадовался Ян. – Мне такого никто не говорил.
– Он существует, – поразмыслив, сообщил мужчина, – хотя конечно меньше, чем наполовину.
Потом растерянно добавил:
– Если начальник существует менее чем наполовину, тогда насколько существует его секретарь?
– Не знаю, – ответил Ян. – Надо вычислять.
Они замолчали, каждый о чём-то раздумывая. Незнакомец вышел из-за стола, приблизился, и Ян заметил странную усталость на его лице.
– Власть – удовольствие простое. Очень простое. Вроде игры в солдатиков или в шахматы, когда на доске только твои фигуры. Чтобы счастливо повелевать толпой, нужно быть таким же, как толпа. Радость от золотых побрякушек чувствуют лишь бродяги. У люмпенов и элиты столько общего, что они могут без отвращения верить в эту игру. Придумать какую-нибудь теорию для оправдания нетрудно; сложнее не замечать её нелепости. Поэтому будь тем, кого презираешь, тем, кто далеко внизу. Другого пути к счастью нет. Не переживайте, ощущение собственного величия почти скрывает ощущение собственной ничтожности.
– Извините, – ответил Ян, – но мне кажется, что вы и есть Министр, который прячется под маской своего секретаря.
– Кое-кто действительно так считает, – сказал мужчина. – Я с этим ничего не могу поделать. Мы очень похожи. А ещё возможно, что реальность соответствует смутному и загадочному ощущению, которое возникает, когда пытаешься представить фразу, говорящую о том, что верно и то, и другое.
– А сами вы что думаете?
– Моё мнение о том, кто я, лишь одно из многих, – махнул рукой незнакомец. – Оно никого не убедит, над ним будут смеяться. Произносить его незачем. История человека, как и его лицо, скорее прячет, чем говорит. Внешнее – ловушка для глупцов. Настоящего никто не увидит, а если и увидит, то не отличит от притворства. Лицо ближе к маске, чем к лицу. «А» скорее не «А», чем «А». Если не верите, взгляните в зеркало.
Ян молчал. В лампе неслышно дрожал огонёк, на столе замерли причудливые тени.
– Пожалуй, не стоит ни о чём спрашивать. Я зря сюда пришёл.
– Возможно, – также помолчав, ответил незнакомец. – Решайте сами. Вы, я вижу, расстроены.
– Не знаю, – сказал Ян. – Наверное, я чего-то такого и ожидал. Я устал от поисков и вопросов, а вот к странным ответам как раз привык. Сдаваться я не намерен, но всё сложнее объяснять себе, почему я этого не делаю. Сомнения пока находятся за дверью, то есть рядом, но всё-таки за дверью. Хотя иногда мне кажется, что они в чём-то правы, я их слушаю, и это позволяет не совершить совсем опрометчивые поступки. Я всё-таки не сумасшедший. Сумасшедшие нервно реагируют на события, а я стараюсь принимать реальность, как и положено людям. Получается, конечно, далеко не всегда. Кто-то перемешал страшное и обыденное, а зачем он так сделал, не сообщил. Но даже если я и сумасшедший, то немного, в разумных пределах. Хотя вам, наверное, всё это неинтересно.
Человек посмотрел вниз.
– Я хочу лишь забыться и ни о чём не думать. Я не могу вам помочь. Вы напрасно сюда пришли… а я напрасно здесь нахожусь.
Он опять развёл руками и улыбнулся.
– Заходите ещё.
6.9.
Через час почта принесла новую судебную повестку. Очень лаконичную, без места и исполняемой роли.
Видимо, из-за незначительности дела заседание проводилось в маленьком захламленном кабинете. К приходу Яна был незанят единственный стул в глубине сцены, куда он и прошёл, поскольку ничего другого не оставалось.
Помимо него, там находились ещё несколько человек. С краю стояла железная клетка, а в ней сидел молодой парень и что-то торопливо записывал. Это выглядело настолько странно, что Ян не выдержал и обратился к одному из своих соседей.
– А кто это в клетке?
Мужчина хихикнул и прошептал:
– Секретарь суда.
– А зачем его туда посадили?
– Для создания нужной атмосферы. Вина, наказание, всё это очень торжественно, мистично, и дополнительные загадочные элементы не помешают. Кого же ещё сажать в клетку? Преступника? – он почему-то смущённо посмотрел на Яна, – но это заезженный штамп, судью – тоже совсем простой образ, его за минуту расшифрует даже клерк третьего класса, а вот с секретарём в клетке придётся повозиться. Вы понимаете, что это означает? Нет? И я не понимаю! А он тем временем сидит! Замечательная находка! По-настоящему новое слово в юриспруденции.
Тут за трибуну вальяжно прошёл толстый мужчина. Он налил в стакан воды из графина и заговорил.
– Что есть идеальная юстиция? Безупречная, свободная и руководствующаяся лишь законом? Размышляя, мы неизбежно придём к тому, что она заключается в независимости судебных решений от обстоятельств дела. Факты не должны мешать правосудию! Рассматривая научные труды и приговоры, с любопытством сознаёшь, что достижения есть, мы вплотную приблизились к совершенству и ждём только последнего шага, который заключается в формальном признании уже существующего на практике. Прогресс не остановить, нас ждёт возврат к великим старым традициям! Несомненно, физическое отражение пытается сохранить со своим юридическим первоисточником некоторую связь, висит на нём, словно прикованное к лодыжке судьи чугунное ядро, и возникает вопрос – как поступить? Ответ очевиден. Надо разрывать эту связь! Уверенно говорить о её отсутствии! Игнорировать и нигде не указывать! Заявлять, что это к делу не относится! Всё изумительно просто! Зачем логика, если есть закон? Из любого факта следует любой вывод, который захочет сделать судья. Может ли он хотеть чего-то плохого? Нет, конечно. Никаких сомнений. Сначала докажите, а потом сомневайтесь. Справедливо не то, что справедливо, а то, что называют справедливым. За внешним абсурдом скрывается ещё больший абсурд, который, однако, устанавливает правила и потому абсурдом не является.
Выступление Яна не заинтересовало, нечто подобное он слышал уже неоднократно. Время тянулось медленно, и он решил ещё поговорить с соседом.
– Скажите, а кого сейчас судят? – спросил Ян.
Собеседник замялся, повёл плечами, однако ответил.
– Знаете, мне неудобно об этом говорить… но я скажу. Судят, прошу прощения, вас.
Ян оторопел, но быстро пришёл в себя.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Вы сидите на стуле подсудимого.
Ян опустил голову и посмотрел на свой стул. Он не отличался от других, старый и деревянный, такой можно найти где угодно.
– Он специальной конструкции. Сидя на нем, обвиняемый чувствует вину. Чувствуете?
Ян замер и покачал головой.
– Нет.
– Попробуйте ещё.
Ян поёрзал на стуле.
– Ну, пожалуй, что-то есть. Смутное ощущение.
– Я же говорил!
Мужчина словно расцвёл от признания его правоты.
– А в чём я виноват?
– Какая разница? Каждый в чём-то непременно виноват. Разве вы не доверяете суду? Порядочный гражданин так себя не ведёт, а в вашем положении это совсем неразумно.
– Получается, если доверять суду, приговор будет мягок и справедлив?
– Конечно, нет.
– Тогда зачем это делать?
– Все так поступают! Лучше ещё и полюбить суд, хотя и это на результат не повлияет.
– И за что его любить?!
– За то, что он назначит вам наказание. По-вашему, этого мало?
– Но ведь суд, если разобраться, ненастоящий? – Ян вспомнил то, что ему когда-то рассказывали.
– Разумеется. Зато наказание настоящее! Чем более суд ненастоящий, тем тяжелее приговор, одно возмещает нехватку другого. Компенсация, сами понимаете. Законы психологии распространяются и на юриспруденцию, у них схожие комплексы подходов. Например, чувство собственного достоинства – наиглавнейший признак вялотекущего психического заболевания и опасного преступления против общественной морали и нравственности. Нормальные люди так не делают, они же не сумасшедшие! Не верите, походите по кабинетам. Что станет с обществом, если у всех вдруг появится это чувство? Доживёт ли оно до вечера, при условии, что всё начнётся в обед? Но сейчас я доволен, устои незыблемы, хотя, думаю, надо реже набирать судей из люмпенов и им подобных. На заседаниях порой даже как-то неловко. Мантия не всё может скрыть, голова ведь торчит снаружи!
– И какое будет наказание? – спросил Ян, ощущая, что его пробирает дрожь.
– Пустяки, – ответил чиновник. – Через секунду и не вспомните.
– А оглашать приговор когда начнут?
– Не знаю. Никто не знает!
– Скажите, а я обязан сидеть здесь? – снова спросил Ян. – Почему-то нет никакого желания.
– Зачем, вас же не арестовали! И даже при аресте вы сможете идти куда угодно, его смысл в том, что арестованный человек становится другим человеком, осознавшим свою вину, смирившимся, его-то и судят, чтобы не судить невиновного. Любопытно, вы согласны?
– Не очень. Я, наверное, пойду, – нахмурившись, сказал Ян и спустился со сцены.
– Стойте, – вдруг услышал он.
Ян оглянулся.
За трибуной стоял неизвестный ему чиновник. Наклонив голову, он пристально смотрел на него и улыбался.
– Последнее время в Министерстве появилось много лишних документов, – подмигнув, сказал чиновник. – Плохих. Ошибочных. Ненужных. Зачем они нам? Думаю, от них надо избавиться. Да, избавиться!
Чиновник изогнулся, захохотал и ударил кулаком по трибуне.
– Их надо уничтожить. Сжечь! Расстрелять! Скормить мышам! Проткнуть дыроколом! Забыть и никогда не вспоминать! Мы требуем этого! Да, мы все!
Раздались аплодисменты.
Ян отвернулся и прошёл сквозь зрительный зал в коридор.
6.10.
Он лежал в своей комнате и услышал, что на улице зашумел дождь. Ян открыл окно, выставил ладонь и вновь не достал до падающих с неба капель.
Он полностью вытянул руку. Бесполезно. Тогда он забрался на подоконник, и, держась за раму, наклонился над пропастью. Ещё немного…
Может, шагнуть вперёд? По-другому не получится?
Ян закрыл глаза, но потом мотнул головой и слез на пол.
6.11.
На следующее утро в лифте привычно находилась всё та же семья. Ян нажал кнопку, кабина загудела и поехала. Он молча смотрел вниз, затем поднял голову.
Бледные и уставшие лица. Одни и те же. Каждое утро.
– Вы живете этажом выше? – помедлив, спросил Ян.
Люди от страха застыли, не зная, что ответить, а мальчик даже заплакал. Родители облегчённо бросились его успокаивать, с укоризной взглянув на Яна.
– Извините, – сказал он и отвернулся.
Спустя минуту лифт замер, и Ян вышел на улицу.
6.12.
Едва он успел включить лампу и разложить бумаги, как зазвенел телефон. Звонил Борис и вкрадчиво, с подчёркнутой вежливостью попросил зайти, причём голос показался каким-то странным.
Ян постучал, и как обычно, не дожидаясь ответа, распахнул дверь. Однако подойдя к столу, за которым сидел Борис, он понял, что перед ним другой человек. Он, конечно, внешне напоминал того, прошлого, те же черты, очки на носу, но это ничего не значило. Никогда Ян видел у Бориса столь надменного взгляда и задранного подбородка. От него сквозило чем-то новым, чужим, страшным, это даже скорее можно было почувствовать, а не увидеть.
– Вас подменили, – тихо и растерянно сказал Ян. – Скажите, кто вы, и где тот, прошлый Борис, с которым несмотря ни на что можно было поговорить? Я понимаю, что для Министерства явление подмены весьма обыкновенно, но я требую ответа. Заранее предупреждаю, что ни в какие логические дискуссии вступать не намерен. Только примитивный здравый смысл, и ничего больше.
Борис усмехнулся.
– Нет, меня не подменили. Меня утвердили! Наконец-то! Сколько времени прошло, я потерял надежду… и вот документ. Теперь всё по-другому. Я стал тем, кем должен быть. Хотите спросить, что я чувствую? Счастье. Это словно… – он повертел в воздухе рукой, – словно нирвана. Да, именно так. Но, конечно, более искреннее и глубокое чувство. Вряд ли древние мистики переживали подобное, никого из них не назначали заместителем начальника отдела. Тебя уносит нескончаемая река, противиться немыслимо, да и незачем. Надо вверить себя течению, его глубоким чёрным водам, в которых тонут все иллюзии, всё ненастоящее. Признаюсь, раньше я часто размышлял о том, что делать, если меня утвердят. Необходимо будет вести себя иначе, так же, как и другие начальники. Вы понимаете, о чём я. Это казалось отвратительным. Неужели я когда-нибудь стану разговаривать так с людьми лишь оттого, что нахожусь ступенькой выше на этой безумной лестнице? Я однажды попробовал. Репетировал перед зеркалом. Сил хватило ненадолго. Оттуда выглянуло лицо… которое не было моим. Чужое. Жуткое. Омерзительное. Человеческая кожа, натянутая на мёртвый череп. Но пришла бумага, и всё закончилось. В дверь ворвался поток и унёс меня со всеми сомнениями. Я утонул. Сопротивляться бесполезно, да я и не сопротивлялся. В тех водах тонешь с удовольствием. Где тут моя вина? Разве я сделал так, что лицо перестало быть чудовищным? Кто только не прячется в зеркалах, не обращать же на это внимание. Кстати, теперь мне нравится писать отчёты. Работа над ними подчёркивает статус, в чём единственно и заключается её смысл. Изумительно просто, но почему-то раньше не понимал. Думаю, сейчас я даже значительнее, чем начальник отдела. Кто его видел? А я реален!
И для подтверждения схватил себя за руку. Потом он встал из-за стола, подошёл ближе, и Ян поразился воодушевлению на его лице. Удивительно не усталое лицо.
– Молчите и слушайте меня, – сказал Борис, – я буду откровенен. Внемлите голосу истины. Я вышел из-за своей спины. Власть – вот вершина человеческих ценностей, и мы, получив её, никогда с ней не расстанемся. Мы — жрецы власти, и нас занимает только она. Ни богатство, ни роскошь — только власть, чистая власть, правда, роскошь тоже очень неплохо. Неверно считать, что показную роскошь любят одни дикари, хотя любит ли кто-то ещё, неизвестно. Диктатуры существуют в обществах двух видов, удивительно различных между собой. Первые примитивны, архаичны, погрязли в средневековье или попросту безумные; зато вторые высокодуховны, свято оберегают культурные традиции, порой берущие начало со времён до появления человека, и успешны в противостоянии с врагами, чьи мечты – напасть и лишить несчастный народ доступа к жизненным благам даже ещё хлеще, чем нынешняя власть. Диктатура во втором случае диктатурой не является, ведь в битве с внешними и внутренними врагами без сильных и, конечно, хорошо обеспеченных лидеров не обойтись. При отсутствии диктатора-людоеда эти страны, увы, впадут в хаос и анархию, но менять в них ничего нельзя, ведь тогда граждане потеряют свою национальную идентичность, историческую память, и усомнятся в необходимости тех самых диктаторов-людоедов. Чтобы узнать, в каком из этих обществ ты живешь, прекрасном или жутком, лучше не тратить время на размышления, а напрямую спросить власть или людей, которых она кормит специально для ответов на такие вопросы, ведь желание ловить зубами сытные объедки с барского стола не позволит им солгать. Если вы умны, то усмехнётесь от этих слов, но если окажетесь ещё умнее, то перестанете смеяться и будете вести себя, как и большинство людей. Есть-то надо! И лучше жалкое место у кормушки, чем почётное внутри неё. Пытаясь выжить, вы всё равно сделаете так, как требуется, а чтобы не мучила совесть, стоит поверить в справедливость своих поступков. Очень неплохой метод! Те, чья мораль гибка и подвижна, имеют солидное преимущество перед остальными, хотя эти «остальные» уже, наверное, все исчезли. Эволюция, господа! Её законы не изменить, как бы нам не хотелось, да нам, в общем-то, и не хочется. А со временем вы научитесь верить в то, во что следует, автоматически, бессознательно, сами того не замечая. Психология – точнейшая из наук! И почему мы столь чувствительны? Почему некоторые слова так впечатляют? Если убийца поднял экономику, то не такой уж он и убийца. Если людоед накормил народ, то какой же он людоед? Идеология – обёртка, фантик, который прячет суть. Идеологий легко выдумывать по десятку в день, они почти одинаковы. Довольствуйтесь обёрткой! Она – названия, ярлыки, заключения, сделанные не тобой, но для тебя. Она яркая, блестящая, с красивыми картинками, но внутри факты, и поэтому не надо её разворачивать. Учитесь у клерков третьего класса, те хорошо это умеют. Специалисты! Говоря глупость, они не ошибаются – они прячутся за ней от реальности. Им не нужны факты, им нужны выводы. Они не способны думать, но любят обобщать. Или вы хотите пойти против нас? Не получится! Большинство по закону непобедимо! У клерков третьего класса тоже есть право голоса! И пусть никаких других прав нет, они на это согласны. Они доверяют власти и прощают ей многое в обмен на россказни о страшных врагах, хотя если кто-то у вас ворует, то можно предположить, что он вас ещё и обманывает. Но эта мысль для большинства слишком сложная. Пока существует демократия, диктатуры не исчезнут. Наступает новое время, в котором нет места разговорам. Да, эти времена возвращаются! Критика руководства – логическая ошибка, и за неё можно ответить. Достаточно большой начальник вправе быть примитивным, эгоистичным и обязывать себя любить, ведь так написано в законах, которые он сам и написал. Вечные страдания ждут того, кто, обладая хотя бы зачатками разума, в этом засомневается. Общество забыло тёмные лики средневековых истин и почувствовало себя гораздо лучше, но счастье окажется недолгим. Да придёт неизбежное! Да воспылают костры формальной логики! Я не остановлюсь ни перед чем. Что мне чужая боль, если я её не чувствую? В метре от меня может быть что угодно, меня это не касается. Вот и все объяснения. Зачем какие-то ещё? Как странно, что я когда-то тратил время на увещевания и опасался, что вы попадёте в беду. Теперь так не будет! Ваши проблемы из-за того, что мало забот, и я найду, чем вам заняться. И попробуйте не выполнить указания! С высшими силами я договорюсь. Независимо от того, существуют ли они. Только дурак с ними не договорится. Люди для них – инструмент для утоления желаний, очень похожих на мои. Помочь им в этом нетрудно, а мифологию надо использовать в любом случае. Если научить народ проглатывать совсем абсурдное, остальное пойдёт ещё легче. Я и сам не против поверить во что-нибудь. Тёмное и дремучее, что сидит в голове, проще кормить, чем прятать под замок. И не пытайтесь упрекать меня. Вы такой же, как я, но вам не повезло. Мне настолько приятно так думать, что я никогда не откажусь от этой мысли. Я не отвратителен, поскольку все вокруг тоже отвратительны! А теперь идите работать. И запомните, что если откроете дверь до того, как услышите разрешение, я вас накажу.
6.13.
– И как мне быть, – сказал Ян, выключил лампу и спрятался в невидимой темноте.
– Убежать? Но куда? Есть ли что-то ещё? Как похожи все здания.… Не окажусь ли я в другом Министерстве, копии этого? И было ли прошлое, если оно неотличимо от настоящего?
– А может, я всего лишь боюсь одиночества, хотя страшнее одиночества только умение его не бояться. Когда ты один, тебя словно нет. Жаль, что в толпе чувствуешь себя так же.
– Нет, убегать не стоит. Лучше кошмарные сны, чем никаких. Надо идти на компромиссы. Мне кажется, я всё-таки нужен людям, да и Министерству. Даже самому безумному механизму требуется кто-то, ведь возможность откровенно поговорить приятнее слепого повиновения. Сложное не может быть примитивным… настолько примитивным. Сотрудники любят Министерство, но любовь, состоящая из послушания, не любовь. Она не спасаёт от одиночества. Если, конечно, Министерство способно чувствовать одиночество. Хотя если оно способно чувствовать хоть что-то, то и одиночество тоже чувствует.
– Поэтому надо продолжать.
– Но при этом необходимо найти Адама. Думаю, после этого станет ясно и многое другое. Однако искать, наверное, придётся самому. По всем правилам детектива. В первую очередь нужно понять, где он был перед исчезновением, а затем хорошо собранная информация сама сделает выводы.
– Какие есть основные версии? Исчез по постановлению суда, был утащен сотрудниками отдела проверок, снова оказался под бумагами в архиве, зашёл в подвал и не вернулся, ну или его съели мыши. Все версии достаточно правдоподобны, особенно по сравнению друг с другом. Какую предпочесть? Люди обычно из списка возможного выбирают то, что им нравится, но это скорее касается взглядов на мироустройство. Читая детективы, они более осмотрительны.
– Не получится ли так, что во время расследования я потеряю больше, чем найду? Например, попытаюсь установить, был ли Адам в тот день в архиве, увижу росписи о выходе в журнале, и окажется, что почти все из них – подделки, которые заведующий ставит за людей?
– Посмотрю книгу учёта сотрудников в отделе кадров, и выяснится, что он в ней никогда не существовал? А старик схватит меня за руку и спросит, не слышу ли я сейчас чей-то крик? И я скажу – нет, не слышу?
– Узнаю, что у Адама в тот день планировался суд, на котором он должен был выступить в роли обвиняемого, но он не пришёл, исчезнув даже раньше заседания. Может ли приговор иметь обратную силу, то есть действовать до вынесения? Или все приговоры таковы?
– Я снова спущусь в подвал, сумею как-то доказать, что никому не причиню вреда, и спрошу, не заходил ли к ним кто-то, похожий на Адама, а мне ответят, мол, да, приходил, а потом почему-то убежал, выронив документы, и покажут мне письмо – то, которое меня просили передать.
– Приду в логово отдела проверок, а они окажутся милейшими людьми, предложат выпить чаю, поболтать по душам, перейти в их отдел, и я не смогу отказаться?
– А вдруг речь вообще идёт не о физической пропаже, а об исчезновении Адама как некой идеи? Но в таком случае он начал исчезать задолго до своего появления!
– Здесь можно ожидать чего угодно. И тогда, вероятно, придётся искать не только Адама. Когда говорят, что восторжествовала логика, надо уточнять, какая. Торжество некоторых логик напоминает пир демонов в аду. Если все станет на свои места, то будут ли те места своими?
Ян поёжился, словно от холода.
– Для детектива, как и для любой игры, необходимы правила. А есть ли такие детективы, где главное найти не преступника, а правила поиска? Какая разница, почему это случилось, если допустить, что это могло случиться? Спрятанное в шкаф все равно существует!
Он опустил голову на руки.
– Я уже устал думать. Вещи прячутся в темноте, даже когда на них падает яркий свет. Истина открывается лишь аутсайдерам, да и то почему-то не всем.
Ян включил лампу, подошёл к зеркалу и долго смотрел на отражение. Потом убрал зеркало и сжал виски.
– Наверное, стоит попросить Адама мне помочь. Конечно, это очень странно, но он часто заявлял, что хорошо ко мне относится и что на него можно рассчитывать. Больше обратиться не к кому. До недавнего времени был Борис, однако он теперь похож на себя куда меньше, чем один человек на другого, и идти к нему совсем глупо.
6.14.
Через минуту или даже меньше дверь приоткрылась, и из-за неё выплыла знакомая вкрадчивая улыбка.
– Не помешаю?
– Нет, – ответил Ян, – я как раз хотел вас кое о чём попросить.
– Клянусь, сделаю всё, что в моих силах! – вскричал Адам.
– Помогите узнать, как пропал Адам, – сказал Ян. – Для меня это очень важно.
Просьба застала Адама врасплох. Он покрутил головой, сложил на груди руки и задумался.
– Это будет некая игра, – ответил он. – Игра – хороший способ связать несоединимое, но если вы против, то можно назвать ещё как-то.
– Нет-нет, я совершенно не возражаю.
– Тогда зовём происходящее игрой, но об этом сознательно не вспоминаем. Игра, во время которой не забываешь, что это лишь игра, вовсе не игра, а её жалкое подобие. Она не подходит для серьёзных целей. Я абсолютно уверен, что ничего страшного не случилось, я и есть Адам, ваш старый друг, который никуда не пропадал. Как вы считаете, надо ли для установления его последних минут перед исчезновением использовать классическую логику детектива и посетить архив, отдел кадров, а то и рискнуть и спуститься в подвал?
– Я размышлял об этом, но боюсь в итоге потерять даже остатки реальности, то есть правил игры, что совсем никуда не годится. Иначе я бы к вам не обратился, сами понимаете.
– Да, наверное, вы правы, – нахмурившись, согласился Адам.
Но потом радостно вскочил.
– Я придумал! Вам нужно прийти сюда ночью! Как известно, в темноте видно гораздо лучше, так как всё мелкое и незначительное прячется и можно заметить то, что действительно важно!
Он оглянулся, проверяя, не подслушивает ли кто и шепнул Яну на ухо:
– Двадцать пятый этаж, в ста шагах справа от лестницы. Номер двери не помню. Приходите строго к полуночи. Я буду ждать вас внутри.
– И что мы увидим?
– Ответы на все вопросы, – очень серьёзно сказал Адам.
– Откуда вы знаете, что они там, – вновь спросил Ян.– В Министерстве тысячи кабинетов.
– Чувствую, – самоуверенно воскликнул Адам. – Интуиция, то есть логика, меня редко подводила. Надо верить, и тогда любая найденная мелочь послужит подсказкой, поразительно точно выводящей на след. К тому же все кабинеты не слишком различаются, а поскольку где-то разгадка существует, мы, по меньшей мере, встретим нечто на неё похожее, и этого будет достаточно. Если искать схожесть, её можно найти очень легко! Всё уже сказано, и новое лишь цитата. Мы же образованные люди!
– Хорошо, я приду, – сказал Ян.
Продолжение
http://proza.ru/2018/07/20/1049