Двойники. Глава 3

III. Адам

                3.1

Вечером на одном письме Борис поставил визу – «отнести в архив». Похоже, у него было плохое настроение, и судьба бумаги решилась одним росчерком.
 Документу назначили место здесь, в небытии, в отличие от его удачливых двойников, тихо лежащих на полках в кабинете.
Ян открыл дверь. За столом перед хранилищем важно сидел тот же мужчина и по-прежнему сквозь лупу рассматривал документы. Ян увидел, как под стеклом записи на странице увеличивались, меняли очертания и смысл.
В самом архиве всё также оказалось неизменно.
Огромные колонны с бумагами поднимались к потолку, а внизу неспешно бродили редкие посетители. Сыпалась бумага, кружилась в воздухе и медленно оседала на пол. Ян бросил письмо, пошёл к выходу, и вдруг что-то заставило его оглянуться. Он заметил незнакомого чиновника, на вид лет пятидесяти или больше, одетого в тёмный мешковатый костюм. Приземистый и полный, он чем-то напоминал жука. 
Мужчина стоял около одной из бумажных колонн. Документы он уже оставил и будто обречённо чего-то ожидал, должно быть, как и Ян, чувствовал в воздухе какое-то напряжение. Казалось, что-то вот-вот случится. И случилось.
Сверху послышался шорох, тихий, но тяжёлый, и на мужчину с гулом и грохотом обрушилась белая лавина бумаг, свалив его и насыпав над ним погребальный холм высотой в несколько метров.
Он не успел даже крикнуть, лишь испуганно всплеснул руками и пропал в бумажном вихре.   
Ян кинулся к нему и позвал на помощь, но никто не ответил, хотя только что невдалеке виднелись люди. Свет в зале померк. Во мраке Ян начал разбирать завал, отбрасывая кипы документов в сторону, и постепенно рядом выросла другая бумажная куча.
Скоро он добрался до пола, однако человека не нашёл. Объяснений этому не было никаких. Ян не знал, что и думать, но неожиданно зашевелилась вторая гора бумаг, та самая, которую он набросал, разгребая упавшие документы.
 
Из неё вылезли руки, и за ними сам чиновник, счастливый, с широкой улыбкой, свойственной едва спасшимся от верной гибели.

Как он там оказался, Ян не понял, но очень обрадовался даже такому исходу и помог человеку выбраться.
– Удивительно, – бормотал тот, – просто удивительно! Я чувствовал! Странные ощущения! Лишнее подтверждение теории о том, что события начинаются задолго до своего начала!
 
Он схватил Яна за руку.

– Огромное вам спасибо! Вы сохранили мне жизнь! Я, откровенно говоря, думал, что настал конец. Прошлое быстро пронеслось в памяти, я поудобнее лёг на пол и приготовился задохнуться, и тут вы меня спасли! Потрясающе! Документы падают нередко и людей под ними, как правило, не находят, да и не ищут. Согласно инструкции, гибель в архиве – не несчастный случай. Бумаги погубили многих, это естественная смерть, но всё же я вам невероятно признателен!
– Пойдемте отсюда, – предложил Ян. – Вдруг опять сверху что-нибудь посыплется.
– Да, лучше уйти!
Однако им пришлось ненадолго остановиться и поставить росписи о том, что они покинули архив.
               
                3.2.

– Не спешите, – сказал Ян. – Вы немного не отошли от шока. Это можно понять, не каждый день оказываешься под бумажной лавиной. 
– Да, вы правы, – тяжело дыша и вытирая с лица пот, мужчина прислонился к стене. – Давайте постоим.
– Кстати, мы ещё незнакомы, – произнёс он через пару минут. – Я – Адам! Ударение на первую букву! А как зовут вас?
– Ян.
– Редкое имя, – сказал Адам. – Но думаю, вы к нему уже привыкли, – прибавил он и добродушно засмеялся. Похоже, ему стало гораздо лучше.
– Я работаю…, – начал Ян, но Адам его прервал.
– Нет-нет! Прошу вас, ничего не говорите мне, я попробую угадать! Согласно известной теории, на внешности человека постепенно отражаются особенности его работы, и я наверняка смогу без подсказок назвать ваш отдел! Не беспокойтесь и воспринимайте это как игру.

Адам захихикал, потом невероятно посерьёзнел и всмотрелся в лицо Яна. Затем выдохнул воздух и что-то пробормотал.
– Вы, я вижу, новичок. 
– Да, – подтвердил Ян.
– Но сдаваться нельзя! Не шевелитесь, пожалуйста!
Он снова исподлобья уставился на Яна, от усилий даже задрожал правый глаз, но спустя минуту Адам хлопнул в ладони и засмеялся. Ткнув Яна пальцем в грудь, он радостно воскликнул:
– Отдел статистики!
– Верно, – удивлённо ответил Ян, даже не зная, как отнестись к такой проницательности, – как вы догадались?
– Элементарно! Я же говорил, что на лице человека отображается его работа! Нет ничего проще, чем, например, отличить сотрудника отдела документации от сотрудника отдела общей документации, хотя они неразличимо похожи. Затруднения вызвало то, что вы недавно попали в Министерство. Но кое-что уже есть!

Адам довольно улыбнулся.

– Изумительно, – хмуро сказал Ян. – Дальше, значит, процесс продолжится?
Адам заметил перемену его настроения.
– Не переживайте по пустякам! Лучше попробуйте угадать моё место работы!
 
Он застыл перед Яном и поднял подбородок, словно позировал для портрета.
– Это совсем нетрудно!

Ян некоторое время смотрел на его лицо, потом сдался.
– Не знаю. У меня недостаточно опыта.
– Вы просто неуверенны в себе, – воскликнул Адам. – Отдел регистрации, что же ещё! Я там уже тридцать с лишним лет! Пойдёмте скорее. Меня ждут и недоумевают, почему так задерживаюсь, а я не хочу заставлять их переживать. У нас потрясающий коллектив!
Они пошли дальше по коридору.   
– Если вы, Ян, снова отправитесь в архив, рекомендую остановиться ближе к выходу. В глубине, по слухам, водятся чудовища, причём весьма своеобразные, похожие на чуточку измененных людей. Есть три вида чудовищ – первые пожирают ваше тело, вторые – душу, ну а третьи, самые опасные – вашу логику, хотя именно их бояться не следует, они невероятно милы и очень интересные собеседники.    
– Спасибо, что предупредили, – содрогнулся Ян, – жаль, что мне не рассказал об этом начальник. Забыл, наверное.   
– Я, кстати, знаком с ним. Замечательный человек!
– Да, – сказал Ян. – Борис ко мне хорошо относится. С ним можно поговорить, он терпеливо выслушивает мои вопросы, многие из которых работы и не касаются.
– Вы знаете его тайну? – спросил Адам. – Точнее, страшную тайну!
– Нет. А что случилось? Надеюсь, ничего действительно страшного?
– Как сказать, как сказать.… Какую должность он, по-вашему, занимает?
– Заместитель начальника отдела. Я думал, что он начальник, но неожиданно выяснил правду.
– Сплетничать нехорошо, – проговорил Адам, оглянулся и снова захихикал, – но вы же никому не передадите? Тем более что все и так знают.
– Никому не скажу, обещаю, – ответил Ян. – Что произошло?

Адам остановился и, понизив голос, шепнул на ухо:
– Он не заместитель начальника отдела.
– А кто? И как он тогда подписывает документы?
Адам засмеялся.
– У вас удивительное стремление всё упрощать. Вы пытаетесь поймать мифического зверя – здравый смысл, но в силки привычно попадается нечто другое, жуткое, многоголовое, а иногда вы и сами в них запутываетесь. Считаете, что либо заместитель начальника отдела, либо не заместитель начальника отдела. Я правильно понял? 
– Совершенно верно. А как я могу ещё рассуждать?
– Ваша очаровательная в своей наивности логика дала сбой. Он – временно исполняющий обязанности заместителя начальника отдела.
– Извините, кто?   
– Когда освобождается место, на него ставят нового сотрудника. Сначала его назначают исполняющим должностные обязанности, то есть он существует в этой роли, но не слишком, будто привидение, а приказ о полноценном назначении тем временем ходит по инстанциям и утверждается. Немало кабинетов пройдёт документ, прежде чем его окончательно согласуют! Так вот, бумаги на Бориса направили много лет назад, и с тех пор никаких вестей. Его не утвердили, но и не сняли. Почему, никто не знает. Может, документы потерялись, может, ещё что-то, и сейчас он пребывает в некоем промежуточном состоянии, выражаясь логически, между двумя противоположностями – ролями скромного клерка и наделённого страшной властью большого начальника. К какой крайности ближе, понять трудно, потому что он хорошо выполняет работу, но и неплохо относится к сотрудникам, ведёт себя не по-начальственному, и, конечно, сильно переживает. 
Адам похлопал Яна по плечу.
– Вы прекрасный человек, – сказал он, – волнуетесь за Бориса. Но когда-нибудь всё наладится. А хотите, я расскажу, как сделать, чтобы у вас никогда не заканчивались мелкие канцелярские вещи, вроде карандашей, скрепок, ластиков и прочего?

Он опять засмеялся. Столь жизнерадостных людей Ян в Министерстве ещё не видел.
– Хочу, – ответил Ян, – но как это возможно?
– Очень легко! Откройте ящик вашего письменного стола и накидайте туда побольше этих предметов, добавьте бумаги, ещё чего-нибудь и перемешайте до появления хорошего беспорядка. И теперь, когда что-то станет нужно, необходимо будет чуть-чуть порыться, и хоть одну вещь непременно найдёте! Метод действует бесконечно. Я им пользуюсь столько лет, и он меня ни разу не подводил! А коллеги не успевают бегать на склад, изумляясь тому, что я этого не делаю. 
   
Адам расхохотался, но потом его лицо немного опечалилось.

– Жаль, с крупными вещами такой номер не проходит. У всего есть границы, надо реально смотреть на жизнь. С деньгами тоже не получается, что совершенно необъяснимо.
– Поразительно, – сказал Ян. – Непременно попробую. Так просто, но в голову почему-то не приходило.
Они зашли в лифт, Адам нажал кнопку, пространство вокруг загудело, они поднялись на несколько этажей. За дверьми был привычно тёмный коридор.
– Вон мой кабинет, – кивнул Адам.

 И вдруг он замер и стал серьёзен, но не так, как выглядел, когда рассматривал Яна для установления его работы, а иначе, грустно и сочувственно. До сих пор Ян ни у кого в Министерстве не видел таких лиц.

– Вы встревожены тем, что многое не понимаете, – сказал Адам. 
– Да, – ответил Ян после паузы, – Как вы догадались?

Адам щёлкнул пальцами.

– Всё неизбежно отражается на лице. Нетрудно заметить не только род занятий, но и что-то другое. Например, тоску и беспокойство. Это, кстати, тоже мешало определить вашу должность. Не волнуйтесь, я вам всё расскажу. Вы спасли мне жизнь, но, даже не вспоминая об этом, почему бы не помочь человеку?
Ян изумлённо шагнул назад.
– Вы… действительно расскажете мне о Министерстве? О том, что происходит?
– Конечно! Я здесь несколько десятков лет! – Адам поднял голову, – и кое-что знаю!
– А не будет ли полученное знание частичным и не введёт ли меня в заблуждение? – продолжал сомневаться Ян.
– Если быть осторожным, всё пройдёт хорошо! Надо лишь чётко разграничить известное и скрытое. Область незнакомого любопытна тем, что в ней можно предполагать что угодно, извлекая из того, чего нет, огромную пользу, но мы так делать не будем.

Потом Адам снова захихикал.

– Подойдите ближе, только не шумите. Откройте чуть-чуть дверь.
Ян осторожно заглянул внутрь.

– Заметили два стола у окна? – спросил Адам.
– Да, – сообщил Ян. – Один в паре метров позади другого. Тот, который впереди, пустой, разве что на нём стоит печатная машинка, а за вторым сидит какой-то молодой парень, совсем мальчишка, и что-то пишет. У вас довольно светло, кстати.
– Этот стол – мой, – прошептал Адам. – А раньше я работал там, где сейчас парень. Меня повысили в должности и перевели на другое место. За тридцать лет я прошёл два метра! Не каждому это удаётся! – гордо добавил он.
– Теперь приоткройте ещё чуть-чуть. Хорошо видите? 
– Конечно, – сказал Ян таким же шёпотом.
– Запомнили, сколько людей?
– Приблизительно. Наверное, три десятка столов, почти за каждым кто-то сидит. Сосчитать всех?
– Нет, не нужно. Так далеко лучше не заходить.   
Адам закрыл дверь.
– Наш отдел, как и остальные отделы, непрерывно расширяется, причём людей становится больше как-то незаметно, это словно приход ночи, ведь тяжело поймать мгновенье между тем, когда ещё светло, а когда вещи скрыла темнота. Так и здесь, если ты постоянно в кабинете, то процесс увидеть нельзя, но потом отмечаешь, что вроде как стало многолюднее. И сомневаешься – может, тебе померещилось? Однако все в отделе чувствуют это, и мы часто обсуждаем удивительное явление. Вот я и прошу вас запомнить увиденное, а через неделю придёте, снова посмотрите и скажете, действительно ли появилось больше сотрудников. Мне очень интересно. Размножение чиновников – прелюбопытнейший феномен! Отсутствие женщин их не останавливает! Хихи! Вы выполните мою просьбу? 
– Да, – ответил Ян. – Это нетрудно.
– Спасибо, – Адам улыбнулся. – А теперь мне надо идти. 

                3.3.

Он настежь распахнул дверь, переступил порог и прокричал:
– Я вернулся! Засыпало бумагами в архиве, но меня спасли!
Ян зашёл следом. Все вскочили со стульев, подошли к ним и выстроились полукругом. Ян сразу вспомнил свой отдел, но тут было куда светлее.
– Не знаем, как вас благодарить, – говорили люди и хватали Яна за руку. – Мы так беспокоились за него, ведь неизвестно, что таится в архиве. Нас терзали плохие предчувствия, причём не обычные плохие предчувствия, а несколько другие. Наш отдел немыслимо представить без Адама, он работает здесь дольше всех, ни у кого нет такого опыта. Адам замечательный человек, к нему легко обратиться с какой угодно просьбой, он поможет выполнить любую работу, даже самую странную и нелепую, которая, к счастью, выдаётся не так часто, а иногда и вообще не выдаётся.

Адам скрылся среди людей, шепнув «буду ждать вас на улице», и Ян, устав от бесконечных рукопожатий, раскланялся, пообещал зайти снова и выбрался наружу.
 
– Неужели сегодня что-то изменится, – сказал он.

                3.4.

Вечером Ян, как и договаривались, стоял на улице. Мимо него проходили бесчисленные клерки в пальто и шляпах. Воздух быстро темнел, загорались фонари. Из-за пасмурного неба звёзд не было видно, но дождь ещё не начинался. По дороге проехали несколько автомобилей, один притормозил недалеко от Яна, из него вышел водитель и проверил, надёжно ли прикреплено запасное колесо к багажнику.
Скоро совсем стемнело. Людской поток из Министерства уменьшился и постепенно иссяк.
Через несколько минут выскочил одинокий чиновник; придерживая котелок, он пробежал мимо и исчез за углом. Огни в здании погасли, светилось лишь окно на первом этаже около входа. Вероятно, там был сторож, оставшийся в Министерстве на всю ночь.

Яна охватило беспокойство. Неужели Адам не придёт? Может, его и не было, и он всё выдумал? И если выдумал, то что тогда делать? Ян посмотрел на свою руку.

Разбрасывая бумаги, он порезал палец острым краем листа, и наверное это доказывало реальность событий. Значит, Адам не фантазия, не галлюцинация? А вдруг есть такие галлюцинации, до которых можно дотронуться? Они рядом, в кабинете, в лифте, в вагоне метро, ты сталкиваешься с ними в коридоре, они присылают тебе письма и звонят по телефону. Тогда стоит ли их так называть? Ведь иллюзии могут быть в чём-то реальнее тебя, искреннее улыбаться и радоваться жизни.
Внезапно дверь в здании распахнулась, и выбежал Адам. На ходу застёгивая пальто, он заметил Яна, взмахнул рукой и поспешил к нему.
 
– Простите, что заставил ждать, – задыхаясь, воскликнул он. – Документ затерялся, пришлось разыскивать, потерял уйму времени! 
– Ничего страшного, – сказал Ян, – я сам только что вышел.

Адам радостно улыбнулся.   

– Пойдёмте, я покажу вам одно местечко, где подают отменное пиво. Я порой туда захожу после работы. Очень недалеко.
Они прошли через переулок, свернули в другой, совсем узкий и тёмный, и остановились около входа с витиеватой, почти невидимой в тени здания вывеской.
Адам пропустил Яна вперёд.

– Проходите. Уверен, вам здесь понравится.

Миновав коридор, они спустились по лестнице в десяток ступеней к небольшому залу. Внутри находилось несколько столиков, за деревянной стойкой виднелись пивные бочки с кранами, возле них стоял мужчина в рубашке и кожаных нарукавниках. Адам заказал у него несколько кружек. Кроме них в помещении было всего два или три человека, наверное, таких же сотрудников Министерства. Погружённые в свои мысли, они одиноко сидели за столиками и не спеша пили пиво. В углу тихо играл музыкальный автомат.

– Я обещал рассказать о Министерстве, – произнёс Адам, когда они тоже сели за стол и им принесли заказ. – Я не забыл! У меня хорошая память. Когда я хочу что-то запомнить, то мысленно кладу бумагу в один из ящиков картотеки. Но, конечно, некоторые воспоминания не желают сидеть взаперти. Иногда замечаешь, что ящики открыты, хотя ты их давно не трогал.
– Вы, я вижу, очень напряжены, – продолжил Адам и с удовольствием приложился к кружке. – Успокойтесь. Всё хорошо. Ничего не происходит. Вот вы работаете в отделе статистики. Прекрасная должность. Вам нравится?
– Наверное, да, – задумчиво сказал Ян. – Но ещё не до конца разобрался. Занят не так много и есть время для размышлений.
– А я люблю своё место! Я всю жизнь в отделе регистрации! Но прошлое – загадочная вещь. Согласитесь, что, рассказывая о прошлом, мы скорее говорим о воспоминаниях, но не о нём самом. Поэтому его, можно сказать, и нет? – Адам засмеялся, довольный интересной мыслью.
– Не знаю, – ответил Ян. – Иногда я думаю почти также, но надеюсь, что прошлое существует, хотя и не уверен в этом. Всё зыбко, воспоминания изменяются, ты пытаешься их удержать, но они ускользают сквозь пальцы. Порой кажется, что любой человек – человек ниоткуда, а  реальность – лишь упорядоченные иллюзии. Теория странная, но она постоянно подтверждается. Единственный способ убедиться в реальности чего-то – дотронуться, но все равно одолевают сомнения. Ты сжимаешь руку сильнее, до боли, но и боль может оказаться выдуманной.

На лице Адама засияла гордая улыбка.
– Память ненадёжна, а вот учётные номера – нет. Есть нечто, неподвластное времени! Регистрация – искусство! У вас, полагаю, как-то ставятся штампы на документы?
– Да, стоит устройство. Огромный металлический шкаф. Засовываешь лист – и готово.
 
Адам иронично посмотрел на Яна.

– Это не учёт. Грубая подделка. Имитация. Я ни в коем случае не враг технического прогресса, но уверен, что по-настоящему документ регистрируется только в нашем отделе. Машина никогда не выполнит работу так же, как человек! В прикосновении руки, которая наносит печать, чувствуются эмоции, переживания! Механизм на такое почти неспособен!
Адам разгорячился и залпом выпил целую кружку.
– Однако вы, я вижу, мне не верите! Считаете, я преувеличиваю? Тогда давайте проведём мысленный опыт. Представим, что у меня в руке документ. Он составлен правильно, по инструкции, без помарок. Он совершенен. А теперь скажите, что в нём не так?

Он поднял руку, словно держа лист бумаги.
– Не знаю, – сказал Ян.

Адам прищурился. 
– Посмотрите внимательней!
– Всё равно не понимаю, – ответил Ян.
– Неужели не замечаете? Он же не существует!

Адам разжал пальцы, и они увидели, как лист выскользнул из руки и, кружась в воздухе, медленно полетел вниз, на пол, к окончательному небытию.

– Но почему он не существует? – глубокомысленно произнёс Адам, наблюдая за полётом.
– Тоже не знаю, – сказал Ян. – Вы задаёте очень сложные вопросы.

Адам усмехнулся и поймал лист.

– Всё изумительно просто! Он не существует потому, что не зарегистрирован! Документа нет без штампа и печати. Истина обретает реальность, только когда ей присвоен учётный номер. Он – словно таинственный пергамент во рту глиняного истукана, непроизносимое имя, пробуждающее его к жизни.
Адам захихикал.
– О регистрации я могу говорить часами. 

Он допил ещё одну кружку и взял другую.

– Без регистрации документы невозможны, но в регистрации без документов нет ничего удивительного. Так происходит, когда положенную приказом бумагу почему-то не составили. Однако её номер появился на свет и зажил полноценной жизнью! Подобные случаи, кстати, довольно часты.

                3.5.

– Я начинаю кое-что понимать, – сказал Ян. 
– О, регистрация – целая наука и разобраться за вечер в ней нельзя, но, конечно, спрашивайте, что вас ещё интересует. Или хотите, я о чём-нибудь расскажу. Например, вы как исполняете документы?
– Как исполняю? – переспросил Ян, – получив письмо, готовлю ответ.
– Вот и неправильно! Так никто не делает! Должно пройти время, и только потом надо приниматься за работу. Документу необходимо вылежаться. Вы наверняка слышали эту фразу.
– А сколько ему лежать?
– Сроки расплывчаты, поэтому каждый решает сам. Я видел старинные документы, они восхитительны.
– И всё же, как удостовериться, что документ, так сказать, готов?
Адам отпил из кружки.
– Многие определяют по запаху. Хорошо вылежавшаяся бумага пахнет иначе, чем свежая. Вы удивлены? Но это лучше, чем пробовать её на зуб! Хотя некоторые так и поступают. Повреждения документов списывают на мышей, но могу уверенно заявить – мышей в Министерстве нет! Даже если речь заходит о каких-то странных звуках из-за стены или откуда-то ещё, то там не мыши, а люди. Бояться нечего!

Ян задумался.

– Скажите, а почему иногда появляются бумаги с бессмысленным набором слов? Признаюсь, я так и не понял, куда их девать. Пишу, мол, скажите яснее, чего вы хотите, но ответ никогда не приходит.   
Адам сделал нарочито таинственное лицо, затем рассмеялся. 
– Вы опять усложняете. Бессмысленные документы – это нормально. Как не существует правил без исключения, теорий без необъяснимых ими событий, так и в Министерстве должны присутствовать какие-то нелепые вещи, которые играют важную, пусть и абсурдную, роль. Но возможно они и не бессмысленны, мы просто не догадываемся об их подлинном содержании. Лично мне нравится так думать. Как правило, они возникают, когда сотрудники по забывчивости оставляют на ночь в печатных машинках листы бумаги, а потом также рассеянно отправляют текст адресату. Если люди могут переписываться друг с другом, почему этого не делать печатным машинкам? Слова въедаются в механизм, эти маленькие чёрные существа вездесущи, хотя ночная жизнь технических устройств почти не исследована. 
– И как отвечать на такие письма?
– Точно также! Кладёте его на ночь возле машинки, оставляете в ней лист бумаги, и то, что к утру появится, и посылаете. Иногда, конечно, документы с таким содержанием печатают и сотрудники, поскольку число запросов в неделю строго установлено, а их смысл не слишком важен и так значительно экономится время. Здесь, кроме возникающей с годами интуиции, едва ли что-то поможет отличить одно от другого. Да и от неё, честно говоря, пользы не будет. Опытный работник справляется с документами не хуже самого несложного механизма. Я в любом случае доверяюсь печатной машинке, и метод меня пока не подводил. Некоторые вообще подобным образом отвечают на любые документы, и ничего, успешно работают. Кстати, многие письма, в которых вы не сомневаетесь и даёте на них ответы обычным порядком, тоже созданы именно так! Их осмысленность – иллюзия, сон, но вы непременно желаете её увидеть, и это закрывает вам глаза. Хотя, конечно, вы поступаете правильно. 
– Как хорошо, что я вас встретил, – сказал Ян. – Всё не так сложно. Наверное, я напрасно волновался. Столько бумаг, что немудрено и запутаться.
– Да, проблема. Их изначально огромное число, но, как известно, они ещё и имеют привычку самостоятельно размножаться. 
– Что делать? – спросил Ян. 
– Ну, если вы возьмёте пачку документов, положите её в какое-нибудь тёмное место, например, в шкаф, и оставите в покое, то скоро обнаружите, что их стало больше! Насколько – сказать трудно, бумаги размножаются по-разному. Быстрее всего появляются запросы. Справки помедленнее, не говоря уже об отчётах. Почему так, науке неизвестно. Серьёзную роль играют условия – температура, сырость и прочие. Этому природному явлению необходимо противостоять, иначе хранить документы будет негде. Для препятствия размножению существует много способов – проверка влажности, специальные зажимы и другие. Кое-какие распространённые методы суеверны и антинаучны, даже стыдно за тех, кто к ним прибегает. Кстати, часто происходит и бесконтрольное увеличение штата сотрудников, приносящее такие же проблемы, и с ним борются точно так же.
– Весьма любопытно… А ещё, пожалуйста, объясните, как назначают на должности. Теперь мне понятна грусть Бориса.   
– Да, тяжело долгое время жить как он, в пограничном состоянии. Это любого выведет из себя. Но люди его очень уважают, ведь он случайно оказался на руководящем посту.
– Как можно случайно стать начальником? И даже если так произошло, то за что уважать человека?
– Да, вы действительно не догадываетесь! Хотя опять-таки всё элементарно. Приходит штатное расписание, в котором появилась вакансия, например, того же заместителя начальника отдела. Её нужно заполнить кем-то из рядовых сотрудников. Кого, считаете, надо поставить на место? 
– Наверное, самого умного, компетентного.
Адам расхохотался так, что люди в зале оглянулись.
– Какой начальник захочет умного заместителя? Чтобы он его подсидел?! Ваша наивность удивительна. На вышестоящие должности подбирают осторожно, поскольку чем бестолковее ваш заместитель, тем сложнее ему сделать вам что-то плохое. Таким образом, именно глупость повышает по службе. Если вам повезло, и природа вас щедро одарила, то в будущем ожидает головокружительная карьера! Вы будете нужны повсюду, в отличие от своих умных коллег! Здесь нечто вроде естественного отбора, внутривидовой борьбы, и ясно, кто побеждает. Эти и другие похожие феномены подробно описываются научной теорией под названием клерко-дарвинизм. Но иногда возникают сбои, и прилетает (обычно тёмной грозовой ночью) откуда-то сверху бумага о том, что надо назначить такого-то, невзирая на недостаточный интеллект. Почему его – никто не понимает, даже он сам. Неизвестные взаимосвязи как всегда будем называть случайностями.

– Однако, – он взглянул на сидящих в зале и заговорил вполголоса, – люди не против таких назначений. Чем тупее начальник, тем больше он хочет показать власть, высоту положения, а самый простым и надёжным способом это сделать является издевательство над подчинёнными. Безусловно, потом сотрудники привыкают и любят его и за это, гордятся своим руководителем, вот он, дескать, какой, суровый, но справедливый, ну или просто суровый, но первое время недовольны, хотя вслух почти не говорят, шепчутся в сторонке. Да, забыл упомянуть, что если должность политическая, то на неё легко попасть по квоте для фриков, они сейчас крайне востребованы, при обладании, конечно, достаточными умственными способностями. Очень хорошие для них предложения, надо быть дураком, чтобы не согласиться.
– Но есть же какие-то ограничения? Минимальный уровень интеллекта, черта, которую не пересекают?
– Какие ограничения? Вспомните свой личный опыт, и сами поймёте, что никаких ограничений нет. Чем глупее, тем лучше. Статистика – упрямая вещь. Некоторые, кстати, очень хотят карьерного роста и специально притворяются, скажем так, не слишком умными. Но даже глупость – не гарантия повышения, а кое-кто рискует и заходит так далеко, что не может вернуться! Вжился в роль настолько, что… – Адам грустно покачал головой, – их переводят на работу в специальные кабинеты с обитыми войлоком стенами, где они себе не навредят.   

Ян вздохнул и выпил полкружки.

– Пожалуй, вы правы. Если не во всём, то во многом, а это почти одно и то же. Скажите, а откуда появился безумный отдел проверок? Когда они зашли ко мне, мерцала лампочка, и в полумраке они даже людей не напоминали, хорошо, что потом загорелся свет, и я увидел обычных бродяг.
Адам хихикнул и погрозил пальцем. 
– Вы ошибаетесь! Сотрудники отдела проверок такие, как вам показалось, и свет тут ни при чём! 
– А почему они стали похожи на людей?
– Это естественная реакция вашей психики! Она у всех так действует от одного их вида! Как при травматическом шоке вы не чувствуете боль, так и здесь реальность подсознательно приукрашивается, спасая от жутких последствий. Сомнений нет! Психология – точнейшая из наук!
Он сделал несколько глотков и поставил кружку.
– Я где-то читал, что желание находить других лучше, чем они есть, идёт от страха одиночества.
– Но почему они так выглядят?
– А как они должны выглядеть? Сотрудники отдела проверок по разным причинам изначально не были способны к жизни в социуме и созидательному труду. Но они не потеряны для нас! Если ты не в состоянии работать, то можешь проверять, как это делают другие, что, согласитесь, гораздо легче. Общество само протягивает тебе руку, отказывать невежливо! Практика говорит, что чем хуже ты развит и чем ниже твои нравственные качества, тем лучше будешь проверять и наказывать. В отдел набирают тех, кто, как я сказал, умеет только проверять, а внешность неразрывно связана с внутренним состоянием. Мысли, эмоции, желания, принципы, всё отражено на лице! Те, кто, попав в отдел, чем-то отличались от остальных, скоро догоняют общий уровень. Социальная адаптация! Ну и со временем все изменяются дальше. Некоторые учёные считают, что «человек проверяющий» является самостоятельным эволюционным видом. Клерк второго класса, получив власть, быстро превращается в чудовище как в метафорическом, так и в буквальном смысле. Такова его суть, ничего удивительного. Это нормально! Обычный физиологический процесс. С отделом проверок всё лишь нагляднее, хотя и ненамного. 
– А в вымогательстве взяток тоже нет ничего удивительного?
– Знаете, вашей способности изумляться стоит позавидовать. Статус сотрудника отдела проверок выше, чем у остальных, пусть он тоже клерк второго класса, ну может, второго с половиной, и любой, получив такой уровень, будет брать взятки, логично обосновывая свои действия тем, что зависть к его успехам – плохое чувство. Когда чиновник достигает определённого положения, то нарушения им закона перестают быть преступлениями, а становятся чем-то другим, непонятным, мистическим, а о мистическом согласно инструкции следует молчать. Достаточно большой чиновник находится по ту сторону воровства.

Адам заметил недоумение Яна и уточнил:
– Ну, наподобие того, как если достаточно высокопоставленные лица лгут, то это уже не ложь, хотя все знают, что и не правда. Это тоже нечто мистическое и здесь также стоит помалкивать.

Ян скрестил руки на груди, снова взглянул на Адама и спросил:
– Вы считаете это правильным?
– Не знаю. Давно не думал об этом. Когда-то размышлял, но не помню, к каким пришёл выводам. Я привык. Все привыкли.
Адам сделал ещё глоток.
– Важны желания, а не логика, потому что логика всегда следовала за ними, хотя и наотрез это отрицала. Чувства говорят, что нет ничего странного. Всё идёт своим чередом, другое я и не могу представить. Как это, по-другому? По-другому нереально, вот я и хочу, чтобы всё продолжалось. Не так уж оно и страшно, а с не очень страшным можно и согласиться. Жизнь большей частью и состоит из не очень страшного, за это её надо любить.

Ян посмотрел вокруг. Наступила ночь, люди разошлись, и только музыкальный автомат негромко наигрывал одну и ту же мелодию. Адам допил последнюю кружку, захмелел и приобрёл растерянный вид.

– Пора идти, – глядя на него, произнёс Ян.
– Да, пора, – послушно ответил Адам, встал и пошатнулся.
– Я провожу вас, – сказал Ян, взял коллегу под локоть и повёл к дверям.

Они прошли по переулку и спустились в метро. Станция в столь позднее время была безлюдной, по платформе гулял сквозняк и раскачивал лампы. Подъехал поезд, они зашли в вагон. Через несколько остановок Адам, молча и рассеяно смотревший в окно, дёрнул Яна за рукав:
– Нам нужно выходить!

Они выскочили из дверей и поднялись в город. Улица почти не освещалась, стены во мраке казались ненастоящими, словно гигантские картонные декорации. Прохожих не было.   
– Там мой дом, – Адам махнул рукой на высокое чёрное здание с кое-где горевшими окнами, – я давно здесь живу.
Они подошли к подъезду. Адам снова покачнулся.

– Вон, видите, моё окно. Посередине дома, хотя я не знаю, сколько у него этажей. Нет, не то, не освещённое. Зачем ему сейчас светиться? Дальше не провожайте, я дойду сам. Вы думаете, я пьян? Нет… это привычка…притворство… после выпитого чувствовать себя как пьяный. Я привык. Хаха!

Он засмеялся, но затем мгновенно погрустнел.

– Иногда появляется странная тоска. Не понимаешь, откуда. Нет объяснений. Ведь всё хорошо.
Он помолчал.
– Все боятся, – почему-то сказал он. – Бояться есть чего. Но зачем? А вы не боитесь?
– Нет, – произнёс Ян. – Может, где-то глубоко, но я пытаюсь туда не заглядывать.
 
Адам опять пошатнулся.

– Давайте завтра ещё поговорим. Я расскажу много интересного. Про суд, например. Вам же интересно узнать о суде?
– Да, конечно, – ответил Ян. – Завтра жду около Министерства.
– До свидания, мой друг. Вы правильно поступаете. Надо думать о том, что происходит, иначе просто глупо! Я знал это, но забыл. Наверное, кто-то украл бумаги из ящика. Хорошо, что напомнили. И хорошо, что вы носите шляпу.
Адам повернулся к подъезду, и, смешно стараясь придать твёрдость походке, скрылся в дверях.

                3.6.

Ян возвратился к себе. Открыв замок, он вдруг почувствовал себя почти счастливым. Он распахнул окно, вытянул руку к зашумевшему дождю, рассмеялся и долго смотрел на свет в доме напротив.

                3.7.

Утром хорошее настроение не исчезло. Зайдя в лифт, Ян приветливо улыбнулся, чем вызвал у людей испуг.

В кабинете он включил устройство регистрации, а когда оно проснулось и недовольно застонало, погладил его по металлическому боку, и механизм заурчал и притих.

                3.8.

День кончился быстро, работы оказалось немного. Ян вышел через проходную одним из первых и стал неподалёку.
Но Адам не появился. Толпа прошла, улица опустела, зажглись фонари.
Ян огорчённо вздохнул.

– Наверное, он испугался. Решил, что сказал вчера лишнего. В Министерстве боятся много говорить, вот и он подумал, что впредь не стоит этого делать.

Ян простоял ещё несколько минут и медленно пошёл к метро.

                3.9.

– Всё-таки надо зайти к нему, – сказал себе Ян на следующий день, печатая бумаги. – Вдруг Адам забыл о назначенной встрече? Нет, просто так невежливо заявляться, и тем более выяснять, почему он не пришёл. Нужен предлог.

Однако Ян ничего так и не придумал, и вечером снова остановился у входа в Министерство. Чтобы точно не пропустить Адама, он решил подождать на улице подольше.

– Может, он часто задерживается.

Но Адам так и не вышел. Не заметить его было нельзя.

А затем наступила странная глубокая ночь. Рассвет казался нереальным, и Ян почему-то представил, как неизвестный ему человек в шляпе посреди тёмной комнаты с кривой улыбкой останавливает стрелки часов. Промелькнула мысль, что пока он не придёт домой, утро не настанет. Ян в это не поверил, но на всякий случай торопливо зашагал по тротуару, пообещав себе, что завтра без объяснений заглянет к Адаму.

                3.10.

Ян открыл дверь отдела регистрации и посмотрел на стол, который, как помнил из первой встречи, принадлежал Адаму. За ним никого не было, но бумаги лежали так, будто их хозяин лишь ненадолго отлучился.

 На Яна никто не обратил внимания, сотрудники занимались своими делами – писали, печатали, ставили штампы на документы. Немного постояв, он подошёл к чиновнику за соседним столом.

– Извините, вы не знаете, где Адам?
Тот пожал плечами.
– Не видел его сегодня.
– А вчера?

Человек снова пожал плечами и сдвинул лист в печатной машинке.
– Не помню. Позавчера точно был, он помогал мне составить одну бумагу.
Ян спросил у других, но все говорили, что сегодня Адама не видели. Кто-то сообщил, что брал у него карандаш, потому что не хотел идти на склад, и это произошло совсем недавно. Расспросы Яна вызывали удивление. Люди недоумённо смотрели на него, ответив, тут же отворачивались и продолжали работать. Кто-то попытался его успокоить, дескать, не переживайте, мало ли куда он мог отойти. Ян попросил передать Адаму, что он его искал и ушёл.
– Неужели что-то случилось.

До конца дня он приходил ещё несколько раз. Адам не появился.

Вечером Ян почувствовал, как его охватывает одиночество. Он стиснул голову руками, это не помогло, тогда он выскочил в коридор, но стало только хуже. Ян впервые убедился, что Эрнст прав, его кабинет, который с виду здесь, рядом, на расстоянии двух десятков шагов, на самом деле страшно далеко, также как и все другие кабинеты Министерства.

                3.11.

Через день Ян утром снова зашёл к Адаму. Он по-прежнему отсутствовал, и никто не знал, почему.
Кто-то сказал, что повода для беспокойства нет, иначе в отдел уже бы сообщили. А раз не сообщили, то ничего и не случилось.

                3.12.

– Странно, – сказал Ян. – Человека нет несколько дней, и никого это не тревожит. Может, здесь часто исчезают люди? Но тогда тем более надо что-то предпринимать! Или он пропал из-за того, что рассказал мне о Министерстве?

Внезапно, словно отголосок грустных мыслей, послышался звук поступившего почтой документа. Ян разорвал конверт и прочёл: «Вы должны сегодня в 12 часов присутствовать на заседании суда по делу № 405/4027НС в роли зрителя. Кабинет 4465, ряд 5, место 18».
Документ печатался на машинке, но слово «зритель» написали позднее. Вероятно то, кем он будет на суде, до последней секунды оставалось неизвестным, и Ян ощутил страх, который мгновенно заставил забыть о пропаже Адама. Он спешно посмотрел на часы, увидел, что стрелка подходит к двенадцати, выбежал за дверь, и из-за волнения и невнимательности едва не налетел на Эрнста.
– Куда вы так торопитесь, – поинтересовался он.
– Вызвали на суд к двенадцати, а письмо прислали только сейчас. Что за дело, с чем оно связано, не знаю. Зачем вообще нужен зритель на судебном заседании?!
– Суд… – Эрнст поморщился. – Я не люблю судов. Суд, это… – он на секунду замолчал, – суд – это очень поверхностно!

Ян хотел спросить что-то ещё, но Эрнст уже захлопнул дверь.

                3.13.

Ян полагал, что кабинет, судя по номеру, где-то на одиннадцатом этаже, но его там не оказалось. Ян пробежал, наверное, все коридоры, и даже заглянул в двери, на которых не висели таблички, однако усилия были тщетны. Стрелка часов давно перевалила за двенадцать.

– Я слишком ответственно ко всему отношусь, – говорил он, проходя быстрым шагом мимо очередной двери, – тот, кто рассылал приглашения, вполне мог написать и этаж. 
– Надо успокоиться. Вызвали всего лишь зрителем, роль не основная, суд начнётся и без тебя. Ничего страшного. Если б ты был подсудимым, вот тогда действительно неудобно.

                3.14.

Не зная, что делать, через час он спустился на этаж вниз. Поиски его уже изрядно утомили.

– Какой-то кошмарный сон, – воскликнул Ян, и вдруг за углом обнаружил неуловимый кабинет, словно что-то решило таким способом опровергнуть его мысль. Он поначалу не поверил глазам, но на двери висел именно указанный в письме номер. С виду она ничем не отличалась от других, обычная выкрашенная в чёрный цвет деревянная дверь, и никаких объявлений о том, что здесь идёт суд.   
Ян на несколько секунд остановился, подумав, стоит ли стучать, решил, что нет, приоткрыл её и бочком проскользнул внутрь.
 
Зал, где проходило заседание, представлял собой тёмное помещение с десятками стульев, на которых молча и неподвижно, словно мертвецы, сидели чиновники. Перед ними на возвышении располагалась освещённая сцена, очень похожая на театральную, на ней – несколько столов и люди в чёрных бесформенных балахонах, то есть в судейских мантиях. У края сцены торчала деревянная трибуна.
Тишина была такая, что слышалось, как где-то скрипит карандаш.
Наверное, Ян зашёл в зал во время промежутка между выступлениями. Он торопливо осмотрелся, заметил предназначенный для него пустой стул, но решил сесть поближе, на ещё одно свободное место у самого выхода.

Пауза затянулась, и тут неожиданно на сцене появился невысокий худощавый чиновник в строгом сюртуке и с папкой бумаг. Он прошёл за трибуну, не спеша разложил документы и сказал: 
– С вашего позволения, я продолжу. Следует подробно изучить то, как преображаются факты и вещи, когда о них говорят на юридическом языке. В ходе судебного процесса они становятся частью изощрённой игры, меняются их свойства, значимость, ранее очень важное делается бессмысленным и наоборот. Термин, конечно, отличается от обозначаемого им объекта в лучшую сторону, но есть и нюансы. Я приведу классический пример. Как известно, доказательства могут сообщать о невиновности кого-то, но всё не так просто! Допустим, нарушена процедура предоставления их в суд. Что это означает? Учёные из юридического отдела полагают, что тогда стоит считать их несуществующими, но я позволю себе с ними не согласиться. Они есть, влачат эфемерное и призрачное бытие пусть за краем шахматной доски, но почти рядом с ним, и отрицать его будет неправильно. Несложно пронаблюдать, как при использовании юридических понятий вещь меняет форму и цвет, растекается, приобретает новые, порой необычные очертания, по-другому отбрасывает тень, смеётся, скалит зубы и раскрывает свою подлинную сущность, которая и обладает первостепенным значением для суда. Но, к сожалению, в какой-то мере предмет остаётся похожим на прошлое, сохраняя со своим примитивным физическим двойником определённую связь. Схожее взаимосвязано! Таким образом, не стоит полностью отбрасывать реальность, лучше смириться с тем, что правосудие должно её как-то учитывать.
Мужчина замолчал и посмотрел на людей за столами. Те сидели не шевелясь, словно статуи, лишь один из них, наверное, секретарь, поскольку был не в мантии, что-то быстро записывал. Потом одна из фигур немного ожила, встала на ноги и сказала:
– Заседание окончено. 
Люди поднялись со своих мест и начали пробираться между тесных рядов. Тишина сменилась гулом голосов и скрипами отодвигаемых стульев. Так как Ян сидел у входа, он покинул кабинет одним из первых и оглянулся.
Толпа медленно вытекала из дверей и растворялась в коридоре. Ян простоял несколько минут, а чиновники всё появлялись и появлялись, казалось, что их вышло гораздо больше, чем находилось в зале.
Он подумал, что они никогда не закончатся, но вскоре поток ослаб, и вот уже один за другим через равные промежутки торопливо выскользнули несколько человек, а затем движение прекратилось, словно его никогда и не было. Ян облегчённо побрёл назад. Судебное заседание прошло благополучно. Мелькнула мысль о правильности выбора места так далеко от сцены.

– Признаюсь, суд я представлял иначе. Интересно, о каком нарушении шла речь? И кто докладчик? Адвокат, прокурор, свидетель? Или он простой зритель, который заблудился в коридорах Министерства, случайно вышел на сцену, и ему поневоле пришлось что-то говорить? Но это совсем неправдоподобно. Неправдоподобные вещи имеют право на существование, но с ограничениями, в установленных законом пределах.
– А почему не вынесли приговор? Нет, я не хочу осуждения за какие-нибудь пустяки вроде неправильно составленного документа, но всё же! Суд, который не выносит приговоров, пугает ещё больше.
– Очень непонятно, – безрадостно заключил Ян и вспомнил об исчезновении Адама. 
– Мне должно быть стыдно. Пропал человек, а я об этом и не вспоминаю. Суд, даже самый незначительный, пробуждает эгоизм, и начинаешь думать в первую очередь о себе. 
– Пожалуй, надо разузнать у Бориса, вдруг он что-нибудь подскажет. 

                3.15.

– Что произошло? – поинтересовался Борис.
Он курил сигарету и выглядел весьма благодушно настроенным.
– Вы по работе зашли или что-то хотите спросить?
– Спросить, – хмуро ответил Ян. – Скажите, а в Министерстве пропадают люди?
На секунду Борис оцепенел, сигарета упала на документ и тот мгновенно загорелся, словно пропитанный серой. Борис испуганно сбил ладонями пламя, снял очки и начал их судорожно протирать. Стекло слева выскочило из оправы, Борис положил его на стол, нацепил очки и отчасти вернул серьёзный вид.
– Нет, – сказал он, – не пропадают. За последнее время никто не пропал. А если и пропадают, то очень редко, настолько редко, что пропажи можно считать статистической погрешностью. Сделав это, надо с уверенностью заявить, что никто не пропадает. И хочу дать совет, что ещё больше увеличите шансы на то, что именно вы не пропадёте, если не будете интересоваться пропажами, которых, в общем-то, и нет. Согласитесь, это нетрудно! А сейчас уходите. Иногда выше посещение надолго выбивает из колеи. 

                3.16.

– Почему он так испугался? – подумал Ян. – Непонятно.
– Если действительно никто не пропадает, то и бояться нечего.
– Наверное, число тех, кто спрашивает, не исчезают ли люди, тоже в пределах статистической погрешности. Никому ни до чего нет дела.

                3.17.

Ян решил поскорее разобраться с накопившимися бумагами и снова пойти искать Адама. Пока он отсутствовал, поступило только одно письмо, и совсем несложное – требовалось кое-что подсчитать, составить таблицу и отправить дальше. Ян достал папку с нужными сведениями, нажал клавиши арифмометра и повернул тяжёлую ручку. С металлическим звоном за стеклом прокрутились цифры. Он рассеянно записал их на черновик, набрал другие, перемножил, затем проделал эту операцию ещё несколько раз и откинулся на спинку стула.
Работа почти закончилась. Отставив арифмометр, Ян придвинул печатную машинку, посмотрел на бумаги и обомлел. 
Цифры выглядели странно. Подсчёты, которые он проводил, сделать в уме было невозможно, если специально не тренироваться, однако неправдоподобность вычислений бросалась в глаза. Ян очень удивился. Арифмометр был устройством простым и надёжным, и он никогда его не проверял. На нём, как и на других вещах, стоял учётный номер.

Ян опять ввёл цифры, крутанул ручку, и через несколько секунд схватился за голову. Результат в окошке отличался от прошлого и казался совсем нелепым.
 
– Это что же, – пробормотал потрясённый Ян, – если арифмометр сломался не сейчас, то я уже давно считаю неправильно?!

Для проверки он сложил несколько цифр. Потом ещё, и ещё. Все вычисления оказались неверными. В отчаянии, надеясь на то, что механизм мог выполнять хотя бы самые простые операции, Ян набрал «два плюс два», покрутил ручку и увидел в окошке ответ – «девять».
– Почему девять? Почему именно девять? Даже не пять, а девять?! В несколько раз больше!
Арифмометр следовало срочно ремонтировать, и чем быстрее, тем лучше, но куда для этого обратиться, Ян не знал. Подумав, он решил снова пойти к Борису. 

                3.18.

Когда Ян вбежал в кабинет, тот, сидя за столом, безуспешно пытался вставить стекло от очков в оправу.
 
– Пожалуйста, не говорите мне, что у вас опять что-то произошло. Я и так теперь вижу одним глазом.

Он нацепил очки с отсутствующим правым стеклом.
– Ну, что стряслось?
– Сломался арифмометр. Делает ошибки в вычислениях, два плюс два, по его мнению, девять. Скажите, куда позвонить для ремонта?
Борис устало вздохнул.

– А сколько, по-вашему, два плюс два?
Ян почувствовал подвох и решил ответить осторожно.
– Точно не девять. В любом случае девять – слишком много. Арифмометр сломан, хотя я его не ронял и бережно к нему относился.

Борис снял очки и посмотрел в сторону.

– Простые вещи ненадёжны, – сказал он. – Одна деталь выйдет из строя, и половина вещи уже сломана.
– А арифмометр – простая вещь?
– Не знаю. Граница между простым и сложным имеет сложную форму. Она зыбка и извилиста. Я не специалист.

Затем Борис с сожалением взглянул на Яна.
– Хотите, я расскажу одну поучительную историю. Она должна кое-что разъяснить вам, пусть в прошлый раз и не получилось. История умеренно таинственна и подлежит буквальному толкованию. Она, конечно, старая, но более подходящих сейчас нет.
– Расскажите, – согласился Ян. – Правда, я не представляю, как это относится к ремонту арифмометра.
– Вы же понимаете, я не могу прямо отвечать на некоторые вопросы.
– Почему?
– Разные причины. Иногда очевидный ответ кажется глупым.
– Как может истина быть глупой?
– Очень легко. Истина соответствует действительности, а значит, и всем её свойствам тоже.
Борис схватил очки и достал из кармана платок.
– Скажите, вы будете слушать историю или нет?
– Буду.
– Жил на свете один человек. Его звали Иосиф. Чем он занимался, подлинно неизвестно, но работа ему нравилась. Документы составлял вовремя, с руководством и коллегами ладил. Жена у него умерла, и он переехал в другую квартиру. Иосиф никогда не опаздывал. В кармане на цепочке он носил часы. Изящные, в золотой оправе, с выгравированными на крышке буквами. Он очень гордился ими. Бывало, достанет, откроет крышку, посмотрит на стрелки и скажет с улыбкой: "Ну вот, ещё один день прошёл". Ничто не предвещало беды, но однажды, когда приближался конец рабочего дня и на улице почти стемнело, Иосиф вместе с тремя сотрудниками сидел в кабинете. Работу они выполнили и, надев шляпы, неподвижно ждали конца, поскольку уйти даже немного раньше отмерянного срока было немыслимо. По его часам оставалось ещё две минуты, но чиновники вдруг вскочили со стульев и побежали к выходу. "Куда же вы, – воскликнул Иосиф. – Мы должны ещё работать!" Но те засмеялись. Они достали из карманов свои часы и показали на них. Они были маленькие, невзрачные, но показывали одинаковое время. Время ухода. "Часы у троих не могут сломаться одновременно, – сказали они. – А если и сломались, то, как известно, мы живём в так называемой согласованной реальности, свойства которой определяет большинство. Значит, твои часы в любом случае отстают. Иосиф очень расстроился. Не помня себя, он в каком-то смутном оцепенении пришёл домой, отложил газету и не включил телевизор. "Это не мелочь,– думал он. – Время – что-то важное". На другое утро Иосиф появился на две минуты позже в отличие от коллег, которые возникли вовремя. Он очень грустил и работа не клеилась. "Зачем ты так переживаешь, – говорили чиновники, – не стоит так переживать"! Но сами тайком смеялись, потому что раньше завидовали его часам, а теперь перестали и даже посматривали свысока, ведь нет выше удовольствия, чем смотреть свысока на того, на кого ты ещё недавно смотрел снизу вверх. "Мне нужно успокоиться и принять судьбу, – обречённо произнёс Иосиф. – Время никогда не будет прежним. Любой предмет похож на часы. Только он со временем разрушается, а в часах всего лишь вращается стрелка. На столе возникают трещины, выцветает бумага, тускнеет свет лампочки. Каждая вещь позволяет наблюдать изменения, и время существует как его часть, наподобие того, как ящик стола – часть самого стола. Связь со временем нарушена, и надо привыкнуть к этому". Но он не смог. И однажды, когда в конце дня коллеги засобирались уходить, иронично на него поглядывая, он сказал, что придёт домой и починит часы. Все бросились его отговаривать. "Ты сделаешь только хуже! – восклицали они. – Не лучше ли смириться"? Но он не поменял решения, развинтил часы и приступил к розыскам поломки. Он достал каждую деталь, даже самую маленькую, и положил на стол. Но не нашёл поломки. Её не было среди деталей. Затем он собрал механизм заново. Но теперь, разумеется, часы отставали ещё больше. Не на две, а на целых три минуты! Следующим вечером Иосиф, упорствуя, разобрал часы снова. Надо ли говорить, что опять ничего не получилось? И всякий раз после попытки исправить становилось всё хуже и хуже. Страшно огорчился Иосиф. "Глупец, – вскричал он. – Зачем ты хотел что-то изменить? Кто ты такой, чтобы заставить время течь иначе? Так поступить означает восстать против самой природы, а бунт неизбежно ведёт к худшему"! И понял он свою ошибку, но не смог вернуть время назад.

                3.19.

– Всё, в общем-то, – произнёс Борис. – Это старая история, даже можно сказать, популярная философская притча. Если отвлечься от слога, особенно в конце, и от разных нестыковок, то она очень неплоха собой. Это всё-таки притча, и её недостатки, коих множество, неважны, или имеют некую дополнительную смысловую нагрузку, пусть и неочевидную. Сюжет, язык, повествование, идеи, да и всё остальное отходит на второй план, а то и дальше.   
– Не слишком ли широко толкуется понятие бунта? – спросил Ян, – По-моему, это чересчур даже для притчи.
– Не слишком. Иногда стоит перестраховаться. Вы же видели клерков третьего класса. Собственно, историю для них и готовили, но выяснилось, что она действует и на таких, как мы. И кстати, в отличие от бунта, абсурдное поведение грехом не считается. Как и нежелание думать. Многое имеет катастрофические последствия, но в список грехов не попало.   
– А что потом стало с Иосифом? Конец рассказа весьма скомкан.
– Ну, он ходит на работу как и прежде, но когда часы сильно отстают, то конечно очень неудобно.
– Признаюсь, я ожидал какого-нибудь трагического финала.
– Увы. Может что-то и случится позже, я не знаю. Будем надеяться.
– А почему он не отдал часы для ремонта, а решил сделать его сам?
– Предположим, не было часовщиков.
– Странно. Часы есть, а часовщиков нет.
– Не придирайтесь к мелочам. Имеющее высший смысл обычным, как правило, не обладает. Если захотите поверить, то легко отбросите доводы разума и начнёте ненавидеть тех, кто на них робко укажет. Вера всего лишь форма желания, как вы не понимаете. Берите пример с клерков третьего класса. Здравый смысл быстро превратит рассказ в нелепость, а этого допустить нельзя. Мы же образованные люди!
– А других часов в доме не было?
– Ну разве что настенные, с кукушкой, но они нам не нужны. 
– И всё-таки, почему он не отдал их часовщику?
– Часовщик отсутствовал, – недовольно сказал Борис.– Временно или совсем. Может, спился и умер. Что здесь такого? Многие так делают! В конце концов, история о том, что гораздо важнее, то есть о смирении, а вы никак не уймётесь со своим ремонтом. Тут или ремонт, или притча. Обыватель, конечно, выберет ремонт, хотя за последнее время ситуация улучшилась.
Ян зажмурился и обхватил себя за плечи.
– Что с вами? – понаблюдав за ним, осторожно спросил Борис.
– Я ничего не понял из рассказа. Точнее, понял, но это настолько странно, что я решил воспользоваться вашими советами и поступить с ним как с часами, тем более что речь идёт как раз о времени. Мысленно завести механизм, чтобы…
– Ну, знаете ли! – разозлился Борис. – Вот телефон технического отдела. Забирайте.

Он быстро написал цифры на кусочке бумаги и отдал Яну.

– Звоните и договаривайтесь. Осторожность вам чужда, и когда-нибудь вы навлечёте беду на себя и других. Вам срочно стоит завести семью, может она остановит от безрассудных решений.

                3.20.

Ян набрал телефонный номер. В трубке долго шли гудки и посторонние разговоры, но потом отозвался тихий безрадостный голос. Ян спросил, можно ли починить арифмометр, голос неуверенно ответил «да», и попросил подождать. 

Скоро в дверь постучали. На пороге стояли двое совершенно одинаковых невысоких мужчин; по их печальным глазам Ян догадался, что пришли ремонтники. Они были одеты в тёмные дорожные костюмы с огромным количеством карманов, и в руках каждый держал саквояж с инструментами. Ян не мог определить их возраст, но они казались намного старше его, и, наверное, были близнецами, хотя нельзя исключить версию, что на внешность повлияла долгая совместная работа. Даже время состарило их одинаково, не уделив никому большего внимания. На лицах читалось что-то неуловимо детское, вероятно, из-за схожести друг с другом.

Ян хотел поздороваться, но клерки остановили его, одновременно приложив палец к губам. Очевидно, качественный ремонт требовал полной тишины, и они молча прошли к столу с арифмометром. Ян попробовал рассказать им о том, что случилось, но его снова жестом попросили молчать.

Один из близнецов выключил лампу, единственный источник света в кабинете. Ян удивился, но подумав, пришёл к выводу, что для ремонта необходима не только тишина, но и темнота. Некоторое время раздавались невидимые шорохи и металлические позвякивания, потом зажглись два маленьких фонарика, похожих на шахтёрские, их гости прикрепили себе на головы. У людей и вещей появилось по две тени. 
Ремонтники достали из саквояжей инструменты и открыли арифмометр. Внутри, словно сердце в грудной клетке, подрагивали блестящие металлические колёсики и шестерёнки. Сняв крышку, близнецы принялись выкладывать детали на стол. Их оказалось неожиданно много для небольшого устройства, но несмотря на это, они скоро всё же закончилось. Один из ремонтников сунул руку в опустевший корпус, и ничего не найдя там, грустно посмотрел на второго и покачал головой. Другой ответил ему таким же безрадостным кивком, и они начали меланхолично складывать детали обратно. Через полчаса (может меньше, время в темноте движется необычно), стол снова опустел, кто-то из мастеров захлопнул крышку и закрутил винты.
После этого они погасили фонари, в непроницаемой темноте повернулись к Яну, минуту молча его рассматривали, потом один из них опять включил фонарь и сказал:
– Мы не хотим вас разочаровывать, но в результате проведённого согласно инструкции 61262 обследования поломок не выявлено. Несомненно, мы не имеем права отходить от неё. Иные методы незаконны. Значит, работа арифмометра 6343ОМ признаётся удовлетворительной.

 Он замолчал и погасил фонарь, но свет тут же загорелся на голове у другого.

– Если погрузиться вглубь проблемы, а мы за этим и собрались, то он и не мог сломаться. Такая постановка вопроса неверна. Как известно, достаточно сложные вещи не ломаются, а переходят в другое состояние. Арифмометр – достаточно сложное устройство, так записано в техническом паспорте, и сложность уверенно защищает его от поломок. Даже если выйдет из строя какая-нибудь деталь, скорее всего он покажет результат в пределах допустимых погрешностей, то есть в окошке будут какие-то цифры.

Клерк поднял палец и непонятно добавил:
– Между прочим, вещи бесцветны.
Его голос не отличался от голоса первого ремонтника. Затем он выключил свой фонарик, и свет вспыхнул на лбу коллеги.
– А если пройти ещё дальше, то мы увидим, что ложь порой является частью истины или включает её в себя. Четыре или пять – неоспоримые части девяти и не противоречат ему, поскольку часть не может противоречить целому, хотя конечно бывает всякое. В самой ложной фразе есть какие-то срезы реальности, и даже если вы с ней не согласны, она влияет на вас. Необходимо смотреть на арифметику не как на примитивный подсчёт, а шире, так сказать, с экзистенциальной точки зрения. Два плюс два равно девять тоже соответствует какой-то действительности, надо лишь понять, какой.

Его фонарик погас, но речь продолжил второй.

– Два плюс два равно четыре или сколько там, вы лучше нас знаете, выглядит банально и примитивно. Это много раз говорилось и уже никого не интересует. В нём нет никакой загадки, это утверждение никто не купит, даже широкие слои населения, для которых оно когда-то и предназначалось. В полученных же арифмометром выводах есть некая загадочность, они намекают на существование вещей, недоступных нашему пониманию и таинственно проявляющих себя в повседневных событиях. То есть арифмометр показывает даже больше, чем от него требуется. Переживать не стоит, здесь нет ничего необычного. Сложный механизм всегда немного безумен.

Клерк помолчал.

– Мы погрузились вглубь вопроса, а теперь, не выныривая, отправимся вбок.

Он снова поднял палец.

– Изображение в зеркале похоже на предмет, который там отражается. Примерно так, как человек похож на своего странного двойника.

Он опустил руку.

– Не существует вещей без названия, значит, вещь без названия не существует. Поскольку она не существует, её нужно выбросить. Так будет лучше для всех.
– Как известно, предмет состоит наполовину из своего имени. Что-то больше, что-то меньше, но в среднем наполовину. Хотя некоторые вещи выглядят так, будто они – только слова.
– Если предмет не соответствует названию из-за поломки какой-то детали и невозможности привычного использования, то очевидно, он соответствует другому названию, иногда сейчас неизвестному, и использовать его следует иначе, если он, конечно, уже не использует иначе вас.
– Написанный на боку арифмометра номер является, в сущности, его именем, и чтобы устройство на столе прекратило быть, как вы говорите, поломанным, его надо переименовать, изменив номер. Арифмометр станет чем-то другим, тем, что и должно так вычислять.
– Наш отдел обычно как раз и переименовывает, и мы накопили неплохой опыт. Уже и не вспомнить, когда что-то чинили, мы, сказать откровенно, и не умеем чинить. Но это неважно, ведь мир для большинства всего лишь текст или вроде того.
– Но и мы не всегда можем дать другое название. Согласно инструкции 63432ОКН предмет для ремонтного переименования должен достаточно отличаться от себя прошлого. Если отличий мало, то переименование невозможно, хотя считать предмет похожим на своё имя тоже нельзя.
– Это знаменитый принцип двойной недостаточности. В случае его применения вещи, как вы догадываетесь, перестают ими быть и неотвратимо перемещаются в безымянный мир призраков и иллюзий.
– Но успокойтесь, арифмометр этого счастливо избежал. Различий недостаточно ни для ремонта, ни для переименования, ни для принципа двойной недостаточности.
– Поздравляем вас.
– Погружение почти завершено. Можно всплыть и судорожно вздохнуть.
– Даже если предположить, что арифмометр ошибается, надо учитывать, что все эти устройства в Министерстве настроены схоже, и они ошибаются примерно одинаково, а тот, кто ошибается вместе со всеми, не ошибается (что является следствием из утверждения, гласящего, что тот, кто безумен вместе со всеми, не безумен). Реальность, как известно, вещь согласованная. Если ваш арифмометр перестанет ошибаться, тогда он сделает ошибку. Не повторяйте его ошибок! По инструкции вы должны лишь переписывать числа в окошке. Вот и переписывайте, не думайте о том, что не нужно, и никто ни в чём вас не обвинит.   
– Значит, и с этой точки зрения всё хорошо.
– Но вы, похоже, весьма разочарованы.
– И поэтому для вас есть специальное предложение. Поскольку мы не имеем права переименовать предмет из-за необходимости, мы можем переименовать его просто так, безо всякой причины. За небольшую плату, разумеется. Вещь неразрывно объединена со своим именем, тем более, когда оно написано где-то сбоку, и его изменение скажется на механике. Как именно скажется, будет ли лучше, неизвестно, но судя по выражению вашего лица, вы готовы рискнуть. 
– Да, пожалуй, давайте попробуем. Сколько с меня? – ответил Ян.
– Очень немного за столь опасную работу.

Ремонтник назвал сумму, и Ян вынул из кошелька деньги и положил в открытый саквояж.

 Близнецы достали краски, кисточки и герметично запечатанную бутыль с растворителем. Они осторожно смочили жидкостью кусочек ткани, стёрли одну из цифр и написали другую.
– Зачёркивание ненадёжно, потому что тогда предмет сохраняет связь с прошлым названием, которое перестаёт существовать, но всё же недостаточно. Небытие иногда принимает странные формы.
– Вот теперь совсем иначе. Через пару дней арифмометр вообще не узнаете. Первое время старайтесь поменьше его эксплуатировать, механические изменения, как и психологические, быстро не происходят.

Ян почувствовал себя ошеломлённым. Но, пока ремонтники не ушли, он решил кое-что спросить, вспомнив про зеркало на полке, единственный в кабинете предмет, которого не коснулась инвентаризация.

– А если на вещи нет номера, что это означает?
– Частицу «не», или «иное». То есть, когда на предмете, например, зеркале, отсутствует номер, то оно уже не зеркало. Что можно увидеть в «не зеркале?» Вы, вероятно, хотите сказать «что угодно», подобно тому, как из неверных предпосылок вытекает именно «всё что угодно». Но такой ответ неправилен. В «не зеркале» нельзя найти видимое в обыкновенном зеркале, поскольку там «иное», хотя оно, конечно, похоже на настоящее, ибо иное таким способом прячется от людей и вещей, дожидаясь своего часа. Будьте внимательны! Часто в такое зеркало смотреть не стоит, если не преследовать необычные цели. Ложное тоже как-то реально, ведь мы его чувствуем, оно существует как звук, как текст на бумаге, и дотрагивается до реального, порой через того, кто наблюдает и одно, и другое. Ложное прикасается к истинному, поэтому нет истины, а есть лишь реальность. Иллюзий тоже нет, а есть неправильная интерпретация того, что мы видим или чувствуем. Ошибочным бывает только предположение. Как можно ошибиться, описывая собственные ощущения? Здесь же нет посредника! Ну, как правило, нет. Тем, кто считает реальность иллюзией, следует помнить, что для настоящей имитации где-нибудь в нейронных цепях взаимодействий с внешним миром, механизм, которому поручено это делать, должен быть таким же, как реальность, то есть стать ей! Поэтому в очередной раз не надо умножать сущностей. И это даже если не задаваться вопросом, откуда он появился, и у кого возникла идея имитировать реальность. Но такая теория верна лишь для достаточно настырных и недоверчивых субъектов, любящих всё разглядывать и перепроверять. Их не так много, но хлопот с ними не оберёшься. Ненормальные! Не от мира сего!   
Близнецы сняли фонарики и включили лампу. В комнате посветлело, наверное из-за того, что вдвое уменьшилось число теней.   

– До свидания, – сказал кто-то из них, непонятно кто, а другой согласно кивнул и добавил: 
– Вам непременно надо обзавестись семьёй.

Они вышли. Ян сел и обхватил руками голову, однако спустя короткое время послышался стук, и он подошёл к двери.

На пороге стоял один из ремонтников. Он приложил палец к губам и тихо произнёс:
– В действительности мы не похожи. Я говорю о внешности, а не о каких-то внутренних качествах. Он совершенно другой.

После чего скрылся в темноте. Ян удивлённо покрутил головой и направился обратно к столу, но в дверь опять постучали. Перед кабинетом вновь стоял тот же близнец, ну или, может, второй.

– Будьте осторожнее с ним, – прошептал он. – Он вас обманывает. Он ужасный человек. Настоящие чудовища редко похожи на чудовища, но иногда это случается.
Затем он оглянулся, услышав какой-то шорох, и крадучись ушёл. Ян снова направился к креслу, но его опять остановил стук. Ян, не понимая, что происходит, открыл дверь и уже привычно увидел одного из близнецов. Тот поднял палец и покачал им из стороны в сторону, словно пытаясь опровергнуть только что сказанное, или наоборот, привлечь к нему внимание, и шагнул в темноту коридора.
Ян вернулся за стол, твёрдо решив не подходить к двери, но странным образом больше никто и не стучался. 

                3.21.

– Я подумаю об этом когда-нибудь, – сказал Ян. – Сейчас нет времени. Надо найти Адама, остальное не так важно. Случай с арифмометром скорее всего не связан с его пропажей, хотя он и исчез на фоне непонятных событий, к которым добавилось ещё одно.   

Он пошёл к выходу, но неожиданно возвратился к полке с зеркалом. Ян подставил его к стене и минуту молча рассматривал; вытащил из кармана удостоверение, положил возле, и снова посмотрел на свои лица. Потом быстро сунул его в карман, убрал зеркало и вышел в коридор. 
 
                3.22.

Он открыл дверь Адама.

Бумаги на его столе лежали, как и прежде, к ним никто не прикасался, но теперь они выглядели так, будто находились здесь очень давно, их забыли много лет назад и с тех пор они постарели и выцвели.

Ян всё же осведомился у кого-то, не встречал ли он Адама.

– Не видел уже и не помню сколько, – вздохнул тот. – Наверное, что-то произошло. Сегодня узнаем, придёт разъяснительный документ. Будем надеяться на лучшее.
Другие ответили также. Его не было несколько дней, все очень переживают, и попросили зайти через пару часов, ближе к концу дня что-нибудь должно стать известно. 
Ян вернулся, и чтобы скоротать время, стал готовить ответы на поступившие письма. Расчёты он проводил на бумаге, не трогая арифмометр. Иногда Ян косился на него, стараясь понять, появились ли обещанные изменения, но так ничего и не заметил. 

                3.23.

Примерно через два часа, уже под вечер, Ян снова зашёл к Адаму и увидел, что бумаги убраны, точнее, аккуратно сложены в стопку. Около неё лежали карандаши, из печатной машинки кто-то вынул незаконченный документ и также положил рядом.
 
Ян почти бегом кинулся к одному из сотрудников, им оказался тот самый человек, который советовал Яну прийти попозже.

– Узнали о том, что случилось?

Он вздрогнул, но он быстро взял себя в руки.

– Узнал.
– Так что же?
– Ничего не случилось, – ответил клерк. – Разве что-то должно было случиться?
Ян ещё раз внимательно рассмотрел его. Молодой мужчина, почти одного с ним возраста, но уже начавший полнеть, среди гладко причёсанных волос виднелась залысина. Он изо всех сил пытался изобразить открытость и искреннее желание помочь. 
– Я не понимаю, – медленно сказал Ян. – Сегодня я разговаривал с вами о пропаже сотрудника отдела, Адама, вы и другие просили меня зайти позднее, так как к этому времени что-то станет известно. Я пришёл. Скажите, вы узнали то, что случилось с Адамом?

Лицо чиновника стало очень серьёзным и даже наклонилось вперёд.

– Простите, с кем?

Ян полминуты молчал, потом произнёс:

– С Адамом. Что вообще происходит?

На лице появилось вежливое удивление.
– Сначала я отвечу на второй вопрос. Не происходит ровным счётом ничего; а насчёт первого… скажите, кто такой Адам?
– Вы сошли с ума, – проговорил Ян. – Адам раньше сидел за этим столом. Он работал здесь дольше, чем вы, наверное, прожили на свете. Всего два часа назад вы его прекрасно знали.

Клерк обернулся к другим чиновникам.
– Скажите, у нас работал некий Адам?

Люди переглянулись и пожали плечами, давая понять, что не слышали о человеке с таким именем, и тем более не видели его; вопрос о существовании Адама кажется настолько странным, что отвечать на него глупо, но поскольку Ян очень взволнован, то мы пойдём ему навстречу и объясним, что никогда такого сотрудника тут не было, о чём мы весьма сожалеем, ведь судя по всему, он был хороший человек.

Ян окончательно разозлился.
– Но вы все благодарили меня за спасение Адама из бумажного завала и наперебой рассказывали, насколько он вам дорог! Это его стол, и за ним никого нет! Вы два часа назад просили зайти позже, ожидая известий!
Люди молча выслушали и снова неопределённо пожали плечами, не желая вступать в дискуссию. Лишь один мужчина подошёл ближе и осторожно проговорил:
– Извините, но вы противоречите сами себе. Раньше мы действительно не знали, что с ним случилось, а теперь выяснили и доносим до вас.
– То есть вы узнали, что он никогда не существовал?!
– Совершенно верно! Потребовалось время, но выводы однозначны! С точки зрения формальной логики много людей не могут одновременно ошибаться.
– Скажите, как это возможно?

Мужчина развёл руками.

– Как видите, очень легко! Даже если сейчас вы удивлены, поверьте, скоро привыкните. Случаются события и более, как вы говорите, странные, но и о них можно не думать, отчего, кстати, их странность значительно уменьшится, а то и полностью исчезнет.
– Чего вы так боитесь? – тихо спросил Ян.
– Мы? Нам нечего бояться. Кроме, пожалуй, непоследовательности в суждениях, но с ней мы успешно боремся.

Ян понял бессмысленность разговоров и пошёл к выходу, но у двери всё же оглянулся. Ничего не происходило. Люди что-то печатали, записывали, искали в шкафах, не обращая внимания на незанятый стол посреди кабинета.

                3.24.

Ян вернулся к себе, и, пытаясь успокоиться, стал подсчитывать на бумаге ответ на очередной запрос, но потом отодвинул её и прислонился к спинке стула. Он просидел так несколько минут, кусая губы и вращая пальцами карандаш, затем швырнул его в стену и вышел за дверь.
В коридоре темнота будто сгустилась, и, словно туман, вплотную подступила к фонарям.
Ян мрачно посмотрел вперёд.
– Я всё узнаю, – сказал он, бросая вызов чему-то невидимому.

                3.25.

Спустя несколько мгновений по трубе пришла повестка. «Вам необходимо сегодня в 17 часов присутствовать на заседании по делу номер 55421 в роли зрителя. Кабинет 642, ряд 8, место 57». Судя по часам, суд давно начался. Ян смял бумагу и выбросил в урну, однако подумав, достал обратно.
– Лучше оставаться спокойным.

Он ещё раз прочитал письмо и снова вышел в коридор.

                3.26.

 Ян приоткрыл створку и заглянул внутрь. Зал был полон, зрители молча внимали оратору. Кабинет размещался на одном из верхних этажей Министерства и напоминал чердак. Вдоль деревянных стен лежали какие-то старые вещи, помещение было пыльным, душным, в центре взамен пары стульев стоял огромный жестяной таз, в который с потолка медленно капала вода.
Сцена находилась сразу за первым рядом. В нескольких шагах от него располагались судейские столы с фигурами в мантиях и трибуна, очень похожая на повёрнутый тыльной стороной к залу комод, на краю которого к тому же стоял небольшой цветок в горшке. Из-за неё что-то говорил неизвестный клерк, но что именно, Ян не разобрал. Скоро чиновник закончил и ушёл, возникла пауза, и Ян пробрался на своё пустовавшее место. Возле него слева сидел странно взволнованный пожилой мужчина и неотрывно смотрел на сцену.

Потом выступавший вернулся и продолжил речь.

– Как неоднократно утверждалось, судья должен быть беспристрастен и освобождён от какого-либо давления. Значит, он обязан освободиться и от морали, не принимать её во внимание и следовать лишь букве закона. Так стоит отнестись и к здравому смыслу, который часто противоречит нормативным актам и явно нуждается в корректировке. Сейчас эти проблемы благополучно решаются, судьи счастливо пребывают по ту сторону добра, зла, совести, морали и упомянутого здравого смысла. Однако неизбежен вопрос – чем заполнять пробелы в законодательстве? Допустим, инструкцией точно не определено, как поступить в некой ситуации. Совесть подсказывает, что нужно принять решение в пользу одной из сторон, которая пострадала и вызывает сочувствие. Но! Совесть подсказывает, только если она есть! А так как судья от неё успешно освободился, что делать, непонятно, поскольку нельзя вернуть её в разумные сроки, не поломав окончательно. Поэтому я позволю себе очень смелое утверждение, а именно – совесть судьям нужна!

В зале повисла тишина, куда большая, чем ранее, даже вода перестала капать, но потом отовсюду послышался шёпот и негромкие восклицания.

Оратор довольно улыбнулся. 

– Прошу вас, успокойтесь. Я не требую возвратить совесть судьям; я предлагаю элегантное решение – её механический заменитель, включаемый и выключаемый при необходимости. Он может быть самой затейливой конструкции, но я хочу представить один из простых вариантов. Это прибор на основе регистрационного устройства, достаточно прочный и с отверстием посередине. Раньше он ставил штампы, а теперь будет печатать короткие этические рекомендации. Ничего сложного! Переделка механизма обойдётся недорого, главное – избавить его от излишней впечатлительности, ну и ещё немного упростить. Будет ли метод надёжно работать, до проведения клинических испытаний сказать трудно, но хуже чем сейчас точно не станет.

Закончив, он ушёл за кулисы. Опять повисла молчаливая пауза, нарушаемая звуком равномерно падающих капель.

Ян оглянулся на соседа, тот по-прежнему не спускал со сцены глаз, будто там происходили какие-то увлекательные события. Увидев, что Ян за ним наблюдает, он повернулся к нему.

– Вы, наверное, впервые на суде такого уровня, – прошептал клерк.
– Я был на одном заседании, но, в сущности, вы правы, – согласился Ян. – А что, заметно?
– Вы растеряны и удивлены. Это нормально для человека, который недавно столкнулся с правосудием.
– Да, многое необычно. Скажите, а какое преступление рассматривается сегодня?

Собеседник негромко рассмеялся.

– Суд не занимается мелочами. Здесь не обсуждают чьи-то поступки или судьбы, речь идёт о научных материях! Истина должна пройти юридическую проверку. Нарушение кем-то закона – лишь формальный предлог для заседаний, суду столь высокого уровня это не интересно.
– А как тогда выносится приговор?
– Очевидно, из общего возникает частное. Порассуждали о чём-нибудь возвышенном, а приговор печатает секретарь или уборщик. Но и так бывает не всегда, он часто появляется сам собой, автоматически вытекает из прозвучавших философских обобщений.
Ян недоверчиво посмотрел на него.

– Как из слов возникает бумага? 
 
Человек хихикнул.

– Дождитесь окончания суда и увидите.   
 
Ян от удивления на минуту замолчал.

– Скажите, а почему заседания проходят в разных кабинетах?
– Ну, это же ясно. Они должны соответствовать делу. Большое дело – большой зал, незначительное – маленький, а то и совсем маленький. Некоторые суды проводят в помещениях, где не поместится даже один человек! Но обычно процессы идут на сцене бывшего театра, хотя театра здесь, конечно, никогда не было. Там очень торжественная обстановка, суд это любит.
– А обязательно сидеть до конца заседания?
– Разумеется, нет. Зрителю надо почувствовать правосудие, а как он это сделает, неважно. В суждении о целом по его части что-то есть, иногда ночью при вспышке молнии легко увидеть не замечаемое днём. Умному достаточно на секунду приоткрыть дверь, заглянуть в зал, и он всё поймет. Это часто происходит с умными людьми, ничего не поделаешь, они сами виноваты. Но, как правило, никто не уходит, а то мало ли что. Суд – механизм тонкий и обидчивый.
– Тогда я пойду, – сказал Ян и осторожно пробрался к выходу. На последнем ряду он заметил Эрнста, также не отводившего от сцены восторженных глаз. Ян поздоровался с ним, Эрнст коротко и смущённо ответил. Казалось, его застали врасплох.
– Недавно вы говорили, что суды поверхностны, – злопамятно прошептал Ян. – Как я понимаю, теперь считаете по-другому?
– Полностью неверное предположение, – также шёпотом отозвался Эрнст.
– Но глядя на ваше лицо…   
– Зачем трогать моё лицо? Да, здесь я нахожу всё очень интересным, ведь суд, если вы не знали, крайне обидчив. Того, кто им не восхищается, он не любит. И ещё, говорят, после заседаний он обычно забирает одного из зрителей. Отдохнуть, развлечься и опробовать новые судебные методы. Поэтому лучше улыбаться и аплодировать. Вернусь к себе и снова буду считать его чем-то поверхностным и примитивным. Люди часто со временем изменяют свои убеждения, и это никого не удивляет, но их можно менять не только во времени, но и в пространстве. Что здесь такого? А сейчас, пожалуйста, оставьте меня, вы мешаете наблюдать за сценой. 
 
                3.27. 

До конца дня Ян никуда не ходил, сидел на стуле и о чём-то думал.
Почтовая труба принесла несколько писем, но он на них даже не глянул. Скоро совсем стемнело, рабочий день закончился.
Ян вновь стал перед входом в Министерство, безнадёжно высматривая Адама в толпе.
Он не появился. Люди разошлись, в окнах загорелся свет, и Ян решил дойти до кафе, в котором они пили пиво. Вдруг там что-нибудь известно.

Он быстро отыскал переулок, открыл двери под невидимой ночью вывеской и спустился в зал. Внутри всё было по-прежнему. Столики, музыкальный автомат, бочки за стойкой, бармен и несколько посетителей, копии сидевших тут в прошлый раз.

Адама они не видели, и вспомнить его никто не смог. Бармен долго пытался понять, кто такой Адам, описывал других людей, спрашивая, не говорит ли Ян о ком-то из них, а люди за столиками лишь флегматично пожали плечами, сказав, что такого не знают.
Автомат наигрывал грустную мелодию.
 Ян вернулся на улицу и решил поехать домой к Адаму.
– Надо спросить у соседей.

Как и в тот день, он спустился на безлюдную станцию и заскочил в поезд. Через несколько минут он поднялся в город, подошёл к зданию и взглянул вверх. Окно было чёрным.

Лифт уже ждал его. Ян нажал кнопку, механизм загудел, поехал, и скоро Ян вышел из кабины в длинный тёмный коридор. 
 Тускло светилась лампочка. Ян осмотрелся, пытаясь сообразить, окно какой квартиры указывал Адам, высчитал расстояние от входа и подошёл к двери.
За ней находилась пустота, это было очевидно. Она пряталась за деревянной перегородкой, и она никогда не откроет. Ян всё же постучал, но ничего не произошло. В коридоре по-прежнему шелестел сквозняк и скрипела форточка далёкого окна.
Ян оглянулся и понял, что другие двери такие же пустые, никого здесь нет, никому не интересна судьба соседа. Жил человек, а теперь исчез. Ну и что с того, возразят они, а может, его никогда и не было. Глупо спрашивать, зная ответ. 
Вдруг Ян заметил свечение в глазке одной из дверей. Он шагнул ближе и свет исчез. Вероятно, он ему привиделся, или кто-то сейчас на него смотрит.

– Здравствуйте, – вежливо сказал Ян.
– Я ищу своего знакомого, Адама, он жил в соседней квартире и несколько дней назад пропал. На работе его не видели и решили забыть. Вам неизвестно, что с ним случилось? Ведь нелепо представить, будто вы не знакомы с соседями. Если ничего не случилось, означает ли это, что с ним случилось «ничто»? Нужно его найти. А как же иначе? Он исчез. Так быть не должно, и я не хочу слушать тех, кто говорит, что это нормально. Я с этим никогда не смирюсь, сколь убедительные теории и доказательства мне бы не приводили. Есть нечто за краем логики, например, человек, и если кто-то или что-то скажет, что правильнее ему не существовать, то надо не соглашаться, пока есть силы. Я буду очень благодарен, если вы даже не откроете, но подадите знак, по которому можно догадаться, что вы находитесь в квартире, а не в моём воображении. Одно от другого отделено лишь тонкой дверью, но её нельзя не учитывать. Впрочем, как хотите. Даже если вы промолчите, я не буду в отместку считать, что вас нет. 

Он подождал ещё, коснулся ручки, будто желая открыть, но передумал и возвратился к лифту. Выйдя из здания, он снова поднял голову и посмотрел на окна.

                3.28.

Ян повернул ключ и зашёл в комнату.

Телевизор продолжал беззвучно работать, Ян несколько минут глядел на экран, затем шагнул к окну. В соседнем доме горели огни, за прозрачными занавесками вырисовывались силуэты людей. В одном из окон он заметил сидящих на диване мужчину и женщину. Они смотрели телевизор и держались за руки.
Что плохого в обычной жизни, подумал Ян. Наверное, ничего. Повторение дней похоже на спокойную умиротворённую музыку, не здесь ли где-то скрывается счастье.
Он на секунду отвернулся, взглянул снова и увидел, что мужчина исчез. Затем Ян обнаружил его у соседнего окна, он неподвижно смотрел на улицу. Ян закрыл на минуту глаза и свет в окне погас, мужчина возвратился на диван и взял женщину за руку.

Ян опять устало прикрыл глаза, и вновь увидел освещённым другое окно и стоявшего за ним жильца. Ян снова зажмурился, и после этого, как и в прошлый раз, человек оказался на диване.

Ян вновь закрыл глаза, и всё повторилось – свет в другом окне и возвращение мужчины на диван. В четвёртый раз тоже. И в пятый. Всё происходило с точной размеренностью, словно по часам. Ян перестал закрывать глаза, но ничего не изменилось – погас свет в комнате с диваном и включился после ухода мужчины, вспыхнуло освещение во втором окне, человек застыл около него на минуту, потом свет в обеих комнатах выключили, затем он снова загорелся в комнате с диваном, и там уже сидел мужчина и в очередной раз романтично держал женщину за руку.
– Что это значит, – сказал Ян.
Он спустился на улицу и зашёл в подъезд здания напротив. Подъехал лифт, Ян надавил кнопку и поднялся на этаж со странными окнами. 

                3.29.

Коридор оказался таким же, как в его доме – длинным и едва освещённым, но одна из дверей была приоткрыта, и из квартиры тонкой полосой падал яркий свет.
Ян заглянул внутрь.
В комнате стоял незнакомый ему коренастый человек средних лет с тяжёлыми чертами лица, походивший на грузчика или рабочего, однако, судя по сюртуку и нарукавникам, он всё-таки был чиновником Министерства. Пальто и шляпу он снял и бросил на кресло. Услышав шаги Яна, незнакомец повернулся и смотрел на него с неприкрытой досадой.

Помимо чиновника, в комнате были ещё двое. Высокий мужчина в светлой рубашке и домашних брюках, а рядом с ним – красивая женщина в коротком платье. Они выглядели довольно молодо, и внешность намекала на их интеллект, вкус, образованность и высокое социальное положение.
 
Но описание этих двоих, и тем более размышление о принадлежности к тем или иным слоям общества являлось ненужным и даже глупым занятием, потому что они были манекенами, очень похожими на тех, которые выставлены в торгующих одеждой магазинах.   
Они сидели на диване, словно держась за руки. Чиновник же находился в тени, оставаясь незамеченным из соседнего дома.
Он молча и с нескрываемым подозрением рассмотрел Яна, покосился на окно и сказал:
– Если вы пришли сообщить, что я всё делаю неправильно, то можете сразу убираться. Слушать я вас не буду. Я выполняю свою работу в точности по приказам, поэтому обвинить меня не выйдет. Потаскали бы манекены с моё, а потом говорили. Много развелось советчиков, которые могут лишь писать бумажки. И без вас понимаю, что монотонное повторение выглядит нереалистично, но кто я такой, чтобы сомневаться даже в самой нелепой инструкции. Я, конечно, не клерк третьего класса, но до второго мне не хватает образования.

Ян немного растерялся.

– Извините, я кое о чём догадываюсь, но всё-таки скажите, что вы, собственно, делаете?

Чиновник с недоумением наклонил голову.
 
– Ставлю манекены перед окнами. А вы что подумали?
– Нет-нет, так я и подумал.
– Тогда зачем спрашиваете?
– Понимаете, это настолько странно, что я решил переспросить.
– Странно! Ха! Если вы находите это странным, то не видели действительно странных вещей. Странно! Хахаха! – он криво улыбнулся и покачал головой.
 
Потом вытащил из кармана часы на цепочке.

– Отстают на две минуты, – произнёс он. – А теперь помогите, раз пришли.
Он выключил лампу, и комната погрузилась в темноту, разбавленную тусклым светом с улицы. Затем подошёл к манекену и приподнял его за плечи.
– Возьмите ноги, он тяжёлый.
Ян ухватил манекен за лодыжки, и они вдвоем перенесли его в другую комнату и осторожно поставили у окна. 
– Отойдите, – сказал клерк.

Он щёлкнул выключателем, под потолком загорелась лампа, и теперь из соседнего дома могли наблюдать, как некий человек задумчиво смотрит в окно. Чиновник выскочил в коридор, включил свет в комнате с диваном и вернулся.

– Скоро надо будет нести назад.
Он сел в кресло и исподлобья взглянул на Яна.
– Тот, кто считает, что таскать манекены легко, пусть сам попробует.
– Но для чего вы их носите? – спросил Ян.
– Понятия не имею, – ответил мужчина. – У меня и так тяжёлая неблагодарная работа, а вы ещё заставляете думать о её смысле. Я человек простой. Не мыслитель, зарплата не та. Мне дают деньги за то, что я ставлю манекены, а не за размышления. Если Министерство не хочет, чтобы я слепо исполнял его указания, то оно должно раскошелиться. Что вам не так? По-вашему, пустые окна лучше? Тогда вы мизантроп.
– А сами вы-то любите людей? – не выдержал Ян.
– Я люблю даже манекены, – мрачно произнёс собеседник и плюнул на пол.

Он глянул на часы.

– Пора относить.

Мужчина нажал выключатели в обеих комнатах, после чего они с трудом перенесли манекен обратно на диван и зажгли свет.

– Попробовали бы эти умники потаскать их каждые несколько минут, – зло проговорил незнакомец. – Мозоли натираешь через день.
– Неужели вы никогда не спрашивали, зачем это? Вы выполняете странную работу, разве не стоит поразмышлять о её цели? – воскликнул Ян.
– Я не люблю думать. Я человек простой. Коль хотите, то объясняйте эстетикой, – сказал он и усмехнулся. – Мне всё равно. Считаете, если я узнаю, что моя работа бессмысленна, мне будет легче их носить? Когда кто-то перекладывает бумажки, то ничего удивительного. А манекены, значит, вам чем-то не угодили. Как одно, так и другое создаёт видимость существования, не здесь ли самое главное?!
– Не согласен. В Министерстве в какой-то мере живые люди, а тут немного иначе, – ответил Ян.
– В вашем противопоставлении людей и манекенов прослеживается нигилизм по отношению к ним обоим, – произнёс мужчина.
Ян недоверчиво посмотрел на него.
– А вы точно не любите думать?
– Да. Мои слова являются отражением свойственного людям природного восприятия истины, которое вполне заменяет образование. Народная мудрость. Житейская смекалка, позволяющая изъясняться научным языком без понимания смысла употребляемых терминов.

Ян растерялся, но решил не отступать.

– Ну а если я всё-таки уговорю вас подумать? За это обещаю помогать весь вечер.
Незнакомец хмыкнул.
– Весь вечер? Но зачем? Чего вы добьетесь? Ну, хорошо. Вы настаиваете на бессмысленности моей работы, и я воспринимаю ваши слова как вызов. Ложные убеждения нужно срезать на корню. С вашего позволения, я надену шляпу. Шляпа – вещь иногда необходимая. Мир, возможно, есть совокупность фактов, а не вещей, но шляпа так или иначе где-то над ними.

Он сел, натянул котелок и замер. Спустя минуту мужчина очнулся и насмешливо взглянул на Яна.   

– Всё очень несложно, – сообщил он. – Работа в большинстве случаев имеет смысл, только когда не думаешь о нём. Бессмысленность – не изначальное свойство, она возникает как ещё одна деталь механизма при размышлениях, и чтобы её не было, достаточно просто бездумно работать. Манекены в окнах – один из примеров. Расставлять их нелепо, но догадаться об этом можно лишь поразмыслив, а если не думать, то ты по-прежнему занят чем-то полезным. Да и так ли важен смысл? Не слишком ли много ему внимания? Что он о себе возомнил? Чем он превосходит другие вещи? По моему мнению, вес манекенов гораздо существеннее. Лучше бы они стали полегче, чем работа обрела какое-то значение. От его внезапного появления таскать их проще не станет.
Услышав это, Ян совершенно потерялся. Он изо всех сил пробовал найти какие-нибудь возражения, но мысли путались, все доводы выглядели наивными, смешными, высказать их вслух означало сделать положение ещё тяжелее.
 
 Мужчина видел замешательство Яна и с улыбкой наслаждался победой.

– Чаще спускайтесь на землю. Объект, знаете ли, прост. В этом есть разумное начало, и падать будет не так больно, – сказал он, задрав подбородок, но потом его лицо стало доброжелательнее, и он снисходительно похлопал Яна по плечу.
 
– Не требуйте от народа размышлений, станет только хуже. Сколько раз убеждались, и вновь совершаете ошибку. Но не переживайте. Не вы первый, не вы последний. Успокойтесь, ничего страшного не случилось. Я понимаю, что вы затевали спор, чтобы, как говорят в ваших кругах, раскрыть мне глаза, но либеральные идеи снова потерпели неудачу. Удивляться не стоит, для того они и были предназначены. Народ заслуживает уважения, а его пытаются заставить думать! Немыслимо! Он и так во всём разберётся. Сейчас поток информации распространяется равномерно, мы смотрим телевизор, благодаря чему объективно узнаём свою точку зрения и готовы её отстаивать, невзирая ни на что. Как известно, из двух противоречащих суждений истинно то, которое сообщили по телевизору. Телевизор говорит правду даже когда лжёт, хотя, конечно, верно и противоположное. Впрочем, доверенная телевизору великая просветительская миссия и вовсе делает понятия лжи и правды несущественными, предлагая им взамен несложные телевизионные истины. Вы спросите, как можно, ничего не зная о мире, знать истину? И я отвечу – очень легко, особенно если привыкнуть.  Следовательно, в мудрости Министерства сомнений нет, и мы горды тем, что являемся его сотрудниками, то есть винтиками в огромном механизме. Мы понимаем, что на тех, кто идентифицирует себя как часть Министерства, оно может здорово сэкономить, но поскольку мы – его части, нас это не должно волновать.
 
– Как представитель трудового народа, – продолжил он, – я противник длинных сложных мыслей и идей даже в литературе. Они утомляют! Нельзя жертвовать ради них образами и магией стиля! А то слишком много берут на себя. Меньше мыслей, больше сочных эпитетов – именно это нужно простому человеку!
Мужчина посмотрел по сторонам.   
– Не помогайте мне, я справлюсь сам, своими вопросами вы лишь помешаете. Лучше ответьте вот на что, здесь действительно нужен ваш совет. Я хорошо отношусь к манекенам, также как к людям, пускай с ними иногда и очень тяжело, но ведь если отпиливать им ногу, то вес уменьшится, и они смогут легче попадать из одной комнаты в другую. Логично? Как образованный человек, скажите, наличие ноги для манекена – такая же ценность, как для меня – её отсутствие? Сильно переживать он наверняка не начнёт, но что скажут жильцы из дома напротив? Не почувствуют ли себя обманутыми? Если нет, то может и головы отрезать? Они тоже весят изрядно, как и ваша голова, кстати. Когда не хватает манекенов, их заменяют живыми людьми, но у них получается стоять в окнах гораздо хуже, да и таскать их совсем тяжело. Необходимо с этим что-то делать! Пила у меня с собой, я всегда её ношу, с ней как-то спокойнее. Вы часто смотрите в окно, я спрашиваю вас как специалиста.
    
Ян вздрогнул. 

– Пожалуйста, не надо. Соседи будут возмущены тем, что им показывают идиллические картины в усечённом варианте. Правда, никого в доме я ещё не замечал. Возможно, жизнь в этих комнатах даже реальнее, не считая разве что меня, хотя если так продолжится и дальше…

Мужчина развёл руками.

– Жаль. Наверное, вам пора. 
– До свидания, – ответил Ян и побрёл к выходу, но незнакомец его окликнул.
– А как насчёт первичности предмета к своему имени? – весело поинтересовался он.
– Предмет конечно первичен, но это было так давно, – понуро отозвался Ян и вышел. 
 
                3.30.

Утром он снова заглянул к Адаму. Тот, разумеется, не появился. Помня о прошлом разговоре, Ян настороженно смотрел на людей, но им до него не было никакого дела. Казалось, они и не помнили, зачем он раньше сюда приходил. Когда Ян спросил у кого-то из пробегавших мимо, не видел ли он Адама, на его лице возникло удивление, он осведомился, кто это и как выглядит. Клерк даже вызвался помочь Яну. Отложив бумаги, он поинтересовался у своих коллег, кто такой Адам, и не заходил ли он случайно к ним, но все также искренне пожали плечами и сделали растерянные лица. Ян почувствовал, что начинает злиться, и ушёл.

                3.31.

В конце дня нахлынули усталость и апатия. Ян понял, что не хочет идти домой. Снова высматривать Адама в толпе он не стал, спустился в метро и зашёл в поезд, направлявшийся в другую сторону.

В вагоне сидели несколько человек, они неподвижно смотрели в окна на летящие сквозь ночь огни. Через час Ян сошёл на незнакомой станции.
Она не отличалась от той, возле его дома – те же пустые платформы и тусклые мигающие лампы.
Ян вышел наверх. Людей не было, он стоял на улице один. Бесконечная вереница домов уходила в темноту, словно вагоны поезда на вокзале. Фонари в ночном тумане едва светили, и Ян пережил ощущение уже виденного.

Тот дом неподалёку – не его ли? Он тоже молча поднимается над мостовой и безразлично смотрит на людей. Чего ты хочешь, неслышно говорит он. Заходи, тебе найдется комната с незапертой дверью, она не хуже той, прошлой, в которую ты спешил,  даже лучше и реальней, ведь та комната где-то далеко, её надо вспоминать, а здесь не нужны никакие усилия, всё рядом, можно дотронуться. Включай телевизор и ложись спать. Ты утомлён и заслужил отдых, я сделаю так, чтобы тебе ничего не снилось, потому что не стоит видеть слишком много снов.   
Всё схоже. Ты и не заметишь, как стал другим, и зажил его жизнью. Что в этом плохого? Какая разница? Никто не обратит внимания.

Ян бросился по лестнице вниз и запрыгнул в первый попавшийся вагон. Куда ехал поезд, Ян не знал и не думал об этом; выскочив на какой-то станции и увидев еле горящие лампы и лужи на перроне, он бегом поднялся в город.

И вновь услышал молчаливый голос. Зачем ты бежишь, сказал он. Зачем противиться судьбе? В твоих действиях нет логики. Ты хочешь стать невидимым для себя, для своего отражения в зеркале, но там, куда ты пойдёшь, буду я, и всё станет хорошо, страх уйдет как тревожный сон. Надо только лечь и закрыть глаза.
Ян снова спустился в метро и приехал ещё куда-то. А потом ещё и ещё, скоро он потерял счёт времени и перестал понимать, где находится. Чёрные улицы выглядели продолжением друг друга и здания были схожи как близнецы, словно он уже не смотрел, а вспоминал или выдумывал, но затем он в отчаянии опять взбежал по лестнице и неожиданно оказался возле своего подъезда. 
Он зашёл в лифт, нажал кнопку и через минуту открыл дверь в квартиру. Телевизор по-прежнему работал, за окном шумел дождь. 

Ян снял шляпу и лёг на кровать.

                3.32.

– Что с вами? – спросил Борис на следующий день, когда он заглянул к нему с документами на подпись.
– Ничего. Наверное, не выспался. А так ничего особенного, – Ян не слишком хотел говорить.
– Я не о том. Вот, полюбуйтесь.

Борис протянул судебную повестку. Ян безразлично взял документ.

– Не так уж и страшно. Я был несколько раз на суде, и всё обошлось. Да и вызывают меня лишь как зрителя.
– Я знаю. Однако хочу вам напомнить, что когда всё хорошо, на заседания не приглашают. Недооценка системы опасна, она в любое время способна преподнести сюрприз. Судебная практика непредсказуема! Вы явно поступаете неправильно, и суд это чувствует, хотя слово «чувствует» является метафорой, употребляемой относительно неживой сущности, которая, надеюсь, меня сейчас не слышит. 
– Думаю, причин для беспокойства нет, – произнёс Ян. – Я устал от волнения и переживаний. 
– А вот здесь вы правы! Переживать не надо. Всё, как говорится, идёт своим чередом, куда бы оно ни шло. Раньше вы боялись, что не можете в чём-то разобраться, а теперь делаете огромные успехи. Поздравляю вас!
– Усталость имеет границы, – спохватился Ян. – Со многим я всё равно не соглашусь.

Борис разочарованно снял очки.

– Порой с вами очень нелегко.      

                3.33.

Зал суда Ян нашёл быстро. В это крыло здания он никогда не заходил, и расположение кабинетов показалось ему необычным – большинство дверей теснились в одной части коридора, а дальше протянулась пустая стена с редкими, кое-где погасшими от времени светильниками. Однако странного в Министерстве Ян видел много, и удивить его было непросто. До начала заседания оставалось ещё полчаса, и он, по-прежнему находясь в унылом настроении и глядя куда-то вниз, рассеянно открыл дверь. 

                3.34.

Спустя мгновение он догадался, что процесс уже идёт. Возможно, в повестке неверно написали время, или суд почему-то начался раньше.
Тёмное помещение заполняла публика, на сцене виднелась трибуна с графином и судейский стол. 
Дверь, через которую Ян зашёл, вела не в зрительный зал, а прямиком на сцену, где он сейчас и стоял, испуганно озираясь и ничего не понимая.
Все, похоже, именно его и ждали, и то, что он остановился на полпути, вызвало недоумение. Зрители переглянулись, послышался негромкий смешок. Потом Ян увидел, что один из судей незаметно для зала показывает ему пальцем на трибуну.
Я совершенно не знаю текста, подумал Ян. Он медленно прошёл к трибуне, попробовал налить воды из графина, но понял, что он не настоящий: кусок стекла у основания откололся, а чтобы графин не падал, его наспех приклеили к подставке.
 
Ян покосился на судей. Один из них беспокойно смотрел на Яна, второй оказался переодетой в судью немолодой женщиной с короткой косичкой, она выглядела также очень напряжённой, а третьего вообще по каким-то причинам заменял манекен с гримасой ужаса на лице.

Надо произнести хоть что-нибудь, решил Ян и глубоко вдохнул.

– Полагаю, что схожесть действительности со сновидением ещё недостаточно учитывается в судебных разбирательствах.

Зал притих.
Фраза родилась как-то сама собой, вероятно, от испуга. Ян удивился ей не меньше остальных, но решил продолжать, тем более что выбора не оставалось.
– Реальность упорядочена, но упорядочена как текст, и придирчивый взгляд легко отыщет ляпы, нестыковки, слабости в сюжете, аллюзии и зашифрованные головоломки. Анализ большинства законов позволяет предположить, что они сочинялись в глубоком забытье, хотя, возможно, именно в этом их ценность. Мы согласны играть по правилам. Края событий прячутся в темноте, фонарь освещает немногое. Всё неочевидно. Всё ненадёжно. Для пробуждения надо проделать долгий путь. Но куда идти? И не зайдёшь ли ты ещё дальше? Туда, откуда не вернёшься? Ведь есть такие сны, в которых можно почувствовать страх, боль, умереть и от этого не проснуться.   Действительно только то, что здесь и сейчас. Мы в помещении суда. Он – единственное, в чём нет сомнений. Где прошлое? Где будущее? Наверное, они за дверью, в коридоре, ждут, когда мы их позовём. Пригласим как свидетелей! Но свидетелей чего? И смогут ли они нам что-то сказать? А если мы чего-то не знаем? Нас мучают вопросы, на которые нет ответа. Кто эти люди? Что я здесь делаю? В чём меня обвиняют? Или это я кого-то обвиняю? Почему всё так странно выглядит? Кто я? Можно ли вынести справедливое решение, не учитывая столь важные обстоятельства? Разумеется, нет. Спасибо, что выслушали меня.

Ян замолчал. Повисла тишина.
 
И вдруг кто-то поначалу негромко и неуверенно выкрикнул:
– Браво!

И этим словно нажал на спусковой крючок. Люди вскочили со своих мест, крики «браво» и аплодисменты донеслись со всех сторон, даже из неосвещённой части зала. Ян вышел из-за трибуны и смущённо раскланялся. Кто-то бросил на сцену цветы. Ян поклонился ещё раз, отступил к выходу и выскочил в коридор. 

                3.35.

Однако едва он успел сесть за стол, как в почтовой трубе послышался шум. Ян достал бумагу и с изумлением обнаружил судебную повестку, причём вызывали его на то же заседание, на котором он только что был. Документ выглядел совсем свежим, от него доносился запах чернил.
– Ничего не понимаю, – сказал Ян и пошёл обратно.

                3.36.

 Он вздохнул, как перед прыжком в воду, открыл дверь и очутился на сцене. Всё было по-прежнему, разве что зал встретил его короткими аплодисментами.
Ян прошёл за трибуну, подумав, что если раньше смог неожиданно для себя произнести речь, то, наверное, получится и сейчас. Он снова вздохнул и вдруг почувствовал, как его кто-то внизу дёргает за брюки. Ян отшатнулся и увидел, что под трибуной стоит маленький шкафчик или даже тумбочка, чем-то похожая на суфлёрскую будку. В прошлый раз он её не заметил. Дверца была распахнута, и оттуда высовывалась рука, которая, очевидно, и хватала Яна за штанину. Кому она принадлежала, понять было нелегко, поскольку всё пространство внутри тумбочки занимала тёмная шляпа, из-под которой рука с трудом смогла выбраться. Рука молчаливо размахивала в воздухе, не зная, что делать, но скоро нашла выход: обернулась, вытащила шляпу наружу и поставила её на тумбочку, отчего та стала напоминать человеческую голову, пусть даже необычно большую и квадратную. Но эта голова была здесь не единственной, потому что в освобождённом от шляпы пространстве возникло пухлое гладко выбритое лицо неопределённого возраста. Рука, наверное, принадлежала именно ему, и после его появления уползла внутрь за ненадобностью. Голова почти заполнила тумбочку и приветливо улыбнулась Яну.
 
– Судя по всему, – сказала голова, – вам подсознательно кажется, что я не существую иначе, кроме как внутри шкафчика. Однако вы не совсем правы!
Она засмеялась и словно погрозила пальцем.
– Вы произнесли прекрасную речь, и теперь мы будем вам подсказывать, чтобы следующее выступление оказалось ещё лучше.
– А кто это «мы»? – спросил Ян.

Голова шутливо нахмурилась.

– Какая вам разница, чьи слова повторять? Сосредоточитесь на главном – на интонациях. Язык важнее содержания, а интонации, соответственно, важнее языка. Соединение лёгкого цинизма с задумчивой открытостью всегда хорошо влияет на публику. Итак, вы готовы? 

                3.37.

– Я хочу заострить внимание на лицах, принимающих участие в процессе, – сказал Ян. 
– Роли судьи, обвинителя, адвоката неоспоримы и не вызывают подозрений. Во время заседаний они ведут между собой тонкую изысканную игру, финал которой заранее неизвестен, во всяком случае, так принято считать. Но где здесь место для обвиняемого? Как он, не зная правил, может быть её участником? Законы – лишь видимая часть юридического айсберга, и она весьма невелика. Его попытки повлиять на процесс вызывают раздражённую усмешку, дилетантские рассуждения о морали, справедливости и здравом смысле не имеют к юриспруденции никакого отношения, своей наивностью он вносит сумбур и нарушает эстетику судебного заседания. Из этого неопровержимо следует, что каждого обвиняемого изначально стоит удалить из зала суда, отстранив от участия в процессе. Так будет лучше для всех, и для него тоже. По меньшей мере, он теперь не разозлит судью глупыми репликами. Добропорядочный гражданин доверяет судебной системе, и он не должен пытаться на неё как-то подействовать. Подобно тому, как люди поручают своё лечение врачам, нужно вверить себя суду и выступающим на его сцене профессионалам, и неважно, что некоторым из них итоги процесса безразличны, а остальные хотят побыстрее отправить тебя на виселицу. Собственно, именно там и надо объявлять, чем закончилось дело, и никак не раньше. Большое всем спасибо.   

                3.38.

Ян вернулся к себе, но едва он попробовал сесть, почта опять принесла документ.
 
Судебная повестка.

– Третий раз за день! – воскликнул Ян. – Что происходит?

Присмотревшись, он увидел, что вызывают в другой кабинет. Новым было ещё и то, что его статус не написали, как, впрочем, и место и зале.

                3.39.

Однако называть кабинетом помещение, в котором проходил суд, не стоило. Это был круглый вытянутый далеко вверх зал со множеством нависающих, словно ласточкины гнезда, балконов, на которых безмолвно теснились люди, в то время как перед сценой находилось всего несколько рядов стульев. Сама же сцена была довольно большой, круглой и ярко освещённой; в её правой части оказалось неожиданно многолюдно, там сидели не одни судьи, которых Ян легко отличил от других клерков из-за мантий, но и десятки прочих сотрудников Министерства.
Как только он зашёл, к нему подскочил какой-то чиновник и, не говоря ни слова, схватил за руку и потащил за собой в обход зрительного зала. В стене обнаружилась дверь, сквозь которую они попали на сцену. Один стул оставался незанятым, человек указал на него и быстро убежал.
Ян сел и осмотрелся. За трибуной, размахивая руками, выступал какой-то мужчина, но он стоял далеко, и расслышать его было сложно. Справа от Яна, в нескольких шагах, согнувшись и не поднимая глаз, сидел пожилой интеллигентный клерк в очках. Когда Ян пришёл, он боязливо оглянулся, но потом снова понуро опустил голову.

Через полчаса одного докладчика сменил другой. Слов было не разобрать, но Ян и не прислушивался. Со вчерашнего вечера он ощущал себя разбитым и опустошённым, а теперь ещё и эти странные суды. Вопросы юриспруденции любопытны, но обязанность выслушивать лекции не может понравиться. Мысли о пропаже Адама, ранее постоянно занимавшие его, немного притихли. Думать об этом не хотелось, и он чувствовал отголоски вины, доносившиеся даже сквозь усталость.
   
Чтобы отвлечься, он вновь взглянул по сторонам. Самым удивительным в помещении была его вытянутая форма и нависшие над сценой балконы со зрителями. Некоторые из них располагались очень высоко, в сгустившейся наверху темноте.
 
Вдруг Ян опять встретил взгляд своего соседа, по-прежнему робкий и испуганный. Наверное, у него какие-то неприятности, подумал Ян и решил с ним поговорить.

– Не знаете, почему заседание проходит в столь необычном зале? – шёпотом спросил Ян.

Мужчина вздрогнул, будто не ожидал, что к нему обратятся.

– Вы – новичок, – ответил он.
– В общем-то, да, – признался Ян. – Хотя я уже побывал на нескольких судах.
– Тогда вам известно, что помещение напоминает рассматриваемое дело. Большое дело – большой зал, незначительное – маленький. Но не только размеры, и форма в каком-то смысле должна быть похожа! Поэтому и…– он грустно махнул на вереницу балконов.
– Вот как, – сказал Ян. – А ещё любопытно, будет ли приговор. Суд без приговоров пугает даже сильнее. 
   
Чиновник потёр лоб и произнёс:
– Пожалуй, я с вами не соглашусь. При других обстоятельствах мысль кажется интересной, но, к сожалению, не сейчас. Здесь, видите ли, судят меня.
– Вас?
– Да. Вы удивлены, почему я, будучи подсудимым, не в клетке? Но все понимают, что я никуда не денусь. Это и я знаю. Куда бежать? Где края Министерства? Полагаете, вы не внутри него? Многие здания связаны, например, системой подземных ходов и могут считаться единым целым. Убежишь на край света, спрячешься в маленькой комнатке в забытой гостинице, но и там под кроватью отыщется запылённая печатная машинка, а в шкафу предназначенные для тебя документы.
Ян задумался.
– А какое преступление вы совершили?
– Вообще-то я не совершал никаких преступлений. Разве я похож на преступника?
– Нет, не похожи, – согласился Ян. – Значит, вас ошибочно в чём-то обвинили?
– Меня никто не обвинял.
– Тогда вы не должны здесь быть!

Мужчина обхватил себя за плечи, будто ему стало холодно.

– Нет. Должен.
– Извините, – сказал Ян, – но я вас не понимаю. Я очень хочу помочь, но не знаю, как это сделать.

Собеседник тоскливо посмотрел на сцену.

– Я забыл представиться. Меня зовут Михаил, я работаю в отделе учёта документов. Мой кабинет на пятнадцатом этаже, в конце коридора. Он маленький, потолки низкие, но я привык. Напротив меня сидел Филипп, ему столько же лет, сколько мне, у него тоже давно появились седые волосы. В незапамятные времена он, как и я, неизвестно откуда пришёл в Министерство, в отдел учёта. Также как я. Жена у него умерла, также… а впрочем, к чему это рассказывать, если несколько лет назад его перевели в другое место.

Он помолчал и продолжил.

– Однажды почему-то ко мне явились из отдела проверок. Легко понять, что они идут к тебе по коридору – лампочки начинают мерцать, зеркала трескаются, надписи на стенах проступают. Я едва успел погасить лампу, как они уже были тут. Я всегда выключаю свет, когда приходят эти существа. В темноте не так страшно. Ты же их не видишь! Разум, конечно, рисует жуткие картины, но это лучше, чем смотреть на них воочию. Говорят, воображение способно выдумать куда более страшное, чем есть в действительности, но на отдел проверок данное правило не распространяется. Здесь реальность даст фору самым извращённым фантазиям. Зачем они приходили, неизвестно. Постояли, покривлялись и ушли. Они частенько так себя ведут, наверное, для поддержания дисциплины. Кстати, очень действует. Я подумал, что всё закончилось, и вдруг – повестка! В ней предписывалось некоему Аркадию, которого я и знать не знаю, прийти в суд из-за его опоздания на работу. Предписывалось ему, но прибыл документ-то мне! В мой кабинет! Я пошёл к заместителю начальника и спросил совета. Он перепугался не меньше меня, сказал, чтобы я явился в суд, а тот разберётся. Я так и поступил.

Он минуту молчал.

– Я потерял счёт заседаниям. Я по-прежнему здесь, в непонятной роли обвиняемого. Мне страшно.
– Напрасно вы так боитесь, – попытался успокоить его Ян. – В худшем случае выпишут штраф. Вы никого не убили, а всего лишь немного опоздали.
Михаил грустно улыбнулся.   
– Наказание – нечто большее, чем оно выглядит.
– А вы не пробовали сообщить суду, что вы – другой человек?
– Нет. Как-то неудобно, – произнёс Михаил и поправил очки. – Очень надеюсь, что меня об этом спросят, но пока почему-то не спрашивают. И потом, не будет ли хуже? В конце концов, я не против того, чтобы несправедливо пострадать за справедливость, это судьба всех интеллигентных людей, но вопрос в том, насколько! Всё хорошо в разумных пределах. Чересчур страдать не хочется. Значение страдания в том, что оно помогает избежать большего страдания, а смысл большего в избегании ещё большего, но почему нельзя разорвать цепочку более гуманным способом? Эх, не к добру меня так часто вызывали сюда, и всё ближе и ближе к сцене. 
 
Он вздохнул.

– И даже если я попытаюсь объяснить, что изменится? Скажут, мол, согласно инструкции такой-то сходства достаточно. Повестки-то куда приходят? Надо быть реалистом. Возможно, это некий новый вид преступления. Преступления, которого не совершал, но за которое должен понести наказание. Справедливое наказание.
– Вы противоречите логике, – возразил Ян.
– Логика, как и реальность, вещь согласованная. Согласованная, утверждённая и прописанная в инструкциях. Никаких противоречий. Я сталкивался с этим каждый день и ни о чём не думал. Но дальше, однако, сомнения зародились. Коснувшись тебя, закон приобретает иные очертания. Удивительно. Говорят, мол, если что-то не имеет смысла и причиняет боль, стоит предположить, что мы просто чего-то не знаем, и это происходит только затем, чтобы принести нам счастье. Предполагать можно что угодно, а из-за своих выдуманных частей вещи и поступки меняются. Плохое становится хорошим, а хорошее – дурным и запретным… но у меня не очень выходит. Возникает много вопросов, и безосновательные ответы их не устраивают. Может, за это меня и судят? Уж лучше за это, ведь иначе  – совсем кошмар.         
– У меня есть идея, – сказал Ян. – Я пройду за трибуну и скажу, что вы другой человек.
Михаил содрогнулся и замахал руками.
– Прошу вас, нет! Это опасно! Суд сам разберётся! Надо верить! Кому верить, если не суду? Мне теперь кажется, что я действительно похож на Аркадия. Посмотрите, ведь и вправду похож?!
– Как можно знать, когда его никто не видел? Перестаньте бояться. Я коротко выступлю, и всё будет хорошо. Если ничего не предпринимать, то неизвестно, куда это выльется.

Ян встал, и немного наклонившись, чтобы не привлекать взглядов, подошёл к одному из судей, молодому парню с равнодушным лицом.
 
– Я хочу выступить, – сказал Ян. – У меня есть важные замечания. Когда это сделать?
– Да идите хоть сейчас, мне-то что. Я здесь также как вы, по повестке, – ответил тот, и вдруг встрепенулся. – Кстати, вы сегодня тоже судья. Один из многих. Хаха! Не досталось мантии? Может быть, их часто разворовывают. Не возвращают на склад после заседаний и потом используют для ролевых игр. Очень удобно! И не спрашивайте меня, что делать. Думайте сами. Взрослый человек. Детей судьями не назначают, если, конечно, они не чьи-то родственники. Судья принимает решения исходя из закона и своего внутреннего ощущения, точнее, голоса. Несомненно, надо прислушиваться не к голосу совести, а к тем странным голосам, которые постоянно смеются и ругаются у нас в головах. Опытные судьи так и поступают, посмотрите судебную практику.
    
Ян захотел что-то спросить, но докладчик закончил речь, покинул сцену, и Ян поспешил занять его место.
Подойдя к трибуне, он обнаружил внизу открытую тумбочку со шляпой и знакомую радостную голову, но притворился, что ничего не заметил. Когда же его настойчиво стали дёргать за штанину, он ногой захлопнул дверцу, после чего из подполья донёсся звук падения, что-то ойкнуло, подпрыгнуло и покатилось. 
– Обращаю особое внимание суда, – веско проговорил Ян, – на то, что человек, который сидит в зале как обвиняемый, совершенно другой, не тот, кто причастен к тяжкому преступлению. Из уважения к суду он согласился лишь ненадолго его подменить. Временно исполнить обязанности подсудимого. Вероятно, он не похож на него и внешне. А если и похож, то это поверхностное сходство, которого недостаточно даже для суда столь высокого уровня.

Произнеся речь, Ян ушёл, не посмотрев на реакцию зала, и встретил белое от ужаса лицо Михаила.

– Что вы натворили, – прошептал он. – Что я вам плохого сделал? Вы несколько минут назад впервые меня увидели, и так со мной поступили.

Потом Михаил широко улыбнулся и погрозил Яну пальцем. Его руки задрожали, на губах выступила пена, лицо превратилось в кривую гримасу.
 
– Я понял. Я нашёл истину. Всё несложно. Мы неправильно понимаем суд. Мы думаем, что наказание назначают за преступление. Нет, конечно, так тоже иногда случается. Но мы забыли, что суд – это механизм, и, как и все механизмы, если он перестанет работать, не будет никого судить, то начнёт простаивать, заржавеет и сломается.  Иначе говоря, суд – не «за что», он – «зачем», и ему безразлично, что произошло, кто подсудимый, и преступник ли он. Все листы бумаги одинаковы, и текст на них неважен. Тщательное разбирательство станет причиной перебоев, откладывания заседаний и тому подобного. А машине необходимо работать плавно, без рывков, в одном ритме. Суд – часть Министерства, и для их существования как раз и происходят судебные процессы. Без еды им не обойтись! Физиология легко объясняет большинство великих целей. Гражданин обязан прилагать усилия к тому, чтобы всё прошло гладко, хорошо и внимание суда не рассеивалось по мелочам. Тот, кого приносят в жертву, должен чувствовать гордость! Эта роль тяжелее других, кого угодно на неё не подберёшь! Понятия «зла» и «несправедливости» примитивны. Тебе всего лишь подыскали место в мире согласно своим желаниям, и желания эти очень просты. И есть тот, кто имеет на это право! Абсолютная власть не зло, а уже нечто иное! Если вам что-то не нравится, можете уходить, хотя уйти вам никто не даст! 
Он почти кричал. Ян оглянулся и увидел, что на них почему-то не обращают внимания, будто они отделены от всех стеклянной перегородкой.
– Вы сошли с ума, – сказал Ян. – Напрасно я решил выступить, это вас слишком напугало.
– Нет! Если кто и помешался, то не я! Вы догадываетесь, что я говорю правду, не хотите её признавать, но вам предстоит в ней убедиться. Мой час настал, но мне не о чем жалеть. Я прожил счастливую жизнь, и благодарен Министерству за то, что оно для меня сделало и скоро ещё сделает. Суду тоже большое спасибо. За что, пока не знаю, но обязательно придумаю. Хотя времени осталось мало.
 
Он указал пальцем на Яна. 

– Министерство всматривается в тебя – как человек смотрит в темноту. Ты нарушил спокойствие и заставил себя бояться. Тебе пойдут навстречу. Насколько смогут, конечно. Разным логикам сложно постигнуть друг друга. Ты найдёшь то, что ищешь, но оно ли это?

Его лицо совсем исказилось.
 
– Кто пойдёт мне навстречу?

Но Михаил не ответил, он с блаженной улыбкой уставился взглядом в далёкий потолок и что-то шептал.
Ян спустился в зрительный зал и вышел.

                3.40.

На следующее утро он отыскал кабинет Михаила, постучал, но никто не отозвался. Ян надавил ручку замка, но дверь была заперта, от неё сквозило пустотой и безнадёжностью, будто она никогда не открывалась.   

                3.41.

Вечером Ян уходил с работы последним. Когда он шёл через турникет, сторож, старый клерк с чёрными от бессонницы пятнами под глазами уже почти замкнул входную дверь. Увидев Яна, он засуетился, торопливо повернул назад ключ и наклонил голову, будто сделал что-то неправильно, но верил, что его простят. Ян прошёл немного по мостовой и оглянулся. 

Министерство возвышалось в вечерних сумерках, как скала. Немыслимо представить, что здание могли построить люди. Наверное, оно им приснилось, и сон был настолько тяжёл и мрачен, что попробовать сбежать из него и пробудиться оказалось слишком страшно. Но зачем я здесь, подумал Ян, в чужих снах?
 
И тут, словно в ответ, где-то наверху зазвенело, стекло в окне разбилось, и наружу вылетели белые листы бумаги. Они рассыпались в воздухе, разлетелись и исчезли.

Больше ничего не происходило, и Ян медленно побрёл к метро.   



Продолжение
http://proza.ru/2018/07/20/1042