ДЕСТРУКЦИЯ
I
К вечеру она снова куда-то испарилась. Солнце стояло еще высоко. После их конфликта Мотя весь день был на взводе, приставал ко всем, ерничал, пока не уговорил Йожика привезти ему две бутылки дешевого местного вина, одну из которых он оставил «на потом», а другую высосал прямо из горла, не входя в дом, под елочкой. Тосковал, глядя через забор на унылые голые поля и прикидывая в уме новую серию планов, которую желательно было бы снять до отъезда в Москву. Переживал, представлял, какой фильм получился бы лично у него и думал, куда б они делись без его умения снимать фильмы. Без его профессионализма. Они из дома смотрели, как он бродит по двору и прикладывается к горлышку. Лэнка из кухни тоже видела. Когда кончилось вино, он достал из-за пазухи красивую красную коробочку с пышным шелковым бантом и привязал к елке пониже первой, неизвестно чьей, невостребованной никем коробочки. Их стало две и от этого на душе его сделалось еще муторней. Осень. Лэнка из окна кухни только криво усмехнулась, а Настя порывисто вздохнула. Она расчувствовалась.
Потом резко похолодало, и зарядил мелкий серый дождик. Они засели в гостиной, оккупировав диван перед вечно включенным телевизором с выключенным звуком. Мотя обложился со всех сторон Настиными блокнотами и учетными записями и проверял соответствие скриптов сценарию, в который они ежедневно вносили изменения, раскладывал их в хронологическом порядке. Костя с неизменным телефоном, который уже прирос к его руке, равнодушно листал пальцем страницы на экране, подолгу нигде не задерживаясь. Андрей Юрьевич смотреть на них не мог, особенно на Костю, которого называл про себя не иначе как говнюк и даун, да и они на него тоже. Из своей комнаты спустилась Настя с планшетом, как всегда бесстыдно сверкая ляжками.
– Ах, Настенька! – сладко сказал подобревший и раскисший от домашнего тепла Мотя, хватая и останавливая ее за руку. – Горяченькая ты штучка, Настенька. Ну, вот откуда у тебя все это? Тело богатое, просто загляденье! А ножки, ножки какие славненькие!
– Отстань, Мотя! – похохатывая, отталкивала его Настя, впрочем, не слишком активно и не отходя от него, как будто он волшебным образом обездвижил ее комплиментами. – Профукал ты свое счастье, променял меня на Ленку, вот теперь ее и целуй!
Мотя жадно гладил и мял ее мягкими теплыми руками, напрочь забыв о присутствии посторонних. Андрей Юрьевич почувствовал гнев и беспомощность. Он хотел встать и уйти в знак протеста, но силы на время покинули его. Не встречая сопротивления, Мотя нагнулся и приложился ртом к Настиной ноге повыше колена так смачно, как будто ел шашлык.
– Эй ты, Казанова! – сказала она, смеясь и отталкивая его голову. – Полегче, а то возбудишь не по-детски, как я потом в глаза Ленке смотреть буду?
– Да чего там смотреть, не смотри, – невпопад отвечал Мотя, поднимаясь губами все выше по ноге. – Эх, Настя, мне бы эти ножки!
– Любой каприз за ваши деньги, Матвей Кимович. Курс эпиляций, и будете с такими же, – сказал Костя, не отводя взгляд от телефона. – Только потом не обижайтесь, если к вам будут мужчины на пляже приставать.
Никто не засмеялся.
– Ну, все, все, все, хватит! – Настя капризно дернула ногой и шутливо, но крепко дала Моте по рукам. – Посмеялись и будет. Слышишь меня, похотливый бабуин? Выше – табу!
Мотя надулся, отстал и вернулся к скриптам. Он никак не мог отыскать съемочный лист за сегодня.
– Легли мы под женщин, старичок, – сообщил он Андрею Юрьевичу доверительно. Тон был, однако, желчный. – Пока мир, они на коне. Есть такой термин в биологии – поощрительное спаривание, может ты слышал. Смертельное женское оружие. Хочу дам, хочу не дам, а будешь плохо себя вести – вообще от тела отлучу. И как они хотят, чтобы мы после этого не бегали налево? Пока одна «не дам», другая-то «дам». Хоть бы договорились между собой как-нибудь, дуры.
-Мы так и договорились, – сказала Настя. Костя рассмеялся. Его смех Моте очень не понравился.
– А ты чего скалишься, делать больше нечего? Иди, заряди камеры, – напустился он на него.
Костя молча взял Sony и поднялся в Мотину комнату. Дождик кончился. Накинув на плечи куртку, он отворил окно и долго разглядывал задний двор, окрестности Шеберова, соседние дома и дворы через видоискатель, развлекался с приближением. Он представлял себя в подводной лодке с поднятым над водой перископом. Старушка, вытряхивающая скатерть, девчонка, торопливо давящаяся сигаретой в укромном уголке маленького сада, парни с волейбольным мячом, отрабатывающие подачу, были объектами его охоты. Наконец его внимание сосредоточилось на симпатичном бежевом коттедже на соседней улице, входная дверь которого была ему хорошо видна. В него периодически входили парочки молодых людей, многие из которых были возбуждены и вели себя нескромно. Жалюзи на окнах были опущены. Костя пораскинул мозгами, приблизил табличку на воротах и срисовал адрес на бумажку. Этот адрес он буква в букву вбил в Гугл и минут двадцать впустую бродил по чешским сайтам с транслейтом. Потом еще немного подумал, добавил в запрос слова «swingers party» и через некоторое время обсуждение на одном из форумов подтвердило его скромную догадку. Костя победно ухмыльнулся и снова прильнул к видоискателю. Он сделал это вовремя: из-за поворота медленно выехал знакомый серебристый Ситроен и подкатил к симпатичному коттеджу. У Кости сильней забилось сердце. Теперь уже перископ превратился в винтовку с оптическим прицелом, а сам он – в опытного киллера в засаде. Он дождался пока из машины выйдет Ленард, с удовольствием представляя, как спустит курок. Ленард вышел. Он был в своей легкоузнаваемой английской куртке и с характерной щетиной на лице. Костя включил максимальное приближение. Как всегда Ленард выглядел отменно. Красавчик на мушке. Жаль, что у камеры не было курка.
– Ты что, решил дом застудить? – строго спросила его Яна Львовна, распахивая дверь за спиной. Костя вздрогнул. – Сейчас же закрой окно! Осень! Чем ты занимаешься?
– Практикуюсь, Яна Львовна. Сейчас поставлю камеру на зарядку.
Он снова взглянул в видоискатель. Ленард выгружал из машины свою аппаратуру. Затем вынул из куртки телефон, нажал кнопку вызова и приложил телефон к уху. В комнате заиграла знакомая мелодия. На временных Настиных телефонах с симками местной связи у них у всех была одна и та же стандартная мелодия, им было лень ее менять. Яна Львовна посмотрела на экран.
– Да? – сказала она, сияя. – Да, Марк, я слушаю тебя.
Костя с улыбкой распрямился и выключил камеру. Яна Львовна вышла, плотно затворив за собой дверь. Он повернулся и посмотрел на эту дверь.
II
Он дал Ленарду час на то, чтобы расставить аппаратуру и завязнуть в процессе по самые уши. Поставил на зарядку обе камеры, посидел в интернете, еще раз убедился, что все понял правильно насчет симпатичного коттеджа, поскучал, съел конфетку. И пошел к Яне Львовне. Она лежала на застеленной кровати и страдала, бесцельно глядя в потолок. Ленард внезапно отменил их вечернюю встречу, сославшись на какие-то важные обстоятельства. Она чувствовала, и он чувствовал: его слова звучат неубедительно. Какие важные обстоятельства нельзя отменить даже ради нее? Он принадлежал только ей и никому больше, она купила его время со всеми потрохами на круглые сутки. За все было заплачено звонкой монетой. Но гнев не должен был затмевать ее разум. Она боролась с этим. Он объяснит. Это был ее Ленард, ее Ленард!
– Вы не заболели, Яна Львовна?
В дверях стоял Костик. Принесла нелегкая.
– Нет. Просто устала.
– Может чай? Кофе? Или сразу?
Она рассмеялась. Лучше сразу.
– Чего тебе? Я сейчас спущусь.
– Забавное получилось совпадение, Яна Львовна. Помните, я через камеру в окно смотрел? Наблюдал за свингерской вечеринкой в соседнем коттедже и тут подъехал Ленард. Я видел, как он вышел из машины и позвонил по телефону. Одновременно у вас тоже зазвонил телефон, помните? Вы еще сказали в трубку: «Да, Марк. Слушаю тебя».
Яна Львовна села на кровати. Кровь медленно отливала от ее лица. Лицо стало как маска.
– Ну?
– Вот я и говорю: забавное совпадение.
– Да. Совпадение. Забавно… е, – повторила она без улыбки. – Где ты видел Ленарда?
Он чуть виновато протянул ей бумажку с адресом.
– За нашим домом, на соседней улице. Вас проводить?
– С ума сошел! – сердито воскликнула она. – Я никуда не собираюсь!
Костик пожал плечами и вышел. Яна Львовна лихорадочно оделась. Он слышал, как хлопнула входная дверь, но не шевельнулся на диване в гостиной, продолжая смотреть в свой экранчик. Яна Львовна бежала по улице. Уже темнело. Окна симпатичного коттеджа были по-прежнему занавешены жалюзи. Она нашла знакомый Ситроен и у нее отпали всякие сомнения. Булыжников вокруг не было, чтобы разбить ему лобовое стекло, оставалось идти напролом.
Молодая улыбчивая чешка открыла ей дверь, впустила в прихожую и в качестве приветствия чмокнула в щечку, как будто они сто лет приятельствовали. Яна Львовна вошла и огляделась. Просторное помещение, обшитые натуральным светлым деревом стены, забитый куртками гардероб. Широкая деревянная лестница вела на второй этаж. За приоткрытой дверью в соседнее помещение в нестерпимо белом свете синел вместо пола небольшой бассейн, наполненный водой. В нем плескались две парочки, еще одна сладкая парочка расположилась прямо на лестнице и с энтузиазмом совокуплялась. Мужчина был мускулист, девушка худощава и подтянута, но с неухоженными сальными волосами, небрежно собранными в хвост. Хвост подпрыгивал в такт движениям, узкая длинная спина была усеяна веснушками. Яна Львовна пробралась мимо них, стараясь не задеть. Мужчина сказал ей по-чешски какой-то комплимент и, не отрываясь от партнерши, одобрительно погладил ее ногу. Яна Львовна хотела вспылить, но на них снизу вверх доверчиво, как корова, смотрела улыбчивая чешка, которая ее впустила, и она только судорожно улыбнулась.
Весь второй этаж состоял из двух крошечных спаленок с распахнутыми настежь дверями и просторного, уходящего вглубь помещения перед лестницей с тремя толстыми смолистыми столбами, подпирающими крышу. В нем творились Содом и Гоморра. Десятки нагих тел, подтянутых, красивых, загорелых, переплелись в порыве страсти в змеиный шевелящийся клубок. Горели софиты. Свет был яркий, горячий, насыщенный, оттеняющий рельеф мышц и пластическую игру тел, на которых видна была каждая капелька пота, каждая пора, каждый волосок. Тела колыхались, сплетались, стонали. Перешагивая через руки и ноги, распростертые на полу, в самой гуще этих брачных игр с черепашьей скоростью двигался человек с камерой на плече, жадно приникнув лицом к видоискателю. Верхняя часть его тела была чинно одета в футболку, нижняя часть одежды куда-то бесследно исчезла. Женские руки мимоходом ласкали его волосатые ноги, трогали за ягодицы и гениталии, но он продолжал снимать. Одна резвая девушка с красным пылающим лицом, оторвалась от партнера, догнала его и, смеясь, заступила ему дорогу, что-то возбужденно крича в камеру и игриво демонстрируя свои остро торчащие соски. В глубине помещения, по пояс утонув в страстной телесной мешанине, стоял Ленард со своим неизменным телескопическим «журавлем» в руках. Великолепный немецкий микрофон, подарок Яны Львовны, висел на «журавле». Его щеки пылали. Спущенные на пол штаны ничуть не портили его красоты, синяя майка, уже знакомая Яне Львовне, бурно колыхалась на животе, потому что две женские руки пылко играли на кубиках его пресса «Аппассионату», а сама их владелица, стоя на коленях, занималась оральным сексом с его гениталиями. Он первым увидел Яну Львовну и стал коленом испуганно отпихивать от себя партнершу. Та не хотела отрываться. Бежать было некуда и их взгляды встретились. Он жалко улыбнулся кривящимися губами, всем своим видом выражая фальшивое недоумение, как такое могло произойти именно с ним, но с тем, что его застукали, уже ничего нельзя было поделать. На мгновение Яне Львовне показалось, что он хочет сказать ей: «Это не то, что ты думаешь», но он сдержался. Она отвела от него взгляд и стала смотреть на микрофон. Он один стоил дороже всей их разнузданной компании. Ленард прочел эту мысль, и ее взгляд вернулся к нему. В этот миг с ним случился вполне закономерный конфуз, которого он изо всех сил старался избежать, но не смог, потому что против природы не попрешь. Он побагровел от стыда и сумел наконец оттолкнуть от себя настырную партнершу. Стало только хуже. Теперь его ничто не прикрывало. Он предстал перед Яной Львовной в своем первозданном виде козла в огороде.
– Извини, что отвлекаю, – сказала она с отвращением, напрягая голос и чудом сохраняя спокойное лицо. – Зашла сказать, чтобы ты завтра взял выходной. Тебе нужно больше отдыхать. Работаешь просто на износ.
И ушла. Спустилась по лестнице. Она уже видела все, что могла здесь увидеть, больше ее было нечем удивлять. Ленард ее не преследовал, хотя так хотелось, чтобы он бежал за ней по людной улице под дружный хохот, поддергивая спадающие не застегнутые штаны и теряя тапки, надетые на босу ногу.
На вечерней улице она нашла большой куст, потерявший почти всю свою листву, но достаточно густой, чтобы за него спрятаться. Она обошла его и присела на корточки, обхватив голову руками. Силы покинули ее, она разрыдалась. Рыдала взахлеб, безутешно и долго, как рыдает незаслуженно обиженный ребенок, давясь икотой и соплями.
Любой человек, присевший в кустах, всегда выглядит двусмысленно. Мимо прошли, смущенно отводя глаза две девчушки школьного возраста, и пройдя, захихикали, оглядываясь на нее. Потом распахнулось окно в соседнем коттедже, и какая-то старуха визгливо закричала на всю улицу по-чешски:
– Что ты там делаешь, бесстыжая? Совсем люди совесть потеряли, посреди улицы устраиваются! Убирайся отсюда! Убирайся!
Яна Львовна с достоинством вышла из-за куста. Она выплакалась. Крест на прошлом. Ее мысли вернулись к работе и к Марку. Она снова стала безжалостной, как идущий на врага танк – и горе тому, кто окажется под ее гусеницами. Сворачивать она не станет. Яна Львовна возвращалась домой, мечтая кого-нибудь растоптать. Дверь она откроет ногой. Бегите, кролики!
III
– Андрей Юрьевич, – сказала она, входя в гостиную. Из ее глаз во все стороны сыпались электрические искры. – Вы хотели подписать со мной новый договор? Ничего мы подписывать не будем. Хватит с вас одного договора! В ваших услугах мы больше не нуждаемся.
Все замерли. Настя отложила в сторону планшет. Мотя зашуршал, поспешно собирая в стопку разложенные вокруг себя бумажки.
– Мотя? Все сверил?
– Да. Кое-что можно было бы доснять.
– Обойдемся. И так достаточно.
Она возвышалась посреди гостиной, поворачиваясь к тому, к кому обращалась. Они сидели, таким образом, она морально подавляла их, нависая над каждым как разящий меч.
– Побойся Бога, Яна, – сказал дрогнувшим голосом Андрей Юрьевич.
– Ах, оставьте! Побойтесь лучше сами!
И пошла наверх, чтобы переодеться. Чуть погодя рядом с ее комнатой скрипнула дверь в Костин чулан. Как была в неглиже, Яна Львовна неслышно метнулась в коридор, распахнула соседнюю дверь и вошла. Костик стоял к ней спиной, роясь в дорожной сумке. Яна Львовна грубо толкнула его обеими руками, заставляя оглянуться. От неожиданности он упал на раскладушку и вскочил с таким видом, будто увидел Дарт Вейдера.
– Ну? – напряженно спросила она, продолжая наступать. – Выкладывай все начистоту! Что там у Марка с Настиным сценарием?
Костя попятился. Чулан был слишком маленьким, чтобы делать это бесконечно. Он подпер спиной стену.
– Ничего я не знаю. Красивый бюстгальтер, Яна Львовна. Мой любимый цвет, мой любимый размер.
– Не зли меня! Рассказывай!
– Да все неточно!
– Давай неточно.
Костя глубоко вздохнул и задержал дыхание.
– Ну, типа, Настя на вашем материале пишет сценарий художественного фильма про героическую подпольщицу Марту, которая во время оккупации Чехии советскими войсками, по заданию ЦРУ окрутила русского штабного офицера, Андрея Юрьевича то есть. Настя его всю ночь обхаживала, выспрашивала, что да как, пока вас не было. В душу влезла, мозги промыла, а он расчувствовался. Да вы все сами знаете! Она сказки пишет, на них в Голливуде самый спрос. Настя хочет, чтобы ее героическую лабуду Марк пристроил куда надо. Вроде он обещал. А что там еще у Марка с Настей я не знаю.
– А что там еще у Марка с Настей?! – удивилась Яна Львовна, и дело приняло новый оборот. Ай, да Костя, ай, да сукин сын, удружил, подумала она.
– Я свечку не держал, Яна Львовна. Мне этого не надо.
В глубокой задумчивости Яна Львовна вернулась к себе, завершать незаконченный туалет. За ее спиной Настя творила нехорошие дела, которые еще нужно было доказать. Она впервые внимательно всмотрелась в Настю и увидела то, что ее не обрадовало. Последние месяцы охлаждение Марка чувствовалось почти ежедневно. Он вечно был чем-то недоволен и требовал работу, работу, работу. А потом к нему в руки приплыла эта фантастическая история, и он купил ее за большие деньги. Выкупил для нее у одного известного телеканала. Во всем этом стоило хорошенько разобраться.
Начала она с интернета, приготовившись к долгому серфингу, но все оказалось значительно проще, чем она думала, и нашлось удивительно быстро. Интернет – великий предатель, наследить в нем неосторожному пользователю или человеку, который считает, что скрывать ему нечего, проще некуда. Настя была неосторожна. По запросу «Настя Данилова» в Гугле Яна Львовна перешла в картинки, где среди сотен лиц нашла фотографию нужной ей Насти и, кликнув по ней, оказалась в Контакте на ее главной странице. В «подробной информации» обнаружилась ссылка на веб-страницу в Instagram. Яна Львовна вдумчиво рассмотрела все Настины фотографии и, разочарованная, вернулась в Контакт. Настины друзья тоже не дали ей никакой зацепки. Добавленные видео и аудиозаписи свидетельствовали лишь о Настином вкусе и пристрастиях, но никак не о личных отношениях. И тут Яна Львовна обратила внимание на два рекламных баннера сайта «ПРОЗА РУ» на Настиной стене. Оба вели на страницу писательницы Ивы Юлии. Через минуту она уже жадно читала текст, от которого у нее зло щетинились кожа на затылке.
Роман назывался «Телесеть» и был выложен отдельными частями, выполненными в разной жанровой стилистике. Глава «И пусть буквы текут по щекам» была помещена в жанровый раздел драматургии, «Жирные черные линии» написана в жанре фантастики, «Откат» в жанре киберпанк, «Тушь и золото», «Две невесты за одну ночь» в приключенческом жанре и так далее. Это сильно облегчило жизнь Яне Львовне. Пробежав глазами по жанрам и названиям, она безошибочно выбрала главу двадцать первую «Крылья радуги», представленную как эротическая проза. Другие жанры ее сейчас не интересовали.
IV
«Возможно, я отношусь к тому типу людей, у которых всегда все хорошо, но однажды они могут выстрелить себе в голову. В далеком безоблачном детстве я мечтала превратиться в прелестную маленькую стрекозку, изящную, грациозную, с огромными перламутровыми глазами и прозрачными крылышками, на которых солнечный луч, преломляясь, играет всеми цветами радуги. Чтобы завидев, как я лечу, все бросали свои дела и кричали: смотрите, смотрите, вон летит красивая маленькая девочка с радужными крыльями! Вообще-то девочки больше любят бабочек с бархатными крыльями-бантиками, но я хотела отражать в крыльях радугу. Игра света меня завораживала.
Детство быстро кончилось, и я выросла. Никто не знает, чего мне это стоило. Сколько раз приходилось раздвигать ноги только ради спасения, ни для чего больше.
Я маленькая провинциалка. Мне двадцать пять лет, но в душе я осталась ребенком и мне до смерти хочется ежедневно улетать в небо и отражать солнце радужными крылышками.
Небо на этих островах нестерпимо синее, песок белый, море зеленое, пальмы стройные, отели пятизвездочные. Все режет глаз. Огромные красные омары на ужин. Шампанское, услужливо согнутые спины. Бегущие по песку бочком крабы с угрожающе поднятыми клешнями. Мля в Москве думает, что я сейчас в своем Зажопинске, как она выражается, поехала повидать маму и бабушку, но на самом деле ЭМ тайно вывез меня на недельку понежиться на солнце. Мы впервые выезжаем куда-то вместе. Я должна быть очень осторожна. Никаких фотографий в Instagram. Мля моя начальница и я перешла ей дорогу, хотя ЭМ на это наплевать. Он злой маленький хорек, который кричит в трубку, когда кто-то действует ему на нервы:
– Я пришлю к тебе своих ребят!
И дальше всегда нецензурно. Он не слишком стесняется в выражениях. Лихие девяностые так и прут из него. Наверное, в его гардеробе до сих пор висит старый малиновый пиджак, символ достатка и положения в том обществе. И его ребята – не пустая угроза, я это точно знаю.
Сейчас он спит, маленький хорек. Уснул прямо на песке, положив голову на мой живот. Я чувствую тепло его щеки, его ухо. Он сопит. Живот у меня нежный, но упругий. Почему он так любит засыпать на нем? Комплекс маленького мальчика, которому в детстве мать недодала свою любовь? Что он слышит внутри? Урчание желудка? Слышит, как после обильного обеда бродят газы в кишечнике? Что ему снится под этот аккомпанемент? Скорее всего, ему снятся большие деньги, такие, что не снились еще никому.
По своей давней привычке все упрощать, я представляю его щенком со скверным характером, который огрызается без всякого повода, норовит всерьез укусить за руку, а если чует желанную кость, становится просто невыносимым и опасным. Я – его ****ь, ничего более. Он говорит мне это каждый день, чтобы я не обольщалась. У нас теплые отношения. Я должна в спальне разыгрывать оргазм. ЭМ считает себя неотразимым половым гигантом, разубеждать его в этом опасно. А как на самом деле? Бывало и лучше. Когда и с кем не помню, я давно все забыла. Секс в наше время или излишне романтичен, или слишком упрощен. Две крайности, а я не люблю крайности. И я не люблю, когда больно. Если о наших с ЭМ отношениях узнает Мля, ей будет больно, а я этого не хочу.
Я знаю нехитрые правила игры. Когда я лежу голая на животе, раздвинув ноги, а ЭМ, сопя, наваливается сверху, простыня должна быть судорожно сжата в моей руке, ему это нравится. Он должен слышать стоны. По сценарию требуются и вскрикивания. На самом деле я бесчувственная. К двадцати пяти годам все мои чувства куда-то улетучились, наверное, от переизбытка секса. Красивые ноги – это наказание, их с пятнадцати лет хотят все, кто их видит. А я просто хочу курить и жду, когда все закончится. Мне жаль себя. Разве об этом мечтала девочка с радужными крыльями?
У ЭМ есть жена и взрослые дети. Кто он мне? Ступенька в карьере. До известной степени он всемогущ и у него большие связи, поэтому я с ним. Он выкупил для меня у одного известного телеканала роскошную невыдуманную историю, которую я превращу в романтический сценарий, и он продаст его за миллион долларов в Голливуд. Он может, если не обманет. В остальном он напоминает мне обидчивого и мстительного ребенка. Злой маленький хорек. Мля, официальная любовница, боится его как огня.
– Я пришлю к тебе своих ребят!
Без ребят он никто. Когда два дня назад ко мне вечером пристали подвыпившие местные и стали крутить руки, как он испугался! Смешной, маленький, старый. Хорошо, что вмешался полицейский. Потом он потратил целый день на поиски, но нашел и прислал к этим пьяницам местных гангстеров. ЭМ не прощает унижений.
От меня требуется орать. Я ору, когда судорога проходит по его телу. Ору и вырываюсь, все по сценарию. Он очень доволен. За окном шумят пальмы и жужжат москиты. Здесь нет стрекоз с радужными крыльями.
Через две недели Мля повезет нашу съемочную группу в Европу. ЭМ требует работу. Мы вернемся в осень. Я забуду ослепительно синее небо и ослепительно белый песок. Зеленые волны больше не будут накатываться на берег. Москиты перестанут жужжать и биться в сетку. Я снова влюблюсь в кого-нибудь, например, в какого-нибудь красавчика звукорежиссера, которого Мля наймет писать звук для своего фильма. Она всегда так делает. Экономит. Это разумно, к тому же в титрах фильма появляется красивая иностранная фамилия, что придает ему значительность. И он обманет меня, как обманывал до меня других женщин, которых я не знаю. И я прошепчу себе древнее женское заклинание, спасающее от бед, – скажу, что все к лучшему.
– Боже! Когда я смогу быть счастливой и без них?!»
На этом месте Яна Львовна прервала чтение, сохранила текст в телефон, чтобы использовать его как компромат, в качестве бейсбольной биты и бегом спустилась в гостиную. Было далеко за полночь, но молодые люди по-прежнему неподвижно сидели на диване в тихом ночном одиночестве, уткнувшись в экраны своих гаджетов. Если им не запрещать они так могут просидеть до самого утра, не замечая хода времени. Никто не поднял на нее головы, пока она не подошла вплотную.
– Еще не спите, Яна Львовна? Хотите кофе?
Как всегда Костик со своей сомнительной услужливостью. Недоуменно посмотрел на нее. Что у нее с лицом?
– Ты спишь с Марком?
Ответить она не дала, тяжелая затрещина снесла Настю на пол. С какой силой нужно было ударить, чтобы сбить с ног? «Мля» взбесила ее до сердечной боли. Нетрудно было догадаться, что Настя просто перевернула ее инициалы по принципу Оля – ялО. Теперь Настя была в ее руках, а руки – в ежовых рукавицах. За имитацию оргазма и «хорька» Марк разорвет ее на части. Такую убийственную характеристику ей не простил бы даже ангел. Пусть! Пусть все, кто переходит ей дорогу, запомнят раз и навсегда, как опасно это для жизни.
– Яна Львовна! – вскричал Костик, бросаясь между ними.
Настя мгновенно вскочила на ноги, как будто в ней пряталась пружинка. На щеке полыхало багровое пятно, но лицо было спокойным и злым. Глаза сверкали.
– Уволю, отправлю в Зажопинск! – орала Яна Львовна. – Куда ты лезешь, девонька? Забыла, в какой жопе ты сидела? Твой ансамбль народного танца тебя с радостью примет обратно! Там и сгинешь, неблагодарная мелкая сучка! Забудь о карьере, забудь о сценарии! Эту историю Марк купил специально для меня. Не смей ее касаться!
– Эту историю Марк купил специально для меня! – отчеканила Настя, вздергивая упрямый подбородок. Глядя в упор, они готовы были броситься грудь в грудь и биться насмерть. Костя, испуганно твердя «Дамы, дамы!», отталкивал их друг от друга. Наверху в темноте зашаркали тапочки Андрея Юрьевича. Хлопнула дверь, он свесился с перил, сонно мигая. Моти слышно не было, он опять был у Лэнки, на этот раз без камеры.
– Мне! – сказала Яна Львовна.
– Мне! – возразила Настя.
– Себе! – отрезал бы Марк, если бы присутствовал. – Вы просто исполнительницы.
И до обеих вдруг дошло, что мудрый Марк купил эту историю для себя, разглядев в ней большой коммерческий потенциал. Это было неприятное открытие.
– Как бы там ни было, – сказала Яна Львовна с ледяным хладнокровием, которое всегда быстро возвращалось к ней после бурной вспышки и подавляло оппонента лучше всяких криков. – Ты была неосторожной дурой. Будешь делать то, что я скажу, или твой текст ляжет на стол Марку. – Она помахала перед носом Насти своим телефоном. – Он тебя распнет. Я хочу закончить фильм, что с тобой делать, решим потом. Станешь моей рабой. Если будешь послушной – замнем. Надеюсь, понятно?
Насте было понятно. Она струсила и готова была стать рабой Яны Львовны, это было видно по ее глазам.
– А раз так, всем немедленно спать! Сию минуту!
Ночью она в одиночку напилась. Горько плакала, размазывая тушь по щекам, слушала с телефона Ирину Дубцову и сдавленно, чтобы никого не разбудить, фальшиво подпевала ей:
Они нам дуло к виску. Они нам вдребезги сердца.
А мы за ними во тьму, а мы за ними в небеса!
Они нам реки измен, они нам океаны лжи,
А мы им веру взамен, а мы им посвящаем жизнь!
Кому, зачем? А мы им посвящаем жизнь.
Из-за того, что она сдерживала голос, ее пение напоминало щенячье повизгивание, но она была в наушниках, и ей казалось, что у них с Дубцовой сложился идеальный дуэт. Кто-то вывел ее из туалета, где ее рвало, умыл, на руках отнес в комнату и уложил в постель. Она не сопротивлялась, лежала как мертвая, медленно приходя в себя. Настя спала в гостиной на диване. Она помнила, как этот кто-то наклонился к ней и заботливо поправил одеяло. Нерешительно постоял над ней несколько секунд, размышляя (она ждала, затаив дыхание, продолжения), но, так и не решившись ни на что, распрямился и выскользнул за дверь. Яна Львовна осталась одна. Чистая одинокая слезинка выкатилась из уголка ее глаза и поползла по виску, щекоча кожу. Она повернулась и вытерла ее, потершись щекой о подушку. В окне страшно метались ветки. Слышен был ветер, небо было в тучах. Потихоньку светлело.