АМО

Ада Бабич
    Душный летний день заканчивается лёгким вечерним бризом. Дневные страсти утихли. Пожилые соседи сели на садовую скамеечку около дома. Михаил Владимирович настроил гитару, и, получив одобрение своей Любушки, затянул песню. Мелодия показалась мне знакомой, но то, что в песне одиннадцать куплетов…  – не предполагала.
– Может, не надо тебе эту песню-то петь, а? Расстроишься, –
говорит Любовь Петровна.
– Чево уж, начал, значит, до конца сегодня допою.
Негромко, очень душевно зазвучал бархатный баритон Владимировича:
– Расскажу вам про край отдалённый,
  Где дороги заносит пурга,
  Где алтайские ветры бушуют,
  И шофёрская жизнь нелегка…   
Пел он про отчаянного шофёра  трёхтонки  АМО – Кольку Снегирёва, который, как сестрёнку,  машину любил.
Чуйский тракт аж до Монгольской границы на  АМО своей изучил.
И надо же, увидел он  Форд,  и, самое ужасное – шоферила на нём  девушка: «Очень строгая Рая была».
Но всё же улыбнулась Коле и по Форду рукой провела, промолвив:
– Если Амо Форда перегонит, значит, Раечка будет твоя…
(Всё же вредная эта девка, между переборами произносит Михаил). С надрывом зазвучали  слова, предвещая нехорошую  развязку. Оттенки звуков завораживали, а слова постепенно подготавливали к приближению  печального конца.
Обогнал на повороте Коля этот Форд и… Амо с высокого обрыва в реку серебристого Чуя вниз кабиной… и там и скрылась.
«И с тех пор  по алтайской дороге
 Форд зелёный стрелой не летит,
 Едет Рая, как будто устала,
 И штурвал под рукою дрожит».
Дрожащим голосом, еле сдерживая слёзы, Владимирович
заканчивает песню:
 – Расскажу Вам про край отдалённый,
     Где дороги заносит пурга,
     Где алтайские ветры бушуют,
     Там шофёрская жизнь не легка.
Рукавом утирая слёзы, отложив  гитару, вдруг охрипшим голосом просит:
– Любовь!  Наливай! Сердце не выдерживает.  Давно не пел. Какой человек погиб! И за что? За любовь эту нечеловеческую.  Люб, ну чего ты?  Ослобони сердце, ведь в грудях не помещается – лопнет