Осенняя премьера. Часть первая. Глава 9

Евпраксия Романова
Глава девятая

Еще перед отъездом, я опустошил свой «офис» до голых стен. Половину вещей кому-то подарил, а остальные – или выбросил, или отвез к родителям на дачу и свалил на чердаке. Так расстаются с прошлым, с самим собой, с иллюзиями и надеждами. Лишенный наполнения, «офис» стал похож на обритый затылок новобранца: такой же униженный и сиротливый.
Первое время он пустовал, но потом в нем открылась некая фирма, и он стал офисом в прямом смысле. Таким, где по коридорам бегают озабоченные клерки, и ухоженные секретарши встречают посетителей дежурными профессиональными улыбками. Где столы ломятся под ворохом бумаг, факс старается перекричать телефон, и кукольная блондинка с острыми длинными ногтями, блестящими знойным лаком, щелкает кнопками клавиатуры, серьезно глядя в плоский новомодный экран компьютера.
Все стало на свои места. На смену искусству перевоплощения пришло искусство накопления капитала. Деньги вытеснили духовность. И я точно знаю, что эта контора, при хорошем раскладе, просуществует здесь гораздо дольше, чем мое творческое «сообщество». Чтобы убедиться в том, что я сжег все мосты, перед самым отъездом я приезжаю посмотреть на смену декораций. Моя проклятая известность мешает мне войти внутрь, и я, как злоумышленник, смотрю сквозь тонированные стекла машины на окна богатого дома, в котором намерен совершить преступление.
Воображение услужливо подкидывает сюжет: Вот я вхожу, вежливо здороваюсь. Блондинка, отрывая взгляд от экрана, поворачивается ко мне. Видя на мне дорогую одежду, улыбается, и спрашивает, что мне угодно. Конечно, она не узнает меня. Я выбираю один из вариантов ответа: а) что ищу некоего господина, к которому меня направили за консультацией; б) что занимаюсь таким же бизнесом, как они, и хотел бы познакомиться с их генеральным директором на предмет сотрудничества; в) что когда-то это помещение принадлежало мне, и интересно, что здесь теперь.
Все еще испытывая пиетет перед дороговизной моей одежды, она вежливо информирует: а) я видимо, ошибся, и господин имярек у них не работает; б) генерального нет, он будет несколько позже, но я могу оставить свою визитку, она непременно ему передаст; в) она понимает мой интерес; здесь теперь солидная фирма. Что-то связанное с театром? О, очень мило. Она любит иногда сходить в театр. Но на что-нибудь веселое, а то «с этой работой одни расстройства»….
Несколько минут мы мило болтаем и потом прощаемся, а повод нашего общения не ясен нам обоим…..
На минуту мне жаль «офиса», и перед глазами проноситься восстановленный интерьер, и память без запинки выдает звуки, запахи, образы…. И вот уже предательская слеза набухает в углу правого глаза…. Но я беру себя в руки, закуриваю сигарету и отъезжаю как можно дальше.
Я ехал по городу, с давящим ощущением пустоты в душе. Москва казалась мне чужой и неприглядной, как неприветливая хозяйка, не желающая пускать на ночлег усталого путника. Ее взгляд полон подозрения и явного недоброжелательства. Я и был тогда этим путником, невесть как забредшим на окраину собственной жизни. Позади меня ровной гладью асфальта простирается дорога, соединившая мое прошлое и возможное будущее, которое с помощью иронии и спасительного злорадства представляется мне в виде гламурных картинок, иллюстрирующих мой подъем по лестнице славы. У нее крутые ступеньки, но я иду вверх со свойственной мне смелостью. Я иду навстречу бесчисленным благодеяниям, положенным мне по рангу, самым непритязательным из которых будет вручение мне какого-нибудь «Оскара».
Вот как это могло бы выглядеть: В зале очень душно. Женщины в открытых платьях с россыпями бриллиантов украдкой вытирают капельки пота со своих безупречных лбов. Их кавалеры, заживо варятся в черном сукне дорогих смокингов. И кругом вспышки фотокамер, микрофоны, ослепительные улыбки искусственных челюстей.
Все говорят одновременно, размахивают руками…. В мокрых ладонях зажаты бокалы со спиртным, хотя простой апельсиновый сок был сейчас куда уместнее. Но эти люди привыкли пить шампанское или виски, особенно в такой день, когда раздают нелепые золотые статуэтки, символизирующие их успешность.
Неизвестно почему названный Оскаром, (а мог бы быть и Джоном) этот почти языческий идол – является фетишем, объектом подобострастного поклонения и вожделения всей этой наряженной публики. Чужестранец, я тоже претендую на него. На меня взирают с любопытством, ибо я почти неизвестен никому из присутствующих, самозванец, впрочем, вполне презентабельной наружности. И улыбаюсь я совсем как они, только челюсть у меня настоящая.
Мне забавно наблюдать за ними, и только страшная духота мешает получить удовольствие от лицезрения этого сборища. Я очень хочу пить, но не привык утолять жажду крепкими напитками, и поэтому горло сглатывает всухую.
Начало церемонии задерживается, и очень хочется выйти на улицу, но нельзя, ведь там стоит орущая толпа.
По мановению волшебной палочки или по странной прихоти судьбы, не пойму как, но я оказался здесь. Небывалый случай: артист из России приравнен к мировой киноэлите, и находится в ожидании заветного приза, как равный среди равных.
Проходит час, два, пять…. Я сижу здесь уже целую вечность, а конца не видно. Временами я почти засыпаю, и в полусне мне мерещится, что я скатываюсь вниз по длинной ледяной горке, а по бокам стоят люди, и среди них мелькают давно забытые лица, слышатся обрывки разговоров…. Потом какой-нибудь громкий звук возвращал меня в действительность, и я снова маюсь от жары в неудобном бархатном кресле. Я уже давно перестал следить за происходящим. Только видел, как поднимались на сцену блестящие фигуры, взволнованные и улыбающиеся. Женщины одинаковым движением закрывали лица руками, словно не в силах удержать нахлынувшие эмоции…
Я ощущаю усталость во всем теле, мне нестерпимо хочется вернуться в номер (ведь, разумеется, я поселен в шикарном отеле), и залезть в ванну. Болит голова, и все так же хочется пить…. Мысли сбиваются комом, и глаза закрываются сами собой. Мне кажется, что я постепенно погружаюсь в густой туман….
И вот, сквозь осязаемую пелену я слышу, как утомленный от долгой искусственной жизнерадостности голос произносит мою фамилию, естественно с жутким акцентом и ударением на последнем слоге, из-за чего звонкая гласная превращается в удвоенную глухую согласную.
Когда я поднялся со своего разогретого кресла и возвысился над залом, он захлебнулся аплодисментами. Так публика подняла большой палец вверх: сегодня я был их героем, победителем, одолевшим сильного противника. Мне вручали лавровый венок в виде позолоченной статуэтки.
Надо было сказать несколько благодарственных слов. Обычно в таких случаях лауреаты благодарят: мам, пап, жен, собачек, продюсеров, бога, родину… Я не ударил в грязь лицом, и тоже перечислил всех. Кроме бога и собачки, которой у меня не было. Страшноватый Оскар оттягивал руки, и говорить было не очень удобно, но я улыбался, изображая опешившего от счастья новобранца, что вполне соответствовало случаю.
Потом я благополучно добираюсь до своего чуть остывшего кресла, упал в него, уверенный, что самое страшное уже позади.
Но, примерно через полчаса, мой тонкий слух опять улавливает мою фамилию. Удивленный и слегка раздосадованный, что бегство не состоялось, я повторяю уже знакомый путь на сцену. Там мне, под настоящую истерику зала вручили второе изображение бесполого «Оскара». Голова моя соображает хуже, и я говорю невообразимую банальность, вроде того, что это «самый счастливый день в моей жизни». Наконец, я получаю возможность вернуться на место. На этот раз я не раздумываю, а направляюсь прямо к выходу. А там, конечно, уже караулят репортеры, и приходиться позировать с этими золотыми уродцами, и у меня ощущение, что я делаю зарядку с гантелями.
Все это представляется настолько ярко, что я опасаюсь, как бы не сбылось на самом деле. Но мои опасения напрасны. Я точно знаю, что ничего подобного со мной никогда не случиться. Не потому, что я не заслуживаю этого, а потому, что не нуждаюсь в столь великодушных подарках.
Я рассуждаю об этом всерьез, отлично зная, что это всего лишь моя фантазия, игра расстроенного воображения. Ничего не было: ни разговора с блондинкой-секретаршей, ни душного зала, заполненного до отказа «шикарной» публикой….
Реальным был только город, мечтающий, чтобы я как можно скорее покинул его….