Иду и размышляю о том, как в последнее время всё меняется в природе. Вот хотя бы сегодня: термометр с утра показывает -17, а ведь середина марта уже. И ещё: два дня, не переставая, валил снег, но вместо потепления похолодало так, что мама не горюй. Синоптики обещают морозы до конца недели, до 21 числа получается.
Сейчас половина девятого утра. К сегодняшнему морозцу больше подошёл бы январский рассвет: синий полумрак и малиновые на востоке облака, постепенно выцветающие, теряющие яркость рядом с медленно поднимающимся над крышами солнцем. У нас солнце сияет, как в полдень, а морозец пробирает чуть ли не до костей. И снег, сухой, как крахмал, скрипит под ногами: вжих-вжих, вжих-вжих. Вот тебе и март! «Марток — надевай пять порток», - так учила меня когда-то бабушка.
Шагаю вдоль дороги, машины шуршат колёсами, ровно гудят проезжающие то и дело троллейбусы. Вдруг через шум слышу, будто где-то недалеко кричит кот, но голос кота не совсем привычный - грубоватый, хриплый. Мартовский кот? Охрипший, наверное, от бесконечных ночных серенад на морозе?
Вспоминаю нашего деревенского любимца дымчатого Васеньку — первого драчуна и забияку на всю округу. По весне он так орал, желая запугать своих соперников-котов, что иногда совсем терял голос: разевает рот, а звуков никаких, крутит головой, удивляется, опять пытается мяукнуть — ничего не выходит.
Наверное, в такие безголосые дни Вася научился стучать в окошко, если форточка в кухне — его выход на улицу и вход в дом — была закрыта. Стучал он задней лапкой, так уморительно, что нельзя было не рассмеяться. Постучит-постучит, потом повернётся, прижмётся мордочкой к стеклу и смотрит: идут ли ему открывать?
Сворачиваю во двор, чтобы сократить путь, и снова слышу хриплое мяуканье, уже громче, явственнее. «Постой-ка, - говорю сама себе. - Ведь коты поют своё мяу. Ну да, они выпевают: мя-а-а-у. А это будто по слогам произносят: ма-у, ма-у. Что за непонятка?»
Всё разъясняется возле мусорных ящиков. Тут кормится стайка голубей, чуть поодаль разгуливают две галки, а ближе к дорожке расположилась ворона. Когда я приближаюсь, ворона разевает клюв, смешно вытягивает вперёд шею и старательно выговаривает: ма-у. Потом ещё: ма-у, ма-у.
Останавливаюсь в недоумении. Птица в трёх метрах. Посмотрела на меня одним глазом, потом другим, несколько раз кокетливо ковырнула клювом снег и снова: ма-у, ма-у. У котов что ли научилась? Вот артистка! А как элегантна на фоне чистейшего снега: чёрная с серым - в таком наряде и в министерстве будешь уместно выглядеть, просто идеальный дресс-код.
Ворона замолкает, смотрит на меня. Наконец, догадываюсь: да она же ждёт угощения! А у меня ничего съестного с собой нет. Объясняя это птице, огорчённо всплёскиваю руками. Резкий жест пугает её, и она взлетает. «Растяпа! - ругаю себя. - Зачем руками размахивала?»
Однако моя новая знакомая не улетает далеко. Устраивается на ближайшей берёзе и снова твердит: ма-у, ма-у, ма-у, поглядывая на меня то одним, то другим глазом. Потихоньку трогаюсь с места. Ворона перелетает на другое дерево, стоящее на моём пути и, когда я подхожу к нему, снова заводит своё ма-у, ма-у, ма-у. Честное слово, жаль с ней расставаться, но надо спешить.
Вечером рассказываю историю домашним. «Да ведь вороны - птицы-пересмешники, - говорят мои дети. - Так что нет ничего удивительного в том, что эта ворона заговорила по-кошачьи».
Потом смотрим ролики про ворон: как они говорят, катаются на крышках от банок, как дразнят котов и собак. Любят, оказывается, эти птицы поразвлекаться. А шутки у них не всегда добрые: вон как щиплют котов за хвосты. «Но моя знакомая птица совсем не такая, - думаю, складывая в пакетик корочки хлеба и кусочки печенья. - Завтра обязательно зайду во двор, где встретила говорящую ворону, угощу её от души».