Пока, сидя в библиотеке политпросвещения нашего предприятия, Виталий излагал свои взгляды насчет местообитания Высших Сил, я, стараясь не мешать, встал и пошел к стеллажам. Книг было много, все они были в отличном состоянии, но по едва уловимым признакам на них была видна печать смерти. Никто их теперь не читает: ни студент-заочник, ни комсомольский и профсоюзный деятель, ни партийный активист, ни простой, рядовой читатель – никто.
В последнее время здесь стали появляться и недруги. Не так давно зашел один из начальников среднего хозяйственного звена, и хотя он не имел к библиотеке отношения, но этот бывший «коммунист» начал сердиться, проявлять недовольство и удивление тем, что до сих пор в библиотеке не проведена чистка. Этот новый «демократ» стал учить и давать рекомендации: убрать то, убрать это, потребовал снятия портретов Маркса и Энгельса, говоря, что это уже нехорошо и неуместно.
Библиотека пока еще противостоит и борется за сохранность своих фондов, но течь уже появилась и процесс пошел: вон там уже опустела одна полка, – интересно, что там было, и почему она оказалась первой?
Размышляя об этих вопросах, я подошел к шкафу и снял с одной из створок цепочку. Эту цепочку я нашел в 1981 году при освоении участка в садовом кооперативе на территории деревни Романово, почти уничтоженной войной и так и не сумевшей возродиться до прежних размеров. Осталось в ней дворов двадцать, а было около двухсот. Как элегантную и красивую вещь, я подарил ее хозяйке библиотеки.
Кольца цепочки были величиной в самую маленькую пуговичку и изготовлены и из какого-то нержавеющего металла или сплава, слегка потемневшего от времени и с оттенками благородного коричневого и светло-серого цветов. Приятно было видеть, как при движении ладони вверх она с легким и скользким шелестом легко и красиво вытягивалась в линию, и затем собиралась в небольшую и тяжеленькую пирамидку при опускании ладони вниз.
– – –
…При возделывании грядок изредка попадались монеты времен Екатерины, Павла 1-го и других царей, а также монеты первых четырех десятилетий нашего века. В сумме набралось штук 12 и одна из первых удачных находок – это большой медный пятак 1775 года с вензелем Екатерины Романовой. Этот пятак нашел мой пятилетний сын при обследовании им старых свалок и других интересных мест в радиусе 200 метров, в небольшом и старом, заброшенном и почти не видном из-за высоких бурьянов сарайчике типа "шалаш" с полуобвалившимся погребом. Он решил, что эта круглая, тяжелая и грязная железка – зто бита для игры типа той, которая раньше называлась "чикой", и этим она его заинтересовала.
Почему-то сразу не догадались, а надо было пойти туда и посмотреть внимательнее, но через какое-то время то место вместе с сараем было отдано другим и там начались работы. Далее события развивались так: откуда-то явился местный житель, хозяин, как он себя именовал, этого сарая и стал требовать с нового хозяина за сарай не то 10, не то 30 рублей, в противном случае грозил сарай сжечь. Как решилось дело мы не знаем, но такова была история появления у нас нашей первой и самой старой монеты.
Поначалу почти ежегодно при копке огорода на участке, либо рядом на склонах и в низине оврага, по которому протекал ручей, обнаруживались стреляные гильзы и даже целые патроны, оставшиеся после подмосковных битв 41-го года. Памятником тем событиям являются расположенные по разным сторонам оврага в километре друг от друга две братские могилы с изгородями и со скромными, но вполне хорошими монументами – фигурами солдат.
Эта разделенная надвое большим оврагом деревня была последней, которую немцам удалось взять на этом направлении, и дальше реки Нары, расположенной в одном километре отсюда, они уже не прошли. Таким образом, мой участок, расположенный на склоне этого большого и пологого оврага – это уже есть некая историческая достопримечательность, как последний рубеж немецкого наступления в операции "Тайфун", направленной на Москву.
Постепенно у нас возник коллекционный интерес и с того времени все, что находили, шло для нашего будущего музея на основе местного материала, под который я мысленно уже отвел самое лучшее, и, может быть, даже специально пристроенное помещение в будущем доме.
Этот интерес подогревался тем, что я давно заметил, как мне нравится музейная обстановка, она навевает какое-то спокойствие и философские настроения от лицезрения следов прошлого и убирает суету, от засилия которой не уйти ни дома, ни на работе, ни в гараже, ни даже на садовом участке, куда, казалось бы, ездят отдыхать.
Находили много мелких и крупных осколков от снарядов и мин, и это от них, поскольку находились и стабилизаторы от мин и оторванные взрывом малые и большие донные части снарядов, медные пояски которых с многочисленными резкими, глубокими и наклонными бороздами рассказывали о том, с какой яростью, выбрав свою цель, разгонялся снаряд, закручиваясь до десятков тысяч оборотов в минуту в стволе выстрелившего его орудия.
В километре от деревни в чистом поле нашли, вероятно, отброшенную туда взрывом донную часть снаряда калибра 152 мм, напоминающую нижнюю часть большой толстой бутылки с торчащими вверх двумя острыми и крупными зазубринами. Вид такой, будто взяли бутылку из толстого двухсантиметрового стекла и четырехсантиметрового дна и разорвали так, чтобы нижняя оставшаяся часть составила 1/3 всей бутылки.
На этой тяжелой стальной болванке отлично сохранился медный поясок шириной 15 мм с 45 наклонными резкими бороздами – отпечатками нарезки ствола орудия. С каким свистом и воем летела эта железина, способная снести любое дерево и разбить избу? Сейчас эта болванка наряду с другими экспонатами находится на временном хранении на столе в подвале моего гаража в Троицке, и когда кто-то любопытствует – что это, мол, такое, я, стараясь делать вид, что мне не тяжело, одной рукой беру экспонат и, пытаясь скрыть дрожь руки, подаю посмотреть. При этом каждый раз происходит одно и то же: любопытствующий, приняв экспонат одной рукой, тут же судорожно хватается и другой, сгибаясь в пояс и с трудом удерживая болванку, чтобы она не упала на пол. С удивлением отмечал, что мало кто, даже из мужчин, догадывался, что это такое.
Более эффектно и понятно выглядит невзорвавшаяся боеголовка снаряда такого же калибра длиной сантиметров 70, еще более тяжелая, с отвинченным носиком наверху и пустотелая внутри, – видимо, тол был выплавлен и использован для нужд отопления. Глубокая же нарезка на таком же медном поясе говорит, что снаряд вылетел из орудия, но не взорвался. Кому-то повезло. Интересно, наш он или немецкий?
Пока он хранится у нас на участке под навесом в перевернутом виде, чтобы в него не заметал снег и не затекала вода, поскольку наш навес постепенно превратился в решето, а заняться им нет времени. Когда, надеюсь, будет закончен дом, навес будет убран и на его месте хотелось бы иметь баню.
На склоне заросшего оврага нашли изогнутую пропеллером серо-зеленого цвета жесткую негнущуюся металлическую полосу шириной 35 мм и длиной более полуметра с множеством мелких острых насечек (более 4-х сотен) с одной стороны и 50-ю крупными прямоугольными насечками с другой стороны. Кто ни смотрел и как не вертел эту даже вымытую и приведенную нами в порядок железину – никто не мог понять, что это такое, да и мы поначалу не догадались.
Но стоило обратить внимание на металл, а это была 6-миллиметровой толщины жесткая холоднокатаная позеленевшая медь и на то, что в отличие от мелких и перпендикулярных насечек с одной стороны – широкие полосы с другой стороны имеют небольшой наклон, как сразу станет ясно, что это поясок от снаряда еще более крупного калибра. Мелкие насечки на одной стороне – это для лучшего сцепления медного кольца с корпусом снаряда, крупные наклонные с другой – снаряд вылетел из орудия, взорвался, и лопнувшая распрямившаяся несущее смерть полоса с огромной скоростью улетала прочь, крутясь и действуя как разящей саблей. Чей это снаряд, какой калибр и по каким целям стреляли такими большими снарядами в этой деревне, до этого наши изыскания не дошли.
Понемногу у нас появлялись предметы, более полно раскрывающие летопись происходившего в деревне: солдатская фляжка без чехла, коптилка из латунной гильзы высотой 15 сантиметров и с деревянным фитилем, немецкая каска с едва заметными следами белой защитной зимней краски и советская каска, катушка связиста, остов винтовки без приклада, небольшая мина со стабилизатором, почти полностью снаряженная и с отвинченным взрывателем. Верхняя крышка мины, похожая на большую глубокую тарелку диаметром 30 см, куски колючей проволоки.
Очень хотелось найти хотя бы одно ядро, поскольку некоторые в деревне утверждали, что в этих краях проходил Наполеон. И, как доказательство тому, несколько таких ядер размером чуть больше теннисного мяча появились у Славы Лыткина, живущего здесь на нашей улице под названием "Жасминная", большого умельца и знатока почти всех ремесел, работавшего на нашем предприятии шлифовщиком высшего разряда в оптическом производстве и отличавшегося необыкновенной продуманностью и тщательностью в работе.
Здесь, в садовом кооперативе, он тоже авторитет, знаток печного дела, и если кладет кому печь, то не иначе, как требует у хозяина безоговорочно обеспечить особым кирпичом, глиной, фурнитурой, фундаментом и всем прочим. Кирпич, если его надо подогнать и по нужной линии отколоть, колет не молотком, а отрезает алмазным диском так, что внутри печь и дымоходы получаются как полированные и работают, дай Бог каждой. Дом у него небольшой, но насыщен уютом, удобством и всесторонней продуманностью и тщательностью.
Огород, пожалуй, один из передовых, все растет крепкое, тучное, красивое и в строгом порядке. Проемы меж столбов ограды сделаны из 8 мм провода и прутков со свалки, распрямленных и гнутых так, что ограда получилась как витраж в рамах с изображением виноградных лоз и кистей, листьев и цветов, окрашенных в соответствующие цвета.
Очень интересная вещь – оформление входной калитки и ворот с подсветкой сверху от светильников своего изготовления. Когда они горят – наша обычная улица преображается и становится уютной, и одно только жаль, что не всегда они радуют наш взгляд и включается это удовольствие редко. На других улицах Яблоневой, Рябиновой, Грушевой, Малиновой, Клубничной, Вишневой и Тюльпанной такого нет.
Пожалуй, наш сосед наделен какой-то интуицией и знает где и какую ловить рыбу, собрать грибы и многое другое, и даже нашел ядра, которых ни у кого здесь нет. Эти ядра разложены у него за домом на скамейке, и у каждого из них как будто бы выломана половинка, либо одна треть, что позволяет рассмотреть конструкцию ядра: очень толстая стенка и совсем небольшой объем для взрывчатки, причем этот объем расположен в ядрах несимметрично. Что это – брак при изготовлении или в этом какой-то смысл? Опять, чьи это ядра, и какие тут происходили события? Этого в деревне никто не знает. Впрочем, то, что ядра взорваны, не доказывает, что здесь ими стреляли. Могло быть и так, что после окончания кампании местные мальчишки бросали в костер найденные или украденные у неприятеля ядра и устраивали фейерверк.
Надо бы обсудить с ним эти вопросы и разведать – где он их раскопал, но все некогда и все дела, которым нет конца и от которых нельзя отойти: надо вскопать, надо окучить, надо исправить водяную трубу. Надо залезть на столб, чтобы исправить контакт – ошибку, допущенную с самого начала, когда к алюминиевым проводам сети я присоединил провода из меди, во влажной среде не совместимые с алюминием, хотя и знал о недопустимости такого контакта.
Надо поправить навес, отремонтировать парник, у которого птицы регулярно проклевывают в полиэтилене на крыше дырки, чтобы через них вытаскивать насекомых, которые ходят по крыше снизу и любят собираться возле верхних реек, эти дырки я заклеиваю скотчем.
Надо сделать подпорную стенку из камней, чтобы земля не расползалась, поскольку мой участок имеет перепады. Но эта работа для меня самая приятная, я любитель больших камней. Надо отремонтировать ручку лопаты, надо строить дом, укрыть цемент; повыдергивать гвозди из досок; заделать дырку на крыше в сарае, где временно проживаем мы сами, а под сараем ежик, скосить траву, отыскать вилы, которые куда-то исчезли, пойти на собрание. Надо то, се, пятое, десятое, так что все текучка и обязаловка, и для занятий по душе времени не остается. Не успеешь сделать одно дело, за ним ждут другие.
Тем не менее, нашли тяжелый ствол винтовки времен войны 1812 года, но ядра не попадались.
Зато в нашей экспозиции будут широко представлены доказательства того, что здесь использовались "Катюши": имеется несколько крупных тяжелых осколков, напоминающих формой толстый и широкий огрызок большой дыни. Страшное, должно быть, зрелище, когда такие огрызки с громом и свистом летят во все стороны, тут можно отсидеться только в танке.
Скажут, что это от бомбы, поскольку корпуса некоторых авиабомб тоже имеют форму, напоминающую дыню, но мы им покажем три корпуса-ускорителя этих снарядов – трубы диаметром около 14 сантиметров и длиной около метра с оторванными взрывом стабилизаторами.
Причем, внешне это очень интересные архитектурные формы, которые могли бы получиться, если взять метровую трубу, разрезать ее повдоль на 7 или 10 полосок длиной в 1/3 трубы и затем разогнуть их в стороны так, чтобы получилось что-то похожее на ниспадающие струи фонтана или на пальму. Это одна конфигурация. Чтобы получить другие, надо эти полосы загнуть сильнее, чтобы каждая полоса превратилась в кольцо или даже спираль. Разница только в том, что мы бы делали это руками, а наши экспонаты сделаны силою взрыва.
Первоначально на нашем участке была воронка диаметром метра четыре и глубиной около метра в центре – видимо, результат действия такого снаряда. Мы ее закопали и сейчас там парник, где растут помидоры и перец.
Однако, недавно один из соседей посеял сомнения: не от немецкой ли "Ванюши" эти снаряды? На мой вопрос – когда у немцев появилось такое оружие, он ответить затруднился.
Имеются также три артиллерийские гильзы разных диаметров и еще одна рекордная, высотой полметра, похожая на большое ведро с немецкими буквами на капсуле, и сейчас все эти документы мирового конфликта 40-х годов хранятся под навесом в ожидании более почетного места, в нашем будущем музее.
Там они окажутся в соседстве и с другими материальными следами прошлого: есть колесом от телеги и разные подковы, большая спинка кровати из ажурного железа с затейливыми завитушками, угольный утюг, который мы однажды разожгли и, размахивая им, нагрели до вполне нужной для глажения температуры.
Имеется один конек типа "Снегурочка" с большой завитушкой спереди – на таких, наверное, на заре развития конькобежного спорта катался на здешнем пруду барин. Осколки изразцов печи, оклад небольшой иконы, серый от времени глиняный кувшин, два разного размера треснутых чугунных горшка и три самовара. Пара синих и белых флакончиков с высокими горлышками – сейчас таких не делают. Остаток бутылки с буквами из стекла "...спиртовый заводъ", маленький молоточек с ручкой в виде петельки из проволоки, которым, видимо, пользовался местный лекарь, замок в виде цилиндра диаметром 25 мм, длиной 12 см и с непропорционально большой тонкой дужкой – по словам одного любителя-этнографа это замок времен Ивана Грозного.
Самодельный и очень неуклюжего вида гаечный ключ, старинная калоша с предельно стертой подошвой, но с красной замшей внутри – видно, калошу как надели, так ни разу и не снимали и красная замша без света и воздуха сохранилась как новая.
Диск от патефона (или граммофона) и полуметрового диаметра мельничный жернов. А также большой и тяжелый, ведер на шесть черный чугунный котел с округлым дном, ручками по бокам и с дыркой внизу, как у Царь-колокола. Для чего такой котел – не знаем. Если для бани – зачем нужны такие красивые ручки с петлями? В церковном же деле подобные емкости либо из бронзы, либо из меди. Может быть, это солдатский походный котел войны 1812 года?
– – –
В общем, были радости находок, но были и упущения. Вот первое. Однажды, это было давно, мы с тогда еще шестилетним сыном пошли в лес за грибами в ту сторону, откуда шли немецкие войска. Мы не торопились. По дороге в поле проверяли работу компаса и убедились, что он реагирует на металл: когда возле леса приблизились к открытому газопроводу, стрелка всегда поворачивалась вдоль оси трубопровода. Сориентировавшись по солнцу и компасу, мы вошли в лес и занялись поисками грибов.
В нескольких местах встречались короткие ржавые гильзы от снарядов и ржавые кучки консервных банок круглой или эллипсовидной формы: отсюда, видимо, немцы стреляли, тут же и обедали. Попадались и большие прямоугольные ямы, остатки блиндажей, но там ничего не было. В одном из них из земли торчали цветные изолированные провода – то ли связь, или еще что, но выдернуть или соединить их мы поостереглись, побоялись неприятностей взлететь в воздух.
Везде, где мы ходили, были почти ровные места, только деревья да кусты, и вдруг в одном месте мы увидали три заросшие травой холмика высотой около метра и диаметром полтора метра. Из любопытства достали компас и подошли к одной из куч – стрелка чувствовала металл. Многократно проверяли и подходили с разных сторон – стрелка отклонялась. То же было и с другими кучами, которые были метрах в восьми друг от друга, но нигде рядом ничего подобного не было. Кучи были старые и поначалу они были, конечно, крупнее.
Мы начали строить догадки. Сын давно мечтал найти что-либо из оружия и ему грезились там склады и запасные автоматы, я думал в том же плане, но не исключал там и снарядов. Хотелось бы осторожно покопать один такой холмик, но было нечем, и мы решили ограничиться тем, чтобы запомнить это место.
Мы вроде бы сориентировались и пошли домой, но в какой-то момент я почувствовал, что даже с компасом мы заблудились, а здешние леса необозримы и дело шло к вечеру. Мы уже не чаяли выйти и тревога нарастала, но к нашему облегчению минут через 15 нам удалось разобраться, и нам казалось, что теперь мы твердо запомнили эти места.
Однако, когда через три года мы решили вновь найти эти кучи, взяли лопатку и уже надеялись прямо сегодня разбогатеть – мы их не нашли. Каждый из нас указывал на другие приметы, тянул в другую сторону, настаивал на своем и так, не найдя ничего и почти рассорившись, мы ушли.
– – –
Второе упущение. В один из приездов на участок я шел по центральной дороге и повстречал садовода, который нес на коромысле воду из колодца. Было утро, но было вполне тепло и на нем были лишь одни зеленые плавки. Еще издали я услыхал громыхание и заметил, что на ногах у него что-то необычное, и чем ближе, тем более я всматривался: – что же там гремит?
То что я вскоре разглядел – то были большие, грубые, тяжелые и до невозможности изношенные и окаменевшие ботинки, которые ботинками можно было бы назвать лишь условно. Видно, первоначально то была обувь трудармейца 20-х и 30-х годов, может быть даже стахановца или ударника, прошедшего все стройки пятилеток, Днепрогэс, Турксиб, Комсомольск-на Амуре, Беломорканал и Магнитку. То были легендарные времена.
Подобной конструкции ботинки наряду с лопатами, кирками, ломами, керосиновыми лапами, буденовками и другим простейшим и основным инвентарем той поры, я видел под стеклом в музее Днепрогэса в 1974 году, когда плавал по 2-х недельной путевке на пароходе "Тургенев" по Днепру, но таких ботинок не было даже там. Там были вполне исправные и почти не знавшие труда ботинки, но то, что я увидал сейчас – это была фантастика! И если те ценные экспонаты тех бурных и полных труда времен были под стеклом, то этот, в историческом отношении куда более ценный, полный и наглядный в своей простой исторической правде, шел мне навстречу и был наяву. О целой и особо яркой и значительной эпохе могли бы поведать такие ботинки! Я думаю, что это единственно оставшийся экземпляр трудармейской и стахановской обуви той поры, все другие уже исчезли с земли.
Человек, который любит живопись и имеет некое художественное восприятие, поймет меня. Ботинки были без шнурков, да и завязать их, пожалуй, было бы невозможно. Они были распахнуты и с негнущимися и торчащими в разные стороны языками и порванными сверху кусками, и некое подобие можно было бы получить, если взять шляпу, вкривь и вкось порвать края, а в углублении сделать дыру и вставить туда ногу – тогда получилось бы слабое подобие того, что сейчас повезло увидать. Либо, – что было бы ближе к истине – неопытному сварщику поручили плохим сварочным аппаратом сварить из старых кусков железа ботинки.
Были ли у них подошвы? Судя по тому, как человек шел по щебенке и не сгибался с каждым шагом под тяжестью ведер до земли, значит, возможно, хотя бы частично, и были. В пользу такого предположения говорит и такое: – раз их надели, значит, они зачем-то нужны?
Шедший навстречу многими чертами и прической напоминал Жириновского, за которого я подумывал тогда голосовать и, слегка кивнув друг другу, поскольку мы были не знакомы, мы разошлись.
Я еще не пришел в себя, но мне стало ясно, что без такого экспоната, восполняющего пробел в моем музее предметов целого самого судьбоносного периода жизни страны, когда ударными темпами создавалась индустрия, фундамент будущей победы в скорой битве с фашизмом, мой музей – не музей.
Роем носились мысли: как их заполучить, кто у него соседи, на какой почве можно войти в доверие? Мне представлялось, что все зимы и осени эти ценности валялись у этого, не понимающего историю человека, под водосточной трубой, но как их заиметь? Кража или ограбление, как это у Шуры Балаганова и Паниковского в «Золотом теленке» отпадали, ведь я не собирался их прятать, а наоборот, отвел бы самое почетное место в музее? Чтобы воспеть историю своей страны и величайший трудовой подвиг предшественников?
Пройдя немного, я оглянулся и стал смотреть в его сторону, надеясь хотя бы на малое и узнать проезд, в который он повернет. Видимо что-то почувствовав, оглянулся и он. Заметив, что на него смотрят, он оглядел свои ведра и плавки, и не найдя ничего подозрительного, пошел дальше. Однако, вскоре снова оглянулся и заметив меня в той же позе, снова стал разглядывать свои ведра и, особо внимательно – плавки, выгибаясь на ходу и пытаясь заглянуть на них сзади.
Наконец я пришел в себя, пялиться на него дальше было уже слишком подозрительно, и пошел в свою сторону. Шарканье и громыхание постепенно удалялись, и когда я вновь обернулся – никого на дороге уже не было, лишь в полной тишине светило свежее утреннее солнце, было полное умиротворение и изредка слышалось посвистывание и чириканье птиц.
Естественно, я строил планы, как заиметь реликвию, купить или обменять, и мысленно сидел у него в гостях за пивом или вином, разными тонкими способами подвигая разговор к тайной цели моего визита. Отдаст ли он их? Расстанется ли с ними? Сколько запросит? А вдруг, в нем тоже дремлют коллекционные чувства и дожидаются лишь случая, толчка или беседы с понимающим человеком? Тогда вскроется цель моего визита, которая сродни краже, и я буду опозорен на всю округу, и для меня закроются двери всех домов?
Для невинной проверки, которая, возможно, не вызвала бы подозрений, можно было бы попробовать в какой-то удобный момент, будто ненароком проходить мимо и сказать, что иду в лес, но жарко, нет ли, мол, кружки, чтобы охладиться, купил, мол, пива, но бутылки нести неудобно и далеко? Или давайте два стаканчика, и вам тоже?
Если пригласит на крыльцо, то пожаловаться, что нигде нет приличной обуви. Куда смотрит правительство? Купил, мол, три пары новой, – одни на мне, другие в сумке, а мне такие не подходят, я привык к рантам, а здесь как-то не так, сейчас их выброшу. Может вам оставить ходить за грибами? Только не найдется ли чего самого старого и ненужного, чтобы после леса дойти до дома, а то будет темно, а на дороге стекла?
Однако останавливало чувство, что завладеть этим богатством мне не удастся, не таков этот встречный, чтобы не разобравшись и не установив все причины моего появления, начать выпивать, что-то брать, или, тем более, отдавать.
Конечно, настоящий коллекционер нашел бы выход, но я не сумел, дело затянулось и на том остановилось...
– – –
... И теперь, стоя у шкафа с книгами и подвигав цепочку вверх-вниз, я открыл его и достал брошюру "На пути к храму", где профессор и доктор богословия Осипов А.И. из Сергиева Посада отвечал Виталию и объяснял причины ненахождения Бога наукой:
- "С точки зрения науки мир бесконечен. Но в таком случае никто и никогда не сможет сказать, что нет Бога, даже если бы его не было. Для науки остается возможность таким образом лишь когда-то встретить Бога, если Он есть ... или вечно оставаться в незнании о том, есть Он или нет. Поэтому от имени науки сказать, что нет Бога, никогда сказать нельзя будет. И единственный практический выход для ищущего человека, это поиск Бога на религиозном пути жизни".
- - - - -