Наслаждаясь сочным стейком, вы не хотите думать о теленке, из чьего тела он вырезан, надевая меховую шубку, предпочитаете не знать о сотне замученных для ее пошива зверьков. Вы уверены, что миллионы убийств совершаемых ради вас, а порой и самими вами останутся безнаказанными. Однако будет суд и придется за все ответить и, возможно, уже на этом свете...
ПРОЛОГ.
Вынырнувший из-за поворота фонарь узором собравшейся за стеклом грязи напомнил лейтенанту луну. Ему представилось, что он шагает по широкому полю под бездонным ночным небом. Глаза на секунду сузились, всматриваясь вдаль, ноздри с надеждой втянули воздух, но затхлая вонь сырого подземелья вернула его под сочащийся сыростью потолок, а топот сапог за спиной напомнил о предстоящем неприятном задании. Он вздохнул обреченно, потом вскинул сжимаемый в правой руке макаров и, видимо, решив еще раз прорепетировать, с максимальной суровостью в голосе гаркнул:
– Вы арестованы, гражданин профессор!!!
В сумрачной тишине его вопль прозвучал как выстрел, затаившиеся за трубами крысы бросилась наутек, а оба сопровождавших лейтенанта солдата, одинаково презрительно скривились.
– Ты не баловался бы с оружием, начальник, – угрюмо заметил старший из них — сержант. – А то еще споткнешься и пристрелишь кого-нибудь... ненароком.
Туннель, соединяющий научное и командное подземелья секретной военной части казался запущенным: стены чернели плесенью, с потолка капало, по блестящей на полу воде плавал мусор. Долговязый, сутулый, в мешковатой форме лейтенант, шагающий во главе миссии тоже не производил впечатления бравого вояки, он подслеповато щурился под очками с толстыми стеклами и шагал, переваливаясь с боку на бок и оттопырив зад как утка.
Преодолев последнюю лужу, команда очутилась перед стальными воротами. Лейтенант, как требовал Устав, прикрыв рукой замок, набрал секретный шифр, они все втроем навалились на ржавый штурвал и отодвинули массивную створку. За ней шла еще одна дверь, за которой продолжился тот же самый туннель, но уже сухой и чистый. Прошагав еще метров сто мимо разных отделов и комнат, бойцы остановились у кабинета без таблички. Лейтенант поправил китель, поднял пистолет на уровень груди и взялся за ручку. Санитар, катящий по коридору тележку с лежащей на ней перебинтованной лошадью, остановился и с изумлением открыл рот. Лейтенант собрался с духом, рывком распахнул дверь.
— Вы арестованы, товарищ профессор! — прокричал грозно и направил пистолет на кресло за рабочим столом. Как не репетировал однако, все равно все пошло не по плану. Палец его на курке, вероятно, от волнения дернулся, и раздался выстрел. Грохот разнесся по коридорам лабораторий. Пуля разбила графин на столе и, пронзив спинку кресла, увязла где-то в стене, а лейтенант, не ожидавший отдачи, выронил оружие из рук.
— Повезло Профессору, а то имел бы на одну дырку больше, - скривился в презрительной улыбке сержант, подобрал пистолет и, поставив на предохранитель, вернул начальнику. Стрелок смущенно почесал стволом за ухом:
— Да уж… Бы прямо в левое предсердие попал, хотя возможно и даже в сам клапан аорты, — и вышел в коридор.
Высунувшиеся на шум из дверей соседних помещений головы научных сотрудников возмущенно смотрели в его сторону. Лысины Профессора среди них не наблюдалось.
— Вы шефа случайно не видели, коллеги? - спросил их лейтенант и, не дожидаясь ответа, приложил ладони ко рту и громко прокричал: — Товарищ Профессор… Ау-у… Где вы-ы-ы-ы?..
Звук голоса гулко прокатился по помещениям, и не успело затихнуть эхо, как на залитом водой столе зазвонил телефон. Он вздрогнул и вопросительно взглянул на сержанта. Тот пожал плечами. Звонок не унимался, тогда лейтенант вернулся в кабинет и поднял трубку:
— Да…
— Петя?… — спросил из телефона усталый голос.
— Я, Василий Семенович.
— Чего тебе? Хочешь поговорить? Приходи в караулку… У тебя пять минут.
— Бегу… — Петя бросил трубку, крикнул солдатам: — Быстрей! — и выскочил из кабинета.
Мелкой рысью преодолели они еще несколько коридоров и остановились у двери в караульное помещение. Лейтенант, на этот раз не раздумывая, рывком распахнул дверь, вскинул оружие, но представшая перед ним картина заставила его забыть заготовленные слова.
В небольшой, но сверх всякой меры напичканной приборами комнате охраны тревожно мигала красная лампа, в такт ей противно верещал зуммер. Возле распахнутого щита самоликвидации стоял старик в поношенном военном мундире и обеими руками держался за рычаг рубильника.
— Аккуратнее парни, без резких движений. Замедление здесь не предусмотрено, взрыв произойдет мгновенно, — предупредил он вошедших.
— А-а-а!!! Зачем?! Что вы делаете, Профессор?!.. — исказилось ужасом лицо лейтенанта.
— Что, по мою душу послали?.. — усмехнулся старик. — Ах, Петя, Петя… Меньше всего я думал, что это будешь ты — мой любимый ученик.
— А что мне оставалось делать? — начал сбивчиво оправдываться Петя, размазывая свободной рукой выступившие вдруг слезы. — Товарищ полковник поставил меня перед выбором… Я люблю вас и нашу работу, но не могу так больше… Я устал. Десять лет под землей… Я еще молодой… Я жить хочу… Товарищ полковник говорил, что повезет меня в Москву, в Америку, что я стану известным ученым. Обещал лабораторию, теплое море… Жену… А здесь… что здесь?.. Фальшивые картинки на окнах и солдатская еда каждый день… И вас мы не арестовываем, не волнуйтесь, а просто задерживаем,.. и потом тоже возьмем с собой… Вы должны не гнить здесь, как червь, а поделиться со всем миром своими открытиями и получить за них славу, которую заслужили…
— Понятно, Волошин… И ты продался… — перебил его старик. — Ну, что же, может так даже и лучше…
Он горестно вздохнул и, пару секунд подумав, продолжил:
— Всю жизнь я отдал созданию этого оружия… Работал день и ночь… Но проклятые империалисты оказались хитрей. Пользуясь предательством таких, как ты, они захватили мою Родину и, поставив у власти своих подлых марионеток, сейчас рвут ее тело… Твой полковник кстати тоже из них. Вчера я случайно узнал, что он, мерзавец, уже продал нашу лабораторию вместе со мной, тобой и всеми нашими работами на Запад.
Лицо Профессора скривилось:
— Эх, если бы ты знал, как я их всех ненавижу!.. И как жалею, что не успел придавить эту эксплуататорскую гниду и воткнуть свой осиновый кол в ее гнилое тело!
Он потупил взгляд и пробормотал с горечью в голосе: - Ах если бы еще годик… Да что там?!.. Хотя бы месяц!.. Но… — вскинул гордо голову, - они ничего не получат. Здесь погибнет все, включая и то, что я успел передать тебе, Петя, — Профессор показал взглядом на лобастый череп ученика.
— Что?! Но я не хочу умирать! — лейтенант прицелился старику в голову и дрожащим голосом предупредил: — Уберите руки с рубильника, Василий Семенович, вы мне как отец, конечно, но клянусь, я выстрелю!
Руки его тряслись от страха, на лице переливались багровые пятна. Ему еще никогда в жизни не приходилось целился в живого человека, тем более, в того кого любил и боготворил как гениального ученого.
— Не думал, Петя, что мы с тобой вот так простимся… - Профессор отвел взгляд от испуганных глаз ученика. - Но ты знай, несмотря ни на что, я все равно люблю тебя как сына, прощаю и с радостью обнял бы, но не могу отнять рук… Да, сознаюсь, мог бы сделать для тебя больше. Но как уж вышло, так и вышло. Прости и ты меня, Петя, и прощай…
В слезящихся глазах террориста вспыхнул огонь решимости. Он расправил плечи и тихо, но уверенно произнес:
— Рано или поздно Коммунизм все равно победит.
И резко рванул ручку вниз.
Заметив это движение, его любимчик Петя поспешно нажал на курок, но выстрела не последовало — не снял с предохранителя. И у старика с рубильником однако тоже что-тошло не по плану, он отчаянно дергал ручку, но та не двигалась.
— Стреляй же, сука!!! — бешено заорал сержант.
— Не стреляется! — чуть не плача, прокричал в ответ тот, изгибаясь, как уж, и изо всех сил давя на курок.
Тогда сержант, грубо оттолкнул его и сам дал короткую очередь. С такого расстояния все пули попали в цель, и продырявленный Профессор повис на рубильнике.
Несколько секунд все стояли молча, наблюдая как дергается в агонии его тщедушное тело. Потом лейтенант опустился на колени и зарыдал, а сержант, с опаской посматривая на щит, подошел к старику.
— Вот ведь ученая голова, — усмехнулся он, внимательно осмотрев место происшествия, — веревкой примотаться догадался, а самую важную херовину не вытащил…
И правда, покойный понадеялся на свою ученость и не прочитал написанную крупными буквами подробную инструкцию, висевшую рядом с рубильником. А там белым по красному было написано, что сначала нужно вытащить предохранительную чеку, а потом уже дергать рычаг и взрывать себя и весь объект.
Не соверши он эту досадную ошибку, события в Мире, несомненно, пошли бы совсем по-другому, и не было бы этой поучительной книжки.
ГЛАВА 1. Серега.
Начало девяностых. Первая в мире страна рабочих и крестьян повержена и умирает. Мерзавцы, погубившие ее, прорвавшись к власти, делят еще теплую тушу. Все остальные предоставлены сами себе и творят, что хотят. Голод, холод, беззаконие…
Сергей Сергеевич Гутин или Серега, как его все называют, всю жизнь проработал инженером на военном заводе. Двадцать с лишним лет на одном и том же, как у Христа за пазухой. Карьеры не сделал, но оклад свой, умноженный на разные коэффициенты всегда получал регулярно, плюс премии, а также детские садики, санатории и прочие бесплатные блага. Даже квартиру оторвал, как раз, перед перестройкой.
А сейчас холодная война закончилась. Оружие побежденным делать запретили, завод сидит без работы. Увольнять, вроде, не увольняют, но и дел никаких, зарплаты и уж, тем более, премий тоже не дают.
Когда-то шумное здание КБ опустело. Кто поумнее уехали на историческую родину, кто пошустрее разбежались по разным кооперативам. Остались только самые верные заводчане, кому больше идти некуда. В Серегином отделе, например, из шестнадцати человек осталось всего пять. Из них две деда, которым одному год, другому полгода до пенсии и Маргарита на седьмом месяце беременности. Сегодня, кстати, все три на больничном. И еще недавно студента из института по распределению прислали, но в последнее время и он куда-то пропал и уже недели с две не появлялся.
Так что Серега сегодня в комнате один, к нему пришел Петро — Петр Витальевич, приятель со второго этажа, они сидят за столом в тени кульмана и ностальгируют:
— А помнишь, Петро, как мы в восемьдесят…, не помню каком, твой полтос обмывали?..
— Ну, а как же? В восемьдесят втором, каком еще? В феврале тогда еще Леня ласты склеил… Да… — Петро сделал важное лицо, — Знатный был банкет… Две тыщи с лишним прогуляли. Одного только коньяка три ящика куплено было…
— Да брось… Ты в прошлый раз, вроде, тыщу говорил, а до этого, вообще, четыреста? — Серега еще промолчал из деликатности, что и коньяка на столах он что-то тоже не припоминает.
— Да пошел ты!.. Две тыщи! Лопни мой глаз! — завелся с пол-оборота бывший юбиляр. Оба еще не обедали, а голодные люди, как известно, очень вспыльчивые. — Да у меня и чек сохранился. Могу показать…
Они с минуту поперепирались на эту тему, после чего Серега, как принимающая сторона решил уступить:
— Ну, ладно, ладно, Виталич… Это, может, я тебя с Семенюком перепутал… Ну да, конечно… Извини, Петруха, — и чтоб замять инцендент, спросил весело: — А помнишь, как еще Вована потеряли?
— А-ха-ха! — охотно забыл все разногласия Петро, — Как же, как же…
— Вот ведь комик был… Залез, главно, в женский туалет. Все домой уже собираются, Танька с ног сбилась ищет, а его нет нигде. В милицию звонить уже хотела, а потом одна девка из официанток и говорит, что у них в туалете на третьем этаже перед кабинкой чьи-то мужские ботинки стоят. Все туда, дверь сломали, а он там на полу, костюм снял, аккуратненько на бачок повесил, носки на батарее, унитаз обнял и спит… — оба заржали.
— Вот алкаш был… Где он теперь?
— Вован-то? Так давно уж загнулся. С год уж как назад… Говорят, не то что-то выпил.
Оба, как по команде, с грустью посмотрели на стоящую между ними на столе трехлитровую банку, до половины налитую мутной желтой жидкостью.
Им сегодня повезло. Завхоз Тереньтьич попросил помочь. Рулон чертежной бумаги килограммов триста спускали по лестнице с четвертого этажа (лифт уже месяц, как сломался), а потом запихивали в чебурашку к какому-то хмырю. Часа два кожилились, зато заработали литр смеси для чистки плат, СБС — спирт с бензином. Не гранд шампань, конечно, но после соответствующей обработки пить можно. Согласно заводскому рецепту, они добавили воды, тщательно взболтали, помыли руки, приготовили закуску и сидели ждали, когда отстоится и можно будет опохмелиться.
— Хватит уже, давай сливать.
— Да куда!?.. Рано, — Витальевич посмотрел на часы. — Восемь минут всего прошло.
— Ну и нормально… Прозрачная уже?
— Кончай… Пусть хотя бы час постоит…
— Чего!?.. Час!? — Серега чуть не заплакал. — Вот Тереньтьич — ворюга!.. За бумагу, поди, миллион с коммерца снял, а нам спирта нормального пожалел.
— Да когда он нормальный-то был? Вспомнил… Не ссы, пил я эту бодягу сколько раз, и, как видишь, живой. Только нужно все по технологии делать.
— Ну да, ты же технолог. А я то и забыл, — настроение у Сереги резко испортилось. Обед кончался, а у них все еще не в одном глазу. Он поднялся и подошел к окну.
Их здание стояло напротив КПП и ему с высоты четвертого этажа открывалась вся картина постигшего родное предприятие бедствия. Когда-то нужный стране секретный военный завод распродавался по дешевке. Перед воротами на занесенной снегом дороге скопилась длинная вереница грузовиков с различными материальными ценностями.
Первым в очереди для проверки на выезд стоял МАЗ-длинномер, выше бортов нагруженный железным прокатом. Мужик с заметным даже с четвертого этажа носом, видимо, хозяин груза, о чем-то спорил с караульной. Толстая тетка с карабином через плечо рукой в перчатке без пальцев сердито тыкала то в накладные носатого, то на его неестественно распухшую машину, а тот, воровато оглядываясь, совал ей в карман что-то очень похожее на банкноты. Наконец его аргументы сломили сопротивление стражницы, она перестала жестикулировать, отделила от пачки его бумаг свой листок и, сунув куда-то за пазуху, махнула рукой невидимой за грязным стеклом будки КПП подельнице. Обмерзший сосульками шлагбаум поднялся, и длинномер медленно пополз на свободу. Его место занял новый, такой же перегруженный чем-то, стыдливо прикрытым брезентом, и из кабины выскочил похожий мужик…
— И что мы с тобой, Петро, ни какое товарищество не организовали?.. С ограниченной безответственностью… — вздохнул Серега и отвернулся. — Сейчас торговали бы себе. Тут купил, там продал. Красота…
— Мне-то на пенсию летом, а вот ты, не знаю, какого хрена тут делаешь?
Серега вздохнул еще глубже. Конечно, он понимал, что здесь давно уже нечего ловить, и с таким же успехом, но с большим удовольствием он сидел бы дома у телевизора, но жена всю жизнь мечтала видеть его на руководящем посту. А сейчас, по ее мнению, он был близок к этому, как никогда. Два вышеупомянутых деда, как раз и были начальником их отдела и его замом. Ему нужно было только подождать…
— Ну что там?.. Не пора еще?
— Семнадцать минут… Только что смотрел.
— Да что это еще такое!?.. В какой это книге написано, что именно час ждать надо!? — истерично завопил Серега. — Что Менделеев или там Складовская-Кюри проводили опыты с этой дрянью и доказали научному миру, что шестьдесят минут надо ждать, а не семнадцать?..
Его приятель в это время, положив голову подбородком на столешницу, завороженно глядел на жидкость и даже не шевельнулся в ответ.
Серега раздраженно плюнул в мусорную корзину, сел на свое место и тоже уставился на банку. В ней шел восстановительный процесс. Дурацкая испорченная какими-то язвенниками жижа, подчиняясь законам природы превращалась в два хороших и нужных продукта. Более легкий бензин всплывал, а утяжеленный водой спирт тонул. Желтый слой вверху, бесцветный внизу и между ними мутный, который становился все тоньше и тоньше.
— Вот так и мы с Зойкой, жили-жили сорок лет и разбежались, — горько вздохнул Петр Витальевич. — Дети уехали и, оказалось, что и не было между нами ничего больше…
— Да-а-а… — понимающе пропел Серега, — А я о другом подумал, Виталич. Вот был наш СССР. Сколько там всяких было республик намешано, и вроде крепкая была страна… А вот партии не стало, оставила она людей в покое и все мигом разлезлось.
— Да тебе в депутаты надо, ишь какие мысли у тебя правильные.
— Обязательно… Вот сейчас капнем и начну готовиться…
Тут снаружи дверь кто-то дернул, потом сильнее, и не сумев открыть, начал энергично трясти туда-сюда. Они, конечно, подпирали ее стулом, но, как выяснилось, не надежно. Не прошло и пяти секунд, как бесцеремонный посетитель расшатал и преодолел их преграду:
— А, КаГеЧеПисты, закрылись! — Саня, инспектор из Отдела кадров влетел в распахнутую дверь и, бодро пробежав между рядами столов, просунул свою наглую рожу к ним за кульман. — Бухаете? Проклятые нарушители дисциплины!
Он застиг Витальевича за процессом медленно-медленного опускания драгоценной банки под стол.
— Тьфу на тебя, придурок! — тот уже почти донес ее до пола. — Убью… — начал он, сделав свирепое лицо, источать какую-то угрозу, но внезапный прострел в поясницу помешал ему, — Ой!!!…
— Убьет тебя, если стряслось… Он такой!.. — закончил за приятеля Серега и, поспешно забрав у того груз, аккуратно, как сапер тикающую мину, стал возвращать на стол.
— А вы что перепугались-то?.. По привычке что-ли? Так сегодня везде бухают. А что еще делать-то? — ухмыльнулся Саня, по красной физиономии и по неестественной веселости которого было видно, что знал он это не понаслышке.
— Вали отсюда, гандон. Мы тут не пьем, а научные опыты ставим, — Петро, превозмогая адскую боль распрямился, чтобы побыстрее удостовериться, что внезапное вторжение незваного гостя не нанесло ущерба ходу процесса. — И как, бля, этот прихлебатель знает, где какая халява подается!?..
— Да, ладно ты, Виталич… — нисколько не обиделся Саня. От выпивки его можно было отогнать разве только палкой и то, если с гвоздями. Он принял вид серьезного ученого и приблизил лицо к сосуду:
— Ну что ж, нормально все идет… Дистиллированной разбавляли?.. Одобряю… Минут через пять, думаю, можно сливать. Трубка-то есть?
Виталич, открывший было рот для последующих гонений на халявщика, осекся на полуслове. Как сливать-то, они не подумали.
— Ну вот!.. Вот же!.. — Санино лицо расплылось в радостной улыбке. — Куда вы без Александра Семеновича?.. Закусочку, вижу, приготовили, — он приподнял журнал «Знание сила», скрывающий тощие бутерброды с морской капустой, — стаканчики, — кивнул на две разнокалиберные кружки с одинаково коричневым от чая нутром. — А самое главное забыли… Ну ничего, Александр Семеныч вас в беде не бросит, щас принесет, — и так же стремительно, как и ворвался, исчез в дверях.
— Блин! Этого клоуна нам только не хватало…
— Да ладно, Петро… Хрен с ним… Пусть выпьет немного, говна не жалко… Хоть новости последние узнаем.
— Да уж, конечно, щас его пушкой не отогнать. А пошлем, растрезвонит всем, еще больше придурков набежит…
— Что не закрываетесь- то? — пулей вернувшийся Саня сделал бдительное лицо и, плотно закрыв за собой дверь, старательно подпер ее стулом, — Неразумно, господа КеГеЧеписты. Халявщики кругом.
— Сам ты КеГеЧеПист, — поморщился Виталич. — Раз уж упал на хвост, веди себя прилично.
— Сорри, мой генерал. С этой секунды перед вами само приличие… — Саня достал из кармана красный резиновый шланг. — Вот ваша трубка, кстати, своя собственная… У бабушки от кислородной подушки отрезал… А также… Ба-бааам!.. — пропел он туш и торжественно поднял над головой какой-то пакетик, — чтобы вы больше не говорили, что Александр Семенович — халявщик…
— Что такое?! Наркотики?!.. — встрепенулся Виталич, — Неет! Вали с ними отсюда! Мы не употребляем…
— Фу, генерал! Как можно!?.. Вы безнадежно отстали от моды. Сейчас бензосмесь с наркотиками уже никто не пьет… Только с Инвайтом. Вот, рекомендую: самый дифицитный, грушевый, — он поднес яркую картинку Витальичу к самому. носу. — Прошу удостовериться, все в рамках закона. «Просто добавь воды», как говорится, или в нашем случае бензина.
— Мудозвон, он и в Африке мудозвон, — отвернулся Виталич, нахмурившись.
— Вот в Африке ни разу не был… В Канибадаме был, в Нагайбабакском районе был и даже мимо деревни Мышегробово проезжал, а вот в Африке не был, — парировал доморощенный комик и, заметив, что шутка не прошла, решил зайти с другого конца: — Кстати, как там наш пациент? — сделав из большого и указательного пальцев подобие монокля, он начал внимательно наблюдать сквозь него за ходом процесса в сосуде, — Ну что же, я бы сказал, что операцию можно начинать. Как вы считаете, коллеги?
— Давно пора, — радостно согласился Серега.
— А я думаю, рано, — недовольно пробурчал Виталич, — В отходы много уйдет…
Мутная полоска между слоями спирта и бензина, и в самом деле, была довольно-таки толстовата.
— Так ты же сам говорил, час, — в голосе Сереги читалось раздражение. — Сколько уже прошло?
— Сорок три минуты…
— Можно и подождать, конечно, но Александр Семенович смысла в этом не видит, так как знает секретный способ очистки, доставшийся ему по наследству от бабушки.
— Это от той, которая от удушья умерла? — Витальич кивнул на трубку.
— Нет от другой, но и та тоже может, если в ближайшее время шланг не вернем…
— Спасать надо бабушку, Петро… Кончай формализм разводить.
— Кстати, господа депутаты, поскольку мнения электората разделились, нам возможно прийти к консенсусу, прибегнув к голосованию, — репортажи с различных партийных съездов и пленумов были тогда в стране самыми популярными шоу и их бюрократическая лексика с успехом использовалась разными остряками. — Кворум у нас имеется…
— Ну, мудозвон… — Виталич не выдержал, улыбнулся. Трубы у него горели не меньше чем у собутыльников, и он сдался: — Да мне что больше всех надо что ли?.. Пора, так пора… Давай свой шланг.
— Желаете сами, генерал? Пожалуйста… Однако, не царское это дело. Я, как самый ненужный на этой подводной лодке, могу сделать эту грязную работу… Вы не против?..
— Да, ради Бога, больно надо, — Виталича кривляния инспектора очень раздражали, особенно на голодный желудок.
— Давай, давай, Санек, начинай уже, — Серега поставил пустую банку, в которой напиток изначально принесен был от Тереньтьича, на пол.
— Плачу наличными… Отлично!… — Саня причесал пятерней волосы, зачем-то заправил и без того мятый пиджак в штаны и, держа шланг двумя пальцами на вытянутой руке, стал на цыпочках приближаться к столу. Серега прыснул от смеха. Виталич тоже ухмыльнулся:
— Ну, клоун!..
— Молчать, когда работает невероятный мистер Джевахарлар Неру!.. Вы закроете ему чакры!..
Артист обрадовался наконец, что нащупал контакт с публикой и продолжал уже на волне вдохновения. Он решил превратить банальное переливание в яркий спектакль из жизни заклинателей змей. Извиваясь и приплясывая, как индийская танцовщица, он опустил один конец воображаемого пресмыкающегося в банку, а другой запихал в рот.
— Не дунь только, придурок, — всерьез испугался Витальич.
Саня плавными танцевальными движениями стал его успокаивать.
— Может хватит, Махмуд Эсамбаев, выделываться!.. Скоро уже рабочий день закончится, — не вытерпел тот.
Заклинатель бросил гневный взгляд в его сторону, выкинул еще пару коленец и, резко втянув в себя жидкость из сосуда, набрал полный рот.
Тут в представлении произошла заминка. Весельчак прекратил дергаться и застыл на месте с вытаращенными от ужаса глазами. Вместо того, чтобы просто наполнить шланг и опустить его в банку на полу, он решил при этом вперед всех отведать живительной росы. Видимо, давно не имел дел с бензиновыми растворами и позабыл, как отвратительны они на вкус.
— Глотай, чудик. — заржал Виталич. — Не смей выплевывать добро.
— Давай, давай, Санек… Что остановился на самом интересном месте?.. — Серега начал подбадривать друга хлопками в ладоши.
Но тому было не до танцев. Рот жгло, ядовитые пары не давали дышать. Самое простое было бы выплюнуть эту дрянь, но это значило потерять лицо. Немного повращав выпученными глазами, Санек решился и сделал судорожный глоток…
На это было больно смотреть… Виталич приблизил к дергавшемуся в рвотных порывах лицу артиста крупный кулак:
— Только наблюй тут, сука!..
Это возымело действие, бунтующий пищевод шутника расслабился, и яд успешно проскочил в желудок.
— О!!! Бля!!! — Саня размазал ладонью обильно хлынувшие из глаз слезы. — Крепкая, падла!!!
— А то!.. — Витальичу понравилось завершение шоу, — Это тебе не шербет, или что вы там у себя в Индии пьете?
— Ты, это… того… — Серега показал на зажатую в руке у Санька трубку и все еще пустую банку…
— А… Я, я, натюрлих, — небольшой химический курьез не отбил у Сани любовь к перевоплощению. Наоборот, новая порция алкоголя, поступившая в его и без того воспаленный мозг, родила в нем новый образ. Сейчас он стал писающим мальчиком, приставил недавнюю змею к соответствующему месту и, изобразив на лице наслаждение, начал облегчение. В совокупности с бодро побежавшей струей получилось очень похоже. Но зрителей это уже не интересовало. Они склонились на верхней банкой. Витальич придерживал шланг у самого дна, а Серега просто контролировал.
— Ну, что там на палубе?.. — новая статическая роль стала надоедать Сане — Не пора выключать? — на палубе молчали. — Э, алле, что сдохли там? Не пора? Спрашиваю…
— Вот, бля, связались с идиотом… Ссы спокойно, я сам выключу, — пробурчал Виталич, наступал ответственный момент.
— Все, — заорал Серега.
— Рано…
— Желтую уже сосет…
— Рано…
— Да ты чо?!.. Хватит нам… вытаскивай!..
— Вот щас в самый раз, — Виталич, как заядлый рыбак, выдернул шланг.
Саня дождался окончания струи, весьма натурально стряхнул последние капли и сделал вид, как будто спрятал шланг в трусы. Виталич улыбнулся во весь рот и отдал ему второй конец:
— Молодец. На, отнеси быстрей своей бабушке. Только концы не перепутай, — настроение у него явно улучшилось.
— Э-эх, — Серега радостно потер ладони, аккуратно взял вожделенный сосуд и поставил на стол.
Напитка получилось почти полная банка, граммов восемьсот. Это было хорошо. Но вот выглядел он, мягко говоря, не очень аппетитно.
— Надо было раньше выключать, — он поболтал пальцем в банке, разгоняя радужные пятна, плавающие по поверхности, вынул его, понюхал и произнес с легким разочарованием: — Даже не девяносто пятый…
— Эй, артист, ты как себя чувствуешь? Живот не крутит? — Витальич внимательно посмотрел на подозрительно притихшего Санька.
— Нормально, — вяло ответил тот.
— Что за ответ?.. Где твой искрометный юмор?
— Да пошел ты… — отмахнулся от него инспектор, он и в самом деле был какой-то бледноватый.
— Ты нам обещал секретный способ очистки… Так давай, самое время.
— А… Это пожалуйста, — Саня достал из кармана зажигалку, поднес к банке и крутанул колесико. Никто не успел ничего сообразить, как бензин вспыхнул, и оранжевое пламя взметнулось до потолка.
— Ты что творишь, урод!?.. — Серега с Витальичем в панике забегали вокруг костра.
— Спокойно, коллеги, — начал их успокаивать Санек, — Бензин сгорит, пламя станет синим, закроете банку, и оно погаснет.
— Банка то стеклянная, идиот!!!
Виталич сватил с полки какой-то толстый справочник и бросился закрывать им банку, но не успел. Стекло лопнуло раньше, не выдержав перепада температур, горящая жидкость хлынула на стол, и Серегины бумаги, разбросанные на нем еще с советских времен, вспыхнули, как порох. Виталич едва успел убрать оставшийся бензин от огня. Бегом отнес его подальше в угол, схватил там чайник и начал лить из него на пламя, а Серега, сорвав с себя пиджак, стал хлестать им по пылающему столу. Но от их судорожных усилий пожар не становился слабее, наоборот огонь перекинулся на соседние столы…
Спас положение сам поджигатель. Он сбегал в коридор, принес огнетушитель и начал поливать все вокруг вонючей пеной. Через пару минут катаклизм был побежден.
— Ох ты, блин! Совсем забыл, у меня же дела… — Саня бросил пустой баллон на пол и, стараясь не смотреть в глаза друзьям, побыстрей выбежал из еще дымящегося кабинета. — Пока, мужики.
— Ну и я тоже наверное пойду, — протянул мокрую руку Сереге Витальич. — Я вспомнил, мне отчет еще доделать надо… Давай…
— Давай, — пожал ее Серега. Взял двумя пальцами один из листиков морской капусты от размытых струей огнетушителя бутербродов, положил в рот, выплюнул и рассеянно произнес: — И я тоже, наверное, пойду… Давно пора…
Глава 2. Клара Карловна.
Директор магазина, где работала Серегина жена Клара Карловна, не зря мутил со всякими там акциями. Универмаг, выгодно расположенный в самом центре города, в конце концов стал принадлежать ему одному, и он смог продать половину его здания коммерческому банку. Сразу после подписания бумаг, посередине торгового зала, где пролегала граница, новым хозяевам срочно понадобилось возвести стену. Они нагнали для этого тучу иностранных работников и устроили на месте работ настоящую войну с обрушениями, химическими атаками, перестрелками из перфораторов и оккупацией туалетов. Магазин наполнился жутким грохотом, строительной пылью, едкими запахами и нахальными черными рожами. Если раньше какие-то покупатели и забегали к ним, хотя бы погреться, то сейчас и это стало невозможно. Поэтому Аббас Закабасович решил закрыть магазин и отпустить всех до понедельника в неоплачиваемый отпуск.
Всвязи с каникулами придя домой пораньше, Клара Карловна была очень удивлена. Еще и трех часов не было, а муж ее, который в жизни никогда раньше шести с работы не появлялся, сидел в гостиной на краешке дивана и, скромно поджав ноги, смотрел на нее глазами срущей собаки.
— Ты чего это дома, негодяй? — так она изредка называла мужа, когда не имела к нему никаких особенных претензий, — И не пьяный… Что случилось?
— Да так ничего…
— А телевизор что, сломался?
Зомбоящик у них обычно работал постоянно, как батарея центрального отопления.
— Работает… почему…
— А что не включаешь?..
— Да что-то не хочется…
— Вот еще чудо… Уж не заболел ли?..
Она подошла и положила ладонь ему на лоб.
— Температура нормальная… А что это ты какой-то обгорелый? Волосы и ресницы все… — она приблизила к нему обильно напудренное лицо, — И бензином воняет… А… Машину разбил, гад!!! Говорила я тебе, не ездить, говорила, что гололед седня!.. Ах ты ж паразит, да как же я сейчас ее ремонтировать буду… Денег совсем нет, запчасти такие дорогие! Да что же делать-то теперь!?.. Вот ведь навязался, гад, на мою голову!.. — моментально воспламенилась она, потом осеклась, — А нет… — вспомнила, что только что, когда подходила к дому, видела их Москвича у подъезда целым и невредимым. — А ну, говори щас же, сволочь, что натворил!!!
Муж молчал. Она замахнулась на него рукой и открыла было рот для последнего предупреждения. Но Серега ее упредил:
— Клара, кажется, меня уволят, — решился вымолвить он наконец, и на глаза его навернулись слезы.
— За что это?..
— Я тут совсем ни причем… Это Санек и Виталич устроили пожар на моем столе в кабинете, а подумают на меня, — и он торопливо начал выкладывать, как все было.
Клара Карловна, рассеянно слушая его подробный рассказ, зазевала было, но тут ее отвлек условный стук по батарее. Кто-то звонил.
— Так тебе и надо, алкаш проклятый! — грубо перебила она несправедливо пострадавшего мужа, поспешно набросила пальто и понеслась вниз на третий этаж.
— Кажись тебя, Кларша… — соседка Пантелеевна, распахнув настежь входную дверь, в одной руке держала трубку, а другой отчаянно манила соседку вступить в диалог с кем-то на том конце провода.
Самой Пантелеевне звонить было некому и звонков ждать было не от кого, так как была она одинока и к тому же глуха, как тетерев. Но редкий в те годы гаджет имела, так как являлась инвалидом и еще кем-то там. За это все здоровые, но бестелефонные соседи ее уважали, почтительно приветствовали, интересовались делами и предлагали чем-нибудь помочь. Квартирка ее всегда была полна гостями, и даже имелось некое подобие жениха.
— Алле, — придав голосу максимальную томность, проворковала Клара Карловна в трубку.
Она давно ждала звонка от одного дерзкого нахала с работы, (не будем уточнять кого, так как он все еще не свободен). Но в ответ из трубки раздались только треск и хрюканье.
— Мама, ты что ли?.. — едва скрывая разочарование, спросила она. Это снова был не он, а судя по качеству связи, мать из деревни. — Але, алле… Тебя не слышно, мама… Что случилось?
Громкость треска и хрюканья увеличилась.
— Да нет, не не слышно, а не понятно, что говоришь… Сплошные помехи… Перезвони, — она положила трубку.
— Мать что ль опять? — подергала ее за рукав стоящая в двадцати сантиметрах от нее Пантелеевна.
— Ага, она, — прокричала ей в самое ухо Клара Карловна. — Плохо слышно, сейчас перезвонит.
— Да ты что!?.. Перитонит!?.. Это что еще за страсть такая?.. Вот у мово батюшки, царство ему небесное, так был опендицит… Так ведь чуть не помер болезный, пожарники даже в область его возили… Фелшар тогда ему и говорит…
Тут ее воспоминания прервал телефон, запрыгав по тумбочке и противно задребезжав. Пантелеевна на правах хозяйки схватила его первая.
— На проводе, — ответила она важно и тщательно прислушалась.
— Да, это меня… Снова мама, — Клара Карловна попыталась отнять у старухи трубку.
— А ну… — отмахнулась от нее та и повернулась спиной. С минуту послушав одним ухом, перенесла к другому. Это помогло, она развернулась и, радостно улыбаясь во весь беззубый рот, протянула телефон соседке:
— Опять тебя, кажись… — и погрозила корявым пальцем: — Ой, что-то часто тебе, девка, седня названивают,
В трубке был слышен тот же самый треск, но хрюкали уже гораздо спокойнее.
— Мама, все хорошо?.. Ты здорова?
К треску добавился свист, а в хрюкании стали читаться утвердительные ноты.
— Ну и, слава богу!.. Приехать?
Те же ноты.
— Когда?.. Могу завтра… Как тебе?
К треску и свисту прибавились звонкие щелчки, а хрюканье превратилось в радостный кашель.
— Хорошо, мама, договорились… Жди, завтра к вечеру… Целую.
Перемены, к счастью, не успели докатиться до их бабушки — мамы Клары Карловны и Серегиной тещи в ее далекую деревню. Там, несмотря на смену политического строя, как и прежде, всходило солнце, пели петухи, куры несли яйца, а корова Машка давала по ведру молока каждый день. К тому же наступила зима, и пришла пора резать кабанчика. О чем старушка и пыталась сообщить дочери.
И вот, назавтра в пятницу, позавтракав морской капустой с майонезом, они выехали из города, и еще не стемнело, как их «Москвич» уже сигналил перед массивными, почерневшими от времени бабушкиными воротами.
Глава 3. Теща.
Когда-то большая зажиточная деревня Колбасиха к закату социализма окончательно пришла в упадок. Расположенная у красивой реки, с богатыми полями и пастбищами, но на отшибе от других населенных пунктов, она захирела без хорошей асфальтовой дороги. Старая, грунтовка осенью и весной из-за дождей раскисала, превращаясь в непроезжую пашню, сообщение с деревней на долгое время прерывалось и бывало возможно только по реке. Тогдашнее областное начальство, чтобы не строить новую дорогу из-за одной деревни, воспользовавшись модной в то время компанией, сделало ход конем и занесло ее в число неперспективных. Так многолюдное село лишилось своей школы, магазина и фельдшерского пункта. Постепенно закрылись клуб и библиотека, а также отменен хоть маленький, но все же иногда ходивший автобус. Не выдержав такого удара, большинство жителей покинули насиженные места и подались из села ближе к цивилизации. А в большой, когда-то веселой деревне остались только черные покосившиеся избы и заросшие бурьяном огороды.
Но бабушка не сдавалась и не хотела бросать большой добротный родительский дом, в котором выросло несколько поколений ее предков. «Здесь родилась, здесь и умру», — вздыхала она. Жила и из последних сил продолжала в одиночку содержать солидное хозяйство.
И вот старушка, как только сквозь вытаянный ладонью кругляшок на промерзшем окне заметила их «Москвичонок», пробирающийся по бескрайней снежной равнине, наскоро набросила телогрейку, выскочила на улицу, и дорогие гости из тесной машины сразу же попали в ее крепкие объятия. Она звонко расцеловала каждого, тщательно рассмотрела, держа на вытянутых руках, убедилась, что все в порядке, смахнула невольную слезу и без лишних расспросов отвела в специально истопленную к приезду баню. Таков был ритуал.
Баня у тещи была знатная. Порядком промерзший в холодной машине зять мигом скинул одежду и радостно бросился в парилку. Даже толстенная, почерневшая от времени дверь не могла скрыть его счастливых вскрикиваний и довольного кряхтения. Клара Карловна же, не понимавшая подобных развлечений, тем более, таких от которых могла пострадать ее новая, жестко залакированная прическа, не мылась, а просто сидела в предбаннике — делала вид, чтобы не обидеть мать.
Старушка же в это время накрыла на стол, последний раз критически окинула его взглядом и уставшая, но довольная собой села на лавочку поджидать. Немного портил ей настроение своим запахом привезенный гостями в подарок ядовито-зеленый кримпленовый жакет. Но она должна была надеть его, чтобы сделать дочке приятное. Но это была мелочь в сравнении с предстоящим прекрасным вечером.
Настоящие ценители знают, что красота и сила русской деревенской кухни в ее простоте. Натуральные продукты, простые специи, элементарная кулинарная обработка. Сельским жителям нет времени на долгие манипуляции. Кухонные помещения, как правило, тесны и неудобны, а скромный рукомойник в виде ведра с дыркой не располагает к мытью большого количества посуды. Продукты для блюда режутся на куски, складывается в чугунок, заливаются водой, солятся, если найдется перец, перчатся и специальным ухватом ставятся в печь. Повар вместе со всеми занимается своими делами, косит траву или окучивает картошку, а когда приходит время обеда или ужина, достает готовое блюдо и, пожалуйте к столу. То же самое с соленьями и вареньями. Нарвал чего-нибудь в лесу или огороде, засыпал солью или сахаром, запихал в бочку или в банку и забыл до зимы. Бывают, конечно, и исключения, типа пельменей или самодельной колбаски, но это только по очень большим праздникам.
Самым первым оценившим великолепие бабушкиной сервировки был большой усатый таракан, сидевший на старинной позеленевшей иконе в переднем углу комнаты. Его мнения, разумеется, никто не спрашивал, хотя обзор с его места был наилучший. Массивный стол, стоящий здесь уже несколько веков, ломился от яств. В самом центре возвышалось блюдо дня — огромный, только что из печи, чугун с грудинкой от того самого убиенного вчера кабанчика, с картошкой. Далее вокруг по часовой стрелке располагались: квашеная капуста в большой дубовой лохани, глубокая суповая миска соленых груздей и тарелка с маринованными опятами, обильно сдобренные густой домашней сметаной, значительный кусок копченого сала, на деревянной разделочной доске, блюдо с солеными огурцами и помидорами, гора жареных на топленом сливочном масле пирожков с ливером. Немного особняком, на краю стола на красивой, правда, с кое-где отколотой эмалью тарелке живописно лежали домашняя колбаса и самодельный окорок, а рядом в плетеной корзинке толсто нарезанные куски недавно испечённого хлеба. Все перечисленное божественно благоухало, не перебивая в прочем острый химический запах подстеленной под все это новой цветастой клеенки.
Клара Карловна первая появилась в дверях комнаты и, взглянув на стол, всплеснула руками:
— Ну, зачем, мама?.. И мясное…. Ведь пост в самом разгаре.
В стране, как раз в это время, веру в Светлое Будущее сменяла вера в Бога, и было модно поститься, креститься и стоять в различных всенощных бдениях.
— А ты не ешь, — старушка окинула подозрительным взглядом, пришедшую из бани совершенно сухую, с нетронутыми пластмассовыми кудрями на голове дочь. — Я это не тебе, а Сереге. Ты его там у себя, своими постами, поди, заморила совсем.
Теща когда-то была замужем за идейным революционером Карлом Энгельсовичем (урожденным Терентием Федоровичем), после долгой отсидки в лагерях за шпионаж сосланным в их глухую деревню на поселение. Профессиональный атеист, он сумел внушить ей критическое отношение к религии.
— Как же можно, мама! В Пост наш организм и разум очищается от всего грешного и плотского. Набитый мясом желудок мешает нам понять истину, которую…
— Так я зря старалась? — оборвала старушка поучительную тираду дочери, в ее глазах забегали недобрые огоньки.
Но как раз, в этот момент, появившийся из бани красный, еще дымящийся, с прилипшим ко лбу листом Серега не дал разгореться религиозному спору. Его взгляд восхищенно пробежал по столу, но не найдя чего-то важного, вдруг потух.
— Ах, я дура старая!..
Бабка звонко хлопнула себя по лбу ладонью и скрылась в сенях, погремела там чем-то и через секунду вернулась с огромной бутылью, наполненной мутной жидкостью. Глаза Сереги вновь разгорелись и даже сильнее прежнего.
— Мама! — укоризненно замотала головой Клара Карловна. — В Пост мы с Сережей…
Взгляд у Сереги опять начал тухнуть.
— Бля!.. — рявкнула старушка, не дав ей договорить. — Еще раз скажешь при мне это слово,.. — она гневно повращала глазами, подбирая подходящее наказание, — … мигом у меня домой отправишься… пешком… А уж мы с Серегой выпьем без тебя… спокойно, — как бы опомнившись, уже ласково закончила она, передавая бутыль зятю.
Теща была хоть некрупной на вид, но нрав имела суровый, и Клара Карловна решила, что будет разумнее временно прекратить поститься, к тому же стоявшее напротив ее блюдо с окороком выглядело о-очень соблазнительно. Она сменила тему и пропела, расплывшись в сладчайшей улыбке:
— Мамочка, этот кардиган так тебе идет, просто чудо!.. Встань-ка я погляжу… А чего юбку не надела?
Этот жуткий костюмчик, не заинтересовавший покупателей даже своей старой, еще советской ценой, довисел до того, что лучше в универмаге уже ничего не осталось, и Кларе Карловне пришлось взять его в счет зарплаты.
— А, мама?..
Теща не отвечала, давая понять, что все еще обижена на дочку. Она сосредоточенно крутила ручку старого деревянного телевизора, стоявшего на комоде. Там сквозь черно-белую рябь время от времени показывалась хлопающая беззвучно губами голова непонятного пола. Добившись относительно устойчивого изображения, старушка внезапно треснула телевизор кулаком по фанерному боку. Вышеупомянутый таракан от неожиданности даже упал с иконы, а голова запела дребезжащим женским голосом. Эта маленькая победа подняла бабке настроение, и она игриво спросила у переминавшегося с ноги на ногу с бутылью в руках зятя:
— А ты что, Сергунь, никак тоже постишься?
Серега так отрицательно закрутил головой, что та чуть не оторвалась.
— Да нет, конечно, тетя Фрося!.. Вы же меня знаете!..
Вообще-то тещу звали Ефросинья Христофоровна, но заметив неподдельные мучения зятя при произношении этого не простого звукосочетания, она сама предложила ему более простой, хотя и не совсем генеалогически верный вариант — тетя Фрося.
— Дык, наливай тогда, наконец, твою бога душу мать!
Она жестом показала на три граненых стакана, образца девятьсот тринадцатого года, трогательной группкой, стоящие на краю стола. Серега на всякий случай вопросительно глянул на жену. Та воздела глаза к потолку: мол, делайте, что хотите. Воодушевленный такой необычной добротой, он мигом набулькал грамм по сто в каждый стакан, два галантно подал дамам, один взял сам.
— Ваше здоровье, девушки, — произнес с чувством, чокнулся с каждой, проникновенно заглянув в глаза, и рывком забросил в себя налитое. Не дрогнув ни одним мускулом лица, не спеша, положил пальцами в рот скользкий груздь, пережевал и откинулся на спинку стула, ощущая, как огненная жидкость распространяется по телу.
— Орел! — восхитилась теща.
— Алкаш проклятый! — беззлобно заметила жена.
Ей тоже понравился трюк с семидесятиградусной материной самогонкой. Была продемонстрирована отшлифованная годами работы на заводе техника питья, позволявшая проталкивать в организм различные производственные жидкости. Пущенная умелой рукой струя, минуя разные чувствительные рецепторы, попадала точно в широко раздвинутое горло и дальше уже без всяких препятствий скатывалась в желудок.
Девушки тоже отпили понемногу и деловито засуетились, раскладывая пищу по тарелкам.
— Так, все-таки, мама, как поживаешь-то, как хоть твое здоровье-то? — возобновила беседу Клара Карловна.
Теща, слегка захмелев, подобрела и, бросив взгляд на запихивающую в рот крупный кусок колбасы дочь, решила ее простить.
— Живем помаленьку, слава Богу, помирать пока не собираемся. Спина вот только отваливается, весь день на ногах, баню топила, на стол собирала, в погреб только раз двадцать за день лазала, хотела дочке угодить… А у нее, видишь ли, пост…
Старушка опять сделала обиженное лицо.
— Прости, мама, спасибо, конечно, за такую красоту. Но если бы ты постилась и не ела столько жирного, то меньше бы уставала. Ведь поститься это полезно. Ведь в Пост…
— Да ты, я смотрю, не унимаешься!!! — прошипела старуха, лицо ее резко побагровело, для придания себе более грозного вида она стала подниматься со стула. — Да я!!! Да ты!!!…
Она замахала руками, и из ее рта вместе с матерными ругательствами полетели клочки недожёванной капусты…
Но внезапный гром, грянувший со стороны комода, не дал разгореться ссоре.
— Блин, телевизор упал. Я только локтем тихонько тронул… — пробормотал Серега и испуганно втянул голову в плечи.
Дочь и мать в едином порыве, позабыв про былые разногласия, метнулись к месту падения.
— Насрать тебе в руки, гад!.. Как же это локтем?.. Да в нем центнера полтора будет, — сокрушалась бабка, ощупывая, как хирург пациента, лежащий вниз экраном ящик. — Мы с Арнольдовной его еле-еле туда вдвоем засунули.
— А!.. Нажрался, гнида! — жена подняла с пола желтого мраморного вождя мирового пролетариата без головы и руки указывающей путь к Коммунизму. — Сломал!.. Папина любимая статуэтка. Ее ему сам Киров подарил! — вспомнила она детство и, едва сдерживая слезы, решительно замахнулась на мужа увесистым остатком.
— Тихо, все! — бешеным голосом закричала бабка, чем возможно предотвратила бытовое убийство. — Молчать!..
Она, прислонившись к матерчатому окошечку на боку пострадавшего, услышала там, что-то интересное и, отняв ухо, осторожно похлопала по намозоленному на ящике месту. В ответ оттуда раздался какой-то кашель. Тогда старушка, размахнувшись, треснула туда же кулаком, уже изо всех сил. Из телевизора донеслось: «…курс доллара на завтра пятьсот двадцать рублей…», и задребезжала радостная музыка. Все втроем бросились к телевизору, перевернули его и поставили обратно на комод. По выпуклому экрану плыли какие-то буквы и цифры, и диктор хрипел: «… в Магадане минус тридцать, тридцать пять…».
— Погода, чирей мне на жопу! — расплылась теща в счастливой улыбке. — Ты, Серега, даже сломать ничего, как следует, не можешь.
— А я, может, и не хотел, — заржал зять.
Он много раз был свидетелем ужасающих схваток жены с тещей. Как выяснилось, властность и глупость были фамильные черты, передаваемые по наследству в их семье, особенно, по женской линии. Деспотичная мать с малолетства пыталась сделать из непослушного ребенка существо, которое с полуслова исполняет любое даже самое бессмысленное указание, а тот не мог понять, что лучший выход в его положении, подчиниться или хотя бы сделать вид. Постоянные ругань, оскорбления, порванные нервы, нередко рукоприкладство. Со стороны дико и страшно смотреть. Неизвестно чем бы это все кончилось для маленькой Клары, если бы не приехавшая в деревню посетить могилу брата, бездетная городская тетя. Увидев запуганную исцарапанную племянницу, она все поняла и под тем видом, что в деревне плохая школа, забрала ее с собой. Так Клара с пятого класса переехала жить в город.
В разлуке же едва не погибшая любовь между матерью и дочерью возродилась с небывалой силой, они сильно скучали друг без друга, часто переписывались и ездили в гости. Но едва оказавались вместе, через короткий промежуток времени снова вцеплялись друг другу в глотки.
Сначала после женитьбы Серегу это даже слегка забавляло, но не долго, слишком велик был ущерб, нанесенный сторонам конфликтов, а также вольным и невольным свидетелям. Однако постепенно, поняв механизм этого сумасшествия, он научился с ним бороться.
Он заметил, что мать и дочь, несмотря ни на что, по-своему любили друг друга и после каждой стычки, всегда жалели о произошедшем, недоумевая, как такое с ними могло случиться. Ссора могла вспыхнуть из-за любого пустяка, что-то вдруг щелкало в одной голове, она делала выпад, а вторая не могла не ответить. Далее все нарастало в геометрической прогрессии, и… жуть становилась необратимой. Но Серега заметил, что если обеих как-то отвлечь в ранней стадии конфликта, то можно загасить его в зачатке.
К примеру, когда на сорокалетии Клары Карловны теща прямо за столом придралась к слишком глубокому, по ее мнению, декольте на платье дочери и сделала не совсем тактичное замечание, что-то типа:
— Ты, дочка не ржи так, а то сиськи вывалишь из своего проститутского платья.
Юбилярша обиделась и, в свою очередь, не смогла не ответить:
— Платье, как платье. А ты, мама, прикрывайся рукой, когда говоришь с набитым ртом, или вообще не открывай его пока не вставишь зубы, чтобы не портить другим за столом аппетит.
Горящая спичка в стог сена была брошена. И тогда, как только теща, в гневе вскочив, открыла вышеупомянутый рот для продолжения стычки трехэтажным матерным ругательством, Серега не растерялся и загасил разгорающийся пожар, метко столкнув на коленки сидящей рядом тети Клавы тарелку с огненногорячим борщом. Та истошно завыла, все бросились ее спасать и спорщики в первую очередь… Сереге, конечно, попало, но банкет был спасен, а мать и дитя до конца вечера были предельно вежливы и предупредительны друг к другу.
Надеюсь, теперь понятно, почему после бани наш герой, как только вошел в избу и почувствовал в воздухе электрические разряды, подсел поближе к древнему бабкиному телевизору и даже незаметно положил на пол подушку с тещиного кресла, вдруг поможет. И помогло, ящик упал углом точно на ее середину и цел остался и миссию свою выполнил.
А девушки тем временем еще немного попеняли на Серегу, потом сели за стол, снова выпили, закусили и защебетали о своем, как ни в чем не бывало.
— А правда, Кларка, что в городе Партею закрыли?
Теща никогда в жизни дальше областного центра не ездила и искренне верила, что за ним ничего и нет больше, а мутные картинки по телевизору и дочкины рассказы, всего лишь забавные непроверенные слухи.
— Да мама! Оказалось, что они проклятые семьдесят лет дурили нам голову… Я сама, как узнала, сразу порвала свой партбилет.
Клара Карловна была по жизни, что называется, каждой дыре гвоздь и уж такую заманчивую дыру, как Партия, в свое время, конечно, пропустить не смогла.
— А я говорила тебе, не вступай. Они папку твоего, малохольного, царство ему небесное, ни за что погубили… Не слушаешься мать никогда.
— Так это Сталин погубил, его давно уже из мавзолея выкинули, — заметил Серега, пережевывая капусту.
Он был всем доволен, подсел поближе к большой бутылке, и голова его то и дело запрокидывалась, принимая очередную порцию бабкиного зелья. Жена все видела, но молчала, боясь спровоцировать новую вспышку материнского гнева.
— А Сталин, что не партейный был? Все они суки Сталина дети. И что, дочка, тепереча судить их будут? Ведь столько народа угробили, душегубы проклятые!
— Как же ждите… Все там же и сидят в президиуме, партбилеты, как Кларка побросали… Стали только теперь демократами. А рожи свинячьи те же… Говорят только по-другому, — Серега по убеждениям был нигилистическим анархистом, только не знал об этом.
— Да нет, мама, ты его не слушай. Были и в Партии честные люди. Сейчас они поняли свои ошибки, исправились и ведут страну новым курсом.
— Да что ты говоришь, видать, поэтому пенсию уже полгода не дают.
Ефросинья Христофоровна с детства работала в колхозе, трудилась, не разгибаясь, от рассвета до заката. В войну, когда мужиков и лошадей угнали на фронт, впрягались с бабами в плуг и пахали до кровавой пены изо рта. Выращенный хлеб отдавали фронту, а сами питались мороженой картошкой и корнями лопухов. После войны в таком же ритме вместе со всеми восстанавливали разрушенное хозяйство. Никаких выходных и отпусков отродясь не видали. В кукурузные годы и времена застоя колхозные дела тоже держались в основном на ней и паре десятков таких же, как она, старых гвардейцев, так как молодежь в основном подалась в города или беспробудно пила. Нужно было видеть ее ладони. Огромные, как у мужика, бугристые, все в мозолях с распухшими от непосильного труда суставами.
И вот, по достижению ею шестидесятилетнего возраста, за доблестный труд ей назначили пенсию, двадцать рублей. Мол, отдыхайте, бабуся, ни в чем себе не отказывайте.
Но она ничего другого от государства и не ждала, всю долгую тяжелую жизнь надеясь только на себя. Держала корову, пару свинушек, дюжину барашек и не считано кур и гусей. Обрабатывала соток двадцать огорода. Кормила этим городскую дочь с семьей, ее тетю, алкоголика сына, проживавшего неподалеку, в районном центре и тоже периодически совершавшего набеги на ее закрома. Что оставалось, продавала, а деньги несла в Сберкассу, куда также поступала и ее жалкая пенсия. На верхней полке в кладовке стояла у нее красивая картонная коробка из-под импортных сапог, в которой лежала чистая одежда для похорон и две сберкнижки: одна на предъявителя с суммой три тысячи рублей на ритуальные услуги, а другая на имя дочери. Там сумма перевалила уже за десять. Но про эту коробку, если не считать мышей и тараканов, знала только она и Клара.
— Кстати, мама, вот твои сберкнижки. Поздно я спохватилась, пропали денежки, — дочь грустно вздохнула, вспомнив с каким боем достались они ей, когда она, поняв, что будет со сбережениями в условиях тогдашней свистопляски с ценами, срочно приехала в деревню.
Достала из сумки две засаленные зеленые книжонки и отдала матери. Та, послюнив палец, поспешно пролистала одну потом другую, облегченно замахала руками:
— Фу! Ну, напугала ты меня дочка. Все деньги на месте. Куда они денутся.
— На месте, на месте. Не переживай. Только купить на них для похорон твоих теперь можно разве только лопату. А когда их получить можно будет, и ее не купишь… Инфляция.
— Чего? Какую еще, мать твою, лопату?
— Лопату не знаю, а вот топор за тридцать тысяч, я недавно видел, — вмешался в беседу Серега.
Старушка и сама заметила, что что-то на так с ценами в магазине. Правда, он находился в районном центре, и она в нем с лета не бывала. И Кларка в тот раз приезжала, этим же пугала и все талдычила ей про эту же фуфляцию или ушляцию.
— Так, что же ты не сняла их и не купила себе новую машину или телевизор хотя бы? — новый цветной телевизор — это была тещина голубая мечта, но ей всегда было жаль денег, да и старый хоть плохо, но еще работал.
— И телевизор я видел цветной за полмиллиона… Горизонт… А новая девятка сейчас двадцать миллионов стоит, — не унимался хороший уже зять.
— Вот, вот… Я тогда только от тебя сразу в сберкассу, а там, таких как я, целая толпа, человек тыща. Кричат, толкаются, книжками своими трясут, а банк закрыт, и бумажки даже никакой на дверях нет. Две недели туда ходила, потом рукой махнула… Обманули нас мама, похоже.
— Какой телевизор, какие миллионы? Я всю жизнь на всем экономила. На что меня теперь похоронят?.. — старушка смахнула навернувшуюся слезу заскорузлой рукой. — Не уж-то, опять?..
Ей вспомнился мешок облигаций, которые им выдавали в пятидесятые вместо зарплаты за каторжный труд, и как они с Карлом потом обклеивали ими кладовку, что бы, не выбрасывать зря.
Серега подошел, налил ей в пустой стакан и взял из дрожащих рук сберкнижки. Ошарашенная новостями бабка залпом выпила все до дна, закусила и притихла.
— Чего!?.. — вскрикнул он, долистав одну из сберкнижек до конца. Он догадывался, но такого не ожидал. Пролистал вторую: — И здесь три!.. Почти пятнадцать тысяч!.. Да вы Ефросинья Христофоровна, оказывается, были чертовски богаты… Вот ведь блин!.. Дали бы мне на новую тачку, я бы вас до смерти два раза в месяц в сельмаг возил. Туда и обратно. Туда и обратно…
Теща сидела как каменная.
— Не расстраивайся, мама… Не может такого быть, чтобы государство так нечестно поступило. Спрячь их пока. Придет время, силы демократии построят новое правовое государство, тогда вспомнят о тебе и вернут все до копеечки.
Этот аргумент окончательно доконал бедную старушку. Она закрыла лицо огромными мозолистыми руками и горько зарыдала.
Назавтра гости спали до обеда, а обедневшая теща встала, как всегда, с петухами. Накормила всех своих животных, подоила корову, отделила сливки от молока, наделала творога из простокваши, отобрала яйца у куриц и сделала еще массу полезных дел по хозяйству. Про пропавшие деньги старушка старалась не думать. За свою долгую жизнь она приняла столько ударов судьбы, что научилась не обижаться и не отчаиваться, а бороться и жить дальше. И лишь где-то в глубине души прибавился еще один черный камень обиды на свою богатую, но несправедливую Родину… Но кому до этого дело.
Супруги же, проснувшись, как всегда бывает у тещи, вкусно и обильно пообедали. Объевшийся Серега намеревался было снова вздремнуть часок, но железная рука Клары Карловны выбросила его на мороз помогать матери. Чинили дверь в сарае. Зять держал, а теща приколачивала. Затем он полез на крышу, монтировать привезенную ими в подарок «Чудо антенну». В инструкции, приложенной к изделию, производителем, кооперативом «И. М. Горизонт и К» был гарантирован уверенный прием сигнала в любой точке мира. На самом же деле качество изображения от этого чуда не изменилось, а вот звук в телевизоре пропал окончательно. И, сколько бабка не била несчастного по деревянным бокам, больше не появлялся.
— Антенна здесь непричем, — едко заметила Клара Карловна. — Это этот ирод косорукий его (телевизор) вчера сломал.
— Да, насрать на звук, — махнула рукой теща. — Я этот ящик все равно не смотрю.
На этом и остановились, тем более, что старую антенну Серега при демонтаже доломал окончательно. Далее выяснилось, что на улице слишком холодно, и машина не заводится. Пришлось часа два побегать вокруг нее с аккумулятором и паяльной лампой, пока раскочегарили. Затем еще раз перекусили, загрузили контрибуцию, сердечно попрощались. И когда, наконец, все было готово к отправлению, уже стемнело, и пролетал легкий снежок.
— Может, ночуете? — красноречиво посмотрев на небо, спросила теща. — Утром поедете, какая нужда по темноте тащиться, да еще и снег начинается. Не зря у меня вчерась кости болели.
— Нет, мама, поедем. А то за ночь дорогу вообще заметет, а в понедельник на работу, — сказала, как отрезала, Клара Карловна.
Хотя на самом деле, спешила она из-за очередной серии бразильской мыльной оперы, которая в то время была в диковинку и подавалась только по выходным и из-за розыгрыша лотереи по телевизору, на который она возлагала особые надежды.
— Ну, тогда с богом, — молвила, неверующая старушка, и с чувством перекрестила отъезжающих.
ГЛАВА 4. Буря.
Что может быть хорошего в снежной буре, когда ветер воет по-звериному и сугробы снега, как живые, кружатся в бешеном хороводе. Да ничего. Просто приятно в такую погоду сидеть в теплом доме, чтобы топилась печка, и было с кем распить бутылочку и помолчать, глядя, как буран бросает охапки колючего снега в крепкое окно. Приятно осознавать, что никуда не нужно выходить из дома и по-настоящему жаль бедных путников, кого застигла такая беда в дороге.
Сереге с женой нужно было проскочить от тещиного дома до тракта тридцать семь километров по узкой проселочной дороге. Это была единственный путь, соединяющий отдаленную деревню с большой землей. В принципе, ее чистили, но случалось это очень редко. После большого снегопада иногда проходила неделя и две, пока какому-нибудь начальнику не понадобится проехать по ней или на охоту в лосиный заказник, или по делам в военную часть, расположенную дальше на Север. Тогда мощный военный грейдер пробивал в сугробах трехметровую траншею, по которой простые люди могли ездить до следующего катаклизма.
В одну сторону Гутиным повезло, они проехали без проблем. А вот обратно, как на грех, только, они отъехали километров пять от тещиной деревни, снегопад резко усилился, поднялся шквалистый ветер, и началась настоящая буря. Их маленькая машинка, сотрясаемая мощными толчками стихии, еле-еле преодолевала мигом вырастающие на дороге сугробы. Дохлый мотор надрывно выл, грозя заглохнуть от непосильного напряжения, света маломощных фар не хватало, чтобы пробить сплошную снежную пелену. Положение становилось серьезным, застрять и заглохнуть на таком морозе было бы равносильно смерти. С детства впечатлительного Серегу охватила паника, он, конечно, рулил, но при этом кричал, визжал и проклинал все на свете. Трехэтажный мат в его стенаниях перемежался с проникновенными самодельными молитвами. Бледная жена, напуганная не столько стихией сколько бурной реакцией супруга, оцепенела, вцепившись пальцами и зубами в спинку впереди стоящего сидения, и лишь с бешеной скоростью вращала выпученными от ужаса глазами. Сквозь бьющиеся в стекла охапки снега ей мерещился голый череп подступаюшей погибели.
И они неизбежно завязли и были бы похоронены под снегом, но на счастье внезапно перед ними в свете фар вырос какой-то ползущий в попутном направлении транспорт. Возможно, это был трактор с крытой тентом телегой или грузовик с будкой. С трех метров из-за стены яростно мечущегося снега был едва различим только большой прямоугольный силуэт и два тусклых габаритных огня.
— Ну, слава Богу! — выдохнул Серега и пристроился за задом уверенно пробивающего стену снегопада неизвестного спасителя.
Так они уже около четверти часа, как привязанные, следовали за двумя желтыми глазами, аккуратно держась в проложенной им в сугробах колее. Серега почти успокоился, появилась надежда добраться до дома. Он уже начал представлять горячую ванну и стаканчик тещиного самогона. Но тут до него с заднего сидения донесся скрипучий голос Клары Карловны:
— Ты еще долго будешь тащиться, как беременный таракан. Сейчас же обгоняй этот тарантас.
Жена вышла из полуобморочного ступора, в котором пребывала, разжала пальцы и зубы, и покрутив в разные стороны головой в песцовой шапке, устыдилась своего непристойного испуга: «Подумаешь снежная буря, — посмотрела на часы. — Блин, через час девяносто седьмая серия!»
— Ты что не отвечаешь, недоносок? Жми на газ короче, я сказала!.. Посмотри, у тебя сорок километров в час на спидометре. Мы так до утра не доползем.
— Да ты что, мать, с ума сошла. Мы все еще одной ногой в могиле. Этот трактор нам Бог послал, несмотря на то, что ты вчера вытворяла во время Поста.
Он имел в виду, не только необъятное количество поглощенных женой мясных блюд и самогона, но и свершившийся после всего этого на мягкой перине кое-какой грех посерьезнее.
— Ах, сволочь! Ты, я смотрю, совсем страх потерял! Напоил меня, во время Поста… Господи прости, — она с чувством перекрестилась, — соблазнил, а сейчас еще и попрекает.
Вне себя от нахлынувшего гнева она запрыгала на сидении и, брызгая слюной, начала ругаться, тыкая в такт выражениям согнутыми указательными пальцами в напряженно согнутую над рулем спину мужа. Тот понял, что не вовремя сдерзил своей не в меру вспыльчивой жене и отвечал умоляющим голосом:
— Кончай, Клара, я и так еле-еле руль держу. Подожди до дома, там и подеремся вволю.
— Ах, он еще и драться со мной собрался, паразит!.. А ну давай газуй. Если сейчас же не обгонишь эту кочерыгу, не знаю, что тебе сделаю! — в подтверждении серьезности своих намерений она угрожающе повращала жирными пальцами с кроваво-красным маникюром перед взглядом супруга.
— Успокойся, дорогая. Без глаз я тем более не смогу никого обогнать.
— Вот ведь урод! Я тут уже все ноги отморозила, а ему хоть бы что!.. Надсмехается. А ну, обгоняй я сказала!.. Считаю до трех. Раз… — она вплотную приблизила зловеще шевелящиеся когти к лицу мужа. — Два…
Тесный салон машины был под завязку забит бабушкиными продуктами. На пассажирском месте развалился, заботливо пристегнутый ремнями безопасности бочонок с квашеной капустой. Под ним на полу стояли три пятилитровые банки с солеными огурцами. А рядом с Кларой Карловной на заднем сидении вольготно расположилась, задняя половина того самого годовалого кабанчика, слегка прикрытая старым вонючим мешком из-под картошки. Поэтому сидеть ей с ее солидными габаритами на самом деле было тесно и довольно прохладно.
— Не смогу я его обогнать, Клара… Дорога узкая… Да и далеко мы без них не уедем. Такой буран… Потерпи, дорогуша, скоро тракт.
— Ах, так!.. Не можешь, паразит?!.. Тогда я сама!
Исчерпав запас устных способов принуждения, она решила действовать силой:
— Три!.. — и, рывком перевалившись через спинку кресла, поползла к педали газа.
— Я научу тебя водить! — шипела она, дрыгая в воздухе жирными ляжками.
Сергей был давно женат на этой женщине, и эта выходка не очень его удивила. С молодости Клара была патологически властным человеком, что в сочетании с ее глупостью, давало чрезвычайно взрывоопасную смесь. Обладая железной волей, неутомимым упорством и непоколебимой верой в свою правоту, она давно уже приучила членов своей семьи, не раздумывая, по первой команде бросаться на исполнение ее приказаний. Но часто, вследствие их тупости, эти приказания оказывались просто невыполнимыми. Как-то объяснить ей это было невозможно, поэтому порой приходилось действовать довольно жестко.
Вот и сейчас, когда положение становилось угрожающим, Серега понял, что слова здесь бессильны и решил действовать хитростью. Наблюдая краем глаза за подползающей женой, он дождался, когда ее голова окажется в досягаемости его колена, и резко двинул им ей по подбородку. Звонко лязгнули зубы, и грузное тело, обмякнув, повисло на спинке сидения. Водитель резко нажал на газ, машина дернулась вперед, а тело, направляемое его рукой и законами физики, перевалилось назад, обратно на заднее сидение, и в салоне наступила тишина.
«Удачно вышло, — подумал Серега, коротко взглянув на результат. Жена в залихватски заломленной на затылок шапке отдыхала, привалившись щекой к щетинистой заднице бывшего тещиного любимца. — Думаю, минут двадцать у меня есть, может быть, успею дотянуть до тракта».
«И за что мне это все?» — размышлял Серега, уставив взгляд в запорошенный бампер ползшей впереди машины. Когда-то он безумно любил эту женщину. В молодости она была очень хороша собой: стройная спортивная фигура, пышные волосы, красивое лицо. Не обезображенная интеллектом красота привлекала к ней множество поклонников, но, познакомившись с ней поближе, дальше продолжать отношения никто не отваживался, опасаясь, то ли сильного характера, то ли пугающей непредсказуемости. Да она и сама не хотела, не видя в претендентах подходящей для себя партии. Появившийся на горизонте в числе прочих Серега, ни на что особенно не надеялся, но почему-то, сразу понравился красавице. Дальше все закружилось в счастливой лихорадочной чехарде, уже от него не зависящей. Через месяц они поженились, через год родился крепыш сын, еще через три красавица дочка. Время летело, в ежедневной суете красивая женщина превращалась в жирного безумного монстра, а перспективный весельчак в унылого забитого алкоголика. У Сереги было доброе сердце и мягкий характер, поэтому он был обречен. Он не мог бросить все и уйти, оставив детей один на один с сумасшедшей супругой, к тому же был бережлив и дорожил нажитым совместным хозяйством. Поэтому терпел и жил дальше, как на пороховой бочке, находя утешение в разных горячительных жидкостях.
Вот и сейчас у него перед глазами висели, тускло светя в глаза двумя бликами на донышках, две симметрично наклоненные бутылки. Из них, весело журча, вытекала водка в один большой стакан, стоящий у него под носом. «Как же хорошо», — подумал, было, он, но внезапно картина счастья превратилась в тревожную красную стену, которая угрожающе на него надвигалась.
— Тормози! Ты что спишь, идиот? — донесся сзади истошный вопль.
Серега очнулся. К ним стремительно приближалась впереди идущая машина, грозно светя двумя красными огнями. Он резко ударил по тормозам и как раз вовремя. Их «Москвич» остановился в сантиметре от до боли знакомого бампера.
— Скажите пожалуйста, у них, оказывается, даже стоп-сигналы есть, — пробормотал он, стерев со лба выступившую испарину.
— А у тебя мозги есть, дебил?.. Спать за рулем.
— Так ты спала, и я, видать, закемарил.
— Спала?… — Клара Карловна ощупала языком дупла, образовавшиеся на зубах от осыпавшихся пломб. — Ты же, гад, избил меня до потери сознания… Спала!
— Да как я мог, Клара!?.. Может, когда ты у меня под рукой ползала, скорость переключал и зацепил нечаянно? — предположил Серега первое, что пришло в голову. — Что ты там делала, упало что-ли что-то?
— Заткнись лучше, гнида.
Клара Карловна осматривала в зеркальце опухающую челюсть. К ее чести она была как вспыльчивая, так и быстро отходчивая. Вернувшись мыслью к обстоятельствам произошедшего, она осознала, что, возможно, была в чем-то не права, и, наверное, в самом деле, другого выхода у мужа не было. Но оставлять рукоприкладство без наказания, конечно же, было не педагогично. Челюсть очень сильно болела, и, к тому же, похоже, не хватало одной коронки. Поэтому она прицелилась и наотмашь от души врезала благоверному кулаком по уху.
— За что, Клара!?
— Молчи, гад, а то еще получишь.
Глава 5. Монстр
На этом инцидент в целом был исчерпан. Серега занялся опухающим ухом, а жена поисками пропавшего зуба. Они стояли на переезде. Где то впереди за снежной стеной грохотал бесконечный товарняк, но из-за ветра и стука моторов автомобилей его было едва слышно.
— Переезд, слава Богу… До тракта меньше версты осталось, — подал бодрый голос супруг. Он был безумно рад, что отделался только красным ухом. — Через час дома будем, телевизор посмотрим, — он имел ввиду остатки самогона, заботливо засунутые тещей в багажник.
— Тьфу на тебя, придурок. Сглазишь.
На душе у Клары Карловны было неспокойно. Ей казалось, что это их жуткое путешествие не закончится никогда.
В то переломное время многое изменилось в сознании советских людей. Во время гласности и перестройки были сняты все запреты, и на девственную психику бывших строителей коммунизма обрушился мутный вал неведомой им жути, доселе сдерживаемый железным занавесом. Кино, телевидение, газеты и журналы наполнились зловещими монстрами, коварными инопланетянами и беспощадными маньяками. Как раз позавчера Клара Карловна смотрела ночью по кабельному что-то леденящее кровь про нападение зомби на зимовье полярников. После чего ей всю ночь снился кошмар, похожий на теперешний вид из окна их «Москвича». Беспорядочно мечущиеся хлопья снега были окрашены светом стоп-сигналов и нервным миганием ламп светофора в тревожный красный цвет. Вкупе с леденящим душу воем ветра это навевало зловещее предчувствие надвигающейся беды.
И точно… Внезапно свет погас, и в темноте раздался оглушительный треск. Их автомобиль содрогнулся от страшного удара, и в салон, проломив стекло, проникло чье-то зловонное, покрытое жесткими волосами тело. Оно подползло и прильнуло холодными, покрытыми инеем губами к лицу Клары Карловны, а Серегу, больно ударив чем-то твердым в переносицу, крепко прижало грязным телом к подголовнику кресла. И без того расшатанные нервы супругов не выдержали, не помня себя от страха, истошно вопя, они как по команде выскочили из машины и бросились в разные стороны.
Неизвестно, как далеко смогли бы они убежать гонимые ужасом, но в тот вечер намело такие сугробы, что их сил хватило лишь на несколько минут судорожного барахтанья в снегу. В результате у них не получилось удалиться от проклятого места далее чем на десяток метров, где они в изнеможении и затихли.
К Кларе Карловне самообладание вернулось первой. Полежав немного обессиленная, она с трудом осмелилась повернуть голову, к атакованной чудовищем машине. Открывшаяся ее взгляду в свете уже белой семафорной лампы картина нисколько ее не успокоила. Все это ей отнюдь не померещилось. Из проломленного лобового стекла их «Москвича» и в самом деле торчали ноги и ужасный хвост неизвестного зверя. Сквозь снег под порывами ветра казалось будто он, держа кого-то зубами в салоне, грызет и мерно раскачивается из стороны в сторону.
«Блин, Серегу жрет! Как же я его одного оставила»? — устыдилась она и, забыв про страх, бросилась на помощь, пытаясь громкими криками переключить внимание зверя на себя. Таившаяся где-то в глубине ее сердца любовь к супругу придала ей невиданные силы. Она в несколько прыжков преодолела расстояние, отделявшее ее от зловещего демона. Раздумывать и искать подходящее оружие, времени не было, поэтому она воспользовалась тем, что имела: впилась в существо зубами и ногтями и стала исступленно рвать его жесткое волосатое тело. В борьбе прошло не меньше минуты, но зверь в ответ ни как не реагировал, что пробудило в ней смутные сомнения: «Видимо, сдох… Я загрызла, или Серега его с того конца задушил. Недаром, он в детстве в самбо ходил, — она разжала челюсти, во рту остались пучки волос и неприятный вкус навоза. — Где же тогда он сам? — осторожно заглянула в салон. Там его не было. — Неужели монстр, проглотил мужа целиком? Да нет, такого большого вряд ли».
Постепенно к Кларе Карловне возвращалась способность анализировать. Она сопоставила распахнутую водительскую дверь и глубокую, скрывающуюся в темноте траншею, пробитую в сугробах перпендикулярно дороге: «Сбежал…».
На непослушных ногах она, опасливо оглядываясь на животное, проследовала по следам. И точно, закопавшись в снег, супруг лежал на земле, дрожа как осиновый лист.
— Серега, ты живой?
Клара Карловна, нащупав под снегом какую-то из частей мужниного тела, энергично потрясла ее.
— Вылезай, оно, похоже, сдохло.
Тот, пытаясь вырваться из ее цепких рук, продолжил закапываться дальше в сугроб. Рассудок к Кларе Карловне вернулся полностью, она выпрямилась и начала толкать ногой сжавшегося в комок супруга.
— Вставай. Опасность миновала.
Периодические, весьма ощутимые пинки в область печени, постепенно привели Серегу в чувство. Он высунул голову из снега и несмело поднял взгляд на жену.
— Кларка, ты что ли? Что это было? — голос его все еще подрагивал.
— Не знаю… Вставай, пойдем, посмотрим. Оно вроде уже не двигается.
Он поднялся и долго всматривался в место происшествия.
Снегопад тем временем немного стих, и в свете семафорного фонаря было четко видно, что торчащий из окна автомобиля зверь неподвижен, лишь кисточка на конце хвоста слегка трепетала на ветру.
— Это лев. Помнишь, как он рычал? Я еле увернулся от его пасти. Наверно из зоопарка сбежал.
— Нет… Лев горячий должен быть, а эта ледяная как смерть, она мне прямо к лицу ртом присосалась, — Клару Карловну даже передернуло от воспоминания об этом жутком прикосновении. — Это «сущность», вчера фильм про них по телику был.
Серега начал немедленно отплевываться и вытирать рот руками, тоже вспомнив, как орал прижатый грязным, волосатым брюхом.
— Ну ладно, кончай дрожать. Пойдем, поглядим.
Приблизившись, они осмелились по очереди потрогать окоченелое тело животного. Серега первый догадался, кто перед ними. Он ухватил зверя за ногу и потянул, тот не сдвинулся ни на сантиметр.
— Ну-ка, Кларка, помогай.
Жена схватила чудовище за хвост, муж за обе ноги поднатужились, дернули и вытащили на снег. Лежащая перед ними «сущность» очень походила на мертвую корову.
— Фу, какая грязная… Откуда она взялась, с неба, что-ли упала?
— Вся задница разгрызена… Какой это зверь ее так? От этого наверно и сдохла.
Рядом с основанием хвоста, сантиметрах в пяти левее, в самом деле, зияла огромная рваная рана, при виде которой, Клара Карловна начала нервно плеваться и чистить рот снегом.
— С трактора упала, — осенило Серегу. — Конечно, я всю дорогу на себе чей-то взгляд чувствовал. Они, видать, доходяги в кузове ехали. Трактор на переезде дернулся, вот одна и выпала.
— Точно, и трактора нет. Вот проклятый, разломал нам машину и смылся. Ты, лапоть, хоть номер его записал? Где его сейчас искать?..
— А чего его искать, далеко он вряд ли укачумал. Только, что мы ему предъявим? Сами виноваты, в самый бампер уперлись. Разве только извинимся и вернем пассажирку.
— Может, ты и прав, малахольный. Ну что же, тогда пусть за его грехи колхоз расплачивается. Грузи ее красавицу на багажник.
— Ты что, мать, взбесилась? На что нам дохлая корова? Похоронить ее с почестями собираешься?
— Не зли меня, придурок. Делай, что сказала. Я ее Зойке в пельменную сдам. Какое никакое, а мясо. Машину отремонтируем, еще куча денег останется.
— А что, это мысль, — обрадовано потер руки Серега и попытался приподнять зверя за рога. — Ого, да тут килограммов двести будет. Как мы ее на крышу затащим? А если и затащим, менты на посту сто пудов присосутся.
— Какие менты в такой мороз? Да и что мы свою собственную корову провезти не можем? Подумаешь на багажнике, что мы ее в салон посадим? Кончай базарить, быстро бери за ноги.
На этом прения прекратились, и супруги занялись погрузкой. Это происходило довольно долго и шумно. Ночевавшая на дереве у переезда ворона даже прервала свой сон, чтобы понаблюдать за смешной картиной, как толстая тетка в песцовой шапке и тщедушный мужичонка, отчаянно матерясь, громоздят окоченевший коровий труп на свой маленький автомобильчик.
Сначала у них не очень получалось, но потом смекалистый ум Сереги нашел не легкий, но вполне подходящий способ. Недалеко от дороги виднелся из-под снега смерзшийся штабель просмоленных шпал. Им пришлось притащить пару штук, прислонить к багажнику и по ним, кряхтя от натуги, как по лыжам, запихать несчастное животное на крышу. Бедный их «Москвиченок» и без того перегруженный тещиным добром, после этого вообще почти лег брюхом на снег.
— Порядок.
Измученные, мокрые от пота, наконец, они и сами забрались в салон. Там на креслах уже лежали внушительные кучи снега, наметенные ветром через выбитое лобовое стекло.
— Отлично. Не жарко будет ехать, — повозившись на месте, Клара Карловна промяла в снегу ямку. — Поехали уже, сколько можно здесь торчать!?
Ругать все отечественное было модно всегда, а сейчас стало тем более. У народа появилось, с чем сравнивать. Ушлые империалисты, пока мы, борясь с ними, отдавали все силы и средства на строительство ракет и танков, далеко ушли вперед по части, изготовления красивых и нужных вещей. И это, в общем, неплохо, но они также научили этому и своих дешевых китайских коллег. А те завалили отечественный рынок своей блестящей дрянью. Наше настоящее, крепкое, но некрасивое вышло из моды. Его никто не покупает, зато не критикует только ленивый. Особенно достается полуфабрикатам автомобильной промышленности. Мол, российские машины ненадежные, шумные, неэкономичные, не для людей сделанные.
Возможно, нельзя не согласиться, есть недочеты. Но какая иномарка вынесет издевательства, которые ежедневно испытывают на себе скромные железные труженики русских дорог. Удивительнее выносливости и живучести этих передаваемых по наследству от отца к сыну чудес техники может быть только крепость духа и тела самих их хозяев. К примеру, если какой-нибудь иностранец увидел бы несущийся сквозь пургу по ночному шоссе, с треском и искрами бьющийся брюхом об асфальт на кочках «Москвич» с привязанным к крыше огромным рогатым существом, то, наверное, подумал бы, что это ужасный сон, и пора, пока не поздно, срочно просыпаться. А если еще бы он еще и заглянул в салон, набитый по стекла снегом, из которого торчали две головы: одна в надвинутой до подбородка песцовой шапке, другая в старом мешке из-под картошки с дырками для глаз, то точно бы сошел с ума.
Но, к их счастью, в этот час иностранцев на дороге не оказалось, а редкие попадавшиеся соотечественники лишь сочувственно качали головами или понимающе хмыкали: «Бизнес есть бизнес». И даже толстый гаишник, каким-то чудом оказавшийся на посту ночью в такой мороз, не посчитал этот случай достойным своего внимания.
В общем, дальнейшее путешествие до дома прошло без происшествий. Припарковавшись у родного подъезда, замерзшие до полусмерти на ледяном ветру наши знакомые быстро согрелись, таская свои богатства из машины на пятый этаж. Очень кстати пришлась помощь подросших уже для этого их детей. (Для статистики скажем, что младшей Анжеле было тринадцать, а старшему (тоже) Сереге недавно исполнилось пятнадцать). Много раз сбегали по крутой лестнице, но затащили все. Серега даже свинтил магнитолу, чтобы сквозь выбитые стекла злоумышленники к ней не приделали ноги.
Осталось самое противное, нужно было что-то делать с коровой. На машине оставлять нельзя — сопрут. Можно было бы на балкон к соседу, но проклятый, как всегда, на ночь напился и спал беспробудным сном. Разбудить его не удалось ни громкими ударами в дверь, ни криками в замочную скважину. Вариант с закапыванием в снег тоже не подходил, так как обитающая у помойки шайка местных дворняг под предводительством облезлого кобеля Тимоши, разбуженная разгрузкой, уже сидела вокруг машины и алчно поглядывала на аппетитный кусок говядины на багажнике у этого неудачника с пятого этажа.
— Положим в ванной, — коротко скомандовала Клара Карловна. — Быстро взяли с четырех сторон.
— Мама, я ее боюсь… Как мы будем с ней в одной квартире спать?! — законючила дочка.
— Молчать, а то в кровать к тебе положу.
— Может, пусть на багажнике до утра полежит? — робко предложил отец.
— Я не против, но только если ты, умник, с ней здесь спать будешь… До понедельника.
— Как до понедельника.
— А Зойки до понедельника не будет. Она не нанималась тебе дохлых коров по выходным покупать.
— Еще и до понедельника!.. Ыыыы! — не унималась дочь.
— Долго еще базарить будем? Взяли мигом! — рявкнула мать так убедительно, что все как один немедленно вцепились в животное и потащили в подъезд.
Окоченевшее тело коровы было не столько тяжелое, сколько не удобное для переноски. Всячески повертев его на лестнице, семья нашла, наконец, оптимальный способ транспортировки. Положили на спину, Серега с сыном тянули за рога, а Клара Карловна с дочерью толкали зверя в тощий зад, одновременно руля и придерживая острым хребтом вниз. Так и поехали.
Их заплеванный подъезд много разного повидал за свою бурную жизнь, но подобное происходило впервые. Разбуженные соседи с изумлением таращились в глазки на эту удивительную картину, но помогать никто не вышел. Только Пантелеевна с третьего этажа, не так давно прибывшая в город на жительство из далекого колхоза, догадалась, в чем дело, высунула голову в дверь и поинтересовалась:
— Почем коровку покупала, Кларша?
— Мать на день рожденья подарила.
— Ну, слава Богу, хоть можно будет настоящего молочка попить, — с удовлетворением прокудахтала бывшая колхозница и, чтобы не попросили помогать, поспешила скрыться за дверью.
— Давай ей продадим, вишь, как интересуется, — с надеждой в голосе предложил Серега. — Или пусть подержит до понедельника.
— Не останавливаться! — грозно прорычала мать, не отрывая перемазанной навозом щеки от начавшей уже оттаивать ляжки животного. — Уже немного осталось. Подналегли… И р-раз. И р-раз.
Так потихоньку дотянули добычу до своего этажа. Там волоком по коридору до ванной.
— Так подняли. Дружно. Р-раз, — и корова, как родная, улеглась в ванне.
— Как специально для нее делали! — восхищенно воскликнул Серега. В связи с успешным завершением экспедиции у него поднялось настроение. — Только как же мы будем мыться? Не знаю как ты, Клара, а я с удовольствием погрелся бы под горячим душем.
Клара Карловна, глядя в зеркало на свое перемазанное отражение, приподняла песцовую шапку и почесала голову:
— Так, все сюда… Садим ее на задницу. И р-раз, и р-раз…
Сработавшаяся на лестнице в единый организм команда мигом справилась с новой задачей и через две секунды корова уже сидела вертикально на пятой точке, и если пролезть между ее раскоряченными в разные стороны ногами, оставалось достаточно места, чтобы помыться.
— Ну вот, чистюля, мойся и подружку свою помой, а то воняет навозом от вас на всю квартиру. Только не забудь закрыться, а то, кто-нибудь зайдет и умрет со смеха.
— Можно подумать от тебя фиалками пахнет, — пробурчал Серега под нос и щелкнул шпингалетом.
Уставшие дети ушли спать к себе в комнату, а Серега с женой еще повозились немного и собрались на кухне перекусить.
— Не поверишь, Кларка, мне показалось, что она как-то странно на меня смотрела, когда я ее намыливал, — признался Серега, закусив хорошим куском сала, шестую рюмку тещиной самогонки.
— Ты что, маньяк, еще ее и намыливал?
— Ну да. Два раза. И все равно воняет.
— Может изо рта? Ты ей зубы чистил, идиот?
— Сама же сказала, помой, — обиделся Серега и потянулся к бутыли. — Я все пальцы себе сжег этой хлоркой.
— Еще и хлоркой! Ты что на выставку ее готовишь? — Клара Карловна больно хлопнула его вилкой по руке. — Хватит жрать! И так уже до галлюцинаций допился. Все, спать!
На улице уже грохотали трамваи, и тарахтели одинокие автомобили. Город просыпался, а они еще только ложились. Никто в мире со времен сооружения Египетских пирамид, наверно, не уставал так сильно. Даже невозможно представить, сколько могли бы они проспать после всех испытаний и невзгод, свалившихся на их головы за эти сутки.
— Эх, кто меня до понедельника разбудит, будет мой враг на всю жизнь, — закинул удочку Серега, накрываясь с головой одеялом.
— Обрадовался, оглоед. Подъем в двенадцать нуль нуль. Мясо рубить будем, — ответила ему жена, заводя будильник.
Но проскользнувшая по коридору тень не дала сбыться их нехитрым планам.
Серега спал уже около часа. Ему ничего не снилось, только присутствовало назойливое ощущение, что параллельно с его сном, что-то происходит. Так бывает, когда спишь в каком-нибудь не подходящем месте, например в театре или на совещании. От усталости он не мог заставить себя проснуться, хотя отчетливо понимал, что творится что-то нехорошее. Постепенно к этому добавилось еще и чувство холода. Он мерз, но все равно спал, свернувшись в крючок. И лишь истошный крик жены заставил его открыть, наконец, глаза. Ничего не понимая спросонья, он сел на постели.
В комнате было темно, и он сразу увидел напротив себя два огромных горящих в темноте глаза.
— Что это? — дрожащим голосом произнесла, прижавшаяся к нему жена.
Серегина душа за последние сутки существенно возмужала и закалилась в невзгодах, поэтому на этот раз он не выпрыгнул от ужаса из окна, а лишь слегка похолодел. Жуткие глаза не отрываясь, смотрели на него, и притом с их стороны раздавались странные леденящие душу монотонные звуки. Внезапно звуки прекратились, глаза исчезли, а диван, на котором они спали, заходил под ними ходуном.
— А-ааа, господи прости! — Клара Карловна залезла всей тушей на колени мужу и попыталась спрятать голову на его тощем теле.
Глаза опять вспыхнули на этот раз ближе и монотонные звуки продолжились.
— Боюсь, это та самая корова, которую я вчера мыл, — поделился догадкой Серега. — И она жует нашу простыню.
До Клары Карловны стала доходить суть сказанного, она высунула голову из мужниной подмышки, хотя с коленей слезать не спешила.
— Вчерашняя корова? Не может быть, она же мертвая была и мороженая, как палтус.
— Я же говорил, она глядела на меня… — огни снова исчезли. — Ой, сейчас опять поедем.
И точно, зверь, прикрыв глаза, рывком потянул на себя простыню вместе с супругами. Присмотревшаяся в темноте Клара Карловна стала различать на фоне стены рогатый силуэт и загоревшиеся вновь глаза, уже не выглядели так ужасно.
— Ах ты, сволочь! — гневно прошипела она, щупая в темноте руками вокруг себя. — Одеяла нет… Сожрала мамин подарок… Надо было тебе еще вчера башку отрезать!
— Интересно, за что она возьмется, когда простыню доест? — прошептал Серега, отползая обратно к стене.
— Блин! Дети! — встрепенулась Клара Карловна и метнулась было в соседнюю комнату, но страх повиснуть на рогах бестии, пересилил материнский инстинкт.
— Ну-ка ты, хорек!.. Быстро иди к детям. Развел тут зоопарк и сидит, прижался к жене.
— Спокойно, Клара. Коровы мясо не едят, — в голосе мужа прозвучали незнакомые ей доселе металлические нотки. Похоже, последние события сделали его, наконец, мужчиной. — Не будем торопиться, нужно полежать, все обдумать, простыни еще минут на двадцать хватит.
— Ты что это, паскудник! — все еще сидевшая на коленях у Сереги в импортной шелковой комбинации Клара Карловна, вдруг почувствовала, что у мужа в трусах что-то зашевелилось. — Нашел время!..
Она, с опаской поглядывая на завтракающую корову, поспешила сползти с него от греха подальше, но тут очередной рывок простыни опрокинул их, и она повалилась на Серегу, широко раскинув жирные ляжки.
— Играешь со мной, проказница!? Ну давай же, давай… Может, погибнем сегодня… — он навалился на жену и ухватил обеими руками за бока. Но встреченный звонким лещом, мгновенно вернулся в прежнюю позицию.
— Пошел вон! Вот ведь, что удумал, животное… С одной стороны бешеная корова, с другой этот гамадрил!.. Куда деваться бедной женщине? — яростным шепотом запричитала Клара Карловна, натягивая короткую комбинацию на коленки. — Погибать он собрался… У тебя дети в соседней комнате! А ну вставай, скотина! Веди ее обратно в ванную.
Пока они возились, в квартире стало достаточно светло, чтобы оценить обстановку. Казавшаяся мелкой на степных просторах, в их малометражной гостиной корова значительно выросла. Если ее голова яростно двигала челюстями возле их находящегося на середине комнаты дивана, то зад, подпираемый дерзко расставленными ногами, расположился, как раз, посередине дверного проема в коридор. Выход был перекрыт, и, как не крути, действовать нужно было со стороны вооруженной острыми рогами нахальной морды.
— Ну, что притих, половой агрессор. Делай же что-нибудь. Мужик ты или нет?
Серега очень не любил, когда кто-нибудь позволял себе сомневаться в его мужественности. Проклятый зверь много часов преследует его, проник в дом, не дает поспать, угрожает жизням детей, а сейчас еще и роняет его авторитет в глазах жены. На него нахлынула волна ненависти. Боясь расплескать этот боевой задор, он немедленно поднялся на постели во весь рост и принял устрашающую позу, такую, какую обычно используют мелкие грызуны, чтобы казаться больше и страшнее.
— Трусы еще спусти, чудик, — едва сдерживая смех, посоветовала Клара Карловна.
Но Серегу было уже не остановить. Исказив лицо гримасой ярости, он неистово, срываясь на свист, зашептал:
— Пошла вон, мерзкая тварь! А то будешь иметь дело со мной!
Ругаться матом у них в квартире ему было запрещено, поэтому вместо этого он закончил свое выступление продолжительным змеино-драконьим шипением, переходящим от излишка ненависти в хрип. Со стороны это выглядело немного комично, но, тем не менее, его акция произвела эффект. Животное перестало жевать, и в его глазах пронеслась тень любопытства.
Подбодренный этим относительным успехом Серега решил не ослаблять напор:
— И отдай!.. Это не твое!.. — он сделал шаг, схватил остатки простыни, торчащие из пасти зверя, и, собрав все силы, резко дернул на себя.
Корова послушно разжала зубы, и Серега отлетел с добычей в руках прямо на Клару Карловну, с силой воткнувшись острым тазом в ее нежную плоть. Та издала непередаваемый кириллическими буквами крик боли и негодования и, приложив всю свою недюжинную силу, оттолкнула его от себя обратно. Серега отлетел, как мячик, и, открыв глаза, обнаружил себя, стоящим на четвереньках у края матраса, причем лицо его почти касалось раздраженной морды животного.
Прекращение подачи пищи в горло и близость Серегиной глупой физиономии перед глазами вывели зверя из равновесия. Его, довольно равнодушные до этого глаза налились кровью. Он с шумом набрал в легкие воздуха и, широко раскрыв пасть, разразился пронзительным криком. Оказавшись в первом ряду, Серега смог в полной мере ощутить на себе всю первобытную мощь его воздействия. Случись это с ним позавчера, его сердце разорвалось бы от испуга. Но сегодня он был другим человеком, поэтому лишь слегка прищурил глаза, защищаясь от летящих в него слюней и не дожеванных обрывков простыни, и хладнокровно отполз задним ходом к стене, защитить супругу.
Не нужно было быть ветеринаром, чтобы по этому жуткому крику понять, что перед ними стоит не простая буренка. Животное, пожевало немного капроновый матрас, не удовлетворилось его вкусом и в поисках более подходящей пищи, отошло к стулу. И, в самом деле, теперь, когда оно стояло в профиль, были заметны некоторые несовпадения с привычным обликом коровы, знакомым каждому с детства.
— Я еще, когда ее мыл заметил, что она, какая-то не такая. Что-то в ней не так, — шепотом поделился Серега с женой сомнениями. — Голова вроде коровья, рога, прическа, а вот живот впалый, как у собаки.
— Не жрала, наверно, с месяц, вот брюхо и подтянуло. Поживет у нас, откормится… еще ей белья купим, — успокаивала себя Клара Карловна, хотя тоже понимала, что что-то тут не чисто.
Их зоологические наблюдения внезапно прервал пронзительный визг. В дверях стояла дочь и, выпучив глаза, визжала, глядя, почему то не на зверя, а на мать. Спустя несколько мгновений, на ее крик прибежал сын, встал в дверях и тоже закричал только на пару октав пониже. Серега, ничего не понимая, обернулся на жену, сидящую рядом, чуть позади его и тоже истошно заблажил. К ним присоединились возмущенные соседи из-за тонких стенок. Почувствовавшая неладное Клара Карловна, забыв про все, вскочила с постели и пулей подскочила к трюмо. То, что она там увидела, тоже чуть было не вырвало из ее горла подобный вопль, но она не могла позволить себе слабость в присутствии подчиненных, поэтому только горько усмехнулась и грозно скомандовала:
— Заткнулись все быстро!
Волосы всегда являлись особой гордостью Клары Карловны. Пышные, густые, они имели от рождения удивительно красивый темно рыжий цвет. Понимая, как ей повезло, она бережно ухаживала за ними, мыла, завивала, мазала разными снадобьями, рецепты которых находила в специально для этого выписанном журнале «Здоровье». Былая красота ее с годами поблекла, но волосы оставались по-прежнему прекрасными. Все ее подружки давно уже красили седину в разные цвета, а у нее до сих пор не было ни одного седого волоса.
И вот сейчас, взглянув в зеркало, она обнаружила в нем совсем другую женщину. Ее роскошная шевелюра, которая всю жизнь неизменно радовала ее, за эту кошмарную ночь полностью побелела. Случись это позавчера, ее сердце мгновенно разорвалось бы от горя или вернее сердца всех виновных были бы разорваны ею, а потом бы лопнуло и ее. Но сегодня она лишь горько усмехнулась и грозно скомандовала:
— Заткнулись все быстро!
Все, включая соседей, моментально замолчали. На минуту в воздухе повисла неловкая тишина. Возможно, к ней, как к жесткому диктатору, у всех имелись какие-никакие претензии, но такое даже врагу не пожелаешь. У дочери потекли слезы, а Серега старший открыл, было, рот, чтобы сказать, что-нибудь подбадривающее. Но истошный крик мирно пасущейся в углу и забытой всеми коровы не дал ему это сделать. Либо у нее закончилась рубашка, которую она жевала, либо она тоже решила высказаться по этому вопросу. Она стояла с распахнутым ртом и ревела как пароход.
Клара Карловна, поворачиваясь так и сяк у зеркала, к тому моменту осознала всю глубину своей утраты. Она бесповоротно обезображена, а тот, кто сотворил с ней это стоит рядом и орет, нагло нарушая все заведенные ей в ее доме порядки. В душе ее все заклокотало, и она не дожидаясь когда, зверь закончит, вложив все наболевшее, завопила еще громче:
— А ну, заткнись, мерзкая тварь… Из-за тебя все неприятности… Убирайся обратно в ванную и закройся там…
Из этических и эстетических соображений здесь приведено лишь краткое содержание ее крайне эмоционального обращения, на самом деле длившегося более минуты. Сокращены нецензурные ругательства и непередаваемые звукосочетания, а так же, два и более раз повторяющиеся выражения. Когда она обессиленная закончила, слегка обескураженные грубой формой выступления члены семьи, в общем, одобрили его, с удовлетворением отметив, что моральный дух их лидера остался на прежней высоте. Но удивительнее всего, как отреагировал на это сам объект. Животное при первых словах сразу же перестало орать, внимательно выслушало до конца, вытянулось по струнке и, печатая шаг, проследовало в ванную. Затворило за собой дверь, после чего изнутри донесся звук похожий на щелчок шпингалета.
— Что это было? — оглядев всех по очереди, спросил старший Серега.
— Она слушала, смотря мне прямо в рот! — ошарашено произнесла Клара Карловна.
— А как она поняла из маминого мата, что делать? — Серега младший сбегал в коридор и подергал дверь ванной. — Закрыто!
После этого минут пять все наперебой галдели, перебивая друг друга. Вспоминали детали увиденного, делились мыслями, строили предположения. Родилось несколько не глупых версий, но что делать дальше пока решить не смогли. Наконец, над старшими усталость взяла верх. Они решили поспать, а молодежи наказали наблюдать за обстановкой и, если что, незамедлительно бить тревогу.
— Тишину соблюдать! — грозно приказала мать, задержавшись в дверях. Она сделала свирепое лицо и показала увесистый кулак.– И если узнаю, что подходили к двери ванной, убью!
А через три минуты из-за закрытой двери гостиной донесся ее мощный храп.
Оставшись одни, дети вернулись в свою комнату. Было около одиннадцати и продолжать спать было уже поздно, поэтому Серега младший прыгнул на свою кровать, нарочито сладко потянулся и скомандовал:
— Негритянка, быстро убрать постель.
Как часто бывает в семьях, они с сестрой не очень дружили. Или вернее будет сказать, с малолетства были злейшими врагами. В их тесной комнате с трудом помещался письменный стол и одна кровать. Вторым спальным местом служило раздвижное кресло. С разделом стола проблем не было. Двоечника Серегу младшего он в принципе не интересовал. А вот за кровать шла настоящая многолетняя война. Началась она, когда при переезде из старой квартиры, в новую перевезли только одну старую панцирную койку, а вместо второй купили чудо техники, новое, обитое красной тканью кресло-кровать, раскладывать которое было целым приключением. Разумеется, каждому из детей непременно стало необходимым им владеть. Продолжительная словесная перепалка победителя не выявила. Сереге младшему в то время было десять, а сестре восемь. Он был на голову ее выше и шире, и привык все вопросы решать силой, правда, когда не было рядом родителей. Но уступающая в размерах Анжела была хитрее и на этот раз напала первая. Разгорелся короткий, но очень шумный бой. Прибежавшая на звуки схватки мать, недолго думая, надавала сыну подзатыльников и решила спор в пользу младшего чада, валявшегося на полу в слезах и соплях.
Счастливая победительница, полдня наслаждалась своей добычей, но вскоре поняла, что прогадала. Вместе с новым креслом у нее появились новые обязанности, два раза в день раскладывать и складывать его и таскать белье в шкаф и обратно. И вдвойне обидно было, что приходилось это делать под язвительные насмешки брата, вальяжно развалившегося в это время на старой, но нескладной кровати.
Помучившись так с полмесяца, маленькая авантюристка решила действовать. Для этого она выбрала выходной, когда мать с раннего утра уходила с подружками в бассейн, а отец, пользуясь этим, дрых до обеда. Часов в десять утра, когда все еще спали, расковыряв для верности палец гвоздем, она стала демонстративно шумно складывать ненавистное кресло. В середине этой и в самом деле не простой процедуры с грохотом упала на пол и завизжала, как недорезанная, от боли. Прибежавший отец спросонья увидел свою любимицу в крови, лежащую под перевернутым креслом, все понял и сразу же определил виновного. Недостаточно чуткий брат, который позволил малолетней сестре пользоваться опасным приспособлением, прослушал получасовую лекцию и был наказан за пререкания с отцом внеочередным дежурством по квартире, а главное с этого дня он должен был спать и проводить все соответствующие церемонии с красивым, но не счастливым креслом.
С тех пор положение менялось, и кровать переходила из рук в руки несколько раз. Какой-нибудь исследователь человеческих душ при желании мог бы написать про это отдельную книжку. А на момент повествования, после того как в конце лета Серега младший, прыгая где-то по заборам, повредил себе ногу и какое-то время должен был соблюдать постельный режим, на ненавистном кресле спала Анжела, и это знаменовало в ее жизни черную полосу.
— Будешь возиться, отправлю обратно на плантацию.
Сестра, понимая какие слабые у нее карты в этой игре, предпочла не обострять ситуацию, а поскорее покончить с унизительной процедурой.
— Медленно, медленно работаешь! — брат посмотрел на воображаемые часы на руке. — За это банан ты сегодня опять не получишь.
— Чтоб ты сдох, вонючка, — пробурчала себе под нос Анжела, запихивая тюк с бельем в шкаф. — Ничего, будет и на моей улице праздник.
Дальше делать было нечего. Телевизор — в гостиной, там спят предки. На улицу не выйдешь, мороз под тридцать. Намазав по куску хлеба маслом с сахаром, дети позавтракали, сидя один на своей любимой кровати, другая в постылом кресле. Попробовали читать, не читается.
— Как ты думаешь, кто сильнее Шварценеггер или Ван Дам? — чтобы как-то развлечься, завязала беседу на близкую брату тему Анжела. Серега младший листал старый засаленный журнал и не отвечал. — Вот если они оба разбегутся и одновременно треснут друг друга по башке. Кто первый свалится?
— Ты, соплячка, лучше не лезь в серьезные дела, в которых ничего не смыслишь, — важно ответил Серега, выдержав паузу. Эти парни были для него вроде святых. — А то, не поленюсь, встану и дам тебе по тыкве.
Он был старше сестры, но за последнее лето она как-то резко выросла и стала почти одного с ним роста, и притом значительно шире. Поэтому уже нисколько не боялась его угроз.
— Подумаешь, больно надо. Я ,все равно, скажу маме, что ты вчера опять пришел накуренный.
— А я ей скажу, что вы с девками ее помадой мазались и колготки мерили.
— А я скажу, что ты дрочил вчера перед телевизором.
— Чего?..
Удар застал врасплох. Серега от неожиданности начал покрываться пунцовыми пятнами.
— Думаешь, я не знаю, зачем ты одеялом все время закрываешься, когда что-нибудь такое показывают, и почему диван трясется?.. Мне Лизка вчера все про это рассказала. А!.. Покраснел, покраснел!..
Молчание было равносильно признанию. Брат понимал, что необходимо, что-то сказать, но не знал что, а только хлопал глазами и багровел, как свекла. А сестра чуя, что нужно нажимать, продолжала:
— Папа с мамой может не убьют, а просто выгонят из дома. А вот пацаны, когда узнают… — она изобразила на лице скорбь и сочувствие. — Но я ведь не зверь какой-нибудь, ни кому не скажу… Но ты должен будешь отдать за это мою законную кровать и ждать дальнейших приказаний, дрочила.
Крыть было нечем, но ставки были слишком высоки, нужна была передышка, поэтому Серега младший не нашел ничего лучшего, чем резко переменить тему:
— Блин, какой-то шум!
Он прислушался, потом вскочил с кровати и подбежал на цыпочках к двери в ванную. Приготовившаяся было принимать капитуляцию сестра, поняла его нехитрый ход, но решив, что никуда он уже из ее цепких лап не денется, последовала следом.
Несколько минут провели они под дверью ванной, тщательно прислушиваясь и пытаясь отыскать малейшую щелку, через которую было бы видно хотя бы маленький кусочек загадочного зверя. Но все бесполезно, внутри было абсолютно тихо, и дверь, как назло, плотно прилегала к косяку.
— Вот ведь, блин засада, все двери дырявые, а эта целая.
— Давай просверлим дырочку, позырим, а потом заклеим ее жевачкой, — предложила сестра.
— Отвали, лошица, — Серега младший, прекрасно понимал, что за испорченную дверь придется отвечать его заднице. — Сама сверли.
— Сам лох. Зассал?
— Что ты, жирная, сказала?
Он сделал из двух пальцев вилку и, подняв руку, резко подался всем телом вперед, как бы угрожая выколоть сестре глаза.
— Сам жирный… Боишься, что мамочка заругается.
— Вот дура. За дырку обоим вставят по самые помидоры, — сказал Серега младший примирительным тоном и опустил руку. Драка в присутствии спящих родителей не входила в его планы. — Давай лучше ее покормим.
— Сам дурак. Как мы ее через закрытую дверь покормим.
Сестра покрутила у виска.
— А вот так.
Он убежал на кухню и, пошуршав там немного, вернулся с большой морковиной. Встал возле двери, вполголоса, но грозно, подражая матери, приказал, обращаясь вовнутрь:
— Подсудимая, срочно выйти из камеры на обед, — это ему показалось забавным, и он, повернувшись к сестре, расплылся в довольной улыбке. — Неповиновение будет приравнено к побегу, за побег расстрел.
Его идиотская улыбка мигом испарилась, когда щелкнул шпингалет, и из-за двери показалась рогатая голова, осмотрелась вокруг, заметила морковь, взяла ее зубами из дрожащих Серегиных рук и скрылась обратно.
— Приколись, она ее моет, — потерявший было дар речи, шутник, снова заговорил, услышав, шуршание воды из крана в ванной. — Это точно инопланетная корова.
— Класс. Давай еще что-нибудь придумай, — сестра от восторга запрыгала на месте.
— Корова, срочно выйди и дай нам молока, — продолжил эксперимент Серега. — За столитровую банку получишь пять долларов.
Они прижались к стене и стали ждать, что будет. Прошло минут пять, но ничего не происходило.
— Ты глупость сказал, — догадалась Анжела. — Вот она и не выходит. Надо что-то по делу.
Серега младший почесал голову, лицо его исказило раздумьем:
— Корова, пойди на улицу и проткни рогами колеса у черного Мерседеса.
— Ты что дурак. Там же сигнализация.
— Тихо!..
Дверь снова открылась, корова вышла и, не обращая внимания на прижавшихся к стене ребятишек, проследовала в кухню. Там погремев секунд десять, вернулась, неся на роге авоську с морковью. Зашла к себе, закрыла дверь и щелкнула шпингалетом.
— Видимо, не каждого идиота слушается, — догадалась Анжела и, насвистывая, пошла к себе в комнату.
Серега младший же не успокаивался и где-то с полчаса еще всяческими голосами давал разные приказы, обращаясь к двери ванной, но кроме шуршания воды и хруста моркови, ничего оттуда не дождался. Грустно вздохнул и пошел вслед за сестрой в комнату, решать свои имущественные вопросы.
Глава 5а. Чудо-машина.
А в это время тот самый трактор, который, так, кстати, попался по дороге нашим знакомым, продолжал свой путь сквозь пургу. На самом деле, это был не трактор, а огромный военный вездеход МС-220Ю, один из тех экспериментальных образцов, которые с блеском прошли испытания, но в серию почему-то не пошли. Какое-то время он пылился на заводском складе рядом с десятками таких же, как он и мог бы окончить там, потихоньку ржавея, свою механическую жизнь, но в один прекрасный день появился усатый прапорщик в летной форме и забрал его с собой в одну из секретных воинских частей на Северном Урале, дислоцировавшуюся тогда близ перевала, названного позднее именем Дятлова. Может быть, кто о таком слышал.
С тех пор вездеход провернул там массу всевозможных военных дел. Возил, таскал, переплывал. А сейчас вез оттуда секретный груз куда-то на юг, на границу с Казахстаном. Управляли машиной два человека. Правду сказать, управляли, можно было с большой натяжкой. Потому что ни руля, ни каких-нибудь рычагов внутри видно не было. Да и сами водители сидели как-то перпендикулярно к пути следования. Их кресла, расположенные по краям кабины, разделялись деревянным кожухом, закрывавшим двигатель и он был, так красиво заставлен бутылками и закусками, как будто конструктор специально спроектировал его под стол. Экипаж на пути следования у знакомого пасечника очень удачно обменял бочку солярки на коробку импортного спирта «Рояль» и скучное по всем прогнозам задание превратилось в увлекательное путешествие. Атмосфера в кабине была праздничная, играло радио, и стоял густой смог от папирос.
— Ты, Васек, тогда еще мамкину сиську сосал, а я уже прапорщиком был, — откусив изрядный кусок от луковицы, начал свою очередную правдивую историю водитель с пышными буденовскими усами. — Тогда у нас еще только начиналась эта муть с лошадями-парашютистами.
— Как это парашютистами?.. С лошадями-саперами может?.. — не вынимая папиросу изо рта, спросил второй водитель.
Он был явно младше по возрасту и по званию, что было видно из почтительного отношения к товарищу. В кабине было не очень жарко, и к тому же поддувало из открытой форточки, но парни сидели в одних полосатых майках-тельняшках, и определить их конкретные звания было затруднительно.
— Ты, баклан, слушать будешь или базарить? — взгляд усатого резко наполнился неподдельным гневом, как это обычно бывает у очень пьяных людей. Но потом также резко потеплел, и он отеческим тоном начал разъяснять:
— Проект кони-саперы номер Г,.. по-моему, 323 начался сразу после проекта номер В223 — кони-парашютисты. Его в 73-м зарубили, а коней целое стадо осталось. Вот Профессор, чтобы их в расход не пускать и решил из них саперов делать… Все только их и помнят, за то, что они клуб в Хомутовке взорвали. А кони — парашютисты ничего плохого не сделали, вот их и забыли.
— А, припоминаю, что-то слышал. Уж не те ли это, Петрович, кони, что Правительственную комиссию обосрали?
— Точно, Васек! — усатый обрадовался так, как будто эти кони были его родными братьями.
— Расскажи, Петрович. Как это? Не уж-то прямо генералов?..
Петрович любил рассказывать, тем более эта история ему очень нравилась. Он с удовольствием вытер сальные от колбасы руки об усы и хитро подмигнул приятелю:
— А, давай еще по маленькой, потом расскажу.
Молодой, мельком взглянув на дорогу, набулькал в стаканы спирта. Они выпили, поморщились и усатый, занюхав все той же луковицей, начал рассказ:
— Я тогда, вот как ты, молодой был, только умный…
Молодой замычал что-то набитым ртом и протестующее замахал руками, но усатый, не обращая на это внимания, продолжал:
— В этой серии получилось три мерина. Два года их растили, обучали. Все шло прекрасно. Профессор нарадоваться на них не мог. Наконец-то все шло, как он хотел. Кони летают, учебные бомбы в цель мечут. Красота… Но тут, как назло, начальник части, полковник Черепнюк помер, закусали ядовитые зайцы. Шел параллельно такой проект. Полковник нажрался и полез к ним в клетку погладить, а у них скорпионьи хвосты с жалами… Ну так вот, значит, склеил он ласты, и вместо него прислали этого гандона Кирцмана из штаба армии… Ты его не знаешь, он недолго прокомандовал. Такой маленький, лысый, подполковник. Везде свой нос совал… Как пришел, начал везде свои порядки заводить. Отбой — подъем по часам. В казарме не курить. Каждый день учения. В общем, всех за-бал. Сам чуть выше стола, а фуражка у него была, неверно, около метра в диаметре. Так вот кто-то ему к ней датчик наведения и прицепил.
— Что за дачик еще?
— Да, мизерный такой, — Петрович показал размер, с четверть своего прокуренного, корявого ногтя. — Из навозных жуков их делали, на ультракаких-то волнах работал. Для скрытной установки на цель. Кони по ним учились… Ну, так вот… Кто же знал, что комиссия из Москвы, по коням-парашютистам, ожидается. В этот же день и пожаловали три генерала и штук десять полковников, не считая разной мелочи. Прямо из вертолета и на полигон. Погода была солнечная, стол накрыли им прямо в поле. Сидят, едят, выпивают, ждут представления…
Кирцману не терпелось полковника получить, вот он и поторопился отрапортовать, что мол все готово, а бомбометание было еще плохо отработано. Профессор еще возмущался бегал по части. Но делать нечего, поздняк метаться. Поэтому подняли коней в воздух без боекомплекта, просто полетать. Ну так вот… Летают они, летают, а у этого мудака на фуражке датчик работает. Кони кружат, ничего не понимают: цель на поле, а бомбить нечем. Тут вожак у них, рыжий, не помню, как звали, и принял решение, метать, что есть. Зашел, как учили, со стороны солнца, обосрал всю комиссию и на исходную… Внизу замешательство, ничего не понимают. Тут друзья его подлетают, желудки опустошают. Метятся Кирцману по фуражке, а ветер, да и какая кучность из такого оружия, попадают прямо по белым генеральским мундирам. Тут все бежать к вертолету, а рыжий с друзьями идут на второй заход. И из малого калибра по отступающему неприятелю. В общем, разделали всю комиссию, как бог черепаху. Скандал был жуткий. Проект закрыли, бомбардировщиков в расход, а Кирцмана, говорят, даже за государственную измену судили. Три месяца следователь из госбезопасности по части бродил, искал причины, но ничего не накопал. Состав тогда у нас крепкий служил, не то, что сейчас… А рыжего жалко, толковый конь был.
— А как они летали? На парашютах что ли?
— Нет, это название только такое «парашютисты». А так, крылья у них были, как у летучих мышей. Их с бразильскими летучими собаками скрещивали. Они еще лысые получались, все время мерзли, и в намордниках постоянно ходили, чтоб кровь друг у друга не пить. В общем, были у Профессора с ними и проблемы.
Тут усатый вспомнил про службу и взглянул в окно.
— А ты, что за дорогой не следишь!?.. На приборы когда последний раз смотрел?.. Ну-ка наливай, давай.
Они не очень беспокоились за свое продвижение, потому что их вездеход шел сам по проложенному ими еще на базе маршруту. Он был оснащен секретным тогда, экспериментальным навигатором, подобным современным ДжиПиЭс, только ориентирующимся не по спутникам, а по магнитному полю Земли. В серию его не пустили из-за больших погрешностей, да и громоздкий был, полмашины занимал. Но на их огромном вездеходе места было навалом, а по степям и тундрам, где они обычно ездили, большей точности и не надо было. На счет дорог они тоже не парились, так как не было такой поверхности, по которой их аппарат не прошел бы. А их задача, как водителей, была простая: не упиться до смерти и следить в окно, как бы на какую-нибудь избушку, не нанесенную на карту, не наехать, или с поездом или еще с кем не столкнуться… Было, конечно, и ручное управление, но им редко кто пользовался.
Молодой, посмотрел закрыв один глаз рукой, чтобы не двоилось, на большой циферблат по самому центру приборной доски и доложил:
— Скоро прибудем, Петрович. Пишет через час ноль две. Может, остановимся перед забором, поспим пару часиков? А то я кривой, как сабля.
— Не ссы, салага. Там вряд ли это заметят. Насколько я знаю полковника Закидайлова, они такие праздники, как Новый год, за месяц отмечать начинают. Давай-ка лучше еще по стаканчику.
Васек налил, они дружно выпили, закусили, и усатый открыл, было, рот для новой истории, но приятель его опередил:
— А вот, Петрович, ты давно служишь, все знаешь, — начал он подхалимским тоном. — Скажи-ка мне, не известно ли тебе, кто тогда студентов на перевале замочил?
С лица Петровича мигом слетело довольное выражение. Он покрутил головой по сторонам, как будто ища, не услышал ли кто.
— А причем здесь я? И зачем это тебе, баклан!?.. Смерти ищешь?
— А чего такого? Просто спросил… А ты не знаешь, так и не знаешь. У нас в части никто не знает. Я думал, может, это наших изделий работа, ведь совсем рядом было-то.
— Ты, такой задумчивый, как дожил-то до своих лет?
Было понятно, что Петрович что-то знает, но набивает цену, напуская секретности. Поэтому Васек решил схитрить.
— Ты-то, Петрович, должен быть в курсе. Все у нас знают, что нет такого секрета, какой был бы не по зубам старшему прапорщику Перетятько.
Петрович сглотнул наживку, откинулся на спинку кресла и важно погладил усы.
— Ты прав, салага. Петрович все знает… Сам Профессор иногда у меня совета спрашивает… Ни один начальник от Петровича ничего не скрывал. Потому как, что касается секретов, Петрович-могила.
Для убедительности он так сильно треснул себя кулаком в грудь, что чуть не вывалился из кресла.
— Нет, такую государственную тайну тебе вряд ли бы доверили.
— Петровичу то доверили, а вот тебе можно ли доверить? — усатый, приблизившись почти вплотную, пристально посмотрел в глаза собеседнику мутным взглядом.
— Ну, не доверяешь, можешь не рассказывать…
Молодой с напускным равнодушием, начал искать на заваленном объедками столе что-нибудь стоящее. Но Петрович был уже на крючке.
— Ладно, ты, Васек, путний пацан. Тебе расскажу. Только поклянись, никому! — усатый сделал страшное лицо и чиркнул желтым ногтем себя по горлу.
— Да, чтоб я треснул!.. Потенцией клянусь.
Удовлетворившись серьезностью клятвы, Петрович начал:
— Врать не буду, свидетелем не был. Случилось это еще до меня. А рассказала это мне жена полковника Черепнюка, начальника части, — лицо его приобрело сальное выражение, он поправил рукой хозяйство между ногами. — Как сейчас помню, уехал он тогда с молодыми на Чебаркульский полигон. На две недели… А я в то время начпрачем был. Молодой, красивый. Усы еще больше были, — он обвел вокруг своих и так не маленьких усов круг радиусом сантиметров двадцать. — А Зойку, Зинаиду Ферапонтовну, жену его я давно заприметил. Ух, сисястая была баба, кровь с молоком!.. Но как подступиться к ней, не знал. И вот, как только полковник уехал, она ко мне в прачечную и приходит,.. сама,.. якобы постираться…
— Подожди, Петрович, ты эту историю уже сто раз рассказывал. Ты про перевал расскажи.
Усатый страшно не любил, когда его перебивали, и хотел было обидеться, но жажда поделиться своей тайной его остановила. И он продолжил уже ближе к запрашиваемому событию, хотя уже и без сальной улыбки:
— И вот после того как, сам знаешь, что было, лежим мы с Зойкой на полковничьей кровати. Я закурил, а она встает и идет за пепельницей… Голая… Идет, задом крутит, а солнце из окна сквозь волосы, сам понимаешь где, просвечивает. Я тут не стерпел, вскочил с кровати и…
— Ты заколебал, Петрович, я это уже слышал, — историю, как Петрович одиннадцать раз за вечер подходил к телу жены полковника Черепнюка, знала наизусть вся часть. Раз, о котором он сейчас рассказывал, был третьим или четвертым из них. — Будешь отвлекаться, не успеешь до прибытия про студентов рассказать.
— Да пошел ты на х-й! — рассвирипел, наконец, усатый. — Я думал ты нормальный пацан, а ты баклан опущеный. Чтоб хоть раз в жизни, тебе хоть слово еще сказал.
Он налил себе полстакана, выпил и даже ничем занюхивать не стал, так злость распирала его изнутри.
Молодой, который мысленно уже перебирал в кармане пачку зеленых, которую ему отвалит знакомый корреспондент за эту историю, испугался, что Петрович обиделся не на шутку.
— Ой, ой прости, Петрович! Прости подлеца. Хочешь, на колени встану, хочешь, тресни мне в нос, — он так умоляюще смотрел усатому в глаза, что тот, итак уже смягченный дозой спирта, сжалился и решил в последний раз простить приятеля.
— Ты, салобон, не дослушал, а я рассказываю: «… делаю я это, сам знаешь что, сзади…»
Молодой воздел глаза к потолку и обессиленно откинулся на спинку кресла. От Петровича не скрылся этот очередной акт вопиющего неуважения, но он сделал над собой неимоверное усилие, чтобы опять не обидеться и продолжил, голосом выделяя ключевое слово:
— …а сам, баклан, смотрю на ПЕПЕЛЬНИЦУ, — молодой напрягся, раньше он про пепельницу ничего такого не слышал. — А она такая необычная, как будто из зверя какого-то… Я и спрашиваю: «Какая пепельница интересная, из кого это такая красивая сделана? — А она отвечает: — Из крококенга».
— Из кого, кого?
— Вот и я также спрашиваю: «Из кого, кого? — А она и отвечает: — Из крококенга, того самого, который студентиков на перевале порешил». Тогда об этой истории никто ничего не знал, я и спрашиваю: «Каких таких студентиков?» Вот она и рассказала, что было такое изделие, смесь крокодила и кенгуру, одно из первых еще. Хотели десантников из них делать. Но что-то там напутали, и получились они жутко свирепые и неуправляемые… А клетки, видать, слабые для таких бугаев были. Вот они, как выросли, прутья сломали и сбежали. Загрызли всех лаборантов и восемь человек из охраны. Студенты эти попались им на пути, потом еще стойбище мансей под корень истребили и стадо оленей двести голов… Наши за ними три дня на вертолете по тундре гонялись, пока не нашли замерзших аж у океана.
— И что за все это было?
— А ничего… Профессор тогда у Москвы в большом авторитете был. Его трогать не стали, а он за Черепнюка впрягся… Повесили все на командира роты охраны, загрызенного вместе с бойцами. Слава богу, он холостой был. Так и заглохло дело… С тех пор у нас и решетки такие везде… А Зойка рассказала мне это все и поворачивается на спину, ногу на ногу закидывает, болтает ей и так нагло на меня смотрит…
— Подожди, Петрович. А что это еще за крококенги такие?.. Сколько их было?.. Большие они?
— Пятеро их было. А какие они не знаю. Зойка тоже не видела. Я потом осторожненько об этом у Профессора спрашивал, так он меня чуть своей логарифмической линейкой не убил. Зажал в углу, линейку к горлу приставил и говорит: «Не был бы ты, сука, ценным работником, прямо здесь бы тебя положил. Не спрашиваю, — говорит: — откуда узнал такое слово, но не дай бог еще раз про это услышу, скормлю, — говорит: — живьем удавам-танкистам»… Я потом месяц боялся, что ночью за мной его санитары придут, но пронесло… Ну так вот, болтает она ногой и нагло, нагло на меня смотрит, мол, слабо тебе, Афанасий, еще раз…
— Не может быть, Петрович. Ты наверняка картинку какую-нибудь или чертеж в лаборатории видел.
— А ты, сука, с какой целью интересуешься… да еще так подробно? — усатый перекинулся через стол и, роняя бутылки, поймал молодого за грудки. — Уж не вражеский ли ты, падла, шпион?
Тот вскочил с кресла и треснулся головой о потолок.
Но их стычку прервал неожиданный толчок и громкий треск снаружи. Это их вездеход прибывал на место назначения и сейчас, протаранив бетонный забор, въезжал на центральный плац Н-ской Ракетной дивизии. Пока они соображали, в чем дело, он снес флагшток, парадную трибуну, доску Почета и уже приближался к столовой. Петрович, отпустил молодого, прыгнул в кресло и начал судорожно искать ногой тормоз, но не успел, раздался зуммер, и машина остановилась сама в метре от окна, из которого на них изумленно смотрели красные лица участников, проходившего там банкета.
— Место назначения, — прозвучал из динамика металлический голос.
ГЛАВА 5. МИХЕЛЬСОН
После всех пережитых перипетий Сереге старшему спалось не очень хорошо. Снились разные кошмары. От самого страшного он проснулся в холодном поту спустя час, как уснул. Полежав минут пять с открытыми глазами и осознав, что это был просто сон, он обрадовался. Потом вспомнил все, произошедшее за последние сутки, и снова загрустил. Срочно понадобилось покурить. Он натянул свои домашние тренировочные штаны, и на цыпочках, чтобы не разбудить мирно посапывающую Клару Карловну вышел из комнаты.
В коридоре никого не было. Дети в своей комнате за закрытой дверью о чем-то спорили. Он подошел к ванной и приложил ухо, послушать, как там животное. Никаких признаков жизни. Накинул прямо на майку овчинный полушубок и вышел из квартиры, стараясь, как можно, бесшумнее закрыть за собою дверь. Курить в подъезде ему строго запрещали чувствительные к дыму соседки и особенно его собственная жена. Поэтому он, вставив незажженную сигарету в зубы, как всегда, отправился на улицу, при этом как будто крался. Но, несмотря на усилия по конспирации, как только его нога коснулась площадки четвертого этажа, одна из дверей распахнулась, и в ней показался огромный волосатый человек в трусах и майке:
— Сергеич, здорово. Курить пошел?.. Заходи у меня покурим.
— Вот ведь черт мохнорылый, у глазка, что ли дежурил? — подумал про себя Серега, а вслух ответил: — Привет, Абрамыч. Нет, спасибо. Я воздухом хотел подышать, да и почту жена взять просила.
— Какой воздух, я еле до магазина добрел, такой ветрище. А почту у нас, тем более, после двух приносят. Заходи у меня есть для тебя сюрприз.
— Знаю я твой сюрприз, — подумал Серега. Раз в магазин бегал, значит, водки купил. Но тащится вниз на мороз жутко не хотелось, да и опохмелиться на халяву тоже было заманчиво.
— Ты, Абрамыч, мертвого уговоришь, — согласился он. — Но только на пять минут.
— Конечно, конечно! — волосатый мужик ухватил его за воротник и бережно втащил внутрь.
Звали соседа Семен Абрамович Михельсон. Он появился в их доме года три назад. Благородного вида солидный мужчина лет шестидесяти, при переезде он слегка удивил сидевших на скамейке у подъезда старушек помятостью своего дорогого костюма и заметной даже издалека глубочайшей тоской в глазах. Настораживало также, что из привезшего его большого грузовика два пьяных грузчика вынесли только узел, связанный из верблюжьего одеяла, с вещами и узкую кожаную кушетку. Остальное его имущество помещалось в дипломате, с которым он и поднялся к себе в квартиру. А через час после переезда двор огласили пьяные крики с его балкона. Внимательный слушатель путем сопоставления отдельных фраз и выражений из этого выступления мог бы понять, что от нового жильца ушла любимая жена и, что он очень переживает эту разлуку.
С тех пор он только и делал, что бегал в гастроном за водкой, пил и орал с балкона о своей проблеме. Но всяких чудиков в их дворе водилось не мало, поэтому вскоре и к нему привыкли и перестали обращать внимание.
И вот как-то во время одного из таких выступлений Клара Карловна, привлеченная шумом, высунулась из окна.
— Ты посмотри-ка, у этого рогатика и то балкон есть, — сообщила она ждущему за кухонным столом ужина мужу. — И совершенно пустой.
Непостижимая логика советского домостроения почему-то оставила четыре квартиры в их стоквартирном доме без балконов. И Сергейчукам досталась одна из них.
— Я уже видел, — вздохнул Серега. — И зачем такому барану балкон?
Балкон была его голубая мечта. Одно время он даже хотел самостоятельно соорудить его у себя в кухне под окном. Даже притащил с завода две тяжеленные стальные балки. Правда, на том дело и остановилось.
— А ты, лапоть, раз ничего делать не собираешься, — жена покосилась на лежащие у окна ржавые швеллера, — иди, договорись с ним, пусть пустит нас к себе мамино мясо положить.
Дело было зимой, и из их форточек гроздьями свисали авоськи с привезенными из деревни продуктами, грозя оборваться и прибить кого-нибудь внизу.
— Да как я пойду? Он не пустит, — начал, было, Серега. — Да и неудобно как-то…
— Ему неудобно!!! — завелась с пол оборота Клара Карловна. — А бочка с бензином посреди спальни удобно,.. а мешки с картошкой у детей под кроватью удобно?.. А колеса твои вонючие везде?.. А это удобно? — она яростно пнула глушитель от мужниного «Москвича», лежащий вместе с балками и другими железяками на полу под окном. — До завтра если не уберешь свой хлам, вышвырну тебя вместе с ним из дома! — очень серьезно прорычала она, давая понять, что разговор окончен.
— Но, Клара, я ведь не виноват, что мне дали квартиру без балкона, — опытался продолжить прения Серега, но сразу же пожалел об этом. Жена, жарившая на газе котлеты, повернулась к нему всем телом, замахнулась огромной ложкой и вынесла приговор:
— Вылезай, паразит, из-за стола и иди к соседу. Пока не договоришься, домой не приходи. А то…. — она со свистом рубанула ложкой по воздуху, как бывалый казак шашкой.
А Михельсон за несколько недель жизни в новой квартире окончательно опустился. Он не мылся, не брился и не расчесывался. Ходил в одном и том же костюме, который из когда-то дорогого импозантного превратился в грязную вонючую тряпку. Люди в окрестностях дома побаивались огромного, косматого, дурно пахнущего старика. Завидев его издалека, они старались спрятаться или убежать, а уж разговаривать с ним, тем более, никто не хотел. А вот он, наоборот, жаждал общения. Его раненная душа требовала любви и понимания.
Покричав на балконе, старик вернулся в квартиру и сидел на кушетке в позе мыслителя. В дверь позвонили. Удивленный он открыл дверь, и увидел там Серегу.
— Здравствуйте, я Сергей Сергеевич, ваш сосед сверху, — смущаясь, представился тот. — Жена отправила меня познакомиться с вами поближе.
И это было именно то, что так нужно было Михельсону в данный момент. Он схватил соседа в охапку и затащил вовнутрь.
Через пару часов Серега, изрядно взъерошенный, но довольный собой вернулся домой.
— Давай, Клара, жрать, я обо всем договорился, — прокричал он прямо с порога. — И с тебя бутылка за вредность. Я такое перенес, что врагу не пожелаю.
Жена любила мужа таким, мигом накрыла на стол и достала из сейфа бутылку.
Назавтра они пришли к соседу уже вдвоем. Клара Карловна держала в руках блюдо только что приготовленного борща, а Серега, чтобы не ходить порожняком две покрышки от своего «Москвича». Михельсон был еще трезвый, и они очень мило пообщались.
Обстановка его жилища оказалась и, в самом деле, довольно аскетичной и состояла всего из одной кушетки, если, конечно, не считать гор мусора и выпитых бутылок. Эта пугающая пустота была весьма кстати для его лопающихся от изобилия новых друзей. Сосед глазом не успел моргнуть, как его квартира и балкон наполнились разным добром. К нему переехали древний черно-белый телевизор, дедушкина швейная машина «Зингер» с ножным приводом, детская коляска, огромная антикварная рама от зеркала, три сломанных велосипеда, четыре пары лыж, рулон дермантина ядовито зеленого цвета, два пододеяльника набитые старой обувью и одеждой и еще много-много всего хорошего. Одних колес от Серегиного «Москвича» у Михельсона появилось восемь штук — четыре зимних и четыре старых лысых, которые жалко было выбрасывать, так как они могли еще походить. Отдельно нужно упомянуть двухсотлитровую бочку с бензином, поставленную в угол и замаскированную Серегой под пьедестал для солидных размеров, бетонного бюста Ленина, который в соответствии с гонениями на его партию стоял к стене лицом. Сам же балкон мастеровитый Серега оборудовал многочисленными полками, на которые поместил банки с вареньями и соленьями. Дальний угол занимал огромный ларь для картошки и овощей, снабженный большим висячим замком на всякий случай. А для самого ценного — мяса и мелкой домашней птицы Клара Карловна привезла с работы старый списанный сейф. В общем, все получилось прекрасно, но было у этой идиллии и небольшое побочное явление, это был сам Михельсон.
После того, как у него появился друг, тоска его по прежней любви из острой стадии перешла в хроническую, а приличную часть огромного количества скопившихся в нем нерастраченных душевных сил он обратил на дружбу. И вот Сереге каждый раз, когда у жены заканчивалась квашеная капуста, или, к примеру, жена вспоминала, что где-то на балконе хранились свиные ножки для холодца, приходилось идти к ненавистному соседу.
Спустившись на его этаж, Серега едва успевал нажать на звонок, как дверь распахивалась, и он попадал в цепкие волосатые лапы. После полных неподдельной любви дружеских объятий и слюнявых лобызаний сосед усаживал его напротив себя на кресло, сооруженное из автомобильных покрышек, и отрывался по полной. Начинал обычно с подборки своих любимых анекдотов. В каждом смешном месте гостеприимный хозяин оглушительно хохотал и ревниво следил, чтобы другу тоже было весело, и если тот вдруг не смеялся, начинал подробно объяснять, в чем был юмор. Потом делился новостями, бывшими актуальными, когда Михельсон был еще в своем уме. Дальше шли воспоминания из бурной молодости, в которых преобладали разные сальности про женщин, с которыми старик, когда то имел связи. При всем этом он придерживал Серегу одной рукой за коленку или за локоть, а другой периодически дружески похлопывал по плечу.
В конце концов, наговорившись вволю, он размыкал объятия и только тогда Серега мог идти в свои закрома. Пока он возился на балконе, Михельсон нетерпеливо наблюдал за ним через стекло и отчаянно жестикулировал, показывая, что вспомнил еще что-то интересное и ему совершенно необходимо поделиться этим с другом. Так могло продолжаться час и два. Как-то влиять не этот процесс тщедушному Сереге было нереально, поэтому он просто терпеливо ждал, когда безумного соседа это все утомит, и он отпустит его домой.
А иногда Михельсон ждал друга с бутылкой. Против выпивки Серега никогда ничего не имел, но здесь был особый случай. Сразу после приветствий его усаживали за стол. Стакан в квартире был один, и Михельсон жертвовал его гостю, в то время как сам пил из горлышка, занюхивая ароматными волосами давно не мытой руки и после первого же жадного глотка начинал, свою поучительную историю о несчастной любви. Как он после смерти своей Софочки, безутешно горевал и чуть не наложил на себя руки, и как его одинокого владельца трехкомнатной квартиры в центре внезапно полюбила хорошая женщина Нина, намного моложе его, с тремя чудесными деточками. Как он возродился к новой жизни, тоже всей душой полюбил прелестницу и даже усыновил ее милых ребятишек. И как недолго длилось его счастье, и как был развод и суд, и как он лишился своей роскошной квартиры и мягкой мебели. Во время рассказа Михельсон, бывший дирижер местной филармонии, не выпускал бутылку из своей огромной волосатой ладони и, брызгая водкой во все стороны, размахивал ею, помогая повествованию. Потом были неизбежные горькие рыдания на Серегиной груди и сцена взывания с пресловутого балкона к пропавшей где-то на просторах страны коварной Нине. Во время всего этого праздника, огромный Михельсон таскал Серегу по квартире, как кутенка, по-братски обнимая волосатой рукой и прижимая к потной подмышке. Это было жутко неприятно, особенно летом. Одним словом, за все надо платить, и походы за продуктами были сопряжены для него с серьезными неприятностями и опасностями.
Но на этот раз Михельсон был какой-то не такой, как всегда. Закрыв за Серегой дверь, он лишь рассеянно приобнял его одной рукой и убежал в кухню. Раньше приветствие друга составляло целую церемонию с крепкими мужскими объятиями и горячими лобызаниями, а сейчас даже полушубок не помог Сереге снять. Озадаченный гость прошел в комнату. Надо сказать, что он уже, наверно, с месяц не заходил к соседу, с того дня как закончились запасы на их общем балконе, и то, что он увидел, слегка шокировало его. Посередине комнаты вместо их импровизированной обеденной зоны из швейной машинки «Зингер» с креслами из покрышек стоял новый стол с четырьмя стульями. На окне висели шторы. На кушетке было постелено белье и появилось одеяло с подушкой. И вообще было как-то чисто, прибрано, под ногами не хрустели, как раньше, водочные пробки и окурки.
Михельсон вышел из кухни, неся в огромных руках бутылку водки, два стакана, круг колбасы, булку хлеба и нож.
— Садись, Сергеич. Видишь, какой у меня новый стол.
— Да, ты прямо удивляешь, сосед. Чистота у тебя, посуда, да и сам постригся, что ли? — Серега внимательно осмотрел голову приятеля. Что-то не то было с его космами.
— Да нет, может, помылся. В парикмахерскую завтра пойду, когда Виолетта костюм из чистки принесет.
— Кто, кто?
Сосед тем временем налил себе полный стакан, а Сереге четверть.
— Ну, давай Сергеич, — он протянул соседу его порцию.
— Подожди, подожди, Абрамыч. Какая такая Виолетта? — Серега знал, что если бешеный старик выпьет хоть грамм, толку от него уже будет не добиться. — Ты что опять влюбился?
— Да нет, как можно. Я люблю только мою Нину. Это Виолетта из райсобеса, ее отправили мне помогать…
— ?..
— Ну, там прибрать, стол купить. Давай, бери быстрей, выпьем, трубы горят.
— Какие деньги, какой райсобес? — Серега попытался отобрать у соседа его стакан. — Пока все по порядку не расскажешь, пить не будешь.
— Приходи вечером, она сама тебе все и расскажет, — предложил Михельсон и, держа махающего руками Серегу на расстоянии метра, заглотил свою дозу. Замер на пять секунд, чтобы проследить прохождение зелья по организму, удовлетворенно крякнул и, несмотря на колбасу, как прежде, закрыв для большей чувствительности глаза, занюхал волосатой рукой. Когда он их открыл, это был уже другой человек. Он пододвинулся к Сереге, обнял его за шею и начал: — Ты Сергеич, конечно, друг, но Нина, Нина это был волшебный цветок…
— Ну, дальше все по плану, — грустно подумал Серега, и, выпив свою водку, приготовился к представлению.
ГЛАВА 6. БУДУЩИЙ ГЕНЕРАЛ
А в ракетной дивизии с проломленным забором и снесенной перед праздником Доской почета полковник Закидайлов с подчиненными думали, что им делать с вездеходом, так не красиво раскорячившимся у них в газоне перед столовой. Дыру в заборе бульдозер замаскировал снегом, обломки трибуны и доски почета, бойцы утащили на хоздвор, флагшток срочно восстанавливали. А вот, что делать с этой жуткой машиной, никто не знал. Петрович с коллегой по прибытии, собрав остатки сил, заглотили по полному стакану спирта, чтобы меньше бояться положенной им за их дела экзекуции. Так, что разгневанные встречающие, забравшиеся к ним в кабину, нашли их там, в уже совершенно бесчувственном состоянии. Различные попытки реанимировать героев к успеху не привели, поэтому их за руки за ноги, как мешки, унесли прямиком на гауптвахту. А без них, как выяснилось, проклятую машину с места сдвинуть было невозможно.
— Первый раз такое вижу, — спрыгнув с подножки, отрапортовал замзампотех майор Чугунков, специалист по всяким видам техники. — Ни руля, ни рычагов, одни кнопки, да тормоз. Даже как заглушить мотор непонятно.
— Эх, Перетятько, сука драная, лично расстреляю падлу, когда проспится! — маленький, но толстый полковник Закидайлов грозно сжал свои пухлые кулачки. — Огурцов, займись разгрузкой, а машину завалить снегом. Горючка кончится, сама заглохнет. И часового поставить у пролома в заборе.
Он ожидал назавтра к обеду важных гостей, а это все было ему очень и очень некстати. В эту ракетную дивизию на генеральскую должность он прибыл уже скоро как год, но все еще ходил в полковниках. Хотя, честно говоря, в первые месяцы службы ему было не до карьеры. Он, крутясь, как белка в колесе, налаживал распродажу материальной части. С этой целью его и прислали из Москвы вместо покончившего с собой, прежнего чересчур принципиального генерала. Часть готовили к сокращению, поэтому нужно было спешить. Рядом был Китай и Казахстан. Все, что можно было продать из жирной гвардейской дивизии все шло туда. А от того, что нельзя было продавать, отламывались, отпиливались, откручивались ценные части и тоже шли на продажу. Вокруг части процветали десятка два ларьков приема цветного и черного металлолома. Отдавалось все за бесценок, но с такого большого опта получалась приличная сумма в зеленых денежках.
И вот когда с этими приятными хлопотами было почти покончено, он задумался и о службе. Где там его генеральские лампасы? Почему не присваивают положенное должности звание? Неужели они думают, что он плохо поработал, неужели им мало того, что он им отправил? Неужели можно еще, что-то украсть. Грозная, когда-то, дивизия и так распродана практически вся, остались только боеголовки, еле держащиеся на каркасах ракет. Может быть, они узнали про его Мерседес? Так он на жену оформлен. Может про заныканный миллион кто стукнул?.. Да нет, об нем ни одна собака не знает. А может, про него просто напросто забыли?..
И вот герой уже собирался было прошвырнуться до столицы, чтобы напомнить о себе, как в его кабинете раздался звонок:
— Привет, полковник. Как дела?
— Здравие желаю, товарищ генерал-лейтенант. Спасибо, хорошо. Работаем... не покладая рук, — отбарабанил Закидайлов, вытянувшись по струнке и даже отдал честь телефону жирной ладошкой.
— Ага, понятно. Ну так значит, направляем к тебе, товарищ полковник, комиссию с проверкой. Как там у тебя с боеготовностью? Надеюсь, не подведешь?..
— А…э…и…! — Закидайлов побелел, как полотно, схватился рукой за сердце и опустился на стул. — Как?.. Что?.. Какая боеготовность? Сами же… — замямлил он в трубку.
— Шучу, полковник, шучу, — в аппарате весело заржали. — Шучу. Никаких комиссий. Пошутил…. Эээй!.. Ты живой там?
Полковник, держась за грудь, жадно глотал ртом воздух и не отвечал.
— Алее!.. Константиныч... Ты где?.. Я просто звоню спросить, не пора ли тебе генеральские штаны шить, а?.. Что молчишь?.. Когда уже у вас в части новый генерал появится?
Заветный вопрос привел полковника в чувство.
— Дык…. Это…. Как его?.. Вам виднее, товарищ генерал- лейтенант, — скромно пролепетал он, но потом спохватился. — Хотя, честно говоря, давно заждался.
— Ну, слава Богу, а то я думал, ты помер там от перепуга.
— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, это пчела мне в рот залетела.
На том конце опять заржали.
— Весельчак ты, Константиныч, молодец… Так вот, можешь уже начинать радоваться. Документы готовы, на днях отправлю командующему и… А сейчас кроме шуток, — голос в трубке резко стал серьезным и холодным. — Есть еще одно важное дело. Прибудет к тебе на днях один груз…. Подробности тебе Козарчук доложит, будешь держать связь с ним. Очень важное дело, Константиныч. Подведешь, голову сниму. Понял?
— Так точно, товарищ генерал лейтенант, — полковник опять вскочил и отдал честь. — Не подведу!
У будущего генерала отлегло от сердца. Все в порядке, начальство его не забыло, любит, ценит и доверяет. И самое главное, сбылась заветная мечта, будут у него на штанах лампасы.
На радостях он закатил грандиозный банкет для всех офицеров части. Почти неделю гудели они в офицерской столовой, до тех пор, пока их не привел в чувство, этот проклятый Перетятько на своем танке. Вот и сейчас он тарахтит под окном столовой и светит фарами даже сквозь двухметровый слой снега. Полковник поднял трубку внутреннего телефона, набрал номер и спросил:
— Как там арестованные? Очухались?
— Никак нет, товарищ полковник. Спят. Разбудить?
— Конечно, твою бога душу мать!.. Там, что у тебя санаторий!? Под душ их сволочей, в снег харями, нашатырем облейте, чтоб через полчаса передо мной стояли. Выполнять! — его и без того красное с перепоя лицо, стало вообще бардовым, он набрал дежурного по части и рявкнул ему:
— Найди майора Огурцова, пусть срочно ко мне.
— Так, Костантиныч, он в столовой… Промерз на разгрузке, вернулся к ребятам и согрелся, конечно… Сейчас не петь, не рисовать… Спит, — ответил ему, тоже порядком пьяный, голос дежурного. — Эта, блин, текила, как ее мексикашки пьют?
В местных магазинах продавалась только паленая водка, а недавно завезли еще и китайскую текилу. В принципе, вояки употребляли и то и то, но текила считалась элитным напитком, и полковник для банкета закупил ее несколько ящиков.
— Ему, Костантиныч, утром на дежурство, пусть поспит бедолага.
— Ты, с кем это разговариваешь, гандон?! — бардовое лицо стало фиолетовым. — Вот, распустились!..
Полковник отпустил такую трехэтажную композицию из непечатных ругательств, что его собеседник мигом протрезвел.
— Тащи его сюда живого или мертвого.
— Есть, товарищ полковник, — испуганно промямлил дежурный и побежал исполнять приказ.
Полковники, как и все люди, тоже рождаются под знаками зодиака. Наш, к примеру, родился под Близнецами. Поэтому в нем необыкновенным образом уживались два человека. Один — сухой, педантичный карьерист, жестокий и злопамятный, который не позволял ни себе, ни другим, ни малейшего отступления от правил, а другой — мягкий, ленивый пропойца, расточительный и не чуждый разным человеческим слабостям. Он и до генерала почти дослужился благодаря тому, что умел мастерски лавировать между этими двумя своими я. Для военной карьеры идеально, быть откровенным лизоблюдом для начальства и истинным демоном для подчиненных, быть жестким умелым профессионалом на работе и рубахой и неподдельным пьяницей на отдыхе. Его боялись и любили одновременно, несмотря на его немного невоенный вид. Только нельзя было путать, с кем в данный момент имеешь дело.
Постепенно сменяя фиолетовый окрас обратно на бардовый он подошел к шкафу, взял там бутылку Хеннеси, налил полстакана и вернулся за стол. Набрал номер на городском телефоне. Пока шли гудки, отпил немного:
— Полковнику Шнипельзону, привет…
— Здорово, Константиныч. Даже не знаю полковник или уже генерал.
— Какой, в жопу, генерал!?.. Станешь тут с вами генералом. Ты каких мне, бля, террористов отправил!?.. Они у меня пол части на своем танке разнесли! — сделал еще глоток. — Пьяные в усмерть, еле достали их из кабины. Даже не знаю, что с ними делать теперь? Трибуналом все это пахнет.
— Да ты что?… Петрович самый надежный у меня, ты же его знаешь, он почти не пьет… из мелкой посуды. Второго не знаю. Ну, всыпь там им по первое число, не жалей, а я потом еще добавлю.
— Понятно… Но это все мелочи. Я то, вот что звоню, — маленький полковник еще чуть-чуть отпил. — Козарчук вроде говорил, тридцать одно изделие будет, а они только тридцать привезли. Ты хорошо считал, может, завалялось там у тебя где-нибудь одно в твоих амбарах?
— Пипец! — Закидайлов услышал в трубку, как на том конце провода грузное тело упало в кресло. — Ты уверен? Хорошо считали?
— Я что пьяный? — маленький полковник залпом допил коньяк. Штаны с лампасами, постоянно висевшие у него перед взором все эти дни, стали удаляться за горизонт. — Могли эти уроды продать его по дороге?
— Да нет, как можно!?.. Я три раза предупредил о чрезвычайной важности груза. Ты их допрашивал?
— Нет пока. В чувство привести не можем. Коробку «Рояля» по пути выпили, как бы вообще рога в землю не воткнули.
— Блин, Константиныч, что делать будем? — голос двухсоткилограммового вояки в трубке дрожал, как у ребенка перед плачем.
— Искать! — рявкнул маленький полковник и бросил трубку.
ГЛАВА 7. ИЗДЕЛИЕ №1/17
А Серега, покричав с Михельсоном на балконе, вернулся домой. Жена все еще спала. Он разделся и прошел на кухню, где обнаружил следующую картину. На полу сидела, та самая корова и усиленно жевала. Дочь чесала ее между рогами, а Серега младший кормил картошкой из мешка.
— Папа, папа, а она покакала в унитаз и смыла, — увидев отца, радостно доложила Анжела. — Только туалет все равно нужно мыть.
— Очень рад. — Серега представил, что сейчас в туалете. — Вы что, не боитесь ее, вдруг укусит? Дикий ведь зверь, кто знает, что у него на уме?
— Нет, нет, папа, она домашняя, вот посмотри, — дочка протянула корове руку. Та в ответ дала ей пожать свое копыто. — Разве дикие так умеют. А вот еще фокус, — Анжела поставила на пол перед коровой небольшой электромузыкальный инструмент с клавишами, как у пианино, «Фаэми». — Играй, коровка, играй.
— Ты, что, дочка, столько времени копила на эту штуку, а сейчас даешь зверю растоптать.
— Да, подожди ты, папа… Коровка, играй, — она пододвинула инструмент поближе.
Корова вздохнула, посмотрела на Анжелу, потом на Серегу младшего. Закрыла глаза и натужилась.
— Смотри, смотри…
Дочка показывала пальцем на длинную кишку вылезающую у нее из живота, из того места, где должно было висеть вымя. Да это и было вымя, только тонкое с человеческую руку и длинное, а на конце его, как и положено шевелились соски, только пять, а не четыре. Как только оно дотянулось до клавиш, перестало расти и заиграло гимн Советского Союза. Серега стоял с открытым ртом, а дети весело смеялись над ним.
— Совести у вас нет, не даете поспать ма… — разбуженная шумом Клара Карловна вошла в кухню и, увидев концерт, остановилась рядом с мужем и так же отвесила челюсть.
Дети заржали еще громче, а корова стала мотать в такт головой и притопывать копытом, и над всем этим реял гимн великой когда-то державы.
Отыграв сколько положено куплетов, пианистка остановилась, втянула обратно свой манипулятор и вопросительно посмотрела на Серегу младшего. Тот перестал смеяться, вытер слезы и дал ей в рот картофелину.
— Блин!.. Ее не к Зойке в пельменную, а в цирк надо продать! — пришла в себя Клара Карловна.
— Какой цирк, это мелко для такой артистки. В консерваторию, в Большой театр. Все мировые сцены будут рукоплескать нашей Буренке, — попробовал пошутить Серега.
— Молчи, негодяй, — так Клара Карловна иногда ласково называла мужа. — Конечно же, в цирк. Я сама буду выступать с ней.
Она разулыбалась и томно подняла взгляд к потолку. Мечта из далекого детства вновь вернулась к ней и сейчас стала реальной, как никогда. Она даже представила себя на арене в обтягивающем трико, и с ней ученая корова вся в розовых бантах. «Конечно же, нужно будет немного похудеть… и волосы, да волосы… волосы можно покрасить в лиловый, — грезила она. — Возьму себе ассистента,.. нет двух, накачанных грузинов»…
— Ты что, мать, не выспалась. Корова то не наша. Ее уже, наверно, с вертолетами ищут, — вылил на звезду цирка ушат холодной воды супруг.
— Тьфу, на тебя, неудачник. Помечтать не дал, — все еще красная от удовольствия жена махнула на него рукой.
— А ее, кстати, и не Буренка звать, — встряла в разговор дочь.
— А как?
— Изделие номер один.
— Как, как?..
— Изделие номер один, дробь семнадцать.
— Ты откуда узнала?
— Она сама нам сказала.
— Не хрена себе, она еще и разговаривать умеет! — Клара Карловна согнала сына со стула, уселась напротив животного и уставилась ему прямо в глаза строгим взглядом. — Ну-ка скажи мне, сущность, как тебя зовут.
Корова продолжала жевать, а из радиопродуктора, висевшего на стене донесся голос Левитана:
— Изделие номер один дробь семьсот семнадцать.
— Интересно, — Серега, внимательно осмотрел радио и заметил, что провод от него тянется к хвосту коровы. — А что без нашего радио говорить не можете?
— Речевой аппарат парнокопытных не приспособлен к человеческой речи.
— А свой динамик почему вам не встроили? — Серега почему-то обращался к сидящей перед ним на заднице корове на вы.
— Я была создана лишь для того, чтобы слушать и подчиняться. Речь и интеллект это побочные явления проекта.
— А можешь поменять голос, а то Совимформбюро вспоминается? — попросила Клара Карловна.
— Разумеется. Так устроит? — из репродуктора проскрипел до боли родной голос матери семейства.
— Нет, нет, другой! — замахали руками все, включая хозяйку скрипа.
— Может такой? — прозвучал умудренный жизнью голос пожилого человека.
— Пойдет. Чей это?
— Это голос моего создателя, Профессора.
— А фамилия у него есть.
— Профессор Ленинов. Но на базе его звали просто Профессор.
— Блин, изделие номер один, расскажите-ка все по порядку. Что за база, какой профессор, да и вы, что за зверь такой? — переглянувшись с родными, предложил Серега старший. — А то мы собираемся вас усыновить, а ничего по сути про вас не знаем.
— Да, да, и пусть расскажет, зачем на нашу машину прыгнула и как за ремонт платить будет, — добавила Клара Карловна, строго смотря в глаза изделию.
— Это все является совершенно секретной информацией. И за то, что вы уже знаете, Инструкция обязывает меня вас ликвидировать или завербовать. Так, что выбор у вас не богатый. Решайте. — Выражение коровьих глаз, смотрящих прямо в глаза Клары Карловны, из бессмысленного превратилось в пронзительно-жестокое.
— Не понял… Как это ликвидировать? — Серега, идиотски улыбаясь, захлопал веками.
— Физически. Могу рогами, могу копытами, а могу и отравляющим газом.
— Мама-а-а! — завыла Анжела и прижалась к отцу.
Клара Карловна, до этого, как загипнотизированная, смотревшая корове в глаза, при плаче ребенка очнулась, вскочила и схватила животное за рога.
— Да я тебя, тварь, закопаю! — зарычала она и, налегая всем своим богатырским весом, попыталась пригнуть коровью голову к земле, очевидно, чтобы впоследствии перекусить ей какую-нибудь важную артерию на спине. Но голова не сдвигалась ни на миллиметр. Тогда мать семейства начала, подбадривая себя ругательствами, пинать зверя по губам коленями. — Помогайте, олухи, что стоите! — тяжело дыша, пропыхтела она, решив подключить к схватке домочадцев.
Ошарашенный Серега старший, опомнился, схватил табуретку, на которой до этого сидела жена, и начал ей долбить корову по спине. Серега же младший, покрутив по сторонам головой, взял со стола большой кухонный нож и, стал медленно приближаться с фланга, ища на коровьем боку подходящее место для удара.
Заметив этот опасный маневр, животное решило, что пришла пора действовать. Оно передало по репродуктору пронзительную предупредительную сирену и так резко поднялось на ноги, что Серегина табуретка в момент соприкосновения с ее горбом, как пенопластовая, разлетелась на куски. Одновременно она мотнула головой, из-за чего мать оторвалась от рогов и полетела, как шар в кегельбане, собирая все на своем пути. Первым ей попался сын с ножом, потом кухонный стол, мешок картошки и другая кухонная мелочь. За одну секунду стычка закончилась сокрушительным поражением Гутиных. Клара Карловна валялась в углу, под ней болтал ногами, придавленный ей Серега младший, рядом лежал его нож, так и не отведавший вкуса коровьей крови, а Серега старший, совершенно деморализованный стоял в стороне с ножками от табурета в руках. Тогда Анжела, решив, что настала ее пора, сжала кулаки и с криком: «У-у-у» бросилась на врага, но отец поймал ее на бегу и прижал к себе. Она пару раз дернулась и затихла.
— Давайте успокоимся, и больше не будем делать глупостей. Изделие моей модели может за пять секунд лишить жизни десяток подобных вам. Но вы мне нужны живыми, и в этом ваше счастье, — усталый, мудрый голос из репродуктора действовал успокаивающе на разгоряченные умы бойцов.
— Ах ты, коровья морда, сама нам все рассказала, а сейчас убить должна. Хоть бы детей пожалела, кляча рогатая, — скрипела Клара Карловна, кряхтя и кашляя, вылезая из угла. — Не радуйся, я с тобой еще не закончила, сейчас отдохну немного… — пригрозила она кулаком.
— Я вас вербовала. Для моей миссии нужна команда, и вы мне подходите. Я, конечно, могла бы принудить вас силой, но у меня достаточно аргументов, ознакомившись с которыми, я уверена, вы будете сотрудничать добровольно.
— Каких это? Обещаете нас не больно забодать? — грустно пошутил Серега.
— Ы-ыыы! — снова завыла Анжела.
— Не плачь, дочка, я сейчас отдышусь только… У меня ружье в шифоньере, принесу и наделаю дырок в этом изделии, — не унималась Клара Карловна.
— Подожди, мать, давай, в самом деле, послушаем, может дельное что предложит, — махнул Серега рукой на жену. — Не бойтесь, нет у нее никакого ружья… На какие такие аргументы вы намекаете?
— За отличную службу вы будете очень хорошо поощрены морально и, разумеется, материально. В случае успеха, конечно.
— Ну, предположим, а можно про материально, пожалуйста, поподробнее?
— Вот, лопух. Уши развесил. Сена тебе даст или мешок овса, — Клара Карловна полностью восстановилась и снова стояла в боевой стойке. Дети тоже почти успокоились и даже засмеялись над незамысловатой шуткой матери.
— Что вы скажете насчет миллиона долларов? — донеслось из репродуктора.
Ничего глупее от коров они никогда не слышали.
— Каждому… — пошутил отец и все снова заржали.
— Идет. А пока могу предложить задаток, — корова снова поднатужилась, и вылезшая из нее щупальца протянула Сереге четыре пачки новеньких стодолларовых купюр.
Пока тот раздумывал, брать или нет, жена одним прыжком преодолела несколько разделяющих их метров и, цапнув пачки обеими руками, отбежала на безопасное расстояние.
— Так, так. Посмотрим, — она, положив три в карман халата, распечатала четвертую и стала внимательно изучать.
— Мать, покеж. Никогда столько гринов не видел, — стоявший рядом Серега младший протянул руку к матери в карман и потащил одну из пачек. Клара Карловна, не отрывая глаз от развернутых веером купюр, больно треснула его по руке, но тот не собирался отпускаться, и пачка была уже в метре от кармана. Тогда мать повернула голову и схватила ускользающие деньги. Непрочная упаковка лопнула и купюры, как бабочки залетали по кухне.
— Никому не трогать! — как бешеная завизжала она. — Я приказываю, не трогать!
Никто не понял, почему, но на всякий случай решили не связываться, и купюры, покружив по комнате, осели на полу. Клара Карловна кинулась их собирать. Поползав несколько секунд в ногах у изумленной семьи, она опомнилась и обиженно пропыхтела:
— Что никто не поможет матери?
Все мигом бросились собирать деньги и тайком их рассматривать.
— То не трогай, то собирай… — ворчала дочь и, лежа на боку, изучала купюру на просвет.
— А ты малая еще, мать осуждать. Все собрать и сдать мне, — страшным голосом прошипела Клара Карловна.
— Вроде настоящие, — предположил Серега старший, хотя отродясь, кроме как по телевизору, никакой валюты не видел.
— Конечно, настоящие. Вон как хрустят, — подтвердил сын и потер купюру так, как он обычно поступал с бумажками в туалете. — Чур, одна пачка мне.
— А одна мне, — обрадовалась дочь.
— Рука в говне! — разочаровала всех мать. — Собрать и сдать, я сказала.
— Слушать всем мать! — как мог грозно приказал Серега, в уме представляя себя за рулем нового джипа. — Вырастите, сами заработаете.
Серега младший молчал, не возражал. Он потихоньку запихал в трусы пару бумажек. Такая синица в руках пока его вполне устраивала. А сестра со слабой надеждой в голосе попросила:
— Ну, хоть одну бумажку дайте на собаку.
— Какую собаку, чудила, у тебя говорящая корова-миллионерка есть, — пристыдил ее отец.
Дочь надулась, перевернулась на живот и, положив голову на руки, обиженно уставилась на собранные деньги.
— Вот детей воспитали, — возмущалась мать, шаря вилкой под холодильником, — долю им дай. Тут крутишься, как белка в колесе, а она: «одна пачка моя». А этот, сопляк еще, а уже в карман к матери лезет…
Серега старший подполз к жене и нежно потерся боком об ее бок.
— Ну, машину-то новую купим? А, Клар?
— А вот, поглядите, еще один вымогатель, — она, отпихнула его, ловко вильнув задом. — Милльены корова выдаст, тогда подумаю.
— А почему на деньгах цифры одинаковые? — спросила вдруг Анжела. — Разве номера не должны отличаться?
Клара Карловна сверила номера.
— Ну, конечно. Я и думаю, что-то тут не так. Откуда у коровы деньги…
— Вы правы, — подало голос изделие номер один. — Доллары поддельные, но очень хорошего качества. Никто в мире не сможет отличить их от настоящих. И это только аванс. А расчет, я вам торжественно обещаю, будет реальными американскими купюрами.
— И где же вы, интересно, их, тетенька, возьмете? — разочарованно спросил Серега младший, незаметно доставая из трусов заныканые сотки.
— Ну, способов я знаю не мало. Можно найти клад, ограбить банк, магазин или частное лицо…
Все четверо опять дружно заржали, не дав животному закончить.
— Представляю, объявление по ящику: семья налетчиков верхом на говорящей корове грабит ларьки на остановках, имеются жертвы с проникающими ранениями от рогов, — Серега старший, даже присел от смеха.
— Зато будем в камере молоко пить, — схватилась за бока Клара Карловна. — У тебя хоть молоко-то есть, сохатая?
— А что, адвоката с третьего этажа давно пора гробануть, у него один «Мерс» тысяч пятьдесят зеленых стоит, — поделился Серега младший давно вынашиваемой их дворовой бандой идеей. — Только он, буржуин всегда с охраной ходит. На окнах решетки и дверь железная с сигнализацией.
— А я знаю один комок, мы с девками там жевачку покупали. Так там была полная касса денег. Вот такая пачка! — Показала дочь — отличница расстояние между ладонями сантиметром десять.
— Ты послушай только, отец, кого мы ростим. Они, оказывается, уже давно к чужому добру присматриваются, только корову ждали в помощники.
— …можно в лотерею выиграть, — повысив громкость радио до максимума, невозмутимо продолжала корова.
— В лотерею, пожалуй, побезопаснее будет, — согласился Серега, — только очень долго. Я уже пробовал.
— Сегодня воскресенье, — продолжало вещать животное, несмотря на насмешки, — через десять минут по телевизору будут в прямом эфире показывать розыгрыш «Золотого миллиона». Там скопился огромный джек пот. Так вот, запишите цифры… — не видя реакции на свои слова, оно повторило громче и со стальной нотой в голосе: — Возьмите ручку, бумагу и записывайте.
Жена рассеянно кивнула мужу, тот дочери:
— Анжелка, запиши.
— А почему я? Пусть лох пишет.
— Сама пиши, жирная.
— Сам жирный, лох…
— Я кому сказала писать? — рявкнула Клара Карловна и впилась в мужа испепеляющим взглядом, тот моментально сбегал в гостиную и вернулся с газетой и ручкой. Корова продиктовала десять цифр. Серега небрежно записал на полях.
— Продолжим наш разговор после телепередачи, — изрекло изделие номер один, пододвинулось поближе к мешку с картошкой и продолжило ее поедать.
После наступивших в стране перемен всевозможные лотереи расцвели, как поганки на помойке. В новых экономических условиях, каждой шпане разрешили собирать деньги и проводить розыгрыши. Правда, народ не очень-то ими интересовался. В основном, все продолжали играть в старые проверенные игры типа «Спортлото» или Денежно-вещевую.
Но лотерея «Золотой миллион», организованная какими-то компетентными жуликами, сразу же после своего появления мощно выделилась на общем фоне своей необычайной масштабностью и фееричностью. В ней разыгрывался миллион, причем не российских деревянных рублей, а настоящих американских долларов. Правда, нужно было выиграть десять чисел из ста, вероятность чего была приблизительно такая же, как возможность сбить плевком луну с неба. Но люди, тем не менее, как-то выигрывали. О чем свидетельствовали часто показываемые по ТВ репортажи, в которых безумно счастливые победители трясли мешками баксов и безмерно благодарили организаторов. И выигрывали не так уж и редко, а если же никто не выигрывал, то сумма переносилась на следующий раз. Так некая домохозяйка из Саратова выиграла аж целых три миллиона и в телепередаче об этом прыгала от радости до самого потолка своей новой квартиры. Некоторые, правда, узнали в ней актрису Чебоксарского ТЮЗа, но их одиноких голосов на масштабах страны никто не услышал. В общем, вложенные в рекламу огромные деньги с лихвой себя окупали. Люди, как бешенные, бежали платить за билеты в рай, тем более, что на кону уже скопилось целых девять миллионов долларов.
У Клары Карловны тоже было несколько заполненных билетов, и она и без коровы с нетерпением ждала передачу с розыгрышем. Комбинация цифр ей чудесным образом приснилась во сне, и она возлагала на нее особенные надежды.
— Вот, ей Богу, как сейчас вижу, стоит передо мной архангел Михаил, пальцем грозит и говорит: «Кресты на первых». Трижды повторил и улетел, — в который раз рассказывала она мужу свой вещий сон. — Я весь день думала: «О чем это он»? А потом показывают по ящику эту клячу из Саратова, тут меня и осенило. Побежала, купила десять билетов и зачеркнула от одного до десяти, сечешь о чем я? Поставила кресты, на первых десяти цифрах.
— Понятно, чего уж тут… Зачем только десять билетов с одинаковыми числами. Джек пот-то один.
— Ты, лапоть, как был неудачником, так им и умрешь. — Клара Карловна постучала по пустой голове мужа согнутым указательным пальцем. — За десять билетов я из них не девять, а все девяносто миллионов вытрясу… Понял, дерево?
Серега знал, что спорить бесполезно. Поэтому только грустно спросил:
— А почему тогда сто не купила?
— Так откуда деньги? Я итак у девок из бухгалтерии последнее выскребла, до понедельника…
Они всей семьей расселись у телевизора. Пока шла реклама, Клара Карловна, украдкой обернувшись, убедилась, что зверя нет в комнате, и спросила вполголоса, обращаясь ко всем домочадцам:
— Ну что, ребята, что с коровой-то делать будем? Ведь здоровая сволочь, мне одной ее не осилить. Надо как-то, когда она уснет, на нее всей кучей навалиться и топором по башке, что ли.
Хороший острый топор для рубки мяса у Сереги имелся и лежал под ванной.
— А миллионы? — Серега старший часто заморгал глазами, как ребенок, у которого собирались отнять любимую игрушку. — Ты обещала новую машину.
— Ты дурак или как? Кто еще верит в коровью честность? — она испытующе посмотрела на детей. Те молчали, не зная, что отвечать. — Сороковник у нас есть. Уже не плохо. Разрубим ее, посмотрим, что там у нее еще в брюхе. Может остатки от наших миллионов…
— Так, мама, деньги-то фальшивые, зачем они нам? — напомнила дочка, которой очень не хотелось убивать говорящую коровку. — Может, отпустим ее, пусть себе идет.
— Что фальшивые не беда, я знаю, куда их деть, а вот отпустить мы ее вряд ли сможем, вернее она нас вряд ли живыми отпустит. Тем более, если мы сейчас выиграем девяносто миллионов настоящих денег…
В комнате повисла тишина, все молча, размышляли о своей незавидной судьбе. А тем временем в телевизоре окончилась реклама, заиграла радостная музыка, выбежали полуголые девки в нарядах из перьев и, повертев задницами, разбежались. На блистающей сцене остался только толстый усатый мужик в золотом пиджаке. Он осклабился в белозубой улыбке и начал розыгрыш.
— Ладно, тихо. Потом договорим, — махнула рукой на домочадцев мать и, пододвинувшись почти вплотную к экрану, впилась в него внимательным взглядом.
На экране после никому не нужной болтовни о правилах и условиях, завертелся прозрачный барабан и начал изрыгать вожделенные шарики с номерами. Первой выпала девятка. Клара Карловна многозначительно переглянулась с домочадцами. Потом семь. Она потерла руки и заерзала на стуле. Один… Затем десять… Вся семья уже буквально облепила телевизор и гудела как растревоженный улей… Шесть… Мать сползла со стула и, присеменив на коленях к ящику, обхватила экран, закрывая связь между ней и своими долгожданными денежками от всех недостойных. Три…
— Мама, ну ты что? Дай посмотреть! — возмутилась дочь, пытаясь заглянуть в телевизор хотя бы через промежуток между грудями Клары Карловны. Но та ничего не могла поделать со своей жадностью и, чтобы закрыть брешь, прижалась к экрану еще ближе. Но тут из динамика, зажатого вспотевшим от напряжения брюхом матери, донеслось, как гром среди ясного неба: «Девяносто девять».
— Чего??? — Клара Карловна, не поверив ушам, оттолкнулась от телевизора и, не удержавшись на корточках, плюхнулась на пятую точку. — Что ты сказал усатый?
На экране переливался в лучах прожекторов, белоснежный шар с двумя девятками на боку, а за ним уже катился другой, ударился о коллегу и остановился.
— Семьдесят три! — торжественно выкрикнул усатый толстяк. Потом: — Девяносто два, двадцать два…
Выигрыш давали только за все десять выигранных цифр… Это был жестокий удар. На Клару Карловну было больно смотреть. Она достала из бюстгальтера заветные билеты и судорожно перебирала их потными пальцами, как будто ища, где среди них спрятались ее несметные миллионы.
Она и раньше испытывала разочарования, но это было одно из самых жестоких. Разгадав свой сон, она уже наполовину поверила в свой выигрыш, и решила, что с такими шансами можно играть. У телевизора каждый шар прибавлял ей уверенности процентов по десять. Не трудно подсчитать, что после пятой угаданной цифры она уже не сомневалась в том, что стала невероятной богачкой. После шестой в ее малоизвилистом мозгу уже роились новые блага и возможности доступные ей с ее сказочным состоянием…
Так часто бывает с детьми или с глупыми людьми. Желаемое при определенных условиях становится у них уже сбывшимся, они радуются и торжествуют, а потом после наступившей неудачи горько сожалеют о потере уже ставшего своим счастья.
Только дети после этого на своих ошибках учатся, а дураки нет.
А в телевизоре толстяк радостно сообщил, что призовой фонд лотереи вырос еще на миллион, так как выпавшие числа не угадал никто и, не переставая сверкать золотым пиджаком и вставной челюстью, еще раз перечислил выигрышные цифры:
— 1,3,6,7,9,10,22,47,92,99.
Снова выбежали девки, но уже в других перьях, страстно задергали намазанные фальшивым загаром задами, и на их фоне поехали титры.
— Что-то эти цифры мне напоминают? — Серега хлопнул себя по лбу и унесся в кухню. — Чтоб я треснул! — донеслось оттуда. — А корова-то выиграла.
Он прибежал обратно, возбужденно махая газетой перед собой.
— Ты посмотри Кларка! — он тряс перед глазами жены, накорябанными его собственной рукой цифрами. — Все как одна десять из ста.
Клара Карловна, сгорбленная и осунувшаяся от очередного удара судьбы, как старуха, тряся седой головой, сидела на полу и ничего не воспринимала. Анжела присела к матери и обняла за плечи. На глазах ее блестели слезы жалости:
— Мама не переживай. Корова скажет нам, какие следующие цифры выпадут, и мы выиграем еще больше.
— Чего, чего?.. — дошедшая, наконец, до мозга неудачницы новость, мгновенно преобразила ее. Морщины на лице мигом разгладились, повисший нос выпрямился, плечи расправились, а груди снова налились, полностью заполнив опустевший, было, бюстгальтер. Она вырвала из рук мужа газету и, несколько раз пробежала глазами по злополучным цифрам. — Надо с ней срочно поговорить!
Спустя четыре секунды они всей шумной компанией ввалились на кухню. Корова доела картошку из мешка и сидела, оцепенев, с открытыми глазами, равнодушно направленными в стену.
— Ну-ка, ну-ка, расскажи-ка нам, изделие, как ты узнало, какие номера выиграют? — сходу взяла быка за рога Клара Карловна. — И что за дело ты хочешь нам предложить?
Животное, не поворачивая головы и не меняя выражения глаз, отвечало грустным, уставшим от жизни голосом, через репродуктор:
— Обещаете не пытаться узнать, что у меня внутри? — оно повернуло голову и посмотрело на них. — Вам не повезло, что у меня нет чувства юмора, а то я давно бы уже сама умерла от смеха. Обещаете? Я не слышу…
Вся живописная банда во главе с седой, но снова полной сил атаманшей хором ответила:
— Обещаем.
— Ну и отлично, тем более, что деньги я вам все отдала, и внутри меня осталось только оружие, взрывчатка и отравляющий газ.
— Ты нам зубы не заговаривай, а рассказывай, что спросили.
— Ладно. Раз вам не терпится, попытаюсь объяснить покороче. При создании изделий моей модели, помимо всего прочего, был использован мозг дельфина афалины. Благодаря этому, я могу передвигаться не только в пространстве, как вы люди, но и во времени.
— То есть, поехать в будущее, посмотреть передачу, записать номера, вернуться и выиграть? — восхитился быстро догадавшийся Серега старший. — Класс!
— Подожди, подожди. Как это так в будущее? — Клара Карловна опять встала в боевую стойку. — Это, что еще за Марсианские сказки, ты что нас за идиотов держишь?
— Могу и в прошлое поехать, как вы Сергей выражаетесь. Узнать, к примеру, чем занималась ваша жена в 1980 году во время процедур лечебного сна, которые ей были прописаны в санатории «Красный Кавказ».
Разинувшая было рот для следующей скептической реплики, Клара Карловна внезапно осеклась и покраснела. Как могла пронюхать проклятая скотина, о том, о чем могла знать только она и не молодой, но горячий физиотерапевт Вахтанг?
— А не могли бы вы…?
— Нет, Сергей. К сожалению или к счастью, ничего менять ни в прошлом, ни в будущем я не в состоянии.
— А что со мной будет через десять лет? — спросила Анжела и загрызла от волнения сразу десять ногтей одновременно.
— И здесь разочарую вас. Могу проникать в будущее не дальше чем на три — пять дней, в зависимости от геомагнитной обстановки.
— Ну, тогда, какие задания будут завтра на контрольной? — ввязался в разговор Серега младший.
— Ну ладно, ладно. Хватит базарить! — Клара Карловна решила взять инициативу в свои руки. — Предположим, что мы тебе поверили. Тогда договариваемся так. Ты говоришь номера, мы выигрываем, а потом помогаем тебе с твоими делишками. Так?
— Нет не так. Мы выполняем задание. Потом я даю вам сумму эквивалентную четырем миллионам долларов.
— Что это ты крутишь, сохатая? Ты обещала номера, где мы выиграем десять миллионов на каждый билет, а сейчас отказываешься. Что жаба замучила?
— Даже не знаю, уважаемая, что в вас больше глупости или жадности. Хотите, могу дать вам эти номера, но только лотерея эта — пшик, простая мошенническая комбинация. Вы на свои билеты ничего не получите. На ее примере я вам лишь показала мои возможности.
— Вот ведь какая, а еще говорит, что дельфинья родственница, — мать ехидно переглянулась с домочадцами. — Дельфины полезные, а ты вредная. Давай номера и не умничай.
— Хорошо, как скажете. Выполним дело, получите номера.
— Нет, ты нам сначала дай номера, а потом будем говорить, — Клара Карловна стояла, набычившись, напротив животного, словно от его ответа зависит, бросится она на него в рукопашную или нет.
— Такого глупого человеческого индивидуума я еще не встречала. Как вы, Сергей, с ней столько лет выдержали?
— Я обещала тебя не трогать, но сейчас возьму свои слова обратно… — Клара Карловна стала угрожающе бить кулаком ударной правой руки в ладонь левой, как она видела в каком-то боевике. — Ты в мою личную жизнь не лезь, хочешь сотрудничать, говори номера и не юли.
Мать семейства никогда не блистала умом, но этот недостаток не мешал ей, а наоборот помогал в жизни. Из-за того что в ее слаборазвитом мозгу не было места для сомнений и переживаний, она не тратила времени на раздумья. Наметив себе цель, шла к ней напролом кратчайшим, самым очевидным путем, не удосуживая себя соблюдением правил и приличий. Ее феноменальная напористость безотказно действовала для решения многочисленных бытовых проблем. Сантехники, гаишники, мелкие бюрократы не могли противостоять мощи ее натиска. Эта тупая, но одаренная необычной жизненной силой женщина безраздельно царила в окружающей ее биосфере. Сослуживцы, соседи по дому, ближние и дальние родственники и прочие все были беспрекословно подчинены ее непобедимой харизме. Были, конечно, в ее жизни и неудачи, и не мало, но она не обращала на них внимания, просто забывала, не засоряя свой одноклеточный мозг.
Вот и сейчас, Клара Карловна видела цель и была очень близка к ней, оставалось только немного поднажать.
— Говоришь номера и мы твои, — жестко отчеканила она и впилась не принимающим отказа взглядом в темные глазницы коровы. Та, поскрипев мгновение своими дельфиньими мозгами, ответила:
— Ну, хорошо, записывайте, — и продиктовала десять цифр.
Серега, его жена, дочь и даже двоечник сын мигом достали откуда-то ручки и аккуратно их записали. После чего мать собрала их записи и положила к себе в бюстгальтер.
— Это я первый догадался, что корова говорящая, — заныл Серега младший, держась за ухо, по которому только что получил оплеуху за попытку сопротивления. — Я тоже хочу билетик заполнить.
— Не ты, а я первая. Мама, отдай мне мою бумажку, я за это целый год буду посуду мыть.
— Молчать! — рявкнула на домочадцев мать и сделала такое страшное лицо, что Серега старший, судорожно восстанавливавший в памяти заветные цифры, тут же их напрочь забыл.
— Ну что же, я сделаю вид, что поверила тебе, — продолжила она уже деловым тоном, обращаясь к корове. — Выкладывай, для чего мы тебе понадобились.
ГЛАВА 8. ТОВАРИЩ МАЙОР
Животное пропустило мимо ушей едкий намек на свою нечестность и заговорило серьезным голосом, проникновенно заглядывая в глаза всем по очереди:
— Как уже говорила, я являюсь искусственно созданным организмом…
Дельфиньи мозги, по всей видимости, придали характеру коровы особенную обстоятельность, поэтому она начала издалека, чтобы всем было все понятно:
— Несколько десятилетий в лаборатории на севере Уральских гор проводились совершенно секретные исследования. Скрещивались разные биологические существа с целью использования необходимых свойств их видов для объединения в одно разрушительное целое. Одним словом, создавалось зоологическое оружие. Основателем и бессменным научным руководителем этого проекта был гражданин Ленинов. Сын репрессированных еврейских ученых новую фамилию, образование и фанатичную любовь к Родине он получил в спецшколе для сверходаренных детей при ОГПУ СССР. Никаких научных званий и степеней он не имел, хотя с молодости все звали его Профессором.
С малых лет он удивлял своих учителей своими необычными способностями, особенно в химии и медицине. Его всегда интересовало, как летают птицы, чем дышат рыбы, почему так далеко прыгают лягушки, и почему человек так не может. Ненасытному исследователю не хватало лабораторных занятий в спецшколе, он убегал за ее территорию и искал истину там. Местные жители в окрестностях их учебного заведения в те времена часто ужасались, находя трупы разных животных, зверски препарированных чересчур рьяным студентом. За его выходки он должен бы был разделить участь своих родителей, но директор школы верил в него и прощал ему многое. Юный вундеркинд лихорадочно что-то искал и вскоре нашел. Нашел способ скрещивать разные классы, и даже виды живых существ. В основе его открытия лежало изобретение особого состава физиологического раствора, который заменял кровь живым организмам. Созданные его гениальным скальпелем существа после помещения в резервуар с этим раствором оживали, полностью реабилитировались и принимали его как свою кровь. Не будь это открытие засекречено военными, оно произвело бы революцию в научном мире и принесло бы мировую известность его автору. Но Профессор и его начальники к этому не стремились. Их интересовало только оружие и победа Коммунизма во всем мире.
Работа шла, но не так быстро и безупречно, как бы хотелось. За долгие годы было совершено много ошибок и испытано разочарований, несколько раз проект был на грани закрытия, но каждый раз выживал. И вот, наконец, к концу восьмидесятых профессором Лениновым и его командой было создано подразделение, способное выполнять реальные боевые задачи. Это была рота вооруженных до зубов диверсантов, замаскированная под стадо домашних животных. Рота состояла из трех взводов: химического, сформированного из лошадей, бактериологического из свиней, и термоядерного из коров. Каждый взвод возглавлялся взводным в чине сержанта. Я же являюсь командиром всей роты, ее мозгом и координационным центром. Так, что с этого дня приказываю вам называть меня, товарищ майор.
Застывшие было с открытыми от изумления ртами, слушатели при этих словах ожили.
— Бред какой-то… — Клара Карловна снова грозно сжала кулаки. — Какие такие термоядерные лошади, химические гуси? Ты что, нас, вообще, за идиотов держишь?
Серега старший обеими руками усиленно чесал голову, он начинал понимать, в какую скверную историю они попали.
— Ну, предположим, — начал он. — Тогда, где сейчас ваша рота, товарищ майор? Уж не в том ли тракторе осталась, из которого вы выпали?
— Браво, Сергей. Для алкоголика вы неплохо соображаете… Именно так. Предатели Родины, воспользовавшись временной дестабилизацией политической обстановки в стране, замышлили продать научные разработки лаборатории нашим врагам — империалистам в США. Их преступная банда управляется из Москвы, генерал-лейтенантом Генерального штаба Безволосько. Еще в начале восьмидесятых он был завербован американской разведкой, и с тех пор под ее руководством занимается развалом нашей военной мощи.
— Ну, а мы-то причем? — с ужасом в голосе спросил Серега старший. Его еще на заводе до смерти запугали разными шпионами и военными тайнами.
— Ну так вот, этот Безволосько, заменил начальника нашей секретной части на своего человека и тот начал скрыто проводить мероприятия с целью захвата лаборатории вместе со всей документацией и научными образцами. Но, как не хитер был предатель, Профессор раскусил его подлый план. Прилагая неимоверные усилия, он успел уничтожить все важные документы и попытался взорвать всю лабораторию вместе со своей бесценной головой. Но не смог, и был убит во время этого геройского поступка. Поэтому секретную технологию враги не получили, но в их руках остались научные образцы и готовые изделия лаборатории. Самым ценным и опасным среди которых, является готовая к применению, замороженная в криокамере рота животных-диверсантов.
— Которых они погрузили на трактор и, прикрываясь снегопадом, везли в Америку, — продолжил догадливый Серега.
— Именно так. Только не сразу в Америку, а на промежуточный пункт, на склад в одной ракетной дивизии на границе с Казахстаном, у которой, кстати, есть своя взлетная полоса для транспортных самолетов. Ну, а потом возможно и в США. Но, к счастью, пока нас везли, мой мозг оттаял, я сориентировалась в обстановке и выпрыгнула из кузова на первую попавшуюся машину.
Тут Клара Карловна, давно уже переставшая понимать, о чем шла речь, но жгуче желавшая поддержать беседу, нащупала тему и начала:
— А-а!.. Выпрыгнула. Сама призналась. Да, ты понимаешь, овца, на какие бабки попала? Лобовое стекло, плюс капот, плюс моральные издержки…
— Подожди, Клара, — Серега старший перестал дрожать. Любознательность в нем взяла верх над природной трусливостью. — Вы говорите, оттаяли. Но на улице было минус тридцать. И как вы спрыгнули, когда все тело было окоченевшее?
— Да! Как ты так спрыгнула, шалава, когда была холодная и окаменевшая, как памятник? — запальчиво добавила Клара Карловна. Она достаточно натаскалась с трупом товарища майора, чтобы быть в этом стопроцентно уверенной.
— Оттаяла, потому что в криокамере, где мы хранились, температура была минус пятьдесят. При минус тридцать я начала плохо, но мыслить. Спрыгнуть было не просто, но я объединила усилия всех бойцов роты и они совершая одновременные микродвижения передвинули меня в конец кузова, а потом, воспользовавшись рывком машины, выбросили наружу.
— Но как же? Как же вы ожили после этого? Клетки мозга, глаз, вообще всего тела должны были полопаться при замораживании? — недоумевал Серега.
— Как я уже говорила, я совершенное оружие. Мне не страшны ни жара, ни мороз. Свойство не терять своей боеспособности при замораживании я приобрела благодаря сердцу полярной жабы, которое бьется в моей груди. Этот вид десять месяцев в году проводит вмороженным в лед на своем болоте, а при наступлении тепла мгновенно оттаивает, живет и за месяц дает плодовитое потомство.
— Но как? Я не понимаю. Как сердце маленькой жабы может снабжать кровью организм огромной коровы? — Серега с ногами залез на табурет и сидел, обхватив голову руками.
— Да, конечно. Она, заливает тут нам баки, а ты уши развесил. Сердце жабы, а из брюха у нее вылезает ее сиамский близнец, змея с перчаткой на голове, — скептически усмехнулась Клара Карловна. Ей хотелось поскорее закончить этот разговор и быстрее бежать за лотерейными билетами.
— Создание организмов подобных мне — долгий кропотливый труд. Наши лаборатории занимали три тысячи квадратных метров, там трудилось несколько десятков лучших ученых страны, не считая лаборантов и прочего персонала. Сначала подготавливались необходимые органы. Возьмем для примера сердце жабы. Его сначала нужно было вырастить до необходимого размера. Для этого его вживляли сначала в тело животного, в два-три раза большего размера, скажем в крысу, и помещали в ванну с раствором. Через месяц оно достигало величины достаточной для этого организма. Его вырезали и вживляли в следующее еще большее тело, скажем, в кролика и так далее. При необходимости органы разных животных тоже скрещивались между собой. Мой манипулятор, к примеру, сделан из языка хамелеона и кисти шимпанзе. Потом выращенные таким образом органы собирались микрохирургами в одно целое и снова помещались в вышеупомянутый раствор. Через месяц организм извлекался и в крепкой клетке специальными людьми подвергался испытаниям. При малейших отклонениях от требуемых кондиций созданное существо отбраковывалось и отправлялось на разборку или на дальнейшее совершенствование. Его расчленяли на органы или что-то отрезали, пришивали новое и снова в раствор. И так до достижения совершенства. Так в результате нескольких лет кропотливого труда получилась наша рота. Тридцать боевых организмов, обладающих физическими и психическими сверх способностями, беспрекословно подчиняющихся приказам, единственной целью своей жизни считающих доставку на место и подрыв заложенных в них химических, биологических и термоядерных зарядов.
И вот колоссальный труд сотен лучших специалистов, миллионы вложенных народных рублей и главное страшное оружие, способное перевернуть мир, сейчас находится в руках предателей Родины, подлых преступников и мы с вами обязаны отнять его у них, активировать и с его помощью навести порядок в стране, чтобы больше такое не повторилось. Понятно?
— В общих чертах ясно. Ну, а почему все-таки мы? Простые люди, некоторые из нас вообще дети? — все еще с надеждой, что корова передумает и отпустит их, спросил Серега старший.
— Во-первых, потому что вам повезло, и именно вы попались мне на дороге, во-вторых, вы мне вполне подходите, а в-третьих, вы много знаете, и мне жалко вас убивать.
— Опять она за свое! — Клара Карловна снова приняла боевую стойку.
— Успокойся, Клара, она же сказала, что ей жалко нас убивать. У нее мозги дельфинов, а они в отличие от людей не подлые и держат слово. Ведь я прав, товарищ майор?
— В общих чертах верно, Сергей, только вы сильно не расслабляйтесь, мозг составной, там есть части от африканской осы и королевской кобры, а мозжечок вообще полностью взят от гиены. Так, что лучше не испытывать судьбу.
— Жуть. Не корова, а зоопарк ходячий, — сострила мать, но домочадцев это не развеселило.
— Отлично. Что тогда нам прикажете делать, товарищ майор? — Серега старший принял деловой вид.
— С этой минуты вы все на военной службе и участвуете в боевой операции. Первое — субординация. Я командир. Все строго подчиняются моим приказам. Непослушание будет строго наказываться, вплоть до физического устранения. Заместителем командира назначается Сергей, ему присваивается воинское звание ефрейтор, и в мое отсутствие все беспрекословно подчиняются ему…
— Чего? — Клара Карловна сделала презрительное лицо, уперла руки в бока и уже разинула рот, чтобы что-то возразить, но корова немедленно нагнула в ее сторону голову, из ее рогов, как из шокера, вылетели две электрические дуги, и соединились на лбу нарушительницы субординации. Она затряслась, словно танцуя очень быстрый танец и спустя секунды три, когда молнии исчезли, сползла по стенке и уселась на пол, неестественно подломив под себя жирные ляжки. Рот ее так и остался открытым, только из него высунулся слегка дымящийся язык, а роскошные седые волосы поднялись на своих корнях и встали перпендикулярно поверхности головы. В комнате запахло озоном и жареной кожей.
— Всем молчать и никому не двигаться! — грозно приказала корова и красноречиво провела рогами с пробегающими между ними разрядами над головами своей команды.
Ошарашенные, все и так не двигались, а молча смотрели на все еще подергивавшуюся Клару Карловну.
— Ефрейтор Сергей, взять чайник и налить в него холодной воды, — продолжала командовать товарищ майор.
Серега не стал ждать разряда и бегом бросился выполнять приказ.
— Налили? Вылить его на рядовую.
Ефрейтор подбежал к жене и, не раздумывая, опорожнил чайник ей на голову. Клара Карловна сразу же замахала руками, как бы плывя, в ней появились проблески сознания, она завращала глазами и, ощупав стену за собой, попыталась встать, при этом из ее рта вылетало, что-то вроде ругательств, не очень разборчивых из-за все еще высунутого языка. Подождав несколько минут пока она встанет и придет в себя, корова продолжила:
— Повторяю: Заместителем командира назначается ефрейтор Сергей, в мое отсутствие все беспрекословно подчиняются ему. Рядовой Карловна, есть возражения? — она вопросительно посмотрела на мокрую с торчащим изо рта языком подчиненную. Та поспешно отрицательно замахала в ответ руками. — Отлично, я надеюсь, это будет вам всем хорошим уроком, что мы здесь не в бирюльки играем.
Командир спрятала молнии в рога, окинула взором свою команду и на ее коровьей морде появилось, что-то вроде удовлетворения.
— Второе. Проводимая нами операция имеет чрезвычайную важность как для государства, так для вас всех. Вы в данный момент находитесь на острие борьбы между двумя системами, и от вас зависит, ждет нашу страну победа или поражение. Поэтому буду требовать от вас крайней самоотверженности и отдачи всех сил и возможностей. Предупреждаю, против нас выступят настоящие преступники, презренные предатели Родины и если встанет вопрос убить или проиграть, вы ни мгновения не должны сомневаться и беспощадно убивать эту сволочь, потому как если замешкаетесь, враг убьет вас.
— Мамочка, ы-ы-ыыы! — не выдержав, завыла Анжела и прижалась к плечу отца.
— Может, без детей обойдемся, товарищ майор? — с опаской посматривая на рога командира, не смело предложил Серега старший.
— Рядовой Анжела, отойти от ефрейтора, встать смирно и прекратить ныть!.. — резко скомандовала корова, и в ее рогах опять что-то затрещало.
Анжела мигом замолчала и, размазывая слезы, отодвинулась от отца.
— Где здесь дети? Эта деваха что ли?.. Да она уже почти выше матери, а задницу так уже даже больше отрастила. Месячные начались, значит, к строевой службе годна, и хватит об этом. Пацан тоже достаточно взрослый. Вы бы видели, что они с друзьями по ночам с бомжами вытворяют… За этого я больше всех из вас спокойна. Дети… Тут каждый боец на счету, даже не плохо бы еще одного, а лучше двух.
Командир сделала задумчивый вид и красноречиво посмотрела на заместителя. Тот понял это по-своему, подскочил к коровьей голове и начал чесать ее между рогами.
— Вы чего это, ефрейтор?
— Ну, я подумал, что вы размышляете, а почесать голову нечем. Вот и помог, — смущенно объяснился Серега.
— Спасибо за заботу, конечно, но я имела в виду, нет ли у вас на примете какого бойца или еще лучше двух надежных, сильных, чтоб без лишних вопросов.
— А… Таких нет, товарищ майор. Народ вокруг все гнилой. На билеты через них в автобусе не стал бы деньги передавать, — поспешно замахал руками ефрейтор, которому жутко не хотелось делиться гонораром и, вообще, он не любил посторонних. — А хотя, почему же, есть один. Правда, он алкоголик и сумасшедший, но здоровый, как конь, и вопросов никаких задавать не будет. Михельсон, бывший дирижер. И скучно с ним на будет… человек-радио, рот никогда не закрывает.
— Это не тот ли волосатый, который в обед в майке с балкона про любовь стихи читал?
— Тот самый, товарищ майор. У него сдвиг на почве несчастной любви. Как напьется, так на балкон и орать, в любую погоду.
— А что? Здоровый, морозоустойчивый шизик, это то, что мне может пригодиться.
Корова снова задумалась, а Серега услужливо зачесал ей голову. Против чего она уже больше не возражала.
ГЛАВА 9. ПРЕДАТЕЛЬ
Тем временем командир ракетной дивизии спал, уронив голову на стол. Его организм не выдержал многочасового бдения со стаканом в руках и подвел в самый ответственный момент. Он лежал пухлой щекой на какой-то важной бумаге, и растекающаяся лужица слюны растворяла секретные буквы и уже подбиралась к размашистой синей подписи генерала-лейтенанта Безволосько.
В приемной также мирно спали срочно доставленные с гауптвахты Перетятько с напарником, их конвоиры-носильщики, а также майор Огурцов. Они не решились потревожить сон начальника, немного подождали, переминаясь с ноги на ногу, перед дверями кабинета, а потом повалились на пол и тоже захрапели. В воздухе тесной приемной стоял густой смог от перегара, ядовитого запаха одеколона майора, и едких испарений портянок старшего прапорщика, ухитрившегося, как-то не приходя в сознание, стянуть с себя сапоги. Под этот аромат, три толстые блестящие, еще осенью заснувшие мухи ворочались лежа в теплой пыли на шкафу и видели на троих один и тот же сон, из эстетических соображений не будем уточнять о чем.
Но вдруг внезапно эту идиллию прервал громкий тревожный звонок из красного телефонного аппарата, помеченного цифрой «один» на куске медицинского пластыря. Это был прямой провод из штаба.
— Генерал-майор Закидайлов у аппарата, — едва подняв голову со стола, представился полковник в трубку не совсем трезвым голосом.
Видимо во сне он функционировал как генерал и уже успел привыкнуть к новому званию.
— Ах так!.. Ты, сука, уже генерал!.. — в разъяренном голосе из телефона была какая-то особенная злость, из-за которой круглое лицо маленького полковника, побелело так, что стало возможно прочитать кусок секретного приказа отпечатавшегося у него на щеке. Он вскочил по стойке смирно и, не дожидаясь, когда кончатся ругательства из трубки, залепетал:
— Виноват, товарищ генерал-лейтенант, больше такое не повторится. Обещаю исправиться…
— Ты, гандон, не успеешь исправиться, за твои дела я лично пристрелю тебя, как собаку, — не успокаивался голос из трубки.
— Что же я такое натворил? — лихорадочно соображал Закидайлов, между тяжелыми прединфарктными ударами сердца. — Неужели про боеголовку узнал?.. Да нет, не может быть. Про рядового Карабахина?.. Так это мелочь… А… Про груз Шнипельзон стукнул. Точно. Первый доложил, паскуда! Вот я ишак, как же мог уснуть в такой момент.
Маленький полковник начал успокаиваться и ждать паузу в потоке ругательств, источаемых разгневанным собеседником. И как только тот замолчал, возможно, для того чтобы промочить натруженное горло, перехватил инициативу:
— Разрешите доложить, товарищ генерал-лейтенант? Не хотел вас тревожить до утра, но разрешите доложить, что секретный груз получен мной не полностью. О чем нами составлен соответствующий акт, подписанный замполитом части подполковником Хреновым и моим заместителем полковником Головоногонагоняном, виноват Логовоноголовяном, извините Нологовогондоняном, — выпалил он без пауз, чтобы начальник не смог вставить в его речь свои ругательства.
Генерал-лейтенант Безволосько стал предателем Родины не по убеждениям, а по случаю. Сын известного в своих кругах генерала, он был ярым службистом-карьеристом и до высокого чина дослужился сам, своим горбом. Ну почти. Работал, как вол с девяти до пяти, пять дней в неделю, в отпусках бывал, не чаще двух раз в год, и то все больше Крым да Кавказ, в заграницы никакие не ездил. И вот году в восьмидесятом его жене Маргарите кто-то предложил путевку в Болгарию на Золотые пески. Марго, раздобыв путевку, радовалась, как ребенок, узнав что ее Генераша, как она его ласково называла, ни разу не бывал за рубежом, и что она сможет открыть для него новый мир. Сам он был не в восторге от ее инициативы, да и в штабе не очень-то поощряли выезды сотрудников из страны, но красавица была его второй женой, любимой, младше прежней на тридцать лет, и он не смог ей отказать.
Неимоверными усилиями генерал, тогда еще майор, выбил себе отпуск в разгар штабных учений. И вот, наскоро собравшись, прилетели они в солнечную Болгарию. Море встретило их чудесной погодой, но всем остальным оказалось плевать, что перед ними генеральская чета. Поселили их в обычный скромный отель для советских туристов. Чистенький номерок со всеми полагающимися удобствами, но тесный, и вид из окна на стену соседнего дома. Еда — в столовой в трехстах метрах от гостиницы, и до пляжа минут десять быстрым шагом. Привыкший к комфорту генеральских апартаментов в ведомственных санаториях Безволосько был неприятно удивлен.
Но это были мелочи по сравнению с тем, что вскоре выяснилось, что у них, оказывается, нет денег. Причитавшейся к поездке местной валюты, в количестве эквивалентном пятидесяти советским рублям на рыло, супругам хватило лишь на полдня. Они лишь попили пива с жареной рыбкой на набережной и их валюта закончилась. Ушлые соотечественники, соседи по отелю, заранее подготовившись, привезли с собой с Родины разных матрешек и балалаек на продажу и жили припеваючи, а оторванный от жизни Генераша с молодой женой оказались без средств.
Вокруг жизнь била ключом: пиво, жевачка, мороженное, но они были чужими на этом празднике. И вот на третий день их отпуска, в очередной раз после столовского ужина, побродив по променаду, пощелкав зубами возле ресторанов и пооблизовавшись у витрин магазинов, вернулись они в свой скромный номер.
«Не беда, бывало и хуже», — подумал генерал, глядя, как сексуально его молодая жена снимает лосины с длинных ног, и в вожделении потянул руку к тому месту, откуда они росли.
— Э,э, Генераша! — красавица больно хлопнула его по руке туфлей. — Ты плохой мальчик, твоя девочка не в настроении… Ты не купил ей джинсы, и она обиделась, — зло прошипела она и закрылась в ванной.
— Но, Марго! Они тридцать долларов стоили, откуда я возьму деньги?!.. — возмутился Безволосько, запихивая ушибленной рукой разбухший член обратно в трусы.
— Ты мужик или нет? Где хочешь там и бери. А до этого не смей ко мне прикасаться, — уже серьезно, без сюсюкания закончила она разговор через дверь.
У генерала и раньше были сомнения в искренности чувств молодой жены, а теперь они полностью подтверждались.
— Так ты, оказывается, любишь меня только за деньги!.. — прокричал он и с силой захлопнул дверь номера.
Это стало последней каплей. Генерал вспомнил, что уже два дня не брал в рот спиртного, и ноги сами понесли его в бар соседней шикарной гостиницы. Там в уютном полумраке потягивали разные элитные напитки гости из капиталистических стран. Сориентировавшись в обстановке, Безволосько обменял у бармена свои именные золотые часы на бутылку коньяка, мгновенно ее опорожнил и, захмелев, начал предлагать соседям по барной стойке купить у него по сходной цене какую-нибудь военную тайну. Всем было смешно на это смотреть, но на его беду неподалеку сидел сотрудник английского посольства, и ломал голову над тем, как бы ему кого-нибудь завербовать. К нему третьему по счету и обратился наш генерал, которому позарез нужны были деньги, чтобы бросить их к ногам своей продажной жены. Не веря в свою удачу, шпион озираясь, как вор, погрузил добычу в машину и привез на конспиративную квартиру, где тот, немного поторговавшись, наболтал в магнитофон полуторачасовую кассету разных, по его мнению, секретов, за что под расписку получил пачку болгарских денег и, как бонус, бутылку местного бренди. Наутро, очнувшись у себя в номере, Безволосько вспомнил, что натворил, раскаялся, но обратного пути уже не было. Как девушка, лишившаяся девственности, он немного погоревал и даже, допив бутылку, слегка всплакнул, но, получив от жены за деньги на джинсы волшебный минет, успокоился. В конце концов, Родина сама виновата, что поставила его в такое положение.
Оставшийся отпуск прошел чудесно, правда пришлось еще пару раз бегать за деньгами, но зато Марго была довольна и вытворяла в благодарность такие чудеса, что наш Генераша уже больше ни о чем не жалел. А перед отъездом он получил от англичанина все инструкции и приспособления для шпионской деятельности и в Москву вернулся уже готовым агентом.
В Союзе же, поскольку никаких причин ни идейных ни экономических для предательства у него не было, шпионил он крайне неохотно. Инициативы никакой не проявлял, работал без огонька, поручаемые ему задания выполнял шаляй-валяй. Его куратор в МИ-6 получал за него только выговоры, часто жалел, что завербовал такого нерадивого генерала и даже почти уже махнул на подопечного рукой. Но наступила перестройка, и все изменилось. В новых экономических условиях когда-то роскошная генеральская зарплата Безволосько сразу поблекла на фоне новых русских доходов, и, к тому же, бывшие вероятные противники Родины превратились в союзников. Видя, как все вокруг богатеют и разворовывают народное добро, он не мог остаться в стороне. И так как в штабе украсть кроме военных тайн было нечего, вспомнил свою вторую профессию и, засучив рукава, взялся за продажу секретов. Информация полилась рекой, его счет в швейцарском банке стремительно рос, а иноземные хозяева не могли нарадоваться на своего любимчика. Но это все были мелочи.
И вот однажды Безволосько, разбирая документы в сейфе скоропостижно скончавшегося начальника отдела перспективных вооружений, наткнулся на любопытную папку. Там шла речь о совершенно секретных исследованиях в области создания зоологического оружия, проводимых в лабораториях на Северном Урале. От имеющихся в ней фактов и фотографий волосы у предателя встали дыбом. «Вот оно дело моей жизни», — сообразил он и, подробно сфотографировав все на свой шпионский фотоаппарат, отправил пленку в посольство. И не ошибся, не прошло и суток, как ему поступил приказ, бросить все и заниматься только этим вопросом. Делу было присвоено кодовое название «Рога демократии» и высшая степень важности. Для его разработки под руководством Безволосько из других предателей была создана целая группа, а ему лично было обещано за доставку на ближайшую американскую военную базу Профессора и материалов его исследований тридцать миллионов долларов.
Теперь понятно, почему он так рвал и метал, узнав о провалах своих нерадивых подельников. Один загубил Профессора, другой потерял где-то часть ценного груза.
— Сколько же у тебя заместителей? Хрен тебе в задницу.
— Один, товарищ генерал-лейтенант, полковник Нологовогондонян, виноват, Логовоногоголовян, извините, Головогондоногонян… Нет, Ногологовологонян, — снова начал маленький полковник.
У него в дивизии действительно был такой заместитель. Закидайлов добавил в его фамилию пару слогов и успешно применял этот каламбур для смеха перед подчиненными и в целях успокоения разных проверяющих начальников. Вот и сейчас шутка сработала. Сбитый с толку Безволосько на том конце провода улыбнулся, вытирая накопившуюся пену со рта:
— Так как же все таки его фамилия? Итит мадрит!
— Никто точно не знает, товарищ генерал-лейтенант. Он сам путает. Разрешите узнать в канцелярии?
— Да не надо, не надо… Развел ты бардак в дивизии, Константиныч. Не мудрено, что все у тебя теряется.
— Так я-то причем, товарищ генерал-лейтенант? Мне, что привезли, то у меня на складе и лежит. У меня и акт есть подписанный замполитом Хреновым и заместителем полковником Налогово…
— Заткнись уже, сволочь! — перебил его Безволосько. — Жди, к тебе спецбортом летит сам Козарчук, и, не дай Бог, не найдет потерянное изделие!.. Пожалеешь, что на свет народился! — прорычал он и бросил трубку.
ГЛАВА 10. ПРОВЕРКА БОЕМ
В квартире Сергейчуков тем временем начались приготовления к предстоящей операции. Клару Карловну отправили в парикмахерскую краситься, попросив на обратном пути обменять пару тысяч долларов на рубли, на них купить мужское пальто, шляпу и брюки самого большого размера, а также килограммов десять каши «Геркулес». Сереге младшему и Анжеле поручили найти в городе внедорожник побольше, разузнать побольше о хозяине, и где он будет парковаться ночью. Перед тем как гонцы отправились в город, командир строго их предупредила:
— И не вздумайте бежать. Особенно это относится к вам, рядовая Карловна. Если вы думаете, что лотерейные миллионы уже гарантировано у вас в кармане, то напрасно. В случае нарушения вами наших договоренностей, я куплю и заполню тысячу билетов цифрами, что на бумажке у вас в бюстгальтере, и от вашего выигрыша ничего не останется. В милицию и другие органы жаловаться, тоже не советую. Операцию завалите и в дурдоме зря таблеток наглотаетесь. Рекомендую честно выполнить свой долг перед Родиной и уже потом наслаждаться деньгами и славой, которую я вам в случае успеха обещаю. Подтвердите мои слова, ефрейтор.
— Да именно так. Клара и ребята, не подведите отца и Отечество! — пафосно напутствовал в путь Серега старший подчиненных. Он окончательно свыкся с новым чином заместителя спасителя Родины, приобрел уверенность в себе и даже как-то стал выше ростом.
А после того как все разошлись, они с командиром пошли к Михельсону.
— Только вы не удивляйтесь, товарищ майор, он человек своеобразный. Добрый, мягкий, но очень оригинальный, — нажимая на кнопку звонка, подготавливал ефрейтор командира к встрече. Он нажал уже раз пять, но из квартиры никто не выходил. — Странно, обычно и звонить не нужно, он сам выскакивает, как черт из табакерки.
— А ведь он дома и не один. Я слышу дыхание нескольких человек и какую-то возню. Продолжайте звонить, ефрейтор, не ломать же дверь средь белого дня, — приказала корова голосом из репродуктора, примотанного к шее изолентой.
Серега и так уже беспрерывно жал на кнопку, да еще и начал бить в дверь ногой.
— Кто там? — послышался спустя какое-то время из квартиры женский голос.
— А Семен Абрамович дома? — переглянувшись с майором, поинтересовался ефрейтор.
— Дома, но сейчас вас принять не может. Что ему передать, кто приходил? — очень вежливо ответили из-за двери.
— Передайте, что приходил его друг Сергей, — нарочно громко, чтобы Михельсон его услышал, прокричал Серега сквозь картонную дверь. — И что он ему очень сильно нужен.
За дверью что-то упало и послышался сдавленный крик Михельсона:
— Сергеич помоги, бандиты меня жилья лишают.
Услышав зов, Серега забарабанил в дверь руками и ногами и закричал на весь подъезд:
— Откройте сейчас же, а то мы вызовем милицию.
После таких аргументов дверь сразу распахнулась. На пороге стояла высокая миловидная брюнетка лет сорока с очень злым взглядом:
— Проходите, пожалуйста. Вот ваш Семен Абрамович. Никто его ничего не лишает, мы с ним просто беседуем. А это кто с вами? — она удивленно уставилась на корову.
— Это мое домашнее животное, мы с ним всегда к Семену Абрамычу в гости вместе ходим. Что в этом такого необычного?
— Да нет, ничего. Проходите.
В комнате за столом, заваленным бумагами, сидели Михельсон и какой-то аккуратно причесанный мужчина в костюме и очках, а у стены на кушетке развалились два мордастых парня в спортивных костюмах и нагло ухмылялись.
— Приколись-ка, Рваный, на.., реальный бык, на… — сказал один другому и, спрыгнув с кушетки, встал у вошедших за спиной, преграждая выход.
— Они, Сергеич, заставили меня подписать свои бумаги и хотят, чтобы я перехал отсюда в какую-то деревню, — пожаловался Михельсон другу. — А еще говорят, будто я им шестьдесят тысяч долларов должен.
— А это, как я понимаю, та самая Виолетта из райсобеса со своими сотрудниками? — Серега обычно до обморока боялся разных бандитов и рэкетиров, но на этот раз вел себя смело, надеясь на чудо-молнию из рогов своего командира. — Все понятно, Абрамыч. Ты попал в лапы черных риэлтеров.
— А вы, гражданин, можете ответить за оскорбление, — незамедлительно отреагировала миловидная женщина. — Мы действуем строго по закону. У нас есть расписки гражданина Михельсона на сумму шестьдесят одна тысяча американских долларов и имеются свидетели этого займа, — она указала жестом на мордоворотов в спортивных костюмах. — А вот — государственный натариус, господин Рогов, которого мы пригласили засвидетельствовать сделку обмена жилплощади гражданина Михельсона на менее ценную с доплатой. И вы, гражданин, как друг, наоборот, должны поблагодарить нас и утвердить гражданина Михельсона в верности совершенной им сделки. Потому что, согласно подписанному им договору займа, через полгода сумма его долга выросла бы в два раза, и мы уже не смогли бы ему ничего предложить взамен, а просто выселили бы на улицу, — очень любезно и уверенно, как по-написанному, отчеканила Виолетта, брезгливо посматривая на корову.
Серега посмотрел на расписки, потом на нотариуса, почесал голову и спросил соседа:
— Куда же ты дел, Абрамыч, такие деньжищи?
— Да не было никаких долларов. Продуктов она приносила, водки… Стол вон со стульями купила… шторы, а денег ни разу… Тем более столько, я бы точно запомнил.
— Вы только посмотрите на него, — Виолетта взяла со стола несколько бумажек и стала совать Михельсону под нос. — А это что? Вот двадцать тысяч шестого числа. Вот еще пятнадцать одиннадцатого… Ваша подпись? Ваша подпись, я спрашиваю.
— Может и моя… Сергеич, ты же знаешь, я очки еще два года тому назад потерял. Она принесет что-нибудь и сразу подсовывает мне эти бумажки. Говорит: «Подпиши, это в Собез, за шторы отчитаться, — или, — что стол тебе понравился». Я и подписывал, жалко, что ли? Стол-то и в самом деле хороший… А что там написано было, как я без очков разберу? — оправдывался Михельсон, разводя волосатыми ручищами.
— Да, Абрамыч, попал ты. Даже не знаю, как тебе помочь?
Серега вопросительно посмотрел на командира. Та подмигнула ему и сделала лицо, мол действуй ефрейтор не ссы.
— Ну, тогда значит так. Расписки эти и договор сделки я объявляю не действительными и конфискую. А вам, господа бандиты, предлагаю по-хорошему убраться из квартиры и больше не показывать сюда носа, — вынес он вердикт и, кося глазом на стоящего за ним бугая, наклонившись над столом, стал собирать разбросанные документы.
— Зацени, Шиза, лох исполняет, — сидящий на кушетке мордоворот осклабился, обнажив кривые черные зубы. — Виолетта, кончай уже тянуть кота за яица, подписали и хана, хватит сопли жевать. На хату давно пора.
— Да вот, хочется всегда все правильно сделать, — устало обратилась она к нотариусу, который тоже уже начинал зевать. — Зачем-то ведь я за лицензию платила… Ладно, пацаны, пакуйте их, только аккуратно без крови, не как на Васильевской.
Квадратные парни переглянулись, и один, рывком спрыгнув с кушетки, направился к Михельсону, а другой к Сереге, надевая по пути на руку кастет.
— А-а! Товарищ майор, кажется, меня бить собираются!.. — отчаянно завопил Серега и, побросав бумаги, спрятался за командира.
Но бандит, несмотря на свой громоздкий вид, оказался весьма проворным. Он мгновенно обогнул животное, схватил Серегу за горло и, широко замахнувшись, направил огромный кулак, вооруженный свинцовым кастетом, на хрупкую ефрейторскую голову. Тот в ужасе зажмурился, и его многострадальная жизнь начала кадр за кадром проноситься у него перед глазами…
Но удара не последовало. Видя серьезность положения, в дело вступила командир. Повернувшись на месте, она резко ударила нападавшего сбоку рогом в сердце и, нанизав его, как на шампур, отодвинула от Сереги, чтобы все еще летящий по инерции кулак просвистел мимо его головы. Убедившись, что ефрейтор в безопасности, она стряхнула с рога, дергающееся в конвульсиях тело и одним прыжком оказалась рядом с другим громилой, который заломал Михельсону руки за спину и уже собирался вязать их скотчем. Одного мощного удара копытом в живот хватило, чтобы отправить здоровенного бугая в нокаут. Он повалился на пол, как мешок, громко треснувшись бритой головой о полупустую бочку с бензином, едва не повалив на себя многокилограммового вождя.
— Опасность миновала, ефрейтор, можете открывать глаза, — донеслось из репродуктора.
Бледный, как полотно, Серега стоял, прижавшись к стене и трясся от ужаса:
— Блин, товарищ майор. Страшно-то как. Я чуть не обделался, честное слово.
— Отличная репетиция перед настоящим боем. Я даже рада, что испытаю моих бойцов в деле. А это что там такое? Ефрейтор, срочно связать женщину, — приказала корова, увидев, что Виолетта достала мобильный телефон и тыкает в него дрожащими пальцами.
Серега тоже заметил маневр риэлтерши, бросился к ней и, схватив за руку с телефоном, начал вырывать его. Завязалась потасовка. Ефрейтор тянул к себе телефон, а Виолетта к себе, ногтями свободной руки и зубами пытаясь нанести ущерб его лицу. Это продолжалось довольно долго.
— Рядовой Михельсон, помочь ефрейтору, — громко скомандовала корова.
— Кто я? — не понял бывший дирижер. Он сидел на полу с отвисшей почти до пола челюстью и изумленно наблюдал за происходящим.
— Вы, кто же еще, черт побери! Видите, ваш друг не может справиться с теткой.
— И что делать?
— Думайте, рядовой, думайте. Например, тресните ее стулом по башке.
— Ага. — Михельсон поспешно поднялся, взял ближний к себе стул за ножки, подошел к борющимся и обрушил на голову риэлтерши. Дешевый стул от мощного удара развалился на куски. Схватка прекратилась, Виолетта выпустила телефон и, схватившись за ушибленную голову, пронзительно закричала.
— Ну, так заткните же ее бойцы. Она весь дом сюда соберет. Добивайте ее рядовой.
— Кто? Я?
— Ты, ты, придурок, бей ее ножкой по голове.
— Ага, понял, — Михельсон, затыкая ухо одной рукой, другой оставшейся в ней ножкой от стула несколько раз с силой ударил кричащую по черепу. Виолетта повалилась на пол. Вопли прекратились.
— Ну вот, порядок. Учитесь, ефрейтор. Рядовой, объявляю вам благодарность.
— Кому? Мне?
— Тебе, дубина. Что нужно в таких случаях отвечать?
— Служу Советскому Союзу! — приложив руку с окровавленной ножкой к взлохмаченной голове, гаркнул Михельсон. Видать, служил когда-то в армии.
— Вы только посмотрите. Не боец, а золото. А вам, ефрейтор, нужно поработать над своей физподготовкой.
— Так, я как-то не привык женщин бить, — начал оправдываться Серега, и он не врал. В их частых схватках с женой била его всегда Клара Карловна.
— «Женщин бить», — передразнила его командир. — Да эта женщина — главарь банды, на ее совести десятки обманутых стариков, выброшенных умирать на улицу, и даже несколько убийств, совершенных ради квадратных метров. Не вмешайся я вовремя, ехали бы вы, бойцы, сейчас на свалку. Кстати, посмотрите-ка, ефрейтор, на чем они приехали.
Серега сбегал на балкон и, вернувшись, отрапортовал:
— Из чужих авто только «Скорая помощь» и чей-то Мерседес.
— Точно, а я думаю: «Что за носилки в коридоре стоят?» Молодец Виолетта, гениально придумала. Договор подписали, нотариус уехал, а клиента на носилки и в лес. Ефрейтор, двигатель у машины работает?
— Никак нет, товарищ майор.
— Отлично, значит водитель среди наших молодцов. Обыщите-ка их, у кого-то должны быть ключи.
Серега нагнулся на проткнутым бандитом, лежащим в луже крови крови, и начал брезгливо шарить у него по карманам.
— Ничего.
— Вообще ничего? В заднем посмотрите.
Ефрейтор попытался перевернуть труп на живот, но тщетно, тот весил килограммов сто пятьдесят, не меньше.
— Рядовой, Абрамыч, что расселся, переверни-ка его, — скомандовал Серега, вспомнив про подчиненного.
— Кто? Я?.. — Михельсон стоял над телом Виолетты и тупо наблюдал, как из ее развороченного черепа вытекают мозги, одной рукой он по-прежнему затыкал ухо, а другой сжимал окровавленную ножку от стула.
— Ты, черт махнорылый. Очнись и помоги перевернуть этого кабана.
— А… Ага…
Гигант бросил ножку, не спеша подошел, взял тело за одежду и рывком перевернул. В заднем кармане тоже ничего не оказалось, зато за поясом обнаружился пистолет ТТ с глушителем.
— Отлично, оружие нам пригодится. Возьмите пока, ефрейтор, себе. И обыщите другого.
Серега вытер пистолет о шторы и заткнул за пояс. Затем полез в карман ко второму бандиту и в ужасе отпрыгнул.
— Блин, он живой, товарищ майор!..
Мордоворот, в самом деле, застонал и даже согнул ногу в колене.
— Странно. От удара такой силы в солнечное сплетение должен был умереть моментально. Крепкий демон. Добейте его, ефрейтор.
— Как добить? — Серега опять побелел, и руки его затряслись.
— Как хотите, ефрейтор. Можно из пистолета, который я вам выдала. Можно ножкой от стула, как рядовой, можно руками придушить. Способов много, вам решать.
— Но почему я? Я не могу. Он же живой человек. Я не убийца.
— Вы начинаете разочаровывать меня, ефрейтор. Командир приказал вам ликвидировать врага, а вы рассуждаете. Может вас разжаловать в рядовые, а моим заместителем назначить вашу жену или вот Михельсона, который не рассуждает?
— Виноват, товарищ майор, больше такого не повторится, — опомнился ефрейтор.
Он достал пистолет и встал над бандитом. Тот уже открыл глаза и жадно хватал ртом воздух. Серега прицелился ему в голову и морально готовился выстрелить.
— Если хотите произвести выстрел, сначала передерните затвор и снимите оружие с предохранителя.
— Ах да. Совсем забыл, — он проделал это, как не раз видел в кинофильмах, и опять прицелился. Прошло около минуты. Он зажмуривался, отворачивался, чтобы не видеть жертву, приседал, но ничего не получалось. На него было жалко смотреть. Он, то белел, то краснел и был весь мокрый от пота.
— Если вам это поможет, сообщу, что лежащий перед вами субъект, убийца и насильник. Помимо загубленных невинных стариков на службе у Виолетты, на его совести еще с десяток убийств, среди которых несколько предварительно зверски изнасилованых им несовершеннолетних девочек, совершенных вместе с напарником в стоящей внизу «Скорой помощи». Если мы сейчас отпустим его, кто знает, сколько еще будет жертв, и не доберется ли он, к примеру, до вашей дочери.
Последние слова командир произносила уже под щелчки приглушенных выстрелов.
— А-ааа! — кричал Серега и, зажмурившись, шмалял в бандита, пока не выпустил всю обойму.
— Ну вот. Сейчас у нас нет патронов, а враг все еще живой.
И на самом деле, из семи выстрелов в цель попал только один и то в область паха, что только окончательно привело бугая в чувство. Он грозно рычал, перевернулся и пытался встать.
— Действуйте же, ефрейтор. Обстановка обостряется.
Серега бросил бесполезный пистолет на пол, и в панике вертел головой по сторонам в поисках средства по-мощнее. Взгляд его остановился на бюсте Ильича. Он подбежал, кряхтя от натуги, поднял его и обрушил на спину стоящего на корточках бандита. Ноги и руки у того разъехались, он, громко крякнув, упал на живот, но и придавленный продолжал двигать конечностями, напоминая гигантскую черепаху.
— Какой живучий, сволочь… Девочек он насиловал… — подбодрил себя Серега и, схватив вождя за голову, начал, как бешеный, молотить им по распластанному на полу телу.
— Достаточно, ефрейтор. Он давно уже мертв, — попыталась остановить его камандир, услышав крики соседей из-за стены и стуки по батареям. Но тот не останавливался, и продолжал месить несчастного, пока статуя не развалилась на части.
— Отлично. Поздравляю, ефрейтор, с первой победой.
Еле стоящий на ногах от неимоверных манипуляций с тяжеленной скульптурой, но довольный собой Серега, тяжело дыша, бодро пропыхтел:
— Служу Отечеству.
— Молодец. Ну, вроде, здесь почти все. Остался нотариус. Где он, кстати? — командир покрутила головой по сторонам. — А вон он, в покрышках закопался.
И точно, сквозь сваленные в углу колеса от Серегиного «Москвича» просвечивала чья-то усатая голова.
— Может, нотариуса не надо? — робко предложил ефрейтор, все еще держа в руках голову вождя мирового пролетариата.
— Может и не надо. Сейчас посмотрим. Вылезайте, господин нотариус. Если ваша совесть чиста, мы вам ничего не сделаем, — миролюбивым тоном предложила корова. — Вам нечего бояться, ведь вы человек государственный и скорее всего здесь ни при чем.
— И в самом деле, господа, при чем здесь я? — загундосил тот нудным чиновничьим голоском, вылезая из своего убежища. — Меня пригласили, я засвидетельствовал и все. А как уж там, что дальше не мое дело.
Он вылез, отряхнул костюмчик и, стараясь не смотреть на разбросанные по комнате трупы, встал перед коровой, вытянувшись в струнку, обеими руками прижимая к себе свой разбухший портфельчик.
— А про то что здесь было, клянусь, ни кому ни слова не скажу. Можете не сомневаться.
— Что, бойцы, отпустим? Посмотрите, какой котенок.
— Я думаю, можно отпустить, раз он клянется, что никому не скажет, — обрадовался Серега, которому жутко не хотелось брать на душу еще и смерть этого божьего одуванчика.
— Хорошо идите. Только сначала покажите, пожалуйста, что у вас в портфеле, — попросила корова, но нотариус сделал вид, что не слышал и начал разворачиваться к выходу. — Покажите что у вас в портфеле, я приказала! — повысила голос командир, но чиновник и не думал подчиняться, а наоборот только крепче прижал к себе свое сокровище. — Открывайте же, не стесняйтесь. Рядовой Михельсон, помогите господину!
— Кто? Я?
— Вы, вы. Еще раз переспросите, будете наказаны.
— Михельсон вразвалочку подошел к нотариусу и рывком выдернул у него портфель. Замок не выдержал и тот раскрылся, и из него вместе с массой разных бумаг вывалилась увесистая пачка долларов.
— А это, что такое?… Гонорар?… Ефрейтор, пересчитайте.
Серега взял пачку в руки, бегло пролистал сотенные купюры и доложил:
— Тысяч пять.
— Прекрасно, господин нотариус. Если я не ошибаюсь, пошлина за сегодняшний договор не должна быть больше десяти тысяч рублей, что составляет примерно сорок долларов по нынешнему курсу. Откуда тогда еще четыре тысячи девятьсот шестьдесят?
Видя, что притворяться белым и пушистым больше нет смысла, и очень надеющийся на свою неприкосновенность, чиновник решил из защиты перейти в нападение. Злоба исказила его недавно благообразное лицо, сделав похожим на крысиную морду, он угрожающе растопырил пальцы на наманикюренных ручках и ядовито зашипел:
— Да кто вы такие, фраера? Что вы такое творите, в натуре? Я личный нотариус Муслима. Если вы меня хоть пальцем тронете, он вас, падлы, под землей достанет, из живых жилы будет рвать!!! — он выкрикивал угрозы, с каждой фразой делая угрожающие выпады то на Серегу, то на Михельсона, то на командира и был очень похож на большую крысу, зажатую собаками в угол.
— Вот, бойцы, полюбуйтесь. А мы его чуть не отпустили…. Личный нотариус главаря местной ОПГ. И не скрывает этого. Используя доверие государства, помогает бандитам обделывать их черные дела. Да к тому же еще и извращенец. Каждый месяц берет к себе в помощники нового молодого паренька из института и, пользуясь служебным положением, склоняет к сожительству. Один из них даже после этого хотел наложить на себя руки…, правда, передумал, и сейчас они с ним живут вместе. Ну и так за ним масса всякого разного по мелочам. Так что, ефрейтор, как поступим с негодяем?
— Да, я сам его гниду лично!.. — внутри Сереги все заклокотоло, гневно вращая глазницами, он поднял над головой остатки Владимира Ильича и двинулся на мерзавца.
— Эй, эй. Отставить, ефрейтор, — поспешно скомандовала командир. — Достаточно уже мясного фарша в этой квартире. Я сама сделаю это, тихо и чисто.
И, направив на нотариуса рога, выпустила в него короткий, но многовольтный разряд. Тот задымился и, немного подергавшись, повалился на пол прямо под ноги наступающему Сереге.
— Разрешите, товарищ майор, хотя бы контрольный выстрел? — ефрейтор умоляюще посмотрел на командира. Та снисходительно ухмыльнулась, ну как, откажешь своему любимчику?
— Только аккуратно, приучайтесь действовать хладнокровно, ефрейтор.
— Ага, — довольный Серега прицелился и с грохотом опустил каменную глыбу на череп негодяя. Тот раскололся, как арбуз и обильно оросил все вокруг своим содержимым.
— Насрать вам в руки, ефрейтор. Я же сказала: «Аккуратно».
— Виноват, товарищ майор, не рассчитал, — он обескуражено почесал затылок. — А вообще-то рядовому тут и так, по-любому, нужно было прибираться.
Они оглядели поле боя. Картина была не для слабонервных. Везде валялись мертвые бандиты, риэлтерши и нотариусы. Причем содержавшиеся в каждом из них жидкости, покинули их бренные тела и растеклись по полу, слившись в небольшой квартирке в сплошное багровое море.
— Знал бы, что так все получится, резиновые сапоги надел бы, — деловито заметил ефрейтор, похлюпав кровью в дырявых тапочках. Да и сам он, его тренировочные штаны и майка тоже были в красных пятнах разной величины. — А, посмотрите-ка, товарищ майор, на рядового. Он, похоже, опять по Нине затосковал.
И, правда, Михельсон, сгорбившись, сидел на кушетке и мерно раскачивался из стороны в сторону. На его живописном лице была изображена глубочайшая тоска и безысходность.
— Может, это он так из-за беспорядка переживает? — предположила командир.
— Конечно, нет. В этой квартире бывал бардак и похлеще. Это он из-за любви. Какая-то гадюка занозу ему в сердце воткнула, обобрала старика и смылась. Вот поглядите.
Серега сделал доброе лицо, повернулся к соседу и с участием спросил:
— Слышь, Абрамыч, а где там сейчас, интересно, Нина? Как там сейчас она?
Тот резко встрепенулся, вскочил с дивана и, обхватив голову руками, забегал по комнате, шлепая босыми ногами по лужам и наступая на трупы:
— Нина! Нина! — блажил он на всю квартиру. — Сергеич! Ах, Сергеич! Если бы ты видел ее, ты бы меня понял…
Сделав несколько кругов по квартире, и выложив гостям всю подноготную вопроса, он метнулся в прихожую, снял с вешалки пиджак и начал поспешно натягивать на себя.
— Куда это он? — насторожилась корова.
— Понятно куда, в гастроном за водкой. И нет силы, товарищ майор, его остановить. Но вы не волнуйтесь, он обязательно вернется, выпьет, поорет с балкона про Нину и только тогда успокоится…. Любовь.
— Какая еще, к едреней матери, любовь? Это что тут у нас боевой взвод или институт благородных девиц? — командир одним прыжком оказалась рядом с беглецом. — Рядовой Михельсон, кругом! — строго скомандовала она, упершись сверлящим взглядом в спину, ковырявшемуся в замке подчиненному. — Кругом! Последний раз предупреждаю!
— …Нина, ах моя птичка, как я ласкал твои шелковые груди, как я растворялся в твоих поцелуях… — бормотал Михельсон, не обращая ни малейшего внимания на грозные приказы, и уже открыл, было, дверь в подъезд.
Но не успел, корова, наклонив голову, выпустила из рогов разряд в спину беглецу, и тот рухнул навзничь, как подкошенный, устроив настоящее цунами в кровавом море.
— Блин, товарищ майор, его-то за что? Я же говорил, что он обязательно бы вернулся, — укорил Серега, командира, пытаясь нащупать пульс на шее приятеля.
— Во-первых, он не выполнил приказ. Во-вторых, он наследил бы в подъезде, чем выдал бы наше расположение. В-третьих, надеюсь его еще можно спасти. Вы делали когда-нибудь непрямой массаж сердца, ефрейтор?
— О, нет! — Простонал Серега, представив, как он будет массировать волосатую грудь соседа, а потом делать искусственное дыхание в его давно нечищеный рот. — Уж, тогда пусть лучше помирает.
— Отвечайте, ефрейтор. Счет идет на секунды. От вас зависит, выживет ваш боевой товарищ или погибнет.
— Не делал, но видел однажды, как оживляли старуху на остановке. Трясли ее всяко, мяли, дули в рот, а она все равно склеила ласты, — неохотно ответил он, с брезгливым выражением на лице.
— Не делали, тогда будем учиться. Встаньте на колени напротив груди рядового и расстегните его пиджак…
— Да, ни за что! — гордо выгнул Серега грудь, с отвращением смотря на высунутый наружу желтый язык поверженного гиганта. — Хоть на куски режьте, товарищ майор.
— Фу! Да вы не солдат, а студентка-девственница какая-то, — корова презрительно взглянула на подчиненного. — Я хотела уже присвоить вам офицерское звание, а вы позорно отказываетесь выполнить по приказу, то, что обязаны были давно уже сделать, как нормальный, гуманный человек. Вам повезло, ефрейтор, что у меня иссякли аккумуляторы, а то я сожгла бы вас на этом самом месте, как бесполезного для нашего дела субъекта.
— Да что же это я?.. В самом деле!.. Простите подлеца, товарищ майор. Что это на меня нашло? Обещаю, больше такого не повторится, — то ли из-за проснувшейся совести, то ли из-за намека на повышение по службе, вспохватился Серега и хлопнулся перед Михельсоном на колени.
Он несколько раз толчками нажал на могучую грудь, потом торопливо набрал воздуха в легкие и, припав к слюнявому рту рядового, начал в него дуть. Но приятель не оживал. Серега вопросительно посмотрел на командира.
— Продолжайте, продолжайте интенсивнее, ефрейтор. Мы его теряем.
— Конечно, конечно, — пробормотал он и продолжил мероприятия с новой силой. — Ну, давай, Михельсончик дорогой, — нежно приговаривал он и, несмотря на склизкий язык, наполнял легкие приятеля воздухом.
И его усилия не пропали даром, спустя пару минут рядовой засопел, и по телу его пробежала судорога.
— Достаточно, ефрейтор. Молодец. Вы спасли жизнь товарищу. Теперь я могу идти с вами в разведку. Если вдруг что случится, вы сумеете вернуть меня из клинической смерти.
— Да, пожалуйста. Умирайте. Спасем без проблем, — бодро ответил Серега, тщательно отплевываясь, хотя в глазах его читалось сомнение, все-таки рот у командира был намного больше, чем у соседа.
— Так, ну ладно. Времени мало. Нужно выбираться из этой квартиры. Ефрейтор, продолжите поиски ключей от «Скорой помощи», а также обыщите нотариуса и Виолетту. Все, что найдете, кладите на стол. А рядовой… — командир повернула голову к распростертому на полу гиганту и резко крикнула. — Рядовой Михельсон.
— Я, — немедленно откликнулся тот и начал судорожно подниматься.
— Принять душ и переодеться в сухое, — видя, что выражение лица подчиненного, видимо из-за удара током, все еще не совсем адекватное, командир приказала: — А ну, повторить.
— Пьиять дус и песеосеться в ухое, — с ошибками, из-за все еще торчащего изо рта языка, но бодро повторил Михельсон и пошлепал на подгибающихся ногах в ванную.
— Да, диктором ему уже не работать, зато про Нину он позабыл навсегда, — удовлетворенно заметила командир, глядя на закрывшуюся дверь.
— Как это позабыл? Не может быть, — подал голос Серега, подозрительно долго обыскивающий все еще теплую, Виолетту. — Чтоб я треснул, не пройдет и часа, опять побежит в магазин.
— Исключено. Я применила к нему изобретенный лично мной метод электрической психокоррекции личности. Теперь он не сможет думать ни о чем более, как о выполнении поставленных приказов. Идеальный солдат. Отличный метод, правда, не без побочных эффектов.
— Постойте, постойте. Это вы язык имеете в виду? — ефрейтор достал руку из трусов риэлторши и почесал затылок. В голове его возникла страшная догадка: — А Кларка, поехала в парикмахерскую, не сказав ни слова, с высунутым языком? К ней вы тоже применили ваш метод.
— Ну да.
— И что, сейчас она будет тупая и послушная, как зомби?
— Конечно. Была тупая и строптивая, стала тупая и послушная. Разве не об такой жене мечтает каждый ваш самец? А язык это мелочи, кто знает, может со временем он и втянется обратно. Метод новый, временем еще не проверенный.
— Ой, не знаю. Как то это не правильно, не по-людски, — Серегу терзали сомнения. Он сел на грудь Виолетте и задумался: «А может прав этот зооконструктор, хватит жить, как на вулкане. Жена-зомби. Очень удобно. Попользовался и поставил в шкаф. Подумаешь, высунутый язык. Это даже как-то сексуально. А с другой стороны…, — он вспомнил все хорошее, что они вместе пережили. — Какая она бывала иногда добрая и смешная. Неужели они больше не посидят с ней на кухне с бутылочкой водочки и не поговорят по душам».
На его глаза навернулись слезы.
— Да не убивайтесь вы так, ефрейтор. Изменения обратимы. Верну я вам вашу Мегеру, после выполнения задания, конечно.
— Да вы что? Спасибо, товарищ майор, только, пожалуйста, спросите у меня сначала. Я еще не определился, какая жена мне больше нравится.
— Договорились, — усмехнулось животное. — И давайте-ка там поторапливайтесь. Времени в обрез. Ключи ищите, хватит щупать покойную. Служите честно, и будет у вас много таких самок еще и получше. Я вам обещаю.
— Слушаюсь, товарищ майор! — воодушевленно гаркнул ефрейтор и рысью перебежал к отбивной, которую он сделал из бандита и насильника Рваного.
Искать в куче фарша было не просто, но спустя минуту он радостно доложил: — Есть ключи, товарищ майор, и еще нож и пистолет.
— Отлично, кладите на стол. Так что мы имеем? — корова подошла к приличной куче найденных у покойников вещей. — «Скорая помощь», два телефона, два ствола, нож, кастет, пачка долларов, пачка деревянных, остальное мусор. Хотя печать нотариуса тоже может пригодиться. Соберите-ка, ефрейтор, что я перечислила в какой-нибудь пакет, а остальное уничтожьте.
— Как уничтожьте!? — переспросил Серега, глядя на кучу блестящего добра. Глаза его вспыхнули огнем жадности. Ожерелье с зелеными камнями, кольца, печатки и толстенные золотые цепи братков, золотой портсигар нотариуса, дорогая косметика, пачка «Мальборо», с десяток импортных презервативов… Он в жизни не видел такого богатства.
— Отсоедините унитаз от стояка и выбросьте в канализацию.
— Что и золото в унитаз? — Серега выгнулся, как морской конек и возбужденно задышал.
— Что с вами, ефрейтор? Вы солдат или грабитель? Может, вас расстрелять за мародерство? Быстро исполнять приказ. И не дай вам бог что-нибудь утаить. Найду, убью на месте.
— Ну, хоть одну цепь с гимнастом можно оставить? — сложил руки в мольбе ефрейтор. Но встретившись взглядом с наливающимися кровью глазами командира, бегом потащил все в туалет.
Обстановку разрядил вышедший из ванной голый Михельсон. Он почесал огромной пятерней у себя между ногами и вразвалочку направился в прихожую, где на вешалке у него висели брюки. Глядя на его могучую, волосатую фигуру, корова не без грусти произнесла:
— Какой же это дирижер? Это лесоруб, сосны может валить без топора. Эх, еще бы с десяток мне таких гренадеров. — подождав, когда тот оденется, она скомандовала: — Рядовой, ко мне.
Михельсон подошел, стараясь печатать шаг и начал доклад:
— Ядоой Ихельон о…
— Ладно, понятно, — поморщившись, прервала его Командир. — Другая одежда у вас есть? — спросила она, не довольная внешним видом подчиненного, который помимо своих брюк, натянул на голое тело песцовую шубу риэлторши.
— Нет у него больше ничего, — ответил за приятеля подоспевший из туалета Серега. — Был всего один костюм. Майка, пиджак и треники мокрые, в крови все. А брюки вот на нем.
— Понятно. Ну-ка, рядовой, кругом.
Михельсон ловко повернулся к ней спиной.
— Ага. Еще раз кругом.
Он вернулся в прежнее положение.
— Сойдет. По крайней мере, не замерзнет.
Дорогая, качественная шуба выдержала, растянулась и сидела на гиганте, как родная кожа, даже нигде не порвавшись. Рукава только были коротковаты, а так ничего.
— Слушайте мой приказ, рядовой. Помойте и высушите обувь. Поешьте и спать. Пост не покидать ни под каким предлогом. Если что, стучите по батарее какую-нибудь мелодию. Завтра ефрейтор за вами придет. Повторите, как поняли.
Михельсон сделал задумчивое лицо и начал:
— Оыть и ыуить…
— Отставить, вижу, что поняли. Выполнять. А мы с вами, ефрейтор, будем действовать по плану. Берите мешок и пошли.
Они вышли в прихожую.
— А как жмуры, кровь, все такое?.. Убирать не будем?
— Как такое уберешь?.. Завтра сожжем перед отъездом. Бочка с бензином как раз кстати.
— Как сожжем?! — захлопал Серега глазами. — Ведь дом, везде люди. Наверху моя квартира может пострадать, а Абрамыч, где будет жить Абрамыч, когда вернется?
— Так надо, ефрейтор. Вашу квартиру тоже сожжем. Разложим покойных по кроватям и подожжем. Все продумано. Вас четверо и их четверо. Подумают, что это вы сгорели. И трупы уничтожим, и вы свободны, как птички. А люди? Люди разбегутся, может пара тройка ротозеев и погибнет, но в мировых масштабах это мелочь.
— Э-э!.. Вы наверно шутите, товарищ майор? Как это сгорели, как свободны? — он в очередной раз был близок к обмороку.
— Очень просто, ефрейтор. Как-то вы медленно учитесь, не пришлось бы мне брать себе нового заместителя, — она испытующе посмотрела ему в глаза. — Еще раз повторяю и, возможно, в последний. Идет война, и вы вызвались быть на ней солдатом. А солдат не должен не о чем думать и чем-то дорожить кроме Родины и солдатской чести. Думает за вас и распоряжается вами и вашим имуществом ваш командир. И делает он это в интересах военной целесообразности. В случае поражения вы погибаете, а в случае победы получаете во много раз больше, чем теряете. Ясно, ефрейтор?
— Так точно, товарищ майор! — бодро, но не совсем уверенно ответил Серега, и почесал уже порядком намозоленную голову.
— Ну и отлично, ефрейтор. Бросайте дубленку нотариуса на пол, вытирайте тщательно ноги и пойдем домой мыться.
ГЛАВА 11. ЕСТЬ СЛЕД
А в ракетной дивизии взбешенный звонком начальника полковник Закидайлов, выскочил из кабинета в приемную, как испанский бык на арену. Там все еще мирно спали, вызванные им три часа назад подчиненные.
— Это что здесь, бля, за лазарет!? Кто разрешил здесь, бля, спать? И что-за вонь, обосрались что ли с перепоя? — гневно орал он, бегая между поспешно поднимавшимися на затекшие от спанья в неудобных позах ноги подчиненными, и пинал их для ускорения сапогами. — Я их жду, а они здесь развалились. Быстро встать и бегом ко мне в кабинет!
Убедившись, что процесс пошел, он вернулся обратно, открыл шкаф, налил в стакан коньяка, немного отпил, а с остальным сел в ожидании за стол. Первым в дверях показался майор Огурцов.
— Разрешите, товарищ полковник, — несмело начал он.
— Заходи, садись. Чем это ты так намазался?
— Дык, О де Жемандежур, одеколон такой. Жена подарила на день рожденья.
— Чего? Отравить, что ли хотела? Ты сядь-ка вон там подальше, а то и меня тоже уморишь.
— Дык, виноват, товарищ полковник, я специально надушился, чтоб спать не хотелось… Три дня гудим, сами знаете.
— А че дрых тогда? Мне вот сейчас еще трое суток не уснуть от твоего средства.
— Виноват, товарищ полковник.
— Выкинь этот киндербальзам на помойку и жене люлей навешай за такую подставу. Чо молчишь?
— Есть, — пробурчал Огурцов и обиженно надулся.
— Ну, где там арестованные? — снова заорал, как резаный, полковник. Лицо его опять начинало багроветь. — Сколько можно ждать?!
Бледный старший конвоир, печатая шаг, вошел в кабинет и, заикаясь с перепугу, начал:
— Разрешите должить, товарищ…
— Хватит, хватит церемоний! — Закидайлов наморщил круглое лицо и махнул рукой. — Заводи уже этих гандонов.
Перетятько с Саньком вошли вразвалочку, с очень недовольным видом. Петрович не понимал, что происходит. Они и прежде доставляли сюда грузы. Бывало, еще и похлеще приезжали, но такой переполох из-за этого видели впервые. «Подумаешь, забор сломали. Так что за это на губу сажать? Да еще и сапогом, сука, больно по яйцам пнул».
— А, явились, пропойцы, — полковник отхлебнул из стакана и стал молча сверлить арестантов ненавидящим взглядом. Те переминались с ноги на ногу и виновато шмыгали носами.
— Скажи-ка мне прапорщик, кто разрешил, вам пить на задании? В каком Уставе ты видел, чтобы было написано, что когда везешь секретный груз нужно напиваться до бесчуствия?
— Так я лично не пил, — с абсолютно честными глазами начал оправдываться Петрович, пытаясь перевести разговор в шутливое русло. — Прыщик на носу смазывал и, видимо, нанюхался.
— Ах так?! Понятно. Ты думаешь, пришел к своей висложопой теще в гости и хочешь, чтобы она у тебя за твои шуточки отсосала?
— Да нет у меня тещи, и никогда не было, — бесстрашно улыбнулся старший прапорщик.
— Что такое?!.. Ах ты тварь!.. Ему б — дь смешно!.. — полковник с выражением посмотрел на Огурцова, с интересом наблюдавшего за экзекуцией. — Что же, сейчас посмотрим, как тебе будет смешно, — ядовито прошипел он, необычно резво для своей комплекции подбежал к весельчаку и, подпрыгнув, пнул в живот.
Удар получился сильный и точный, за которым читалась недюжинная спецподготовка. Петрович крякнул и повалился на Санька. Тот, не всякий случай, не стал вмешиваться и благоразумно отодвинулся, позволив другу с размаху упасть на пол. Полковник удовлетворенно посмотрел, как тот корчится от боли, обошел и еще пару раз злобно пнул по печени.
— Ну, что же ты теперь не смеешься, сволочь? — тяжело дыша, от прыганья, задал он риторический вопрос поверженному и не спеша вернулся за стол. — Совсем распустились. Что сделали эти демократы с Армией? — опять обратился он к Огурцову, который сидел, не жив, не мертв от страха. — Да раньше их за такие дела разорвали бы на месте. А теперь посмотрите на него: бухой в доску разнес полчасти, пропил секретный груз и стоит тут гоголем, мол: «Ничего вы со мной не сделаете без суда присяжных, у нас демократия».
— Так точно, товарищ полковник, Доску почета специально к празднику обновили, а они… — поспешно возмутился майор, чтобы начальник, не дай Бог, не подумал, что он за демократов.
Закидайлов снял китель и осмотрел на свет.
— Ну, вот опять порвал. Что за работа проклятая, уже третий раз за месяц, — допил коньяк и замахал руками, как птица, проветривая потные подмышки.
— Ну ладно, ладно, Перетятько, вставай уже. Хватит валяться, — примирительно обратился он к лежащему. Тот услышал, посучил ногами, пытаясь подняться, но не смог. — Эй, ты, сержант, как там тебя, помоги подельнику.
— Сержант, Кукуруза, товарищ полковник. Есть помочь старшему прапорщику, — с готовностью ответил Санек и бросился поднимать товарища.
Они вдвоем начали возиться на полу. Но, несмотря на все усилия, у прапорщика получалось только встать на колени и на руки, при попытке же выпрямиться он вскрикивал от боли и снова опускался на четвереньки. Сержант старательно тянул его вверх за одежду и, подобострастно заглядывая в лицо Закидайлову, приговаривал:
— Вставай, проклятый алкоголик.
Полковник попивал коньяк и снисходительно посматривал на их старания.
— Вот ты, Кукуруза, как я погляжу, нормальный человек, аккуратно подстриженный, политически грамотный. Ты-то, почему не остановил своего друга. Не объяснил ему, что продавать государственную собственность это преступление.
— Так я объяснял… — глядя честнейшими глазами на полковника, начал оправдываться Санек. — Он мне говорит, подмогни, сержант, ее из кузова вытащить. А я ему говорю, зачем ты, товарищ старший прапорщик, государственную собственность на спирт меняешь, а он говорит, заткнись и выполняй приказ старшего по званию. Я и помог, что мне оставалось?
— Ну-ка, ну-ка, — оживился Закидайлов, обрадовавшись, что так быстро раскрыл преступление. — Да брось ты его, похоже, печень у него порвалась от пьянства. Не встать ему уже. А вот тебя еще можно спасти. Расскажи-ка поподробнее, где это было и когда.
Санек с готовностью отпустил гимнастерку Перетятько, который сразу опустился на пол и, свернувшись в клубок, затих.
— Так позавчерась, на пасеке недалеко от Колбасихи. Там пасечник, Тимофеич, неплохой мужик, хотя и жадный. Мы там у него… — он осекся и поправился: — Товарищ старший прапорщик там у него раньше много всякого разного выменял. Могу все перечислить, что знаю, если это поможет следствию.
— Это ты потом следствию и расскажешь, если доживешь, а сейчас скажи-ка мне, сможешь на карте показать, где эта пасека? — Закидайлов красноречиво посмотрел на майора, тот мигом вскочил и выбежал за картой.
— А то? Конечно. Мы…, вернее, товарищ старший прапорщик даже специальную кнопку на навигаторе для нее сделал. Очень удобно, нажимаешь, и Фердинанд туда сам ползет.
— Понятно. Надо будет пошерудить у этого Тимофеича, жирный, наверное, клоп.
— Жирный, ух, жирный, товарищ полковник. Я у него спрашиваю: «Зачем тебе столько солярки, у тебя машина-то бензиновая»? Тем более мы неделю назад ему еще бочку привозили. А он: «В керосинку наливать, чтоб светло было». Врет гад, продает, наверно… Денег у него немеряно. Одних пчел у него…
— Постой, постой, — перебил разговорившегося Санька Закидайлов. — Какая еще солярка? Ты сказал, вы ему корову из кузова продали.
— Нееет! — сержант так отрицательно замотал головой, что слюна изо рта полетела по сторонам. — Коровы и прочий скот под брезентом лежали, они считанные, все по накладной приняты. Мы, что не понимаем? Тем более нас сам полковник Шнипельзон строго предупредил, что это груз чрезвычайной важности. Я сказал, мы…, вернее, старший прапорщик Перетятько бочку солярки выменял на коробку «Рояля». Если не верите, спросите у Тимофеича. Я еще ему говорю, давай на две, а он гад, у меня больше нет, не хотите не берите.
— Бля..! — рявкнул Закидайлов и врезал кулаком по столу. Дело опять затягивалось. — А куда же тогда корова делась?
Тут прибежал Огурцов с картой.
— Майор ты разгружал, скажи еще раз, сколько было мест в машине.
— Тридцать. Десять кабанов, десять быков и десять коней.
— А в накладной?
— Тридцать одно. Десять кабанов, десять быков, десять коней и корова.
Полковник опять налился багровой краской, подбежал к майору, который был выше его на голову, схватил за грудки, пригнул до своего уровня и, прижав свой нос вплотную к его, бешено, брызгая слюной, заорал:
— Ты, что, тварь, пьяный был или считать не умеешь!? Сколько их было в кузове? Говори, а то пристрелю, как собаку!.. — Закидайлов отнял одну руку от воротника майора, достал из кобуры пистолет и сунул его ему под нос. — Говори честно перед смертью, замылили корову?
Побелевший, как бумага, Огурцов, заикаясь и трясясь, не сдавался:
— Т-тридцать. М-мы все вместе три раза считали. Спросите у бойцов. Д-десять кабанов, д-десять…
— Ну ладно, ладно, — полковник отпустил его китель и убрал пистолет от лица. — Верю, верю. Положи пока карты и займись прапорщиком. Похоже, ему срочно в санбат нужно. А мы пока с Кукурузой поговорим по душам.
Майор поспешно бросил карты на стол, схватил Перетятько за ноги и, не глядя ни не кого, бегом потащил в приемную. По полу за ними протянулась кровавая полоса.
— Вот видишь, Кукуруза, до чего пьянство доводит. По печени пнуть нельзя, сразу лопается, — зловеще произнес Закидайлов, направляясь с пистолетом в руке к полумертвому от страха Саньку. — Так говоришь, не трогали груз?
— Да чтоб меня разорвало на этом месте, товарищ полковник. Матерью клянусь. Солярку с Петровичем воровали. Мотор волговский с электростанции сняли, было, каюсь. Калашей пасечнику подогнали штук двадцать, три гранатомета, Макарычей ведра два… Посылки у первогодков отбирал, деньги, сигареты, все было… А вот еще,.. корреспондент московский ко мне в отпуске пристал, мол: нароешь, какую интересную инфу, приноси денег дам. Собирал, виноват, вот все здесь, — Санек полез куда-то в трусы и достал оттуда перегнутый, засаленный блокнот и протянул под нос Закидайлову. — А корову ни в коем случае!.. Да мы даже брезент не поднимали. Да провалиться мне на этом самом месте, если вру! — Кукуруза даже заплакал в подтверждение. Стоял, одной рукой протягивая блокнот, другой размазывая слезы по прыщавому лицу.
Закидайлов задумался. Не надо было быть тонким аналитиком, чтобы понять, что это животное не врет. Огурцов… тоже не дурак, прямо на разгрузке воровать. Шнипельзону крысить жалкую коровью тушу, тоже незачем. Тем более он в доле. Куда же она могла деваться? Он подошел к столу взял свой пустой стакан и подошел к шкафу.
— Что выпьешь, Кукуруза, коньяку или текилы?
— Никак нет, товарищ полковник, не пью! — с возмущением отозвался сквозь слезы Санек.
— Да ты не ссы, маленько можно. А то ты какой-то грустный. Так, чего налить?
— А водки нет?
— Нет, к сожалению.
— Тогда на Ваше усмотрение.
Закидайлов взял чистый стакан налил в него и в свой до половины Хеннеси и принес за стол.
— Иди сюда, садись, — он показал ему на стул, стоявший напротив его кресла. Тот робко подошел, держа перед собой блокнот, и остановился в нерешительности.
— Садись, садись. Да, выбрось свой блокнот, — он сапогом подопнул к нему мусорное ведро, стоявшее под столом, и протянул стакан. — На.
Санек бросил блокнот, сел на стул, прямой спиной не касаясь спинки, взял стакан и залпом выпил. Внутреннее чутье пресмыкающегося подсказало ему, что опасность миновала. Он впитал алкоголь, навалился на стул и заговорил:
— Так-то я водку больше люблю. Коньяк клопами воняет.
— Да ты, гляжу, гурман, Кукуруза. А я вот пью,.. терплю да пью, — усмехнулся полковник.
— А еще больше люблю спирт, — захмелев и осмелев, начал делиться своими вкусами и наблюдениями Санек, — …его только не нужно разбавлять…
Полковник послушал пару минут его разглагольствования, думая о своем, потом спросил:
— Ты прости, что перебиваю. Вижу ты мужик со вкусом и, судя по всему, не глупый. Скажи мне тогда, куда могла деться эта проклятая корова?
— Так знамо куда. Мужик вытащил, что на Москвичине за нами ехал.
Закидайлов даже поперхнулся коньяком.
— А что раньше молчал, сучья твоя морда?
— Так только что сообразил, товарищ полковник. Можно еще стопочку?
— Нельзя. Расскажешь все, я тебе целую бутылку подарю. Какой еще мужик?
— Так, чо рассказывать, история простая. Сразу за Колбасихой приклеилась к нам машинешка. Я в зеркало посмотрел, по фарам Москвич — 412. Они у него такие квадратные… У моего тестя такой же. Такая поганая, скажу вам, машина…
— Про тестя потом, — строго взглянул на него Закидайлов.
— Ну, так я и говорю… Держится в колее и не отстает. Я еще Петровичу говорю, какой-то Москвичина подозрительный за нами тащится, а он махнул рукой и говорит, не парься, а наливай, — Санек облизнулся, жадно глядя на остатки коньяка в полковничьем стакане. Закидайлов вылил их к нему в стакан, тот выпил и продолжал: — Потом переезд был, мы с Перетятько еще чуть шлагбаум не выворотили, но остановились, вовремя поезд заметили. На нем минут десять стояли, два товарняка пропускали, и «Москвичина» стоял почти вплотную. А после переезда отстал. Я еще тогда удивился, что бы ему отставать? Никаких своротов, развилок там не было, домов тоже… Так вот, я и думаю, товарищ полковник, не иначе, это он в наш кузов и лазил. Посмотрел, что там хорошего, прихватил ее матушку, вылез и сразу отстал. А так, мы до самой вашей дивизии по степям ехали и больше не останавливались.
— Да ты не Кукуруза, а Шерлок Холмс. Жаль только долго соображаешь. Мог бы мне нервы и своему товарищу здоровье сохранить, — глаза полковника заблестели. Кажется, появился реальный след. — А цвет «Москвича», номер, кто за рулем был, не запомнил?
— Никак нет, товарищ полковник, темно было, да и буран. Только фары.
— Можешь на карте показать, где это было?
— Да запросто, — они склонились над картами. Санек отметил крестами пасеку, Колбасиху и переезд.
— Ну, хорошо, Кукуруза, молодец. Позови-ка конвой из приемной.
Санек сбегал. Конвоиры вошли, доложились по Уставу.
— Увести, — скомандовал им Закидайлов, брезгливо взмахнув рукой.
— А пузырь Вы еще мне обещали, товарищ полковник.
— И пиз — лей ему там навешайте, не забудьте. Особенно по пузырю. Только не убивайте, он скоро может понадобиться.
ГЛАВА 12. ПОДГОТОВКА К ЭКСПЕДИЦИИ
А тем временем Серега с командиром, ни кем не замеченные, вернулись к себе в квартиру. Там в прихожей на стуле уже сидела Клара Карловна и сияла на всю квартиру свежевыкрашенной в ярко-лиловый цвет шевелюрой. Корова, мельком взглянула на неё и, ничего не сказав, прошла в ванную, а Серега задержался:
— А что, гламурненько… Сразу как-то помолодела, кляча навозная. Дай язычок потрогаю, — он подошел и подергал ее за высунутый мокрый язык. Та никак не отреагировала. — А ну, встать, — послушно встала. — Повернись, — повернулась. — Трусы снять! — Клара Карловна безропотно стянула зимние трусы с начесом вместе с колготками до пола и замерла.
Серега воровато оглянулся по сторонам. Дети еще не вернулись, командир, судя по шуму воды, уже мылась. Он просунул руку ей между ног. Там было влажно. Достал свое хозяйство из тренировочных штанов.
— Нагнись, — голос его возбужденно дрожал, — и ноги немного пошире. — та повиновалась.
Он жадно вцепился в жирные бока супруги и, как бы выразился старший прапорщик Перетятько, начал быстро-быстро делать, сами знаете что, сзади, даже не сняв полушубка. Ему это показалось так ново и необычно, что секунд через десять он уже громко запыхтел и кончил. Немного полежав на ее широкой спине, передохнул. Потом вытащил мокрый член, натянул штаны, сел на стул и, достав из кармана сигарету, закурил прямо в квартире.
Жена всегда держала его в этом смысле на голодном пайке. Ей это почему-то было не важно. Какую нибудь там полочку повешать или мусор вынести это было необходимо, а вот без потрахаться вполне можно было обойтись. Или у нее кто-то был, или она просто была патологически фригидна, Серега не знал. Он разными способами пытался разбудить в ней любовь к этому, но все тщетно. Они жили, разумеется, половой жизнью и довольно регулярно, но каждый раз Сереге это нужно было выпрашивать или на что-то выменивать. И уж если это и происходило, то подавалось, как огромное одолжение с ее стороны, и он должен был успеть пока она не передумает и только лежа в постели и только в темноте.
А его артистическая душа требовала большего, и он кое как заполнил вакуум, найдя себе подружку на заводе. Кладовщица Тамара была хоть и не красавица, зато всегда и на все согласная. К тому же у нее на складе была и раскладушка и масса других укромных местечек, где можно было снять напряжение. Но строптивую и непокорную Клару, тем не менее, он всегда хотел и не пропускал возможности поиметь, что бы это ему не стоило.
А сейчас он сидел, нога на ногу, с сигаретой в руках перед все еще согнутой в стойку супругой, смотрел на ее толстую прыщавую жопу, на жирные целлюлитные ляжки, по которым струйкой стекало, сами знаете что, и недоумевал, за что он всю жизнь боролся, за что унижался и не спал ночами.
— Разогнуться, одеться и марш в кухню. Желаю котлеты с макаронами и побольше лука и перца в фарш… И водочки не забудь, — торопливо скомандовал он, услышав, что шум воды в ванной прекратился. — И бегом, жабья твоя морда.
Чистая, насухо вытертая корова тем временем вышла из ванной, повела носом, нюхая воздух, и нахмурилась:
— Используете служебное положение для склонения подчиненных к неуставным отношениям? И не стыдно?
— А чего такого, товарищ майор? Она все-таки все еще моя законная жена. Имею право.
— Ошибаетесь, ефрейтор. После войны, пожалуйста, а пока вы начальник, она подчиненная. Никаких шашней, кроме предусмотренных Уставом… На первый раз прощаю, но узнаю, еще что-нибудь подобное про вас и рядовых Карловну или Михельсона, не пощажу.
— Фу, товарищ майор, вы уж совсем!.. Как можно? Абрамыч-то тут причем?
— А что, власть развращает, тем более таких морально неустойчивых типов, как вы, — грустно заметила она. — Если вы до сих пор не осознаете, как гнусно поступили, цинично изнасиловав рядовую Карловну, воспользовавшись ее вынужденным подчинением, нисколько не удивлюсь, если завтра жертвой вашей разнузданной похоти станет рядовой Михельсон или еще кто-нибудь.
Серега на секунду задумался и понял, как животное право. На самом деле, чем он теперь отличается, скажем, от Виолеттиных мордоворотов или от того крысовидного нотариуса. Те тоже насиловали беспомощных и вынужденных подчиняться. Ему стало жутко стыдно. Он побежал на кухню, где нашел жену всю в слезах, то ли от перенесенного унижения, то ли от испарений лука, который она шинковала, обнял, поцеловал в щечку и прошептал: «Прости меня урода».
— Ну, вот и прекрасно, — донесся из коридора, довольный голос командира. — Возможно, вы еще не так безнадежны, ефрейтор.
Тут в замочной скважине заскрипело, открылась дверь и вошла Анжела, в новых вареных джинсах и в модном красном китайском пуховике. На ногах красовались сапоги-дутыши, а голову венчала бежевая норковая формовка. Она, как манекенщица по телевизору, манерно крутанулась на каблуках перед изумленным отцом и замерла в эффектной позе. Потом надула огромный розовый пузырь из жвачки, лопнула и, отскребая его остатки с лица, спросила:
— Как прикид?
— Прикид отпад, — ответил ошарашенный Серега. — Где оторвала?
— В комке на Ленина. Зацени еще.
Она распахнула пуховик, под ним красовалась модная турецкая кофта и красно-зеленый махеровый шарф.
— На какие деньги, дочура?
— Мама дала, она сейчас добрая стала, все разрешает.
Серега обессилено посмотрел на командира. Та сделала вид, будто это ее не касается.
— Этот лох еще не приходил? — осведомилась модница заглядывая в детскую. — Жаль, а то бы обосрался от зависти.
— Как ты выражаешься, дочь?.. Вас с Серегой отправляли на задание, вы его выполнили? — придав максимальную строгость голосу, спросил отец.
— Какое задание? А, про джип. Конечно, — она порылась в своих многочисленных карманах и достала свернутую бумажку. — Вот тут пяток разных: три Гелика, Паджеро, и Нисан Патрол, сколько стоят, имена и фамилии хозяев, кем работают, и адреса. Стоят на платной стоянке возле Ленкиного дома.
Ефрейтор взял, развернул, прочитал:
— Все реально, не прикопаешься, — и, едва скрывая довольную улыбку, положил на стул перед командиром. — Где взяла?
— Ленка за пачку жевачки написала. Можете не сомневаться, данные точные. У нее сестра проститутка, она их всех лично знает, — не моргнув глазом, отрапортовала Анжела.
Серега с командиром многозначительно переглянулись. Да, педагогического вмешательства Клары Карловны здесь явно не хватало.
— А брат где?
— А этот лох то?.. Он сначала за каким-то драным Чероки гонялся и меня за собой таскал. Потом я маму в городе встретила и с ней осталась, деньги менять, а он дальше побежал. С тех пор я его и не видела.
— Как же ты бросила брата одного на задании? — попытался укорить дочь Серега.
— А что лучше было бы, чтобы я маму одну бросила? — уперлась она в отца упрямым, как у матери, взглядом. — Она ходила по улице с дурацкими фиолетовыми волосами, высунув язык. С ней никто даже разговаривать не хотел. Я и помогла ей. Мы с ней у одного ханыги все поменяли, купили коровке овса, шляпу и пальто со штанами. Потом мы притаранили все это домой, она дала мне денег, и я пошла в комок. Не поеду же я на задание, как лошица, в старой искусственной шубе и драных ботинках?.. Потом к Ленке заскочила, вот джипов вам нарыла.
Она простодушно развела руками:
— Я что-то неправильно сделала? Что скажете, товарищ майор? — спросила она у коровы и весело ей подмигнула.
— Да нет, все верно молодец. Деньги то хоть остались?
— Навалом! — она стала доставать из карманов пачки и отдельные скомканные купюры и класть их на стол в две кучки. — Так, вот баксы, а вот деревянные… Считайте.
Серега оживился и стал считать и складывать купюры в пачки. Посчитал, подняв взор к небу, что-то побормотал в течение нескольких секунд, видимо озвучивал для себя суммы, чтобы лучше запомнить, затем взял деньги в руки и, воровато оглядевшись, куда-то унес.
Тут раздался длинный звонок, а потом застучали в дверь, похоже, ногами. Командир насторожено посмотрела на ефрейтора.
— Да, это пацан вернулся, товарищ майор, его почерк.
Сереге младшему ключи от квартиры не доверяли, так как он постоянно их терял.
— Я, я открою. — выскочила Анжела из своей комнаты, где специально ждала брата, не раздеваясь, чтобы посмотреть как он «обосрется от зависти».
— Кто там? — Спросила она, подойдя к двери, нарочито сонным голосом.
— Кто, кто? Посмотри в глазок, лошица, твоя смерть пришла.
Анжеле хотелось, конечно, было помучить его всякими расспросами минут несколько за «лошицу», но убить обновками хотелось еще больше. Поэтому она повернула замок, отскочила на расстояние, с которого, по ее мнению, ее великолепие будет наиболее неотразимо, и замерла в эффектной позе. Но промерзший брат, держась за красный подмороженный нос, даже не взглянул на ее попугайский наряд, и, стянув не развязывая, ботинки, пробежал в туалет.
— Ну, я так не играю, — порядком сопревшая в зимней одежде Анжела сняла все-таки шапку и, подойдя к туалету, припала ухом к двери. — Ты чо, лох, не видел моего нового пуховика? — начала она.
Но из-за двери кроме монотонного журчания струи не доносилось ни звука.
— Ты же хотела, чтобы он обкакался от зависти. Вот и получай, — усмехнулся отец и поспешно направился в ванну мыться, пока сын его не опередил.
— Ты, что там, на самом деле, обделался от зависти?
— А, так это ты там в коридоре стояла? А я думал обезьяна к нашей корове из зоопарка в гости приехала, — подал, наконец, голос Серега младший.
Он, конечно же, заметил ее обновки и даже успел позеленеть от зависти, но только изнутри. Не тот он был человек, чтобы дать сестре порадоваться, а тем более порадоваться, видя, как он страдает. Поэтому моча у него уже давно закончилась, а он все еще стоял в туалете и обдумывал план действий. Затем вышел и, оценивающе поглядев на снова одевшую шапку и вставшую в позу сестру, демонстративно равнодушно сказал:
— Штаны, караси и чердак прикольные, а пухарь мужской. И шарф тоже мужицкий.
— Как мужской, ты посмотри, молния на какую сторону.
— А на какую, давай посмотрим. Ну-ка расстегнись.
Сестра расстегнула толстую прорезиненную молнию, и они начали внимательно рассматривать куртку. Но под молнией ничего не было, и по ней никак нельзя было понять, на какую сторону она открывается. Практичные китайцы, для удвоения сбыта, сшили пуховик и тем и другим, чтобы не кому не было обидно.
— Ну-ка дай померить.
— Еще чего?! Ты, вонючка, его сразу провоняешь.
— А ну дай! — Серега младший вцепился обеими руками за лацканы и начал силой снимать с сестры куртку, та завизжала и стала отбиваться руками и ногами.
— А ну отставить драку! — высунул намыленную голову из ванной ефрейтор.
Но дерущиеся не обращали внимания, повалились на пол и выясняли отношения уже в партере.
— Кому сказал! Прекратить драку! — уже, как бешеный, заорал Серега. — А ну, товарищ майор, врежьте им молнией!
Корова, мирно пожиравшая в углу «Геркулес», тоже заметила схватку, недовольная включила сирену и неприятно затрещала рогами. Это произвело эффект, драка прекратилась, потные, вывалявшиеся в пыли спорщики разняли объятия и, тяжело дыша, уселись друг против друга.
— Козел.
— Жирная.
— Сам жирный.
Отец наскоро вытерся и выскочил из ванной, обмотанный полотенцем.
— Вы что тут вытворяете? Как не стыдно! Позорите меня перед товарищем майором! — он украдкой взглянул на корову, но та снова отвернулась и, не обращая на них внимания, продолжила поглощение овса. — Эх, жалко мать занята, а то надавала бы вам по чайникам. Что случилось? Из-за чего сыр бор?
— Да вот этот лох у меня пухарь отработать хочет. Говорит мужской.
— Я, папа, только померить… А так-то, в натуре, почему ей все, а мне ничего? Так, папа, не честно.
Серега младший, обращаясь к отцу, обычно никак не называл его, в крайнем случае «Батя» или «Пахан». Сейчас же, назвав его папой, он размягчил его сердце и, тот почесав голову, решил, что, в самом деле, как то это все несправедливо.
— Ну-ка дай ему померить, что он с ним сделает?
— Только через мой труп! — Анжела обхватила себя руками и сделала вид, что будет обороняться до последней капли крови.
— Нет проблем. Товарищ майор, саданите-ка рядовой пять тысяч вольт.
Корова, не отрывая головы от мешка с овсом, снова потрещала рогами.
— Ну да, конечно!.. Чуть, что, товарищ майор, товарищ майор… — заворчала, рядовая, снимая куртку. — Только пусть этот вонючка сначала помоется.
Серега младший надел пуховик и посмотрелся в зеркало:
— Класс! Такой же точно у Тараса, директорского сынка, из десятого «Б». Папа, я поношу пока?
— Забирай, сынок.
— Что такое!?.. Ах, вы гопорезы! — Анжела даже проглотила жевачку от возмущения. — Отжали куртку у слабой девочки и рады! Да я вас!.. Да я маме скажу, она вам покажет.
— Скажи, скажи, — рассеянно разрешил Серега старший. На полу валялась шапка, о которой он всегда мечтал. Он поднял ее, отряхнул и надел на голову. Достал из шкафа свое парадное югославское пальто, надел прямо на полотенце и подошел к зеркалу. Чего-то не хватало?
— Ну-ка, дочка, дай шарф.
— Ага. Щас! — чуть не плача, она сняла его с шеи и засунула под свитер.
— А ну давай, давай по-хорошему, жадюга. А то и кофты лишишься, она, похоже, тоже мужская.
— На, подавись!..
Видя, что сопротивление бесполезно, она швырнула ему шарф, перевернулась лицом вниз и горько зарыдала.
— И пусть, папа, мне джинсы тоже даст померить, они ей явно малые, — торжествовал Серега младший.
— Ты угомонись уже, пацан, — ефрейтор поднял шарф, намотал под пальто и подошел к зеркалу. — Красавец. Ну, где же ты раньше была, товарищ майор?
Корова молчала в ответ, но ее тощий зад как-то подозрительно трясся. Уж не смеялась ли она там, отвернувшись в угол?
ГЛАВА 13. ЗАМЕСТИТЕЛЬ ПО КАКИМ-ТО ВОПРОСАМ
А Закидайлов опять уснул, правда, уже на другом боку и на другом приказе, на этот раз менее секретном. Дело вроде прояснилось, поэтому он допил бутылку и позволил себе немного передохнуть. И вот на исходе третьего часа приснился ему сон, как они с Перетятько и Кукурузой играют в жмурки. Он водит с завязанными глазами, а они бегают вокруг и звонят в колокольчики. Он, как бы, очень на них сердит, старается пнуть или ударить кулаком, но все мимо, и только их колокольчики, зудят и зудят под ухом противным до судороги звуком. Он сдернул в сердцах повязку, а это оказались вовсе и не они, а корова, огромная такая и полосатая как зебра, схватила его зубами за плечо, трясет и приговаривает:
— Вставайте Константиныч, просыпайтесь, сукин вы сын.
Дальше спать в таких условиях было невозможно, поэтому он поднял голову и раскрыл глаза.
— Тебе что Огурцов, жить надоело? — зло прошипел он, обнаружив, что это не корова трясла его, а и так уже до смерти надоевший сегодня майор. — Какого хрена!?
— Просыпайтесь, товарищ полковник! Самолет из штаба. Давно уже приземлился. Сюда едут, сердитые, что вы их не встретили.
— Да ты что!? Бля..! Как же это я опять?.. Почему заранее не разбудили?
Полковник в панике бегал по кабинету, а Огурцов сбивчиво оправдывался.
— Полковник Голонагонян десять раз вам звонил. Лично будить не решился, и все боялись. Вот он поехал их встречать, а мне говорит: «Иди, буди, как хочешь, тебе сегодня уже вставили, может второй раз пронесет. А то потом если, что всем нам хана наступит». Я и пошел…
— Молодец. Заткнись и вали отсюда.
Огурцов не заставил себя ждать и обрадованный бросился было вон, но Закидайлов остановил:
— Стой, сбегай-ка ко мне домой, вот ключи. Там в кухне под столом коробка с коньяком. Принеси пару бутылок,.. нет три,.. нет, тащи весь ящик.
— Как же, товарищ полковник, а собака?
Все в части знали кровожадного Закидайловского бультерьера, которого даже сам полковник побаивался.
— Выполнять! — заорал полковник. — У тебя десять минут, не принесешь, повешу перед столовой, как предателя Родины.
— Есть, — не стал больше возражать Огурцов и с озадаченным лицом вылетел из кабинета.
И надо же так получиться прямо в приемной налетел на еще одного полковника, такого же низкорослого, но к тому же еще и тощего, как велосипед. Это был тот самый Козарчук, известный своей суровостью заместитель генерала-лейтенанта Безволосько по каким-то там делам. Недостаточность солидности своих габаритов он компенсировал, высокими каблуками, густыми усами и огромной папахой, которую невезучему Огурцову и угораздило сбить.
Настроение у Козарчука и так было испорчено, тем, что у самолета его встретил не отщепенец, наказывать и воспитывать которого отправил его шеф, а его заместитель высоченный красавец армянин, само существование которого, по мнению, полковника уже являлось преступлением. Тот, ко всему этому, повел его через все летное поле по сугробам в жуткий мороз и ветер, посадил в грязный УАЗик, а потом, ко всему прочему, всю дорогу рассказывал идиотские анекдоты…
А тут еще какой-то придурок больно толкает его костлявым боком прямо в язву его двенадцатиперстной кишки и роняет в пыль его любимый головной убор. Он моментально вскипел:
— !!!!???
— Извините, товарищ полковник! — Огурцов на скорую руку нахлобучил папаху обратно на лысину Козарчуку, не став ждать, когда тот повернется к нему лицом, отдал честь и унесся по коридору.
— Что такое?! Измена!!! — бешено закричал полковник из-под папахи, которая налезла ему до самого подбородка, моментально достал из кобуры пистолет и начал шмалять из него по сторонам. Бледный, как смерть, Налоговонян и выбежавший на шум Закидайлов повалились на пол и закрыли головы руками. Жуткий грохот наполнил приемную.
На самом деле, опасности никакой не было, ординарец Козарчука, зная страсть начальника палить по поводу и без повода, последнее время заряжал его Стечкин холостыми патронами. Но кто же знал? Закидайлов видел сквозь клубы пороховых газов гневно матерящегося под шапкой полковника, но боялся даже пикнуть, так как не понимающий, почему вдруг стало темно и душно, Козарчук на всякий случай стрелял на каждый подозрительный звук.
Положение спас Ноловогонян, решивший проявить героизм. Видя, что объект повернулся к нему спиной он, собравшись с духом, вскочил с пола, схватил тщедушного стрелка за руку с пистолетом, резко заломил ее назад и повалил на пол, придавив для верности коленом.
— Готово, Константиныч, — гордо доложил он, налегая всем весом на куриную спину стрелка. — Это что еще за террорист? Он мне еще на аэродроме не понравился.
— Отпусти его, идиот, это Козарчук, зам генерала из штаба, специально приехал нас расстреливать.
— Да ты что?.. Тот самый?.. — Налоговонян опять побелел. Он убрал колено и дрожащими руками стянул папаху с полковника. — Извините това… — начал он сбивчиво извиняться, но закончить не успел. Освободившийся Козарчук мигом вскочил на ноги и, не долго думая, сделал по ним с Закидайловым еще по паре выстрелов в упор. Налоговонян с криком повалился навзничь, роняя стулья, а Закидайлов неимоверным усилием воли удержался на ногах, но схватился за места предполагаемых отверстий и стоял с искаженным болью лицом, с укоризной глядя на красную, мокрую от пота физиономию своего убийцы, продолжающего остервенело жать на курок пустого уже пистолета.
Неизвестно сколько долго продолжалась бы эта душераздирающая немая сцена, если бы ее не прервал появившийся в дверях Огурцов. Он ловко держал руками одновременно коробку с коньяком и спадывающие, разодранные в лохмотья штаны. К тому же умудрялся еще, и поглядывать на часы:
— Уложился, товарищ полковник, девять минут пятьдесят секунд, — сияя от радости, доложил он.
Тут завозился в стульях оживший Нологовонян, Закидайлов, отняв руки от тела не нашел под ними кровавых дыр, и Козарчук смущенно спрятал свой Стечкин в кобуру, вспомнив, что похожий курьез с ним уже происходил этой осенью в Новосибирске.
Ничего не говоря, Закидайлов прошел в кабинет, приглашая жестами всех последовать за ним, закрыл дверь, а через несколько минут оттуда по всему зданию понесся их пьяный лошадиный смех.
А еще через час в кабинет были вызваны два майора, прибывшие с Козарчуком из штаба, и, получив подробные инструкции, срочно вылетели тем же бортом в Серегин родной город.
ГЛАВА 14. ПРОЩАЛЬНЫЙ БАНКЕТ
В котором на пятом этаже стоквартирного дома дружная семья Гутиных как раз садилась ужинать. Первым на призывное гугуканье жены в кухню вбежал ефрейтор. Он удовлетворенно крякнул и энергично потер рука об руку.
Стол был накрыт точно в его вкусе. Большая сковорода с котлетами, гора макаронов, соленые огурчики, капустка, грибочки, сальцо и на самом видном месте переливалась в лучах прямо над ней висящей лампочки поллитровка Столичной. После всех тягот и переживаний, помывшись с мылом в ванной, он имел полное право расслабиться.
— Товарищ майор, идите ужинать, и вы, рядовые, срочно марш за стол, все остывает, — радостно заорал он, что было мочи.
Корова не заставила себя долго ждать, вошла и уселась на пол во главе стола. Сразу за ней прибежал Серега младший и позже всех с опухшими глазами Анжела. Довольный ефрейтор плюхнулся о правую руку от шефа и наложил по полной миске макарон ей и себе.
— Котлет не предлагаю, в курсе ваших вкусов, не зря школу посещал. А вот насчет водочки настаиваю, — игриво начал Серега, ударами ладони профессионально выбивая пробку из бутылки.
Видя, что начальница явно не ожидала такого поворота и мешкает с ответом, быстро набулькал ей сто граммов в стоящий перед ней стакан, потом себе.
— Тогда уж и капустки с грибочками положи, черт малохольный, — ответила она голосом Клары Карловны.
Все, включая обиженную Анжелу, дружно заржали.
— Вот это по-нашему, — одобрил ефрейтор. — А то, как Кларка бросила, так и выпить не с кем.
Он бросил взгляд на жену, та не реагировала, сидела и сосредоточенно жевала котлету, придерживая обратной стороной вилки язык во рту, чтобы не мешал.
Командир для такого случая достала свой манипулятор, взяла им стакан, чокнулась с ефрейтором и вслед за ним, так же как он забросила водку в разинутую пасть.
— Фу! Какая мерзость! — ее передернуло, презрев этикет, она прямо зубами ухватила из тарелки солидную порцию макарон и стала усиленно заедать. — Что вы люди в ней находите? Ведь это чистой воды яд.
— А вы, товарищ майор, подождите сейчас подъедет и узнаете, — лукаво улыбаясь набитым ртом, ответил собутыльник.
На какое-то время в кухне установилась тишина, если не считать звуков жевания и интенсивного стука ложками.
— Ну, что, товарищ майор, я же говорил?.. — спросил довольный ефрейтор, глядя как корова, закрыв глаза, совершает рогатой головой круги против часовой стрелки. — Еще по одной?
— Наливай, негодяй. Разве от тебя отделаешься? — не прекращая медитировать, снова изобразила она Клару Карловну.
Все опять засмеялись. Серега старший разлил остатки:
— Ну что, майор, давай. Чтоб у нас все было и нам за это ничего не было, — и протянул руку со стаканом чокнуться.
— Да вы, ефрейтор, философ. Сами придумали? — она, продолжая круги головой, приоткрыла один глаз, чокнулась, открыла пасть и, как учили, влила в себя новую порцию. Потом манипулятором зацепила с полкилограмма капусты из блюда, положила в рот и стала задумчиво жевать.
Ефрейтор многозначительно переглянулся с домочадцами, вот мол корова дает, и ответил:
— Да куда мне, народная мудрость.
— Да уж, коротко и мудро. Вся квинтэссенция желаний и чаяний вашего человеческого вида в этой фразе.
— Хорошо сидим. А ну, жена, тащи еще одну, — распорядился Серега.
Та мигом вскочила и принесла из сейфа еще поллитру. Серега разлил, выпили за удачу, а спустя какое-то время еще по одной за здоровье, потом за погоду. Настроение резко поднялось. Командир транслировала музыку по заявкам присутствующих, мотала ей в такт головой и, притопывая копытом, кокетливо подмигивала всем своими огромными совершенно пьяными коровьими глазами. Серега младший с выражением рассказывал, как он на трамваях и автобусах преследовал подходящий джип, и уже было настиг, но вонючки контролеры взяли его без билета в самый ответственный момент. Отец-ефрейтор, иллюстрируя руками и ногами, делился опытом уничтожения бандитов и продажных нотариусов. Даже молчаливая в последнее время мать о чем-то похрюкивала, придерживая язык пальцами.
Молчала лишь Анжела, так как была на всех обижена и ни с кем не разговаривала. Но как-то было глупо сидеть, надувшись, когда все за столом трещали без умолку и не обращали на ее обиду ни малейшего внимания. К тому же ее давно мучил один вопрос.
— Товарищ майор, а зачем мы шляпу и штаны с пальтом покупали? — вымолвила она, наконец, дождавшись паузы во всеобщем весельи.
— Да зачем? — откликнулись, как эхо, ефрейтор и оба рядовых.
Командир взглянула на нее и, хлопнув себя манипулятором по лбу, вышла, шатаясь, из кухни, прикрыв за собой дверь.
— Куда это она?
— В туалет… Зверь все-таки, пить не умеет, — торжествующе заметил ефрейтор, прикидывая в уме, как он будет хвастаться мужикам, как корову перепил.
Они, было, уже загрустили и даже начали подумывать не пора ли собираться идти спать, как вдруг громко зазвучала песня «Вдоль по Питерской», и распахнулась дверь. В кухню, подбоченясь, залетел огромный мужичило, бья чечетку и пытаясь подпевать Шаляпину на коровьем языке.
— Тьфу на тебя, майор. Предупреждать же надо. Рядовой Серега младший из-за тебя даже обделался, похоже, — ефрейтор сморщил нос и замахал рукой у себя под носом, разгоняя воображаемую вонь.
— Обделался, обделался вонючка!.. — охотно подхватила Анжела и запрыгала, показывая на брата пальцем.
— Чо!? У самого вон что-то выпало и дымится. И у жирной тоже.
Но корова не обращала на них внимания, сделала максимальный звук, и пустилась в присядку. Ефрейтор сначала только притопывал в такт, но и у него ноги сами рвались в пляс.
— Эх, да что там?! Ох, прости меня господи! — махнул он рукой, сдвинул стол в угол и запрыгал рядом с командиром, хлеща себя по бокам и откаблучивая коленца, какие только смог припомнить из выступлений солистов ансамблей песни и пляски. Все весело гоготали и хлопали в ладоши, включая Клару Карловну.
— А Ламбаду можешь? — спросил разгорячившийся Серега, когда песня стала подходить к концу.
Мужичило в шляпе в такт музыке утвердительно закивал рогатой головой, и из-под его пальто полилась супермодная в те времена мелодия. Тут уже никто не смог устоять. Мужичило развернулся и, развратно крутя задом, пошел в танце по коридору, за ним прицепился ефрейтор, потом рядовые и развеселая компания, дрыгаясь и извиваясь, направилась по квартире. Повторив этот номер на бис еще несколько раз, они вернулись в кухню и, тяжело дыша, расселись по местам.
— Мать, тащи еще пузырь! — скомандовал ефрейтор, обмахиваясь засаленным кухонным полотенцем.
Корова расстегнула пальто и, положив голову на копыто, стоящей локтем на столе ноги, тихо, чтобы было слышно только заместителю, сказала:
— А ты знаешь, Серега? Скажу тебе по секрету. Ведь я задумала уничтожить человечество, как вредный и опасный для экосистемы планеты вид, — она притянула манипулятором счастливо улыбающегося ефрейтора к себе, обняла передней ногой и прижала к груди. — Но боюсь после этого вечера не смогу…
— И не надо, не уничтожай, пусть поживут… — охотно согласился он и тоже обнял ее, просунув руку под пальто.
Тут на кухню вошла Клара Карловна, поставила на стол красивую двухлитровую бутылку с сушеной змеей внутри и промычала, показывая руками, что больше ничего нет.
Когда-то давно это чудо китайского самогоноварения принесли им на какой-то праздник друзья семьи Попугаевы. Выглядела она сногсшибательно, Клара Карловна сразу же от греха подальше спрятала ее в сейф, и с тех пор больше никто ее не видел. Серега сам даже уже и забыл про это. Он в сомнении покачал головой:
— Боюсь, майор, как бы ты не передумала после этого насчет человечества.
— Наливай, — махнула манипулятором корова.
— Да, пожалуйста, жалко что ли? — он налил полный стакан и пододвинул к ней.
— А себе?
— Ой, да у меня, что-то печень защипало.
— Вы люди слабаки, пить не умеете.
— Чего?!.. Еще посмотрим кто слабак! — Серега налил себе полстакана.
— Столько же наливай, сопляк! — подначила его корова голосом начальника отдела Недодядьева.
— Да легко! — он восстановил равновесие.
— За Коммунизм! — серьезно предложила командир.
— За его гада…
Они громко чокнулись и, недоверчиво кося друг на друга, высосали жуткое змеиное пойло до дна. После чего корова сразу повалилась на бок и захрапела, а Серега поторжествовал минуты три и тоже рухнул головой в недоеденные макароны.
— Ну, все, банкет окончен… Пошли спать, завтра на операцию, — Анжела грустно вздохнула: — Мама не убирай ничего. Ты слышала, что говорили? Завтра все равно будем это все взрывать.
ГЛАВА 15. БОИ МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ
А Ефросинья Христофоровна (Серегина теща для тех, кто забыл) с соседкой Евгенией Арнольдовной, сидя в той же самой горнице, играли в карты. На комоде рябил, но уже молча, тот же самый телевизор, и на иконе сидел тот же самый таракан. Он смотрел в карты тете Фросе и недоумевал, как можно так бездарно играть. Вообще-то она была сильным игроком, но сегодня ни как не могла сосредоточиться на игре.
— Ты смотри-ка, снег-то все идет и идет, — вздохнула она, в очередной раз тревожно поглядев в окно, и покрыла козырного валета простой дамой. — Уже второй день не перестает. Как там Кларка-то с Серегой?
— Бито, — Арнольдовна, конечно, заметила мухлеж подруги, но, ни чего не сказала, так как понимала, что сделала она это не специально, а из-за волнений за своих родных, неизвестно где и как пробиравшихся через снежную бурю. — Да не переживай ты так, Фрося, ничего с ними не случится. Они молодые сильные. Если и заметет их где, не помрут… Сама говоришь, припасов у них в машине на полгода.
Она была подругой тещи и уже восемьдесят шесть лет жила от нее через дорогу. В этой деревне еще ее прапрадед с женой были учителями, а также дед с бабкой и отец с матерью. И она тоже всю жизнь учительствовала и когда-то учила маленькую Фросю вместе с другими мальчиками и девочками в Колбасихинской школе читать, писать и прочим премудростям. Когда школу закрыли, ей было уже больше шестидесяти и, понятно, никуда уезжать она даже и не пыталась. Доживала потихоньку, на небольшую пенсию и содержала не такое большое, как у соседки, но тоже крепкое хозяйство. Жили они дружно, ходили по вечерам друг к другу в гости, так как больше и не к кому было. Кроме них в селе проживал лишь пасечник Тимофеич с семьей, которого они недолюбливали за его феноменальную жадность, и несколько алкашей, образовавших колонию в заброшенных домах на окраине, имена и количество, которых постоянно менялись и были подружкам неизвестны. Они там, как дикие звери в джунглях, рождались, плодились и умирали, как-то умудряясь существовать без электроэнергии, без денег и без новостей с последнего съезда Партии. Против них Арнольдовна держала злых собак и купила у пасечника автомат, без которого никогда никуда не выходила. Вот и сейчас ее Калаш стоял в углу, а любимчик, злобный кобель Белый клык на время превратился в галантного кавалера и любезничал во дворе с тещиной сукой.
— Тебе легко говорить, у тебя нет детей. А я ее, проститутку родила, выкормила и вырастила, а сейчас своей же рукой, чтоб она отсохла, на верную смерть и отправила, — теща бросила карты на стол и обхватила голову руками. — И главное, телефон не работает, не узнать никак, дома они уже, чай пьют или под снегом их хладные трупы лежат?.. Ах, Женьша, чует мое сердце, гложут их косточки серые волки, — проговорила она последнюю фразу уже сквозь слезы, хлюпая носом.
— А ну, Ефросинья, сейчас же перестань! — скомандовала Арнольдовна строгим учительским тоном. — Профессор Кашпировский, как раз, позавчера в передаче говорил, что человеческие слова и мысли материализуются и могут влиять на ход событий.
У нее телевизор в доме работал тоже плохо, но все же получше, чем у соседки.
— Чего еще такое? — теща было уже разревелась, но непонятные, ученые слова ее остановили.
— А то, что как думаешь и говоришь, так и получится. Думаешь и говоришь живы, значит живы и будут, а говоришь, замерзли, значит и точно замерзнут. Вот увидишь, Кашпировский никогда не ошибается.
— Тьфу на тебя и на твоего Кашпировского! Зря каркаешь, ворона старая. Живы они, дома давно уже сидят, сериялы свои смотрят.
— Ну и прекрасно, — не стала обижаться за ворону соседка. — Давай лучше выпьем по маленькой. Налить тебе заряженной?
Арнольдовна не любила тещину самогонку и ходила к ней в гости со своей, настоянной на рябине и заряженной Аланом Чумаком от телевизора.
— Пей сама свою кислуху, у меня от нее изжога.
Они налили каждая из своей бутылки, чокнулись и в который уже раз за вечер хором произнесли:
— Чтоб они удачно доехали.
Тут залаяли собаки. И раздался стук в стекло.
— Кого еще черт принес в такую погоду? — теща подошла к окну. — Никак Тимофеич. Странно, месяца три его не видала.
Она наскоро оделась и вышла встречать гостя. Собаки перестали лаять, узнав своего.
— Проходи, Тимофеич, раз пришел, раздевайся. Выпьешь с нами стопочку?
— Раздеваться не буду, некогда, а вот от чарки не откажусь. Такой ветрище, замерз, как собака.
— Выпьешь заряженной? Вчера заряжала.
— Нет, спасибо Арнольдовна, можно мне простой? — он алчно посмотрел на тещину бутыль.
Теща победоносно взглянула на соседку и налила пасечнику полный стакан. Пасечник расстегнул полушубок, снял с плеча автомат и повесил на стул.
— По какому поводу праздник?
— Да какой, в жопу, праздник? Зятя с дочкой я, дура старая в такой буран на их драном москвичишке отпустила. Померзли, поди, в пути. Вот и пьем с горя и неизвестности, — снова закручинилась теща.
Он, аккуратно взяв двумя пальцами волосатой руки стакан, как воду, втянул в себя тещину семидесятиградусную жижу, и, зацепив ими же из миски шмоток капусты, положил в рот.
— Не горюй Христофоровна, все в порядке. Видели их на переезде. Даже, говорят, они с какой-то военной машины какую-то государственную собственность скомуниздили, — успокоил Тимофеич соседку, деловито жуя капусту и красноречиво глядя на бутыль. — Ой и впрямь что-то жарко у тебя, — он снял шапку, полушубок и сел на стул.
— Да ты что!?.. Ну, слава Богу! А то я тут уж извелась совсем, — сияя от радости, она налила соседу еще полстакана. — Ой, а что это у тебя глаз затек? Пчела что ли укусила?
— Какая, мать ее в прямую кишку, пчела? За зятя твоего, пострадал.
— Да ты чо!? Как это?
— Ищут его фашисты какие-то, говорят из военной прокуратуры… Но я тебе скажу, ни какие они не военные, а чистой воды уголовники. Собаку мою пристрелили падлы. Окно в доме вместе с решеткой трактором своим вырвали и в дом ворвались. Прокуратура так разве делает?.. В железы меня заковали и спрашивают: «Знаешь к кому „Москвич“ приезжал»? Я говорю: «Нет». Так мне сразу кулаком в глаз. Рассказывай, говорят, по-хорошему, а то дом подожжем. Но я своих не сдаю, к диким их отправил. Пусть поразбираются там, кто где.
Во время рассказа он не отрывал здорового глаза от налитого стакана, подобно датскому принцу раздумывая, пить или не пить в таком сложном политическом положении. Потом жажда взяла все-таки верх над благоразумием, он схватил самогон, вылил в рот и, занюхав рукавом, продолжил:
— Там они, я думаю, часа на два задержатся. Ну, а потом уж, наверняка, к тебе, соседка, нагрянут.
Пасечник был тертый калач. Провел всю войну где-то в обозе, там серьезно нажился на трофейном имуществе, потом за это отсидел на Колыме. В пятьдесят четвертом, был реабилитирован, вышел на волю. Поработал немного на меховой фабрике в красильном цехе, не понравилось. Начал сам шить шапки и продавать на рынке. Дело пошло. Нанял работников и организовал подпольный цех. Но, не успев насладиться богатством, получил за это еще десять лет с конфискацией, через восемь вышел по амнистии. С тех пор люто ненавидел всякую власть и ее приспешников и даже специально уехал от них в глухую, заброшенную деревню. Где тоже не бедствовал, помимо пчел занимаясь разными темными делишками, типа перепродажи военного имущества и думал, что здесь его не найдут. А вот ведь нашли. Надавали по морде и, намекнув, что в курсе его подвигов, ограбили, пообещали скорый арест, да еще любимого пса убили. Но он тоже не простак, еще перед тем как направить их по ложному следу, придумал, что делать и, как только незваные гости ушли, надел лыжи и направил их к соседкам.
— Лютые!.. Никогда таких зверей не видел.
— И что же нам сейчас делать? — озадаченно потерла нос теща.
— А мочить их поганцев.
— Как мочить? — спросили хором соседки.
— А очень просто, пострелять, как зайцев и скормить свиньям.
— Да ты что, Тимофеич, мыла объелся! Как можно?
— А ты подумай Христофоровна, что эти отморозки с твоими сделают, когда ты им дочкин адрес скажешь?
— Да, я ни за что не скажу, пусть меня на куски порежут.
— Ну, порежут,.. а они порежут, даже не сомневайся, а потом дом обыщут и сами их адрес найдут или вот Арнольдовну спросят.
Теща призадумалась. Принимать пытки не хотелось, да и, прав пасечник, напрасные будут страдания. Выходило, что выход один — воевать.
— И как нам их осилить?
— Да очень просто. Их всего двое. Оружие у вас есть, он кивнул на стоящий в углу Калаш. Как зайдут сразу и валите. Вот вам еще, — он достал из необъятных карманов ватных штанов два рожка патронов и гранату. — Потом рассчитаетесь.
Теща все еще чесала голову, а Арнольдовна спрятала боеприпасы за телевизор и подбодрила подругу:
— Не волнуйся, Фрося, прорвемся.
— Ну и славно. Я тогда побежал. А то вдруг они ко мне первому захотят вернуться, за подставу поквитаться, — пасечник, не отрывая взгляда от бутыли с самогоном, оделся, нацепил автомат.
— Выпьешь на посошок, сосед? — Христофоровна призывно взялась рукой за горлышко бутыли.
— Нет, благодарствую, — изрек пасечник не своим голосом и в сердцах, так махнул рукой, что она у него чуть не оборвалась.
— Видать, дело и в правду серьезное, — подумали соседки одновременно. — Чтобы пасечник от дармовой выпивки отказывался, такого еще никогда не было.
— Я выстрелы услышу, тоже прибегу, подмогну. И главное, девки, машину их не повредите. Ее нужно будет потом в лесу спрятать.
— Спасибо за помощь, Тимофеич.
— Не за что. По машине, главное, не стреляйте и, вообще, не подходите к ней и не смотрите даже, что внутри, — прокричал он уже из сеней и закрыл за собою дверь.
— Вот ведь жук навозный! — возмутилась теща, вернувшись после того, как выходила закрыть за гостем ворота. — Привык, что на пасеке Зойка с ребятишками за него горбатятся, а он сидит с книжечкой на солнышке. И тут тоже: постреляйте мне, девки, отморозков, только машину их не поцарапайте, она мне пригодится…
— Зачем ты так, Фрося? Человек пришел предупредить, не побоялся, патронов вон принес, а ты.
— Знаю я его хорька, он за так ничего не делает. Предупредил, значит, выгодно это ему было. Сколько ты ему за ружье заплатила?
— Это не ружье, а автомат Калашникова.
— Не важно, сколько?
— Ну, двух кабанчиков отдала.
— Видишь, кабанчиков, а он его наверно у вояк за бутылку водки выменял. Вот и за бомбу с патронами потом с нас полную цену вытрясет… Ты кстати знаешь, как ее взрывать-то?
— Темная ты, Фроська. Это не бомба, а граната противопехотная, наступательная. Чеку выдергиваешь и бросаешь. Секунд через пять взрыв.
— А ты откуда знаешь?
— Так я в школе и учителем, и завучем, и военруком была, — Арнольдовна бодро вскочила со стула и схватила автомат из угла. — Ты не гляди, что мне восемьдесят шесть. Эти два бандита для меня семечки.
Она резко крутанулась на сто восемьдесят и застрочила по воображаемым противникам.
— Вот ведь, коза старая, — усмехнулась теща. — Прыгает как наскипидаренная, а завтра опять разогнуться не сможет.
Тут откуда-то донеслись выстрелы, а спустя несколько минут в стороне, где жили дикие алкаши взметнулось пламя.
— Ты гляди. Не врал пасечник, и впрямь нелюди какие-то. Дома-то зачем жечь?
Теща перекрестилась, глядя на зарево.
А теми самыми беспредельщиками бесчинствующими в тещиной деревне были цепные псы Козарчука майоры Киргинцев и Гапанович. Формально они числились в какой-то из бригад ГРУ, но на деле занимались тем, что делали для него разную грязную работу. Вышедшие когда-то из спецназа они были мастерами на все руки и ноги в рукопашном бою, владели всеми без исключения видами оружия и военной техники, были умелыми саперами и поджигателями. Два этаких супермена: один высокий жилистый, другой низкий, но ужасно мускулистый.
Работы у них в последнее время было невпроворот, поэтому у Закидайлова в кабинете они, получив задание, тут же отдали распоряжения, что им понадобится для их дел, вылетели, а приземлившись в Серегином городе на военном аэродроме, прямо с трапа пересели в уже ждущий их с заведенным двигателем вездеход и погнали в Колбасиху. Начать решили с Тимофеича. Как выразился полковник, «пощупать за вымя» и заодно расспросить про злополучный «Москвич». Выехали, когда уже стемнело, а через два часа уже стояли перед обнесенным высоким забором, похожим на крепость каменным домом пасечника.
С ясного ночного неба, как бы помогая им, мощным прожектором светила полная луна.
— Чо тряхнем по-простому и все? — спросил низкий, нисколько не заботясь об этикете, сса с гусеницы вездехода.
— А чего еще тут мудрить? Тряхнем да и все, — ответил высокий, спрятавшийся для этих дел в тень от машины.
Закончив, они быстрым шагом подошли к забору. За ним, бросаясь на ворота всей массой, надрывно лаял, огромный кавказец. Высокий шел не с пустыми руками, а тянул за собой трос и тотчас начал прицеплять его к воротам. А низкий между тем нашел в заборе щель, просунул в нее ствол пистолета и пару раз выстрелил. Собака, завизжав, повалилась на снег. Высокий за это время успел сесть за руль, дернул, и двухметровая стальная створка, как бумажный змей полетела за машиной. Он развернулся и подъехал в образовавшуюся брешь во двор к дому. Низкий освободил трос, проворно подбежал с ним к окну, разбив пистолетом стекло, зацепил железную решетку вместе с двойной рамой и махнул рукой. Напарник дал газу, вездеход рванул, окно вылетело, подобно пробке из бутылки, а низкий тотчас же запрыгнул в получившуюся дыру и через шесть секунд распахнул входную дверь изнутри, держа на мушке Тимофеича в одних трусах с поднятыми вверх руками. На все про все их банде понадобилось чуть более полминуты.
— Ты смотри, с чем он нас встречал, — низкий показал высокому гранатомет «Муха», отобранный у пасечника, как раз в тот момент, когда тот целился из форточки по вездеходу.
— Где взял, дядя? — схватив Тимофеича за бороду, строго спросил высокий.
— В лесу нашел, — не растерялся тот.
— Знаем твой лес, сука, за этим и приехали. Окружная военная прокуратура, следователь по особо важным делам, майор Иванов, — представился низкий чужой фамилией, сунув под нос задержанному красные корочки. — А это майор Сидоров оттуда же. Приехали покарать тебя за твои дела.
— Какие еще дела? Ничего не знаю.
— Ваньку валять бесполезно, гражданин. Подельник твой, старший прапорщик Перетятько сейчас у нас и дает показания. И ты тоже сегодня поедешь с нами и надолго, — пригрозил низкий, надевая на Тимофеича наручники.
— Ну как же, как же, офицеры? — заюлил пасечник, поняв, что дело серьезное. — А без этого никак нельзя?
— А ты думай, думай, крокодил. Статья за это ух, какая тяжкая, да еще и с конфискацией.
Тимофеич все понял и начал торг:
— Может, меду возьмете или свининки свежей?
— Ты что, лапоть, дурак или прикидываешься? А ну-ка, майор, выводи его и кидай в кузов. В КПЗ разберутся, что с ним делать! — якобы рассердившись не на шутку, скомандовал низкий высокому, и тот поволок Тимофеича к выходу.
Жена пасечника, наблюдавшая за ними из спальни через неприкрытую дверь, не выдержала, выскочила и закричала:
— Паша, откупись!.. У нас же дети… Отдай им все! Пусть забирают.
— Заткнись, дура! — приказал ей, упирающийся из последних сил, Тимофеич, но было уже поздно.
— Что это все, женщина? — низкий подскочил к ней и выволок за волосы на середину прихожей. — Что все? Говори, а то загремишь вместе с мужем, как соучастница, — он схватил ее за горло и сжал. — Говори, тварь, а то сдохнешь!..
— Что в подвале лежит… — прохрипела она.
— А ну пошли, покажешь, — он разжал руку, а женщина не в силах стоять на ватных ногах села прямо в образовавшуюся под ней лужу. — Фу!.. А ну, вставай, хватит придуриваться, подумай о детях, старая жаба.
Они спустились в погреб, жена включила свет и, пыхтя от натуги, отодвинула старый шифоньер, за которым в фундаменте была выдолблена ниша, как раз, в размер саквояжа с богатствами пасечника, спрятанного в ней. Низкий взял его, вынес наверх, там открыл, и они вместе с высоким заглянули внутрь.
— Ух ты!.. Ну что ж, задержанный, пожалуй, этого хватит, чтобы закрыть ваше дело, — высокий отпустил бороду Тимофеича и снял наручники, потом тщательно вытер руки об штаны, и они направились на выход.
— А, чуть не забыл, — низкий повернулся на каблуках. Высокий тоже остановился. — Скажи-ка мне, борода, не видел ли ты тут на днях в деревне четыреста двенадцатый Москвич?
До отошедшего от шока пасечника, только сейчас дошло, что за эти несколько минут он расстался со всем, что копил долгие годы.
— Да я вас, козлы опущенные!.. Порешу, падлы!.. — вместо ответа на вопрос бросился он на низкого, но, напоровшись глазом на крепкий кулак, отлетел обратно и шмякнулся на задницу.
— Еще раз повторяю, есть в деревне четыреста двенадцатый Москвич, или, может, приезжал к кому? — уже не так дружелюбно, как в первый раз, спросил низкий.
Пасечник не отвечал, занятый ощупыванием глаза.
— Считаю до трех, не скажешь, поджигаю дом, — низкий щелкнул зажигалкой и поднес пламя к шторе. — Раз…
— В те дома приезжал на выходные, — выпалил Тимофеич поспешно, чтобы жена его не опередила, кряхтя, поднялся и показал через выломанное окно на четыре дыма, поднимающихся над деревней.
— Кто там живет? — спросил низкий.
— Да не знаю точно, городские какие-то.
— Ух, смотри, дядя, если соврал!.. — низкий многозначительно погрозил увесистым кулаком. — Пошли, майор.
Они залезли в свой вездеход и через три минуты остановились на чем-то вроде небольшой площади, вокруг которой стояли четыре покосившихся дома. Ворота возле них кое-где еще стояли, а заборы у всех давно сгнили и попадали. Несмотря на непозднее еще время, никаких признаков жизни в домах не наблюдалось, хотя печи топились, и, судя по натоптанным вокруг следам и кучам мусора, люди здесь жили и в немалом количестве.
— Ну что, тряхнем? — спросил низкий.
— Подожди, кого трясти-то? Пойди их найди сначала….
Высокий несколько раз просигналил и, выйдя на гусеницу вездехода, зычно закричал:
— Эй, люди добрые, есть кто живой?.. Мы вам гуманитарную помощь привезли из города, выходите с паспортами получать… Торопитесь, всем может не хватить.
Прозвучало это очень натурально, но не произвело ни малейшего эффекта. Он покричал еще немного на эту же тему, но ни отклика, ни малейшего шевеления в домах это не вызвало. Они подождали еще минут пять молча. Тогда низкий хмыкнул, тоже вылез на гусеницу со своей стороны и раздраженно заорал:
— Приказываю, всем выходить с поднятыми руками! У вас три минуты. Работает спецназ! Через сто восемьдесят секунд начнем штурм и будем поджигать дома. Время пошло.
Через несколько мгновений от самого большого и наиболее сохранившегося дома, отделились три тени и, пригибаясь, быстро проскользнули к другим домам. Низкий многозначительно посмотрел на напарника, типа учись, как надо вести переговоры. Они спрыгнули на землю и пошли поближе к флагманскому дому, принимать капитуляцию. Низкий посмотрел на часы, сто восемьдесят секунд истекали. Он открыл, было, рот, чтобы сообщить об этом аборигенам. Но не успел, из окна дома что-то громко бабахнуло, и у майоров над головами просвистели многочисленные осколки. Они присели от неожиданности.
— А вот и артиллерия, — проворчал высокий, выковыривая из бронежилета застрявший в нем толстый гвоздь.
Тут из того же окна кто-то громко скомандовал:
— Меси их, братва!
И сразу из домов выскочили человек двадцать оборванцев, вооруженных вилами, лопатами или просто кольями, и со всех сторон, злобно матерясь, бросились на изумленных майоров.
— Ух ты бля! — низкий, еле-еле увернулся от брошенных в него навозных вил, выхватив пистолет, убил метателя и начал стрелять в других бегущих на него со всех сторон остервенелых бродяг. Высокий тоже уже стрелял с двух рук, но все равно, сзади какая-то чумазая тетка успела подбежать и с размаху треснуть его лопатой по голове. Он выдержал удар, обернулся и пальнул обидчице в глаз. Та упала, а он увидел что за ней с той же стороны стремительно приближались еще два бородача. Пока он расстреливал их правой, почувствовал удар и острую боль в противоположном плече и, не имея времени повернуть голову, несколько раз выстрелил левой в ту сторону, попав в горло лохматому парню с самодельным копьем, сделанным из литовки для сенокоса.
Передние нападавшие попадали, скошенные меткими выстрелами, а задние менее рьяные, видя, что дело пахнет керосином, бросились было наутек, но майоры в пылу схватки, до кучи перестреляли и их в спины, не дав скрыться. Когда все кончилось, они огляделись вокруг. Восемнадцать тел обоих полов в разнообразных позах, валялись на снегу, некоторые все еще стонали и дергались.
— Интересная деревенька, — нервно усмехнулся низкий, вставляя новую обойму в пистолет.
— Сука пасечник мог бы предупредить новых друзей, что тут так все не просто, — отозвался высокий, аккуратно доставая из плеча обломок ржавой литовки.
Переведя дух, майоры взяли из машины фонарь, и пошли во флагманский дом, держа оружие перед собой. Пройдя по горам мусора и, пару раз чуть не провалившись под гнилой пол, они попали в большую вонючую комнату с топящейся русской печью. Направив луч в центр помещения, они увидели, что на лавке у окна сидит огромный лохматый мужик, с отрезанными по самую задницу ногами и целится в них из какой-то трубы.
— Не подходите, падлы, убью!.. — злобно прокричал он тем же голосом, что командовал наступлением.
— Что же ты, дядя, такой не гостеприимный, мы тебе гуманитарную помощь, а ты в нас из мортиры своей стреляешь? — миролюбиво спросил высокий. — Вот куртку мне порвали.
— Знаем мы вас помощников… Приезжали уже один раз такие, всех повязали и увезли куда-то. С тех пор их никто и не видел.
— Ну ладно, обрубок, некогда с тобой тут спорить. Задам вопрос, если правильно ответишь, я тебя не больно пристрелю, а если нет, будешь умирать долго и мучительно.
— Напугал ежа голой жопой, — весело ответил инвалид. — Я давно уже смерти жду, да нет ее где-то проклятой. А ну получайте, сучата! — он чиркнул спичкой и поднес ее к трубе. Майоры не испугались, но на всякий случай упали на пол.
— А обосрались, легаши поганые, — заржал инвалид, хрипя и кашляя. — Не ссыте, не заряжено, был бы порох, я давно бы вас положил, твари ментовские.
— Так, значит, ты, мухомор, не собираешься сотрудничать? — озадаченно почесал затылок низкий, поднявшись и отряхнувшись.
— Неа! — злорадно ответил мужик.
На несколько секунд наступила тишина, вовремя которой на печке, послышался какой-то шорох. Высокий полез туда, посветил фонарем и, схватив кого-то за ногу, сбросил на пол. Существо бросилось, было, наутек, но низкий поймал его на бегу за длинные волосы и приподнял над полом.
— Посвети-ка, — попросил он напарника. Тот спустился и направил фонарь на добычу. — Ух ты. Девка, да ничего такая, хотя и грязная… Ну что, дядя, теперь будем говорить?
Он засунул ствол пистолета в рот отчаянно брыкающейся и вопящей пленнице.
— Все расскажу, — изменился в лице инвалид. — Только не трогайте ее, сволочи, ведь дите еще.
— Вот это другой разговор, — низкий достал пистолет изо рта девки, передал ее высокому и, забрав у него фонарь, направил на мужика. — Меня интересует четыреста двенадцатый «Москвич», который к вам приезжал на выходные, номер, кому принадлежит и адрес владельца.
— А чего тут рассказывать? — инвалид поерзал на лавке. — К нам никто ни на каких машинах отродясь не приезжал. А вот у старухи на том конце деревни, — он махнул рукой в сторону тещиного дома, — есть то ли сын, то ли зять. Так, тот ездит на каком-то «Москвиче», и пацаны его недавно у нее видели.
Майоры переглянулись. Высокий отпустил девку, которая тот час же залезла обратно на печку, и пошел на воздух, а низкий задержался:
— И зачем, спрашивается, мухомор, ты так долго кочевряжился? А братву свою за что положил?.. — он укоризненно покачал головой. — Ну что ж, раз пообещал надо выполнять.
И выстрелил инвалиду между глаз. Поглядел, как он красиво свалился с лавки, а потом пальнул по керосиновой лампе, стоящей на столе. Та полетела, разбрызгивая горящую жидкость во все стороны, и упала в угол на кучу соломы, которая, видимо, служила кому-то постелью.
— Ну, что? К кому первому поедем? — спросил он, выбравшись из горящего вертепа, у напарника.
— К старухе, я думаю, а потом, если настроение будет, можно и на пасеку. Хотя даже и не знаю, с чем там нас этот барсук поджидает? — ответил, высокий, задумчиво глядя на зарево.
А старушки тоже глядели в это время на разгорающийся пожар в окно.
— Доставай, Фрося, свой карабин, скоро, похоже, они и к нам пожалуют.
Теща умела стрелять не хуже соседки, и оружие у нее имелось, смазанное и заряженное стояло всегда наготове, за комодом, но что-то ей в этой истории не нравилось. С какой стати им двум мирным старушкам расстреливать представителей власти, да еще и при исполнении. Только того, что они набили морду пасечнику, было ей недостаточно.
Тут залаяли собаки.
— Смотри, смотри, едут, — дрожащим пальцем, показала Арнольдовна на приближающиеся по улице фары. Ее энтузиазм сразу куда-то испарился. Она в панике забегала по комнате. — Что делать будем?
— Спокойно, — тещин голос не изменился и был, как всегда полон уверенности в себе. — Для начала убери собак в коровник, чтобы не постреляли супостаты и сразу обратно.
— Бегу, — соседка пулей выбежала из избы, не забыв прихватить свой Калаш.
Сама тетя Фрося в это время прибралась на столе. Потом перекрестилась у иконы, достала из-за комода свой карабин, сняла с предохранителя и, проверив, что патрон в патроннике, поставила обратно.
— Перед воротами уже стоят, — доложила Арнольдовна, прибежав с улицы.
— Собак спрятала?
— В стайке сидят.
— Молодец. Иди в горницу и затихарись. Когда я три раза кашляну, выходи и вали их. Поняла?
— А ты хорошо подумала, Фроська? Как можно их проклятых в дом то пускать? Может, постреляем во дворе, как Тимофеич говорил и все.
— Ты больше этого мироеда слушай. Нам с тобой Арнольдовна скоро с Господом беседовать. А ты… Нельзя так сразу с кондачка людей мочить. Надо в первую очередь о том думать, что архангелу Гавриилу скажем. Поговорим, посмотрим, что за люди, а потом уже решим, стрелять или нет. Ясно?
— Ясно. Но, как-то страшно.
— Не ссы, вон у тебя какое ружье.
Арнольдовна не стала поправлять подружку, что это не ружье, а автомат, махнула рукой и скрылась в соседней комнате.
Сразу после этого в окно постучались. Теща открыла форточку и спросила:
— Кого еще черт принес?
— Откройте, мамаша, мы из милиции. Хотим задать вам несколько вопросов.
— А, из милиции. Конечно, конечно. Иду.
Она вышла, накинув телогрейку, и через минуту вернулась с нашими знакомыми.
— А, что это у вас собаки в сарае лают? — спросил высокий, чтобы начать разговор.
— Так волчишки тут пошаливают. Вот закрываю на ночь в коровнике, чтоб не порезали проклятые. Вы издалека, люди добрые? Поужинайте, вина вот выпейте, — она гостеприимно провела рукой над столом.
— Некогда нам, тетенька, дел у нас по горло, — отвечал низкий.
Но от тещи не скрылся характерный взгляд зависимого человека, мельком брошенный им на ее бутыль. Она проворно подскочила к шкафу, достала из него два стакана, налила в них по сто граммов и протянула гостям. Те переглянулись и взяли.
— Ой, да, что же это я?!.. Садитесь за стол гости дорогие, — старушка сдернула рушник с закусок, которые остались почти нетронутыми после их с Арнольдовной пирушки и засверкали во всем своем великолепии. — Да вы садитесь, садитесь, гости дорогие.
Она отодвинула стулья, приглашая.
Майоры снова переглянулись, наконец-то в этой жуткой деревне нашелся нормальный человек, сели и залпом опустошили стаканы.
— Да вы закусывайте, закусывайте, посмотрите, какие грибочки, сама собирала.
Теща принесла чистые тарелки и поставила перед ними, потом достала из печки, тот самый чугунок с грудинкой, которую не смогли доесть Серега с женой, открыла его, и по дому разнесся чудесный аромат. Поджигатели в третий раз переглянулись и взялись за ложки. Теща только успевала им подливать в стаканы.
Через час она вызвала подружку из засады.
— Женьша, заходи.
Та, конечно, подглядывала, подслушивала и вышла, неся автомат на плече.
— Ты посмотри, какие зайчики, — кивнула тетя Фрося на мирно спящих в тарелках майоров. — А ты говоришь, мочить.
— Но как я поняла из их пьяной болтовни, твоему Сереге, на самом деле, угрожает серьезная опасность. — Арнольдовна с изумлением посмотрела на пустую бутыль. — Слыхала, как он про диких рассказывал?
— В том то и шишка, для них человека убить, как два пальца обоссать, — теща призадумалась. — Надо в город ехать, предупредить Кларку. Только вот как?
— А трактор на улице на что?
— Точно, ты же еще и вождение в школе преподавала.
Арнольдовна выглянула в форточку:
— Это, похоже, Газ-71, гусеничный снегоболотоход. Ездить на таких не приходилось, но думаю, что ничего сложного, — по-деловому, потерла она рука об руку.
— Вот и славно. Слетаем, поговорим, а к утренней дойке должны домой успеть, — теща, поглядела на часы, и подтянула на них гирю.
— А этих красавцев куда?
— С собой возьмем, там у какого-нибудь отделения милиции выгрузим. Не здесь же их оставлять. Хотя, — похлопала теща низкого по мощной спине, — летом в огороде они могли бы, ой как, пригодиться.
Подружки наскоро оделись, разоружили майоров, забрали у них деньги и документы. Потом Арнольдовна побежала заводить машину, а тетя Фрося подошла к низкому и стала его тормошить:
— Вставай, касатик, в город поедем.
— У мее гуугу ме,.. — забормотал тот что-то невнятное в ответ, и, не отрываясь от тарелки, перевернул голову на другую сторону.
— Пойдем, пойдем, — она налила в стакан самогонки и потрясла им перед майором, чтобы едкий запах ударил ему в нос.
— Игогуу гугу, — промычал тот и поднял голову.
— Отлично. Вставай, вставай, красавчик, надо идти.
Она стала удалять стакан, низкий встал на подгибающиеся ноги и побрел на запах. Так они вышли на улицу, добрались до лестницы в кузов, предусмотрительно подставленной Арнольдовной, и залезли внутрь.
— Молодец, молодец, на вот тебе за это, — теща позволила майору опустошить стакан. — А сейчас ложись, ложись вот здесь, молодец.
— Умеее гугу на, — завозился низкий на жестком полу кузова. — Гуу неее наанана.
— Ничего, ничего. Потерпи, касатик, это ненадолго, — по-матерински успокоила его теща и накрыла брезентом.
Почти так же все прошло и с высоким, с одним отличием, что в кузове, выпив свою дозу, он очнулся и начал задавать неуместные вопросы. Но у тещи на этот случай был заготовлен вариант «Б», увесистая чугунная сковородка. После легкого удара которой, он так же плавно, как и напарник, опустился на дно кузова и затих.
— Вот и славно, поспите пока ребята. Как приедем, я вас разбужу, — попрощалась с новыми друзьями тетя Фрося и, пренебрегая лестницей, приподняв подол, спрыгнула из кузова прямо в снег. Побежала закрыла дом и поднялась в машину к Арнольдовне.
— Погляди-ка, Фрося, что я тут нашла, — соседка протянула подруге саквояж пасечника, набитый деньгами и золотыми украшениями. — Тут между сиденьями стоял.
— Вот, подруга, видать, есть бог-то на небе, раз благодарит нас за то, что не убили, грех на душу не взяли, — она, с благодарностью взглянув на небо, перекрестилась. — Ну, давай трогай. Некогда.
Та дала по газам, и машина рванула в заснеженную даль, оставив позади родную деревню и осторожно крадущегося в тени заборов Тимофеича с автоматом наперевес.
ГЛАВА 16. СЮЗАННА — ОЛЕГ
А Серегин подъезд в два ночи разбудил громкий стук. Какой-то идиот, что есть мочи, выстукивал железякой по батареям Кукарачу. От противного звука в доме проснулись все, за исключением тех, для кого этот концерт предназначался. Люди повыскакивали на лестницу, громко кричали, матерились и стучали в ответ, но безобразие не прекращалось.
— Папа, просыпайся. Кажется, твой Михельсон окончательно сошел с ума, — трясла Анжела крепко спящего в тарелке отца. Но тот никак не реагировал, зато с пола, где вчера оставили командира, раздался знакомый пронзительный вопль. Это корова, проснулась и впервые в жизни ощутила, как это бывает, когда болит голова с перепоя. Спустя мгновение она сообразила, откуда стук, прекратила кричать и резко поднялась на ноги. Потом схватив манипулятором со стола графин с водой, половину жадно выпила, а остальное выплеснула на Серегу.
— Тревога, ефрейтор! Подъем! Рядовой Михельсон в опасности.
— Что такое!?.. Клара, тону! Помогите! — заорал тот, вскочил на ноги и, схватившись за голову, издал звук, похожий на коровий: — Ооаооооа!…
Не став дожидаться его окончания, командир для скорости пропустила через подчиненного легкий электрический заряд, и, галопом направившись к дверям, громко скомандовала голосом жены:
— Бегом за мной, паразит.
Тот мигом пришел в себя и засеменил за ней, светясь и искря в темном коридоре.
Убедившись, что на лестнице никого нет, они проскользнули к соседу. Дверь была не закрыта.
— Что случилось, рядовой? — спросила корова у стучащего по батарее газовым ключом Михельсона. — И перестаньте долбить, наконец.
— Вот, — он показал на лежащую на полу тетку, в такой же как у него шубе.
— Интересно, — Серега пощупал пульс у нее на шее. — Жива. Сделать ей искусственное дыхание?
— Сделайте, ефрейтор, только должна вас предупредить, что это мужчина.
— Как мужчина? — изумился Серега и, перевернув тело вверх лицом, склонился над ним, внимательно рассматривая. Вроде все в порядке, крашеные в соломенный цвет волосы, длинные ресницы, красные губы, из-под мини-юбки высовываются стройные ноги в черных колготках и модных лакированных сапогах, пусть размера сорок пятого не меньше, но что этом такого? Баба, как баба. Прямо сейчас помял бы аппетитные сиськи и присосался рот в рот, но что-то смущало.
— Блин точно, кадык!.. — он брезгливо отпрянул назад. — Фу! Что это такое, командир?
— Не что, а кто. Шофер нотариуса, Сюзанна, прошу любить и жаловать. Кстати это она, вернее, он пытался наложить на себя руки, после через чур близкого знакомства с шефом. Помните, я вам рассказывала?
— И что, он… то есть, она все это время сидела в машине?
— Выходит так. Моя ошибка... Можно было бы предусмотреть. Обыщите-ка ее ефрейтор. Если найдете мобильник, тогда дело серьезное.
Серега, фыркая и брезгливо морщась, ощупал красавца, потом вытряхнул содержимое сумки на стол:
— Нет мобилы… Вот все, что есть: пачка гандонов, косметика разная, наручники золотые за чем-то, зажигалка, сигареты, ключи всякие, это не знаю что, и все, даже денег нет ни копейки.
— А зачем ей деньги, шеф всем обеспечивал. Ну, что начнем реанимировать? Приступайте, ефрейтор?
Тот сделал брезгливое лицо:
— А почему я? Сейчас рядового очередь, тем более, что это он довел ее до бесчуствия. Рядовой Абрамыч, ко мне.
Михельсон вскочил с батареи и подошел строевым шагом. Серега умоляюще взглянул на командира. Та пожала плечами, мол, не хочешь не надо.
— Сделать потерпевшей искусственное дыхание, — он показал пальцем на Сюзанну. Тот с готовностью опустился на колени, с шумом втянул воздух и хотел уже надавить на призывно торчащие титьки шоферицы. Но она вдруг внезапно ожила, увернулась от слюнявого рта Михельсона и, вскочив на ноги, побежала к выходу.
— А ну, стой! Стрелять буду! — грозно скомандовала корова. Беглянка остановилась, как вкопанная. — Кругом!
Та повернулась, кокетливо отдала честь и, не найдя взглядом обладателя красивого, умудренного опытом голоса, обратилась к Сереге:
— Слушаюсь, мой командир.
— Ты чего тут разбегалась, а ну-ка сядь на стул.
— Что-то я не втягиваю, кто это тут командует? Корова, что ли? — спросила она у Сереги.
— Не корова, а товарищ майор, — поправил ее ефрейтор.
— Ой, я не могу. Зачем же он тогда в корову переоделся? А понимаю, под прикрытием работает, — она, эффектно виляя задом, подошла и осторожно, пальчиком потрогала командира за рога. — Очень натурально получилось, респект тебе майор. Ой, а это что за человечек в папином костюме? И ботинки папины, от Пазолини, — она брезгливо потыкала труп нотариуса шпилькой сапога. — Мертвый что ли?.. Ух ты! А там никак Виолетта?.. Вот негодница, взяла у меня юбку поносить и валяется в ней на этом ужасно грязном полу. А я всегда…
— Прекратите идиотничать, Огородников! — перебила ее командир. — Вовсе вы не такой глупый, каким прикидываетесь. Я-то знаю, что вы давно уже очнулись и лежали тут, подслушивали, и в курсе кое-каких наших дел.
— Ну, предположим, майор или как там вас, что вы сейчас меня тоже за это убьете? — задал шофер вопрос, который давно его мучил, уже нормальным голосом.
— Зависит от того, согласитесь вы сотрудничать или нет.
— Фу, еще педика нам в команду не хватало! — возмутился Серега. — Он нас всех СПИДом перезаражает.
— Спокойно, ефрейтор, а что с ним делать? Я за это не казню. Не нравится, сами убейте его, вон ваша каменная голова валяется.
— А чо я? Сейчас его очередь. Рядовой Абрамыч, ко мне.
Михельсон снова с готовностью поднялся с батареи и подошел строевым шагом.
— Ох, ефрейтор, сдается мне, что зря я бьюсь над вашим воспитанием. Не получится у меня сделать из вас хорошего человека, — грустно покачала головой командир. — Как вам не стыдно? Вы готовы убить человека, только за то, что он не такой как все,.. за то, что не так как вы удовлетворяет свои половые потребности. А ведь если покопаться, к примеру, в вашем прошлом, тоже можно много чего необычного найти.
— Вот, вот и я была таким же противным гомофобом, пока папик не открыл мне глаза, — Сюзанна пнула труп нотариуса сапогом.
— Что такое? Что за гнусные намеки? Что может быть у меня общего с этой, с этим существом? — Серега сделал крайне презрительное лицо. — Что это такое вы имеете в виду, товарищ майор?
— Ну, если хотите, ефрейтор, я могу пояснить. Начнем с вашего двоюродного брата Вадика…
— Все хватит! — замахал руками ефрейтор. Он тоже иногда вспоминал, как давно в детстве, когда ему было лет пять или шесть, они с семьей ездили на каникулы к дяде Васе в Винницу, и там был этот Вадик, и что что-то они там с ним нехорошее делали, но вот что, он припомнить никак не мог. И не хватало еще, чтоб корова-экстрасенс здесь это обнародовала, тем более при подчиненных. — Хватит, я передумал. Пусть едет с нами.
— Вот и отлично. Не судите и не судимы будете, ефрейтор. Не смотрите на внешность человека, а старайтесь заглянуть внутрь, в душу. Ясно?
— Ясно, товарищ майор! Вот я и хотел, чтобы Абрамыч его порвал, а я бы и посмотрел, что у него внутри.
Корова нахмурилась.
— Да шучу, шучу, — фальшиво засмеялся Серега и протянул руку Сюзанне. — Будем знакомы, Серж.
— Олег, — ответила та басом и отвернулась, не взяв руки.
— Ну ладно, ладно. Я думаю, вы подружитесь, — ухмыльнулась корова. — Олег она же, Сюзанна добрый, ранимый человек, никаких особенных грехов за ней нет, за исключением неразборчивости в выборе половых партнеров. А то, что она не такая как все, так это из-за того что родилась не в том теле в каком должна была. Ошибка природы, так сказать. И мечтает эту ошибку исправить. Верно я говорю?
— Ты майор прямо не корова, а Зигмунд Фрейд.
— Вот, вот. И чтобы исправить эту ошибку в Швейцарской клинике у профессора Борхарта, она уже два года самоотверженно копит деньги на операцию. И накопила уже почти три тысячи долларов. Я права? — ошарашенная Сюзанна молча кивнула. — И осталось ей еще сто девяносто семь. Если разделить это на три и умножить на два, получится, что до операции осталось где-то сто тридцать два года. Я правильно посчитала?
— Если не больше-е-е-е! — неожиданно заревела Сюзанна и уткнулась лицом в шубу к стоящему рядом Михельсону. — Вам легко издеваться-а-а-а… Я итак кручусь, как могу-у-у-у… Где еще взять такие деньжищи бедной девушке-е-е? У этого козла на титьки еле-еле двадцатку выпросила, так он меня разлюбил после этого. Видишь ли, раньше лучше было. Мобилу у него второй год прошу,.. жмет сука. — она презрительно плюнула не покойника. — Платит мне как водителю троллейбуса, на помаду даже не хватает и уйти не дает… Говорит, уйдешь, сиськи обратно вырежу. — И она зарыдала еще горше, лья обильные слезы на облаченную в песец грудь гиганта.
— Ну, натуральная баба! — изумился Серега.
— Вот, видите, а вы с рядовым хотели ее рвать на части.
— Да, я же уже сказал, что шутил.
— Ну ладно, ладно. Хватит реветь, мы тебе поможем. Рядовой, успокойте же ее, — Михельсон, подняв свою волосатую лапу, начал гладить шофера по голове и с первого же раза содрал с него парик, обнажив коротко стриженную с залысинами голову. Начинавшая было успокаиваться девушка, снова зарыдала. Тогда рядовой с силой прижал ее лицом к груди. Рыдания прекратились.
— Ты что делаешь, горилла? Сейчас же отпусти ее, — приказал ефрейтор и бросился на помощь Сюзанне. Та, освободившись, отбежала подальше от Михельсона и, сразу перестав реветь, достала откуда-то зеркальце и, напяливая парик обратно, стала оправдываться:
— Да, да. Что уставились. Выпадают волосы, все этот ваш тестостерон проклятый, а где не надо наоборот растут. Надо срочно операцию делать, пока вообще не облысела.
Восстановив прежний облик, она обрела уверенность в себе и спросила, вытирая лицо от слез:
— Так какую помощь вы хотели мне предложить, майор?
— Вы поможете нам в успешном завершении нашей операции, а я дам вам нужную сумму и даже большую.
— Ой, я не могу! — Сюзанна чуть не упала на пол из-за подломившейся от смеха шпильки на одном из ее лакированных сапогов. — Вы, конечно, очень мне симпатичны, как животное, и голос у вас очень сексуальный, но где вам взять такую сумму, ведь молоко нынче копейки стоит.
— Например, могла бы вам посоветовать зарабатывать юмористкой на телевидении, но тогда ваши шансы на операцию при жизни стали бы еще призрачнее… Но я знаю более прямой путь.
— И какой?
— А вот, у лежащего здесь вашего папы в швейцарском Suisse International есть банковская ячейка. И он, как будто специально, открыл ее для того, чтобы вы, купив на уже скопленные вами деньги билет до Цюриха, посетили этот славный город и, взяв оттуда двести пятьдесят тысяч долларов, распорядились ими по вашему усмотрению. У меня даже складывается такое впечатление, что он нарочно сделал это, чтобы компенсировать вам все зло которое причинил, но сам при жизни не успел.
— Ну да, дождешься от этого клопа! — Сюзанна, прикинула, как бы еще надругаться над трупом, но на этот раз решила ограничиться лишь ненавидящим взглядом. — Ну, предположим и что?
— А то что, мы с вашей помощью успешно завершаем наше дело. Я даю вам ключ, пластиковую карту доступа, номер ячейки и адрес отделения банка, и вы летите белым, вернее голубым голубем за вашей мечтой.
— Хм. Складно поешь, майор. Но меня столько раз обманывали в этой жизни. Ты уж извини, но я тебе не верю.
— А я предвидела ваши сомнения. И в самом деле, зачем девушке верить первому попавшемуся майору? Поэтому ключ и пластиковую карту я отдам вам сейчас, а остальное, как договаривались.
— Ну, давай, майор, — глаза девушки загорелись любопытством, и она протянула ладошку, по размерам чуть меньше Михельсоновой.
— Да нет, не здесь. Это все в сейфе, дома у вас с папой. Я скажу вам шифр, а вы поедете и возьмете.
— Ты знаешь шифр? Интересно… Ну, говори, — она сама три года разными способами пыталась узнать его, но тщетно.
— Сначала вы выслушайте мои условия, — корова строго взглянула в глаза новобранцу. — Получив шифр, вы поступаете вся с потрохами в мое распоряжение. Я буду требовать беспрекословного подчинения мне и вот ефрейтору, — она кивнула на Серегу, — строжайшей дисциплины и рассчитываю на полную самоотверженность и самоотдачу, а случае нарушения вами наших договоренностей буду вправе наказать вас на свое усмотрение, любым способом вплоть до смертной казни. Как вам это?
Все это прозвучало так серьезно, что Сюзанна даже не осмелилась открыть рот, а только вопросительно посмотрела на Серегу. Тот развел руками и кивнул на Михельсона, стоящего с тупым видом, высунув язык. Вот мол, живой пример нарушителя дисциплины, на пути к исправлению.
— А что делать будем, май…, ой извиняюсь, товарищ майор?
— Да ничего особенного по сравнению с тем, что вы делали, для того чтобы скопить свои жалкие три тысячи. А так, в общих словах скажу. Защищать Родину от предателей и спасать человечество. Так вы согласны?
Сюзанна подумала две секунды и ответила:
— Говорите шифр.
— Будем считать это вашей военной присягой. Шифр найдете на техпаспорте вашего Мерседеса. Это первые десять цифр его ВИН-кода. Буквы пропускаете, а цифры вводите.
— Ух ты, а я, блин, думаю, зачем он его копию в лопатнике таскает.
— Помимо ключа и карты, в сейфе деньги восемь или девять тысяч, их принесете мне. Остальное не трогайте… Постарайтесь поспать… Прибыть сюда приказываю в семь утра на заправленном, готовом в путь автомобиле. Повторите, рядовая Сюзанна, как поняли приказ.
— Прибыть сюда к семи утра, заправить и проверить автомобиль, принести деньги из сейфа, — без всяких улыбок и кривляний повторила рядовая.
— Отлично. Возьмите ваши вещи, — корова кивнула на разбросанное по столу содержимое сумки. — И выполняйте.
— Есть, — ответила Сюзанна, собрала сумку и направилась к выходу.
— Минуточку!.. Да что же это такое, товарищ майор? — не вытерпел, давно уже подававший знаки руками ефрейтор. — Да, она сейчас же смоется и этому, как его, Муслиму нас заложит. А ну стоять! Кругом!
Рядовая послушно остановилась и повернулась. На ее лице было написано недоумение.
— Да нет же. Она ведь не дура. Во-первых, впервые в жизни оказаться на пороге осуществления своей голубой мечты и не рискнуть, было бы в ее положении крайней глупостью. А во-вторых, она же не хочет, чтобы мы вместо наших крайне важных дел занимались ее поисками… Извините ефрейтора за его излишнюю подозрительность и ступайте уже, рядовая, — командир поморщилась от навалившейся вдруг головной боли из-за вчерашней попойки. — Пойдем и мы, ефрейтор, надо хоть немного еще отдохнуть. Завтра столько дел.
ГЛАВА 17. БАБУШКА ПРИЕХАЛА
Они пришли домой и легли спать. Серега под теплый бок Клары Карловны, а командир на коврик в прихожей. Ефрейтору снились красавицы с кадыками, а корове, то наливные луга июльским полднем, то океанские пучины.
Но не удалось им проспать и двух часов, как раздался длинный звонок в дверь, потом еще, и так продолжалось, пока сонный Серега, придерживая трусы рукой вместо ослабшей от стирок резинки, не открыл дверь.
— Какого хрена? — задал он странный вопрос не сказано обрадовавшимся ему теще с соседкой.
— Ты что, зятек, не рад?.. Мы еле нашли вас. Часа три уже тут кружим. Ведь я последний раз была у вас, когда еще автобусы в Колбасиху ходили, — она отодвинула его рукой и прошла внутрь, за ней Арнольдовна с автоматом на плече.
— Как не рад, тетя Фрося, конечно рад, проходите, раздевайтесь. Вы надолго к нам?
— А, не врали солдатики, что вы коровку-то с машины дюбнули, — заметила она, по-деловому перешагивая через удивленно глядящую на нее командира. — А тощая-то какая. И на хрена она вам в городе-то? Молочко оно хорошо, конечно, но сено-то, сено где ей ставить будете?
— Бабушка! — Анжела выскочила из комнаты и бросилась ей на шею.
— Анжелка, мать твою за ногу! Выросла-то как. Выше бабушки уже, наверно. Ну-ка, дай на тебя посмотреть! Ну чисто, невеста, а титьки-то, титьки, как у взрослой! Сколько тебе лет-то, я запамятовала?
— Тринадцать, бабуля.
— Тринадцать?.. Да ты чо? Ну, молодец. На вот тебе гостинец, моя красавица, — она открыла саквояж, достала оттуда жемчужные бусы и одела на внучку. — Ох и красавица!.. И на вот еще, — протянула ей пачку стодолларовых купюр. — Возьми, конфет купишь.
— Спасибо, бабуля! Ты самая лучшая! — счастливая внучка побежала к себе, повертев по пути пачкой перед носом у сонного брата, высунувшегося на шум.
— А, бабаня, салют… Ты откуда нарисовалась? — он тоже, потягиваясь, изо всех сил делая вид, что рад, вышел на встречу.
— Ну иди, иди сюда, оглоед. Ты посмотри на него, Женьша. Давно ли мелкий был?.. Приезжал к нам, бегал еще дристал везде, пройти нельзя было не подскользнувшись? А щас, ты погляди, мужик, а?.. Настоящий мужичина, — она обняла его и два раза слюняво поцеловала в щеки. — Эх, даже не знаю, что тебе подарить-то? — порылась она в своем волшебном саквояже. — Тут все цацки какие-то бабские. А на-ко вот тебе лучше, — протянула ему две зеленые пачки, — сам купишь себе, что захочешь.
Серега младший ошалел от радости, забыв даже поблагодарить, схватил добычу и, вытираясь от бабушкиных слюней, потащил к себе в комнату.
Тут из гостиной вышла Клара Карловна и, насколько это возможно было в ее положении, изобразила радость.
— Кларка! Ты чо дразнишься? — тетя Фрося обняла и ее. — Ты бы знала, как мы с Арнольдовной извелись, когда вы в буран такой уехали. Места себе не находили, пока пасечник не принес добрую весть, что вас живых на переезде видели. Хорошо, что эта коровенка вам попалась, а то я не знаю, что бы с собой сделала с горя… На вот тебе тоже подарок, — она вытащила из саквояжа приличных размеров колье с крупными блестящими камнями и протянула дочери. — Бери, не знаю, правда, куда эту пропасть надевают. Бери, сама разберешься… А что это ты какая-то не такая? Что это с ней, Серега? Кислая какая-то и язык все время показывает?
— Не обращайте внимания, тетя Фрося. Это она пальцы вчера в розетку засунула, вот ее и перекосило. Врач сказал, скоро пройдет… А мне что подарите? — видя, что всем раздают щедрые подарки, спросил он, сделав максимально любезное лицо. — На машину новую дадите?.. Вы давно обещали.
— Да, о чем речь, зятек любимый?! Бери, бери сколько нужно, — теща распахнула перед ним чудесную пасть своего саквояжа. Зять скромно взял пять пачек, потом, подумав, положил одну обратно. — Вот и молодец… Купи себе, как там его супостата звать, что ты там всегда хотел-то, жип что ли?
— Джип, тетя Фрося.
— Вот, вот, я и говорю жип.
Щедрая бабушка закрыла свой полегчавший чемодан, бросила его на стул и стала оглядываться по сторонам.
— Тетя Фрося, и вы, тетя Женя, ванну с дороги принять не желаете? — предложил взбудораженный внезапным счастьем ефрейтор. Он жалел, что мало взял из сумки и посредством своей доброты планировал выманить у, неизвестно с чего, разбогатевшей тещи еще деньжат. — Проходите-ка в ванную.
— Неет!.. — хором с ужасом в голосе закричали соседки.
Теща всегда с недоверием относилась к этой маленькой комнатке с корытом внутри. А однажды, в один из ее приездов Клара Карловна чуть-ли не силой затащила ее туда и заставила помыться, так та «до блевотины нанюхалась там вонючей воды, да еще и кипятком из лейки обварилась до мяса», как рассказывала она потом раз сто Арнольдовне.
— Почему? Давайте я вам горячую ванну с пеной налью. Знаете, как приятно полежать с мороза в теплой водичке? — побежал было он исполнять свою угрозу.
— Не надо!.. — грозно прорычала теща. — Не надо, — повторила уже помягче, когда увидела, что он ее понял.
— Ну, тогда чаю с печеньем хотя бы? Клара, организуй.
— Вот чаю можно, — одобрила тетя Фрося. — Только не очень-то там. Нам домой скоро пора. Мы ведь Серега, что, думаешь, приехали-то в такую даль?
— Да, что?
— А вот, мужики тут за вами из милиции приезжали. Крутыые! Тимофеичу глаз подбили, а диких так, вообще, постреляли всех и сожгли.
— Интересно, — Серега и командир, как по команде, повернули головы к старушке.
Но тут в дверь снова раздался звонок.
— Это что сегодня за день такой?.. Кто еще там?.. — Серега возмущенно распахнул дверь, даже не взглянув в глазок. За что и поплатился. Мощный удар кулаком повалил его, и он улегся на коврик рядом с командиром.
— Вот эти самые и приходили, — изумленно пролепетала теща, показывая на незваных гостей пальцем.
— Так, так, вся банда расхитителей государственной собственности в сборе.
Уже знакомый нам низкий майор с пистолетом в руке, перешагнул порог, а за ним и высокий с двумя.
— И сама собственность я вижу тоже здесь, — он взглянул на лежащую и невозмутимо жующую жвачку корову. — Отлично.
Тут Арнольдовна рванула с плеча Калаш и открыла рот, чтобы дырявить врагов и одновременно кричать от возбуждения. Но высокий не позволил ей этого, сильно пнув сапогом в узкую грудь, и она вместе со своим автоматом улетела в детскую комнату.
— Да вы, я смотрю, не рады нам, — оскорбился низкий, провожая ее взглядом. — А это что такое? — он пошевелил ногой торчащие у ефрейтора из-за резинки трусов пачки долларов.
Настроение у него явно портилось. Он взял со стула саквояж Тимофеича и заглянул внутрь.
— Вы что это, старые ящерицы, за пять минут, что здесь пробыли, успели разбазарить, половину того, что ваш сосед собирал всю жизнь? — спросил он, негодуя, у тети Фроси.
— Так эвон кого вы ограбили, паршивцы!..
У тещи чесались руки броситься в драку.
— Ну-ка, ты с языком подойди, — обратился низкий к равнодушно наблюдавшей за всем этим Кларе Карловне. Та послушно подошла. — Возьми деньги у этого хмыря и положи обратно в сумку.
Он пнул сапогом безжизненного Серегу. Та исполнила.
— И это снимай и клади сюда, — он показал на роскошное колье, сверкавшее почему-то у нее на голове, а не, где ему было положено быть.
С этим произошла заминка. Клара Карловна не только не выполнила приказ, но еще и закрыла подарок матери обеими руками, не желая с ним расставаться.
— Ты что это, клизьма фиолетовая?! Снимай и клади сюда, я сказал.
Майор ударил Клару Карловну ладонью по щеке. Та продолжала не повиноваться, тогда он ударил сильнее. И сразу получил в ответ неожиданный, но сильный удар лбом по носу, отправивший бы любого в нокаут, но не низкого.
— Ах, ты тварь!
Он размахнулся и хотел убить ее ударом пистолетной рукоятки по голове, но стоявшая справа теща схватилась за его руку и повисла на ней. Он пнул старуху коленом в живот. Той стало очень больно, но она не отпустилась и продолжала сжимать его железной хваткой колхозной доярки.
— И ты туда же, кляча!
Он резко ударил бабушку свободной рукой по голове. Тот же результат.
При виде этой душераздирающей сцены наблюдавшая за происходящим в щель двери Анжела не выдержала и выскочила из детской наперевес с автоматом, позаимствованным у валяющейся у них в комнате Арнольдовны:
— Получай, гад, за маму с бабушкой! — прокричала она и собралась стрелять.
К счастью для низкого и мамы с бабушкой, спусковой крючок оказался слишком тугим для ребенка. Но высокий моментально среагировал, вскинул два своих пистолета и чуть было не пальнул в автоматчицу, но в дело вмешалась командир. Ее равнодушный вид был просто маской. Так-то она давно поняла, что положение серьезное и ждала подходящего момента для атаки, но он все не наступал. И вот сейчас больше медлить было нельзя, реальная угроза нависла над одним из членов ее команды, и она, мгновенно вскочив на ноги, вонзила свой смертоносный рог в сердце высокого майора. Удар был точный и своевременный. Он только коротко ахнул и испустил дух, а нажать на курки сил уже не осталось.
— Твою мать!.. — выдохнул низкий, увидев гибель напарника, и резким движением стряхнул тещу с руки на пол, правда, вместе с пистолетом. — Мать твою!.. — повторил он, подняв голову и обнаружив летящую на него коровью тушу с выставленным перед собой копытом. Доли секунды отделяли его от смерти, но опытный боец успел увернуться. Нога командира, пробив входную дверь, увязла в слоеном пироге из двп, дсп и жести. Обнаружив противника в затруднительном положении, низкий развернулся, занял положение в недосягаемости от рогов и стал крушить могучими руками и ногами барахтающееся в полувисячем положении тело зверя. На грани потери сознания от мощных ударов, корова вырвала все-таки ногу из двери, упала на спину и, вывернув голову, испустила по торжествующему, было уже, врагу максимальный электрический разряд. Тот задергался, задымился и упал на пол.
— Молодец, коровка, так его гада, — Анжела бросила автомат, подбежала к тяжело дышащему животному и стала гладить по животу.
— Хороша Буренка, — согласилась теща, ощупывая испорченную супостатом прическу. — Поехали ко мне в деревню жить.
Командир подняла голову, осмотрела поле боя, потом села и попросила:
— Рядовая Карловна, принесите-ка мне вчерашней жидкости со змеей.
— И мне!.. — не открывая глаз, пропищал ефрейтор.
— Пить на задании строго запрещено! Я попросила себе, лишь чтобы смазать рану.
От таких вестей Серега снова потерял сознание.
— Это кто говорит? Неужто ты, Буренка? — удивилась теща. — Или это у меня в голове голоса от сотрясения?
— Не Буренка, а товарищ майор, — поправила ее Анжела. — А это наша бабуля, бабушка Фрося, — обратилась она к командиру. — Познакомьтесь.
Корова рассеянно протянула бабке копыто. Та пожала и спросила:
— Ученая что ли?
— Типа того.
— Поедешь ко мне в деревню-то жить? Я тебя с Машкой познакомлю. Сколько ты молока-то в день даешь?
— Да, я не по этой части.
— Нетель что ли? Под быком-то была когда?
Командир вопросительно повернула голову к старухе.
— Ну, крыл тебя бык, когда-нибудь? Пихал в тебя свой дрын?
— А, вот вы о чем… Нет, я девственница.
— Да ты чо?!.. Так, тем более, поехали, — оживилась теща. — Там у Тимофеича бугай Терминатор, вот такой хрен у него, — она показала руками что-то невероятное. — Дел сейчас у него немного, хоть каждый день к нему бегай, я не против. Поехали а?
— Я подумаю.
Тут подошла Клара Карловна со вчерашней бутылкой.
— Спасибо рядовая, и тряпку еще какую-нибудь или бинт.
— Есть.
Та развернулась и пошла исполнять.
— Бутылку-то, дочка, оставь.
Клара Карловна поставила сосуд перед матерью и пошла в кухню. Теща взяла его, открыла и, понюхав, отхлебнула глоток.
— А чо? Ничо. Похожа на мою семидесятиградусную. И стакан, дочка, захвати, — крикнула она вдогонку.
— И мне!.. — снова пропищал ефрейтор.
— Два, — исправилась теща. — А ты вставай уже, зятек, хватит валяться.
— И я бы тоже выпила чего-нибудь дезинфицирующего, — прохрипела Арнольдовна, выходя из детской на подгибающихся ногах и держась обеими руками за живот. — Похоже, у меня селезенка порвалась.
— Женьша! Живая! А я уж думала, кранты тебе. Вон как летела… Три стакана, дочка, и себе не забудь, — в очередной раз скорректировала теща свой заказ.
— Я, было, уже обрадовалась, что отдохну на том свете. Ан нет, видать, не в этот раз, — засмеялась, морщась от боли, автоматчица и села рядом с подружкой дымящемуся низкому на грудь. После почти вековой однообразной жизни в деревне все это ей очень нравилось, несмотря на отбитые внутренности.
Пришла Клара Карловна, принесла бинт, четыре стакана, тарелку с колбасой и поставила на пол рядом с бутылкой. Теща разлила, нарочно громко булькая для зятя. Услышав любимый звук, тот со стонами и кряхтением поднялся на пятую точку.
— Где-то я уже сегодня видела такой глаз? — протянула ему стакан теща.
— Ефрейтор! — корова укоризненно уставилась на Серегу.
Но он так жалобно посмотрел в ответ своими несчастными глазами, один из которых стремительно заплывал, что та не выдержала, и отвернула голову, показывая своим видом, мол, да, гори все синим пламенем, что мне больше всех надо, что ли. Возможно, немного не теми словами, но ефрейтор понял именно так и взял стакан.
— И ты, Кларка, выпей тоже с нами за нашу победу, — кивнула теща на поверженных врагов и протянула стакан дочери. Та хотела взять. Но раздался категоричный приказ командира:
— Отставить, рядовая! — Клара Карловна, как ужаленная, отдернула руку. — Ей нельзя… Пока нельзя.
— Чего это нельзя? Всем можно, а ей нельзя, — возмутилась разливающая.
— Нельзя. Прошу поверить мне без объяснения причин. Если у вас лишний стакан, я могу с вами выпить.
— Вот это по-нашему, молодец, товарищ майор, — совершенно искренне обрадовался ефрейтор.
— Мне грустно осознавать, что ваша человеческая банда из меня веревки вьет, но я ничего с собой не могу поделать, — командир выдвинула из брюха манипулятор и взяла им стакан. — И принесите капустки, рядовая, пожалуйста.
— Ты, Женьша, где-нибудь такое когда-нибудь видела? — отвесила челюсть теща. — Говорящая корова с двухметровой рукой вместо вымени.
— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, — ответила ей подруга словами классика.
— Чего? — не поняла та, потом махнула рукой и предложила. — Ну ладно давайте за наше здоровье. Нет возражений?
— Неет! — хором ответили тостуемые и дружно выпили.
— А чего мы, как собаки, на полу сидим? Идем за стол, — вспомнил ефрейтор, свои обязанности хозяина дома.
Все встали, отряхнулись и поковыляли в кухню, аккуратно перешагивая через лужу крови, вытекшую из распростертого на полу высокого майора.
Далее все проистекало почти так же, как и в тот раз. За исключением, что вместо танцев были песнопения. Но все хорошее когда-нибудь кончается. Кончилась и бутылка со змеей, как не была она велика и крепка.
— А что делать? Делать нечего, придется в киоск бежать, — виновато разводил руками хозяин вечеринки в ответ на жадные взгляды разгоряченных последней песней собутыльников.
— А чо, пойдем сходим, за одним и проветримся, а то что-то душно у вас, — согласилась теща. — Арнольдовна, ты с нами? — спросила она у прикорнувшей в уголке подружки. Та поерзала тощим задом по полу и пробурчала что-то невнятное. — Спишь, бабуля? Ну, спи, спи.
Они встали из-за стола, и вышли в прихожую. Корова была уже в пальто и шляпе, а Серега набросил на себя полушубок и прямо в трусах направился на выход.
— А что это у нас не закрыто? — рассеянно поинтересовался он, глядя на не плотно прикрытую дверь.
— И супостата этого нет. Куда бы это он мог подеваться? — показала теща рукой на то место, где недавно дымился низкий майор.
— Вашу мать! — воскликнула командир и, пренебрегая всеми правилами конспирации, сбросив пальто, поскакала вниз по лестнице в одной шляпе. За ней, проникшись серьезностью ситуации, по мере возможностей поспешили ефрейтор с тещей.
— Ушел гад!.. Здесь вы парковались? — спросила у подоспевшей старухи корова, стоя на развороченном гусеницами газоне.
— Ну, здесь, а чо?
— Да ничо!.. — командир подняла голову и описала ей полукруг по направлению следов гусениц. — Его уже не догнать. Надо собираться и срочно ехать. Сейчас полседьмого… Нормально, успеваем. Пошли в квартиру, — предложила она, заметив любопытные лица в окнах. — У нас полчаса на сборы. Пока Сюзанна не приехала.
— А пузырь-то, может, купим в дорогу, веселее ехать будет? — без надежды в голосе предложил ефрейтор.
— Молчать! Всем наверх, готовиться к походу!
Корова поспешила в подъезд, за ней нехотя потянулись недовольные Серега с тещей.
В квартире, подчиняясь четким приказам командира, команда, соблюдая скрытность, принесла покойников из квартиры Михельсона и разложила по кроватям. Высокого майора, наоборот, отнесли вниз и уложили на кушетку соседа.
— Они почти одного роста с рядовым Абрамычем, — объяснила корова подчиненным, зачем эта непонятная таскотня. — Вдруг мерять начнут.
Потом все оделись, взяли личные вещи и собрались в коридоре.
— Ефросинья Аристарховна и Евгения Арнольдовна, вы проявили себя, как настоящие товарищи и крепкие духом бойцы, поэтому предлагаю вам ехать с нами и помочь в нашей важной миссии. Мы потеряли такое серьезное преимущество, как эффект внезапности и в сложившейся ситуации у нас каждый ствол на счету, — обратилась командир к протрезвевшим от манипуляций с мертвыми телами старушкам.
— Да мы с радостью, — Арнольдовна переглянулась с подругой. — Но как там наш скот и собаки не кормленные?
— За хозяйство можете не переживать. Ваш сосед пасечник искренне считает вас погибшими, а ваше имущество доставшимся ему по наследству. После окончания операции вы можете вернуться и забрать его обратно в целости и сохранности. Правда, вам тогда придется объяснять, куда вы дели его сокровища? — она кивнула на саквояж в руках у тещи. — Или можете забыть свою трудную крестьянскую жизнь и провести остатки жизни где-нибудь у теплого моря с кучей денег на счете.
— А что, Фрося, что мы теряем? — толкнула Арнольдовна подругу в бок.
Она всю жизнь преподавала географию, рассказывала детям про моря и океаны, а сама дальше областного центра никогда не выезжала.
— Поездим везде, мир посмотрим. Париж, Японию, Черное море, может, павлинов увидим…
— Да я, не против, раз нужна наша помощь, поможем, — задумчиво произнесла теща, почесав голову. — В деревню, если что, вернуться всегда успеем.
— Вот и отлично. С этого дня вы рядовые Аристарховна и Арнольдовна. Полагаю, что вы женщины опытные и знаете, что такое военная дисциплина и субординация, и что полагается за их нарушение в военное время?
— Так точно, товарищ майор, — ответила за двоих Арнольдовна и поправила автомат на плече.
— Вот и договорились. Ефрейтор посмотрите, не подъехала ли Сюзанна?
Серега высунул голову из форточки и ответил с преувеличенным удивлением:
— Ты смотри, не смылась… Стоит внизу, курит. Дым из окна идет, не Мерседес, а паровоз.
— Отлично. Всем взять свои вещи, провизию, оружие и по машинам. Рядовые Арнольдовна, Аристарховна, Анжела и Карловна в Мерседес, остальные с ефрейтором в Скорую помощь. Я подойду через десять минут.
— А можно я в Мерседес, а лошица в Скорую помощь?
— К мамочке поближе захотел, лох.
— Заткнись, жирная. Меня просто в «Скорых помощах» укачивает, товарищ майор.
— Хорошо, садитесь в Мерседес. Рядовая Карловна в «Скорую помощь».
— А жирный, пролетел с мамочкой?
— Кто тут жирный-то?
— Выполнять! — строго рявкнула командир голосом Клары Карловны и подчиненные строем по два с авоськами и сумками направились на улицу.
Когда все вышли, корова открыла на кухне газ. Потом спустилась в квартиру к Михельсону, достала из живота какую-то коробочку что-то в ней покрутила и поставила на бочку, где раньше стоял вождь мирового пролетариата. Спустилась на первый этаж, подожгла газеты в почтовых ящиках и несколько раз громко прокричала на весь подъезд:
— Пожар! Пожар! Срочно всем покинуть дом! Утечка газа, через пять минут взорвемся!
Убедившись, что дом ее услышал и загудел, как потревоженный улей, вышла на улицу и, придерживая пальто, забралась в Скорую помощь.
— В путь, ефрейтор.
— Сирену включить?
— Пока не надо.
И две машины гуськом отправились на юг. Не успели они проехать и километра, как за спиной что-то грохнуло, и мощный всполох осветил небо.
— Ну, вот и все. Обратного пути у нас нет, — произнес Серега и грустно вздохнул.
ГЛАВА 18. ВАЖНОЕ СОВЕЩАНИЕ
А совещание в кабинете у будущего генерала шло своим чередом. На полу уже валялось несколько пустых бутылок, но полных оставалось еще больше. Это вселяло оптимизм и веру в будущее. Все были веселы и довольны. Раскрасневшийся от спиртовых паров Козарчук сидел во главе стола и, выразительно жестикулируя рукой с наполненным стаканом развлекал всех навыдуманными историями из своей жизни. Напротив его Закидайлов, делая вид, что внимательно слушает, спал, скрыв глаза под темными очками.
В углу на полу храпела одна из принесших им ужин официанток. Она по приказу начальника выпила из горлышка полбутылки коньяка и сейчас валялась в отключке рядом с содержимым своего желудка. С другой боевой подругой полковник Налоговонян и майор Огурцовым на диване занимались сексом. Вернее занимался полковник, а у майора или с перепоя, или из-за перенесенных за день волнений ничего не получалось, но он все равно участвовал и, ползая рядом с армянином, подсказывал, что делать.
— Ты с оттяжечкой туда быстро, а обратно медленно, — советовал Огурцов и, не оставляя все-таки надежд поднять свою вялую сосиску, возил ею между пышных грудей официантки.
— Ты, бля.., Огурцов, иди отсюда, мешаешь! — потный Налоговонян оттолкнул от лица волосатую задницу майора.
Он больше часа тыкал румяной толстушке в разные места свой порядком уже намозоленный член, но все никак не мог кончить.
— Ты монотонно все делаешь. Видишь, она даже уснула уже… А надо: раз-раааз, раз-раааааз, раз-рааааааааз, — учил его сильный в теории Огурцов.
— Пошел ты на х..! — Полковник, не покидая тела партнерши, перевернулся вместе с ней на спину , прикрывшись от назойливого советчика,и продолжил свои усилия.
— А ну-ка, ну-ка, — заинтересовался происходящим на диване Козарчук.
Он как раз излагал какую-то сальную историю на эту тему, а тут перед ним, как специально, возникла живая иллюстрация прямо из того рассказа.
— Ну-ка, ну-ка, — он поднялся из-за стола, вышагнул из сапогов, снял галифе вместе с трусами, аккуратно повесил их на стул, надел сапоги обратно и, шатаясь, подошел к группе развратников.
— Ты продолжай, — обратился он к Налоговогняну. — А ты сдрисни отсюда, — махнул майору кистью руки, приблизительно показывая направление.
Тот нехотя уступил место начальнику. Козарчук залез с сапогами на диван, сдвинул папаху на затылок, и, приподняв фалды кителя, стал пытаться попасть своим маленьким, но крепким перчиком в свободное отверстие на мерно качающемся заду официантки.
— Эй, ты там внизу, притормози-ка на секунду, — приказал он партнеру после нескольких неудачных попыток.
Тот послушно остановился и даже, выгнувшись, услужливо приподнял на себе розовое тело подруги поближе к полковнику. Тот хорошенько прицелился и с размаху воткнулся ей в задницу. Та даже проснулась и вскрикнула от неожиданности.
— Вот учись у мастера, лапоть. Видишь, как надо, — Огурцов подлег рядом и стал в непосредственной близости наблюдать за процессом. — Раз-раааз, раз-раааз,.. и покрутить,.. и с протяжкой… Ай да полковник, ай да орел, — старался он, льстил изо всех сил.
Козарчук, одобренный зрителями и возбужденными похрюкиваниями боевой подруги, почувствовал себя вновь молодым жеребцом и начал выделывать задом разные кренделя. Он крутил им по и против часовой стрелки, водил справа налево и вверх и вниз, втыкался в партнершу то очень резко, то необычно медленно. И, видимо переувлеченный в пылу этих телодвижений, не заметил, как длинный волосатый член армянина из влагалища официантки нечаянно переместился в его задницу. В тот самый момент он, конечно, почувствовал что-то неладное, и не умолкающий ни на секунду Огурцов, почему-то, тоже как-то резко заткнулся, но был так пьян, и все, вроде, шло так здорово, что уж больно не хотелось останавливаться. Поэтому он продолжил свои финты, краем внутреннего уха прислушиваясь к новым ощущениям в себе. Тут под ним бурно задышал, наконец-то, кончивший Налоговонян и Козарчук ощутил внутри себя еще и что-то горячее. Он потрогал рукой, что происходит, и все понял.
— Ах ты сволочь! Ты кого это отъимел? — взъярился он и, второй раз за день выхватив из кобуры свой Стечкин, выстрелил пять раз в голову обидчика, потом, подумав секунду, еще по два в свидетелей своего позора, включая проснувшегося от грохота Закидайлова. Огурцов, не знавший, что патроны холостые, скатился с дивана и забился на полу в судорогах, а перепуганная проститутка бросилась наутек, выбив из-под стрелка ногу, и тот повалился на армянина. Обнаружив, что, несмотря на пять выстрелов, в провинившемся все еще теплится жизнь, разъяренный полковник начал добивать его в рукопашную. Оглушенный и ослепленный выстрелами армянин, ничего не понимал: за что его опять расстреляли, а теперь молотят рукояткой пистолета по голове. И чтобы защититься от ярости недавнего партнера, смог только с силой прижать его к своей потной волосатой груди. Козарчук с минуту побился в его объятиях, гневно матерясь и плюясь, а потом обессиленный затих.
Как раз на этом самом месте в кабинет вбежал, только что прилетевший из Серегиного города, запыхавшийся низкий майор в сопровождении дежурного офицера, а из-за их спин смущенно выглядывал тот самый ученик Профессора, невоенный лейтенант Волошин. У низкого было много чего доложить начальнику, но из-за открывшейся перед ним картины, все донесения вылетели у него из головы.
— Как это понимать? — гневно спросил он у Закидайлова, глядя на вытекающую из тощей задницы босса мутную жидкость. — И это что за горилла? — кивнул он на торчащие из-под него волосатые ноги Налоговоняна.
— Даже не знаю, как сказать. Спроси лучше у своей начальницы, — сострил Закидайлов, но никто не засмеялся.
ГЛАВА 19. ПОТОМКИ КОСМИЧЕСКИХ ПИРАТОВ
А по не очень хорошо прочищенной от снега федеральной дороге на юг к Казахстану, стараясь объезжать посты ГАИ, двигался странный кортеж. Впереди подержанная японская «Скорая помощь», а за ней роскошный золотистый Мерседес.
— После моего «Москвичины» это просто сказка какая-то! — не мог нахвалиться на свой новый автомобиль Серега. — Хреново, конечно, что руль не там где положено. Встречные девки думают, что это Абрамыча тачка. И менты, наверное, будут недовольны, что водитель им язык показывает, — он покосился на гордо возвышающегося на левом сидении Михельсона. — Зато как идет, какая тишина в салоне, а музыка… — прибавил звук и замотал головой в такт передаваемой по радио песне про «два кусочека колбаски». — А это!.. Можно еще раз гуднуть, товарищ майор?
— Хватит… Заколебали вы уже своей сиреной, — равнодушно отвечала ему корова, которая вольготно разлеглась на носилках и попивала что-то из приделанной к потолку капельницы.
— Ну, пожалуйста, последний раз.
— Прошлый раз тоже был последний.
— Этот будет самый последний, всего на пять секунд.
— Нет, я сказала нет, значит, нет. Что за детский сад?..
— Ну и ладно. Я просто взбодриться хотел, а то засыпать, что-то начал.
— А!.. Так я вас сейчас взбодрю.
— Не надо! — поспешно замахал руками ефрейтор. У него и так после ее последнего электрического взбадривания волосы стояли дыбом. — Я так-то бодр. Просто пошутил.
— А… Ну тогда ладно. А то смотрите…
Какое-то время ехали молча. Тихий рокот мотора и мерное посапывание спящей на лавке Клары Карловны убаюкивало Серегу, и он решил встряхнуть себя не током, а провокационной беседой:
— Да, товарищ майор. Много народу-то поди от взрыва погибло? Жалко их. Соседи все же.
— Вовсе и нет. Померла только одна бабка Пантелеевна, как вы ее называли. И то не от взрыва, а от натуги, когда свою стиральную машину в подъезд вытаскивала. И еще четверо раненых. Адвокат с проституткой спали под кайфом и дымом отравились. И двум зевакам из соседнего дома обломками стен по головам досталось. Но они все в больнице, и их жизням уже ничего не угрожает. Так что успокойтесь, ефрейтор, наша с вами совесть чиста.
— Ага, а Пантелеевна? Ее вам не жалко? Такая отзывчивая была старушка.
— Ну, что касается Пантелеевны, так у нее был рак печени, и жить ей оставалось от силы год. Причем три последних месяца она провела бы в страшных мучениях. Мы же, наоборот, принесли ей легкую смерть и бесплатные похороны за счет государства.
— Хорошо, предположим. Но откуда вы это все знаете, товарищ майор? И тогда про Сюзанну, что она мужик и про сейф и, вообще,… а про нотариуса?
— Я могу попытаться объяснить, но боюсь, что вы не сможете этого понять.
— А вы попробуйте, товарищ майор, может пойму, — даже немного обиделся Серега.
— Ну что же, попытаюсь. Как бы вам попроще-то объяснить?.. Я узнаю это из многочисленных и разнообразных информационных полей и нитей, которые окружают и пронизывают все вокруг. Данные идут по ним везде в почве, в воде, в воздухе. Из каждого живого существа идут такие нити с информацией… из вас, из Сюзанны, из нотариуса шли. Нужно только уметь подключаться к ним, считывать сигналы и иметь достаточно развитый мозг, чтобы анализировать, сопоставлять и делать выводы. Что-то типа вашего интернета, только гораздо сложнее. Понятно?
— В принципе ясно, что-то типа телепатии, но почему я не вижу и не ощущаю эти поля и нити. Я тоже хочу этим всем пользоваться, сопоставлять, и это… делать выводы.
Командир соснула из капельницы и грустно вздохнула.
— Дело в том, что вам этого не дано. Все существа на Земле в той или иной степени умеют делать это, а вот вам людям в большинстве своем этого не дано.
— И почему же, чем мы хуже всех?
— А объясню, чем. Дело в том, что вы люди являетесь инородными телами на нашей планете. Вы — потомки древних пиратов прилетевших из далекой галактики, не пожелавших жить по земным законам, и вам не доступны ее секреты. Поэтому, ефрейтор, вы не видите и не ощущаете то, что вижу и ощущаю я.
— Да вы что? Как интересно! Ты слушаешь, Абрамыч? — ефрейтор толкнул дремавшего Михельсона в бок и приглушил радио. — Расскажите-ка, пожалуйста, поподробнее, товарищ майор.
— Извольте, — корова перевернулась на другой бок и начала рассказ: — Когда-то давно, тысяч пятьдесят лет тому назад на Землю, где-то в Африке совершил жесткую посадку огромный военный корабль с космическими захватчиками. Их варварская цивилизация потребителей исчерпала ресурсы своей планеты, превратила ее в непригодную для жизни помойку и, пересев в железные корабли, покинула. Они, как стервятники, летали по вселенной, захватывали другие миры, образовывали там колонии, так же бездумно грабя и уничтожая все вокруг. Так вот один из их разведывательных кораблей, совершая полет в поисках очередной жертвы, в районе солнечной системы столкнулся с астероидом. Еле-еле дотянув до ближайшей планеты, они с трудом на нее сели. Их корабль разрушился, но большинство пассажиров выжили, оставшись, правда, без средств передвижения, без связи и, следовательно, без малейшей надежды покинуть когда-нибудь это место.
Но, на их счастье, Земля оказалась райским местом, и они нашли здесь все, что им было нужно для безбедной жизни. Несколько тысяч хорошо вооруженных мужчин быстро расселились по плодородной планете, не встретив серьезного сопротивления со стороны разрозненных местных племен примитивных людей. Их женщин они сделали своими наложницами, а их самих рабами. Так через несколько поколений смешения двух цивилизаций и образовался ваш вид, Homo Sapiens, как вы его называете, или Человек разумный. Разумность которого состояла в унаследованной у захватчиков, вечно зудящей и не дающей покоя жажды изменять этот мир по своему вкусу. То есть, среди тысяч видов неразумных живых существ, которых все устраивало на планете, появился один разумный, вечно всем недовольный и развивающийся вопреки земным законам.
— Да, да. Я тоже, что-то такое смотрел по телеку, — вставил Серега с умным видом. — Там два деда спорили. Один спрашивает у другого: «А вот если люди произошли от обезьян, почему тогда горилла все еще не стала человеком»? А другой отвечает: «А ей и так не плохо, зачем ей еще и человеческие проблемы?»
— Вот, вот. Это был мудрый дед, и ответил он в самую точку. Те первобытные люди до появления пришельцев тоже жили простой жизнью и были счастливы, находясь в согласии с окружающим миром и всей планетой… Ведь что такое счастье? Счастье — это гармония, и гармония, прежде всего, в самом себе.
Они жили по законам природы, никуда суетно не стремились и никому болезненно не завидовали. Мать Земля щедро давала тот мизер, который им был необходим. Вокруг паслись тучные стада, росли плодородные леса, и текли полные вод и рыб реки. Зная язык и читая на нем книгу планеты, они получали информацию, что и где они могут взять без особых усилий и, не причиняя вреда природе. Где, к примеру, мамонт только что сломал ногу, когда отметавшая икру рыба выбросится на берег, или в каком месте поспели земляные орехи. Для удовлетворения своих простых потребностей им нужно было только немного побегать, помахать или покопать палкой и принести тяжелую добычу домой, где их женщины приготовят ее, разделят с ними стол, а в благодарность за это и постель… Все. Полдня побегали, потом неделю лежите, переваривайте, занимайтесь приятными хлопотами по размножению. Разве это не счастье?
— Так это же скучно. Каждый день одно и то же.
— Вот! Вот оно! — корова даже вскочила с носилок от возмущения. — Вот именно эту вредную мысль привезли с собой и заронили в ваши умы пришельцы. До них вам земным людям не было скучно. Миллионы лет вы были все равны и все вместе лежали после охоты и наслаждались сытым урчанием в животах и теплыми волосатыми сиськами своих подруг под боком. Вы были всем довольны и не собирались ничего менять. И вот прилетели эти чужаки, стали отнимать у вас женщин, самих согнали в стада и заставили что-то таскать, строить, копать. Но самое страшное, что они выделили немногих из вас, подняли над толпой, сделав главными, а остальных заставили им завидовать и стремиться занять их место. Вскоре сами пираты состарились и умерли, а построенная ими система неравенства осталась, а вместе с ней скука, один из двигателей вашего прогресса. Унаследовавшие привилегии особи изнывали от изобилия и безделья. Для них придумали песни и танцы, догадались раскрашивать себя и жилища, изобрели колесо, приделали к телеге и для более быстрого передвижения приручили и впрягли в нее животных. Пищу теперь не просто ловили, убивали и ели, а сами выращивали и, убив, приготавливали на огне разными изощренными способами… А во что превратился элементарный процесс размножения?.. — командир вздохнула и неодобрительно покачала рогатой головой. — Потом все, что было придумано для знати, пошло в народ и стало для него также необходимым… А дальше, дальше все покатилось и стало расти, как снежный ком. Человечество стремительно развивалось по законам той далекой пиратской цивилизации, строя свой отдельный мирок, все более и более обосабливаясь и теряя связь с родной планетой.
Корова замолчала, чтобы отпить из капельницы.
— Ну, хорошо, связь с планетой потеряли, но, а это все? — Серега с восхищением потряс руль автомобиля и провел рукой по салону, имея ввиду аппарат искусственного дыхания и разные медицинские штуки вокруг. — Это все разве плохо?
— Это неплохо придумано, довольно таки остроумно, но не нужно… Передвигаться в пространстве, например, можно гораздо быстрее и безопаснее без ваших жутких машин. А если вы имеете ввиду еще и вашу примитивную медицину, так чтобы быть всегда здоровым, достаточно, лишь знать и выполнять некоторые простые правила и во всех этих ваших хитроумных штуках не будет необходимости… К тому же в ваших организмах, еще с тех времен, когда вы были частью планеты, дремлют мощные силы самолечения, которые, если знать, как их активировать, без труда сами справятся с любой самой страшной болезнью.
— Почему же тогда, товарищ майор, вы едете с нами в этой железяке, а не передвигаетесь вашим безопасным способом? — ехидно спросил ефрейтор.
— Ну, во-первых, мне нужно перевезти вас — мое подразделение, а во-вторых, моим методом в пространстве можно перемещаться только разумом, телепортация в принципе возможна, но я ей, к сожалению, не владею.
— Ага, значит, для чего-то наш прогресс все-таки пригодился, — обрадовался Серега.
— Да, вы правы, сегодня он мне необходим, правда, для борьбы с ним же самим.
— Как это?
— А очень просто!
Корова приподнялась и села на носилках, видимо, эта тема была больным вопросом для нее, и очень серьезно заговорила:
— Вы, люди на данном этапе дошли до той точки, когда ваш прогресс стал смертельно опасен и не только для вас самих, но уже и для всей Земли и всего живого на ней. Прошли многие века с высадки космических пиратов, а ваша суть и общественная структура практически не изменились. Те же несколько враждебных племен, возглавляемых или царьком или группой богатеев. То же первобытное сознание, те же цели — борьба за господство и тот же идеал — Золотой телец. Изменились только масштабы бедствия. Если тогда вы были лишь незначительными вшами на здоровом теле планеты, то сейчас вы превратились в огромную гнойную раковую опухоль. Вы с ужасающей скоростью размножаетесь, совершенствуете свои технологии, ни сколько не задумываясь об их опасности. Ваши города, поля, заводы стремительно расползаются вширь, вытесняя и уничтожая ваших беззащитных соседей, коренных жителей Земли. Вы изрезали планету своими дорогами и опутали проводами. Вы изрыли ее недра бесчисленными шахтами и котлованами, черпаете оттуда ее плоть, а через тысячи скважин сосете кровь. Превращаете это все в ядовитые отходы и возвращаете вместо благодарности обратно. Вы безрассудно отравляете воздух, которым дышите, почву, с которой питаетесь и воду, которую пьете. Вы даже умудрились захламить космос, до которого смогли добраться. Называя себя человеком разумным, для уничтожения друг друга вы накопили в тысячи раз больше оружия, чем нужно для вашего поголовного уничтожения и храните его кое-как, ежедневно подвергая себя и всю планету риску уничтожения, если оно вдруг сработает. Вы гордитесь своими преступлениями перед матерью Землей, называя это достижениями прогресса, прекрасно понимая, что губя ее, губите и самих себя.
— Но как же, как же?.. Мы боремся за экологию, вон по телеку все уши прожужжали про озоновые дыры и вообще…
— Боретесь, боретесь. Слышала. Но это все лишь для виду. Бесполезная болтовня. А между тем положение катастрофически ухудшается с каждым днем. Нужны радикальные меры, а не пустая говорильня. Чтобы что-то изменить, нужно очень, очень многим поступиться, а на это вы пойти не хотите и не можете, предпочитая надеяться на чудо.
— Это точно! — согласился Серега. — Нужно всем договориться и перестать, это все делать.
— Гениально, ефрейтор. Именно в этом ваше и наше спасение.
— Наше понятно, а чье это еще ваше? Коровье?
— И коровье тоже. Но, вообще, я выступаю от лица всей планеты и высокоразвитой цивилизации существ, живущих в мировом океане.
— Дельфинов что ли?
— И дельфинов тоже… Мы существуем уже не один миллион лет. Живем в гармонии и взаимопонимании с природой и окружающим нас миром. И были полностью счастливы и удовлетворены своим положением, пока не появились вы.
И мы давно следим за вами. Сначала вы, смешные двуногие существа, используя примитивные снасти, ловили нашу рыбу. Мы видели это и не придавали значения. Потом стали встречать вас, жалких оборванцев в океане, на своих утлых суденышках, плывших куда-то. Удивлялись вашей смелости, сочувствовали, помогали, как могли… Постепенно ваши корабли выросли. Уже не оборванцы, а нарядные толстяки, стали перевозить на них золото, разные грузы и обращенных в рабство себе подобных. Горем и страданием за сотни миль веяло от этих судов. Мы жалели несчастных, но ничем не могли помочь. Вы стали воевать на своих кораблях, прямо у нас навиду зверски расправляясь друг с другом. На это было больно и жутко смотреть… Вы изобрели оружие, убивающее на расстоянии, и многие чересчур беспечные из нас гибли, подплывая близко к вам, так как ради забавы вы могли выстрелить и убить доверчивое, безобидное существо. Стыдно сказать, но глядя на вас, кое-кому из нас тоже понравилось убивать ради удовольствия. Ваши китобои с парусных калош пересели на современные быстроходные корабли, оснащенные эхолотами для поиска нас в нашем доме, и спастись от вас стало совсем не просто. Ваши рыболовные суда из утлых посудин превратились в огромные корабли и плавучие заводы, которые вычерпывали из моря все живое, включая и зазевавшихся наших братьев. Из-за вас рыбы в морях и океанах заметно убавилось. И это даже заставило самых морально слабых из нас, из-за голода поедать своих собратьев. Это все стало уже очень и очень неприятно. Но самое отвратительное и смертельно опасное — это ваш мусор и ваши мерзкие отходы, которые вы считаете возможным сбрасывать в наш дом, океан. В его триллионах кубических километров воды уже не осталось места, где бы ни плавали ваши пакеты, банки, бутылки, презервативы и прочая дрянь. По поверхности морей и океанов кочуют целые острова мусора, размерами с ваш крупный город. Вся вода пропахла бензином, нефтью и другими гадостями. Содержание разных ядов и радиации в том, в чем мы живем, превышает даже ваши завышенные в сотни раз нормы. Мы оказались не готовы к такому, и погибаем из-за вас. Мы мирные существа и у нас нет средств борьбы с вами, вернее не было до тех пор, пока один из ваших безумцев не дал его нам.
— Вы хотите сказать, товарищ майор, что это оружие, это вы и ваша рота парнокопытных?
— Ну, да. И еще кучка наемников: сообразительный алкоголик, два зомби, пара старух, пацан с девчонкой и трансвестит. Ну, а также в нашем распоряжении все оставшиеся ресурсы и живые существа планеты и космоса.
— И что же вы собираетесь делать со своим войском?
— Честно говоря, вопрос не простой… Как мы уже выяснили, ваша цивилизация является ошибкой природы, иначе говоря, болезненной мутацией, из-за заражения извне. Таких ошибок, произошедших из-за тех или иных факторов, на самом деле, во вселенной было не мало. Даже здесь на Земле, к примеру, до вас было несколько. Но все эти культуры рано или поздно погибали. Большинство на более раннем этапе развития от эпидемий, или от природных катаклизмов, многие от войн, или от голода вследствие перенаселения или истощения недр родных планет. Спасались, как ваши предки, и доживали до возможности своей экспансии в другие миры единицы. Вы, надо отдать должное, тоже оказались довольно живучими, но все равно обречены. Сбежать отсюда вы вряд ли успеете. До межпланетных перелетов вам еще очень и очень далеко, а вражда и разобщенность ваших элит не позволяет надеяться, что вы до них одумаетесь, объединитесь и сами справитесь с проблемой. Хотя вам везет, и возможно, вы продержитесь еще несколько десятилетий. Но, вероятнее всего, конец наступит в течение ближайших нескольких лет вместе со всей биосферой от накопленного оружия, от которого вас уберегает лишь какое-то чудо. Поэтому было бы проще и безопаснее, как можно скорее, уничтожить вас, как чумных крыс, вашими же боеприпасами, которыми Профессор заботливо нашпиговал мою роту. Но… я, сколько не думаю об этом, понимая разумом, что так и нужно сделать, при всем желании не могу так поступить… Ну не могу!
Командир с силой провела копытом по глазам, будто карая этим себя за это.
— После того, как я близко пообщалась с вами, у меня просто не поднимется рука… Поэтому будем рисковать и попытаемся спасти хотя бы лучших из вас… Вернем в лоно матери Земли, а там посмотрим.
— Понятно. Как уничтожать, в принципе, вы понятно объяснили, а вот возвращать в лоно, можно узнать поподробнее, как? — равнодушно крутя баранку, спросил Серега. Он уже полностью свыкся с ролью винтика в механизме спасения мира. — Вы не подумайте, что я против, товарищ майор, просто любопытно.
— А почему бы и нет. Делать все равно нечего, — ей было немного непонятно Серегино равнодушие к судьбе своего вида. — Вы не спите там, ефрейтор? Может ватт девятьсот, для бодрости?
— Не, не! Все нормально! — замахал он руками. — Может быть потом, послезавтра.
— Ну, что же. Тогда слушайте. И попробуйте понять.
Космос, вселенная, звезды, планеты и мы сами являемся единым организмом, единым миром. Все что вокруг нас, воздух, вода, почва, звери птицы, даже мухи и клопы — это составляющие этого мира. Вы люди, как чуждые ему элементы, видите и осязаете лишь материальную его часть и то только ту мизерную, до которой достают ваши примитивные органы чувств. А на самом деле, этот мир бесконечно велик и разнообразен. Он заселен несчитанным количеством видов организмов разных уровней развития и существующих в различных физических состояниях. Этот мир бесконечен для познания. Он очень прост и одновременно безгранично сложен. Я и никто на Земле не знает, кто управляет этим миром. Я встречала в других галактиках гениев в сотни раз умнее меня, спрашивала про это у них, и даже они не ответили мне точно, а лишь поделились своими предположениями, что есть где-то центр этого мира, и там находятся умнейшие его особи, которые руководят нами и решают все проблемы существования.
Но, так или иначе, в нашем мире всегда царит гармония и порядок. Все существа в нем счастливы и всем довольны. Каждое имеет ограниченные или очень медленно растущие потребности, которые с лихвой удовлетворяются. Если ты простое растение, ты имеешь достаточное количество света, воды и почвы. Регулируют твой рост и количество травоядные животные, насекомые и прочие организмы. Помогая тебе в этом, они питаются сами, и это их и тебя вполне устраивает. Чтобы им хватало еды, воды и самок для счастья, за их численностью в свою очередь следят хищники, убивая и съедая слабых, а значит лишних.
— А! — обрадовался Серега, найдя к чему придраться. — Вы говорите, что в вашем мире все счастливы и всем довольны. А эти бедные съеденные? Какое же это счастье попасть на обед в качестве пищи?
— А они и были счастливы и довольны, пока не заболели, не поранились или просто им не стало хватать еды или воды. Но прошло их счастье, и с этим окончилась жизнь. В том чтобы погибнуть и стать пищей других, на самом деле, нет ничего плохого. Гораздо хуже жить и мучиться, как, например, живете вы и прирученные и созданные вами организмы.
— И что, всех кто несчастен съедать?
— Было бы неплохо. Большинство из вас я с удовольствием скормила бы акулам.
— Где же тогда гуманизм?
— А это и было бы гуманно, по отношению к ним, а также к миллиардам других нормальных существ планеты. Ваш ложный гуманизм и пренебрежение законами природы на деле ведут лишь к возникновению страшных болезней и вырождению. Вы тратите колоссальные ресурсы на поддержание жизни каких-нибудь уродов, которые сами предпочли бы смерть, этой помощи. Делаете это, чтобы считать себя гуманными людьми, и со спокойной совестью, смотреть или даже радоваться гибели от голода и болезней тысяч, действительно нуждающихся в помощи, ваших здоровых собратьев в соседних государствах…
Да, что зря воздух гонять… кажется, я вообще не туда зашла. Можно, конечно, часами рассказывать о глупости и подлости вашего вида, но речь не об этом. Напомните-ка мне, ефрейтор, о чем я говорила до того как вы меня перебили?
— Ну, о том, как все счастливы даже если их едят.
— Вы на самом деле не понимаете, что я вам, упрощая до предела, пытаюсь объяснить, или прикидываетесь идиотом? — раздраженно спросила командир.
— Прикидываюсь, прикидываюсь, прошу прощения, товарищ майор, — встрепенулся Серега. — Вы говорили про хищников, как они регулируют численность травоядных, и хотели, видимо, рассказать, кто следит за их количеством.
— Ну ладно. Я просто проверяла, слушаете вы или нет. Ну, так вот, количество хищников регулируют более крупные и сильные хищники… Хотя зачем я это все вам рассказываю, вы должны были это все изучать в школе. Ваш Дарвин все это давным-давно неплохо описал.
— Да, конечно. Это называется естественный отбор. Но, честно говоря, пока не вижу связи между подробностями жизни хищников и травоядных и нашей дальнейшей судьбой.
— А что тут не понятного? Я предлагаю вам вернуться в эту пищевую цепочку, так сказать, к истокам, к тому месту, где вы свернули на ложный путь, и начать все сначала.
— Вот тебе раз! — опешил ефрейтор. — Как это? Обратно в пещеры? Я лично не согласен. Мы, как ни как, все-таки разумные существа.
— Опять двадцать пять… Я битый час распинаюсь перед вами, объясняю, в чем ваши проблемы, а вы, ефрейтор, все еще гордитесь, своим разумом, приведшим вас и нас на грань гибели. Кстати, ваш мозг с тех пор очень сильно деградировал и, чтобы вернуть его хотя бы до уровня развития, который был у тех пещерных людей, перед тем, когда их испортили пираты, нужно не одно поколение праведной жизни.
— Да вы шутите, товарищ майор. Чтобы я был глупее какого-то питекантропа!? — возмутился ефрейтор. — Ни за что не поверю.
— Да… Вижу, без иллюстрации здесь не обойтись…
Корова подсела поближе, вытянула манипулятор, взяла им руль и пристально уставилась в Серегин затылок. Через секунду тот уронил голову на грудь, повалился на бок в сторону двери, а еще через три секунды издал громкий вопль и очнулся. Автомобиль даже не успел сильно замедлиться.
— Что это было? — изумленно прохрипел он.
— Возьмите руль, сейчас объясню, — еле слышно произнесла корова и без сил повалилась на носилки. Полежав минуты две, она подняла голову и устало сказала:
— Извините, это отнимает много энергии… Ну что, ефрейтор, как оно?…
— Блин, вообще!..
— Ну, что?.. Что вообще? Расскажите, нам интересно.
— Ну что, что?… Это, как его?… — тряхнув несколько раз головой, все еще не до конца пришедший в себя Серега начал рассказывать:
— Ну, блин,.. я, блин, был в каком-то розовом лесу… Там между толстенных стволов росли кусты с очень красивыми цветами. Недалеко от меня спал какой-то большой зверь, с длинной белой шерстью… Я понял, что он добрый и погладил его… Под волосами у него было мягкое теплое тело с проступающими под кожей ребрами… Вокруг порхали фиолетовые бабочки, величиной с индюка, одна села мне на руку, такая огромная и совершенно невесомая, как сейчас чувствую на руке ее цепкие лапки… Ну там полно было всякого разного… Но самое главное — эти девчонки… Кто они, товарищ майор?
— Потом скажу. Что было дальше?
— Это были очень красивые сиреневые девчонки с ушами, как у наших зайцев, и с такими маленькими вздернутыми носиками. Их было три… Они обступили меня и стали трогать своими нежными руками и влажными губами… Дальше рассказывать? Там не совсем прилично.
— Рассказывайте, рассказывайте. У вас хорошо получается. Нам с рядовыми очень хочется послушать, тем более, несовершеннолетних здесь нет…
— Ну, у этих девчонок на спинах рос короткий такой, очень мягкий мех,.. почти как на моей шапке, — он поднял руку и с чувством погладил свою формовку. — Нет мягче… А грудь лысая, а на ней шесть выпуклостей, расположенных попарно, как у собак, типа женских сисек, с длинными фиолетовыми сосками. И у меня ноги и живот, почему-то, тоже были сиреневые и покрытые таким же мехом, а… ну, это, как его? …член был тонкий и длинный и извивался, как змея.
Он замолчал и посмотрел на жену.
— Как себя чувствуете, ефрейтор, может, остановимся?
— Нет, нет. Все нормально.
— Тогда продолжайте. Или боитесь, что рядовая Карловна приревнует?
— Да нет, нет. Чего уж там? — он еще раз, на всякий случай, глянул на супругу. Но та сидела на скамейке с прямой спиной и равнодушно смотрела в окно. — Ну, в общем, трахался я с ними. Сразу с тремя. Подробности рассказывать?
— Ну, ладно, не обязательно, тем более, что я все видела… И как вам? Понравилось?
— А то!?.. Вообще улет! — Серега красноречиво показал на мокрое пятно на штанах. — Кайфанул нереально! Никогда такого сильного со мной не было.
— А, как пахли тела ваших партнерш, а вкус их слюны…
— А восемнадцать грудей с трех сторон!?.. — Серега закрыл глаза, чтобы лучше вспомнить, их прикосновения к своему телу. — Как сейчас вижу все перед собой. Что же это было, товарищ майор? Сон или галлюцинация?
— И не то и не другое. Я показала вам, что не обязательно выдумывать железные приспособления, чтобы сделать свою жизнь интереснее. К примеру, для того, чтобы попасть в другую галактику, не нужно строить огромный звездолет, и тратить несколько лет на полет, как считаете вы и ваши предки пираты. Нужно просто быть частью своей планеты, частью космоса, а значит и той самой интересующей вас галактики. Имея достаточно развитый мозг и умея им пользоваться, вы просто моментально получаете информацию оттуда, со всеми подробностями. То есть, не вы летите туда через опасности и, тратя кучу времени и ресурсов, а она сама появляется в вашем мозгу… Для примера, я соединила вашу нервную систему с нервной системой самца эльфида, совершавшего свой ежедневный акт соития со своими, так сказать, женами. Таким образом, вы побывали на одной из самых моих любимых планет в далекой, как вы называете, галактике и занимались там своим любимым делом с представительницами местной фауны. Или вернее сказать, не вы побывали в ней, а она побывала в вас, то есть вашем мозгу. Это были реальные ощущения только не ваши, а моего старого друга Мокколенуса Рцагнуса, любезно разрешившего нам ими воспользоваться. Понимаете?
— То есть, я побывал в шкуре инопланетного козла, когда тот после ужина трахал своих подружек.
— Именно так, лучше не скажешь.
— И вы показали мне это, намекая на то, что если я исправлюсь и перестану пить и курить, то тоже так смогу делать, хоть пять раз на дню?
— Нет, — усмехнулась командир. — Я показала то, что было бы доступно вашему виду, не увлекись вы изобретением железных машин. Но, в принципе, для вас это все еще доступно, и при желании и усердии ваши праправнуки смогут практиковать нечто подобное.
— Что, так и пещерные люди умели?
— Ну, может не так, но при желании могли бы научиться и так.
— Зачем тогда они спали со своими вонючими соплеменницами, а не шлялись по космосу в поисках приключений?
— А потому, что они были чистыми непорочными детьми Земли, какими, я надеюсь, станут и ваши правнуки. И если бы я продемонстрировала вам их грезы, то они нисколько бы не впечатлили вашу испорченную душу.
— Ну, хорошо, а вам, товарищ майор, самой разве не интересно перепихнуться с каким-нибудь трехголовым змееящером с созвездия Кассиопеи?
— Ну, почему нет? Только движет этим не похоть, а сугубо научный интерес. Хотя вам, этого все равно не понять.
— Ну да, ясно. Чего уж там… — подмигнул ефрейтор командиру. — Приелось уже это все. А вот я бы там развернулся… — мечтательно покачал он головой.
— Тьфу на вас, ефрейтор! Зря я это вам это показала. Боюсь, пострадает от этого ваша примитивная психика. Стереть, что ли это из вашей памяти?
— Нет, не надо! — закричал Серега. — Обещаю, слова больше об этом не скажу.
— Ну ладно. На дорогу смотрите.
ГЛАВА 20. ПУЛЬТ УПРАВЛЕНИЯ
А в кабинете у Закидайлова важное совещание продолжалось. Только Наловогоняна с Огурцовым до выяснения обстоятельств их надругательства над старшим по званию увели на гауптвахту, и взлохмаченные официантки тоже удалились, срочно собрав грязную посуду и пустые бутылки. А Закидайлов, лейтенант Волошин и злой, как черт, Козарчук слушали доклад низкого майора. О правдивости его слов, кроме потрепанного внешнего вида, красноречиво свидетельствовали сильно обгоревшие волосы и ресницы. Да и язык нет-нет да выпадывал изо рта, в самых неподходящих местах его речи, что необычайно нервировало его шефа.
— Как так, вы два спецназовца, не могли с коровой и кучкой штатских справиться?!.. Позор. Да кто узнает, засмеют меня и весь спецназ… Да вы бабы, а не боевые офицеры! — гневно кричал он, бегая вокруг стола. — Мне надо было лучше вместо вас ваших жен с тещами отправить, они бы точно корове не поддались.
— Дык, — начал оправдываться майор, но язык в очередной раз подвел его и высунулся изо рта на всю длину. Вышло довольно смешно. Лейтенант еле-еле сдержался, а Закидайлов прыснул в кулак.
— Ты, что это бля… имеешь в виду!?.. — сделав ненавидящее лицо, вскипел Козарчук и потянулся к кобуре, но вовремя остановился, вспомнив, что уже расстрелял на сегодня все патроны. — Да, я тебя под трибунал отдам за оскорбление старшего по званию.
— Да, не специально он, Матвеич. Контузия у него такая, — вступился за низкого Закидайлов.
— Что?!.. Как ты меня назвал?! — он все-таки достал свой Стечкин и подскочил к нарушителю субординации. — Встать, когда с тобой начальник разговаривает!
Закидайлов не помнил, когда это он стал подчиненным Козарчука, но на всякий случай нехотя поднялся:
— Виноват, товарищ полковник. Больше такого не повторится.
— То-то же, садись, — позволил полковник сесть будущему генералу, и, чувствуя, что перегнул палку, спрятал пистолет в кобуру: — Так говоришь, током бьет? — спросил он у низкого.
— Бьет, товарищ полковник, и еще прыгает и пинается, как Чак Норрис. А потом еще говорила по-человечески и водку пила, — отрапортовал майор и опять высунул язык, но на этот раз догадался прикрыть его рукой.
— Не может быть! — Козарчук знакомился в штабе с материалами дела, но как-то вскользь, не углубляясь. — Говорящая корова — каратистка, да еще и аккумуляторная. Вы нам тут что, майор, баки заливаете, чтобы не нести ответственность за провал?! — опять начал он горячиться. — Чак Норрис!.. А старухи наверно были переодетыми Шварценеггерами?!..
— Можно я проясню ситуацию, — робко подал голос лейтенант. Он ждал, когда его спросят, но не дождался и решил сам взять слово.
— Это еще кто такой? — Козарчук уже успел забыть, полчаса назад представленного ему мелкого служащего. — Почему не по Уставу обращаешься? Встать!..
— Да это представитель разработчика, товарищ полковник. Научный сотрудник, — напомнил Закидайлов.
— А, интеллигенция вшивая. То-то я вижу, ремень на яйцах болтается, и пуговица расстегнута? Ну-ка расскажи-ка нам, что за коров вы там со Шнипельзоном разводили?
— Я не знаю, могу ли говорить? Все ли из присутствующих имеют доступ? Разработка совершенно секретная, — Волошин вопросительно посмотрел на Закидайлова. Тот кивнул на Козарчука, вот мол главный.
— Говори, говори, лейтенант, здесь все свои, — разрешил тот.
— Ну, так вот. Изделие номер ноль один дробь семнадцать. Выращено на базе тела коровы домашней, — начал мерным голосом докладывать лейтенант. — Мозг и нервная система изготовлены в основном из мозга и нервной системы дельфина афалины с добавлением в мозжечок мозжечка Bolitoglossa dofleini гигантской саламандры, и в гипофиз гипофиза…
— Подожди, лейтенант, так ты нас мигом усыпишь, — предложил Закидайлов, глядя на сразу зазевавшего Кравчука. — Отвечай-ка лучше на наши вопросы. Верно, товарищ полковник?
— Да, расскажи-ка лучше нам, как твоя корова моих двух лучших спецназовцев уделала.
— Вообще-то, по паспорту изделие этого типа, способно за минуту справиться с сотней солдат, вооруженных огнестрельным и холодным оружием, — с гордостью за свою работу ответил лейтенант. — Так, что два ваших, пусть даже лучших спецназовца для нее не должны были представлять проблем. Удивительно только, что кому-то из них удалось спастись.
— Вот как, сотню вооруженных?!.. Интересно. И как вы считали? — удивился Закидайлов.
— Ну, сотни у нас не было. Для испытаний нашли только девятнадцать добровольцев из числа заключенных Ивдельской колонии, вооружили ножами, автоматами Калашникова и пистолетами Макарова и пообещали выжившим УДО. Так вот их в нашем спортзале ее прототип без усилий покромсал в лапшу за восемь с половиной секунд. Умножили на пять и две и округлили… В деле есть кинодокумент испытаний, если не верите… Потом спортзал неделю от их кишков отмывали.
В кабинете повисла тишина.
— Да…. У меня в дивизии три тыщи бойцов. Это ей на…, — Закидайлов посчитал в уме, — на полчаса работы, получается.
Он с грустью почесал голову.
— Кроме того в нее встроены два биоаккумулятора от ската электрического, поражающую способность которых на себе испытал товарищ майор, — продолжал перечислять особенности своего детища лейтенант, — она обучена подрывному делу, имеет внутри себя десять килограммов взрывчатки пластид-4, детонаторы разных типов, а также несет четыре бинарных снаряда с нервно паралитическим газом. Каждый, из которых может уничтожить население среднего городка тысяч на сто жителей. Ну и разные мелочи, типа телепатии и гипноза…
— Ни хера себе Буренка из Масленкино!.. — впечатлился Закидайлов. — Вызывайте спецназ, полковник… Не знаю, какие тут понадобятся силы. Может целая бригада или две.
— Х-ев тачку! — Козарчук для выразительности хлопнул себя тощей рукой, по соответствующему месту. — Своими силами справимся. Что ты перессался, как баба?! У тебя целая дивизия…
— У меня одни пацаны, да алкоголики. Даже на полчаса не хватит. Или, может, предлагаешь ее ядерной ракетой бабахнуть.
— А ну, отставить пораженчество, полковник. Срочно объявляйте тревогу и стройте всех на плацу.
— «Отцвели уж давно хризантемы в саду», — запел Закидайлов и пошел в шкаф за выпивкой. Виртуальные штаны с лампасами, вернувшиеся было в последнее время и снова замаячившие у него перед глазами, после рассказа лейтенанта стремительно умчались за горизонт и, видимо, уже навсегда. — Кому налить?
— Ты что это, полковник, совещание еще не окончилось! А ну, сесть на место!
— Пошел ты на х.., пидерас. Не хочешь не пей, — он налил коньяка, вернулся на место и сделал большой жадный глоток.
— Да я тебя под трибунал отдам!.. Да своей рукой расстреляю на месте!.. — Козарчук опять вскочил с места и вытащил свой пистолет-пулемет.
— Успокойте, майор, вашего дурака начальника. Этот конек-горбунок уже до смерти сегодня надоел… Хотите, кстати, налью вам сто грамм?
Низкий красноречиво сглотнул слюну, но промолчал.
— Майор, приказываю арестовать этого мерзавца, за неподчинение и оскорбление старшего по званию! — не унимался Козарчук, бегая вокруг взбунтовавшегося полковника. — Действуй же, твою бога душу мать, или сам пойдешь под суд!
Низкий майор посмотрел на него, потом на Закидайлова и выбрал сторону последнего:
— Налейте, пожалуй, трщ полковник. Без поллитры, похоже, тут не разобраться.
Закидайлов усмехнулся, поднялся и пошел к шкафу.
— Да это бунт! — потерявший было на несколько секунд дар речи от измены своего цепного пса Козарчук, опомнился и, покрутив головой, обнаружил поблизости испуганного невоенного лейтенанта. — У тебя есть пистолет? — спросил он, подбежав к нему.
— Нет.
— Как так?
— Не знаю.
— Да сядь ты уже, Матвеич! Зае — ал… Хватит уже прыгать тут перед носом. Иди лучше выпей. — Закидайлов поставил на стол три стакана с коньяком и жестом пригласил всех. Майор взял стаканы, один поставил перед лейтенантом, и, держа другой в руке, третий протянул не знающему, что дальше делать Козарчуку:
— И в самом деле, товарищ полковник, неплохо было бы вам успокоиться. Вот возьмите. Давайте лучше посидим, подумаем, что делать будем.
Тот взял, залпом выпил и, сев на свое место, отвернулся от всех.
— Ну и ладно. За нашу, как говорится, победу, — предложил майор.
Все выпили тоже, даже лейтенант немного пригубил. Этот небольшой глоток придал ему смелости, он отпил еще раз побольше и вымолвил:
— Кстати, к этим изделиям прилагается пульт управления. Он не очень стабильно работает, но с его помощью ноль первую реальнее будет остановить, даже чем усилиями нескольких бригад спецназа.
— О, хо-хо-хо… — нервно заржал Закидайлов. — Что же ты раньше молчал, собака? Что за пульт, как он работает?
— Ну, пультом это называл профессор Ленинов. А на самом деле — это такой генератор луча, при попадании которым в голову изделия, происходит временный паралич его нервной системы.
— Ну, все-таки что-то. Где он? Можно взглянуть? — протянул руку Закидайлов.
— В самолете остался.
— Так нужно было взять.
— Я хотел, но товарищ майор сказал, потом.
— Так этот шкаф и был пульт? — низкий покачал головой.
— Ну да.
— Позвони, Константиныч, пусть срочно принесут, — снова взял инициативу в свои руки Козарчук, решивший, что не время дуться, а то, не дай бог, без него справятся.
— Только там человек шесть нужно не меньше, — предупредил майор.
Закидайлов снял трубку и набрал дежурного офицера:
— Сидорыч, сейчас к тебе подойдет лейтенант, найди ему человек десять бойцов и отправь на аэродром, пусть доставят ко мне в кабинет из штабного самолета одну штуку. Срочно!
Потом взглянул на пустой стакан у майора.
— Ну что же, у нас есть около часа. Может позвонить девчонкам в столовую, пусть принесут закусить?
— Нееет! — дико заорал Козарчук.
— Ну ладно, ладно. Мое дело предложить.
ГЛАВА 21. В ДОРОГЕ
А кортеж между тем без особых приключений продвигался к цели, изредка останавливаясь для туалетных целей. Во время этих остановок между Серегой младшим и сестрой происходила ожесточенная позиционная борьба за переднее сиденье. Анжела успела занять его, когда выезжали из города, и сразу же начала едко подшучивать над братом, у которого даже на то чтобы сесть у окна, не хватило сноровки. Он сидел между спящими бабками и вяло огрызался.
— Эй, вонючка, посмотри, как я умею, — вредная девчонка нажала на какую-то кнопку и ее сидение зажужжало и поехало назад. Брат еле успел убрать ноги.
— Ты чо делаешь, жирная, тетю Женю раздавишь.
— Это чтобы ты, жирный, не прижимался так к ней. Я все в зеркало вижу. — Она показала ему язык через встроенное в солнцезащитный козырек зеркальце, — Любишь спящих старушек щупать?
— Да пошла ты, дура, — он откинул голову и сделал вид, что спит.
— Вы только на него посмотрите, сразу с двумя спит, — Не унималась сестра. — А не думаешь, что потом жениться придется?
Серега младший, осознавая слабость своей позиции, предпочел не связываться и продолжал сидеть с закрытыми глазами. План борьбы у него уже созрел, нужно было только немного подождать.
— Фу! Вы там по очереди пердите или все залпом? — продолжала прикапываться Анжела, но брат, как воды в рот набрал. — Ну, я так не играю, — она повернулась и внимательно посмотрела на него. — Спит, что ли, лошина?
Делать было нечего. Повертелась в кресле, попыталась посмотреть, что в бардачке, но тот был закрыт, потянувшись к магнитоле, получила по рукам от шофера.
— Тетя Сюзанна, а вы проститутка?
— Чего!?
— Ну, я спрашиваю, вы проституткой работаете?
— С чего ты взяла, коза?
— Ну, красивая такая, модная и парфюм, — она принюхалась. — Французский да?
— Маже ди Нуар, — с гордостью ответила Сюзанна. — Папа из Парижа привез.
— Я и говорю… А трудно это?
— Что трудно?
— Ну, там, трахаться по несколько раз в день и все такое.
— Да с чего ты взяла, что я проститутка? — Сюзанна опасливо обернулась на старушек.
— Так вижу. У Ленкиной сестры тоже такие же волосы, шуба, Мажи Нуар, и папы в каждом подъезде. Что в этом такого? И Ленка подрастет, тоже такой же станет.
— А ты, что, тоже хочешь?
— Да нет, — с грустью вздохнула Анжела. — Мне мама ни за что не разрешит.
— А ты спроси, вдруг разрешит.
— Да, я и сама еще не решила. Трудно это, наверно. Вот сколько у вас было самое большее за одну ночь?
— Да отвали ты. Тебе сколько лет?
— Семнадцать.
— Фу, да ты уже опоздала, раньше надо было начинать. Ты уже трахалась с кем-нибудь?
— Да, конечно, сто раз.
— Даже так? — Сюзанна смерила ее долгим критическим взглядом. — Целка что ли?
— Ну не совсем, — смутилась Анжела.
— Как это не совсем?
— Ну, было один раз до половины.
— Как это до половины?
— Ну, мы с Ленкой резиновый член у ее сестры в шкафу нашли и начали в себя толкать. В нее пролез, а в меня нет.
— А, понятно. Ну, это не считается.
— Ну, значит не одного.
— А лет?
— Скоро четырнадцать.
— Это нормально. Я знаю одного деда, он за первый раз большие деньги дает.
— Сколько это?
— До штуки за ночь.
— Зеленых?! — изумилась Анжела.
— А что, деревянных что ли?
— Вот Ленка-то дура, физруку за пятерку за четверть дала.
— Вот поэтому в нее пролезло, а в тебя нет. Если хочешь, могу тебя с тем дедом познакомить. Только уговор, десять процентов мне.
— Так-то деньги пока есть, — по-деловому ответила Анжела, ощущая пачку соток под майкой. — Хотя подумаю. Может быть попозже.
— Ну, думай, думай. Только не затягивай. Годы идут, сама понимаешь.
Тут во флагманской машине кто-то захотел в туалет, и она показала поворотником, что останавливается. Они заехали на заправку. Мужики оправились, встав в ряд за машинами. А женщины построились в очередь в грязную бетонную коробку с надписью М Ж. Несмотря на то, что Анжела пролезла первая и супербыстро там все сделала, когда вернулась к машине, ее место уже было занято.
— Ты чо, лох?!.. А ну, вали на свое место! — без всякой надежды, на всякий случай, вдруг брат вскочит и уступит ей, приказала она.
— Ты что, жирная, билет на него покупала? — ухмыльнулся тот. — А ну-ка покажи.
Понимая, что эта партия проиграна, она лишь вяло огрызнулась:
— Сам жирный, — и полезла на заднее сиденье.
Подошла Арнольдовна села рядом. Потом Сюзанна. Последней шла Христофоровна, злая, от того, что поскользнулась в темном сартире и больно ударилась о мерзлую какашку. Она подошла почему-то со стороны, где сидела Анжела и, открыв дверь, стала садиться.
— Подожди, бабуля, — внучка, выскочив из машины, пропустила бабушку в середину.
— Ты чего это? — удивилась та. — Давай лезь ты первая.
— Бабушка, можно я к акну.
— А чо в туалете не какнула? Лезь, я тебе сказала.
— Бабушка, я у окна всегда езжу.
— Чего еще?.. А ну залезай, мать твою за ногу! Ишь чего удумала, к окну. Такая скорость, господи прости. А выпадешь, не дай бог, что я матери твоей скажу.
— Ну, бабуля! — взмолилась Анжела, под ехидный смех брата.
— А ну лезь, чертова девка, не зли меня! — вскипела бабуля, и замахнулась огромной ладонью. — Лезь, не доводи до греха!
— Давай, давай, жирная. Залезай, там и какнешь, — торжествовал Серега младший. — Все будущие проститутки там ездят.
Ничего, поплачешь ты у меня еще, утешала себя Анжела, устраиваясь между бабками.
Так и получилось на следующей остановке, а на остановке после нее опять все поменялось, но мы не будем занимать драгоценное время наших читателей рассказами об их мелких стычках, тогда как на волоске висит судьба всего человечества.
ГЛАВА 22. СОВЕЩАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
А в кабинете начальника ракетной дивизии все шло почти так же, как и в прошлый раз. Кравчук рассказывал свои бесконечные нудные истории, а Закидайлов опять спал под темными очками. Только прежних официанток нигде не смогли найти, и еду офицерам на этот раз принесла сама начальник столовой, толстая усатая Джульетта Матвеевна Грибоедман в форме капитана.
Больше всех просивший закуски, низкий майор, был немного разочарован преклонным возрастом и потасканным внешним видом предложенной ему боевой подруги. Но после нескольких порций коньяка, присмотревшись повнимательнее, нашел ее тушу привлекательной и для мимолетной интрижки вполне даже годной. Хлопнув еще стаканчик, он улучшил момент, когда красавица проплывала мимо него и внезапно схватил ее за вихляющийся зад.
— Иди же ко мне, мамуля! — издал он полный вожделения зов и потащил свою добычу на диван.
Джульетта Матвеевна служила в армии не первый год и не в первый раз участвовала в подобных попойках, правда, ее давно уже на них не звали. Ей и самой до жути хотелось ощутить в себе всю силу похоти этого мускулистого жеребца, но богатый жизненный опыт подсказывал, что так просто отдаваться нельзя. Она отработанным приемом ловко лягнула цепко держащего ее сзади охальника между ног и, сверкнув глазом, игриво пропела:
— Отстань, шалун! — оттолкнула на диван и, кокетливо поправляя многокилограмовые груди, предупредила: — Я не из таких.
— Ах, вот ты какая… недотрога! — то ли с досадой, то ли с удивлением воскликнул майор, потирая ушибленное место. — Но, все равно, тигрица, ты будешь моей! Р-р-р-р! — изобразил от брачный рык самца и отправился к коробке за новой бутылкой. Налив всем, вернулся к столу и решил покорить прелестницу красноречием:
— Несмотря на то, что безжизненный труп моего боевого товарища, пораженный рогами совершенно секретного биологического, не побоюсь этого слова, существа предстал сегодня перед моим помутневшим от горя взором, — начал он издалека свой тост, неверным от опьянения голосом, — на то, что, не побоюсь этого слова, многотысячевольтный электрический заряд, пройдя сквозь внешние и, не к столу будет сказано, внутренние органы, нанес моему, никому не в обиду будет сказано, молодому организму, не поправимый ущерб… — вещал он, неторопливо подбирая эпитеты посильнее.
Раскрасневшаяся от желания начальник столовой, послушав его минут двадцать, стала было уже опасаться не остыл ли к ней ее кавалер, особенно после того, как он вдруг внезапно высунул язык. Но майор и сам понял, что объект готов и, неимоверным усилием воли втянув строптивый орган обратно, резко закруглился:
— В общем, за прекрасную девушку Джульетту, с которой мы имеем счастье находиться за одним столом.
Тут язык у него вывалился снова, но это пришлось даже кстати, так как он, как раз полез к прекрасной девушке целоваться. Та же, решив, что все необходимые формальности соблюдены, и медлить далее опасно, горячо на него ответила. Страсть захлестнула обоих и они, присосавшись друг к другу, мелко-мелко перебирая ногами, стали продвигаться к дивану. Джульетта Матвеевна двигалась впереди и, как только, его гостеприимный край коснулся ее жирных икр повалилась назад и повлекла за собой дрожащее от возбуждения тело партнера.
Если в ней было сто пятьдесят килограммов за счет лишнего жира, то в майоре столько же было за счет не в меру развитой мускулатуры. Объединив свои центнеры в единый кулак они, рухнули на бедный, натерпевшийся за свою долгую военную жизнь диван и легко переломили на две половины. Это, конечно, вряд ли, смогло помешать такой сильной страсти, если бы несколько стальных пружин, не выскочили из пролома и не стали мстить парочке, больно жаля их в упитанные бока. Это делало акт на остатках дивана невозможным.
Но майору было очень, очень нужно. Он поднял на руки уже когда-то успевшую снять юбку с трусами подругу, и осмотрелся по сторонам. Диван уже ничем не мог им помочь, пол был безобразно грязный, стулья и подоконники не смогли бы вместить двух бегемотов. Оставался широченный стол начальника части. Уснувший от длинного тоста Козарчук, беспокойно ворочаясь в тарелке с недоеденным расстегаем, занимал небольшой, дальний его край, остальное место, в принципе, было свободно. И бесстыдник на подгибающихся от тяжести ногах потащил продолжающую раздеваться партнершу туда, планируя незаметно положить и быстренько удовлетвориться.
Еле-еле дотащив, он шмякнул ее на столешницу. Добротное дерево жалобно скрипнуло, но выдержало. Низкий раздвинул жирные ляжки начальницы столовой, и представшая перед ним картина окончательно лишила его самообладания. Такой красоты, тем более, сопровождаемой резким призывным запахом истинной страсти, он давненько уже перед собой не видел. В порыве вожделения он отвел подальше назад свой могучий таз и с диким нечленораздельным криком вонзил свои застоявшиеся чресла в зовущую плоть. А уж этого не выдержала бы никакая мебель. Не оправдало надежд и это бюрократическое приспособление, сложившись, как картонная коробка под ногой у слона.
— Измена! — прохрипел Козарчук из-под придавивших его дубовых обломков.
— Что, совсем ох-ли!? — Закидайлов тоже проснулся. — А ну, прекратить порнографию!
Но майора было уже не остановить. Он скакал на подруге, как безумный, не замечая ничего вокруг, даже стонов бедного заместителя по каким-то делам, который погибал под тяжестью столешницы и их двух извивающихся туш. Джульетте Матвеевне тоже было не совсем комфортно. Ее отвлекали, во-первых, дикая брань непосредственного начальника, во-вторых, разные предметы, стоявшие на столе перед тем, как ее посадил на них ослепленный страстью любовник. От удара они впились в ее рыхлое тело, а большая чугунная пепельница, так, вообще, прорезала кожу и покоящиеся в ней окурки расплылись по многолитровой кровеносной системе капитанши. Она стала беспокойно возиться под майором, сбивая его с ритма.
Закидайлов, видя критическое положение Козарчука, но не решаясь подойти близко к разгоряченному самцу, начал делать предупредительные выстрелы в воздух для привлечения его внимания. Это произвело эффект, к тому же майору и самому стало неудобно возиться голыми коленями по жесткому заплеванному полу. Он снова поднял вырывающуюся Джульетту Матвеевну в воздух и, бегло осмотревшись, приметил новый предмет, появившийся в кабинете.
Лейтенант Волошин с бойцами, пока основные события развивались вокруг порушенного стола, наконец, притащили тяжеленный пульт управления, поставили посередине комнаты и, сбившись в испуганную кучку, наблюдали за происходящим. Майор счел его корпус подходящим для успешного окончания своего акта. Боднув свою не в меру растрепыхавшуюся пассию лбом в подбородок, он сделал ее тело снова мягким и податливым, бросил на железный оранжевый ящик и на нем продолжил свои неприличные усилия. Новое ложе оказалось достаточно крепким и удобным. Не успели Закидайлов с лейтенантом извлечь полумертвого Козарчука из-под обломков стола, как майор, издав громкий победный клич, закончил.
— Я же говорил, что ты будешь моей! — гордо подытожил он свои подвиги и, тяжело дыша, огляделся вокруг. Пелена вожделения вместе с исторгнутой спермой спала с его глаз, и он увидел, что натворил. — Вот ни хрена себе потрахался!..
Кабинет, гордость Закидайлова лежал в руинах, непосредственному начальнику делали искусственное дыхание, а бесчувственное тело его избранницы по струйкам истекающих из нее жидкостей били судороги от электрических разрядов, поднимающихся из служившего им ложем аппарата. Да и сам аппарат, на который они возлагали такие надежды, был безнадежно помят и дымил, как подбитый танк.
— Браво, майор, — невесело улыбаясь, захлопал в ладоши Закидайлов.
Стоявшие неподалеку бойцы тоже дружно зааплодировали, но без юмора, а с нескрываемым восхищением.
— А вы, что тут делаете?.. А ну быстро сдриснули отсюда! — махнул он рукой, и их моментом, как ветром сдуло.
— Виноват, товарищ полковник, сам не знаю, как так вышло, — извинился майор, смущенно застегивая штаны. — Такие дела… месяца три бабы в руках не держал.
— Ну ладно, ладно… Не бери в голову, крепыш. Главное, что теперь у нас есть достойный соперник для этой жуткой бестии. Отдыхай пока, завтра у тебя будет трудный день…
ГЛАВА 23. МИРОВОЙ УЗУРПАТОР
Леса тем временем по пути следования нашего кортежа окончились, и пошли бесконечные степи и пашни. Погода стояла отвратительная, и, несмотря на то, что тракт пользовался спросом и постоянно чистился, снегопад и сильный ветер моментально наметали на нем новые сугробы. Движение к цели значительно замедлилось. Они едва тащились в составе длинной колбасы из разномастных машин.
Серега принялся было шустрить и, пользуясь мощным двигателем своего авто, всех обгонять, но такой же интенсивный поток встречных машин и ограниченный обзор с его неправильного сидения, сильно затрудняли ему это. Испортив массу нервных клеток и вспотев, как мышь, от напряжения, за час усилий он не продвинулся вперед дальше чем на десяток машин. Терпел, терпел и решил разбудить командира:
— Можно сирену включу, товарищ майор?
— Нет, нельзя.
— Почему? Так быстрей поедем.
— Это бессмысленная затея. В сорока восьми машинах впереди нас двигается грейдер и чистит дорогу. Включив сирену, и двигаясь по встречной полосе, вы через полторы минуты его догоните и вынуждены будете встать сзади, так как впереди дорога заметена, и сами мы не проедем. Ясно?
— Ясно, — ответил он разочарованно. — А жалко, дали бы гари.
— И гарь нам ни к чему. Первый же милиционер заинтересуется «Скорой помощью» выполняющей свою работу в чужой области. Зачем нам лишние трупы?
— Вот, до чего же я вас все-таки уважаю, товарищ майор! — совершенно искренне признался Серега. — Все вы знаете и понимаете. Была бы моя воля, присвоил бы вам очередное воинское звание, или даже генерала бы дал, честное слово. Ну, а заодно и себе, что-нибудь посолиднее. А то, что это такое, ефрейтор? Фу!
— Спасибо, мой друг, но я не честолюбива, — скромно отвечала ему корова, хотя не без удовольствия в голосе. — А, что касается вас, ефрейтор, потерпите. Если все пойдет по моему плану, будете вы скоро маршалом и верховным главнокомандующим.
— Ну, зачем?.. Это уж слишком… Хотя бы капитаном. — сделал он мечтательное лицо.
— И что, откажетесь возглавить государство?
— Чего?!.. Какие-то не смешные шутки у вас, товарищ майор.
— А с чего вы взяли, что я шучу? Все серьезно. Вы взялись помогать мне спасать человечество. Вот и начнем с нашей страны. Вы ее возглавите и поведете нужным курсом. Я разве вам еще этого не говорила?
— Нееет! — ефрейтор от неожиданности чуть не врезался во впереди тащащуюся фуру.
— На дорогу смотрите, Господин президент. Так лучше звучит?
— Да вы что… как можно? Я не умею. — замотал он головой. — Я никогда ни кем не командовал. Президент… Вы меня разыгрываете!
— Успокойтесь, это ненадолго. На год или на два не более.
— А потом что?
— А потом станете мировым властителем, тираном или узурпатором, как вашему уху благозвучнее.
— Час от часу не легче… Как Наполеон?
— Ну, типа. Только гораздо круче.
— И секретарша у меня будет?
— Будет, будет, — улыбнулась командир. — Весь мир у вас в секретарях будет ходить.
— Блин, не верю… А почему я?
— А почему не вы? Никаких особых способностей для этого не нужно. Внешность у вас подходящая. Голос приятный. Алкоголизм, если будет мешать, вылечим. Так что, ефрейтор, готовьтесь пока морально.
Привыкший уже к разным чудесам, будущий мировой узурпатор, повернул голову, поймал взгляд командира и, поняв, что все серьезно, затих, переваривая новость, свалившуюся на его голову. В машине на некоторое время наступила тишина. Воспользовавшись ей, корова снова задремала. Но сон ее продлился не более четверти часа.
— Не согласен я, товарищ майор! — нарочно погромче, чтобы разбудить командира, вымолвил Серега.
— С чем? — не открывая глаз, спросила та.
— Ну, узурпатором становиться и все такое.
— Почему? Вы хорошо подумали?
— Не справлюсь я, ума не хватит. Да, и не хочу, чтобы потом вспоминали меня, как какого-нибудь Гитлера или еще хуже, как вон сейчас, Ленина со Сталиным.
— Ну, насчет ума не волнуйтесь, я вам буду помогать. Бессмертие в умах народов, это разве плохо. Будете Сержем — Спасителем Человечества или Великим реформатором Серегой. Надо будет еще над брендом поработать.
А насчет репутации будьте спокойны. Историю пишут победители. Если бы Гитлер победил, кто бы сейчас осмелился сказать про него плохо? А Ленин со Сталиным, в каком почете находились, пока созданная ими империя не развалилась. Это сейчас их помоями поливают, подлецами и идиотами называют, а ведь они какое-то время стояли на верном пути, и их идеи очень даже могли сработать. Коммунизм, за который они боролись, вовсе не был такой смешной и безнадежной утопией, как ее сейчас выставляют. Являясь умнейшими людьми того времени и предвидя, в какой пропасти окажется человечество, они предложили вполне реальный путь спасения. Разрушить старое общество и создать новое, населенное новыми людьми. От каждого по способностям, каждому по потребности.
В этом месте Серега нетерпеливо завозился в кресле и на его лице появилось презрительное выражение. Он даже попытался вставить, что, мол, точно это утопия, но корова повысила громкость и повторила:
— От каждого по способностям, каждому по потребности. Только потребности имелись ввиду в основном духовные, физические, конечно, тоже, но они не главные. Кремлевские мечтатели интуитивно нащупали этот путь и попытались развернуть людей и направить по нему. Уже тогда они поняли, что поощрение роста потребления ведет к неизбежной гибели человечества, что нужно вести общество в противоположном направлении, наоборот сокращая, оптимизируя его плотские аппетиты. Они пытались создать общество, где люди к своим материальным потребностям будут относиться разумно, считая их не целью своего существования, а лишь средством поддержания жизнедеятельности. А стремиться будут к возвышенным, духовным целям, развивая свой мозг, а не желудок. Они хотели перенаправить неуемную жажду людей к усовершенствованию этого мира в другую плоскость, в другое направление. Не наружу, а вовнутрь. Не жрать этот мир, а познавать. Усовершенствовать не его, а себя, что гораздо безопаснее и перспективнее. Духовный мир бесконечен, моральных ценностей на всех хватит, в отличие от материальных, ресурсов нашей маленькой планетки, которые уже кончаются. Но так же, они понимали, что это невозможно сделать в отдельно взятой, даже очень большой стране, поэтому пытались весь мир заразить своей идеей, и даже пытались военным путем распространить эту мысль по планете, но не смогли.
Много ошибок было сделано, да и устои потребительского общества за многие века слишком крепко засели в умах людей, а его апологеты были гораздо сильнее, и, в конце концов, победили. Поэтому они льют сейчас грязь на этих неплохих, в целом, людей и изо всех сил порочат их робкую попытку, чтобы никто больше не пытался ее повторить.
— Блин, ушам своим не верю, товарищ майор. Уж не Коммунизм ли мы с вами собираемся строить.
— Ну, слово это, конечно, уже порядком затасканное и в целом не отражающее суть явления. Но то, что оно обозначает, в принципе, и есть наша цель. Мы научим людей жить не материальными, а духовными интересами. Для этого установим всеобщее равенство, братство и счастье, на фоне жесткой экологической дисциплины и антитехнической революции. Понятно?
— Н-да… — многозначительно промычал Серега. В этом звуке ясно чувствовалась тоска то ли от понимания грандиозности стоящих перед ними задач, то ли из-за жгучего желания побыстрее опохмелиться.
— Ну и славно. А вот, кстати, и Козлинокопытск. А это последний населенный пункт перед поворотом с трассы к нашей цели. Неплохо будет остановиться в нем, передохнуть и пополнить припасы.
— И где же мы это смогли бы сделать? — поинтересовался ефрейтор, с грустью глядя из окна на покосившиеся деревянные избы по бокам дороги, равномерно торчащие из грязных сугробов. — Очень сильно сомневаюсь, что здесь есть гостиница или что-то типа ее.
— А это нам и ни к чему. Мы заедем в гости к местному мэру-наркобарону. Отдохнем, перекусим, а заодно и познакомимся.
По мере их приближения к центру городишки общая картина жизни стала улучшаться. Появились деревянные бараки и даже несколько трехэтажных каменных домов, а также стали попадаться местные обитатели. Облезлый кот неопределенной масти перебежал дорогу, возле импровизированной свалки встретилась стая заинтересованно следящих за проезжающими автомобилями разнокалиберных тощих псов, а у автостанции в поле их зрения попалась пара неизвестного пола жителей, вдребезги пьяных и державшихся друг за друга, чтобы не упасть.
— Вы только посмотрите на них. Еще и десяти нет, а они уже не петь, не рисовать. — как-то слишком едко заметил ефрейтор и сглотнул слюну.
Слева показался магазин с гостеприимно распахнутой, несмотря на мороз дверью. Серега оживился и заерзал на сидении:
— Зайдем, товарищ майор.
— Нет, едем дальше. Хлеб сюда завезут только после обеда, а пока в наличии только морская капуста, просроченная чечевица и испанские оливки в пятилитровых банках.
— А пива случайно нет? — он с душераздирающей надеждой заглянул в глаза командиру.
— Пива здесь никогда и не бывало, а из спиртного только кубинский ром и яблочный пунш и то, только после двух и по талонам.
— Что за дыра такая!? — в отчаянии заломил руки Серега.
— А вы с какой целью интересуетесь, ефрейтор? Уж не пить ли за рулем собрались?
— Да нет, нет. Что вы?.. Так… Может, на вечер чего приобрести. Когда-то ведь мы куда-нибудь приедем, — нервно пролепетал он пересохшими губами.
Между тем кортеж миновал давно не крашеный памятник каким-то борцам и въехал на центральную площадь. Задуманная неизвестным архитектором в стиле французского регулярного парка, вместе с расположенным на нем административным зданием она представляла из себя очень сильно упрощенную и уменьшенную копию какого-то дворцового комплекса, возможно, Версальского. Хотя после того как злоумышленники спилили обе голубые елки, а свиньи разрушили главную клумбу, это сходство поддерживалось только облупившимся, украшенным тощими колоннами фасадом мэрии и вычурным классическим постаментом, явно не родным гордо возвышавшемуся на нем бюсту Вождя.
— Узнаете модель, ефрейтор? — кивнула корова на бетонную статую в высокой снежной папахе. — Похоже, на одном заводе с вашим отливали.
Серега не ответил, а лишь еще глубже втянул голову в плечи. Ленин действительно был очень похож, или даже можно было сказать, что был тот же самый и остро напомнил ему о жутких событиях последних дней. Невыносимая тоска и безысходность наполнили ноющую с похмелья голову и выжали из нее две крупных мутных слезы, которые быстро покатились по загрубелым щекам и затерялись в недельной щетине. Он шмыгнул носом и, покосившись на командира, украдкой вытер влажные глаза рукой.
— Ну-ну, ладно вам, ефрейтор, — не ускользнула от коровы минутная слабость подчиненного. — Вовсе все не так уж плохо. Потерпите, через девять минут доберемся до места. Там будет привал. Пообедаем, отдохнем, а перед сном налью я вам стаканчик другой. Что я зверь что ли?
— Вот неделя еще не прошла, как познакомился с вами, товарищ майор, а уже полюбил всей душой!.. — известие о скорой выпивке придало Серегиной измученной душе новые невероятные силы. Он даже оглянулся изучить возможность обнять и расцеловать лежащую в вальяжной позе корову, а когда понял, что не дотянется, повернулся обратно и от избытка чувств нажал на кнопку сирены и под ее аккомпанемент запел счастливым голосом, похлопывая при этом в такт себя по животу и по коленкам:
Любо братцы любо, любо братцы жить.
С нашим атаманом не приходится тужить.
— А ну, отставить сейчас же, мать твою!!! — гневно зашипела корова.
Ефрейтор испуганно замолчал и поспешно выключил сирену, но было уже поздно. Сутулая фигура в лимонном жилете поверх овчинного полушубка выскочила из-за сугроба и кинилась наперерез их автомобилю, приказывая полосатой палочкой, остановиться на обочине.
— Вот я ишак! — Серега, так яростно треснул себя кулаком по лбу, что командиру даже расхотелось его стыдить. — Что сейчас делать, товарищ майор!?
— Останавливайтесь, что уж тут поделаешь. Будем действовать по обстановке.
Ефрейтор припарковал машину чуть подальше, чем указывал ему постовой и пока тот шел к ним, зачем-то начал судорожно причесываться растопыренной пятерней.
— Спокойно, не дергайтесь. Дадите ему денег если что, — напутствовала его командир. — И выйдите же из машины, дубина!..
— Счас, счас… Ботинки только надену. — Серега скрылся под рулем.
Но гаишник уже стучал палочкой в стекло к Михельсону.
— Счас, минуточку… — заорал ефрейтор из-под сиденья. — Где же этот сраный ботинок? Там вам не видно, товарищ майор?
Стук становился все сильнее и стал сопровождаться слышими даже через стекло какими-то угрозами.
— Откройте же окно, рядовой, — скомандовала корова.
Михельсон, уже и сам давно пытавшийся что-то предпринимать, спросил:
— А аак?
— Нажмите на кнопку, болван! — командир заметно нервничала.
Тот начал пробовать нажимать разные кнопки и, в конце концов, стекло поехало вниз.
И так уже порядком разозленному неподчинением представителю власти представший перед ним огромный бородатый мужик в песцовой шубе на голое тело сразу показался очень подозрительным.
— Сержант Обабков, — бегло представился он и злобно уставился на волосатую грудь гиганта. — Ваши права, документы на машину и побыстрее, пожалуйста.
— Гу-гу-гу, — законопослушно отвечал ему тот и закивал, показывая головой на соседнее сидение.
— Что такое? — милиционер поднял взгляд на лицо рядового, — Вы что это, гражданин, язык что ли мне показываете при исполнении!?
Мигом вскипев, рывком достал из-за спины автомат и засунул в окно автомобиля вместе с красной от возмущения прыщавой физиономией. А заметив на заднем сидении еще и толстую тетку тоже с высунутым языком, угрожающе передернул затвор:
— А ну, вышли все из машины!.. Кому сказал? Выходим быстро!.. А то стрелять буду!
Обстановка накалилась до предела, рядовые испуганно гугукали с поднятыми руками, а ефрейтор сполз под сидение и дрожал на полу от страха. Тогда командир решила взять инициативу на себя:
— Спокойно, офицер, не нужно нервничать. Мы артисты цирка из соседней области, следуем к вашему градоначальнику господину Сивоногову Виктору Ворсонофьевичу, или к Сивому как вы здесь его называете. Будем выступать на его юбилее. Разрешите представить. Это — силовые акробаты близнецы Горбунковы, на полу — наш водитель Сергей, а я говорящая корова Дюймовочка. — тщательно артикулируя, чтобы было ясно, откуда звук, разъяснила необычность ситуации командир.
Младший сержант Обабков был самым молодым из экипажа, скрывавшегося за сугробом гаишного УАЗика, и пока наименее глупым. Вся эта чушь про цирк показалась ему очень малоправдоподобной, но имя местного царька Сивого произвело впечатление, он потряс головой, как бы стрясая макароны с ушей, и вступил в переговоры:
— А почему нарушаете? Спецсигналы используете не при исполнении?
— Так наш директор, выделил нам «Скорую помощь», чтобы, не дай Бог, не опоздали. Так и сказал: «Сивый крутой мужик, если не успеете ко времени, всех в землю закопает, вас и тех, кто вас осмелится задержать».
Тут в окно просунулось еще одно лицо, гораздо шире и недовольнее:
— Что тут, Обабков?.. Документы где? — это пришел на подмогу напарник, старлей Клетчатый. — Что такое? Почему руля нет у водителя?
— Да вон он здесь. — пояснил выбравшийся, наконец, из своего укрытия Серега, протягивая права. — Япошка это… У них все не как у людей… а так машина путная.
— Говорят циркачи из Свердловска, на юбилей к Виктору Ворсонофьичу едут, — ввел сержант в курс дела начальника. — Говорящую корову везут. Очень спешат. Даже сирену включили.
— Ясно, — понимающе закивал тот, взглянув на Михельсона. — Вы руки-то можете опустить и язык спрячьте, простудитесь.
— А он не убирается. Они с сестрой родились такие. Зато это для работы пригодилось, они ими двухпудовыми гирями жонглируют. Господин Сивоногов очень желает посмотреть на это и на меня, — снова вмешалась корова.
Гаишник ощупал ее испытующим взглядом и с видом превосходства усмехнулся:
— А что? Очень даже неплохо, только меня не проведете. Я же вижу, что корова ваша не говорит, а только рот открывает. Это, может быть, Обабков на это повелся, а Сивого вы не обманете, он мужик жженый. Хотя вот, как гири языками поднимают, думаю, ему понравится, я бы вот лично взглянул… Не покажете нам по-быстрому?
— Да мы с удовольствием бы, конечно, но, и так, уже опаздываем, да и гири отдельно от нас едут, поездом.
— Ага, понятно…. Что уж там, не для каждой шушеры. Но ничего страшного, по телевизору посмотрим. Да, Обабков?
— А то…. Мне лично говорящей коровы хватило. Мерин сзади тоже с вами? — Кивнул он на вторую машину кортежа, скромно припарковавшуюся чуть поодаль.
— Да, там едут наши импресарио.
— Ага. Отличненько, — на заплывшем жиром лице старшего гаишника читалась напряженнейшая внутренняя борьба. Никто еще из его лап бесплатно не уходил, но тут случай был уж очень необычный. — Документов на машину и путевого листа, значит, нет?.. — шарил он жадным взглядом по салону автомобиля, спинным мозгом чувствуя наживу, но грозное имя, которым оперировали эти крайне подозрительные чревовещатели, связывало его по рукам и ногам. — Денег, поди, немало получите? Ворсонофьевич мужчина зажиточный…
— … и суровый, — умело осадила его командир. — Три шкуры с нас спустит, если опоздаем, и с вас тоже, когда узнает почему.
— Ну-да, конечно, — благоразумие взяло верх над алчностью. Старлей, беспомощно переглянулся с напарником. — Мы даже вас проводим, так быстрее будет. Куда вам сказали прибыть? Домой или на работу?
— Домой, — не моргнув глазом, ответил Серега.
— Ну, что ж, сделаем приятное юбиляру, а там, чем черт не шутит, вдруг на пьянку пригласит. Вот, кстати, и посмотрим ваших близнецов в действии. Обабков, заводи.
Он вернул Сереге права и пошел за сугроб к своей машине, в которой напарник уже включил сирену и мигалки, мол, мы тоже не лаптем щи хлебаем.
Начальником администрации Козлинокопытска служил длинный мосластый дед, лет семидесяти на вид. Вернее не он служил, а весь городишко и вся его округа служила ему. Это был очень деятельный субъект, проживший жизнь полную приключений. Об чем свидетельствовал его помятый, череп, совершенно лысый, весь изрезанный глубокими складками и шрамами. Каждая неровность на его голове имела свою собственную суровую историю. Если морщины образовались от старости и многочисленных эмоциональных потрясений, то шрамы, шишки и вмятины были оставлены разными, порой очень неожиданными предметами. Очень замысловатый шрам, рассекавший правую щеку, например, остался от кастета. На лбу красовалась подковообразная вмятина от унитаза, а на затылке цилиндрическая от телеграфного столба, который у него, летящего вдоль насыпи после прыжка с поезда, когда-то встал на пути. Возле виска выделялась темно-красным цветом аккуратная ямка, от револьверной пули, которая залетела вовнутрь, а вылететь не смогла, образовав с противоположной стороны приличной величины шишку. Возле ушей и на носу несколько шрамов оставил скальпель пластического хирурга, потому как в процессе бурного существования городскому голове несколько раз приходилось до срока покидать тюрьмы и после этого порой полностью менять прежнюю скомпрометированную внешность.
Из-за этих постоянных перемен, (а возможно и из-за засевшей в голове пули), мэр давно уже забыл свое настоящее имя и дату рождения. А на данном временном отрезке он был Виктором Ворсонофьевичем Сивоноговым, и сегодня, если посмотреть в паспорт, был его шестидесятый День рождения.
Неизвестно как прежний, а недавноиспеченный господин Сивоногов праздники очень любил. Буквально месяц назад отгремела его помпезная свадьба с молоденькой красавицей Иветой, а теперь вот юбилей. Вечером ожидался грандиозный банкет с приглашенными московскими артистами и вручением государственной награды. А пока он в красивом малиновом пиджаке, с толстой золотой цепью и килограммовым крестом вместо галстука, сидел в своем рабочем кабинете за огромным блестящим письменным столом и вел совещание.
— А это что за хрен? — остановил он желтый ноготь на одном из имен в списке.
— Саркисян, кооператор из Павлюкинска, — с готовностью ответил стоящий перед ним в раболепной позе, седой мужик в роговых очках:
— Армян что ли?
— Не знаю, по паспорту, вроде, русский.
— Русский не смог бы так ловко влезть вам в задницу. Тут написано: шестьсот с лишним миллионов, сколько это в зеленых?
Мужик достал откуда-то из пиджака солидных размеров калькулятор и, пощелкав по нему, доложил:
— На сегодняшний день семьдесят семь тысяч шестьсот восемьдесят четыре.
— Чего?!.. Почти косая! — мэр в гневе сжал богато разрисованные руки в огромные кулаки, даже не заметив при этом, что между пальцев попались тот самый список, еще какие-то нужные бумаги и ручка «Паркер». — Кто же отпустил ему столько без предоплаты!?..
Испепеляющий взгляд его пробежал по присутствующим, а вышеупомянутая шишка от пули побагровела и стала ритмично пульсировать. Все в страхе втянули головы в плечи, а седой мужик, побелел, но собрался с духом и отвечал дрожащим голосом:
— Так он — наш старый клиент… Его еще ваша бывшая жена уважала… Всегда аккуратно и вовремя рассчитывался. А вот теперь говорит, что кинули его какие-то москвичи и …
— И что?! — справедливое негодование начало выдавливать старика из кресла.
— Да, вы не волнуйтесь, Виктор Ворсонофьевич, он мужик не бедный, у него большая металлобаза в собственности, дом каменный, машина хорошая.
— А. Это другое дело. Что ж ты молчал, чернильная морда. Жена, дети есть?
— Жена есть, дети… Сын в Америке, и дочь Елизавета тринадцать лет, в местной школе учится.
— Дочь — это хорошо… Павлюкинск — это верст сорок отсюда. Кто у него крыша?
— Говорят какой-то Мамай, из местных. Я наводил справки: так мелкая шушера.
Мэр заметно повеселел, разжал кулаки и, разглаживая смятые документы, нажал на клавишу селектора:
— Жанночка, — позвал он игриво-ласковым голосом. В ответ из ящика не донеслось ни звука. — Жанночка! — тот же эффект. — Где эта чертова кукла!? — он поднялся из кресла и заорал, как бешеный не столько в селектор, сколько по направлению к двери. — Жанна! Мать твою!
Члены собрания тоже повскакали с мест, а особо лояльные даже повторили нестройным хором зов начальника:
— Жааанна…
Но дверь не шелохнулась.
— Будет когда-нибудь порядок в этой конторе?!.. Как бороться с вами, живыми в землю закапывать что ли?..
Налившиеся кровью глаза директора снова ощупали подчиненных, словно ища первого претендента на этот жестокий эксперимент.
— Звали, Виктрврсонофыч? — разрядила обстановку вбежавшая в кабинет ослепительной белизны блондинка на высоченных каблуках. — Я только вышла в туалет, а тут вы…
Она в подтверждение подтянула полоску джинсовой ткани, служившую ей юбкой, нечаянно показав край красных кружевных трусов. Потом, опомнившись, стянула ее обратно, заголив круглый розовый животик, торчащий из тесной коротенькой маечки.
— Жанна Сидоровна!.. — хотел наброситься на нее мэр, но не смог. Он опустился в кресло, и лицо его расплылось в сальной улыбке. Ему жгуче захотелось прервать совещание и удалить лишних людей из кабинета, но потрогав себя между ногами, вспомнил, что Жанночка уже поздравляла его сегодня. Он тряхнул головой, как бы смахивая желание и решил продолжить важные дела. — Соедините-ка, Жанночка, меня с этим человечком, — он показал пальцем на имя в списке должников.
— Саркисян?.. Какой-то номер телефона у него необычный? — блеснула она интеллектом и уперлась юным простодушным взглядом в осклабившееся лицо шефа.
— Это - сколько он денег должен, чудо, а телефон узнаешь в бухгалтерии.
— А… Поняла.
Она ловко развернулась на каблуках и пошла к себе, выписывая еле прикрытым задом замысловатые фигуры.
Шеф жадно проводил раздевающим взглядом ее пухлое тело и сглотнул слюну. Он искренне любил женщин, и те платили ему за это той же монетой. Между последним побегом из колонии и достижением высокого статуса государственного деятеля и директора крупного предприятия прошло всего два года, и ему для этого вовсе не понадобились ни профессиональные способности, ни сверхъестественные усилия, а только везение и женская слабость.
Случилось так, что, пробираясь зимними лесами из прежде времени покинутой им колонии, он, окончательно замерзший и обессиленный, вышел к дороге и, шатаясь, просил о помощи. И изо всех проследовавших мимо автомобилей остановился его спасти только «Мерседес» Софьи Самуиловны. Женщина не смогла оставить человека умирать, привезла домой, обогрела и накормила. От матери она унаследовала добрую, отзывчивую душу, (а от отца акции металлургического завода). И, видимо, за эту душу и полюбил ее, толстую и некрасивую всем сердцем беглый арестант. Полюбил так сильно и по-настоящему, что и она, в свою очередь, не смогла не ответить на такое чувство и, простив ему его прошлые грехи, вручила руку и сердце, а также свое немалое состояние.
А для таких раковых бактерий, как Сивый, деньги и царившая тогда в стране безнаказанность, являются самой благоприятной средой. Едва поправившись, он сразу занялся делами. Райончик ему достался - еще те авгиевы конюшни. Но он все разгреб, вернее пригреб к своим рукам. Смертность от разных странных обстоятельств в районе выросла в разы. И что характерно, теплые места прежде времени ушедших сразу занимали друзья или прежние подельники бандита. Не прошло и года, как вся округа была поражена его метастазами. А самые вкусные должности директора завода и городского головы он не захотел отдавать никому и занял сам.
Софья Самуиловна сначала радовалась успехам мужа, но потом когда любовная пелена спала с ее глаз, и стала поближе приглядываться к методам его работы, то поняла, кого пригрела на своей груди, но было уже поздно. Она не боролась, вела себя тихо и ничему не перечила, но все равно, это ее не спасло. Как только ее муж встретил в столице длинноногую красавицу Иветту, ей пришлось освободить свое место и скоропостижно скончаться.
— Господин Егор Самвелович Саркисян на проводе, — донесся из селектора звонкий голосок Жанны. — Егор Самвелович, сейчас с вами будет говорить Виктор Ворсонофьевич, — отбарабанила она и добавила: — Жмите на семерку, Виктрвсонофыч, я ложу.
Шеф снова расплылся в умильной улыбке, нажал куда надо и взял трубку:
— Алле… алл-е-е… Ты там, олень?..
— Да, да. Здравствуйте, Виктор Ворсонофьевич. Слушаю вас, — ответил ему испуганный голос: — И пользуясь случаем, от всего сердца поздравляю с Юбилеем. Желаю...
— Ага. Так значит, знаешь какой сегодня день?
— А как же? Все знают.
— Почему тогда говоришь, что не хочешь платить за поставленный тебе еще в позапрошлом месяце товар?
— Нет, уважаемый Виктор Ворсонофьевич, хочу, еще как хочу, но при всем желании, не могу. Я уже говорил Якову Иосифовичу, что москвичи…
— Знаю, знаю… Завали-ка пока хлебало про это и скажи, когда отдашь?
— Ну, точно не знаю. Может летом… Потерпите пожалуйста до лета, Виктор Ворсонофьевич, там мои дела точно наладятся, и я с вами полностью рассчитаюсь. А пока…
— До июня что ли? — перебил его мэр.
— До июля, пожалуйста, а еще бы лучше до августа, Виктор Ворсонофьевич, чтобы уже наверняка.
— Ну что ж, ладно… А позволь узнать, возвращать долг будешь рублями или пересчитать в доллары?
— Разумеется, если можно, желательно рублями, как в договоре поставки написано. Можете даже применить оговоренные там штрафные санкции. Пол процента в месяц, если не ошибаюсь.
— Пол процента, не ошибаешься, — Сивый раскатисто заржал в трубку.
Присутствующие на совещании тоже захихикали на разные лады, хотя слышали только пол разговора. Погоготав с полминуты, он закашлялся и вытер пальцем выступившую слезу.
— Ой. Ну, уморил ты меня, олень. Ладно, за то что повеселил, дам тебе три дня или сколько там до понедельника… Так вот, всасывай. Мой счетовод насчитал за тобой сто тысяч бакинских. Плюс еще полтяху за наглость. Итого сто пятьдесят. Принесешь налом до обеда. Есть вопросы?
На том конце провода раздались какие-то сдавленные стоны и покашливания, потом растерянный голос произнес:
— Да как, же так?.. Это очень много. Я и должен-то всего около восьмидесяти. Где же мне взять столько?
— А ты поищи, олень. Родственников своих армянских потряси. В понедельник до обеда. Запомнил?
— Так как же?.. В понедельник, мне не успеть… — горестно промямлил в ответ должник.
— Не принесешь, включаю счетчик, десять процентов в день! — злобно перебил его Сивый: — Лимон натикает, начну очень серьезно разбираться с тобой и всей твоей армянской семьей… Принесешь?
— Так почему же так много? — не сдавался несчастный: — Давайте хотя бы сто…
— Ты что, сука, на базаре?! — рассвирипел Виктор Ворсонофьевич. — Тогда притащишь триста, завтра! — прохрипел он таким страшным голосом, что у присутствующих встали волосы дыбом от ужаса, а на том конце провода, похоже, даже заплакали и поспешно промямлили ему в трубку, хлюпая носом:
— Хорошо, я согласен на сто пятьдесят… Принесу, в понедельник.
— Повезло тебе, олень, что я сегодня добрый… И не вздумай там умничать. Я за тобой слежу.
Сивый повесил трубку и окинул присутствующих победоносным взглядом. Те дружно закивали и одобрительно зацокали языками. Потом почесал вмятину на затылке и добавил, обращаясь к начальнику милиции:
— Ты майор, закрой-ка пока его жену и дочку, на всякий случай. А то, как бы он падла в бега не кинулся.
— Я уж и сам подумал, — вскочил со стула двухсоткилограммовый милиционер. — Ко мне в подвал или к вам везти?
— Пусть у тебя пока побудут… Так кто там у нас следующий?
ГЛАВА 25. АРТИСТЫ
А красавица жена городского головы с самого утра была не в духе. Так получилось, что хитрая коварная хищница по жизни сама попалась в ловушку. Выросшая в провинциальном городишке Иветта (девичье имя Ирина) с детства пробивала себе лбом и прочими органами дорогу к успеху и к двадцати пяти годам уже многого добилась, прочно обосновалась в столице и с уверенностью смотрела в будущее. Но, как на грех, попался на ее дороге этот старый хрен. Он так красиво ухаживал, бросал такие суммы к ее ногам, столько всего обещал, что она не устояла, открыла ему свое сердце и сказала: «Да». И вот теперь снова оказалась в дыре еще более глубокой, чем в которой родилась. Вместо отчима имеет ее еще более старый дед и точно так же избивает в благодарность. Она грустно сидела в кухне на барном стуле со стаканом виски в руке и рассеянно слушала специально выписанного для юбилея из Москвы конферансье и устроителя праздников всем известного Эдуарда Закарпатского.
— …в общем, все будет пучком, отпад всем гарантирован, но вот только некоторые опасения вызывают у меня Филя с Машкой.
Эдуард, воспользовавшись тем, что Иветта отвернулась, чтобы подлить себе еще, залез взглядом ей под халат, где по его гипотезе не было надето трусов. Так-то, он считался геем, но как не боролся с собой, женское тело все еще интересовало его гораздо больше чем мужское.
— Ох уж эти «звезды», совсем недавно за еду выступали, а теперь, как по телевизору показывать стали, так пальцы гнут. Даже не знаю, что делать… Аванс вроде без проблем схавали, а вот сейчас, как до дела дошло, прайс на десятку подняли и, главное, в райдер помимо кампари, маракуйи и авокадо запросили еще белый лимузин, и чтобы поселили в пятизвездочном отеле, — он возмущенно заскреб крашенную, завитую шевелюру унизанной перстнями наманикюренной пятерней.
— Ну, так обещай им, что все будет. Тебе же сказали, Ворсонофыч со всем разберется.
— Так я и обещал, а они не верят. У них агенты не дураки, спрашивают, откуда в вашем Козлинокопытске и вообще в округе это все может быть.
— Так придумай что-нибудь… За что тебе деньги платят?
Иветта заметила интерес Эдуарда к разрезу на своем халате и, потянувшись за лимоном, как бы невзначай, раскрыла его еще шире и вдобавок призывно стрельнула в собеседника взглядом. У нее там жутко чесалось, особенно, после выпивки. Уже около месяца к ней никто не прикасался. Муж перестал ей интересоваться, а остальные мужики вокруг от ужаса перед ним на нее даже глаз поднять не смели. Может, хоть с этим московским хлыщом что-нибудь выгорит.
— Ой, не знаю, боюсь, перекупил их кто-то. Не иначе обломаемся мы… — он верно прочитал ее взгляд, подмигнул в ответ и стал, не скрываясь, рассматривать предоставленные ему органы. — Может пока не поздно кого-нибудь из местной филармонии позвать?
— Э-э! Кучерявый. Ты что бессмертный что ли? — вмешался в разговор сидевший неподалеку громила в малиновом пиджаке поверх спортивного костюма «Адидас». Это был Иветтин водитель — телохранитель, а за одним и надсмотрщик. — Тебе рассказывали, что с архитектором случилось, который также пялился?
— Да, вы что? Как могли такое подумать? Да я вообще не по этой части! — встрепенулся Эдуард, и женским манером поправил прическу, чтобы его намек на голубизну стал еще понятней.
— Гонишь, Артемон. Педики так себя не ведут, — громила бросил брезгливый взгляд на подопечную: — А ты прикройся, Ыветта Вытальевна, пока я не встал и сам не прикрыл.
— Ты на кого пасть разеваешь, шавка? — зашипела разочарованная красотка и швырнула в обидчика не допитым вискарем. — Совсем страх потерял, ублюдок.
Тот ловко поймал стакан, поставил на стол и криво усмехнулся. Совсем недавно он и помыслить бы не мог о такой дерзости, но теперь все изменилось. Все уже были в курсе, что у босса новая пассия, а эта, видимо, скоро отправится в расход следом за Софьей Самуиловной.
— Ты давно уже надоел мне, засранец. Сейчас же прямо позвоню Викто;ру, чтобы приказал скормить тебя собакам.
— Ха, ха… Меня-то вряд ли скормят, а вот тебя, лярва, с твоим пуделем обязательно, если облажаетесь сегодня вечером.
— Вот тварь мерзкая!.. — Красавица в бессильной злобе смахнула на пол тарелку с лимонами и, закрыв лицо руками, чтобы никто не видел, беззвучно зарыдала.
Почва стремительно уходила у нее из-под ног. А ведь не так давно Иветта была здесь королевой. Она встретила Виктоо;ра в дорогущем московском ресторане. Беспощадная хищница была поражена, как широко он гуляет, сколько прихлебателей собрал вокруг. Потолкавшись вокруг и выяснив, что старик хозяин какого-то северного города и металлургический олигарх, она обрадовалась: наконец то повезло, выйду за него, подожду немного, помрет, унаследую состояние и буду жить безбедно. Применив всю свою красоту и приобретенные в боях за Москву умения, она почти из кожи вылезла, чтобы он заметил ее в толпе конкуренток и захотел. И вот жертва попалась на крючок, старик влюбился без памяти. Дальше она и глазом моргнуть не успела, как из охотницы превратилась в дичь. Все покатилось, как снежный ком. Ничего подобного она в жизни не испытывала. Сказочная феерия подняла ее в воздух, закружила, и опустила среди далекого Козлинокопытска, в этом огромном доме, под охрану этого неотесанного громилы.
После свадьбы почти неделю все было прекрасно. Муж вел себя идеально: дарил дорогие подарки, исполнял любые прихоти и, несмотря на возраст, исправно, каждый день трудился в постели. Она была почти счастлива. Но потом дорогого супруга, как будто подменили. Он перестал ее замечать, сутками где-то пропадал и, что противно, отношение домашней челяди к ней тоже резко изменилось в худшую сторону. Она до последнего момента не могла поверить, что со своей красотой и молодостью так быстро надоест какому-то деду. Но вчера ночью все встало на свои места. Часа в три ночи он, как обычно в последние дни, явился домой пьяный и повалился в одежде прямо на супружеское ложе. Видя, что благоверный пребывает в добром расположении духа, Иветта решила попытаться исправить положение, и пока тот не заснул, сделать кое-что для восстановления прежней любви. Нежно поглаживая по брюшку, она стянула с супруга трусы, и, о, ужас, обнаружила на члене у него презерватив, да не пустой, а с остатками предыдущих подвигов. Возмущенная гордая московская красавица, попыталась поднять скандал, но бесстыдник, нисколько не смутился, избил ее, а потом еще, угрожая ножом, заставил снимать артефакт и облизывать место происшествия. Так ее еще никто в жизни не унижал.
Девушка убрала руки от лица и аккуратно вытерла слезы салфеткой. Она жаждала мести и одновременно панически боялась этого жуткого старика. Блин, а вечером еще этот банкет. Она закурила и спросила у совсем растерявшегося Эдуарда:
— Так ты что, намекаешь что эти твои артисты не приедут?
— Я не то, что бы намекаю, но говорю, что велика вероятность, что их кто-то перекупил, — затараторил тот, глядя на всякий случай в потолок. — Сейчас перед Новым годом корпоративы везде, в Москве работы завались, зачем им в вашу… нашу дыру тащиться?
— А ты понимаешь, что тогда трындец будет тебе, ну и мне, видимо, тоже. Сивый же нас порвет.
— Как так порвет, за что? — заволновался Эдуард. — Я же объясняю…
— Зубами, зубами порвет или в землю живьем закопает, как ветеринара на прошлой неделе закопал за то, что тот его собаку медленно спасал. Собака выздоровела, но не достаточно быстро, на два дня опоздала. Лекаря, конечно, сразу откопали, а он уже весь синий и на руках ногтей нет, все ободрал, когда там под землей барахтался.
— Фу! Что за дикость. А я-то причем. Я ни в чем не виноват… — ее слова произвели сильное впечатление на работника искусства. Он побелел, как снег и, покрутив головой, быстрым шагом направился к выходу. — И вообще, мне домой надо. Где тут у вас автобусы на вокзал останавливаются?
— А ну стоять! — громила, приподнявшись со стула, вытянул длинную руку и поймал Эдуарда за штаны. — Уедешь, когда отпустят. Целиком или по частям, как босс прикажет.
— К-как это, по ч-частям!?.. Я не с-согласен! — напуганный устроитель праздников сучил ногами, скользя лакированными туфлями по паркету и недоумевал, почему не приближается к выходу. — Меня нельзя закапывать, у меня в Москве вся милиция знакомая.
Видя, что беглец не собирается останавливаться, а даже, наоборот, пытается увеличить скорость, громила поднялся, взял его свободной рукой еще и за шиворот и с силой швырнул обратно. Бросок получился точным, но через чур сильным. Эдуард, миновал место, откуда начинал свое бегство, пролетел дальше, врезался в Иветту, и они повалились на пол вместе с ней, ее и тремя соседними стульями. Они валялись и смешно пытались подняться, мешая друг другу, а громила смотрел на это и размышлял, не переборщил ли он. Все-таки она все еще жена хозяина.
А как раз в это время с улицы поднялся охранник тоже в малиновом пиджаке, но прикрытом короткой меховой курткой. Эта заварушка, сразу заставила его забыть о важной вести, которую он пришел сообщить. Моментально въехав в ситуацию, он, разумеется, встал на защиту полуголой хозяйки, на которой возился какой-то злоумышленник, резво подбежал и два раза пнул последнего кованым сапогом по голове и замахнулся в третий, но громила оттащил его, схватив сзади за воротник:
— Ты что, баклан, творишь? Он же просто подскользнулся.
Но поздно, ущерб лицу конферансье был уже нанесен и серьезный.
— Вот ведь, дык…. Это… я думаю, дык, наших бьют…. — Охранник расстерянно глядел на бесчувственного Эдуарда, из ссадин на голове которого уже показалась кровь.
— Вы что, бараны, наделали? Он должен еще сегодня вечер вести! — выбравшаяся из под обмякшего тела Иветта брезгливо стерла капли крови с живота. — Это же Эдуард Закарпатский, пятьсот баксов в час стоит.
Громила сообразил, что натворил. Самодовольная ухмылка мигом слетела с его лица. Он бегом бросился к раковине, набрал в миску воды и вылил на голову Эдуарду. Тот моментально очнулся и что-то протестующе захрюкал.
— Живой! — радостно выдохнули оба охранника.
— Даже если и живой, как его с таким таблом показывать? — злорадно заметила Иветта. — Ой, попали вы, уроды. Сам губернатор приедет, а вечер вести некому. Готовьтесь к смерти, придурки.
На господина Закарпатского и, в самом деле, было больно смотреть. Охранники прислонили его к стене и всячески пытались загладить свою вину: один стирал салфеткой непрерывно выступающую кровь, а другой пытался пальцами выравнивать вспухающие шишки. Но это мало помогало, некогда красивое холеное лицо любимца публики стремительно меняло свои очертания.
— Ты чо притащился-то, баклан? — спросил громила своего горячего коллегу. — Что там на улице всех перекалечил уже?
— Дык, там это…. Как его? Ну. Эти…. Артисты, дык, приехали и все такое.
— Какие еще артисты?
— Дык, говорят на банкет…. Две машины…. Мусора еще это… как его… сопровождали.
— Ой. Это Филя с Машкой, — пролепетал Эдуард. — Дэмит, как я им в таком виде покажусь?
— Артисты?.. Сюда?.. Это интересно, — Иветта подумала, что для нее все не так уж и плохо складывается. — Да, кончай тереть его, придурок, красивей он уже не станет. Беги быстрей на улицу, веди их сюда.
А гаишники, покурив с оставшимся у ворот охранником, выяснили, что хозяина дома нет и больше им ничего не перепадет, не стали ждать и уехали.
— Ну, слава богу, — облегченно вздохнул Серега. — Линяем отсюда, товарищ майор. Пока кто-нибудь еще не вышел.
— Куда?.. Здесь у нас запланирован привал. Все устали, есть хотят и наоборот.
Командир кивнула на беспокойно возящегося на сидении Михельсона. И из Мерседеса в открывающиеся по очереди окна тоже периодически высовывались вопросительные физиономии.
— Ой, не знаю, — ефрейтор недоверчиво оглядывал трехметровый забор и огромное кирпичное здание вычурной ново русской архитектуры за ним. — Как бы не досталось нам на орехи.
— Отставить пораженческие мысли, ефрейтор. Ведите себя естественно, не забывайте о великой миссии уготованной Вам и Вашей команде.
Между тем прибежал горячий охранник, что-то сказал напарнику и они оба бросились открывать тяжеленные ворота. Потом первый, придерживая длинное кожаное пальто, с очень серьезным видом жестом приказал заезжать. Машины въехали в просторный двор и припарковались, где было указано, под навесом рядом с огромной зачехленной машиной.
— Это что танк? — с изумлением догадался Серега.
— Танк, Т-72, не последняя модификация, но вполне рабочая. Пригодится, — с удовлетворением заметила корова. Потом открыла окно и громко приказала: — Всем выйти и построиться.
Вся банда высыпала на улицу и сбилась в неровную группу посередине двора.
— Ой, собачки! — Анжела бросилась, было, к двум огромным недоверчиво наблюдавшим за ними черным псам. Но те моментально вскочили и, натянув толстенные цепи, залились ненавидящим лаем.
Бабушка схватила ее за рукав:
— Не лезь к зверям, девка.
— Фу, какие вы злые.
Охранники с подозрением осматривали своих разношерстных гостей. Из всех на артиста более менее был похож только Михельсон и то только высунутым языком и тем, как смешно на нем смотрелась женская шуба.
— Циркачи, видать, — поделился догадкой горячий охранник с первым, кивнув на одетую в пальто и шляпу корову. — Кто у вас старший, братва? — задал он вопрос прибывшим.
В группе начались вопросительные переглядывания, командир несколько раз красноречиво толкнула боком Серегу, но тот только, когда после очередного толчка чуть не упал, шагнул вперед и представился:
— Я… Сергей Сергеевич Гутин, ефрейтор.
— Ага, понятно. Ну, дык, это… приказано привести вас в дом, ефрейтор.
— Меня, одного что ли? — струхнул Серега и сделал шаг обратно а толпу.
— Почему одного? Тебя и братву твою, кроме, пожалуй, коровы и бабки с автоматом. С оружием и зверям нельзя.
— Рядовая Арнольдовна, оставить автомат в машине, — командир встала на задние ноги и, уперев передние в бока, гордо произнесла: — А я — не зверь, а мыслящий гуманоид и являюсь гвоздем программы нашей труппы.
— Ишь ты! — изумились оба охранника. Потом первый почесал голову и предложил: — Ну что же, даже не знаю… Пошли что ли тоже. Но только смотри, гуманоид, если наделаешь там кучу или еще чего, пристрелю на месте.
И направился к крыльцу, за ним Серега с командиром, а дальше и вся команда. Первый охранник неодобрительно проводил их взглядом, сплюнул в сугроб и, подобрав длинные полы пальто, побежал к себе в будку греться, а сквозь разрез на спине можно было явственно разглядеть фалды малинового пиджака.
ГЛАВА 26. ПРЕДАТЕЛИ НЕРВНИЧАЮТ
А в кабинете начальника ракетной дивизии закончился Хеннеси. А с ним и пьянка подошла к концу. То ли китайская текила не смогла конкурировать с его Гранд-шампанским букетом, то ли кончилось здоровье у участников, но больше никто не пил. Да и пить то было почти не кому. Козарчука с начальницей столовой унесли в медчасть, лейтенант Волошин с бойцами потащили все еще дымящийся пульт управления к техникам ремонтировать, а низкий майор, удовлетворив свою плоть, спал богатырским сном.
Один несостоявшийся генерал Закидайлов сидел на чудом уцелевшем стуле и слушал, как замысловато храпит разрушитель его кабинета. В правой руке он держал бутылку в левой до половины налитый стакан. Отвратительный запах китайской жидкости навевал на него грустные размышления. Грозный мутант приближался к его порогу, а он был не готов к встрече. Что делать? Просить помощи у Безволосько или рискнуть и обойтись своими силами. Или еще выход: прихватив накопленный им миллион, сесть в свой «Мерседес» и свалить подальше от этого дурдома. У каждого пути были сильные и слабые стороны. Он перебирал их в уме и, несмотря на усиливающуюся головную боль, тщательно взвешивал. И вот, как только все его мысли все больше стали склоняться к последнему варианту, откуда-то из угла затарахтел заваленный обломками стола штабной телефон. Полковник обреченно вздохнул, пододвинул стул к месту звона, и откопав трубку, устало, без всякого интереса ответил:
— Полковник Закидайлов.
— А что, уже не генерал? — ядовито-насмешливо поинтересовался из трубки Безволосько.
— Да куда там. Такое говно вокруг…
Безволосько только что имел разговор со своим иностранным начальством, где ему обрисовали трагическую перспективу его дальнейшего существования в случае провала операции «Рога демократии». Битый час его с англо-саксонской педантичностью стыдили, стращали и подвергали унижениям. Под конец дали последние двадцать четыре часа на завершение миссии и взмыленного и красного отпустили действовать. По дороге в штаб краснота его не прошла, а униженность превратилась в крайнее бешенство. Он ворвался в кабинет и сразу бросился к телефону. Ух, что хотел он сделать с этим недоноском Закидайловым, какие едкие ругательства и жуткие угрозы заготовил для этого. Но спокойный равнодушный тон подчиненного из трубки охладил его пыл. Чутье, выработанное за годы ведения двойной жизни, подсказывало предателю, что если он начнет буянить, его просто пошлют, и он решил взять себя в руки и поменять тактику:
— Да ты что? Вот какая жалость. А я думал, у тебя все под контролем. Сижу радуюсь. Вот бумаги твои генеральские у меня под носом лежат. У начальника штаба сегодня подписал, осталась просто формальность, верховному отнести… А ты вон что. Передумал.
Добрые слова всегда свирепого начальника сначала всколыхнули мрачное болото меланхолии в душе полковника, он даже выпрямился на стуле и приосанился, снова представив себя в генеральских штанах, но грозный образ коровы, начиненной оружием массового поражения, разогнал его грезы.
— Спасибо, конечно, товарищ генерал-лейтенант, но тут так все испорчено, что думаю, и в самом деле, отказаться.
От кого угодно ожидал Безволосько подобный ответ, но только не от всегда бодрого карьериста Закидайлова. Тут уж он струхнул не на шутку.
— Да ты что, миленький мой? Да, что там еще напорчено? Ну-ка, давай докладывай. Всю правду говори. И не ссы, все решим, все силы бросим. Дело серьезное, большими бабками пахнет.
«А что, может в самом деле еще побороться? — подумал полковник, заметив мелькнувшие вдалеке алые лампасы вновь выглянувших из-за горизонта штанов, — Может еще не все потеряно?». Он хлопнул текилу, занюхал рукавом и все как есть рассказал.
— Так ты думаешь, кто-то играет против нас? — спросил задумчиво Безволосько, когда он закончил. — Что за люди?.. Думаешь наши?.. Госбезопасность или какие нибудь заморские конкуренты?
— Я думаю, вряд ли… Майор говорил, что они простые штатские. Дети, старухи, больная баба и какой-то придурок. На профессионалов не похожи.
— А как тогда, они выкрали секретное изделие и уже третьи сутки нас за нос водят?
— Так вот думаю, само изделие у них и командует. Само сбежало, а их поймало по пути и просто использует.
— Ты серьезно, Константиныч?
— Майор говорил, оно разговаривает и пьет водку. Оно разумное и, я думаю, у него есть какой-то план. Оно идет за своими, чтобы их освободить и выполнить его. И я боюсь, что мне нечем этому противостоять.
На другом конце провода наступила тишина, слышалось только шуршание бумаги. Закидайлов воспользовался этим, чтобы налить еще полстакана. Отвратительная вонь снова наполнила его душу пессимизмом. Не дав ей разъесть его решимость окончательно, он вылил источник запаха в себя, а стакан, перевернув, надел на бутылку и отставил подальше. В трубке бумажное шуршание стало прерываться сдавленными вскриками, потом донеслось продолжительное бульканье, несколько секунд щелканья кадыком, кряхтение и хруст огурца. «Коньяк…? Нет водка.», — подумал Закидайлов и с тоской поглядел на свою бутылку.
— В общем, я тут еще раз просмотрел дело, — из трубки послышалось, как Безволосько в задумчивости скребет какой-то орган. — Соперник серьезный, но ничего особенного. На всякий случай пришлю тебе пару рот из 24-й. Встречай. А пока держись… И поймай же мне, Константиныч, эту сволочь. Она мне нужна живой. Справишься к генеральским штанам прибавлю тебе еще полмилиона…, да чего уж там, лимон баксов.
Текила добралась ли до мозга Закидайлова, или последнее экономическое предложение босса подействовало, но в ответ он резко вскочил со стула и отдав честь бодро ответил в телефон:
— В лепешку расшибусь, товарищ генерал-лейтенант!
ГЛАВА 27. ЛЮБОВЬ
Иветта, пока долгожданные артисты добирались до гостиной, быстренько успела переодеться и, слыша их шумное продвижение по лестнице, выскочила из гардеробной. Она не долго думала над своим нарядом, просто надела все свое самое короткое и прозрачное, так как, хотя и знала, что звезды приехали парой, верила в свои силы и никогда не теряла надежды на лучшее. Покрутив головой по сторонам, она взгромоздилась на один из барных стульев, которые уже подняли и расставили по местам, и приготовилась к встрече.
Однако, вид представших перед ней артистов слегка ее обескуражил. Пока она мялась в замешательстве, разглядывая корову в шляпе, уже пришедший в себя Эдуард решил взять инициативу в свои руки. Глаза его окончательно заплыли, он почти ничего не видел, но знаменитого знакомого сразу узнал по силуэту.
— Филипп, красавчик, выглядишь отпадно! — вскрикнул он и с распростертыми объятиями бросился к Михельсону. — Ты не смотри на мой луук… Да, да, не шарман… Это у меня аллергия на местный воздух. Не обращай внимания… Ну-ка, ну-ка, когда мы с тобой последний раз?..
Он обнял гиганта и потянул губы к его щеке, но внезапно наткнулся на высунутый язык. «О, я всегда подозревал, что ты из наших… Шалунишка, хочешь поиграть?» — возбудился устроитель праздников и присосался к шершавому рту рядового. «Я покажу этим деревенщинам, что существует и другая любовь», — решил он и стал одновременно ласково гладить Михельсона между ног.
Глядя на эту сцену, горячий охранник с трудом сдержался, чтобы снова не пнуть Эдуарда, а ошарашенный Михельсон, который даже из жалости не собирался изменять своей Нине с каким-то избитым субъектом, с силой оттолкнул его и возмущенно загугукал.
— Фу, какая гадость! — поддержала его Арнольдовна.
— Мерзость, куда мы попали? — согласилась с ней теща, и лишь Сюзанна-Олег бросилась к вновь распростертому на полу Эдуарду и стала поднимать его.
— Маша, что это с ним? Сам начал, а теперь толкается, — недоумевал тот с трудом поднимаясь на непослушные ноги. — Вот он какой, оказывается. Сначала дал мне надежду, коварный, а потом подло оттолкнул…
Произошедший инцидент окончательно запутал Иветту. Несмотря на теплый прием, оказанный гостям давно знавшим их конферансье, она не узнавала в странном седом старике и в мужиковатой тетке знаменитых артистов, даже вопреки их красивым шубам. Тем более, ей была не понятна роль в будущем концерте странной семейки с коровой, пусть даже последняя была в человеческой одежде. Она взяла со стойки стакан, налила в него виски, и, залпом выпив, спросила:
— Вы что еще за клоуны?
Серега, который не знал на чем остановить взгляд на полуполной бутылке или на полуоткрытых прозрачной кофтой сиськах красотки, вышел вперед и, приосанившись, игриво отвечал:
— А ты что, красавица, обычаев не знаешь? Сначала накорми, напои… — при этих словах он так громко сглотнул слюну, глядя на бутылку, что даже вспугнул муху, ползавшую по ее горлышку, — …путников, а потом уж расспрашивай.
— Ты, чо, выпить хочешь? — улыбнулась Иветта и смерила рядового взглядом. В своем парадном пальто и новой норковой формовке он был очень даже ничего. «И вроде не педик», — подумала она, кожей чувствуя липкий взгляд блуждающий по ее изголодавшемуся телу. — Ну на… — налила ему в свой стакан и небрежно двинула по стойке.
Серега пулей метнулся к нему, схватил, но пить не стал, а жалобно посмотрел на командира. Та изобразила безразличие к происходящему, что ефрейтор принял за знак согласия. Он выдохнул и почти уже закинул напиток в горло, как подоспевший сзади громила поймал его руку на лету и забрал стакан:
— Но, но, но, но, но… Ты знаешь, лапоть, сколько этот вискарь стоит? Все твои шмотки и сам ты вместе с ливером дешевле этой пайки.
— А ну отдай ему стакан, скотина! Он мой гость! Пусть выпьет! — закричала Иветта и, как бешеная, стала молотить по громиле кулачками. Тот, как от мухи, отмахнулся от нее и снова повалил на пол.
— Ты, что делаешь, гад! — страшная обида за оскорбленную действием женщину, а главное за свои несостоявшиеся чаяния опохмелиться превратила ефрейтора в зверя. Он принял свою фирменную угрожающую позу (внимательные читатели должны ее помнить, ранее она подробно описывалась) и грозно зашипел.
— Ты кого это привел? — спросил громила у горячего охранника, отойдя на всякий случай на шаг назад.
Иветта, видя, что за нее заступаются, хоть и таким странным образом, мигом вскочила и снова набросилась на громилу:
— Убью сволочь!
Серега, у которого кончился воздух, вместо того чтобы снова вдохнуть и продолжить шипение, решил помочь обиженной женщине и начал, как он видел в боевиках, пинать обидчика, пытаясь задрать ногу повыше. И один удар его достиг цели.
— Ах ты, сука! — взвыл от боли громила, ухватившись за яйца. — Да я тебя щяс…. — он оттолкнул Иветту и, злобно вращая глазницами, замахнулся на Серегу.
Но, как вы и предвидели, командир не позволила причинить увечье будущему мировому узурпатору. Прекрасно видя, к чему все идет, она незаметно приблизилась к месту событий и ждала. И вот, как только кулак громилы полетел в цель, никчемное существование его хозяина прекратилось. Натренированное коровье копыто со страшной силой обрушилось ему на печень, разорвало ее и, проникая дальше, нанесло еще несколько ранений, несовместимых с жизнью. Он только охнул и, как мешок, повалился на бок.
— Ох ты, бля…! — только и смог вымолвить на это горячий охранник и бросился наутек.
Но командир тремя прыжками догнала его и убила похожим ударом.
— Да, кто вы, мать вашу, такие? — изумленно пробормотала Иветта, в очередной раз поднимаясь с пола.
— Я лично Серж, будущий президент Российской федерации. — манерно представился ефрейтор, уже успевший опорожнить, очень кстати оказавшийся под рукой стакан. — А это — товарищ майор и рядовые: Христофоровна, Арнольдовна, Карловна, Серега младший и Анжела… А, и, совсем забыл, Семен Абрамович Михельсон бывший дирижер, а теперь рядовой, боец за будущее человечества.
— А корова зачем?
— Я же сказал уже, не корова, а наш командир, товарищ майор, бывший дельфин.
— Ага, начинаю понимать, — Иветта потянулась к стакану.
— Может всем нальешь, дочка? — вмешалась в беседу рядовая Христофоровна. — А то в горле что-то совсем пересохло.
— Конечно, конечно, — все еще пребывающая в прострации девушка стала глазами рассеянно считать гостей. — И корове что ли?
— С вашим пять стаканов, — помогла ей командир. — И уважаемая Ирина Валерьевна, у нас есть пара часиков для отдыха и подкрепления. Пожалуйста, прикажите накормить всех.
— Это она сказала? — изумилась Иветта.
— Она самая, — ответил Серега, продолжая свои блуждания глазами от бутылки к девичьих прелестям.
— А откуда она мое имя знает? И отчество?
— Она все знает.
— Я бы предпочла, чтобы вопросы касающиеся моей личности задавались непосредственно мне, а не третьим лицам, — вмешалась в разговор командир.
— Рот открывает правильно, а звук вроде как откуда-то из жопы….
— Там у нее радио приделано, через него она говорит, а рот для вида открывает.
— Робот, что ли?
— Алле!.. Ирина Валерьевна. Я же просила вас про меня меня спрашивать, — слегка занервничала корова. — Итак, по последнему вашему вопросу поясняю, звук идет через динамик, так как мой речевой аппарат не приспособлен для человеческой речи, но слышу и понимаю я очень хорошо.
— Блин, ну, вообще, как будто в натуре! — Иветта застыла с бутылкой в руке.
— Ты, дочка, кончай придуриваться. Не зли ее, а то она тебя током шарахнет. Будешь как вон они с высунутым языком ходить, — теща показала пальцем на рядовых нерешительно переминавшихся с ноги на ногу возле стоящей на стойке тарелки с колбасой.
Девушка, может, не блистала интеллектом, но житейская сообразительность у нее была развита хорошо. Поэтому она оставила расспросы, молча налила в пять стаканов и, взяв один, жестом пригласила гостей последовать ее примеру.
Эту смешную компанию, по-хорошему конечно, следовало бы гнать из дома поскорее. Но помня, как они легко разобрались с ненавистными ей охранниками, она решила, что разумнее будет, подождать и посмотреть, что будет дальше.
— Ешьте, что найдете. Вон тот шкаф — холодильник, там всего навалом, — разрешила она гостям.
— Рядовая Карловна, посмотрите, что есть и приготовьте обед на всех. В вашем распоряжении рядовые Арнольдовна и Христофоровна. Остальные займитесь телами. Ирина Валерьевна, куда их можно на время спрятать? — задала вопрос хозяйке командир.
— Блин, опять!.. И голос какой-то знакомый… Ты в пальто, колись, как корову такому научил?
— Ты, крыса крашеная, дольше всех въезжаешь в дело. Тебе всего двадцать пять, а ты уже все мозги пропила! — донесся из коровьего динамика грубый голос Виктора Ворсонофьевича. — Мы приехали, чтобы помочь тебе, а ты дурака включаешь.
— Сам ты крашенный. Это мой естественный цвет! — обиделась Иветта, ища глазами супруга. — Я такая родилась.
— Ну да. А кто неделю назад подкрашивал корни урзолом у местной умелицы Самсонихи? — корова перешла обратно на свой обычный голос. — Откуда этот пикантный зеленоватый оттенок? Понятно, это тебе не Москва, сюда новомодные импортные средства еще не добрались.
— Блин, а куда Виктор делся?
— Ну нет, я так больше не могу. Боюсь мне не достучаться до ее сознания, — командир обессиленно посмотрела на Серегу. — Может ей шесть тысяч вольт?.. Пусть с высунутым языком походит.
— Нет! Не надо! — горячо возразил ефрейтор и даже замахал руками.
— А ты что?.. — она пристально посмотрела на него и улыбнулась широкой коровьей улыбкой, — влюбился?.. Так ведь так даже лучше будет. Еще одна самка, всегда согласная спариваться. Подумай….
— Нет! Нет!.. Ну, пожалуйста, товарищ майор! — взмолился Серега и покраснел, как рак.
— Э-э!.. Вы что там задумали? — до Иветты дошло, что эти двое сейчас решают ее судьбу. — Если про этих придурков спрашивали, — она кивнула на трупы, — так тащите их в кладовку. Вон та дверь. Там два морозильника почти пустых. Как раз оба влезут. Продуктами прикроете.
— Ну вот, я думала совсем дура, а ты только прикидывалась.
— Блин. До чего я докатилась… — нервная система Иветты, серьезно пострадавшая за последние дни, не выдерживала, она опять закрыла лицо руками, собираясь заплакать. — В какой-то сраной деревне меня оскорбляет какая-то паршивая корова.
— Ну ладно, ладно. Прошу прощения… Ефрейтор, успокойте девушку.
Серега с готовностью метнулся к той, но в полметре остановился в нерешительности. В его голове шла какая-то работа. Он то краснел, то бледнел. Потом, подойдя вплотную, неловко обнял, едва касаясь в нескольких местах шелковой кофточки, и, пьянея от близости полуголого тела и смеси ароматов духов и виски, прошептал в ухо:
— Ничего не бойтесь, Ирина, я никому не дам вас в обиду.
Девушка в изумлении убрала руки от лица и, обнаружив перед собой небритую Серегину физиономию с фиолетовым бланшем под глазом и каплями пота, вытекающими из-под норковой формовки, зарыдала по настоящему. Ефрейтор, не размыкая объятий, в панике оглянулся на командира. Но та, не найдя в этом ничего необычного, наоборот, мотала головой и разными глазами подмигивала, намекая: мол, действуй, не ссы. Тогда он сжал руки и притянул девушку к себе, та доверчиво подалась и, обхватив руками, уткнула сотрясающуюся в плаче голову в его югославское пальто. Тот одной рукой бережно прижимал ее, а другой ласково гладил по волосам и, что-то шепча в утешение, лихорадочно думал: «Неужели когда нибудь я стану мировым узурпатором, и это дивное создание полюбит меня?»
Ну, наконец-то, скажете вы. А то, что за роман без любви. И в самом деле, как не старался автор в таком серьезном произведении избежать этой легкомысленной темы, жизнь оказалась сильнее. Да любовь, именно она, в виде этой обнявшейся пары и предстала перед командиром и жующими бутерброды рядовыми. Они пока не понимали, что это, но с изумлением наблюдали, как оно у них на глазах преображает их ефрейтора. С каждым мгновением, в глазах его все больше разгорался гордый огонь, он становился, как бы выше ростом, шире в плечах и примявшаяся от перипетий путешествия шерсть на его формовке все больше поднималась и расправлялась, становясь такой, какой она была когда-то давно, перед продажей.
— Ээээ! Зятек… Ерша тебе в трусы! Кончай девку лапать. Забыл, что ли, что женатый!? — первая не вытерпела теща. — Главное, жена его тут же ходит, а он….
— Да, папа, имей совесть, — поддержала ее внучка, запихивая в рот огромный кусок колбасы с хлебом. — Мы, как бы, тут все… и все видим.
— Да я чо, я ни чо, — опомнился Серега, и, отстранившись от успокоившейся было на его пальто девушки, отступил на приличное положению расстояние. — Я так…, только успокоить… Вы же сами приказали, товарищ майор.
Он снова ссутулился и сжался. Руки опустились, глаза потухли. Но не волнуйтесь, шерсть на шапке осталась расправленной и любовь ни куда не делась, а только спряталась до поры до времени поглубже в сердце.
ГЛАВА 28. СПАСИТЕЛЬНОЕ ПОЛЕ
А будущий генерал Закидайлов, воодушевленный новыми заманчивыми перспективами, допил текилу, чтобы не воняла, оторвал пару подушек от разломанного дивана и, положив их на наименее загаженный участок пола, свернувшись калачиком, заснул. Снились ему зеленые коровы, утыканные колючками, как кактусы, и низкорослые желтолицые китайцы, собирающие их лепешки и складывающие в кучи. Коровы все срали и срали, а китайцы собирали и собирали. Он уже задал сам себе вопрос, зачем это им и уже давно на него ответил. Но процесс все не прекращался. Все это становилось скучно и он уже хотел просыпаться, как вдруг в реальном мире что-то брякнуло. Это прибежавший с вахты дежурный, запнулся за одну из обильно разбросанных на полу бутылок.
— Какого хрена? — спросил Закидайлов, не открывая глаз.
— Разрешите доложить, товарищ полковник. Там «Ил-76-й» просит посадки, говорят вы в курсе. Так-то полоса готова, для штабного борта недавно чистили, — выпалил капитан, не дожидаясь, когда начальник снова заснет. — Что прикажете?
— Бля!. Я опять все проспал! — полковник посмотрел на часы и, кряхтя, сел на своем лежбище. — Это 24-я… Ооооо… — он схватился одной рукой за голову, другой за печень: — Что же это!?.. Пусть дают посадку. Отправь УАЗик и пяток тентов на встречу и позвони Федотову, пусть срочно ищет, куда разместить пару сотен бойцов. — потом сжав ладонями виски, закрыл глаза и, как будто, выдавил из себя поправку: — А нет, УАЗик сначала сюда…, нужно самому встретить…. Да и срочно уборщиц и начхоза сюда. Чтобы к моему возвращению здесь был церковный порядок. Ясно?.. Исполнять!
— Есть, — гаркнул дежурный, безумно счастливый, что так легко отделался, и убежал.
Закидайлов пошарил глазами по полу, обнаружил внутренний телефон, матерясь, поднял его и потянул за выходящий из грязно-фиолетового корпуса шнур. На нем, как на буксире выехала из под шкафа гудящая, как паровоз трубка. На останках стола разгреб сапогом мусор и обломки стекла, нашел список телефонов части, набрал номер и, услышав там какую-то возню, спросил:
— Кто это?
— А ты кто?
— Закидайлов моя фамилия… Вы чо там бухаете что ли?
— Никак нет, товарищ полковник. Извините, не узнал. Старший лейтенант Коровин слушает.
— Вот ведь сука, везде эти коровы… Там у тебя лейтенант из штаба должен быть, длинный такой, как его?
— Волошин, товарищ полковник. Здесь он….
— Дай-ка мне его.
— Есть, товарищ полковник.
На том конце провода снова завозились. Закидайлов с тоской посмотрел на шкаф, но вспомнил последний сон и отвернулся.
— Алле?… — послышался из трубки голос невоенного лейтенанта.
Полковник поморщился и хотел, было, поучить собеседника Уставу, но передумал:
— Как там аппарат, лейтенант?
— Отлично. Все починили, а этот Коровин Леха так просто гений. Он не только починил, а и даже усовершенствовал его. Упразднил за ненадобностью лучевую пушку, и теперь он не лучом бьет, а создает вокруг себя поле радиусом около километра, при попадании в которое наше изделие теряет боеспособность.
— Да ты что!? Интересно. Значит ей сейчас к нам на километр не подобраться? — полковник снова, на этот раз радостно посмотрел на шкаф.
— Вот именно. Только потребляемая мощность в разы увеличилась, и от аккумуляторов он уже работать не сможет.
— Херня. Воткнем в розетку… Молодцы, объявляю благодарность.
— Спасибо, рады стараться.
— Ну и добре. Включите на полную мощность, пусть там стоит и излучает свое поле.
— А я думаю по другому, товарищ полковник. Интенсивность действия поля на краях слабая. Изделие подойдет почувствует излучение и уйдет. А мы ведь хотим поймать его. Я думаю, нужно подождать, чтобы оно появилось, а когда будет метрах в трехстах от центра, включить аппарат и брать его голыми руками.
— А что?.. Не плохо придумано. Голова, Волошин, так и сделаем. Только нужно обдумать детали. Жду тебя у себя в кабинете, — он взглянул на часы, — через час. Все обсудим.
Добрая весть позволила полковнику снова увидеть прямо под носом генеральские штаны, только на этот раз из их карманов к тому же торчали пачки долларов. Он радостно потер ладони. Неодолимая сила привлекла его к шкафу. Он открыл дверцу. Гурьба длинных бутылок с иероглифами на золотистых этикетках радостно толпилась на покрытой заляпанной бумагой полке. Он беззвучно выругался и на всякий случай прошарил в разных дальних уголках. Но, увы. Ничего кроме. Постоял с минуту перед шкафом в позе мыслителя, злобно сплюнул на пол и вышел из кабинета, почему-то, впрочем, не закрыв дверцы. В приемной нервно надел папаху, шинель. Задумчивое выражение все это время не покидало его лица. Снял трубку и набрал дежурку:
— Ну ты что, мать твою!.. Сколько можно ждать!.. Где машина?
— Едет, через минут пять -восемь будет, товарищ полковник.
— Ну вот всегда у вас так… — даже как будто, радостно заметил будущий генерал, рысью вернулся к шкафу, дрожащими руками налил полстакана и, не задумываясь больше, заглотил.
— Оэээээрш…. — издал он и передернулся. Занюхал папахой и, закрыв ей лицо стоял пока не зазвонил телефон.
— Приехал?
— Так точно, товарищ полковник.
— Ну и добре.
ГЛАВА 29. РЯДОВАЯ ИВЕТТА
А члены команды по спасению человечества, поели, попили и вдруг дружно зазевали. Даже ефрейтор, самый крепкий из всех, и тот положил подбородок на стол и спал, делая вид, что о чем-то размышляет с закрытыми глазами.
— Ирина или Иветта, как бы вам больше понравилось, что бы мы вас называли? — обратилась командир к хозяйке дома.
— Иветта как-то мне более привычно.
— Иветта дорогая, у вас такой большой красивый дом. Давайте положим наших бойцов отдохнуть. У нас впереди тяжелый бой и необходимо восстановить силы после долгого переезда.
— Конечно, конечно, я понимаю, уважаемая корова, но ты….
— Я попросила бы впредь называть меня, товарищ майор, — перебила ее командир: — И пожалуйста на «вы».
Когда-то в детстве маленькая Ирина пришла с мамой на чей-то детский день рождения. Там ей, чуть ли не силой, дали подержать любимца семьи хомячка Леопольда. Она уже не помнила, чем ему таким насолила, но Леопольд в результате обиделся и цапнул ребенка за пальчик. Вскрикнув то ли от боли, то ли от испуга, она отбросила нахала прочь. Тот пролетел через всю комнату и, ударившись об стену, скончался, не приходя в сознание. Кровавое происшествие тяжелым камнем легло ей на душу. С тех пор она не любила животных и не доверяла им.
И вообще, вся эта компания давно уже ей надоела. Девушка прикидывала в уме, что ей выгоднее, подождать еще или уже сейчас позвать на помощь. За свою недолгую жизнь в районе Сивый многих успел разозлить и, чтобы обезопасить себя от возможной мести за свои дела, держал в доме мощную команду. Помимо охранника в пальто, оставались еще два на улице и три в караулке. Корова, конечно, была безупречно вежлива, но что-то в ее железобетонной самоуверенности раздражало смелую от алкоголя девушку:
— С какого перепугу вдруг я стану корову называть майором?
Командир внимательно посмотрела не в глаза Иветте, а чуть поверх и задумчиво произнесла:
— Значит, мы нравимся вам меньше вашего мужа садиста?.. А я вот тоже копаюсь в вашей ничтожной душонке и не понимаю, почему все еще не убила вас? Оставлять жить такое гнилое существо, только потому что меня попросил об этом член моей команды?… Так он и не вспомнит о вас когда проснется… А если вспомнит и больше никогда не увидит, то это будет для него гораздо лучшим вариантом…
— Хорошо, хорошо, товарищ майор, давайте не будем обострять, — решила Иветта еще подождать и до поры до времени не дергать черта за бороду.
Она крикнула:
— Маруся.
Моментально, как из-под земли, появилась не молодая женщина восточной наружности в платке и встала перед ней в вопросительной позе.
— Отведи этих людей отдыхать: женщин в розовую гостевую комнату, мужчин в зеленую. Выдай всем полотенца и покажи, где ванные комнаты и как пользоваться сантехникой.
Все кроме наотрез отказавшегося Сереги и Эдуарда с Сюзанной ушли с ней, а разговор продолжился:
— Я просто не понимаю с чем имею дело и поэтому опасаюсь. Если бы вы поподробнее объяснили мне, кто вы такие, зачем приехали в мой дом и что собираетесь делать дальше, то я определилась бы с моей позицией и осознанно помогала бы вам в ваших делах… Если, конечно, вы убедите меня в том, что они добрые.
— Хм…. — корова пристально посмотрела на этот раз прямо в глаза девушке. — Так у вас школа с красным дипломом и высшее образование… Может быть, я рано ставлю на вас крест?
Она еще с полминуты посоображала и, решив посвятить Иветту в суть операции, начала:
— Ну что же, извольте:
Не смотря на наш, мягко сказать, штатский вид, мы являемся военным подразделением, выполняющим задание особой государственной важности. Следуем в ракетную дивизию дислоцирующуюся в окрестностях вашего Козлинокопытска. Там мы должны предотвратить передачу преступной группой предателей Родины секретного оружия врагам. Я являюсь образцом этого совершенно нового типа зоологического оружия и возглавляю нашу группу. Ефрейтор Гутин, — она кивнула на все-таки склонившего голову на столешницу и спящего Серегу, — является моим заместителем. Остальные члены команды в чинах рядовых сейчас отдыхают в любезно предоставленных вами помещениях. Ваш дом мы выбрали для привала по нескольким причинам. Во-первых, потому что это самый большой и богатый дом в округе. Во-вторых, нам нужно оружие, а его здесь в достатке. Ну и в-третьих, как бонус, чтобы помочь вам и спасти от беспринципного подлеца и жестокого убийцы, за которого вас угораздило выйти замуж. Есть еще причины, но их вам я пока открывать не буду. Вот…
— Ну, предположим… — размышляла вслух девушка. — Сам факт вашего существования, господин…, пардон, товарищ майор, демонстрация возможности общаться на человеческом языке и умение так ловко убивать не слабых, в общем-то противников говорят сами за себя и делают вероятным правдивость вашего рассказа. Но с чего вы взяли, что меня нужно спасать от моего пусть не молодого, но любящего мужа? И что он подлец и убийца?..
В этом месте Серега поднял голову и также обратил вопросительный взгляд своих мутных спросонья глаз на командира.
— Вот, ефрейтор, поучитесь, как девушка излагает. А ведь в ней почти пол литра крепкого алкогольного напитка.
Серега с тоской перевел взгляд на пустую бутыль и опять уронил непослушную голову, а командир продолжила разговор с Иветтой:
— Вы люди не умеете блокировать излучение своего мозга… Любая собака, да что собака, муха умеет скрывать те мысли и чувства, о которых не хочет, что бы знали ей подобные, те на кого она охотится или кто охотится на нее. А человек, как открытая книга, расхаживает по Земле и засоряет ее информационные поля своими отвратительными мыслями. Ваш вид получил от природы мозг с очень приличными возможностями, но за годы эволюции по пути противоположному вашему естеству, вы разучились им пользоваться. Большинство его разделов отключилось за ненадобностью.. Вы с детства пичкаете его ненужной ерундой, занимаясь вашим противоестественным образованием, гордитесь своим интеллектом, а думаете в основном о таких же примитивных вещах, как та же муха, у которой мозг в сотни раз проще. Только, чтобы прочитать ее нехорошие мысли нужно потрудиться, а ваши вот они, кружатся вокруг вас, как дурной запах около помойки.
— Что же, вполне возможно, но причем все же здесь мой муж?
— А при том, что он больной человек, маньяк-убийца. Женщина, которая была здесь хозяйкой до вас, лежит под землей с тридцатью семью колотыми ранами. Когда-то она спасла ему жизнь, а потом стала мешать. И он не задумываясь убрал ее, причем совместив приятное с полезным. Вместо того, чтобы убить одним ударом, он колол и колол ее, получая удовольствие от страданий бедной женщины.
— Да, что же вы говорите такое? — удивилась Иветта. — Я сама видела справку из милиции, что на основании вскрытия, судмедэкспертиза установила, что причиной смерти послужил приступ сердечной недостаточности.
— Да, да, знаю. Только справку эту выдал начальник местного РОВД, майор Кривозадов, даже не взглянув на покойницу. Они когда-то с вашим мужем вместе в Краснодарской области магазины грабили, а сейчас Козлинокопытск и окрестности окучивают.
— Но он говорил, что она старая была и сильно болела….
— Да нет. Ей сорок один год был, и она была совершенно здорова и прожила бы еще столько же, если бы вы дали Виктору до замужества, то что он просил. Но Вам понадобилось сначала занять ее место. И у Вас получилось, Вы здесь, на ее месте…. Но теперь у него новая пассия, и молите Бога, чтобы ей тоже не захотелось за него замуж…
— Но откуда вы это знаете? — все еще сопротивлялась Иветта, хотя в душе понимала, что это нелепое животное сто раз право и не открывает ничего нового, а только подтверждает ее же догадки. Но ее существо из последних сил протестовало и не верило тому, что она могла так лохануться: — Вы что видели, как он ее убивал?
— Видела и могу вам показать.
— Ха-ха-ха, — обрадовалась девушка, она так и думала, что перед ней сумасшедшая. — И как это?!
— Да очень просто. Только предупреждаю, это не для слабонервных.
— Ха-ха, что-что, а нервы то у меня железобетонные, — продолжала веселиться Иветта.
— Ну, как хотите, — корова впилась пристальным взглядом девушке в лоб, та попыталась, еще что-то съюморить, но умолкла на полуслове и в очередной раз за день, повалилась на пол. Несколько секунд ее бесчувственное тело, подергиваясь, лежало в причудливой позе. Потом она, как ошпаренная, вскочила на ноги. Глаза ее округлились от ужаса, а волосы стояли дыбом.
— Ы-ы-ы-ы-ы-ы!.. — вылетал вместе с пеной из ее рта негромкий, но выразительный стон.
Командир же, наоборот, подогнула ноги, легла на бок и, тяжело дыша, склонила голову на паркет. Веки на полузакрытых глазницах подергивались.
Серега, разбуженный стуком Иветтиных костей об пол, встревожился:
— Блин, зачем я спал!?.. Током что ли саданула? — спросил он у ошарашенной девушки.
— Хуже!.. Уж лучше бы убила!.. — по ее телу пробежала судорога. — Я такое видела!…
— А… Кино с ощущениями показывала, — понял догадливый ефрейтор, обнаружив на полу неподвижную корову. — И на какой планете побывала?
— Чего?…
— Куда ездила-то?
— Да никуда… Здесь это все было. Вон там в углу, — девушку посмотрела туда, ее снова передернуло и стошнило, благо дело было в кухне.
Пока Иветта тряслась и кашляла над раковиной, командир пришла в себя и поднялась на ноги.
— Ну зачем вы это?!.. А!?.. Ведь вы же обещали, товарищ майор! — набросился на нее с укорами Серега. Он стоял рядом с возлюбленной со стаканом воды и снова то краснел, то бледнел.
— Поверьте, ефрейтор, это было необходимо. И потом, она уверяла меня, что у нее железобетонные нервы.
— Ну, можно же было как-то полегче, в конце концов!.. Это не опасно, она не умрет?
Он попытался ладонью померить у больной температуру, но та раздраженно отстранилась от его руки.
— Нет, успокойтесь. По крайней мере в ближайшую неделю в покойниках ее не вижу, — в голосе командира прозвучали нотки ревности.
— Бля… — подняла лицо над раковиной девушка. С размазанной косметикой и слипшимися волосами она все равно была прекрасна. — Вот я попала!.. — она оторвалась от мойки, стала бегать по кухне и судорожно хлопать дверцами шкафов. — Сука, Сивый! Все бухло куда-то дел!..
— Это не он дел, а вы выпили.
Девушка поглядела на командира длинным взглядом, села обратно на стул и обхватила голову руками:
— Что!? Что это было!?
— Я подключила вас к воспоминаниям участника этого преступления, который держал несчастную сзади за руки. Узнали его? Вы должны были видеть его лицо в зеркале, когда отмывали руки от крови в туалете. Это ваш охранник, он сейчас где-то на улице… Прошло несколько месяцев после того вечера, а он, бывалый уголовник, на совести у которого не мало всякого, все еще постоянно с ужасом думает об этом дне.
— Она молила убить ее, а он все тыкал и тыкал… — Иветта сидела, обхватив голову, и раскачивалась из стороны в сторону. — Колол, колол… А сколько крови… и какие, какие глаза!…
— То есть вы запихнули ее в шкуру убийцы!.. — догадался Серега. — Как же вы могли, товарищ майор!? Ведь она еще ребенок! — глаза его стали наливаться ненавистью.
— Ну, ладно, ладно. Спокойно. Не вздумайте только на меня шипеть, как в тот раз. Я же сказала, ей это было необходимо. Или вы сомневаетесь в моих педагогических способностях? А, ефрейтор?
— Да нет, нет… Конечно, конечно, — он метался взглядом от командира к своей красавице и обратно. — Но зачем же так!?..
— Да как еще так?!.. Вы уже начинаете надоедать мне со своими чувствами. Я вроде бы запретила всю эту ерунду на время военных действий.
— Но вы же мне обещали, — бубнил Серега, как помешанный. — Так же нельзя.
— Вот ведь еще горе!.. Может вам десять тысяч вольт для успокоения?.. Я же сказала, ей это на пользу. Только таким шоком можно вылечить ее прогнившую душу, если еще не поздно, конечно.
— А как, как она кричала?! Вы бы слышали…. У меня чуть сердце не остановилось…, — продолжала раскачиваться Иветта.
Серега снова глазами полными укоризны впился в командира. Та лишь вздохнула и покачала головой:
— А я видела и все вместе с вами смотрела. Жуткое зрелище. То же самое или еще хуже ждет вас в скором или очень скором времени.
Девушка перестала раскачиваться и, не убирая рук с головы, спросила:
— Вы вроде говорили, что приехали меня спасти?
— Да, да! Конечно, спасем! Даже не сомневайся… тесь, не сомневайтесь, Ирина. Я же сказал, что не дам вас в обиду, — бросился горячо уверять Иветту ефрейтор. Он изо всех сил делал вид, что тут может быть не главный, но вес все-таки имеет и приличный. — Ты… вы же видели, как мы уделали этих головорезов… Жалко, что вас не было, когда я с нотариусом разбирался… — Серега со зверским выражением на лице изобразил свой бросок бетонной головы на вышеупомянутого. Иветта отняла руки от лица и вопросительно взглянула на героя. — Ну, это был плохой нотариус, гомосек и вообще….
— Да, это было впечатляюще, — без тени улыбки заверила командир, — А перед этим бандита-насильника, помните, ефрейтор?
— Ну, а как же?.. Но тот был здоровый кабан, — Серега покачал головой и показал руками внушительные габариты соперника. — С ним пришлось повозиться.
Его выступление почти на нет свело впечатление от молниеносной победы командира над охранниками. Девушка снова засомневалась:
— А как?… Как? Он сам такой здоровый, и у него такие быки, — она снова закрыла лицо. — А у вас дети да старухи….
— А вы нам поможете. Выбирать вам не из чего. Вступайте в наше подразделение и выживите, а также станете богаты и счастливы.
— Чего!?.. — Иветта приоткрыла лицо и в щель между ладонями пристально посмотрела на командира.
— Принимаете присягу, становитесь бойцом нашего взвода, и ваши проблемы становятся нашими. С вас полная самоотдача и беспрекословное подчинение, а с нас круглосуточная забота о вашей боеспособности и стопроцентное обеспечение жизненных потребностей. Слыхали, может быть, как это бывает в армии.
— Ой, что-то я совсем запуталась. Какая армия и вообще…. Брюнетка снова закрыла свою зеленовато-черную голову руками.
— Как-то все очень не просто с вами. Хотите еще иллюстрацию?
— Не-е-е-е-т! — завопил Серега. — Вы же обещали!…
Но Иветта никак не реагировала, а сидела обхватив голову и даже снова начала обреченно раскачиваться из стороны в сторону.
— Ну, что же это? — ефрейтор жег отчаянным взглядом кожу коровьей морды. — Сделайте же что-нибудь, она на грани срыва!
— Хорошо, Ирина Валерьевна… Можете вы позвать на помощь кого-нибудь из охраны? Есть у вас какая-нибудь тревожная кнопка или типа того?
— Ну, есть, а зачем? — девушка с любопытством выглянула из своего укрытия. — Они ведь крутые, и все с волынами….
— Вот и отлично, проведем научный эксперимент, а за одним и покажем вам наши возможности.
— Ну, могу…. Что, сейчас прямо?
— А чего тянуть? Вы, ефрейтор, пока спрячьтесь куда нибудь, и ждите моей команды.
— Есть, — Серега, козырнув для солидности, с готовностью полез под стол.
— Что, звать?
— Ну, да.
— Помогите!!! — пронзительно завизжала Иветта и с для верности грохнула об пол большим металлическим блюдом.
Через мгновение из-за прикрывающей выход занавески выглянула узкоглазая женская голова, а через два в гостиную тяжело топая, вбежали двое охранников в красных пиджаках и один в трусах и майке. С ходу оценив ситуацию, они обступили корову и направили на нее три пистолета и один автомат Калашникова.
— Откуда тут корова взялась? — полураздетый охранник недоуменно почесал у себя между ногами.
— С циркачами приехала, — пояснил огромный верзила, которому пиджак был явно мал. Он окинул помещение цепким взглядом. — Они мне сразу не понравились. Работают, поди, тут по хате, а ее на стреме оставили.
— Что она, бодается? — участливо спросил второй одетый, маленького роста, ощупывая Иветту раздевающим взглядом. Ему пиджак был безобразно велик, но самим своим наличием, придавал вес и значительность: — А я бы тебя отбодал с удовольствием.
Он недвусмысленно заржал.
— Руки вверх!!! — как черт из табакерки, выскочил ефрейтор из под стола и направил на охранников свой ТТ, который давно уже жег ему карман. — Ты как с женщиной разговариваешь, обмылок!?.. — Он гневно уставился на неучтивца.
Все трое немедленно среагировали и, повернув к нему свое оружие, собрались было нажать на курки, но не успели. Командир была к этому готова. Предварительно накопив необходимый запас энергии в аккумуляторах, она наклонила рогатую голову и, выпустив электрическую дугу, поразила их ей всех. Охранники задергались, задымились и повалились на пол.
— Отпад!… — восхитилась Иветта.
— А то… — гордо вставил Серега, всем видом показывая, что он ничуть не испугался и присел специально, а не потому что у него от испуга коленки подкосились.
— Я вам, ефрейтор, что приказала? Ждать в укрытии… А вы?..
— Так я подумал, убьют они вас… Трое на одного… — голос храбреца все еще дрожал, все таки он только что чуть не погиб, и ему пришлось в очередной раз кадр за кадром просмотреть свою неинтересную жизнь. — Да и Ирину оскорбляли…
— Заставить, что ли вас им искусственное дыхание делать? В воспитательных целях… — командир укоризненно посмотрела в глаза нарушителю приказа и неодобрительно покачала рогами. — Да уж ладно. Тем более, у маленького сифилис в заразной стадии. Прощаю в последний раз. Наберите воды и полейте этих двух, а заразного не надо.
Серега метнулся к шкафам и, погремев там, достал большую блестящую кастрюлю и направился к раковине. Вдруг со стороны входа донесся какой-то шорох. Почуяв неладное, командир резко встала в боевую стойку. Потом там что-то звонко брякнуло и, как в театре, из-за занавеса появились новые действующие лица. С карабином наперевес вывалился четвертый охранник в белом милицейском полушубке, а за ним выскочила женщина с той самой узкоглазой головой на плечах. Она мыча и отчаянно жестикулируя, объясняла, что полушубок целился в Серегу, а она чугунной сковородой разрушила его подлые планы. Еще несколько раз подробно показав, как все было, она вдруг заметила, что стрелок шевельнулся и стала остервенело молотить его по бритой голове, извлекая звуки напоминающие колокольный звон.
— Вот видите, местное население на нашей стороне, — с удовлетворением заметила командир, внимательно наблюдая за экзекуцией. — Хороший удар, я думаю, можно взять ее в наш взвод.
— Это китаянка, Маруся, — подала голос Иветта. — Она тут еще до меня жила. Говорят, ей Сивый язык отрезал.
— Да, да, и она видела, как этот отморозок с вашим мужем убивали ее любимую хозяйку. С самого нашего приезда следила за нами, все поняла и ждала случая свести счеты. — Все хватит уже, Маруся, — остановила командир увлекшуюся местью женщину, заметив что к малиновому звону добавились неприятные чавкающие звуки. — Мертвей он уже не будет.
Ефрейтор, открыв рот, смотрел на все это, а вода между тем давно уже наполнила его кастрюлю и весело журча выливалась через край. Маруся закончила свое представление и, не дожидаясь аплодисментов, смущенно скрылась за занавесом, утянув за собой своего театрального партнера.
— Глумиться над трупом будет, — Серега, тряхнув головой, заметил, что его сосуд переполнен. Он с трудом поднял его и вышел на место побоища.
— С кого начнем?
— Давайте вот с этого в трусах, тот здоровый еще потерпит.
Серега подошел и с размаху выплеснул лежащему на тлеющую майку всю кастрюлю. Тот дернулся и, бодро фыркая замахал руками, имитируя плавание стилем кроль. Проплыв таким образом метров пол ста, он остановился, перешел в сидячее положение и открыл глаза:
— Гу-гу, — его вывалившийся язык был ярко-желтого света.
— Печень у него что ли больная? — ефрейтор с опаской краем кастрюли попытался засунуть орган обратно в рот.
— Цирроз, — корова недовольно скривила морду. — Разряд что ли уменьшить? Какой-то вид не товарный у моих рядовых из-за этих языков… Давайте верзилу.
Примерно тоже произошло с другим охранником, только плавал тот по-собачьи и язык имел отменно розового цвета.
— Молодой и здоровый, как конь, несмотря на нездоровый образ жизни. Хороший будет пехотинец, — порадовалась командир.
— Ага. Понятно… То есть, те два с языками, что спать ушли, тоже из бандитов переделаны, — догадалась Иветта.
— Нет, совсем не из бандитов…, хотя тоже имели серьезные патологии. Не хотели добровольно подчиняться, — корова многозначительно подмигнула собеседнице. — Вот и пришлось применить к ним метод электрической психокоррекции… Пока работает безукоризненно.
— Тьфу, тьфу, тьфу…, — поплевал ефрейтор через левое плечо.
— А… Вот об чем этот в пальто намекал. Значит, вы и меня хотели… того? — она скосила глаза и высунула язык.
— Была такая мысль, — честно призналась командир, — но поразмыслив, я решила, что и без этого смогу вас мотивировать на сотрудничество.
— Ну-ка, ну-ка… Интересно…
— Что же, извольте. Во-первых, вы должны помогать нам, лишь для того только чтобы выбраться отсюда живой. А во-вторых, у вас есть и серьезные экономические причины, чтобы участвовать в нашей операции и сознательно отдавать все силы для победы.
— Ну, про первое понятно, а вот про остальное пока не ясно.
— Я поясню. Вам повезло, вы чем-то понравились будущему Президенту страны и мировому узурпатору и можете стать его половым партнером и боевой подругой со всеми вытекающими из этого дивидендами.
— Да, нет!.. Нет! Ну зачем вы так?.. — Серега густо покраснел, и резко вспотел. — Не обращайте внимания, Ирина… Товарищ майор шутит….
— Чего?.. Что еще за бред?.. Вот этот комик — будущий президент? — Иветта, едва скрывая смех, смерила взглядом красного, как помидор, мокрого ефрейтора.
В гостиной было хорошо натоплено, но он все еще сидел в пальто, так как думал, что в нем у него больше шансов понравиться красотке. Конечно, было бы еще лучше не снимать и новую шапку, но в ней было совсем жарко, да и она была ему, если честно, немного маловата. А еще доставляли жуткое неудобство зимние ботинки, ноги в которых вообще запарились. Но он терпел, так как не был уверен в целостности и свежести своих носков. Командир, бросив на него взгляд, все поняла и предложила:
— А вы, Сергей Сергеевич, разделись бы, приняли душ и отдохнули пару часиков. Маруся вам покажет, где это вы все можете сделать, — и она громко позвала китаянку. Та моментально появилась на сцене из-за своего занавеса, видать подслушивала, вопросительно взглянула на хозяйку, та ей ответила каким-то замысловатым кивком, служанка все поняла и гостеприимным жестом пригласила ефрейтора следовать за ней.
— И не волнуйтесь, с вашей красавицей ничего не случится. Я только введу ее в курс дела и приму присягу.
— Точно? — Серега строго посмотрел майору в честные коровьи глаза. Ему и в самом деле было хреново, и он ушел бы в любом случае, но командир серьезно ответила:
— Клянусь Родиной!
— Тогда ладно, — он кинул многозначительный взгляд на девушку и поплелся из комнаты.
Иветта осталась один на один с коровой, если не считать синелицего Эдуарда и Сюзанну-Олега, неприметно устроившихся на низком мягком диване в углу. Но им было не до нее. Ничего не замечая вокруг, они о чем-то увлеченно ворковали и тихо смеялись, как бы невзначай прикасаясь друг к другу разными частями тел… Что это было? Дружба, просто влечение или любовь? Мы не будем говорить об этом, даже сделаем вид, что этого не было, несмотря на то, что наша книжка является романом. Может это и выглядело со стороны довольно романтично, но суть имело противоестественную. И даже командир, когда в беседе со своим новобранцем дошло дело до осуждения людской натуры, кивнув на сладкую парочку, так и сказала:
— Вот посмотрите на них. Однополая любовь это тоже порождение извращенной человеческой культуры. Созданная вашими институтами мораль сделала из процесса размножения нечто постыдное и запретное. Вместо того, чтобы просто спариваться и давать потомство, вы превратили это в сложнейший ритуал. Все регламентировано и затабуировано. Главенствующая роль отведена самцу, любая инициатива со стороны самки осуждается. Полы в процессе вашей эволюции разведены в разные углы ринга.
— Ну и при чем здесь эти педики?
— А при том, что процесс размножения — это всего лишь совокупность движений и ничего более. Природой создано так, что наилучший результат получается тогда, когда при этом каждый участник двигается так, чтобы получить наибольшее удовольствие. Нервные рецепторы в половых органах и на всем теле, как указатели, расположены так, чтобы самец использовал их для возбуждения, а потом толкал член в том направлении и с той силой и частотой, с которыми наиболее приятно этой конкретно самке. Тогда нужный сперматозоид из всей кучи достигает цели и рождается наилучший ребенок. Для этого в паре должно быть полное взаимопонимание и координация усилий. А вы, в результате многовековых засекречиваний и запугиваний, сделали этот диалог невозможным. Самец не может договориться с самкой о совместных действиях, тыкается наугад, думает в основном только о себе. Отсюда взаимное неудовлетворение. Вот некоторые в погоне за этим и решаются на этот не простой способ. В отношениях с себе подобными им этого достичь гораздо проще, да и договариваться-то не нужно. Они просто делают то, что хотели бы получить от партнера сами. Поэтому, чтобы иметь необходимую каждому в этой жизни долю сексуальных наслаждений, многие вместо того, чтобы использовать естественный для этого объект, из-за невозможности понять с ним друг друга выбирают противоестественный своей глобальной цели и природе. Правда, чтобы вступить в такие отношения нужно переступить еще через одно мощное табу, и только поэтому пока это явление у вас не превратилось в эпидемию. Хотя в последнее время вместе с общей либерализацией половой жизни идет активный процесс по уничтожению и этого запрета. Так, что ждите, это скоро будет у вас повальным явлением.
ГЛАВА 30. СПЕЦНАЗ
А в ракетной дивизии на аэродроме полным ходом шла выгрузка вновь прибывших. Укрываясь воротником от секущего лицо снега, маленький будущий генерал, с подножки УАЗика, наблюдал, как из разверзнутого брюха самолета бодро и слаженно выбегают вооруженные до зубов спецназовцы и ловко запрыгивают в грузовики. Последними чинно вышли два капитана одинаково высокого роста, похожей мощной комплекции и в развалку направились к нему. Метра за три, перейдя на строевой шаг, усиленно отмахивая руками, подошли и встали, как вкопанные. Первый начал доклад:
— Товарищ полковник, третья специальная рота…
— Да ладно вам мужики, давайте без формальностей, и так вижу что орлы, — перебил его Закидайлов и, дружески похлопав по плечу, протянул маленькую, затянутую в импортную лайку ладонь: — Виктор Константинович. Можно просто Константиныч.
Гости переглянулись.
— Капитан Громобоев, — пожал ее первый, стянув рукавицу.
Полковник, решил, что как-то невежливо получилось и начал судорожно стаскивать свою перчатку, а второй капитан, воспользовавшись заминкой, взял под козырек и успел отбарабанить, как положено по Уставу:
— Командир четвертой специальной роты…, капитан Медведеломов, прибыл в ваше распоряжение, — и снова взглянул на напарника, мол, как я утер нос этому недисциплинированному хлыщу?
— А что без самолета уже не летаете? — чтобы замять неловкость пошутил Закидайлов.
— Виноват?.. — не поняли капитаны и одинаково подались вперед с вопросительным выражением на грубовырубленных лицах.
— Шутка, — поморщился полковник и пригласил жестом в машину: — Ну что же, поехали ко мне. Обсудим боевую задачу.
Минут десять они тряслись в жесткой машине. Полковник изо всех сил продолжал шутить, стараясь растопить лед, и даже успел рассказать пару своих любимых анекдотов, но капитаны лишь вежливо посмеивались и на вопросы отвечали уставными выражениями.
— Да, трудно будет с вами, — подумал будущий генерал. — И еще этот бардак в офисе…
Но, как приехали и поднялись по лестнице, попали в сияющий чистотой, проветренный кабинет. Мебель, правда, позаимствованная у уже известного вам заместителя Налогоняна, была поскромнее, но зато целая. Как будто ничего такого здесь и не происходило… если бы в углу по прежнему не храпел низкий майор.
— Вот, хотели его разбудить, так он обматерил всяко и не пошевелился даже, — чуть не плача, подала из-за шкафа голос притаившаяся там уборщица. — Может, вы поднимете его, товарищ полковник, а я быстренько под ним помою.
— А, ну да, да, конечно, — Закидайлов осмотрел ладную фигуру девушки, на предмет неуставного использования, — А ты кто такая будешь?
— Младший сержант, Безотказнюк,.. хозвзвод, — взяв швабру на плечо, гордо отрапортовала она. — Все ушли, а меня оставили. Вот из-за товарища майора, — она сердито кивнула на тело.
— Ага, понятно… Майор, подъем! — громко скомандовал Закидайлов. Низкий резко вскочил и встал по стойке смирно. Потом окинув, кабинет мутным взором, удивленно спросил:
— Где это я?
— Потерялся маленький. Посмотри сюда, может вспомнишь?
Полковник показал взглядом на пятно на полу, повторяющее контур спавшего, как силуэт на месте преступления. Каких только органических и неорганических остатков на нем не лежало. Кровь, макароны, чинарики, три бутылочных пробки и еще многое другое. Особенно удивительно, как можно было спать на обломке стакана с хищно торчащими вверх острыми стеклами. — Ты случаем не индийский йог, майор?
— А,.. это я через броник даже и не почувствовал, — смутился он и, почуяв остатки запаха одеколона майора Огурцова, вспомнил, наконец, где находится. — Очень устаю в последнее время.
— Ну ладно, ладно, с кем не бывает.… Вот познакомьтесь, капитаны Громоломов и Медведебоев — твои коллеги, тоже из спецназа….
— Громобоев и Медведеломов, — хором поправили его прибывшие.
— Ну да, да,.. я и говорю… А это майор Гапанович из штаба, человек исключительной выносливости и мощи.
Офицеры учтиво пожали друг другу руки, потом один из них спросил:
— А не тот ли вы Гапанович, который под Гератом по-пьяни попал в плен к Нурали-хану, а как проспался и понял, где находится, перебил всех его боевиков, перетрахал весь гарем, сжег аул, а самого с тремя другими командирами избил до полусмерти и привез на их же джипе в наше расположение.
— Ох, когда это было?.. Неужели помнит народ? — низкий майор даже покраснел от удовольствия и начал смущенно отряхивать запылившиеся галифе. — Порядок только немного не тот. Сначала был гарем, потом плен, а потом все остальное. Я тогда молодой был, горячий….
— И что дали за такой подвиг? Поди героя?
— Кого!?.. Этот Нурали-хан с командирами из дружественных оказался. Спасибо Козарчук помог, замял дело, а то бы вообще посадили.
А уборщица между тем ловко справилась с пятном и, для привлечения внимания громко пошмыгав веснушчатым носом, спросила:
— Разрешите идти, товарищ полковник?
— А?.. — полковник снова придирчиво осмотрел подчиненную. — Как говоришь тебя?
— Младший сержант Безотказнюк.
— Ага… Так говоришь, Безотказнюк. Это хорошо. А имя у тебя есть?
— Лизавета Петровна, — радостно ответила девушка.
— Ясно. Так вот, Лизок, ты подожди пока в приемной. Может еще понадобишься.
— Есть, — громко, но без энтузиазма ответила та и побрела из кабинета. По пути обнаружив на полу мусорину, деловито послюнявила палец и, приклеив ее на него, поднесла к глазам. Это оказалось нечто несущественное, она растерла его между ладонями и обтерла руки о халат. — А долго, товарищ полковник?
— Что долго?
— Ждать….
— Пока не отпущу.
— Понятно….
— Вот какие понятливые младшие сержанты служат в нашей дивизии, — улыбнулся ей в след Закидайлов, низкий майор нехорошо заржал, а гости даже не улыбнулись. — Ну ладно, приступим к делам нашим скорбным.
Офицеры расселись за столом и полковник начал вводить вновь прибывших в курс дела. Он рассказал про секретный груз, про чудесный побег одной из его позиций и про ее невероятные тактико-технические характеристики. Капитаны внимательно слушали и даже делали какие-то пометки в своих командирских тетрадях. Низкий майор же откровенно грустил, похоже было, что плохо себя чувствовал. Закидайлов и сам тер виски и все чаще и чаще с вожделением посматривал на любимый шкаф, но прибегнуть к находящемуся в нем лекарству не решался. Уж больно серьезные лица были у гостей.
— Вот такой у нас противник, товарищи офицеры. Майор Гапанович сейчас нам расскажет о своих впечатлениях от личной встречи с этим существом, — полковник вытер испарину со лба. — Майор!..
— Да, да… Что? А…. Ну вот, дескать это… — встрепенулся тот и провел огромной пятерней по лицу, как будто хотел стереть его с черепа и начать жить заново с новым. — Ой что-то придавило меня, Константиныч… Слышь, налей соточку. Я знаю у тебя есть. Сил нет, трубы горят.
Капитаны переглянулись.
— Видите, как пострадала психика боевого офицера, опытного спецназовца? — полковник вскочил, и кинулся к шкафу. — Натуральная контузия. Все еще не может отойти. У него на глазах от рогов этой твари погиб его лучший друг и напарник.
Он раскупорил бутылку, поморщился от ударившего в нос запаха и, встав с подветренной из форточки стороны, налил четыре стакана.
— Елизовета Петровна… — громко позвал уборщицу из приемной.
— Чего, товарищ полковник?
— Сходи-ка, Лизок, в столовую и принеси нам поесть. Найдешь там, капитана… А, блин, нет же капитана…
Он подошел к телефону и набрал номер.
— Капитан Грибоедман, — донеслось из аппарата.
— Матвеевна, ты жива?
— Жива. А что со мной будет?.. Жопу пластырем заклеила и в столовую. А кто работать-то будет?!
— Женщина — самое живучее в мире животное, — закрыв трубку рукой, восхищенно поделился полковник с присутствующими выводом, сделанным на основе многолетних наблюдений. А потом уже собеседнице: — Ну слава богу, а то тут твой кавалер места себе не находит.
С того конца провода полились ругательства такие жуткие, что полковник отнес телефон на полметра от уха и слушал, укоризненно мотая головой. Потом, когда они закончились, демонстративно вытер трубку о штаны и снова поднес к уху:
— Ну ладно, ладно, Матвеевна, успокойся. Выпишу тебе премию в этом месяце за вредность. А сейчас выручай, такое дело, у меня гости из Новосибирска. Надо накормить. Тут придет к тебе девушка, Елизавета, младший сержант из хозвзвода. Заверни ей что-нибудь закусить на четырех человек. И это… Официантки там твои не нашлись?
— Нет. Пропали, Константиныч. Как в воду канули. Я поищу еще раз, конечно. Но вряд ли. — голос ее вдруг стал томным и бархатным. — А что, раз такое дело, я и сама могу ей помочь если что.
Закидайлов беззвучно захохотал и, снова закрыв трубку рукой, с лукавой улыбкой спросил у низкого майора:
— Джульетта Матвеевна опять в гости просится. Позвать?
Тот в ужасе отчаянно замахал руками.
— Нет, Джульеточка, в следующий раз. Сегодня очень много работы.
— Ну, ну, — положила трубку, нисколько не обидевшись, начальник столовой, и, засунув руку в трусы, бережно ощупала пластырь на ране.
— В общем, побегай, Лизок, в столовую. Найдешь там начальницу, капитана Грибоедман. Она тебе все объяснит. Давай, дорогуша, одна нога здесь другая там.
ГЛАВА 31. КРАСОТА-СТРАШНАЯ СИЛА
Серега, когда китаянка ушла, огляделся по сторонам. Ему постелили на диване, в огромной комнате, очень похожей на зал областного краеведческого музея, который они, когда дети были маленькие, всей семьей очень любили посещать. «Видать, библиотека», — подумал он, приметив несколько шкафов с книгами. Стены были увешаны сушеными головами разных козлов и всевозможным оружием, а у входа стояли два чучела медведя в угрожающих позах, один огромный, а другой поменьше.
«Живут же люди,» — позавидовал ефрейтор и устало побрел мыться. Там он, наконец снял свое пальто и остальную одежду и, мурлыкая под нос что-то из Дип Пепл, залез в ванну. Минут десять постоял под душем, критически рассматривая свою худосочную фигуру в огромное, вделанное в стену зеркало. Потом несколько раз напряг свои скромные мышцы в различных позициях и с разными выражениями лица и, оставшись довольным результатом, встал в позу мирового узурпатора, (как он ее себе представлял). Это было нечто похожее на его обычную боевую стойку, только руки были опущены, кисти с растопыренными пальцами направлены взад, и на этот раз никакого шипения, а просто надменное до неприличия лицо.
— А ну, соберите-ка мне в оранжевой спальне всех Мисс Мира за последние десять лет… Нет, за двадцать…
Вскоре, вспомнив, что времени в обрез, он быстро намылил особо грязные места, ополоснулся, выключил воду и выбрался на скользкий пол. Вытираясь, будущий Президент вдруг скривил нос, как будто почуял дохлую кошку. Взор его обратился к куче шмотья, грустно лежащего у двери. Он разрыл ее, нашел носки, подняв на вытянутой руке, отнес в раковину и тщательно выстирал с французским шампунем, которого вокруг стояло в изобилии. Потом снова повел носом, вернулся к куче, достал из нее трусы, очень придирчиво обнюхал и, с полминуты поразмышляв, тоже простирнул.
Наконец, завернутый в полотенце, с полными руками вещей, вернулся в свою библиотеку и огляделся. Комната огромная, а шифоньера не одного. Недолго подумав, он ехидно усмехнулся и, встав на стул, надел пальто и шапку на большого медведя, а остальное развесил на лапах маленького. Отойдя шага на три, полюбовался на свою работу. Вышло похоже, как будто косолапый собрался на работу, но не хочет надевать шарф и брюки с рубахой, мол и так тепло, а жена вынуждает его принять приличный вид, а не трясти на предприятии голой задницей. И если судить по их сердитым мордам, спор у них об этом идет не шуточный.
— Блин! А в чем же я пойду в бой? — хлопнул себя по лбу Серега. — Трусы то всего одни… и носки.
Он с тоской вспомнил сгоревшую квартиру, где стоял шкаф с множеством одежды и всякого разного хорошего.
— Кларка, была бы здорова, обязательно бы положила запасные трусы в дорогу. А без нее…, как я без нее? — ему вдруг стало жутко жалко себя. — Вот я баран, связался с этой коровой!
Он начал в очередной раз вспоминать все невероятные события, произошедшие с ним за последние дни и, дошел до Иветты. В памяти всплыли ее острые груди под полупрозрачной кофтой и длинные загорелые ноги. Он мысленно заглянул между ними.
— Какая телка!..
Под полотенцем у него все зашевелилось и напряглось.
— В лепешку расшибусь, а стану мировым узурпатором, — решил он твердо и сделал первый шаг к своей цели. Найдя самую горячую батарею, аккуратно развешал на ней свои мокрые доспехи.
— Через час будут, как земля в Сахаре, — гордо похвастался он медведям и засунул руку под полотенце. Эрекция все никак не проходила. Он подошел к зеркалу, сбросил полотенце на стул и снова принял позу мирового узурпатора, только на этот раз поставив свою нижнюю часть в профиль, чтобы было виднее, а верхнюю развернул в фас и зашипел, но не угрожающе, а победоносно.
— А ты забавный, — застала его за этим занятием незаметно вошедшая в комнату Иветта.
Она была девушкой образованной, и часа беседы с майором ей вполне хватило, чтобы войти в суть дела. Чудес, которым она была свидетелем, ей было достаточно, чтобы поверить в реальность рассказов и планов командира. Взвесив все за и против, она решила, что на такие шансы можно ловить, и согласилась участвовать в операции. Тем более, что терять ей было нечего. Корова привела ее к присяге и легла поспать, а заинтригованная красотка пошла поближе познакомиться с будущим Властителем мира.
Серега вздрогнул и, закрыв срам руками, в ужасе бросился к оставленному на стуле полотенцу. Но девушка оказалась проворнее. Она первая схватила его и спрятала за спиной. Ефрейтор с вытаращенными в панике глазами, подбежал вплотную и, одной рукой прикрывая гордо торчащее хозяйство, второй начал судорожно шарить за проказницей, пытаясь поймать спасительную тряпку. Иветта хохотала, а Серега красный, как помидор, после нескольких неудачных попыток решил пойти ва-банк и привлечь вторую руку. Так он сумел ухватить полотенце и начал вырывать его, туда-сюда мотая проказницу. Не удивительно, что в процессе этого она и наделось на его неприкрытый детородный орган своим, как шашлык на шампур. Но как ему удалось миновать ее трусы? Спросите вы. Загадка. Скорее всего, не без помощи самой красавицы, которая, почему-то, после этого не удивилась и не возмутилась, а, наоборот, взявшись за ягодицы бесстыдника, продвинулась к нему еще ближе в том же направлении и издала тихий недвусмысленный стон. Ефрейтор сразу почувствовал, что натворил, и врожденная стыдливость сначала сковала его мышцы. Секунды три внутренняя борьба корежила его лицо, после чего животная страсть победила. Он отпустил полотенце и, схватив свою жертву, с сумасшедшей скоростью задвигал тазом. А еще через три секунды все было кончено. Будущий властитель мира, задрав подбородок, исторгал семенную жидкость в свою будущую подданную и сопел от наслаждения.
— Что? Все что ли?.. Ну, ты скорострел…, — донесся до него сквозь туманную негу разочарованный голос возлюбленной.
Минуя укоризненные глаза девушки, Серега опустил взгляд, на место где это все произошло и хлопнул себя по щеке, чтобы проснуться. Но это был не сон.
— Есть закурить? — все, что смог он выдавить из себя, после того, как отошел и спешно обмотался полотенцем.
— Ну, там в столовой. В левом верхнем ящике… Слетай, — Иветта, широко расставляя ноги и закрывая ладонями промежность, чтобы не накапать на ковер, двинулась в ванную. — Детей еще мне не хватало…
— Да ладно, я так спросил, — Серега, боясь встретиться с ней взглядом, засунул руку в карман к медведю-мужу. — Свои имеются, — и достал пачку «Опала» и спички.
Потом, краем глаза подметив, что девушка к нему спиной, жадно уставился ей в зад. Под полотенцем опять все зашевелилось. Сел на стул и закурил.
Таких красавиц он в своей жизни никогда не встречал. Ну, видел, конечно, в журналах или по телевизору. Но чтобы так близко, да еще в таком виде.… Никогда. Забыв про все на свете, он снова раз за разом прокручивал в уме произошедшее, и чувство гордости за себя перемежалось в нем с досадой, что за столь короткое время ему не удалось показать ей все свои возможности. Он курил и держался за свой снова набухающий орган.
— Фу, что за дрянь ты тут куришь? — Иветта вернулась в комнату совершенно голая и, бросив вытираться, замахала полотенцем над головой, выгоняя дым в дверь. — Что за вонь?! — Она подошла к Сереге, забрала у него окурок и погасила о пепельницу. — Ты…
Но договорить ей не удалось. Ефрейтор, дрожа от возбуждения, схватил ее, повалил на пол и снова овладел. Только на этот раз это происходило уже секунд десять. По истечении их он снова запыхтел и замер в изнеможении.
— Да, что это такое, в самом деле!? — возмутилась Иветта, пытаясь выбраться из-под обмякшего тела будущего Властителя мира. — Надо же какую-то осторожность соблюдать, в конце концов…. Презервативы и все такое.
— Ой, извините, Ирина. Не знаю, что это я?.. — ефрейтор, освободившись от спермы, снова засмущался, поспешно слез с нее и, скрывшись под полотенцем, уселся на стул. — Просто вы такая…, такая… Ну, в общем, вы такая, такая…
— Такая, такая…. И что сейчас с ума сходить начнем? — она снова побежала в ванную.
Серега открыл окно и снова закурил. «На этот раз я дал жару. Ей точно понравилось, — довольный собой подумал он. — Хотя, тоже как-то быстровато… А какая кожа… А как узко там у нее,… — вспомнилось ему. — Не то, что у Кларки.» Он опять почувствовал какое-то движение между ногами и, засунув руку под полотенце, с удивлением заметил, что снова готов.
За долгую жизнь, через его руки прошло не очень много женщин. Сколько считайте сами:
Две или три интрижки имели место в институте. Там было все — ночные провожания, и долгие поцелуи взасос, за одну из них он даже огреб люлей по-полной. Но до секса дело не дошло ни разу. Год назад был странный эпизод с проституткой, которую вызывал по телефону его сослуживец Станислав, когда они после Новогоднего корпоратива в дупель пьяные оказались у того дома. Но, навряд ли это можно засчитать, так как, что там происходило Серега не помнил, и знал только из рассказа Станислава, предоставившего использованный презерватив, как доказательство, для взыскания с него половины суммы за ее аренду. Для общей картины нельзя не вспомнить и его первую любовь, прехорошенькую девочку Таню, в которую вместе с ним в их детском садике были влюблены все мальчики. Позже ему повезло оказаться с ней в одном классе и он продолжил горячо по-настоящему ее любить. Правда, она об этом не знала. А чтобы даже и догадываться не могла, он тщательно маскировал свое чувство, то дергал ее за косы, то пинал, а один раз, так сильно выбил из рук портфель, что даже что-то повредил в ее хрупком плечике. За что ему очень сильно досталось от обеих матерей. А после седьмого класса Таня как-то вдруг выросла, потолстела, подурнела, обзавелась усиками, и он ее разлюбил.
А первый секс у него случился с женой. Клара Карловна в то время, может быть, была и даже покрасивее Иветты, но Серега этого не знал. Сношения с ней производились строго в темноте и, как правило, в присутствии старой застиранной пижамы или колючей и бьющей током комбинации. Какая она была тогда, он уже и не помнил. Второй половой партнершей была некрасивая кладовщица на заводе (о которой вам по-моему уже рассказывали). Там был секс чисто механический, скучнее мастурбации. Но он был нужен для поднятия самооценки. Ну вот, в общем-то и все.
Так что Иветта ворвалась в его жизнь сказочным фейерверком. Ни о чем больше он думать не мог. Сидел на стуле, одной рукой курил, а вторая снова была там. Девушка, на этот раз тщательно завернутая в полотенце, вошла в комнату и все сразу поняла.
— Что опять!?.. Ну, ты даешь!
Она успела лишь полраза затянуться из его сигареты, как будущий властитель мира, снова, как безумный, напал на нее.
— Вот ведь еще горе… Я так-то поговорить пришла, — причитала она, едва уворачиваясь от слюнявых поцелуев ефрейтора. — Какой заводной, давай хоть на диван пойдем…
Но до дивана не дошли, упали прямо здесь, а через минуту она снова шагала в ванную. Серега, теперь уже без полотенца, курил на своем стуле. «Как же все-таки хорошо, что эта корова упала именно на мой автомобиль, — думал он, счастливо улыбаясь. — Разведусь с Кларкой, пока она добрая, и женюсь на Иринке. Будем вдвоем править миром…» Он представил роскошную спальную на вершине скалы, с видом на океан, как в каком-то американском фильме. И как они голые лежат на огромной кровати и …. «Ух ты.., опять…», — потрогал он между ногами, бросил окурок в пепельницу и не спеша проследовал на диван. Там снова принял позу мирового узурпатора (версию лежа) и стал ждать.
— Ну ты гигант! — изумилась вошедшая Иветта, обратя взор на торчащую перпендикулярно постели доминанту.
Тут уже Серега дал ей прикурить. Он показал, что умел, о чем только догадывался, что ему рассказывали товарищи в курилке и, что смотрел в видеосалоне…
У нас, к счастью, не тот жанр произведения. Поэтому не будем вдаваться в подробности, пропустим добрых минут сорок или даже час, сколько это все продолжалось, и вернемся к нашим влюбленным лишь тогда, когда они будут спать в позах, в которых застигло их счастливое любовное изнеможение.
ГЛАВА 32. ИСЦЕЛЕНИЕ ЛИЗАВЕТЫ
Время шло. Уже и лейтенант Волошин подошел, а важное совещание в кабинете начальника ракетной дивизии все не возобновлялось. Дело было очень серьезное, враг стоял у ворот, но полковник Закидайлов с низким майором продолжали пить свою вонючую текилу, а также пытались напоить ей вернувшуюся из столовой с закуской Лизавету Петровну.
Капитаны не пили на задании, а невоенный лейтенант пока не определился, чью сторону занять. Полковник утверждал, что легко уговорит уборщицу дать всем по разу, а майор в этом сомневался и говорил, что она не из таких. Офицеры поспорили, поставив на кон свои пистолеты, и процесс был в самом разгаре. Пете с одной стороны было жалко симпатичную деревенскую девчонку, а с другой и посмотреть, как это все будет происходить тоже хотелось, ну и поучаствовать, разумеется тоже. Он, превозмогая отвращение, почти допил свои полстакана и, захмелев с непривычки, сидел осоловело пялился сквозь свои линзы на Лизавету Петровну.
— Так значит, Лизок, ты говоришь, что Безотказнюк — это не фамилия такая, а называют тебя так в хозвзводе, за то что ты всегда на все согласная? — подмигнул Закидайлов даме.
— Нееее, не говорила я такого, — уборщица захохотала и отмахнулась от полковника капустным пирогом. Она сделала всего два или три глотка, а язык у нее уже заплетался. — Это фамилие такое. От мужа покойного досталось. Он у меня трактористом здесь недалеко в Гадюкино работал… Убился на мотоцикле, прям на свадьбе, на третий день. За водкой в район поехал и заснул, видать… Водку всю из сельмага выпили, вот он и поехал… Я ему говорю, не езди, хватит тебе уже, а он все равно… — На глаза ее навернулись слезы.
— Ну, ну. Отставить плакать! — Закидайлов фамильярно обнял ее за плечи, что-то прошептал на ухо и заржал.
— Фу, что вы говорите такое, товарищ полковник?! — возмутилась девушка, но как-то неискренне. — Ну, конечно же, да!
— А что это еще за секреты в компании? — низкий майор освежил всем стаканы и, нахмурив лоб, с укоризной посмотрел на капитанов, которые почти ничего не пили. — Мы, может, тоже хотим знать, что это, «конечно же, да».
После третьей дозы его иллюзии относительно целомудренности Лизоветы Петровны улетучились. Пожалев, что поспорил, сейчас он принимал все усилия, чтобы хотя бы оказаться не последним в очереди.
— Да никаких секретов… Я только спросил, была или нет у молодоженов брачная ночь. Лизок, как вы слышали, сказала: конечно да, и мы, говорит, с муженьком там такое вытворяли,.. такое вытворяли, что все соседи сбежались.
— Опять вы все врете, товарищ полковник. Не говорила я такое, — скуластое лицо уборщицы расплылось в широчайшей улыбке.
— Ну, а как прикажете понимать это «конечно же да», Лизок, только так. Трахались так, что чуть изба не развалилась. Да ведь? Скажите, майор?
— Ну да, и я тоже, — подыграл ему низкий майор рассеянно, так как как раз в это время скрежетал мозгами над сногсшибательным тостом.
— Фу, какие вы!.. — Лизок сидела густо красная, но предательскую улыбку убрать с лица до конца не могла. — Ничего такого не было вовсе. Придумываете вы все.
И чтобы подавить смущение, затолкала в рот картофелину целиком.
— Ну, а что? Что было?.. Что вы делали-то?
— Может быть делами займемся, наконец, товарищ полковник!? — подал нервный голос один из капитанов и многозначительно переглянулся со вторым.
— Да, подождите вы, Медведетигров, сейчас перекусим и продолжим, отмахнулся от него Закидайлов. — Так что же делали-то Лизок?
— Медведеломов, капитан Медведеломов, — со сталью в голосе поправил его спецназовец и пробурчал второму: — Нас, вообще-то, не перекусывать сюда отправили.
— Извините, капитан Медведеломов. Потерпите немного осталось… Так мы ждем, Лиз-о-о-ок.
Девушка, не зная что делать, сидела и нервно крошила в руках остатки пирога. Выручил ее низкий майор. Он родил наконец свой тост, поднялся на ноги, убедился, что у всех налито и призывно постучал ложкой по стакану:
— Внимание господа офицеры…
К сожалению, дословный текст его выступления не сохранился, а заново придумать такую чушь невозможно. Там было всего понемногу, он говорил одновременно обо всем и не о чем, к месту и не к месту вставляя разные научные словечки и иностранные словца, а в одном месте даже матерно выругался, по его мнению, для усиления эффекта и когда закончил, как вы уже догадались, за прекрасную даму, то строго потребовал всех мужчин встать и выпить до дна. Встать встали все, а вот выпили только помимо него лейтенант Волошин и полковник. Капитаны же, как гневно майор не вращал глазами, лишь слегка пригубили, чем вызвали его крайне презрительный взгляд. Потом низкий взялся за прекрасную даму и всякими правдами и неправдами вынудил ее тоже допить вонючий напиток до дна.
— Юууух! — исторгла она, проглотив последний глоток, и передернулась в рвотном порыве. Только после этого майор отпустил ее голову, и с удовлетворением поставил пустой стакан на стол.
— Как мамина самогонка, только воняет противнее, — начала Лизавета Петровна воспоминания, зажевывая услужливо подсунутым Закидайловым растегаем. — Мама с отчимом, помню, пьют, пьют всю ночь, а как уснут, мы с братом подойдем, поедим, что останется, а один раз я взяла и выпила из одного стакана… Так вот такое же говно было. Только не так воняло.
Глаза ее окончательно разбежались в разные стороны.
— Мама-то с отчимом сгорели прошлой весной вместе с избой… Говорят, курили в постели, — крупные слезы покатились из ее маленьких глазок, и она, не переставая жевать, стала размазывать их по широкому лицу.
— Ну, ну. Вот опять… Лизок, я же приказал не грустить, — спохватился, только что очухавшийся от своей дозы полковник. — И ведь ты, Лизок, кстати, все еще не рассказала нам, что вы с мужем делали в первую брачную ночь, — ему почему-то казалось, что расспросы про это — верный путь к растлению уборщицы. — Давай, давай, рассказывай, мы все ждем.
— Вот же пристал… Ой!.. Блин, кольнуло что-то… — девушка с тревогой ощупала живот. — Что делали, что делали… Да ничего не делали. Спали.
— Как так спали, а трахаться, не трахались что ли?
— Да хотели, конечно. Поползал он по мне, поползал, обслюнявил всю и задрых… Пьяный был. Не получилось у него.
— Так, так, интересно… и что потом?
— Ну и на вторую ночь так же, а на третью убился. Царство ему небесное, — она перекрестилась. — Все водка эта ваша… А какой парень был… — слезы снова побежали у нее из глаз.
Тут по радио начали передавать нечто танцевальное. Низкий майор вскочил, качаясь, подошел к даме, галантно нагнулся и, придав наибольшую бархатистость голосу, пригласил:
— Не соблаговолите ли, Елизавета Петровна, потанцевать со старым воякой? — и протянул ей мозолистую ладонь.
Девушка в панике посмотрела на полковника.
— Да, подожди ты, майор. Видишь, мы разговариваем.
Тот, не разгибаясь, на несколько секунд сделал задумчивое лицо, мол, обидеться или подождать. Решил подождать, манерно крутанулся на каблуках, пошел сел на место и, налив полстакана, снова выпил.
— И что, Лизок, дальше-то было? — интерес полковника из корыстного стал перерастать в научный.
— Да ни чего не было, — за спасение от страшного майора, девушка прониклась к Закидайлову доверием. — Потом конюх пробовал, не смог. Геологи пробовали не смогли. Товарищ прапорщик, капитан Огурцов, еще некоторые… Не смогли. Может пьяные были, потому что…
— Постой, постой. Так ты что целка, что ли до сих пор? Сколько говоришь тебе лет?
— Двадцать вооооооосемь, — задергалась в рыданиях Лизовета Петровна. — Товарищ прапорщик говорит, к фееееершалу надо идти, что не нормаааааально это.
— Ага, а прапорщик-то это — Нудельман, твой комвзвода?
— Ну да. Он тоже три раза пытался. Один раз даже уговорил меня шваброй попробовать, но все равно не получииилось, только больно очень быыыыло.
— Вы слыхали, что-нибудь подобное? — спросил Закидайлов у капитанов, с удовлетворением заметив перед ними пустые стаканы.
Те уже потеряли надежду дождаться серьезных разговоров и от скуки тоже решили заняться этим вопросом:
— Нееет, — одинаково отрицательно замотали они головами.
— Это возможно патологическое утолщение девственной плевы. Такое бывает, правда, довольно редко и не исключает хирургического вмешательства, — вставил словцо невоенный лейтенант. — У нас у одной гориллы было…
— Ты хоть сам-то понял, ботаник, что сказал? — с презрением перебил его низкий майор. — Херня это все. Была у меня такая баба в Куйбышеве. Мне ей лет в сорок пришлось целку ломать. Тоже говорила, что никто не мог. А я р-р-раз, и не почувствовал даже… Потом еще за мной по всему Союзу гонялась, замуж просилась.
— Ну вот, Лизок, смотри какой орел, а ты говоришь к «фершалу». Он все, что хочешь, проткнет.
— Ой, боюсь я его что-то, товарищ полковник, — уборщица уже не плакала, вытерла слезы, но сидела все еще насупленная. — Да и стыдно, как-то.
— А вот тебе, милая, еще лекарства, — он налил ей еще полстакана. — Пей и начнем, — он подмигнул низкому. — Не век же тебе девкой ходить.
— Ой и не знаю даже… Так-то надо бы, конечно, — она почесала белобрысую макушку. — Вот и товарищ прапорщик говорит, что следующее звание не даст. Все девки уже в старших сержантках ходят, а я все еще младшая…
— А ты выпей, и все ясно станет, — пододвинул он ей стакан еще ближе. — А с Нудельманом вашим я разберусь, почему у него все уборщицы пузатые ходят… Развел там у себя караван-сарай.
— Ой, не надо, товарищ полковник. Он так-то хороший. Вон сапоги мне новые выдал вне очереди, — она высунула из-под стола блестящий носок керзача, потом взяла стакан. — Ну, да ладно… Эх, прости господи, — зажмурилась и залпом выпила. Убрала стакан, в ужасе закрыла рот рукой, глаза округлились и полезли из орбит. — Ох, мамочка, что же это такое?.. — выбрала из трех услужливо протянутых ей закусок огурец и затолкала в рот. Лицо ее снова погрустнело: — Отчим тоже раза три пробовал, когда мама в больнице лежала, — пожаловалась она, грустно жуя, доброму полковнику. — Я еще в школе тогда училась, и физрук и Федька второгодник…
— Ах ты бедняга! Ну ничего… сегодня тебе повезло, — похлопал ее Закидайлов по плечу, едва сдерживая смех. — Такой специалист один на страну. Давай, иди на диван и снимай трусы.
— Чо уже?!.. Ой, не знаю…. Чой-то страшно мне.
— А чего тянуть? Нам так-то совещание заканчивать надо. Это уж мы так, по дружбе тебе помогаем. Давай, давай, не задерживай. Или тебе еще наркозу налить?
— Нет, не надо! — замахала она руками. — Я щас… А вы выйдите только все. Я так не могу.
— Ну да!.. Щас!.. Такой сложный случай. А вдруг ему помощь понадобится?.. Ты не тушуйся, Лизок, мы смотреть не будем. Давай, давай, — он снова подмигнул низкому.
— Да, да…. Вдруг поврежу себе что, кто меня спасет? — поддакнул тот и начал разминаться. Внушительный список приведенных Лизоветой претендентов, превращал его задачу из простого развлечения в серьезное испытание. На кону стояло его безупречное имя, и опростоволоситься он не мог.
— Ну, ладно уж, — она тяжело вздохнула: — Только вы отвернитесь.
И убедившись, что никто кроме низкого не смотрит, побрела к дивану.
Пока майор делал самомассаж и приседал, она аккуратно сняла теплые светло-голубые трусы, потом, подумав немного, юбку и гимнастерку, аккуратно повесила их на спинку стула, разгладила руками оставшуюся длинную форменную майку, неопределенного цвета и легла, широко раздвинув ноги:
— Можно…
Низкий подошел, с видом знатока, осмотрел покрытую густыми разноцветными волосами вагину и, понюхав резкий запах давно не мытой слизистой оболочки, засунул в нее два пальца. Внутри было как положено, влажно и тепло, но сантиметрах в двух от входа стоял прочный барьер. Он решил схитрить и резко с силой надавил на него.
— Аааа, больно! — вскрикнула девушка и сдвинула ноги.
— Э-э, ты!.. Пальцем нельзя, — закричали на него собравшиеся вокруг болельщики. — Ты давай, как ту в Куйбышеве, не химичь.
— Пальцами я сама пробовала и морковкой, и огурцом… — начала перечислять уборщица, снова собираясь зареветь.
— Да щас, щас, я только потрогал…, что вы все сразу?!
— Давай, давай по-честному, не мухлюй….
— … и вантузом, и саперной лопаткой пробовала…
Чувствуя, как в такой нервной обстановке уходит от него потенция, низкий поспешно стянул галифе, лег на пациентку и, помогая рукой, начал толкать в нее свой орган.
— Ой, больно, больно, не надо!.. — завизжала она и засучила ногами. Но он не уступал, крепко прижал подопечную к дивану и, тяжело пыхтя, все усиливал напор. Закидайлов, чтобы она не кричала, затыкал ей рот, а капитаны держали за ноги. Но упорная стенка не поддавалась.
— Ты с размаху попробуй, может, пробьешь, — посоветовал полковник.
— Ага, точно,.. — низкий вытер пот, немного помассировал член и, доведя до нужной твердости, попросил: — Держите ее крепче, — и, отведя таз чуть ли не на метр, с налету врезался в цель… Но не попал. То есть в уборщицу, то попал, а в цель нет. Толи рассчитал неправильно, то ли вильнула она все-таки как-то задом.
— Бля!!! — заорал майор, свалился с дивана и, держась за травмированный орган, закатался по полу.
— Ой, мамочка, не надо больше, я передумала. Отпустите меня… — в тон ему запричитала уборщица, которой Закидайлов на секунду отпустил рот. Она попыталась встать, но капитаны снова повалили ее на диван.
— Потерпи, милая, уже недолго осталось, — полковник снова заткнул ей рот, теперь уже светло-голубыми трусами и приказал: — Держи голову, лейтенант, и смотри, чтобы не выплевывала. А ты, симулянт, кончай валяться и помогай держать, я сам покажу вам, как это делается.
Он даже немного обрадовался, что у низкого ничего не получилось. В своих-то силах он был уверен, делая ставку на свой маленький, но острый перчик… но прогадал. Пытался всяко, резко, плавно, тоже с налету, не с таким замахом, конечно, как у низкого. Но все зря.
— Да!.. Это что-то из области фантастики, — развел он руками, застегнув ширинку.
Следующими были капитаны. После долгих уговоров они по очереди подошли к телу, но видимо потому что делали все без души, результат получился таким же.
Настала очередь невоенного лейтенанта. Лизавету Петровну уже никто не держал, она просто лежала со спущенными чулками, на широко раздвинутых ногах и задранной до шеи майкой и меланхолично смотрела в потолок. Острые, сильно помятые сиськи торчали в разные стороны, а из губы слегка сочилась кровь.
— Ну чо, давай, наука. На тебя вся надежда, — зло усмехнулся низкий майор. — Покажи класс.
— Да, это… Может не надо? — засмущался Петя. — Она уже устала, да и не хочет уже.
— Что значит, не хочет, ты врач или нет? Давай лечи. Видишь, мучается девка. Никакой карьеры у нее из-за этого, — вполне серьезно обратился к его совести Закидайлов. Они с майором из категории участников перешли в зрители и, заняв места за столом неподалеку, допивали уже вторую бутылку. Рядом с ней лежал проспоренный Макаров низкого.
— Да, я никогда этого не делал. Знаком с этим только теоретически… — продолжал мяться лейтенант, хотя даже сквозь двойные штаны было видно, что этот эксперимент его заинтересовал.
— Девственник что ли? Ну, Лизок, дело твое совсем дрянь, — заржал майор и все подхватили. — Хотя, чем черт не шутит? Ты залезай, не ссы. Ничего хитрого в этом нет.
— Ну ладно, раз вы все просите,.. — он подошел к дивану. — Вы, Елизавета Петровна, не против, если я попробую?
Утомленная уборщица, не поднимая головы, скосила на него глаза и пробормотала:
— Хирург на медкомиссии пробовал, окулист, сторож….
— Ну и славно, и я тоже попробую.
Лейтенант мягко раздвинул буйные заросли между ногами девушки, аккуратно двумя пальцами ощупал тот самый проклятый барьер, низко склонившись, внимательно осмотрел его через свои толстенные стекла, поцокал языком, снял штаны, лег на нее, немного повозился и…. Она слегка вскрикнула, обхватила парня руками и ногами, и его тощий зад закачался вверх вниз.
— Ты смотри, Константиныч, вот это номер! — низкий завистливо присвистнул. — А говорил, девственник.
— Что значит — научный подход, майор. Молодец, Волошин, — Закидайлов зааплодировал и все поддержали. — Всем нос утер.
— Мне бы такие окуляры, я тоже бы там дырку нашел да не одну… — низкий поспешно всем налил. — За науку, которая, не побоюсь этого выражения, прорывает все преграды, так сказать.
Довольный своим каламбуром, он чокнулся со всеми, быстро выпил и побежал смотреть поближе. За ним пошагал полковник. Капитаны остались за столом.
— Вам так не больно? — участливо поинтересовался невоенный лейтенант у своей пациентки.
— Нееа. Стыдно только. Все смотрят…. Обещали же не смотреть, товарищ полковник, — с укором обратилась она, приподняв голову, к почти залезшему между ними Закидайлову.
Тот вместо ответа брезгливо потрогал струйку стекающей по ноге уборщицы крови:
— Блин, надо было подстелить что-нибудь… Весь Налоговонянский диван завалили.
— Да, товарищ полковник! Вы нам мешаете,.. и вы, майор, — учительским тоном воззвал Волошин к совести наблюдателей, не прерывая процесса. По лицу было видно, что ему очень нравится. — Меня, кстати, Петя звать, — продолжил он разговор с девушкой.
— А меня Лиза, — она протянула ему ладошку, и они обменялись рукопожатиями. — Вам сколько лет?
— Двадцать девять….
— А мне двадцать восемь. Вы женаты?..
— Нет…
— Э-э. Лейтенант, заканчивай уже, давай короче… Всем поучаствовать в лечении хочется, — майор снова приседал и делал массаж.
— Вы ведь не дадите, Петя, меня этому страшному человеку? — Лизавета спрятала голову от внимательного взгляда низкого на груди у лейтенанта.
— Если вы сами этого не захотите то, разумеется, нет, — с полной уверенностью успокоил он партнершу и заботливо убрал непослушный локон с ее лица.
— Конечно, нет, Петя. Какое красивое имя, — уборщица снова покраснела. — Я это… Ну как это? Это… Ну,.. с этого дня только с вами хочу это делать.
Она покраснела еще гуще.
— Эй вы голубки, хорош ворковать, — пьяный майор уже достаточно возбудился, чтобы принять эстафету. Заканчивай говорю, Петя! А то сам тебя сейчас выкину.
Он в подтверждение своих слов подошел и, взяв лейтенанта за шиворот, натянул гимнастерку. Тот заерзал пытаясь освободиться, но низкий держал крепко.
— Петя, не бросай меня! — заголосила девушка и, вцепилась в партнера руками и ногами.
— Вы не имеете права! Девушка вас не хочет! — завизжал невоенный лейтенант, не прекращая впрочем двигать тазом. — Это будет квалифицироваться в суде, как изнасилование. Я сам пойду в прокуратуру. Вы все свидетели. Подтвердите, товарищ полковник.
Закидайлов не отвечал, не зная, чью сторону занять. Низкий воспринял молчание начальника, как одобрение:
— Ах ты сука! Еще угрожать мне будете со своей проституткой!.. Что же, сам виноват, не захотел добровольно… — он задышал, вздымая грудь, как бык на корриде, перехватился одной рукой за шиворот покрепче, второй взял соперника за спущенные штаны и слегка приподнял. Уборщица не отрывалась. Тогда он просунул между влюбленными ступню, прижал ей горло девушки к дивану и резко дернул. Та закашлялась, схватившись за сапог, и ослабила хватку. Тогда дернув второй раз, он оторвал отчаянно брыкавшегося лейтенанта от хрипящей Лизоветы Петровны и, подняв над головой, бросил в сторону стола, где сидели капитаны.
На этот раз удар его попал точно в цель. Тело невоенного лейтенанта было хоть костлявым, но длинным и имело приличный вес. Плюс еще скорость, которую оно набрало в полете, увеличило его в разы. И при падении на стол, понятно, легко перевернуло его. Ножки подломились и столешница вместе с Петей, бутылками, остатками пищи, важными и неважными бумагами обрушилась на зазевавшихся капитанов и повалила на пол.
Но начавшаяся там возня уже мало интересовала низкого майора.
— Тебе понравится, сучка, — зловеще пообещал он слабо трепыхавшейся под его сапогом, полупридушенной уборщице, и только спустил галифе, как вдруг раздался выстрел. С потолка посыпались стекла. Это пуля разбила плафон Закидайловской любимой люстры.
— Прекрати сейчас же, негодяй! Следующий выстрел будет тебе в голову!..
Майор грозно зарычал и обернулся. Оказалось, это Петя, валяясь на полу, нашел его пистолет, пальнул, на этот раз сняв с предохранителя, и сейчас целился из него в голову насильнику.
— Отпусти девушку, подонок, и ложись на пол! — лейтенанта трясло от страха, но он был полон решимости спасти свою Лизу от поругания. — Считаю до трех. Раз….
Низкий мельком окинул комнату взглядом, оценил угрозу и, как учили в разведшколе, рывками из стороны в сторону, бросился на Петю. Пока храбрец раздумывал нажимать или нет на курок, низкий был уже рядом, выбил оружие и послал огромный кулак, чтобы наказать наглеца ударом в челюсть. Но у него не получилось, рука наткнулась на умело поставленный блок. Это один из капитанов, вроде Медведеломов, защитил своим мощным бицепсом хрупкий череп отважного ученого.
— Какого хрена!? — заорал низкий и, развернувшись, с убийственной силой выбросил ногу в направлении лейтенантового солнечного сплетения. Но второй капитан, соответственно Тигробоев, выдернул Петю из под удара и тяжелый сапог низкого просвистел мимо.
— А вы, твари, еще куда лезете!? Зарою обоих!.. — понял в чем дело майор и обрушил всю свою мощь на вставших стеной спецназовцев.
Но те были не лыком шиты, умело защитились и даже стали нападать сами. Завязалась жесткая потасовка.
Мы не будем подробно ее описывать. Трещали черепа и ребра, кровь крупными брызгами орошала, недавно прибранный кабинет. Они бегали друг за другом, прыгали и больно пинались. Кулаки свистели, рассекая воздух и врезались в их натренированные скулы и прессы. Петя с уборщицей по-пластунски уползли в приемную от греха подальше. Там же стоял и полковник, меланхолично прислонившись к косяку. Он не захотел присоединиться ни к одной из сторон, покричал немного, пытаясь образумить бойцов и, поняв, что остановить это безумие ему вряд ли удастся, с грустью наблюдал, как в очередной раз разрушается его кабинет.
Вы не раз встречали подобные мордобития в разных боевиках и триллерах, и если была возможность, зевая, перематывали. А если не перематывали, если длительное взаимное зубодробление увлекает вас и вы сетуете, что в этой книжке мало этого удовольствия, включите телевизор, потыкайтесь на разные каналы и обязательно местах в двух трех найдете, что вам нужно. Таких, как вы, миллионы и развлечение, посидеть с пивком и тупо посмотреть, как трещат чужие лбы очень востребовано. А наше произведение совсем не об этом. Вернее, не совсем об этом. Или лучше так: об этом, но не совсем.
ГЛАВА 33. МЭР С НАМИ
А Виктор Ворсонофович с Жанной в это время ехали на заднем сидении своего роскошного шестисотого Мерседеса. Украдкой подглядывающему за ними в зеркало водителю, девушку уже давно не было видно, но то что она где-то там, он догадывался по громкому чмоканью, разносящемуся по салону. Судя по блаженному выражению лица и довольному посапыванию мэра, она снова поздравляла его с Юбилеем. Впереди и сзади их Мерседеса прыгали по кочкам милицейские шестерки с мигалками. Они уже около часа кружили по микроскопическому городишке, но мэр все никак не мог кончить. Редкие прохожие останавливались, встречая этот странный для деревенских пейзажей кортеж. Кто-то тупо глядел вслед, кто-то крестился, а кое-кто и честил нового градоначальника на чем свет стоит.
— А когда мы в Египет едем, Витюша? — сделала паузу секретарша.
— Вот отпразднуем, гости разъедутся и полетим, мое солнышко.
— А летать не страшно? Вон чо по телеку-то кажут. Может на поезде?
— Поезда туда не ходят… Дороги нет. Ты не отвлекайся, моя радость. Я чуть было уже почти, а ты…
— Да, да, Витюша… Вот наплаваемся там досыта. Говорят в море хорошо-о.
Она замолчала и зачмокала с удвоенной скоростью. Сивый впился ногтями в спинку сидения и закрыл глаза.
— А ты когда разведешься со своей мымрой?
— Тьфу ты черт! Скоро… Я же говорил.
— А когда? — чтобы услышать ответ на такой важный вопрос Жанна даже вылезла на поверхность.
С размазанной по раскрасневшемуся юному личику косметикой она казалась еще моложе, чем была. Мэр хотел рассердиться на нее за остановку, но, взглянув в эти наивные глаза, не смог:
— Когда хочешь, моя куколка, — осклабился он в кривозубой улыбке, — хочешь в понедельник?..
— Хочу, — она капризно надула губки, — а поженимся когда?
— Во вторник, чертова кукла! — он схватил ее за волосы и грубо вернул на место. — Что же вам всем так замуж-то не терпится?
Чмоканье продолжилось, но уже вперемежку со всхлипываниями. Он снова закрыл глаза и попытался сосредоточиться, но… Скоро будут приезжать гости. Его уже ждали в Доме Культуры, а он еще не заезжал домой переодеться.
— Ты меня не лю-ю-ю-юбишь, — чмоканья прекратились, а всхлипывания слились в рыдания и на трусы ему хлынули горячие слезы.
— Ну вот, давай еще брюки мне завали, — он достал ее наверх, стал гладить огромной ручищей по голове и успокаивать, но она не унималась: — Да люблю, люблю, бля… Падлой буду.
И ведь не лукавил. Он действительно любил ее. Думал только об ней, хотел только ее, ночами не спал. Кроме нее другие женщины для него не существовали. Все, как положено. Другое дело, что любовь эта, как и все до нее, была не долгой. Новая женщина встретилась бы на его пути и все повторилось бы, но уже с ней. А ее он в лучшем случае забыл бы, или если она стала бы создавать проблемы, устранил, наиболее выгодным для него способом… Скорее всего убил бы. Как было с прежними до нее. Но это уже вопрос не к нему, а к его психиатру.
— Поехали Жорик домой, видать, сегодня не мой день.
— Ага, понил, — бритая голова шофера утвердительно мотнулась, а татуированная рука, подергав переключатель фар, передала сигнал передней машине. Давно ждавшие этого менты тоже все поняли и, включив сирену, завернули в перпендикулярную улицу.
— Да ты что, Витюша, я же так просто, пошутила. Да, я сейчас быстро, — мигом перестав рыдать, встрепенулась Жанна и метнулась на свое рабочее место, но было поздно. Ширинка была закрыта, и шеф сидел чернее тучи.
Несколько минут ехали молча. Жанна восстанавливала свой макияж, а Сивый размышлял о предстоящем банкете. Шел легкий снежок. Смеркалось. Вдруг, когда уже почти приехали, откуда-то из гаражей наперерез Мерседесу выскочил некрупный человек в ярком пиджаке и бросился на капот. Жорик резко затормозил, сопровождение тоже. Все, кроме Сивого, повыпрыгивали из машин. Милиционеры, заждавшиеся случая показать свое рвение суровому, но щедрому боссу, моментально выхватили все оружие, которым располагали, окружив террориста, скинули с капота на снег и успели по нескольку раз пнуть, пока Жорик не закричал:
— Э-э-э! Стопэ, мусора!.. Это же вроде из наших кто-то! — он оттолкнул самого рьяного, крушащего печень лежащего и, приглядевшись повнимательней, подтвердил: — Ну да… Гунявый… Его пиджак, двубортный. Только жженый весь какой-то. Вы чо, козлы, вальнули его!? Смотри язык высунул и не дышит.
Козлинокопытск город маленький, все друг с другом знакомы. Когда пелена бдительности спала с милицейских глаз, они тоже узнали в распростертом на снегу теле бойца из местного ЧОПа «Орлы и львы». Это был мелкий охранник с сифилисом, которого не захотели реанимировать. Он сам как-то очухался и сбежал из дома, воспользовавшись суматохой.
— Фу ты бля, точно Гунявый, — виновато поскреб голову под шапкой особо рьяный. — А чо он такой паленый весь, волосы дыбом и язык..?
Они начали ощупывать его, мерить пульс и хлопать по щекам.
— Пожар походу в доме. Вишь, как горелым от него несет, и пиджак весь в саже.
Все как один повернулись к торчащему среди утлых избенок зданию. Никаких признаков возгорания заметно не было.
— Ну, что там такое, дармоеды? — спросил раздраженно Сивый, открыв окно. — Опаздываем же.
— Тут такое дело, Виктор Ворсонофович, — начал доклад Жорик, подобострастно склонившись перед окном, — Гунявый это, короче, был…. Горелый весь, как из танка. Сначала не узнали…. Ну и это, вломили ему… А он это… не зря на машину бросался, похоже, предупредить хотел о чем-то… Походу, лажа какая-то в доме.
Сивый высунул голову посмотреть на труп. Все расступились, давая обзор, а особо рьяный даже приподнял покойного за воротник.
— Что бля.., сегодня, на х.. за день!?.. — бос достал мобилу, нашарил в кармане очки и нацепил на нос. Приготовил толстый, как сарделька, указательный палец и, сосредоточенно кряхтя и сопя, уставился в экранчик.
— Витюша, давай я наберу, — осторожно предложила Жанна.
Он перевел внимательный взгляд на нее и с облегчением разрешил:
— Точняк, сэкретарьша же тут. Что я, как лох.
Жанна шустро нашла в меню среди последних звонков домашний телефон, нажала зеленую кнопку, долго ждала и, дождавшись ответа, передала трубку шефу:
— Мымра твоя…
— … але, алеее… — услышал он сонный голос, — Это ты, Викто;р? Говори…
— Что так долго не отвечаешь, крыса? Спишь? Нажралась опять?
— Ну, соснула немного, чего сразу крыса? — Иветта улыбнулась каламбуру, трогая языком слегка натертое небо.
— Соснула она… Что там у вас, все в порядке?
— Да все тихо, вроде. А что?
— А что охранники обгорелые по улице бегают, на машины бросаются?
— Не знаю. Может, это когда там у них бахнуло что-то, обгорели? Маруся еще жаловалась, что они опять у себя в караулке тормознуху пили…
— Понятно!.. — Сивый выругался, нажал на сброс и скомандовал собравшимся у окна подчиненным. — Ну, чего вылупились, бараны. Поехали. Бросайте его в багажник. Опаздываем.
Те забегали, затолкали Гунявого в одну из шестерок, расселись по местам и, через минуту уже стояли у ворот дома. Посигналили. Охранник, шатаясь, открыл ворота.
— Этот тоже с высунутым языком и дымится, как самовар. Чего они там нажрались такого? — удивился Жорик.
— Вас гандонов только могила исправит, — зло сквозь зубы процедил Сивый. И добавил леденящим кровь тоном: — Сейчас некогда, а с понедельника займусь. Век воли не видать.
Конвой остался на улице, а Мерседес заехал во двор.
— Ждать здесь, я скоро, — приказал мэр сидящим в машине, и скрылся в доме.
И не обманул. Не прошло и четверти часа, как он появился из той же двери, но уже в другом пиджаке, тоже малиновом, но поярче. Такие же малиновые пятна переливались на его голом черепе и сморщенный дымящийся язык также, как у встреченных ранее охранников, торчал наружу. Под одну руку его вела молодая жена, под другую поддерживал неизвестный субъект. За ними шли корова в пальто и яркая блондинка с Эдуардом Закарпатским, прячущим побои под темными очками.
Слегка удивленный Жорик вышел открыть дверь шефу и хотел что-то спросить, но не успел. Корова ударила его копытом в грудь, он пролетел метров восемь по воздуху, продолжил движение кубарем по земле и, закатившись под танк, скончался.
— Классный удар, товарищ майор! — субъект захлопал в ладоши. — И хоронить не надо, там его не скоро найдут.
Эдуард Закарпатский не одобрял насилия и хотел было неодобрительно поморщиться, но не смог — лицо опухло, а кожа на нем натянулась, как на барабане.
— А, тут еще, секретутка его, — злорадно заметила молодая жена, заглянув в салон: — Саданите-ка ее гадину током, товарищ майор, чтоб знала, как на чужое зариться.
— Не время сводить счеты, рядовая. — корова засунула голову в салон и предложила перепуганной девушке: — Вы свободны, красавица. Бегите отсюда, забудьте обо всем и никогда не вспоминайте.
Жанна пробкой выскочила из противоположной двери и, несмотря на двадцатисантиметровые шпильки, как ветер, понеслась в сторону хозяйственных построек в углу двора и где-то там между пустыми бочками затаилась.
— Думаю, до вечера она оттуда не покажется, — предположила командир, проводив ее взглядом, и обратилась к подчиненным: — Ну ладно, по машинам. Ефрейтор, мэр с женой и мосье Закарпатский в Мерседес. Рядовая Сюзанна со мной в Скорую помощь.
— А мы?.. — хором проныли дети, чем озвучили вопрос, написанный на лицах у всей оставшейся банды, высыпавшей на крыльцо.
— А вам занять позиции и сидеть тихо до нашего возвращения. Старшей назначаю рядовую Христофоровну.
— А эти с языками?.. Я их боюсь, — не унималась Анжела.
— Они не опасные, но если хотите заприте их в подвале.
— Езжайте, все будет норм, — заверила командира теща и, дождавшись когда они выедут из ворот, перекрестила на дорогу.
ГЛАВА 34. ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЙ ЮБИЛЕЙ
А битва в кабинете полковника Закидайлова дивизии к этому моменту подошла к концу. Победила дружба. Представители обеих противоборствующих сторон окончательно выбились из сил. Они, тяжело дыша, сидели на полу, (так как больше сидеть было не на чем) и гневно зыркали друг на друга начинающими заплывать глазами.
— Ну что, натешились, молодцы? — грустно спросил их полковник. — И не стыдно?..
— А чего они, козлы лезут в чужие дела? — низкий шарил взглядом по полу, ища передние зубы.
— Сам козел, беспредельщик, — огрызнулся один из капитанов, похоже Тигробоев, придерживая кровоточащей рукой перебитую у основания нижнюю губу.
— Кто беспредельщик!?.. — начал снова подниматься в стойку низкий. — Да, я щас вас педиков!..
— Кто педики!?.. Мы!?..
— А ну, отставить, дуболомы! — Закидайлов шустро выскочил на середину комнаты и встал между уже снова собирающимися сцепиться бойцами. — Еще слово и всех на губу отправлю, а потом под трибунал за членовредительство. Вы посмотрите на себя, придурки… Что скажут подчиненные?
Вы, наверное, не раз смотрели в фильмах, как герои побегают, подерутся, полупят друг друга по головам разными железяками, а потом вытрутся рукавами, как ни в чем не бывало, наденут фраки и идут на бал с целыми или чуть-чуть поцарапанными мордами. Но здесь было все совсем не так, все по правде. На воинов было жалко смотреть. Одежда разорвана, сквозь разрывы видны кровавые раны и ссадины, а головы похожи на отбивные котлеты. Ну, а как еще? Это психика у спецназовца закалена, и он не падает в обморок от удара стулом по голове. Но шкура-то у него от тренировок не стала стальной, если толстая дубовая перекладина ломается, то и кожа рвется…
— А чего, ни чего… — низкий нашел зубы и вставил на место. — У меня подчиненных нет. Я сам себе голова. И начал внимательно ощупывать то, чему он себе сам, на предмет проломов. — А вот этим петухам….
— Кто петух!…
— Хватит! — рявкнул маленький полковник. — Пошли все в приемную, там есть стол. Продолжим совещание. — Зло посмотрел на шкаф, чудом уцелевший в этом побоище и вышел. За ним, похромал низкий, потом капитаны, держась друг за друга, чтобы не упасть.
— Ой-ой-ой, — глядя на них, покачал головой Закидайлов, едва сдерживая смех. — А где этот Дон Жуан?.. Волошин, еп твою мать!.. — заорал он что было сил. — Лейтенант! Ко мне.
— Я здесь, иду…. — послышался откуда-то из коридора голос лейтенанта, а спустя полминуты вбежал и он сам, на ходу застегивая штаны.
— В туалете был, — объяснил свое отсутствие, стараясь не смотреть никому в глаза.
— Туалет у нас в другой стороне. Садись уже, ловелас.
Полковник устало вздохнул и оглядел свою команду:
— Мне нужно уехать часов на несколько. Ваша задача не обосраться тут без меня и изловить проклятое животное, злостно сбежавшее из своего морозильника. Итак, слушай приказ…
Не будем приводить дословно этот документ, чтобы не утомлять читателей, (если, конечно, кто-нибудь еще остался с нами). В нем было много терминов, повторений, переливания из пустого в порожнее, а так же лозунгов и матерных слов. Суть же была в нескольких предложениях. Для успешного решения боевой задачи прибывшие спецназовцы прячутся по разным углам части и наблюдают. Как только увидят, что-либо подозрительное типа коровы, подают сигнал красной ракетой. Невоенный же лейтенант Волошин в мастерской, которая находилась, как раз рядом со складом, где лежали мороженные друзья объекта, увидев ракету, незамедлительно включает свой аппарат. После того, как объект свалится от излучения, те, кто его обнаружил, вяжут, тащат к остальным в склад и получают награду.
— Фу, а зачем такие сложности? Да наши орлы и так ее заломают. Корова ведь, а не слон. Скажи, Санек? — ткнул капитан Медведеломов в бок коллегу. Тот дернулся от боли, утвердительно кивнул и схватился за виски. Видимо, удар стулом по голове не прошел для него бесследно.
— Прекратить самодеятельность, герои! — Закидайлов выругался. — Еще раз повторяю: при обнаружении, бля, в бой не вступать, бля, ни при каких, бля, обстоятельствах, а, сука, подать сигнал и проводить мероприятия по дальнейшему наблюдению, вашу мать, и скрытному преследованию объекта, бля, с целью захвата после, бля, потери последним боеспособности на х… Повторить.
Капитаны слово в слово повторили.
— Ну и добре. Все свободны, товарищи офицеры. Надеюсь, не поубиваете друг друга в мое отсутствие.
Будущий генерал спешил в соседний городок на юбилей к тамошнему мэру, своему приятелю и крупному покупателю похищенного им военного имущества. Мероприятие было назначено на шесть вечера, и на него уже начали съезжаться гости.
Районный Дом Культуры был красиво украшен лентами, шарами и подсвечен украденными с ракетной дивизии прожекторами, на всю округу гремела музыка. На парковке уже стояли УАЗики, Жигули, Волги и даже один праворукий джип. Гости были не особо маститые. А где их набрать маститых-то в их дыре. Начальники соседних районов, председатели колхозов, несколько крупных кооператоров, крышуемых юбиляром, пара тройка средней руки бандитов — бывших подельников. Многие приехали с женами.
До областного центра по степным меркам было не очень далеко, и был приглашен сам губернатор, но приедет или нет точно никто не знал. Агенты оттуда сообщали, что он выехал куда-то и даже вроде в их направлении, но ручаться точно, что к ним не могли. В любом случае решено было без него не начинать, а пока для уже прибывших в холле был накрыт богатый фуршет и играл оркестр. Гости разделились на группы по кастам и, не очень расстраиваясь, что кого-то там нет, налегали на коньяк и закуски.
— Этот Ворсонофыч, говорят, мать свою убил и съел, а теперь в президенты метит, — делился последними сведениями председатель колхоза «Красное вымя», толстый краснолицый дядька с коллегами, доедая шестнадцатый бутерброд с икрой.
— Не мать, а жену и не в президенты, а в губернаторы, — поправил его длинный тощий сосед с огромными усами, из глубины которых лукаво посматривала на собеседников недонесенная им до рта креветка.
— И не он съел, а его начальник милиции. Вон тот жирный, видите, с ворами стоит, майор?
— И не ели они ее, а ножами искололи и собакам скормили, — воровато оглянувшись, добавил директор кооператива «Точило перестройки». — У меня зять у этого упыря в охране работал, пока тот ему ни за что, ни про что ноги битой не переломал.
— А у меня бухгалтер рассказывает, что сидел с ним в Воркуте, так он тогда не Сивоногов был, а Кровельман и, когда бежал, трех охранников замочил, — разоткровенничался после восьмой рюмки третий председатель. — Только я вам об этом не говорил.
— Понятно, могила! — толстый краснолицый дядька чиркнул корявым ногтем себя по горлу. — Ты сколько ему за крышу платишь?
— Сотку. А ты?
— И я сотку.
— А я три, — гордо вставил усатый.
— Так у тебя и земли раз в пять больше.
— Так солончаки одни.
— А ты в суд подай.
— Ага, вон Семеныч рыпался… Так где он сейчас? Никто не знает.
Все тяжело вздохнули и молча выпили, не чокаясь, видимо, за Семеныча.
Около семи вся обслуга забегала и засуетилась. В зал вошли несколько узколобых бугаев в черных костюмах, один даже с овчаркой. Все внимательно осмотрели, тщательно всех обыскали. Нашли у одного вора финский нож. Отняли, а самого профессионально скрутили и молча вывели из зала. За ними вбежал маленький толстенький губернатор в сопровождении двух фотографов и еще трех каких-то прихлебателей, по виду похожих на журналистов. Поблагодарил за аплодисменты и немного обескураженный, что юбиляр его не встретил, огляделся и решил присоединиться к кучке гостей посолиднее, состоящей в основном из начальников администраций районов. Были среди них также несколько областных бюрократов, неизвестный хлыщ в огромном малиновом пиджаке и наш будущий генерал, снова уже порядком под шафэ. Те засуетились, расступились давая своему лидеру лучшее место у стола, а аккуратненькая официантка принесла специально припасенную для такого случая бутылку французского коньяка «Наполеон» и стала наливать. Губернатор категорическим жестом показал, что не пьет. Фотографы по нескольку раз щелкнули этот момент. После чего он передумал, вернул девушку и жестом приказал налить себе и всем.
— А где именинник-то? — спросил он у жадно смотрящих ему в рот соседей по столу.
Губернатор был новый, свежевыбранный и, говорили, что очень перспективный и долго здесь не задержится. Поэтому каждый мечтал с ним поговорить. (Вдруг президентом станет) и все, как один, хором ответили:
— Не знаем.
— Ага. Ну ладно, давайте тогда выпьем за процветание нашей любимой Родины, матушки России… — он поднял свой бокал и, сделав серьезное лицо, говорил еще минут двадцать на эту тему. Журналисты все дословно записывали, а фотографы со всех ракурсов снимали. Постепенно все гости подтянулись к их компании, даже воры, и внимательно слушали. А он, видя такой интерес, распалялся еще больше и не собирался останавливаться. Закидайлов с неизвестным хлыщом успели уже раза по три выпить, а тост все не кончался. И вот, когда речь в нем зашла уже о российско-мексиканских отношениях, двери в зал, наконец, распахнулись и всех позвали вовнутрь. Видя такой поворот, губернатор быстренько закруглился, педантично чокнулся с каждым и, слегка пригубив из бокала, направился в зал. Все последовали его примеру.
— Вот это голова! — восхитился краснолицый, смахивая слезу. — Как говорил! Как поддержал нас аграриев! Ты видел, он меня по плечу похлопал?
— Да. Далеко пойдет. А ведь из простых юмористов вышел. Помнишь, его еще по телевизору показывали?
— Он наведет порядок в области. Выметет поганой метлой такое отрепье, как этот Сивый.
— Ага, для этого сюда и приехал.
Все вошли в полутемный зал и расселись согласно табличкам. Вопреки ожиданиям спиртного и, вообще, еды на столах накрыто не было.
— Какого хрена!?.. — наш полковник не был готов к такому и метнулся, было, обратно в холл, но сосед по столику остановил его, показав почти полную бутылку, во внутреннем кармане своего просторного малинового пиджака.
— Хм. Да, вы, я вижу, культурный интеллигент, — Закидайлов с уважением протянул ладошку для знакомства. — Виктор Константинович, — что-то ему очень импонировало в простом лице этого человека, и он не смог не похвастаться, — без пяти минут генерал-майор.
— Сергей Сергеевич, — пожал ее не менее пьяный сосед. — без пяти минут мировой узурпатор, — и вынул из другого кармана две рюмки и половину шоколадки.
— Как, как? Извините, не расслышал.
— Сергей Сергеич, — повторил сосед, наливая в рюмки коньяк. — Будущий мировой узурпатор.
— Да вы не поняли. Это — не шутка. Я действительно фактически уже генерал. В штабе в Москве готов уже приказ о моем назначении, — Закидайлов взял рюмку.
— И я не шучу. Я вынужден вскорости стать властителем мира. Хоть никаких приказов об этом пока нет, но все к этому идет, — сосед чокнулся с ним и посмотрел в глаза мутным взглядом.
— Тише, господа. Дайте послушать, — попросили их другие соседи по столику — какой-то непьющий дед с толстой не в меру напудренной женой.
— Конечно, конечно. Тшшш… — полковник запер свой рот поднятым указательным пальцем. Потом, вспомнив о странном разговоре, погрозил им будущему мировому узурпатору.
А банкет тем временем шел своим ходом. Вернее, шел, но не своим ходом, а так как было задумано командиром. На богато украшенной цветами, различными драпировками и воздушными шариками сцене в самом центре сияла огромная чугунная цифра «60», изготовленная для любимого директора рабочими завода. Это была целая эпопея, как ее отливали, везли, втаскивали в слишком низкие двери зала, монтировали, доставали из-под проломившейся из-за нее сцены и снова монтировали. К сожалению, не обошлось и без жертв. Но все хорошо, что хорошо кончается, и вот она красуется на самом видном месте, блестя и играя в лучах прожекторов, как памятник людской тупости и бесхозяйственности. Но что-то мы отвлеклись…
Итак, в правой части сцены, недалеко от цифры за низеньким столиком сидел Виктор Ворсонофьевич с красавицей женой. Он сидел с прямой спиной, как отличница в первом классе, и был неподвижен и безучастен ко всему происходящему. Шишкастый лысый череп играл в лучах софитов и отбрасывал на стены и потолок замысловатые блики, а изо рта был высунут на всю длину крупный, покрытый разноцветным налетом язык, что было в данной ситуации немного не обычно. Но никто не замечал этого, так как все в зале, не исключая губернатора, как завороженные наблюдали за длинными голыми ногами его жены, которые она непрерывно переставляла из одной позиции в другую, и, облизываясь, пытались разглядеть, что находится у нее между ними, под короткой, едва видной с их мест юбочкой.
— Огонь баба, — субъект в малиновом пиджаке снова налил себе и соседу по рюмке и заплетающимся языком добавил: — Я ей сегодня восемь раз вставил.
— Не понял, — Закидайлов перевел взгляд на соседа.
— Ну не восемь, не восемь… четыре. Но легко бы и восемь смог, да вот сюда нужно стало тащиться.
На сцену между тем выскочил любимец публики Эдуард Закарпатский и отвлек зал от шоу ног своей художественно избитой физиономией:
— Добрый, добрый и еще раз добрый вечер глубокоуважаемые Дамы и Господа! В сегодняшний замечательный вечер с вами я, Эдуард Закарпатский… — представился он на всякий случай, так как узнать его изменившую геометрию голову, да еще и под темными очками было очень мудрено. И помпезно поздравив, не шелохнувшегося в ответ, юбиляра, начал перечислять его различные положительные качества.
— Обожаю Закарпатского, — напудренная дама тронула мужа за руку. — Заслушаешься. Как держит публику. Только какой-то он не такой сегодня, и голос не его, вроде.
— Да ты что? Какой Закарпатский?.. Откуда ему взяться в нашей дыре? Подделка и при том весьма грубая.
— Настоящий, можете не сомневаться, — заверил соседей субъект в малиновом пиджаке, к котором вы, конечно же, узнали нашего ефрейтора. — Это ему охранник именинника табло испортил. По ошибке. А с утра был огурцом, как только что из телевизора.
— Кто же ты все-таки такой? — Закидайлов пристально посмотрел на всезнайку одним глазом, чтобы тот не двоился.
— Старик Хоттабыч, — Серега снова наполнил рюмки.
— Ты, Хоттабыч, такой умный, может знаешь и, что это у Ворсонофыча с языком? — внутри отравленного алкоголем мозга полковника начали роиться сомнения. Где-то сегодня он уже видел что-то подобное. — И вообще…
Они снова чокнулись и выпили.
— А мы сейчас спросим, — Серега слегка поднялся над столом и громко выкрикнул: — А чего это именинник нам язык показывает?
— Да, — поддержали его хором председатели колхозов. — Чего?
У ведущего, как раз, кончились положительные качества для перечисления, и он с радостью перешел на новую тему:
— А того, что, как говорила моя бабка, когда у кого-то одна голова, это — хорошо, а когда одна нога — плохо.
— Чего, чего? — не понял краснолицый.
— А того, уважаемые гости, что ваши сердца так горячи, такой пламенной любовью пылают они к имениннику, что разогрели и его так, что охладиться для вас он может только так, только, высунув язык и испаряя с него влагу.
Он сделал многозначительную паузу. Скажи эту чушь кто-нибудь другой его забросали бы стульями, а из уст Эдуарда Закарпатского это вылилось бальзамом. Губернатору понравилось, он зааплодировал и все подхватили. Иветта ткнула мужа в бок, он встал и изобразил что-то вроде поклона. Аплодисменты усилились.
— А теперь, — продолжил ведущий, купаясь в авациях, — я приглашаю на сцену, своего коллегу, брата нашего меньшего, и не побоюсь этого слова, гуманоида… В общем встречайте, — он зарукоплескал и повернулся к боковому выходу.
А оттуда с дружески распростертыми объятиями легкой непринужденной походкой на сцену вышла наш командир. Ее размер и размер Виктора Ворсонофьевича полностью совпал, и она, используя его набитый до краев гардероб, разоделась в пух и прах.
Народ сначала не понял, что за мужик с лошадиной мордой.
— Неужто Адриано Челентано? — восторженным шепотом поделилась напудренная дама догадкой с мужем. — Ну, Виктор Ворсонофьвич, ну угодил!.. Всегда мечтала его увидеть!
— Да какое?.. Буйнов это, Сашка, его челюсть.
Аплодисменты стихли, в зале повисла напряженная тишина. Командир быстренько открутила кабель от микрофона, подключила к хвосту и, поднеся ко рту, запела. Из динамиков полился вокализ исполняемый странным, но необычайно приятным голосом. Даже без инструментального сопровождения это было изумительно красиво. Но певица отошла немного назад, присела за рояль и стала сопровождать пение весьма умелой игрой на нем. Получилось что-то неописуемой приятности. Все сидящие в зале, как один, открыли рты от восхищения. Даже Серега с Закидайловым замерли, остановив рюмки с выпивкой на полпути ко ртам.
Подержав присутствующих в таком состоянии минут пятнадцать, корова замолчала, перестала играть и скромно потупила взор. В зале после этого с полминуты стояла мертвая тишина, потом все вскочили с мест, захлопали в ладоши, закричали от восторга, и некоторые даже полезли на сцену.
— Браво!.. Восхитительно!.. Охренеть можно!.. — неслись крики.
Губернатор безумствовал больше всех, он влез на стол и, прыгая на нем, кричал что-то типа:
— Невероятно!.. В жизни ничего подобного не слышал!.. Что это было?
Как из под земли появились узколобые охранники. Трое обступили стол с губернатором, а остальные очистили сцену и стали успокаивать публику.
Корова терпеливо сидела с потупленным взором, а когда наступила относительная тишина, подняв голову, пристально посмотрела в зал:
— Честно говоря, не думала, что вам так понравится… На вид вы тупые, непрошибаемые пожиратели себе подобных… Еще раз убеждаюсь, что нельзя судить по первому впечатлению… А ведь это было не что иное, как брачная песня обычной виноградной улитки. В моей аранжировке, конечно… Да, да. Улитки, — повторила командир заметив недоуменный взгляд на лице губернатора, — одной из подобных тем, которые так противно хрустят у вас под подошвами, когда вы шагаете вечером по дорожке вашей виллы на Лазурном берегу, не удосуживаясь посмотреть, что за мелочь ползает у вас на дороге.
Зал зароптал, а губернатор, с удивлением обнаружив себя на столе, начал слезать, и спросил, выражая интерес всех собравшихся:
— Неужели улитка может так петь?
— Да?!.. — добавил краснолицый председатель, потирая ушибленный зад, по которому получил ногой от одного из охранников, когда перед этим пытался влезть к губернатору на стол. — Клаша Шульженко или, там не знаю, Робертино Лоретти еще можно понять, но какой-то слизняк?..
— А почему нет?.. Вы, люди с вашими жалкими обезьяньими связками, конечно, поете и некоторые даже очень не плохо, но это не значит, что кроме вас никто не умеет этого делать.
От таких слов очарованность необычным выступлением стала быстро спадать и зрители приглядевшись повнимательнее к чудесному исполнителю, начали замечать, что он имеет, мягко говоря, не совсем обычный внешний вид.
— Нет, это точно не Александр Буйнов, — продолжила прошлый спор с супругом напудренная дама, — погляди, рога и морда волосатая.
— Похож, конечно, но не он, — согласился муж, — и уж точно не Челентано.
Зал снова зароптал.
— Мы люди…, а вы-то тогда что за зверь? — как избранный когда-то депутат, снова выразил народные сомнения губернатор.
— Да?!.. Если бы не ваш галстук, можно бы было подумать, что вы обычная корова, — усмехнулся краснолицый. — А говорили, артисты из Москвы приедут.
— Ну да, корова, — простодушно ответила командир и сняла шляпу. — Из отряда парнокопытных. А вы я вижу чем-то не довольны? — заметила она несколько вытянувшихся от разочарования лиц.
— Да нет, нет, — с кислым видом ответил за всех губернатор. — Нам очень интересно. Сельское хозяйство наиболее больной вопрос нашей экономики, особенно в нашей области. Взять к примеру третий квартал…
— Вот и я так думаю, — перебила его командир, чтобы он не начал пересказывать свою предвыборную речь. — Различных певцов и танцоров вы сколько раз видели и еще увидите, а говорящую корову, я уверена, в первый раз. Так что радуйтесь. Сегодня у вас есть уникальная возможность поговорить в моем лице с братьями вашими меньшими, как выразился мосье Закарпатский, напрямую спросить о том, что вам интересно узнать о нашей жизни, о том о чем вы и ваши ученые можете только догадываться.
Зал загудел, все ожидали концерт, пришли поразвлечься, а тут им какую-то викторину предлагают.
Командир достала манипулятором из пиджака бутылку, высоко запрокинув голову, отпила из нее глотков шесть, поморщилась и занюхала копытом.
— Я, честно говоря, не собиралась сегодня с вами общаться, но вот один из вас подсадил меня на эту гадость, — она с отвращением посмотрела на почти пустой сосуд, и бережно спрятала обратно в карман. — И вот сразу потянуло поговорить…. Так, спрашивайте, спрашивайте, господа, не стесняйтесь… Хотя вижу, сегодня здесь собрались не самые любознательные представители вашего вида… Или что-то вас затрудняет?… — корова шарила по залу приглашающим взглядом. — Неужели вам не интересно?.. Может быть, вас интересует ответ на вопрос, обладаем ли мы животные интеллектом и сознанием? Можем ли мы понимать и чувствовать, как это можете вы?
— Да, — не выдержал краснолицый, когда испытующий взгляд животного остановился на нем. — Можете ли… ну это… как это, в общем, так как это можем мы?.. Да…
— Что же, спасибо за интересный вопрос. Не буду юлить и крутить, а сразу прямо и честно отвечу: Да, можем. Мы все понимаем и чувствуем, точно так же как и вы… А почему, собственно, нет?!.. Ведь вы и мы созданы одинаково. Сердце, желудок, конечности, голова, мозг, половые органы, в конце концов,.. все очень похоже. Тогда почему в вашем мозгу могут рождаться умные мысли, а в нашем очень похожем на ваш нет?.. Почему вам доступно наслаждение от вкуса пищи или, скажем от акта с партнером, а нам нет?
— Да? Почему?.. — продолжил расспросы краснолицый.
— Вы же не отрицаете, что мы так же чувствуем боль или голод? Почему тогда мы не можем страдать от унижения или быть счастливы от любви? Почему мы так же, как вы, в муках рожаем наших детей, а не должны горевать от разлуки, когда вы забираете их у нас для того чтобы убить и съесть?
— Но это же ненаучно. Ученые доказали, что животные не могут мыслить, — нахмурился губернатор, охранники его напряглись, но он жестом показал им, что все нормально.
— Ненаучно, не значит неверно. Ваша наука создана вами для обслуживания вашей рабской идеологии. Вашим власть имущим важно, чтобы вы считали себя не просто единственными разумными существами на планете, но еще и существами гуманными. Так вами легче управлять. Поэтому, чтобы вы могли питаться нами с чистой совестью, они создали теорию, что ваш разум уникальный в этом мире, а мы, все остальные просто бездушные твари и, убивая и мучая нас, вы не делаете ни чего плохого и не нарушаете этим норм своей морали. На поддержание этого мифа и работает куча учреждений набитых тысячами ученых бездельников. Они тратят огромные ресурсы, проводя массы исследований и создавая горы научных трудов доказывающих этот бред. Изрезали и распотрошили тысячи несчастных зверьков, для того, чтобы доказать, что те не способны к творческой деятельности. Вы только вдумайтесь, разрезать мозг и в микроскоп обнаружить, что крысы не умеют писать стихи… Жуть… Ну, возможно, и что?!.. Поэтому их можно бессовестно мучить и убивать? А может, они не не могут, а просто не хотят? А я лично вас заверяю, что если вы как-то сумеете объясните крысе, что хотите от нее поэму, она вам ее напишет. Только как вы сможете оценить ее своим примитивным мозгом, не зная языка? Хотя уверена, даже если оцените и признаете, то ничего от этого не изменится. Ведь вот медведи гоняют у вас в цирках на мотоциклах, и что это прибавило к статусу их вида?
— Фу, что за ересь несет это порождение антихриста!? — не выдержал бородатый батюшка местного прихода. — Сгинь, сатана…
— А вот, есть еще ненаучные деятели в рясах, — командир кивнула на, остервенело пытающегося прогнать ее со сцены крестным знамением, толстяка. — Тоже усердно пашут на этом поприще. Эти хоть, слава Богу, никого не режут. Эти просто тупо вбивают в вас мысль о наличии у вас уникальной в этом мире души и о божественном предназначении ваших бесчинств. Мол, своих только не трогайте, а всех остальных бессловесных тварей и прочих исчадий ада, пожалуйста можно. Всем вашим разнообразным богам в той или иной интерпретации на это плевать.
Корова оглядела зал. Все глупо молчали и смотрели ей в пасть.
— Ваши враждебные друг другу государственные машины в этом полностью солидарны и объединено борются с представителями иной точки зрения. И делается все это для отвлечения ваших обывателей от лежащей на поверхности истины, что вы такие же звери как мы. Чтобы, не дай бог, кто-нибудь не задумался и не обнаружил это очевидное сходство вас с нами. Потому что, признать, что вы такие же как мы, это, значит признать, что мы такие же как вы, чем нанести жестокий удар по всем устоям, как вашей ложной системы моральных ценностей, так и по экономике зиждущейся на безграничном, бездумном потреблении. А для ваших элит это значит, потерять еще один рубеж, отойти еще на шаг назад к справедливости. Например, как они отступили когда-то, запретив рабство. Когда пал подобный безобразный миф, что одни из вас выше других до такой степени, что могут законно распоряжаться их свободой и жизнью. Или как отступили совсем недавно, когда ваша доминирующая белая раса признала, что она ничем не лучше остальных и согласилась, что цветные люди такие же люди. Вы уничтожили этот миф, так пойдите же дальше, откройте глаза, убедитесь и признайте, что все живые существа на планете разумны и подобны вам. То что вы не понимаете наш язык, не означает, что мы не умеем говорить. То что мы мыслим в другом направлении чем вы, не значит, что не имеем мышления. То что мы не так сильны как вы, не значит, что мы чем то хуже, — командир сглотнула слюну и, окинув зал взглядом, грустно вздохнула. — Я не надеюсь, конечно, что вы измените из-за этого свой рацион питания. Но, возможно, будете по другому относиться к тому что употребляете. Может быть, не все смогут, как сейчас, наслаждаться, намазывая на хлеб печень откормленного до цирроза брата вашего меньшего.
Командир замолчала, а из зала сразу же послышались недовольные возгласы.
— Это что за отстой, Виктор Ворсонофьич? Пусть лучше еще споет…
— Мы что пришли сюда политинформацию слушать?
— Что-то не смешно совсем… Что это за комик такой с коровьей мордой?
Все посмотрели на губернатора. У него горячая речь командира какое-то время искажала лицо раздумьями, но потом он мотнул лысой головой, стряхивая наваждение и изрек:
— Не знаю, кто вы и как это все делаете, уважаемая корова, но не смешно, ей богу. Лучше спойте еще раз. Это у вас получается хорошо. А юмор — это не ваше, вот поверьте профессионалу.
— Ой, беда с вами, господа… Да ничего смешного тут и не должно было быть. Я просто пыталась достучаться до ваших гнилых голов… Хотя, перед кем я тут мечу бисер?..
Она снова достала выпивку, вылила остатки себе в пасть, а швырнула пустую бутылку через всю сцену в вазу с цветами. Бросок получился по баскетбольному точным. Некоторые даже зааплодировали.
— Эх, не люблю я это дело, но вижу без иллюстрации и на этот раз не обойтись.
Она встала, сняла с шеи толстую золотую цепь с крестом, которая еще недавно служила Виктору Ворсонофьевичу галстуком и, подняв на уровень своих глаз, проговорила замогильным голосом:
— Смотреть всем на крест!!!
Присутствующие все, включая Серегу, безропотно подчинились, уставившись в нужном направлении. Корова, убедившись в этом, перевела взгляд из зала на переливающийся в лучах софита кусок благородного металла и напряженно прищурилась. Гости дружно закрыли глаза и, потеряв контроль за своими телами, стали сползать со стульев на пол.
— Класс!.. — Иветта, сидевшая на сцене сбоку от командира, чтобы избежать жестокого эксперимента, догадалась в отличии от ефрейтора не смотреть на магический предмет и не пожалела об этом. Присутствующие катались по видавшему виды линолеуму, стонали, а некоторые даже бились головами об пол. Это продолжалось секунд десять, после чего они стали просыпаться и с измененными ужасом лицами подниматься на ноги, а корова, наоборот, упала на жесткие доски сцены и замерла в оцепенении.
В зале начало твориться что-то невообразимое. Поднялся шум и гам. Все бегали между столами, кричали и возбужденно жестикулировали. Даже, молчавшие до этого, охранники тараторили, не закрывая ртов. Постепенно все собрались вокруг губернатора, окружили его и, стараясь перекричать друг друга стали делиться подробностями пережитого.
— Как думаешь, Викто;р, что она им показывала? — за неимением других собеседников, спросила Иветта у мужа, показывая на гудящий, как растревоженный улей, зал. Но тот по прежнему не реагировал, сидел неподвижно, как мумия.
Спустя какое-то время к командиру стало возвращаться сознание, она зашевелилась и начала подниматься на ноги. Губернатор первый заметил это, с трудом освободил руку от нависших на ней собеседников и, не прекращая горячо полемизировать, протянул ее по направлению сцены, указывая на истинную виновницу этого брифинга. Участники повернули головы и, тотчас же переключив свое внимание на еще не до конца восстановившуюся корову, всей толпой устремились к ней. Первым достиг сцены краснолицый, навалился на рампу животом и закинул уже жирную ногу чтобы взобраться, но получив легкий электрический разряд, откатился назад.
— Спокойно, господа. Не нужно лезть на сцену, оставайтесь, пожалуйста, в зале. Я каждому отвечу на беспокоящие его вопросы, — устало обратилась командир к перевозбужденным собеседникам и на всякий случай провела рогами, обозначив искрящейся дугой границы за которые не следует заходить.
Это произвело впечатление, народ остановился у рампы и начал успокаиваться. Но, все равно, разобрать, что они все одновременно говорили, было невозможно.
— Вот, вот. Я так и думала, что моя иллюстрация вас взбодрит, — с удовлетворением заметила командир. — Впечатляет, не правда ли?
— Что вы им показали, товарищ майор? — спросила Иветта, подойдя почти вплотную к уху начальника.
— Да, ничего особенного. Мы были на экскурсии на птицефабрике у вон того кадра, — командир показала на тощего усатого председателя совхоза, кричащего громче всех.
— И чего тут такого?
— Да не знаю…. Я поместила их в тело одного из бройлеров, и они провели в нем часик. Посидели в под завязку набитой собратьями клетке, пожрали гнилых комбикормов, покакали, пописали и поехали в ящике на бойню в другом конце фабрики. Повисели там немного вверх ногами на конвейере, дожидаясь своей очереди и, после расставания с головой, скончались.
— Представляю!.. — Иветту передернуло.
— Да нет, я думаю, не представляете… Представить это невозможно, это надо пережить. вы много потеряли, рядовая, не посетив с нами эту экскурсию. Ну ничего, ефрейтор вам все расскажет… Кстати, где он?
— Да вон с бутылкой, — девушка показала пальцем на одиноко сидящего в углу Серегу, только что закинувшего себе в горло полстакана какого-то пойла.
— А где объект? — командир с тревогой стала обшаривать взглядом толпу. — Неужели смылся? Они же все время вместе были… Вот я идиотка, концерты начала устраивать, алкашка несчастная… Ефрейтор! Ко мне! — что есть силы заорала она. Электроника многократно усилила ее зов, и из динамиков это прозвучало, как гром среди ясного неба. Все сразу в изумлении замолчали, а Серега, размышлявший на тему не пора ли ему налить еще, бросил все и метнулся выполнять приказание.
— Ефрейтр Срээйчук по ва… по ва… по ва… — подбежав, попытался он отрапортовать, но не успел. Корова перебила его на полуслове:
— Где полковник?
— Так тут,.. куда ему деться?.. Вон там я его последний раз видел, — он упал на пол сцены и стал пытаться заглянуть под стол, за которым они с Закидайловым и семьей напудренной дамы когда-то сидели.
— Тьфу на тебя, болван, — командир, перепрыгнув через сгрудившихся у рампы людей, подскочила куда смотрел Серега и с надеждой заглянула под скатерть. — Черт!.. — вырвалось у нее. — Ушел сволочь!
На секунду она остановилась поразмыслить над создавшимся положением, но жаждущие ответов гости банкета не дали ей сосредоточиться, они, как зомби, обступили ее со всех сторон и снова все одновременно заговорили.
— Ой, не сейчас господа, не сейчас,.. — раздраженно крутанулась она вокруг себя, чтобы оторвать тянущиеся к ней со всех сторон руки, но, окинув взглядом жаждущих, все-таки сжалилась: — Ну что, что вам объяснить?.. Вы побывали в шкуре одного из сотен сжираемых каждым из вас за год животных. Все ощущения подлинные и происходили сегодня утром вот у этого господина на фабрике, — она показала на усатого. — Да, понимаю, сурово все было… да, это не просто переварить, но вы постарайтесь и подумайте на досуге над этим всем и обо всем, что я вам сегодня рассказывала…
— … да я чуть не сдох от жути пока висел… — пробился через общий хор визгливый голос краснолицего.
— А ты прекрати избивать свою собаку, — обратилась командир лично к нему, с трудом пробираясь к выходу. — Бедный кобель не виноват, что тебя жена не любит. Он-то тебя любит и пока терпит, но у него характер тяжелый, может не выдержать и вцепиться в глотку… Ефрейтор, рядовая на выход… Ворсонофьича не забудьте, — коротко бросила она подчиненным, а гостям громко объявила: — Все господа, концерт окончен. Проходите в банкетный зал, там для вас накрыт ужин. Юбиляр приносит свои извинения, так как по состоянию здоровья вынужден вас покинуть. Но с вами остается любимец публики Эдуард Закарпатский. Приятного вечера!
Рядовой Давлетбешбердеев еще весной в родном колхозе обучался искусству вождения на комбайне, а сейчас уже вез пьяного будущего генерала по зимнему лесу с важного мероприятия домой. Служил он в этой почетной должности лишь вторую неделю, а натерпелся уже, как за два года. Вот и сейчас сидел за рулем ни жив ни мертв от страха. Полковник опасаясь, что за ним погонятся, как бешеный, орал ехать быстрее, но стоило увеличить скорость, как на ухабистой разбитой грузовиками дороге жесткий УАЗик начинало подбрасывать, и бедняга получал оплеуху и трехэтажный матюг за неаккуратную езду. Как только он после этого сбрасывал скорость и начинал объезжать ямы, командир сразу начинал оглядываться, тыкать кулаком в бок и блажить, что нужно ехать быстрее. Такими рывками добрались они все-таки до КПП родной части. Только после этого оба успокоились и покатили по хорошо прочищенной асфальтовой аллее до самого Закидайловского подъезда.
— Ну, слава Богу, добрались.
Добрая половина полковничьей души почувствовала угрызения совести при виде красного взлохмаченного водителя.
— Как тебя звать-то, боец?.. Забыл.
— Рядовой Давлетбешбердеев, товарищ полковник.
— Красиво, мать твою за ногу… А имя?
— Насрулло, — гордо представился водитель, подбодренный похвалой.
Закидайлов едва удержался от смеха..
— Чего, чего?
— Имя такое, товарищ полковник, Нас-ру-лло.
— Ты ох — л что ли?! Какое еще Насрулло в Советской армии?!
Полковник взял с торпеды приделанный на магнит путевой лист.
— Ну, вот написано же Николай… Какой еще в жопу Насрулло?!.. Твоя путевка?
— Моя.
— Ну, а чего же ты мне голову морочишь, баран?
— Это по паспорту, а отец меня Насрулло назвал, что значит победа Аллаха, — обиженным тоном уточнил солдат.
— Ты дебил?.. А, нет… пьяный? Ясно… Напился сука!..
— Никак нет, товарищ полковник. Не пью.
— Постой, постой… Может, у тебя отец — министр обороны?
Солдат уже понял свою ошибку, сидел, потупив голову, и только пробурчал в ответ:
— Никак нет.
— Ну так молчи тогда, придурок, что ты Насрулло гребанное, пока кто-нибудь не узнал… Вот же, бля, не везет мне на водил. То алкаш, то эпилепсик, а на этот раз, вообще, басмач какой-то тупой попался… Блин, а что же это я домой-то приехал?! Такие дела кругом творятся.
Полковник вспомнил, что дома спиртного не осталось, а ему резко захотелось выпить.
— Давай-ка в офис, Насрулло.
ГЛАВА 35. СОВЕТ ПЕРЕД БИТВОЙ
— Будь проклята эта ваша водка, ефрейтор!
Сокрушалась командир, сидя во главе огромного стола на втором этаже дома Сивого.
— А водка-то тут причем?.. Там, вообще-то, коньяк был… — заметил смелый от все еще не улетучившихся алкогольных паров Серега.
Одновременно с ужином происходило что-то вроде военного совета. Присутствовали все включая Виктора Ворсонофьевича и его электрозомбированных подчиненных. Они сидели немного особняком, с другого конца и монотонно жевали, глядя вдаль равнодушными глазами. Члены же команды по спасению мира собрались возле командира и в полном составе молча, но с аппетитом уплетали наложенные в тарелки щедрой рукой Клары Карловны котлеты с макаронами. Несмотря на то, что все было очень вкусно, настроение в за столом было подавленное.
— Ведь все уже было почти сделано… Я уже видела через день нашу победу, и вот такой облом! Его нужно было только взять, а потом просто поехать в дивизию…
— Так чего же не брали, товарищ майор? Зачем вы на сцену-то полезли? — не унимался ефрейтор. — Психику вон мне поранили своими бройлерами…
— Вы молчите лучше, алкоголик несчастный! — корова гневно зыркнула на заместителя, и в рогах ее затрещало. — Кто меня напоил?…
— Можно подумать, я силой в вас вливал, — обиделся ефрейтор.
Командир презрительно осмотрела его с головы до ног. В глазах отражалась напряженная внутренняя борьба. Потом отвела взгляд и, поскрежетав зубами, согласилась:
— Ну да, не вливал… Это точно… Сама виновата, напилась, как дура последняя, чем поставила операцию на грань провала. Что вот сейчас делать? — она стала сокрушенно бить себя копытом по черепу. — Блин, безнадега полнейшая…
— Да ладно вам, товарищ майор, фигня, прорвемся… — Серега подмигнул Иветте. — Какая там еще безнадега?.. Вот у меня, когда я на птицефабрике на конвейере вверх ногами болтался и видел, как машина моим братьям бо;шки рубит, была настоящая безнадега!.. Брррр,.. — его передернуло. — А это все чешуя для такой команды, как мы, да еще с таким командиром. Правда рядовые?…
— Да, конечно, не ссы товарищ майор, спасем мы твоих друзей… — поддержала его теща.
— Сила не в количестве, а в умении и в боевом духе, — вспомнила Арнольдовна, чему учила ребятишек на Военном деле и потрясла своим Калашниковым.
— Херня, в натуре, наваляем им по-полной… Только, товарищ майор, Вы обещали мне автомат, и еще я хочу гранат побольше, — Серега младший показал, как он умеет бросать гранату и сымитировал взрыв, причем, вместо осколков из его рта полетели не дожеванные макароны.
— Кончай плеваться, лох!…
— Сама лошица, жирная…
— Сам жирный,… не давайте ему ничего, товарищ майор. Он всех своих перестреляет…
— Сама перестреляешь…
— А ну, молчать, рядовые! — прикрикнул на молодых Серега старший. — Вот видите, все рвутся в бой, товарищ майор. Только приказывайте, не пощадим живота своего, победа будет за нами!…
— Ну что же, спасибо, друзья, за поддержку, но вот только не знаю, что приказывать. Был у меня план, и рухнул по моей же глупости. А вот, что теперь делать надо крепко подумать.
— А что тут думать?.. Вы же говорили, что у вас полный живот снарядов всяких. Траваните их газом, к примеру. Все сдохнут, а мы придем и возьмем свое, — посоветовала Иветта.
— А что это мысль, или ядерным зарядом… — посмотрел на нее Серега влюбленным взглядом. — Нет там у вас какого-нибудь небольшого, чтобы до нас не достало?
— Ну, вы лютые, ребята, — корова ухмельнулась. — Решение, конечно, мудрое, но через чур радикальное. А нам пока ни к чему привлекать лишнее внимание, да и есть еще причина…
— Так я не понимаю, чего вы боитесь. У вас электрический ток, карате владеете и вон какие рога острющие, а у нас автоматы, пистолеты и гранаты. Пойдем и перестреляем их всех, — Анжела доела свою порцию и ее потянуло на подвиги. — Да ведь, лох?
— Точно! Мы с жирной первыми на танке поедем.
— Точно! Танк ведь еще есть. Сам жирный… Я с тобой не поеду от тебя воняет.
— Да ты, лошица жирная, сама туда не влезешь…
— Если бы в рукопашную можно было, — прервала командир начинающуюся ссору, — я бы с ними и без вас управилась. Но не все так просто….
— А чего такого?…
— Да, есть там у них одна хреновина…. Защитное поле, короче. Нельзя мне туда, пока аппарат, его излучающий, работает. А иначе парализует меня и стану я беспомощная.
— Значит, надо вывести из строя аппарат, и дальше проблем не будет? — догадался Серега.
— Ну да, но как?
— Из танка пальнуть…
— Можно,.. но трудно попасть издалека. Да и в этом же помещении находится один лейтенант, который позарез мне живым и невредимым нужен.
— Да, задача…
Все задумались.
— А что за человека вы на банкете взять хотели? — спросила Иветта. — Уж не того ли полковника, с которым Серега бухал? Он еще мне так под юбку смотрел, что колготки дымились.
— Так, там все смотрели, вот и дымились, — вставил реплику ревнивый ефрейтор.
— Ну да. Его самого. Начальника части полковника Закидайлова. Я бы его, током обработала и, поставив боевую задачу, отправила на рабочее место. Всего-то и делов… А он сбежал…
— Так я знаю, что нужно делать. Мы с Викто;ром поедем и сломаем этот их аппарат. За бледоящера этого я вам отвечаю. Будет делать, что скажу,… я таких хлыщей за свою жизнь немало обработала.
— Да ты что!?.. Куда!?.. Не слушайте ее, товарищ майор. Это она все еще не протрезвела. Да ее там поймают и всей дивизией того!… — закудахтал Серега и даже выскочил из-за стола.
— А ну, молчать, ефрейтор! Сядьте на место!.. — рявкнула на него корова. — А что?.. Это интересно. Молодец, рядовая. Это может сработать…. Только нужно продумать все детали.
— Не пущу! — не успокаивался Серега, — или сам с ней поеду.
— А что, и это возможно, — командир повеселела и надолго погрузилась в раздумья.
ГЛАВА 36. КПП
На северном КПП ракетной дивизии, как всегда, царила скука. Делать было на посту вообще нечего. За три часа только хлебовозка проехала туда и обратно, да автобус увез ребятишек в школу. Развалившийся на старом, много раз штопанном кресле сержант откровенно грустил. Курить ничего не было, до обеда оставалось еще три часа, до дембеля сто пятьдесят три дня. Он смотрел пустыми глазами на эффектно выгнутое тело полуголой девки на прилепленном к стене журнальном развороте и нехотя мотал носком сапога в такт популярной в их среде песенке про демобилизацию. Исполняли ее два тощих духа каким-то чудом умудрявшихся держать равновесие в позах сидящих кур на железных трубах вертушки проходной. Как удалось научить простых парней этому достойному областного цирка номеру, можно было понять, взглянув на их художественного руководителя. Здоровенный черпак кавказского вида стоял рядом и, красноречиво похлопывая себя по голенищу массивной пряжкой солдатского ремня, внимательно следил за техникой исполнения. Песенка подошла к концу и бойцы, облизнув высохшие от старания губы, умоляюще посмотрели на сержанта, но тот, даже не шелохнувшись, продолжил хандрить, зато дрессировщик сделал свирепое лицо и, коротко замахнувшись, хлестнул ремнем по вертушке, чем чуть не обрушил всю композицию на пол. Духи снова запели, а сержант замотал в такт ногой.
— Вэселэй пэть, видите у тэрища сержанта тоска нэ проходит.
— Товарищ черпак, разрешите обратиться к товарищу сержанту, — вдруг радостно прокукарекал один из артистов, который сидел лицом к окну.
— Чево такое? — тренер посмотрел на улицу.
По прямой хорошо прочищенной дороге через широкое ослепительно белое поле к КПП не спеша приближался роскошный черный мерседес. Такие автомобили в то время в Москве или в Питере редко попадались, а в уж степях западной Сибири были, вообще, невозможны в принципе.
— Блэ!.. Кажись закурить едэт, тэрищ сэржант.
Сержант лениво повернул голову к окну и снисходительно кивнул.
— Слэзайте, долбоэбы… — скомандовал черпак. — Тээрищ сержант ставит боэвую задачу: родить двэ пачки курева, а лучше блок…
— Да как же так?!..
— Его не ебэ… не родите,… — он показал крупный волосатый кулак, — до утра попугая сушить будетэ.
Молодые свалились с насеста, неловко поднялись на затекшие ноги и, наскоро одевшись, побежали на улицу.
В соответствии с осадным положением на котором находилась часть, тяжелые стальные ворота перед ней были наглухо закрыты и дорога была перегорожена лежащими по бокам бетонными блоками, так чтобы подъехать, нужно было бы умело повилять между ними. Серега, сидевший за рулем, весь изматерился пока преодолел на длиннющей дорогущей машине все эти препятствия.
— И что теперь?
— Сигналь, что, — Иветта заметно нервничала.
Ефрейтор хотел нажать на сигнал, но не успел. Из какой-то щели в заборе выскочили два солдата в огромных не по росту шинелях и мотаемые из стороны в сторону ветром подбежали к его окну. Не успело стекло полностью сползти вниз, как в щели просунулось две голодные физиономии и хором законючили:
— Дайте закурить, дяденьки, пожалуйста, и, может, поесть что-нибудь есть.
— Вот это номер, — Серега нашарил в кармане и протянул им остатки «Космоса». — Иринка,посмотри, есть там хавчик какой-нибудь?
Один из духов, расковыряв пачку, с тоской оглядел три сморщенные сигареты:
— И можно еще курева, дяденьки?… Сержант сказал, что если блок не принесем, он нас вешаться заставит, — физиономии так артистично изобразили, как это будет выглядеть, что Серега чуть не заплакал.
— Да, что это за духанка у вас тут такая!?.. — ужаснулся он, передавая в их жадные руки полблока сигарет и все съестное, что нашлось в машине: обломок шоколадки, печенье и начатую пачку жевачки «Риглей сперминт».
Духи мигом запихали всю еду в себя, схватили сигареты и, изобразив набитыми ртами что-то типа спасиба, исчезли в ту же дыру.
— Интересное кино… — Серега, расчувствовавшись, полез в карман за куревом. — Блин, я же все отдал… Иринка, у тебя нет?
— Ага!.. — она не по женски выругалась. — Сейчас у Виктора посмотрю….
Порылась у невозмутимо сидящего Сивого по карманам, нашла пачку Мальборо, взяла две сигареты одну себе, другую протянула ефрейтору. Закурили.
— Ну как же! Сразу видно, заграница, — Серега с видом крайнего наслаждения выпустил дым через ноздри. — Босс, не желаете зобнуть? — он поднес чинарик к носу Ворсонофьича. Тот не шелохнулся. — Понятно, что уж там. Брезгует… с простым шофером… одну сигарету?.. Ну, как хотите. Только не пожалейте потом, когда я захвачу мир…
— Хватит пиз…ть, водила, сигналь уже этим мудакам, а то до утра тут просидим.
— Слушаюсь, мэм, — будущий мировой узурпатор отдал честь и протяжно нажал на сигнал.
На этот раз открылась штатная калитка и из нее вышли два нормального вида военнослужащих с автоматами на шеях.
— Заместитель начальника караула, — представился сержант. — Разрешите узнать цель вашего визита.
Серега протянул им давно приготовленные красные корочки Сивого.
— Вы что, служивые, мэра своего в лицо не знаете? К начальнику вашему в гости едем.
Дрессировщик аккуратно взял, внимательно посмотрел документ и, вернув обратно, сообщил:
— У нас приказ: посторонних на территорию части не пропускать.
— Так это не посторонний, лапти. Это мэр. Вы читать умеете?.. К другу своему, вашему полковнику едет, — высунула голову из окна Иветта. — Вы что неприятностей ищете?
— Да нам фиолетово… хоть падишах арабской джамахерии, — оживился сержант, увидев бабу. — Нельзя… У нас приказ.
— Вот, блин… Ну что же, делать нечего, поехали домой, Иринка, — обрадовался, такому исходу Серега, кивнув на крупного автоматчика. — Еще пристрелит. Видишь, какой сердитый.
У караула и на самом-то деле был приказ, но наоборот, всех впускать и никого не выпускать. Но они решили, что не ограбить такую жирную рыбу было бы не разумно. Сержант ткнул напарника локтем. Тот наклонился к окну и предложил заговорщическим тоном:
— Правда, мэжэм схэдить… Пэзванить… Спрэсить…
— Так сходите!..
Солдат стал покашливать и переминаться с ноги на ногу.
— Сигарет больше нет, вот водка есть…
Иветта протянула ему две литровые бутылки какой-то иностранной жидкости. Постовой мигом схватил добычу, и они вместе с сержантом исчезли в калитке.
— Ты что делаешь? — взвыл Серега. — Почему у старшего по званию не спросила!?…
— Пошел ты, придурок.
— А зачем две?! Им бы и одной за глаза хватило. Вторую бы сами выпили…
На него было жалко смотреть.
— Да, ты алкаш… Ясно теперь почему корова говорила, ни в коем случае тебе про водку не рассказывать.
Они посидели еще минут десять, глядя, как ветер отрывает жестянку с правилами посещения, слушая бубнеж ефрейтора, оскорбленного расточительностью подчиненной и недоверием командира. Пару раз выбегали прежние жалобные духи, но им даже окно не открывали. Наконец, после настойчивого бибиканья из калитки вышли те же караульные, но уже заметно пьяные.
— Ну чтэ… Тээрищ сержант договорился по вашему делу… Мэшину пэставьте на стоянку, — черпак показал автоматом на обширный сугроб. — И можэтэ проходить.
— Да ты что, мыла объелся, сапог!?.. Такой ветер… Как я пойду?..
Иветта в горячке распахнула шубку и показала постовым, что под ней только колготки и легкие намеки на юбочку и блузочку. Давно не видевшие ничего подобного солдаты отвесили челюсти и застыли, как зомби, перед прыжком.
— Что ты творишь, дура. Сейчас они тебя точно не пропустят пока не отъимеют, — запаниковал Серега.
— Да что это такое, в конце концов!?… — возмутилась девушка. — Викто;р, сделай же что-нибудь.
Сивый, как будто ждал приказа. Он резко вскочил на ноги прямо в машине, чуть не пробив крышу, от чего рухнул обратно на сидение. Потом еще раз. Трехтонный Мерседес заходил ходуном. Со третьей попытки он все-таки выбрался наружу, выпрямился во весь гигантский рост и, размахивая руками, начал грозно материться. Из-за высунутого языка разобрать было ничего не возможно, но те, для кого это все предназначалось, все поняли и мигом побежали открывать ворота.
— Хватит, дорогой. Спасибо, — остановила Иветта мужа и вздохнула, возможно, прежняя любовь еще не до конца улетучилась из ее ветреной души.
— Учись, мировой узурпатор. Пригодится, — посоветовала она Сереге, наблюдая как старик, накричавшись, плавит мощной струей снег придорожного сугроба.
— Чо, ссать то?.. Так я еще и похлеще могу.
— Ой, дурак… Ой пропадем мы с тобой…
— А чо сразу дурак!?.. — обиделся ефрейтор. — Понял я, о чем ты… Горло драть и матюгаться что ли?.. Так это не обязательно. У меня министров будет целый кабинет.
— Вот, вот… Я и говорю…
Серега хотел сказать в ответ что-то жутко обидное, и даже уже перед этим зло глянул на жертву в зеркальце заднего вида, но увидев, как эффектно у той торчат красивые коленки из-под шубки передумал, а лишь погрозил пальцем и старческим голосом проворчал:
— Вот ты болтаешь тут разную контреволюцию против Батюшки Царя, а не знаешь какой я злопамятный.
— Вот, вот, я и говорю дурак, — улыбнулась девушка. — Не могла корова в узурпаторы кадра посерьезнее найти?
— Ой, сидеть тебе, девка, вскорости на колу, — ефрейтор отпустил руль и обеими руками обхватил воображаемый кол, который имел в виду.
— Сейчас, — она вспомнила, для чего они приехали и угрюмо усмехнулась, — вставят нам обоим, может еще и потолще.
— Тьфу на тебя, накаркаешь.!.. Ой, ты смотри, где он, мой родной.
Как раз проезжали мимо столовой, возле которой все еще молотил в газоне его старый знакомый вездеход. Как тщательно бойцы не маскировали его снегом, а он все равно как-то оттаял и вот сейчас его до боли знакомый зад снова предстал перед ефрейтором.
— А что-то как-то потеплело, — он уткнулся носом в приборную панель машины, разыскивая термометр. — Ну да, минус три!.. Я же чувствую тепло. Недаром у меня голова трещит.
— Это она у тебя с перепоя трещит. Куда дальше-то ехать? Спроси вон у парней.
Неподалеку, возле входа в какое-то кирпичное здание стояли два амбала в десантной форме и делали вид, что не замечают странную машину, ползающую по их части.
— Ребята, можно спросить? — окликнул их Серега.
— Кого? Нас?
— Ага… Не подскажете, как проехать к начальнику части полковнику Закидайлову?
— А зачем ездить, вот он тут в этом здании, на втором этаже. Как подниметесь налево.
— Спасибо… Ну вот приехали, — сразу погрустнел Серега и начал обреченно застегивать пальто. — Пошли на выход…
— А ты то куда? Водила… Сиди тут жди,.. когда меня из окна выбросят.
— Что-то мне не нравится твое настроение, Иринша. Хочешь плюнем на все и домой поедем?
— Ага домой… Где он у нас?
Они достали у Ворсонофьевича из кармана еще по сигарете и закурили. Иветта была чернее тучи, Серега не лучше. Дымили и в уме перебирали варианты. Самое простое и разумное было смыться отсюда, но пойти победить казалось заманчивее.
— Ну ладно, мы пошли. Вылезай Викто;р
.
— Я здесь. Если что, кричи… — ефрейтор сжал в кармане пальто холодную сталь Макарова. — Я тебя по любому отмажу.
Он как-то заметно осмелел за эти несколько дней. За короткий период знакомства с суперкоровой событий с ним произошло в несколько раз больше чем за всю его предыдущую жизнь. Лихорадочная смена персонажей и декораций, словно в остросюжетном боевике, не давала ему времени задуматься, что с ним творится, верно ли он поступает, и каковы возможные последствия всего этого. Калейдоскоп невероятных приключений оторвал его от реальности, а присутствие при этом рядом мощного плеча командира позволило поверить в свою неуязвимость и безнаказанность. Поэтому, говоря это, он нисколько не сомневался, что если нужно ворвется в штаб и решит с помощью своего оружия все проблемы.
— Ну, ну… — криво усмехнулась Иветта и, взяв супруга под руку, стала подниматься с ним по лестнице.
ГЛАВА 37. БАБА
Закидайлов с низким майором к тому времени уже успели по бутылке выпить, поспать, а теперь снова сидели со стаканами в руках за притащенным начхозом из актового зала, изрезанным памятными надписями столом. Атмосфера кабинета снова была пропитана удушливыми испарениями китайской текилы, а на позаимствованном из Ленинской комнаты диване спала Джульетта Матвеевна и воздух тоже, как говорится, не озонировала. Судя по умиротворенному похрапыванию, пребывала она на этот раз в добром здравии, хотя, детали были скрыты, кем-то заботливо прикрывшим ее картой Западного и Восточного полушарий.
— Так вот, Иваныч. Не поверишь, — рассказывал Закидайлов низкому. — Как только вошел, чувствую, как будто в мозгах кто копается. Так противно… И хрен еще ко мне какой-то подсел и коньяк все подливает и подливает. Я уже и так никакой, а он: «Давай да давай». Потом смотрю, корова на сцену выходит в костюме, при галстуке и как запоет…
— А не белочка это была в костюме-то, Константиныч?
— Я тоже сначала так подумал… Даже вилкой в ногу себя два раза ткнул, — полковник показал на два ряда дырок на штанине. — Но потом прикинул. Все сходится. Ворсонофьич сидит с языком, и корова реально, как ты рассказывал, говорит по-человечески и водку хлещет. И, главное, глаз с меня не сводит…
— Ишь ты!.. А какой масти была?
— Белая, вроде… Точно, чуть сжелта, и на Буйнова еще немного похожа, певца.
— Блин!.. И та желтая была с черным пятном во всю спину…
— Пятна из под пиджака видно не было, а вот рука третья была. Она ей бутылку держала и на рояле играла.
— Она, Константиныч!.. Вот ведь наглая тварь… Зачем туда-то приперлась?
— А вот и я так же не понял сначала, а потом сообразил, что за мной пришла. В часть сунуться боится, а там на пьянке попроще… Взяла бы меня и…
— Да ну… Откуда она знала что ты там будешь и вообще?
— Ой, Иваныч… Я уже ни в чем больше не уверен… Это что-то такое сверхсекретное наши изобрели… Недаром америкосы из-за этого так колотятся. Я так думаю, она и тут уже все прошустрила и про все наши заморочки давно знает.
— Да ну… Ты скажешь тоже… Как?..
Гримаса задумчивости одинаково исказила их пьяные лица. Потом майор махнул рукой перед собой, как бы прогоняя дурные мысли и налил еще по полстакана. Они их взяли, громко чокнулись и, глубокомысленно посмотрев в глаза друг другу вместо тоста, выпили.
— Эх, бабу бы сейчас, Константиныч, — мечтательно произнес низкий, как только мышцы его лица перестали дергаться от отвращения.
— ?! — полковник не в силах оторвать руку ото рта, взглядом показал товарищу на вздымающиеся на диване бока Джульетты Матвеевны. Мол, что тебе еще нужно, бык ненасытный?
— Да нет… — майора передернуло от столкновения с примером царящего в современном обществе глобального непонимания. — Не такую, Константиныч… А такую, чтобы.… Эх!.. — он изобразил в воздухе руками, что имел ввиду.
— А.… Ну ты раскатал губу. Откуда такие в нашей дыре?… Хотя, знаешь? Видел я сегодня одну такую…
Закидайлов хотел было уже начать рассказывать какую именно, но дверь кабинета распахнулась, и в проеме нарисовалась та самая баба. За одну руку ее держал мэр города, за другую пытался уцепиться дежурный офицер.
— Я говорил им, что без доклада нельзя, товарищ полковник, а они все равно… — пожаловался он начальнику, по ходу дела застегивая китель. По отпечатку ключей на его щеке видно было, что перед этим спал на посту.
— Эх, Огурцов, Огурцов… Часть, уже скоро как сутки, переведена в полную боевую готовность, а у тебя по штабу посторонние бродят, да еще с такими красавицами…
Закидайлов не дослушал сбивчивый ответ дежурного, небрежно махнул кистью руки, чтобы тот исчез, вскочил с кресла и, склонившись в почтительном поклоне, приблизился к нарядной паре.
— Очень рад, — он манерно поцеловал руку даме и принял у нее шубку. — Виктор Ворсонофьевич, уважаемый, какими судьбами?
Протянул ладошку для рукопожатия мэру. Старик не пошевелился, пока Иветта не ткнула его локтем в бок. После чего схватил руку полковника, сжал изо всех сил и начал трясти. Кисть у Закидайлова была маленькая, но сильная. Не без труда, но он смог выдернуть ее из капкана.
— Приношу извинения, что был вынужден до срока покинуть ваше торжество, — продолжил он, слегка обескураженный таким поворотом, растирая руку и морщась от боли. — Надеюсь, вы на меня не обиделись?
Виктор Ворсонофьевич не отвечал, а только тупо глядел сквозь него куда-то вдаль. Повисла некрасивая пауза. Иветта дождалась, когда от мокрого языка мужа оторвется крупная капля и звонко разобьется о паркет, и начала:
— Вот видите, видите, что они с ним сделали!.. — она, театрально заломив руки, бросилась полковнику на грудь. — Это жуткое животное ударило его током, и сейчас… сейчас… ы-ы-ы… он такой, такой!.. Ы-ы-ы-ы-ы!..
Убитая горем красавица плотно прижалась к будущему генералу всеми своими выпуклостями и впадинами и стала содрогаться в рыданиях. — Вы не представляете себе, как это страшно. Помогите!.. Только вы можете спасти нас.
— Успокойтесь… успокойтесь, милая. Да я… да мы все в лепешку расшибемся, но не дадим вас в обиду… — горячо забормотал он в ответ.
Пяти секунд этого шоу ему хватило, чтобы забыть все на свете. Все свои и разграбленные, но все еще опасные ядерные силы своей дивизии, он не задумываясь был готов бросить на защиту этого хрупкого, благоухающего французской парфюмерией тельца.
— Что!?.. Что я могу для вас сделать!?
Низкий майор тоже не выдержал, сорвался с кресла и подскочил к основному месту действия.
— Как я вас понимаю!.. Сам видел вашего, не побоюсь этого выражения, мутанта и испытал силу воздействия его электрического, говоря научным языком, заряда, — он в припадке соболезнования обхватил парочку своими ручищами, — был контужен, а мой лучший друг под воздействием его рогов даже окончательно расстался с жизнью.
— Да что вы говорите?.. — Иветта, почувствовав что-то твердое, трущееся об нее в районе низа спины, предпочла пока не поздно вырваться из пьяных объятий, отскочить на безопасное расстояние и, вытирая глаза от несуществующих слез, изобразила крайнее удивление:
— Да вы что?.. Неужели? Это после этого вы весь такой… — она перебрала в уме несколько эпитетов, подходящих для испинанной физиономии майора, и остановилась на: — …потрепанный?
— Именно так… Схватились врукопашную. И как только я начал побеждать, эта бестия, извините за выражение, схитрила и саданула меня током, — низкий изобразил, как он трясся под его воздействием и в подтверждение выбросил язык. Затем внезапно схватил руку девушки и галантно лизнул.
— Разрешите представиться, Ромуальд.
— Иветта, — она беспомощно поглядела на мужа, но тому было до лампочки.
— Боже, какое красивое, нежное имя. Красивее и нежнее только ваша, не побоюсь этого слова, кожа, — низкий, дрожа всем телом, начал покрывать руку Иветты слюнявыми поцелуями.
Почувствовав, что дело принимает не шуточный оборот, девушка стала вырываться и закричала:
— Помогите же, товарищ полковник!.. Что это еще за гамадрил!?
Закидайлов схватил майора за воротник и, громко ругаясь, стал оттаскивать, но тот не унимался.
— Викто;р, что смотришь!? Врежь ему! — в панике обратилась она к мужу, судорожно отбиваясь от потной руки низкого уже у себя в трусах.
Могучий старик не заставил себя ждать. Схватив с полу одну из обильно разбросанных по полу бутылок, он с размаху разбил ее об голову не учтивого кавалера. Резкая боль и звон стекла привели майора в чувство. Выпустив жертву, он в гневе обернулся к мэру и хотел было сдать сдачи, но одумался.
— Ой, извините… Что это со мной? Простите, пожалуйста!.. — залепетал он, тряся головой, в глазах его на секунду появилось осмысленное выражение. — Не знаю, что на меня нашло?.. Извините, девушка…
Он виновато посмотрел на Иветту и захотел приобнять в примирение, но та вывернулась и отскочила на приличное расстояние.
— Придурок, урод пьяный… — она подтянула на место колготки и поправила юбочку. — Скотина обсаженная…
Это ее соблазнительное движение снова наполнило глаза низкого кровью. Он смачно слизнул с губ, еще остававшийся вкус тела красавицы и, широко раскинув руки, пошел на нее. Сзади на нем снова повис полковник, но он не обращал на это внимания:
— Вы простите меня, я, как говорится, простой солдат, — бормотал он, загоняя ее в угол комнаты. — Я только извинюсь и сразу… сразу уйду. Не бойся меня…
— Маамаа!.. Что же это делается!..
Викто;р, что стоишь, дубина!?.. Вали же его!..
Ставка на супруга снова сыграла. Раздался оглушительный треск и майор повалился на пол. Это тяжелая, сколоченная из толстого советского ДСП тумбочка остановила потерявшего рассудок донжуана.
— У-уф!.. Не везет сегодня мебели, которая оказывается у меня в кабинете, — оглядел поверженного будущий генерал, одновременно ощупывая и свою голову, по которой тоже не слабо отскочило, каким-то обломком. — Вы уж извините, Иветта… Простите, как ваше отчество?..
— Валерьевна, но для вас просто Иветта…
— Простите его Иветточка, и не о чем не волнуйтесь. Я тотчас же распоряжусь. Вашего мужа поместят в госпиталь и осмотрят мои лучшие специалисты… А этого нахала поместят под строжайший арест…
— Да уж не плохо бы было убрать подальше этого дебила! — красавица испуганно покосилась на дрыгнувшего в конвульсии ногой майора, — а то, пока он здесь, я мужа никуда не отпущу.
Потом бросила игривый взгляд на полковника:
— У вас выпить чего-нибудь не найдется? А то у меня что-то все нервы расшатались.
— Да, конечно! Конечно найдется… — метнувшись к столу, тот налил текилы себе и девушке. Потом заорал, как резанный: — Огурцов!..Огурцов собака!.. Где эта сволочь?..
С сальной улыбкой подал Иветте стакан, торопливо чокнулся и побежал на своих коротких ножках к телефону:
— Сейчас, сейчас, моя милая.
Через пару минут в кабинете уже не было ни обездвиженного обидчика красавицы, ни ее мужа. Сама же она сидела в кресле и недоверчиво обнюхивала стакан, а Закидайлов, покончив с делами, присел к ней на подлокотник и нежнейшим голосом заворковал:
— Попробуйте, попробуйте же, Иветточка. Это — тэкила. Любимый напиток мексиканских мачо и их возлюбленных. Пахнет не очень, но вкус изумительный.
— Да вы что? Как же вы догадались, что это текила? Пахнет, между тем, чем-то знакомым… А… — ее передернуло, вспомнила, как в начале своей карьеры работала уборщицей на Автовокзале в Выхино и разбила там в мужском туалете бутылку скипидара.
— Тэкила, тэкила, моя милая, не сомневайтесь. Это особый сорт, односолодовый… Вы не обращайте внимания на запах. Посмотрите, зато, какая красивая бутылка. Между прочим, тридцать тысяч рублей за штуку.
— Да ладно! Откуда в нашей дыре такие напитки?
— А что это мы с вами Иветточка все на вы да на вы. Давайте-ка лучше на брудершафт выпьем, — коварный соблазнитель положил руку ей на коленку и расплылся в приятнейшей улыбке.
Девушка взглянула на пластик огурца, присохший к его пьяной роже, и ей снова захотелось заплакать, сейчас по-настоящему. Но вспомнив серьезность своей миссии, и как высоки ставки в этой игре, она взяла себя в руки:
— Да, да. Обязательно выпьем и все такое, но не сейчас, — она аккуратно убрала горячую ладошку со своей ноги. — Извините, товарищ полковник, но в такой обстановке я не могу. У меня перед глазами все еще, как живая, стоит морда этой ужасной коровы. Эта мразь на моих глазах за три секунды убила шестерых вооруженных до зубов охранников, а моего любимого мужа превратила в калеку, — она всхлипнула. — Я ужасно боюсь, что и здесь мы с Викто;ром не в безопасности.
— Да вы что, Иветточка!?.. — полковник залился нарочито веселым хохотом. — Да, вы находитесь сейчас в центре самого охраняемого места в мире. Самого президента, — он указал большим пальцем на небо, — не стерегут так, как нас с вами… Да вокруг вас дивизия боевых ракетчиков и плюс две сотни головорезов спецназовцев…. Не смешите меня. Вам просто нужно немного выпить и все ваши страхи мгновенно улетучатся.
Он взялся за стакан в руках девушки и мягко, но настойчиво стал пихать его в направлении ее рта. Иветте страшно хотелось чего-нибудь выпить, даже хотя бы эту тошнотворную жижу, но она чувствовала ответственность за выполнение задания:
— Да нет же! Нет!.. Как вы не можете понять?!.. Мне жутко, жутко страшно!.. Вот вы смеетесь, а я в этом смехе слышу неуверенность… Вы меня, конечно, извините, но мне кажется что вы сами немного побаиваетесь этого чудовища, а что тогда говорить о хрупкой девушке… Вот послушайте, как стучит сердце. Послушайте… — Иветта, захлопав в панике глазами, схватила Закидайловскую клешню, которая уже дотолкала стакан с вонючей жидкостью почти до ее лица и прижала к своей левой груди. — Послушайте, как бьется сердце!.. Не могу я с вами пить в таком состоянии и, вообще, ничего делать, пока не успокоюсь и не буду полностью уверена в своей и Викто;ра безопасности… Эта бестия, между прочим, кричала, что она — новейшее секретное оружие, и что для нее ничто не преграда. А уж ваши солдатики тем более…
— Ну!.. Вы, Иветточка, просто невероятная трусиха! — будущий генерал ощущал, как сердце красавицы под шелковой блузкой, и в самом деле, через чур часто толкается твердым соском в его руку. В пьяном мозгу моментально созрел коварный план, повалить ее на пол прямо сейчас, но он его отбросил прочь. Зачем? Богатый опыт обольщения женщин говорил ему, что она и сама с радостью даст такому мужчине, тем более без пяти минут генералу, но только нужно ее напоить. Он не без сожаления убрал руку с сердца девушки и, хитро подмигнув, предложил:
— Хорошо. Давайте тогда, моя дорогая Иветточка, меняться. Вы пьете со мной на брудершафт, — он погрозил коротким пальчиком, — до дна… А я показываю вам что-то такое, от чего вы перестанете бояться и что вас окончательно успокоит. Идет?
— Идет. Только немного не так. Вы сначала показываете мне то, что меня успокоит, а потом я пью с вами, целуюсь и все такое.
Закидайлов повращал мутными глазами, изображая раздумье, в который раз пробежал липким взглядом по ее аппетитному телу и, решив, что никуда она не денется с подводной лодки, не стал терять время на торг:
— Ну что же?.. Тогда пошли…
— Пошли… А куда?
— Скоро узнаете, моя куколка, — левая рука помимо его воли вытянулась и нежно провела девушке по спине.
— Далеко это? — она успела отстраниться, пока та не опустилась ниже приличного места.
— Да нет, метров триста отсюда.
— Пошли. Текилу возьмем?..
— ?.. А!.. Конечно, возьмем!.. — догадался зачем пухлый ловелас и обрадованно потер ладошки.
Они спустились на улицу. Первый же порыв ветра проник под расклешенную шубку красавицы и бесцеремонно пробежался ледяными ступнями по ее едва одетому телу.
— Давайте лучше поедем, — кивнула она на припаркованный у входа Мерседес.
— У!.. С удовольствием.
Не находивший себе место от волнений за судьбу возлюбленной ефрейтор, увидев их в зеркало, сразу же выскочил открыть дверь. Не потому что был так воспитан, а просто, как он видел, это делается в приличных фильмах.
— Ты чего вылез, кретин? — неслышно прошипела Иветта, стараясь закрыть напарника своим телом. Тот узнав полковника, сразу же пожалел о своей неуместной галантности и не догадался сделать ничего более умного, как изменить внешность, скорчив рожу. Но они зря беспокоились, Закидайлова ничего не интересовало кроме стройных ног красавицы.
— У меня тоже шестилитровый, только Гелик, — гордо похвастался он, возясь на просторном сидении. — Правда, мой пожестче, конечно… все таки джип… Езжай прямо, любезный. За следующим зданием налево. — потом, подогнув под себя ногу, чтобы достать, одной рукой обнял девушку, а другую положив ей на коленку, стал ворковать нежнейшим голоском: — Черный металлик… салон тоже кожа… магнитола Грюндих, звук — ураган… В общем — полный фарш… Бросай, Иветточка, своего старика, выходи за меня… Не пожалеешь… Я очень, очень богат, а скоро, очень скоро стану еще богаче…
По ходу того, как его рука поднималась все выше и выше по ноге Иветты, шея и уши впереди сидящего водителя все больше багровели.
— А что это у тебя водила такой фиолетовый? Уж не инопланетянин ли? — будущий генерал осторожно потрогал Серегино ухо. — И по-моему, где-то я его уже видел?
— А люк есть? — она срочно сменила тему и отбросила нахальную руку.
— Чего?.. А… люк… Есть… конечно, есть. Стекла по кругу тонированные… ручки блестяяяят, — и он снова, но уже увереннее полез ей под юбку.
На этом месте Серега пару раз выразительно кашлянул и громко спросил, как можно более изменив голос:
— Куда сейчас?..
— И разговаривает, как инопланетянин… Вот Ворсонофьич — сука крутой… Но ничего и его возьмем… Зачем он Ворсонофьевичу сейчас?.. Пойдешь ко мне работать, фиолетовый? — полковник уже серьезно вцепился Сереге в ухо. — Я тебя живыми солдатами кормить буду…
— Куда дальше!?.. — Иветта, чтобы отвлечь от будущего мирового узурпатора, схватила Закидайлова за нос.
— А… Так уже приехали, моя куколка. Выходим… Это прямо здесь.
Они стали выходить из машины. Ефрейтор на этот раз не стал светиться и помогать им, но от его обостренного слуха не ускользнуло подозрительное бульканье и звон стаканов в карманах соперника. Он по-лебединому изогнул шею и бросил испепеляюще-укоризненный взгляд на любимую. Та поймала его и беззвучно произнесла одними губами:
— Спрячься, урод!..
— Вернемся домой, я тебе все припомню, проститутка, — злобно пробормотал он, когда обнявшаяся парочка скрылась в дверях низкого бетонного здания с мощными решетками на окнах.
ГЛАВА 38. ВЕСЕЛЫЙ АВТОБУС
Когда-то в суровые времена холодной войны в грозной ракетной дивизии, помимо всякого опасного оружия и разной совершенной техники, гоняло по всевозможным военным надобностям аж целых пять автобусов разных моделей. Были они не ахти какие комфортные, но шустрые и крепкие. Служба на них считалась почетной и халявной и по крутости спорила за первое место даже с поварской и каптерской. Но на момент описываемый в нашем произведении, после того как загребущие руки полковника Закидайлова проредили когда-то тучные закрома доверенной ему части, из них остался только один. И на тот будущий генерал поглядывал задумчиво, когда встречал на пути, но со вздохом отводил взгляд. Обойтись без этого дребезжащего на кочках, облезшего, со всех сторон помятого тарантаса, к сожалению, не было ни какой возможности.
Призванный когда-то из зажиточного колхоза мордастым стокилограммовым бугаем рядовой Хомяк через полгода службы на нем скинул килограммов тридцать социальных накоплений и в данное время представлял из себя бледного скелета с замученной, вечно испуганной физиономией. Койка его в казарме неделями пустовала, а спал он или в своем драндулете, или под ним, в зависимости от того, где застанет его крайнее изнеможение. Вчера, например, с утра он весь день вертелся, как белка в колесе, по своим служебным делам, вечером, рискуя попасться, гонял дембелям за водкой, а потом всю ночь катал начальника гаража и зампотеха с их знакомыми девчонками по достопримечательностям Козлинокопытска. Немного поспал в качающемся салоне под их пьяные крики и последовавшие за ними страстные стоны.
И вот сейчас, отвезя ребятишек на учебу, остановился возле школьного забора. Где-то там на площади возле памятника Борцам за что-то уже собирались жаждущие попасть в дивизию тетки из утренней смены обслуживающего персонала. Но на улице было не так холодно, и он решил, что с полчасика они могут и подождать.
— Чтобы вы все сдохли!.. — устало высказал водила свое пожелание всем своим будущим пассажирам, засунул в рот кусок заныканной со вчерашнего ночного банкета колбасы и, не дожевав, повалился спать прямо на руль.
Но не прошло и пяти минут счастливого сна, как в стекло возле его левого уха требовательно постучали:
— Какого хрена?.. — зло пробормотал он и перевернулся лицом на другую сторону.
Стук повторился на этот раз громче и продолжительнее. Рядовой поднял голову и сонными глазами глянул наружу. Тревожила его высокая нарядная дама, держащая за руки двух подростков. Он очень хотел, но ее сердитый вид и солидная песцовая шуба не позволили ему послать ее на три буквы. Нехотя сдвинув стекло, он высунул в щель крайне недовольную физиономию.
— Рядовой Хомяк? — строго осведомилась дама.
— И?.. — выдавил он из себя некий гибрид вопроса и подтверждения.
— У меня срочный приказ от полковника Закидайлова — вам везти нас с этими подростками в дивизионный госпиталь.
— И где?…
— Что где?…
— Приказ где?…
— В Караганде, бля!..Открывай дверь, сука!.. — дама прибавила еще несколько не совсем женских и, совсем не цензурных выражений, потом достала из пушистого рукава огромный кулак и сунула ему под нос. — Больные дети мерзнут на ветру, а он тварь кочевряжится!
— Есть дверь… А чо?.. Я ни чо, — обреченно пробормотал, вынужденный согласиться с ней Хомяк и, повернув ржавый рычаг, открыл скрипучие створки.
Нежданные посетители по-деловому вошли и сели на заднее сиденье. Водитель в отчаянной попытке поспать еще хоть минут десять снова рухнул на руль, но нахальная дама, увидев это, закричала противным голосом:
— Э-э!.. не спать!.. Трогай давай, служивый. И так опаздываем…
Он вздохнул, протер глаза и, демонстративно громко зевая, отчалил.
Козлинокопытск, хоть и назывался городом, размером был не очень велик и уже через две минуты они приехали на главную площадь. Там остановились и впустили в салон с десяток крикливых заснеженных теток.
— Ты где пропадал, Хомяк?.. Опять спал? — ухватила его за повисший от хронического недосыпания нос с трудом забравшаяся по лестнице толстенная старуха. Рядовой злобно махнул в ее сторону костлявым кулаком, но она, несмотря на солидный вес, ловко увернулась и, громко хохоча, потащила свою жирную задницу дальше по проходу. — Ишь ты, дерется… А обещал жениться нахал! А я ведь тогда еще девушкой была…
Все в автобусе дружно заржали. Прикалывать вечно угрюмого шофера было их любимым развлечением.
— А я, после того как ему уступила, двойню жду, — театрально трагично прокричала тощая прыщавая девка, спешно засунула сумку под телогрейку и, выскочив между рядами сидений, продемонстрировала подругам, какой у нее теперь живот. Без того гомерический хохот еще больше усилился.
— Да ты чо?.. Двойню?.. — захлебывалась смехом, тетка с красным отмороженным носом, панибратски хлопая натруженной рукой стоящую рядом юмористку по фальшивому брюху. — Да если хомяков будешь рожать, так их отсюда не меньше десятка вылезет.
Рядовому было нисколько не смешно, он хмуро удостоверился, что все сели, закрыл дверь, бодро стартовал, а через три секунды резко тормознул. Автобус встал, как вкопанный, а все еще стоявшая и пожинавшая лавры от удачной репризы тощая девка продолжила движение дальше, но споткнулась о чей-то баул и, высоко закинув ноги-палки в шерстяных самовязанных штанах, повалилась в проход. Котомка ее после таких кульбитов из под телогрейки выпала и содержащийся в ней обед, состоявший в основном из картошки и соленых огурцов, разлетелся по салону. Недоумевавшие до этого, от чего веселье, солидная дама и дети дружно заржали, а заснеженные тетки, наоборот рассердились и возмущенно загалдели:
— Ты что это, Хомячило, сволочь вытворяешь? А если бы она головой… того? И все такое… — негодовала красноносая.
— Ты, гад, у меня сгниешь на губе!.. Я завгару сёдня все доложу, — брызгала слюной миловидная, но изрядно потрепанная официантка из столовой. — Глядите, девки, как я шкварником об поручень треснулась!.. Синяк, бля, точно будет!..
— Чтоб тебе дембеля ввек не видать, ирод проклятый!.. Я титьки себе все отдавила! — кричала толстенная старуха, бережно ощупывая место, которым ударилась о впереди стоящее сиденье. Хотя то, что она себе якобы отдавила, на самом деле, давно уже располагалось у нее гораздо ниже, где-то в районе пояса.
Засыпающего водителя это происшествие немного взбодрило, он перестал клевать носом и бойко погнал свой тарантас по ухабистой дороге, умышленно заезжая в ямы поглубже, чтобы со злорадством замечать, как после этого клацают зубы у пассажирок, и их злобные крики получают новую энергию. Галдеж не прекращался ни на минуту, а прыщавая девка, после того как собрала с полу свою картошку, не села на место, а задалась целью отомстить обидчику и подбадриваемая яростными выкриками подружек, пыталась так или иначе до него добраться. Но рядовой Хомяк был тертый калач, вовремя раскусил коварный план и, следя в зеркальце за ее маневрами, ловко с помощью разгонов, торможений и резких поворотов не позволял привести его в исполнение. Девка летала по салону, как осенний лист, и ее подшитые валенки на тощих ногах только и мелькали в разных частях автобуса.
Так незаметно в единоборствах и состязаниях на ловкость и выносливость пронеслось время и через полчаса их ПАЗик уже стоял напротив северного КПП дивизии. Тетки, как ни в чем не бывало, подскакали с мест и кинулись к выходу, а не привыкшие к крайностям деревенской езды солидная дама и дети, в которых вы, наверняка, узнали наших рядовых, так сразу подняться не смогли. Серега младший и Анжела с зелеными лицами, дергаясь в конвульсиях, пытались выблевать из себя оставшиеся в желудках макароны. А тетя Сюзанна сидела и одной рукой ощупывала губу, которую на какой-то из кочек разбила коленкой, а другой прикрывала лысину, так как парика на ней почему-то не наблюдалось.
К их счастью, никто этого не заметил. Все были заняты происходившей в голове автобуса экзекуцией. Разъяренные работницы наказывали рядового Хомяка за неаккуратную езду. Бедняга забился в свой угол и ушел в глухую защиту, а накопившая за время полетов по салону злобы тощая девка остервенело лупила его кулаками по чему только могла. Было очень шумно. Она разожгла своей яростью жажду крови также и в остальных пассажирках. Но место расправы было узкое, всем добраться до жертвы не было никакой возможности, и они помогали ей, лишь махая в воздухе кулаками и громко матерясь. Это продолжалось достаточно долго, чтобы наши друзья успели привести себя в порядок и выйти через заднюю дверь.
— Пойти что ли тоже врезать этому козлу? — Сюзанна поглядела на качающийся от кипящих в нем страстей автобус и в который раз потрогала опухающую губу.
— Идемте уже, тетя Сюзанна. Я пить хочу, — заныла Анжела.
— А я ссать. Не дадим друг другу умереть, — угрюмо предложил брат.
— Фу, лох…
— Сама лошица, жирная…
— Сам жирный, козел…
— Тихо, соплячье. Не привлекаем внимания. Ждем всех. С толпой легче будет просочиться.
Утомленные дракой тетки вскоре стали покидать автобус и, не переставая гомонить и размахивать руками, по одной и парами направились к проходной. Выпрыгнула и тощая девка, все еще красная от злости, а вслед за ней из дверей показалась массивная задница толстенной старухи. По тому, как она дергалась и сотрясалась, можно было предположить, что ее хозяйка продолжала бой и, героически прикрывая отход своих подруг, сражалась внутри с не до конца добитым водителем. Жалко, что через замерзшие стекла не было видно самой схватки. Это было довольно занятно, но продолжалось не долго. Секунд через десять старуха получила чем-то тяжелым, скорее всего сапогом, по голове и с пронзительным криком раненой птицы вывалилась из дверей, грузно рухнув в сугроб.
— На, сука!… — из дверей вслед за ней вылетела ее котомка, потом показалась взмыленная голова рядового Хомяка и, тяжело дыша, победоносно плюнула на распростертое на снегу тело.
— Ах ты ж, бля… Девки-и-и-и!!! — призывно провизжала тощая, не успевшим еще скрыться в проходной соратницам, и бросилась было обратно, но поздно, автобус рванулся с места и, несколько раз стрельнув выхлопной трубой, скрылся в клубах дыма.
— Ничего, Семеновна, никуда он от нас не денется, вечером ему по-любому нас домой везти. Поквитаемся. — успокаивала она подругу, помогая встать. — Он у нас умоется кровавыми слезами. Упырь!..
— На ваучеры разорву паразита! — хрипела боевая старуха, суча в сугробе жирными ляжками, пытаясь подняться. — Пожалеет, что на свет народился!..
— Ладно идем, молодежь. Надеюсь нам обратно с ними не ехать.
— А жалко. Я бы поглядел… — потер руки Серега младший.
— Наглядишься скоро всякого, еще похлеще… — успокоила его Сюзанна и по-дружески хлопнула по заднице.
— А ну!.. Что еще за бля!.. — подросток дернулся, резко отпрыгнул и, достав откуда-то из-под пуховика пистолет Макарова, направил ствол на солидную даму. — Ты, пидер, смотри у меня!.. Еще раз так сделаешь, завалю на х…
— Ой, извините!.. Извините ради бога, молодой человек, — дама побледнела от испуга. — Я вовсе ничего такого не хотела… просто так…
— Ух ты, круто… Ты где, лох, волыну раздобыл? Дай посмотреть… — сестра протянула руку к оружию.
— И ты, сопля жирная, тоже смотри у меня, — парень перенаправил пистолет на нее. — Ну-ка сказала быстро: я сама лошица и, вообще, кенгуриха потная… Считаю до трех: раз…
Девчонка сделав вид, что испугалась, крутанулась вокруг себя, ловко выхватила из пальто израильский Узи и уперла его в живот брату.
— Два!.. Чо, обосрался, лох?!.. Сам говори быстро: я сам — жирный лох, а моя сестра — принцессочка… А ну, быстро! — она сделала страшное лицо и больно ткнула его стволом. — Считаю до одного… Раз…
— Копец!.. — Сюзанна в ужасе оглянулась по сторонам. — Вы что, придурки малолетние, творите? А ну спрятали оружие!
— Два… Убери свою пукалку, дура жирная, — Серега старший приставил дуло ровно к середине лба сестры. — Мой Макар всяко круче, и нажму я по-любому быстрей.
— Давай попробуем, лох, кто быстрее, — та снова надавила на автомат.
— Сейчас же прекратить, мелочь пузатая!.. — вспомнила, наконец, Сюзанна, что она наполовину мужик, схватила спорщиков за воротники и растащила в стороны. — Спрятали быстро оружие, сопляки, а то отберу и в жопу засуну!
— Себе что ли в жопу… — попытался спорить Серега младший, но чувствительный пинок коленом в живот прервал его.
— Молчать, я сказала!.. И не стыдно?.. Детский сад!..
На этом инцидент был исчерпан. Ребятишки, не глядя друг на друга, спрятали пушки и пошли гуськом за старшей диверсионной группы.
Через вертушку они прошли беспрепятственно. Обшарпанная проходная была похожа на сонное царство. Караульные дрыхли на соответствующих им служебных местах, а на полу, как бонус, храпели три огромных спецназовца. Видимо, заходили к смежникам погреться и тоже угостились снотворной водкой.
— Фу, какая вонища!.. Пошли скорее отсюда, — Сюзанна манерно заткнула нос и поспешила выйти на улицу, подростки за ней.
Расположение дивизии было похоже на небольшой город.
— И куда сейчас? — спросила Анжела, оглядывая безлюдную аллею, богато утыканную щитами с намалеванными на них нарядными солдатами в разных жизненных ситуациях.
— А вон к тому ангару, — кивнула куда-то вдаль старшая группы, выучившая наизусть подробно нарисованную коровой карту. — И еще раз повторяю, идем спокойно, не дергаемся. Вы — больные дети, я — ваша учительница. Если остановят, держитесь за животы и стоните по-жалобнее. Главное, если что спросят, молчите, говорить буду я. Ясно?
Дети что-то промычали в ответ.
— Не слышу… Ясно!?..
— Так точно, ясно, — прозвучал ответ хором.
— Ну и зер гуд, противные.
До места они добрались без приключений. Попадавшиеся на встречу военнослужащие и даже патрули с интересом осматривали не совсем обычных прохожих, но никто не остановил и ни о чем не спросил.
Возле нужного им ангара черных беретов было особенно густо. Сюзанна порылась в сумке, нащупала там две литровые бутылки и разместила их так чтобы горлышки с блестящими пробками торчали наружу.
— Так, ребятки, дайте ваши ручки и делайте, как можно более больной вид… И серьезнее, момент самый ответственный.
Она поправила прическу и смело направилась к группе о чем-то оживленно дискутирующих спецназовцев.
— А… Извините пожалуйста, мужчина, не могли бы вы нам подсказать, где здесь мог бы дислоцироваться дивизионный госпиталь? — изобразив самую свою обольстительную улыбку, обратилась она к самому видному двухметровому красавцу.
— А вон в том здании, мамаша. Видите крест на вывеске? — небрежно махнул он в ответ рукой, едва взглянув в ее сторону.
— Я вам не мамаша, а преподаватель местной гимназии Сюзанна Олеговна Огургольц, — обиделась она. — И в данный момент занимаюсь важным делом, сопровождаю на лечение этих двух больных детишек… Между прочим, в свое нерабочее время.
Рядовые Серега младший и Анжела в подтверждение старательно закашляли и схватились за животы.
Береты все, как один, повернулись в их сторону и ощупали внимательными взглядами всю компанию.
— А документы есть на то, что вы действительно та за кого себя выдаете, мадам Огургольц? — спросил самый некрасивый и старый из группы, видимо начальник, не отрывая глаз от торчащих из сумки горлышек.
Элитные вояки были страшно недовольны нынешним заданием. Во-первых, их после боевой операции, (не будем говорить где), вместо заслуженного отпуска привезли в эту заснеженную дыру. Во-вторых, им загрубелым в схватках с опасным противником бойцам вместо сложной, соответствующей их квалификации задачи поручили, черт знает что: как сельским бабкам, искать какую-то корову… И то, не ликвидировать ее и даже не загонять в коровник, а лишь испуганно следить, чтобы она чего-нибудь не натворила. В-третьих, когда они выслушав от своих взводных этот странный приказ, захотели уточнить его у своих боевых капитанов, то выяснилось, что те находятся в лазарете, кем-то избитые до полусмерти и никому ничего объяснить не в состоянии. В их суровом подразделении приказы было обсуждать не принято, но вот об этом они горячо дискутировали с самого вчерашнего вечера. И чем дольше спорили, тем меньше им было понятно. В общем, как говориться, без поллитры было не разобраться. И вот, тут как раз, как специально, эта мужикоподобная тетка.
— Документы?.. Зачем?.. Да, тут в городе меня все знают?.. Хотя… Где-то что-то у меня было?..
Она стала судорожно рыться в сумке.
— Проклятые бутылки!.. Все плечи мне отдавили, — чтобы было легче искать, она достала водку и поставила в снег. Блестящие этикетки заиграли в лучах заходящего солнца. Глаза бойцов приклеились к ним, и они все, как один, заоблизывались. — Нам в школе продуктовые наборы выдали на Новый год… — начала она оправдываться, откуда у сельской учительницы два литра водяры, — … конфеты, апельсины и, представьте себе, вот… — она с презрением показала острейшим носком сапога на бутылки. — Я Маргарите Семеновне, физичке фрукты и сладости отдала, у нее трое малышей, а она мне… вот, свою отраву… А что делать? Не выбрасывать же…
Она хотела кому-нибудь из них кокетливо подмигнуть, но все смотрели только на красивые бутылки, не отрываясь.
— Да ладно, ладно, девушка, не мучайтесь. Итак понятно, что вы хороший человек, вон как детей любите… — командир на этот раз облизнулся аж во все лицо.
— Да вы что?!.. Хорошо, не буду… А знаете что?.. Возьмите эту отраву себе. Мне все равно пить не с кем, — она сделала ударение на последнем слове.
Командир оторвал взгляд от бутылок и смерил ее с головы до пят.
— Спасибо, а вы отведете ребятишек и приходите…
Он, не заставляя себя уговаривать, зацепил водку огромными ладонями и спрятал где-то в одежде. Вся компания оживилась и повеселела.
— Ну, кажется, дело сделано, — обрадовалась Сюзанна, подхватила детей, и резко развернувшись побрела к госпиталю.
ГЛАВА 39. АМАЗОНКИ
А в штабе сил по спасению человечества шли усиленные приготовления к битве.
Клара Карловна последний раз покормила оставшийся личный состав своими фирменными макаронами, моя посуду, внимательно выслушала боевое задание.
— … главное, убедиться, что вокруг нет никого посторонних. Ясно?.. — спросила командир закончив.
Вместо ответа по деловому кивнула, вытерла руки, оделась и, нацепив на плечи рюкзак со взрывчаткой, направилась в сторону ракетной дивизии.
Вслед за ней из ворот вышел рядовой Михельсон.
Он приоделся в гламурном гардеробе Сивоногова и выглядел сейчас уже не столь экстравагантно, как раньше, хотя и на простого сельского жителя все еще похож был не очень.
— Ну и пусть, — командир поправила гиганту модное бордовое кашне на элегантном кашемировом пальто. — Может вы этакий сельский модник… И вышли прогуляться перед чаем в файв оклок?
— Ды-ды-ды, — радостно согласился с ней рядовой. Ему новое отражение в зеркале очень понравилось. Командир положила бомбу в дорогущий портфель от Луи Вуитона и, надев на его руку золотой Ролекс, повторила:
— В 16:45, ясно?
— Гу-гу… — подтвердил диверсант, не в силах оторвать глаз от блестящего циферблата.
Все имеющееся в доме оружие было собрано и разделено между бывшими охранниками, а теперь беззаветными борцами за новое будущее. Командир решила в качестве военной формы их красные пиджаки надеть им на верхнюю одежду. Это придало их разномастной банде вид организованной команды и подняло им и без того высокий боевой дух.
— Чиооы къови нее ыыло иино! — воскликнул самый горячий из них, когда застегнул последнюю пуговицу.
— Понятно, болезный… Для комплекта вам бы еще портки коричневые выдать, — умилилась теща, оглядывая их грозный строй.
— Прям этюд в багровых тонах, — всплеснула руками Арнольдовна.
Потом командир осмотрела Сивоноговский танк и с удовлетворением отметила, что он был полностью готов к походу. Механизмы исправны и смазаны, баки полны солярки. Патронный ящик для пулемета был полон, и в транспортере находилось завались снарядов. Она нашла в шкафу новенькие шлемофоны и надела на Серегину тещу и ее боевую соседку. Офицерским овчинным полушубкам и летным унтам, когда-то давно выменянным ими у пасечника, как раз не хватало этих аксессуаров, чтобы преобразить деревенских старух в истинных бесстрашных амазонок.
— Эх, в Отечественную не довелось повоевать, так вот сейчас настреляемся, — потрепала по кожаной голове подругу Христофоровна.
— Как есть, Фрося! Покажем проклятым предателям Родины, как продавать народное добро американским милитаристам!..
— Вот она Гвардия, — умилилась командир. — Никогда не стареет. Ну да ладно, по машинам.
Глаза Арнольдовны радостно заблестели, когда она забралась на место водителя. Очень способная старушка лишь взглянула на имеющиеся в наличии рычаги и педали и сразу во всем разобралась:
— Как на ЗиЛке нашем школьном, чего же тут еще понимать. Только руля нет, и видно плохо в эту дыру. Можно я с открытым люком поеду, товарищ майор?
— Можно, рядовая. Только, когда в бой пойдете, не забудьте закрыть, — усмехнулась командир. — По моим данным наши противники не ожидают, что мы располагаем тяжелой техникой и не имеют готовых к бою адекватных противотанковых средств обороны. Так что при закрытом люке вы будете полностью в безопасности.
Затем Христофоровна забралась в кресло стрелка-наводчика, а корова, кряхтя и извиваясь, с большим трудом пролезла на командирское место. Сама поместилась, а голова на длинной шее никак.
— Ничего, так даже удобнее, обзор лучше, да и не душно, — сдалась она после нескольких попыток сложиться, высунула свой рогатый компьютер на улицу, и начала обучение оттуда:
— Итак, рядовая, чтобы прицелиться, глядите вот в эту резиновую штуку…
Старушка прильнула к прицелу.
— Видите крестик?
— Ага, вижу.
Командир взяла бабкину правую руку своим манипулятором и положила на пульт управления пушкой:
— Крутите эту ручку чтобы крестик передвигался вправо-влево, — потом левую, — а эту чтобы вверх вниз. Ясно?
— Угу, — ученица, сосредоточенно глядя в прицел, покрутила их туда сюда, потом плюнула на пол, и в сердцах откинулась на спинку кресла:
— Да не попасть мне ни во что ни в жисть!.. Можно я лучше в пехоту пойду к хлопцам, — кивнула она на прилипших к броне автоматчиков с высунутыми языками.
— В пехоте слишком опасно, рядовая, да и бегать нужно много. Вы насчет точности не переживайте. Целей никаких поражать не нужно, стрелять будем только для испуга. А так, пушка автоматическая, нажимаете вот эту кнопку и наслаждаетесь…
— Какую, эту? — бабка ткнула во что-то пальцем.
В башне все мгновенно ожило, задвигались разные железяки, с клацаньем и скрежетом откуда-то из под ее сидения выполз снаряд и залез в пушку. Раздался жуткий грохот, танк дернулся и все их тесное пространство наполнилось дымом.
— Ничего руками не трогать!.. — заорала бешено корова и, пока дым не рассеялся, с надеждой в голосе спросила:
— На чем стоял крестик, рядовая?
— На домике, бляха муха… К нему еще автобус подъезжал… Остановка, что ли?.. А что!?..
Командир с дурными предчувствиями поглядела вдаль:
— Северный ледовитый океан!.. А говорили, что ни во что ни в жисть не попадете…
Христофоровна глянула в прицел:
— Блин, а где же домик?!.. —
— Ага и автобус?…
— ЫЫЫЫ!.. — старушка запихала обе руки под шлемофон и, схватив себя за волосы с силой дернула их, так что голова чуть не оборвалась. На морщинистом лице ее было написан крайний ужас, но слов подходящих моменту подобрать она не могла, а только, как рыба, выброшенная на сушу, открывала и закрывала беззубый рот.
— Ну да ладно, ладно, рядовая,.. что уж сейчас убиваться… Надеюсь гражданских там не много было… И вообще, не берите в голову. Мы на войне. Поэтому за все отвечаю я — ваш командир. А вы должны выполнять приказ и ни в чем не сомневаться. Ясно?
— Угу, — глухо ответила терминаторша и закрыла лицо ладонями.
— Да, не переживай ты, Фрося, никого там не было… я же видела… а если и был кто, то сел в автобус и уехал, — соврала подруга, чтобы успокоить наводчицу.
— Правда, Женька?!..
— Да чтоб у меня солярка замерзла, чтоб кардан полетел и вообще, чтоб это самое, как его?..
— Ладно хватит… Отставить разговоры. Водитель, заводи и вперед, — строго оборвала ее командир. — Выдвигаемся на исходную.
— Есть!.. — Арнольдовна нажала на кнопки пуска. Танк взревел, выпустил тучу черного дыма и рванул с места. Красные пиджаки от неожиданности посыпались на землю, но потом также быстро забрались обратно. Ворота были справа по курсу, но пожилая практикантка по-неопытности перепутала позицию рычага, танк повернул налево и, со скрежетом наехав на красивый золотистый Мерседес, принадлежавший когда-то продажному нотариусу, подмял его под себя.
— Куда, рядовая!?.. Вперед рычаг, вперед, а не назад! — прокричала ей командир.
— Ага, щас… — старушка поспешно исправила свою ошибку. Сорокатонная махина развернулась на месте и покатила по направлению к выезду.
— Ровно раскатала, — удовлетворенно заметила корова, оглянувшись на плоскую лепешку оставшуюся на месте шикарного автомобиля. — Снегом припорошит, никто и не догадается, что это было.
Удачно вышло, что дом Сивого был построен на самой окраине городка, а то пока бы Арнольдовна более менее научилась водить грозную броневую машину, разнесла бы добрую половину его домишек. А так обошлись только парой разрушенных сараев и водонапорной башней, если не считать заборов и деревьев с кустами, конечно.
— Опять нажрался супостат!.. — грозили кулаками местные в сторону мэрского особняка и привычно бежали прятаться в специально выкопанные для такого случая окопы. — Чтоб ты сдох, проклятый!..
Так с горем пополам добрались они до ракетной дивизии и, не выезжая из леса остановились. Забор и КПП части был в прямой видимости из их прицела, метрах в трехстах через поле.
— Ну что же… Фигуры расставлены, пора начинать партию.
Корова забралась на башню танка и, закрыв глаза, мысленно проверяла позиции удаленных участников сражения. Вроде бы все шло по плану, но на душе было не спокойно. Прежде ясные и отчетливые изображения, рисуемые ее мозгом, сейчас нет-нет да искажались помехами, все было как-то не резко и рябило. И, вообще, что-то она была как-то не в форме, не здорова что ли? И больше всего командира беспокоило то, что, как не старалась, она не могла сосредоточиться и проникнуть в будущее даже на день, даже на час, чтобы увидеть свою победу.
— Зачем это мне?.. Зря я нянчусь с этими уродами?.. Травануть всех газом, а потом просто пойти и взять свое. Не рисковать и не драть из-за них жопу, — крутилась у нее в голове предательская мысль. — А потом все по плану «А»…
Голова трещала. Не понятно от чего больше от похмелья или от сомнений. Она была существом разумным и прекрасно понимала в чем дело. Проклятая жидкость, изобретенная этими приматами, которую она имела неосторожность попробовать, вступила в борьбу с ее волей и сознанием. На фармакологическом уровне привыкание ее неподготовленного организма прошло гораздо быстрее, чем это бывает обычно у людей. Отсюда и эти неполадки в работе мозга. Вот ведь блин!.. Осталось только попасть в психическую зависимость. Она злилась за это и на себя и на тех кто вольно или не вольно подсадил ее на эту дрянь, но пока поделать ничего не могла.
На интерфейсе ее мозговой деятельности часы, располагавшиеся в правом верхнем углу, показывали уже шестнадцать сорок. До времени «Ч» оставалось всего ничего. «Ерунда, победим и сразу брошу», — твердо решила она, достала из кармана пальто бутылку и, тяжело вздохнув, сделала несколько глотков. Снова закрыла глаза и с горечью убедилась в том, что не ошибалась: изображения снова стали четкими и контрастными, помехи исчезли. Карловна справа, Абрамыч слева, заряды заложены, таймеры взведены. Порядок. Иветта готова, рядовая Сюзанна на позиции. Ну что ж… Она тряхнула головой и, топнув копытом по башне танка, крикнула в открытый люк:
— Рядовая Христофоровна, крестик на середину забора.
— Есть, — донесся ответ.
— Ждем, ждем…
Справа от них раздался оглушительный взрыв, затем слева, и даже несколько камней от разрушенного забора шлепнулось неподалеку.
— Отлично!.. Ну, понеслась! Рядовая Христофоровна, беглый огонь, Арнольдовна, полный вперед… — скомандовала командир и спрыгнула с башни.
Пушка извергла пламя, вылетевший из нее снаряд пробил в заборе солидную брешь, и могучая машина, отчаянно дымя и лязгая гусеницами, понеслась в нее.
ГЛАВА 40. БИТВА
Иветта с будущим генералом в это время развлекались в ремонтной мастерской. Это было довольно просторное полуподвальное помещение с маленькими зарешеченными окошечками под самым потолком. Хозяин его, лейтенант Коровин был человек творческий и увлекающийся. Из того, что ему приносили ремонтировать, он выбирал только то, что ему было интересно, а остальное отставлял двум своим подчиненным. А их технических познаний хватало только на то, чтобы просто складывать все в штабеля и кучки. Со временем мастерская стала походить на свалку. Хотя, если как следует приглядеться, в кажущемся хаосе можно было обнаружить некоторый порядок. Среди полок и стеллажей с разным хламом были проделаны ходы, которые вели к некому подобию рабочих мест. Они были образованы столами различных конструкций, тоже страшно захламленными, с одним или несколькими приспособлениями для сидения перед каждым.
На одном из таковых, когда-то служившим креслом водителя в БТР, и сидел полковник, водрузив ноги в своих щегольских сапожках на тот самый противокоровий аппарат. Презрев тактическую важность помещения, он выгнал из комнаты всех, включая невоенного лейтенанта и всеми силами пытался склонить красотку к сожительству. Соблазнителем он был весьма искусным и, надо отдать ему должное, достиг на сегодня уже немалого. Раза три выпил с ней на брудершафт, всю обслюнявил, ощупал все выпуклости и побывал пальцами почти во всех отверстиях. Образно говоря, плод под его воздействием созрел, оставалось только его пожать. И, горя огнем желания, он торопил наступление этого сладостного момента.
— Да, подожди, подожди ты, красавчик… Не надо торопиться!.. — Иветта, изогнувшись, в который раз с раздражением достала из трусов его настойчивую руку. — Не спеши, дорогуша… Давай я тебе стриптиз станцую, что б все как у людей было… Хочешь?..
— Стрптиз?.. Хочу… Хочу-у-у-ю! — зааплодировал он, едва попадая ладошками друг на друга. — Только потом, эта… Ну сразу эта… Как его?.. Ну эта… в постельку…
— А… Конечно, конечно, толстячок…
Задание было почти выполнено. Он показал ей аппарат, рассказал, как что действует и послушно заглотил вместе с напитком мексиканских мачо лошадиную дозу Клофелина. Осталось только дождаться, когда он уснет и заложить мину. И вот, она медленно раздевается в танце, изображая фею сна. Сама едва не засыпает под такую нудную музыку, а он все сидит, глядя на нее осоловевшими глазами, бодро мотает головой и прихлопывает в такт ладошами.
— Вот ведь демон… Что же, делать нечего… Придется дать этому стойкому оловянному солдатику. Может хоть лежа уснет? — подумала девушка, зевая во весь рот. — А… Нет, нет… кажется…
Клиент вдруг сомкнул веки и застыл со счастливой улыбкой на устах.
— Уж не помер ли?
Для проверки она метко бросила в пациента последнее, что у нее оставалось из одежды — трусы, уже несколько минут крутимые ей на пальце. Красным облачком окутали они многогрешную лысину полковника, и их веса хватило, чтобы он повалился навзничь вместе с креслом.
— Ну, слава Богу!..
Она хотела было быстренько одеться и приступить к завершению задания, но откуда-то из темного угла выскочил будущий мировой узурпатор-Серега и попытался схватить ее за голые сиськи.
Не смог он усидеть в машине. Жгучая тревога за судьбу любимой пополам с ревностью погнала его вслед. Тихой мышью пробрался в мастерскую и, затаившись под одним из столов, стал следить за происходящим.
— Ты как здесь оказался? — удивилась она, еле успев отскочить.
— Иди, иди ко мне, развратница!.. Я чуть не лопнул, когда смотрел на все это!… — безумным голосом пробормотал он и начал гоняться за ней по помещению.
— Вот еще горе!.. Успокойся, придурок. Нашел время… Надо прибор быстрей взрывать…
— Мы быстренько… Ну, пожалуйста!.. Мне очень надо!..
Когда пробегали мимо стола, она схватила стакан с недопитой текилой и плеснула страдальцу в лицо. Едкая жидкость проникла в глаза, он сослепу на полной скорости врезался в один из стеллажей и повалил его на себя. Интимное освещение, устроенное Закидайловым из вертолетного светильника, погасло, и они очутились в полной темноте.
— Ты что натворил, идиот? Как я сейчас свою одежду найду?..
— Ой-ей-йой!.. Ничего не вижу! Как я сейчас без зрения!?… — завыл Серега, пытаясь, выбраться из под заваливших его обломков военных аппаратов. — Зачем кислотой-то сразу, дура?.. Можно же было, как-то по-хорошему объяснить…
— Да не ссы ты, я тоже ничего не вижу. Просто свет погас… Да и не кислота это… Самогон какой-то… Полкан его текилой называет и пьет даже… Главное не три, скоро само пройдет…
Тут с улицы донеслись звуки взрывов и стрельба, а окошки озарились всполохами. За дверями по коридору гулко затопали сапоги.
— Ну вот, наши в наступление пошли, а у меня еще ничего не готово из-за тебя…
Иветта присмотревшись в свете пожара, нашла сумочку, достала оттуда взрывное устройство, нажала на кнопку и примагнитила к аппарату.
— Ну что, придурок, через пять минут рванет… Срочно валим отсюда.
— А-а-а! Мне не успеть!.. — заверещал ефрейтор, и судорожно забился, путаясь в каких-то проводах. — Ай-ай-яй!.. Подожди не взрывай!…
Но девушке было не до него, она не могла найти ничего из своей одежды.
Тут дверь распахнулась, включился свет, и на пороге появился невоенный лейтенант в сопровождении двух спецназовцев:
— Товарищ полковник, красная ракета… Разрешите включить нейтрализатор?
Но вместо полковника перед ним стояла девушка неописуемой красоты и к тому же лишь в одних туфлях, ну и в чулках, но они не считаются, так как были совсем прозрачные.
— А где эта… этот как его?.. Где тэрищ п-п-п…? — если бы не очки с толстыми стеклами, глаза его выскочили бы из своих орбит, как это случилось у сопровождающих его амбалов.
Иветта не стала отвечать на глупый вопрос, так как ответ на него валялся на полу в метре от них, просто воспользовавшись всеобщим замешательством, проскочила мимо солдат в дверь и бросилась наутек. Спецназовцы, повинуясь инстинкту, за ней, лейтенант тоже хотел, но обнаружил лежащего полковника и склонился над ним. По ровному пульсу и мерному сопению под женскими трусами можно было определить, что начальник просто нажрался и спит. Хотя желто-зеленая пена, вытекающая из щели между его счастливо улыбающимися губами, навевала смутные подозрения.
— Если через час не сдохнет, значит выживет. А нет, значит одной сволочью меньше станет, — равнодушно подумал Петя и, повернув голову, прислушался к происходящей за дверью беготней. — Где-то там моя Лизавета?.. — потом вспомнил про Профессора, грустно вздохнул и пошел включать аппарат.
— Эй, мужик… Мужик… — донесся до него слева из угла надрывный голос. — Помоги выбраться… Я тебе… вам что-то очень важное скажу…
— Кто там? — лейтенант направил свои перископы по направлению звука.
— Быстрей мужик, а то взорвемся! — к голосу добавилось отчаянное кряхтение.
— Как взорвемся!?.. Почему!?..
— Быстрей!.. Помоги… -те, тогда скажу!..
Он побрел на шум и нашел какого-то штатского, заваленного железным хламом. Тот увидев, что помощь близко, стал возиться и пыхтеть с удвоенной силой.
— Вы кто?!.. — лейтенант поспешно сбросил с Сереги пару ракетных аккумуляторов, несколько приборов слежения и с трудом перевернул тяжеленный стеллаж.
— Как вы сюда попали и что здесь делаете?.. — он склонился, распутывая ноги пострадавшего.
Но тот в ответ только кряхтел от натуги, и, как только получил возможность встать, как ошпаренный бросился к аппарату, с грохотом волоча за собой еще кое-что за провода. Отмагнитил мину, что-то на ней нажал, сунул в карман и, грохнувшись на стул, вытер пот с лица.
— Блин, еще бы три секунды и был бы у вас,.. вернее у них другой император.
— Чего?..
— Да так, ничего… На чем, говоришь,.. говорите мы остановились?..
— Вы диверсант?.. — невоенный лейтенант полез за пистолетом, не нашел и вспомнил, как кабура натирала ему бок, и он ее отцепил и где-то положил. Серега расшифровав это движение, тоже захотел выхватить оружие, но и его за поясом не оказалось. Видимо, выронил, возясь на полу. Они на несколько секунд застыли, в нерешительности, меряя друг друга взглядами. На вид оба казались не особенно сильными бойцами, каждый рассчитывал на легкую победу, но нападать первым никто не решался. Наконец, лейтенант вспомнил, что ему нужно позарез включить аппарат.
— Вы арестованы, товарищ диверсант!.. — громко прокричал он для острастки и бросился в атаку.
Серега был не слабым мужчиной, но боевого опыта у него было маловато и этот раунд он проиграл. Увидев, что противник наступает, как обычно в стычках с женой он закрыл все свои важные органы руками, и получив мощный толчок, потерял свою выгодную позицию, кубарем скатившись с прибора. За ним с грохотом потащились два неисправных векторных сингулятора, которые он не успел от себя отцепить. Невоенный же лейтенант добрался до тумблера и включил аппарат.
А развивающееся на другом конце дивизии наступление между тем было в самом разгаре. Бесстрашные автоматчики, к сожалению, быстро вышли из строя: кто был серьезно ранен, кто пал смертью храбрых. В плен никто не сдался, а один даже сумел повторить подвиг легендарного Гастелло. Когда у него уже раненного от чего-то вспыхнул пиджак, он самоотверженно направил свое горящее тело в гущу противников. За что получив несколько раз прикладом по голове, затих и мирно догорел возле главной трибуны.
Но старушек и их железную машину остановить не мог никто. Они беспрепятственно утюжили территорию военной части, неся разрушения стальной броней и сея ужас оглушительной пальбой. Спецназовцы располагали только легким стрелковым оружием и противопехотными гранатами, которые привезли с собой в самолете, а все противотанковые средства, бывшие на вооружении полка разведки и защиты дивизии, Закидайлов распродал уже давно. Поэтому все что могли противопоставить тяжелому танку защитники городка было для него не опасно, а делало отчаянных амазонок только еще злее.
— Ты погляди, Женька, тут, оказывается, еще пулемет есть!.. — услышала рядовая Арнольдовна в наушниках. Башня мелко задрожала, и она увидела в свою щель, как с их стороны в противников полетели трассирующие пули, а бегающие вокруг танка мужики в беретах в панике повалились на землю.
— А, не нравится, проклятые расхитители государственного имущества!?.. А ну, вот еще получайте!.. — азартно гаркнула Христофоровна и для закрепления успеха добавила пару осколочных из главного калибра.
— Ты смотри подруга не зашиби кого-нибудь, не дай Бог!.. — прокричала ей Арнольдовна в микрофон, направляя танк на трех вояк, пытавшихся спрятаться за пожарным щитом. Те разбежались в испуге, беспорядочно отстреливаясь из своих бесполезных против танка Колашниковых.
— Да нет, нет… я же все вижу в эту резиновую штуку…
— И я все вижу, рядовые. Молодцы продолжайте в том же духе, — прозвучал в наушниках довольный голос командира. — И рядовая Христофоровна берегите патроны, еще пригодятся.
Она наблюдала за боем с позиции на крыше за трубой склада боеприпасов и одобрительно мотала рогатой головой. Все это было очень красиво, но было затеяно лишь для отвлечения внимания. Ее больше интересовало, что происходит в мастерской у Иветты. Снимая информацию с сетчатки глаз одного из многочисленных разведенных техниками тараканов, она удостоверилась, что мина заложена и таймер включен.
— Так, здесь порядок… Посмотрим, что у Сюзанны…
Там тоже все шло по плану. Путь к победе был вроде свободен. Основные силы спецназовцев и других военных из сил дивизии были заняты погоней за ее бронетанковым кулаком. Охрана склада была нейтрализована снотворной водкой. Проклятый аппарат заминирован.
— Ну что ж?.. Эта партия подходит к концу, и играть его придется мне, — мысленно покрасовалась она перед собой, допила бутылку и быстрой тенью скользнула по направлению к складу.
Заметно потеплело и шел снег. Она старалась передвигаться скрытно, но, все равно, кожей чувствовала на себе внимательные взгляды тщательно замаскировавшихся наблюдателей.
— Да, не просто мне будет… но ничего, тем интереснее…
В небо взмыла красная ракета, потом другая. Она попросила удаленного таракана взглянуть на таймер… Тридцать секунд. Нормально.
Третья ракета. Перед воротами склада никого не было, только сидя спали два охранника. Она распахнула створки и, перешагнув еще через шесть или более спящих, скользнула внутрь к стоящему в полумраке КамАЗу с рефрижераторным прицепом. От него отделились две тени:
— А мы все сделали, как вы сказали, тетя товарищ майор!.. — радостно закричала рядовая Анжела. В руках у нее блестел новенький десантный Калашников.
— Ага, ты, лошица, больше всех старалась, — буркнул брат.
— А ты вообще заткнись, лох… Ходил где-то, пока мы с тетей Сюзанной всех сюда перетаскивали…
— Чо, жирная, в туалет уже нельзя сходить?..
— Сам жирный, вонючка… Я видела, как ты там у пьяных по карманам шарился, лох.
— Ну, ладно, хватит… А где она сама-то?
— Тетя Сюзанна?.. Так уже в кабине, — девочка направила луч спецназовского фонаря на кудрявую голову в окне автомобиля.
— Заводить, шеф?.. — солидная дама по-шоферски высунула руку из открытого окна.
— Заводите, рядовая! Ребятишки в машину… Поедете вперед по аллее по направлению к проходной. Спокойно не спеша. Размораживание включили?
— Скоро уже как полчаса греет…
— Отлично!.. Я вас догоню.
Сюзанна включила фары, и их свет выхватил из тьмы фигуру приземистого человека с огромным пулеметом подкрадывающегося к командиру.
— А-а-а-а-а!!! — закричала Анжела так пронзительно, что стекла в кабине чуть не вылетели. Корова резко отпрыгнула в сторону.
Поняв, что обнаружен и не удастся подкрасться ближе, человек открыл огонь…
Это был уже знакомый вам низкий майор. Красная ракета застала его в госпитале, куда он был занесен конвоем на перевязку по дороге на гауптвахту. Придя в сознание от запаха спиртового тампона, он собирался было отнять у врача всю банку, но красное зарево заставило его выглянуть из окна.
— Как же так?!.. — обнаружил он там своего злейшего врага, как ни в чем не бывало расхаживающего по части в зловещем свете сигнала тревоги. Его голова, несмотря на на разбившуюся об нее пятидесяти килограмовую тумбочку, все еще хранила информацию о текущей операции. — Где этот сука лейтенант, спит что ли?!..
Догорела вторая, и взмыла третья ракета. Невидимые наблюдатели, как было приказано, сигнализировали об опасности, а меры не принимались.
— Да, так она уйдет, тварь!.. Да, еще и со всей своей бандой!..
Такого он допустить не мог. Не дождавшись пока фельдшер добинтует его разбитую голову, выскочил из кабинета, отнял по пути у какого-то пробегавшего вояки автомат и бросился к складу. На улице дымил подбитый рядовой Христофоровной БТР, несколько пехотинцев пытались его потушить. Низкий бросил Калаш на землю, залез на броню, вырвал из башни пулемет и побежал дальше с ним.
Тяжеленное орудие, предназначенное для стрельбы со стационарного лафета в его руках было послушно, как чайная ложечка. Несмотря на страшную отдачу, двенадцати миллиметровые пули летели точно в нужном ему направлении, и командиру понадобились все ее экстраспособности, чтобы избежать повреждений. Она припадала к земле, вскакивала, делала немыслимые кульбиты и рывки в сторону, уворачиваясь от смертоносного свинца. И если бы у майора не кончились патроны, кто знает хватило ли бы у нее сил и сноровки.
— Сука!!!.. — низкий швырнул в корову бесполезный пулемет, рывком разорвал гимнастерку на груди, обнажив тельняшку, и пошел на врага с голыми руками, сжав их в пудовые кулачищи. Размотавшийся бинт на голове придавал сцене особую патетичность.
— Электричество его не берет,.. копытом такого быка тоже, похоже, хрен завалишь… Зарежу, пожалуй, рогом, так вернее будет… — тяжело вздымая бока, размышляла корова и нагнула уже было голову для удара, как неведомый ток пронизал ее с головы до пят, и непреодолимая сила вдруг сковала тело. Как не старалась, она не могла пошевелить ни одним своим органом, и на все ее усилия тело отзывалось лишь мелкой дрожью.
— А!.. Тварь, — низкий заметил перемены в поведении врага. — Нашелся, наконец, и на твою жопу болт!.. Скотина мерзкая!.. Сейчас я на тебе высплюсь…
Зверское выражение, исказившее его лицо, испугало бы самого Дьявола, если бы ему, конечно, в это время вздумалось вдруг выглянуть из своей преисподней. Даже бывалый человек, взглянув на низкого майора, содрогнулся бы от мысли, какая ужасная кара ждет беззащитное животное. А в машине перед окнами которой пролегал путь садиста к своей жертве сидели неокрепшие еще подростки и мужчина с психикой женщины. Вообще-то они были вооружены, но источаемые низким майором флюиды ненависти были так мощны, что сковали стальными цепями их руки и ноги, и при имеющемся огромном желании помочь, они не могли сделать ни выстрела. До кровавой сцены оставались мгновения, палач напружинился перед прыжком и уже задрал вверх руки со зловеще растопыренными пальцами, но тут КамАЗ рванул с места и отбросив ударом бампера низкого на несколько метров, проехал еще и передними колесами ему по груди и ногам.
Оказывается, пока женская половина рядовой Сюзанны была парализована ужасом, мужская проанализировала обстановку, спланировала удар и дождавшись удобного момента с блеском его нанесла. (Ну или, наоборот мужская была парализована, а женская нанесла, доподлинно не известно.)
По-хорошему-то, нужно было бы проехаться всеми колесами по такому плохому человеку, а потом еще раз задним ходом, но рядовым было не до мести. Как только опасность отступила, они остановили машину, выскочили из нее и подбежали к застывшей, словно монумент, корове.
— Что с тобой, коровка? — Анжела с навернувшимися на глаза слезами повисла на волосатой шее зверя. — Тебя заколдовали?
Ребенок есть ребенок. Несмотря на, может быть, слишком раннюю осведомленность в некоторых вопросах, присущую нашему времени, в душе она все еще верила в сказку. И ничем иным, как чудом, не объясняла способность зверя разговаривать, петь, плясать и вообще все, что с ними происходило в последние дни.
— Точно, лошица. Это старика Хоттабыча работа, — Серега младший тоже мало понимал, откуда ноги растут, но по крайней мере и не пытался. — Не ссы, сейчас я расколдую… Трухты-битухты…
Он начал прыгать вокруг животного и делать руками с зажатым в них автоматом магические пассы.
— Фу, козел… Коровку чуть не убили, а он радуется.
Улучшив момент, она подставила ему подножку. Брат полетел и свалился на четвереньки. Палец невольно нажал на курок, и Калашников разразился длинной очередью. Ствол был направлен точно в живот рядовой Сюзанне, и ей точно пришел бы конец, если за секунду до этого командир вдруг бы не ожила. Сориентировавшись, она резко боднула трансгендершу в бок, и пули прошли мимо, не задев ее ждущей перемен плоти.
— Ну вы мне надоели, соплячье!.. — бледная от испуга Сюзанна, поднялась с пола, вырвала автомат из рук парнишки и с силой зашвырнула в дальний угол гаража.
— Что такое!?.. — начал было протестовать тот, но получив звонкого леща, заткнулся.
— Правильно, тетя Сюзанна… На эту штучку надо ставить, лох, — Анжела покрутила перед носом брата тем местом, где по ее мнению у ее автомата должен был быть предохранитель. И тот час же тоже лишилась своей пушки.
— Э-Э!.. Как я безоружная-то буду!?..
— Молчать!.. — Сюзанна обратилась к корове: — Что это с тобой было, майор? Поле это долбанное?
— Оно самое,.. — командир по-очереди сгибала каждый сустав, как бы проверяя, все ли ей вернули в целости и сохранности.
— А вы молодец, рядовая. Объявляю благодарность. Спасибо! Если бы не вы, не знаю, что бы этот изувер со мной сделал.
— Да ладно, каждый бы… — немного смутилась Сюзанна, но командир прервала ее:
— А где он, кстати!?..
Низкого под колесами КамАЗа не было.
— Уполз как-то! Вот ведь живучий, гад, — удивилась командир и в этой позе крайнего изумления снова застыла.
— Да, что там ваш папаша!?.. — Сюзанна с негодованием посмотрела в сторону ворот, хотя борьба за кнопку происходила совсем в другой стороне.
Там в комнате техников происходило состязание в том кто смешнее и нелепее дерется. Призом было добраться до ящика и включить или выключить защитное поле. Оба претендента были достойны друг друга. С одной стороны ученый-ботаник, который в жизни не обидел никого крупнее кролика, с другой подкаблучник с многолетним стажем, которому про насилие даже по телевизору не разрешали смотреть. Если бы у них не было жизненной необходимости дергать этот проклятый тумблер, они просто расплакались и спрятались бы по углам. Но нужда заставляла их сражаться, и они делали это, как ни противно было это их существу. Из эстетических соображений не будем подробно описывать эту некрасивую борьбу. Они просто толкались, кусались, плевались. Успех приходил по очереди то к одному, то к другому. Серега по жизни был немного половчее, но неисправные приборы со стеллажа, которые он не успел отцепить от себя, сильно сковывали его движения. Невоенный же лейтенант был тяжелее и сильнее физически, но так неловок, что сам себе мешал своими нелепыми движениями. Так что силы были почти равные, и не известно сколько раз командир бы еще замирала и оживала, если бы на месте их побоища не появилась Иветта.
Если вы волновались что с ней произойдет что-то плохое, когда она голая спасалась бегством от двух перевозбужденных самцов, то это напрасно. Сама она за себя нисколько не боялась, и убегала только для того, чтобы увести врага от заложенной взрывчатки и от дурака напарника. Двое мужчин для нее были гораздо безопаснее, чем один. Отбежав на достаточное расстояние, она остановилась, повернулась, за полсекунды определила наиболее подходящего и прилипла к нему:
— Спаси меня от него, мальчик!.. — полу простонала полу прорыдала она и умело прижалась чем надо к эрогенным зонам вояки. Краснолицый перезрелый молодец никогда в жизни не видевший такой красоты, а в руках подержать, вообще, и не мечтавший, через мгновение забыл про все на свете. Второй попытался отнять у него внезапно привалившее счастье и схлопотал по рылу. Завязалась короткая, но жестокая битва. В результате проигравший был отправлен в глубокий нокаут саперной лопаткой, а не успевший отдышаться победитель получил от Иветты по черепу солидных размеров цветочным горшком с кактусом, любимцем лейтенанта Коровина.
Все обитатели здания убежали бороться с неизвестным танком, разносящим родную часть в пух и прах, поэтому больше желающих посмотреть на обнаженную красотку, к счастью, не нашлось, и она беспрепятственно спустилась в техническую мастерскую, проверить, почему не рванула ей так ловко заложенная мина.
— Вы что тут трахаетесь что ли?
Девушка брезгливо выдернула из-под сплетенных в пыхтящий потный клубок тел свою юбку. Тщательно отряхнула и надела. Сняла бюстгальтер со шкафа, кофточку с настольной лампы. В это время из клубка выдвинулась нога сорок девятого размера, почему-то босая и, вопреки челюстям будущего мирового узурпатора, удерживающим ее за штанину галифе, потянулась к аппарату. Каждый сантиметр ей давался с неимоверным трудом, но она неумолимо приближалась к цели. Поняв, что такую большую конечность зубами ему не сдержать, Серега решил изменить тактику и, изогнувшись, впился противнику ногтями в глаза, правда, пришлось разжать зубы. И это было неверным ходом. Получившая свободу нога, стала наугад бить по прибору и, попав по тумблеру, достигла успеха.
По деловито загудевшему аппарату ефрейтор понял, что этот раунд проигран. Более того, невоенный лейтенант, чтобы закрепить успех, оплел его руками и ногами и извиваясь, как удав отползал в угол, таща подальше от прибора. Конечности будущего узурпатора были скованы, и ничего другого, как укусить противника за мелькающую у него перед лицом задницу ему не оставалось. Стараясь не смотреть на разную дрянь, присохшую к давно не стиранным штанам врага, он впился зубами в одну из его ягодиц. Вскрикнув от боли и от возмущения неспортивным поведением противника, тот ослабил хватку. Серега тут же воспользовался мгновением свободы, рванувшись, эффектно встал на мост, потом на ноги, с них на корточки и оказался в полуметре от заветного тумблера. Один из двух векторных сингуляторов, пассивно участвовавших вместе с ним в схватке при этом оторвался от пола и, описав дугу, больно стянул его горло проводами высокого напряжения. Но несмотря на боль, боец торжествующе взглянул на Иветту и щелкнул выключателем. Победа! Но тут же был вынужден повалиться на пол, так как соперник рванул к себе примотанный к его шее провод, и они снова схватились в партере.
Иветта одевалась и с интересом наблюдала за боем. Это было довольно забавно, но времени было в обрез. Она пошарила по полу взглядом, нашла пустую бутылку и, тщательно прицелившись, врезала ей по одной из голов. Сосуд разбился, схватка завершилась.
— Спасибо, дорогая… — донеслось откуда-то из-под мышки затихшего невоенного лейтенанта. — Хотя я уже и сам с ним заканчивал…
— Вылезай уже оттуда, акробат, — Иветта сняла с головы полковника свои трусы, критично оглядела и, брезгливо морщась, надела на себя. — Ты куда бомбу дел, придурок?
— Так эта… не помню… А, подожди-ка сейчас, сейчас…
Он вылез на поверхность, сел и, пошарив в карманах пальто, достал оттуда мину.
— Вот она. У меня ничего не теряется, — и залихватски кинул девушке.
— Э-э, ты что делаешь!?.. Взорвемся… — Иветта поймала, бережно перевернула и взглянула на таймер.. — Блин, да она у тебя включенная… Сорок секунд осталось… — Серега с Петей, видимо, когда возились на полу, нажали на кнопку. — Как выключить?.. Помнишь корова показывала?..
— Забыл… Два раза нажать, вроде,.. попробуй… или три…
— Не получается!.. Тридцать три секунды… — Она примагнитила мину к аппарату и рванула из помещения. — Валим короче…
— Стой!.. А они?..
— Кто? Эти придурки?.. Да хрен с ними.
— Ты что убийца, это же наши советские военные мужики?
— Ты что дебил?!.. Двадцать секунд!.. — прокричала она уже с лестницы.
— Ну ладно, — Серега с секунду подумал кого, схватил за ноги невоенного лейтенанта и, как конь за оглобли, потащил на улицу.
— Двадцать, девятнадцать, шестнадцать, блин семнадцать, фу, козел блин, а восемнадцать где?… — метался он по лестнице, судорожно считая секунды. Голова недавнего соперника помогала ему в этом, мерно бухая по ступенькам. — …один, ноль… — цифры кончились уже на улице, и он рухнул в сугроб. Сразу же что-то глухо бацкнуло, из окошек подвала вылетели стекла и немного дыма. Если бы он не вел счет, то и не догадался бы, что это был взрыв.
— Что-то я не понял, — спросил он валяющуюся неподалеку Иветту. — Уже рвануло, или это твой полкан пернул?
— Ну, а ты что хотел, чтобы всю дивизию разнесло?.. Бомба-то маленькая была, карманная. Только чтобы аппарат сломать, — изрекла Иветта с видом бывалого сапера, на всякий случай не вставая с земли.
Тут из дверей, шатаясь и злобно матерясь, вывалился будущий генерал. Китель и волосы его дымились.
— Ну, слава Богу, жив, — Серега с благодарностью поглядел на небо. — А то я уж хотел бежать искать.
— Этот нигде не пропадет.
Диверсанты поднялись и начали отряхиваться.
— Сука!.. Одежду то зачем рвать? — ефрейтор обнаружил, что рукав его любимого пальто почти полностью оборван. — Зачем я этого козла только спасал, старался?..
Девушка потрогала невоенного лейтенанта за горло, нашла там пульс:
— Между прочим, уж очень он похож на кадра, которого корова нам сказала, ни в коем случае не угробить.
— Точно похож… Он… Тяжелый был гад… Это я его спас…
— Если оклемается, конечно. Ты, придурок, все ступеньки его головой пересчитал.
— А ты фильтруй базар, рядовая. Придурок да придурок всю дорогу. Забыла, с кем разговариваешь!?.. — ефрейтор то ли в шутку то ли всерьез встал в позу мирового узурпатора.
— Не вели казнить, Ваше превосходительство! Совсем запамятовала, — она склонила голову.
— Будешь наказана, придешь вечером к нам в опочивальню, — он резво подскочил к ней и залез руками под шубу. И сразу же получив коленом между ног, заныл: — Ты чо, блин, я же пошутил…
— А я серьезно, баран!.. Быстро кидай своего друга в багажник, и заводи машину.
— Есть… — будущий император отдал честь и уныло побрел исполнять.
Они сели в машину. Ефрейтор включил радио.
— Взорвали нейтрализатор. Молодцы. Волошин, вижу, тоже с вами… Отлично, — послышался из динамиков родной голос командира. — Выезжайте на главную аллею, увидите там фуру, вставайте за ней и ждите приказа.
— Товарищ майорчик, дорогой! — закричал Серега в магнитолу. — Вы живы. Слава богу. Если бы вы знали, как мы рады!
— Да, не слышит она тебя. Что это тебе телефон?… — Иветта хотела добавить «идиот», но вовремя осеклась, предпочтя, на всякий случай, не портить отношения. Кто знает этого придурка, возьмет да станет президентом.
Они выехали на главную улицу. За трехэтажными казармами шел бой и было видно зарево пожара. Фура стояла метрах в двухстах впереди. Не успели они к ней подъехать, как она тронулась и стала набирать скорость.
— Держитесь за ней, — прозвучал приказ по радио.
Серега увеличил скорость и пристроился к ее бамперу. Сбоку что-то вспыхнуло, и по дверям и стеклам звонко застучали пули. Ефрейтор от страха втянул голову в плечи и зажмурился.
— Не ссы, Мерс бронированный, — догадалась Иветта.
— Я и не с-с-ссу, просто н-н-еожиданно.
Из темноты выскочила корова, молнией метнулась в направлении вспышек, и они тот час же прекратились.
— А-а! Наш парнокопытный босс не дремлет…
Стоящий сбоку по курсу ангар вдруг переломился пополам, из его прорвавшегося брюха боком выехал автокран без колес, какое-то время полз в их сторону, потом перевернулся и исчез под гусеницами танка.
— Ух ты!.. Настоящая война! — воскликнул Серега то ли со страхом, то ли с восхищением.
Танк погнал за ними и из повернутой назад башни стал беспрерывно поливать скрывающихся в темноте врагов из пулемета. Пушка его тоже нет-нет да изрыгала пламя и леденящие душу громы, а стены ближайших зданий сотрясались взрывами и сыпались на землю. Серега не знал, что это черное дело творит его родная теща. Он сидел не жив не мертв, дрожа, вцепился в руль и не отводил глаз от бампера несущейся впереди фуры.
С грохотом вылетели ворота КПП от удара тяжелого КамАЗа и их колонна вырвалась на свободу из расположения горящей части.
— Всех поздравляю с успешным завершением операции! — донесся из наушников и динамиков спокойный голос командира. — Победа, друзья!
— Гляди, вон она! — Иветта показала пальцем на гордо поднявший голову рогатый силуэт на крыше фуры.
— Товарищ же майор! — с глубочайшей нежностью в голосе произнес будущий мировой узурпатор и смахнул слезу счастья.
2017—2018