Бойтесь человека, Бог которого живёт на небе. (Бернард Шоу*)
;
Количество глав - 5
;
Глава 1
Павел Савельев сжимал колени на самом последнем сиденье автобуса, который пробивался сквозь зимнее утро падающего снега вместе с другими такими же снежными машинами. Билетная женщина в зелёном фартуке, надетом поверх телогрейки, посмотрела на Павла и соединила кончики бровей на переносице. На сиденье сидят, - подумал Павел, - значит, я правильно делаю, что сижу. Павел показал билетной женщине проездной билет и посмотрел сквозь ледяное окно, и ничего не увидел. Окно превратилось в белый прямоугольник льда, который готов был рассыпаться от одного прикосновения ладони. Хорошо, что у водителя на лобовом стекле есть дворники, - подумал Павел. Если бы не было дворников, то водитель ничего бы не видел, и автобус не смог бы двигаться под падающим снегом, а я не попал бы на работу. А работа - это лекции, семинары, экзамены. Локк, Беркли, Декарт, Гегель, Фейербах, …, господи, всех и не перечислить. У этих мы принимаем одно, у тех - другое. Кто это решает? Действительно, дворники какие-то, одни взгляды они убирают, как мусор с тротуара, как снег с лобового стекла, а другие оставляют. Так и в литературе, в живописи, в политике, в религии - так в жизни. Живёшь как по шпаргалке, которую тебе пишут дворники, и скучаешь. Почему - почему то, что они оставляют, лучше чем то, что они убирают? Почему дворники имеют на это право? И откуда у них такие права? И кто такие - эти самые они, которые дворники? Может быть, в дворниках ничего хорошего и нет - поэтому и скучно? А вот раньше, раньше было хорошо. Раньше это, когда учился, когда защищал диссертацию, когда гордился названием своей диссертации, которое не то что понять, но и произнести было почти невозможно. А сейчас? Павел Васильевич Савельев - кандидат философских наук. Кандидат, вечный кандидат не понятно во что. А что значит защищать диссертацию? От кого защищать? Можно подумать, что кто-то нападает, а Павла Савельева назначили министром обороны от философии. Министр обороны есть в любой стране, а министра нападения нет нигде. Кому нужны эти диссертации? Можно подумать, что своей диссертацией он открыл что-то новое. Павел Савельев ничего нового не открыл. А если бы и открыл, если бы прочитал подлинники и нашёл в них то, что не нашли или запретили искать дворники, а если бы нашёл других, которых нет в списке великих и почитаемых, то его самого бы закрыли, и никакой бы диссертации не было.
Автобус остановился. Павел подул на стекло и, сняв перчатку, прикоснулся к стеклу тёплой ладонью. От его дыхания и прикосновения ладони лёд растаял, и показалась прозрачная частичка, сквозь которую вновь можно было смотреть. Напротив автобусного окна стоял непонятный автомобиль, похожий на крокодила с полу обрубленной пастью. Водитель непонятного автомобиля чёрными точками глаз, как нарисованными на стекле, смотрел на Павла. Ну, и что ты так смотришь? - подумал Павел, - это я могу тебя видеть, а ты меня нет, это закон такой, понял? Непонятливый водитель будто услышал мысли Павла и, не изменяя выражения глаз, удлинил правую половинку рта. Ещё и улыбается, - подумал Павел, и отвернулся от окна, но тут же повернулся и посмотрел снова. На месте "крокодила" стоял красный "Фольксваген" с затемнёнными стёклами. Автобус неожиданно резко вышел из прежнего состояния и Павел понял, что к сиденьям не зря приделывают спинки. Как он быстро исчез, - подумал Павел, - наверно у него классный автомобиль. А лицо - и вовсе не лицо, а какая-та фотография. Павел подумал и испугался, - ему показалось, будто это лицо было его собственной фотографией. Чёрные немигающие глаза смотрели на Павла из его собственной памяти, как из колодца, из которого невозможно было набрать воду. А колодец существовал вовсе не для того, чтобы делиться водой, а для того, чтобы о нём невозможно было забыть.
Неучёный секретарь кафедры философии Анжела - рыженькая и небольшая и не желающая стареть женщина в веснушках, похожая на белочку. Между выполнением своих служебных обязанностей Анжела делала ксерокопии для студентов, используя казённый копировальный аппарат. За ксерокопии Анжела брала деньги и делала вид, что это тщательно скрывает от сотрудников кафедры. Сотрудники кафедры тоже делали вид, что Анжела скрывает, а они, сотрудники, ничего и не желают про это знать. Павел поздоровался с Анжелой, аккуратно повесил на деревянную вешалку пальто, положил на верхнюю полку шапку и, закрыв дверку почти деревянного шкафа, сел в кресло к маленькому столику с электрическим чайником. Кроме Анжелы, Павла и нескольких студентов, стоящих в очереди к Анжелиному столу, на кафедре никого не было.
-Так, - сказала Анжела, строго обращаясь к студентам, - вы, что здесь столпились! Все выйдите и подождите в коридоре.
После того, как студенты ушли, Анжела подошла к Павлу и спросила:
-Павел Васильевич, кофе хотите?
-Хочу, конечно, только боюсь, не успею, - Павел посмотрел на часы, - у меня через три минуты экзамен.
-Ну, это не причина, - сказала Анжела, - несколько минут ничего не изменят.
-А действительно, Анжела, давай кофе выпьем.
-Холодно там? - спросила Анжела, включая электрический чайник.
-Не то, чтобы холодно, - ответил Павел, - наверно, правильнее сказать противно.
-Это от жизни, - сказала Анжела.
-От чего?
-От жизни, от нашей жизни.
-Ну, Анжела, как ты философски мыслишь.
-А я где работаю, Павел Васильевич?! - Анжела улыбнулась и показала весёлые лучики-морщинки в уголках чуть подведённых синеющей краской глаз.
Интересно, - подумал Павел, - а если сейчас взять Анжелу и посадить к себе на колени, и прижаться щекой к этому кусочку её тела в веснушках, показывающему начало таких наверно красивых грудей, и положить сразу обе ладони на грудь, - что будет? Скажет она, что ей противно? Или нет? А есть ли у неё веснушки - там, у самых сосков? А тщательно ли у меня выбриты щёки? Павел провёл пальцами по своей правой щеке и спросил:
-Анжела, а почему от жизни противно?
-А что хорошего? Зарплата у меня маленькая, муж тоже не деньги приносит, а так, паёк - на колбасу да на хлеб. Квартира тоже маленькая, повернуться негде. Сын взрослый уже, скоро придётся от армии отмазывать. Так что …, да что там говорить, Павел Васильевич, давайте лучше кофе пить.
Анжела открыла баночку с кофе и, присев в кресло напротив Павла, спросила:
-Вам сколько насыпать? Как всегда?
-Да, одну и одну. А давай теперь я тебя обслужу, - сказал Павел и наполнил горячей водой сначала Анжелину чашку, а потом и свою.
-Спасибо, Павел Васильевич.
-Не за что. А почему ты меня всё время называешь по имени отчеству? И на вы?
-Не знаю. Наверно, по привычке.
-А давай ты будешь говорить мне ты, и называть Павлом или Пашей?
-Хорошо, но сначала нам нужно выпить на брудершафт, - сказала Анжела и проверила правильность сохранения волос в виде причёски.
-Это замечательная мысль, - сказал Павел, - шампанского да?
-Лучше коньяка, хотя …, шампанское тоже подойдёт.
-Нет, коньяка так коньяка. Ты что думаешь - у меня денег не хватит?
-Нет-нет, я так не думаю.
-Вот и не думай. Неужели и правда - противно тогда, когда нет денег, а если бы они были и очень много, очень-очень много, тогда что? Тогда не было бы противно?
-Конечно, нет, - сказала Анжела, - разве с деньгами может быть противно?
Павел опустил ладонь на чашку с кофе, и посмотрел на серотуманный пар, который медленно уходил из-под пальцев.
-Если бы у меня было много денег, может быть, тогда и жена от меня бы не ушла, и …
-Она вас не любила, Павел Васильевич.
Павел убрал руку от чашки с кофе и, посмотрев на Анжелу, подумал: какие у неё глаза!
-Извините, Павел Васильевич, я зря, наверное, про это сказала.
-Ничего страшного, Анжела, дело-то прошлое. Она сейчас в Германии, ей там хорошо, как ты говоришь, не противно.
-Интересно получается, - сказала Анжела, - мы выиграли войну, чтобы потом получить возможность жить в богатой стране побеждённых.
-Возможность эта далеко не простая, - сказал Павел, - эти побеждённые выбирают из бывших победителей, кого себе взять, а кого нет, выбирают тщательно, со свойственной немцам аккуратностью и педантичностью.
-А я слышала, Павел Васильевич, что практически любой еврей, даже вместе с семьёй может уехать в Германию.
-Наверно, любой еврей всё может, - улыбнулся Павел.
-А вы, значит, не любой?
-Нет, я не любой. И не потому, что у меня только мама была еврейка. Я не хочу никуда ехать.
-Почему?
-Я думаю, что человек должен жить там, где родился.
Анжела пригубила кофе и, посмотрев сквозь окно на медленно падающий снег, сказала,
-Если бы мы могли выбирать, где должны родиться.
-И где бы ты выбрала?
-В такой стране, где нет нищих.
-Значит, ты хочешь нарушить Божий замысел?
-Какой же это Божий замысел? Одни разъезжают на дорогих автомобилях, а другим не хватает денег на хлеб.
-А, может быть, в этом замысел и состоит, который мы не знаем, а результат которого, есть создание гармонии?
-Если эта и гармония, как вы говорите, то очень-очень эта гармония не справедливая.
-Я думаю, что ничего несправедливого в жизни не бывает.
-Бывает - не бывает, опять философия. У меня сын, когда маленький был, услышал песню про зиму: "У леса на опушке жила зима в избушке". Там слова такие есть: "тьма колючая", а он и спрашивает: "Мама, а как это тьма колючая? Разве тьма может быть колючей?"
-И что ты ответила?
-Ответила. Сказала, что это про ёлки. Ёлки, когда в темноте - колются, так поэт придумал. А у нас и жизнь такая: как ёлки в темноте.
-А мы раньше ёлку вместе с дочкой наряжали, - сказал Павел, - у нас дома игрушки ещё были из моего детства. Знаешь, такие большие светящиеся шары?
-Знаю, а почему были? А сейчас?
-И сейчас есть, - Павел взял в руку маленькую кофейную ложечку, и, подержав между пальцами, вернул на место.
-Павел Васильевич, - а ваша жена уговаривала вас уехать?
-Уговаривала, Анжела, долго и нервно. А потом …, потом она нашла того, кого уговаривать было не надо.
-А дочке вашей сколько сейчас?
-Пятнадцать лет, и восемь лет она живёт без меня.
-И ни разу не приезжала?
-Почему не приезжала - приезжала, года три назад. Позвонила мне в день отъезда … и уехала.
-Вы даже её не видели?
-Нет.
-Павел Васильевич, вы же сами только сейчас рассказали мне про Божий замысел: всё, что не делается, - к лучшему, так?
-Так-так, так-так, - как часы. …Конечно, так. А ещё лучше ничего не желать, тогда и худшее не будет делаться.
-Как вы сказали? - переспросила Анжела, - Ничего не желать?
-Это не я сказал, Анжела. Это сказал Будда, а мне пора на экзамен.
-А как же кофе?
-А потом …что-то сейчас не хочется.
Глава 2
В светлой небольшой аудитории с огромными окнами стояли двадцать столов в два ряда. За столами сидели глаза и руки, - так в первое временное мгновение показалось Павлу, когда он вошёл и взглянул на всех сразу. Павел сказал: "Здравствуйте", глаза и руки перестали существовать отдельно и вернулись к своим неповторимым телам, которые ответили: "Здравствуйте, Павел Васильевич". Павел увидел свет, чистый свет, исходящий от благодарности почти двадцати пар, истинно уважающих тебя глаз, и подумал, что только за этот свет и стоит защищать диссертацию, чтобы получить право принимать экзамены. Павел сел за свой одинокий двадцать первый стол и, посмотрев на его поверхность, улыбнулся. Следуя неведомой воли далёких предков заявлять о себе на камнях и деревьях, кто-то строго и аккуратно написал: "Не пишите на столах!". И даже, не оставляя сомнения в авторстве подобного указания, написал в наклонных чертах: "Ректор". Павел закрыл ректорский приказ принесённым с кафедры белым листком бумаги, разложил на столе экзаменационные билеты и, посмотрев на готовых к битве за знания, спросил:
-Ну, кто первый?
Первым вызвался Ваня Царевский, за ним пошли остальные. Везёт этому парню, - подумал Павел, - небесные глаза, льняные волосы, широкие плечи, да ещё Иваном зовут и не просто Иваном, а Иваном Царевским. И всё одному, а как же остальные? Если так щедро раздавать одному, то остальным может и не хватить. Может Анжелика и права? О чём думает раздающий? Хотя, этот голубоглазый уже имеет семью, ему приходится и учиться и работать.
Билетов хватило всем, даже ещё осталось. Павел записал фамилию и номер последнего взявшего билет, и сказал:
-Ладно, ребята, вы готовьтесь, а я пойду покурю.
На кафедре никого не было. Павел опустился в кресло, включил чайник и достал сигареты. Никого нет, можно и покурить, а собственно, здесь все курящие, кроме заведующего, а его сегодня не будет. Впрочем, если бы даже и был, заведующий - демократ, и у него отдельная комната с отдельным входом. Павел посмотрел на кусочек неба с застывшими облаками, показывающими себя из окна. Снегу надоело засыпать землю или у неба закончился снег, и оно лежало в опустошённых облаках, напоминающих свежие могильные холмики. Павел подумал о своём друге и учителе - Леониде Иосифовиче Воскресенском. Павел любил своего учителя, а учитель был уникальным, и, если действительно уместно применить такое понятие, как избранность по отношению к человеку, то Леонид Иосифович был именно таким. Леонид Иосифович был, как живая энциклопедия знаний, но многие знали очень много, и дело не в количестве знаний. Сами по себе знания, если о них просто знать, являются мёртвыми, а, значит, правильнее сказать, и вовсе никому не являются. Леонид Иосифович оживлял знания, но никогда не навязывал свои выводы и умел слушать, он только один раз сказал Павлу, когда они говорили о религии: "Паша, с начала надо научиться всё весело отрицать, тогда может появиться шанс познать Бога, - когда-нибудь ты и сам это поймёшь". Павел любил приходить к Леониду Иосифовичу в его маленькую однокомнатную квартиру, где на крошечной кухне под белыми занавесками они пили чай с вареньем. Чай подавала жена Леонида Иосифовича - маленькая и хрупкая, как кукла, с большими тёмно карими глазами. Она подавала чай и уходила в комнату проверять свои бесконечные тетради по русскому языку. Сын Леонида Иосифовича с женой и двумя сыновьями жил в той далёкой стране, которая видит Средиземное море. Сын регулярно звонил, но приезжал очень редко. Леонид Иосифович в свои шестьдесят семь лет занимался гимнастикой, восхищался красивыми женщинами и красивыми стихами. Он сам был высок и красив, до его чёрных и густых волос не смела дотронуться седина, а глаза, оставаясь молодыми, смотрели прямо и без лукавства, легко и свободно. Леонид Иосифович любил и понимал живопись, его кухня являла собой маленькую картинную галерею, на стенах которой были развешаны картины, как правило, мало известных художников. В комнате картины стояли даже на полу, опираясь на стулья и старенький шкафчик с книгами. Как-то Павел сказал, что одна из картин напоминает ему фотографию одинокого цветка. "Одинокого? Может быть", - ответил Леонид Иосифович, - "но, не фотографию, потому что фотография - это мгновение, Паша, а картина - целая жизнь". Павел любил слушать голос Леонида Иосифовича. Когда Леонида Иосифович говорил, то хотелось убрать любой посторонний звук, чтобы слушать этот и только этот голос. Голос передавал мягко и непринуждённо смысл рождённых мыслей так, что не вызывало сомнений в том, что мысль принадлежит именно этому голосу, а голос выражает именно эту мысль и ни какую другую. Леонид Иосифович любил рассказывать песни, простые и сказочные, без жестокости и кровавых теней. В этих песнях-сказках, как и полагается, добро всегда побеждало зло, а верность и любовь воспевались, как лучшие человеческие качества, дающие право на жизнь. Павел помнил все песни Леонида Иосифовича, но одна из них обладала каким-то невидимым преимуществом по отношению к другим. И сейчас Павел вспомнил именно эту песню.
-Конечно, эта песня о любви, Паша. Все песни о любви, да и вообще, всё о любви.
-Я вот о чём подумал, Леонид Иосифович, всё у нас о любви и про любовь. Только почему любовь приносит, наверно, самые страшные страдания, которые бывают на белом свете? Нет, я не про измены и даже не про безответную любовь. Я про то, когда любимые уходят, уходят совсем, а мы остаёмся.
-Не знаю, Паша. Знаю только, что остаётся память, память о любви. Это память передаётся от человека к человеку. Может быть, благодаря этому мы и живём.
С того времени прошло много лет. У Леонида Иосифовича умерла жена, вечером проверяла тетради, а утром не проснулась. Павел приходил к Леониду Иосифовичу, и они по-прежнему пили чай в маленькой кухне под белыми занавесками, но говорить Леониду Иосифовичу было всё труднее и труднее, у него начиналась фонастения с непонятно откуда взявшимся сопровождением - болезнью слуха, но Леонид Иосифович продолжал ходить на работу. Его лекции оставались ясными, как утро, с красиво и слаженно построенными предложениями, но Леонида Иосифовича никто не слышал. Аудитория занималась своими нелепыми делами и смеялась и передразнивала хрипловатого лектора, который к незначительному голосу имел ещё и незначительный слух. Леонид Иосифович превратился в седого и шаркающего старика, но его глаза остались такими же чистыми, как и были. Тогда Павла вызвал заведующий и попросил побывать на лекциях профессора Воскресенского. Когда заведующий спросил у Павла о впечатлении от таких лекций, Павел ответил, что впечатления, конечно, непростые, потому что лекции у Леонида Иосифовича замечательные, но понять это вряд ли кто-нибудь сможет. Потому что услышать эту замечательность крайне сложно.
-Вот вы так и напишите, - сказал заведующий.
-Что написать? - не понял Павел.
-Правду, Павел Васильевич, и только правду.
-Зачем же об этом писать?
-А затем, что Леониду Иосифовичу давно пора на пенсию, освободить, так сказать, дорогу для молодых, для вас, например.
-Но, Леонид Иосифович…, его книги печатают за рубежом, а его лекции по сути своей, красивые как сказки. В конце концов, даже не в этом дело. Леонид Иосифович мой учитель, мой друг.
-Вот и пусть ваш друг, так сказать, на заслуженном отдыхе и пишет свои сказки.
-Но, это же, в конце концов, подло!
-Если я вас правильно понял, Павел Васильевич, старший преподаватель Савельев отказывается от должности доцента?
Павел так и остался старшим преподавателем, а через два месяца Леонид Иосифович умер. Это случилось примерно в одно и то же время, когда ушли и родители Павла, сначала отец, а потом и мать. Родители безумно любили внучку, а когда лишились своей любви, то сначала долго болели, а потом ушли.
Павел снова посмотрел на кусочек неба, облака почти растворились и перестали походить на могильные холмики. Павел выпил холодный кофе, затушил сигарету и пошёл принимать экзамен.
Глава 3
-Ну, что Ваня, пойдём, - сказал Павел, входя в аудиторию.
-Павел Васильевич, можно я ещё чуть-чуть подготовлюсь? Ну, совсем чуть-чуть?
-Нет, Ваня, нельзя, фамилия обязывает.
-Ну вот, всегда так, - начал Ваня Царевский, медленно поднимаясь со стула, - опять моя фамилия ….
-А чем тебе собственная фамилия не нравится? - спросил Павел.
-Не знаю, Павел Васильевич. Иногда думаю - может быть, мне легче жить было, если бы у меня была другая фамилия.
-Лягушкин, например, - сказала Лена Заславская.
-Или Жабин, - добавил Валя Комов.
Колокольчики смеха отразились от огромных окон и захватили комнату-аудиторию, растворяя строгость и официальность экзаменационной тишины.
-Ком, успокойся, - сказал Ваня Царевский, - у нас экзамен или что.
-Правильно, Ваня,- сказал Павел, - давайте ребята потише, лучше потом, после экзамена, если останется время и желание, поговорим о чём-нибудь смешном.
Смех прекратился. Павел и Ваня Царевский сели по разные стороны двадцать первого стола.
-Что у тебя? - спросил Павел.
-Философия Сократа.
-Замечательно, я слушаю.
-Сократ. Афинянин, - начал Ваня Царевкий, заглядывая в тетрадный листок, - жил в четвёртом - пятом веке до нашей эры.
-В пятом - четвёртом, - поправил Павел, - до нашей эры исчисление ведётся с точностью наоборот.
-Да, конечно, в пятом - четвёртом, с 469 по 399 годы, если считать справа налево. Павел Васильевич, а может ли эра быть нашей или не нашей? Это как?
-Ваня, мы же на экзамене. Давай все твои вопросы потом, сначала мои. А пока я тебя слушаю и постараюсь больше не перебивать.
-Хорошо, Павел Васильевич, извините.
-Извиняться не за что. Продолжай.
-Тогда стояла рабовладельческая демократия, - продолжил Ваня Царевский, - Сократ собрал вокруг себя учеников, которые были противниками такого несправедливого строя. Представителями философии того времени были софисты, против которых и выступал Сократ. Сократ учил, как следует жить, и что главная задача в жизни любого человека это познать самого себя. Сократ учил, что знание не может сочетаться со злом. Тот человек, который знает, что может сделать что-то лучше, никогда не будет делать это самое дело хуже. Ещё Сократ говорил о душе, что душа - есть человеческая сущность, которой служит тело. Сократ также разработал метод субъективной диалектики для того, чтобы понять, что такое истина. Истина не зависит от мнения людей и познаётся в процессе диалога при уточнении понятий. Главное то, что Сократ определил предмет философии, суть которого заключается в возможности познания души, а материальный мир до конца познать невозможно. Из этого следует, что человек с помощью души может построить собственное счастье и научиться управлять страстями. Наиболее известные нам ученики Сократа были Аристотель и Платон. Ну, вот, в общем, и всё. А, вот ещё что, за свои уроки, которые Сократ давал своим ученикам, он никогда не брал деньги. Ну, понятно, что не с таких учеников, которые были как Платон, здесь о деньгах и речи то быть не может, а с других, которых он учил естественным наукам.
-Ваня, а я в своей лекции немного по-другому рассказывал о Сократе.
-Павел Васильевич, я на этой лекции не был. Ну, …не разгильдяй я, Павел Васильевич, правда, так получилось.
-Ваня, тот, кто, как раньше называлось, держит экзамен, может получить информацию для ответа из любых источников, это не имеет значения. Важно, чтобы этой информацией можно было качественно пользоваться. Так что, по этому поводу ты не переживай. А лучше скажи, что, по-твоему, означает эта фраза: познать самого себя? Во времена Сократа на Дельфийском храме именно эта фраза значилась первом постулатом.
-Если честно, Павел Васильевич, не знаю. Во всяком случае, точно сказать не смогу. Может быть, дело какое-нибудь сделать, которое тебе нравится, за которое не обидно, которое людям пользу принесёт. Сделать хорошо и красиво, сделать так, как умеешь делать только ты.
-А сам факт того, что ты сделаешь полезное дело для других, тебе принесёт пользу?
-Конечно, только сначала лучше об этом не думать.
-О чём не думать, Ваня?
-О пользе. Если выполнять работу, которая тебе по душе, то польза сама и придёт.
-Хорошо, Ваня. Теперь следующий вопрос. По мнению Сократа, знания не совместимы со злом, а каково по этому вопросу мнение Царевского?
-Я согласен с Сократом, Павел Васильевич.
-А аргументировать своё согласие можешь?
-Попробую, Павел Васильевич. Я думаю, что зла и вовсе не существует. Зло выдумывают трусливые люди, которым нужна власть, которые больше ничего и делать-то не умеют. И другим людям говорят, которых хотят подчинить себе, что вот это хорошо, а вот это плохо. А нормальному человеку зло и не к чему. Нормальный человек просто жить хочет и никого не бояться, а от трусов и от тех, кто работать не хочет, всё зло и идёт.
-Значит, зло начинается от страха, так?
-Наверное, так.
-А страх это темнота, когда ничего не знаешь или знаешь очень мало, верно?
-Верно.
-Но, знания бывают разные, например, атомная бомба, это тоже знания, да ещё какие. А какое зло несут в себе подобные знания!
-А я не согласен, Павел Васильевич. Знания сами по себе зла принести не могут. Вот, как их люди применяют, это уже другое дело. Тут зло и появляется. А когда зло от знаний идёт, то лучше чтобы бы этих знаний и вовсе не было. И я думаю, что Сократ об истинных знаниях говорил, которые должны людям служить, а не убивать.
-Хорошо, Ваня, хорошо. А теперь вот что скажи: а кто такие "софисты"?
-По-моему это мудрецы.
-Тогда получается, что Сократ, по-твоему, выступал против мудрецов? Ты, кстати, читал о мудрецах, которые жили примерно в одно и то же время с Сократом?
-Кажется, был такой Протагор.
-Да, хорошо, что ты вспомнил именно его. А что говорил Протагор, помнишь?
-Что-то об утверждениях. Любому утверждению …, нет, у любого утверждения обязательно существует противоположное.
-Ты с этим не согласен?
-Согласен.
-Тогда против кого всё-таки выступал Сократ?
-Павел Васильевич, я думаю, что мудрость на самом деле такое …, ну, очень хрупкое понятие. Нет, не хрупкое, конечно, но всё можно исказить, как говорится, шаг влево, шаг вправо - расстрел. Наверно, те, кого не любил Сократ, пытались, как раз всё и поставить с ног на голову.
-Да, Ваня, Сократ, как ты говоришь, не любил именно тех, кто, прячась за свои личные амбиции, не желал видеть истину. Кто защищал не сами знания, а ложные представления о них. Кто пытался навязать мнения о знаниях, а не излагать сами знания. Сократ выступал против ложного представления о знаниях. Против тех людей, которых, пользуясь уже нашей терминологией, мы называем идолопоклонниками или фарисеями. Это было одной из основных причин, по которой Сократа лишили жизни.
-А я читал, Павел Васильевич, что друзья предлагали ему организовать побег, но Сократ отказался.
-Да, Ваня, Сократ говорил, что "бояться смерти есть не что иное, как думать, что знаешь то, чего не знаешь". А ты мне вот что ещё скажи - ты сказал, что душа по Сократу познаваема, а материальный мир нет. А сам, Иван Царевский, согласен с этим утверждением? Как, кстати, называется направление в философии, утверждающее непознаваемость материального мира?
-Направление называется агностицизмом, а по поводу души и материи …, не знаю, Павел Васильевич. Думаю, что ни то ни другое познать невозможно, но это не значит, что познавать не нужно.
-Хорошо, Ваня. Сократ говорил, что душа доступна для познания более чем материальный мир, а Бог находится внутри человека, то есть, внутри подсознания. Люди, приговорившие Сократа к смертной казни, считали, что он подверг сомнению систему поклонения богам и самих богов. В формулировке его приговора так и было сказано: за "...введение новых божеств". А почему Сократ никогда не записывал свои высказывания? Во всяком случае, мысли Сократа дошли до нас благодаря стараниям его учеников.
-Не знаю, Павел Васильевич. А может быть, он и записывал, да только эти записи не сохранились.
-Ладно, Ваня. У меня нет больше к тебе вопросов. Давай зачётку, ты сдал экзамен на "отлично".
-Спасибо, Павел Васильевич, - сказал Ваня Царевский, протягивая Павлу зачётную книжку.
-За что? Я же не конфеты раздаю. Ты получил эту оценку, потому что работал, потому что мыслил.
В своём листке, перед фамилией Царевский, Павел написал "отлично" и открыл зачётку.
-Павел Васильевич, а почему Сократ ничего не записывал? Христос тоже не записывал.
-Я думаю, Ваня, прежде всего по двум причинам. Первая. Истина состоит из светящихся точек. У каждого человека такая точка своя. Если один человек записывает свою истину, то самим этим фактом он налагает ограничения на истину другого. И вторая, наверно, как следствие из первой. Любая запись появляется вместе с желанием её опровергнуть или уничтожить.
-Павел Васильевич, но, записи о том, о чём говорили Сократ и Христос, слава Богу, сохранились. Значит, что же они не истины?
-Относительно, Ваня. Но, эта относительность может стать твоим Абсолютом, то есть твоей истиной, если эти записи ты услышишь собственным сердцем, и это станет твоей точкой отсчёта, твоим откровением. Что и сделал тот, кто создал записи Христа или тот, кто создал записи Сократа.
-Павел Васильевич, а можно ещё вопрос?
-Конечно, Ваня.
-А что ещё было написано на Дельфийском храме?
-Второй постулат: "Во всём знай меру", а третий "Е".
-"Е"?
-Да, "Е", просто буква "Е", только записанная в обратную сторону.
-А что это значит?
-В молитве "Отче Наш" есть такие слова: "…еси на небеси", это в таком простонародном исполнении. Я сейчас опущу логические выкладки, связывающие букву "Е" и воплощение смысла её в слове "еси". Тебе останется мне поверить, если, конечно, захочешь. Так вот, "еси" означает существовать. Слово "существовать" имеет очень глубокий смысл, мы часто применяем это слова, не задумываясь о его смысловой значимости.
-Павел Васильевич, теперь мне кажется, я понял, что означает "наша эра". Наша не наша эра - это всё условно, потому что не нашей не бывает. А важно, где находится твоя собственная точка, где она существует.
-Ваня, пусть твоя точка всегда остаётся с тобой, - сказал Павел, возвращая Ване Царевскому зачётную книжку.
-Спасибо, Павел Васильевич, я пойду.
-Не за что. До свиданья.
-До свиданья, Павел Васильевич.
-Так, следующий у нас, - Павел посмотрел в свой листок.
Глава 4
Павел ещё несколько раз выходил курить, пока не закончился экзамен. Он не поставил ни одной двойки, и даже тройки. Не из жалости, а потому что ставить такие оценки было некому. Павел забрал листок с оценками, закрыл на ключ дверь от светлой аудитории и вернулся на кафедру.
-Здорово, Пал Василич.
-Здравствуйте, Владимир Иванович.
Ладонь Павла почти полностью ушла в огромную ладонь доцента кафедры философии - Владимира Ивановича, большого и похожего на кавалериста, с чёрными густо щегольскими усами, растущими из самых ноздрей. По армейскому уставу такие усы разрешалось иметь только тем, для кого они являлись предметом национальной гордости.
-Ну, что Пал Василич, много двоек поставил? - спросил Владимир Иванович.
-Не люблю я двойки ставить, Владимир Иванович, вы же знаете.
-Знаем-знаем, Пал Василич, ты у нас молодец. Студентов твоих проверяли, так, не гласно, конечно. Ну, пятёрок в таком количестве, как ты, я бы, конечно, не поставил, но на двойку тоже никто не ответил.
-А кто проверял? - спросил Павел.
-Паш, ну ты же понимаешь, кому это надо тебя проверять! Приказали, вот и пришлось.
-Любят вас студенты, Павел Васильевич, - сказала Анжела.
Павел только сейчас увидел, когда Владимир Иванович сделал шаг в сторону окна, что Анжела сидит за своим рабочим столом. Анжелу и так почти не видно из-за экрана монитора, а тут ещё это огромное тело с усами.
-Значит, проверяли мою любовь на предмет взаимности? - спросил Павел.
-Да ладно тебе, Паш, не обижайся, давай лучше по двадцать капель, - сказал Владимир Иванович, извлекая из своего портфеля бутылку коньяка, - экзамен твой закончился, моя консультация тоже, так что имеем законное право.
Владимир Иванович подошёл к маленькому шкафчику напротив окна и достал рюмки. Анжела открыла дверку холодильника, который стоял рядом с её столом и, подойдя к столику с электрическим чайником, поставила на него тарелку с мелко нарезанными дольками лимона, шоколад и бутерброды с копченой колбасой.
-А вы уже успели основательно подготовиться, - сказал Павел.
-Ну, а как же, Паш. У нас сегодня и ещё один повод есть. Внук у меня стал чемпионом города по футболу! Понимаешь - внук - чемпион! Звучит?
-Звучит, Владимир Иванович, конечно, звучит, - сказал Павел.
Соблюдая великую паритетную традицию "готовых принять на грудь", Владимир Иванович наполнил коньяком маленькие рюмки из простого стекла.
-За звук чемпиона, - сказал Павел, поднимая рюмку.
-Хорошо сказал, - сказал Владимир Иванович, и принял.
-Владимир Иванович, - спросила Анжела, - а внуку вашему сколько лет?
-Тринадцать, - ответил Владимир Иванович, надкусывая кружочек лимона, - время-то как летит. Совсем недавно, можно сказать находился в ангельском возрасте, а сейчас вон какой стал.
-Ой, как же я забыла, хорошо, что вы мне напомнили, - сказала Анжела, и ушла, и принесла из холодильника блюдечко с мелко нарезанным сыром.
-Правильно, я люблю сыр, - сказал Владимир Иванович, - если ещё с хлебом да с маслом, но можно и так.
-Нет, Владимир Иванович, масло и хлеб нам не понадобятся. Вы пока разливайте, а я приготовлю бутерброды по-ангельски.
-Как ты сказала: бутерброды по-ангельски? Это интересно, - сказал Владимир Иванович, наливая коньяк.
-Сейчас, вам обязательно должно понравиться. Меня подружка научила.
Анжела взяла кружочек лимона, и, при помощи чайной ложкой, обсыпав его с обеих сторон сахаром, положила между двумя ломтиками сыра.
-Это вам, Владимир Иванович.
Потом Анжела сделала второй ангельский бутерброд и подала Павлу.
-Ну, раз так, - сказал Владимир Иванович, - ангельские бутерброды из рук дамы, то и выпьем за нашу единственную и прекрасную даму.
-За тебя, Анжела, - сказал Павел.
-Спасибо. Да, вот ещё что, пока вы не выпили, - сказала Анжела, - эти бутерброды надо есть целиком, только тогда можно по-настоящему почувствовать их вкус.
-Очень вкусно, - сказал Владимир Иванович, дожёвывая ангельский бутерброд, - но неправильно.
-А мне понравилось, - сказал Павел, - а что не правильно, Владимир Иванович?
-А неправильно то, что это нельзя называть бутербродом, потому что бутерброд - это хлеб с маслом.
-Так это же ангельский бутерброд, Владимир Иванович, - сказала Анжела, - а у ангелов всё по-другому.
-Ты думаешь, что у ангелов нет хлеба с маслом? - спросил Владимир Иванович.
-Зачем ангелам хлеб с маслом, когда у них есть лимон с сыром, - сказал Павел, - лимон обогащает сыр, а сыр - лимон. Каждый индивидуален и обогащает другого, от этого союза и рождается новый неповторимый вкус.
-Нет, всё-таки не бутерброд, - сказал Владимир Иванович, - хотя почему ангельский - я тоже не понимаю.
-Господи, вы, философы! - сказала Анжела, - ангельский потому что вкусно, потому что вкус ангельский, а бутерброд или не бутерброд, какая разница. И вообще, мужчины, будет кто-нибудь наливать или нет!?
-Конечно-конечно, Анжелочка, - сказал Владимир Иванович, разливая коньяк, - предлагаю под твою ангельскую закуску выпить за футбол.
-А, может быть, лучше выпить просто за внука? - спросил Павел.
-Пал Василич, а ты что футбол не любишь?
-Честно говоря, не очень я люблю все эти соревнования, - сказал Павел.
-Да ты что, Паша! Соревнования - это двигатель …, двигатель, который, так сказать, запускает развитие цивилизации, - сказал Владимир Иванович, сжимая пальцы левой руки в кулак.
-Не знаю, что этот, как вы говорите, двигатель запускает, только не развитие.
-А как же говорят, что всё познаётся в сравнении? Ты с этим не согласен?
-А что именно удалось познать в сравнении, Владимир Иванович, вы можете привести хотя бы один пример?
-Как что!? Да всё! - Владимир Иванович протянул обе руки вперёд ладонями вверх так, что они почти полностью накрыли маленький стол с электрическим чайником, - да любое научное открытие, да любое достижение - это, прежде всего сравнение одного с другим и выделение лидера.
-Лидер, Владимир Иванович, получается не из соревнований. Это ложное представление о лидерстве, а …
-Ну, Пал Василич, - Владимир Иванович перебил Павла, опуская левую руку на его плечо, - это что-то новое в философии. Личное, так сказать, открытие старшего преподавателя Савельева.
-Любое научное открытие, - продолжил Павел, - основывается на анализе и сборе информации о том, что было сделано раньше. Для того чтобы потом об этом забыть, но забыть не как забывают сорняк, а как забывают удобрение.
Владимир Иванович убрал руку от плеча Павла, - Паша, ну какой сорняк, какое удобрение! И что значит забыть? Как можно забыть о том, что было! Если забыть о том, что было, то и будущего никакого не будет.
-Именно Владимир Иванович, забыть. Вы отождествляете значение слова "забыть" со значением слова "пропасть". Не пропадает даже сорняк, потому, что сорняк есть путь к удобрению. А забыть означает получить разность, то есть вычесть одно из другого. Такое мышление и называется разностным, и к соревнованиям это не имеет никакого отношения.
-Нет, Паша, я с этим не согласен, - Владимир Иванович расстегнул все три пуговице на своём пиджаке, - разности какие-то выдумал. Тебе сама жизнь возражает, жизнь она всегда по результатам соревнований выдаёт лидера. А, по-твоему, этот лидер нужен только для удобрения, значит, извини Анжела, по-другому не скажешь, для говна.
-Именно так, Владимир Иванович. Только лидер это не победитель соревнований, это частичка, удобряющая следующую разность на следующем этапе познания. При таком толковании, лидера действительно можно назвать двигателем, благодаря которому не прекращается движение. На таких лидерах и держится то, что мы называем жизнью, а в соревнованиях, о которых вы говорите, никакой жизни нет.
-Паша, - Владимир Иванович сначала взял, а потом тут же положил бутерброд с копчёной колбасой на прежнее место, - ты что говоришь, "без соревнований нет жизни", да ты что! Конечно, речь идёт о честных соревнованиях, где, так сказать, нет места для подкупа, где побеждает сильнейший.
-Владимир Иванович, а кто-нибудь пробовал жить без таких соревнований?
-Да что тут пробовать! Тут и так всё ясно, - Владимир Иванович поднял рюмку, - так будем пить или нет?
-Конечно, будем, - сказала Анжела и, посмотрев на Павла, добавила, - а я вам сейчас ещё ангельские бутерброды сделаю.
-Ну что, за двигатель, - сказал Павел, поднимая рюмку.
-А всё-таки, не понимаю я тебя, Паш, - сказал Владимир Иванович, после того как выпил за двигатель, - тебе что, вообще соревнования не нравятся? - Владимир Иванович, нарисовал свой огромной рукой, сжимающей ангельский бутерброд, воздушный круг, - так сказать, в общем масштабе?
-У соревнований нет никакого масштаба, Владимир Иванович, - сказал Павел, - соревнования создают иллюзию пьедестала.
-Не иллюзию, Павел Васильевич, а людей, - Владимир Иванович выставил вверх указательный палец правой руки, - чтобы выявить самых сильных, самых красивых, самых умных!
-А зачем?
-Что зачем? - не понял Владимир Иванович.
-Зачем выявлять? - спросил Павел.
-Да ты что, Паша! А вот это я от тебя услышать не ожидал! Что же, по-твоему, нам самые сильные и самые умные не нужны?
-Нужны, Владимир Иванович, конечно нужны. Только выявлять их не надо. Соревнования не сильных и умных выявляют, соревнования провоцируют зло.
-Так, договорились! Вот тут, Паша, я тебя действительно не понимаю, и вряд ли думаю, кто поймёт. С тем, что сильные и умные нужны - ты согласен, а выявлять их не надо?! Это как же? Как же тогда их получить?
-А их и не надо получать, они уже есть. Получают не самых и самых, получают призы, а приз используют как пропуск, как карточку на лучший паёк, на лучшую жизнь. Эти призовитые берут то, что им не принадлежит, таким образом, эмбрионируется зло.
-Ну, ты Паша и загнул! Слова-то какие придумал: "призовитые", "эмбрион зла". Ты у нас, конечно, человек эрудированный, и Воскресенский тебя очень ценил, но не признавать таких очевидных вещей - это уже через чур, даже обидно получается.
-Нет, обидеть я никого и не думал, Владимир Иванович. Дело в том, что соревнования характеризуют низкий уровень развития человека.
-Да, а в чём тогда, по-твоему, высокий уровень этого развития? - спросил Владимир Иванович, застёгивая среднюю пуговицу на своём пиджаке.
-А в том, когда соревнования никому не нужны. Когда формируются условия, благодаря которым сильные проявляют свои способности в силе, умные занимаются умом, а красивые красотой. Грани между этими сферами деятельности, естественно, не чёткие, просто каждый человек познаёт себя и занимается своим делом.
-Да!? А вот, к примеру, врач. Если, как ты говоришь, не надо никого и ни с кем сравнивать, как же тогда выбрать лучшего врача. Ты сам-то к плохому врачу не пойдёшь!
-Всё дело в том, Владимир Иванович, что такое понятие, как плохой врач, вообще не имеет право на существование. И не только врач. Когда человек занимается своим делом, он не может быть плохим - по определению.
-Паш, ну если все врачи хорошие, к какому тогда обращаться? - Владимир Иванович встал, и согнулся, опираясь обеими руками на спинку своего стула.
-К своему, Владимир Иванович, к ближнему.
-Это всё, Паша, словоблудие.
-Словоблудие? - переспросил Павел, и сам же ответил, - что вы называете словоблудием - любовь к ближнему своему? Ближний - это очень ёмкое понятие, Владимир Иванович.
-Ближний для меня, Павел Васильевич, чтоб вы знали, это моя жена, это мой внук.
-Это не совсем так. Это слишком плоскостное толкование такого понятия, как ближний.
-Да? А ты, значит, толкуешь по этому …по объёмному. Так объясни тогда нам, дуракам.
-Речь идёт о единстве, Владимир Иванович, а любовь изначально предполагает уважение. На самом деле всё очень просто. Ближний врач - это действительно врач, который ближе, прежде всего это тот человек, с которым ты имеешь соприкосновение, - соприкосновение на уровне душевных частичек.
-А я, Паша, людей уважаю не за эти, как ты говоришь, соприкосновения. А за то, что человек везде и во всём хочет стать чемпионом! Чтоб, значит, и деньги заработать, и чтобы приличную должность получить. Да, и приз получить - я в этом ничего плохого не вижу.
-Владимир Иванович, в обществе без соревнований начальника уважают не за то, что он - начальник, а за то, что он умеет руководить. А к мнению врача прислушиваются не за то, что он написал диссертацию, а за то, что он умеет лечить. Таким людям не нужен приз, они живут не для этого.
-Ты, Павел Васильевич, не ближних, а каких-то серых и никчёмных личностей нарисовал, которым ничего не нужно, которые ни к чему не стремятся. В общем, пить я с тобой не буду, вот так!
Владимир Иванович встал и, направляясь к почти деревянному шкафу, продолжал говорить.
-И степени получаются для него ни что, и начальников он ни во что не ставит. У нас, слава Богу, есть, кто лучше знает, кому быть, понимаешь, руководителем, а кому нет. Любимец студентов, блин! Умник, бл…ть.
-Владимир Иванович, Павел Васильевич, - сказала Анжела, - ну, что вы, ей Богу, как дети. Владимир Иванович, не уходите, давайте я с вами выпью.
-Нет, Анжелочка, - сказал одеваясь Владимир Иванович, - вы уж тут как-нибудь без меня, а я пойду.
-Ну вот, - сказала Анжела, когда Владимир Иванович ушёл, - я, конечно, мало что поняла из вашего спора, но вы, по-моему, ничего грубого ему не сказали.
-А я, Анжела, вообще ничего грубого не сказал.
-Павел Васильевич, то, о чём вы говорили, мне, например, очень интересно. Только я не спорить с вами хочу, а спросить. Соревнования, насколько я понимаю, нужны для …, ну, не знаю, для получения или введения какой-то меры. Вот, деньги, например. Если не будет соревнований, то и деньги, тоже получается, никому не будут нужны. Прямо какой-то коммунизм.
-Анжела, - сказал Павел, - Бог с ним с коммунизмом, с деньгами. Давай лучше с тобой на брудершафт выпьем.
-А я согласна.
Павел подумал, что облако показывает себя не для того, чтобы на него смотрели, а для того, чтобы им были. А больше Павел ни о чём не думал, потому что он потерял разум и пропал, и растворился и превратился в ничто вместе с другим маленьким и рыженьким облачком, которое опустилось к нему, в его облачное неразумение, и целовало в его неразумные губы. Потом Павел открыл глаза и понял, что он не хочет быть умным, пусть даже очень и очень умным, пусть даже с разумением Сократа, с Дельфийскими надписями, с разностным мышлением …. Он хочет облако, только это облако, похожее на куклу в веснушках, которое всё притаилось на его коленях, боясь пошевельнуться, чтобы снова не стать разумным.
-Анжела, - прошептал Павел в маленькое ушко с завитушкой, - поехали ко мне.
Анжела открыла глаза, - Паша, я сейчас не могу, я ….
-А, ну да …, я совсем и забыл, что ты замужем.
-Нет, Паша, у меня нет никакого мужа. То есть был, конечно, а сейчас нет. Я его выгнала.
-Значит поедем?
-Я сама к тебе приеду, вечером, хорошо?
-А как же ты меня найдёшь?
-А я тебя уже нашла, а где ты живёшь - ты мне расскажешь?
-Конечно, это очень просто, дом - напротив автобусной остановки, второй подъезд, кода нет, четвёртый этаж, квартира ….
Павел посадил Анжелу в такси, которое движется только по маршруту, и остался один на своей автобусной остановке. А вот не поеду домой, - подумал Павел, - не хочу, не могу …, опять эта трёхкомнатная пустота с кухней. Потом приду, приду, и тут же придёт Анжела. А вдруг она придёт раньше? Нет, так подгадаю, что приду раньше её, но совсем на чуть-чуть, и совсем не придётся ждать. А сейчас, …, а сейчас надо выпить. Где? С кем? Лучше ни с кем. Лучше одному, одному в "Капле". Алёхи нет - лучше одному. А "Капля" совсем недалеко. "Капля" - маленький подземельный ресторанчик с тихой музыкой. Павел был там всего несколько раз со своим другом - с Алёхой. У Павла с Алёхой было одно детство, они учились в одной и той же школе и в одном и том же классе. После детства Алёха работал на севере земли, бурил землю и добывал нефть. Нефть продавали, и Алёхе тоже давали деньги. Алёха и Павел всегда спорили, кому расплачиваться за то, что они выпили и съели, и Алёха побеждал и расплачивался за эту победу, потому что последний Алёхин аргумент невозможно было оспорить. "Пашка, убери свой бумажник, понял? Кто на севере работает ты или я!?" Алёха пропивал все деньги, которые не отдавал жене, а потом ему надоело отдавать, или жене надоел нефтяной добытчик, или они оба надоели друг другу. Алёха уехал на свой север, уехал, чтобы жить и бурить землю там, где не надо отдавать деньги той, которая ничего не понимает в земле.
Глава 5
Павел спустился по каменным ступеням в "Каплю", и сел за одинокий столик, за которым они любили сидеть с Алёхой. Высокие зеркальные потолки, стены и картины на стенах, и небольшой похожий на каменный цветок фонтанчик с чисто прозрачной водой в самой середине зала.
-Добрый день, - сказала девушка с косичками и в белом фартуке, похожая на Золушку.
Север - сервер - официант, - подумал Павел. А официанты появились раньше, чем Интернет, значит, официанты главнее.
-Добрый, очень добрый день, - сказал Павел.
-Пожалуйста, меню, - сказала Золушка, подавая Павлу книжку в кожаном переплёте.
-Зачем оно мне. Вы мне принесите, пожалуйста, водки грамм двести, мяса, ну, салат какой-нибудь и минеральной воды.
-Мясо с гарниром?
-С гарниром, с картофельным гарниром. Да, вот ещё что - селёдку, селёдку обязательно.
-Хорошо, - Золушка улыбнулась, как фея, и ушла.
Водка будет мешать коньяку или коньяк водке, а ладно, не помешает, съем мясо и всё будет нормально. Павел посмотрел на людей, сидящих за другими столиками. Двое из трёх чёрнокудрявых явно уважали первого. А первый небрежно держал тонкую сигарету-сигару между указательным и средним пальцем правой руки, и слушал, как его уважают. За другим столиком сидели модные мужчины с модными женщинами. Они пили шампанское и смотрелись каждый в своё невидимое зеркало, но иногда заглядывали и в другие, чтобы удостовериться, что их собственные зеркала не лгут. Золушка принесла графинчик с водкой, мелко нарезанную селёдку с репчатым луком, хлеб и минеральную воду.
-Мясо будет готово минут через десять - пятнадцать, - сказала Золушка.
-Ничего, мне пока и этого достаточно. Спасибо.
-Кушайте и отдыхайте на здоровье, - сказала Золушка и пропала.
Павел наполнил маленькую рюмку водкой и прежде чем выпить сказал самому себе: "Ну, что, Павел Васильевич, за любовь". Павел выпил, надломил кусочек хлеба, подцепил вилкой кусочек селёдки и с удовольствием начал есть.
-Вы позволите?
Перед Павлом стоял человек в чёрном костюме и в белой рубашке. Костюм, как и сам человек в костюме, выглядел очень дорогим, именно дорогим, а не модным. Потому что для настоящего дорогого не имеет никакого значения модно это на сегодняшний день или нет. Но, даже этот дорогой костюм не имел никаких преимуществ перед человеком в костюме. Костюм создавал форму и достойно соответствовал и представлял того, кто его содержал.
-Да, пожалуйста, - сказал Павел.
-Я не нарушу вашего одиночества? - спросил человек в костюме, присаживаясь к столику Павла.
Павел не успел ответить, - к ним подошла Золушка.
-Пожалуйста, меню, - сказала Золушка.
-Вы знаете, - сказал человек в костюме, - здесь всё так красиво и аппетитно. Принесите мне, пожалуйста, тоже самое и в таком же количестве.
-А мне ещё заказали мясо по-французски с жареным картофелем, - сказала Золушка.
-Замечательно, я тоже хочу мясо по-французски, - сказал человек в костюме.
Золушка снова превратилась в фею, и, показав ямочки на щеках, ушла.
-Вы позволите? - повторил Павел вопрос человека в костюме, собираясь наполнить водкой рюмку того, кто так вежливо нарушил одиночество.
-Да, благодарю вас.
-Прежде чем пить за знакомства, предлагаю познакомиться, - сказал Павел, протягивая руку человеку в костюме, - меня зовут Павел.
-У вас замечательное имя, - сказал человек в костюме, пожимая руку Павла.
-Вы не сказали, как вас зовут - сказал Павел.
-Вы знаете, Павел, а меня не зовут, наверно правильнее сказать - меня создают.
-У вас нет имени?
-Нет. Я всё. Если у всего будет имя, то оно не будет всем.
-Может вы здесь ещё и не живёте – улыбнулся Павел.
-Нет, почему же, сейчас я живу здесь.
-Сейчас, а не сейчас?
-Раньше я жил не на Земле.
-Вы с юмором, - сказал Павел.
-Не смейтесь, - раньше я жил на Небе.
-Разве там, - Павел посмотрел наверх, - можно жить?
-Ещё как можно, - те, кто без зла, там и живут.
-Вы не просто с юмором, вы с большим юмором.
-С маленьким юмором на Небе не живут.
-Это точно.
-А как же вас создают? – спросил Павел.
-А по-разному, но, Павел, вы простите меня за эти словесные выкрутасы. Я немного устал от сегодняшнего дня. У меня, конечно же, есть имя, моё имя - Ом.
-Ом? - переспросил Павел.
-Да.
-Не лучше ли Георг?
-Нет, не лучше.
Выльем за знакомство! - Ом поднял свою рюмку.
-С удовольствием, - сказал Павел, и выпил.
-Интересно, - сказал Павел, - если произнести "мистер Ом" - это звучит, а вот "мистер Павел" уже не звучит.
-Апостол Ом тоже не звучит, - сказал Ом и удлинил правую половинку рта.
Павел внимательно посмотрел в лицо Ома и вспомнил заснеженный автобус с ледяным окном, и эти чёрные точки глаз, смотревшие со дна колодца его собственной памяти.
-А у вас есть автомобиль? - спросил Павел.
-Есть, - ответил Ом.
-Такой необычный, похожий на …на крокодила.
-С полуобрубленной пастью, да? - подсказал Ом, и добавил, - а я как раз находился в этом самом автомобиле, напротив окна вашего автобуса.
-Да, но …, как вы …, нет, этого не может быть.
-Что не может быть, Павел?
-Вы тогда не могли меня видеть.
-Но, вы же меня увидели.
-Я - да, а вы …, нет, вы никак не могли меня видеть, это обман.
-Кажется, нам несут горячее, вот мы с вами сейчас и выпьем под горячее мясо за видимость без обмана, - сказал Ом, наполняя рюмки водкой.
Золушка поставила тарелки с дымящимся мясом перед Омом и Павлом, пожелав приятного аппетита ушла.
-Нет, - сказал Павел после того, как они выпили за видимость без обмана, - это случайное совпадение.
-Мясо замечательное, - сказал Ом, - а случаи приходят из закона, которого мы не знаем.
-Вы знаете, Ом, наверно, я с вами соглашусь, хотя принять это высказывание разумом очень трудно.
-И не надо принимать, - сказал Ом, наливая минеральной воды себе и Павлу, и добавил, - он не для этого предназначен.
-Это вы про разум? - спросил Павел.
-Конечно. Да вы это и сами прекрасно знаете.
-А откуда вы знаете, что я знаю?
-Из незнаний, а откуда же ещё, - сказал Ом, и улыбнулся, светло и свободно, не фиксируя левую половинку рта.
-Для чего же тогда, по-вашему, разум? - спросил Павел.
-А не для чего, так, для игры, - ответил Ом.
-Для какой игры?
-Для игры в прятки. Вы, Павел, играли в детстве в такую игру?
-Играл. Кто же в детстве не играл в прятки?
-Ну вот, - Ом сделал глоток минеральной воды, - прятки это и есть игра неразумных для того, чтобы появилась видимость.
-А разве здесь не наблюдается противоречие? - спросил Павел, и тоже немного выпил минеральной воды.
-Какое противоречие? - спросил Ом.
-Если без игры нет видимости, то получается, что тот, кто придумал игру, был слепой?
-Ну, какое же это противоречие, здесь нет никакого противоречия, вы же сами ответили на свой вопрос.
-Да, действительно, - сказал Павел, наливая водку себе и Ому, - надо выпить.
-Замечательная мысль, - согласился Ом, - за игру, да?
-А за что же ещё! - сказал Павел.
Они выпили за игру. Павел расправился с несколькими кусочками мяса, и сказал,
-А я знаю, какой у нас будет следующий тост.
-Павел, я заведомо с вами, - согласился Ом.
-Предлагаю выпить, - сказал Павел, уменьшая содержимое графинчика с водкой, - за Слепого!
-За того, - продолжил Ом, - который доверил человеку собирать по каплям самого себя.
-Вот в чём дело, - сказал Павел, осторожно опуская графинчик с водкой на прежнее место, - теперь мне становится всё понятно.
-А я и не сомневался, - сказал Ом.
-Вы знали Леонида Иосифовича?
-Конечно, знал.
-И он вам рассказывал обо мне?
-Конечно, рассказывал.
-Тогда почему я от него ничего не слышал о вас?
-Вы, Павел, прекрасно всё слышали.
-Не понял?
-Леонид Иосифович часто рассказывал обо мне, только в этих рассказах он не упоминал моё имя.
-Это вы про его песни-сказки?
-И не только. Такие, как он есть во мне.
-Вы говорите загадками.
-А вы, Павел, любите загадки?
-Не знаю, знаю только, что загадки это больно.
-Зато отгадки …, - выпьем?
Павел и Ом соприкоснулись рюмками и снова взвесили жидкость, которая называется водкой.
-Отгадка, - продолжил Ом, - стоит любой боли.
-Не знаю, - сказал Павел, - иногда мне кажется, что без загадок легче. Хотя потом, …потом становится скучно.
-Я предлагаю вам ещё одну боль.
-Это интересное предложение, но, по-моему, я сегодня слишком много выпил.
-Это ничего. Тем более что мою загадку не обязательно разгадывать сегодня.
-Хорошо, - сказал Павел, - я слушаю.
-Скажите, Павел, как вы относитесь к душе с телом?
-Очень хорошо отношусь.
-А, можно ли измерить душу?
-Думаю, что нет. Потому что, душа - это качество, а качество измерить нельзя. Во всяком случае, я не знаю как.
-Отлично. Я ещё раз убедился в том, что вы именно тот человек, который мне нужен. А тело, тело можно измерить?
-Можно и можно даже взвесить.
-Хорошо. Так вот, допустим, что нам удалось взвесить отдельно душу и отдельно тело, а потом всё вместе, и мы даже вывели единицу такого взвешивания.
-Допустим, - согласился Павел, и налил себе и Ому минеральной воды.
-Спасибо, - сказал Ом, - далее, допустим, что результат взвешивания оказался эквивалентен какому-то количеству нами введенных единиц, мы назовём их квалиединицами. Собственно, в этом названии нет ничего не обычного. Пусть это будет, условно говоря, семь квалиединиц. После этого мы предоставим нашему телу с душой полную свободу действий. Попросту говоря, введём его в жизнь.
Ом сделал несколько глотков минеральной воды, и продолжил,
-Да, вот что ещё очень важно. Начальные условия таковы, что перед взвешиванием душа и тело были чисты, то есть в прямом и переносном смысле этого слова. Вы меня понимаете?
-Если я вас правильно понял, - сказал Павел, - когда тело с душой, как вы сказали, вводят в жизнь, то получается, что жизнь налепляется, как грязь, и не испачкаться невозможно.
-Совершенно верно. Так вот, после того, как жизнь для нашего экспериментального тела с душой закончилась, их снова взвесили. Как вы думаете, вес изменился?
-Думаю, что вес должен измениться, хотя …, не знаю, может быть и не изменится. В этом смысл загадки?
-Это первая часть загадки, - ответил Ом.
-А вторая?
-Вторая …. Павел, посмотрите, пожалуйста, на тех людей, которые так комфортно расположились за соседними столиками. Только, прошу вас, не делайте резких движений.
Павел взглянул на тех, кто сидел за другими столиками и … и его ладони до боли сжали краешки сиденья от собственного стула. За другими столами сидели куклы. У Павла закрылись глаза, и он услышал каждую клеточку своего тела, с которым прощалась душа, уставшая сопротивляться ненасытному смерчу страха.
-Павел, всё нормально, открывайте глаза, - рука Ома лежала на плече у Павла.
Павел открыл глаза. За соседними столиками сидели те же мужчины и те же женщины, они улыбались и как прежде наслаждались собственным видом в невидимых зеркалах.
-Золушка, - позвал Ом, - принеси Павлу Васильевичу яблочного сока.
Ом убрал руку от плеча Павла. Появилась Золушка с бокалом яблочного сока. Павел выпил яблочный сок, оставив опустошённым бокал, и понял, что в его голове не осталось ни капли алкоголя.
-Это и есть вторая часть вашей загадки? - спросил Павел, когда ушла Золушка.
-Да, вторая часть - это следующий вопрос, - ответил Ом.
-Я готов, - сказал Павел.
-Может ли измениться качество души, после того, как она отделилась от безжизненного тела, если для оценки качества воспользоваться введёнными нами квалиединицами измерений?
-Кто вы? - спросил Павел.
-Павел, вы почти отгадали!
-Это ещё одна загадка?
-Нет, я с удовольствием расскажу о себе. Для этого я и нахожусь здесь. Я - измеритель желаний.
-Но, для того, чтобы измерить желание, наверно, не достаточно просто о нём знать, - сказал Павел, - необходимо его получить.
-Совершенно верно, я покупаю желания.
-А, ну, это уже было, вы скупаете души?
-Нет, это абсурд, я не покупаю души. Павел, вам ли это не понимать! Хотя, это я во всём виноват с этими куклами. Простите, но по-другому объяснить было не возможно.
-Да, действительно, - согласился Павел, - я сформулировал глупость, душу нельзя ни купить, ни продать. И даже тело, как следствие, продаётся лишь относительно.
-Ну вот, слава Богу, я слышу прежнего Павла.
-Чем же вы занимаетесь? - спросил Павел.
-Я покупаю зло, - ответил Ом.
-Разве у них есть зло? – Павел посмотрел на кукол.
-А у них больше ничего и нет, - сказал Ом.
-А что же вы им даёте за зло?
-Желание.
-Какое желание?
-Желание быть без зла.
-Но, покупать зло это же тоже зло.
-Да, - согласился Ом, - и покупать, и продавать
-Исполнение желания в обмен на зло? - спросил Павел.
-Да, именно так. Единственно, что мне нужно - это желание избавиться от зла.
-Так в чём же проблема? Кто-нибудь отказывается продавать?
-Павел, мой добрый философ Павел, как вы глубоко заблуждаетесь.
-Я не понимаю, объясните, пожалуйста.
-Это желание не просто слова, и вовсе даже не слова. Это желание должно иметь девственно чистый вид в подсознание человека.
-Вы хотите сказать, что таких людей мало?
-Их почти нет. А вы и есть этот самый человек из почти.
-Я не продавец и не покупатель. Зачем все эти почти, говорите, что делать.
-Во-первых, зло нужно для того, чтобы вы поверили в наличие некой силы.
-А во-вторых?
-А во-вторых, … чтобы вы подумали.
-Господи, о чём же здесь думать?!
-Думать есть о чём. Вы должны понять, что в отличие от вас, у меня нет свободной воли. На самом деле я строго ограничен в своих действиях. Более того, как только состоится продажа, внешние силы окажутся мёртвыми, то есть ни о каком вмешательстве с их стороны не может быть и речи, даже мыслей. Но, это ещё не самое главное ….
-Не томите, - сказал Павел, - говорите, что является самым главным?
-А главное то, что вам не дано знать о способе, вернее об инструментарии исполнения вашего желания.
-Ну, и что? Хотя …, - Павел посмотрел на соседние столики, - вы хотите сказать, что избавление от зла может сопровождаться злом?
-Именно так.
-Неужели вы прочитали это в моём подсознании?
-Нет, Павел Васильевич, в вашем подсознании нет зла.
-Тогда в чём же дело?
-Я и так сказал вам слишком много, скоро моё время должно уступить другому началу.
-Я согласен, что нужно подписывать?
-Подписывать ничего не нужно. Возьмите вот это.
Ом взял ладонь Павла и положил в неё тоненькое кольцо с солнечным светом.
-Я должен надеть это кольцо? - спросил Павел.
-Нет, как раз наоборот. Это эксперимент. Я не имею право допустить, чтоб этот процесс оказался необратимым. Но воля остаётся за вами. Если вы захотите, чтобы всё вернулось в свою изначальную точку - наденьте кольцо. На какой палец не имеет значения.
Павел достал бумажник и аккуратно положил в него солнечное кольцо.
-Это всё, что я должен сделать? - спросил Павел.
-Да, а сейчас вам нужно идти домой. Скоро должна прийти Анжела.
-И это вы знаете! Хотя, я уже ничему не удивляюсь. Но, всё равно, мне было очень приятно познакомиться с вами.
Павел встал и протянул руку Ому. Ом поднялся и, крепко пожимая руку Павла, сказал,
-Я рад, что вы есть, Павел.
-Спасибо. Но,… я хотел бы расплатиться с этой милой девушкой, которую вы назвали Золушкой.
-Сегодня я работаю на севере, - сказал Ом.
*
Бернард Шоу (1856-1950) – ирландский писатель