Сотворить себе кумира, это как? Глава 15 и далее..

Леонид Хандурин
   Глава 15. Работа на износ. Обязанностей прибавляется.

   С самого начала года количество заданий резко возросло. В Группу войск приехало несколько комиссий, предполагалась инспекторская поверка, должен был прибыть сам Маршал Гречко, поэтому в разные гарнизоны непрерывно вылетали старшие офицеры и генералы для дачи указаний, инструкций и проверки хода подготовки к будущим летним мероприятиям.А поскольку, самым удобным вариантом добраться до любого гарнизона в ГСВГ было из нашего полка, то и заданий у нас на полк каждый день было до 10, а то и до 15. А если учитывать, что вертолёт забирал генералов прямо из штаба 16 ВА в Третьем городке Вюнсдорфа, то от заявок отбоя не было. К этому времени около КПП Третьего городка Вюнсдорфского гарнизона сделали вертолётную площадку «Под забором» и любителей командировок прямо «из кабинета» возросло вдвое.

   Так было и в этот 1964 год. Правда, капитан Митликин с начала года ушёл в отпуск, он заочно учился в Киевском институте инженеров гражданской авиации и в это время у него были экзамены, а старшего техника Валентина Цопа назначили на должность бортового техника. Поэтому, я остался один во всех лицах. Хорошо, что начальники групп по специальности были специалисты высшей квалификации, и АОшник Саня Захаров, и  «радист» Игнатий Иванович Иванов, который заменил Виктора Ерёмина, уехавшего по замене. Специалисты меня никогда не подводили, а были случаи, когда и прикрывали, по возможности. Во всяком случае, как только узнавали, что срочный вылет, то находили меня в любом месте гарнизона и обязательно присылали за мной дежурную машину. Иногда я даже не понимал, как это им удавалось.

   Что касается непосредственных обязанностей заместителя командира АЭ по ИАС (проще — инженера эскадрильи), то здесь у меня проблем не было, хотя спать приходилось не больше четырёх часов, больше никак не получалось. Хорошо, что у нас в распорядке дня, был двухчасовой отдых днём, который лично я использовал или для сна, или для прогулки с женой и сыном в коляске к озеру.

   «Бюджет» всех заданий в полку, а затем в эскадрильях формировался примерно следующим образом. В Группе войск в год происходило в среднем 17-23 крупных аварий и катастроф авиатехники. На каждую вылетали в среднем по 3 машины. По две проверки в год на каждый авиаполк и по одной проверки на отдельную авиаэскадрилью. Плюс праздничные ЧП, на каждое по две машины. Перечислять всё не буду, но получалось каждый день от 5 до 15 вылетов в будний день и по 1-2 вылета на выходные. Об этом можно было не упоминать, но за время вывода войск из ГСВГ написано столько, что новое что-то упомянуть невозможно. А без таких мелочей картина получается неполной.

   Берлинский кризис (1961), а затем Карибский кризис (1962) затягивали узлы европейской напряжённости всё туже и туже. И к 1964 году число нарушений воздушной границы ГДР существенно возросло, а, значит, и работы полку значительно прибавилось.  Не успели отпраздновать Новый год, было несколько вылетов на чрезвычайные происшествия и дежурства на других аэродромах, как в конце января в районе Эрфурта лётчики из Гроссенхайна сбили иностранный учебный самолёт Т-39, нарушивший границу ГДР. И тут началось. Задания на Гроссенхайн, как в полк, так и в дивизию, полёты на место падения сбитого самолёта, полёты по другим гарнизонам, для разъяснительной работы и так далее.
И поскольку капитан Митликин был в это время в отпуске, то вся работа легла на меня одного. И ещё появилось одно неудобство. Когда улетает много полковников и генералов, то обязательно кто-то приезжает из армейского инженерного состава. Вообще-то им самим не до нас полковых, но нет-нет да и докопаются до кого-то: почему это не по Уставу, а почему это не по Наставлению и это просто парализует работу.

   А к этому времени в воздушной армии сменился зам Главного инженера по вертолётной технике и по замене приехал специалист самолётного профиля, не работавший на вертолётах, майор Борисюк. И он не столько проверял меня, сколько сопоставлял мою работу с инструкциями, чтобы самому понять, а правильно ли я всё делаю. А мне надо было не только выполнять регулировочные работы, но и разъяснять всё это ему. И как это выглядит, чтобы выпускник технического училища разъяснял специалисту инженеру принципы работы систем вертолёта. Это был какой-то технический цирк, особенно при отбивке соконусности лопастей несущего винта или регулировки биения ручки управления вертолётом при работающих системах, на привязи или в полёте.

   Не успели разобраться с Т-39, как в первых числах марта началась подготовка к учениям на Магдебургском полигоне и все заявки на вертолёты были в этом направлении. Экипажей и машин всё время не хватало. Надо было менять комплекты лопастей несушего винта на четырёх вертолётах, на двух вертолётах двигатели выработали ресурс и их надо было менять. И всё это срочно. Подал заявки, а начальник техсклада говорит, что это дефицит и мне самому надо ехать на склад в Штраусберг и там договариваться. Для меня это было странно. Мы возим армейское начальство, в том числе и заместителя командующего ВА по тылу генерал-лейтенанта Халевицкого, а вот новых лопастей двигателей для нас нет. А в то же время, Главный инженер ВА за своей подписью разослал распоряжение, что перевозить командный состав можно только с остатком ресурса по лопастям не менее 200 часов и двигателя не менее 100 часов. Это распоряжение действовало с 1961 года, после того, как при катастрофе вертолёта Ми-4 погиб генерал армии Колпакчи В.С. с группой офицеров и генералов при инспектировании частей Одесского военного округа.

   Пришлось мне ехать в Штраусберг самому. Взял я пару бутылок из под шампанского, наполнил их спиртом-ректификатом, благо в каптёрке у меня стояла бочка со 100 литрами спирта, на случай, если срочный вылет при обледенении, а на склад ГСМ бортовой техник поехать не успевает. Ехать не так далеко, это чуть на северо-восток от Берлина. По кольцевой можно быстро туда добраться. Штраусберг мы знали ещё потому, что там базировался ГДРовский вертолётный полк на Ми-4.

   Приехал на склад, выписали пропуск, прошёл к ответственному кладовщику, который отпускает комплекты лопастей и двигатели (агрегатный отдел), а он мне с ходу отвечает: - Ничего не знаю, отгружаю только по личному распоряжению начальника склада. Я ему сразу достаю бутылку «шампанского» и ставлю на стол. Он звонит начальнику склада или заместителю (я так и не понял) и тот говорит, чтобы я шёл к нему. Я спрашиваю кладовщика, а можно ли начальнику предложить «шампанского». Он так уклончиво отвечает, что можно, если он будет не против.

   Иду через всю огромную складскую территорию к начальнику склада. Это оказывается не начальник, а его заместитель, начальник в отпуске. Капитан. Рассказываю ему суть дела, показываю распоряжение Главного инженера ВА. Вот, товарищ капитан, надо перевозить на вертолётах генералов, старших офицеров, а лопасти и двигатели по налёту скоро не будут соответствовать. Войдите в наше положение. Он усаживается в шикарное складское кресло и глубоко задумывается. Затем озабоченно листает какие-то свои амбарные книги и говорит: - Да, задали вы мне задачу. А вот наш генерал Халевицкий нам такого распоряжения не давал. Я ему в ответ: Да, ведь, мы и генерала Халевицкого на этих же вертолётах возим! После этих слов я открываю свой фибровый чемоданчик и ставлю перед ним бутылку «шампанского». Он вскакивает: - Нет, нет! Это совсем лишнее! Уберите сейчас же! И я переставляю бутылку нас маленький столик слева от меня. Он более низкий и капитан как бы бутылки уже не видит. Пауза. Через минуту капитан говорит: - Хорошо! Сегодня на складе лопастей нет, возьмёшь только двигатель. Новый. А через пару дней мы лопасти из вагонов выгрузим и один новейший комплект я вашей эскадрилье дам. И четыре комплекта заберёте через две недели, когда прибудет новый транспорт. Я, конечно, был несказанно рад, что всё обошлось и я приеду в полк с двигателем, а через пару дней подъеду и за комплектом лопастей.

   Забыв даже попрощаться с капитаном, побежал за машиной, погрузили ящик-контейнер с двигателем и довольные поехали в свой Шперенберг.

   Через четыре дня, через два не получилось из-за полётов, я захватил с собой уже три бутылки «шампанского»-ректификата, но какое-то шестое чувство подсказало, что «все яйца в корзину класть» не надо. И я две бутылки завернул в чехлах в кузове, а одну бутылку положил в свой фибровый чемоданчик. И мы с тем же шофёром и той же дорогой добрались до Штраусберга.

   Когда мы приехали, то ждать пропуска я не стал, вахтёр меня узнал и пропустил машину сразу на склад, чему я не удивился, так как вахтер водителя знал хорошо, тот часто приезжал за грузами. А вот меня там уже ждали. Подошёл незнакомый майор, спросил фамилию и сказал чтобы я прошёл за ним. Я поплёлся вслед уже догадываясь, что «тут что-то не то». Действительно, заходим в один из кабинетов, а там сидит за столом не кто иной, как генерал-лейтенант Халевицкий. Я сразу опешил, но уже через 2-3 секунды чётко (самому на удивление) представился. Генерал встал, вышел из-за стола и сказал: - Так это вы на меня ссылаетесь, чтобы получить новые лопасти? Это вы мне спаиваете моих специалистов? - но я продолжал молчать. Он отодвинул на столе бумаги и строго сказал: - Покажите, что там у вас в чемодане? И мне ничего не оставалось делать, как положить на стол свой фибровый чемоданчик и раскрыть его. На видном месте лежала старая бутылка из под шампанского. Генерал спросил: - Что в бутылке? Я ответил:- В бутылке спирт, товарищ генерал. - Зачем он вам? - В дороге холодно, думал согреться. - А вы, что, на службе употребляете? - Никак нет, товарищ генерал?

   Поняв, что такой бестолковый разговор, с моей стороны, будет продолжаться и дальше, генерал Халевицкий махнул рукой мне, что означало, чтобы я уходил «с глаз долой». Я выскочил из кабинета, как ошпаренный. Вокруг меня сразу собралась толпа офицеров склада: Что? Как? Почему? А я и сам ничего не пойму. Вышел во двор склада, а там машина уже стоит с лопастями на тележке. Вспомнил, что бутылка со спиртом так и осталась на столе. Да при таком ажиотаже даже хорошо, что я так от неё избавился, позже с этим разберусь.

   Приезжая за следующими комплектами, я узнал, в чём причина, что я так нелепо попал на генерала Халевицкого. Оказывается, кладовщик поделился со своими друзьями и когда распивали бутылку, он им рассказал о «добром» лейтенанте. Среди них, кто-то был информатором у армейских офицеров. Вот я и попался. А что нарвался на генерала Халевицкого, то это чистая случайность, он был на складах с проверкой и я на него "нарвался", подчинённые ему доложили. Он, на удивление, к этому отнёсся «с пониманием» и даже с некоторым юмором, дал указание изобразить меня с бутылками спирта в карманах в стенгазете в штабном здании армейских складов. Видел. Очень красиво нарисовали. Я даже просил, чтобы подарили, но даже за бутылку «шампанского» не рискнули отдать. А вдруг генерал вспомнит? Но скоро всё забылось. А вот я помню.


   Глава 16. А дела пошли серъёзные.

   К 10 марта 1964 года мы отмыли от копоти все лопасти на вертолётах, на которых летали на юг. После полётов на юг, в район Мерзебурга и его окрестности, в промышленную зону, где сильная задымлённость и закопчённость, лопасти покрываются разводами копоти и выглядят, как будто  их вытащили из пожара. А если включали антиобледенительную систему, то копоть смешивается со спирто-глицериновой смесью, которая выполняет роль антиобледенителя то лопасти становятся чёрными и их приходится снимать, отмывать с мылом и подкрашивать.

   Не успел я обрадоваться тому, что в эскадрилье всё в ажуре, как 10 марта поступило сразу три срочных задания на площадку «под забор» и ещё два экипажа быть в готовности в район Магдебурга. По переговорам и разговорам было ясно, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Первый возвратившийся экипаж из района Магдебургского полигона сказал, что в этом районе сбили американский самолет-разведчик RB-66, но подробностей они ещё не знали. Видели с воздуха, что сбитый ракетой самолёт развалился на части, которые разбросаны вдоль луга на расстоянии около трёх километров.

   Второй экипаж, возвратившийся с задания, рассказал, что якобы самолёт сбили то ли лётчики из цербстского полка, атаковавшие парой, то ли лётчик из витштокского полка. Экипаж с американского самолёта катапультировался в районе Гарделегена, но один из лётчиков при приземлении повредил или сломал руку и его отправили в госпиталь.

   Поскольку взлётно-посадочные полосы были далековато от места падения РБ-66 и на самолёте туда трудно добраться, то все задания оказались у вертолётной эскадрильи, то есть у нас. Перевозили какое-то оборудование с РБ-66, лётные ЗШ, лётчиков, которые участвовали в атаке на американский разведчик. И почти все задания были на площадку «под забор», прямо перед КПП в Третий городок, где располагался штаб 24 воздушной армии (ВА). А это значит, что в эти командировки летали только генералы, так как старшие офицеры приезжали прямо к нам на аэродром.

Наш экипаж перевозил какие-то части и агрегаты с РБ-66 для армейских инженеров, привезли и НАЗ с парашютной системы, почти такой же как и у нас.
Кто-то из молодых борттехников взял консервную банку с НАЗа и хотел вскрыть, но другие офицеры сказали ему: - Хочешь открывать — отойди подальше, неизвестно, что в ней находится. Несколько человек отошли к бетонным постройкам, положили банку на бетонную плиту и другой плитой пытались её раздавить. Командир первого звена майор Королёв спрашивает меня: - Чем они там занимаются, пошли посмотрим? Подошли как раз когда ребята сбрасывали огромный бетонный кусок на маленькую консервную банку. Глядя на эту картину со стороны, мы расхохотались. - Вам, что, заняться нечем? - спросил Королёв. Он кроме того, что был командиром звена, был и секретарём парторганизации эскадрильи. - Да, вот, пытаемся узнать что там внутри — ответил кто-то из офицеров. Майор взял банку, повертел её и сказал: - Иностранный язык надо учить. Здесь чётко написано, что в банке дистиллированная вода. Все начали смеяться. Майор Королёв прибыл к нам по замене с Краснодарского училища, где обучал пилотов-иностранцев и мог общаться на английском. На этом инцидент с банкой был исчерпан и все разошлись. Правда, чуть позже решили попробовать сигнальные ракеты и разобраться с другими предметами НАЗа.

   Но это всё происходило в короткие минуты отдыха, когда экипажи встречались на своём аэродроме. Но через час-два поступала следующая команда и экипажи снова разлетались по разным аэродромам ГСВГ на несколько суток.

   А у меня снова появилась проблема с техникой. Лётчики и раньше жаловались, что на вертолётах, где установили новые двигатели, таких было три, как-то по особенному включается фрикционная муфта, соединяющая двигатель и редуктор вертолёта, с очень сильными рывками. А на вертолёте, где установили двигатель, который я привёз со Штраусберга, рывки лопастей были такими, что лётчики стали опасаться за лопасти. Бортовой техник Николай Анистрат придумал зашприцевать гидросмесь АМГ-10 в подшипники дроссельной коробки, но эффект это давало незначительный и с чем это связано ни мы ни полковые инженеры, которым я докладывал, не понимали. А жалоб экипажей было всё больше и больше.

   Несмотря на то, что работы было много, пришлось заниматься именно этим вопросом. На одном из снятых двигателей, разобрал дроссельную коробку, сравнил все детали по описанию, но всё было нормально, всё соответствовало описанию. Так я провозился с этой коробкой около недели, отдавая этому всё свободное время, так как жалобы экипажей не прекращались, а нагрузка на экипажи возрастала с каждым днём.

   И когда надежда отыскать причину такого поведения системы включения муфты уже совсем пропала, я решил просмотреть все бюллетени по доработкам на двигателе. Просматривая подшивку с бюллетенями, я увидел чертёж дроссельной коробки, в бюллетене от 1961 года, когда я ещё учился в училище. А двигатели с этой доработкой начали приходить только сейчас. Начал вчитываться, ничего особенного, На осях дроссельной заслонки конструкторы заменили подшипники скольжения с бронзовых на фторопластовые, более долговечные. Больше ничего существенного не нашёл.

   Но мысль, о подшипниках дроссельной заслонки, засевшая где-то глубоко, всё время не давала мне покоя. Решил проверить, какие подшипники стоят на вертолётах с которых поступают жалобы экипажей. Работа довольно трудоёмкая, но я убедился, что экипажи жалуются именно на тех вертолётах, где установлены фторопластовые подшипники качения. Но из этого ничего не следовало: кто я и кто конструкторское бюро авиационных двигателей АШ-82В. Сначала доложил об этом инженеру полка по самолётам (вертолётам) и двигателям (СД), но он не дослушав меня, спросил: - А двигатель гарантийный? Я ответил: - Наработал только 25 часов с начала эксплуатации. Что тут началось... Я оказался почти преступником, что вскрыл агрегат на гарантийном двигателе. Я ответил, что на дроссельной коробке никаких пломб нет, она взаимозаменяема с другими, хотя ресурс учитывается в часах. Успокоился. Сказал — подумает. А жалобы от экипажей идут. И тут через три дня инженер по СД вызывает меня и сообщает, что в брандисском вертолётном полку поломали лопасти при включении несущей системы. И меня спрашивает: - Что будем делать? Теперь и я уже не знал, что делать. Самое разумное — приостановить полёты. Но нам за это головы поотрывают. Тем более, что все лётчики завтра будут знать, что в Брандисе сломали комплект лопастей.

   Тогда я предлагаю. Поскольку не в нашей компетентности прекращать полёты, а режим опасной раскрутки кратковременный, 10-15 секунд, то надо взять специальную гипоидную смазку для высоких температур, смешать её с АМГ-10, некоторые борттехники это уже делают на свой страх и риск, и зашприцевать в подшипники дроссельной заслонки через 25 часов наработки. На том и порешили. И на мне — быстрое оформление карточки неисправностей с подробными пояснениями, чтобы вызвать заводских представителей. Карточку я оформил в этот же день, инженер по СД изложил своё мнение и через день армейские инженеры у нас разобарались с этой проблемой. Они созвонились с заводом и одобрили зашприцовку через 25 часов наработки двигателя, а через неделю к нам прилетели представители завода и заменили подшипники на какой-то новый высокотемпературный фторопласт. И ещё одна проблема, изматывающая меня, была решена. А тут и капитан Митликин прибыл из отпуска. Я вообще оказался, как в раю: и испытания выдержал на самостоятельную работу, и проблему решили без приостановки полётов. Михаил Дмитриевич был очень доволен, что теперь он может оставлять эскадрилью на меня. А уж как я был доволен …

   Теперь мы с капитаном Митликиным снова ходили на вылеты поочерёдно, днём занимались каждый своим участком работы. У меня накопились большие задолженности по документации, карточкам учёта неисправностей, доработкам, графикам учёта выполнения регламентных работ, замене двигателей, лопастей и хвостовых винтов. А Михаилу Дмитриевичу надо было готовить два вертолёта в ремонт на ремзавод в Каунас и два вертолёта надо было принять с завода. Значит эти вертолёты надо тщательно укомплектовать, чтобы у заводских не было претензий и подготовить в командировку экипажи сроком на неделю или две. Так мы и занимались, каждый своим делом.

   Но не бывает в армии таких периодов, чтобы не поступали вводные. И вот поступила вводная: подготовить вертолёт для транспортировки на внешней подвески штанги с прикреплённым полотнищам большого размера с надписью «15 лет 24-й воздушной армии», так как собирались отмечать 15-летие нашей воздушной армии. Наша армия создавалась в 1942 году, как 16-я ВА, но в 1949 году номера воинских частей и соединений поменяли. Причины этой замены я слышал самые разные, но факт остаётся фактом, что в 1949 году наша армия стала 24-й ВА. И вот  в 1964 году армейское начальство решило отметить эту дату, как юбилей. Капитан Митликин, как только узнал о затее армейских начальников, сразу сказал, что надо специально изготовить полотнище, а так не получится и поручил мне сопровождать эту затею. Моё же дело было, подготовить вертолёт и отправить его на площадку «под забор», где армейские цепляли штангу и затем прикрепляли полотнище.

   Первый раз всё прошло неудачно. Штангу прицепили нормально и полотнище прикрепили, но как только подняли всю эту конструкцию в воздух и пролетели над Третьим городком, всё полотнище было разорвано на ленточки и экипаж принял решение лететь на свой аэродром. Когда прилетели на наш аэродром, то мы увидели не полотнище, а болтающийся в воздухе толстый жгут из сплетённых ленточек от разорванного полотнища, которые невозможно было распутать.

   На следующий день сделали две попытки уже с полотнищем, которое утяжелили по кромке жгутом с песком, получилось лучше, полосок было меньше, но теперь они отрывались в воздухе, что было опасным. Мне тоже это показалось не очень интересным, а армейские инженеры меня больше не приглашали, конструировали сами. Сделали так, что полотнища хватало на 3-5 полётов. Но затем попробовали это сделать на вертолёте Ми-1 и там эта затея выглядела получше. А поскольку у нас прибавилось заданий из Группы войск, то это армейское задание передали экипажам из Брандиса, где базировался гвардейский вертолётный полк. Какой результат был конечным, летали ли они с полотнищем, я уже не знаю.

   Мы дальше завертелись, как в беличьем колесе. Сначала объявили тревогу с перебазированием и мы улетели на несколько дней на запасный аэродром «Ударный», а на наш аэродром приземлились Як-28 с Вернёйхена. Они уже к вечеру улетели к себе домой, в Вернёйхен, а мы ещё несколько дней выполняли задания с запасного аэродрома.

   Не успели прилететь, две больших вводных. Первая — выделить два экипажа для командировки в Казань, на вертолётостроительный завод, для получения пары вертолётов типа «Кенгуру». Это мобильный командный пункт и пункт связи для обеспечения штаба Группы войск работы в полевых условиях. Вторая вводная — подготовить пару вертолётов, оборудованную системой «РЫМ-Б» для обеспечения работы бомбардировщиков Брандисского полка, оборудованных системой «РЫМ-С». Это значит опять будет нехватка экипажей и надо будет перетасовывать бортовых техников по экипажем, что не всегда можно было сделать, так как молодого в Казань не пошлёшь, а любого на «рымовскую» машину не поставишь, так как за ними закреплены конкретные борттехники.

   Не успели мы поразгребать эти проблемы, как новая вводная — в Группу войск прилетает Н.С. Хрущёв и с ним большая комиссия. Кто, зачем — пока неизвестно?
Но приказали на встречу с Хрущёвым выделить с каждой эскадрильи делегацию по два «достойных» человека, а из полка на партактив — по одному человеку и с докладом. Из нашей эскадрильи на встречу хотели выделить штурмана эскадрильи майора Левдикова Григория Ивановича и инженера эскадрильи Митликина Михаила Дмитриевича, а на партактив с докладом майора Макаренко, начальника нашей «рымовской» группы.

   Партактив был вечером. На партактиве майор Макаренко выступил и рассказал, какие показатели у полка и в докладе была такая фраза: «... По вине личного состава в полку не было лётных происшествий 20 лет...». А поскольку полк был сформирован в 1944 году, то это значило с начала существования полка. И тут всё закрутилось. Хрущёв Н.С. встал и произнёс, ставшие потом знаменитыми, слова: «... Вот люди, овладевшие техникой! … Цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!». А уже на следующий день в газете «Красная звезда», на первой полосе, была напечатана статья под таким же заголовком: «Вот люди, овладевшие техникой!». И портрет нашего командира полка, полковника Медведева Михаила Григорьевича. И на следующий день майора Макаренко назначили на должность с повышением, начальником системы «Электрон», а через небольшое время он получил звание подполковника.

   А в это время капитан Митликин договаривается с начальником политотдела полка, что на встречу с Хрущёвым Н.С. едет не он, а я и меня вносят в список делегации от полка.

   Собрались все у штаба полка. Майор Левдиков сказал мне: - Лёня, далеко от меня не отходи, держись около меня, знаю я эти встречи, не один раз бывал на таких. Всегда одно и то же. Сплошное столпотворение. А ещё набросил мне на шею ремешок от футляра кинокамеры и добавил: - Будешь изображать моего ассистента, у меня здесь запасные кассеты. Я кивнул и мы зашли в автобус, который должен был привезти к месту встречи в Вюнсдорф, в Первой городок. Автобус тронулся.

   В 9-30 подъехали к Первому городку, регулировщики сказали, что нам надо ехать в Третий городок, там формируется колонна от авиации. Какая колонна, машин, что ли? Мы поехали туда. Приехали. Нас построили на каком-то плацу и оказалось, что нас огромное количество, со всех авиационных гарнизонов ГСВГ. Как все добирались, я даже не представляю.

   Построили, проверили списки, а затем начальники решили посмотреть, как мы пройдём строем, если вдруг во время встречи будет проход коробками.  Так мы перестраивались около часа, а никакой встречи и не намечалось. Затем нас построили и мы пошли лесом в сторону Второго городка, там, где танкисты. Все начали возмущаться, что, мы так будем ходить по всему Вюнсдорфу, но генералы наш «путч» сразу пресекли. Через какое-то время мы подошли ко Второму городку. Там уже были колонны танкистов, артиллеристов и прочих. И тогда вместе с ними пошли в Первый городок.

   А теперь представим, что это лето, температура выше двадцати градусов по Цельсию и мы в колоннах, в повседневной форме одежды (а некоторые приехали и в парадной форме) идём походным шагом уже ни один километр. И только сейчас мы узнаём, что встреча с Хрущёвым Н.С. состоится в 14-00, когда он должен приехать из Берлина.

   Наконец мы добрались до Первого городка, где мы были утром. Но теперь уставшие, злые мы встретили там представителей мотострелковых частей, которые там тоже маялись с утра, все тоже были уставшие и изнывали от жары, но даже негде было попить воды.

   Встреча планировалась на плацу, где все прибывшие были распределены по «коробкам» и заполнили всё пространство плаца с метровым расстоянием друг от друга, таким образом, что двоим не разойтись. До встречи было полчаса и поступила команда не расходиться. Все стояли плотным строем, а мы с майором Левдиковым под видом корреспондентов примкнули к группе военных фотокорреспондентов и Григорий Иванович начал съёмку, а я носил за ним кассеты и чехол фотокамеры, изображая, что я тоже из «этих», как выразился один из полковников, которому мешали наводить порядок.

   И вдруг все как-то по особому засуетились и через 2-3 минуты затихли. Мы с Григорием Ивановичем рванулись к трибуне и быстро оказались вблизи неё, точнее, под ней. Мы стояли так, что нам надо было смотреть на стоящих на трибуне, задрав голову вверх.  Хрущёв Н.С. Стоял чуть левее центра и смотрел перед собой. Меня поразило его лицо. То ли от солнца, то ли от жары, но мне показалось, что оно светло-восковое, совершенно без румянца, но довольно живое.
А когда он заговорил, то голос оказался чем-то похожим на голос Хрущёва, но и не похожим. Сначала он читал по бумажке, довольно долго, а когда начал говорить о Китае и китайцах, то это был экспромт и как-то всё косноязычно и нескладно. У Григория Ивановича закончилась кассета, он снимал Хрущёва*) в упор, и мы отошли от трибуны, чтобы заменить кассету. Мы увидели, что на траве лежат несколько солдат, а вокруг суетятся медики, брызгают на них водой, расстёгивают одежду, ослабляют ремни и приводят следующих и следующих.

   К трибуне мы возвращаться не стали, а вскоре митинг завершился и все стали расходиться. Мы тоже пошли в сторону КПП, отыскали свой автобус, его направили в этот городок, мы подождали всех наших и уехали в гарнизон.


     Следующий рассказ читать здесь: http://proza.ru/2018/07/28/1688 
         

        На фото слева направо: сержант с/с Нигматуллин Ф., рядовой Солодилов,
                Виктор Ерёмин - нач. группы РЭО и РТО, Александр Захаров -
                нач. группы АО. Аэродром Шперенберг, ГСВГ

               *) Осенью 1964 года Н.С. Хрущёва сняли с должности.

                (Продолжение следует)