С разрешения автора Прозы, моего давнего друга – Наташи Пичугиной, – публикую этот волшебный рассказ о себе.
42 года прошло. Всего-то))
Это даже не ностальгия. Не воспоминания. Это – другая жизнь.
©
У меня есть знакомый ангел
Наталья Пичугина
Ю.Цыганову.
У меня есть знакомый ангел. Гарантировать, правда, трудно, возможно, он и человек, однако меня одолевают большие сомнения. Главным образом из-за крыльев, которые он нет-нет, да и волочит за собой. А зачем обычному человеку такое беспокойство? К тому же – если они необъятно-громоздкие и вечно грязные, цепляются за все, а между ними болтается завязка, какой они крепятся к спине. Вообще полагается заправлять ее за крыло, но он не слишком аккуратный ангел. Однажды явился с одним крылом, а веревица эта моталась у него под ногами и он на нее наступал.
– Никак в грязях купался? – поинтересовалась я. – Где крыло потерял? – А ну, – махнул он рукой. – У вас тут и крыльев-то оставить негде.
Но иногда он является без крыльев и, надо заметить, становится солиднее. Чай пьет, не засасывая ртом из блюдца, да и вообще пьет из чашки. Пиджак на нем серый, весьма приличный, помят на спине, конечно, так ведь крылья, что поделаешь. И разговоры в пиджаке он ведет вразумительные, все оглядывается на себя в темное окно или в полированные дверцы шкафа, на манжеты свои посмотрит, на воротничок, на джинсы иногда взглянет, склонив голову, – все на месте. Его это даже удивляет. Но раз все на месте, то и речи надо подбирать степенные. Чему оно обязано, неизвестно, но учитывая, что такая положительность возникает в нем регулярно, как зима и лето, можно предположить, что Отеческое наставление имеет к тому свое отношение. Оное обстоятельство вызывает во мне живое любопытство, однако не заходил у нас разговор об Отце Небесном. Тем более является мой ангел редко и, главным образом, внезапно. Визитных карточек он сроду не носит, в телефон не верит, даже оскорбляется, не входит этот аппарат в круг его понятий и ощущений. Поэтому всякий раз забывает, что хотел спросить. Можно, конечно, записывать вопросы на листок да и предъявить: вот, мол, драгоценный, не отвертишься. Однажды я даже записала. Но утеряла на столе. Стол у меня, представьте, незаменимый для научных трудов, и я ему безгранично доверяю все свои рукописи, так что некоторые теряются на нем безвозвратно. Но мне кажется, что ангелу моему не понравился бы тот листок. Он терпеть не может вопросов в лоб. Однажды я что-то у него спросила, именно желая услышать ответ. Так он весь замялся, в кресле закрутился, сморщился, нудил какое-то «о-ой-й-й» и все к дверям рвался. К дверям, понятно, я его не допустила, но и ответа не услышала. Тем более в тот момент он находился в состоянии переходном, а в такие периоды его характер обостряется. Есть у него такие переходы от жизненного периода «в пиджаке», назовем условно, к основному периоду «задумчивых брожений», когда веревка волочится за ним змием и крылья теряются где и когда попало. Однажды одно крыло развязалось в небе. Уж он летел за ним на оставшемся, весь исколотился и только на какой-то крыше смог его перехватить. Разбил себе, конечно, ангельское лицо и целый месяц выглядел, как пьяный забулдыга. Ко мне пришел, когда заплывший глаз уже пожелтел и опухшая переносица спала.
– Давай йодом смажем, – побеспокоилась я. – Быстрее рассосет.
– Н-не! – определенно смутился он, и глазки его осторожно блеснули. – Некрасиво будет. Не стала я смеяться над его ангельским понятием об эстетике. Другой раз он крылья пристроил в моем подъезде. Как раз когда явился с одним крылом и заявил, что у нас их негде оставить. Еще бы, все же не чулан, а подъезд, у нас его даже на ключ запирают. Так ангел мой одно крыло приспособил под батарею (уж как оно туда вошло, не знаю), а когда второе стал устраивать на батарею, тут на него уборщица и налетела: куда, мол, всякую дрянь с улицы несешь в чистый подъезд, пьянь перекатная, забирай, мол, свою нечисть лохматую. А второе крыло, уже спрятанное, и не заметила. Ангел мой одно крыло подхватил, веревку свою крутанул вокруг него и явился ко мне, мрачный. Дело в том, что когда он впервые пришел ко мне в гости, я предложила ему снять крылья, потому что они мешали ему сесть, а сама вышла за чайником. Вернувшись, я увидела их на своей постели. Не знаю, почему он выбрал такое чистое место для своих грязных крыльев, только я, собравшись с духом, наставила его на человеческий ум. После этого он прятал свои крылья, где придется. Думаю, еще и поэтому они были у него всегда такие грязные. В переходном состоянии ангел мой становится задумчиво-рассеян, не слышит – ни-че-го! абсолютно. Десять раз скажешь ему, что он положил локоть на варенье, а он уставится в воздух, брови поднимет и сидит, Бог его ведает, о чем думает, только иногда покачает головой, вздохнет, скажет: «Да-а-а…» – встал и пошел к дверям. По дороге измажет мне этим вареньем шкаф или стену, ни прощай, ни когда придет, откроет дверь, захлопнет за собой и опять исчез, неизвестно насколько и вообще насколько ли.
Так что хлопот с ним много.
Когда мы с ним познакомились, он ходил с большой папкой, все художником был, в газете работал. Как только его не разоблачили в редакции! Наверняка он крылья свои похоронил на время в какой-нибудь яме, а без крыльев его от человека ни за что не отличишь. Деловой становился, степенный. Другой бы на его месте галстук надел, а этот одним пиджаком обходился, да еще валил в проходную с лохматой головой. В то время мы часто с ним встречались, и он бывал у меня, а вот к себе пригласил только один раз и то, я подозреваю, не его была квартира. Подозреваю, что все это он придумал, чтобы порисоваться перед самим собой: мол, у всех людей есть дом – и у меня есть. Он жуликоватый был ангел. Наверняка привел в чужую квартиру. И ведь котлетами кормил – конечно, чужими. А по дому двигался, как по собственному, книжки все предлагал мне полистать и даже одну порывался подарить. Рисунок свой вытащил из портфеля и на стенку приколол. Только к пяти вечера вдруг засуетился, заторопился: «Мне, – говорит, – надо по срочному делу». Последнюю котлету в карман сунул, рисунок со стены сдернул и быстро-быстро мы из этой квартиры ушли, оставив, надо заметить, после себя беспорядок.
И так проходило время, пока однажды он не исчез. Не то, чтобы исчез, а просто ушел, как всегда, и больше не появился ни через месяц, ни через полгода, ни через год. В отсутствие его я стала чувствовать и понимать, что ангел мой – не простая птица, а есть в нем необъяснимый свет. И мне его не хватало. Я написала объявление и повесила на столбах по городу: «Верните ангела». Написать поконкретнее: мол, пропал ангел, кто увидит, прошу сообщить по такому-то адресу, – я не решилась. Еще обвинили бы меня в мистике. И ангела куда-нибудь дели бы. А я стихийный материалист, я своего ангела рукой трогала. Поэтому решила написать что-то вроде сигнала, чтобы ангел узнал мой почерк и отозвался бы. Если жив. Это последнее очень интересовало меня. Надо сказать, что на объявление никто не отозвался. Прошел еще год. И еще год. И если сначала я думала о том, умер мой ангел или жив, и вспоминала, как мог он часами сидеть в кресле и думать о чем-то своем ангельском, тихо хлопая глазами и безобидно склонив голову на плечо, – то потом я забыла о нем прочно. Ведь никто не знал о нем, и некому было мне о нем напоминать. Так я жила своей жизнью. Ходила на работу и училась в институте. У меня были другие друзья и другие заботы. И вдруг однажды раздался звонок в дверь, и ко мне, как раньше, вошел ангел. Мой ангел! Это был, действительно, он! Он оброс и отрастил усы, стал еще длиннее, заматерел и постарел и уже совсем не походил на ангела. И все-таки я стала кричать от радости, потому что хоть и изменившийся, но он был старый, старый друг.
– Ты где пропадал?!!
– Блудил, – ответил он.
– Что-оо??? – ужаснулась я, выкатывая глаза. – Разве ангелы этим занимаются? – Ха! – нагло и мрачно ответил он и, отодвинув меня рукой, прошел в мою комнату. На нем был какой-то новый пиджак и какие-то новые джинсы. Цепким взглядом он разглядывал мою комнату, по-новому нахально морщил нос, – и тогда, вспомнив его периоды, я спросила:
– А где твои крылья?
– Я их теперь не ношу, – важно ответил он. – Они мешают. Я ведь теперь писатель, знаешь ли, и мне неприлично появляться в издательствах черт знает с чем. На щеке у него прилипло белое перышко. Еще одно зацепилось за штанину. Молния на одном сапоге была расстегнута. И, забывая, что он никогда не отвечал на прямые вопросы, я попросила:
– Послушай, расскажи, что с тобой было все это время.
Но он уже и сам вынимал из своего роскошного пиджака толстую папку и оттуда же вино, водку, пиво, воду – и все это ставил перед собой в рядок. – Мой новый роман, – степенно объяснил он, ковыряя нашими ножницами пробку от бутылки, – носит автобиографический характер. Я принес его тебе прочитать, чтобы ты узнала о моей жизни. – Он отхлебнул из горла и предложил мне: – Если ты пьешь, неси себе чашку. Изумленная, я созерцала нового ангела, как кота, вылезающего из курятника. Нахальный сумасброд, не слушая моих возражений, орал у меня в комнате ровно четыре часа, спуская прочитанный лист на пол. Он прихлебывал каждое свое поэтическое слово из бутылки и к концу чтения обессилел до того, что в последний раз не смог поднять ее ко рту. Видали вы когда-нибудь пьяного ангела? Он сидел румяный и смущенный, и сонно покачивалась его голова. Когда ему хотелось открыть глаза, он задирал подбородок кверху, но глаза не открывались, и тогда он махнул на это рукой. – Извини, пожалуйста, – пробормотал он, пытаясь осторожно улыбнуться. – Я очень устал. И он свалился и заснул тихо и мирно, придавив собой рассыпавшиеся листы рукописи.
Когда утром я проснулась, он уже сидел тихонько в углу на своей рукописи, которая расползлась под ним, как перина, и задумчиво покачивал головой. – Эй, писака! – позвала я его, но он не отозвался и все сидел себе со всклокоченными кудлами и задранным рукавом, а пиджак лежал скомканный под его седалищем. Через час в нашу дверь стучалась уборщица и тащила через порог – ни много ни мало! – его крылья! Все такие же громадные и грязные, связанные его ужасной веревкой. Откуда только у нее силы взялись! Но мой ангел, оттеснив меня от порога, холодно вытолкал уборщицу за дверь с крыльями вместе. – Мало того, что ты жулик, развратник и пьяница! – сказала я ему с деланным отвращением. – Так ты еще и врун! Вчера ты утверждал, что крыльев теперь не носишь. А что же получается? Ты опять затолкал их за батарею! Когда этому будет конец? Мой ангел смутился. Он стоял с жалко наклоненной головой и расстроенным лицом, возил ногой по листам вчерашней рукописи, ничуть не замечая, что она давно развожена по всей комнате и истоптана в клочья его ужасными сапогами, – и вдруг исчез. Услышав в квартире тишину, я было послала ему в след проклятье, которое научило бы его прощаться, когда уходишь. Но в это время он вернулся. Он волок за собой крылья, опутанные веревкой. Они не проходили в дверь, и он сердился, сопел и подвывал. Втиснув их в коридор, он не смог войти и упал на них с грохотом. – Ой, боже мой, ну что же это такое, – проплакал он жалобно и забормотал неразборчиво, залепетал, завозился, поднимаясь на ноги. Дрянь и всякие хлопья висели на нем и его крыльях. Очевидно, батарею не мыли все эти три года. Утвердившись на ногах, он осторожно поднял на меня глаза. – Знаешь что, – опасливо начал он, и глазки его проникновенно блеснули.
– Ну, что? – вздохнула я.
– А-а… – раскрыл было он рот, побоялся и все-таки решился: – А помоги мне почистить крылья! У вас тут так грязно на Земле, – пожаловался он и задумчиво оглядел свою ангельскую принадлежность. – Какой только хлам ни принесешь на себе. – В этот момент он выковыривал из них яблочный огрызок. – У нас на Небесах крылья легче сохранять – нет такой грязи. А здесь приходится все время их чистить. Одному-то тяжело – видела, какие громадные? – И он пнул их ногой.
– Тихо, сломаешь, – остерегла я.
– Не, они крепкие, – отвечал он. – Говорят, раньше нам вторую пару выдавали. А теперь не те времена, с одними летаем. Не начистишься. Помоги, а? – повторил он, вконец воодушевленный своим монологом. И стали мы чистить его крылья. Заодно мы помыли и его. Через час, напившись чаю, он забеспокоился и, рассеянно замарав мне шкаф вареньем, ушел, как всегда не прощаясь.
– Как насчет вернуться? – крикнула я ему вдогонку.
Но мне ответила хлопнувшая дверь и я, выпятив губы, уставилась в ее выразительное лицо. Трудно сказать, отчего в душе моей с тех пор поселился покой, ведь никаких обещаний ангел мне не оставлял. Однако, рассуждая мудро – разве можно знать наверняка, вернется ли ангел? Он – небесный свет и существует по неизвестным законам, никакие «до свидания» не изменят его природы. Кто хочет иметь надежного ангела или надежный ветер? Как всякому понятно, ступаем мы тут по неисследованной почве. К тому же тема знакомых ангелов такова, что не со всяким и посоветуешься. Разве только с посвященными, к которым и обращаюсь. Собранные мною сведения бытия ангелов на Земле, конечно, ничтожны сами по себе. Но вместе с вашими наблюдениями, дорогие друзья, они могут – только вдумайтесь – пополнить современное содержание общественных наук. Таким образом мы заложим, с позволения сказать, сравнительное ангеловедение, ибо ничего подобного в нашей литературе я до сих пор не встречала. За этим приглашаю всех заинтересованных лиц присылать свои записи по адресу: Москва, Сокол, Ленинградский проспект. Ведомственный дом, в мои руки.
Москва,1976.