Посвящается Г.П.Попову.
* * *
Пётр Савельич, пенсионер, только второй год законно отдыхающий, отработавший не один, впрочем, и не два, даже и не три десятка лет на кабельном заводе. На здоровье особо никогда не жаловался, но тут уже совсем стало невозможно терпеть. А кому жаловаться? Человек, который был рядом 40 лет, покоится в земле. Дети давно уже выросли, внуки предпочитают новомодные гаджеты общению с близкими. А телефона ни сотового, ни домашнего у Петра Савельича не было. Вернее, был старенький стационарный телефон, но не по карману пенсионеру было платить просто так. Ведь никто ему не звонил и ему некому было звонит.
Как заколет сердце, потемнеет в глазах, так и думает: "Неужто смерть идёт за мной?" Но потом становилось легче. “Ничего не поделаешь. Не скорую ведь вызывать? Им и своих хлопот хватает, вот люди в аварии попадают, а я что? Я уже отжил своё” – думалось Петру Савельичу.
Как-то раз Пётр Савельич собрался в магазин, наскрёб мелочи на булку хлеба. Сел обуваться в потрёпанные резиновые тапочки. Всё как в жизни многих пенсионеров. Сел, а встать больше и сил нет. Колет, остро колет в области груди и всё. Не вдохнуть и не выдохнуть. Через вечность размером в несколько минут Петру Савельичу полегчало. Эти минуты показались вечностью неслучайно. Ничего в них не видел Пётр Савельич, ни боялся он смерти, а как люди, считающие, что отжили своё, даже ждал и смутно надеялся.
Приступы несколько раз повторились. Смерть стояла на пороге убогой однокомнатной хрущёвки с пожелтевшими обоями. Стояла, но не спешила. Надоело это чувство одинокому пожилому человеку. Решил он отправиться в поликлинику. До ближайшей поликлиники было 5 остановок, ехать на автобусе было не с руки, ведь проездные заменили выплатами, которые уходили на продукты. На хлеб, что подешевле, воду, иногда удавалось оставить с прошлой пенсии Петру Савельичу. Тогда наступал для него праздник, он покупал любимые корнишоны. Полулитровая банка била по бюджету пенсионера, но его страсть, сдержанная и никому не мешающая, требовала удовлетворения.
Что для него эти огурцы-заморыши? Просто поесть перед телевизором, только телевизор был у Петра Савельича не исправен. А вот с чем связана была эта страсть: как-то сильно простыл Пётр Савельич в ожидании автобуса. Жена его, Мария Семёновна была жива ещё тогда. Так стреляло в спину, что и пошевелиться больно было. А жена сидела рядом с ним, гладила его мозолистую, волосатую, в толстых венах руку.
Всё болел Пётр Савельич, не мог шевелиться, а Мария Семёновна всё неустанно ухаживала за ним. Почти не ел Петруша, как ласково называла его жена, да лежал он. Почувствовал этот вкус, уже таки забытый, но который он так сильно хотел почувствовать. Вкус корнишонов, как они хрустят во рту. С последних сбережений покупала Мария Семёновна корнишоны в надежде, что постепенно к Петруше вернётся аппетит. Вернулся. Пошёл на поправку. А в банках на зиму заготавливали варенье, благо мастерица на это была Мариша. Бывало грушевое, бывало вишнёвое, но любимое для Петра Савельича было сливовое.
Маленький дачный участок, в 30 минутах езды от дома, чуточку кормил пенсионеров. Дачный участок, а на самом деле земля, принадлежавшая родителям Марии Семёновны. Несколько десятков раз резанная-перерезанная местным колхозом, затем совхозом, а затем и просто алчными соседями. Оттяпали грядку картошки, что мол всегда забор и проходил в том месте. Как что уродится, от того и зависело, из чего будет зимой варенье. А что может быть вкуснее варенья с хлебом? Пожалуй, корнишоны. Но трудно бы выбрать для Петра Савельича между ними и вареньем сливовым.
Чтобы хоть как-то занять себя, пенсионер покупал кроссворды и одинокими вечерами разгадывал их. Лишь бы просто не лежать. Не лежать и не думать. Бессонница давно мучала Петра Савельича. Так и было накануне того дня, в который планировал отправиться пенсионер в поликлинику.
Сидел за кроссвордом допоздна Пётр Савельич. На час было без трёх минут четыре. Тяжёлым сном забылся Пётр Савельич. Проснулся в 6 утра, ровно, как по будильнику. На табуретке возле кровати стояла пустая банка. Взгляд остановился на ней. Снова вспомнились те времена, болезнь, Мариша, похороны. Что-то кольнуло внутри. Но не так остро, как раньше.
Сходил в уборную, почистил зубы, сел. Думал поесть - не хотелось. Куда-то идти тоже желание отсутствовало. Посидел ещё. Вспомнил парнишку лет 20 с работы. На кабельном заводе приходилось тестировать продукцию. Разошлась в одном месте изоляция, а парнишка и не видел. Молодой, вся жизнь впереди. Взялся подключать кабель, вот и всё. Всё. Ни будет семьи у этого белокурого парнишки, ни увлечений. Только гроб, камень и, может быть, эпиграмма. Никто ответственности не понёс, решили замять. Замяли. Скандал и разборки заводу не нужны. “Сам виноват, сам” – пытались убедить мать бедного парнишки. И думал Пётр Савельич: ”А почему не я?” Вспомнил Господа, вспомнил, как впаяли его родителям 25 лет лагерей за баптисткую веру. Видимо, так надо. Видимо, нужнее он на Небесах.
Поднял глаза, уже без 20 минут 7. Пора бы и выходить. 2 километра идти. А прийти лучше до начала приёма в регистратуре. Пётр Савельич надеялся уложиться до полудня. Шёл медленно, но, что говорят, верно. Свернул через овраг, сократил на пару сотен метров, но идти в горку. Сложно. Дошёл.
Регистратура уже была открыта, Пётр Савельич подошёл к окну, перед ним был пожилой мужчина несколькими годами младше, но уже с крупной залысиной, пузатый и вида недоброжелательного.
- Алё, ты мне дай направление-то, - прохрипел голос, - мотор барахлит, не могу. К этому, как его там, эндохренологу, ага.
- Мужчина, эндокринологу, - прозвучал из приёмного окошка раздражённый голос молодой девушки. – А Вы вообще записаны?
- Куда записан? Ты мне направление дай, а то я начальнику про тебя что-то напишу, что вылетишь отседа. Давай побыстрее, день не резиновый.
- Ща, - недовольно, но побоявшись огрызнуться, ответили из окошка, - вот вам ваше направление.
Пожилой мужчина с барахлящим мотором удалился к лестнице.
- Ну, чего стоите? – раздалось из окошка, - Тут Вас не музей, стоять решили просто.
Пётр Савельич подошёл к окну:
- Внученька, сердечко побаливает, что невмоготу уже. К эндокринологу мне, как понимаю.
- Какой понятливый, - пробурчала девица из окошка, так напоминающая внучку Петра Савельича, только несколькими годами старше. – Записывались?
- Да не записывался, внученька. Да и как запишусь-то, идти далековато, а телефона нет, - прозвучал виноватый голос пенсионера.
- В 315 кабинет поднимайтесь.
- А где он, милочка? Какой этаж-то?
- Дедуля, зеньки протри, напротив двери в регистратуру стенд, там всё написано.
Пётр Савельич подошёл к огромному стенду. Всё размыто в глазах, ничего непонятно. Достал очки – ага, кабинет есть, врач. 315, эндокринолог. Эндокринолог, 315. А этаж-то какой?
- Внученька, прости. Не могу понять, а про этаж-то где там?
- Ну так, а что ж Вы? Тоже понятливый. Совсем порядков не знаете! 315 – третий этаж, 215 – второй этаж, 115 – первый. Неужели догадаться никак? – заворчала напарница девушки по регистрационным делам.
- Извините, виноват. - Лишь вырвалось у Петра Савельича.
С одышкой поднявшись на третий этаж, открыв дверь, Пётр Савельич увидел очередь в человек так 15.
- Кто последний здесь в 315? – поинтересовался пенсионер.
- Чёрт его знает! – громко отчеканила полная женщина лет сорока.
- Вы вот там, за углом посмотрите. – Посоветовала бойкая студентка, оторвавшаяся от экрана телефона.
- Я последняя, дедушка. – Приветливо сказала девушка лет 20, похоже, что совсем недавно получившая диплом, судя по справке в руках, - присаживайтесь, пожалуйста.
- Ничего, внучка, насиделся я уже. Значит, за тобой буду. Буду тебя держаться, - ответил Пётр Савельич.
Приветливая девушка села, Пётр Савельич облокотился на лавочку.
- Стало быть, ты по учёбе чего по поликлиникам? – попытался завязать диалог Пётр Савельич.
- Да, почти. На работу требуют. А Вы хвораете, Пётр Савельич?
- Есть малость, по-стариковски. А откуда, внучка, имя моё и по батюшке знаешь как меня? – заинтересовало Петра Савельича.
- Ах, так у Вас ведь на карте и написано. - Улыбнувшись, сказала девушка и указала рукой на пожелтевшую стопку листов, скорее, нежели на медицинскую карту. Таков порядок, что и новой нельзя завести, пока её в поликлинике не потеряют. А потеряют – живи как хочешь. Заведут. А истории болезней нет.
Девушка опустила на мгновение глаза в пол, потом взглянула на Петра Савельича и сказала, немного смутившись, - меня, кстати, Марина зовут.
“Марина? А ведь и похожа. Похожа на Маришу и глаза как будто бы её, и волосы, и пальто тоже, что и было тогда. Да, тогда, кажется, что и вся жизнь прошла. Так выглядела Мариша, когда впервые я её увидел в здании ‘’Совкино’’, помню эту дату. 8 сентября 1966”, - пронеслось в голове у Петра Савельича.
- Пётр Савельич, а Вы кем работаете? – прервал поток мыслей пенсионера голос Марины.
- Я, внучка, на амурском кабельном всю жизнь. Вот пару лет, как на пенсию вышел.
- Значит, Вы с отцом моим работали?
- А как его зовут-то?
- Никита Семёнович Воронцов. – Гордо ответила Марина.
Пётр Савельич вспомнил начальника цеха Никиту Семёновича, пунктуальный и ответственный работник, только выпивал частенько, что ли, каждые выходные. Но помочь по работе, подсказать что – всегда рад был.
- Помню такого, начальник цеха, - ответил Пётр Савельич, - хороший мужчина, отзывчивый.
- Был.
- Давно? – С тревогой спросил пенсионер, боясь, что касается ещё незажившей раны.
- В прошлом году, летом. – С заметным оттенком грусти ответила Марина.
- Печень? – Предположил Пётр Савельевич. Предположение оказалось верным.
Поговорили об отце Марины, поделился воспоминаниями о нём Пётр Савельевич, долго общались, что уже и почти, что очередь дошла до мужчины, бывшим крайним перед Мариной. Пётр Савельич уже давненько устал стоять и занял место рядом с девушкой.
- Слушайте, а давайте я Вас пропущу? Вы ведь небось устали ждать? – заботливо спросила Марина.
- Ну, брось ты это дело, внученька, - ответил пенсионер, - ты побольше ждёшь. Мне и торопиться некуда.
- Вас никто не ждёт? – сочувственно поинтересовалась девушка.
- Никто.
- Знаете, как-то одиноко бывает без отца. Мама очень сильно переменилась, не такая уж весёлая, что раньше. Так я вот завела себе пёсика, знаете. Пушистого такого, белого, самоедский шпиц – порода. Название странное, знаю, но очень милый пёс, правда. Вы тоже заведите, Вас постоянно кто-то будет ждать дома, Пётр Савельич.
- Хорошо было бы это… - протянул Пётр Савельич и сразу подумал о том, как его кормить. Он прекрасно знал, что эта за порода и давно хотел себе эту собаку. “Что ж, видимо, в другой раз” – подумалось ему.
Из двери кабинета вышел мужчина, настала очередь Марины. Пётр Савельич пожелал ей быстро управиться с печатью в справке для работы, а Марина в очередной раз попыталась пропустить пенсионера вперед неё.
Он проводил Марину взглядом до двери. Так и продолжил смотреть на дверь Пётр Савельич, глубоко задумавшись о своём. Дверь со скрипом открылась, вышла Марина, светясь от радости. Видимо, поставили печать. Теперь пара врачей и можно работать.
- Пётр Савельич, а Вы далеко живёте-то?
- На Тюменском переулке, внученька. А что? – ответил пенсионер, вставая с лавочки.
- Подожду Вас, мне до Олюторского.
На Петра Савельича уже начал недовольно коситься мужчина, занявший очередь за ним. Дошагал до двери, открыл, сидит мужчина, низкий, седой, полный, с очками, которые ему не шли, но были необходимо из-за близорукости. На глаз ему можно было дать не то 60, не то 70.
- Талон есть?
- Какой талон? На еду, что ли? Так, слава Богу, девяностые-то прошли. – Недоумевал Пётр Савельич.
- Так, шутить в цирке будете. Идите в регистратуру, возьмите талон, потом зайдёте.
“Экая новость, в больницах талоны. Хорошо, что не я нечастый гость был здесь” – подумал пенсионер и отправился, открыв двери кабинета, в сторону лестницы.
- Что ж Вы так быстро, Пётр Савельич? – раздался знакомый голос.
- Ай… - махнул рукой пенсионер – талон забыл какой-то.
- Так давайте я сбегаю быстренько, давайте Ваш полис.
- Эх, внученька, неудобно. Но удружишь, правда, тяжело что-то стало спускаться с лестницы, а подниматься и того хуже. Будь ласкова, сходи.
- Одна нога здесь – другая там, - ответила Марина и быстренько поцокала каблучками по лестнице.
В кабинет вошёл мужчина, занимавший очередь за пенсионером. Вернулась Марина с бумажкой в руке:
- Вот Ваш талон, Пётр Савельич. К любому врачу идёте когда, то нужно брать.
- Спасибо, золотце. Буду знать. Я ведь раньше очень редкий гость здесь был. Последний раз и то с твоей тёзкой, жёнушкой моей, когда у неё нога опухла. Впрочем, сколько времени прошло уже. Спасибо тебе ещё раз, дай Бог здоровья.
- Да будет Вам, благодарите, как будто курсовую за Вас курсовую написала. Тут делов-то.
В этот момент из кабинета вышел мужчина, бывший в очереди за Петром Савельичем. Пенсионер направился к двери, но его остановил грубый голос сидящего на соседней скамейке высокого мужчины, лет 30:
- Ты куда разогнался, дедуля? Ты уже вышел, значит, дальше по очереди, либо в конец вставай, либо домой дуй.
- Так, сынок, я ведь талончик забыл только.
- Все вы такие, кто талончик забыл, кто спросить только, кто карту оставил, а потом на весь день в кабинет заходят. Давай в конец дуй.
- Эх ты. Тоже ведь стар будешь.
- Не беспокойся, дядя. Все будем.
- Неужели Вам жалко? – вмешалась Мариша, - Дедушка уже сколько времени сидит, а Вы пропустить не можете, вроде бы, здоровый мужчины, а как бабуля возле подъезда.
- Чего ты там, козявка? – удивился такой реакции девушки мужчина.
- Успокойся, Марин, я подожду, - взял за руку и попытался успокоить Марину Пётр Савельич, - я ведь не тороплюсь. А с каждым спорить так и жизни не хватит.
- Но как же Вы так? – возмутилась Марина, - Ждать теперь Вам, что ли?
- Подождёт, не рассыплется! – вмешалась в разговор полная женщина с капризным ребёнком на коленях, хотя это был вовсе и не детский отдел.
- Верно, не рассыплюсь, - подтвердил Пётр Савельич – спасибо за заботу, но не волнуйся, внученька. – Сказал он, взглянув на Марину.
Снова сели на лавочку, слово за слово, перебрали знакомых с работы отца Марины, обсудили последние новости, которые слышал Пётр Савельич или урывками по соседскому радио, часто включаемому на полную громкость, или из газет. Узнал, как в полуфинале чемпионата мира в Германии португальцы накануне вылетели от французов, на 33-й минуте пенальти забил Зидан.
Раньше следил Пётр Савельич за футболом, старался каждый матч смотреть, но за телевизор платить не по карману стало, так и футбол уже не тот, и сборная России себя никак не показывает.
Осталось перед Петром Савельичем пару человек. Долго тянулось время. Марина отошла по делам, как оказалось, пошла к заведующей отделением, с грозным, низким голосом, женщине лет 45-50, с бросающимся в глаза макияжем и неестественной худобой, будто бы она пациент вовсе, а не врач. Завязался неприятный диалог, в результате которого Марина была из больницы охраной выгнана. Хотя она всего лишь сетовала на несправедливость по отношению к человеку, который большую часть своей жизни вкалывал на благо государства. А государство не может и своевременно помочь человеку. Не может и не стремится.
Вновь настала очередь Петра Савельича, один он остался на третьем этаже. Только начал подниматься, как увидел эндокринолога, закрывающего кабинет:
- Всё, товарищ, - с советской закалкой, твёрдо и однозначно отчеканил врач, - приёма нет. Приходите завтра.
“Приходите завтра” раздалось в ушах Петра Савельича. Он сел на скамейку и больше не встал, сердце начало покалывать снова, как часто случалось дома. Запрокинул немного назад шею, закрыл глаза. “Сейчас посижу и начну спускаться” – подумалось пенсионеру.
- Мариша... - вырвалось шёпотом у Петра Савельича
- Эй, ну ты, пень трухлявый, нашёл место, где спать, - ворчала и толкала в ноги шваброй уборщица, - дай полы помыть-то! Крепко спит, скотина, пьяный, что ли!?
Уборщица схватила за руку Петра Савельича, она была холодной. Проверила пульс – нет. Вот и злая ирония, умереть в очереди за помощью. Нет приёма. Приходите завтра. Завтра. А завтра и не настанет.
Уборщица пошла за заведующей. В это время Марина поджидала Петра Савельича на скамейке возле поликлиники. Долго ждала. Приехала машина скорой помощи. Погрузили тело, накрытое чёрным мешком. Не видела, но знала, чувствовала, что он там. Бедный старик, которому просто нужна была помощь.
Осталась стоять на столе открытая банка любимых корнишонов, находящаяся неподалёку от больше ни кем не разгадываемого кроссворда, рядом ползала муха, потирая лапки в предвкушении хлебных крошек. А хозяина не было. Приёма нет. Приходите завтра. Приходите 7 июля 2006 года.
* * *
Поплакали дети, потосковали внуки, разделили квартиру. И осталась бы заросшей травой могила Петра Савельича, простого рабочего с амурского кабельного завода, честного семьянина и порядочного человека, если бы не Мариша, с которой случайно познакомился пенсионер.
* * *
Год прошёл с момента смерти Петра Савельича. Квартира его изменилась до неузнаваемости. А могила была в той же чистоте, что и в день похорон. Рядом с могилой сидела Марина, поглаживала своего самоедского шпица, который от удовольствия вилял хвостиком и высунул язык. На глазах у девушки выступили слёзы, она немного прищурившись взглянула на небо: “Я знаю, Пётр Савельич, там Вас пустили без очереди”.