В своей новой книге ( Алексей Юрчак. Это было навсегда, пока не кончилось. НЛО, М., 2017 ) Алексей Юрчак исследовал последнее советское поколение, которое он определил, как тех, кому в 1991 году было от 15 до 35 лет; это поколение, по мнению автора, очень показательно для иллюстрации причин, приведших СССР к краху. Хотя я – не социолог, а лишь простой свидетель тех эпохальных перемен, но все же хочу поделиться своими сравнительными наблюдениями над двумя поколениями – своим, и следующим (интервал между ними, как известно, - 12 лет).
Я познакомился с Виктором и Анатолием в позднее советское время; мы были завзятые книжники, и, как таковые, в эпоху дефицита ходили по книжным магазинам, как грибники – по грибы. В Москве было полтора десятка букинистических магазинов, и я их все обходил по субботам, стараясь попасть к выкладке новых поступлений. Событие выноса в торговый зал свежей покупки, привлекавшее целые толпы покупателей, было похоже на аукцион: продавец передавал книгу тому, кто оказывался ближе, или первым выкрикнул ее название. В этих сборищах завязывались «книжные» знакомства между людьми, которых ничто не связывало, кроме их общего хобби; так спонтанно возникали «книжные стаи». Но, начавшись с эпизодических встреч у книжного прилавка, общение членов такой стаи постепенно расширялось до совместного обхода книжных магазинов, расположенных в центре Москвы. Иногда я ввязывался в группу из нескольких человек, непринужденно на ходу обменивавшихся репликами о том да сём, но чаще всего мы ходили вдвоем с Виктором; по дороге темы наших бесед расширялись и углублялись, постепенно захватывая все сферы жизни; иногда к нам присоединялся Анатолий. Поскольку у нас не было общих знакомых за пределами «книжной стаи», мы могли быть откровенны друг с другом, имея, таким образом, возможность, ничем не рискуя, «отводить душу».
С Анатолием мы были ровесники; он был мастером по изготовлению и установке лепнины на стены зданий. Виктор, как и я, окончил престижный ВУЗ и работал на предприятии ВПК. Социальное положение у нас было близким, но мы относились к разным поколениям; Виктор был на 12 лет моложе, и эта разница питала наш взаимный интерес. Оказалось, что мы между собой различались довольно сильно.
Прежде всего, с точки зрения Виктора, я был «теоретиком» в том, что касалось общественных отношений, придавая большое значение идеологии; этим же грешил мой ровесник Анатолий, хотя мы с ним находились по разные стороны баррикады: он безоговорочно принимал коммунистическую доктрину; я же ее критиковал и безжалостно сокрушал. Для Виктора, интересовавшегося только практическими вопросами, идеология была пустым звуком; он смотрел на наши с Анатолием споры с нескрываемой иронией.
Кроме того, говоря об общественных процессах, я старался выбирать обтекаемые выражения; Виктор же о них высказывался с шокирующим цинизмом, от которого меня коробило. Так, однажды он сделал программное заявление, высказанное эмоционально и повышенным тоном; он его выкрикнул, как политический лозунг: «Я пальцем о палец не ударю, чтобы делать работу, за которую мне не будет заплачено столько, сколько она стоит!» Услышав это, я сразу понял, что мишенью удара, наносимого Виктором, был патриархальный образ, лежавший в сердцевине коммунистической идеи - общий котел, куда все приносили то, что добывали, и из которого ели все вместе. Так Виктор, не прибегая к теории, доходчиво дал мне понять, что коммунизма не будет! Как это всегда бывает, каждое последующее покорение умнее предыдущего.
С распадом СССР, наши с Анатолием перепалки стали ожесточеннее, рискуя перерасти в рукопашную; Виктор же посматривал на нас неодобрительно, прикидывая, когда ему придется нас разнимать. О перспективах страны он говорил без особой тревоги, рассказывая, что, проходя армейскую службу, был отличником в стрельбе из автомата Калашникова, и не останется без дела в грядущей потасовке. Кроме того, у Виктора всегда была сильна практическая жилка: он не только покупал, но и, в отличие от меня, умел выгодно продать.
Наше с Виктором знакомство прекратилось самым естественным образом: букинистические магазины один за другим закрывались, и денег у меня становилось все меньше; книжные магазины я посещал лишь изредка, и мы с Виктором встречались все реже; однажды я вспомнил, что не видел его уже больше года, и понял, что потребность общения с ним отпала. Как-то, совсем недавно, я увидел, как лицо Виктора промелькнуло в уличной толпе; он меня не заметил, или сделал вид, что не заметил; аналогичным образом поступил и я; за минувшие 25 лет все настолько изменилось, что я не смог бы войти в некогда бывший контакт.
Совсем по-другому прекратилось наше знакомство с Анатолием. Когда в начале 90-х надо мною нависла реальная угроза смерти от недоедания, я вспомнил, как Анатолий рассказывал, что принял разнорабочими (он был прорабом на стройке) двух интеллигентов; я горько пожалел, что мы в свое время не обменялись с ним телефонами, и теперь время от времени заходил в два-три чудом сохранившихся и пришедших в упадок букинистических магазина в надежде встретиться с ним. И однажды – О, чудо! я его увидел: он разглядывал книгу, лежавшую перед ним на прилавке. Ни жив, ни мертв, я к нему подошел. Мы поздоровались. После обмена скудной информацией об общих знакомых, я упавшим голосом спросил: «Анатолий, нет ли у тебя на работе вакансии разнорабочего?» В ответ Анатолий лишь смерил меня презрительным взглядом, и я молча удалился.
Июнь 2018 г.