Перекрёстки

                ПЕРЕКРЕСТКИ.

                Часть 1. Побег.

   Юрий Сергеевич сладко потянулся в кресле, посмотрел на медленно плывущие за окном тяжелые, наполненные влагой облака и задумался. Приближался конец рабочего дня, дня и общем-то благополучного, без каких-либо серьезных происшествий и стрессов, но в то же время и без ощущения реально сделанного дела. В последнее время таких благополучно-пустых дней становилось все больше.
 
   Домой идти не хотелось. Отношения с женой были испорчены давно, влюбленность прошла, любви же никогда и не было. Большую часть своего свободного времени жена проводила у замужней дочери, заботы которой сводились к нарядам, украшению квартиры и модным знакомствам. Юрий Сергеевич для обеих был нужен как источник постоянного дохода и достаточно весомое имя. Старший сын Вадим уже шесть лет как уехал их дома «в поисках самостоятельного жизненного пути» и поддерживал связь с родителями лишь при помощи поздравительных открыток по большим праздникам. Что его подвигло на этот шаг? В тот момент и первое время после Юрий Сергеевич был зол, во всем винил жену, улицу, современную молодежь, растлевающее влияние псевдокультуры, всех, кроме себя.

   Время шло и работало, как и должно работать время – все расставляло по своим местам и со всей остротой ставило вопрос о его собственной вине. Много раз он, переживая эти мгновения, искал и не находил успокаивающего ответа. Оставалось чувство вины, неясное, но постоянно бередящее душу и заставлявшее вновь и вновь задумываться о смысле бытия.

   Аркадий, младший сын, стал совсем невыносим в общении с родителями, и это в шестнадцать лет, мотоцикл с полным набором «рокерской» амуниции да компания таких же «золотых» юнцов заменяли ему и отца, и мать, и все интеллектуальные потребности. По инерции и благодаря неплохим способностям он учился в спецшколе, едва-едва вытягивая на тройки. Дома он бывал редко, а с отцом почти не разговаривал. Так что красивый интерьер большой и удобной квартиры не давал душевного покоя и не тянуло Юрия Сергеевича домой, домашних забот давно уже не было, а увлечение психологическими наблюдениями не требовало ни мастерской, ни письменного стола.

   Иногда Юрий Сергеевич проводил вечера с Ларисой – инженером из отдела статистики. С ней было удобно поужинать в кафе или ресторане, сходить в театр или на выставку. Лариса была умна, подвижна, красива, остроумна, достаточно молода, но она представляла для Юрия Сергеевича скорее то, что в Японии образует понятие «гейша», чем любовницу. Да и Лариса три дня назад уехала в санаторий «ловить бархатный сезон».

   Секретарша по селектору доложила, что в приемной дожидается единственный посетитель, Щербаков их Хабаровска. Заниматься делами Юрию Сергеевичу определенно не хотелось, да и что изменится, если этот посетитель придет завтра с утра. За годы, проведенные в этом кресле таких посетителей было тысячи и никогда ничего не случалось из ряда вон выходящего от того, что не принят тот или иной из них. И сейчас ничего не случится. А, впрочем, почему бы и не побеседовать с ним, - подумал Юрий Сергеевич, - даже не ради дела, а ради того, чтобы посмотреть на его психологический образ, из каких он, из послушных «солдатиков» или из «ершистых», и как он сможет выразить свое «Я».
 - Пусть войдет,  - сказал он в микрофон селектора и взбодрился, предвкушая работу мысли.

   В дверях появился молодой человек лет двадцати восьми с непослушным ежиком темных волос и оттопыренными ушами. Одет он был в серые брюки, кремовую сорочку и какую-то замысловатую светлую куртку с молниями и карманами разных размеров. Еще Юрий Сергеевич отметил, что посетитель был без галстука. Все вместе выглядело ни классическим, ни официальным, ни сверхмодным, но как-то очень удобным, особенно, наверное, для положения этого человека, который в течение короткого времени вынужден бывать в самых разных местах: и в вагоне или самолете, и в гостинице, и в кабинетах, и в магазинах, и в столовых, и, возможно, в театре. В такой одежде, может быть, и не везде выглядишь «по полному этикету»,но везде вполне прилично и удобно. «Как все-таки, сковывают нас условности старомодных приличий»,-подумал Юрий Сергеевич, мысленно прощая посетителю вольность в одежде, и рука его невольно потянулась поправить галстук.

   Посетитель вежливо поздоровался, представился Щербаковым, назвал адрес стройки, откуда он приехал, энергично подошел к столу и решительно сел на указанный Юрием Сергеевичем стул. Он был заметно возбужден, но сдерживался, что, видимо, стоило ему больших усилий.

   Вопросы, с которыми, очевидно, пришел Щербаков, сейчас мало занимали Юрия Сергеевича, он мог их решить или не решить одним росчерком пера. Судя по адресу стройки, требования к снабжению должны быть небольшими, но в практике работы Госснаба считалось правилом «хорошего тона» не полностью удовлетворять любые запросы. Это заставляло руководителей и снабженцев еще и еще приезжать в Москву, приходить доказывать, требовать, а работникам Госснаба создавало ореол величия: дескать, могу дать, а могу и не дать, как просить будете.

   Такой порядок, а точнее - беспорядок в снабжении кроме ощущения своего величия давал многим дополнительную статью доходов в виде взяток и дорогих подарков, а также возможность покуражиться над строптивыми. Причину же отказа всегда можно обосновать государственными соображениями высшего порядка. Юрий Сергеевич не восставал против такой практики, хотя и редко ею пользовался. Взяток он не брал, разве, что подарки иногда. Ему просто незачем было этого делать - страсти к накопительству у него не было, на безбедную жизнь хватало, причуды жены удовлетворялись большей частью из кармана тестя, который к подобной практике, бытовавшей практически во всех министерствах и Госкомах, относился с благоговением.

   У Юрия Сергеевича была другая страсть - психологические наблюдения, он любил посмотреть, как ведет себя тот или иной человек в искусственно созданной им, Юрием Сергеевичем, ситуации. Страсть эта появилась давно, со школьной скамьи. Он родился и вырос в Москве, в хорошо обеспеченной, интеллигентной семье, мать была дочерью замминистра внешней торговли, отец начальником крупного главка.

   Порядок, при котором дети артистов становятся артистами, дети дипломатов - дипломатами, дети спортсменов - спортсменами, а дети начальников - начальниками, Юрий Сергеевич считал правильным. Об этом, не стесняясь, говорили в семье, это он видел на примере многочисленных знакомых. Правда, порой его тревожил червячок сомнения, когда он видел оборванных ребятишек вдовы-дворничихи,-«а что же им судьба уготовила, всю жизнь быть дворниками?» Но это сомнение развеивалось бодрыми речами из радиоприемника и на различных собраниях и диспутах,-«у нас все профессии почетны и каждый может выбирать любую - все дороги открыты». Вот по такой действительно открытой дороге семилетний, сытый, красиво одетый Юра пришел в престижную спецшколу.

   Учился он легко, и в школе, и в институте, куда он тоже пришел по «широко открытой» для него дороге. Здоровьем и способностями природа его не обидела, над ним никогда не довлела угроза быть отчисленным или лишиться стипендии, он не знал, что такое голод ни в 43-м, ни в 47-м году, не разгружал по ночам вагоны в 54-м. Он не страдал из-за полученной двойки и не прыгал от радости, получив пятерку. Но его со школьной скамьи занимало, почему многие так переживают свои успехи и неудачи, причем переживают все по - разному, от слез и истерик до необузданной дерзости и откровенного хамства. Еще тогда ему понравились психологические наблюдения, он стал классифицировать характеры, не пытаясь воздействовать на них.

   В школе же Юра подметил одну ценную особенность в себе: он мог располагать к себе людей, самых разных, и мальчиков, и девочек. С ним охотно делились самым сокровенным, он умел разговаривать и, если надо, успокоить глубоко переживающего товарища, посочувствовать, прикоснуться к душе, сам же оставался недоступным для других. Проявлению и развитию этого дара способствовал врожденный такт Юры - он никогда никому не передавал сказанное ему в порыве откровенности, за что его особенно ценили девочки.

   Подрастая, Юра занимался и спортом, не отдавая души какому-либо одному виду, он знал, что великим спортсменом ему становиться просто не надо, поэтому спорт был для него средством физического развития, радостью движения и очень интересной областью психологических наблюдений. Как ярко проявлялись особенности характера, воли, даже интеллекта людей в минуты острой спортивной борьбы, и как хорошо было наблюдать за этим со стороны. Одни наслаждаются движением, ритуалом, борьбой, чувством локтя, команды, болеют за честь - это истинные спортсмены. Другие готовы на победу, рекорд любой ценой, ценой собственного здоровья и сейчас, немедленно, причем, неважно за какую команду, за какое общество. Это тупые, ограниченные человеческие машины, для которых недоступны иные формы выражения своего «Я». Это бабочки - однодневки, они плохо кончают. Третьи стремятся показать себя до того уровня, чтобы их заметили, им не рекорды важны, а место в спорте, чем надежнее, тем лучше, они собираются жить в спорте и урвать свою долю благ. Для победы они способны и на подлость, они никогда не сочувствуют противнику и чаще всего не сочувствуют и товарищам по команде. Среди таких особенно часто встречаются дети спортсменов. Юра не любил таких из-за их ограниченности.

   На первом курсе института Юра со всей пылкостью юности влюбился в Верочку Макарову, у которой все движения души были на поверхности, в широко раскрытых голубых глазах. Она была вся соткана из стихов Пушкина и Есенина, наивно верила в социальную справедливость и «планов наших громадье», горько плакала, получив двойку и искренне радовалась всякому, даже маленькому успеху, могла подолгу мечтательно смотреть на облака и любоваться обычным полевым цветком, любила всяких, даже сопливых детей и была беззащитной перед грубостью и хамством.
 
   Буря негодования в семье Юры по поводу этой девушки и слишком рано привитая ему практичность привели к тому, что на пятом курсе Юра женился на дочери одного из хороших знакомых отца. Нонна была на два года моложе, умная, энергичная, уверенная в себе девушка. Ее молодая красота, широкий кругозор, умение вести себя в любых ситуациях давали основания Юрию Сергеевичу считать себя влюбленным. Брак состоялся в самых лучших традициях их круга и дальнейшая жизнь Юрия Сергеевича пошла по той же «укатанной лыжне», но уже под горку - плавно и без больших усилий. «Широко открытая» для всех и, особенно, для него дорога к сорока годам привела его в кресло начальника отдела Госснаба СССР, обеспечив по пути всеми необходимыми атрибутами: шикарной квартирой, дачей за высоким забором и в престижном районе, парой автомашин, детьми, любовницами по мере необходимости и всем другим.

   Вот только Вадим нарушил этот устоявшийся мирок - уехал, зло хлопнув дверью и шесть лет уже не появляется. Эта заноза не давала покоя Юрию Сергеевичу. В кого он, чего он хочет найти и что он нашел? Почему его убеждения, его внутренний мир так круто разошлись с внутренним миром отца и матери? Где он сейчас и что его тревожит и радует? Не хочет приехать из гордости или действительно нашел свое счастье? «Счастье! У меня все есть для счастья, а счастья нет»,-думал Юрий Сергеевич, глядя на Щербакова, на его оттопыренные уши.

  - Я слушаю Вас  - произнес Юрий Сергеевич, заведомо готовый выслушать поток просьб и жалоб на сотрудников подведомственного ему отдела, как это было многократно в подобных случаях. Но Щербаков, вежливо извинившись, попросил разрешения говорить обо всем открыто, по душам. Его лихорадочно блестящие глаза и покрасневшие оттопыренные уши выдавали сильное душевное волнение. Это еще больше заинтересовало Юрия Сергеевича и он в предвкушении интересного психологического эксперимента убедительно попросил Щербакова говорить на любые темы, не стесняясь обстановки и выражений.

   Щербаков пристально посмотрел прямо в глаза Юрия Сергеевича и, словно что-то там прочитав, задал неожиданный вопрос:

   - Что Вы понимаете под формулировкой «единая общность людей – советский народ»?

   Юрий Сергеевич даже слегка вздрогнул от неожиданности. Он готовился к тому, чтобы, поигравшись с «подопытным кроликом» милостивой рукой доброго и высокого начальника удовлетворить просьбы посетителя, попутно поругав некоторых своих подчиненных за элементы бюрократизма. Но вместо этого надо отвечать на простой и в то же время странный вопрос, и было ясно, что, спрятавшись за непробиваемую броню газетных пропагандистских формулировок, он сразу же прервет самим же им предложенную психологическую игру. Для Юрия Сергеевича «советский народ» состоял из солидного круга его друзей и знакомых равного или более высокого служебного положения, этакого руководящего клана, для определения которого ему больше нравилось английское слово «истеблишмент», не менее солидного круга обслуживающего персонала, который раньше назывался лакеями и всей остальной массы, которая представлялась ему сравнительно однородной и инертной, как стадо. Но ведь и так нельзя было ответить Щербакову и поэтому Юрий Сергеевич попытался отшутиться:

  - Я считаю, что это мы с Вами и все остальные.

  - А в чем же мы с Вами и со всеми остальными едины?

   Юрий Сергеевич почувствовал какую-то неясную неуверенность. Задай ему такой вопрос тесть или начальник соседнего отдела Лактионов или, наконец, любой из его подчиненных, ответ не погрешил бы против истины. Они все были едины и в образе жизни, и в способе получения средств к жизни, и, наконец, в ценности своего вклада в общенародное дело. Но что ответить Щербакову, которого он совсем не знает, да еще здесь приплетены «все остальные». Нет, определенно беседа идет не по тому руслу и, что самое скверное, Юрий Сергеевич не в силах изменить ее, роль ведущего как-то сразу выскользнула из его рук. Придется, видимо, переходить к газетным формулировкам.

  - А едины мы в том, что каждый на своем месте отдаем свои силы единому делу – построению лучшего общества, счастья для всех.

   Сказав слово «счастье», Юрий Сергеевич даже подобрался внутренне, как будто Щербаков мог знать, что он не верит в «счастье для всех» и даже в счастье для себя.

   - А Вы уверены, что знаете, какое счастье нужно каждому и можно ли его заменить «счастьем для всех»? Я, например, считаю, что Вы и материально и морально имеете значительно больше предпосылок для счастья, чем я, но не уверен, счастливы ли Вы. И что Вы называете «лучшим обществом», то, где лучше Вам лично или то, где лучше большинству людей?

   «Какая-то чертовщина»-подумал Юрий Сергеевич, - этот тип с упрямо оттопыренными ушами попал в самую точку насчет счастья. Он не так прост, похоже, что не я с ним занимаюсь психологическими упражнениями, а он со мной. И он сделал еще одну попытку овладеть беседой:

   - Молодой человек, я имею достаточно большой жизненный опыт и считаю, что общество, в котором мы хотим сделать всех сытыми и обеспеченными не хуже общества бесправия, нищеты и безработицы. И именно в это я и, надеюсь, Вы тоже вкладываем все свои силы.

   Опять не то, опять газетная броня, но посмотрим, как он выкрутится против таких козырей.

   - Сытое стадо – это не лучшее общество. Чтобы делать для кого-то добро, надо хотя бы попытаться узнать, что для него добро и надо ли оно ему. Мы и наши предки уже шестьдесят с лишком лет строят лучшее общество, а недовольных становится все больше. Вы не замечали парадоксы: на пользу государству развернулась борьба за экономию топлива и во имя этой пользы тысячи людей сидят в холодных квартирах, зато сэкономлено столько-то тысяч тонн топлива на их же пользу. Или другой пример: как только люди получили возможность хорошо и добротно одеваться, так сразу в моду вошли затрепанные джинсы и «вельветки». Так и сейчас: руководствуясь какими-то высшими соображениями, ваши сотрудники отказали в снабжении строительства нашего комбината необходимыми материалами и оборудованием, хотя комбинат строится тоже на пользу государства и советского народа. Не правда ли, прежде, чем отдавать свои силы, надо знать кому и чему, а затем уже искать наиболее эффективный способ приложения сил. Простите меня, но я все же уверен, что Ваш большой жизненный опыт не дает Вам оснований утверждать, что Вы знаете наш народ, его чаяния и устремления. Вы, в основном, простите, ходите по паркету и частично по асфальту и народ видите через окно служебной машины. Еще раз простите, но это «болезнь» всех крупных руководителей. В студенческие годы я немного занимался психологией и с удовольствием занимаюсь сейчас в свободное время. И заметно, что у Вас есть какая-то неудовлетворенность собой и попытка выйти из заколдованного круга. Ваши газетные изречения не могут обмануть – к ним все прибегают, когда затрудняются с ответом. Извините еще раз, но я Вам предлагаю: приезжайте к нам на стройку, только не по службе, а так, пожить и посмотреть, не пожалеете, увидите эту «единую общность людей» своими глазами. А теперь разрешите идти, Ваш рабочий день уже закончился.

   Все время длинной речи Щербакова Юрий Сергеевич сидел не шевелясь и удивлялся простоте и неопровержимости доводов этого ершистого парня. Собственно, все эти мысли в разное время приходили в голову Юрия Сергеевича и он, пожонглировав ими, всегда старался быстрее избавиться от них, потому что ответы на такие вопросы грозили уютному мирку, в котором он жил всю жизнь. Вот только мысль о том, чтобы посмотреть на людей и узнать доподлинно свой народ без официоза – это было свежо и соответствовало настроению последних дней.

   Да, Щербаков хотя и обезоружил его, но не сделал и не сказал ничего плохого, выдержал такт, вежливость и уважение и, что самое странное, ни о чем не попросил. Он что, не верит в успех своих просьб, но ведь он имеет полное право требовать от меня и не требует – значит он не верит в меня, в мою порядочность. Да если он уйдет ни с чем, то это будет самым большим оскорблением в лучших тонах английской вежливости. Этого допустить было нельзя.

   - А с чем Вы, собственно, пришли? - Юрий Сергеевич протянул руку за документами, которые держал Щербаков в тоненькой кожаной папке под мышкой.
Щербаков протянул папку и остался стоять, внимательно наблюдая, как Юрий Сергеевич просматривал и подписывал документы. Заявки были невелики по объемам и не требовали никакого напряжения служб снабжения, в них не было почти ничего импортного или остродефицитного. Сейчас Юрию Сергеевичу было очень стыдно за подчиненный ему аппарат отдела Госснаба, за тот стиль работы, который сложился не без его участия, по крайней мере без его активного сопротивления. Не поднимая головы он подписал все заявки, пообещав себе взгреть завтра всех своих сотрудников, не решивших положительно эти вопросы до него, вручил папку Щербакову, сухо попрощался с ним и, стоя, проводил его долгим взглядом, пока тот выходил из кабинета.

   Тихо щелкнула дверь кабинета, а Юрий Сергеевич продолжал стоять и невидящим взглядом смотреть вслед вышедшему Щербакову. Его не то чтобы странно, а как-то волнующе поразили и проникновенность Щербакова в его моральное состояние, и прямота суждений по новому о таких казалось бы ясных и банальных вещах, как понятие «советский народ» и то, как он, Щербаков, незаметно и вежливо овладел нитями разговора и ушел победителем, ничем не показав торжества своего над побежденным. «Наверное, не только сила характера Щербакова тому причиной» - думал Юрий Сергеевич, - в нем чувствовалась какая-то упрямая и большая правда». Если бы это был только характер, то Юрий Сергеевич не сдался бы так легко. Много их с разными характерами прошло перед этим столом и в тех редких случаях, когда «находила коса на камень», бывали резкий тон, взаимные упреки, даже оскорбления, которые потом разрешались или постановкой строптивого «на колени», или «в административном порядке». Здесь же все было непохоже на прежнее.

   Задумчиво глядя в окно, Юрий Сергеевич не сразу обратил внимание на усилившийся ветер. Облака теперь быстро проносились по небу, клубясь и часто меняя очертания. Кое-где стали появляться разрывы с темно  - голубыми пятнышками, сквозь которые пробивались солнечные лучи. Негромко постукивала чуть приоткрытая форточка.

   В кабинет заглянула секретарша, молодая, со вкусом одетая стройная девушка – дочка кого – то из их круга, Юрий Сергеевич даже не помнил кого именно, очевидно ее отец был рангом ниже, а правила круга не обязывали знать все о тех, кто «ниже». Секретарша недоуменно посмотрела на своего начальника, в последнее время она часто видела его задумчивым, но всегда это была грустно – меланхолическая задумчивость, а сейчас было что  - то не то, что -то растерянное.

    Повернувшись к секретарше, Юрий Сергеевич как бы не видел ее, казалось, что он в мыслях где-то далеко-далеко и никак не может вернуться оттуда в свой кабинет. Она негромко кашлянула, чтобы обратить на себя внимание, сделала несколько шагов по направлению к столу и спросила, будут ли срочные поручения или можно идти домой. Юрий Сергеевич отпустил секретаршу и продолжал сидеть в кресле, медленно обводя глазами кабинет. Все здесь было привычным и когда-то уютным, а сейчас каждая вещь вызывала вопросы.

   Чему служили большой, мягкий ковер на полу, мягкие кресла и стулья, большой холодильник, японский цветной телевизор и огромный полированный стол? Затем, чтобы он мог лучше соблюдать «табель о рангах» и, наверное, затем, чтобы производительнее работать, больше пользы приносить народу. А кто мерил эту пользу? Народ? И какой народ, тот, что бывает в этом кабинете или тот, которого я «вижу из окна служебного автомобиля»? А Ленин «Государство и революцию» написал в шалаше. Так что размер пользы, наверное, не зависит от размеров и убранства кабинета и эта обстановка нужна только для удобства хозяина кабинета. Кстати, о «Государстве и революции», все реже вспоминают эту работу Ленина. Чем-то она противоречит всей действительности. Кто же не прав, Ленин или мы, не желающие жить по Ленину? Столик с множеством телефонов и селекторов, все ли они использовались с должной эффективностью на пользу народу? Народу, опять народу, опять - какому народу? Нет, часто, очень часто по телефонам решались и решаются вопросы очень личного свойства, личного благополучия. И решаются они значительно успешнее, чем вопросы производственной необходимости.

   В шкафу за стеклом книги. Там есть и справочники и собрание сочинений Ленина  - обязаловка, и сборники речей и статей высших партийных руководителей – тоже элемент убранства кабинета, обязательный элемент. Тысячи страниц изречений. А что в них сказано такого, что нужно народу? Юрий Сергеевич прекрасно знает, что в них все лозунги есть, все объяснения, видимость теории, Наверное, те, кто произносил эти речи, даже сами частично верили в эти теории. И в их узком кругу жизнь в значительной мере соответствовала этим теориям, но Юрий Сергеевич хорошо знал и другое: «Государство и революция» забыта неспроста, средства для сытой и красивой жизни люди их круга получали не по теории, с народом общались не по теории и детей своих устраивали не по теории. И все люди его круга это знают и все делают вид, что так должно быть. А как должно быть?

  Да, кабинет уже не кажется таким уютным, удобным и таким полезным, он стыдит, он выталкивает Юрия Сергеевича наружу. «А почему в самом деле не посмотреть на себя и свой круг со стороны, что я теряю, почему не попытаться взглянуть на все глазами людей, простых людей»-думает Юрий Сергеевич. И снова вопрос: что такое «простые люди»? Щербаков говорит о том, что все люди разные, что есть слои и прослойки, группы и касты. Впрочем, это и без Щербакова ясно, как божий день. Да и любая психология утверждает, что каждый человек – это микрокосм. Все это верно, а как же быть с общественным устройством? И для кого работал я с моим убеждением в своей полезности и необходимости, с моим «положением» в обществе?

                2. Первая случайная встреча.

   Часы, большие, красивые напольные часы мягко пробили шесть. Юрий Сергеевич медленно поднялся, машинально оделся, закрыл кабинет и медленно пошел к выходу. Он не обращал внимания на встречающихся ему служащих. У входа он задержался, внимательно посмотрел на швейцара – тоже человек, личность, микрокосм, со своими бедами и радостями, своим мировоззрением и целями, но он не стремится стать министром – видимо его положение накладывает какие-то ограничения на предел его мечтаний. А как человек соотносит цели со своими возможностями? И что такое возможности – положение, образование, связи, сила характера, склад психики?

   Выйдя из подъезда, Юрий Сергеевич заметил поспешившего ему навстречу шофера своей «персональной» машины и ему опять, как в кабинете, стало стыдно, неловко, неуютно от вида готового на униженное угодничество шофера. Он приказал шоферу поставить машину в гараж, а сам медленно побрел по улице.
 
   Холодный ветер с остатками капель дождя, вырываясь из переулков, проникал под пальто, за воротник, дул в лицо, то пытался сорвать шляпу, будоражил и не давал сосредоточиться на одном. Прохожие спешили по своим разнообразным делам с самыми разными выражениями лиц, со своими походками и никто не обращал на него серьезного внимания. Казалось, что вся его собственная значимость осталась там, в кабинете, а здесь он один из многих, единственный и неповторимый, как и каждый из этих встречающихся ему людей.

   Как-то сами собой ноги принесли Юрия Сергеевича к тому уютному кафе, где он часто бывал с Ларисой, отдыхал душой от жизненной суеты. Сегодня он тоже зашел в кафе, занял любимый столик в дальнем углу и стал рассеянно осматривать зал, радуясь тому, что скрылся от вертлявого, неспокойного ветра и неуютной сырости.
И здесь люди были внешне вроде бы все схожи и между собой и с ним, но как только на ком-нибудь сосредоточить внимание, так начинает из человека, из статиста вырастать индивидуум – и движется каждый по своему и смотрит на одно и то же каждый по своему. А о чем каждый думает?

   В памяти всплыли обрывки формулировок из учебников, лекций, горячие споры однокурсников в институте. Юрий Сергеевич выпил коньяк, не спеша отхлебнул кофе, по телу разлилась приятная теплота. Хаос мыслей начал выстраиваться в какой-то порядок. Да, каждый человек-индивид обладает своей психикой, она заложена генетически, а развивается на фоне общественной жизни.

   Говорят, что психика развивается только в результате воздействия среды, общества и, как доказательство, приводят примеры людей, выросших среди животных, яко бы у них психика неразвита. А верно ли это? Скорее их психика развита и развита полнокровно, но для тех условий, для волчьей стаи, то есть потребности существования определяют горизонты психики. Сила характера, воля даны при рождении, а кругозор формируется; ведь для того, чтобы стать лидером или занять соответствующее место в «табели о рангах» в стае обезьян или волков совсем не обязательно знать Шекспира и правила хорошего тона, математику и астрономию и тому подобное. И в человеческом обществе на примерах развития индивида в разных средах мы наблюдаем то же самое. Чтобы найти свое самовыражение, утвердить свое «Я» в полудиком племени пигмеев или папуасов надо быть сильным, смелым, добрым; среди эскимосов надо быть хорошим охотником и уметь прокормить семью, что в общем-то то же самое; среди мошенников надо быть еще большим мошенником, а в нашем кругу надо соблюдать нормы нашего круга: внешняя респектабельность, преклонение перед вышестоящим, презрение нижестоящего, беззастенчивый запуск руки в государственный карман и многое другое. Везде свои нормы поведения и принятые взгляды на общечеловеческие ценности формируют кругозор, убеждения каждого человека этого круга, а сила характера и воли все равно у всех разные. Выходит, что в среде формируется общественная психология племени, слоя, класса, расы, нации, психика же остается индивидуальной.

   Юрий Сергеевич подозвал официанта, заказал еще коньяку, кофе и яичницу с беконом. В кафе уютно, не очень шумно, тепло и мысли сами собой катились по какому-то подсознательно проложенному руслу. К столу подошла стройная женщина лет тридцати пяти и попросила разрешения сесть рядом. Юрий Сергеевич вежливо кивнул и принялся незаметно рассматривать женщину. Она была хорошо одета, носила со вкусом подобранные, недорогие украшения, косметика подчеркивала красивые черты лица, но в глазах, фигуре и во всем ее облике ощущалась какая-то тяжелая, продолжительная грусть. Женщина смотрела по сторонам, ожидая официанта.

   Да, психика индивидуальна, общественной психики не формируется, так как каждый индивид подсознательно стремится к самовыражению, к лидерству и, если подчиняется давлению общества, то лишь с сознанием своего бессилия или слабости духа.
Подошел официант, женщина заказала ужин и попросила принести поскорее. 
 
   - Простите, Вы чем-то удручены, не будете ли любезны поделиться своими горестями с незнакомым человеком. Может быть это принесет Вам облегчение, а мне даст возможность прикоснуться к чужой душевной боли, - как можно мягче произнес Юрий Сергеевич, исполненный самых добрых намерений.

   Женщина сначала отчужденно, а затем внимательно посмотрела на Юрия Сергеевича, пытаясь угадать кто перед ней – ловелас или мошенник, Очевидно не обнаружив ни того, ни другого, она с какой-то злой решимостью повернулась к Юрию Сергеевичу (сработало внутреннее обаяние его) и медленно, негромко заговорила:

   - Да, Вы наблюдательны, Вы угадали, что мне нелегко, но если бы только мне, Вам тоже, хотя Вы этого и не понимаете еще. Я завуч по воспитательной работе в школе и не получается быть равнодушной, я каждый день вижу детей всех школьных возрастов и мне страшно. Если до пятого-шестого класса им еще можно говорить о добре и зле, о светлых идеалах, о заслугах нашего народа и можно встретить понимающий взгляд, то в седьмом-восьмом классах все резко меняется. Дети начинают по - своему понимать и воспринимать окружающее. Происходит переоценка ценностей в соответствии с взглядами старших. Так общественная психология формирует детскую психику. И она становится определяющей в деле воспитания, а не мы, педагоги. Простите, я только что с педсовета.

   Юрий Сергеевич слушал внимательно, не перебивая . и удивлялся почти телепатическому совпадению мыслей. Официант принес ужин, но женщина, не притрагиваясь к нему, продолжала говорить как о давно наболевшем. То ли она прониклась доверием к Юрию Сергеевичу, то ли судьба поколения была ей дороже собственной, но говорила она уже без обычной в таких случайных встречах осторожности.

   - Что мы видим вокруг и о чем мне постоянно напоминают мои ученики: путь «наверх», к благополучию, к верхним ступенькам пирамиды лежит в грязи обманов и взяточничества, подлогов и круговой поруки, жестокости и демагогии. Так можно ли в таких условиях говорить о светлых идеалах, о лучшем обществе? В такой среде молодые вырастут не лучше своих отцов и добавят к своему интеллекту следствие влияния инстинктов.

    Посмотрите вокруг: государство вынуждено заботиться о ветеранах и инвалидах. Да разве государство в силах дать им уважение общества? Конечно, нет. Уважение окружающих каждый человек независимо от возраста и прежних заслуг должен постоянно, каждый день до самой смерти заслуживать своим поведением и своими делами. А где есть уважение, там не нужно вмешательства государства, такого ветерана везде пропустят без очереди и во всем ему помогут. Я думаю, что афишируя «заботу о ветеранах» кто-то делает очень черное дело. Ветераны вследствие такой заботы не считают необходимым заслуживать естественное уважение, а также снижают свою политическую активность до нуля, а молодые, видя яко бы «незаслуженные блага» ветеранов, перестают им верить и внимать их советам. Разрыв поколений, так можно назвать это. Плоды будем пожинать и очень горькие плоды.

   - А что Вы хотели сказать о влиянии инстинктов, - заинтересованно спросил Юрий Сергеевич, захваченный пылкой речью незнакомой женщины. Он даже не стал предлагать знакомство, чтобы не остановить этот поток откровенности.

   - Инстинкты? Инстинкты сильно влияют на формирование психики человека, хотя и не определяющее. Влияние инстинктов зависит от возможности их проявления. Ограничения, накладываемые обществом на проявление инстинктов в подавляющем большинстве случаев снижает их влияние. Да, есть инстинкт агрессивности, но, если он карается неотвратимо, то его действие малозаметно, а если он возводится в доблесть, то это приводит к плачевным последствиям вплоть до фашизма. То же можно сказать и о самозащите, и о жестокости. Первые три дня после вступления наших войск в Германию, как Вы, наверное, знаете, отмечены множеством убийств мирных жителей во имя мести. Дай простор инстинкту и много людей перешли бы «тонкую красную линию», отделяющую солдата-освободителя от бандита и убийцы. Приказ, вводивший смертную казнь за казалось бы «святую месть» не позволил перейти эту «тонкую красную линию». Вот Вам и пример регулирования влияния инстинктов.

   - Да Вы кушайте, пожалуйста, - спохватился Юрий Сергеевич, - а то ужин Ваш совсем остыл. Я закажу еще кофе и пирожные, если не возражаете.

   Женщина сделала протестующее движение, но Юрий Сергеевич использовал все свое обаяние и вежливость и попросил проходившего мимо официанта принести еще кофе, бутерброды и пирожные. Коньяку ему больше не хотелось, он подождал, пока женщина покушала и, отхлебнув кофе, поставил чашку на блюдечко и осторожно спросил:

   - А стремление человечества к войнам не есть ли безусловное проявление инстинкта агрессивности?

   - Нет, - ответила собеседница уже много спокойнее, - такое объяснение спекулятивно. В основе лежит интерес власть имущих. Механизм несложен: власти дают простор действию инстинкта агрессивности и тем самым влияют на развитие индивидуальной психики, а она в свою очередь формирует общественную психологию. Хотите пример из нашей жизни. В семидесятых был дан простор инстинкту алчности, результат перед Вами: подавляющее большинство живет по принципу «урвать побольше любыми способами», кстати, даже не отдавая себе отчета, зачем? «Золотой телец» заменил все или почти все духовное. Вот в этой среде и растет новое поколение и заражается тем же. Мне это видно каждый день как на ладони. Но ведь это же не путь к всеобщему «счастью», благополучию.

   Подошел официант, Юрий Сергеевич, несмотря на возражения женщины, расплатился за обоих и вежливо попросил разрешения проводить ее, чтобы продолжить такой интересный разговор.

   - А чем же он интересен? Тем, что Вы увидели злую, несдержанную женщину? - спросила оно, почти сердито взглянув на Юрия Сергеевича.

   Пришлось тоже откровенничать, иначе собеседница могла уйти и не досказать многое, что еще оставалось у нее на душе. Уже в вестибюле, помогая женщине одеться, Юрий Сергеевич как можно мягче и деликатнее говорил:

   - Видите ли, бывают у каждого человека моменты, когда ему надо сверить свои дела с жизнью, свои взгляды с действительностью. Я много лет прожил почти в изоляции, то есть в определенном кругу, люди которого практически не знают всей полноты жизни и человеческих отношений нашего народа, потому что не желают этого знать.

   Они вышли из кафе и не спеша пошли по улице в сторону ближайшей остановки метро. Ветер стих, но на улице было все же неуютно.

   - Что же это за круг такой, монастырь что ли? - насмешливо спросила женщина.

   - Простите, все-таки неудобно говорить, не представившись друг другу. Меня зовут Юрий Сергеевич, я начальник отдела Госснаба, а совсем не монах.

   Женщина быстрым взглядом критически осмотрела его с ног до головы, несколько замешкалась, словно решала, стоит ли продолжать разговор, а затем загадочно улыбнулась и продолжала в прежнем тоне:

   - Анна Федоровна, завуч школы. Так почему же ваш «круг» не желает знать жизнь народа?

   - Наверное, потому, что это удобно, это снимает душевную работу. «Круг» живет по своим правилам, которые оправдывают все: и блага, и браки, и наследственное приобщение к руководящим креслам. И многое другое. А знать чужую жизнь – значит как-то к ней относиться, плохо или хорошо, но все равно это заставляет оценивать и себя и свое место в обществе, нужно искать оправдание себе и своей деятельности, подводить моральную базу под свою жизнь. Это сложная задача, так что лучше не знать, а жить по правилам «круга» и не задумываться.

   - Что же Вас в таком случае заставило задуматься? Вы кто, блаженный или несчастный? - Анна Федоровна говорила уже с нескрываемой иронией, точнее, злой иронией.

   - Не знаю, скорее второе. Я всю жизнь считал себя и счастливым, и порядочным, и правильно работающим, и нужным людям, хотя все это было придумано мной и установлено правилами «круга». Червячки сомнения безусловно были, со временем все более крупные, только очень не хочется, очень страшно вдруг увидеть себя со стороны во всей душевной наготе. А сегодня один посетитель «раздел» меня и стало вдруг очень мерзко от этой наготы. Согласитесь, что любой человек, даже вор, даже убийца прежде, чем что-то сделать сначала находит себе моральное оправдание свих намерений, а потом их осуществляет. У каждого есть своя философия, поэтому никто не делает неправых дел со своей точки зрения. Вот и мне можно бы, казалось, снова натянуть на себя одежки нашего «круга», но я не могу пока найти морального оправдания своей жизни и хочу посмотреть вокруг открытыми глазами.

   - Да, Вы и в самом деле несчастны, если, конечно, это не фразы, - уже мягче проговорила Анна Федоровна, - видимо Вы в своем «кругу» выглядите «белой вороной».

   - До сих пор вроде не выглядел и счастьем считал все внешние атрибуты благополучия. Только жизнь почему-то распоряжается по-своему, а не по-моему. Например, старший сын шесть лет назад ушел из дома и как отрезал - не хочет видеть родителей, хотя я для него ой как много мог бы сделать. И пойми теперь, где оно, счастье-то? Я как девятиклассник заговорил, не хватало еще на стихи перейти, - смутился Юрий Сергеевич своей откровенности.

   - Да нет, стихи здесь не причем, а такие вопросы задают себе не только девятиклассники. К сожалению, ответить на них редко кто может. Я тоже не претендую на истину в последней инстанции, но мнение свое попробую высказать.
Незаметно для себя они зашли в небольшой скверик и сейчас стояли под липой, глядя на горящие в небе кремлевские звезды. Стена декоративного кустарника прикрывала от ветра, редкие прохожие, не обращая на них внимания, шли по своим делам.

   - По-моему, - не спеша, как бы рассуждая сама с собой, говорила Анна Федоровна, - счастье – вещь нематериальная. Согласитесь, что среди людей, хорошо обеспеченных, несчастных ничуть не меньше, если не больше, чем среди малообеспеченных. Само понятие «обеспеченность» - весьма относительное и, все-таки, чаще причиной или поводом для того, чтобы считать себя несчастным служат не вещи или блага, а недостигнутая цель, уязвленное самолюбие, успех соперника, а особенно часто - неразделенная любовь и одиночество. Как много разбитых надежд и даже жизней в переносном и прямом смысле знает история среди людей самых верхних эшелонов, для которых, казалось бы, манна с неба падает. Манна, но не счастье.

   - Вы, как ясновидящая, в моей душе читаете, - Юрий Сергеевич чувствовал и боль, и стыд за себя, за свою слабость и в то же время какое-то облегчение от этого прикосновения к своему до сих пор скрываемому душевному смятению.

   -Материальные блага - это средство существования, а не средство счастья. Вот Вы, видимо, живете куда как обеспеченнее меня, и семья у Вас есть и «круг» свой. У меня в этом плане все значительно хуже, квартирка маленькая, дочь подросла и много требует, с мужем развелась давно, и круга друзей надежных нет, и работа часто не дает желаемых результатов, но мне кажется, что Вы несчастнее меня.
 
   - Не знаю, наверное.

   - Что нужно для «счастья» биологическому существу, животному под названием «человек»? Пища да «гнездо», ну, еще одежда для защиты от холода. Эскимосы ходили в шкурах, китайцы имели три метра ткани в год на человека, имущий европеец может иметь десятки костюмов да еще множество другой одежды, а назначение и первого, и второго, и третьего одно и то же – прикрыть тело от холода. Ничего другого для биологического вида – человека одежда не дает, как говорится, встречают по одежке, а провожают все-таки по уму. На интеллект одежда тоже не влияет, но она, хотя и мизерной степени, все же удовлетворяет инстинкт самовыражения. И вот для этой малости затрачиваются колоссальные силы и средства человечества. Если послушать модельеров, то можно прийти к парадоксу – половина человечества будет делать ткани и шить одежду, постоянно обновляя моду, а вторая половина носить эту одежду – каждую модель один раз. Вот Вам пример пустой траты сил общества. Для животного мира это противоестественно, только человек с его интеллектом способен на это.

   - Вы так не любите людей?

   - Почему? Я только размышляю о человеке. Это настолько сложно и многообразно, что глупо планировать и строить какое-то заранее заданное счастливое будущее для всех. Сытое можно построить, но не счастливое. А потом надо знать, для кого строить и хотят ли они этой заботы.

   - Как же Вы, воспитательница, и не верите в такие простые истины?

   - Так и Вы не верите. Правильное решение Вы приняли, посмотреть вокруг себя «открытыми глазами». А самое главное попытайтесь постигнуть – что такое Человек! Когда у Вас сложатся какие-либо понятия, отличные от сегодняшних, мы сможем снова поужинать вместе и поговорить, если захотите. Мой телефон домашний 282-82-82, легко запомнить, а рабочий 278-82-18, спросить Скачкову. Большое спасибо за ужин и беседу, провожать меня дальше сейчас не надо, метро рядом и ехать мне немного. Всего Вам доброго, искатель истины и обязательно найдите сына, - уже совсем весело проговорила Анна Федоровна и, не оборачиваясь, быстро пошла к станции метро.
 
   Юрий Сергеевич настолько был ошарашен своим первым «прикосновением к народу», первой попыткой выйти на откровенность с человеком не их круга, что даже забыл свою постоянную галантность и не сделал попыток проводить Анну Федоровну до дома. Он стоял и смотрел вслед удаляющейся стройной фигурке этого человека, милого человечка, полного своих мыслей и взглядов, полного своим мироощущением.

   «Да, видимо правильный совет дал этот Щербаков, - подумал Юрий Сергеевич, - рядом такой разнообразный мир, а мы, как пауки в банке, в своем кругу потребляем бездумно и без меры и строим козни друг другу». И утвердившись в правильности принятого решения Юрий Сергеевич быстро зашагал по направлению к дому, даже не вспоминая о мягком кресле служебной автомашины.

   В подъезде дома его встретила лифтерша и молча вызвала лифт. «Вот и здесь мы не как все, лифтершу имеем, - подумал Юрий Сергеевич, - кто же потребляет ее зарплату, она или мы, жильцы «руководящего» дома? Конечно, мы, и опять за государственный счет».

                Дома.

   Дома, в гостиной на тахте валялся Аркадий, смотрел по видео какой-то заграничный боевик. На столике в большой тарелке лежала куча банановых шкурок и стояла бутылочка из под «Фанты». Аркадий мельком взглянул на отца и продолжал смотреть телевизор. Юрий Сергеевич подошел, сел рядом и попытался заговорить с сыном.

   - Скоро конец четверти, как твои успехи в школе?

   - Пап, ну их, успехи, дай досмотреть.

   - Как же «ну их»? Ведь скоро профессию выбирать!

   - А зачем ее выбирать? Я не такой ненормальный, как Вадим, пойду по твоей дорожке – должен же кто-то дело отца продолжить. Ведь ты же хочешь этого и сделаешь все для меня в лучшем виде. Была бы голова на плечах, а успехи – дело десятое.

   - А трудиться в поте лица ты не собираешься? - раздраженно спросил Юрий Сергеевич.

   - Почему не собираюсь? Ты трудишься и я так же буду трудиться, кто мне помешает, - ответил Аркадий, не отрываясь от телевизора.

   Видя бесполезность разговора, Юрий Сергеевич подавил раздражение, ушел в свой кабинет, закрылся, скинул тапочки и пиджак и улегся на диван. Дома как и в служебном кабинете, его окружали со всех сторон дорогие и удобные вещи: красивый письменный стол на точеных ножках, за которым, кстати, не написано ни одной полезной строчки, бронзовая люстра, старинный книжный шкаф с такими же старинными, дорогими, «умными» книгами, среди которых были и раритеты, импортная мягкая мебель, торшер, картины на стенах – подлинники современных художников реалистического направления.

   Все эти материальные блага, кем-то произведенные, а им приобретенные. А произвел ли Юрий Сергеевич вместе со своей женой своим трудом равное количество материальных (или духовных) благ, чтобы вернуть людям, создавшим ему уют, их затраченный труд? Другие могут думать разное, но сам-то он точно знает, что нет, даже и сотой доли того, чем он пользуется, он не оправдал своим трудом. Так что выходит, присвоил, украл у трудящегося народа, выходит так! И не он один, можно бы этим и успокоить свою совесть, снова нырнуть в спасительный «круг» с его «круговой» философией, но что-то не пускало обратно.

   Этот Щербаков заставил сделать слишком большой шаг за пределы «круга». Труд, блага, труд как первейшая потребность человека?! Безусловно, в существовании и развитии человеческого общества производство материальных благ занимает очень большое место. Классики марксизма утверждают, что это основа всего сущего. Впрочем, в классических учебниках философии много такого, что вызывает сомнения, но все равно производство очень важно. На заре развития общества производили все, а затем, с ростом производительности труда, потребность в этом отпала и появилась часть бездельников, которые живут трудом других. В каждой последующей формации число бездельников должно возрастать с ростом производительности труда. Под «бездельниками»,видимо, следует понимать всех, кто не производит материальных и духовных благ. Получается, что в этот отряд попадают и псевдодеятели науки и искусства, эти пустоцветы, и спортсмены-профессионалы, которые соревнуются сами с собой, а черпают полной ложкой из общественного котла, и огромная армия управляющих и проверяющих, которые сами плодят бумаги и сами их учитывают и проверяют – это Юрий Сергеевич знал слишком хорошо, и не менее огромная армия лакеев управляющего клана, и воры, и тунеядцы. Мерзко, но куда деваться от истины.

   Снова и снова Юрий Сергеевич вспоминал основные положения официальной общественной науки и думал о том, что Ленин, великий создатель исторического материализма, в сущности был самым настоящим идеалистом: он, создавая теорию построения социализма, наивно верил в само собой появляющееся высокое сознание общественного человека, он верил, что труд станет первой потребностью каждого. Дудки, стоит открыть дверь в соседнюю комнату и спросить у Аркадия, выросшего в советское время в самой что ни на есть «советской» семье, хочет ли он трудиться и производить блага и в ответ можно услышать такое, что Владимир Ильич в гробу перевернется. И таких, как Аркадий, ой как много. Выходит, в ленинской теории отсутствует живой, противоречивый человек с его психикой, с его инстинктами, с его духовной сущностью.

   При мысли об инстинктах перед глазами на секунду появилось возбужденное, красивое лицо Анны Федоровны. Похоже, Щербаков в чем-то прав, стоит выйти за пределы «круга» и начинаешь что-то впитывать от окружающих людей. Только с двумя людьми соприкоснулся и оба запали в душу, проникли в сознание.

   «Опять же, труд по теории создал человека и, в то же время, во всех формациях после первобытно  - общинной производитель всегда был на самой низшей ступени, физический труд всегда считался позорным. Все книги и газеты сейчас, при социализме, полны утверждений о том, что теперь все наоборот, что теперь физический труд стал почетным, только я не знаю ни одного примера, чтобы дети начальников, артистов, писателей, художников, даже спортсменов, даже тех, кто пишет об этом, становились рабочими. И никакие зарплаты не прельщают, любой выходец из этой огромной армии «бездельников» скорее будет за сто рублей в конторе штаны протирать, чем за четыреста водить трактор или рубить уголь.

   Впрочем, я кривлю душой, - Юрий Сергеевич даже поморщился как от зубной боли, - один пример все время меня преследует, это Вадим. Что же творится в его душе и почему он нарушил все правила игры в принятую у них «справедливость». Вот и пойми теперь, жалеть его или, может быть, надо жалеть себя? Юрий Сергеевич закрыл глаза и в который уже раз вспомнил все подробности прощания с Вадимом: видно было сколько труда доставил тому последний разговор с родителями, он сдерживался, но ноздри, губы его трепетали, в глазах была отчаянная решимость. Он даже ни в чем не упрекал родителей, только просил не провожать его, уходил как солдат на смертельно опасное, но необходимое задание. Все думали, что это блажь и через пару месяцев все станет на свои места, но Вадим не вернулся и ни о чем не просил. Нашел ли он почву, на которой можно пустить корни или жил на одном своем самолюбии – этого родители пока не знали.

   Юрий Сергеевич открыл глаза, снова уставился на тоненькую трещинку на потолке, словно эта трещинка была непреодолимой границей между такими штампованными понятиями социальных наук и его собственными мыслями. «Что же получается: труд так и не стал первейшей необходимостью и потребностью человека, а до сих пор остается лишь средством к жизни. А чтобы многие «бездельники» могли жить трудом производителя, его надо заставить работать.

   Для производительного труда должна быть побудительная причина: Кнут, голод… а что еще? Как заставить человека физического труда производить больше, чем ему нужно, столько, чтобы всю эту постоянно растущую армию бездельников кормить, да еще лучше, чем себя самого? Для этого его надо держать на самой низшей ступени общественной лестницы и, как приманку показывать призрачную возможность подняться на следующую ступеньку. И у нас, как и везде, человек – производитель, крестьянин и рабочий находятся на самой низкой ступени. Всегда чиновник, актер, спортсмен, художник (даже бесталанный), горе-поэт, торгаш, администратор и другие бездельники котируются выше труженика. И это, видимо, не голое желание тех или иных людей, а одна из закономерностей развития».

   Он живо вспомнил конец 50-х годов, когда очень бодро вся пропаганда затрубила о том, что каждый крестьянин будет обеспечен продуктами за счет колхозов и совхозов. И что из этого вышло? Сразу же резко сократилось производство этих самых продуктов в подсобных хозяйствах и вот уже четверть века не можем из этого выбраться. Его-то лично это мало трогало, но слухи доходили, да и в печати постоянно муссируются проблемы нехватки продуктов. Что же может заставить этих людей снова заняться хозяйством – голод или нажива, как возможность уйти со своей ступеньки лестницы наверх? Но как только кому-то удается уйти по лестнице наверх, то он сразу перестает производить и превращается в нахлебника.

   Нормальное движение по лестнице только вверх, а вниз исключительно под давлением обстоятельств, когда жизнь, как принято считать, пошла наперекосяк, поэтому-то среди рабочих и особенно среди крестьян не встретишь детей начальников, ученых, артистов, и других «бездельников». И даже нехватка продуктов питания приводит лишь усилению давления на крестьян, но никогда к стремлению «бездельников» заняться производительным трудом.

   Мысли очень тяжело ворочались в голове и он устал до того, что не хотелось даже встать и раздеться. Назойливо постукивала форточка, но закрыть ее тоже не было сил. «А как же революция? Выходит, она не достигла своей цели!? Труд не стал потребностью и труженик-производитель не стал почетным членом общества. Героев труда иногда шумно чествуют в торжественной обстановке, но чиновники, литераторы, артисты и другие потребители их, как правило, не допускают в свою среду. Каждый должен знать свое место, а место труженика там, внизу, «чтобы он своей грязью и рабочим потом не запачкал элиту общества». Так что же нужно для торжества труда и труженика? Многое, много больше, чем социалистическая революция. Нужно многое познать в психике, в общественной психологии, нужна переоценка ценностей. Чего греха таить, сейчас человека оценивают не по тому, что он делает и сколько, а по тому, что он имеет и какое место занимает. А для переоценки ценностей и теория нужна новая: человек-труженик, кормящий всех и дающий жизнь всему обществу должен стать первой фигурой в обществе и ему все должны кланяться, а не клану с лакеями.

   Юрий Сергеевич живо представил себе с какой надменностью ведут себя даже маленькие сотрудники его управления с посетителями и как они заставляют встречать и провожать себя при выездах на объекты, в народ, сколько в них спеси и величия, хотя большинство из них, подавляющее большинство, абсолютно никчемные, пустые люди, ничего не дающие, но очень много берущие – это он знал с такой же достоверностью, как то, что после ночи наступает утро.

  «Да. Их без революции не победишь, - думал Юрий Сергеевич, - возможно еще и не одна революция потребуется, чтобы смыть всю эту грязь. Пока же имеется безудержное словоблудие в идеологии и политике, умышленно запущенная система образования и воспитания, обострение самых низменных страстей (пьянство, наркомания, игромания, разврат и другое) и сведение интересов трудящихся к заботе только о желудке. Интересно, а сами труженики, рабочие, крестьяне понимают это? И, если понимают, то сколько они нас терпеть могут?»

  Окончательно устав от размышлений, Юрий Сергеевич усилием воли заставил себя подняться, пошел в ванную, принял прохладный душ, выпил на кухне стакан чаю с бутербродом, затем, не обращая больше внимания на Аркадия, по-прежнему «балдевшего» перед телевизором, ушел снова в кабинет, постелил себе постель, проглотил таблетку снотворного и улегся спать. Решение в нем уже созрело, но он пока не догадывался об этом.

                Тяжелый сон.

   Ощущение реального и нереального переплетаются тесно и причудливо, но одно неизменно – безысходность. Своя квартира, Нонна, как всегда, раздраженная, растерянная дочь Рита, душно, потолок постепенно снижается. Юрий Сергеевич хочет выйти на лестницу, жена и дочь протягивают к нему руки, пытаясь задержать, трудно дышать.

   По земле стелется смрадный, тяжелый дым, место незнакомое, неуютное, захламленное. Идти вперед страшно, но очень нужно, зачем – неясно, а другого пути нет. Весь сжавшись и напружинившись, Юрий Сергеевич пробирается сквозь этот хлам и грязь, тяжело дыша. Впереди маячит так же трудно идущий человек, он оступается, чуть не падает., Юрий Сергеевич хочет помочь, поддерживает этого человека и чувствует на руках что-то липкое и скользкое, человек поворачивается и превращается в рослого, могучего богатыря с мощным голым торсом и лицом Зульмана, из оскаленного рта которого стекает ярко красная струйка крови. Юрий Сергеевич в ужасе отталкивает его и бежит сквозь этот смрадный дым, пытаясь выбраться на дорогу.

   Вдали виден свет, но так далеко, что Юрий Сергеевич чувствует отчаяние. Мимо него в полной тишине проплывают вагоны поезда, старые, поломанные вагоны и плывут они точно по воздуху. Юрий Сергеевич не видит, но точно знает, что в одном из них Вадим, он хочет догнать поезд, ноги не слушаются, они словно свинцом налиты, невозможно сделать ни шагу, нет сил, не хватает воздуха.

   Видение сменилось: он снова в квартире, на диване сидит, широко расставив ноги, Аркадий, он хочет что-то рассказать отцу, но не может, потому что его душит смех. Юрий Сергеевич отворачивается и идет на балкон, закрыв за собой тяжелую балконную дверь, он почувствовал облегчение: перед ним яркое звездное небо, а внизу такой же яркий, весь в огнях город, дом и квартира растворились за ним, исчез даже пол под ногами. И вот он парит между огнями звезд и огнями города, летит, наполняясь ощущением уверенности в себе и силы. Страх отступил, в ушах звучала нежная, красивая мелодия. И вдруг незримый голос спросил «Кто ты?» и сам же ответил: «Человек! Иди и ищи!» Голос был мягкий, успокаивающий и настолько силен, что воспринимался как откровение, как голос из глубин пространства и времени, как веление рока. Не было ни сил, ни даже мысли противиться ему.

   Юрий Сергеевич проснулся. Он лежал на спине, одеяло свалилось на пол, но ему не было холодно, напротив, лоб его покрыла испарина, ему было тревожно и жутко. Утро еще не наступило. Он зажег торшер, встал, выпил таблетку снотворного, улегся поудобнее, тепло укрылся и некоторое время вспоминал увиденное во сне, На удивление все картины отпечатались в памяти, как на фотографии. Отгоняя от себя видения, он незаметно уснул и спокойно проспал до девяти часов утра.

                Проза жизни. Решение.

   Проснувшись, Юрий Сергеевич вспомнил, что сегодня суббота и на службу идти не надо. Он еще немного полежал, вспоминая сон, было и радостно и жутко одновременно и было ощущение какой-то незавершенности, неопределенности своего состояния. Вставать не хотелось, но жена позвала завтракать и Юрий Сергеевич, боясь ненужных вопросов, боясь прикосновения чужой вульгарной души к своему состоянию, поспешил умыться, побриться и выйти к столу, не нарушая ритуала выходного дня. Он с напускной веселостью принялся за завтрак, внимательно наблюдая за домашними, чтобы предупредить всякую попытку неожиданного вторжения в его сокровенное, о чем он не переставал думать.

   Аркадий быстро поел и ушел, очевидно, к своим мотоциклетно -рокерским увлечениям – в школу он уже давно опоздал. Жена медленно и твердо поставила чашку из под кофе на блюдечко, заговорщически посмотрела на дочь, которая часто по выходным приходила к родителям еще до завтрака, потому что ее муж так же часто уезжал в командировки или еще куда, и уверенно и дружелюбно обратилась к Юрию Сергеевичу:

   - Юра, Рите (дочери) нужно достать путевку в Болгарию, в Варну.

   - Это еще зачем? Она уже была в этом году в Алуште.

   - Во-первых, Алушта – это не Варна, а во-вторых, через неделю туда едут Кашевицкие.

   - Пусть едут, это их дело, - Юрий Сергеевич старался сохранить спокойствие, хотя раздражение уже вызывало внутреннюю дрожь, - а если Рите надо, то у не есть муж, вот он пусть и достает путевки, а я не ГОССОБЕС.

   Дочь молчала, переводя глаза с отца на мать и обратно.

   - Юра, он муж, а ты отец, у тебя больше возможностей, - в голосе жены послышались металлические нотки, - Рита твоя дочь, дочь крупного начальника, государственного человека и она имеет полное право отдохнуть за границей, да чем она хуже Кашевицких?!

   - Не знаю, чем хуже или лучше, но отдых – это восстановление запасов растраченной энергии, - Юрий Сергеевич уже с трудом сдерживался, на лице его проступили красные пятна, ладони вспотели, - отдых бывает после работы, а Рита, насколько мне известно, нигде не работает. Кстати, кроме прав у каждого человека есть еще и обязанности перед другими людьми, перед обществом.
 
 - Вот как ты заговорил! – Нонна встала, прошла вокруг стола и остановилась против мужа, подбоченившись, - это о каких обязанностях ты тут намекаешь? Что же, по - твоему и я должна идти искать работу? Или недостаточно того, что я твоя жена и всю свою жизнь отдала тебе, а дочь твоя так же заботится о своем муже? Не хватало еще, чтобы ты нас куском хлеба попрекнул. Не так уж много ты приносишь в дом, чтобы указывать нам. Посмотри вокруг – откуда все это, больше трех четвертей нашего состояния куплено на деньги отца. Работничек, уработался в своем кресле, устал, видите ли, от трудов непомерных!

   - Интересно, а за какие великие труды и заслуги твой отец получает такие доходы? Насколько мне известно, его зарплата меньше моей, а он свой дом содержит, нам, по-твоему, да еще двум дочерям помогает?

   - Что? Что ты сказал? Ты что, намекаешь, что мой отец ворует? Не-ет, дорогой, он жить умеет, да так, как тебе видно никогда не выучиться. Ничтожество.

   Нонна резко повернулась и величаво вышла из столовой. Рита кошкой скользнула за ней, громко хлопнула дверь спальни и оттуда стали доноситься их приглушенные голоса.

   Юрию Сергеевичу стало тошно, все вокруг тяготило, все эти красивые вещи вокруг него вызывали омерзение, поднималось дикое желание все ломать и разрушать. Усилием воли взяв себя в руки, он потеплее оделся и ушел из дома, ушел куда глаза глядят, подальше из этого душившего его мирка.

   Улица встретила его ясным небом, солнышком и первым бодрящим морозцем. Он зашел в небольшой сквер, сел на удобную скамью и с наслаждением вдыхал полной грудью этот прохладный, живительный, вкусный воздух. Не хотелось думать ни о чем, он даже с наслаждением закрыл глаза, но тут же перед ним снова возникла картина его полета во сне, только уже не среди звезд, а в лучезарном безбрежном пространстве и тот же голос, голос из глубины пространства и времени говорил ему: «Иди и ищи!» Юрий Сергеевич открыл глаза, потянулся до боли в суставах, отгоняя видение, и почему-то живо представил себе этого Щербакова с упрямо оттопыренными ушами и его приглашение «приехать на стройку, только не по службе, а так».

   Да, что-то надо изменить и немедленно – решил Юрий Сергеевич, встал и бодро зашагал к набережной. Облокотившись на перила, он долго смотрел на тяжелую, мутную воду, потом побрел вдоль реки. Весь день он бродил по городу, отдыхал в кинотеатре и кафе, снова бродил, толкаемый прохожими, по улицам и тихим скверам и никак не мог ощутить своей принадлежности к этой толпе, никак не мог уловить смысла этого «броуновского» движения человечков и машин. Он ни с кем не заговаривал и, казалось, не в состоянии был улавливать мысли, взгляды и слова окружающих его людей. Все казалось чужим и ненужным…

   В понедельник Юрий Сергеевич пришел к Зульману с заявлением об очередном неиспользованном отпуске. Начальник управления без возражений подписал заявление. Не задерживаясь ни на час, Юрий Сергеевич добыл путевку в дом отдыха «Судак» - лучшей в этот момент в профкоме не было, заказал билет до Семфирополя в вагоне СВ, решил денежные дела и отправился в «Сандуны» смывать доотпускную грязь».

   Он с удовольствием парился, пил пиво, снова парился, а после бани выпил полный стакан «перцовки» и бодрый и чистый поехал домой собираться. В чемодан уложил не только вещи курортника, но и кое что теплое, взял даже кожаную куртку на меху и зимнюю шапку. Чтобы избежать объяснений с женой, пораньше улегся спать в своем кабинете.

                В путь.

   Утром Юрий Сергеевич встал рано, за завтраком заявил жене о своем отъезде в дом отдыха и, не дожидаясь возражений, быстро уехал на вокзал.

   В купе вагона СВ было тепло и уютно. Даже тревожные мысли, одолевавшие его последние дни, как бы остались там, за пределами вагона. В купе Юрий Сергеевич сразу же разделся и устраивался с максимальными удобствами, ехать предстояло полтора суток. По пути он заскочил в ведомственный буфет и прихватил кое-что на дорожку.

   Поезд еще не трогался, а он уже наслаждался своей изолированностью, отрешенностью от этого, ставшего вдруг таким сложным, окружающего его мира. Даже осеннее облачное небо не казалось ему мрачным, он предчувствовал отдых, отдых не от работы, даже не от семьи и окружающих людей, а отдых от самого себя, от того состояния, к которому его подтолкнул Щербаков тогда, в кабинете. Юрий Сергеевич гнал от себя воспоминания о Щербакове и со сладострастным нетерпением ждал первых стуков вагонных колес.

   «Человек предполагает, а бог располагает» - гласит народная пословица. На этот раз бог явился прямо в купе Юрия Сергеевича в образе представительного высокого мужчины с длинными волосами и не подстриженной бородой. Мужчина вежливо поздоровался, снял свой длинный, черный плащ, широкополую шляпу, убрал под диван небольшой саквояж, сел напротив и внимательно посмотрел на Юрия Сергеевича. Глаза у него были светлые, очень внимательные, ласковые и как бы проникающие в самую душу.

   Юрий Сергеевич не выдержал взгляда, отвернулся и стал смотреть на уплывающий за окном тронувшегося поезда перрон. Поезд набрал ход, мелькнули последние провожающие на краю перрона и за окном стали проплывать дома и улицы суетливого, жившего своей сложной, запутанной жизнью, большого города, который сейчас представлялся Юрию Сергеевичу огромным муравейником, наполненным чуждой ему суетой, бессмысленной и бесполезной, чуждым ему сознанием.

   Куда, зачем и во имя чего все это движется? Пропади в одночасье весь этот муравейник со всем его содержимым и, наверное, ничего не изменится в мире. Так же будут сменяться времена года, дни и ночи, так же будут рождаться, жить и умирать люди, мыслить, любить и ненавидеть, страдать и наслаждаться. Он не ощутил в себе ни капли жалости или сочувствия столице, без которой и вне которой еще вчера вообще не мыслил свою жизнь, жизнь целой страны, общества.

   Вчера еще столица казалась ему средоточием всего самого лучшего и в архитектуре, и в науке, и в искусстве, и в удобствах жизни, сгустком памяти прошлого и мыслей о будущем, а сейчас было ощущение себя, своего «Я» совершенно вне этого шумного нагромождения домов, машин, людей, ощущение себя и своих мыслей в мире, во Вселенной, независимо от этого города, Даже поезд казался чем-то нематериальным, мечтой, несущей его в пространстве и времени подобно ощущению полета в недавнем сне.

   Юрий Сергеевич долго смотрел в окно, ни на чем не фиксируя взгляд. У него даже мыслей не было, были одни ощущения Когда за окном замелькали поля и перелески, чередующиеся с деревнями, он откинулся на диване, посмотрел на соседа по купе и снова встретил ласковый взгляд изучающих его светлых глаз. Под действием нахлынувших ощущение Юрий Сергеевич даже забыл о своей способности располагать к себе людей и о своих психологических наблюдениях над окружающими. Напротив, он чувствовал себя совершенно беззащитным, словно на нем не только одежды не было, но даже кожи и черепной крышки. «Наверное, так чувствует себя подопытный кролик» - быстро подумал он и инстинктивно вжался в угол купе.

   Сосед продолжал смотреть мягко, ласково, уже не изучающим, а как бы успокаивающим взглядом и Юрий Сергеевич постепенно приходил в себя, к нему медленно возвращалось ощущение независимого отпускника, наслаждающегося началом отдыха в мерно покачивающемся мягком вагоне.

   Сосед, похоже, понимал состояние Юрия Сергеевича и не мешал ему приводить свои мысли в порядок, он даже временами отводил свой взгляд в окно, чтобы не создавать ощущения неловкости и терпеливо ждал момента, когда попутчик переживет свои волнения и сам сделает первый шаг к знакомству и беседе. А что будет именно так – в этом ни Юрий Сергеевич, ни его попутчик не сомневались.

   Прошло довольно много времени, приходила забирать билеты проводница, молча, по очереди выходя из купе, они дали друг другу переодеться по дорожному, достали "чтиво" и только после этого необходимого ритуала начала пути Юрий Сергеевич первым представился и предложил дорожное знакомство. В ответ сосед назвался Сергеем Ильичем, священником, сказал даже, что по принятии сана его зовут отцом Серафимом и что едет он домой в Крым из Загорска, где был в командировке по своим церковным делам.

   Откровенность всегда располагает, а такая, да еще в момент душевной раздетости Юрия Сергеевича сразу создала обстановку доброго доверия к отцу Серафиму, что он почувствовал, даже не осмысливая. Он, правда, вспомнил, что еще в институте им говорили об очень высокой подготовке семинаристов по вопросам философии, об их умении вести полемику и не советовали вступать с ними в споры, чтобы не оказаться в дураках. Но это было давно, когда Юрий Сергеевич еще не задумывался над жизненными проблемами, а сейчас, в удобной обстановке, да еще под действием обаяния отца Серафима он ощутил прямо-таки потребность общения с человеком совсем иного, такого неизвестного ему мира.

   Заглянула проводница и предложила утренний кофе. Оба не отказались. Юрий Сергеевич быстро достал закуску и плоскую бутылочку коньяка «Каспий», Отец Серафим тоже достал бутерброды. Взаимное угощение привело к тому, что Юрий Сергеевич выпил коньяку и удовлетворенно, не спеша закусывал, а отец Серафим с удовольствием прихлебывал кофе, отказавшись от спиртного. Приятная теплота, покой и интересный человек напротив окончательно успокоили Юрия Сергеевича и он почувствовал в себе уверенность для «умной» беседы.

   - Как, простите, Вас все-таки лучше называть, по-церковному или по-мирски?

   - Можете называть как угодно, но я уже давно привык к церковному имени, мне так легче беседовать, - отец Серафим прекрасно знал, что церковь не зря придумала новое имя священнику с приставкой «отец», уже сама эта форма обращения работает на священника, раз «отец», то он уже духовно старше собеседника и его слова имеют вес, а имя без отчества подчеркивает большую близость между собеседниками, разрушает невидимые барьеры условности.

   - Меня всегда занимал вопрос, простите за бестактность, в самом ли деле священники верят в бога или они только заставляют это делать других, если, конечно это не секрет?

  - Я тоже извинюсь заранее за то, что если ненароком где-то коснусь вашего самолюбия, но священники тем и отличаются от политиков и мирских идеологических работников, что у них нет и никогда не было секретов. Это принцип, это один из краеугольных камней. А на ваш вопрос я отвечу вопросом: а можно ли служить делу, не веря в него? Христианству тысячи лет, социализму несколько десятков, Вы служите социализму, а также верите в социализм, как мы, по-вашему,в бога?

   Юрий Сергеевич снова встретился с внимательными светлыми глазами отца Серафима, почувствовал, как вспотели ладони. Он спрятал руки под стол и попытался направить беседу в другое русло, потому что отвечать на такие вопросы не очень хотелось.

   - Но ведь бог – это что-то трансцендентное, идеальное, а в мире господствует материализм, Вы же не станете этого отрицать? Позиции идеалистов достаточно раскритикованы классиками.

   - Нет, конечно, ваших доводов я отрицать не стану, просто я имею право сомневаться и попрошу Вас развеять мои сомнения.

   - Да, попробую, но сразу хочу еще раз предупредить: ради бога не обижайтесь, если проскользнет высказывание не совсем тактичное с вашей точки зрения, это совсем не от намерения Вас обидеть. Так вот по-моему сомневаться можно до какого-то предела, а в очевидных вещах сомнения уже неуместны, - в Юрии Сергеевиче начинал разгораться этакий петушиный задор.

   - В очевидных, конечно, - согласился отец Серафим, - только Вы затрагиваете вещи далеко не очевидные. Вот, например, как Вас, видимо, учили: материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана нам в ощущениях, которая копируется, фотографируется, отображается нашими органами чувств, существуя независимо от нас. Верно?

   Юрий Сергеевич с иронией подумал, что в семинариях, наверное, философию изучают по тем же учебникам, что и в институте, но промолчал.

   - А радиоактивное излучение тоже материальная субстанция, которая существовала рядом с человеком все время и никак не отражалась в его ощущениях до настоящего времени, - отец Серафим сейчас выглядел этаким наивным простаком, - и этот пример не единичен. Так нет ли и еще материальных субстанций, которые мы еще не научились улавливать нашими приборами? Все ли здесь так очевидно?

   Юрий Сергеевич удивился каким простым примером подвергнут сомнению один из основных постулатов философии и не мог не согласиться. Он чувствовал некоторую неловкость от того, что не смог предвидеть развития мысли собеседника и заранее готовить ответы.

   - А теперь, если не затруднитесь, ответьте мне на вопрос: что такое сознание, мысль? - лицо отца Серафима продолжало сохранять маску наивного простака.
Петушиный задор Юрия Сергеевича почему-то нарастал не так быстро, как хотелось бы. В вопросе явно был подвох, но не отвечать было неудобно и он отделался классической фразой:

   - Сознание – это сумма образов, ощущений и представлений, идеальный продукт высокоорганизованной материи-мозга, так сказать, копия материального мира.

   Отец Серафим уже прекрасно понял уровень образования своего собеседника и даже понял, что пока он отделывается общими понятиями, не включая собственного мышления.

   Пришла проводница, забрала стаканы и вежливо спросила, не нужно ли еще кофе. Оба не отказались. Вагон мягко покачивался, мерно постукивали колеса на стыках, за окном проплывали «в багрец и золото одетые леса», полустанки, деревни, голые поля, вереницы машин на дорогах. Облачное небо не портило общей мирной картины осени.

   - Ответ Ваш четкий, как на экзамене, но не убедителен, - лицо отца Серафима несколько оживилось, - насколько мне и Вам известно, нет приборов для фиксации мысли, образа, так кто же может утверждать, что мысль - это продукт только человеческого мозга? Это какой-то снобизм, а не наука. Как Вы можете доказать, что сознание не присуще всему живому?

   Юрий Сергеевич раскрыл было рот, мучительно подыскивая нужные слова, но отец Серафим движением руки остановил его:
 
   - Вижу, сын мой, что нечего ответить, и не надо пока. Вот еще одно откровение из современного учебника философии: «современная наука еще не выяснила в деталях предысторию человеческой психики». Каково, а? В деталях(!) А что, разве в общем предыстория ясна?

   - Уж не от бога ли? - попытался пошутить Юрий Сергеевич.

   - Прошу Вас, подождите иронизировать, - отец Серафим говорил так же спокойно, уверенно. Юрию Сергеевичу даже на миг показалось, что сам он теряет равноправие в разговоре, становится экзаменуемым студентом.

   - Лучше порассуждаем вместе, - продолжал отец Серафим, - мы говорим о сотворении мира, наука о вечности и бесконечности Вселенной. Но мир состоит из материального и идеального и он един в сумме этих двух начал. Идеальное по науке, или по Вашему, - это порождение самой высокоорганизованной материи - головного мозга человека. Так?

    Возразить было нечего и Юрий Сергеевич молча согласился.

   - Человек же в современном виде появился совсем недавно, исторически: позавчера утром. А что, до того «единый» мир был однобоким, только материальным, без идеального?

   - Скорее всего так, - Юрий Сергеевич уже подавил в себе чувство экзаменуемого студента и решил вести разговор так, чтобы как можно больше вытянуть из отца Серафима его интересных суждений.

   - Но в таком случае сознание не вечно и не бесконечно и оно не является составной частью «единого» мира, а, появившись «позавчера утром», должно исчезнуть «послезавтра вечером». Вот Вам и конец света. Что толку в материальном мире без его осознания, отображения мыслью. Можете из конца света выводить и его начало.

   - Что-то слишком уж просто, да и не сходится с теологическими понятиями сотворения мира и загробной жизни. Ведь загробная жизнь по Вашему не кончится «послезавтра вечером»?

   - По моему, конечно, нет, а по Вашему?

   - Как может кончится то, чего нет в природе?

   - Вы уверены? Докажите!

   - Наверное, здесь и доказательства не нужны. Со смертью распадается материя и исчезает сознание, все идеальные образы моего «Я». Это же очевидно, раз нет носителя идеального, значит нет образов, представлений.
 
   Юрий Сергеевич говорил, но не чувствовал в себе обычной уверенности, понимал, что его доводы недостаточно вески. А отец Серафим, спокойно и даже ласково глядя на него, продолжал тем же красивым голосом:

   - Позвольте не согласиться, сын мой, доказывать надо все. Идеалисты и материалисты до сих пор не могут решить основной вопрос философии как раз потому, что и тем и другим не хватает доводов, доказательств своей правоты. Пока существует слишком много вопросов, на которые ответить не может ни одна философская школа. И ваш диалектический материализм тоже немного преуспел. Например, как в материальном мозгу рождается идеальный образ? Если при работе мозга материальная субстанция – энергия превращается в идеальное, то возможен ли обратный переход? Если образы – суть отображение материального мира, то как возникают галлюцинации, фантазии и даже бред «сумасшедшего»? Каков механизм памяти? Каким образом очень быстрые движения мысли совершаются без участия второй сигнальной системы? Что такое телепатия, воля, гипноз? И наконец: что такое законы развития, где они зафиксированы и в каком виде?

   Юрий Сергеевич растерялся от такого обилия вопросов, опять ладони у него вспотели и он снова непроизвольно спрятал руки под стол. От отца Серафима это не ускользнуло, он замолк и отвернулся к окну, чтобы дать собеседнику собраться с мыслями. За окном проплывала все та же «золотая осень», только облака стали тоньше, стало светлее и кое-где на осенней листве появились пятнышки, освещенные солнечными лучами. Сколько ни напрягал Юрий Сергеевич память, но ничего достойного в голову не приходило и волей – неволей приходилось соглашаться. Единственное, что можно, наверное, сказать в защиту «своей науки».это сослаться на будущие достижения.

   - Да, сейчас мы не можем ответить на эти вопросы, но все течет, все изменяется и, возможно, вскоре наука позволит решить их.

   - А с какой точки зрения, с материалистической или идеалистической? - отец Серафим снова смотрел на Юрия Сергеевича своими умными, светлыми глазами и как бы подбадривал его взглядом.

   Юрию Сергеевичу очень хотелось остаться на своей точке зрения, но он не знал, как это сделать и выпалил наобум:
 
   - Конечно с материалистической.

   - Тогда позвольте еще один вопрос, - как можно мягче сказал отец Серафим, - как по Вашему, истина и законы развития природы, общества и мышления материальная субстанция или идеальные понятия?

   - Да, конечно, идеальные, - тут уж ничего не приведешь в качестве опровержения, решил Юрий Сергеевич.

   - Но они же существуют объективно, ни в коей мере не завися ни от Вас, ни от меня. Так не есть ли наше индивидуальное сознание – частица общего, мирового объективного идеального? Если – да, то вот Вам и Творец – бог.

   - А если – нет?

   - В таком случае предложите свою схему. В бога люди верят, как Вы говорите, не требуя доказательств, а в социализм и материализм точно так же. Весь диамат построен на догмах и постулатах, согласитесь. От того, что эта философская школа сама себя объявила подлинно научной, она еще не стала таковой. Она утверждает, что правильно отражает мир и его закономерности. Но ведь любое знание в любой науке лишь приближенно(!) отражает истину, в ограниченных пределах. Все теории считаются верными лишь потому, что они удовлетворяют нас в данный момент. Правильно ли объясняет мир диалектический материализм, покажет будущее, а пока такие заявления не более, чем постулат. И так на каждой странице. Следовательно, у Вас тоже не наука, а вера.

   Юрий Сергеевич уже устал от этого разговора и хотел бы перевести его на что-нибудь другое. Самое обидное было то, что отец Серафим высказывал мысли, которые не раз появлялись в голове самого Юрия Сергеевича откуда-то из глубины сознания или подсознания, но они всякий раз были расплывчатыми и не оформившимися, это скорее были даже не мысли, а какие-то неясные ощущения. Поэтому ему было трудно возражать, да и нечем, а соглашаться тоже никак не хотелось.

   Отец Серафим понимал состояние собеседника и не понуждал его к дальнейшему разговору. Он добился своего – посеял смятение в душе Юрия Сергеевича и совсем увел беседу от религии потому, что не собирался проповедовать в поезде. Он ведь тоже хотел наслаждаться расслабленным покоем в мягко покачивающемся вагоне. Юрий Сергеевич сначала хотел возразить, что учебники можно и переписать, но вовремя вспомнил, что Библия существует многие сотни лет и, если отец Серафим парирует его возражение таким образом, то опять придется проглотить пилюлю. Поэтому он промолчал, извинился и вышел в коридор.

   Пройдясь вдоль коридора, он совершенно бессмысленно прочитал расписание, затем принялся глядеть в окно, ни на чем не останавливая взгляда. Мысли были расстроены до такой степени, что никак не удавалось их собрать и на чем-то зафиксировать. В сознании мелькали Вадим, Анна Федоровна, Щербаков, услужливый шофер, ощущение полета во сне и тот «реликтовый голос, который говорил ему во сне: «Кто ты?» и сам же отвечал - «Человек!»

   Нескоро удалось ему стряхнуть оцепенение, За окном снова уплотнились облака и стал накрапывать мелкий дождик. Юрий Сергеевич долго рассматривал черные поля, грязные, раскисшие проселочные дороги, мокрые кусты, редких непривлекательных людей. Пейзаж не радовал, скорее еще больше отравлял душу, он пошел к проводнице, попросил стакан холодной воды, залпом выпил ее и пошел в купе. Отец Серафим внимательно читал какую-то книгу в красивом переплете. Он взглянул на Юрия Сергеевича и, ничего не сказав, снова уткнулся в книгу.

   - Надо отдохнуть, - нарочито беззаботно сказал Юрий Сергеевич, поправил постель, улегся и с удовольствием потянулся, затем заложил руки за голову и уставился в потолок. Мысли, кажется, удалось собрать: «да, недаром нас когда-то предупреждали от полемики со священниками. Сколько он вопросов Поднял? И все требуют размышлений, каждый из них – наука, - думал Юрий Сергеевич, - но все же можно что-то суммировать, сделать какие-то обобщения, выводы». Теперь, когда ничто не мешало, он снова перебирал в памяти весь разговор с отцом Серафимом, в котором сам он мало что сказал. Скорее это был не разговор, а суждения этого человека о многом и очень важном.

   «Действительно, законы развития природы и общества, истина, наконец, и многие другие вещи существуют и в то же время идеальны. Так, может быть, и сознание объективно существует в виде этих законов возникновение и развития органической и других форм жизни. Психика людей и других живых существ (а она в таком случае должна существовать) развивается тоже по определенному закону и неизбежен предел ее развития и «конец света», точнее: нашей органической жизни. Но ведь это же объективный идеализм! А если по другому? Если сознание, психика – суть материальная субстанция, имеющая вид поля, пока неизвестного науке? Такой взгляд снимает многие парадоксы и феномены и дает возможность заглянуть далеко вширь и вглубь. Ведь открытие нового поля, всепроникающего и без конечной скорости будет революцией в науке и технике.

   Какая заманчивая перспектива, сейчас даже трудно представить последствия таких открытий; и в то же время очень опасная – с открытием поля сознания запросто погубить цивилизацию. Остается уповать на мудрую природу», - Юрий Сергеевич рассуждал все более спокойно,-«Она должна была и это предусмотреть. Возможно, она наложила запрет, «табу» на познание этой субстанции? Или еще не время? Значит, переход от известных нам форм материи (энергии) к мысли и есть грань познания?

   Сейчас много рассуждают о начале Вселенной. Но, если было начало, значит будет и конец, и все это есть объективно существующий идеальный закон, Значит, сознание было и до начала материальной Вселенной – это же Бог – творец. Видимо, второй вывод лучше». Для меня? Ладно, предположим, что не я этого хочу, а второй вывод действительно ближе к истине, что тогда? Тогда надо искать поле сознания.

   Да, силен мыслительный аппарат у этого попа», - Юрий Сергеевич скосил глаза в сторону отца Серафима, тот спокойно читал что-то-«как он говорил: фантазии, галлюцинации, грань перехода? Искать поле сознания, пути поисков, конечно, могут быть различными, но самое надежное – искать сразу по всем направлениям: исследование гипноза, воли, галлюцинаций, бреда, сновидений, памяти» - Юрий Сергеевич очень живо представил себе последний тяжелый сон и опять подивился его огромной информативности.

   Он усилием воли подави в себе воспоминания и развивал мысль дальше: - Исследовать надо также природу запахов, воздействие на психику звуков, очень быстрые движения мысли без раздумья, телепатию, предчувствия и вообще все подсознательное, возможность усиления других органов чувств (кроме слуха и зрения), уровень формирования образа, грань перехода энергии в представление, образ, граня перехода от неживого к живому, исследовать чувства у животных, растений, феномены необычных проявлений психики, йогу, нестинарство, закаливание, самовнушение, нирвану, телекинез и прочее».

   При мысли о необычных проявлениях психики он с улыбкой вспомнил всегдашний свой вопрос, который возник у него после просмотра фильма о нестинарах: почему не горит кожа на их ногах? Если можно было объяснить с психической точки зрения возможность перетерпеть боль ожогов, то как быть с физикой – почему не горит кожа на огне? Он даже отказался от дальнейших воспоминаний по этому поводу – слишком много возникало вопросов, а объяснений было крайне мало. Можно, конечно, и отмахнуться от этих вопросов, но все же интересно хоть чуть-чуть приблизиться к истине, потому что все объяснения этих непонятных вещей в популярной литературе выглядели диким примитивизмом. Да и НЛО, и «снежный человек», и тунгусский метеорит еще никак не объяснены и то, что в глубокой древности знания людей были «на уровне», никак не объясняется эволюцией. Да сколько их еще, этих загадок?
Незаметно Юрий Сергеевич задремал.

   Во сне он ощутил острую необходимость подняться и сделать что-то важное, но никак не мог встать, словно был придавлен к земле какой-то сверхъестественной силой. Он ясно ощущал эту силу и понимал, что он совершенно не защищен и не может ей противиться, что-то мрачное надвигалось на него, грозя растворить его сущность, а он должен был с ужасом ждать исхода, бессильный что-либо сделать. Ужас нарастал и Юрий Сергеевич проснулся в холодном поту.

   Так же мерно постукивали колеса, отец Серафим так же спокойно читал, за окном расстилалось широченное поле в осенне-желтых красках, продолжался мелкий дождик. Стряхнув остатки тяжелого сна, Юрий Сергеевич вышел, умылся холодной водой, причесался и пригласил отца Серафима в ресторан пообедать. Тот охотно согласился – благо ресторан был в соседнем вагоне.

   Обедали они не спеша, Юрий Сергеевич рассматривал посетителей. «Сколько людей, столько и характеров».-думал он. Вот слева от них сидит пара средних лет, она исполнена собственного достоинства, а он, крепкий «бугаек», все время стреляет глазами по сторонам. Знакомые лица – эти точно из их круга, его мира. Напротив веселый, молодой офицер заигрывает с двумя размалеванными девушками, дурачок или служит в какой-нибудь «тмутаракани», - ведь у них на физиономиях прямо написано, кто они такие и зачем к морю едут. Еще дальше стол обильно заставлен закусками и бутылками, трое чревоугодников, солидно рассевшись, чувствуют себя хозяевами жизни, а глаза тупые, «бараньи». Эти действительно «материалисты», кроме жратвы и уюта их мысли распространяются только на женщин, не более. Это животные на двух ногах, наверняка какие-нибудь снабженцы или торгаши. Таких Юрий Сергеевич встречал довольно часто. Чуть сзади слева молодая пара. Судя по прическе и сдержанной манере поведения это, видимо, тоже офицер, но с молодой женой, они влюбленно смотрят друг на друга, чему-то улыбаются и беседуют очень тихо, чтобы их не слышали. «Хорошее чувство не любит свидетелей, - подумал Юрий Сергеевич, - молодцы эти двое, такие мир украшают.

   Пышная, томная буфетчица лениво поворачивалась за стойкой, а шустрый, маленький официант услужливо, быстро и ловко "общелкивал" на маленьких счетах посетителей. Юрий Сергеевич остался доволен этой пестротой публики в ресторане и к нему опять вернулось хорошее настроение, он посмотрел не отца Серафима: тот тоже разглядывал посетителей, но не так откровенно, а незаметно и как что-то хорошо знакомое. Похоже, ему легче и быстрее удавалось понять суть характеров людей. Еще бы, опыт священника в работе с людьми куда богаче опыта министерского служащего из замкнутого круга, даже если тот психолог – любитель.

   Пока обедали в ресторане, проехали пару грязных, малолюдных вокзалов, которые ничем не порадовали взгляда. В купе вернулись, когда начало смеркаться. Дождь за окном не переставал и пейзаж уже не интересовал и не радовал. Юрий Сергеевич зажег свет, зашторил наполовину окно и, пользуясь отлучкой отца Серафима, посмотрел книгу, которую тот читал днем. К своему удивлению он обнаружил не «Библию», как ожидал, а «Психоанализ» Зигмунда Фрейда, которого сам когда-то хотел изучить, но так и не дошли руки, вернее, лень и быт оказались сильнее.

   Вернулся Отец Серафим, уселся поудобнее напротив и спокойно и ласково посмотрел на Юрия Сергеевича, он как будто догадывался о желании соседа продолжить разговор и не брался за книгу.

   - Я, признаться, думал, что Вы Библию читаете, - сказал Юрий Сергеевич, чтобы как-то начать разговор.

   - Вот мирской стереотип мышления – если священник, то обязательно Библию должен читать! - улыбнулся отец Серафим, - Библию мы досконально изучили еще в семинарии, а в дороге просто нужна пища для ума, да и развлечение тоже. Фрейд, кстати, очень оригинален в мыслях, но слишком зациклен на одном, широты ему явно не хватает.

   - Не могу судить, к стыду своему не читал, хотя и очень хотел.

   - Да бог с ним, с Фрейдом, хотя он и претендует на роль еще одной «научной» школы.
 
   - А разве это плохо? Все ближе к истине, любое знание на пользу людям.

   - Как знать!? Польза, как и знание, относительна. Очень часто то, что на пользу одним, оборачивается злом для других, все дело в том, в чьи руки попадают нити этого знания. Вспомните хотя бы атомную бомбу. Знание без этических норм, убеждений в истинности общечеловеческих норм морали скорее может принести вред, чем пользу.

   - А разве нормы морали нашего мировоззрения плохи?

   - Почему же они будут плохими, если они взяты из христианской религии, из той же Библии. Плохо только то, что вы их применяете к ограниченному кругу людей и дополнили догмами патриотизма и классовой морали.

   - А чем же плох патриотизм, если он отстаивает самосознание народа?

   - «Патриотизм – последнее прибежище негодяев». Знаете, кто это сказал? Ярый атеист Лев Толстой, а я , священник, с ним полностью согласен. И по ту сторону границы и по ту строну фронта те же люди, те же создания божьи, а во имя патриотизма уничтожают друг друга. В конечном же счете не патриотизм и не самосознание толкают их на уничтожение, а отдельные люди, для которых важно «кто будет царем», а совсем не самосознание народа.

   - Так ведь и религиозные войны и побоища были и во имя бога люди убивали друг друга, - Юрий Сергеевич торжествовал.

   - Да, к стыду нашему, но это делалось опять-таки не во имя бога, а все по той же причине-«кто будет царем», то есть религиозными чувствами верующих доставались земные блага.

   - Но бог не наказал их, организаторов побоищ?

   - Как знать, как знать. И вообще, что такое наказание божье, если это вещь идеального порядка? И что такое благодать, жирный кусок или свобода духа? Кто был счастливее, лермонтовский Мцыри или пушкинский Скупой Рыцарь? Протопоп Аввакум или миллионер Рябушинский? Никто ведь этого не знает. Вот вы объявили всему миру о счастливом будущем людей при коммунизме, а в чем вы его видите, счастье-то?

   Юрию Сергеевичу вспомнилась маленькая и упрямая Анна Федоровна с ее словами о счастье, но он решил снова потянуть из собеседника оригинальные мысли и опять запустил «книжные» идеи:

   - Можно говорить на эту тему по - разному, но есть общепризнанная философия, которая зовет к построению гармоничного, справедливого общества с возможностью безграничного развития личности. Конечно, каждому угодить трудно, но надо стремиться хотя бы к общепринятым научным критериям, которые можно назвать и «счастьем».

   - Но и религия предлагает свои понятия счастья, причем более приближенные к каждому индивидууму.

   - Религия основана на вере, а наука на фактах, на жизни.

   - Это какая же наука? Уж не философия ли марксистов?

   - Зачем же вы ее изучали, если это не наука?

   - Затем, что она существует, как когда-то наукой были и алхимия, и хиромантия, и астрология.

   -Позвольте с Вами не согласиться. Все-таки наша философия идет от жизни, базируется на бесспорных фактах и имеет достаточно стройную структуру и завершенность. Более того она подтверждена жизнью.

   Отец Серафим слушал, весело улыбаясь. Юрий Сергеевич умолк в предвкушении интересных рассуждений собеседника и не ошибся.

   - Вы в душе пытаетесь иронизировать над верой, над религией, а вслух предлагаете взамен ее философию. Но пока эта ваша «наука» до сих пор не решила первого и основного вопроса, что первично, а что вторично. Школ философских было множество, каждая объявляла себя подлинно научной, но ни одна не одержала победы. Все они завоевывали себе на время больше или меньше поклонников в зависимости от уровня образованности масс и от стройности изложения основных постулатов. Базируются же все они, эти школы, на определенном наборе недоказуемых постулатов, очевидность которых рано или поздно подвергается сомнению. В этом их сходство с религией. Только все религиозные школы намного глубже воздействуют на сознание каждого верующего и живут тысячелетия в отличие от школ философских. И вопрос-то основной решается каждый раз не для истины, а ради утверждения своей школы, ради завоевания последователей, то есть во имя того, чтобы дать людям «веру», создать какое-то мировоззрение. Словом, философия служит в каждую эпоху тем или иным кланам и защищает их силой убеждения.

   - Но религия в еще большей степени защищает классовые интересы, - выпалил по-книжному Юрий Сергеевич.

   - Э-э, бросьте, христианство возникло в эпоху рабовладения и было религией угнетенных, пережило феодализм, капитализм и сейчас на высоте, хотя тех классов, которым по-вашему служило христианство, нет и в помине. Религия нужна каждому человеку, она дает веру в добро и надежду на будущее. Согласитесь, что человек не может жить без надежды на будущее. Вы не хуже меня знаете, что узник, потерявший надежду, погибает очень скоро, а сохранивший ее десятки лет переносит заточение. А как животные? Они живут без надежды и веры вот Вам еще один факт к вопросу о происхождении человеческого сознания. А по-моему основной вопрос философии в вашей трактовке возник как раз от относительного знания одной стороны его – материального мира и от абсолютного незнания другой стороны – мира духовного, «идеального». Поэтому сейчас всем философам, независимо от их принадлежности к той или иной школе, надо бы заняться прежде всего исследованиями психики, интеллекта, мысли. Надо познать природу их, роль и значение в существующем мире и тогда этот пресловутый основной вопрос отпадет сам собой. Пока же философы столетиями растрачивают колоссальную психическую энергию на бесплодные споры.

   Подчиняясь как собственному любопытству, так и обаянию речи отца Серафима, Юрий Сергеевич слушал, затаив дыхание.

   - А познав природу и значение психики, - продолжал отец Серафим, - можно будет говорить и об основных положениях и о реальных целях, которые могут быть объединены в понятие «счастье», станет ясным, к чему стремиться. Зная цель, легко найти и пути ее достижения. К сожалению, философы пока цепляются за свои постулаты и не понимают, что всякие понятия счастья и благополучия относительны и поэтому недостижимы. Построение общества всеобщего благополучия – очередная утопия, потому что надо сначала знать, что строить, что нужно душе каждого человека.

   - Но пища, жилье, одежда всем и каждому безусловно нужны.

   - Да, нужны, только это не счастье, а одно из его условий, иначе самыми счастливыми были бы свиньи, откармливаемые на убой. А человек имеет душу и только ее удовлетворение дает ощущение счастья. Ощущение, а не материя, дух, а не тело в полной мере познает счастье. Уж это мы, священники, знаем лучше других. Когда приходит время человеку начинать думать о душе и готовиться «беседовать с богом», то все вспоминают не то, какой они вкусный пирог ели, а какие песни пели и какие добрые дела делали, каются в грехах, содеянных и замышляемых. Материальные интересы уходят из сознания очень быстро. Так что религия, благотворно воздействуя на душу человека, вносит значительный вклад в ощущение «счастья». Жаль, что этого не признают «верхи», а люди, многие люди тянутся к религии и богу.

   - Вот и меня Вы опять к богу тянете.

   - Да нет, я сам задумываюсь над многими фактами. Например, природа в своем развитии не создает ничего ненужного, согласны?

   - Конечно, - Юрий Сергеевич чувствовал все большее расположение к отцу Серафиму.

   - Так, значит, она создает как раз столько и того, что нужно каждому биологическому виду для существования: птице крылья, бобру зубы, медведю мех и так далее. Но уже сейчас, точнее, давно видно, что возможности человеческого интеллекта, достижения мысли слишком велики для удовлетворения потребностей биологического вида, для продолжения рода и даже для завоевания абсолютного первенства в животном мире, Для господства биологического вида «Хомо Сапиенс» достаточно было остановиться на уровне первых родовых общин с их орудиями труда. Так зачем же человеку интеллект, способный создать ядерный реактор, метро, самолет, ЭВМ, электричество и другие диковинки? Ведь для биологического вида нужны пища да гнездо, ну еще одежда, а для победы в межвидовой борьбе – огонь да копье. Что же замышляла природа, вкладывая в человека сознание, интеллект, для чего она предназначила этот биологический вид и материальная ли природа создала интеллект? Вот и приходится задавать себе это вопрос: «Что ты есть и зачем пришел в этот мир?»

   Последние слова отца Серафима прозвучали как-то глухо и Юрий Сергеевич даже похолодел, вопрос напомнил ему тяжелый сон и тот голос вечности, произносивший эти же самые слова. Чтобы отвязаться от наваждения, он широко раскрытыми глазами смотрел на отца Серафима и постарался быстро высказать мелькнувшую мысль:

   - Да, в животном мире идет борьба межвидовая и только в человеческом – ожесточенная внутривидовая. И причина тому – психика, интеллект. А сколько в этой борьбе диких проявлений ненужной жестокости, подлости, страха и в то же время самопожертвования и массы других феноменов, хороших и плохих, но абсолютно чуждых животным. Да, это дает почву сомневаться в эволюционном происхождении «Хомо Сапиенс» из животного мира, но только сомнения, а не доказательства.

   - Сын мой, если бы я обладал доказательствами, то и разговоров таких не было бы и мир давно был бы другим. А мы живем пока по какому-то идеальному объективному закону, по которому на сегодня и есть только сомнения, а не доказательства.

   В купе заглянула проводница и поинтересовалась, желают ли они чай или кофе. Оба, не сговариваясь, согласились на чай и стали доставать свои припасы. Оба чувствовали достаточное расположение друг к другу, Отец Серафим на сей раз не отказался от предложенного коньяка и ужин прошел, как говорится, «в теплой и дружественной обстановке». Пригласили и проводницу, которая тоже не отказалась от рюмки коньяка и поддержала общий разговор, благо вагон был малонаселенным и у нее было немного работы.
   После ужина наши попутчики добродушно делились некоторыми подробностями своей жизни, вспоминали детство и к «отбою» стали настоящими друзьями. В каждом обнаружилось достаточно понимания, такта и терпимости.
Поезд весело стучал колесами и всю ночь Юрий Сергеевич спал без сновидений и волнений, как ребенок, иногда причмокивая во сне. Утром он встал бодрым и веселым, за окном светило солнце, поезд шел строго по расписанию и настроение было приподнятым. При расставании на вокзале отец Серафим дал ему свой адрес и пригласил в гости в любое время, особенно, «если одолеют сомнения» - лукаво добавил он, пожал Юрию Сергеевичу руку и перекрестил его напоследок.

                Часть II. Приобщение.

                1.Василий Антонович.

   В доме отдыха Юрий Сергеевич отказался от предложенного ему комфортабельного отдельного номера, хотелось быть ближе к людям, не за невидимой перегородкой, как было всегда. Он уже чувствовал внутреннюю потребность как можно глубже окунуться в массовое сознание людей, слушать, беседовать, спорить, но так, чтобы выходить на откровенность. С человеком же из «привилегированного комфорта» на откровенность вряд ли кто пойдет. Свой круг уже претил ему, он сразу представил себе, как ему там будет душно, поэтому он поселился в общем трехместном «холостяцком» номере, где уже жили двое: мужчина лет пятидесяти пяти, который назвался Василием Антоновичем и молодой холостяк Андрей.

   Остаток дня Юрий Сергеевич посвятил осмотру будущего места отдыха. Ласковая голубизна моря, тихий плеск волн, выцветающая осенняя зелень, чистый, теплый воздух, тишина, спокойные отдыхающие, горы в синей дымке, дух вечности крепостной стены, белый кораблик на горизонте – все настраивало на отдых, на душевное успокоение, только мысли и переживания последних дней живым огоньком горели внутри и заставляли ко всему присматриваться внимательно и во всем искать какой-то смысл. Усилием воли он старался подавлять в себе это чувство: он разглядывал симпатичных женщин, цветы на клумбах, архитектуру зданий, переливающиеся цвета морской воды, но отрешение от прежних мыслей не приходило.

   Перед ужином, придя в номер он встретил своих соседей и от души предложил им отметить начало их совместного проживания оставшимся коньяком. Андрей согласился сразу, а Василий Антонович после недолгих уговоров тоже выпил немного. В противоположность Андрею, он был каким-то неразговорчивым, даже несколько замкнутым. Может быть это было только первое впечатление, да и время было идти в столовую, а не пускаться в душевные разговоры.
 
   После ужина Андрей «усвистал» куда-то на танцы, а Юрий Сергеевич продолжал знакомиться с Судаком. Вечером перед сном он все-таки немного «разговорил» Василия Антоновича и уговорился с ним назавтра на лодочную прогулку с рыбалкой.
Рыбалка явно не удалась.

    Погода была отличная, Солнце грело ласково, ленивые волны мерно покачивали лодку, высоко в небе медленно плыли высокие кудрявые облака, ветра почти не было, но рыба упорно не попадалась на крючок. Да, собственно, и не в рыбе дело-то было, Юрий Сергеевич никогда не был заядлым рыбаком, все это он выдумал, чтобы получше присмотреться к соседу по комнате и вызвать его на откровенность.

   После бесед с отцом Серафимом его все больше и больше распаляла потребность общения, хотелось во всем искать подтверждение или опровержение своим мыслям, но, видимо, он торопился – Василий Антонович никак не «разговаривался». Все, что он узнал за долгую рыбалку, были лишь некоторые подробности из жизни Василия Антоновича да еще по его немногословным и четким ответам Юрий Сергеевич сделал для себя заключение, что с этим человеком стоит побеседовать откровенно: он был не так прост, как казался на первый взгляд.

   Родом Василий Антонович был из тульской деревни со странным названием «Кукуй», он пережил, не в пример Юрию Сергеевичу, настоящее голодное детство, ушел в Тулу на учебу, работал на стройке, поднимал целину, был директором совхоза, попал под жернова бюрократической машины и три года провел в тюрьме, затем был полностью реабилитирован, восстановлен в партии и в настоящее время работал в отделе технического контроля завода сельхозмашин, вырастил трех сыновей и дочь, теперь наслаждался заботой о внуках. Где-то на жизненных перекрестках была потеряна устойчивость организма к стрессам, начали пошаливать сердце и нервы и вот один из считанных за всю жизнь Василия Антоновича случаев привел его  в дом отдыха, где он и надеется немного успокоить себя и набраться сил и здоровья.

   - А-а, рыба, бог с ней, пусть плавает, - сказал Василий Антонович, когда они «смотали удочки» и поплыли к причалу, - между прочем, при мне она никогда не ловится, зато море и уединение успокаивают.

   - Да, говорят, это свойство любой стихии: горы, лес, степь, тундра, море оказывают непосредственное влияние на психику, хотя мне не пришлось все это на себе проверить, - отозвался Юрий Сергеевич.
 
   - Правильно говорят, особенно лес, через полчаса прогулки по лесу в одиночку любое нервное напряжение уходит само собой. Это точно.

   - Надо проверить на себе, - Юрий Сергеевич явно намеревался уговорить этого интересующего его человека еще на совместную прогулку, чтобы расшевелить все-таки его душу.

   - Видно будет, - глухо сказал Василий Антонович и сильными гребками погнал лодку к причалу.

   Вечером Юрий Сергеевич был свидетелем безобразной сцены: группа шумной молодежи в очень резкой форме выражала недовольство закрытием танцплощадки с эстрадным оркестром. Танцы прекратили по требованию нескольких пожилых отдыхающих, в которых Юрий Сергеевич без труда узнал людей своего круга или близких к нему. Протест молодежи выражался далеко не литературным языком и очень нелестными оценками «старперов».Он даже попытался вмешаться и урезонить «хулиганов». Но получил свою порцию грязной брани и ретировался ни с чем. Перед сном он с возмущением рассказывал об этой истории Василию Антоновичу, но тот, оказалось, тоже видел всю сцену, однако возмущения Юрия Сергеевича не разделил:

   - А ведь они по-своему правы, - медленно и негромко проговорил Василий Антонович, - если они кому-то помешали, то и им кто-то помешал, вот они и пошумели.

   - Даже если так, то зачем же эта брань и оскорбления?

   - Каждый выражается, как умеет, а резкость от молодых, нерастраченных сил.
- Умеет? По-вашему их не учили русскому языку?

   - Так ведь Вас в школе тоже многому учили, а Вы все же основное взяли из жизни, из окружения, из образа мыслей и поведения Вашего круга общения, а не со слов учительницы. Не правда ли?

   Слова «вашего круга» неприятно резанули Юрия Сергеевича.
Но в конце концов старших-то надо уважать! Ведь это общечеловеческая норма поведения.

   - Надо бы. А за что? - в голосе Василия Антоновича тоненько звякнул металл, - За что? Вы не хуже меня знаете, что не за что. Деды отдавали все силы и жизни, чтобы взрастить культ. Отцы, мы с вами и те, кого сегодня ребята клеймили, очень хотели лучшей жизни для своих детей, для них и во имя этого поступались совестью направо и налево, приспосабливались, как лучше проникнуть к общественному пирогу; вместо сделать и купить нормой стало украсть и достать, вместо театра и книги появились дача и автомобиль, вместо того, чтобы рассказать сказку или почитать стихи ребенку в рот суют шоколад и одевают в импортные тряпки. А посмотрите куда шагнула нравственность, о чем мы, отцы, говорим друг с другом в присутствии детей? Разврат стал доблестью, воровство – умением жить, классическое искусство – старым хламом, романтика и нежность – позором, любовь – анахронизмом. Так что же мы создавали всей своей жизнью? Какое общество? Сытое стадо? Так ведь даже этого не построили. Теперь ни нравственности, ни сытости, как говорят, ни для души ни для тела. Вот они нам и мстят своим презрением. То ли еще будет! Если лет через двадцать – двадцать пять к нам будут проявлять жалость, то спасибо придется сказать, иначе просто могут выбросить наше поколение на свалку, как ненужный хлам.

   Юрий Сергеевич слушал и который раз уже за последние дни поражался логике рассуждений простого человека. Он даже не возражал, а слушал, впитывал и видел перед собой то Щербакова, то Анну Федоровну, то отца Серафима. Все они такие разные и так одинаково глубоко и сильно затрагивали его душу именно логикой рассуждений.

    В его прежней жизни, в его «кругу» тоже все было логично, но все по-другому и их логика оправдывала только их замкнутый мирок, не касаясь окружающего. Их логика жила в замкнутом пространстве и времени, но уж если быть до конца честным, то и там старших не уважали, пользовались их протекцией, благами, боялись, может быть, но не уважали, нет! «А этот молчун не так прост, - подумал Юрий Сергеевич, - надо будет еще разговорить его».

   Несколько дней Юрий Сергеевич пытался устроить себе жизнь «нормального отдыхающего в бархатный сезон», завел даже курортный роман с симпатичной женщиной по имени Ирина. Но роман оказался только «для тела» и так опустошил душу, что он быстро охладел к Ирине, которая и не очень убивалась по этому поводу и, кстати, скоро уехала.

   В один из пасмурных дней Юрий Сергеевич после завтрака все-таки увел своего загадочного молчуна – соседа на пустынную террасу причала и они тихонько беседовали, поглядывая на тяжелые серо-синие волны и слушая мерный прибой. Сегодня сработало умение Юрия Сергеевича направить беседу и он подвел собеседника к одной из интересных мыслей. Сейчас голос Василия Антоновича звучал тихо, уверенно, спокойно и чем-то напоминал голос отца Серафима, может быть даже не тональностью, а смыслом произносимого:

   - Личность, - говорил Василий Антонович, - это в первую очередь душа, дух, сознание, а отсюда: нрав, характер, сила воли, а уж потом: образование, воспитание, манеры, нравственность. И все это упаковано в наше тело. Каждый человек – личность. Люди различаются не только и не столько цветом глаз, рисунком на пальцах, голосом, походкой, иммунной системой, но прежде всего своим интеллектом, то есть силой духа и уровнем его развития.

   - Зачем же нужна градация, если мы все строго индивидуальны? Пусть будет каждый сам по себе.

   - Так живем-то мы вместе, в обществе и, чтобы устроиться наилучшим образом, каждый должен бы занять «свой шесток», свое, подобающее только ему место, соответствующее силе его личности. Жаль только, что это утопия, в жизни все сложнее: сам человек чаще переоценивает себя, берется делать несоответственное ему и… приносит много вреда остальным. А мог бы каждый пользу принести.

   - Может быть, некоторым легче вред приносить, чем пользу? - Юрий Сергеевич старательно подливал масло в огонь интересных мыслей собеседника.

   - Самое интересное, что не легче. Многие тратят на вредные дела огромную энергию, чаще всего не подозревая о своем природном предназначении. Сколько горе – ученых извели себя, хотя из них могли бы получиться, например, хорошие педагоги или механики; или: сколько политиков и разного рода руководителей днями и ночами совершают свою трудную, вредную работу, когда они могли бы прекрасно строить, изобретать, выращивать цветы, короче, делать то, что им «по уму и сердцу». Даже воры прилагают немало сил, чтобы принести несчастье людям и не получают счастья для себя.

   - Согласен, хорошо, когда сапоги тачает сапожник, а пироги печет пирожник, но и руководить кто-то должен. Как же выяснить это призвание – предназначение? - Юрий Сергеевич почувствовал укол в собственной совести.

   - Весь вопрос в том, как выбрать и как обуздать тех, кто сам рвется к власти, тем более, что от вождей ох как много зависит. Это только по-писаному народ творит историю, а на самом деле, согласитесь, все резкие повороты и ускорения в истории связаны с личностями, с вождями. Сравните Петра Первого и Николая Второго, Ленина и Ельцина и их эпохи. И так везде и всегда.
 
   - А я считаю, что на поведение вождя влияет целый ряд факторов, это и способ производства, и общественная психология, и этика, и нормы морали, и другое.

   - На все, о чем Вы говорите, влияет сам вождь, его сила духа, ум, уровень воспитания, нравственности. Способ производства не от бога дан, его создают. Посмотрите, что вокруг делается: можно после революции в социалистическом государстве силой насаждать самый оголтелый капитализм и, если у вождя достаточно силы духа, все будут страдать и хлопать в ладошки. Общественную психологию тоже делают и механизм несложен: на определенный этап ведущим, вождем создается мировоззрение, в основе которого набор ценностей, принимаемых за «абсолют». Этот «абсолют» обожествляется. Была главной ценностью душа и нравственность, потом общественное достояние и забота о нем, сейчас – личное, частное материальное благополучие, которое яко бы приведет к богатству и счастью. Вот только вопрос: кого, к какому богатству и какой ценой? Там же в мировоззрении намечаются пути достижения этого «абсолюта». На практике отдельным послушным дается возможность достичь успеха на этом пути и все это преподносится людям, как высшее благо и прививается их сознанию. Через одно-два поколения, если не появится новых идей, заданные пути достижения заданного успеха становятся знаменем массы, ее психологией. А дальше надо только поддерживать этот уровень сознания: так в рабовладельческом обществе большинство сильных стремились стать рабовладельцами, потому что это считалось высшим достижением, одной из главных ценностей «абсолюта». В феодальном строе каждый стремился стать феодалам, но не всем удавалось и как противовес изобретается свободное предпринимательство. И никакие общественные понятия о добре и зле, никакие библейские заповеди и нормы морали не играли никакой роли.

   Юрий Сергеевич слушал не перебивая, боялся спугнуть откровенность собеседника, но тот тоже, видимо, наслаждался возможностью выговориться перед понимающим слушателем. Волны с размеренным шумом, похожим на тяжелое дыхание гиганта, накатывались на пляж. Начал моросить мелкий дождик, который еще больше располагал к беседе.

   - Сейчас во всем западном мире, да и в восточном тоже, свободное предпринимательство, их строй прославляется как общество неограниченных возможностей, мы им сейчас завидуем, образно говоря «с голоду», но ведь и там гадостей хоть отбавляй. Нет и нигде не может быть общества равных возможностей. Потому, что в центре любого общества стоит реальный человек с его конкретной психикой. А человеку только тогда хорошо, когда соседу плохо. Вы думаете очень много удовольствия получает высокий начальник на экзотической охоте собственно от охоты или очень богатый человек от своей безумной роскоши? Нет, он получает удовольствие от унижения окружающих его лакеев, а еще больше от унижения равного ему конкурента. Так зачем же ему общество равных возможностей, если в нем лакеев не будет и каждый сам себе туфли будет чистить и мыть полы? Никогда и нигде не было и не будет этих равных возможностей, а будут только разговоры о них. Человек по сущности своей не хочет равенства, всегда было, есть и будет расслоение. 

   - А зачем же простой, да и не простой народ шел в революцию? - не выдержал Юрий Сергеевич.

   - Очень многие «униженные и оскорбленные» поверили в ложную идею, что можно устранить расслоение и достичь братства, равенства, свободы, счастья, этих ценностей нового «абсолюта». Теперь энтузиазм первых лет прошел, уже всем становится ясно, что достижение нового «абсолюта» невозможно. Вы, например, можете сколько угодно убеждать меня, что верите в построение коммунизма, но сами-то себя не станете обманывать, не верите!? И уже давно!

   Юрий Сергеевич подумал о том, что он лично скорее всего никогда не верил в коммунизм, даже в школе.

   - И подсознательно приходит понимание духовного гнета, который сросся с материальным. Удовольствие приносят опять же не сами блага, а сознание того, что их лишены соседи и унижаются и раболепствуют рядом с сильным. Что же делать сильному? Очень просто – вверх, к власти. Способы достижения цели? Легальные - демагогия и набор красивых штампов. Нелегальные – любые, - прежде всего родство, затем подкуп и далее весь набор: угодничество, шантаж, взятки, браки по расчету и так далее вплоть до самых криминальных.

   Юрий Сергеевич почувствовал себя неуютно, словно разговорившийся малопонятный ему человек раскрывал перед ним подноготную его «круга» и его самого. Но тот не заметил смятения Юрия Сергеевича и продолжал:

   - На этой основе складывается общественная психология: сильный духом – любыми способами вверх, к власти, чтобы получать удовольствия, унижая других, слаб – влачи существование, пресмыкайся или уйди в себя и брюзжи всю жизнь, что все плохо и несправедливо. Как много таких брюзжащих, особенно среди интеллигенции, а будь у любого из них сила духа и возможность, любой, дорвавшись до власти, стал бы точно так же унижать других и считал бы это абсолютно справедливым. И все это на фоне махровой демагогии о высоких идеалах, целях, задачах, достижениях, свободах. Но психология складывается реальностью, а не демагогией. Сейчас очень модно говорить о сталинских репрессиях, а кто же доносы друг на друга писал? Художники губили художников, писатели – писателей, военные – военных, а политическая борьба была, есть и будет.

   - Так Вы Сталина защищаете, что ли? - как можно приветливее произнес Юрий Сергеевич.

   - Дорогой мой, - Василий Антонович улыбнулся как-то снисходительно, - что бы там не говорили и не писали о сталинщине, но Сталин – это такая фигура, которая нисколько не нуждается ни в моей, ни в чьей-либо другой защите. Он на несколько порядков выше всех его хулителей. Пройдет пятьдесят, сто, пятьсот лет, всех их забудут, а имя Сталина так и будет в ряду самых великих. Ведь вся история, повторяю, связана с личностями, а не с безликой массой и даже не с исторической обстановкой. Вспомните все, что Вам приходилось изучать по истории всех времен и народов: если Египет, то сразу в памяти Рамзес II, Греция – Александр Македонский, Рим – Юлий Цезарь, наконец, Чингисхан, Тамерлан, Наполеон, Гитлер… А у нас: Мономах, Иван Грозный, Петр Первый, Ленин, Сталин. Не надо себя обманывать, к власти приходит всегда самый сильный и он остается в памяти потомков, даже, если он злодей по меркам нашего времени.

   - С Вами трудно не согласиться, но можно ли назвать великим злодея?

   - Да, конечно, так и назовите - Великий Злодей. Но история в конце концов почти всегда оправдывает их масштабом свершенного. Чингисхан злодей, но ведь были тогда и другие злодеи, почему же они ничего не свершили для истории? Он – злодей, но он и могучий интелект, которому было тесно в нормальных человеческих рамках и он вышел на арену истории. То же я думаю и о Сталине. При жизни перед ним все трепетали и пресмыкались, тридцать лет после смерти пытались осмыслить, а сейчас, когда над нами не каплет, все хулят – модно. А что скажут потомки, когда разберутся во всем беспристрастно? Ведь что бы ни говорили, но Советский Союз и весь соцлагерь созданы его руками из ничего. То, что мы сейчас живем хуже, чем на Западе, наш и его недостаток, а то, что мы вообще живем  - его заслуга. Кстати за тридцать лет после его смерти можно было сделать и больше, чем мы сделали.

   - А как же по-вашему существует общество без этих титанов истории, в спокойно-застойные годы, почему к власти не приходит самый сильный интеллект?

   - Да его просто нет, не находится такого, который взялся бы вести «корабль» против ветра, а по ветру и по течению мы плывем все вместе, только на разных этажах.
 
   - Каких этажах?

   - Это образно. Общественное устройство во всех странах, независимо от типа государства, имеет много схожего, а именно: общество расслоено по имущественному, интеллектуальному и власть имущему положению и никто не стремится стереть это расслоение. Все перевороты и революции преследуют цель изменить это расслоение, а не устранить его, несмотря на лозунги равенства и братства. Сама человеческая природа, инстинкты и особенности психики противоречат идее равенства и как бы ни стройна была теория, жизнь все равно распоряжается по-своему: производство ставит вопрос о распределении, а инстинкт самовыражения побуждает к неравному распределению, он же побуждает жажду власти, а затем славы.

   При словах «инстинкт самовыражения» Юрий Сергеевич сразу вспомнил московское кафе накануне своего отъезда и маленькую, насмешливо-злую Анну Федоровну. Там тоже шел разговор об инстинктах, а «инстинкт самовыражения», кажется, он сам придумал.

   - А Вы не боитесь так откровенничать с малознакомым человеком? - Юрий Сергеевич произнес это как можно доброжелательнее, чтобы Василий Антонович, чего доброго, не замкнулся в себе снова. Но тот даже развеселился от такого наивного вопроса.

   - Милый мой, я уже давно бояться устал и перестал. Просто редко встретишь понимающего человека. Во-первых, я уже давно все прожил и пережил и мне надоело бояться, во-вторых, Вас нетрудно было разгадать и Вы не тем заняты, чтобы искать во мне врага, да и не враг я никому, а в третьих, зачем же душить свою мысль, если она просится наружу. Нам и голова дана в отличие от животных, затем, чтобы мы думали и делились друг с другом. Задавленная мысль хуже угрозы и страха.

   - Так Вы писали бы.

   - А вот на это, наверное, не хватает способностей. Зачем не за свое дело браться, не всем же писать, тем более, что со временем мысль уходит все дальше, а написанное устаревает, становится беднее мысли. Так в двадцать пять лет я считал себя все понимающим, а в тридцать удивлялся, каким я тогда был глупым и наивным, в сорок же считал, что тридцатилетним был далек от понимания многих вещей, а сейчас, в сорок, уж точно все знаю. И так далее. Человек всю жизнь учится и всю жизнь узнает новое, если не ленится и не перестает работать мыслью, недаром у древних мудрые старцы составляли совет старейшин и учили молодежь.

   - А вот здесь Вы, пожалуй, не правы, у нас совсем недавно тоже был «Совет старейшин» на самом верху, только он не пользу, а вред приносил.

   - Нет, тот «Совет старейшин», о котором Вы говорите, сам узурпировал власть и не советовал, а диктовал. Истину несет признанный людьми мудрый человек и не в форме приказа, а в форме совета, ученья и не за все блага земные, а только за благодарное «спасибо» молодых соплеменников.

   - Так что же, Вы считаете сегодняшний путь развития ошибочным?

   - Ошибочных путей не бывает, есть закономерные, все выстраивается в стройную цепочку: сила(физическая или духовная, интеллектуальная) – материальные блага – власть – слава. Чем больше человек имеет, тем больше хочет. Тут работает естественный отбор. Все как в сказке о рыбаке и рыбке, и финал тот же: предел мечтаний всех великих – мировое господство через подчинение всех и вся и, как разрушение этих мечтаний – разбитое корыто. В обозримой истории так было и, очевидно, так будет.

   - Как-то у Вас все просто и довольно мрачно. Что же, в будущем так и не будет ничего светлого?

   - Что такое будущее? Десять, сто, тысяча лет? Будут светлые фонари на улицах, возможно, даже целые районы осветят, хлеб вырастят в теплицах и многие диковинки создадут, но психику-то и инстинкты не изменить. Будут перевороты и революции, взлеты и падения государств, наций и вождей, малые и большие войны, но расслоения не стереть пока. В ближайшее время следует ожидать резкого усиления китайского фланга с их идеологией, появления новых идей и новых движений, даже новых религий. Но все новое в истории будет обязательно связано с сильными личностями, сильными интеллектами.

   - А как, по-вашему, надо бы строить общество будущего, чтобы не плыть по воле волн?

   - Я не лидер и не провидец, но считаю, что стремиться надо к рациональному развитию. Самое первое и главное – идеология общества будущего должна строиться не на мифических ценностях: братство, равенство, счастье, свобода, удовлетворение постоянно растущих потребностей, которые недостижимы и поэтому становятся религией, а на идеалах чести, справедливости и разумного потребления. И партия, которая поведет к этому будущему, должна быть «партией чести» без Вышинских и Ежовых, без Медуновых и Чурбановых. Но, по-моему, это станет возможным только тогда, когда откроется возможность непосредственного познания психики, а не через замаскированные поступки. Самым почетным в таком будущем обществе должен стать труженик – созидатель материальных и духовных ценностей и не на словах, как сейчас, а на деле. Все побочное должно играть второстепенную роль. Разумеется, понятия наций, границ, патриотизма, интернационализма, политики, разведок и контрразведок становятся излишними. Такое общество надо строить на всей Земле и Родина у всех одна – Земля. Представляете, какое количество сил и средств можно высвободить на всей Земле? Это армии, секретные службы, дипломатические органы, военная промышленность и многое-многое другое. Да это две трети всех усилий человечества.

   - А не кажется ли Вам это утопией, о мировой революции уже мечтали в свое время анархисты и левые. Если это несбыточно, то и мечты вредны.

   - Мечтать никогда на вредно, все начинается с мечты. А насчет утопии отвечу так: жизнь показала, что и построение социализма и коммунизма в одной стране – тоже утопия, но мы же не говорим, что Ленин – фантазёр. Кстати, построение коммунизма в одной стране оказалось невозможным совсем не из-за внешнего окружения, а из-за гнилой психологии самих строителей: «Мое!» одолело «Наше». Забота о себе стала главней заботы об общем. Вот Вам и действие инстинктов. А надо, чтобы идеалы чести и справедливости вошли в сознание большинства людей всего мира, ведь какими бы ни были национальные особенности, но общечеловеческие понятия добра и зла одинаковы и для русского, и для грузина, и для турка, и для француза, и для китайца. Ценностью, добром должно быть не то, что хорошо для абстрактного социализма или капитализма или для тех или иных руководителей, ценностью, добром должно быть то, что служит интересам всех людей и в первую очередь тружеников, что сближает людей, облагораживает, делает их добрее. Кстати, сейчас очень подходящий момент для распространения этих идей на почве экологических международных движений. Мы уже вынуждены все вместе спасать нашу обитель – Землю, вот и о душе подумать неплохо бы.

   - А какой же путь Вы видите, если у Вас такая мечта?

   - Думаю, что первый шаг – распространение идей, миссионерство, просвещение. Вторым шагом вижу создание «партии чести» и эксперимент в ограниченном регионе. Первоначально, конечно, нужен будет контрольный орган и сила принуждения, которая в первую очередь будет следить за мерой потребления и системой воспитания. Потребление должно быть ограниченным и разумным, но не нищенским, как мне сразу могут возразить. Уровень потребления должен соответствовать уровню производства, самое главное, чтобы ни у кого на свете не было преимуществ в распределении благ и возможности их накопления. Жесткий курс в этом направлении нужен до выработки общественной психологии, при которой единственной накапливающейся личной ценностью будет уважение окружающих. Ограниченное потребление вызовет и изменение структуры производства, отмирание части его отраслей, приведет к исчезновению таких критериев меры стоимости, как деньги. Это сделает ненужным накопительство, да и собственность.

   - Но люди все разные и куда же денется инстинкт самовыражения, о котором Вы говорили, где ему место в Вашей утопии?

   - Конечно, мои рассуждения выглядят полной утопией. Надо, чтобы люди захотели жить лучше все вместе, а не каждый в отдельности за счет других. Если это проникнет в сознание, станет психологией всех, то и удовлетворить этот инстинкт будет нетрудно: в творчестве, в соревновании, наконец, в достижении трудно достижимого, как, например, рекордсмены Гиннеса. Обратите внимание, как просто сложились наши сегодняшние беды: сохранена личная собственность и деньги, что привело к накопительству, как выражению неравноправия. А на пути накопительства все средства хороши, в том числе и мошенничество, и воровство, и злоупотребление властью, и многие другие пороки. Накопительство порождает преступность и, как средства защиты от нее, органы юстиции, милиции, которые в свою очередь могут проявлять самостоятельность или могут быть использованы в преступных целях. Впрочем, любую идею на практике можно довести до абсурда, если очень захотеть.

   - А не противоречите ли Вы сами себе? Говорите о ненужности власти и тут же о жестком контроле. Так кто же должен контролировать? - Юрий Сергеевич был настолько поглощен этим обилием оригинальных суждений, что не обращал внимания ни на что вокруг, хотя дождь уже прекратился, набережная наполнилась отдыхающими, прогуливающимися перед обедом, море совсем затихло.

   - Нет, не противоречу. Конечно, контроль нужен, а власть – это «совет старейшин, ТЕХ, КОТОРЫХ МЫ УВАЖАЕМ, МЫ СЛУШАЕМСЯ ЛУЧШЕ, ЧЕМ ТЕХ, КОГО БОИМСЯ. Более того, воспроизведение населения и воспитание детей тоже должно быть контролируемым. Воспитание должно быть общественным, потому что семья может дать обществу поколение с испорченной психикой. По крайней мере на первых порах.

   - Да-а, картина очень впечатляет, только как мы далеки от всего этого и сколько подводных камней на этом пути, если по нему начать движение.

   - К великому сожалению это так, но, может быть, это единственный путь, на котором человечество может выжить. Конечно, нужен Данко впереди, а пока я считаю, что мечтать совсем не хуже, чем брюзжать и пьянствовать. Пошли-ка лучше поближе к столовой, хотя пища и проза жизни, но куда же без нее, - сказал Василий Антонович и они покинули уютную террасу.
 
                «Свои».

   И все же Юрию Сергеевичу не удалось избежать общения со «своим» кругом. Через несколько дней он встретил одного знакомого по московским «салонным» встречам, кажется, сослуживца тестя. Чтобы предупредить ненужные расспросы и сплетни, пришлось принять приглашение и пару раз поучаствовать в таких знакомых «интеллигентных пьянках».

   Атмосфера этих, милых прежде, сборищ сразу показалась душной: до боли знакомая развязность, уверенность в своей непогрешимости, небрежно-снисходительные суждения обо всем внешнем и мутящие душу сплетни.

   Среди всего этого сонма масок Юрия Сергеевича неожиданно заинтересовал один молодой человек по имени Игорь. Он говорил неприятным пресыщенным тоном, выражая недовольство всем, о чем бы не шла речь, но сами суждения его были оригинальны, что и выделяло его из общей массы собравшихся. Позже Юрий Сергеевич узнал, что Игорь был родным племянником заместителя министра путей сообщения, учился в аспирантуре АОН, недавно побывал в Кембридже и сейчас наслаждался своим «интеллектуальным превосходством» в компании жестких практиков, тем более, что ему буквально в рот заглядывали сразу две хорошенькие женщины, голубоглазая блондинка Леночка и жгуче-черная, румяная Рита, причину принадлежности которых к собравшейся компании Юрий Сергеевич даже и не пытался выяснять. Как часто бывает, разговор по непонятной, но устойчивой логике в разгар «пития» перешел на общественные темы и тут вниманием завладел Игорь:

   - Все формации и теории, их обосновывающие, - говорил он, - имеют один общий недостаток, их ценность и правильность определяется отдельными группами людей. В этом смысле и фашизм хорош для фашистов и коммунизм для коммунистов. И может появиться еще множество теорий, но их недостаток будет все тот же – фактическое неравенство людей. В этом смысле идея патриотизма, которая провозглашается всеми правительствами и прививается всем народам, абсолютно вредна. В истории России единственный раз, в годы первой мировой войны, был лозунг поражения своего правительства ради победы народа. Однако, идея патриотизма при всей ее вредности очень живуча. Уж если быть честным, то народу надо было сказать: лучше мы вас будем угнетать, чем иноземцы, а ему говорят: отдайте жизнь за свободу Родины, хотя свободой здесь в полном смысле этого слова и не пахнет.

   - А что ты называешь свободой и почему у нас ее нет? - рдея, спросила Рита.

   - У Вас, Риточка, может быть, и есть полная свобода, - сально улыбаясь, ответил Игорь, - а вообще понятия «Свобода» и «Государство», любое государство, несовместимы. На заре развития общественного устройства человечества возникли племена и нации, как потребность того времени, того уровня, а сейчас ясно, что для решения глобальных вопросов хозяйства, сохранения среды, освоения космоса и развития познания необходимо стереть нации и границы и повсеместно готовить человечество к этому, но идеи патриотизма и национализма процветают и развиваются, в том числе и у коммунистов. Это лишний раз подтверждает заурядность коммунизма и нерациональность сегодняшнего общественного бытия. Сознание человека, его интеллект еще далеки от понимания целей и задач общественного бытия.

   - А, может быть, инстинкт самовыражения значительно сильнее такого понимания? - Юрий Сергеевич сделал первую попытку привлечь внимание Игоря.

   -Возможно, - отмахнулся Игорь, удивленно и быстро взглянув в сторону спросившего, и с упоением продолжал, - о рациональном устройстве общества пока говорят только фантасты, а не «высокая наука», социология и философия. Да иначе и быть не может, так как обе они лишь присвоили себе титул «науки», а на деле – это самая что ни на есть спекуляция, обе они лишь верные слуги сильных интелектов и не более.

   И Леночка, и румяная Рита, видимо, были уже достаточно хорошо знакомы Игорю, так что он не много усилий тратил, чтобы завоевать их внимание и Юрию Сергеевичу не составило труда увлечь Игоря на балкон, где он короткими и меткими вопросами направил красноречие этого сноба с философским уклоном в нужное русло и внимательно слушал его интересные откровения. Да и Игорь с большим удовольствием изливал свои мысли понимающему собеседнику, чем Леночке, Рите и пьяным, грубым «материалистам», сосущим жизнь, как тот «ласковый теленок». Он был не глуп и хорошо понимал, что «метать бисер перед свиньями» - неблагодарное занятие, только больше-то негде было в условиях курорта показать себя. Поэтому сейчас он говорил без рисовки, чувствуя нешуточное внимание собеседника.

   - История развития человеческого общества свидетельствует, что после первобытно-общинного строя, когда человечество производило только необходимый для потребления продукт, все остальные формации были нерациональны. Сразу же с появлением избыточного продукта появилось неравенство, точнее, оно было и раньше, но только духовное, а стало имущественным. В этом смысле рабовладение было идеальным устройством для рабовладельцев. А феодальное пришло ему на смену, потому что оно давало простор другому механизму угнетения, духовному в сочетании с физическим. Оказалось, господствовать над душами слаще, чем над телом. Капитализм пошел еще дальше, уже меньше места физическому угнетению, уже есть «свободы». «права человека» и другое. Но еще больше гнет духовный, многообразнее, думать иначе не возбраняется, даже высказываться можешь, но поступать по своим убеждениям, отличным от убеждений верхушки нельзя – раздавят немедленно, как индивидуума, так и группу, даже целые народы могут быть уничтожены. Кто бы дал, например, Индии возможность вырваться из под гнета физического, если бы она избрала другой путь, не тот, по которому английские «денежные мешки» предписали ей идти. В капитализме любому дается приманка в виде свобод, демократии, возможности «выйти в люди», но для достижения этих, эфемерных для большинства людей целей, надо до самозабвения почитать «верхи», их идеологию и неустанно работать на них, тогда кусочек, может быть, и перепадет.

   - Но там же общий уровень жизни выше! - вмешался Юрий Сергеевич.

   - Да, конечно, а расслоение то же. Имея очень много, можно и побольше кусочек бросить верному псу, что и делает капиталист. Механизмы угнетения совершенствуются и у них, но социализм в этом смысле пока – вершина духовного гнета при всей видимости свобод или без нее. Он тем и отличен от капитализма, что здесь совершенно невозможно просуществовать, не подчинившись идеологии «верхов», гнету духовному. Здесь можешь только думать иначе, а говорить уже нельзя – прижмут. Любое вхождение в конфликт с мнением ведущего, начальника автоматически выбивает из колеи насовсем. А общественное устройство наше налагает определенные обязательства и по имущественному и по общественному положению. А чтобы их соблюсти, нужно полностью и безоговорочно подчиниться системе духовного гнета.

   Юрий Сергеевич опять почувствовал себя «раздетым», как тогда, в поезде с отцом Серафимом, Игорь словно о нем лично говорил. Интересно, сколько не дней, а часов просуществовал бы он в прежнем благополучии, попробуй он хотя бы заикнуться о несправедливости устройства жизни их «круга». Он уже раза два – три наблюдал, чем такие попытки кончаются, были и инфаркты с летальным исходом, и психушки, и громкие судебные процессы, где как по нотам разыгрывался спектакль морального и физического уничтожения «смутьяна». А потом кара настигала и всех его родственников до седьмого колена. Да и Игорь уже наверняка знал о таких случаях. Только почему он так откровенен? Или пьян, или бравирует храбростью, или ему это позволено свыше в качестве дани моде.

   В перестройку Юрий Сергеевич никогда не верил, он слишком хорошо знал ту жизнь, чтобы сомневаться в тщательной продуманности этого спектакля для уставшего народа. Но для себя он постоянно ощущал большой дискомфорт не от того, чем грозила перестройка и не от того, что надо было к ней приспосабливаться, это он сделал бы без труда, дискомфорт составляло душевное смятение, мысли, взбудораженные еще там, в госснабовском кабинете, которые все это время никак не удавалось загнать в такое удобное прежде русло. Вот уж действительно –«меньше знаешь – крепче спишь», как гласит вульгарная поговорка.
 
   -Все это очень хорошо просматривается при смене вождя или ведущего интеллекта, - продолжал Игорь, не замечая смущения собеседника и закуривая новую сигару, - духовные рабы, это прежнее окружение, сразу «меняют пластинку» и снова на коне, Личности же, пытающиеся остаться личностями, вынуждены уйти со сцены.

   И эти слова были, что называется, «в точку». Неизвестно, что знал Игорь, а Юрий Сергеевич хорошо помнил и 64 год и последнюю «пятилетку пышных похорон», и сейчас он хорошо знал, кто больше всех ратует за перестройку, знал многих поименно и со всей их подноготной. Но сейчас первое, что пришло на память, это статьи о реформах Федора Бурлацкого, который, начиная с Хрущева, всем писал речи, везде и всегда был «при хозяине», а сейчас ратует за перестройку громче всех. Ярчайшая картинка. А Игорь продолжал:

   - Таким образом, смена формаций в самой своей сути не смена способа производства, а смена соотношения между физическим и духовным гнетом. И в будущем придут новые формации, где духовный гнет будет еще изощреннее, возможно в виде новых религий.

   - А как же рациональность бытия?

   - Никто к этой рациональности и не стремиться. Извечная борьба, дающая взлеты и падения сильным интелектам, вот что движет человечество. Сильному мало владеть одной биологической оболочкой, ему нужна власть над другими и особенно над их душами. Чем сильнее интеллект, тем больше ему надо власти. Самые сильные претендуют на мировое господство, а у фантастов даже на вселенское. И даже когда «средства потребления польются полным потоком», как убеждает нас идеология, останется инстинкт самовыражения, заставляющий человечество строить общество фактического неравенства. Формы неравенства могут быть разные, но смысл и цель одни: сильный подавляет слабого.

   Опять этот «инстинкт самовыражения» кольнул уже в который раз Юрия Сергеевича:

   - Неужели все так мрачно и рациональное общество невозможно?

   - Я этого не говорил, - парировал Игорь, - рациональное, наверное, возможно, хотя это совсем не означает как надуманной справедливости, так и отказа от борьбы. В рациональном обществе, по-моему, каждому должна быть отведена роль в строгом соответствии с силой его интеллекта и его способностями и обеспечена возможность нормального, в пределах достигнутого уровня производства, существования каждого, а также возможность физического и духовного развития в пределах отпущенного природой, а не определенного начальником.

   - Что же для этого нужно?

   - Для этого нужен ведущий интелект небывалой силы, скажем, многократно сильнее Ленина, который сможет воздействовать на психологию масс с целью ее переделки, с целью приведения возможности самовыражения в соответствие с силой каждого интеллекта и уровнем его развития, чтобы никто не брался не за свое дело и не требовал большего, чем он достоин. Такой интеллект должен обладать даром предвидения, даром читать чужие мысли и даром воздействия на психику.

   - Так это же Бог! Когда же он появится?

   - Ну, бог – тоже интелект, возможно и бог. А когда? Думаю, когда человечество будет готово к этому.

   Тут уединение наших «философов» было нарушено разгоряченными участниками вечеринки и «интеллигентная пьянка» снова пошла своим привычным порядком.

                Крепость.

   Утром Юрий Сергеевич почти ничего и никого не помнил кроме разговора с Игорем. Сам Игорь тоже плохо запомнился, да и не в нем дело, слова, мысли и рассуждения случайного человека будоражили его сознание. До недавнего времени он видел в окружающих его людях безликую массу, которая управлялась кланом. Клан могуч, но не умом, а сплоченностью и единством интересов, всякое свежее мышление внутри клана грозит ему гибелью, точнее заменой, а народ – толпа, у которой кроме животных потребностей и быть ничего не может. Людей науки он считал в большинстве приспособленцами, а талантов – чокнутыми. Насчет общественных наук Игорь выразил его же мнение, но точнее – это сплошная спекуляция.

   Василий Антонович ушел на зарядку, Андрей спал, натянув на голову одеяло, утро было солнечным, тихим. Приведя себя в порядок, Юрий Сергеевич пошел гулять по набережной. Природа ласкала глаз, навстречу попадались такие же гуляющие, кое где занимались физическими упражнениями энтузиасты, по морю рассыпались лодки рыбаков, иногда пробегали группки молодых людей из военного санатория, ветерок едва шевелил листочки, на кустах роз блестели крупные капли. Но не природа сейчас занимала Юрия Сергеевича, он непроизвольно приглядывался к людям, ловя их взгляды.

    Слышал когда-то в молодости фразу, что каждый человек – это целый мир, микрокосм, не верил, хотя себя считал таковым, слышал позже и опять отмахивался, может быть потому, что в своем кругу не встречалось откровенно высказывающих свои мысли. Что это было, «правила игры», правила поведения людей внутри клана или скудость мысли? Все-таки, наверное, первое. Да, «прикосновение» к народу уже дало много больше, чем вся предыдущая жизнь. Если бы сейчас кто-нибудь сказал Юрию Сергеевичу, что надо немедленно вернуться в прежнюю жизнь: семья, квартира, служебный автомобиль, служебный кабинет и прежнее окружение, он, наверное, возненавидел бы этого человека. Нет, он еще в самом начале выбранного пути поисков, еще только чуть-чуть приоткрыл занавеску, за которой жил всю прежнюю жизнь, наивно считая себя психологом-любителем.

   «А Вадим?» - сердце сжалось в сладкой боли при воспоминании о старшем сыне,-«ведь он, должно быть, уже на порядок умнее меня. Где он, что с ним?» Сейчас Вадим был ему сыном больше, чем когда бы то ни было, душа рвалась к нему, но разум подсказывал, что еще рано, надо еще глубже окунуться в народное сознание, тогда и встреча будет радостнее для обоих. А люди вокруг были такие разные, у каждого в глазах были какие-то свои мысли, радость и грусть, тревога и покой, страх и торжество, похоть и пресыщение, интерес и безразличие, лукавство и открытость, довольство и жадность. Да, похоже, это не фраза, ведь если я  - микрокосм, то и каждый может то же сказать о себе, сказать или подумать.

    После завтрака Юрий Сергеевич издалека увидел Игоря и в нем снова поднялись волны вчерашнего разговора. Нужно было уединение, чтобы привести в порядок опять растрепанные мысли и он отправился в крепость.

    Там он нашел удобный камень, сидел на нем, глядя на ровное, блестящее море, на вечные камни и вспоминал обрывки вчерашнего разговора. «общественные науки появляются с оформлением общественной жизни, с появлением обществ. Видимо, по своей природе сознание не терпит пустоты, человеку необходимо мировоззрение и оно появляется, а, точнее, всегда было, только мы об этом можем лишь догадываться. Вот и один из краеугольных камней веры отца Серафима. В какой-то момент, скорее всего с выделением из безликой массы руководящего клана, понадобилось мировоззрение индивидов направить в одно русло, чтобы оно помогало сплочению групп, общества для решения единых больших задач. Конечно, тогда-то и появляется религия, как мировоззрение.

    А отец Серафим сейчас сказал бы, что религия привнесена из вечности. Самое интересное, что ему возразить нечем. Выходит, религия и есть первая фаза развития общественных наук. С момента своего появления все религии служили и служат вполне определенной цели – обособлению групп людей, обществ и утверждению власти руководящего клана. Но, если человек – существо биологическое, то ему религии не нужны и общественные науки тоже, они нужны человеку, как существу общественному. Вся история религий – это постоянная борьба между различными школами и конфессиями. Если представить на минуту, что было бы, если на Земле установилась бы единая религия, единая вера, единая общественная наука и нет борьбы! Какой бы это был ужас для человека всех времен?! Как тогда поднять людей на переворот, революцию, чтобы утвердить себя вождем? Во имя чего и с какими лозунгами? А так: во всех религиях бог добр, но во имя этой доброты приходится уничтожать себе подобных. Ясно, что это нужно не богам, а их служителям, жрецам. Сколько преступлений совершено во имя бога, с именем бога! Все войны на Земле велись людьми с именем бога на устах, под хоругвями и знаменами и совершались самые гнусные преступления против человечности.

   Все-таки прав отец Серафим, что общественные науки, общественная мысль - это новый вид религии, только в ней глубже замаскированы интересы клана. С появлением средств массовой информации, печати, радио, скрытый смысл этой новой религии надежно спрятан в огромном потоке информации. Часто даже сами поставщики этой информации, ученые, мыслители не отдают себе отчета, кому они служат. Везде и всегда проповедование мировоззрения начинается с проявления «заботы» о широких массах, всегда им сулят свободу. Как хорошо у Гегеля: когда начинают говорить о свободе, надо обратить внимание, а не идет ли речь о частных интересах? Да, всегда речь идет именно о частных интересах. Все правозащитники, говоря о правах человека, в первую очередь видят себя на верху пирамиды, а не внизу.

   И многое еще приходило в голову Юрия Сергеевича, он не замечал редких туристов, проходящих мимо совсем близко. Солнышко ласково грело, море так же спокойно блестело, уводя взгляд в вечность, снова и снова вспоминался отец Серафим и его спокойная уверенность. Захотелось снова поговорить с ним.

   Тут внимание Юрия Сергеевича привлекла стайка мальчишек, в которой, казалось, не было согласия. До драки не дошло, но какие-то противоречия обострились до предела. Он как можно ласковее подозвал мальчишек к себе и, чтобы погасить конфликт, начал расспрашивать обо всем, что попадалось на глаза. Ребятишки очень охотно рассказывали, подробно, со своими мальчишескими оценками, которые оказались на редкость интересными.

   Большинство из них, хотя самому старшему едва ли исполнилось 12 лет, уже облазили все ближние горы, побывали во всех бухтах и гротах, а крепость они знали «до камушка». У них было много собственных названий отдельных гор и местечек для игр. Самое интересное, что у них не было откровенного нигилизма и критиканства по поводу нашей действительности. Мир почти все они принимали таким, как он есть, то есть охотно мирились с нашествием отдыхающих, не замечали нехваток многого, находили массу интересного для себя вокруг, умели занять себя много лучше, чем это сделали бы взрослые. Их не очень смущало, что многое вокруг устроено не лучшим образом, даже иерархия в их компании не была прочной. И в первый момент их встречи с Юрием Сергеевичем как раз шла борьба за лидерство, причем, как осторожно выяснил Юрий Сергеевич, лидером становился не всегда самый сильный, больше у ребят ценились ловкость, смелость и справедливость.

    «Они еще не испорчены бытом и жизнью» - подумал он и в голову пришла фантастическая идея: а что, если бы перестройка с них начиналась, если отсечь всех, кто взрослее, чтобы не портили мысли и убеждения этих ребятишек.

                Любить жизнь и презирать подлость.

    Истинное удовольствие получил Юрий Сергеевич от общения с мальчишками и из крепости шел в очень хорошем настроении, однако, неожиданно он подметил для себя, что в своих «поисках» он все-таки старается общаться с отдельными людьми, а масса так и остается для него в основном умозаключением, а не сообществом живых людей. Надо присмотреться к характеру больших групп, массы, толпы, поговорить со случайными людьми, а не только с теми, которые заинтересовали. Правда, отдыхающие мало годились для этого – они вырваны из привычной жизни и помещены в искусственно созданные условия, почти тепличные, поэтому и поведение их было тоже во многом искусственным, хотя и здесь иногда проявлялась сущность, как в участниках той «интеллигентной пьянки», которых он понимал даже без слов, потому что отлично знал чем они живут материально и духовно. Для них обстановка праздного безделья была привычной, да и духовные запросы выше примитивно-потребительского уровня редко поднимались. А вот для людей «от станка» отдых на море, конечно, состояние непривычное, так что наблюдать лучше местных жителей, аборигенов.

    Он стал чаще бывать в городе, на базаре, даже пару раз съездил на уборку винограда. Люди вокруг него были самые разные, но «прикоснуться» к их душе, понять «массу» почему-то не удавалось. Портрет, обобщенный портрет труженика этой курортной местности не складывался. Попытки вызвать людей на разговор ни к чему не приводили. Дальше бытовых тем разговор не шел, только одного пожилого крестьянина, к которому Юрий Сергеевич зашел после работы на винограднике, удалось «разговорить». Он был нетороплив в разговоре и достаточно начитан. Юрий Сергеевич задел его словами о состоянии, которое можно нажить на этой благодатной земле возле курортного городка.

   - А зачем? - спросил крестьянин, которого звали Тарас Ильич, - мне с женой хватает, дети приезжают только отдыхать. Они, конечно, требуют многого, а я им отдаю все, что у меня есть в хате и в саду, пусть пользуются, не жалко.

   - Так ведь приложив руки и смекалку здесь можно иметь много и для себя, и для детей, и для внуков.

   - Конечно, руки – вот они, смекалка – дело наживное, а любое состояние, сделанное со смекалкой – это же обман других людей. Мне скоро с богом разговаривать и я хочу спокойно умереть, зная, что мои руки не душили других.

   - Зачем же душить, можно и честно заработать. - со всей искренностью горячо проговорил Юрий Сергеевич.

   - Нет, честно заработать состояние нельзя. Честно можно прокормиться, детей вырастить и все. Остальное все – эксплуатация. Вы же не думаете, что Форд, Рокфеллер или Онассис своим трудом заработали миллиарды. Конечно, нет, это рабочие заработали, а они своих рабочих ограбили. Более того, дети, получив наследство отца могут ничего не делать или даже приносить всю жизнь большой вред обществу и жить лучше всех. Скажите, зачем обществу такие паразиты?

   - Но это там, у них, а у нас-то нет эксплуатации.

   - Кто Вам сказал, что нет? Вот говорят, что у нас миллионеров больше, чем в Америке, знаете, я этому верю. А каждый миллион нажит только путем эксплуатации, обмана и грабежа. Кто имеет состояние? Рабочий? Крестьянин? Нет, это писатели и взяточники, артисты и аферисты, торгаши и воры, загранспециалисты и советские руководители. А материальные блага создают только два человека – рабочий и крестьянин, колхозник.

   - Но и писатель, и артист, и спортсмен тоже трудятся, более того, они часто свои средства отдают в благотворительность.

   - Да, конечно, духовные блага тоже нужны. Только священник в церкви получает то, что ему дадут добровольно, оценивая его труд, а артисту заплати за билет сколько он потребует. Даже деньги таких достаточно усидчивых тружеников, как писатели, артисты и спортсмены – это оторванные от детей рабочего и крестьянина крохи, которые вкупе составляют тысячи и миллионы, я уже не говорю о ворах, взяточниках и спекулянтах. Чего стоит благотворительность писателя, когда он обобрал миллионы людей и бросил милостыню тысячам. Это издевательство. Лучше бы он этого не делал, а свой труд оценил бы по действительным затратам сил, времени и таланта и книгу продал бы не за десять, а за два рубля. Все равно он своим трудом добыл бы средства к существованию и для себя и для своих детей.

   - Но таланты деньгами не измеряются.

   - А совесть? Неужели Вы думаете, что рабочий день шахтера, добросовестного механизатора, шофера, да и любого рабочего или колхозника – это отдых? Нет, это труд и за этот, зачастую нелегкий труд рабочий получает десять-пятнадцать рублей. У меня сын пограничник, подполковник, много лет день и ночь охраняет границу, отвечает и за людей и за готовность и жизнью рискует иногда, а его рабочий день оценивается в четырнадцать рублей. Так с какой же совестью артист получает за один концерт сотни и даже тысячи рублей? Кто же нам создает и несет ценности духовные, несет разумное, доброе, вечное? Вы думаете, что при таком положении дел может быть создано гармоничное общество?

   - Может быть, где-то издержки есть, но мы строим такое общество.   

   - Кто? Кто строит? Я не знаю как Вы, мил человек, добываете свой хлеб, но раз интересуетесь, то скажу: посмотрите вокруг, все, абсолютно все обладатели крупных советских состояний, как бы они не были нажиты, все они люто ненавидят и презирают людей производительного труда, наверное, подсознательно понимая, что это – антипод, их непримиримый враг. Посмотрите, какую бурю негодований всех их вызвала только попытка обсудить возможность изменения права наследования. Так кто же строит гармоничное общество? То, что сейчас происходит в обществе ведет не к гармонии, а к будущей гражданской войне, ведь не всегда и не каждый труженик будет мириться с этой несправедливостью.

    Возразить было нечего и Юрий Сергеевич сидел задумавшись, а старик продолжал как бы сам с собой:

   - Я честно всю жизнь проработал и еще сколько мне бог даст проработаю. Что я накопил: вырастил детей, честных и трудолюбивых, научил их радоваться жизни и презирать подлость, любить честных людей и заботиться о слабом. Думаю, что это немало и мне нетрудно будет свести счеты с жизнью, отчитаться перед богом. А состояние – это зло, оно злом добывается и злу служит. Даже если бы волшебник мне сейчас предложил начать жизнь сначала, я, как и старик у Гайдара, отказался бы. Все, что прожито, все дорого, каждый день, и радостный, и печальный.

    Юрий Сергеевич при упоминании о детях опять с болью в груди вспомнил Вадима, его дрожавшие губы и ноздри там, в Москве, на вокзале. Горячие слезы подступили к глазам, он отвернулся, чтобы скрыть от старика свое состояние и шмыгнул носом. Старик, видимо, понял его и деликатно замолчал. Да, вот и пойми, что такое хорошо и что такое плохо. Наверное, Юрий Сергеевич жил во много раз лучше этого старого крестьянина, Тараса Ильича, но разве мог он так спокойно и уверенно оценить свою жизнь? Что он-то дал Вадиму, выбросил как щенка не умеющего плавать в море. Где он? Что с ним?

    Юрий Сергеевич наскоро попрощался со стариком и побрел по дороге к автобусной остановке. Старик молча, понимающе смотрел ему вслед из-под нависших бровей. На дороге крутилась пыль, струи воздуха от встречных машин бросали в лицо гарь, песок, над горами синела надвигающаяся грозовая туча. Мысли о Вадиме душили его, слезы уже открыто текли по щекам. Решение созрело окончательно – найти Вадима, поехать к нему хоть на край света, только не сейчас, надо хоть немного придти в себя и еще кое-что осознать.

    Да, видимо, старость и мудрость рядом. Мы часто даже смеемся над стариками, а если и заботимся о них, то прежде всего куском, а ведь они наше прошлое и наше будущее. Это накопленный опыт человечества, почему же люди так варварски с этим опытом обращаются? Как говорил этот старик: «Я вырастил детей, научил их радоваться жизни и презирать подлость». Вот оно, светлое будущее, ради которого прожил жизнь этот старик. Он сделал для этого будущего больше, чем я и тысячи таких же, как я. Кто мне захочет сказать «спасибо» за мои дела? Дочь не скажет, Аркадий – тоже, а Вадим? Может быть Вадим и сказал бы, так ведь не за что. И снова защемило сердце.

                Еще одна встреча. Клава.

    Нет, не суждено было Юрию Сергеевичу успокоиться в этот день. По приезду в город он совершил «рыцарский поступок», спас от грязных оскорблений пьяных снобов молодую женщину, которую они нахально тянули за собой на «прогулку к морю». Женщина с глубокой благодарностью держала его за руку и вся дрожала от негодования. Она оказалась школьной библиотекаршей из Челябинска, по имени Клава, отдыхающей самостоятельно, «дикарем», на частной квартире. На вид ей было лет тридцать-тридцать пять.

   - Сколько в мире может быть хамства, - говорила она все еще дрожа, - Я-то ожидала лучшего, все-таки курорт, «бархатный сезон», да когда же культура поведения хоть в зачаточном состоянии проникнет к нам? Животные, грязные животные, а еще прилично одеты и с претензиями!

   - Ну, не оскорбляйте животных, - шуткой пытался успокоить ее Юрий Сергеевич и, похоже, ему это удавалось. Сейчас он чувствовал себя на высоте положения.
Клава понемногу успокоилась и говорила все ровнее. У нее оказался на редкость мелодичный грудной голос, от которого Юрию Сергеевичу стало тепло на душе. Он не торопился расставаться со своей «спасенной». Вообще-то она оказалась порядочной идеалисткой.

   - А что, у вас в Челябинске разве хамства нет?

   - Есть, и очень много, к сожалению, но я хоть в библиотеке спасаюсь от него, а как столкнешься с ним вплотную, то так горько и даже не за себя, а за людей. Как же большинство из них далеки от культуры, бедны духовно и не могут или не хотят этого понимать. И как труден для многих путь к культуре, но не потому, что недоступно, а потому, что трудно понять необходимость приобщения и трудно себя заставить.

   - Но грамотность-то у нас сейчас много выше, чем 50-70 лет назад, а она едва ли не главный элемент культуры.

   - Грамотность выше, только люди лучше не становятся. Наверное, грамотность такой же элемент культуры, как тот ноль, который без палочки впереди себя нулем и остается, а с палочкой сразу в десятку обращается.

   - Интересно, что Вы вкладываете в понятие «культура»?

   - По-моему, культура – это понимание прекрасного и стремление жить для того, чтобы увеличить сумму прекрасного. Прекрасное – это и красота природы, и искусство всех видов, и нужные и полезные вещи, сделанные людьми: дома и машины, заводы и предметы обихода, сделанные с любовью и думой о человеке, это и внутренний мир человека и его отношение к другим людям. И самым ярким признаком культуры я считаю именно отношение человека к другим людям и глубоко уверена, что приобщение к культурным ценностям, созданным в веках развивает лучшие душевные качества: доброту и любовь.

   - Но и среди деятелей культура бывают злые люди.

   - Они деятели, но не культурные люди. Это и есть тот самый «ноль без палочки». Воспитание должно делать каждого человека культурнее, но здесь почему-то много брака. В силу инерционности мышления большинство людей не видит цели и явно не желает идти по пути повышения культурного уровня. Это не ново: до восемнадцатого века царила безграмотность и очень многие отчаянно сопротивлялись обучению, образованию. Петру Первому пришлось кнутом в прямом и переносном смысле этого слова преодолевать инерцию ума и стимулировать тягу к знаниям. Сейчас состояние общества в отношении культуры мне напоминает ситуацию того века: очень многие сопротивляются проникновению прекрасного в их сознание.

   -Что же, правительству пора браться за кнут?

   -Нет, всем правителям во всех странах культурное воспитание масс как раз и не нужно – это опасно. Но в будущем может наступить момент, когда понадобится движение к культуре, дай бог, чтобы поскорее. Вот тогда и понадобится стимулятор, вроде петровского кнута. А самопроизвольное стремление людей к культуре будет развиваться очень медленно и еще много поколений будут жить по принципу «человек человеку – волк».

    Клава оказалась совсем не ханжой и достаточно веселой женщиной. Она, в ее трактовке, была, наверное, значительно культурнее, чем Юрий Сергеевич мог бы сказать о себе и ему было очень хорошо с ней. Она наполняла его каким-то теплым, мягким чувством, чего он не испытывал никогда, во всяком случае очень давно. И интимные отношения сложились настолько чисто, естественно и нежно, что Юрий Сергеевич все пять дней до отъезда Клавы ходил как опоенный нектаром счастья и молодости. Он даже и не мог себе представить, что с ним может быть такое, что могут встречаться такие ласковые, умные и нежные женщины.
 
                Седой.

    После отъезда Клавы пусто стало на душе. Он бродил по набережной и внимание его все чаще привлекали группки молодых, здоровых, энергичных парней. Их он приметил в первые же дни, это были летчики из военного профилактория. Мир их не очень занимал Юрия Сергеевича, он представлял их себе этакими примитивными сгустками бицепсов, но сейчас он приглядывался внимательнее.

    Особенно заинтересовал его высокий, худощавый, рано поседевший парень, который часто уходил подальше от товарищей и подолгу сидел где-нибудь один, молча глядя на море. Юрий Сергеевич подсаживался рядом и тоже молчал. Вместе курили молча и незаметно познакомились. Парень оказался летчиком, отдавшим четыре года Афганистану, дважды сбитым, побывавшем в плену, выкупленным и крепко обиженным после возвращения на Родину.

    Но он не жаловался на обиду, не называл виноватых, иногда создавалось впечатление, что душа его покидает тело и летает где-то далеко, ищет какую-то нужную истину. В такие минуты он сидел, как изваяние, товарищи щадили его и не мешали переживать ту войну по-своему. Юрий Сергеевич тоже не мешал, но однажды, чутьем угадав желание летчика высказаться, подтолкнул его к разговору о войне, о пережитой им войне, назвав ее катаклизмом.

    - Да, Вы точно сказали – катаклизм. И я так думаю. Катаклизм – это резкое изменение условий жизни, изменение сознания, образа мышления, суммы знаний. И они бывают разные, естественные и искусственные.

     Алексей, так звали летчика, говорил спокойно, негромко, продолжая глядеть на море. Он словно давно все это вынашивал в сознании, сильно задетом действительностью Афганской войны, он даже не обращал внимания, слушает ли его Юрий Сергеевич, фразы вытекали из него, словно родник из земли и казались такими же чистыми, как родниковая вода:

    - Естественные катаклизмы: оледенения, землетрясения, наступление моря, пандемии, засухи и другие порой губят целые народы и культуры, резко меняют физические условия существования. Они будят мысль и направляют ее на поиски способов жизни в новых условиях. По мере развития человек осваивал все новые области, сейчас мало кого пугают пустыни и Арктика, тайга и сельва. Человек может научиться жить везде, но для этого он должен обострить свое мышление и найти способ существования. И сознание всегда выходит победителем при столкновениях с естественными катаклизмами, потому что интеллект всех и каждого направлен, в общем-то, в одно русло – победить в борьбе за существование. И происходят естественные катаклизмы независимо от желаний человека, как бы вне связи с мышлением, беспланово.

   Юрий Сергеевич слушал, не перебивая и не поддакивал, стараясь лучше вникнуть в мысль и боясь спугнуть нахлынувшую откровенность Алексея.

   - Искусственные катаклизмы – войны и революции связаны с интелектом людей, с общественной психологией, с личностями. Они заранее планируются, имеют цели и подчинены сознанию. Цель их – тоже изменить условия существования людей, но психические, то есть изменить степень духовного рабства, переподчинить интелекты. Вообще-то то же можно сделать силой воли вождя, силой убеждения, верой, правда, медленнее. Но так как личности, планирующие искусственный катаклизм не вечны, то они торопятся ускорить дело и прибегают к силе оружия. Афганистан тому пример: там люди все равно пришли бы туда, куда должны прийти, а вся война надумана в угоду отдельным людям, группам людей, желающим властвовать. Дашнак еще не дорос до той свободы, которую ему предлагают и те и эти, еще не требует ее, не чувствует ее необходимости, а его гонят на войну и убивают и за то, что он хочет свободы, и за то, что он ее не хочет. И там опять же, как и везде и всегда, наблюдается феномен обратной реакции, то есть физическое воздействие ослабляет силу воздействия духовного, интеллектуального. В результате конфликт разрастается. По мере развития цивилизации на Земле масштабы искусственных катаклизмов все время росли, хотя цели и способы оставались те же. И возникает мысль, что поскольку сознание есть творение природы в самом широком смысле этого слова и все его пороки и достоинства, инстинкты и развитие подчинены определенным законам, то и «искусственные» катаклизмы, как порождения интеллекта, тоже санкционированы природой, то есть закономерны и играют ту же роль, что и катаклизмы естественные – дают толчок и ускорение развитию мысли через изменение условий существования, только психических. История четко подтверждает это: именно во время больших военных конфликтов особенно быстро развивается техника, идет научный поиск, развивается общественная мысль, психология, искусство. Ленин, конечно, прав, когда говорил о несомненной пользе войн, как ускорителях прогресса.

   - Юрий Сергеевич уже слышал где-то о возможных ошибках Ленина, да и сам сильно сомневался в его широко пропагандируемой абсолютной правоте и решил осторожно тронуть эту струнку:

   - А что, разве есть сомнения в правоте Ленина по другим вопросам? - спроси он очень мягко.

   - Ленин был человек, - Алексей даже не изменил тона и не повернул головы на вопрос, - очень хороший человек, но не бог и, конечно же во многом ошибался, а здесь прав, хотя зачем нужно ускорять прогресс он не объяснил. Однако, войны со временем становятся все более разрушительными, чем больше населения на Земле, тем больше его уничтожается в войнах, но рост не ослабевает, даже такой факт отмечен: погибает в войнах большинство мужчин и рождается в это время большинство мальчиков. Цифры ущерба от войн поражают воображение, но в масштабах планеты это немного. Даже пятьдесят миллионов всех погибших во второй мировой войне – это чуть более одного процента населения. И разрушение ценностей носит двоякий характер: конечно, много разрушается необходимого, но еще больше, в десятки раз больше излишнего, отжившего.

   - Не слишком ли Вы категоричны? Все-таки пятьдесят миллионов взрослых людей да многие тысячи жилых домов, заводы, города и дороги, не считая машин, не велика ли цена за толчок развитию науки? - опять как можно мягче спросил Юрий Сергеевич.
Алексей посмотрел на него как-то равнодушно, только скользнул взглядом и снова подставил лицо легкому ветерку с моря, который ласково шевелил его совсем седые волосы.

   - Нет, не слишком. Развитие общественных наук всегда идет в борьбе школ, а точнее, в борьбе руководящих кланов. На крутых поворотах судеб человечества, во время войн и революций клану, чтобы выжить, надо напрягать мысль, это и есть толчок общественной мысли, общественной науке. Чаще всего здесь и рождаются новые школы, новые религии. Правда пользуются ими, к сожалению, не всегда «заказчик», а чаще кто ловчее. Обостренная мысль, поиск новых путей воздействия на психику масс неизбежно приводит к появлению новых идей. Эти идеи, как правило, противоречат старым, отжившим, противоречат часто антагонистически. Конфликт разрастается и приводит к новому катаклизму, войне или революции. А что такое дома, города, заводы, машины? Нам говорят, что причина всех войн – материальные отношения. А так ли? Во-первых, материальное производство давно перешагнуло необходимый предел и в развитых странах служит не только естественным потребностям человека, но, в основном, извращенному вкусу. Во-вторых, материальные отношения в большей степени служат наглядному выражению духовного неравенства, степени угнетения, являются своеобразным мерилом градации общества. В-третьих, с точки зрения материальных условий слаборазвитым народам было бы выгоднее быть под гнетом высокоразвитых, но почти все они борются за свободу и независимость, потому что духовные ценности всегда весомее материальных.

    Юрию Сергеевичу представились картины варварских разрушений, которые он видел в фильмах о войне и о которых читал в исторических книгах. «Да, во все века люди разрешали массу нужных всем ценностей; и дома, и дороги, и мосты, и заводы, и произведения искусства, и многое другое даже после войны. Почему же сознание мирилось с этим варварством и мирится по сей день? Потому ли, что созданное разумом и руками может быть создано вновь и его не жалко, что материальное на самом деле не так уж важно» - отогнав наваждение, он снова вслушивался в родник слов Алексея, который так же глядел в море и так же неторопливо и негромко говорил:

    - К сожалению, духовное неравенство строится на принятых духовных ценностях. Клан, подогревая чувства массы, добивается своего, а массам дают подачку в виде сомнительных свобод. Здесь одна из несуразностей материализма: религиозное, духовное, идейное всегда превалировало в межнациональных и международных отношениях над материальным, во все времена свобода и независимость, особенно свобода духа ценились выше, чем кусок хлеба, и тем выше, чем развитее интелект. Естественные катаклизмы потребовали от людей умения сообща бороться за существование своего вида, это породило общество со всеми его положительными и отрицательными чертами. А чтобы в этом обществе наверху процветала толпа тунеядцев – управляющий клан с лакеями, потребовалось объяснить массам трудящихся «закономерности» общественной жизни. Для этого создана и ежедневно создается общественная наука во всех ее формах. Все войны суть внутривидовая борьба, а точнее – борьба кланов, что и призваны оправдывать все религии и философии. А так как все их основные положения являются сплошным вымыслом, то для поддержания свежести восприятия, догмы необходимо все время обновлять, лакировать, необходимо изыскивать новые способы воздействия на психологию масс, тем более в периоды войн и революций. Новые идеи, появляясь в периоды и в ходе искусственных катаклизмов, развиваются и входят в противоречие со старыми, даже с теми, под которыми велась борьба, что приводит к новым будущим конфликтам и катаклизмам. Так образуется цепочка конфликтов, так называемая эволюционно-революционная цепь развития. Жертвы, человеческие и материальные никогда не останавливали и не остановят бойню. Раны залечиваются быстро, тем более, что каждая война или революция резко двигает вперед науку, технику и мысль. Вторая мировая война ускорила создание ядерного оружия, которое на какое-то время сдерживает кланы от новой мировой войны. Можно ожидать, что с появлением надежных средств защиты и ликвидации последствий, в том числе таких, как радиация, третья мировая станет реальностью. Гибель же городов и даже целых стран и сотен миллионов людей опять-таки ничто по сравнению с целью – доказать превосходство своего клана и обеспечить ему мировое господство. Этот путь закономерный, но цель недостижима, а вместе с тем станет реальностью другой результат, а именно: колоссальные достижения в науке и технике, которые опять на какое-то время дадут мирное равновесие. Возможно потом обострится борьба в области психологии, что в конце концов может привести к разгадке тайны человеческой психики.

   - Так, по-вашему, мир невозможен?

   - Да, войны – закономерные звенья бесконечной цепи развития. И причиной, детонатором войны являются не материальные причины, как утверждал даже Ленин, а психическая сторона деятельности главарей руководящих кланов. Материальное же является катализатором и ускорителем подталкивания масс к войне. А результат – обострение мысли, в том числе и общественной, этого зародыша новой войны. И жертвы, даже огромные по нашим понятиям, всего лишь плата за будущее развитие, за новые идеи.

    - Почему же все-таки мирное развитие, мирное сосуществование невозможно?
Алексей опять скользнул взглядом по лицу Юрия Сергеевича и сказал так же рассеянно, совершенно не заботясь об убедительности своих слов:

   - В настоящем состоянии мир не сможет долго существовать. Идея мирного сосуществования – это лишь временный лозунг, который призван создать условия для накопления сил. Ленин наверняка так его и рассматривал, а когда из этого лозунга сделали идею, то она стала выглядеть тем, чем она и является – мыльным пузырем, красивым, переливающимся всеми цветами радуги, но… мыльным пузырем. Ведь в мирном сосуществовании идет соревнование за первенство, а в нем один выигрывает, а другой проигрывает. Проигрывать никто не хочет, сидеть сложа руки и ждать своей погибели –это сказка. Лозунг работает до тех пор, пока есть возможность накапливать силы за счет третьих стран, пока каждый считает, что он выигрывает, а затем наступает закономерная развязка.

    Ошеломленный такой простотой и убедительностью Алексея и его отрешенностью от окружающего, Юрий Сергеевич даже не заметил как они расстались. Для него это был новый мир. Правильно говорят, что каждый человек – микрокосм. Он-то всегда считал офицеров туповатыми исполнителями чужой воли с ограниченными запросами животного характера, а это общение опрокинуло его представления. Выходит, форма еще не определяет содержания, мысль есть везде. Неожиданно ему пришло в голову, что и людей своего круга он ценил совсем невысоко, как и офицеров, однако его-то самого занимают все эти сложные мысли и он внутренне улыбнулся от чувства собственной незаурядности.

                Точка вечности.

    И снова его потянуло посидеть на теплом камне возле девичьей башни крепости у геодезической пирамидки. Там было уединенно и спокойно, а бескрайнее море настраивало на мысли о вечности. После обеда он ушел туда, море покрылось «барашками», прибой тяжко вздыхал, ветер приятно охлаждал разгоряченное подъемом тело, над горами начинали клубиться облака, набережная была почти пустынна.
«Интересно, а как рассуждали люди о войне и мире сто, тысячу, три тысячи лет назад», - думал Юрий Сергеевич, смотря на вечное море и вечные горы, подставляя лицо вечному ветру.

    Он пытался увязать то, что изучал много лет назад в институте и не раз слышал с трибун и экрана телевизора с тем, что происходило с ним в последние недели. Выходило, что за эти последние недели он узнал о жизни, о людях, о мире больше, чем за сорок с лишним лет прежней жизни. Странно, а, может быть, и не очень.

    Процесс познания – это накопление в сознании человека эмпирических знаний и переход к обобщениям и выводам на их основе». Так учили. Сейчас познание – коллективный процесс, так как почти все вопросы решаются в каком-либо коллективе. Но ведь есть и гении. История говорит о том, что в общем поступательном движении процесс познания нелинеен, скачкообразен и даже были отступления, шаги назад. Скачкообразность процесса познания можно объяснить как его стихийностью, так и влиянием субъективных факторов (потребностью дня насущного, господствующим мировоззрением). А гениальные личности относятся к субъективному фактору? Скорее, нет.

    Импульс началу познания какого-либо процесса дает потребность сегодняшнего дня. Однако, в ходе практических исследований постоянно появляются факты и феномены, не имеющие объяснения на достигнутом уровне. Для пытливого ума эти феномены и являются причиной и поводом, толкающим на дальнейший поиск, Это эволюционный путь. Но необъяснимые факты и феномены накапливаются быстрее, чем разрешаются и происходит взрыв, скачек, при котором рождается новая теория, позволяющая объяснить эти факты.

    Теория всегда относительно верна, абсолюта в науке нет и в общественной науке тоже. Все это давно известно, но… порождение природы в самом широком смысле этого слова – человеческое сознание тоже развивается по объективным законам, причем законы эти нагляднее в развитии сознания массы, чем отдельного человека, здесь меньше действие субъективных факторов. Так вот, в своем массовом проявлении закон развития человеческого сознания, очевидно, предусматривает появление могучих умов  - гениев. Внешне и по образованию такой индивид практически ничем не отличается от остальных людей, способности ума не зависят от объема мозга и почти не зависят от образования, поэтому появление в какой-либо науке своего Ньютона нельзя назвать субъективным фактором, да и в общественном движении – тоже.

     Гениальному уму тесно в рамках эволюционного этапа развития, он стремится охватить больше, «объять необъятное», найти взаимосвязь явлений, для него это потребность самого ума, а не желание самого индивида или работа за блага. И потребность эта реализуется в его практической деятельности в большинстве случаев даже помимо воли самого носителя гениального ума. Эдисон не мог не изобретать. Видимо это заложено в законе развития. В стремлении «объять необъятное» гениальный ум дает открытия и, как самое совершенное из изученных явлений – научное предвидение. Научное предвидение появляется как потребность дня завтрашнего, близкого или далекого будущего, как, например, отдельные предсказания Библии, подводная лодка Архимеда, вертолет Леонардо да Винчи, бесчисленное множество полей Эйнштейна. А мысли Мора и Кампанеллы об устройстве общества, что это, сказка или тоже научное предвидение? Гиперболоид инженера Гарина тоже был сказкой, а стал реальностью.

    Объяснить появление научного предвидения на базе теории отображения и теории познания современных философских школ не представляется возможным: ведь оно появляется не на прошлом опыте и более того, часто «не согласовано по времени» с уровнем развития наиболее образованной части общества. И появление этого феномена «не вовремя» часто приводит к печальным последствиям, масса не понимает и не принимает его, это и анафемы, и сжигание на костре, и объявление сумасшедшим, и публичные осмеяния, и другие виды травли. Вот этот-то феномен и нарушает стройность писаной теории познания.

    Эволюционный этап развития полностью вписывается в эту теорию, он осуществляется многими, исходя из потребностей практики путем планомерных, обширных исследований на основе достигнутого и для решения заранее поставленных задач. Совершенствуются технологии, улучшается стройность известных теорий, расширяются сферы их применения. Но этот этап всегда готовит взрыв. Давят необъяснимые факты, взрыв неизбежен и он даст не только выход накопившемуся давлению, он создаст новые, удовлетворяющие теории, но и разбросает далеко вокруг осколки – мысли на большую перспективу. Сила «взрыва» существенно зависит и от силы гениального ума, который здесь обязательно присутствует как «детонатор».

    Небо затянуло совсем, но ветер стал стихать, прибой вздыхал так же мерно и тяжко, как, наверное, и тысячи лет назад, над головой иногда пролетали небольшие стайки и косяки птиц, вершины гор начали чуть затуманиваться. Пора было покидать уютный камень, но так не хотелось, уж больно хорошо думалось здесь, мысли прибивались к какому-то берегу. Возможно, тысячу лет назад на этом самом камне сидел другой человек, а думал о том же? Может же быть такая загадка природы?

    Конечно, на эволюционно-революционный путь познания мира накладывают отпечаток и субъективные факторы, как, например, проповедуемое мировоззрение. Причем, общественная наука строится на достижениях естественных наук, на трудах гениев, а используют ее власть имущие в своих интересах, далеких от высокого сознания. Так христианство вместе с высокой моралью породило и средневековое мракобесие с его инквизицией, а гений Эйнштейна поставил цивилизацию на край гибели. Но, если сознание – творение природы в самом широком смысле этого слова, а появление гения – закономерный процесс, то не появляется же он для того, чтобы погубить сознание или часть его в виде нашей цивилизации. Хотелось бы так думать.

    Юрий Сергеевич медленно шел к себе в корпус и его все радовало, и засыхающая трава, и поздние цветы, и хмурое небо, и все такие разные встречные люди. Хотелось любить весь мир, такой хрупкий и неправильный, но наш мир, к которому принадлежишь и который может вдруг кончиться ничем, небытием. Все живут в одном мире, а ощущают себя по разному. И любовь, и ненависть, и нежность, и жестокость, и искреннее сочувствие, и подлость – все уживается в этом мире, добро и зло, наш клан с его «интеллигентными пьянками» и настоящей дракой за власть и отец Серафим, Ирина и Клава, наступающий Щербаков, мудрый Тарас Ильич, отрешенный Алексей и отступающий Вадим… «Нет, Вадим – это моя боль, большая часть моей души, а какой он пока и сказать-то трудно. Обязательно к нему, но только не прежним самодовольно поучающим отцом, а равным, лучшим другом, понимающим, прощающим и сочувствующим», - снова защипало глаза.

                Теория неудачника.

    Вскоре Юрий Сергеевич снова увидел Алексея на прежнем месте и в прежней позе и, как привороженный, затаив дыхание, опять слушал его ровный, устремленный куда-то в пространство, негромкий голос. Он словно продолжал прежнюю мысль или это сам Юрий Сергеевич связывал теперь все в единое целое. В конечном итоге все в мире взаимосвязано и все подчинено каким-то законам, даже случайность.

   - Искусство, - говорил Алексей, - одна из высших форм психической деятельности человека. Так случайно ли в искусстве более 90% занимает тема войны, борьбы, конфликта. Острые сюжеты сильнее «щекочут нервы», обостряют чувства и мысль, хотя с точки зрения общечеловеческих ценностей простой хлебороб и любой рабочий неизмеримо выше духовно и приносят больше пользы человечеству, чем герой – убийца в военной форме, разведчик или политик.

   - Зачем же Вы так жестко судите себя? Ведь Вы воевали за правое дело и, похоже, много сил отдали этому.

   - Что такое «правое дело»? С чьей точки зрения? Жертвы во всех войнах приносятся во имя того, чтобы переподчинить тружеников от одного клана дармоедов другому. Это ясно, но тем не менее войны влекут людей. И искусство тоже доказывает, что война в жизни людей не только разрешение материальных противоречий, а нечто гораздо большее, война где-то в сущности человека заложена. А катаклизмы бывают разных масштабов: это и образование материков, это и мировая война, это и гибель человека, это и надлом психики одного человека.
 
   - Такой ли уж это катаклизм – надлом психики одного человека?

   - А как же? Психический мир каждого человека – это целая вселенная, это мир, полный его самосознанием. Этот мир, как губка, впитывает все, что видит вокруг, формирует свое собственное мировоззрение, но с учетом и заложенного генетикой и навязанного воспитателем. Сознание не терпит пустоты и все мысли необходимо чем-то занять.

   - Вот в армии должно быть одинаковое воспитание, по крайней мере в одной части, а выходят и герои и дезертиры. Это генетикой заложено?

   - Кто сказал, что одинаковое? Во-первых, личность формируется гораздо раньше, а во-вторых, одни и те же воспитательные приемы на всех действуют по разному. Самое эффективное воспитание – это воздействие на чувства, воспитание через первую сигнальную систему. Здесь нужно только создать условия, подтолкнуть человека в нужном направлении и он пойдет по проторенной предками тропке. В подавляющем большинстве так и случается, становление личности происходит под непосредственным влиянием предков, однако, иногда случается разрыв между природным даром и внушаемой линией поведения. Тогда появляется пустота в мыслях, которая заполняется самостоятельным творческим мышлением. Мыслительный процесс тесно связан с чувственностью. Человеку в меру силы его интеллекта необходимы чувственные удовлетворения, Чтобы мысль не выплескивалась за рамки, заданные воспитателем. Если это соотношение соблюдено, то можно не опасаться взрыва мысли. Сложнее, когда это соотношение нарушено. Тогда и происходит так называемый душевный надлом.

   - Что Вы скрываете за этими словами?

   - Душевным надломом я считаю несоответствие между возможностями интелекта и удовлетворением его потребностей, как материальных, так и духовных.

   - Но ведь каждый переоценивает свои возможности, - Юрий Сергеевич живо вспомнил свой разговор с Василием Антоновичем.

   - Нет, душевный надлом вызывается несоответствием между действительными возможностями и их удовлетворением, а не придуманными. Это – индивидуальный катаклизм. Интеллект обладает самосознанием и способен сравнивать себя с себе подобными. Если в силу внешних причин удовлетворение интелекта, даже можно сказать – самолюбия ограничено, то мысль начинает напряженно работать в попытках заполнить пустоту, причем делается это подсознательно, без воли человека. В большинстве случаев такая интеллектуальная работа приводит к неприятию общего мировоззрения, к приспособлению и «уходу в себя», реже к неосознанному протесту, приводящему к преступлениям против общества, еще реже к сильному обострению мысли, ищущей выхода из создавшегося положения, а в крайних случаях не находящая выхода мысль толкает человека на самоуничтожение, самоубийство или уход в мир иллюзий – сумасшествие..

    Алексей говорил сейчас тверже, чем обычно, словно убеждал давно выстраданными для себя понятиями. На щеках его играл румянец, еще больше оттенявший раннюю седину его волос. Юрий Сергеевич залюбовался собеседником и не обращал внимания на усилившийся ветер с моря.

    А на сколько же велико влияние таких микро катаклизмов на жизнь общества? - негромко и мягко спросил он, боясь, что поток слов Алексея иссякнет.

   - Это не микро катаклизмы, а значительно большее. Можно такое явление назвать «теорией неудачника». Самым значительным является третий случай, взрыв мысли. Непризнание общих догм, идей, мировоззрения таким индивидом подсознательно. Родившись из несоответствия духовных возможностей и неудовлетворенности, что образно можно назвать «подрезанными крыльями» это непризнание сильно обостряет мысль. Интелект в этом случае может дойти до глубокого критического анализа не только собственной неудачи, но и до анализа общей системы взглядов и способов их выражения. Анализ проходит почти не опираясь на общепринятое, так сказать «на голом месте». Такой способ анализа способствует появлению свежих мыслей, свежих в полном смысле этого слова. В науке это новые идеи, теории, в общественной науке это может породить новые взгляды на общество. Официальные власти в любом обществе панически боятся новых взглядов, для клана лучшим исходом всегда будут первый, второй и четвертый случаи проявления «теории неудачника».

   Юрий Сергеевич не моргая смотрел на Алексея, а перед глазами было бледное лицо Вадима с трепещущими от нервного напряжения ноздрями. Снова до боли сжалось сердце, что было в душе Вадима тогда, что теперь, найдет ли он в себе силы выбраться из своего катаклизма или уже нашел? На глаза снова навернулись слезы и он отвернулся, пытаясь скрыть волнение. Впрочем, Алексей смотрел на море и продолжал говорить так же убежденно:

   - А для развития мышления и развития общества вообще самый живой источник и самый желательный – это третий случай. Поэтому, в поисках истины всегда следует самое серьезное внимание уделять мнению «неудачников» в общепринятом смысле, так как здесь мысль самая чистая, не испорченная законодателями. Возможность «выкристаллизации» этой чистой мысли самым тесным образом связана с силой духа и образованностью неудачника. Чаще всего она так и остается мыслью и умирает вместе с неудачником. Сколько их уже потеряно, чистых и светлых мыслей?! Реже она может быть зафиксирована письменно или в других произведениях искусства. Еще реже она дает новое философское направление, школу, которая приводит сначала к борьбе идей, а затем и людей. Для господствующего клана это смерти подобно, поэтому главная задача выявить среди неудачников мыслящих и способных и развратить их ядом материальных благ, почестей и всяческой лестью или уничтожить.

   - Так что же, среди ученых нет свежей мысли? А кто направляет прогресс?

   - Что такое ученый? Человек с дипломом? С печатными работами? Лауреат? Академик? Никакие привилегированные академики не смогут быстро улучшить нашу жизнь. Они дают советы и рекомендации, теории и программы, заглядывая в рот ведущему, вождю. Они уже отравлены ядом почестей и их мысль не выйдет за рамки мыслей вождя, а ему-то зачем новое искать? Свежую мысль, способную на большое творчество надо искать не среди лауреатов и академиков, этих дипломированных лакеев, а среди гонимых и клейменых позором. Так было, так есть и так будет еще очень долго, по крайней мере до тех пор, пока существуют государства, партии, руководство, кланы и тому подобное.

    Юрий Сергеевич хотел было спросить Алексея, не боится ли он незнакомому человеку высказывать такие суждения, но посмотрев ему в глаза, увидел столько силы и убежденности, что вовремя понял всю глупость такого вопроса и мысленно похвалил себя за сдержанность. Определенно общение с резными людьми было ему на пользу. Раньше он считал, что общественная психология формирует и людей разных социальных групп, например: крестьяне работают, плодятся, пьют водку; офицеры – это примитивные исполнители чужой воли, вроде роботов и так далее. Но встречи с разными людьми убеждали в том, что везде есть и безразличные, и бездуховные люди и есть очень тонко чувствующие и глубоко мыслящие. Так что, видимо, это присуще личности, человеку, а не его принадлежности к той или иной социальной группе. И Василий Антонович, и Игорь, и Тарас Ильич, и Клава, и Алексей, все такие разные, их разных слоев общества, с разным образованием и разным жизненным опытом, а такая бездна мысли о самом сокровенном, о жизни, о человеке.

                В дорогу, в дорогу.

    Через несколько дней Юрий Сергеевич покинул дом отдыха. Не отдых был нужен ему. Жене он не звонил и не писал, даже не вспоминал о ней. Москва и прежняя жизнь сейчас казались ему чем-то гадким, сгустком зла и несправедливости. Не отдавая себе отчета почему и зачем, он все-таки поехал к отцу Серафиму в Феодосию.

   Автобус петлял по горной дороге, вокруг расстилалась седая история с не всегда уместными вкраплениями современности, вершины старых гор начали покрываться золотом осени, а в долинах темнела густая зелень, небо было безоблачным, а в окошко струился прохладный, настоянный запахами плодов и хвои, воздух.

   Дорога звала и манила вперед, в неизвестность, в вечность, а мысли, в основном, обращались внутри себя, как слышал когда-то во сне: кто ты? Зачем пришел в этот мир? Он машинально слушал рассказ экскурсовода (автобус был экскурсионным), ни на чем не останавливая внимания, машинально разглядывал прекрасные пейзажи за окном и ничто не могло вывести его из этого странного с недавних пор самосозерцания.

   Если спросить каждого человека «кто ты? И «зачем ты пришел в этот мир?», то, наверное, не найдется такого, кто бы четко и от души ответил. Психика человека пока еще вещь загадочная, все объяснения ее гипотетичны, а изучение – это поиск пути в потемках. Чаще всего объяснения психики исходят не от предмета, а наоборот: строятся системы, которые более или менее удовлетворяют автора и заказчика, от фактов же они очень и очень далеки.

   Все непонятное в психике человека авторы обычно объясняют или объявляют ненормальностью и не более. А таких необъяснимых фактов и феноменов ой как много. Во-первых, это сама мысль, ее возникновение и движение, а главное: ее назначение для биологического вида – человека. Невозможность познания природы и назначения мысли объясняет и непонимание многих ее проявлений, например, человек получает высшее наслаждение, удовлетворение в тех действиях, которые сопряжены с риском, то есть в сильном нервном напряжении с желательным исходом. Риск присущ многим играм, путешествиям, охоте, борьбе. Игра со смертью и победа духа над телом дает полное удовлетворение. Это несвойственно никакому другому биологическому виду кроме человека(?).

   Сны, фантазии, галлюцинации, предвидение, происхождение и роль которых в жизни человека, в существовании интеллекта пока никак не объясняется. Психические болезни тоже разновидность интеллекта, что же считать «нормальным» и что «ненормальным», где критерий? Лунатизм, летаргия, йога, нестинарство – еще более сложные загадки. Оказывается дух, мышление имеют неограниченную власть над  телом, над его состоянием и возможностями.

   Смерть есть смерть духа в первую очередь, а не тела, причем, духа подсознательного. Вот и поиски бессмертия должны иметь не медицинское направление, а вестись на пути изучения психики и способов ее воздействия на тело. Ведь может же дух, психика делать тело невосприимчивым к огню, холоду, механическим воздействиям, так почему бы не сделать его невосприимчивым ко времени. Хотя, возможно, сам дух индивида ограничен во времени и здесь заложен какой-то смысл.

    Гипноз, телепатия, телекинез наиболее ярко подтверждают, что теория происхождения психики по Энгельсу не более, чем фраза. Человек – носитель психики, это несомненно, но то, что мысль – это идеальный продукт материального мозга ничего не объясняет, а скорее ставит множество вопросов. Видимо, все значительно сложнее или значительно проще. Нужны хорошие исследования или озарение. Но озарение – тоже загадочное движение мысли, так будет ли мысль сама раскрывать свою сущность? Чертовщина, какой-то замкнутый круг получается.

   Автобус плавно преодолевал спуски и подъемы, экскурсовод продолжал рассказывать красивые легенды и сказки, а Юрий Сергеевич никак не мог отвязаться от мысли о мысли, более того, ему даже казалось, что он не сам рассуждает, а что с ним беседует невидимый собеседник, образ которого расплывается, а голос представляет что-то среднее между голосами Алексея, Игоря и Василия Антоновича.

   Этот голос словно убеждал его, накладывался на голос экскурсовода и в то же время не заглушал его. Юрий Сергеевич мысленно даже возражал ему, а голос оправдывался и настаивал на своем, но он совсем не был похож на тот вселенский голос в далеком московском сне, он был здесь, рядом, даже частично внутри и беседовать с ним было приятно. О чем же речь-то шла? Ах, да, о психологии и психике.

   Общественное устройство человеческой жизни дало толчок развитию общественной психологии, общественной мысли. Само общественное устройство возникло на основе инстинкта стадности и под воздействием потребности общения. Психика отдельного человека, вторая сигнальная система успешнее развивались в общественной жизни, потому что в результате общения ярче проявляются возможности психики, формируются новые черты, реализуется соревнование интеллектов, происходит раскрепощение психических сил, этой разновидности разделения труда. «Так ведь люди объединились в стадо, чтобы прокормиться и выжить!»…

   А вот этого никто пока твердо сказать не может, скорее, общественное устройство нужно не только как стадо животным, а как потребность развития и проявления психики. И отсюда возникновение общественной жизни было скорее потребностью психики, чем потребностью биологического вида. Стада есть у многих животных, но психика и общественная жизнь вряд ли. Скорее всего, возникновение общественной жизни у человека обусловлено законом развития, законом развития интеллекта. В природе, в самом широком смысле этого слова нет ничего неразумного, конечно, с точки зрения самой природы, а не отдельного человека. Возникнув, общественное устройство жизни развивается. Это с моей точки зрения.

   Сейчас Юрий Сергеевич уже не различал, кто говорит, то ли тот голос, то ли он сам, да он и не задумывался над этим, поглощенный содержанием. «Создано огромное количество печатных трудов, растрачено огромное количество духовной энергии на различные споры и доказательства, уничтожено много миллионов людей в угоду борьбе идей, затрачено впустую так много труда и материальных благ, что диву даешься насколько не вяжется практика общественной жизни с самим предназначением и целью существования человека».

   «А ты знаешь цель существования человека?» Вопрос застал врасплох и Юрий Сергеевич от него отмахнулся, как от назойливой мухи, он просто не готов был рассуждать на эту тему. «Но разум?! Если взять практику общественной жизни и сопоставить ее с разумом, то создается впечатление, что разум дан человеку ради опыта природы: а к чему все это приведет? Похоже, что кто-то наблюдает за борьбой идей на нашей планете, за борьбой интеллектов, как зоолог-любитель наблюдает за борьбой скорпионов в банке».
 
   «Так что, мы идем к тому, что разум сам себя и погубит?»
«Такого быть не может. Погубит себя отдельный носитель разума, самоубийца.» Голос стал очень похож на голос седого Алексея. «Может погубить себя группа, народ, даже человечество, но не разум, потому что разум – это тоже часть Вселенной, как и все ее элементы, это частица всемирного разума, который не может погубить сам себя. Это противоестественно, против природы».

   «Так в чем же смысл общественной жизни?»

   «Наверное, в неравенстве. Человеку, как биологическому существу для существования необходимы пища да гнездо. Стадо должно было обеспечить эти условия, и оно обеспечило. Но общество – это нечто другое. Общество еще и расставило людей по ступенькам лестницы в зависимости от психики, силы духа, психических возможностей. И это неравенство как раз выражает присутствие интелекта и отличие людей от животных, общества от стада.

   Со времен первобытно-общинного строя до наших дней во всех общественно-экономических формациях человек всегда стремился к неравенству. Именно ради поддержания этого неравенства создавались теории и велись войны, погибали миллионы людей и разрушались неисчислимые материальные ценности. Разрушение ради созидания – парадокс, который присущ как отдельному человеку, так и всему человеческому роду».

   «А почему парадокс? Может быть это тоже один из законов развития и существования нашей психики?» При мысли о неравенстве перед глазами Юрия Сергеевича прошли многие картины его прежней жизни. Да, наверное, он бы гроша ломаного не дал за такую жизнь, где он чувствовал бы себя равным соседу. Какое это наслаждение – сознавать, что большинство окружающих ниже тебя, даже не столько по образу жизни, сколько по интелекту и как возбуждает и заставляет карабкаться, бороться сознание того, что кто-то выше.

    Зависть, даже черная зависть возбуждает, зовет, толкает на борьбу, обостряет и совершенствует мысль. Это как стимулятор, как вечный двигатель, как ветер, выдувающий мусор и пыль из углов и щелей. И это тоже закон? А что же тогда призывы к равенству? Это спекуляция, призыв к застою. Или тот, кто призывает к равенству, предполагает равенство для всех, кроме себя, а себе готовит роль над этим равенством?».
 
   Впереди, на горизонте снова показалось море, а внизу панорама города в легкой осенней дымке. Экскурсовод уже бойко рассказывала про Кафу, Мамая и Айвазовского и Юрий Сергеевич старательно вникал в смысл ее слов, медленно отходя от своих грез. Картины прошлого и настоящего переплелись с его мыслями о человеческом сознании и его роли в этой жизни.

   Всю сознательную историю люди боролись, а за что? За лучшую жизнь? Что под этим понимать? Для каждого лучшая жизнь – свое понятие, даже для этой молодящейся женщины, что сейчас рассказывает о городе венецианских купцов и Айвазовского, она рассказывает с увлечением, даже с упоением, стараясь хотя бы этими знаниями выделиться из толпы, своим костюмом курортного гида, своей причастностью к некоему особому образу жизни, в котором все остальные только гости, они приехали вкусить от этого мира немного, а она в нем живет и горда этим. Так нужно ли ей равенство?

    Да и сам Юрий Сергеевич не хотел бы быть частицей толпы.. Со своими мыслями и грезами он тоже считал себя над этой толпой, хотя и не формулировал четко свое состояние. Все-таки сколько загадок в самом человеке, он не может жить без стада, без общества и, в то же время, не желает сливаться со стадом, а всячески себя выделяет, у него всегда есть потребность ощутить себя индивидом, личностью, не равной другим, причем, независимо от места нахождения и ситуации. Наверное, все-таки правильный термин он придумал когда-то – «самовыражение», «инстинкт самовыражения».

   Город произвел на Юрия Сергеевича самое хорошее впечатление: было уже не многолюдно, довольно чисто, тихо, тепло, настоящий «бархатный сезон». Базар и магазины его не интересовали, поэтому многих недостатков он не заметил. Пройдясь по набережной, полюбовавшись спокойным морем и редкими, небольшими группками отдыхающих, он отправился разыскивать дорогу к отцу Серафиму, что удалось ему на редкость легко.

   Первая же встречная старушка, к которой он обратился, указала ему точную дорогу и очень тепло отозвалась о священнике, она, наверное, долго могла бы рассказывать о достоинствах отца Серафима, но Юрий Сергеевич, извинившись, распрощался с ней и быстро пошел по указанной улице. Внезапно он остановился, поднял голову и долго провожал взглядом медленно плывущий к югу высоко в небе большой журавлиный клин.

                Часть III. Закономерные случайности.

                Отец Серафим.

    Дом отца Серафима стоял за церковной оградой, он был одноэтажный, под черепицей, весь увитый вьющейся зеленью. Расположение окон, подъезд, образованный беседкой из винограда и большие деревья грецкого ореха создавали уют и удобства, особенно в жаркую пору. Резные, раскрашенные наличники окон, карнизы и фронтон крыльца дополняли впечатление. Дом очень понравился Юрию Сергеевичу, церковь же не поражала воображение, хотя и была достаточно чистой и красивой.

    Кроме церкви и дома за оградой было два приземистых сарайчика и маленькое кладбище с потемневшими от времени надгробными плитами, которые были едва заметны из-за густого кустарника. Церковь была расположена на небольшом возвышении, чуть в стороне от дороги, хорошо наблюдалась со всех сторон и имела удобные подходы, дом же оставаясь малозаметным на фоне церкви, был построен, казалось, с максимальным учетом особенностей ландшафта и климата. Он стоял с северной стороны от церкви, далеко от дороги, а с противоположной стороны от входа, как оказалось позже, к дому была пристроена маленькая, но очень удобная веранда с великолепным видом на море.

    Отец Серафим оказался дома и встретил Юрия Сергеевича очень радушно, словно долгожданного близкого родственника, сразу проводил его в маленькую, уютную комнатку, предназначенную для гостей, предложил помыться с дороги, переодеться и через час быть к обеду на веранде. За обедом отец Серафим познакомил его с домочадцами, женой Ольгой, простоватого вида и крепкого телосложения, молчаливой румяной дочкой Таней, лет тринадцати и дальней родственницей, бодрой старушкой неопределенного возраста, которая без лишней суеты старалась всем угодить за столом. Она показалась чем-то средним между членом семьи и домработницей.

    Обед проходил без излишних разговоров и закончился довольно быстро. Отец Серафим внимательно наблюдал за гостем, словно изучая его заново.
 
    После обеда они остались на веранде вдвоем. Юрий Сергеевич с удовольствием рассматривал море, панораму набережной, церковь, он чувствовал удивительное умиротворение, словно вернулся после длительных скитаний в дом детства, в любимый уголок, где и душа себя чувствует дома. Отец Серафим не мешал ему, отметив про себя, что гость несколько изменился после их встречи в поезде, что он не торопится говорить, а прислушивается к себе и на лице его не возбуждение, растерянность и злость, как тогда в поезде, а спокойствие и размышление.

    Молчание длилось довольно долго, но постепенно разговорились на бытовые темы, точнее, Юрий Сергеевич с интересом расспрашивал, а отец Серафим с удовольствием рассказывал о своей семье, образе жизни и даже о своих прихожанах. Оказалось, что у него два старших сына и дочь, младшенькая, которую Юрий Сергеевич видел за обедом, все здоровые, нормальные люди, очень дружны, любят друг друга и родителей. По отцовской стезе сыновья не пошли, а отец и не настаивал. Старший сын стал неплохим врачом, женат, живет в Симферополе, второй сын избрал своей профессией социологию, учится в Ленинградском университете, а дочка не без влияния матери занимается музыкой, успехи обнадеживают и, возможно, после школы пойдет в музыкальное училище. Она уже неплохо играет на скрипке и на пианино, в чем Юрий Сергеевич сможет убедиться, когда она будет заниматься. Жена, отец Серафим называл ее женой или Ольгой, а не матушкой по-церковному, души не чает в детях, ждет внуков и помогает отцу Серафиму в церкви.

   - А социальное происхождение не мешает детям в жизни? - заинтересованно спросил Юрий Сергеевич.

   - Я, конечно, предвидел такую опасность и постарался выработать в детях иммунитет.

   - И что же это за иммунитет?

   - Мы с женой постарались воспитать их развитыми, интересными личностями, привить им, по возможности, чувство юмора, умение быть милосердными и нужными окружающим. Я почти уверен, что им обструкция не грозит, ведь дело не в том, кто твой отец, а в том, кто ты сам, хотя предубеждения еще долго будут их преследовать. Но я оптимист и верю в их жизненную силу, я счастлив тем, что дети до сих пор охотно советуются со мной и прислушиваются к мнению отца. Хочу видеть их счастливыми в жизни, и личной, и социальной, хочу, чтобы мне было чем отчитаться перед богом.

   - Ну-у, об этом еще рано думать.

   - Об этом думать надо всегда и не потому, что все под богом ходим, а чтобы каждый день жить честно и приносить как можно больше пользы всем людям и своим детям, тогда не придется подводить баланс, покрывая грехи покаянием и добрыми делами.

   - Это, конечно, так, но люди-то разные и живут среди разных людей. Согласитесь, что часто одно и то же дело можно считать и доблестью, и позором, и подвигом, и преступлением?

   - Не могу согласиться. Можно придумать много объяснений и оправданий любым поступкам, но есть вечные истины, вечные понятия добра и зла. Самое главное мерило души человека – отношение к другим людям, умение и желание всегда прийти на помощь.

   - А как же борьба?

   - Борьба всегда присутствует и обостряется там, где падает нравственность, нравственность отдельного человека и нравственность общества.

   - Но и это понятие тоже относительное.

   - Опять не могу согласиться. Чтобы понять нравственность надо прежде всего осознать сущность самого человека, его место и роль в мире нашем и тогда нравственность станет естественным, конкретным понятием.

   - Двойственная сущность человека многого не объясняет, скорее дает объяснение естественного состояния борьбы, в которой и рождается зло, - Юрий Сергеевич столько видел на своем веку борьбы и, конечно, зла, неизбежного при этом, и сам творил немало зла, как теперь стал понемногу понимать многие свои прежние поступки, хотя до раскаяния было еще очень далеко.

   - А почему двойственная?

   - Биологическая и общественная.

   - А если тройственная?

   - То есть?

   - Человек существо биологическое, И, как таковое, он имеет целью своего существования в единичном случае – продолжение жизни, а в массе он заполняет клеточку в бесконечной цепи изменяющихся форм существования материи, в цепи изменяющихся форм биологической жизни на Земле.

   Человек – существо общественное. И, как таковое, он имеет целью своего существования создание наиболее совершенной системы организации индивидов для успешной борьбы за существование. Здесь, несмотря на насущную потребность и логику вещей, мы нередко видим негативные явления, то есть человек, как существо общественное, в своих действиях часто приходит к прямо противоположным результатам, чем того требует постулат о его предназначении. Так, рабство с точки зрения борьбы за существование всего человечества вряд ли было лучшей формой организации, чем общинный строй, а нередкие победы фашизма тем более. Здесь очень сильно влияет психика и деятельность отдельных людей и групп людей, потому что борьба за существование изменилась, она стала внутривидовой, а это уже противоречит сущности человека, как биологического вида.

   Человек – существо интеллектуальное. И, как таковое, он имеет целью своего существования познание мира и переделку его в угоду своему интеллекту. Но для переделки мира нужна разумная организация общества и достаточное развитие интеллекта массы.

   Юрий Сергеевич слушал серьезно, впитывая каждое слово, стараясь постигнуть саму мысль.

   - А почему же тогда в едином существе одно начало мешает другому? Внутривидовая борьба становится мощным тормозом на пути переделки мира в угоду интеллекту, каждый раз отбрасывая общество назад. Парадокс какой-то!

   - Никакого парадокса, скорее закономерность. Весь вопрос в том, что считать шагом назад, если разрушения военных лет, то для истории это мелочь. Заметьте, как в самые лихие годы быстрее всего развивается наука, и естественная, и общественная. После войны всегда прогресс ускорялся, причем в побежденных странах даже больше, чем в победивших. А дома, дороги и заводы – все это условия существования, а не цель.

   - Но ведь общество и в нравственности много теряет во время войн и революций. Жизнь человека теряет ценность, - Юрий Сергеевич вскользь отметил, что небо затянуло легкой пеленой облаков, ветер начал морщить потемневшую поверхность моря, словно сама природа хотела вмешаться в разговор и сделала это очень деликатно.

   - Не все так однозначно. Сколько лет нет войны, а разве люди наши в массе своей стали более нравственны, или в тридцатых годах жизнь человека была дороже, чем в сороковых? Каждый должен бы решить для себя, что безнравственнее: жить с образом врага, которого уничтожают, если он не сдается или с лозунгом «красиво жить не запретишь».

   - А как Вы решили этот вопрос для себя? - Юрий Сергеевич вдруг кожей почувствовал бестактность своего вопроса и даже слегка покраснел, что не укрылось от проницательного взора отца Серафима. Он посмотрел так, что захотелось поймать выскочивший вопрос, как воробья, но ответил таким же ровным, мягким голосом:

   - И то, и другое безнравственно. Враг может быть и настоящий, и мнимый, но это всегда человек, творение божье, а красиво жить можно или для себя, или для людей, что совсем не одно и то же. Вы, я думаю, не ребенок, чтобы не видеть, что вокруг Вас, вот и решайте этот вопрос сами для себя.

    Наступила долгая пауза, Юрий Сергеевич молча смотрел на море, в который уже раз отмечая для себя как стихия способствует размышлениям, очищая сознание от обыденности. «Действительно, что безнравственнее: написать на человека донос и сгноить его в тюрьме, надругаться над телом или заставить его всю жизнь пресмыкаться перед ничтожеством, чтобы обеспечить себе и детям сытое существование и таким образом надругаться над его душой и душами всех его родных?» Сколько же примеров тому видел Юрий Сергеевич в своей прошлой жизни.

    Отец Серафим сидел как бы погрузившись в себя и незаметно наблюдал, отмечая, что слова его не прошли мимо сознания собеседника. Он это делал машинально, по профессиональной привычке, потому что вся работа священника как раз предполагала не просто проповедь, а донесение до сознания и сердца верующих слов проповедника с обязательным контролем, «а дошло ли?». Методика, отточенная тысячелетиями. Юрий Сергеевич, конечно же, ничего этого не замечал, собираясь с мыслями, и медленно, как бы сам себе, задал очередной вопрос:

   - Если совершенная организация общества – это цель одной из сущностей человека, то почему так извилист путь, почему все так сложно?

   - Да потому, что общество – это объединение индивидов с их частной психикой. Общество возникло с появлением интеллекта, очевидно, в соответствии с законом развития. Интеллект не мог развиваться индивидуально, но с самого своего возникновения роль и цели общества – создание наилучших условий существования биологического вида стало извращаться под воздействием индивидуальной психики. Может складываться общественная психология, но психика всегда индивидуальна. Объединение в общество разных интеллектов повлекло за собой проявление инстинкта самовыражения.

    Юрий Сергеевич вздрогнул, эти слова прозвучали для него очень громко. Он был уверен, что сам их придумал когда-то, а теперь услышал от отца Серафима и еще больше проникся доверием к нему. Отец Серафим говорил, вроде бы, об известных вещах или частично известных, казалось, что-то из этого Юрий Сергеевич уже слышал от других, что-то ему самому приходило в голову, но ему было приятно слушать неторопливый, мягкий голос, так легко и последовательно приводивший в систему мешанину его мыслей.

   - Инстинкт этот, присущий и животному состоянию человека, неизмеримо возрос с становлением интеллекта и стал проявляться в основном не как биологическое начало, а как духовное.

   - Как же проявляет себя этот инстинкт? - Юрий Сергеевич сделал вид, что впервые услышал такие слова.

   - Человеку всегда было свойственно преувеличивать свои возможности. А с развитием интеллекта он стал преувеличивать в основном свои психические возможности. Это привело к постановке завышенных целей и к понятию своего высшего предназначения. Это, конечно, широко относительно: один пытается играть лидирующую роль в семье или компании приятелей, а другой в государстве или в мире. Здесь психика такого человека приходит в противоречие с психикой других людей. Это и есть источник интеллектуальной борьбы, для которой люди объединяются в группы и классы, кланы и партии. Но и внутри этих групп и партий при любой видимости единства постоянно идет та же ожесточенная борьба, интеллектуальная борьба за первенство. В ней, как и во всякой бесконечной борьбе бывают взлеты и падения отдельных лиц и групп, применяются самые разнообразные средства и способы вплоть до оружия. Борьба эта не может кончиться, так как не может быть создана общественная психика. Создано уже множество теорий, сформулировано много «законов», но суть в том, что развитие общества бесконечно, а причина его и источник – интеллектуальная борьба индивидов за первенство, которая не всегда проявляется внешне.

   - А как Ваши рассуждения уживаются с божественной идеей, с тем, чему Вы служите? - Юрий Сергеевич опять сразу почувствовал, что вопрос слетел с его языка раньше, чем он успел его сдержать и опять пожалел об этом. Отец Серафим замолчал, посмотрел как-то очень строго, а затем предложил гостю сделать перерыв. Он сослался на необходимость отлучиться по делам, поручив Юрия Сергеевича заботам вернувшейся из музыкальной школы дочери.

   Да, наверное, действительно в чужую душу лучше не вторгаться или, по крайней мере, делать это настолько деликатно, чтобы не обижать человека бестактностью. Но Юрий Сергеевич ошибался, отец Серафим не обиделся, а преподал ему урок хорошего тона, безукоризненным способом, и достаточно сильный урок.

   Дочка священника оказалась совсем не молчаливой и по-детски непосредственной, она рассказывала о своей учебе, увлечениях, нисколько не придавая значения своему происхождению, затем почти час неплохо играла на пианино и чуть хуже на скрипке, а Юрий Сергеевич слушал ее и не переставал переживать свою оплошность. Под вечер он ушел гулять по городу.

   Несмотря на довольно сильный ветер, завихривавшийся во всех направлениях, обилие влаги в воздухе и хмурое небо, Юрий Сергеевич получил удовольствие от прогулки, он смог успокоиться. Люди, афиши, дома мало занимали его, он ни на чем не заострял внимания, просто гулял, а точнее, сам того не подозревая, готовил себя к продолжению прерванной беседы с отцом Серафимом. Как ни странно, но общение с этим священником и тогда, в поезде, и сейчас наполняло Юрия Сергеевича какой-то основательностью, весом, устойчивостью, большим осознанием своего человеческого достоинства, он даже не смог бы четко сформулировать это ощущение, но оно было.

   И душа подсознательно тянулась к общению, умом же он осознавал потребность продолжить прерванную по его бестактности беседу. Боясь показаться назойливым, Юрий Сергеевич решил затянуть прогулку и пошел в кинотеатр. Фильм был старый, «Мужики», который он уже смотрел раньше и без большого интереса. Сейчас он взял билет в последний ряд с краю и сидел один. Постепенно он втянулся в действие фильма настолько, что после сцены, в которой собаки порвали новое пальто, первое в жизни Насти пальто, у него защипало в носу и на глаза навернулись слезы.

    Вечером хозяин дома был занят своим и Юрий Сергеевич отправился спать с ощущением недосказанности.

    Во сне он оказался на каком-то заседании, где председательствовал его тесть, сидя на возвышении с деревянным молотком в руке и выражая всю непреклонность власти, а ершистый, молодой человек, оттопыренными ушами похожий на Щербакова, страстно доказывал необходимость и пользу неограниченной демократии, которая сметет любую диктатуру на своем пути. Выглянув в окно, Юрий Сергеевич увидел толпу мрачных людей с лопатами и с кувалдами, которые методично руша все на своем пути, приближались к зданию, передние уже начали крушить портал. Повеяло какой-то жуткой безысходностью. Он хотел громко закричать, что и диктатура, и демократия должны опираться на нравственность, чтобы быть полезной людям, на культуру, но слова застряли, а вдруг всплыла мысль «В союзе писателей или Большом театре, казалось бы, тьма культуры, а сколько там подлости. Значит: нравственность и культура далеко не одно и то же. Неожиданно он заметил в углу комнаты старого Тараса Ильича, который спокойно и хмуро смотрел на всех из-под нависших бровей и почему-то сразу успокоился. Успокоился, наверное, от присутствия Тараса Ильича, от ощущения, что именно он, только он, этот старик с нависшими бровями способен остановить разрушающую стихию.

    Проснувшись, он детально перебрал в памяти этот сон, чтобы лучше его запомнить.

   За завтраком Юрий Сергеевич с особым удовольствием наблюдал за молчаливой, сильной и скупой в движениях, деловитой женой отца Серафима и веселой, подвижной дочкой. Он уже завидовал его семейному счастью, но свой дом все равно вспоминать не хотелось. После завтрака неожиданно выяснилось, что у хозяина есть увлечение, этакое невинное хобби, он любит ремонтировать будильники и старинные часы, которые иногда ему приносят прихожане. И сейчас он позвал гостя в маленькую мастерскую, где незаметно разговор вылился в продолжение вчерашней беседы, только теперь отец Серафим говорил не спокойно-размеренно, а применительно к своим манипуляциям с часами, которые он разложил на столе, но последовательность и четкость мысли были теми же.

   - Да, интеллектуальная борьба – первая причина развития общества, причем, путь развития тернист и почти целиком зависит от психики ведущих, вождей. Средства борьбы могут быть самыми разными, но главная задача – воздействие на психику окружающих с целью ее закабаления и подчинения ведущему интеллекту.

    Юрий Сергеевич хотел сказать, что церковь тоже участвует в этой борьбе и тоже закабаляет психику верующих, но побоялся снова «сесть в лужу», а отец Серафим, словно прочитав его мысли, сам ответил:

   - Христианская божественная идея сама по себе преследует благую цель: совершенствование духа человека и освобождение от цепких условностей быта, от рабства духа. Но в разные века были периоды, когда методика работы с людьми и сама вещественно-религиозная атрибутика с успехом использовалась сильными личностями и в светском, и в церковном мире для достижения своих корыстных целей. Суть здесь та же: сильный подчиняет слабых.

   - Но философия этого не утверждает, - сказал Юрий Сергеевич скорее для поддержания беседы, чем для возражения.

   - Заметьте, чем благополучнее жизнь общества в материальном плане, тем сильнее факт интеллектуального закабаления. А философия и вся социальная наука не более, как хорошее оружие в руках ведущего интеллекта для достижения своих целей. Разве Вы не помните, как даже на Вашей памяти эта, так называемая, наука оправдывала и обосновывала все, что угодно, вплоть до массовых убийств.

    А заглянем в историю поглубже: в эволюционные периоды имеет место интеллектуальное придавлевание масс правящей верхушкой, а точнее, ведущим интеллектом. Формы этого «придавлевания» весьма разнообразны: это и насаждение официальной идеологии, и развращение лучших умов ядом славы, почестей и богатства, и обструкция непокорных, и поток специально подобранной и в нужном духе обработанной информации, и различные массовые мероприятия для выхода энергии, для снижения политической активности масс – лучше пусть болеют за «Спартак» или «Динамо» и устраивают дебоши, чем задумываются над политикой. Сюда же можно отнести и пьянство, и наркотики, борьба с этим злом в основном показушная, фактически же эти пороки санкционированы ведущим интеллектом как сильнейшее средство подавления и закабаления психики. Кстати, сейчас священнику легче работать, свободнее можно бороться с настоящими пороками, когда нет специального заказа руководства страной.

    Юрий Сергеевич опять чувствовал, что многие мысли были близки ему или он уже где-то слышал подобное, но возражать или перебивать собеседника не рискнул. Отец Серафим увлеченно возился с часами, краем глаза внимательно следя за гостем, за тем, как воспринимаются его слова, причем делал это почти машинально, по профессиональной привычке. Убедившись, что слова падают на подготовленную почву, продолжал:

   - При истощении ведущего интеллекта наступает революционный период, происходит обнищание масс и, как следствие, пробуждение мысли. Физическое воздействие на массу дает мизерный результат. Согласитесь, что на голой силе фашизм не просуществовал бы и года, а с идеологией… Понадобилась мировая война, которая так до конца и не вытравила идей фашистов. И любая политическая система базируется на одних и тех же принципах: ведущий интеллект – набор ценностей, принимаемых за «абсолют»  - насаждаемое мировоззрение – завоевание интелекта масс – революционная борьба – политическая победа и становление формации или режима. С момента становления, а этот «момент» может быть растянут во времени, начинается период интеллектуального «придавлевания» всех слоев общества.

   - А как же экономическое учение, оно во главу угла ставит экономические интересы!

   - Экономическое учение, в том числе и Маркса-Ленина есть ни что иное, как одно из сильнейших средств интеллектуального воздействия на массы для достижения целей ведущего интеллекта, средство интеллектуальной борьбы. С момента возникновения идеи и до полной победы формации она носит прогрессивный характер – завоевать доверие масс можно, лишь показав им преимущество нового, хотя бы и эфемерное. А с момента полной победы формации она становится консервативной, тормозом на пути развития.

    Ведущий интеллект, добившись победы, не способен к дальнейшему развитию, он остается «почивать на лаврах», встречая все новое в штыки, ведь он-то победил на своих идеях и принципах, значит они «самые совершенные» и в дальнейшем он не может отказаться от этих идей, но в то же время имеет в своем распоряжении весь пресс средств интеллектуального давления и в полной мере использует его для сохранения «статус-кво».

   Отец Серафим вогнал на место пружину, быстро и ловко завинтил все гаечки, завел часы, повесил на стенку и они мерно затикали, покачивая маятником и как бы утверждая все, сказанное человеком, их оживившим. Теперь отец Серафим говорил уже прямо глядя на гостя своими светлыми, добрыми и умными глазами:

   - В этом смысле наша формация ничем не отличается от предыдущих. Идея построения коммунизма явилась лишь средством интелектуальной борьбы. Осуществление ее в обозримом будущем весьма проблематично.

   - Вы хотите сказать – невозможно. Да, об этом сейчас много говорят, считают, что идея противоречит природе человека.   

   - А Вы им не верьте. Это тоже спекуляция, как и многие лозунги марксизма. Изначально человек пришел к общественной жизни, чтобы выжить всем обществом вместе, а не один за счет другого. Суть идеи коммунизма в том же. Но приступать к ее осуществлению надо не через материально техническую базу и накопление эфемерных богатств, а через совершенствование нравственности и богатство духовное. Что помешало странам социализма жить лучше, чем капиталистическим? Индивидуальный и групповой эгоизм, нежелание трудиться с полной отдачей на благо всех на любом месте, зависть, стремление выразить себя на материальном уровне. Они играют как раз на этой струнке, на индивидуализме и создали мир, богатый материально и бедный духом. Но и он недолговечен, как «тысячелетний Рейх». Люди все равно придут к более общему в удовлетворении материальных потребностей и к самовыражению через духовную сферу, что и должно составлять основу идеи коммунизма.

   - Так почему же идея не сработала сейчас?

   - Наверное, люди были не готовы и путь был избран слишком извилистый. Ведь за идею-то люди ухватились, да и не только в нашей стране, но посмотрите, что было предложено: равенство и братство народов – лозунг без содержания. Каждый человек стремится к самовыражению на всех уровнях, физическом, трудовом, имущественном, интеллектуальном, а это не вяжется с лозунгом. Всеобщее счастье – тоже голый лозунг. Понятие счастья настолько широко и многообразно, что говорить о запланированном счастье для всех – абсурд. Имущественное благополучие не является счастьем, для многих людей нищета соседа дает большее удовлетворение, чем собственное богатство. Вообще, духовные ценности неизмеримо выше материальных, а создать их для всех по заказу невозможно. Свобода – голый лозунг. В общественно устроенной жизни не может быть свободы интеллекта, он должен быть подчинен ведущему. Понимание же свободы, как осознанной необходимости – это добровольное интеллектуальное рабство, что и есть цель ведущего интеллекта. И венцом  фальши является лозунг диктатуры пролетариата. Поймите абсурд: идея коммунизма и диктатура, более того, тот, кто выдвигал этот лозунг, меньше всего думал о пролетариате, а в основном о своей личной диктатуре, чему мы были свидетелями во все послереволюционное время.

   - Странно, мне сначала показалось, что Вы, священник, обращаете меня в коммунистическую веру, а сейчас, как и многие, доказываете ее порочность, что ли?

   - Нет, не моя задача проповедовать коммунизм, равно как и осуждать. Есть идея и есть теория, а это не одно и то же. Идея коммунизма – совершенное человеческое общежитие, где каждый заботится о всех и все о каждом. Прекрасная идея и очень близка христианской, недаром «моральный кодекс строителя коммунизма» в свое время был целиком списан из Библии. Но теория взяла за «абсолют» материальное благополучие, почти умолчав о духовных ценностях, а вопрос взаимоотношений интеллектов вообще никогда не рассматривался – это «табу». Само становление социализма проходило по обычной схеме и породил его не отживший капитализм, а победа более сильного интеллекта Ленина и ленинцев над истощенным старым. И после победы мы видим все то же, стабилизация, и затем стагнация во всех ее проявлениях. Общество разлагается на глазах. Признаками можно считать и отрыв руководства от масс не всех уровнях, и огромный рост чванства, и авантюризм в решении многих крупных проблем, и расслоение общества по имущественному и духовному признакам, и развитие шкурничества, человеконенавистничества, и потеря совести при достижении корыстных целей, и укрепление государственности, и отвлечение масс от свежей политики всеми доступными средствами.

    Юрий Сергеевич опять почувствовал, как отец Серафим буквально раздевает его, как тогда, в поезде, до чего же все сказанное точно соответствовало его прежней жизни в его «кругу», а теперь еще и полностью совпадало с его все еще разрозненными мыслями. Отец Серафим опять как бы читал душевное состояние гостя и продолжал таким же мягким и очень убедительным голосом раскладывать все по полочкам:

   - Причинами разложения можно считать те же моменты, которые составляют историю обществ, а именно: основой является интелектуальная борьба, которая использует биологические начала в человеке для достижения цели идеологического закабаления, переоценка людьми своих физических и психических возможностей, борьба за первенство по принципу «цель оправдывает средства», несоответствие даже порочной теории практике общественной жизни. Ленин превращен в икону и развития теории нет. Следствия этого разложения будут проявляться в ближайшем будущем, а первые результаты видны уже сегодня: это и разрушение всякой веры в будущее, что самое страшное, на основе чего собственно и была совершена революция, это и спад политической активности масс, что и есть добровольное интелектуальное рабство, это и резкое ухудшение системы воспитания, что необходимо правящему клану для выживания, это и проникновение в сознание масс идей экзистенциализма. Самым же важным следствием будет осознание необходимости создания новой теории, свежего мировоззрения.

   - Какое же может быть свежее мировоззрение в разлагающемся обществе, ведь оно гниет и дурно пахнет, - Юрий Сергеевич попытался скрасить серьезную беседу небольшой дозой юмора.

   - Нет, разложение общества – это не только гниение, скорее, не столько гниение, сколько расслоение. Оно еще не закончилось, не оформилось, но уже видны контуры будущих слоев.

   - Слоев или классов?

   - Я специально избежал термина «классов», чтобы увести Вас от стереотипа мышления. Это понятие далеко от сущности личностей, огульно причисляемых к одному классу. Лучше… «слоев». Сейчас просматриваются слои, границы между которыми со временем будут обозначены резче. Это правящая верхушка, назовем ее модным словом «истэблишмент», для которой основной ценностью и целью жизни является власть, там свои законы и нормы жизни.

    Что-что, а это Юрий Сергеевич знал преотлично.

   - Следующий слой можно назвать « интелектуалами». Это люди, осознавшие преимущества духовных ценностей над материальными. Для них материальное – это условие существования, а духовное – это цель. В этот слой входят и интеллигенты, и рабочие, и крестьяне, но люди не приземленные. По-моему за ними будущее. Следующие – «материалисты», но не потому, что исповедуют определенное мировоззрение, а потому, что все силы вкладывают в накопление материальных благ, считая их целью своего существования, как Плюшкин у Гоголя. К ним относятся люди с самых разных ступенек общества, от самых нижних до самых верхних. Далее идут «существующие», которые заполняют собой биологическую клеточку и не более. Они довольны квартирой, зарплатой и совсем счастливы садовым участком, запросы их дальше сегодняшнего существования и выращивания потомства не распространяются. Они готовы терпеть любую власть и любой гнет, лишь бы их не выводили из равновесия. Их больше всего, они пополняют и другие слои из своей среды. И, наконец, «деградирующая масса», без целей и идеалов, люди, которые даже не осознают всего ужаса своего падения, разрушения интеллекта. Это пьяницы, бродяги, преступники, наркоманы, фанатики разных убеждений. Их трудно вытащить из их состояния, нужны большие усилия общества, часто безрезультатные. Но все равно бороться за них нужно. Часто такая борьба нужнее для тех, кто борется, а не для тех, за кого борются. Она дает уверенность людям, что в случае падения им будет протянута дружеская рука.

   - Но углубление расслоения, даже такого, приведет к обострению противоречий и затем к войне с кровопролитием.

   - Да, и предшествовать этому должно банкротство «истэблишмента», которое уже началось. Война или революция, но что-то будет и скорее всего не без крови. Очень хотелось бы, чтобы пополнился слой «интелектуалов» за счет других слоев, но «истэблишмент» всеми силами стремится загнать людей в другой слой, в «материалистов», чтобы и себе продлить существование в качестве необходимого института защиты собственности материальной, ведь для защиты духовных-то ценностей они не нужны.

    Юрий Сергеевич ждал интересных рассуждений от отца Серафима, почему и приехал к нему, действительность же превзошла все ожидания. То ли он уже был готов к восприятию этих мыслей, то ли отец Серафим обладал искусством убеждения, но возразить было нечего, да и не было желания возражать. Только вопрос, зачем убеждал его отец Серафим, еще волновал Юрия Сергеевича: вроде священник, а зовет не к богу, а даже неизвестно куда, о чем он и попытался спросить. Отец Серафим, казалось, ждал этого вопроса.

   - Вы достаточно умный человек, чтобы звать Вас к слепой вере в бога на небесах. Лучше, если Вы будете верить в бога в себе, в Человека с большой буквы, если Вы задумаетесь, кто Вы и зачем Вы пришли в мир и обретете бога в себе, то Вы принесете многократно больше пользы всем, чем тот, кто ходит в храм, молится, верит в бога, как в высшую силу.

   Отец Серафим очень точно умел дозировать и проповедь и беседу, он знал на чем и как остановиться. Выдержав длительную паузу, он пригласил гостя прогуляться. Юрий Сергеевич почему-то думал, что его пригласят в церковь, но ошибся и поэтому напросился сам. Что-то тянуло его посмотреть храм, где работает отец Серафим.

   В церкви было прохладно и тихо, резные украшения, иконы, узкие высокие окна, из которых косо падали лучи света, создавая замысловатую игру светотени, все было интересно, однако ожидаемой торжественности и влияния церковной обстановки на свое состояние он не заметил. Отец Серафим занялся своими делами, оставив гостя одного.

    Юрий Сергеевич ходил по церкви, рассматривал иконы, а мысли продолжали бродить вокруг давешнего разговора, религиозность никак не входила в его душу.
«Действительно, система воспитания и не предполагает воспитания большого количества честных людей. Если взять весь широкий круг знакомых Юрия Сергеевича, в котором он вырос, жил и работал, то абсолютно честных людей он там не видел совсем, да и не абсолютно честных тоже не встречал. Что было бы, появись в Госснабе хоть два десятка абсолютно честных людей, да это же смерти подобно.

    Наверное, и в других организациях тоже, вся система должна быть или честной или нечестной. Сейчас она нечестная, не потому ли и Вадим сбежал? Как хорошо бы увидеть его сейчас же, в этой церкви, в тишине и полумраке, подойти, встать перед ним на колени и попросить прощения. За что? Теперь он точно знал за что, за вселенскую ложь, ложь всей той жизни, о которой тяжело было вспоминать». Сейчас Юрий Сергеевич был убежден, что Вадим из схватки с жизнью, с судьбой вышел победителем. Он даже почувствовал какое-то успокоение за Вадима.

   «Как у этого попа все складно получается, и жизнь идет уверенно, и мысли собраны, и не демагог он совсем. Как у него: объективная причина развития – интеллектуальная борьба, внешнее проявление – эволюционно-революционная цепочка, субъективный фактор – личность во всем многообразии ее проявлений. Неужели вера в бога дает такую уверенность? Нет, скорее это знания, свобода мысли и умение владеть собой». Церковь хоть и не добавила религиозности, но все равно сделала свое дело, внесла в душу толику уверенности и жизненной силы. Сейчас он пожалел, что далеко любимый камень в старой крепости Судака, и, не мешая отцу Серафиму, уселся на скамеечку возле выхода.

    «Да, не по науке, вроде, а как складно, да и может ли официальная наука такие выводы делать? Гласная наука, пропаганда, заняты тем, что увязывают свои догмы и постулаты с общественным устройством, с практикой жизни, обязательно убеждая всех, что существующее устройство самое наилучшее. Общественная мысль в лучшем смысле этого слова не может развиваться внутри формации после ее победы, а все, что называют развитием, это взгляд назад, ретроспектива. И у них все признаваемые течения служат сохранению существующего строя, и у нас кругом только перефразируют Ленина, а нового ничего нет.

    Выходит, что общественные науки в отличие от естественных могут развиваться только нелегально, людьми, сильными духом, что и готовит взрыв, смену формации. А какой она будет, тоже зависит от личных качеств ведущего интеллекта. Наши предки не могли жить в материальной нищете, к которой их привел царизм, но, возможно, наши потомки не смогут и не захотят жить в нищете духовной, в духовном рабстве, к которому их приведет настоящий ведущий интеллект, современный «истэблишмент». И, наверное, в будущем материальные условия будут играть меньшую революционизирующую роль, чем духовные.

    Как точно отец Серафим назвал схему: ведущий интелект – система ценностей, принимаемых за «абсолют» - мировоззрение – завоевание масс – революционная борьба – победа – становление формации – застой и развал. А почему время существования разных формаций столь разное? Видимо, в большой мере оно зависит от «абсолюта». Как у Достоевского – человек без веры в будущее жить не может. Узник, потерявший эту веру, тает на глазах и гибнет очень быстро, а с верой живет десятки лет в самом жестком заключении, даже на цепи. Это тоже одна из загадок, это явно не из животного мира дано нам.

    Вера в загробную жизнь оказалась значительно сильнее веры в счастливое будущее. Первая процветает, чему подтверждение и эта церковь и отец Серафим и тысячелетия христианства, а вера в счастливое будущее как мартовский снег. А жизнь все равно продолжается и общество будет развиваться, что-то придет на смену нынешнему, не обязательно совершенное, но хочется надеяться на лучшее».
 Юрий Сергеевич очнулся, когда отец Серафим позвал его домой. По дороге он спросил:

   - А в чем причина успехов Запада, по-вашему, по сравнению с нами? И «абсолют» у них не лучший, и нравственность тоже далека от совершенства да и в бога далеко не все верят, а жизнь наладили, по крайней мере материально.

   - Если кратко, - ответил отец Серафим, - то в том, что у них уже полвека, а то и больше на высоте социология и психология. Они вплотную занялись изучением человека, его психики, психологии коллективов и кое-чего достигли, а результаты используют в практике. Они организуют труд не абстрактных пролетариев, а конкретных людей, дают людям раскрыться, удовлетворить самолюбие и часть потребностей, а эксплуатация упрятана глубже –вот и успех. У нас же пока эти науки, науки о человеке и его поведении в обществе, недоразвиты и не используются. Жаль, конечно.

   Дома отца Серафима ждала радость, сын-студент сообщил телеграммой о своем приезде на практику в Крым.
 
                Часть IV. Возвращение.

                Спасибо тебе, Крым.

    Вечерами, ложась спать в доме отца Серафима, Юрий Сергеевич читал небольшую книжонку, в которой Гельмут Хёфтлинг развенчивает «Воспоминания о будущем» Деникена и доказывает невозможность межцивилизационных контактов, используя достижения современных наук. Юрия Сергеевича заинтересовал сам метод доказательства, его ограниченность, которая исходит из того, что вправе существовать только то, что мы знаем и можем объяснить и подсчитать, а то, что нам «не по уму», то оно и быть не может.

    И сейчас, сидя в автобусе, увозящим его в Симферополь, он с усмешкой вспоминал, как автор подсчитывал световые года, скорости ракет и описывал неудачные попытки контактов с помощью посылок кодированных сигналов через радиотелескопы в направлении ближних галактик. Вот так скажи триста лет назад, что можно не напрягая голоса разговаривать с человеком, находящемся на другом континенте и даже видеть его, то, если бы не сразу сочли сумасшедшим, начали бы подсчитывать мощность мегафонов, затухание звуковых волн в воздухе и увеличительную силу подзорных труб, а «ларчик-то просто открывается», одно открытие физиков  - электромагнитные волны – и вся прежняя наука на лопатках. Так и с межцивилизацией, сегодня – нет, а завтра… посмотрим. Разговаривать в автобусе было не с кем, а случайное воспоминание об этой книжке, которую, кстати, отец Серафим подарил ему при отъезде, настроило на спокойные, неторопливые размышления.

    «Газеты и некоторые журнальные статьи полны тревожных публикаций за судьбу цивилизации: и окружающая среда разрушается, и оружия огромной разрушительной силы накоплено слишком много. Что же суждено нам, выжить или погибнуть, а если погибнуть, то что это такое? Если сознание – производная от материи, то оно не должно, не имеет права уничтожать условия своего существования и себя. А если наша цивилизация – это часть мирового сознания, одна из горошин-сгустков вечного и бесконечного духовного мира, которая по месту и времени совпала с материальной горошиной – Землей? Возможно, в других таких же горошинах-сгустках материи и сознания совсем не знают электромагнитного поля, но знают другие. Пользуются иными принципами движения, передачи и хранения информации, поэтому наши неудачные попытки контактов ни о чем не говорят».

    При мысли о горошинах-сгустках материи и сознания Юрий Сергеевич с улыбкой обозвал себя «идеалистом», нисколько не чувствуя каких-либо неудобств от этого. «Как мы привыкли клеймить тех, кто думает иначе, чем большинство или иначе, чем от нас требуют. А, собственно, почему? Ну –«идеалист», и что же такого? Ведь все равно никто не может доказать свою правоту, а верить во что-либо каждый волен.

    Кстати отец Серафим тоже во что-то верит, только за две встречи я так и не услышал от него – во что, и тем не менее как он убеждает, даже не словами, а тоном, взглядом, своим присутствием, душевной силой, что ли». За окном проплывали спокойные пейзажи, легкая дымка, поля, перелески и горы во всей пышности золотого убранства осени. Мотор мерно урчал, в салоне было тепло и уютно.

   «А если наша цивилизация – это часть мирового сознания, то потеря одной «горошины – пустяк, гибель жизни на Земле лишь миг для Вселенной. Для Вселенной, но не для меня. Не потому ли люди и не хотят верить в такую возможность? Земля отлично подходит для органической жизни и, похоже, что здесь не одна цивилизация сменилась, чего сейчас никто решительно не опровергает. Так и наша может стать еще одной пробой в длинном ряду проб и ошибок, которым природа строит все свое.

    Сейчас мы на таком уровне развития науки и техники, когда ясно обозначилось противоречие между формой и содержанием. Форма – это наше общественное устройство, страны, границы, языки, политика и наша биологическая оболочка, содержание – это весь запас знаний и технических возможностей, развивающаяся мысль. Противоречие между ними резко обостряется и становится антагонизмом. Видимо, наступает момент, когда надо приводить форму в соответствие с содержанием, нужно «кровопускание», иначе нарыв может лопнуть, прорваться и разлить гной.

    В соответствии с законами диалектики назревает взрыв, революция, причем, более масштабная, чем нарисованная марксистами. Надо освободить не группу людей, класс, страну, а освободить саму мысль человеческую, сознание, дать простор поиску, исследованию, развитию мысли. Нужно освободить мысль от гнетущего сознания опасности применения результатов поиска на уничтожение себе подобных, что очень часто бывало в истории. Это величайший гнет, которым политика закабалила научную мысль во всех без исключения общественных формациях, во всех странах.

    Для освобождения мысли, для ликвидации антагонизма формы и содержания, наконец, для сохранения и развития нашей цивилизации уже сейчас крайне необходима всемирная организация, слом всех границ, всей политики и других атрибутов надстройки. Необходима наука о рациональном пока обществе, о рациональном производстве и потреблении, о рациональной демографии и разделении труда. Много уже придумано и много еще можно придумать красивых и удобных вещей для удовлетворения прихотей человека, но часто это наносит вред природе или другим людям, а нанося вред природе мы тем самым обкрадываем потомков. А вот создать предпосылки для безграничного простора мысли, поиска, искусства необходимо. Да и творец – природа, наверное, к этому же стремилась, создавая человека, иначе «не стоила овчинка выделки».

    Автобус уже катился по просторным полям, кое-где работали тракторы, изредка пестрели группы людей, убиравших какой-то поздний урожай, небо хмурилось, иногда окно покрывалось редкими брызгами дождя. Видно было, что ветер крепчал, но в автобусе было так же тепло и уютно, водитель включил какую-то совершенно балдёжную музыку, что называется, ни уму, ни сердцу, но Юрий Сергеевич пропускал ее мимо ушей.

   «В нашем сегодняшнем мире, крайне жестоком, нерациональном и бесчеловечном мыслительный аппарат человека используется с КПД пять-десять процентов, не более, а мысль – самая большая сила, самое великое благо человека, его осознания себя в этом мире. Мы топчемся в каком-то тупике, обвиняя, а иногда и уничтожая друг друга. Где выход из этого тупика, где тот закон развития, который выведет нас? А ведь он есть, он обязательно существует.

   Если закономерность – это бесконечный, последовательный ряд случайностей, то мы обязательно выйдем из тупика. Пути могу быть разными, то нас, от людей, от всех думающих людей зависит, сможем ли мы выбрать самый бескровный путь, без войны. Правда, будет ли бескровный путь самым лучшим? Здесь очень трудно найти критерии «лучше – хуже», сколько людей, столько и мнений, но все равно всем вместе надо строить что-то для будущего.

   Вот и выстраивается схема: что лучше –«абсолют», убедить большинство – мировоззрение, психология масс – принудить несогласных, но только к действиям на пользу всем, а не к равномыслию – рациональное устройство общественной жизни с неограниченными возможностями творчества, поиска, самовыражения в искусстве, науке, спорте».

   Незаметно для себя Юрий Сергеевич задремал. Ему приснилось, что он за рулем какой-то большой и красивой машины и ему очень-очень нужно проехать вперед, к видневшимся в густой зелени небольшим коттеджам, но на дороге стоит жена и держит на руках маленьких детей, дочь и Аркадия. Дорога закрыта, объехать негде и остановиться он не может, не выключается скорость. От ужаса он покрывается холодным потом и… просыпается. Автобус, резко тормознув, остановился перед светофором.

    В Симферополе пришлось задержаться на сутки, самолет на восток уже улетел и до завтра лететь нечем. Юрий Сергеевич дал телеграмму домой, чтобы избежать ненужных розысков, устроился в гостиницу и пошел бродить по городу. Осенний Симферополь не произвел на него большого впечатления.

                Молодо, но не зелено.

    Вечером за столиком ресторана гостиницы Юрий Сергеевич разговорился с задорным парнем, у которого были размашистые движения, открытое лицо и оттопыренные уши, которые напомнили того посетителя в госснабовском кабинете, взбудоражившего всю его жизнь.

    После рюмки водки выяснилось, что они летят одним рейсом, после второй, что они живут в соседних номерах, что попутчика зовут Володей и что он сотрудник дальневосточного отделения академии наук, специалист по биологическим проблемам региона, а кроме того увлечен космологией и социологией, был в санатории, отдых уже надоел, спешит домой. Короче, прихватив с собой кое-что, дорожные друзья-попутчики отправились доужиновать в номер. Там, разгоряченный ужином и душевной теплотой попутчика, Володя с удовольствием пустился в рассуждения на темы, которые, видимо, давно его занимали:

   - Можно ли познать вечность и бесконечность? Или хотя бы представить их себе? Не пробовали?

   - Нет, думаю, это праздный вопрос, - Юрий Сергеевич сейчас не боялся «спугнуть» собеседника, времени много, идти некуда, да и «ужин» далеко не закончен.

   - Нет, не праздный, а философский. Понятие вечности должно быть связано с понятием вечности сознания. Ведь если мы признаем сознание только продуктом нашего мозга, значит мы должны признать и его конечность во времени – жизнь-то на Земле не вечна. А теперь другой вопрос; зачем конечному сознанию познавать вечность? Смысл? А без смысла в природе ничего не делается. Бесконечность связана с вечностью самым тесным образом: в ограниченное время можно достигнуть только конечных удаленностей, а погоня за бесконечностью так же бессмысленна, как и погоня за познанием вечности.Но раз вечность и бесконечность существуют, то человек не может не стремиться к их познанию. Все просто, если есть гора, то на нее обязательно кто-нибудь взойдет.

   - А Вы уверены, что они объективно существуют?   

    Юрий Сергеевич вспомнил разговор с отцом Серафимом в поезде и заранее знал, что на многие вопросы ответа не будет, но теперь он уже не считал себя прежним психологом-любителем и давно оставил привычку разговаривать с людьми снисходительно-свысока из чистого теоретического интереса, теперь он был живым и интересным участником беседы, откровенно отвечал на вопросы и заинтересованно слушал.

   - Верю, - сказал он, - доказательств не знаю, да и Вы, похоже, их не имеете, но верю.

   - Да, может быть я и не докажу, но попробую. Пока все попытки познать вечность и бесконечность были безуспешными. Уровень развития нашего сознания, сознания людей Земли из постулата вечности и бесконечности материи привел к теориям типа большого взрыва, расширяющейся Вселенной, тепловой смерти Вселенной, черных дыр. Возможно, будут и другие, но мы пока ничего не можем сказать определенного о самой познающей материи, о нашем сознании.

   - А Вы попробуйте представить сознание объективно существующим наравне с материей вечно и бесконечно, пусть даже божественным, если это Вас не шокирует.

   - Нет, не шокирует. Я уже думал об этом. Тогда все выглядит иначе и смысл познания вечности и бесконечности понятен. В этом случае человеческое сознание можно считать крупицей мирового, которое, как и материя, существует и развивается по каким-то общим законам, концентрируясь в каких-либо точках пространства и времени.

    Юрий Сергеевич вспомнил о «горошинах-сгустках» и не стал перебивать.

   - В этом случае очень даже приемлемо стремление к познанию вечности и бесконечности, - Володя раскраснелся, жестикулировал и получал большое удовольствие от возможности высказаться, поспорить, доказывать свое и узнать что-нибудь новое, - возможно, это нужно нашему человеческому сознанию не сейчас и не для нашей биологической оболочки, а на будущее, так сказать, для продолжения существования мыслящей субстанции. Может быть, это тоже один из законов природы.

   - А если сознание, мысль только один из видов материи, материальное поле? Тогда все значительно проще: должны быть физические характеристики его, напряженность, скорость, волны, порядок взаимодействия и другие. Тогда наверняка будут и границы действия поля, которые могут быть и границами познания, хотя сейчас мы можем находиться очень далеко от этих границ.

   - И эта гипотеза имеет право на существование, но пока все космологические и математические модели мира несовершенны, это фикции, потому что все они не оставляют места сознанию, не соотносятся с сознанием и не рассчитаны на действие сознания. А коли так, то все они не отражают действительного положения вещей и могут быть приняты лишь как временная пища мозгу или как средство обучения, как в свое время и «закон божий».

   - То есть «закон божий» или легенда о сотворении мира за шесть дней не хуже и не лучше современных научных гипотез? Что же, с этим можно согласиться.

   - Соглашаетесь Вы или нет, не имеет значения, мир живет не по нашему согласию, да и я Вам рассказываю свои мысли, а не те, с которыми Вы согласны, - Володя говорил без обиды и укоризны, твердо рассчитывал на продолжение беседы, - чтобы правильно поставить и правильно решить вопрос о познании вечности и бесконечности надо в первую очередь начать с определения нашего сознания.

   Юрий Сергеевич опять был согласен, но воздержался от реплик, чтобы не прерывать мысль.

   - Это и есть основной вопрос любой философии. Если мы сможем четко представить себе, что такое наше сознание, откуда оно возникло, по каким законам развивается, то вопрос решится сам собой, станет ясна необходимость и возможность познания вечности и бесконечности, - Володя был, казалось, в родной стихии.

   - К какому же из трех вариантов склоняетесь Вы?

   - Я? Наверное, ко второму, хотя могу и ошибаться. Тем не менее, если сознание вечно, то наше – только частица мирового, сконцентрированного во времени и пространстве, оно не нами началось и не нами кончится, а точнее, не начиналось и не кончится. Оно вечно. Тогда мы можем бесконечно далеко проникать в пространство и время для познания вечности и бесконечности, в которых существуют и материя и сознание. Мир един, он неисчерпаем и вечен. Никто из нас, продуктов его, не сможет его поколебать, ни возникновение, ни гибель центров сознания и ядер материи, ни разрушение отдельного индивида, ни гибель одной цивилизации. Сознательная жизнь может существовать везде, но в разных формах, возможно, даже таких, какие мы и представить себе не можем.

   - А как Вы себе представляете нашу цивилизацию и ее место в вечности и бесконечности, - Юрий Сергеевич снова налил в стаканы по глотку водки и порезал лимон, который днем купил в городе. Володя оказался очень покладистым в трапезе и с удовольствием, но без жадности пил и ел. В номере было тепло и уютно, спешить некуда, забот никаких, самое время поговорить по душам, а точнее, о душе, о сознании.

   - Я думаю так, - продолжал Володя, чуть поморщившись от ломтика лимона, - в вечном движении материи и сознания возникают уплотнения того и другого, как бы это лучше сказать, сгустки, что ли?

   - Сгустки-горошины, годится?

   - Да, - Володя даже просиял, - я вижу, Вы тоже любите помыслить абстрактно. Может быть, я Вам зря все это рассказываю, все Вы уже знаете?

   - Все знать невозможно, а Ваши представления очень интересны, где-то и сходятся с моими мыслями, а где-то и свежее. Да ни у кого, и у меня тоже не должно быть застывших представлений, так что Вы рассказывайте, пожалуйста, это очень интересно.

    Юрий Сергеевич помыл кисти винограда и наполнил стаканы сухим вином.
 
   - Хорошо, «сгустки-горошины». И когда-то такой «горошиной» материи стала наша Земля, Солнечная система, Галактика, а «сгустком» сознания будем считать человеческую мысль.

   - Почему, «будем считать»?

   - Потому что сознание, возможно, было и есть на всех этапах биологической жизни, но мы, люди, в силу своего снобизма не хотим этого признать. Мы научились общаться мыслью через вторую сигнальную систему и оставлять мысль, записанную немногими способами: словом, цифрой, музыкой, живописью, скульптурой, то есть тем, что действует на наши органы чувств. А другие формы жизни и сознания, возможно, общаются мыслью с помощью долгих средств выражения, ну, например, запахов или изменения напряженности каких-нибудь полей, но мы не можем их понять и наладить общение, а посему не признаем их существования. И они нас не понимают. Мы посылаем в космос сигналы, а разумная жизнь может быть и рядом, и далеко, но, если она передает мысль другими способами, то наши посылки будут без ответа.

   - Значит, наша цивилизация – это совпавшие по месту и времени «горошины» материи и сознания?

   - Можно и так, скорее всего, что так. Тогда легко рассматривать возможность и рациональность познания мира. Поскольку наша мысль, сознание появились в соответствии с каким-либо законом развития, то и границы познания для нашей «горошины» должны быть этим же законом определены. Каковы они, нам знать не дано, и это хорошо, потому что известность снижает стремление, интерес.

   - Как Вы оцениваете, много ли мы знаем о мире?

   - Думаю, намного. В познании материального мира сделаны первые шаги, а в области самосознания, мысли – и того меньше. Простор в этом деле эпохально безграничен, но не безграничен вообще.

   - Какие же разумные пределы познания мира? - сейчас Юрию Сергеевичу удавалось подогревать беседу, как бы направлять ее и он чувствовал удовлетворение от этого, уверенность в себе, чего давно не было. И Володя, открытый и умный, тоже располагал к себе.

   - Я, наверное, буду субъективен, как и любой на моем месте, но думаю, что для господства биологического вида «Хомо Сапиенс» в земной биосфере накопленных знаний более, чем достаточно, но для интеллектуального существа, для разума, знаний никогда не будет достаточно. Иначе наступил бы застой с немедленной затем деградацией и упадок цивилизации, что и было периодически в истории, например, в Средневековье.

   - А не кажется ли Вам, что эти границы все-таки можно определить, например, целесообразным радиусом изучаемой Вселенной можно считать такие удаления, куда можно слетать и вернуться за одну человеческую жизнь с максимально доступной скоростью. А иначе… зачем?

   - Зачем? - Володя помолчал, - ну, во-первых, кочевник, отправляясь в путь, не всегда собирается вернуться в исходную точку, так и человеку не обязательно возвращаться на Землю. Во-вторых, не всегда познание должно преследовать практическую, материальную выгоду, она не главное в бытии интеллектуального существа. Познание может быть ради познания, ради осознания могущества своей мысли, наконец, ради приобщения к всемирному разуму. Кто знает, может быть в тайнах мироздания будут открыты и тайны психики. Фантазия, конечно, но может быть будет найден способ перенесения сознания в любую материальную оболочку, если творец нам это позволит.

   - И все-таки: зачем мне это, если я умру и ничего вновь открытого не увижу, не почувствую?

   - Опять наша примитивность, приземленность, эгоистическая самоограниченность. Если думать о пользе только для себя, зачем мечтали великие мыслители, зачем сочиняют фантасты? Разумнее было бы говорить о продолжительности не одной жизни, а о времени существования биологического вида носителя интеллекта. Например, если наша Земля существует пять миллиардов лет, биологическая жизнь на ней – один миллиард, а Солнечная система – пятнадцать миллиардов, то надо бы позаботиться о следующих десяти миллиардах лет, чтобы за это время наша цивилизация не угасла, чтобы ее не погубила какая-нибудь незапланированная случайность и чтобы все это время мы, в смысле – человеческий разум, могли познавать пространство-время, а дальше видно будет.

   - Да, но чтобы так мыслить надо отрешиться от страха собственной смертности, уверовать, что со смертью моего «Я» сознание человечества остается или верить в загробную жизнь, то есть работать и жить надо не для себя, а для человечества.

     Юрий Сергеевич говорил об этом без пафоса, как о совершенно естественном и поймал себя на том, что еще месяц назад подобная мысль не могла бы прийти ему в голову, а высказанная кем-либо другим, вызвала бы у него саркастическую насмешку. Все вокруг него там, в его прежней жизни жили только для себя и это считается там высшим достижением, гордостью, умением жить. Даже о детях-то своих заботились больше потому, чтобы доказать окружающим свое «могущество» в этом мире. Глупо, но это так. И сам он был таким же.

   - Наверное, поэтому и создали общество сегодняшнего дня, и землю губим, и леса, и реки, и система воспитания без думы о будущем. Надо бы людей готовить к лучшей жизни в потомках, в веках, а мы учим их урвать, достать, обмануть ближнего и съесть, уничтожить все блага в угоду своей прихоти и похоти. Потому, наверное, и так медлителен прогресс, Что движут его единицы энтузиастов, одержимых, «не от мира сего». Какое точное слово –«не от мира сего» Понимать это – и то уже много.

    А Володя, как бы в унисон мыслям Юрия Сергеевича, продолжал:

   - Наше общественное устройство и образ жизни этому не способствуют. И в предстоящие годы, думаю, человечество еще не раз подвергнет себя испытаниям, в том числе и мировым войнам. Будут еще и шаги назад, гибель высокоразвитых народов и взлеты отсталых, но генеральная линия развития нашего сознания начертана законами природы и сознание должно будет идти по этой линии.

   - А что Вы скажете по поводу прогнозов, ну, например, Артура Кларка, если знакомы с ними?

   -Прогнозов много всяких, но это вещь скорее забавная с точки зрения методологии и очень далека от истины. Даже великий Эйнштейн всего за пять лет до запуска реактора считал, что овладеть энергией атомного ядра не удастся никогда. Поэтому прогнозы интересны, но жизнь будет развиваться не по прогнозу, а по закону.

   - Что же это, фатализм, судьба? И человек бессилен предотвратить катаклизмы?

   - Нет, влиять на историю, наверное, каким-либо способом можно, но ценные результаты в этом деле возможны только тогда, когда будет достигнута победа духа над телом, духовных ценностей над материальными, величия сознания, его причастности к всемирному сознанию, над животными инстинктами нашей материальной оболочки, нашего бренного тела. Вот с этих позиций имеет смысл говорить о разумных границах изучения Вселенной.

   Все прихваченное из ресторана было выпито и съедено, но у Володи в запасе оказался чай, сахар и печенье. Юрий Сергеевич занялся приготовлением чая, добыв у дежурной по этажу электрический чайник, а Володя неторопливо курил и продолжал рассуждать уже спокойнее, «по-домашнему»:

   - Вселенная – это не только звезды, это все вокруг нас, все, что «существует независимо от нашего сознания», как утверждает диамат, более того, это еще и то, что не «дано нам в ощущениях», поэтому Вселенную надо изучать не только в мегамире, но и в микромире. Малюсенькие элементарные частицы, а какие перспективы! И то ли еще будет, только на фундаментальные исследования средств жалеть не надо. Вот если бы все средства, затрачиваемые на оружие, использовать на научные исследования… Мечты!

   - И военные отрасли занимаются исследованиями, в том числе и микромира, - сказал Юрий Сергеевич, подавая крепко настоянный чай.

   - Занимаются, только цели у них другие, своих оболванить, а противника уничтожить, тут не до простора мысли, да и направления исследований ограничены.

   - А на «гражданке»?

   - Здесь большую роль играет общее состояние той или иной науки, ну и конечно наличие талантов-гениев. Сейчас, например, биологии уделяется едва ли не большее внимание, чем микромиру. Это объясняется в первую очередь ее отставанием, но мне кажется, что здесь скоро будет спад активности.

   - Почему? - Юрий Сергеевич еще налил собеседнику чаю и пододвинул тарелку с печеньем.

   - Потому, что биология – это, в основном, забота о телесной оболочке нашего сознания, о бренном теле, а она, оболочка и так хороша. Увеличивать продолжительность жизни вряд ли целесообразно, века вполне достаточно. Иначе население в своем среднем возрасте состарится, а старые люди – это не только морщины и старые кости, но и старые мысли, и отсутствие стремлений. А поддерживать долго молодость физическую со старой психикой, значит породить новые противоречия. Лучше сократить гибель от войн, голода, аварий, болезней. Перенаселение тоже опасно своей непредсказуемостью.

   - Что же Вы считаете перспективным?

   - Несколько направлений: прежде всего исследования психики, сознания – это практически нехоженая область, целина, и здесь еще будут самые великие и удивительные открытия. Будут, конечно, и заблуждения, и разочарования, но…. Велик соблазн. Как знать, может быть именно на этой ниве и будет решен основной вопрос философии и исходная позиция нашего разговора. К сожалению, наше общественное устройство и наша общественная психология не доросли еще до уровня таких открытий. Здесь нужно «человечество», а не страны и народы, правительства и партии, герои и полководцы. Весь этот хлам надо отправить на свалку истории, а затем подходить к великим открытиям в области психики, сознания. Пока же все это старье тормозит ищущую мысль.

    Юрий Сергеевич с удовольствием отметил, что подобные рассуждения он уже не раз слышал от разных людей и они начали проникать в его сознание раньше. Он рад был снова услышать подтверждение уже почти сложившемуся в нем убеждению. Конечно, все, кто защищает национальные, региональные, классовые, партийные идеи, идеи правопорядка и правосудия, все они в конце концов защищают свой личный, маленький, шкурный интерес, обеспечивающий лучшее существование их собственной биологической оболочки, за громкими словами, как правило, эгоистические цели, главная из которых – власть.

    Он знал об этом и раньше, но хранил это в глубине души, не позволяя себе даже думать так, а за последние недели это подсознательное убеждение всплывало, всплывало и теперь почти до краев заполнило его. Теперь он уже почти знал ответ на вопрос, во имя чего стоит жить, во имя власти или во имя свободы духа и безграничного познания и, наверное, сейчас он не испугался бы того неведомого «реликтового» голоса в далеком тяжелом сне: «Кто ты?» И от этого ощущения он чувствовал себя свободно, легко и уверенно, разговор с Володей не утомлял его, не пугал, и это чувство раскованности, казалось, передавалось и Володе.

   - Не все открыто и в макромире, - продолжал Володя, - очень многое вокруг нас может быть облегчено и упрощено многократно, ведь все гениальное просто. Существенные изменения вскоре могут быть в области связи, транспорта, счетной техники, производства товаров потребления. Надо искать новые способы организации жизни, размещения людей, пути в решении экологических проблем. В общем, надо так строить жизнь, чтобы на обеспечение существования нашей биологической оболочки затрачивалось не более десяти – пятнадцати процентов усилий человечества.

   - Это, если воспитать разумные потребности?

   - Да, конечно! Вы тоже думали об этом? Хорошо. Еще весьма перспективным представляется поиск новых полей и способов управления ими. Одно электромагнитное поле сделало быт людей неузнаваемым. А то ли еще будет, если открыть еще несколько полей. И они будут открыты рано или поздно, я в это верю, а Вы?

   - Не знаю, мне сейчас самым эффективным кажется исследование космоса.

   - Эффектно, да, но это скорее прикладное, чем фундаментальное, проникновение в космос – скорее следствие, результат нашего развития, а не передний край науки. Там будет открыто много удивительного, необыкновенного, но это не главное, главное будет сделано на Земле. Если мы сумеем познать себя, свою мысль, «предысторию человеческой психики», сущность своего сознания и его место в мире, то все, что откроется в космосе, будет обыденным и невероятные представления фантастов станут просто смешной сказкой, вроде Чебурашки. А при встрече с внеземной цивилизацией, с внеземным разумом мы, познав себя, просто их поприветствуем и вступим с ними в дружеский союз без всякого страха и предубеждений.
 
    Юрий Сергеевич слушал Володю и ему казалось, что эти слова поднимались из глубин его собственной души, казалось, что это он сам говорит по воле того могучего «реликтового» голоса из далекого сна. И он без всякой паузы вслед за Володей продолжал:

   - Да, самое важное направление науки, самое сложное и величественное – это изучение психики, сознания, истоки его, природа, законы развития, механизм мысли, памяти, все, что движет людьми, что делает людей людьми. Открытия в этих областях позволят решить все, и устройство жизни на Земле, и занятие своего места в Галактике, и понимание законов развития Вселенной.

   Володя широко раскрытыми глазами смотрел на Юрия Сергеевича, не понимая, что происходит, почему он так неожиданно стал развивать его же мысль, а тот, мечтательно улыбаясь, продолжал:

   - А самое главное – откроется возможность истинного раскрепощения духа, мысли, возможность и простор для достижения истинного счастья – безграничного полета мысли, счастья, не обремененного инстинктами нашего бренного тела и пороками старого существования.

   - Да,конечно, если политическое устройство останется прежним, но я думаю, что к тому времени многое изменится и лозунг «каждый по способностям, каждому по потребностям» перестанет быть лозунгом, потому что при понимании своего «Я» изменится и соотношение потребностей, а именно: один-два процента – пища, одежда, жилье, столько же на удовлетворение тщеславия, а остальное – это свободе духа, творчество, безграничный полет мысли, вечный поиск и удовлетворение познанием.
Володя был вконец ошарашен, он и сам не сумел бы так хорошо завершить свои рассуждения и, немного помолчав, негромко и убедительно резюмировал все, что говорил и слышал:

   - Выходит, связь понятий философия и космология была исходным пунктом рассуждений, а теперь их можно поменять местами. Космология – это и есть система мира в полном взаимодействии материального и идеального, в том числе и человеческого сознания, все ее законы развития и пределы нашего познания, а философия – это только руководство для педагогов, методология обучения молодых до их совершеннолетия, до осознания себя в мире существующем.

    Хороший был разговор. Уже за полночь они в самом лучшем настроении разошлись спать, а Юрий Сергеевич долго еще перебирал в памяти мысли, высказанные Володей. Как тесно они перекликались с суждениями отца Серафима. Один – служитель религии, другой – науки, один идет от идеального, от бога, от души человеческой, другой от материального мира, от космологии, а приходят к одинаковым выводам.

   Познание психики, самосовершенствование психики, воспитание, лучшее устройство общества, ценность свободы, свободы истинной, свободы духа и достижение ее в веках, в поколениях, а не эгоистическое «Мое» и немедленно и за счет других. И еще раз он убедился, что чисто человеческие качества, душевные качества и масштаб мышления скорее зависят от индивидуума, а не от принадлежности к социальной группе. Наверное, степень раскованности, откровенность зависит от места человека и уверенности в том, что его правильно поймут, а это уже сила духа. Мыслят же везде, и в храмах, и на крестьянских полях, и на полях войны, и даже в богемном болоте.

    Незаметно он уснул и оказался на каком-то большом аэродроме, уточнял погоду на метеостанции, потом вышел на летное поле в сопровождении каких-то людей, к которым чувствовал душевную теплоту. Все говорили о чем-то, слов было не разобрать, но смысл был ясен и так: где-то недалеко случилось несчастье или авария. Юрий Сергеевич разбегается несильно и взлетает, медленно взмахивая руками, потом ложится животом на небольшое, плотное облако и летит невысоко над полем и кустами туда, на помощь. Ощущение полета сказочное: легко управляя облаком, он поднимается выше, обозревает местность и снова снижается, брея над самыми кустами. Навстречу проносится большая грузовая машина, в кабине которой он успевает заметить страшно перепуганного тестя, но даже не удивляется, как будто заранее знает, откуда и почему он удирает. Вот за ярко-зеленой опушкой леса на голой земле он видит много полуголых, оборванных и грязных людей, среди которых замечает свою дочь Риту, еще школьницу, всю такую жалкую, заплаканную. Он зависает невысоко, спрыгивает на землю и в этот момент Рита замечает отца, со всех ног бежит к нему, бросается на шею, плачет и прижимается к нему, ища защиты. Он легко поднимает Риту на руки и идет с ней навстречу вышедшему из-за туч Солнцу, чувствуя, что все эти люди идут за ним. Он идет и знает, что идет туда, на аэродром, к добрым людям и что там всем будет лучше и его уверенность словно передается Рите и всем, кто за ним. До конца дороги осталось совсем немного, уже почти сделано доброе дело, но в этот момент Юрий Сергеевич проснулся, открыл глаза и продолжал переживать, что ему не удалось дойти и довести всех до аэродрома, до того места, где всем должно стать хорошо и он с еще большей теплотой вспоминал Риту в разные годы ее жизни, все-таки он любил дочь, любил, сам не отдавая себе отчета, любил всегда и сейчас тоже, несмотря на все.

    Как часто добрые, самые добрые чувства оказываются скрытыми мишурой жизни, мелочностью отношений и обид. Люди нужны друг другу, но часто понимают это слишком поздно, когда уже ничем не могут помочь и остается только сожалеть о потерянном и терзать себя поздними раскаяниями, а в нужный момент что-нибудь всегда мешает проявлению чувства. Да при чем здесь «нужный момент»? Добро и любовь не подвластны времени, они должны проявляться всегда и даже независимо от взаимности. Если судить по большому счету, то любящий, делающий добро гораздо больше нуждается в этом сам, чем тот, на которого распространяются любовь и добро. Любовь – это трата части души и в то же время обогащение ее.

   Юрий Сергеевич опять с душевной теплотой вспомнил заплаканную Риту, дрожавшую у него на руках и энергично вскочил с постели.

                На крыльях.

   ИЛ-62, медленно разбежавшись, плавно оторвался от земли и взмыл в затянутое серыми облаками небо. Внизу мелькнули домики, квадраты полей и виноградников и вскоре в салоне стало нестерпимо светло, а затем самолет вышел за облака. Теперь в окошки-иллюминаторы светило Солнце, вверху яркая-яркая синева неба, а внизу почти ровная, молочно-белая пелена облаков. Ни высоты, ни скорости полета не ощущалось, только мерный шум моторов да небольшое давление в ушах, которое проходило после глотательных движений, создавали чувство полета.

    Хорошая вещь самолет, тепло, уютно и через несколько часов на другом краю материка. Володя сидел в другом конце салона, они успели только тепло поприветствовать друг друга на регистрации. Спать не хотелось, полет предстоял долгий, за окном синее небо и ровная облачная степь. Соседка, плотная, миловидная женщина средних лет явно намеривалась вздремнуть, а Юрию Сергеевичу предложила книгу от скуки. Книга оказалась «Записками из будущего» Н. М. Амосова, он читал ее раньше и помнил много интересных мыслей, которые у Амосова высказывает запойный персонаж, прием, использованный и Куприным в «Поединке». И сейчас Юрий Сергеевич отыскивал эти философские строки с медицинским уклоном и с удовольствием перечитывал.

   «Организаторы важнее кабинетных ученых». Сомнительное утверждение. Что понимать под организаторами и что под кабинетными учеными? И то и другое слишком растяжимо, важнее всех труженик и нравственность. Можно быть безнравственным организатором и загубить целые регионы и честолюбивым ученым, что тоже далеко не безвредно. А Тарас Ильич труженик, но он чист перед собой, богом и людьми. Вот и измеряй, кто важнее.

   «Чудеса науки сделают людей счастливыми. Глупости». Конечно, глупости. «Счастье – всего лишь возбуждение центра удовольствия. По разным поводам, но никогда стойко. Наступает адаптация, привыкание и от счастья остается только след в памяти… Чтобы быть счастливым нужно несчастье, страдание, антипод. Не обязательно много и долго. Можно найти оптимальный режим».

   Типичные рассуждения медика, уверенного, что он знает все. А ведь счастье-то вещь нематериальная и судить о нем так определенно вряд ли стоит. И насчет антипода примитивно и грубо, выходит, чтобы человек ощущал счастье от вкусной пищи, каждого надо провести через голод? А вот еще: «Рациональное общество. Главное требование – счастье для всех. Заблуждаться, однако, мы не будем – счастье для всех невозможно… Значит, вопрос об оптимуме счастья… Компоненты его известны: инстинкты – еда, отдых, тщеславие.» Что-то очень примитивно, как о домашних животных. Вот здесь уже почеловечнее: «Сложные рефлексы: свобода, любопытство, труд для достижения цели.» Нет, все же до интеллектуального самовыражения он не доходит.

   «Часто один человек получает удовольствие за счет других… Надо составить «баланс счастья.» Снова всех в стойло загоняет. Так, что еще? «Путем тренировки коры головного мозга удовольствие от всех животных чувств можно усилить во много раз… И тогда любой из инстинктов может стать пороком. Инстинкт питания даст жадность, половой – разврат, самосохранения – эгоизм, властолюбие… И также можно развить хорошее. Любовь к детям дает доброту, любопытство создает ученых, рефлекс цели – волю и творчество…» Нет, опять какая-то дрессировка, где же интеллект? «Только утописты считали, что в каждом человеке заложен ангел…» Ну и не дьявол. В каждом человеке заложен его индивидуальные интеллект, которому нужно выразить себя и раскрыть все свои возможности.

   «Как создать точную систему, чтобы обеспечить оптимум счастья?» Сам себе противоречит, ведь опять наступит адаптация и ощущение счастья улетучится как дым. Более того, сами-то принципы хороши: и минимум насилия, и уважение к свободе других людей, и потребность к труду, и уважение семьи, и строгость морали, и ограничение честолюбия, и борьба с жадностью, с вещизмом. Но на этих принципах строится справедливое общество, а не счастье. Счастье значительно шире. А здесь о труде: «Труд прежде всего обязателен. Излишний досуг вреден. Опять же нужна наука – сколько платить? Усиленная стимуляция деньгами опасна. Правильное поощрение, хорошая организация труда и воспитания, но не отступление к «тельцу». Голый энтузиазм так же не годится, как и голые деньги. Нужны качественные критерии для сознательности и стимулирования. Нужен научно обоснованный оптимум благ, чтобы не чувствовать лишений, но и не поощрять жадность».

   Все очень хорошо, но… Утопия. Впрочем, все начиналось с утопии. К сожалению, все прозаично, рока к труду надо принуждать, а способов принуждения немного: кнут, голод да еще призрачная возможность возвыситься, уйти с нижней ступеньки вверх. Значит, истинный труженик в самом деле должен пока находиться на самой нижней ступеньке лестницы, пока… Пока не найдены или не воспитаны другие способы побуждения человека к производительному труду. Вот и вопрос вопросов: что и как заставит человека хорошо трудиться в этом гипотетическом обществе?

   Вот здесь хорошо: «система должна строиться на общих принципах: управление, обратная связь, способность к самосовершенствованию и саморегуляции. Все эти вопросы, между прочим, тоже доступны науке.» Науке, да, а как быть с психикой каждого конкретного управленца, хотя бы из того управления Госснаба, где он сам работал? Да каждый из них полжизни отдаст, только чтобы об этих принципах никто не напоминал. Вот она и утопия.«Психология, социология – эти науки находятся в стадии накопления фактов и гипотез. Без кибернетического метода эти науки немного дадут практике.» Это и без Амосова ясно.

   А вот здесь прямо библейские притчи: «Набравший рабов – сам становится рабом. Богатый – слуга своего богатства, а не господин. Чем меньше человек имеет, тем он свободнее.» Можно с сарказмом сказать, что это нищенская философия, но все же что-то в этом есть, и немалое. За окном быстро стемнело, Юрий Сергеевич закрыл книгу, откинулся в кресле и незаметно сладко задремал.

   Очнувшись, он был уверен, что спал всего несколько минут, но за окном уже разгоралась красивая, ярко-красная заря. Внизу было туманно и темно, лишь кое-где светились маленькие далекие огоньки редких населенных пунктов. Стюардесса разносила завтрак. Юрий Сергеевич без аппетита жевал дежурную курицу и подумал, что слова из песни «широка страна моя родная», наверное, поэт придумал после перелета в Хабаровск.

   За окном очень быстро светлело, лучше стала видна земля, кое-где уже изрядно
припорошенная снежком. Летели уже седьмой час, да, до чего ж она широка, страна моя родная. И до чего же хорош лайнер, что без посадок переносит его из теплого еще Крыма в почти зимний край, на «краюшек Земли». Моторы так же мерно гудели, ИЛ плыл в бескрайнем небе как сказочный ковер-самолет и Юрий Сергеевич снова смежил веки с ощущением, что он улетает от какого-то опостылевшего берега в неизвестную даль.

   Проснулся он на посадке, по местному времени был уже полдень, светило яркое Солнце, но здесь уже стояла поздняя осень, так что теплые вещи оказались очень кстати. Юрий Сергеевич впервые оказался в такой дали и решил посвятить хотя бы сутки этому городу, вжиться, адаптироваться. Он мог, конечно, воспользоваться своим положением: и здесь было немало снабженцев, которые почли бы за честь устроить и обслужить всем, чем он пожелает, достаточно нужного московского гостя, но верный себе поехал, нашел гостиницу и без труда получил место в общем номере на двоих.

   Осень – самое лучшее время года на Дальнем Востоке и, видимо, и поэтому Хабаровск произвел на Юрия Сергеевича самое благоприятное впечатление, тем более, что он не ждал изысканной архитектуры и стерильной чистоты. Гуляя по городу, он успел заметить и хорошую погоду с ярким небом и бодрящим воздухом, и ощущение простора, и даже то, что в манере поведения людей было больше юмора и простоты, чем брюзжания и злобы, как в Москве. Но самое большое впечатление произвел на него Амур.

   Можно читать и знать по справочнику, что эта река в четыре раза больше Днепра, но Амур нужно видеть. Юрий Сергеевич как завороженный стоял на набережной и буквально впитывал в себя мощь этой необыкновенной реки и бескрайний заамурский простор. Никогда еще он не ощущал с такой остротой огромность и суровую красоту мира и свою причастность к нему. Это не картинки в Третьяковке и не шуршащий под колесами служебной автомашины московский асфальт, не уютное импортное кресло в роскошной квартире и даже не ласковое Черное море, это был настоящий, живой, могучий мир и он в нем не гость, а настоящая неотъемлемая частица. Как сильно хотелось жить, жить в этом мире, жить затем, чтобы этот мир существовал и становился еще красивее. Долго, очень долго стоял он на высоком берегу и наслаждался наполняющим его ощущением силы и уверенности, совсем не желая объяснять что-либо себе.

   Вернувшись в гостиницу, Юрий Сергеевич внезапно обнаружил, о… проза жизни, что у него почти кончились деньги. Конечно, это была не проблема, но она задержала его на двое суток в Хабаровске, о чем он потом вспоминал с удовольствием. Во-первых, он хорошо познакомился с городом и окрестностями, даже побывал на амурской рыбалке, а во-вторых, потому что его сосед по гостинице, как уже не раз бывало за последнее время, оказался очень интересным человеком.

    Максим Максимович был почти ровесником, но жизнь прожил очень бурную: в его жизни были и институт, и вольнодумство, и тюрьма, и разбитая семейная жизнь, и новое обретение устойчивости. Оставшись после тюрьмы на правах расконвоированного, а затем, поселенца, он объездил весь Дальний Восток, поменял массу профессий, снова, уже здесь создал семью и сейчас работал учителем истории и географии в селе Троицком, очень любит тайгу за ее величие и богатство, чувствуя себя в ней полностью свободным.

   После ухода из дома Юрий Сергеевич сильно изменился в смысле коммуникабельности и общение с Максимом Максимовичем, который сразу попросил называть его просто Максимом, проходило как встреча давних друзей. В немалой степени этому способствовал откровенный рассказ о себе. Максим, казалось, кожей чувствовал фальшь и без этой откровенности он бы не принял Юрия Сергеевича.

    Разговоры их были задушевными и за ужином и после него, тем более, что и коньяк не мешал, а помогал беседе. И о жизни поговорили, и о политике, и плавно до философии дошли, что стало уже настоящей потребностью Юрия Сергеевича. Максим говорил в стиле лучших учителей, очень убедительно и доходчиво. Неизвестно, кого он больше убеждал, себя или собеседника, похоже, собеседника, потому что себя он, видимо, давно убедил в длительных скитаниях по тайге, но речь его была настолько живая, словно слова только сейчас рождались и звучали, а не были ранее выстраданными:

   - Понятие «общество», - говорил Максим, - не однозначно. Если считать первобытное стадо обществом, то человек стал человеком в обществе, по Энгельсу человек – существо общественное. Можно считать обществом группу сознательных людей, Хомо Сапиенс, но тогда как же они стали сознательными?!

   - Выходит, тот же вопрос о курице и яйце?

   - Совершенно верно. Не будем ломать голову над ним, потому что мы ничего не можем сказать о происхождении человеческого сознания, как на это рискнул Энгельс. Лучше так: давным-давно появились люди и решили жить вместе.

   - А когда же все-таки, по-вашему, появилось сознание, до или после?
 
   - Не знаю! А жить вместе, значит быть удобным не только для себя, но и для других, это необходимо, даже если общество состоит из двух человек, двух индивидов, Значит, есть этика. Энгельс не убедителен со своей теорией происхождения семьи и государства. В любом стаде есть вожак, обладающий властью, следовательно, в человеческом обществе, если оно произошло от стада, узурпация власти должна была бы произойти намного раньше, чем то фиксируют историки. Первобытно-общинный строй, как мы его себе представляем, мог возникнуть только на основе добровольного согласия свободных и биологически крепких семей, а не на основе стада. Для такого согласия, однако, нужен уже высокий уровень сознания.

   - А когда возникла любовь и какова ее роль в становлении общества? - Юрий Сергеевич уже полностью увлекся разговором.

   - Не буду объяснять, потому что пока это сложно и туманно. Итак, зафиксируем факт: есть разумный человек, есть общество, есть общественное устройство, этика и все-все, присущее обществу. Как все это появилось и устроилось, пусть останется на божьей совести; посмотрим, что же происходит дальше.

   - Как что? Развитие, конечно.

   - Пусть будет «развитие», хотя переход от уважения и любви к человеконенавистничеству не хочется называть развитием, но… пусть так. Лучшим образом организованный труд дает избыточный продукт, затем неравенство и, как необходимость силой подтвердить это неравенство, государство. Вот тут есть один очень существенный нюанс: государство, как ступень развития, наверное, необходимый и закономерный этап, но… казалось бы, что вождь, вожак, как самый сильный и умный член общества должен бы был брать на себя самую тяжелую часть общей работы и взамен получать уважение и благодарность граждан. Однако, откуда-то(!) возникает желание самого сильного и умного жить за счет других, что он легко и делает. Опять не по Энгельсу, ведь если труд создал человека, то как возникает это извращение? Лень и жадность, сила и употребление этой силы во вред обществу, откуда это? А именно это и приводит к появлению государства. Более того именно эти извращения, эти пороки начинают восхваляться, как достоинства. Величие и власть покоряют массы. Пусть бы только физически, но ведь и духовно.

   - Получается какая-то несуразица: развитие мысли ведет к росту производительности труда, она к неравенству и государству, а государство к порабощению мысли, духа людей. Что же мысль сама себе палки в колеса ставит? И зачем тогда изобретать орудия труда?

   - Да, на первый взгляд именно несуразица, но поскольку в мире ничего просто так не бывает, то тут надо искать серьезную закономерность. Я бы назвал это явление «изначальным парадоксом». Производительные силы создаются людьми и на определенном уровне их развития возникает государство, которое противоречит всему предшествующему общественному сознанию. История первобытных обществ насчитывает многие тысячи и даже десятки тысяч лет, а история государств от силы три тысячи лет. Возможно, в развитии человеческого сознания этот этап нужен именно для осознания пагубности его, для того, чтобы раз испробовать и отбросить навсегда.

   - А через какое действие может произойти это отрицание?

   - Не знаю, но думаю, через революцию в психике, когда человечество будет готово к этому, испив горькую чашу государственности до конца. Может быть и термоядерную войну испытать придется, к которой нас успешно ведут политики всех государств мира. Мрачно, конечно, но как истребить в людях жажду власти?

   - Но государство и пользу приносит, оно координирует разделение труда и создает условия для большей его эффективности. От этого общество делается богаче.

   - Оставим в стороне техническую и естественнонаучную стороны жизни общества. Тут не государство, а отдельные гениальные умы делают чудеса. Скажи триста лет назад, что из Хабаровска во Владивосток можно доехать за девять часов, не вставая с мягкого кресла или пересечь океан за полдня, не видя воды… А вот нашлись умы, изобрели автомобиль и самолет и все сказки стали былью. Сейчас почти невозможно представить жизнь без моторов, но ведь жили же, и во всей полноте чувств и страстей. Лучше посмотреть на психическую сторону общественной жизни, выраженную общественными науками.

   - Я думаю, что государство здесь прогрессивно, как бы там ни было, а общественные науки все же развиваются.

    В номере было достаточно уютно, хотя и далеко до полного комфорта, на столе стоял приготовленный умелыми руками Максима ужин из продуктов, принесенных сообща. Хорошо обработанная, копченая кета, кетовая икра – это из Троицкого, жареная курица и ветчина – из ресторана, зелень и яблоки – с базара, коньяк прилетел из Крыма, а марочный «Старый замок»  - из баула Максима Максимовича. Все было аккуратно разложено на картонных тарелочках и приправлено зеленью. Ужинали не спеша, Юрий Сергеевич после перелета спать совсем не хотел, а собеседник рад был высказать обуревавшие его мысли понимающему человеку.

   - Можно и так считать. Решение любого вопроса зависит от его постановки, от самого факта постановки вопроса, его формы и остроты. В первобытном обществе вопросы самосознания, общественной психологии, морали, общественных взаимоотношений людей и групп людей не должны были возникать. Понятия партий, базиса, надстройки, дипломатии, теории и практики общественных наук были лишними. И самих наук не было. Толчок к пониманию всех этих вещей был дан зарождением государства. Материальной причиной зарождения государства по Энгельсу является избыточный продукт, а какой инстинкт заставил превратить этот продукт в средство порабощения себе подобных, Энгельс сказать не может.

   - Здесь он придет в противоречие с самим собой, - Юрий Сергеевич всем своим существом активно включился в рассуждения, - если труд создал из животного человека, то результат труда должен приносить радость, счастье, а он принес рабство.

   - Вот-вот, надо много думать, чтобы объяснить этот феномен. Все возникающие впоследствии типы государств утверждают фактическое неравенство людей, узаконивают антигуманную, противоестественную, неизвестно откуда появившуюся потребность сильных мира сего уйти от труда, жить за счет других, порабощать других, отнимая результаты труда. А так как это противоестественно, то теперь появляется потребность создавать писаные законы и их основу – идеологию. Надо же выдать черное за белое, противоестественное за необходимое, надо все «узаконить». И вот пошли Веды, Библии, Шариаты, Кораны, Философские школы и учения, диаматы, истматы, кодексы законов и прочее.

   - Но Вы тоже имеете свою философию, свое мировоззрение и считаете себя безусловно правым.

   - Не знаю, насколько я прав в своих убеждениях, но твердо верю, что истинная правда, правда жизни не требует писанины, естественные законы действуют независимо от того, познаны они или нет, занесены в книги, сказаны устно или нет, а вот то, что назойливо предлагается в тысячах книг и учений как истина, как правило, как руководство к действию, вот это и есть противоестественное, противозаконное, освещающее «изначальный парадокс», дающее возможность узурпаторам власти жить за счет других. Это абсолютно справедливо при всех формациях. И чем больше внимания уделяется общественным наукам, пропаганде, чем больше печатается трудов, тем ярче свидетельство слабости властей предержащих, их противозаконности, противоестественности.

   - Короче, чем больше слов, тем меньше права?

   - Именно. И вот в этом смысле государство оказывало воздействие на развитие общества во-первых самой постановкой вопроса о необходимости и правильности общественного устройства. Ответ на этот вопрос в рамках любого государства был отрицательным.

   - Почему?

   - Да потому, что любое государство предлагает систему, закрепляющую «изначальный парадокс». Люди, трудящиеся постепенно стихийно приходят к осознанию этого явления, не понимая до конца, в чем же дело. Рождается логическая формула: что-то не так, наверное, власть плохая. И вот в этот момент ловкие лидеры подсовывают массам новую идеологию и зовут на борьбу. Но эта новая идеология защищает тот же «изначальный парадокс», только более изощренно, с большей степенью обмана. Массы идут в бой, совершают переворот и попадают в новый, более хитрый капкан. Опять узурпаторы власти, не трудясь, отбирают большую часть у тружеников, но по новым законам. Затем все повторяется снова.

   - Хорошо это Вы подметили, капкан более сложный, написано о нем значительно больше, значит естественного права меньше. Но и массы поумнели и снова вопрос поставлен и ждет решения.

   - Да, какое-то время удается поддерживать состояние эйфории, затем силой удерживать народ в шорах, а потом… Заметьте, каждая очередная формация живет примерно в три раза меньше предыдущей. Так было и скорее всего так и будет.

   - И куда мы придем?

   - Хотелось бы к осуществлению ленинской мечты об отмирании государства, только путь пока ложный. Это должно произойти не только и не столько через рост производительных сил, а через революцию в сознании, когда все люди поймут, что необходимо искоренить этот «изначальный парадокс», само желание, даже в глубине души, жить за счет других, желание власти над другими.

   - Но вождь, вожак все равно будет.

   - Конечно, но он понесет самое тяжкое бремя безо всякой мысли о какой-либо награде за это, а только потому, что он самый сильный. Это должен быть истинный вожак, по божественному предназначению, а не партийный функционер.

    Максим Максимович принялся приготовлять чай с таежными травами, а Юрий Сергеевич с удовольствием продолжал развивать мысль:

   - У Ленина в «Государстве и революции» нарисована прекрасная картинка, похожая на «Город Солнца», однако, она сможет претендовать на существование только, видимо, после революции в психике, в сознании людей. Как ни странно, но создатель исторического материализма – Владимир Ильич был великим идеалистом и утопистом, он не увидел реального человека с его реальной психикой, а примерял свою теорию к своему личному сознанию. Поэтому он опередил время, сверкнул ярким метеором и, как Христос, оставил людям только надежду на будущее.

   Максим разлил в стаканы ароматный чай и достал из своего «бездонного» баула сахар и замысловатое печенье, Юрий Сергеевич добавил в свой стакан чайную ложку коньяку – чай получился на славу.

   - Все, о чем мы здесь говорили, как на ладони видно, если внимательно рассмотреть даже существующие сегодня типы государств и обществ, - продолжал Максим, - конечно, на общие закономерности накладывается пестрота национальных особенностей, климата, географии и других факторов, но отбросим всю эту шелуху и что же можно увидеть? Дикие и полудикие племена индейцев, пигмеев и им подобных: у них нет письменности, вождь еще остается вождем, им пока философия не нужна, а зачатки «изначального парадокса» уже есть, правда, только зачатки. Но это уже общество, в нем живут люди, любят и мыслят, имеют свою культуру, нравы, обычаи, мораль. По-моему, на изучение их психики надо обратить самое серьезное внимание, хотя я не уверен, найдем ли мы то, что очень важно – природу «изначального парадокса». У них уже есть религия, но пока устная, как преклонение перед непонятными силами природы, пока она еще не служит властям, целям утверждения неравенства, пока она зиждется только на духовном и обслуживает души людей. Письменной она станет позже, когда понадобится освятить неравенство, привилегии, узурпацию власти.

   - Наверное, это можно считать «магнитофонной записью» первобытно-общинного строя, - сравнение неожиданно пришло к Юрию Сергеевичу.

   - Можно и так, но вот «изначальный парадокс» начал действовать. Что, животный инстинкт или закон развития психики заставляет сильного, причем не обязательно сильного физически, а чаще сильного духом, сильный интеллект брать большую часть добычи и приводить слабого в повиновение? Не знаю что, но факт налицо: сильный властвует, а слабый работает на него.

   - Может быть, это проявление превосходства мысли над мускулами, духа над телом, сознания над материей?

   - Не знаю, но как бы там ни было, это положение пока неустойчиво, ибо при смене поколений соотношение духовных сил властителя и рабов может измениться, а физических сил у рабов всегда больше. Вот здесь и появляется необходимость закрепить свою власть с помощью духовной кабалы, духовного гнета, здесь и нужна писаная стройная религия а за ней и философия: бог всемогущ и справедлив, все от бога, а главное – мысль от бога, он контролирует мысли, так что не смей и подумать, что мир устроен несправедливо. Жрецы и господа – наместники бога на Земле, поэтому и против них не смей помыслить. А внешняя сторона религии – бутафория, чтобы усилить воздействие через чувства, через первую сигнальную систему.

   - Да, были в истории и умные, и не жадные правители, которые тоже немного сделали на пути прогресса. Чего-то здесь не хватало, или гениального «царя» или уровня сознания массы.

   - Уровень сознания растет через образование, воспитание, а при рабовладении физическая власть заменяла все и хозяин даже мало заботился о верованиях рабов, религия и философия предназначались для свободных граждан, религия – всем, философия – умным. Прогресс хозяину не нужен, так что все передовые идеи уничтожаются, что называется «на корню».

   - И как же, по-вашему, человечество выходило из этого тяжкого состояния? Как мысль прорвалась сквозь такую мощную решетку?

   - По-моему, мысль нашла лазейку. Если силу духа нельзя проявить непосредственно, то интеллект проявляет себя косвенно, через развитие науки и техники, то есть, через рост производительности труда, что Маркс и принял за основу развития. Этот путь себя тем более оправдывает, что он создает видимость прогресса для всех.

   - Да, но уже религия и философия писаные, хотя и в небольших объемах. Теперь рубеж, производительные силы взрывают производственные отношения, сменяется формация, - Юрий Сергеевич уже автоматически своими репликами подогревал красноречие Максима и они продолжали наслаждаться ужином и разговором, не замечая времени.

   - Так говорят марксисты, а на самом деле суть смены формации заключается в том, что более сильный интеллект и более передовые формы закрепощения подчиненных интеллектов побеждают систему, в которой задыхалась передовая мысль. Рабам не запрещалось думать, для них не было единых духовных канонов, они твердо знали, что они порабощены физически и это не санкционировано их различными богами. Теперь же возникает необходимость закрепостить массы не только физически, но и духовно, чтобы на хозяина работали не только руки рабов, но и интеллект, закрепостить так, чтобы раб был уверен, что его рабское положение санкционировано высшей, надчеловеческой силой, что не только сопротивляться, но и думать об этом нельзя. Вот и распространяются, даже насаждаются религии и в первую очередь христианство, а рабство сменяется феодализмом... Интеллект, придумавший христианство, был несомненно велик, многократно больше Маркса и Ленина, он уловил роль духа в жизни людей, отрешился от материализма, производительных сил и прочей шелухи и создал почти идеальную систему для заказчика, для власть имущих. В этой системе уже никому не запрещено мыслить, учиться и воспитываться, но все это в определенных рамках и направлениях – по «писанию» и не больше. Все люди равны перед богом, духовно, а материальные различия недостойны внимания духа. Все живут по божьим законам, правильно, а кто нарушает, тот будет наказан в загробной жизни. Познание мира необязательно, так как бог все знает и все за нас сделает. Христианство, как система духовного гнета оказалась настолько совершенной, что на полторы тысячи лет погрузила человечество во мрак. Однако, воздействие христианства на души людей осуществлялось весьма жестокими методами. Во-первых, все каноны религии зафиксированы письменно, во-вторых, обучение «закону божьему» обязательно и посещение церкви тоже, в-третьих, священник следит за убеждениями каждого прихожанина, своего рода идеологический сыск, в-четвертых, мощные идеологические центры, монастыри, семинарии, академии, в-пятых, есть и достаточно внушительные средства принуждения: инквизиция, анафемы и тому подобное и средства поощрения – канонизация. Философия почти не играет роли в широких массах, пока она – удел одиночек. Согласны?

   - Безусловно, все это так. Полторы тысячи лет в масштабах Вселенной, конечно, миг, но в масштабе нашей цивилизации немало.

   - Это как раз и подтверждает продуманность и всеобъемлемость религии, как систему духовного закрепощения. Однако, мысль остановит нельзя и интелектуальную борьбу тоже. Медленно накапливается внутреннее давление мысли и прорывается взрывом Ренессанса. Ренессанс – это всеобъемлющее явление, суть которого – бунт духа против системы его закрепощения, причем, сразу по всем направлениям. И здесь христианство оказалось не на высоте. Скорее всего, что к этому моменту изменилось соотношение сил сторон. Титаны Возрождения оказались сильнее божьих слуг, церковь слишком самоуспокоилась, почивала на лаврах. Это была величайшая революция человечества, значительно крупнее всех вооруженных восстаний вместе взятых. Можно твердо сказать, что феодализм разрушен не возросшими производительными силами, а Ренессансом.

   - Да, но теперь по крайней мере был поставлен и, в общем-то, решен вопрос о соотношении духовного и материального, причем, не в пользу материалистов. Умственная работа признана важнее физической и лучше оплачивается, духовный гнет признается более важным, чем гнет физический и создается система предпринимательства. Что это, приведение в соответствие производственных отношений возросшему уровню производительных сил?

   - И да, и нет. На первый взгляд – да, свободное предпринимательство, а если посмотреть глубже? Господствующие силы захватили духовную сторону деятельности, оставив порабощенным материальную, производство и обирают его, как липку. А для «обоснования» этого пышно расцветают философские школы, в борьбе которых пока не рождается ничего, подобного христианству по силе и стройности. Но идеологическая система строится таким образом, чтобы труженик не подозревал о духовном гнете. В основу всей системы ценностей, принимаемых за абсолют, положен «золотой телец». Можно свободно мыслить и даже высказывать свои мысли, можно увеличивать беспредельно свою собственность, все перед законом равны, но люди уже не могут жить «без царя», «без вождя», «без идола». Человек физического труда воспитывается на догматах святости частной собственности – чисто материальной стороны бытия. И если он будет бунтовать, то только против этой стороны, материальной. Такой бунт приводит к замене отдельных лиц в правительстве да к кое-каким реформам – не более. Бунт же против системы духовного рабства, попытка вырваться из-под власти ведущего интеллекта теперь выглядит посягательством на систему общепризнанных ценностей и карается материальными средствами, то есть нищетой. Примером такой попытки можно назвать движение хиппи. Самых же ярких бунтарей уничтожают физически, как и во все времена. Истэблишмент опять, как и раньше, имеет право навязывать свои мысли другим и пользоваться всеми благами, производимыми трудящимися. И теперь все убеждены, что это правильно, все закреплено в философии, в законодательстве, в общественной психологии.

   - Казалось бы, вот она – вечная система устройства человеческого общежития!

   - Нет! Во-первых, ничего вечного нет, а во-вторых, мысль остановить нельзя, она как родник рвется наружу и рождает что-то новое. Так общественная мысль выразила свой протест против духовного гнета идеями социализма и научного коммунизма. Они выступили против основы материального порабощения – частной собственности и… только. Но здесь есть ряд особенностей, на которые обычно мало обращают внимания: во-первых, идеи научного коммунизма зародились не в недрах порабощенного класса, а созданы лучшими представителями класса господствующего, класса, обладающего духовной властью и духовным богатством и, наверное, не затем, чтобы эту власть терять; во-вторых, эти идеи с самого начала были «писаные», то есть придуманными и навязанными массам. Поэтому научный коммунизм в своей сущности даже не предполагал и не обещал дать массам духовную свободу, свободу творчества, независимость мысли от нашей бренной оболочки.

   - А как Вы считаете, какое место занимают анархисты, их идеи?

   - Считаю это скромной попыткой выставить идею свободы духа, похожую на идеи хиппи. Но она так же, как и движение хиппи оказалась немедленно и жестоко раздавлена. Вспомните, с какой нечистоплотностью представляли идеи анархистов массам, этот образ пьяного матроса с гармошкой и «жареным цыпленком». Гадкий прием.

   - Что же получается, что и коммунизм не устраняет «изначального парадокса»? Где же истинная свобода?

   - Смотрите сами. В писаной идеологии коммунистов основа жизни – материя, материальные блага, забота о телесной оболочке, в общем, животная забота; дух – производная от материи; цель – построение общества всеобщего благоденствия и счастья, но только материального, животного. И заметьте, все это возможно лишь в том случае, когда все, абсолютно все мыслят одинаково и только так, как нужно ведущему интеллекту, вождю. А вождь волен делать все, что ему вздумается, вплоть до массовых расстрелов. Это даже хуже, чем в махровой монархии. Всякая. даже малейшая, попытка думать иначе карается жесточайше, причем, чем ярче мысль, тем сильнее карательные средства: от простого оплевывания в прессе до психического и физического уничтожения. Что же произошло? Наиболее полное закабаление духа при видимых пропагандистских свободах, закономерное стремление производителей перейти в разряд потребителей, тем более, что возможности к этому есть на почве обширной политической демагогии. А всеобщее благополучие, счастье? Можете считать, что оно уже достигнуто, можете верить, что будет достигнуто в ближайшем будущем, это уже не имеет значения, дело сделано. Где свобода, где выход из этого состояния? Практика анархистов и хиппи, наверное, похожи на капли, которые не скоро продолбят камень. Это хорошие попытки, поиски путей выхода, отблески брожения мысли, интуиция, дошедшая до понимания сущности духовного гнета. Я думаю, что мысль все равно пробьет бетонную стену тюрьмы, политически-духовного гнета через посредство науки и искусства и скорее всего через успехи биологии, психологии, психофизиологии. Когда мы узнаем, что такое мысль и по каким законам она функционирует, то закрепостить ее или удержать в кандалах будет трудно. И вот тогда, возможно, будет создана истинно научная общественная наука, наука о соотношении материального и духовного, о законах мышления. Она будет немногословной, но базироваться будет на точном знании природы и сущности человеческого духа. Изменятся понятия ценностей жизни, именно, жизни, а не животного существования. И только тогда наука будет благотворно влиять на развитие общества, общества, как объединения интелектуальных живых существ, Хомо Сапиенс, а не мыслящих животных.

   У Юрия Сергеевича даже испарина на спине выступила после таких рассуждений Максима. Он опять уловил четкое и стройное изложение своих же разрозненных мыслей и чувствовал глубокое удовлетворение.

                Бессонница.

    Далеко за полночь они разошлись спать, убрав со стола и помыв посуду. Максим уснул быстро, словно эта длительная беседа облегчила ему душу и немного утомила, а Юрий Сергеевич долго еще смотрел в едва освещенный уличным светом потолок. Не спалось и мысли уводили его от реальности куда-то в состояние отрешенности от всего окружающего.

   «Да, психологическая борьба современности при всех настойчивых потугах «их» идеологов и помощи наших диссидентов-поклонников буржуазного строя и даже при всей слабости официальной советской пропаганды не приводит, да, наверное, и не сможет привести к возврату капиталистического мировоззрения. Безусловно, есть отдельные энергичные люди, как воры, так и честные, хорошие специалисты, которых много и которые хотели бы развернуться, но массы туда не повернуть. Дело в том, что стать идеологией массы должно что-то новое.

    Недостатки советского строя, сегодняшнего и вчерашнего его состояния видят не только крикуны-диссиденты, не только Солженицын, это видят многие, да и сам он, Юрий Сергеевич, начальник отдела Госснаба, прекрасно сознавал и раньше все достоинства и недостатки системы, вопрос только в том, принимать их или нет. До сих пор, точнее, до встречи с Щербаковым, принимал, может быть и не безоговорочно, а сейчас задумался. Так и многие, наверное, большинство, но выхода из ситуации пока никто не предложил. Все, что могут придумать критики и критиканы, это звать назад, к человеконенавистнической системе капиталистической конкуренции, каждодневной борьбе за существование, за место на ступеньке, с которой тебя всегда могут столкнуть.

    Да, у нас налицо бесправие и власть аппарата, но у них тоже при всех видимых свободах абсолютная власть кошелька. Другое дело, что способы понуждения к производительному труду не нашли своего развития, как там у Амосова: кнут, голод… А что еще? Наверное, в свое время ни одна революция не победила бы, предложи она возврат к старому, народ не пошел бы за такими лидерами. Успех может ожидать лишь ту идеологию, которая зовет вперед, к новому. Конечно, наше общество нужно обновлять, но надо искать свой путь, учитывающий и национальные особенности и психологию нашего народа.

    Самый большой успех, наверное, будет иметь та идеология, которая будет нести в себе зачатки свободы духа, показывать пути освобождения человека от животных инстинктов, лени, жадности, а также от желания подавлять и унижать себе подобных. Пока этого никто не предложил, а переворот, смена власти без изменения сущности, психологии человека мало что дает… Это опять надежда на «доброго царя».

   Мысли ворочались тяжело, но сон не приходил, к тому же эффект часовых поясов давал о себе знать. Уличный шум за окном почти затих, только изредка тихо гудели самолеты да длинно, мерно перестукивали поезда.

   «Новая идеология должна базироваться и на новой системе ценностей. И восприятие ее массами нужно готовить уже сейчас, исподволь, всеми доступными средствами, потому что это дело не одного дня или года. А для такой работы нужны люди, даже партия. Отдельные же мыслители, даже талантливые, мало сделают, тем более, если они ведут пропаганду через радиоголоса на деньги каких-либо меценатов или спецслужб. Такая пропаганда вызывает подспудно внутреннее сопротивление, недоверие. Партия же, скорее всего, должна быть легальной, от нелегальщины всегда веет переворотом, навязыванием своих идей силой, что будет обречено на неудачу. Это уже было, чего греха таить: высокие идеалы коммунистов растворились в орденах и внешнем блеске, дачах и спецобслуживании, безграничной власти и безграничном потреблении. Это-то он знал лучше многих критиков нашего строя.
 
    Огромная масса людей пассивна. Конечно, верхи этого и добивались и успехи налицо. В основном пассивность от духовной пустоты. Современные попытки диссидентов заполнить этот вакуум бессильны, религия выдохлась, буржуазная идеология устарела. Пусто! Нужна новая духовная начинка, очень нужна, желательно, универсальная для всех рас, наций и уровней развития.

    Как говорил тот крестьянин в Крыму: любить жизнь и ненавидеть подлость. Нужны проповедники и система идеологического воспитания. И, наверное, не надо ничего ниспровергать и развенчивать, заплевывать желчью. Право на существование имеют все идеологии, поскольку их кто-то принимает, надо показать преимущество нового в движении человека от животного состояния к высшему, к богу, как интеллектуальному и нравственному совершенству. После победу такой идеологии в душах людей все герои и полководцы, политики и тайные службы, «завоеватели» и «миротворцы», все «вершители судеб человечества» должны быть отправлены на свалку истории, в архив, в забвение.» Юрий Сергеевич не различал собственные мысли и воспоминания последних задушевных бесед.

   «Неправы критики и критиканы, когда развенчивают и клеймят позором крупных деятелей прошлого в любой области. Нельзя требовать от сильного, чтобы тот стал не самим собой, а другим в угоду кому-то, тем более судить давно ушедших. Каждый человек становится тем, кем он создан природой и ее частным проявлением – воспитанием общества, а заметным, ведущим или великим он становится в меру силы своего интеллекта. Что толку критиковать? Можешь – становись впереди и веди как сам знаешь, а не можешь – сопи в две дырочки и иди за тем, кто может вести.

   А плевать в прошлое тем более неблагородно, что оттуда ответить не могут. Сейчас много о Сталине пишут и говорят, тиран, мол, и тому подобное, а ведь он был всего-навсего самим собой и был самым сильным в свое время, никто не мог ему противостоять. Да и дела-то действительно велики. За тридцать лет с нуля практически создана мощная империя, а после его смерти тоже за тридцать лет эта империя фактически развалилась. Так же и везде: и в искусстве, и в науке, и в обыденной жизни, и в политике, и, даже в детских стайках, везде и всегда сильный духом впереди. Сколько угодно можно ненавидеть спекулянта, теневика, взяточника, но они выходят из ряда вон тоже в силу силы своего духа, интеллектуальной силы, причем, многие проявляют себя под постоянным дамокловым мечом гнева и презрения окружающих, под страхом ответственности».

    «А не оправдываю ли я сам себя?»-закралась червячком скользкая мысль,-«Нет, что есть, то есть, это все существует независимо от меня. Сила духа – одно, а система, в которую человек попадает – другое. С той же силой духа можно вести за собой людей и на подвиг и на преступление, можно вести за собой и рабочих, и бойцов, и бандитов. Убеждения, нормы морали определяют направление движения, а сила духа – скорость и место в строю».

    Потом Юрий Сергеевич в мыслях без какой-либо связи приблизился к Вадиму. Чем ближе он был к сыну, тем страшнее становилось. Он боялся и сам не знал чего, за Вадима, Вадима или за себя, боялся встречи, боялся, что Вадим его не поймет, боялся, что не сможет сказать Вадиму всего, о чем он передумал последние недели, боялся неизвестности и шел в нее с обреченностью, как, наверное, кролик в пасть удава. Нехорошее сравнение, но именно оно пришло в голову.

    «А откуда у человека сила духа?» Сейчас он был убежден, что Вадим многократно сильнее его самого. А Аркадий? А Рита? Они все его дети и все такие разные. Говорят, характеры передаются через поколение и тем не менее: почему его дети такие разные? Эту загадку ему не суждено было разгадать сегодня, наконец-то глаза сомкнулись и он провалился в бездну, в пустоту.
 
                Финишная прямая.

    Сокращая пространство, отделявшее его от Вадима, Юрий Сергеевич уже почти сознательно ощущал, что сокращается и духовная дистанция. С ужасом он представлял себе, что было бы, если бы он летел сюда сразу из госснабовского кабинета, да еще с напутствиями жены, каким бы несчастным стал Вадим от такой встречи. А сейчас он уже знал, что должен предстать перед сыном и не спешил это сделать. Именно – «предстать». Кем бы ни стал Вадим, Юрий Сергеевич уже твердо был уверен в необходимости покаяния, покаяния, может быть, даже без слов, но душа его должна была обняться с душой Вадима.

    Он не знал, кем стал Вадим и как он живет, но почти не сомневался в том, что сила духа сына вынесла его на достойную высоту.

   Полет, даже на противно ревущем Ан-24, радовал Юрия Сергеевича. За окном расстилался бескрайний простор, могучий Амур, далекие сопки, покрытые посеребренными кедрами и лиственницами, бескрайнее синее небо и яркое Солнце создавали ощущение какого-то второго мира, который существует совсем независимо от Москвы, Черного моря, Госснаба и бесконечных политических пересудов там, в другом мире. Здесь все было почти первозданно, ярко, мощно, все дышало силой жизни, чистотой, невзирая на холод наступающей зимы.

   В аэропорту Юрий Сергеевич вдруг растерялся от ощущения совсем малого расстояния между собой и Вадимом. Он даже с радостью узнал, что сегодня попасть в Горный ему будет довольно трудно и поехал в Комсомольск, чтобы устроиться на сутки в гостиницу, что ему, как и в Хабаровске, удалось без труда.

    Много он слышал о городе юности, но всегда слышанное принимал скептически. Сейчас, заставив себя взглянуть по сторонам беспристрастно, убедился, что действительно город имеет свое лицо. Это ощущалось даже не лицом улиц и площадей, точнее, не только лицом улиц и площадей, а всем содержанием понятия «город» в сочетании с людьми. Наверное, не много городов в стране могут похвастаться людьми, которые не без некоторой гордости отождествляют себя с городом, здесь называют себя «комсомольчанами». Конечно, и здесь есть люди всех слоев, убеждений и образа поведения, но дух города ощущался явно, видна была и суровая красота его и видно было коренных комсомольчан.

   Да, Юрий Сергеевич уже научился подмечать и анализировать многие мелочи, на которые еще месяц назад просто не обратил бы внимания. А мелочи эти были во взглядах людей, их репликах, разговорах между собой, в ответах на любое обращение, в поведении в транспорте, магазине, гостинице. Еще раз он с удовольствием полюбовался Амуром, стоя у знаменитого камня и словно черпал силы от его могучести.

    На Амуре даже достаточно большие корабли и баржи казались лодочками, а правый
берег был далеко-далеко и строения противолежащего поселка различались с трудом. Для полноты впечатлений он зашел покушать в ресторан красивого речного вокзала. Здесь было уютно, хотя и несколько оригинально. За соседним столиком сидели две пары, видимо, давних друзей и достаточно громко рассуждали о диктатуре и демократии. Позиции их были полярными и сходились лишь в том, что этот вопрос не так прост и однозначен.

   - Но все же демократия – это и свобода, и гарантии прав человека, и, вообще, будущее, - горячился высокий черноволосый парень.

   - Могу возразить, - лысеющий крепыш говорил сдержанно и с большой уверенностью в своей правоте, - свобода не всегда благо, а чтобы гарантировать права человека надо чем-то обеспечить их соблюдение, право надо защищать силой, а сила – это власть, единая воля.

   - А, по-моему, - вмешалась красивая женщина с гладко зачесанными темно-каштановыми волосами, - и демократия, и диктатура имеют как достоинства, так и недостатки. И, если недостатки проявляются сильнее, чем достоинства, получается очень гадкая вещь и из демократии, и из диктатуры.

   - Ерунда, посмотрите на Запад, чего они достигли: уровень жизни, какой нам и не снился, социальная защищенность тоже, - снова горячился высокий.

   - А если посмотреть в нашу историю, то как раз можно увидеть обратное, именно в периоды жесткой диктатуры государство росло, а при ослаблении рушилось. Да и в мире тому примеров тьма, одна Греция чего стоит. В демократию хорошо играть, когда диктатура подготовила почву для этого, все сыты, многие довольны, можно и поиграть, а когда все это строилось, создавалось, что было? Британская империя, Французский абсолютизм, Бисмарк с Гитлером? - резал крепыш.

   - Не только, в Штатах всегда была демократия, да и Британская империя давно распалась. Демократия тоже может созидать, - не сдавался высокий.

   - Только не надо забывать об абсолютной диктатуре денежного мешка. В той же Англии можешь говорить что угодно, а попробуй не деле пойти против кошелька – тут же в порошок сотрут и по ветру развеют.

   - А хотите, я вас примерю, - снова раздался голос красивой женщины, - считайте так: демократия успешно может существовать и приносить пользу там, где большая часть народа доросла до нее, и умственно, и нравственно, а иначе она принесет только развал.

    А другая женщина, сидевшая к Юрию Сергеевичу спиной, веселым голосом предложила тост за демократию или за диктатуру. Они так и выпили , разделившись, высокий с красивой женщиной за демократия, а крепыш с предложившей тост, за диктатуру. Затем мужчины заговорили о какой-то научной теории энтропийной смерти Вселенной, которая должна была бы давно наступить, но что-то задерживается, что-то не очень заметно, чтобы энтропия уверенно наступала.

   Юрий Сергеевич в предчувствии встречи с Вадимом постарался ограничить себя от новых знакомств, быстро расплатился в ресторане и медленно пошел в гостиницу, размышляя над последними, услышанными за соседним столиком, фразами.

   «Энтропия – негэнтропия, эти два понятия тесно связаны, они причина движения теплового и вместе с тем механического. Мир должен стремиться к энтропии, равномерному распределению температур, а это – предел всякого движения и, естественно, жизни. Но жизнь не угасает, значит есть какие-то законы и процессы, которые обуславливают возрастание негэнтропии, что дает вечное движение.

    То же должно быть и в идеальном мире: в каждый момент существует какое-то
соотношение энтропии и негэнтропии психических сил различных людей. Психические силы, в основном и обуславливают различие в производстве, присвоении и благосостоянии. Естественное стремление к энтропии дает толчок общественному движению, культурному и социальному развитию, то есть бедные тянутся к богатству, отсталые к культуре. Однако полное выравнивание психических возможностей и уровня жизни привело бы к гибели психического мира, как энтропия в природе к тепловой смерти. Поэтому, как и в «неживой» природе, должны быть законы и процессы, периодически или постоянно изменяющие соотношение психических сил в сторону негэнтропии, чтобы снова были причины и поводы движения к энтропии.

    Так любой переворот, изменение строя, меняет соотношение богатства и бедности и их конкретных носителей, значит снова нужна борьба и процесс выравнивания. При достижении всеми доступного уровня культуры снова появляются мыслители, уходящие далеко вперед и уводящие за собой неординарных, за которыми вынуждены тянуться все остальные. Это характерно и для отдельных людей, и для групп, и для народов, причем, движение к энтропии идет, как правило, плавно, а к негэнтропии скачкообразно, революционно».

   Солнце село за сопки, яркая заря разливалась по небу, вдоль улицы тянул стихающий прохладный ветерок, который скорее бодрил, чем холодил. Включили яркое уличное освещение, редкие прохожие спешили по своим делам. Юрий Сергеевич отметил про себя, что людей на улице действительно мало, но не стал пытаться объяснить себе это наблюдение.

   «Удивительное – рядом», хорошо сказано. Многие считают, что самое удивительное – это возникновение живого, но ведь так же удивительно и возникновение нашей планеты, и явление аннигиляции, и многое-многое другое, а, точнее, все. Но все в мире существует и развивается по каким-либо законам и поэтому мы считаем удивительным то, законов развития чего мы не знаем и не считаем удивительным то, что уже познали или как-то себе объяснили. Никого же не удивляет, что брошенный камень падает на землю.

    Что такое Закон? Это обусловленный причинно-следственными связями порядок возникновения и изменения какого-либо предмета, явления. Все законы существуют и действуют независимо от нас, мы можем лишь относительно верно познать эти законы, лучше или хуже их сформулировать и частично учитывать в своей практике».

   «Закон возникновения и развития жизни на Земле(!) есть часть общего закона, управляющего биологической и психической стороной Вселенной. Он существует, как и закон всемирного тяготения вечно и бесконечно. Ни о какой случайности здесь и речи быть не может, разве, что о случайности, как мгновенном проявлении закономерности. И появление кислорода и воды, и диапазон температур нашей биологической жизни, и, наконец, появление сознания и его развитие – все обусловлено. И дальнейший путь наш наверняка предначертан».

    Юрий Сергеевич пришел в гостиницу, поднялся в номер на последнем этаже. Здесь было достаточно уютно, тепло и удобно. Он подошел к окну и долго смотрел на панораму вечернего города и далекие темные контуры сопок на фоне густо-синего вечернего неба, пока они не перестали различаться, а мысли продолжали бродить независимо от окружающей обстановки.

    «И наше стремление к познанию закономерно, наш путь в этом направлении – это тот же путь природы – метод проб и ошибок, ведь мы же часть природы. Были теории и даже целые науки, которые канули в Лету и сейчас даже смешно вспоминать, например, об алхимии. Некоторые из современных наук тоже, наверное, в будущем вызовут язвительную усмешку, хотя сейчас есть бакалавры и доктора, профессоры и академики, труды и награды.

    Сейчас у нас существует искусственное разделение наук на естественные и общественные. Как будто это не одно и то же? Выводим теории, яко бы объясняющие явления и достигаем успеха только частично, потому что наши теории – это еще не законы природы. Меньше всего успехов в настоящее время в области так называемых общественных наук.

    Это потому, что здесь мы пытаемся объяснить и сформулировать закон развития того предмета, о котором практически не имеем ни малейшего понятия: интеллект, сознание, мысль. Ну и, естественно, все теории общественных наук с древнейших времен до наших дней «шиты белыми нитками», кроме того, именно в этих науках, как нигде, наблюдается волюнтаристическое вмешательство полуграмотных людей, захвативших власть и, притом, самым вульгарным и решительным образом. Волюнтаризм возможен в любой науке, но в «естественных» науках, как правило, опыт скоротечен и может быть повторен в аналогичных условиях, поэтому любая теория или гипотеза проверяется многократно и принимается или нет по результатам опытов. В «общественных» науках опыт – это жизнь многих поколений и повторение опыта, тем более, в тех же условиях, невозможно. По всему поэтому на роль творцов общественной науки претендуют те, кто не имеет никаких оснований на это.

    Идеология победившей школы всегда считается правильной – «истинно научная марксистко-ленинская философия». Проверить-то все равно невозможно, а доказательство – с наганом в руке. Правда, здесь есть одно маленькое «но»: победившая школа объявляет все предыдущие «истинно научные» теории антинаучными, не заглядывая вперед, в будущее, где она сама будет также объявлена лженаукой».

   Стемнело. Юрий Сергеевич устроился «по-домашнему», переоделся, включил телевизор, принес от дежурной по этажу горячий чай и наслаждался одиночеством. По телевизору шла передача «в мире животных», он смотрел картинки, а мысли продолжали развивать ту же тему, как бы независимо от его желания.
«Как любая «естественная» теория суть относительное отражение объективного закона, так и общественная мысль – относительное отражение объективного закона развития общества, человека и его психики.

    Система организации научного труда в области естественных наук далека от совершенства и. тем не менее, здесь имеются основы любой из наук: предмет исследования, гипотезы, теории, эксперименты, система подготовки научных кадров, ученый сравнительно свободен в выборе метода исследования. В области же общественных наук предмет исследования – что-то не ясное, идеальное, эфемерное, теории – плод воображения зачастую полуграмотных людей, система подготовки научных кадров тенденциозна и субъективна, эксперимент невозможен, а подхалимские опусы выдаются за достижения науки. Любая свежая мысль и научный спор невозможны, так как носитель свежей мысли всегда и везде немедленно уничтожается. Поэтому теории общественных наук – слишком уж относительное отражение объективного закона и не могут оказывать существенного влияния на исторический ход событий. Даже история, все фактически свершившееся, постоянно переоценивается, переосмысливается и подводится под разные теории, которые не объясняют сути, так как никто еще не открыл законов развития и функционирования психики, а прогнозировать будущее тем более неблагодарное занятие.

    Можно, конечно, начертать генеральный путь развития на любой срок, например, «тысячелетний рейх», или мировую революцию, или коммунизм в 80-х годах, но история, следуя объективным законам развития психики, все равно распорядится по-своему. Выходит, что общественная наука – это и не наука вовсе в полном смысле этого слова, а простая спекуляция, словоблудие в интересах власть имущих.

   А общественная мысль – это шире, чем наука, она ближе к объективному закону развития психики. Только трудно она поддается фиксации и, как правило, с большим запозданием. Иногда великие художники в минуты озарения ухватывают частицы ее, как, например, Толстой или Достоевский. А во всей полноте общественная мысль находит свое выражение в великих свершениях и в рождении самих художников. Кстати, все великие художники были в конфликтах с правительствами.

    Под непосредственным влиянием общественной мысли свершались великие переселения народов, завоевания, столкновения и гибель религий. Греки развили науки и искусства, а римляне разрушили их. Росли и разрушались общественные движения самых разных направлений и никакие экономические законы не могут этого объяснить.

    Менялись картинки на экране телевизора, был выпит чай, без всяких эмоций просмотрена программа «Время». Юрий Сергеевич разделся, с удовольствием потянулся в чистой мягкой постели, но мысли все еще не отпускали его.

    «Пресловутая наука говорит о спиралевидной линии развития, а так ли это? Во-первых, что считать развитием? «Наука» скажет, что это смена способа производства путем роста производительных сил и совершенствования производственных отношений. Наверное, это не точно, потому что и то и другое есть следствие уровня психического развития или состояния психологии масс. Из массы выделяются наиболее талантливые и волевые вожди и лидеры в разных областях деятельности и в основном благодаря их силе воли создаются и растут производительные силы и меняются производственные отношения. Причем, в каждой последующей формации талант все более зависит от системы, то есть все меньше может влиять непосредственно на массы и все более подчинен воле руководящего клана.

    А если развитием назвать изменение уровня знаний и состояние общественной психологии? При такой постановке вопроса можно также выделить циклы в развитии. Видимо, есть Большой цикл – существование цивилизаций, а в пределах одной цивилизации, точнее, в пределах известной нам истории можно выделить малые циклы: например, Атлантида (если она была), Египетский период, Китайский, Греко-римский, Ацтеков, Возрождение, Технократический (наше время). И все они связаны с уровнем знания о природе и с уровнем развития общественной психологии. Даже при материалистическом рассмотрении истории из прошлых эпох в первую очередь рассматривают достигнутые знания, а не построенные дома или заводы.
 
   Все материальные следы, все заводы и храмы, дороги и водопроводы лишь следствия достижений знания, науки, мысли. И материализм с его эволюционно-революционной теорией никак не может объяснить утрату знаний и крушение самых развитых культур на многие сотни лет каждый раз. Без анализа общественной психологии это невозможно объяснить. По материализму, высокоразвитые производительные силы древних империй должны были бы обеспечить им победу над всеми варварами, однако этого почему-то не произошло. Почему?

    Скорее всего потому, что власть оторвалась от науки, от знания. Взять хотя бы тысячелетний Египетский цикл: центрами науки там были храмы, носителями – жрецы. Высокий уровень знания обеспечил расцвет и устойчивость надолго, но узурпация власти, светской власти с течением времени приводит в фараоны и недалеких умом, а инструмент власти начинает подавлять мысль, потому что боится ее.

    Общественная психология, массы подсознательно тянутся к носителям знаний, а не к носителям звезд, этот процесс мало заметен, но абсолютно однозначен: начинается невидимое разложение, расслоение именно общественной психологии, которое медленно и верно ведет к упадку. Попытка силой удержать все «в узде» ни разу не дала положительного результата, потому что мысль можно удержать только мыслью, а не решеткой или кнутом. Ценность же созданных материальных богатств, производительных сил и производственных отношений оказывается эфемерной.

    Ни разу в истории человечество не сожалело о разрушениях и никогда даже непосредственные исполнители актов вандализма не задумывались над этим. А вот о потере знаний… потому что именно это каждый раз погружало человечество на сотни лет в пучину невежества. Материалистическая теория развития по восходящей спирали позволяет предполагать, что за 10-12 веков средневековья мир должен бы был продвинуться дальше в своем развитии, чем Древний Египет, однако, этого не произошло.

    Наверное, все мы были бы счастливы узнать все, что знали древние египтяне и те, кто был до них, но наше время – это наше время, оно находится на определенном отрезке генеральной линии развития в полном соответствии с общим законом развития мира в самом широком смысле этого слова. Так какой же можно нарисовать себе эту генеральную линию? Кто-то придумал восходящую спираль, а я что бы предложил?»
С этими мыслями Юрий Сергеевич погрузился в забытье.

    Негромко мурлыкающий динамик источал какую-то знойную, медленную мелодию, кровать словно плыла по воздуху, чуть покачиваясь, было жарко. Он видел странную местность, что-то вроде пустыни, окаймленной густым лесом, лес манил к себе, гипнотически притягивал и пугал, словно он был полон заманчивых тайн и страшных открытий. И вдруг из леса вышел ископаемый ящер, стегозавр, что ли, на спине которого торчком стояли костные пластины в виде зубьев огромной пилы. От шеи до середины спины зубья поднимались все выше с огромными провалами между ними и Юрий Сергеевич как завороженный медленно обводил взглядом эту линию хребта ящера, на котором от самой головы круто поднималась передняя линия пластины, потом она плавно изгибалась почти до горизонта и резко обрывалась в провал. После небольшого промежутка линия снова вздымалась вверх, но на еще большую высоту и так же падала в очередной провал, чтобы снова взмыть вверх.

    Зверь стоял, до половины высунувшись из кустов и пристально глядел на человека круглыми, бесстрастными глазами, а затем оскалился, подмигнул левым глазом и растворился в горячем мареве. Проснулся Юрий Сергеевич весь в поту, несколько минут лежал, не в силах подняться, затем встал, умылся, выпил две таблетки снотворного и уснул крепко-крепко до самого восхода Солнца.

                Родники.

    Утро было великолепным. Ночью выпал снег, который прикрыл все неприглядные следы жизни человека на этой земле и губительные следы осени. Мороз посеребрил каждую веточку деревьев и кустов, стоял полный штиль. Автобус выбрался за город и здесь природа подарила Юрию Сергеевичу еще более яркую картину первозданной чистоты и силы.

   Давно, очень давно, а возможно, и никогда он не видел такого чистого снега,
прозрачного воздуха, нетронутого леса в серебре, такого яркого неба и четких контуров сопок впереди и слева от дороги. Он наверняка растерялся бы совсем от такой первозданности, окажись здесь один, но асфальтовая лента дороги и немногие переговаривающиеся между собой пассажиры автобуса создавали чувство уверенности в себе, чувство принадлежности к этому миру.

    Дорога как бы полого спускалась вниз, углублялась в неизведанное, слева поднимались покрытые негустым лесом сопки, справа – заснеженные холмы. Иногда через дорогу впереди автобуса перебегали белки и бурундуки, справа, на холме стрелой промчалась рыже-бурая косуля. Все было внове, все создавало настроение какой-то торжественной серьезности. Справа на взгорье остался поселок Солнечный тесной группкой пяти - и девятиэтажных домов.

    Сопки обступили дорогу с двух сторон, а шоссе продолжало катится под уклон или близость гор создавала такое устойчивое впечатление. Горный открылся незаметно. Над поселком висела легкая дымка, подсвеченная солнцем. Поселок состоял из одной улицы трехэтажных домов и строений обогатительной фабрики, влево, вперед и вправо в горы уходили рудовозные дороги... Шумела вода, на обогатительной фабрике урчали механизмы и моторы большегрузых машин, людей на улице было очень мало.

   Юрий Сергеевич без труда нашел адрес, который списал с последней открытки Вадима, полученной, кажется, к первому мая. Дверь открыла молодая, по домашнему одетая женщина, которая сразу после приветствия пригласила в комнату. В комнате, на ковре возились двое малышей, на кухне что-то шипело и шкворчало. После приветствия Юрий Сергеевич был приглашен к чаю и, как ни отказывался, но через несколько минут сидел за столом, окруженный любопытными малышами, пил чай и слушал эту женщину, назвавшуюся Клавой.

    «Говорят, что гостеприимны грузины, а русские, мол, давно забыли это". Не везде! Вот уже который день он живет здесь, на востоке, словно в родном доме в самом лучшем смысле этого слова» - подумал Юрий Сергеевич, слушая говорливую Клаву.

   Нет, адресом он не ошибся, но Вадим Юрьевич, которого здесь знают абсолютно все и глубоко уважают за его исключительную порядочность, отзывчивость и доброту, несколько месяцев назад получил повышение и теперь уехал жить в Солнечный вместе со всей семьей. Перед отъездом он помог Клаве с мужем и детьми вселиться в квартиру и достал необходимые материалы для ремонта, оставил газовую плиту и люстру и теперь, когда бывает в Горном, то иногда заходит на чаек. Впрочем, он может здесь зайти к любому, но заходит к ним, в свой бывший дом. «Свой бывший дом» - слова резанули по сердцу и он незаметно смахнул слезинку.

   Малыши совсем освоились и дружно уплетали шоколадки, которыми наградил их Юрий Сергеевич, а мать строго на них поглядывала и продолжала восторженно рассказывать: спиртное, нет, Вадим Юрьевич, конечно же, как всякий нормальный человек и праздники отмечает, но никогда никто не видел перехода границ дозволенного. А семья? Жена местная, комсомольчанка, статная, красивая женщина, Светлана Михайловна, химик, лаборант. Живут, по мнению Клавы, душа в душу, да и как можно иначе с таким мужем, как Вадим Юрьевич. Так же двое малышей, мальчику года четыре поди уже, а дочке два будет в январе.

   Юрий Сергеевич спросил Клаву, как же она сразу впустила его в квартиру, даже не узнав, кто он такой.

   - А почему же нет, ведь Вы с дороги! Здесь так, я сама удивлялась, когда только приехала, потом привыкла быстро. Здесь, если плохой человек, его сразу видно, а Вы – совсем другое дело, Вы приезжий. За просто так плохие сюда не приезжают.

   Клава снабдила Юрия Сергеевича новым адресом, подсказала как быстрее доехать на попутных машинах и, прощаясь, просила передать привет и самые наилучшие пожелания Вадиму Юрьевичу и его жене, а детям кулек самодельного печенья.

   Последние километры оказались самыми тяжелыми. Он ехал на попутном тяжелогруженом КрАЗе и, казалось, что душа его продирается сквозь последние завалы отчуждения, как танк преодолевает тяжелые лесные засеки. Напряжение нарастало и он уже не обращал внимания на суровую и яркую красоту, расстилавшуюся вокруг.

   КрАЗ пыхнул дымом, взревел и уехал, вокруг стало тихо до звона в ушах. Юрий Сергеевич стоял перед нужным подъездом и сердце его колотилось словно после тяжелого и долгого бега. Постояв несколько минут, он усилием воли заставил себя собраться и медленно поднялся на третий этаж. Обычный подъезд, обычная дверь, обычная кнопка звонка и необычное, наверное, впервые в жизни испытываемое им, волнение. Снова взяв себя в руки, он робко нажал кнопку звонка.
 
    Щелкнул замок. Красивая, статная сероглазая женщина со спадающими на плечи русыми, слегка вьющимися волосами, стояла на пороге. Через мгновение она отступила и пригласила войти, подтверждая свои слова жестом.

   - Здравствуйте, - дрожащим голосом произнес Юрий Сергеевич, - Вы – Светлана М-Михайловна? А я отец Вадима.

   Светлана подошла ближе. Расстегнула на нем куртку, сняла шапку, повесила все на вешалку, обняла и молча расцеловала его в обе щеки, после чего решительно сказала:

   - Я это сразу поняла, как дверь открыла, папа, а меня зовите просто Светой, идемте в комнату. Юра, Риточка, дедушка приехал, скорее сюда!

    Из соседней комнаты выбежал шустрый, востроглазый, черноволосый мальчуган и остановился, внимательно разглядывая незнакомого человека. За ним вышла маленькая девочка в широком фланелевом платьице с голубыми цветочками.

   - Деда? – спросила она, посмотрела на мать, на Юрия Сергеевича и смело пошла к нему. Мальчишка тоже осмелел и через минуту оба сидели у деда на коленях. Мальчик спрашивал, почему дедушка так долго не приезжал, а внучка деловито рассматривала галстук, наматывая его на маленькую ладошку.

   Света велела детям быть с дедушкой и быстро ушла на кухню. Юрий Сергеевич доставал подарки и гостинцы, которые прихватил на всякий случай и незаметно вытирал слезы. Дети так дружно и доверчиво обращались с ним, что глаза его снова и снова возвращались на мокрое место. Малышка принесла ему тапочки, а потом оба повели его в детскую комнату показывать свой детский мир. И в гостиной, и в детской все было просто, без роскоши, но так уютно, словно он сам родился и вырос здесь, да, впрочем, он и не очень приглядывался. Было ощущение всего родного, теплого, близкого, только глаза никак не просыхали. Он так и держал платок зажатым в левой руке.

    А мир у детей был уже большой и наполненный самыми разными интересными вещами: диванчик Юры и кроватка Риты, столик с тремя маленькими стульчиками, тумбочка с книжками, две большие коробки с игрушками, конь-качалка и масса «оружия», детское пианино и ксилофон, мячи и много еще чего. И все они старались показать дедушке сразу, пока Света не позвала всех обедать.

    За столом он не столько ел, сколько смотрел на внуков и не мог насмотреться, а невестка смотрела на него, пытаясь понять его душевное состояние. Светлана без предубеждения относилась к родственникам мужа, хотя Вадим всегда уклонялся от рассказов и объяснений, сообщив ей лишь самое минимальное. Она очень хотела сама разобраться во всем и вот только сегодня воочию увидела первую связь мужа с его прежней жизнью.

    Юрий Сергеевич произвел на нее благоприятное впечатление. Он был сильно взволнован и совершенно не контролировал себя, не пытался придать себе какое-то лицо, выглядеть, а явился с совсем обнаженной душой, со своим натуральным лицом, явился таким, каким он стал к этому времени после всего пережитого и передуманного. И таким он выглядел очень хорошо, даже много лучше, чем Светлана представляла его издали. А он даже не пытался ни о чем расспрашивать, а просто вживался в семью сына, устанавливая незримый контакт с ними помимо своей воли.

    Светлана все это видела, понимала и не мешала ему преждевременными разговорами.

   После обеда, уложив детей спать, она сказала, что ждет Вадима к шести вечера, если все на работе по плану, предложила Юрию Сергеевичу отдохнуть с дороги и занять детей, если проснутся, а сама ушла в магазин и еще по каким-то делам на часок. Только теперь он, откинувшись в кресле и закрыв глаза, начал ощущать себя и пытаться разобраться в своих чувствах.

   Он и представить себе не мог, что неведомые еще вчера внуки так сильно тронут его сердце, что он сам может быть таким счастливым от общения с этими милыми маленькими созданиями, до такой степени взволнованным, что не успеет даже осмотреться вокруг. Ведь он в сущности так и не рассмотрел сноху и не успел поговорит с ней. Что это? Новые чувства или врожденные, но крепко спавшие в нем? «Психолог-любитель», даже смешно вспомнить кем он считал себя еще несколько недель назад, там, в Москве, в госснабовском кабинете до этого Щербакова с оттопыренными ушами. Смешно.

    Да кем себя не считай, все равно человек остается самим собой и не надо сохранять придуманный себе имидж. Наверное, и счастье-то в том, чтобы быть самим собой, иметь возможность быть самим собой, любить самых дорогих твоему сердцу людей, заботиться о них, отдавать все силы им, всю душу.

   Неожиданно он подумал о своих близких, оставшихся в Москве, но не сжалось и не защемило сердце, видимо потому, что он им сейчас был не так нужен, как этим двум малышам, как Вадиму. «Впрочем, почему я решаю за Вадима? Что я точно знаю, так то, что он мне необходим. А я ему?» Но душа хотела верить, что это так, что он нужен Вадиму тоже, нужен не меньше, чем Вадим ему. Наступило блаженное расслабление и он задремал.
 
   Дверь чуть скрипнула. Открыв глаза, Юрий Сергеевич увидел, что из детской потихоньку вышел внук, осмотрелся и направился к креслу. Маленький Юра забрался к деду на колени, прижался всем тельцем и заговорщически прошептал:

   - Деда, а я папку люблю очень-очень и тебя любить буду.
Юрий Сергеевич ласково обнял внука и слезы снова защипали глаза. Вошла Светлана, увидела эту идиллию и так ласково улыбнулась обоим, словно Юрий Сергеевич тоже был ее ребенком. Да и он чувствовал себя недалеко от такого состояния и с удовольствием отдавался под ласково-снисходительное внимание своей совсем недавно еще незнакомой, а теперь уже такой родной снохи.

   Вадим пришел вовремя. Увидев отца, он широко раскрыл глаза и через мгновение бросился ему на шею. Они так и стояли в прихожей несколько минут, крепко обнявшись и не в силах произнести ни слова. Светлана увела детей в комнату, чтобы не мешать им.

    Вадим, он был уже совсем не тот, что шесть лет назад в Москве, окреп, раздался в плечах, возмужал, но душа, чувства остались такими же трепетными, открытыми и остро воспринимающими всю правду и ложь на Земле. Он ни о чем не спросил у отца, ничего не вспоминал, он был просто рад, рад до слез, до самозабвения, рад и за отца, и за себя, и за своих детей. О том, что отец приехал к нему с добром, ему не нужно было говорить. Он все шесть лет ждал этого момента, верил, что это будет и ни в чем не сомневался. Он даже мать не ждал, а отца ждал, не звал, не приглашал, а просто ждал и сейчас переживал счастье сбывшегося ожидания.
 
    За столом Вадим отодвинул изящные рюмки, достал два больших хрустальных стакана, наполнил их водкой, поднял и коротко сказал:

   - За тебя, отец! - словно знал все происшедшее с Юрием Сергеевичем за последнее время и что за это стоит выпить. Нет, он хотел выпить просто за отца, за все шесть лет тяжелых дум и терзаний этой вынужденной разлуки, за то, что ждал и дождался, за то, что жене и детям доставил радость отец, за то, что рухнула стена, разделявшая их, за то, что они вместе не только в этой комнате, а в этом мире, в мире Вадима и его семьи. Юрий Сергеевич сначала хотел протестовать, но потом понял Вадима, понял по его счастливым глазам и, ободренный еще ласковым взглядом снохи, с удовольствием выпил до дна.

   Вечер был сплошным праздником. Вадим рассказывал о себе, неловко скрывая неудачи первых лет, как он учился, работал, нашел Светлану, как ждал детей и сколько было тревог и радостей, пока они подрастали. Он рассказывал, а расспрашивать боялся, боялся вернуться в тот московский мир, в то время, которое хотел забыть и не мог.

    Светлана понимала его и не вмешивалась, Юрий же Сергеевич с гордостью чувствовал, что он не подведет Вадима, ему есть чем отчитаться перед ним, есть слова покаяния и правды, но он не торопился, он сам переживал великую радость и предложил выпить еще и за счастье, за Светлану и за малышей и опять по полной. Праздник продолжался.

   Дети тоже чувствовали праздничное настроение деда и отца и всеми своими детскими делами подливали масла в это пламя радости. Они встревали в разговор, приносили игрушки, забирались на колени и слезали, снова куда-то убегали и снова что-то приносили. Никто их не останавливал, пока не пришло время сна.

   Долго они еще сидели, пили водку, потом кофе, Вадим все рассказывал и рассказывал с пятое на десятое про все, что было и чего так и не случилось. Светлана ухаживала за ними и расцветала душой, радуясь за Вадима, за то, что такой громадный камень сдвинулся с его сердца и мысленно благодарила Юрия Сергеевича, своего нового отца за то, что он доставил ей такую радость, а любимому мужу облегчение. Спать улеглись за полночь, у Юрия Сергеевича все плыло в голове, мешались лица и мысли, не хотелось ни о чем думать и рассуждать, просто было хорошо, как в сказке и он так и уснул с улыбкой на губах. Снов было много, но ничего не запомнилось.

   Назавтра была суббота, Вадиму нужно было на работу, но он попросил друзей подменить его. Юрий Сергеевич проспал до тех пор, пока внуки не разбудили его, дружно взобравшись на диван. Он открыл глаза, а малышка Рита улыбнулась ему и спросила:

   - Деда, ты проснулся?

    А Юрочка уже готов был показать ему как работает его чудесный электрический фонарик.

    Юрий Сергеевич обнял детишек и опять окунулся в блаженство от всего родного, доброго и душевного, но решил, что прилично уже встать и умыться. Он пока смущался от заботливого внимания снохи, которая попыталась отозвать детей.

    После завтрака Вадим повел его показывать все вокруг и в первую очередь рудники. Он был влюблен в свое дело, дело горного мастера, которое освоил уже здесь, начав с нуля. С упоением он рассказывал о составе руды, о способах добычи, о тех богатствах, которые хранят это живописные горы. А виды действительно были грандиозные: дальние и ближние горы, поросшие серебристыми пихтами и прозрачными лиственницами, изумительно четкий горизонт, под ногами зияла глубокая котловина открытого карьера, на дне которой БелАЗы ползали словно божьи коровки, рядом гора с несколькими отверстиями штреков на разных уровнях.

   - Эта гора, - рассказывал Вадим, - внутри уже почти пустая и в ней можно разместить всех жителей Комсомольска, руду выбрали, а впереди… какую гору ни ковырнут геологи, везде богатства неисчислимые. Жаль, людей не хватает. Только поэтому здесь руду обогащаем и отправляем. Трудно здесь жить, есть все, но нужна сила и здоровье, чтобы все взять. Слабым здесь не место. Трудно, но интересно, да и природа пока не загрязнена, охотники и рыболовы довольны, а ягоды набираем ведрами.

   Юрий Сергеевич хорошо понимал сына, понимал, что потоком слов тот глушит вопросы, чтобы не оскорбить отца прежним., поэтому он плавно, осторожно, взвешивая каждое слово, рассказал Вадиму о родных, немножко приукрашивая действительность и сглаживая острое, рассказал, что уехал отдыхать, а потом бросил все и поехал к нему. Конечно, всего рассказать он не смог, скорее потому, что все не запомнил, а не из желания скрыть свои приключения последних недель. Да и зачем ему, Вадиму, знать весь путь отца к нему, важнее результат.

   - Сынок, я сильно изменился со времени нашего жуткого расставания и, знаешь, изменился в основном вот за последние недели, как начал путь к тебе. Взорвал мне душу один снабженец там, в Москве. Как сейчас стоит перед глазами молодой, вежливый, с оттопыренными ушами, Щербаков по фамилии. А я только сейчас мысли свои начал в русло загонять, но уже другим человеком стал, совсем другим, столько передумал, столько узнал, что сейчас и не знаю, как и зачем возвращаться назад. И мир для меня стал другим, я уже весь мир вижу или почти весь и принимаю его во всем его многообразии. Вряд ли два месяца назад я зашел бы в твою бывшую квартиру в Горном и пил бы чай с новыми жильцами, совершенно мне незнакомыми и многое другое. Да и тебя, сынок, два месяца назад я все еще считал виноватым. Прости меня, сынок, прости, если можешь, без всяких объяснений и обещаний, без слов, прости меня за все и за мать тоже. Она еще во тьме своей гордости, но она тоже прозреет. Знаешь,как сказал мне один старик: "Я научил своих детей любить жизнь и презирать подлость". Ты же этому научился сам, а не я тебя научил. Пусть бог меня судит, а ты прости, если можешь.

   Вадим мола подошел к отцу, обнял его и спрятал лицо на его груди, он давно уже простил, но сказать некому было, а сейчас и говорить не хотелось, жесты ярче слов, в них фальши меньше. Потом они долго стояли молча, опершись на перила и глядя в глубокую котловину рудника.

   - Ты счастлив? - спросил отец.

   - Не знаю. Что понимать под счастьем? Если свой маленький мирок, работу, то да. Я узнал и любовь настоящую, и дети здоровы, и работа по душе, и друзья хорошие есть, но все равно чувствую, что надо бы сделать больше, нет, не для себя, а вообще. Счастливыми, наверное, бывают круглые дураки.

   - Хорошо, тогда спрошу по-другому: ты полностью раскрылся, проявил себя в этом мире?

   - Конечно, нет. Ведь многое можно было бы сделать, чтобы люди лучше жили в этом мире и чтобы сам мир стал лучше. И я смог бы еще многое сделать, но нужны какие-то механизмы, какая-то система, позволяющая каждому раскрыться и использовать все свои силы на пользу всем, но ее нет, этой системы и громадные психические силы людей тонут в этой повседневной толкотне и гибнут люди, не успевшие все отдать и улучшить мир. Не так мы живем. Нет, я не жалуюсь, просто мне людей жалко. Еще не знаю что, но что-то не так. У Высоцкого может быть слишком категорично, но верно  - «Нет, ребята, все не так, все не так, ребята». И причина где-то в головах, в психике людей, по-моему.
 
   - Значит, чтобы стать счастливым надо построить счастливое общество?

   - Нет, отец, я думаю, что строить надо общество справедливости, но для этого надо менять психику большинства людей, - Вадим замер, почувствовав, что эти слова отец может отнести и к себе, но Юрий Сергеевич тоже понял сына и совсем добродушно развеял его подозрения:

   - Не бойся, сынок, меня этим уже не обидишь и не уколешь, я больше, чем ты осознал всю лживость и подлость прожитой жизни, иначе я к тебе не посмел бы приехать, не посмел бы пачкать твою чистую душу грязью нашего тамошнего снобизма. Говори все без всяких сомнений, а я буду рад, если хоть одну мысль добавлю к твоим взглядам и ты ее не отринешь. Это будет мой вклад в будущее, тебе его строить, а я уже стар.
 
   Вадим повернулся и, прищурив глаза, глядел вдаль на четкую кромку гор на фоне ясного неба:

   - А для изменения психологии прежде всего нужно внедрить другую систему ценностей, чтобы всем стало ясно, что если для ублаготворения одного, например, отдыхом на Капри многие сотни и тысячи ходят босиком и голодными, то это безнравственно в высшей мере, владеть миллиардами или распоряжаться жизнями других людей тоже безнравственно. Мерой потребления должна стать не мера труда, а мера нравственности. Люди разные и физически и психически, но кушать то все одинаково хотят.

   - А ты не боишься, что уравниловка снова все погубит?

   - Нет, не боюсь. Понятие «уравниловка» принадлежит тому уровню сознания, где есть «мое», где «Я  - пуп Земли», где распределение яко бы по труду, а на деле по принципу «кто больше урвет», что и есть неиссякаемый источник всех бед на Земле, войн, геноцида, преступности, растления.

    Посмотри как, как в природе: сильный цветок вырастает выше всех, ярче всех и дает больше всех нектара и аромата, сильное дерево принимает на себя удары стихии, сильный зверь ведет и защищает стадо. Сколько художников, писателей, поэтов создавали свои бессмертные творения не за деньги. Наградой им всенародное уважение и память. Так и в труде: в том, новом уровне сознания не только картины будут создавать на радость людям, но и машины, дома и другие предметы потребления. А лично себе будут брать только самое необходимое в соответствии с достигнутым уровнем и нормой нравственности. Завидовать будет нечему, только таланту. И экспроприировать будет нечего. Отпадут войны, армии и военная промышленность за ненадобностью. Сколько же сил и времени освободится на науки, искусства, физическое и нравственное совершенствование.

   - Но, глядя на наше сегодняшнее, на уровень сознания, так и хочется сказать: жаль, только, жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе», - горько констатировал Юрий Сергеевич.

   - Знаешь, папа, а я верю, знаю, что фантастика, но верю. Многое еще недавно фантастикой было, а стало явью. Главное люди нужны. Пусть мало сейчас тех, кто верит, но если каждый вырастит двух-трех абсолютно честных детей да переубедит пару друзей, то уже много. Да и откуда в будущем окажутся честные люди, если сейчас все потеряют веру. Сколько не прославляй «золотого тельца», он, кроме временного материального благополучия с последующей войной, ничего не даст. Там, где есть «мое», там может быть масса красивых, удобных вещей, но красивой души не будет никогда. Неужели ты сам не убедился, живя в своем таком «удобном» мирке, там, в Москве?

   - Убедился, да еще как, вот и бежал сюда, аж до Солнечного и Горного к тебе, чтобы слушать тебя, сынок, и таять душой от счастья. В этой длинной дороге я уже не раз слышал отголоски твоих мыслей, в разной обстановке, от разных людей, но все они сходились в основном, в том, что счастье – понятие нематериального порядка, что основой его является психика и построение лучшего общества без изменения психики – пустое занятие.

   Что за чудо была эта прогулка! Яркое солнце, искрящийся снег, небольшой мороз, чистый, звенящий воздух, неохватная даль свежей природной чистоты, бездонное небо над головой и они, отец и сын, чьи мысли сливались в единое, а сердца стучали в унисон. «Когда мы вместе, мы непобедимы» - вспомнились чьи-то слова. Нет, мы живем для того, чтобы быть вместе, чтобы все силы своей души тратить на будущее, прожить и оставить после себя вот такого Вадима, а он других, Юрочку и Риту, из чего и складывается бесконечная цепочка, бесконечность. И ты в ней необходимое звено. А какая это будет цепь, золотая или железная, зависит от каждого из нас, от каждого звена. Вот здесь и смысл и цель твоя – стремись к тому, чтобы стать золотым звеном и старайся оставить после себя еще лучшее, чем ты сам есть, а остальное все – «суета сует».

                Эпилог.

    Красивые напольные часы медленно пробили пять раз. Рабочий день закончился, но Юрий Сергеевич никак не отреагировал, даже не сменил позы. На душе было тяжело, тоскливо, все тело сковывало какое-то безразличие, отупение, кабинет казался клеткой, красивой тюремной камерой. Бесшумно отворилась дверь, в дверном проеме стояла секретарша. Она вопросительно, молча смотрела на своего начальника. Юрий Сергеевич отпустил ее и попросил отправить машину в парк, что уже стало привычным. На улице моросил дождь, ветер срывал с деревьев первые желтые листочки, низкие облака быстро плыли над городом.

   Давно, очень давно он вернулся с Дальнего Востока и все это время меланхолическая задумчивость не покидала его. Он машинально выполнял свои обязанности. Попытка улучшить работу отдела, заставить всех подчиненных работать добросовестно, встретила глухое непонимание с их стороны, а также недоумение, а потом и дружную отчужденность всех равных и начальников, всех без исключения. Ему уже давно стало ясно, что «круг» его отторгает постепенно и момент «выноса тела» не за горами. Более того, он хорошо представлял себе, как надо поступить: надо просто хлопнуть дверью, но продолжал механически ходить на службу, хотя давно уже не дорожил ею. И только нечастые письма Вадима расцвечивали его душу, создавали ощущение бронекабины, в которой он чувствовал себя особенно хорошо. После каждого такого письма неделю или две он ходил погруженный в себя, с блуждающей улыбкой на устах, а затем снова одолевала меланхолия. Он не боялся за себя, за свое будущее, он знал, что найдет себе дело по своим силам и способностям, уйдя из Госснаба, но пока еще было просто лень что-либо предпринимать.

   Вадим за это время вырос до главного инженера рудника и писал о том, что предлагают должность в краевом управлении, Светлана снова работает в лаборатории, внуки ходят в садик и ждут в гости дедушку Юру. О матери Вадим упоминал вскользь, не желая раньше времени бередить рану. Неожиданно в сводках Юрий Сергеевич встретил фамилию Щербакова, который стал начальником снабжения геологоразведки Дальневосточного региона.

    Дальний Восток манил, а здесь, в Москве, повеял какой-то свежий ветерок: месяц назад срочно был отправлен на пенсию тесть. Нонна притихла и как-то сразу сникла, постарела, командирский голос ее потускнел, и Юрий Сергеевич все чаще встречал ее печальный взгляд с невысказанными вопросами. Иногда он заставал ее перед зеркалом, в котором она внимательно разглядывала пока еще редкие седые волоски и легки морщинки и незаметно вздыхала. А совсем недавно он обнаружил случайно на ее ночном столике фотографию Вадима, стройного и красивого десятиклассника с каким-то задумчивым взглядом. Он понимал жену и давал времени сделать свое дело.

    Аркадий оставался таким же «балбесом», в его возрасте он еще не в состоянии был что-либо почувствовать и, тем более, анализировать. А вот Рита теперь почти каждый раз, когда бывала у них, приходила к отцу в кабинет и подолгу молча сидела в уголку дивана, глядя на отца. Да, женское сердце, конечно, чувствительнее, тем более родное сердце, она ни о чем не спрашивала и ничем не утешала, просто сидела рядом и видела, что своим присутствием доставляет отцу облегчение. А если быть справедливой, то и отцу и себе самой, что ей было, пожалуй, нужнее, потому что она уже шестой месяц была беременна.

    Юрий Сергеевич часто писал, писал все, что приходило в голову. Это облегчало. А Рита, посидев так сколько было возможно, уходила от них намного счастливее, чем от былых нарядов и причесок, которые они изобретали с матерью. Да и мать сейчас была «не на высоте».

    Да, ветерок явно потянул и Юрий Сергеевич ощутил его одним из первых: он видел почти незаметные изменения в настроениях сослуживцев, в разговорах и поведении людей на улицах, где стал бывать ежедневно, в усилении беспардонного славословия и лжи в средствах массовой информации, в нарастании прозападной ориентации.

    Постепенно, малозаметно кругом стало грязней, грубее, зловоннее, словно одна за другой стали открываться болячки и язвы или он лучше видеть стал, сняв розовые очки. Нет, определенно что-то менялось, а точнее, многое.

    Анализируя то, что он видел и слышал и то, что знал из тщательно скрываемого от посторонних глаз, он кожей ощущал медленное приближение смутного времени, хаоса, упадка, пытался представить себе всю глубину будущего кризиса. А поскольку он хорошо знал силу «клана», его разветвленность и ужасный уровень нравственности, а точнее, безнравственности, то грядущий кризис пугал его своими масштабами и сковывал волю.

    И, только вспоминая Вадима, его семью, Щербакова, седого Алексея, зная, что в мире есть дети Тараса Ильича, которые «любят жизнь и презирают подлость», он понимал, что мир не умрет. Все равно добро пробьет себе дорогу, люди научатся жить лучше, но себя в этом лучшем мире он уже не видел и очень боялся, что и детям не придется увидеть лучшее. Поэтому он и боялся разговаривать с Ритой, хотя каждый раз теплел душой, видя ее, молча сидящую в уголку дивана. ДАЙ БОГ, чтобы и она и ее будущее дитя стали теми золотыми звеньями в бесконечной цепочке поколений, которые всю цепь делают золотой. И это их взаимное молчание было сильнее слов.

   Жизнь, могучая, бьющая словно родник из земли, жизнь делала свое дело. Она была везде, и в космосе, и на планете, и в маленькой букашке, ползущей по тетрадному листу, и в тяжелой голове Юрия Сергеевича, и в печальных, задумчивых глазах Риты. Она идет по своим законам, а если люди хотят жить лучше, то должны сами активно вмешиваться во все, активно делать добро, чтобы его в мире стало больше, чем зла. Юрий Сергеевич хорошо это понимал, но воля была парализована, подавлена, пока подавлена.

   Пройдут годы, пройдет смутное время, появится масса книг и статей с анализом этого времени, как всегда предвзятым и спекулятивным, и только очень нескоро, когда это время покроется пылью истории, какой-нибудь будущий мыслитель, одно из золотых звеньев этой бесконечной цепочки, сможет ответить на все «зачем?» и «почему?» нашего времени. А жить надо сейчас. И никто не сможет прожить чужую жизнь или прожить жизнь за кого-то, даже за сына или дочь. Каждый должен свой крест нести сам.

   Юрий Сергеевич рассеянно посмотрел на календарь с цифрами 282-82-82 и 278-82-18. Затем он решительно встал, надел плащ, нахлобучил широкополую шляпу, взял зонт, захлопнул кабинет и бодрым шагом пошел по мокрой улицу домой.

     1978-1989гг.
     Василий Иванович Ерёмичев.