Глава Восьмая. Тайное становится явным.
— Поля, ты с ума сошла!?! – воскликнул Гусев, увидев на пороге своей квартиры Полину. – Тебе же сказали: сидеть в монастыре безвылазно. Наверняка, Герман уже знает, что тебя нет в клинике. Представляешь, какая охота на тебя начнется? Да, она уже началась…
— Вадик, я не могу находиться неизвестно где, зная, что здесь – родная дочь считает меня мертвой. В конце концов, я имею право видеть своего ребенка?
— Как ты это себе представляешь? К особняку тебя близко никто не подпустит. А если и подпустят, то только для того, чтоб избавиться от тебя окончательно и навсегда.
— А что Аня? Она ведь работает в особняке. У неё что, не получится провести меня туда незамеченной.
Услышав диалог супруга с Полиной, из комнаты вышла Анна. Появлением своей подруги она была удивлена, даже обескуражена.
— Ты точно с ума сошла! – воскликнула она. – Хоть понимаешь, скольких людей ты подвергаешь опасности?
— Анют, а что мне еще делать? Вы с Вадимом не звоните. От Людмилы и Дмитрия я тоже не получаю никакой информации. Я даже не знаю, что здесь, у вас происходит.
— Да, ничего у нас не происходит. Пока! – ответила Анна. – А вот ты ведешь себя крайне не осторожно. Ты что, своего мужа не знаешь? Да, он всю землю перевернет, чтобы тебя найти. А уж тогда пощады точно не будет.
Определенный страх присутствовал в каждом произнесенном Анной слове. В то время положение Германа можно было смело сравнить с положением зверя, загнанного в западню. Неизвестно где находились два свидетеля, слова каждого из которых могли поставить жирный крест на его будущим. С таким положением вещей Сапранов, естественно, мириться не мог, и готов был пойти на все, чтобы найти беглянок.
— Ты хоть приблизительно представляешь, куда они могли запропаститься? – неоднократно спрашивал Германа Владимир Борисович. - Я ведь тоже в этом деле заинтересованное лицо. Пойми, если Полина начнет говорить, мало не покажется никому.
— Мог бы и не напоминать, – промолвил Герман. – Володя, я что, сам ничего не понимаю? Теперь Полина – моя главная головная боль на долгое время.
— Ты забыл сказать: еще и Лена…
Тема бывшей невесты по-прежнему оставалась для Германа самой больной, и даже не потому что девушка стала представлять для него довольно-таки реальную опасность, а просто она настолько прочно вошла в его сознание, овладела его мыслями, что изгнать её оттуда не представлялось никакой возможности. В прежние времена такие проблемы решались Германом очень легко: всего одна ночь, проведенная в компании двух-трех легкомысленных девиц, ставила мозги на место, заставляя забыть предмет страсти.
Сам «предмет страсти» в это время был по-настоящему счастлив. Рядом были любимый муж, обожаемый младший братишка, любящие брат и сестра, а воспоминания о тех ужасных днях, проведенных в лечебнице, казалось, остались где-то позади.
— Не представляю, как бы я там выжила, если б Полина Аркадьевна мне не встретилась, – часто говорила Лена. – Вот уж кто горя хлебнул! Единственное, чего не могу понять: за что ей все это? Что такого надо было сделать, чтобы Герман Федорович на неё так ополчился?
— Лен, а тебе за что все это!?! – в свою очередь спросила Анна. – Чужая душа – потемки. Душа Германа – тем более… Я так думаю: за любовь ей пострадать пришлось.
— За любовь?
— Конечно. Ты что, думала: только ты можешь по своему Антону страдать? Нет, девонька моя. Другие люди тоже умеют и влюбляться, и переживать…
— Тетя Ань, а расскажите, что это была за любовь, – попросила вдруг Лена. – Полина Аркадьевна что, была влюблена в кого-то? Кто был этот человек? Почему они сейчас не вместе?
— А ты знаешь, что с любопытной Варварой сделали на базаре? – появившийся из соседней комнаты Вадим Викторович прервал этот допрос. – Ты что, захотела повторить её горький опыт?
Все, что касалось прошлого Полины, и для Гусева, и, тем более, для его супруги было больной темой. Слишком много горького и неприглядного скрывала эта история, и всякое воспоминание о ней было занятием не из приятных.
Сама Полина мысленно была уже далеко от тех злоключений, выпавших на её долю. Все, что ей хотелось больше всего – это развеять миф о собственной смерти, увидеть родную дочь, а также узнать хоть что-нибудь о сыне, потерянном много лет назад.
— У Лизы, наверно, женихов полным-полно? – спрашивала Полина Анну. – Совсем взрослая стала. Парни, небось, совсем прохода не дают?
— Знаешь, Поля, с твоим муженьком особо не разгуляешься, – тяжело вздохнув, ответила Анна. – Я вообще не понимаю, зачем ему дети нужны? Тоже для получения прибыли, что ль?
— Погоди, Аня. О каких детях ты говоришь? – удивилась Полина. – У нас же с Германом только Лиза…
Тут только Анна поняла, что с её уст сорвались лишние слова. Долгие годы Полина жила в неком информационном вакууме, и о той части жизни мужа, которая была после её заточения, она не знала ровным счетом ничего.
— Поль, понимаешь, в чем дело: Герман же никогда своей выгоды не упустит, – начала свой рассказ Анна. – После того, как тебя якобы похоронили, начал он из себя убитого горем вдовца строить, «печаль» свою горячительными напитками заливать… в общем, топить себя на дне бутылки. Во время одной из таких попоек и подвернулась ему Ира Френкель. Деваха она в то время была одинокая, а отец у неё в то время крупнейшей торговой сетью в крае командовал. В общем, сама понимаешь, невестой эта Ира оказалась завидной. Ну, Герман зря времени терять не стал, и уже через год сыграли свадьбу.
— И что, хорошо живут? – спросила ошеломленная Полина.
— Да, уже не живут. Я ж тебе говорю: не Ирка твоему Герману была нужна, а состояние её отца. Стоило только Льву Лазаревичу помереть, как они почти сразу же развелись. Ну, твой благоверный, конечно, обобрал Ирину до нитки. Та в чем была, в том и ушла из дома. Герман ей ничего не оставил. Магазины, побрякушки, какие ей отец подарил, меха, даже Иркино фамильное серебро – все к рукам прибрал. В общем, Ирка, в чем была, в том из дома и ушла.
Чем дольше Анна говорила, тем сильнее внутри самой Полины все кипело от возмущения. Человеческой подлости и изворотливости оставалось только удивляться и, одновременно, сожалеть о том, что ты не в силах что-либо изменить.
— Господи, дай мне сил пережить все это! – запричитала Полина.
Все, что произошло, плохо укладывалось у неё в голове, будто перед глазами был дурной сон, который никак не мог закончиться. Долгое время Полина пыталась понять, за что на её долю выпало столько испытаний, но ответа так и не находила.
— Анют, вот чем я заслужила все эти напасти? – спрашивала она. – Я ведь всегда выполняла то, о чем меня просят. Когда родители навязали мне Германа в качестве мужа, я приняла их выбор безропотно. При нем боялась лишнее слово сказать – все из себя примерную жену строила.
— А вот зря ты боялась слово сказать, – промолвила Анна. – С такими мужикам, как твой Герман, чем строже, тем лучше…
Слова Анны могли относиться к какому-либо другому человеку, но только не к Герману. Казалось, сделанный из железа и стали, Сапранов, в принципе, не мог поддаваться ни чужим словам, ни чужому влиянию. Все в его жизни было запланировано, продуманно, запрограммировано, и уже никто и ничто не могло заставить его что-то изменить в своей судьбе.
— Анют, ты что, Германа не знаешь? По-моему, с ним вообще невозможно разговаривать, – возразила на замечание подруги Полина. – Любое слово поперек в его доме невозможно по определению.
В доме Сапрановых Полине натерпеться пришлось, конечно, многое. Жена Германа – она была лишь частью делового контракта, заключенного между её отцом и Федором Кузьмичом. Такие понятия, как уважение, сострадание, терпение, в договор не входили, а поэтому вскоре после свадьбы Полине пришлось ощутить на себе все прелести брака по расчету.
— Знаешь, Ань, я ведь иногда жалела, что дочерью своего отца родилась, – как-то посетовала она. – Ведь если бы не это, моя жизнь могла сложиться совершенно по-другому.
— Поль, не гневи Бога! – сказала Анна. – Родители-то твои в чем перед тобой виноваты? Не их вина, что они хотели тебе счастья, а эти архаровцы их банально обманули.
— Да, была я счастлива, Аня! Была, и мои родители прекрасно об этом знали. Просто деньги и мания величия верх взяли. Если в этом деле хорошенько разобраться, то, получается, родители меня, по сути, продали. Уж не знаю, чем я так приглянулась Герману с Федором Кузьмичом, но цену за меня они заломили такую, что мой отец просто не смог перед ней устоять.
Об этом периоде своей жизни Полина без боли в сердце вспоминать не могла. Казалось, правильной девочке из вполне благополучной семьи судьба уготовила на сто процентов счастливую, лишенную каких-либо потрясений жизнь. Были любящие родители, готовые сделать для своей любимой дочери все, что угодно; была жизнь, начисто лишенная каких-то потрясений и нужды в чем-либо; наконец, была любовь, чистая и ничем не запятнанная, но по чужой злой воли в одночасье разрушенная.
— Ну, нельзя же одним прошлым жить, – не раз говорила Анна. – В конце концов, у тебя еще и дочь есть. За ней надо следить, чтоб она не попала под тлетворное влияние твоего благоверного…
— Ань, а меня к ней подпускают? С тех пор, как Лиза родилась, я её вижу только по выходным.
Родная дочь Лиза была еще одной головной болью для Полины. От воспитания девочки её отстранили почти сразу же, как только та появилась на свет. Предлоги для этого были настолько надуманны и наигранны, что у любого нормального человека они вряд ли поместились бы в голове. Эмоциональность и некоторая импульсивность Полины трактовались, как представляющая для ребенка опасность.
— Полина нуждается в помощи специалиста, – не раз говорил Герман. – Это очевидно.
Свои предположения Герман решил подтвердить, пригласив в дом одного эскулапа, чтобы он освидетельствовал Полину. Заключение специалиста оказалось неутешительным. По его словам, психика женщины была основательно расшатана, что, в свою очередь, могло привести к грандиозному нервному срыву.
После этого все общение Полины с внешним миром было сведено к минимуму, в том числе и общение с собственным ребенком. Жизнь в особняке была ограничена пребыванием в небольшой комнате с редкими визитами мужа и посещениями Анны и Варвары Захаровны.
Свекровь и служанка вообще оказались единственными людьми в особняке, в которых Полина нашла сочувствие и доброе к себе расположение.
— Не представляешь, как я вам с Варварой Захаровной благодарна, – сказала Полина. – Если бы не вы с ней, я бы долго, наверное, не протянула.
— Так! Вот эти глупости ты выбрось из головы! Не протянула бы она… Да, куда б ты делась!?! Поля, все твои проблемы, в принципе, решаемы. Знаешь, сколько веревочке не виться – конец всегда будет. Найдется и на твоего Германа управа.
В том, что она говорила, Анна была абсолютно искренна. То, что Полина оказалась на свободе, не только могло повлечь для Германа необратимые последствия, но и поставить крест на всем его будущем.
Сам Сапранов это хорошо понимал, и не было для него заботы более важной, чем устранение бывшей жены. Для этих целей Германом всегда использовался один и тот же человек – начальник службы безопасности Виктор Васильевич Шабанов.
— Ты сам прекрасно понимаешь: пока Полина жива, ни ты, ни я не сможем спать спокойно, - говорил Герман. – Только представь, носителем какой информации она является! Это же – настоящая бомба! Если рванет, от нас с тобой даже осколков не останется.
— Да, все я понимаю, Герман, – махнул рукой Шабанов. – Только я ведь могу работать, точно зная, где находится тот или иной клиент. А про Полину нам пока неизвестно абсолютно ничего. Вот когда появится хоть какая-нибудь информация о ней, тогда будем более предметно разговаривать.
— Витя, только поисками этой информации тоже придется тебе заняться, – заметил Герман. – Я ж не могу задействовать прежние каналы. Сам понимаешь, какая шумиха может тогда начаться. Начнутся лишние расспросы, выяснения… нам ведь этого не нужно? Так что, Витя, постарайся все сделать так, чтоб ни один комар носа не подточил.
Все распоряжения шефа Виктором Васильевичем никогда не обсуждались, а подлежали немедленному исполнению. В средствах для достижения поставленных целей Шабанов также никогда ограничен не был ни законом, ни, главное, совестью. Именно поэтому все, кто хоть каким-то образом соприкасались с Германом Федоровичем, понимали, насколько опасен этот человек.
— Поля, я все-таки настаиваю: тебе необходимо вернуться в монастырь, – говорил Полине Гусев. - В Москве никто не сможет поручиться за твою безопасность.
— Вадик, а мне надоело бояться! В конце концов, у меня здесь – родная дочь, которая имеет право знать, что я жива.
В своих намереньях Полина была настроена решительно, и, казалось, никто не мог убедить её хоть на йоту отступить от своих планов.
— Ты не забывай о том, что случилось с Черкасовыми, – сказала ей Анна. - Сергей тоже решил пойти наперекор Герману. Ну, и чем все это кончилось?
Трагедия, произошедшая десять лет назад в станице Гнездовская, стала еще одним потрясением для Полины. Чету Черкасовых она знала хорошо, даже состояла в дружеских отношениях с Натальей. Тем больнее было узнать, что почти никого из членов этой семьи не осталось в живых.
— Погоди, а хоть какое-нибудь расследование было? – спросила Полина Анну.
— Да, какое там расследование! Нет, шума, конечно, было много. Даже кто-то из правительства приезжал, но на этом дело и застопорилось.
— Что, так никого не нашли?
— Да, шестерок каких-то нашли. Каждый из них тянет одеяло на себя, всю вину на себя берет, но истинных заказчиков не называет.
Все, что говорила Анна, у Полины плохо укладывалось в голове. С четой Черкасовых она была знакома достаточно хорошо, и представить себе трагедию такого масштаба не могла даже в самом страшном сне.
— Ань, а почему ты решила, что Герман к этой бойне причастен? – спросила Полина подругу.
— Это не я так решила. Это факты так решили, – промолвила Анна. – Поля, после гибели Черкасовых благосостояние твоего мужа стало расти, как на дрожжах. А если учесть, что деньги Сергея Герману уже давно покоя не давали, то все становится очевидным.
Без содрогания слушать рассказ Анны Полина не могла. Казалось, жестокость, произвол, пренебрежение давно стали для неё обыденностью, но то, о чем рассказывала подруга, просто плохо укладывалось в голове.
— Господи, неужели на него никакой управы нет? Он что, считает: ему все позволено?
—Поль, о какой управе ты говоришь? Да, у таких, как Герман, везде все схвачено! Он, видать, где надо и кому надо отстегнул… ну, и дело спустили на тормозах.
— Аня, а Наташа – Сережина жена тоже погибла?
— Все погибли, Полина. Все! Только Димка – сын Сергея каким-то чудом в живых остался. Я уж не знаю, как ему там удалось спастись, но крыша у парня после этого еще долго на месте не стояла. Хорошо, Люда его хоть как-то в себя привела.
Сам Дмитрий уже давно находился где-то далеко за пределами существующей реальности. Любовь, однажды негаданно нагрянувшая к нему, заставила переосмыслить все прожитые годы, по-другому взглянуть на многие вещи.
— Ты не представляешь, как я счастлив, – сказал он как-то Людмиле, когда они возвращались из гостей от Лены. – Рядом со мной – лучшая в мире из женщин, которую я не перестаю обожать! Что может быть лучше?
— Знаешь, Дима, возможно, это прозвучит банально, но я тоже очень счастлива, - ответила Людмила. – Ты меня, можно сказать, к жизни вернул. Если бы ни ты, Лена и Алешенька, не представляю, что со мной вообще бы было.
— Тут ты права, – согласился с супругой Дмитрий. – Сестра и малыш наполнили нашу жизнь новым смыслом. У меня ведь до встречи с тобой была не жизнь, а так… пародия на жизнь. Спасибо, что ты вернула мне возможность снова любить.
— Но, помнится, Дмитрий Сергеевич, вы сами все усложнили, – иронично заметила ЛЮДМИЛА.
— Вот здесь я позволю себе с вами не согласиться, Людмила Ивановна. По-моему, это ваша семья все усложнила.
Сошедшись на том, что не стоит ворошить прошлое, молодые и вполне счастливые люди продолжили свой путь домой.
В своих высказываниях и Людмила, и Дмитрий были абсолютно искренны. Оба находились на седьмом небе от счастья, не чая души друг в друге; оба мысленно возносили благодарности Богу, попутно вопрошая: за что же им дано такое беспримерное счастье?
— Слушай, тетя Аня сегодня звонила. Представляешь, Полина Аркадьевна в Москву вернулась, - сообщила Людмила супругу.
— Полина? В Москву? Зачем? – недоумевал Дмитрий. – Она что, не понимает, насколько это опасно?
— Дим, она ищет сына. Для неё это сейчас самое главное, а когда речь идет о собственном ребенке, ни о каких трудностях не думаешь.
Что случилось с родным сыном, для Полины было главной тайной, которую она, во чтобы то не стало, хотела разгадать. Больше двадцати лет прошло с того дня, когда она первый и единственный раз взяла малыша на руки, но этот момент настолько отчетливо запечатлелся в памяти, что, казалось, все это было только вчера.
Ужас, последовавший за этим, был ни с чем несравним, а воспоминание о нем испепеляющим огнем обжигало память.
Доктор с полным равнодушия выражением лица, монотонным, полным равнодушия, голосом сообщал:
— Со своей стороны мы сделали все возможное. Но ребенок изначально родился очень слабым, а поэтому рассчитывать на успех в деле его спасения, в принципе, не приходилось…
— Что вы сейчас сказали? – растерянно спросила Полина. – Я вчера держала на руках своего сыночка, и он был совершенно здоров. Что случилось? Почему вы говорите так, будто с ребенком что-то произошло?
— Ваш сын умер, – сухо добавила сопровождавшая доктора старшая медсестра.
Наверное, не стоит подробно описывать последовавшие за этим сцены. Полина даже не рыдала. Она просто билась в конвульсиях, а её сознание отказывалось воспринимать смысл сказанных слов.
— Я все сделал, как ты просил, – сообщил доктор супругу Полины. – Герман, надеюсь, ты понимаешь, что подобная особая услуга требует особой оплаты?
— Слушай, Мазепов, неужели тех денег, которые я уже отстегнул, тебе недостаточно? – спросил Герман. – Мы же с тобой заранее обговорили, что и сколько будет стоить.
— Герман, но ведь в этом деле не только я замешен. Есть очень серьезные люди, чьи услуги очень дорого стоят, и вот этих людей мне пришлось задействовать, чтобы решить твои проблемы.
— Знаешь, вот с этими людьми я как-нибудь сам разберусь. Ладно? Ты лучше позаботься о том, чтобы Полина об этом своем выродке никогда и ничего не смогла узнать.
Герман вообще не считал нужным обременять себя воспитанием чужих детей, и к Полине это относилось в первую очередь. От нежелаемого пасынка Сапранов избавился тут же, как только тот появился на свет, не испытывая при этом ни малейшего угрызения совести. Все стенания и переживания супруги списывались на психические расстройства, которыми непременно сопровождаются тяжелые роды.
С предлагаемой версией потери ребенка Полина не могла смириться в принципе, и всю вину в своих несчастьях возлагала только на одного человека – Германа. Даже появление на свет дочки Лизы не смогло уменьшить боль, которую испытывала несчастная женщина. Скандалы и выяснения отношений в доме Сапрановых стали нормой, и даже Варвара Захаровна с её жизненным опытом и накопившейся мудростью ничего не могла с этим сделать.
— Как же я устал, мама, – неоднократно жаловался Герман. – Еще немного, и Полина начнет представлять опасность для всех нас, прежде всего, для себя самой. Теперь уже невозможно предугадать, что она может выкинуть в следующий момент.
— Сынок, а тебе не кажется, что ты сам виноват в этих своих проблемах? – спрашивала Варвара Захаровна. – Ведь ты знал, что она тебя не любит, и все равно с завидным упорством продолжал преследовать её. Ну, и чего ты добился? Влез в чужую жизнь, хотя тебя об этом совершенно никто не просил. Разрушил чужие отношения. После этого ты еще хочешь, чтобы Поля проявляла к тебе благосклонность?
— Мам, я всего лишь хотел отвести её от ямы, в которую она вот-вот могла угодить. Согласись, это вполне адекватная цена за спокойствие Полиных родителей, с которыми ты, между прочим, состояла в дружеских отношениях.
— Я только сомневаюсь, что Аркадий со Светой хотели именно такого будущего для своей дочери, – вздохнув, произнесла Варвара Захаровна.
Проблемы взаимоотношений Германа с его супругой разрешились одномоментно. Причем, самым неожиданным образом.
В кое-то веки Варвара Захаровна решилась съездить навестить свою старую подругу, проживавшую в одном из южных городков. Там-то, в гостях, и застало её горькое известие о преждевременной «смерти» снохи.
Вернувшись домой, Варвара Захаровна была поражена еще больше. Выяснилось, что похороны Полины прошли настолько поспешно и настолько кулуарно, что многих людей, чье присутствие на подобных мероприятиях должно было быть непременным, просто не удосужились пригласить.
— Герман, и из-за чего такая спешка была? – спросила Варвара Захаровна сына. – Что, нельзя было меня подождать? Поля ведь мне тоже чужим человеком не была. Хотя бы проститься с ней я имею право?
— Мам, а зачем тебе это? – было ответом Германа. – Ты же знаешь: похороны – мероприятие не из веселых. Ну, и стоит ли из всего этого шоу устраивать?
Хитроумная комбинация Германа на этот раз сработала на ура! Не было вокруг ни одного человека, кто бы ни поверил, что Полины больше нет на свете, и даже Анна c её патологической дотошностью не могла не поверить в смерть лучшей подруги.
Спустя много лет, Герман очень хорошо понимал, что над ним занесен дамоклов меч, и находится этот меч в руках его внезапно воскресшей супруги. Встреча с Полиной не сулила ничего хорошего, а поэтому Герман принялся обдумывать необходимые меры предосторожности.
— Надеюсь, ты понимаешь, сколько проблем тебе может создать твоя первая супруга? – спрашивал Германа Владимир Борисович. – Герман, нужно срочно принимать необходимые меры безопасности. Иначе нам обоим может не поздоровиться.
— Мог бы и не напоминать, – сухо бросил Сапранов. – Володя, я что, по-твоему, вообще ничего не понимаю!?! Да, я только и думаю о том, как предотвратить надвигающуюся катастрофу. Но пока мы не знаем, где конкретно находятся Полина с Леной, ничего невозможно будет сделать.
Владимир Борисович недоумевающее посмотрел на партнера. Упоминание Лены не могло его не удивить. Прошло не менее полугода с тех пор, как невеста Германа Федоровича скрылась в неизвестном направлении, и стенания самого Сапранова по этому поводу не прекращались.
— Я не понял: ты сейчас упомянул Лену? – спросил Ромодановский. – Герман, а причем здесь она? Ты же сам неоднократно говорил, что Лена скрылась в неизвестном направлении, что ты выплакал все глаза, пытаясь её найти. Что же тогда получается? Все это время ты знал, где Лена, что с ней, и разыгрывал из себя брошенного жениха?
Наверное, впервые в жизни Герман не знал, что ответить. Чтобы он сейчас не сказал, прозвучало бы, по меньшей мере, странно. Признать, что его невеста никуда не бежала, а наоборот, это он пытался предотвратить её побег, Герман не мог, в принципе.
— Слушай, а с чего ты решил, что мне вообще что-то известно про Ленку? Ты вокруг-то посмотри! Каждый фонарный столб её портрет украшает. Менты с ног сбились…
— Ну, а почему тогда ты упоминаешь Лену вместе с Полиной? Это говорит о том, что тебе известно, где они находятся.
— Да, ничего я не знаю! Если бы знал, проблема, по крайней мере, с Полиной давно бы была решена.
Тут дверь распахнулась и в кабинет вошла Лиза. Все, что касалось матери, девушка переживала особенно остро, и случайно услышанные слова отца не могли её не заинтересовать.
— Пап, о какой маминой проблеме ты сейчас говорил? – спросила Лиза.
— Тебе разве никто говорил, что входить куда-либо без стука неприлично? – вопросом на вопрос ответил Герман. – Вот уж не думал, что доживу до того дня, когда придется краснеть за собственную дочь.
— Твой отец хочет создать благотворительный фонд, над которым когда-то работала Полина, – сказал за партнера Ромодановский. – Тогда у неё что-то пошло не так… в общем, тогда с этим фондом ничего не получилось. Вот мы с твоим папой сидим и думаем, как не допустить прежних ошибок.
Объяснение было не вполне убедительным. Благотворительность вообще никогда не была стихией Германа. Подобную деятельность он всегда считал проявлением слабости, не заслуживающей внимания.
— Никогда не думала, что благотворительность тебя может заинтересовать, – сказала Лиза. – Ты ведь всегда на такие вещи свысока смотрел. Считал, что они тебя недостойны.
— Ну, видишь, Елизавета… все течет, все меняется, – ответил за Германа Владимир Борисович. – Мы ведь с твоим отцом уже немолоды. Пора, так сказать, и о душе подумать.
С недовольным видом Лиза вышла из кабинета, оставив отца наедине с Ромодановским.
— Думаешь, она тебе поверила? – спросил Герман Владимира Борисовича.
— Ну, а почему она должна мне не поверить? В отличие от тебя, я в глазах твоей дочери себя не запятнал ничем. Ни я же устроил похороны живого человека, предварительно отправив этого человека в психушку. Ни я вдалбливаю бедной девочке мысль о сумасшествии её родной матери, хотя на самом деле она таковой никогда не являлась…
Говоря все это, Ромодановский жирными буквами подписывал себе приговор.
Герман вообще не относился к людям, безропотно терпящим уничижительное к себе отношение, и к Владимиру Борисовичу это относилось в первую очередь. Единственное, что сдерживало Германа Федоровича от принятия радикальных решений в отношении партнера, - это нужность самого Ромодановского.
Сама Полина тоже преследовала далеко идущие цели, и с бывшим супругом они были связаны напрямую. Покарать мужа за безжалостно загубленную жизнь в её планы, конечно, входило, но не это было приоритетом.
— Сейчас, главное, Лизу из этого гадюшника вырвать, – говорила Полина Анне. – Представляю, что ей Герман про меня наплел. Небось, истеричкой какой-нибудь неуровновешанной выставил?
— Поль, как ты это себе представляешь? – спросила Анна. – Чтобы тебе увидеть Лизу, надо как-то проникнуть в особняк, а это на сегодняшний день не представляется возможным.
— Что, даже ты не сможешь меня туда проводить?
— Поль, как ты это себе представляешь? Я сама там нахожусь на птичьих правах. Герман меня выгонит тут же, как только узнает, что я привела в его дом кого-то из посторонних…
Больше всего Анна боялась не увольнения, а то, что Варвара Захаровна без неё останется совсем одна. Представить, что может произойти с очень пожилой женщиной без её попечения, Анна могла только в страшном сне.
— А почему бы нам не привезти Варвару Захаровну сюда? – неожиданно предложил вошедший в комнату Вадим Викторович. – У нас бы с Полей они могли бы спокойно посидеть, все обсудить, обо всем поговорить.
Предложение Гусева было сколько смелым, столько и трудно выполнимым. Варвара Захаровна уже давно похоронила себя в своей обители – маленькой комнатке особняка, покидала которую крайне редко.
— Как ты это себе представляешь? – спросила мужа Анна. – Сам понимаешь: вытянуть Варвару Захаровну куда-то из особняка практически невозможно.
— Да, объясни ты ей все, как есть, – снова предложил Гусев. – Все равно ведь когда-то придется узнать о «подвигах» родного сыночка.
В принципе, всем, что касалось Германа, Варвару Захаровну удивить уже было нельзя. Своего единственного сына она знала, как облупленного, и знала: ничего доброго, ничего путного от него ожидать не стоит. Варвара Захаровна не могла лишь представить масштабов содеянного Германом, а они, эти масштабы, были поистине огромны.
— Ты что, хочешь, чтоб Варвара Захаровна поскорее на кладбище отправилась? – спросила Анна мужа. – Только представь, что будет, когда она о «подвигах» своего сыночка узнает.
Представить подобное развитие событий было действительно достаточно трудно. Казалось, на что способен её сын, Варвара Захаровна знала досконально, но история с Полиной стала бы для неё настоящим шоком.
— Тут без бригады скорой помощи явно не обойтись, – продолжила Анна. – Только представь, что будет, когда Варвара Захаровна узнает, чем её сынок занимается?
— Даже страшно представить, – промолвил Гусев. – Что ж делать-то тогда?
Ни он, ни его супруга не видели хоть какого-то выхода из этой ситуации.
Лишь зашедшая в гости Людмила нашла решение этой проблемы.
— Давайте я поговорю с бабушкой, – предложила она. – Придумаю что-нибудь такого… чтобы для неё это не было как обухом по голове.
— Люсь, а ты дело говоришь, – оживился Вадим Викторович. – К Варваре Захаровне ты вхожа без проблем. Тебя она всегда выслушает. Вот и попробуй ей объяснить, что да как. Что-нибудь придумай. Скажи: тетя Аня очень хочет, чтоб она к нам в гости приехала, а сама сказать об этом стесняется. Вот ты и попытайся уговорить её, чтоб она к нам выбралась.
То, о чем легко сказать, как правило, бывает трудно осуществить. Варвара Захаровна была очень пожилым человеком, и всякое неосторожное слово, любое потрясение могло иметь для неё необратимые последствия. Людмила это хорошо понимала, и правильность каждого произнесенного слова взвешивала ни один, а сто раз.
— Тетя Аня с дядей Вадимом очень хотят, чтоб ты к ним в гости приехала, – сказала она Варваре Захаровне. – К тете Ане одна её знакомая приехала, с которой они еще со школы дружат. Тетя Аня ей про тебя столько всего рассказывала… и какая ты добрая, и какая ты замечательная. В общем, эта женщина очень захотела с тобой познакомиться…
— По губам твоей тете Ане надавать надо, чтоб болтала поменьше! – перебила внучку Варвара Захаровна. – Я ей что, экспонат, что ль, какой, чтобы мной любоваться?
Одна из особенностей характера Варвары Захаровны заключалась в том, что человек она была в высшей степени податливый, а при виде родной внучки млела каждый раз, когда её видела. Отказать в чем-либо любимой внучке Варвара Захаровна, разумеется, тоже не могла. Так было и на этот раз, когда речь зашла о том, что пожилой, уже долгие годы никуда не выходящей из дому, женщине надлежит покинуть свою обитель.
— Как я все это Герману объяснять буду? – спрашивала Варвара Захаровна Людмилу. – Я ведь уже давно дальше двери своей комнаты никуда не выходила.
— Ну и что? Как раз дядю Германа должно порадовать, что ты стала куда-то выбираться.
— Кого!?! Германа!?! Порадовать!?! Солнышко, не смеши меня! В этом доме радость уже давно не живет, и не живет только благодаря твоему дяде.
Ох, как недалеко от истины была Варвара Захаровна в своих словах. Гнетущая атмосфера в доме Сапрановых царила уже давно, и не было никаких проблесков надежды на то, что что-то может измениться к лучшему. К своему рутинному существованию обитатели особняка привыкли, и даже Варваре Захаровне тяжело было решиться на какой-то шаг, хоть сколько-нибудь что-то меняющий в её жизни.
— Когда мне за тобой заехать? – спросила Людмила бабушку. – Мне ж тете Ане сказать надо, чтоб она подготовиться успела.
— Так, Людка! Вот эту ерунду вы обе выбросьте из головы! – категорично заявила Варвара Захаровна. - Тоже мне – нашли особо важную персону! Давай ты мне лучше скажи: порадовать-то мне их чем? Какой гостинец купить?
Весь оставшийся день и вся последующая ночь были заняты мыслями Людмилы о том, как пройдет предстоящая встреча Варвары Захаровны с Полиной.
— Все будет хорошо. Я в этом уверен, – пытался успокоить супругу Дмитрий. – Ты же говорила: твоя бабушка всегда очень любила Полину Аркадьевну. Значит, им будет, о чем поговорить. Будет, что друг другу рассказать.
— Дим, а представляешь, что будет, когда бабушка узнает, чем её родной сын занимался? Бабуля ведь очень пожилой человек. Сможет ли она выдержать весь этот негатив?
— Люсь, ну, по крайней мере, все это укладывается в логику. Твой дядя ведь никогда образцом для подражания не был, и Варваре Захаровне хорошо об этом было известно. Так что удивить её чем-то сверх естественным вряд ли получится.
Опасения Людмилы отчасти, конечно, подтвердились. Не меньше пяти минут пришлось потратить на то, чтобы с помощью различных препаратов привести Варвару Захаровну в чувство, когда она увидела живую сноху.
— Поленька… девочка моя… - то и дело повторяла пришедшая в себя Варвара Захаровна. – Как же это так… Мы ведь тогда тебя похоронили.
«Ожившая» Полина поведала своей свекрови подробности, от которых её повторно пришлось приводить в чувства.
— Всего ожидала от Германа! Ко всему была готова! – причитала едва пришедшая в себя Варвара Захаровна. – Но то, как он с тобой поступил, Поля, у меня просто в голове не укладывается.
— Варвара Захаровна, а еще Леночка… - промолвила Анна. – Она ведь тоже вместе с Полей в этой психушке оказалась, и тоже её туда Герман упрятал.
Несчастной женщине оставалось лишь только догадываться, где и когда она упустила родного сына.
— Теперь вы понимаете, что ваш сын просто опасен? – спросила Анна. – От таких, как он, всего ожидать можно.
У Варвары Захаровны просто уже не было слов, чтобы хоть что-то ответить. Когда Герман из обычного человека со всеми качествами, присущими почти всем людям, превратился в монстра, не знающего ни жалости, ни сострадания, было загадкой даже для неё.
— Варвара Захаровна, а как Лизонька поживает? – спросила Полина. – Я-то её помню совсем малышкой…
Вопрос о Лизе для Варвары Захаровны был одним из тех, на который она также не могла дать сколь-нибудь вразумительный ответ. Жизнь старшей внучки всегда была для неё закрытой книгой, доступ к которой она не имела. Уже долгие годы Елизавета жила своей, сугубо закрытой жизнью, в которую родной бабушке доступ был закрыт.
— Лизонька? Да, у неё все хорошо, – ответила Варвара Захаровна. – В прошлом году институт закончила. Сейчас у Германа на какой-то его фирме работает.
— Вы ей хоть что-нибудь обо мне рассказывали? Я ж её последний раз совсем малюткой видела.
Вопросы о внучке кололи несчастную Варвару Захаровну в самое сердце, так как ничего вразумительного ответить на них она не могла. От какого-либо соприкосновения с Лизой Варвара Захаровна была отстранена сразу же после «похорон» Полины. Общение с внучкой сводилось лишь к нечастым встречам за завтраком, обедом и ужином да редким разговорам во время этих трапез.
— Не тот я человек, Поленька, в её жизни, чтоб со мной разговоры по душам вести. – призналась Варвара Захаровна Полине. – Она меня про тебя никогда не спрашивала, а сама я даже не знаю, что ей и сказать-то можно.
Правда в словах Варвары Захаровны присутствовала лишь отчасти. Действительно, их с Лизой ни в коем случае нельзя было назвать задушевными подругами. Действительно, отношения бабушки и внучки начисто были лишены каких-либо нежных проявлений и даже намеков на сентиментальность. Но вот причиной всему этому была не какая-то отчужденность между бабушкой и внучкой, а отношение Германа к взаимоотношениям его матери с Елизаветой.
Фактически от какого-либо общения с внучкой Варвара Захаровна была отстранена. Любые попытки банально поговорить Лизой сразу же пресекались Германом. Причем, объяснения для этого находились самые нелепые.
— Своими разговорами ты только нервируешь ребенка, - часто говорил Герман Варваре Захаровне. – Мам, ты что, не видишь: вся твоя болтовня Лизе просто неинтересна. Она – современная девочка, и вся твоя болтовня для неё – вчерашний день.
Варваре Захаровне оставалось обижаться, тихо рыдать в подушку, но смириться со сложившимся положением. Герман обозначил себя хозяином положения, и что-либо изменить не представлялось возможным.
— Ты прости меня, Поленька, что сына такого вырастила, - смущенно попросила Варвара Захаровна Полину.- Да, если хорошо подумать, и не воспитывала я его вовсе. Им ведь больше мой Федор занимался, а у него – свои взгляды, свои принципы…..
Сокрушаться о безвозвратно ушедшем времени и об упущенных возможностях было поздно, и Варваре Захаровне не оставалось ничего другого, как принять создавшееся положение вещей.
Из дома Анны Варвара Захаровна уходила со смешанными чувствами. С одной стороны, душа не могла быть не наполнена радостью от того, любимая сноха, которую долгие годы все считали умершей, на самом деле – жива. Но с другой, – осознать то, что родной сын – плоть от плоти может оказаться настоящим монстром, было очень трудно.
Все вертевшиеся в голове вопросы – почему так произошло – были бессмысленны. Герман уже стопроцентно был сформировавшейся личностью, и что-либо изменить в нем не представлялось возможным.
Всегда стабильно неизменяющийся дом на этот раз показался Варваре Захаровне совершенно другим. Массивное здание, горделиво возвышавшееся среди разбросанных в округе многоэтажек, теперь казалось не причудливой доминантой, украшавшей округу, а мрачным замком, совершенно не к месту появившимся на городских просторах.
В свою комнату Варвара Захаровна пробралась никем не замеченной. Прочие обитатели особняка Сапрановых были заняты каждый своим делом, и никому из них не было абсолютно никого дела до пожилой одинокой женщины, давно уже превратившейся из полноправного члена семейства в причудливый предмет интерьера.
Все узнанное Варварой Захаровной нуждалось в осмыслении и соответствующих выводах. То, что произошло много лет назад, не укладывалось ни в рамки элементарной логики, ни в рамки здравого смысла.
Единственным человеком, который мог хотя бы отчасти прояснить ситуацию, был Герман, но вряд ли в сложившейся ситуации можно было рассчитывать на его искренность.
Ничего не подозревая о собственном разоблачении, Герман Федорович и на этот раз был предан своему излюбленному занятию – просмотру скопившихся бумаг, обильно разложенных перед ним на столе. Семенящих шагов своей матери, вошедшей в кабинет, он даже не заметил, а обратил на неё внимание лишь тогда, когда она своей сухой морщинистой рукой дотронулась до его плеча.
Взгляд Варвары Захаровны, устремленный на сына, был строг и суров и не предвещал ничего доброго. По телу Германа, увидевшего явно рассерженное настроение своей матери, забегали мурашки, а изворотливое сознание начало мысленно готовиться к нелицеприятному разговору с ней.
— Герман, сынок, - собравшись с силами, промолвила Варвара Захаровна, - скажи мне, а ты всех своих невест и бывших жен в психушки отправляешь?