Пел нам песню соловей

Скорлупин Иван Федорович
Солнце нещадно палило месяц, будто обязалось к началу июля сжечь всю растительность и вместе с человеком извести всё живое. Несколько раз округу навещали переполненные водой свинцовые тучи, где-то в глубине таившие гром большой силы. Но всякий раз, повисев немного над деревней, уплывали тучи к горизонту.

Духота накидывалась на людей с прежней силой.

Огородам тоже приходилось не сладко. Ежевечерняя поливка грядкам не помогала. Лук и морковка росли медленно, нехотя; чахли огурцы, свёкла.

Лишь сорнякам было всё равно. Людям явно недоставало такого оптимизма. С надеждой поглядывали они на едва народившуюся луну. Верили в примету, гласившую, что если на нижний рог ночного светила повесить ведро с водой и оно не удержится, то это к дождю.

Луна давала надежды, а спасительного дождя не было. Временами, будто в насмешку, ещё более раздражая изнывающих от жары людей, падали с неба несколько капель.

Душной ночью, за три дня до июля, мы вдруг услышали уже подзабытую дождевую дробь по жестяным оконным сливам. Сначала капли падали в час по чайной ложке, но вскоре дождю понравилась рождаемая им мелодия, и барабанная дробь стала беспрерывной. Со словами «Пойду, дождь послушаю» жена приоткрыла окно в соседней комнате. Свежесть в одно мгновение заполнила квартиру, а душа моя порадовалась симфонии ночного дождя. Вместе с ней пришло спокойствие.
Ночь незаметно пролетела.

Не жарким утро родилось.
 
Остатки дождя пролились несколькими мелкими и непро-должительными порциями, и новый день продолжил свой бег.

Ожила деревня. Повеселели омытые крыши домов, ярче смотрелись освобождённые от пыли деревья. Дышалось легко и свободно, будто природа в подарок разом выпустила из своих потаённых кладовых тщательно скрываемый от людей воздух с повышенным содержанием озона.

Ветер затаился где-то в изумлении. Ни один куст, ни одна веточка не шелохнулись; отдыхали после беспокойной ночи. Изумрудно-голубого цвета небо украсилось неторопливо прогуливающимися большими серебристыми облаками.
Как уже бывало в такие минуты, захотелось проплыть на облаках над милой сердцу матушкой-землёй.

Вместо меня над дворами неторопливо кружил коршун. Порой опускался низко, словно хотел мне что-то прошептать налету или желал разделить со мной восторг приободрившейся округи.

Возьми меня, коршун, в полёт! Взмыть в небо птицей хочу! Парить хочу в компании с тобой и облаками и там же зарядиться энергией.

Облака плывут неведомо куда. Коршун без устали кружит. Бабочки над цветами порхают. Пчёлы нектар собирают. Птахи мелкие заливаются пением.
Всё как вчера, но обновлённые краски не побуждают спе-шить в тень; наполняют желанием послушать пересвист, пиканье и чирикание птиц. Слушать бы – не переслушать! Может, удалось бы понять, какие песни в этом миг слагаются во славу ожившей природы.

Машины то и дело глушат птичьи голоса, отвлекают нас с женой, и тогда мы идём на островок. Туда, где можно тишину руками трогать, видеть и слышать птиц.

Непривычно величавый сегодня много горной воды набравший Ануй!

Играется, плещется в старице мелкая рыбёшка, рождая на воде разрастающиеся от центра и быстро гаснущие круги. Одинокая светло-коричневая стрекоза лишь на мгновение касается водной глади и, отложив яйца, продолжает полёт в поисках новой точки прикосновения. Эта летящая вверх-вниз стрекоза – своего рода взмахи дирижёрской палочки, убавляющей и прибавляющей аккорды послушного оркестра…
Музыка звучит и в сердце моём, а давшая ей начало стрекоза – что летающая по большой театральной сцене прима балета. Я же – влюблённый и благодарный зритель.
Два неподалёку шустрых куличка прекрасны в своей быстрой ходьбе. Постоят секунду-другую, срываются с места, неожиданно останавливаются, раздумывая, в какую сторону бежать. Великолепны они в полёте над рекой: словно парящие в небе дельтапланы. Восхитительны их тёмно-коричневые крылья с белой полоской по краям.
 
Будто волшебную музыкальную шкатулку приоткрыли кулички, весело пикающие в воздухе и на земле: они первыми наполнили звуками этот лесной участок.
Соловей запел, и понеслись над водой и деревьями его трели, тут же подхваченные и приумноженные другим соловьём. Хвастаются, чья песня красивее, чей голос звонче!

Из далёкого прошлого всплывают детские картинки. Три закадычных друга наполняем водой только что купленные свистки – глиняные фигурки соловьёв. Извлекая из них соловьиные трели, носимся мы по улице. Вода в «свистульках» быстро заканчивается, и мы бежим к одному из нас домой за новой порцией. Беспечное было детство…

Красиво поют соловьи, пикают кулики, но неподалёку сиротливо кукует, кому-то считая года, одинокая кукушка, а вслед за ней, словно отчитывая её за материнскую беспечность, громко стрекочет сорока.

На мгновение нависшую тишину нарушает крик летящей и пока ещё не видной за кустами чайки. А вот и она, белая красавица! Улетает вслед за чайкой и моя мысль: в детстве такой же красивой виделась на горизонте мечта.
 
И дрозды здесь обжились. Молодыми не боялись людей, а с возрастом стали недоверчивыми. Пролетят над дорогой и скрываются в кронах многочисленных деревьев.

Коршун круги нарезает, не особенно отдаляясь, но за высокими тополями временами теряется из виду. Интересно, что думает он о нас? Что означает издаваемый им свистящий звук? Не отвечает птица; некогда ей – озабочена поиском пищи…
Близко выныривает и спокойно вдоль берега плывёт ондатра. Чтобы ненароком не спугнуть её, сидим мы, не шелохнувшись. Мне однажды посчастливилось фотографировать ондатру с двумя детёнышами, питавшимися травой на коряге среди реки. Съедят и ныряют за новой порцией, затем усаживаются и едят траву, смешно держа её передними лапками. Может, и сейчас повторится такое?

Звонок мобильного телефона разом закрыл страницу наших с женой наблюдений, но и то, что удалось увидеть и услышать, было верхом блаженства. Эпилогом похода – иного и желать не надо – стала совершенно чудная картинка. На обочине дороги в нескольких шагах от нас приземлился яркой окраски щегол с тремя птенцами – маленькими черно-желтыми живыми непоседливыми комочками. Но едва делаю я первый к ним шаг, чтобы сфотографировать, семейство вспархивает на дерево, а потом скрывается из виду.

Вот теперь всё – можно возвращаться домой под сопровождаемые нас соловьиные трели. Они всё ещё звучат над островком.