Прозрачно-чистый, упоительный воздух струился по золотистым аллеям сентября. Елена пыталась вдохнуть его полной грудью, ощутив сладостные молекулы, не только телом, но и душой. Но... настроение не приходило. Она сидела на, умытой дождём, лавочке. Казалось бы, теперь у неё не должно было быть причин для грусти. Ведь в паспорте теперь, как она и мечтала, красуются новые данные. Из Эсфирь Соломоновны Альгауз, она превратилась в Елену Сергеевну Никольскую. Со сменой имени не возникло никаких проблем, фамилию она получила от новоиспечённого мужа, с отчеством, правда, пришлось немного повозиться, дать кое-кому "на лапу", ибо в отделе ЗАГСа сказали, что сначала её отец должен был поменять имя, тогда уж и она будет иметь право на замену отчества. Но сменить имя отец уже не мог, ибо давно уже покоился на городском еврейском кладбище. После похорон, она никогда туда больше не заходила, ибо с детства, лютой ненавистью ненавидела всё, что связано с еврейством.
Странно, но вместо покоя, внутри бушевало раздражение, ибо в глубине души, где-то, на уровне подсознания, она ощущала себя предательницей. Всю свою жизнь она упрекала мать, родившуюся в исконно русской глубинке и имевшую далеко уходящие русские корни за то, что она, не подумав о судьбе своих будущих детей, посмела выйти замуж за чистокровного еврея. А ведь она знала, как относится общество к евреям. Зачем же она это сделала? С самой школы Эсфирь страдала и от своего нелепого имени, и от иссиня чёрного цвета волос и глаз. Она вздрагивала, когда кто-нибудь начинал задавать вопросы о её национальности. Родственники, со стороны отца, называли её "полукровкой". Однажды она даже обращалась в поликлинику с просьбой сделать ей переливание крови, заменить, так сказать, эту половинку еврейской крови на русскую кровушку. Там её только дружно и весело обсмеяли. Байка о том, что её воспитывает НЕ РОДНОЙ отец, не прокатывала, ибо слишком она была на него похожа.
На скамейку, рядом с ней, подсела странного вида старушка. Елену всегда раздражало то, что люди не садятся на свободные лавочки, хотя таких было полно. Она не любила, когда кто-то вторгался в её уединение, в поток её мыслей, в сферу её внутренней жизни.
Боковым зрением она ощутила на себе пристальный взгляд старушки. Ей тут же захотелось встать и уйти, как вдруг старушка заговорила:
-Вижу маешься, девонька. Места себе в этой жизни не находишь.
-С чего вы это взяли? У меня всё хорошо. Замуж, вот, недавно вышла и, в подтверждение своих слов, протянула ей руку с рифлёным золотым колечком. Но старушка, как-будто не слыша ответы Елены, и, не обратив внимания на протяную к ней руку, продолжала:
- А национальности своей напрасно стыдишься. Ведь в тебе течёт кровь самогО Спасителя! Елена просто взорвалась от негодования и, еле сдерживая себя, произнесла:
- О какой национальности вы говорите, бабушка? Я вообще то русская! Паспорт могу показать.
- Зачем мне твой паспорт, милочка? Я ведь и так всё про тебя вижу и понимаю. Накось вот, почитай. Она протянула ей какую-то книжку в мягком переплёте и, пока Елена отвлеклась на разглядывание обложки, исчезла, будто растворившись в воздухе.
Елена с облегчением вздохнула. - О каком это Спасителе бабулька тут говорила? Всю жизнь ей приходилось из любого дерьма, из любой передряги спасать себя саму. Она взглянула на книжку - "Новый Завет". Что это? Библия? Елена в ужасе стала лихорадочно оглядываться по сторонам. Хотя в стране давно уже бушевали рыночные отношения, никто бы её не осудил за то, что она держала в руках подобное издание, но слишком была сильна привычка всего бояться, всё делать с оглядкой на, некогда обожаемую ею, коммунистическую партию, членом которой она являлась в недалёком прошлом.
Она не могла, пожалуй, установить точную дату, когда открылись её глаза и преобразилось сознание. Строки, подаренной бабушкой книжки, текли перед глазами, и с каждым днём она всё глубже погружалась в атмосферу событий двухтысячелетней давности. В подсознание вторглось откровение о тайных помыслах представителей верхушки коммунистической партии. Оказывается "идейные вожди" никогда и не стремилась делать добро для народа. Массовые аресты, пытки и убийства - это лишь вселенский, сатанинский замысел, который был предсказан ещё задолго до рождения Иосифа Виссарионовича и его предтечи... Она вспомнила документальные свидетельства, которые читала ранее, будучи просто любознательным человеком, о том, что, когда рыли первую яму для мавзолея, прорвало канализационные трубы. И место для будущего траурного зала затопило фекалиями. Патриарх всея Руси Тихон тогда мудро изрек: «По мощам и елей...»
Но самое, пожалуй, главное, это то, что она с ясностью осознала почему именно еврейский народ, в разные века, подвергался ненависти, унижениям, ложным обвинениям и подлым расправам. Народ, на землю которого пришёл, в человеческом обличии, Сын Божий! В ушах снова и снова звучали слова старушки, о том, что в ней течёт кровь Спасителя... Кровь, которой она столько лет гнушалась, которую ненавидела...
Елена и не поняла, как снова стала Эсфирью... девочкой с тихой улочки, утопающей весной в ароматах яблонь и черёмух. Если бы можно было изменить своё детство и юность... вернуть хоть на несколько мгновений то время, когда был жив папочка! Если бы только можно было прижаться щекой к его колючей щетине и сказать ему как она его любит! Она стояла на коленях и молилась, хотя не умела делать этого ранее. Слова приходили откуда то извне. Будто кто-то, тихий и безгрешный, нежно касаясь плеча, заставлял её вслух произносить их. Это была молитва покаяния перед всем еврейским народом. Слёзы бесконечным потоком текли по щекам и падали на крашеный пол. То были слёзы очищения, благодарения и пробуждения к Новой Жизни...