1. Она
Имя у нее было широкое, культурное, какое-то даже вельветовое – звали ее Матильдой, и именно к ней на подселение Степан Хожин и отправился. Стихи как-то не задавались – вроде бы и шла рифма, а ближе к концу – заворачивалась, и есть же и такое понятие – завернутый – оно касается массы вещей. Вот, положим, говорят о человеке так:
- Да он завернутый.
А что значит – да что захотите, то и значит. Или вот, иногда можно услышать – как там дела? Да завернуто? Но, впрочем, это всё слова из советского диалекта, ныне уходящие на дно исторических канализаций. Но вот стихи-то правда заворачивались – сел Степан за компьютер, клавиатура – ринг, удары по клавишам – приемы мастера – и погнали – война в словах, война с миром, потом – изготовление пыльцы для привлечения живых объектов – да, именно для того, чтобы приходили они и славили его. Да, а вот не гонится. Впрочем, в социальных сетях хвалили его так, будто бы и никого другого так в жизни не хвалили, и Степану даже и самого начала хотелось показать Матильде – видишь, сколько женщин меня хвалят! Но так как стихи не задались, Степан начал переделывать старые, вставляя внутрь их уже Матильду вместе предыдущей – Тони. Тоня еще оставалась, хотя и жила уже как паразит подкорки – но выбрасывать ее было нельзя, иначе он бы перестал быть собой, собственником, поэтом душ – а ведь здесь и фактор воровства культурного, и можно было бы сказать так – поэт – вор душ. Что тут плохого? Но тут был и гарем, в голове. Был, и не было его, хотя и комментаторши в ленте множились, и хихикал Степан, подозревая, что однажды количество перейдет в качество. В сети же поэт Атлант сказал ему:
- Знаешь, целый вечер сравнивал себя с тобой, весь вечер. Ты понимаешь? Весь вечер!
- Ну, что сравнил? – отвечал Степан. – Понял, кто лучше?
- Конечно, я.
- Ну пиши, пиши, старик, нагоняй мне рейтинг.
- Какой еще рейтинг?
- Каждый твой коммент – поклон мне. И сейчас ты еще раз поклонишься. Вот увидишь.
- Ты нормален ли? – спросил Атлант.
- Пиши, пиши. Еще один поклон!
- Да у тебя крыша поехала, милостивый государь.
- И еще один поклон!
- Да ты идиот!
- Так и за идиота спасибо – еще раз ты мне бил челом. Я – царь, запомни. Я – в веках. А что ты, Атлант? Пустой звук. Назвался Атлантом, а не Атлант, а Атлантик! Но снова кланяйся! А поклонился, еще кланяйся. Один я такой, один. Запомни, один я такой.
- Даже не знаю как тебя назвать, Хожин. Иди ты лесом.
- И еще один поклон!
Степан засмеялся, очень частотно, очень амплитудно, потом, весь уже нагретый от значимости, написал стих, столбик нетленный и поставил его нетлеть в фейсбук, и там писали ему много похвалы – после же он нашел свою заветную проволочку, ту, из которой он сотворил уже множество фигур еще будучи с Тоней. И вот, занялся Степан. Сделал змейку. Поставил на стол. Сфотографировал. Выложил в сеть с подписью:
Змейка. Современное искусство. Арт.
И потекли рулоны, и потекли рулады, рулеты – и у некоторых комментаторш были лица богинь, и потому, уже вечером, как Матильда пришла с работы, он ей заявил открыто:
- Знаешь, а я любим!
- Кем же? – она подняла брови.
- А всеми.
- А, всеми. Тебе с маслом?
- Ты понимаешь, что я царь?
- Царь-то царь, а кто знает?
- Все знают! – Степа закипел. – Ты посмотри, какие мне девочки пишут, только посмотри. Ты на себя посмотри, а потом на них, ты представляешь – сколько мне лет, а ведь я становлюсь все умнее.
- Ну ладно, - демократично сказала Матильда.
Но Степа раз уж завелся, то успокоиться он никак не мог:
- А ты? Ты меня так же ценишь? Видишь, любая из них может взять меня к себе, только свисни.
- Все это слова, милый, - отвечала Матильда спокойно.
Так и не было взрыва семейного. Степан выложил подборку фотографий с подписью «Ёмск», так как жил он у Матильды в Омске, на том и конец дня был, а уж следующем днем подумалось ему так: раз хитрый я человек, то надо хитрость эту тут же и применить. Стратегия! А делаем так – сочиняем рассказ о том, какая у него жаркая ночь была с Матильдой, да выкладываем в сеть и смотрим на реакцию дам, да аккуратные им сигнальчики подаем – мол, если хотите, дорогая, то и вам будет жарко – а вы только ручки сильнее тяните, Ёмск же не навсегда, а что, а вдруг? Есть же шансы. Цари – люди умные, гибкие, способные на перемены. А вместе с тем, Матильда рано или поздно заглянет комментарии-то почитать, а там – конкуренция! Не одна ты Матильда! Цени царя, пока он есть. Забрали к себе в Ёмск, значит, будь добра, служи искусству.
Потому, был день, были облака – висели они слоисто над крышами бетонных кубов и словно бы задевали крыши, и кошки, что светили фарами глаз, отражали в этих своих глазах небесный мир, и было еще в этих глазах и много удивления. Степа тут был в форме – сел он постить котиков в социальную сеть и напостил штук тридцать – и всякий новый пост создавал в его внутреннем контуре мысли тепло, щелчок – взрыв радости. Еще один котик – еще жарче. Правда, ку тридцатому котику энергия немного подзакончилась, и не было сил даже и на то, чтобы собирать оную с комментариев. Утомился Степан, вышел на улицу и ходил, ходил, фотографируя девушек и тут же выкладывая их в сеть с различными подписями. Например:
Принцесса Ёмска
Ножки вперед, современный Ёмск
Закрыла лицо ручками, троллейбус – а если потрогать?
Не дашь? А зря.
Прошла мимо. Бы-ло.
Наконец, устал он, зашел домой и попытался, было, сочинить новое стихотворение, но рифма не пошла, и он взял стих старый, посвященный Тоне, Тоню оттуда снова убрал и вставил Матильду – так и день состоялся. А вечером бессилие лишь усилилось.
Облака вроде бы уплотнились, сгустились, возможно для того, чтобы создать новый водяной прецедент, но уже к полуночи рассосалось все – они были подобны душе Степана Хожина, который так же был без сил – не было энергии даже на Матильду, и он ее даже обвинил:
- Видишь, ты на кухне цокала, теперь у меня расстройство.
- Ну и ладно.
- И ладно.
Так и лежали они спиной друг к другу.
А дни потом шли как дни, иногда во тьме разума зажигалась звезда – далее она надувалась, разбухала, становясь величественным шаром протокосмоса, и все это было в страстной голове Степана Хожина, и тогда он рождал стих – но все больше постил он котов, ибо дело это хотя и нехитрое, но в нашей сетевой реалии довольно популярное. Однажды ж почувствовал он, что мало от Матильды проку – ну что же – каждый день ездила она работу, а, приезжая, готовила обед и ублажала поэта красивыми словами, а потом и сама собой, да и не только телом. Например, устал Степан – и стих написал, и в ленте поругался, и котиков повесил, и новую фигуру сделал из проволоки, а тут вдруг – приступ раздражения, куда же деть его? И, казалось бы, все с Матильды как с гуся вода – так и ведь и не всегда. Раз, не выдержала она и говорит:
- Ты ведь как на курорте живешь, Степан. А давай я буду дома сидеть, а ты будешь работать!
- Я! Я! – закричал Степан. – Я живу для веков! Посмотри, у меня уже 1200 друзей в фейсбуке, а ведь скоро будет 12 тысяч, а как уйду я от тебя, ты же не выживешь без меня.
- А куда ты пойдешь?
- Например, к Королевне Цы.
- Так это Интернет, Стёпа?
- Или к Марфе Московской.
- Да какая Марфа еще?
- А, вот ты как! А сейчас я покажу переписку с ней! Хочешь? Хочешь? Сейчас покажу!
Разгорячился Степан, переписку читал вслух – и были например там такие слова:
О, Степан, как ты ее терпишь? Зачем тебе это чучело с экспериментальным именем! Я вся твоя! Я жду тебя в себе. Ты во мне! Ты во мне, Степан! Будь во мне, бросай свою приставку!
Расстроилась Матильда, но Степу не выгнала – а следующий днем сели они на машину, ибо была суббота, и за рулем была Матильда, и ездили они по разным местам, и Степан много фотографировал и выкладывал тут же в соцсети, отмечая:
В Ёмске идет дождь
Или:
Красивые улицы, завод. Ёмск.
И еще:
А вот и сидят коты. Ёмск.
И правда, дождь был выпущен сверху словно бы в помощь людям, уставших от нахлынувшей духоты, и все было покорено этой силой. Были они в кафе, где пили кофе и ели мороженное. Были и в другом кафе, где Степан отведал бокал сладкого вина, а Матильде достался сок, ибо была она за рулем. Наконец, шли они через какую-то площадку, и там дети, играясь, раздавали друг другу всякие имена:
- Лёска – картоска!
- Миска – селетка.
- Сам селетка.
- А ты, а ты….
- А ты редиска…
- А ты – хлеб.
- А ты – варенье.
- А вы знаете, - сказал самый умный мальчик, - а есть силетка, а есть сельдяной король!
- Дядька – сельдяной король! – воскликнул мальчик, указав почему-то на Степана.
Так вот, пришли они в парк, и Матильда сказала словно бы для ничего:
- Видишь, Степа, у детей свое определение. Сельдяной король ты.
- Однако, король, а не пешка, - заметил Степан Хожин, - а дело-то умное. Селедки – это вы все вокруг, вам и положено селедками плавать, а король – это главный у селедок. Видишь, как дети-то все хорошо знают.
2.Болгарщик
- Вжжжжжжж!
Диск – словно срез земли, но срез тонкий и злой, с заусеницами.
- Зззззззззз.
Крутился диск. Играла музыка. Была эта музыка резкой, технической, с отсутствием гуманизма. Сунь палец – и нет пальца. Но не столь наивен был Степан Хожин, и не совал он палец, а, устроившись на работу на завод, резал он и в свободное время. И вот, один кусок, второй, третий, куски болтов – и вот, готова голова, и это – голова существа железного, скульптура, предмет искусства. Так вот, сфотал Степан сие и отправил в сеть, и было сразу же 48 комментариев с восхвалением мастерства. Мимо проходили ребята.
- Что за говно? – спросил Юрец Панченко.
- Да так, - смутился Степан.
- Посыл верный, - но руки растут из жопы, - отметил нерусский человек Тимур, - а что ты хочешь?
- Искусство, - заметил Степан.
- Я знаю. Нэ, посыл верен, но швы должны быть ровными, и болты торчать тоже ровно, и рот кривой. Или ты Пикассо, хе-хе?
Степа не знал, обижаться ему или нет, а может быть, кинуться в драку, чтобы доказать правильность мысли художественной, однако, никто на него особо и внимания не обращал, и все оброненные слова были вроде бы случайными.
Крутился диск. Разрезал Степа свою фигуру, лепил новую. Новую разрезал, переваривал, делал еще более новую, и были тут и новая-2, и новая-3, и новая-5, и все – из тех же кусков. И ведь был в этом замысел. У Бога, быть может, тоже материала было в обрез – брал он один и тот же шаблон вселенной, один и тот же замес и перелепливал много раз – миры появлялись, сходили на нет, гасли, появлялись заново.
Наконец, один из хвалителей, некий Роман Шпак из Хабаровска ( в сети, конечно), решил шедевр Степана купить за пять тысяч рублей, да опоздал – того, что он видел, уже не было – разрезал железную голову Степан и сделал новую. Что ж, надо было посылать эту, но эта Роману Шпаку почему-то не понравилось.
- Ты же не спеши, - сказала Матильда.
- Кто из нас поэт? – спросил Степан нервно.
- Да, но я твоя муза.
- Да. Муза Ёмска.
- Почему Ёмска?
- Потому что Ёмск есть кот, а кот есть Ёмск, - отвечал Степан важно.
Вечером же сделал он очередное изделие из проволоки, из той же самой, делал усердно, хотя и быстро, а потом обозначил его так:
Сельдяной король. Профессиональная медь. Без инкрустации.
Тут же Сельдяной король пошел в сеть, и спросила Матильда:
- Как ты думаешь, Стёп, красиво это или нет?
- Чужим не могу этого сказать, потому что народ пошел весь дураков, дурак – народ, народ – не кот, а кот – не народ, а гений всегда не понят. Цени меня, пока я есть.
- Так и ценю.
- А знаешь, я и есть сельдяной король, потому что все вы – селедки, всего лишь селедки, и вот, ловит король новую селедку, а она вся мокрая от страсти и трепещется, потому что она завидела короля, и тогда король кладет ее вот так и метает икру.
Тут он стал к Матильде приставать, и та подчинилась.
3. Она и Король
Как-то раскопал Степан фотографию в сети – девушка при губках больших, подкаченных – каких тысячи, а то и сотни тысяч везде, взял он и создал дополнительный аккаунт в сети от лица этой девушки и принялся набирать френдов – френды ж сами текли, ибо всем такие девушки нравятся. Набрал Степан целую кучу почитателей, а потом зафрендился уже сам к себе, к Степану Хожину, тут же на свой аккаунт перешел и принялся всем показывать – смотрите, мол, какие ко мне френдятся. Тем самым хотел показать он людям, что не всего его достаточно ценят, а вот такие красавицы его ценят, и вообще, красавиц таких может быть пруд пруди, если он захочет, потому что он есть Король.
И тут же сочинил он рассказ, выложил его везде, где только можно было, и вот таким было ядро рассказа этого:
Плывет Король сельдяной в воде, мутная то вода, или светлая вода – всегда, хвост. Хвостом виль – направо губки щелк, но надо ли? Али нет? А вод и селедка страстная, хвост тонкий, глаза с маслом. И хочет масло короля. Потому что сама по себе селедка под маслом – ах, пальчики оближешь, а все для ко-ро-ля. А по ночам **** король селедку Матильду, и дерг-дерг-дерг – ша-та-ет-ся море и этаж, потому что Да-Ла.
Что хотел Степан? Он хотел, чтобы рассказ почитала Тоня и – или разозлилась, или закипела от ревности, но того же хотел он от посетительниц его аккаунта, и дело же было удивительное – неприметным человеком в жизни был Степан Хожин, но в сети словно бы все вареньем у него было намазано или медом – и все виды существ, каким положено было лететь на варенье или мед, бежали к нему и всякий его новый шаг славили, и хихикал Степан, замечая, что путь гения – это вам не путь человека простого. Вместе с тем, рос и образ королевский, и несколько новых рассказов про Сельдяного короля было написано, выложено и подвергнуто всяческому комментированию, и вскоре человек, набиравший бы в поисковике имя Степана, столкнулся бы с вариантом «Степан Хожин Сельдяной Король», и вот, являлись к нему даже дамы московские, ближе к пятидесяти, но порой и тоже при губках подкаченных.
- Ах, я заберу вас, - написала Виолетта.
- Бери, бери короля, - отвечал Степан.
- Как же она вас там держит, Степан?
- Захватила.
- Но как же ей, этой сучке, это удалось?
- Обманом, обманов, милая.
- Как же так, ты – такой гений, и живешь там!
- Судьба занесла короля в Ёмск, но я терплю, хотя и плачу, - написал он.
- А эта?
- Которая.
- Молодая.
- Он, она меня ценит. Она меня любит.
Речь шла о той самой фотографии с оснащенной на буфера молодкой. Горько же было Виолетте. Любила она.
4. Падение короля
Что за слово такое – сельдяной король? Думаете, это – человек, который, например, любит селедку – а как бы не так, сельдяной король есть рыба отдельная, рыба словно бы отстраненная от прочих рыбьих сует, рыба хотя и не начальник, но все же нечто столпа или перста, ну или, может быть, основного руководителя. А ведь называется он еще и так – рыба-ремень, а еще – ремнетел, и относится он к классу опахалообразных. Рыба большая, со значением.
Степан же, Хожин, был как бы в умственном плавании – на работе хотел он запилить новую фигуру, но возможность не представилась, да и потом возможность не представилась, и в третий раз, а на четвертый он вроде бы собрался – и день как раз был смурной, с наличием поэтики в синеве облаков, и самое было время сотворить шедевр, а тут Артур, начальник бригады, и говорит:
- Степ, в курсе, что бригада расходится?
- Не знаю, - ответил Степа.
- Ну и знай.
Так вот и не состоялся запил, и не было новой фигуры – а ведь какие выразительные получались вещи, и комментарии в социальных сетях росли. Что теперь оставалось? Пришел Степа домой, открыл свою коробочку, вынул ложку свою и решил из нее сделать фигуру – так вот, вскоре в руках его были плоскогубцы – и так вертел Степа Ложку, и сяк, наконец, получился тут у него перстень, правда, с одной особенностью – сама загребущная часть ложки никуда не девалась, и было непонятно, что с ней делать? Решил Степа вставить в якобы перстень этот драгоценный камень сжать – и так бы и правда получалось драгоценное изделие. Ну и что же? Сложно, что ли? Рука ищущего есть прибор, оснащенный всем необходимым – здесь и локатор, и сам, собственно, манипулятор, а сюда же – и ум пытливый и поэтическое вознесение. За драгкамень пошла какая-та старая пластмассовая бусинка. И вот, сжал Степа ложку, и вот уж и пошло фотографирование, и тут же – демонстрация шедевра в социальной сети под заголовком таким:
Перстень
Драгоценный (заменитель) камень, цветные металлы.
Под металлом подразумевался металл белый, алюминий. Но комментарии потекли, Степа засмеялся с большим количеством колебаний горла – он словно бы перебирал энергию смеха душой – вот уж было достижение, он уже побеждал, он уже теперь, всегда, уже, всё, всё! Он даже выставил цену на предмет:
1000 рублей.
Потом передумал, поставил 1500 и добавил – почтовые затраты – ваши.
Комментариев тут набралось порядком. Например:
1.Ах, снова! Какая красота!
2. Вы слишком дешево продаете!
3. Гений!
4. О, король, какой прогресс!
5. Как же вас нее ценят!
6. Настоящий Фаберже!
Было еще много комментариев, и, написав пару-тройку стихов и отдав его толпе, то есть, сети, потчевал Степан Хожин на лаврах, и когда пришла с работы Матильда, словно бы не замечал ее Степан, потому что летал он – то были эфиры, эмпирии или высоты абсолютных гор – но и не важно вообще, что же это было.
- На работу я не пойду больше, - сказал он, - хотя там я могу делать свои фигуры, но челядь не хочет понимать меня, но так было. Было, поняла? Как было, так и будет. И будет только так. А что ты сделала для меня?
- В следующую пятницу будет творческий вечер, - ответила Матильда.
- Какой еще творческий вечер?
- Твой, твой творческий вечер. Я договорилась с ДК имени Горохова, вечер пройдет в библиотеке – билеты будут не дорогими, ты будешь читать свои стихи. Готовься, Степан, это будет твой триумф.
В процессе подготовки сидел Степан дома и делал змейки, но что-то глодало его, и он понял, что мир виноват – хотя мир сети податлив и правдив, но кто они такие, люди субъективной реальности? Объективная – как раз сеть, а снаружи – злые лица, в коих мало красоты, и все потому, что он слишком высок для них – в каждом лице сидит тень ехидства, непонимания, неоценки короля.
Он сделал новую змейку из проволоки. Он сделал и еще одно абстрактное изделие из ложки, вспомнив, как выгнала его Тоня – при нем ведь только ложка и была, больше ничего, ион сказал себя:
- Велик дух и красота короля, потому и не нужно ему имущество. А вы все копите, а я так значим, что могу обходиться без ничего – но почему-то она? Она, и Ёмск, и кот. Кот и Ёмск. И она. Ведь могла быть другая, но королю снова не повезло – но какая селедка досталась, такая и есть, а ведь сколько еще селедок?
А один человек взял в сети его и высмеял:
Подумать только, сельдь и король сельдяной – что-то липкое, что-то мелкие, даже и дотягивающее до нормальной маниакальности. Я думаю, вы мастак отрываться на близких, а в реальности – человек пугливый, хотя иногда (опять среди тех, кто вам по ошибке доверяет) можете создать ошибочно героический образ.
Воссиял Степан в гордыне творческой.
- Пиши, пиши, славь, славь меня, короля! – ответил он.
В шкафу же у него был свой отдельчик, и вот, достал он коробочку и вынул оттуда высохшую уже шкурку от колбасы, но не простую, а исполненную в виде человечка – именно на том колбасном человечке и ушел он от Тони, имея с собой лишь ложку.
- Как назвать тебя? – спросил Степан. – Поэт я, и мастер я, и не было еще людей, подобных мне.
Внезапная мысль была сильна – решил Степан человечка модернизировать, чтобы мысль его материальная, сильная, выделанная по синусоиде духа – вдруг человечка оживила и сделала частью себя, и был бы это (Степан задумался). Петкутин? Да, именно он, только Петкутин колбасный. Взялся Степан за дело, но стала вдруг шкурка разлезаться, да и совсем разлезлась, и ничего не осталось от колбасного Петкутина. Степан даже как-то вздрогнул, словно это знак был.
Как Матильда с работы пришла, так он не разговаривал. Ему казалось, что сам он умер.
- Ну что ты? Кушать будешь? – спросила она.
- А ты снова о еде! – закричал он.
- Ну не хочешь, я буду сама есть.
- Будешь толстой!
- Скоро у тебя – вечер триумфа, а ты ругаешься. Заканчивай. Работу не искал?
- А я не буду искать! – завопил он нервно. – Пойми, кто я, а? Знаешь, как много женщин бросить все из-за меня?
- Ты можешь идти, - сказала Матильда сухо, - тебя никто не держит.
Степан чего-то успокоился - он бы тотчас ушел, но так ли реально было предложение Виолетты – забрала бы она Мастера к себе? Да и денег у него почти не было – много ли платили на заводе? Сел он, насупившись, не разговаривал, но позже себя преодолел, вышел в сеть и там написал несколько сентенций словно бы судьбоносных, претендующих на гениальность как земную, так и внеземную. Он попытался написать стих, но стих ежился, выкручивался, пытаясь повторить судьбу колбасного человечка – и ведь был кто-то виноват во всем этом. Он вышел на сайт писателей и вновь прочитал злобный комментарий – и вот, кипел Степан, хотелось растереть в порошок недоброжалателя, и ночь темнела, густела, и Матильда уж приглашала в кровать, но злоба не проходила – но Степан решил поступить так: он сказал себе – в кровати не Матильда, а Виолетта. Он даже решил поднасолить Матильде и назвать его Виолеттой в кровати в акте любовном. Так он и сделал, но в тот момент на улице прогрохотал какой-то оголтелый дизель, и Матильда ничего не услышала.
А день пришел, и полон мандражда был Степан, и мир был картиной художника, который умело выражал страх и недоумение, бессмысленность и абсурд – и боялся Степан, и любыми путями не хотел он ехать в ДК им. Горохова, и чем сильнее он волновался, тем и грубее к Матильде он становился. Он вышел в социальные сети, но также и на сайт российских самодельных писателей и там даже принялся обзываться, и вот, попался ему поэт Атлант.
- Сам же знаешь, Атлант, кто я, - написал он.
- Кто ты? – не понял Атлант.
- Король.
- Да ну какой ты король, - отвечал Атлант.
- Почитай вот этот рассказ.
- Король, а сельдяной, - написал Атлант, - селедкой оброс ты, друг. Хотя бы треска была.
- Хвали, хвали меня!
- Да лучше ты меня хвали. Я – Атлант, а ты кто?
- Если бы я был рядом, то дал бы тебе в морду.
- Да уж худоват ты, брат, не кормят тебя.
- Пиши, пиши, поднимай мне рейтинг!
- Да пошел ты.
Можно было подумать, что от злобы Степана корёжило, но тут ведь и не злоба была, а микс многообразный, и состояние его менялось ежесекундно – но вся эта смесь, безусловно, была полна страха – ему казалось, что если он появится в ДК им.Горохова, то злые лица внешнего мира начнут так сильно сверлить его глазами, что засверлят до состояния позора необыкновенного. Проще, казалось бы, даже голым по улице идти – и он почему-то подумал про это – а если вот так, выйти, и показать свою стареющую тощесть, как это будет?
- Поехали, - сказала Матильда.
Словно на расстрел его везли. Степан влез в телефон и оттуда не вылезал.
- Что смотришь? – спросила Матильда, сидя за рулем.
- Читаю.
- Что читаешь?
- Себя читаю.
- Правильно. Готовься.
Степан же был похож на кота, который в первый раз попал на улицу, растерялся, сжавшись, превратившись в шар страха. Может быть, он и сам не знал, что происходит. Подъезжали они к ДК имени Горохова, выглянул Степан – и там люди, и там люди, и кажется, все они идут к нему, все они хотят его, но хотят по-плохому, все они ждут его позора. Остановились. Матильда щелкнула ручником, и тут Степан открыл дверь и побежал. Несся он по улице, голову сломя, был он испуганным котом Ёмска, а может, и зайцем каким – зайцы в испуге посерьезнее-то котов в беге будут. Как убежал он, так и сказал себе: не вернусь! Не вернусь! Матильда же в итоге его вызвонила, нашла его, привезла домой, отпаивала горячим вином.
5. Эпилог
Спустя два месяца устроился Степан на новую работу, снова работал болгаркой, снова понемногу варил – хотя и сварщиком он являлся не высоко разрядным. Уж на второй день снова начал он, в свободное время, созидать. Была это железка с заусеницами, железка суровая – но как только приварил он к ней два болта, так и стало это напоминать некое живое существо. А еще нужен был нос – так и приварил Степан еще один болт. Так нужен был и рот – и нашел Степан очень большой болт и приварил вместо рта. Взял еще он болгарку, срезал вроде бы лишние места, и тут же были к нему вопросы, а задавал их паренек из бригады, Гог:
- Голова, да?
- Да, - Степан засмеялся, - голова Ёмска.
- Почему Ёмска?
- Потому что Омск – это Ёмск, и кот – это Ёмск.
- Любишь котов?
- Люблю.
- А я тоже люблю, - сказал Гог, - но сейчас кота нет, у нас машина кота задавила, а нового взят негде, а с улицы я не хочу. Лучше купить. Дядя Ванья продает. Ванья Ваньевич. А слушай, а вот ты рот приварил, а похоже на член. Это девушка?
- Да нет, не член, старик, - отвечал Степан, - это рот трубочкой, значит, человек кричит в Ёмске. Вот сейчас я сфотографирую эту работу и выставлю на продажу в соцсети, и кто-нибудь купит.
- Лучше не выставляй, - сказал Гог, - смеяться будут.
Подумал Степан, но сфотографировал работу и повесил на странице в Фейсбуке, и вот – снова тут был эффект и мёда, и варенья, да чего хотите – тут уж человек сам волен состав этого явления определять. Хвалили его нещадно.
- Хвалите, хвалите меня, - писал Степан.
Тут уж поспевал и новый рассказ про свиту короля Сельдяного, но на работе не мог его Степан написать, а как приехал, так и взялся за сочинительство. И писал он, и плыл в океанах своей головы, но главное, приезжая домой, он встречал верную ему Матильду, уже приготовившую обед, а значит, все у них хорошо было.