(из цикла «Госпожа Журавлева»)
Впервые Ленка скрутила руки своей мамочке Любовь Петровне, наверное, лет в десять. Однажды вечером подошла и невинно сказала:
- Мам, давай поиграем?
- Давай, во что ты хочешь? – Любовь Петровна только вернулась с работы и собралась в душ, да замешкалась, разбирая сумки. Ветчина, фасоль, масло, конфеты…
Огрузшая, усталая госпожа Журавлёва с порога избавилась от осточертевшей, узкой в бедрах юбки, и расхаживает по кухне в ярко-зеленой блузке и темных блестящих колготках. Ее королевские пудовые ягодицы могут посоперничать размерами с обтекаемым фюзеляжем «Фантома». Звенящий капрон окрашивает их в цвет томленой в печи вареной сгущенки, на выпирающих жировых отложениях веселятся солнечные отблески.
Тесноватые колготки гудят от напряжения, будто церковный орган. Сквозь колготки на заду отчетливо обозначился треугольный оттиск фантазийных трусиков, впившихся в тело сзади и с боков, – словно лемех плуга врезался в рыхлый, жирный чернозем, да так и застыл.
Любовь Петровна принципиально игнорирует просторное нижнее белье. Ей всегда казалось, что обтягивающие до треска колготки и трусики делают фигуру стройнее и привлекательнее. В пику предостережениям гинекологов, тесные плавки никак не отражаются на ее женском здоровье. На всех медосмотрах врачи констатируют у пышной Любови Петровны лишь некоторый избыток веса да слабую миопию.
- То есть жирная и слепая, но в целом баба-то ничо! В работе злая и в койку годная! – делает оптимистичный вывод госпожа Журавлева и зовёт подруг пропустить по кружке пива с креветками.
Пока мать перекладывает продукты в холодильник, Ленка стягивает из кулька конфету и рассказывает.
- По кабельному каналу сегодня шло суперское кино. Там одна тетя усадила другую тетю на стул и связала веревкой. И стала задавать ей разные вопросы. А если пленная тетя по имени Сара Линдман не отвечала, она злилась и делала ей больно. А той тете Саре нельзя было убежать или дать сдачи, потому что у нее все-все было связано. Ты даже на нее похожа.
- На которую из теть я похожа? – Любовь Петровна выравнивает на полке куриные яйца.
Ленка отправляет конфету в рот.
- На ту, которую привязали. Она тоже была в чем-то зеленом, и в блестящих облегающих штанах, почти как твои колготки. У нее трусики насквозь видно было. Давай ты побудешь ей, а я другой тётей? Ну, пожалуйста, мама, давай? Я уже веревку приготовила.
- Чем бы дитя ни тешилось… - Любовь Петровна захлопывает дверку «Индезита» и шумно садится на ближайший стул. Сводит за спину руки, раздвигает бедра по сиденью. – Только давай недолго, а? Нам с тобой ужин готовить надо.
Десятилетняя дочь старательно связывает матери запястья сзади, несколькими узлами приматывает ее к спинке стула поперек грудей и живота. Притягивает к ножкам стула за наливные лодыжки. Оборачивает веревкой молочно-коричневые пухлые колени. От усердия Ленка выпятила губу и укладывает виток к витку ровнее, чем по логарифмической линейке.
Упругий капрон на ляжках Журавлевой-старшей еле слышно попискивает. Настоящую пленницу так художественно связать не получится, с усмешкой думает Любовь Петровна. Она же, сердешная, начнет сопротивляться, визжать и вырываться. Разве что тетку в кино предварительно оглушили киянкой или опоили раствором брома?
Через несколько минут массивная Любовь Петровна, притороченная к стулу, действительно походит на жертву допроса. Сущая Жанна д`Арк в лапах инквизиторов! Хотя Орлеанская дева вряд ли щеголяла в капроновых колготках цвета вареной сгущенки, изумрудной блузке и узорчатом бюстгалтере. Подобной эротичной одежды в средние века еще не изобрели.
После всех манипуляций у Ленки остается небольшой конец веревки. Секунду подумав, девочка продевает его матери между раздвинутых ног, дергает и туго фиксирует сзади, в районе ягодиц.
Такого развития событий расслабленная Любовь Петровна не ожидала. Она вздрагивает от постороннего вторжения в интимное место. Веревка бесцеремонно врезается в женщину через фантазийные трусики, а мелкие заусенцы защипывают ей … как бы помягче сказать?… репродуктивные органы. Связанная Любовь Петровна невольно возится на стуле, желая поудобнее пристроить веревочную петлю к особенностям женской анатомии.
- Вот «туда» мне веревку вовсе можно было не пихать! – говорит женщина, еще не зная – смеяться ей или сердиться?
Она нервно мотает головой, досадуя на свалявшиеся сосульками белокурые волосы. Хочется срочно помыться. Настырное трение в паху вызывает у нее незапланированное сексуальное возбуждение.
- В кино тете тоже там связывали, - серьезно отвечает Ленка.
Попробовав пошевелиться, Любовь Петровна выясняет, что маленькая дочь связала ее очень прочно. Вдобавок, веревка между ног играет роль своеобразного ограничителя. При каждом движении она со скрипом, с оттяжкой беспокоит невольнице промежность. Неприятные ощущения не смягчают ни капроновые колготки, ни трусики. Веревочный нажим на «интимные дамские комплектующие» вызывает у женщины мурашки на коже, досаду и определенную боль.
Дело усугубляется тем, что влажные трусики и плотные колготки за день уже натерли пах Любови Петровны до красноты. В совокупности с веревочными перетяжками трусики раздражают женщину еще больше.
И только сейчас привязанная Любовь Петровна догадывается спросить:
- Ленуська?… А… как той тете делали больно?
- По-разному, – Ленка закрепляет на горячей капроновой заднице матери последний узел и морщит лоб, вспоминая. – Ей загибали пальцы за спиной, и она громко кричала. Потом подносили провода к титям и туда…. ну, что у женщин и девочек спрятано в трусиках.
Голубые очи Любови Петровны начинают медленно округляться.
- Еще стегали кожаной плеткой! – радостно добавляет дочь. - Потом зажимали рот и нос, и подолгу не отпускали. Не давали дышать. А потом ставили на ляжки горячий утюг!
Пленница начинает тревожиться. Слава Богу, хоть до женского секса в кино не дошло! Режиссер в порыве фантазии вполне мог экранизировать пытку фаллоимитатором или анальные извращения. Объясняй тогда ребенку, чем занимались сумасшедшие тети?
- Но ты ведь не будешь делать маме больно? – Любовь Петровна тайком проверяет, насколько крепко связаны ее локти. - Мы же понарошку играем?
- Ты сейчас не мама! – отрезает Ленка. – Лучше отвечай, Сара Линдман, - какого символа не хватает в коде сейфа с проектом «Омега-два»? Наши яйцеголовые перепробовали все комбинации!
- Какой код? Какой символ? – растерянная Любовь Петровна снова возится на стуле.
После работы она не успела снять богатый макияж одинокой зрелой вдовы. Густые, пропыленные волосы липнут к ресницам. Руки за спиной связаны прочно, а узел между ног предупреждающе подсекает ее за сокровенное влажное таинство. Узкие трусики начинают пахнуть непроветренной, сладковатой сыростью.
***
В деревенском детстве Любовь Петровна тоже играла с ребятами во что-то типа «сыщики и воры». Мальчишки ловили девчонок, вертели им руки и тащили в «штаб» - допрашивать обо всякой чепухе, подслушанной в шпионских фильмах. Явки, адреса, пароли? За Чапаева ты или за Котовского? Допрос окончен. К стенке гадину!
Любка была девчонкой полной и здоровой, поэтому справиться с нею могли только трое-четверо враз. Но связывать пленниц никто не думал, куда они денутся? И уж тем более никто не покусился бы стянуть их веревкой между ног! Схваченным малолеткам целомудренно толкали в рот щекотливые одуванчики, совали в косы репей и отвешивали щелбаны – правильно их следовало называть «фофанами».
Особо варварских пыток сельские ребята не практиковали. Пойманных девчонок запирали в курятнике или чьей-то бане. Подкидывали в камеру арестанткам дохлых мышей и лягушек. Бросать в запертых сверстниц собачье дерьмо считалось за нечестный прием – от родителей всем перепадало на орехи за испачканную одежду.
В крайнем случае «сыщики» торжественно задирали юбку самой красивой девчонке – иногда эта честь выпадала Любке – Любови Петровне. Прилюдно поднятый подол заменял самую страшную пытку, хуже каленого железа. Пацаны мерзко гоготали, если трусики на пленнице оказывались не простые, а с цветочками, рыбками или птичками.
После этого все секреты считались раскрытыми, а воры – казненными, и мальчишечья ватага уходила купаться или воровать огурцы на окраине Паромного.
***
- Ты ничего не хочешь добавить, Сара Линдман? - хищно цитирует Ленка, подражая неизвестной «тете» с кабельного канала.
Зайдя сзади к неподвижной Любови Петровне, дочь заламывает ей пальцы на связанных руках.
- Ай! – Любовь Петровна извивается в крепких путах, веревка между ног врезается в женское лоно еще туже. – Не знаю ни про какой код! Хватит, Ленка! Развязывай меня!
Пленница сжимает кулаки так, что белеют костяшки, однако упрямая дочь ухитряется-таки двумя руками отогнуть матери мизинец с длинным лаковым ногтем и немного его помучить.
Поупражнявшись с выламыванием пальцев (Любовь Петровна при этом потеет, ругается и надсадно ойкает), Ленка тащит из шкафа ремень и порет изумленную мать. Все встало с ног на голову! Сама Любовь Петровна никогда не наказывала единственную дочку ремнем.
Объемный зад Журавлевой-старшей плотно привязан к стулу и недосягаем для импровизированного кнута. В качестве цели Ленка выбирает аппетитные ляжки матери в капроновых колготках цвета вареной сгущенки. Ремень сочно и грозно щелкает по спелой женской плоти, но сеанс порки от десятилетней девчонки выглядит мило и безболезненно. В какой-то момент Ленка даже расстраивается.
- Мам! Почему ты не кричишь, как киношная тетя Сара? – шепчет она, мимолетно выходя из роли. – Покричи что-нибудь, пожалуйста?
Тут случайный удар приходится точно в перетянутую веревкой промежность. На потекших глазах Любовь Петровны выступают слезы и она действительно визжит в полный голос:
- Ленка! Прекрати! Не хлещи меня по трусам!
- Так и не вспомнила про последний символ кода от «Омега-два»? – Ленка скалит зубы. Бросив ремень, бежит в комнату за утюгом и демонстративно разматывает шнур вокруг корпуса.
Любовь Петровна лихорадочно бьется в своих веревках и вдруг осознает, что с Ленкой они один на один, соседей в доме нет, поэтому дочь может сделать с ней все, что заблагорассудится.
***
Женщина вспоминает, как ее мучил покойный муж Стёпка. Ленка тогда была совсем крохой, но, возможно, что-то отложилось в ее памяти, а подсмотренный сегодня сексуальный фильм с измывательствами над взрослой женщиной освежил подсознание?
Степан регулярно напивался, буянил и ревновал свою сдобную супругу в ультракоротких платьях к каждому встречному. Мог при всех на улице схватить Любку за шиворот, выкрутить руки и пинками погнать домой. Там забивал жене в рот кляп, избивал и связывал на всю ночь по рукам и ногам, а заодно с садистским удовольствием насиловал.
Ночами, лежа связанной и изнасилованной, Любовь Петровна мечтала взять из стайки топор и зарубить тирана Степку за издевательства. Но от расправы с мужем Журавлеву удерживали две причины. Во-первых, муж связывал ее очень крепко: к топору не подобраться. Во-вторых, Любови Петровне не хотелось в цвете лет сесть в тюрьму за убийство этого мудака и обречь дочь Ленку на скитания по приемным семьям или – того хлеще! – по детдомам. К утру Любовь Петровна обычно успокаивалась.
А теперь, сидя с раздвинутыми бедрами перед Ленкой, она вдруг чувствует острое половое желание. Уже очень давно, после смерти второго мужа Гришки, Любовь Петровна не ложилась в постель с мужчинами. Охотников сблизиться с пышной бухгалтершей навалом, однако Любовь Петровна остерегается вступать в интимные отношения с малознакомыми кавалерами.
Сексуальная голодовка не улучшает ее настроения. Впрочем, имеется проверенный действенный метод: почаще носить тугие колготки и узкие «стринги-танги-тонги». Льнущий к телу гладкий капрон и шелковые струны трусиков в течение дня по нескольку раз доводят Любовь Петровну до кондиции, близкой к оргазму. Бартолиновые железы бухгалтера Журавлевой работают на совесть, под вечер ее нижнее белье тяжелеет от липких излияний эстрогенов и феромонов.
***
Коварная петля, продетая Ленкой через ляжки, не на шутку возбуждает привязанную к стулу женщину. Беспомощность, связанные руки, и дочь, угрожающая утюгом, добавляют перчинку в происходящее.
Сгорая от стыда, Любовь Петровна невольно напрягается, потом обмякает и судорожно дышит. Чувствует, как намокают врезающиеся в ягодицы фантазийные трусики. Заусеницы веревки в паху теребят ее за интимные губы, словно мелкие рыболовные крючки. Крупные соски пленницы уплотняются, чуть не проткнув ярко-зеленую блузку. В рот набегает обильная слюна, пульс ускоряется вдвое. Женщина с трудом удерживается, чтоб не застонать.
И в этот миг дочь сует ей ледяной утюг между грудей!
Любовь Петровна даже не успевает сообразить, что прибор не включен. Холод утюга обжигает потное межгрудье, вскрикнув, она едва не мочит себе трусики и испытывает почти полноценный экстаз. Шершавая веревка в промежности усиливает сексуальный эффект. Дочь радостно хихикаеет, глядя на гримасу очумевшей мамочки.
- Классно получается! У тебя сейчас было лицо точь-в-точь, как у тетеньки Сары Линдман, когда ее мучили. Давай еще разик?
Ленка снова тычет холодным утюгом в роскошный бюст узницы, но Любовь Петровна внутренне уже ждёт прикосновения морозной стали, и фокус не срабатывает.
Дочь огорченно ставит утюг на кухонный стол и копается в посудном ящике, рассуждая, каким предметом надежнее вытянуть из пленницы информацию? Как ни крути, а надо всерьез колоть маму-Сару на несуществующий код от несуществующего сейфа с проектом «Омега-два».
Обеспокоенная Любовь Петровна воспользовалась передышкой, чтобы оборвать игру на самом интересном месте. Страх и возбуждение придают ей сил. Узлы дочки-третьеклассницы не могут удержать взрослую взбешенную женщину. Несмотря на то, что уздечка-«ограничитель» противно дергается в промежности, Любовь Петровна извлекает руки из петли за спиной. Рывок мощной грудью – и локти тоже свободны.
Ленка слишком поздно чует опасность. Она как раз разглядывает двузубую вилку для разделки курицы. Опасный инструмент! Не тратя времени на отвязывание ног, «Сара Линдман» хватает доморощенную мучительницу за шиворот и хорошенько надирает уши. Узница вырвалась из плена.
- Это тебе за порку! Это тебе за утюг! Это за то, что смотришь взрослое кино без разрешения! – приговаривает госпожа Журавлева, наподдав дочери как следует. – Ишь чему научилась!... «Тетя тете писю связала»!... У нас в деревне даже выбл@док Федька Сапрунов таких пакостей не творил!
В глубине души Любовь Петровна больше злится на себя и свой подлый телесный голод, будь он трижды проклят. Низ живота под колготками цвета сгущенки просто полыхает. Кровь бурлит и заставляет сокращаться паховые и маточные мышцы. Тело, взбудораженное игрой в связывание и пытки, настойчиво просит закончить начатые физиологические упражнения.
Обиженная Ленка со свеженадранными малиновыми ушами удирает в свою комнату, бросив мать выпутываться из веревок самостоятельно.
- Уснешь пьяная – снова свяжу, будешь знать! – пищит она с безопасного расстояния.
Любовь Петровна торопливо снимает путы с толстых блестящих ног и стремглав бежит в ванную – ополоснуться, доласкать себя, хоть ненадолго окунуться в эйфорию удовольствия… Ну, а после - соблюсти интимную гигиену, сменить прокладку и хлюпающие трусики и продолжать тащить свой тяжкий семейный воз.
На ночь госпожа Журавлёва на всякий случай подпирает дверь спальни креслом, но ничего не происходит. Вскоре забавный инцидент с утюгом, сейфом и веревками благополучно забылся.
***
Время шло, Ленка Журавлева-младшая подрастала, превращаясь в поджарую, резкую, уверенную в себе старшеклассницу. Она увлеклась женским самбо и играла в волейбол за школьную сборную. Летом после пятого класса Ленка подрабатывала волонтером в кошачьем приюте, после шестого - помогала на праздниках детскому аниматору и красила аттракционы в парке. После восьмого класса несовершеннолетняя Ленка два месяца нелегально шабашила на автомойке. И там же в целях самообороны разбила монтировкой коленную чашечку залетному «крутышу», любившему хватать малолеток за попки.
Характером дочери Любовь Петровна жутко гордилась и на каждом углу повторяла, что ее умница Ленка нигде не пропадет. Дочь училась рисовать компьютерные мультики, пробовала себя в рекламном дизайне, слушала готические психоделики от «Inkubus Sukkubus», «Type O Negative» и альтернативный драйв от «R.Е.М.».
Естественно, Ленка уже знала все о взаимоотношениях полов, несовершенстве окружающего мира и особенностях девичьего взросления. Знала, откуда берутся дети, как делаются аборты, почему на некоторых фильмах ставится флажок «18+» и для чего женщин во время пыток связывают веревкой между ног. Но обсуждать интимные темы сверх базовой программы в семье Журавлевых было не принято.
***
Когда Ленке было около пятнадцати лет, Любовь Петровна трудилась бухгалтером в компании «Вега-центр-сервис». В пятничный день Любовь Петровна сообщила дочери, что вечером задержится: шеф собирает их на торжественный корпоратив по случаю трёхлетия фирмы.
Ленка скептически фыркнула. Мамочка соорудила на голове белокурый вихрь, навела косметический тюнинг, влезла в роскошное платье и отбыла в свою «Вегу».
В десять вечера Ленке позвонила мамина сослуживица – Мерегеш Умарова. Девчонка моментально почуяла недоброе, и уже во время разговора начала собираться на выход.
- Кто это? Леночка? Ты, золотце? – по-кавказски прицокивала языком Мерегеш. – Не знаю как сказать, девочка, но с твоей мамой очень плохо… Нет-нет, она здорова! Но Любовь Петровна мало-мало перепила и подралась… Наш Станислав Львович на нее наручники надел. Ей очень плохо, Лена… А офис скоро на ночь закрывать надо.
Умарова еще что-то говорила, пока встревоженная дочь подгулявшей Любови Петровны уже ловила частника и мчалась в сторону «Вега-центр-сервис».
Журавлева-старшая меняла места работы как другие дамы меняют перчатки и трусики, однако Ленка отлично ориентировалась в своем районе и в «Веге» тоже бывала. Она подъехала к зданию, выстроенному ромбом, прошла в правое крыло и легко взбежала на третий этаж.
На лестничном пролете курили несколько мужчин, не сразу заметивших худощавую девчонку.
- А госпожа Журавлева довольно-таки привлекательна… для ночных инвестиций, - глубокомысленно изрек один из курильщиков. – Как по тыльным, так и по фронтальным техническим характеристикам. Там есть куда ей … вложить!
Раздались пошлые смешки.
- Перспективный объект, - поддержал другой. – Какой потенциал, какая экспрессия! Год выпуска не новый, но срок годности еще вполне…
- Немного диковата и вспыльчива, - пробубнил третий, разглядывая порванный пиджак. – Но при наличии грамотной стратегии и разумных компромиссов…
- Самая грамотная стратегия с такой бабой – посадить ее в наручники! – саркастически отозвался четвертый. – Едва упаковали вашу дикую... Знаете анекдот? Хакер говорит жене: «Пойду, мол, у соседки дисковод посмотрю…»
Мужчины в предвкушении захихикали. Поморщившись, Ленка проскользнула мимо, не здороваясь. По коридору офиса лежали бумажные цветы, катались воздушные шары, наполненные гелием. В разлитом по полу вине раскисал сплющенный бумажный стакан. Из конференц-зала голосила блаженная Верка Сердючка, бывшая в то время на гребне популярности.
В зал, набитый народом, идти не пришлось. Мерегеш Умарова, похожая на смуглую носатую птичку, встречала Ленку возле комнаты отдыха.
- Спасибо, что пришла! А то не знаем, что делать! – скороговоркой выдала она, с сомнением взирая на хрупкую девчонку. – Дралась, кричала твоя мама, шуму наделала! Нике Мелентьевой чуть зуб не выбила. Справишься ли?
- Стоят девчонки! И юбки по колено! – басом запела за дверью Любовь Петровна. – У перехода! Метрополитена!... Тьфу, бл@дь! Снимите наручники!
Журавлева-старшая горой возвышалась на кушетке, облаченная в праздничное черное платье с алыми сполохами и просвечивающим лифом. На полуобнаженном плече женщины разбухал синяк. Руки в браслетах туго завернуты за спину. На раскиданных толстых ногах - полуспущенные сапоги и колготки шоколадного цвета. Из-под скомканного подола на мир смотрела крепкая упругая задница, стянутая кремовыми трусиками.
- Чё, суки, не ждали? – Любовь Петровна безобразно икнула в лицо стоящему рядом кулеру и лающе расхохоталась. – Бабы! Водки дайте! Где этот пид@р Воробьев, который меня щупать лез?... Убью г@внюка! Ж-ж-журавлева вам не шлюха!
Она ворочалась на кушетке, но подняться не было сил. Сальные волосы спадали ей на опухшее лицо и лезли в мокрый губастый рот. Руки, закованные в наручники сзади, отекли.
- Всех убью! Дайте водки, плясать буду. Гулять – так гулять! Стоят девчо-о-о-онки!... Юбки по колено-о!
Из-за спины Умаровой в комнату уже совали нос любопытные коллеги.
- Советую транспортировать ее прямо в наручниках, – заметил Ленке статный господин в костюме-тройке. – Сопроводить вас до дому? Откровенно сказать, энергичная у вас мамочка… С тяжелой реакцией на спиртное. Разрешите представиться – я Станислав Львович, начальник отдела внутренней охраны.
Ленка хладнокровно достала кошелек.
- Сколько стоят наручники? Я их покупаю, вместе с ключом. Расковывать ее не будем. Провожать не надо, спасибо.
Пьяные глаза Любови Петровны на секунду просветлели от радости.
- Ленуська! С-с-солнышко мое!... Скажи им: пусть уберут с меня наручники-г@внючники? И в жопу себе засунут... Водки налейте! Ко мне пришё-о-ол, о-о-о! Мой самый лучший дру-у-уг!...
Любовь Петровна вдруг поперхнулась и кулем повалилась с кушетки на пол, попутно срыгнув мерзкую кашицу на кристально чистые ботинки начальника внутренней охраны. Зеваки отпрянули от рухнувшего женского тела в роскошном платье и шоколадных колготках.
Без малейших эмоций Ленка оправила на матери черно-алый подол, вытерла ей рот, поставила вертикально, застегнула сапоги и с помощью Умаровой вывела по лестнице с черного хода, подальше от мужланов в курилке. На пороге она завесила скованные за спину руки Любови Петровны собственной дешевой ветровкой и вызвала такси.
Мать с дочерью буквально упали на заднее сиденье подошедшего «Рено логана» с цветографией на боку и на капоте. Пьяная Журавлева-старшая бормотала ругательства. Ее взлохмаченная голова с изумительными платиновыми кудрями то клонилась вперед, то падала назад, но не желала держаться прямо.
- Зачем вы, девочки!... Красивых любите-е?... Вот нажралась-то я, бл@дь! Воробьев мне с начала вечера двойные дозы подливал! Трахнуть хочет!
За светофорами таксист следил невнимательно, зато пристально пялился в зеркало заднего вида на широко разведенные монументальные ляжки Любовь Петровны в сверкающей, тугой шоколадной лайкре.
- На дорогу смотри! Бабу в наручниках не видал? – окрысилась очнувшаяся на секунду пленница, но тут же ойкнула: Ленка незаметно опять круто заломила ей руки под ветровкой.
- Вот здесь остановите, – попросила Ленка.
Таксист жадно смотрел, как она неловко вытаскивает свою пышнотелую спутницу в наручниках. Наэлектризованное платье Любови Петровны в очередной раз задралось до живота. Трусики засияли на весь проспект из-под огненно-шоколадных колготок. Ленка вновь терпеливо одернула подол скованной матушки.
Вдруг таксист тоже вылез из «Рено».
- Вам же неудобно так ее тащить. Давайте покажу, как надо. Я в десанте служил, умею «языков» буксировать.
Он зашел за спину Любовь Петровне и взялся за ее кисть.
- Вот, всего-то берется два пальчика…
- Ы-ы-ы!... – взревела бедная женщина, когда таксист скомкал в кулаке ее средний и безымянный пальцы.
Ленка вспомнила, что в детстве точно так же пытала маму в образе «Сары Линдман» - вертела ей пальцы сзади. Редкие прохожие недоуменно оглядывались на приплясывающую под фонарем светлокудрую женщину с обильной фигурой и заведенными назад руками. Никто не понимал, почему нетрезвая баба кричит и корчится.
- А будет рыпаться, поворачивайте их, – доброжелательно рекомендовал таксист. – Можно еще вести за ухо…
Он резко потянул за сережку.
- Больно, козел! – заверещала Любовь Петровна.
- А ты замри и не шевелись, все будет терпимо. Еще, девушка, можно усмирять мадамочку за ноздрю…
Таксист впился в благородный носик пленницы словно клещами. Его явно возбуждало измывательство над полуобнаженной арестанткой, вкусно пахнущей духами и немытым телом.
– Как вариант, возьмем ее за нижнюю губу… - приговаривал он. – Или за сосочек… Вот так… И делайте с ней что хотите...
Таксист ловко хватал воющую женщину в наручниках за упомянутые части тела. Журавлева-старшая кружилась на месте и была слишком пьяна, чтобы пнуть мучителя или убежать в подъезд без посторонней помощи.
– Наконец, удобно контролировать подопечную, взяв ее за низ живота… - сказал таксист. – В идеале – сделать постромки из подручного материала, продеть и защемить половые органы… Гарантия железная!
Самозваный десантник недвусмысленно запустил руку между облитых колготками бедер женщины. Но тут Ленка опомнилась.
- Куда лезешь? Спасибо, сама справлюсь!
Она расплатилась и поволокла прочь истерзанную таксистом мамашу.
- Я же как лучше… - буркнул вдогонку таксист, чувствуя, что еще немного - и он кончил бы прямо в штаны. – Неблагодарный народ пошел…
***
Ленка втолкнула Любовь Петровну в квартиру, с силой пихнула в кресло.
- Жениха хотела, вот и залетела!... Ла-ла-ла-ла! – громогласно заявила Любовь Петровна, бултыхаясь в мягких подушках, и вдруг ее озарило. – Ленуська! Твоя мама домой пришла!
Дочь вынесла с лоджии веревку.
- Раскуй уже наручники, руки устали и больно, - заныла Любовь Петровна, изворачивая шею и пуская на грудь вязкие алкогольные слюни. Яркая помада «Вишневый оазис» испачкала золотистую обивку.
Вместо этого Ленка яростно принялась связывать полулежащую женщину, колышущую и вздрагивающую стокилограммовыми прелестями. Узлы ловко скреплялись под мышками, на коленях и огромном бюсте. Клубничины сосков отчетливо оттопырились под прозрачным лифом платья.
- А Станислав Львович тоже меня трахнуть хочет… - зевнула покорная, засыпающая Любовь Петровна. – А я - водки хочу…
- Не визгай! Не визгай! – приговаривала Ленка, рывками притягивая Любовь Петровну к недрам кресла. – До утра у меня сидеть будешь, звезда корпоратива! Пока за кулером пьяная валялась, вся курилка твой «дисковод» обсуждает! Срам! «Ночные инвестиции», «фронтальные характеристики»… Мама, я за тебя краснеть не собираюсь!
- Плачет девушка в автомате… - промычала Любовь Петровна. От нее разило спиртом и жаром как от сталелитейного цеха в день получки.
- Сиди уже, девушка в автомате! И рот сейчас заткну, поняла?
Перекрутив веревку «восьмеркой», Ленка сделала арестантке жесткую петлю-уздечку в паху, которая чуть не разрывала мамочку при каждом неосторожном шорохе.
- Больно же, дура! – взметнулась Любовь Петровна и попыталась свести шоколадные колени, но было поздно.
- Это тебе вместо Станислава Львовича. Пускай другие дисководы проверяет!
Соседка Надя Клюева вошла не постучавшись.
- Любка, щепотка соли не найдётся?... – и осеклась, увидев в кресле скорченную, связанную Любовь Петровну с раздвинутыми коленками, блистающими колготками, и красным от боли и злости лицом.
Ленка стояла у матери за спиной, вертя очередной узел.
- Э-э-э… - опешила соседка. – Петровна, у вас всё нормально?
Пленница в кресле лишь исподлобья покосилась на Клюеву сквозь спутанные осветлённые пряди, потому что Ленка вставила ей в рот кляп из найденных в спальне трусов и лосин.
- Все под контролем, тетя Надя, - заверила Ленка. – Это наша семейная игра. Я маме часто так делаю, если много пьет и хулиганит.
Любовь Петровна уже полностью была связана, поэтому Ленка наконец отпустила пленницу и вынесла в прихожую пакет соли. Туповатую склочную Надьку Клюеву она недолюбливала и не упустила случая пошутить.
- Хотите к нам присоединиться, Надежда Юрьевна? – серьезным шепотом спросила она. – Хотите тоже попробовать? Я знаю пятьдесят способов связывания. Ощущения – круче, чем от секса с мужиком. Будете довольны. На первый раз свяжу вас на часик! Зайдете … по-соседски? Ха-ха-ха!
Ленка демонически закатила глаза. Клюева не нашлась что ответить и, одуревшая, выкатилась из квартиры. Зато на следующий день ей хватило пересудов с товарками у подъезда.
- Захожу вчера к Журавлёвым за солью, - таинственно вещала Надька. – Любка-Петровна сидит в кресле, и дочка её связывает. Платьишко на Любке задралось, как будто его и нет, и даже сапоги не сняты. Ноги-руки скручены. Промеж ляжек здоровенный узлище затянут, во рту затычка из трусов. И Ленка знай хлопочет, и мотает на неё верёвки, и мотает… Это, говорит, у нас игра такая. А Любка уже шевельнуться не может, только глаза пьяные таращит.
- Ну и дела! – охали соседки. – Родная дочь?... Что ли этих новомодных кино насмотрелись… Про как их там? Анархистов?... Нет, мазохистов? С плётками разными, ремешками, наручниками. В паху-то бабу зачем веревкой трогать?
- Чтобы больнее было мучиться! – авторитетно заявила Клюева. – У меня вот раз прямо на улице трусы под колготками перекрутились, и народ кругом, как на грех. И поправить при всех нельзя, и щемит, аж в мозгу темнеет. Еле-еле я до какого-то подъезда дохромала, чуть не в кровь себе там стерла.
***
С лёгкой руки болтуньи Надьки «дворовый актив» начал криво посмеиваться за спиной Любови Петровны. Журавлеву и раньше за глаза презрительно дразнили «манекенщицей» - за боевой раскрас, короткие юбки и железобетонный бюст.
Теперь же, стоило ей выплыть из подъезда в неизменной мини-юбчонке, трещащей на ляжках, в сексуальных колготках и каблуках-шпильках, - кумушки на скамеечке сразу высматривали на руках «манекенщицы Журавлевой» следы веревок или наручников.
Мужики, попивающие «ерша» за гаражами, почесывали носы и находили, что связанная Любовь Петровна в шелковом нижнем белье и колготках смотрелась бы вполне себе ничего. Главное – если бабу покрепче спеленать, с ней столько штучек интересных попробовать можно! Покруче иностранного кино. А она и не сбежит, и сопротивляться не будет, только рычать да терпеть. Вот бы с кем-то поэкспериментировать?
Как ни странно, жертвой собственных сплетен стала сама Надька. Однажды утром она выскочила поплакаться соседкам.
- Мой дурак Славка вчера наручники из секс-магазина приволок! С меховыми манжетами! Зажал меня на кухне, руки вывертел, заковал и … прямо на обеденном столе отымел. Да ещё два часа не выпускал. Дорвался, сука!...
- И как ощущения, Надюха? – заинтересовались бабы с плохо скрытой завистью.
- Какие на фиг ощущения? – плаксиво сказала Надька, потрясая запястьями в багровых синяках. Видимо, даже мех не помог. – Они же зажимаются, браслеты. Чем больше рвёшься, тем туже замки стягиваются. Мой идиот возьми и затяни их на полную мощность. Одна боль и ноль удовольствия. Я ни о чём другом и думать не могла. А он, маньяк, будто с цепи сорвался. Двадцать лет женаты, но такого гадства сроду не творил. Разве я дала бы изгаляться, коли не наручники проклятые? Рот мне колготками замотал. Больно, неудобно, губы рвёт, орать не могу, кусаться не могу… Не то оттяпала бы зубами чего, ей-богу!
Соседки взглянули на Клюеву по-новому, представляя, что её с кляпом и в наручниках пользует родной муж Славка.
Вроде баба не страшнее, но и не красивее других. Тараторка, сплетница, матершинница. Лицом Надежда Юрьевна далеко не царица соблазна. Обычное у Надьки лицо. Нос тапком, волосы узлом, ресницы белёсые. Правда, с губами ей природа потрафила. Губы крупные, тяжёлые, мужики такие целовать любят. Фигурой опять же не модель, но и не баржа. Ну, кругловата, конечно. Зато в отличие от Журавлевой в мини-юбки задницу не запихивает. Ноги полные, но не кривые. Грудь тоже на месте.
Средняя во всех отношениях 46-летняя бабёнка. Однако вот уже кое-чего современного в постели отведала. Пускай не в Чикаго и не на Средиземном море, а дома на кухне, все равно – разнообразие. Кляп из колготок, обеденный стол и наручники с мехом!
***
После инцидента в «Вега-центр-сервисе» Ленка почувствовала себя абсолютно взрослой и стала донимать мамочку нотациями о вреде пьянства и курения. Наручники с ключом были надежно припрятаны про запас, в виде последнего средства.
Сама Ленка, как заведено среди «реальной школоты», успела попробовать с одноклассницами и джин, и сигареты, и даже как-то закинулась «экстази» на клубной вечеринке. Но дальше дело не пошло. Здравомыслящая Журавлева-младшая сделала вывод, что алкоголь, табак и психотропы – это зло, противное человеческой природе. И принялась обращать маму в ряды убежденных трезвенниц.
Табачной зависимостью Любовь Петровна не страдала. Могла выкурить вечерком легкую сигарету, потом забыть на неделю. Но дочери было достаточно один раз поймать мамочку курящей, чтобы зарядить длительную лекцию о здоровом образе жизни.
С выпивкой было сложнее. Каждые выходные Любовь Петровна приносила домой несколько банок пива или восьмиградусной «отвертки». Чуть реже дело подкреплялось коньяком или водкой. А раз в месяц Журавлева в хлам нализывалась где-нибудь с подругами. Тогда дочь Ленка закатывала пьяной маме истерики.
- У тебя двое мужей на руках по пьянке умерли: мой папа и дядя Гриша! Чего тебе неймется? Алкоголичка ненормальная! Лечиться отправлю!
Любовь Петровна огрызалась и отмахивалась от назойливой дочери. Просила не учить ее жить, а с похмелья – раскаивалась и страдала. Противостояние с непьющей Ленкой длилось довольно долго и с переменным успехом, пока однажды Любовь Петровна вдруг снова не проснулась крепко связанной.
Продрав слипшиеся от косметики глаза, она увидела, что лежит на оттоманке в проходной комнате. Накануне была пятница. Любовь Петровна размыто помнила, что вчера они с Ольгой и Нинкой бурно отмечали получку. Остаток вечера и возвращение домой стерлись из памяти бесследно.
Оглядев себя, похмельная женщина убедилась, что всю ночь спала на оттоманке в одежде. На ней пушистый светлый джемпер, серая мини-юбка и лакированные сапоги до колен. Ноги обтянуты красивыми черными колготками, поскольку на дворе уже прохладный октябрь. Микропряжа с добавлением полиамида толщиной в 50 ден тускло золотилась на тучных бедрах лежащей Любовь Петровны. Колготки мерцали ночным звездным небом и облегали тело без малейшей складочки.
Журавлева-старшая чувствовала, как от нее пахнет сангрией, мадагаскарской ванилью, мускусом, потными колготками... Ей и раньше приходилось являться с застолий «на бровях», заваливаясь спать в парадной одежде. Но сегодня она оказалась еще и связана!
Сразу по пробуждении Любовь Петровна выяснила, что руки у нее скручены за спиной мягким проводом от электрической переноски, а лодыжки связаны шелковым шарфом поверх лакированных сапог. Хуже всего было, что талию пленнице обхватывал двойной провод, который спереди погружался в промежность, выходил сзади между ягодиц и крепился к отопительной батарее за оттоманкой.
Больная Любовь Петровна лежала на боку головой к прихожей и сразу почувствовала, что пластиковый аркан между ног не позволяет ей перекатиться на другой бок, встать или вообще каким-либо образом распоряжаться собственным занемевшим телом, укутанным в джемпер, колготки и сапоги.
Отопительный сезон начался неделю назад. Батарея за спиной дышала жаром, но отодвинуться от чугунного радиатора женщина не могла. Удавка из провода была натянута слишком туго, чтобы пленница безнаказанно ворочалась на жестком ложе оттоманки. Когда Любовь Петровна попыталась отодвинуть задницу от батареи, скользкий узел без предупреждения вонзился ей в эпицентр женской чувственности – в вульву. Словно кто-то грубо ткнул пальцем между ног. Это было больно.
В минуты нарциссизма Любовь Петровна втайне величала свои половые органы «мальвинкой». Теперь «мальвинка» недовольно намекала, что за ночь она смертельно устала в капроновых тисках, пора выпустить ее из трусиков и колготок на свежий воздух и ни в коем случае не тыкать узлами в нежное устье.
Любовь Петровна облизнула сухие потрескавшиеся губы, ощущая во рту отвратительный перегар. Синтетические трусики и черные колготки за долгую ночь перенасытились влагой, в интимном месте свербило. Внутренние поверхности ляжек склеились друг с другом, но развести связанные ноги было нельзя.
Женщина сразу поняла, кто спутал ее проводами. Она слабо позвала:
- Ленка! Что за новости, бляха-муха? Развяжи меня!...
Шестнадцатилетняя дочь возникла в дверях и укоризненно уставилась на неповоротливую связанную мать в джемпере и мятой мини-юбке, на опухшее лицо и свалявшиеся платиновые локоны Любовь Петровны.
- Очнулась, гулена? – холодно спросила Ленка. Она была в белом топике и спортивных леггинсах. – Ты хоть помнишь, что вчера устроила?
- Нет, - созналась Любовь Петровна, изгибая шею и чувствуя, как гудят за спиной кисти рук. – Малость выпили с бабами… Но я ведь не убила никого? И мужиков там не было, никто меня не обсуждал.
- Ты приехала на такси полпервого ночи, пьяная в дерьмо, и сказала, что тебе срочно нужны наличные из серванта! – уточнила дочь. – А когда я спросила, мол, ты же сегодня получила зарплату, ты начала орать и грубить!
Разбитую Любовь Петровну утомляла пустопорожняя перепалка. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь развязал ей руки, ноги и мокрую «мальвинку», пожалел и налил ледяного пива. Провод прочно стягивал тело женщины. Ленка больше не была десятилетней девчонкой, играющей с мамой «в допрос Сары Линдман» о ключах и сейфах. Она вполне по-взрослому зафиксировала Любовь Петровну на оттоманке, вставила болезненный узел между ляжек, и женщина при всем желании не могла оторвать жирных ягодиц от горячей батареи.
- Зарплата перечислена на карточку, а банкомат по дороге не работал! – через силу вспомнила Любовь Петровна. – Я заехала домой, взять нам денег на мартини. Ох, пропадаю!... Развязывай! Виски ломит!...
- В полпервого ночи! – потрясла кулачком Ленка. – Последний стыд пропила, мама? В том состоянии тебя вообще нельзя было выпускать!
- Вижу, ты решила проблему: скрутила руки выпившей матери и бросила ее спать в одежде! – обиженно парировала Любовь Петровна.
- Сама виновата! Ты не хотела угомониться и лечь, размахивала деньгами и норовила удрать за дверь, - Ленка подобрала с пола брошенную в спешке сумочку Любовь Петровны. – Далеко бы ты уехала в таком виде? Тебя в первой же подворотне ограбят и изнасилуют. Пришлось связать тебя удлинителем.
Она обежала взглядом похмельную, разбитую родительницу в задранной юбке.
- Извини, снимать с пьяной мамы колготки, трусы и сапоги не было ни времени, ни настроения. Колыбельную на ночь я тоже не пела.
- Черт бы с ними, с колготками! Но к батарее-то за жопу зачем привязала? – простонала Любовь Петровна. Ягодицы у нее уже испеклись в облегающей лайкре, капроне и проволочной удавке. – Мне в трусах все проводом изрезало. Садистка!
- Потому что даже со связанными руками и ногами ты порывалась куда-то встать! – обронила Ленка. – Человеческих слов ты в тот момент не понимала. Вообще ничего не понимала. Верещала, плевалась и дрыгалась. Только когда я продела тебе шнур через трусы, ты сообразила, что скакать и рыпаться со стянутой промежностью очень больно. Шлепнулась носом в оттоманку и уснула.
- Побаловались и будет. Сейчас я проспалась и успокоилась, - примиряюще сказала покаянная Любовь Петровна. – Развязывай меня, я вся сопрела в джемпере, в сапогах этих длинных. В колготках от пота как в кастрюле булькает, под лифчиком чешется… Хочу под душ, хочу пива!
Госпожа Журавлёва знала, что пива в холодильнике нет, зато должно заваляться полкоробки паршивого забродившего кубанского вина. Все же лучше, чем ничего!
Ленка посмотрела на часы.
- Времени половина двенадцатого. Ты провалялась почти полсуток, пьяница несчастная. Назначаю тебе полтора часа, чтобы осознать вчерашнее поведение и помучиться. Руки и ноги развяжу ровно в тринадцать ноль-ноль. Ни секундой раньше, мамочка!
- ЧТО-О-О??!... – Любовь Петровна подпрыгнула на оттоманке и тут же ахнула от боли между ног. – Ленка, давай не дури! Какие полтора часа? У меня всё тело деревянное! Голова болит! Колготки жопу жмут! В сапогах ноги чешутся! Отпускай меня немедленно!
- Полтора часа, - упрямо повторила Ленка. – От головной боли сейчас получишь таблетку. Если вежливо попросишь – развяжу шарфик на ногах и сниму сапоги. Вопросы есть? Вопросов нет.
Любовь Петровна, приговоренная к «исправительному» связыванию, хныкала, канючила и стонала. Извивалась на оттоманке и кряхтела от жжения в паху. Пластиковые узлы в промежности чуть не до костей скребли ей возбужденный «женский дисковод», пушистый джемпер и черные колготки цвета звездного неба пропитались вонючим абстинентным потом, но снисхождения от Ленки она не добилась.
Добилась лишь дополнительного наказания: кляпа во рту. Выслушав от мамочки серию ругательств, Ленка сняла с себя ажурный лифчик, скомкала и запихнула в зубы лежащей женщине, а вокруг скул обвязала эластичную ленту, чтобы кляп нельзя было вытолкнуть. Пленница превратилась в хлопающее злыми глазами бревно.
Ровно через полтора часа и ни секундой раньше Любови Петровне действительно была дарована амнистия. Ленка развязала разъяренной матери руки, ноги и пах с «мальвинкой», извлекла многократно пережеванный эластичный кляп.
- Надеюсь, ты меня поняла? – напутствовала дочь угрюмую, выдохшуюся мамочку.
Любовь Петровна молча содрала с себя сапоги, колготки, джемпер и нижнее белье, побитой собакой уковыляла в ванную. Воевать со строптивой дочерью не было ни сил, ни здоровья. Все ресурсы ушли на то, чтоб не свихнуться в плену у натопленной батареи с раскаленным и натертым пахом.
Когда через месяц Любовь Петровна опять ударилась в загул и напилась, то наутро почти не удивилась, обнаружив, что из одежды на ней - лишь колготки, наручники и кляп, а промежность для страховки стянута брючным ремнем.
Дочь Ленка, домашний диктатор, ввела свою систему пропаганды здорового образа жизни для матери...
***
После похода к Журавлевым за солью страдалица Надька Клюева с пеной у рта целый месяц заверяла соседок во дворе, будто Славкины наручники с мехом она безжалостно выбросила в мусор, и вообще вот-вот разведется с негодником-мужем. Если этому барбосу надо бабу в кандалах, пускай идет в пятьдесят седьмую квартиру, к бесстыжей «манекенщице» Журавлевой. Она (стерва Журавлева) наверное, ко всему привычная!
Но почему-то все видят, что Надька до сих пор живет с барбосом-Славкой. Более того - Надька начала аккуратнее следить за собой и смотрит на супруга маслеными кошачьими глазами. А одежду Клюева теперь носит только с длинным рукавом.
Что там скрывается у нее на запястьях? Не следы ли от тугого железа? Может, не так уж далеко Надька зашвырнула меховые наручники?...