Луйх Антонина Андреевна, некоторые воспоминания о Троицкой фабрике
Записал 22.08.2010 в дачном кооперативе в дер. Романово сосед по кооперативу - Анат. Дмитр. Музыченко.
– – –
Антонина: …семья жила в селе Троицком на фабрике, но родилась я в Москве, в 1936 году. До войны жили возле парка в доме № 24, что ближе к дороге на Батаково. Рядом стоял дом № 34, но сейчас этих домов уже нет.
Войну помню отрывочно, было всего 5-6 лет, что там запомнишь? Но помню, как бегали из дома прятаться от бомбежек в овраг, захватывали с собой узелок, где был хлеб и сахар, и бежали туда. Иногда сажали нас, маленьких, прятаться в погреб.
Семья наша большая, 6 человек детей: Прасковья с 24 года, Мария с 28 года, Нина с 31 года, я, и Галя с 39 года. 22 июня 1941 года, как раз в день начала войны, родился наш последний брат.
В войну от голода спасала нас корова, для нее в батаковском овраге мы рвали щавель, и там росла очень хорошая дикая клубника.
– А самолеты бомбили фабрику? Вы это видели?
– Нет, я сама этого не видала, но где-то грохало очень сильно. Говорили, что рядом упал чей-то самолет, но чей – не знаю.
– А где он упал?
– Вот здесь - она берет со шкафа бумажку и рисует: - вот фабрика, вот плотина, здесь рядом была баня…
– Очень хорошая была баня, я всегда ходил туда, пока ее не сломали, Кажется, после пожара...
– Он упал дальше бани, вот здесь, выше, возле тухлянки, куда фабрика сбрасывала отходы. Я не ходила смотреть.
– Жаль. А у нас здесь в Романово в лесу упал немецкий самолет, вы знаете?
– Это я знаю, была там, когда с мужем грибы собирали. Он смотрел, но я близко не подходила. Так что даже не видала его.
Он был в овраге, корпус сделан из легких трубок, но обшивки уже не было. Судя по размеру шасси, которое валялось в стороне, самолет был большой.
– А вот здесь (Антонина показывает на рисунке), в парке стояла воинская часть.
– Большая?
– Не знаю, но солдат было много.
В войну и после войны сестры работали ткачихами на фабрике, так иногда даже ночевали там. Вот так работали. Наша фамилия была Комраковы. Отец до войны и после войны работал на фабрике, поммастера.
– День Победы, как это было, помните?
– Ну как же! Весь дом высыпал на улицу, Все пели, плакали, плясали в доме. Отец дошел до Берлина…
– А кем он был на фронте?
– Кажется, артиллерия? Не знаю. Или пехота? Наверное, думаю, пехота…
Вот, сейчас о династиях фабричных по местному телевидению показывают. То о Мазилиных, то о других, да по многу раз, а об отце, об Андрее Михайловиче, слова не сказали. А он пришел весь израненный, и снова на фабрику.
– А сохранилось хоть одно письмо с фронта?
– Письмо? – надолго задумывается Антонина, и у меня затеплилась надежда хоть раз подержать в руках написанный смоченным синим химическим карандашом драгоценный небольшой серый треугольник, адресованный из самой гущи кровавых битв своим далеким родственникам и бессонно ждущим их поскорее домой мамочкам, весточку, которую их ненаглядные сыночки торопливо протягивали письмоносцу с передовой прямо из снега, грязи и окопов, из которых надо вот-вот встать и средь грохота и огня быть сегодня или со щитом, или, встретив свинец, слечь, приняв смертные муки на щите и в сырой земле.
И с какой надеждой и тревогой ждали их родные каждого стука почтальона в дверь или в окно, чтобы расплакаться от счастья, что их сын жив, или потерять голову от беды!
– Нет, наверное, уже не найти. Не знаю. Да что письмо, даже медалей и тех не осталось. Куда они подевались? Семья большая, переезжали, кто чего брал или не брал – не знаю. Как-то не уследили. Надо было, конечно, сохранить, все-таки память…
Отец дошел до Берлина, привез велосипед. Дамский. У нас в доме даже очередь стояла, чтобы на нем проехать! – заулыбалась она своим самым детским воспоминаниям. – У него такие шины большие! (показывает она сложенными пальцами круг). А, может, я была маленькая и мне так казалось, что такие большие?
Мы с отцом на санках ездили за дровами вон туда в лес, в сторону микрорайона "В". Он в своих лыжах (показывает ширину сорок сантиметров), а мы рядом…
– Как, такие лыжи? Разве такие бывают?
– Да нет, это он такие огромные валенки привез с фронта, мы, дети, их лыжами прозвали. Так и готовили дрова.
После войны мы переехали в другой, "красный" дом. Так его звали. Он был вот здесь, – Антонина берет с этажерки другой листок и рисует линии и квадратики домов, – ближе к оврагу. Там на его месте сейчас дом большой белый стоит, его "Ромашкой " зовут. У него наверху там ромашка нарисована.
Знакомый наш, Фагнолин(?), дядя Коля, вернулся с войны слепой. Он работал на дому, делал шнурки. Ну, веревочка, и на концах он делал такие железные, как их… железные кончики, чтобы их в ботинках в дырочки продевать. Работал или дома, или на улице.
– А клуб был на фабрике?
– Был, конечно. Сено мы косили за домом отдыха. Накосишь, грабли поставишь, берешь 20 копеек – и в кино! А там уже полный клуб. Если не кино, то были танцы. Летом танцы в парке, это рядом, под гармошки. Играли три брата Кокаревы, они жили на улице Барона, вот здесь – показывает она на рисунке, где раньше размещалась каменная двухэтажная усадьба барона Черкасова, одного из дореволюционных хозяев фабрики. – После танцев – на сено в сарае – и спать!
– Вы были в пионерах?
– А как же! Все были. И в комсомоле.
– А в пионерских лагерях бывали?
– Конечно. Ездила летом в Пучково, и нашем пионерскому лагерю отдавали даже церковь. Рядом были летние постройки типа бараков, каждый был на один отряд. Я ездила туда 2 раза. Пионерский лагерь был и в Варварино, там мне очень нравилось. Зарядка, подъем… Были разные кружки, я участвовала в хоре. Были разные соревнования, на значок БГТО и ГТО, имела эти значки.
– Они сохранились у вас? Хотелось бы посмотреть?
– Не помню. А вот пионерский значок – может быть. Надо поискать.
– Пожалуйста, поищите. Покажете мне его? Я хочу посмотреть.
– Да, надо бы поискать.
– Вы помните день похорон Сталина?
– Да. Когда он умер, вся наша школа стояла в коридоре, все плакали. Я тоже. Это я помню.
– Ясно. Ну, и как дальше?
– В 1956 году пошла работать на фабрику, ткачихой. За станком, как и мои две сестры. Помню, когда пришла ученицей, то получила первую получку в 21 рубль 20 копеек. Потом, когда стала работать самостоятельно и выполняла норму, получала, конечно, больше. Потом стала работать на двух станках, а потом взяла и третий.
Делали военное сукно. Толстое, для шинелей. Вот такие куски, по 40 метров ворочали! (показывает сомкнутыми руками большой круг – "штуку", так называли отрез готового сукна). Делали его много.
– Какие были порядки?
– Порядки строгие. Даже на 5 минут опоздать нельзя. Не то что сейчас в городе, в институтах, там хоть совсем не ходи. Или только к обеду ходят. А у нас первый гудок – за 20 минут до начала работы, второй – начало работы. Дисциплина – будь здоров! Помню, мы как-то проспали. Уже второй гудок – а мы с папой бежим. Я бегу, а он же был ранен – он ковыляет. На работу было опаздывать нельзя.
На обед отводилось тридцать минут, я бегала с фабрики кормить своего сына, Сашу, он с 1958 года.
– А как люди жили? Как проводили время?
– Жили весело. Все праздники проходили на улице. Из дома выносили еду, кто чего наготовил, и праздновали все вместе. Дядя Ваня Третьяков играл на гармошке. Было интересно.
Отработала на фабрике 10 лет. А потом – электромонтером связи, в воинской части на 36-м километре. И там еще отработала 33 года. Обеспечивали телефонной связью военных радистов.
Вот так вся жизнь и прошла, пролетела…
- - - - -