Ранним осенним утром, немецкий дипломат Клаус Шайзер, немолодой, но уже рябоватый, рыхлый, но успешный, рыжий, но лысый, мужчина, нежась на измятом пороком одре, с любовью и нежностью наблюдал, как собиралась домой после страстной ночи его возлюбленная, красавица Джессика. Ему все нравилось в этой стройной, неуемной, страстной девчонке: и нежные лепешки губ, и, чуть пористый нос, и чуть пористые, мохнатые подмышки, карие линзы глаз, с накладными ресницами, и упругая, пористая грудь, и даже, чуть тронутый целюллитом, пористыйц зад. В общем – все-все-все!
- Завтра приходайт, майн либер? – промурлыкал Клаус, отсчитывая любовнице заслуженный гонорар.
- Непременно, майн хер! – сухо ответила Джессика, пряча евро в клатч, из дерматина под крокодила.
ххх
Джессика осторожно ступая, на цыпочках, спустилась в холл отеля. Холл был пуст. За стойкой мирно храпел старый, добрый дежурный рецепшен Кузьма Изральевич Халявченко. Убедившись в безопасности, Джессика стремительно, дробно стуча каблуками по кафелю пола, миновала стойку и уже собиралась открыть спасительную, стеклянную дверь на улицу, как услышала строгий, резкий, словно лай сторожевой овчарки, оклик:
- Стоять! Руки!
«Черт бы тебя побрал мусор поганый! За портьерой прятался!» – мелькнула в похмельной голове навязчивая мысль.
- На документики ваши можно взглянуть? – мягко потребовал кряжистый полицейский с круглым личиком и таким же круглым пузиком, появляясь, словно страшное привидение, из под дивана, отряхивая на ходу мятые брюки.
- На! – недовольно сунула свой орластый паспорт Джессика коварному служителю закона.
- Так! – прочитав паспорт, довольно протянул полицейский, - Джессика Арнольдовна Бухалюк! Что вы делаете в отеле Интурист в 5 часов утра?
- Книжки читаю! – дерзко съязвила Джессика.
- Ну что ж, - пряча паспорт в карман мундира, сказал страж порядка, - Поедем в отделение. Там дочитаешь. Вместе с дежурной сменой. Хочешь с дежурной сменой? А? Или тут отработаешь?
Джессика задумалась.
- Ну…. Со сменой оно, конечно, забавнее и дольше. Но, мне на лекции надо успеть. Я же на юридическом учусь, коллега…
Полицейский криво ухмыльнулся, обнажив кривые, желтые зубы.
- Зачем это тебе? – спросил он, оглядывая справную фигурку девушки, - Это же моральный тупик!
- Не скажите! – кокетливо поправила локоны Джессика, - Вот закончу и стану генеральным прокурором. Буду по телевизору выступать, фильмы к показу запрещать…. Да и зарплата немаленькая. Ну, давайте уж, что вы там хотели… Только по быстрому! Раз-два!
ххх
Через час, довольный полицейский, тяжело дыша после натужной, утренней любви, лежа в неге на широком одре, в номере люкс, с чувством глубокого удовлетворения, наблюдал, как споро надевает чулки и лифчик, эта дородная, проворная, как ласка, деваха. Что-то знакомое было в ее облике. Пористые губы? Нет. Пористый нос? Пористый зад? Нет…. Постой-постой! Страшная догадка взорвала мозг полицейского. Он привстал, пристально вглядываясь в девушку.
- Николай? Подгайц? 47 школа?! 10-й «Ы»? – воскликнул он в изумлении, всплеснув руками. Девица вздрогнула, подскочила и от неожиданности пукнула. Она несколько мгновений смотрела на этого обрюзгшего, погрязшего в пороке человека с одутловатым, слащавым, лицом, потом, изменившимся голосом, ставшим похожим на голос певца Джо Коккера, медленно и хрипло воскликнула:
- Митька? Попердокин? Ты?
Воцарилась неловкая пауза. Еще мгновение назад, эти два, по сути, разных человека, в каком-то безумном горизонтальном танце упивались друг другом, словно обкуренные Филимон и Бавкида, а сейчас, в одночасье, стали чужими, будто фюрер и ребе.
- Так ты, Николай, получается - проститутка? – с омерзением прервал паузу Митька Попердокин.
- А ты, получается – мент? – скривился в презрительной улыбке Николай Подгайц.
- Полицейский, - обиженно засопев, поправил Митька.
- Один х…, - махнул рукой Подгайц, подкрашивая толстые губки - Мы с тобой одного поля ягоды. Только по разные стороны баррикад. Мне вот интересно, ты же, Митька, отличником был! Годость школы! Фото на доске почета. «Ими гордится район»! Потом даже во ВГИК поступил. А в итоге, в интуристе проституток гоняешь. Как же так?
Митька Попердокин покраснел, потом – посинел, побледнел, тяжело вздохнул, отвернулся к стене. Плечи его затряслись в беззвучных рыданиях.
- Понимаешь, Николай, - тихо произнес он, часто всхлипывая, - дело в том, что российский кинематограф сейчас в глубокой жопе.
- Не скажи! Мне нравится, - возразил Подгайц, закидывая стройную ногу за ногу, как Шерон Стоун в фильме «Основной инстинкт», - я вот каждый день смотрю «Счастливы вместе» и радуюсь за наших кинематографистов. Не то что Голливудские козлы. Проще быть надо! Не умничать!
- Ха-ха! Мне смешно и стыдно за тебя! – артистично схватился за живот, Митька Попердокин, - Конечно, можно было бы и мне за копейки снимать дешевые сериалы, на радость таким проституткам, как ты. Но, пойми, мне хотелось создавать настоящие фильмы, как Тарантино, Как Пазолини, как Витторио де Сика
- Де Сика? – изумился Николай.
- Как Тинто Брасс, как Пудовкин, как… Но сейчас, Николай, на арт-хаусе, на авторском, умном кино не шибко заработаешь. А ведь так хочется и фильм создать умный, и в Турцию летом съездить, и в Анапу и в Череповец! А тут в полиции – и заработать можно, и обмундирование бесплатное. Фуражка, трусы, носки форменные….Постой! А ведь ты, Колька тоже был не лыком шит! У тебя ведь по труду всегда были пятерки! Какие шлямбуры те созидал! Сам Трудовик завидовал твоему таланту и оттого спился! А какие табуретки ты делал!!!! Вся школа плакала от восторга! Ты же в выставках всегда со своими табуретками первые места занимал! Ты был Паганини табуреток! Тебе прочили славу Фаберже! Ты же был Гомер шлямбуров!
Польщенный Николай Подгайц смущенно и печально колупал краску пола, подоконника, штукатурку потолка.
- Знаешь, Митька, - после затянувшейся, словно рана, паузы, произнес Подгайц, - Сейчас и табуреточное дело в России тоже испытывает не лучшие времена, как и твое авторское кино. Пойми ты! И мне, как и тебе, хотелось бы создавать прекрасные табуретки. Но сбыта нет. А ведь и мне хочется в Анапу! И учебу на юридическом надо оплачивать!
- А слесарем не пробовал? – участливо спросил одноклассник.
- Ха! Да я и слесарем, и токарем пробовал. Пробовал я и депутатом работать. Но так противно мне было народ обманывать, что хоть вешайся! Веришь: после принятия закона о повышении и пенсионного возраста, я проплакал всю ночь от отчаяния своего, и бессилия! Не смог побороть систему я! А почему ушел в проститутки, спросишь ты….
- Да! Почему, Коль, скажи?
- А тут, Митя, хотя бы, все по-честному.
- Да, по-честному, - согласился, вздохнув Митька, натягивая форменные штаны, фуражку, форменные носки, поправляя кобуру, - Ну, что ж, Николай! Пора нам прощаться. Мне – налево - проституток ловить! С ними надо кончать! Тебе – направо - в институт – на юриста учиться! Рад был с тобой повидаться.
- Подожди! – встрепенулся Подгайц, - Спросить я тебя хотел, Митя. Скажи честно, как ты меня узнал? Ведь я здорово изменился! Пластика, ботекс, лифтинг, мезотерапия, тремаж, дрынаж, эпос, нитевая подтяжка….Веришь? Меня даже батя родной не узнал! Я домой пришел после тремажа, а он мне с порога: Пошла на …. Проститутка продажная. Знать тебя не знаю!
- Ха-ха-ха-ха!!!! – рассмеялся Митька Попердокин, - Нитевая говоришь, лифтинг…. Все очень просто, Колька. По писюну узнал тебя я! По писюну!
- По писюну? Как, по писюну? – изумился Николай всем телом.
- А вот так: по писюну. Ты, наверное не знаешь, что со временем все меняется в человеке: и лицо, и душа, и мысли, и убеждения, и одежда. А вот размер, рисунок писюна, и отпечатки пальцев остаются такими же. Это, как ДНК! Кстати, Джессика! Гони-ка, пятьсот евро, за то, что я тебя не сдал!