О деликатности

Михаил Иванович Лапшин
        Всё-таки что ни говорите, а в современной жизни мало деликатности. Ну, сказать, что её нет совсем, было бы неправильно. Но её мало. Взять хотя бы недавний, совершенно свежий случай. Решили вы раненько поутру проехаться на работу на трамвае, в Энском городе от улицы 26-ти бакинских комиссаров до 6-ой улицы Восьмого марта, которая является её естественным продолжением и плавно переходит в 11-ую Парковую улицу.
        Собственно, это расстояние можно пройти и пешком в качестве утреннего променада, но тогда придётся выходить из дома очень рано. В этом случае вы станете свидетелем ещё спящего города, с тёмными окнами, как во время войны, не к ночи, как говорится, будь она помянута. Вот почему, ценя своё время утреннего сна, когда к вам приходят самые сладкие сновиденья, вы и решили ехать на службу на трамвае. Вам кажется, что вы точно рассчитали время своего маршрута. Увы! Оказывается, что вы такой расчётчик не один.
       На остановке в это раннее утро собирается приличная толпа, ну не в смысле деликатности, а в смысле размера. Образовывается слабо контролируемая очередь, готовая в любую минуту броситься на штурм трамвая, как на штурм Измаила во времена «Очакова и покоренья Крыма». Кстати, все недруги, пытавшиеся захватить и победить нашу Родину, жестоко ошибались, не учитывая эту нашу национальную особенность, тем более, что мы и с жертвами никогда не считаемся.
        Но тут надо сказать, что у вагоноважатых своё представление о том, когда им выходить на маршрут, а когда можно сгонять несколько партеек в домино в трамвайном парке. Это очень хорошо видно по графику движения: то их нет целых полчаса, а то приезжают вчетвером, как на привязи. И тогда начинается знаменитый штурм первого вагона.
        Напрасны увещевания и объявления водителя о том, что на подходе ещё три состава; каждый уважающий себя участник очереди считает, что если он не попадёт в первый вагон этого трамвая, то он самый несчастный человек на свете, от которого даже всех любящий Всевышний отвергает свой лик и нечего надеяться в оставшейся жизни ни на что хорошее. А иначе чем объяснить, что штурмующие трамвай готовы даже висеть на подножках мчащегося вагона с риском, как в русской рулетке, сорваться на полном ходу и ехать уже совсем в другую сторону, но уже в карете скорой помощи…
       Ничто не останавливает эту человеческую лавину, стремящуюся попасть внутрь тёплого вагона, даже тех, кто собирается выйти на следующей остановке: ни постоянные тычки локтями в ваши ещё не до конца проснувшиеся очи, отчего вы рискуете приехать на работу с фингалом под глазом, закрывающим почти половину лица, ни отдавленные ноги, особенно если вам повезёт на дамские шпильки, отчего после того, как вы, наконец, покинете внутренность вагона и сойдёте-таки на нужной остановке, ваша походка будет напоминать перемещение утлого судёнышка во время девятибального шторма.
        Как тут не вспомнить героиню замечательного анекдота, похожего на реальной случай, приключившийся в том же славном Энске? Помните, заботливую старушенцию, с боем протиснувшуюся в вагон и предупредившую мужскую часть пассажиров: «Милки, берегите яйца!». На резонный, хотя почти риторический вопрос мужчин, в своём ли она уме едет в тесном вагоне с яйцами, бабка быстро ответила, что она едет к дочери и везёт вязальные спицы.
        Ничто так не пугает мужчину, как угроза лишиться своего достоинства, особенно мужского. С угрозой для жизни бабка была выдворена из трамвая. То есть бабка ещё легко отделалась. А ведь могло дело кончиться русским самосудом или американским судом Линча.
        Но как бы то ни было, вы всё-таки едете, и в предвидении вашей скорой остановки, вы так деликатно спрашиваете стоящих перед вами, не пропустят ли они вас к выходу? Кончается ваше продвижение всего лишь одной оторванной пуговицей и надорванной полой плаща или недавно сшитого по фигуре  знакомым портным пальто.
        Дорогу от остановки трамвая до места службы в офисе или в конторе вы идёте, одной рукой прикрывая утраченную пуговицу, а другой придерживаете висящую на честном слове полу плаща. Горькое сожаление о пуговице и надорванной поле займёт добрую половину вашего рабочего дня, так что вам будет, чем занять тонко чувствующую голову о скоротечности и переменчивости жизни, в которой рядом ходит счастье и беда.