Человек-контрабас.
Музтранспедгиз опус N 9
Когда-то на одном, затерянном в безграничных пространствах мирового океана, острове, или на какой-то далекой необитаемой планете, не помню точно где, жил человек-контрабас. На самом деле, если быть придирчивым и получше приглядеться, то его можно было принять за человека-виолончель, но не будем вдаваться в маловажные тонкости и сохраним слово “контрабас” в имени героя. Но можно ли было называть его человеком. Ведь людьми, как правило, называют живых существ с определенными антропометрическими данными и наличием разума “homo sapiens”.
Человек-контрабас существенно отличался от обычных людей, ну хотя бы наличием таких частей тела, коих ни у кого из живущих, а как свидетельствует наука антропология, и ни у кого из наших предков, не встречаются. К примеру, скажем, ну у кого вы видели такие части тела как гриф, колки, дека, обечайка - одним словом все части самого обыкновенного струнного инструмента. Да и разум у него был, мягко говоря, весьма своеобразный. Ну откуда, скажите, взяться у него такому разуму как у нас. Ведь человеческий ум формируется в процессе контактов с окружающим и окружающими. С самого рождения, а может, и нет, кто знает, жил человек-контрабас один на необитаемом острове или планете, ни с кем не общаясь. Кто занимался его воспитанием и формированием не известно. Жизнь вел странную: на работу не ходил, телевизор не смотрел, книг не читал, он даже не ходил гулять, хотя это как раз понятно, с таким строением тела много не нагуляешь - кривые ноги, между коленями зажато тело инструмента, несгибаемый гриф, в руке смычок. А так, как он ни с кем не общался, он даже и не предполагал о своей неуклюжести и принимал все как само собой разумеющееся, жил и в ус себе не дул, что кто-то, увидав его, скажет: “Какой урод”. Так и люди не считают себя ущербными и не расстраиваются из-за того, что не так зорки, как орлы, не так быстры, как лань, не столь грациозны и изящны как дельфины в воде, но стоит сравнить себя с кем-то из людей, сразу чувствуется, что-то недоброе: “Я не такой умный, как Ваня, не такой быстрый, как Коля, а Петю вообще девочки больше любят, а у Васи денег куры не клюют” - одним словом зависть и эгоизм. Ну а человек-контрабас лишен был, к счастью, этих проблем.
Больше всего на свете любил он играть на виолончели. Так как человек-контрабас не умел, ни читать, ни писать, и, соответственно, не мог знать о существовании нотной грамоты, он не мог исполнять чьи-либо произведения по нотам. И ему приходилось писать музыку самому, точнее сказать, не писать, ведь писать и читать ноты он, как мы уже выяснили, не умел, а создавать, творить ее живьем. Это было для него даже более естественным, чем дышать. Да, и к тому же, был ли на том острове или планете воздух, никто не знает, может он и не дышал вовсе. Он ни на секунду не прекращал творить музыку, не останавливался даже поесть и попить, как потом оказалось, он не ел и не пил совсем. Во всяком случае, этого никто и никогда не видел. А может, ему и вовсе не нужна была пища. Его остров или планета, забыл Вам с самого начала сказать, находились в непосредственной близости от некоего источника божественной силы, красоты, гармонии. И такая тонкая грань разделяла его от мира богов, что нам - простым людям, вероятно, и не отличить. Так как эта божественная сила была так близка к человеку-контрабасу, и буквально, с самого детства, он был этой силе так открыт, что, пожалуй, и на самом деле ему незачем было, ни есть, ни пить, ни пополнять какие-нибудь иные запасы жизненных сил. Если к этому добавить еще и то, что он никогда не спал, представьте себе, сколько свободного для игры на виолончели времени у него было и как за десятки, сотни лет, он смог развить свое умение творить музыку, и какая великая музыка лилась из-под его смычка.
Его музыка была так сильна и прекрасна, что летела в самые отдаленные уголки вселенной, наполняя весь мир божественной красотой и блаженством. Люди, чьи сердца и души чисты и открыты, в минуты откровений и вдохновений, могли слышать ее и прикасаться своими сердцами к божественной силе этих творений. Некоторые могли сами доносить эту музыку до других людей, записывая ее на бумаге, или исполняя по памяти. Когда люди изобрели нотную грамоту, то стало еще проще и все смогли радоваться и наслаждаться, исполняя или слушая ее в филармонии, а потом на пластинках, кассетах... лишь бы душа этого пожелала.
Так, как люди не знали, откуда эта музыка, то они, по ошибке, называли ее своей. Но были, наверное, и такие, которые называли себя не авторами, а первыми ее слушателями в концертных залах вселенной.
Подчас от элементарного незнания случались курьезы. Представьте себе такой случай:
***
В конце 70-х годов, в небольшой деревне, на юге России “Овечьи Зипуны” жил, мало кому известный, зоотехник, а по совместительству - районный осеменитель Степан Рыдвайло-Евтюхов. Однажды… возвращался он домой после вечерней дойки...
Едва умолк знакомый гул фермы, чуть Солнце перекатилось через горизонт, и дневной шум сменился трелями цикад. А бескрайние просторы полей, кое-где обрамленные воротничками лесов и перелесков, до боли знакомые колхозные постройки, избы, хлева, кладбища подернулись сумрачной загадочностью, словно специально, смешав все дневные краски с черной синевой ночи, чтобы явственнее, ярче зажглись в беспредельности вселенной мириады манящих огней. Да таких огней… идешь, бывало, поздно вечером из бани, тропинки не видать, но ты чувствуешь ее податливость ногами, а сам будто не идешь, а летишь в пространстве. Спустишься к берегу речки, а кругом тишина и темень, лишь угадывается пар, поднимающийся от воды, да легкий, легкий шепот берега. Поднимешь голову вверх, а там... Мама небесная... И тут, как вперится в тебя все это... И ты тоже стоишь, вовсю раскрыв глаза и рот, не моргая и не дыша… а душа куда-то полетела... Эй... эй... Потом очнешься, а в голове огромный океан, точней не в голове, а ты весь такой. Постоишь, еще отдышишься, покачаешь головой… Да...
И вот, тогда была такая же звездная ночь, такая же сила и красота смотрела во все глаза на Степана. И он, пораженный и потрясенный, смотрел ввысь, словно пытаясь выглядеть каждую звездочку со всех сторон и все пространство в целом. И тут в голове его, что-то зазвучало, закрутилось, куда-то полетело, образы, звуки, знаки, все было огромно и сильно. Степан вдруг бросился домой, не разбирая дороги, пронесся он огородами к своей хате, влетел в сенцы, и, переполошив домашнюю птицу, начал что-то искать в углу, разбрасывая все, что попадалось под руки. Наконец, найдя остатки химических карандашей и старые листы бумаги, он стал что-то писать. Из под карандаша сначала вылезали какие-то каракули, потом почерк стал увереннее и увереннее, словно сам карандаш знал теперь, что писать. Листы бумаги таяли, словно льдинки на утренних лужах. Когда бумага кончилась, в ход пошли старые газеты, куски обоев, один карандаш сменял другой. Вокруг все крутилось, вертелось, звучало... Словно в чаду, всю ночь работал Степан и утром упал изнеможденый на написанные им листы.
Проснувшись далеко за полдень на столе, Степан с трудом смог припомнить и осознать все, вчера с ним приключившееся. Он увидел горы исписанной бумаги, но так и не смог что-либо разобрать в написанном, все было исписано нотными знаками - черточками, палочками. Стоит сказать, что нотной грамоте Степан не обучался, поэтому все было для него полной загадкой. Он провел рукой по заросшему подбородку, подошел к зеркалу и чуть не вскрикнул от ужаса. На него смотрело что-то страшное, небритое, с впалыми глазами, всклокоченными волосами, все - губы, щеки имели трупно - синюшный цвет. Но пусть не пугается читатель, страшного со Степаном ничего не произошло. Синий цвет на лице и руках это были всего лишь следы химических карандашей, которыми всю ночь он писал. Напомню, были раньше такие химические карандаши, и чтобы они писали, нужно было постоянно их муслякать, тогда грифель карандаша приобретал яркий синий цвет и мягко скользил по бумаге, оставляя влажный чернильный след, и если быть неаккуратным, то можно сильно вымазаться.
Умывшись и побрившись, собрал Степан все им понаписанное и понес показать деревенскому учителю. Каково было изумление Ивана Демьяновича, так звали школьного учителя, когда уже в первых строках Степановых каракулей он узнал что-то до боли знакомое. Наведя, чтобы не ошибиться, справки, он констатировал, что за одну ночь с 15 на 16 июля 1977 года Степаном Рэдвайло-Ефтюховым, зоотехником колхоза “Овечьи зипуны”, а по совместительству районным осеменителем, были написаны все сюиты для виолончели соло И.С. Баха.
Но об этом загадочном событии так никто и не узнал, ибо времена были такие, что подобные вещи наружу не вылезали. При попытках донести все это до народа, Иван Демьянович был взят, а после чего помещен в психушку, откуда вышел через 10 лет совсем другим человеком. Следы Степана потерялись в бескрайних просторах южных степей или брянских лесов. Вот какие курьезы случались на юге России в конце 70-х годов
23 сентября 1997