Армейские истории 2. Урок
Был у нас на метеостанции один офицер — старший лейтенант Александр В. Пухленький, с круглым лицом, на котором часто застывала маска ехидной усмешки. В меру грубоватый, в меру добродушный, в меру ленивый, в меру знающий свое дело. Единственное, что он порой делал не в меру - это выпивал. Ну, так этим делом в нашей армии страдало большинство.
Пока меня не допустили к самостоятельной работе, мы часто дежурили вместе по воскресеньям. Временами он показывал мне обязанности дежурного синоптика, временами балагурил и едко подшучивал надо мной. Ему не давала покоя моя природная скромность и очевидная невинность в женских вопросах. Запасы его подколов были неисчерпаемы. Но я не обижался и пропускал подобные советы мимо ушей.
В тот день были простые метеоусловия. Стояла тёплая сухая осень. Облаков ноль, ветер чуть дышал, вечернее мягкое солнышко ласкало взор. На взлетной полосе - тишина.
Наш Саня заскучал. Сначала хотел вздремнуть прямо за рабочим столом. Но потом придумал лучший вариант. Пошарив на дне своего пузатого портфельчика, он достал тёмную бутылочку некой наливочки и гранёный стаканчик. Не особо от меня таясь, Санёк мгновенно махнул пару полных стаканов и, быстро покраснев своим шаровидным лицом, стал травить мне очередной пошлый анекдот. Постепенно его говор становился всё более неразборчивым и в конце концов он кое-как выдавил: «Всё, студент, устал чё-то я… Посиди-ка сам на телефонах, а я пойду, часок-другой вздремну что ли». И он свалил в комнату отдыха и, исходя из его состояния, скорее всего до утра. Что, конечно, не входило в обязанности дежурного синоптика, но работать Саня уже не мог.
Я сел за рабочий стол и попытался чем-то заняться. Но факсимильные спутниковые карты были уже получены и обработаны, завтрашний прогноз уже составлен и согласован со штабом дивизии, все ежечасные отсчеты на метеобудке делались нашими бойцами в срок без лишних напоминаний. Все телефоны молчали. К тому же была суббота. А это банный день для всех офицеров в гарнизоне. Тишина, спокойствие, скука.
И я решил подняться на второй этаж нашего КДП (контрольно-диспетчерского пункта) посмотреть, чем заняты дежурные летчики. Наверху процветало царство преферанса. Трое дежурных летчиков со сладострастием расписывали очередную пульку. Возгласы, междометья, радостные или не очень, крики — всё сливалось в единую какофонию большой игры. Если какой-то борт делал запрос, то один из летчиков, щёлкнув кнопкой на микрофоне, давал самолёту нужные указания и снова погружался в атмосферу азарта и конкуренции. Я уставился в большое обзорное окно, через которое было хорошо видно всю двухкилометровую взлетную полосу, небольшой лесок на горизонте и окраину нашего гарнизонного городка. Душа пела от созерцания такого простора.
Тут со стороны картёжников раздался вздох разочарования и сдавленный матёк. Оказывается, одному из трёх офицеров надо было срочно уехать в гарнизон. А вдвоем пульку не распишешь. «Эй, студент, может, составишь компанию?» — обратились они ко мне. «Да я не умею в преферанс играть», ответил я. «И чему вас там в университетах-то учат ? Даже пульку расписать не можете…» — разочарованно сказали оставшиеся летчики. «Слушай, а там Санька вроде с тобой дежурит? А ну-ка, давай-ка гони его наверх к нам, пусть малость развлечётся!»
Я не знал, что и ответить поначалу. Но спустя мгновение я уже смачно рассказывал им и о пухленьком портфельчике, и о двух стаканах наливочки, и о том, где сейчас Санино бренное тело находится. «Да уж-ж-ж, — только и ответил старший по КДП и как-то холодно на меня глянул. Будто бы рентгеном просветил насквозь. У меня внутри появилась некая неловкость за свой рассказ и я, потолкавшись немного, пошёл к себе вниз на метео, к своим телефонам. Наутро дежурство наше закончилось, и я благополучно убежал в общагу на заслуженный отдых.
Через пару недель, когда я уже дежурил самостоятельно, к нам на метеостанцию неожиданно заглянул командир части. Подтянутый, строгий, с железным голосом, он всегда вводил меня в лёгкий ступор при своём появлении. А тут он вообще обратился ко мне напрямую, как, мол, дела, студент, и всё такое. Я уже хотел что-то ответить, как полковник вдруг ядовито добавил: «Никак не ожидал я, что в МГУ таких нахальных студентов готовят, которые своей пьяной болтовнёй командиру ночью спать мешают!» Сказать, что я впал в полнейшую прострацию, это ничего не сказать. Я онемел, побледнел и как-то ссохся будто старая метеобудка. Внутри всё похолодело от стыда, хотя обвинения были явно не по адресу.
Командир ушел, не пожав руки, а я ещё дня три находился в предобморочном состоянии, неспособный адекватно размышлять об окружающей действительности. «Синдром отличника» в таких случаях действует как обнажённое лезвие в мягкой плоти: стыд, недоумение, жгучее желание оправдаться и боязнь сделать это. Ну, всякой депрессии бывает конец и через несколько дней ситуация начала проясняться.
Наш прапор, Коля Изгачёв, выдал, наконец, тайну произошедшего. Оказывается, Саня узнал от лётчиков, что я его заложил с потрохами, и решил меня проучить. Глубокой ночью пьяным голосом он позвонил лично командиру части и, назвавшись лейтенантом Кузнецовым, начал плести тому какую-то ахинею.
Я понял возмущение командира и ещё больше понял обиду нашего Сани. Это был отличный урок мне на всю жизнь. А с командиром мы, кстати, поладили. Со временем он понял, что это не я наговорил ему гадостей той осенней ночью. А кто это был, разбираться командир не захотел.
С Александром мы тоже вполне дружелюбно помирились. Я даже ему бутылочку наливочки преподнёс — «Рябина на коньяке» называется. Признался ему, что сотворил глупость, рассказав летчикам то, что нужно было держать при себе. На что Саня состроил мне очередную ехидную рожицу.
И больше мы не враждовали никогда.