ЯН КЬЕРСТАД. Зеркало. Серии для чтения, век XX
Kjerstad, Jan. Speil. Leseserie fra 20 ;rhundre
Oslo, Aschehoug, 1982. 498 s.
РЕЦЕНЗИЯ .Современная художественная литература за рубежом. 1989,№5
Ян Кьерстад - писатель сравнительно молодой (род. в 1953 г.), но весьма известный в норвежском литературном мире. Дебютировал он сборником рассказов «Тихо плывет планета» (1980), который поразил и читателей, и прессу незаурядностью и многообразием использованных художественных средств.
«Зеркало», вторая книга писателя, задумано как философский роман, зеркало современной жизни, «одиссея читателя сквозь толщу двадцатого столетия», по определению Кьерстада. Знаменателен и подзаголовок книги - «Серии для чтения, век XX». Двадцать глав или частей романа соединены между собой чисто кинематографическими средствами (хотя автор предлагает читателю при чтении компоновать главы не только как части фильма в плане временном, на плоскости экрана, но и в плане пространственном: построить в своем воображении объемную геометрическую фигуру, каждой плоскости которой соответствует глава романа — согласно авторскому чертежу, предваряющему текст).
«Как старый черно-белый фильм, позеленевший от времени, начинается эта история, в которой много общих планов и всего несколько крупных планов... Мы переходим грань плоского двухмерного пространства, созданного Эдисоном и Люмьером, врываемся в действительность, парим, постепенно опускаясь над норвежским пейзажем, о котором сказано: «Край лесистых круч, море, ветер нелюдимый, небо в хлопьях туч» . (...) Освобожденные от ньютоновской механики и еще более ограниченной Эвклидовой геометрии, освобожденные от поэтики Аристотеля и в еще большей степени от критериев современного романа, мы открываем в себе шлюзы для сотворчества... Давайте же начнем. На берегу, у воды сидит мальчик... Дадим ему имя Давид», так начинается роман.
Давид родился в том знаменательном 1905 году, когда была расторгнута уния Норвегии со Швецией и Норвегия наконец стала свободным суверенным государством. Первое десятилетие нашего столетия. Старик и мальчик идут вдоль железнодорожного полотна. Это Давид и его дедушка Уле Дал, оказавший огромное влияние на юного Давида. Уле Дал восторженный оптимист, с непоколебимой уверенностью рассуждает он о грядущем светлом будущем человечества, о том, что человека как «могучего покорителя природы» ждут все новые и новые успехи. Он убежден, что благодаря научным открытиям люди уже в этом столетии смогут покончить с нищетой, голодом и болезнями. Он верит в то, что скоро будет рай на земле, а его внук Давид станет одним из тех, кому предстоит строить «новый светлый град», подобный библейскому Иерусалиму.
Маленький Давид живет в счастливом патриархальном мире. В душе Давида зреет наивная созидательная программа. Он, как и его дед, будет возводить мосты, помогать людям идти по пути прогресса. Один из центральных символов романа наряду с зеркалом — амулет, который подарил мальчику дед. Это бриллиант с изображением мальчика, сидящего на спине бегущего тигра, а внизу надпись: «Тот, кто раскроет тайну амулета, остановит безудержный бег тигра». (Безудержный бег зверя символизирует, очевидно, прогресс.)
Время идет, и в младенчески радостный, незамутненный мир Давида безжалостно вторгается жизнь. Хотя Норвегия, как известно, не принимала непосредственного участия в первой мировой войне, волны шовинистического угара докатились и до нее. На какое-то время в душе Давида поселяется мысль, что «война – это веселое дело». Но вскоре наступает прозрение. На одном из судов, зафрахтованных Англией, гибнет брат Давида, Поль, сильный, мужественный, добрый, научивший в свое время младшего брата плавать. Его гибель на всю жизнь осталась незаживающей раной в сердце Давида.
Зажигаются и гаснут, как кинокадры на экране, воспоминания Давида, страницы его жизни... Первую любовь героя звали Сарой. Эта прелестная кроткая девушка принадлежала к религиозной общине пятидесятников. Под ее влиянием герой переживает недолгий период увлечения религиозными идеями. Однажды в молитвенном доме ему удалось услышать проповедь главы общины. Проповедник предрекал скорый конец света в результате прихода к власти в России «антихристов-большевиков», а образование Организации Объединенных Наций он сравнивал со строительством Вавилонской башни, полностью разъединившей людей. Подобный фанатизм и политическая реакционность повергают Давида в смятение. Возможно поэтому, судьба в тот же вечер бросила Давида в объятия «роковой» женщины — учительницы музыки Сесилии Вулф. Она — полная противоположность кроткой Саре, и Давид называет ее про себя совсем другими библейскими именами: Далиилой, Саломеей.
Новый кадр — Давид осуществил свою детскую мечту: он стал инженером- мостостроителем. Послевоенная экономическая депрессия как будто позади, Давид настроен оптимистически, на память ему приходит строчка норвежского романтика Хенрика Вергеланна: «Мир еще, должно быть, юн...»
Давид сближается с рабочим Маркусом Нилсеном, который приобщает его к книгам Маркса и Ленина. Теперь, как никогда, для него становится ясным механизм «братства мирового капитала» и то отчуждение человека от процесса и результатов своего труда, которое ему приходилось испытывать на своей шкуре.
Еще один поворот в жизни героя он страстно увлекается живописью, хотя и не решается расстаться со своей основной профессией...
В Германии приходит к власти Гитлер, и Давид, подобно многим, идеализирует его как деятеля, которому удалось за счет развития военной промышленности и строительства в военно-стратегических целях отчасти ликвидировать безработицу. Под гипнотизирующим влиянием Демагогических речей обыватель воспринимал Гитлера как «вегетарианца и аскета», озабоченного в отличие от коррумпированных европейских деятелей общественными интересами. Но уже в самом начале 30-х годов наступает отрезвление: картины Клее вынесены из музеев; "как в средние века, запылали костры, в которых сжигали книги Маркса, Гейне, Фрейда, Ремарка — любимого в то время писателя Давида. Герой узнает о трагической судьбе евреев, гибнущих от рук штурмовиков, а с 1934 года — в Дахау.
Одна из наиболее впечатляющих глав книги - «Неприкрашенная действительность»— о допросе Давида в гестапо. Его обвиняют в диверсионной акции, направленной против гитлеровских оккупантов: взрыве моста. От него требуют, чтобы он выдал своих товарищей, угрожают расправой над женой Габриэль, устраивают ему пытку «китайский шлем»: к потолку подвешивают сосуд, из которого каждые тридцать секунд падает капля на макушку Давида. Философствующий фашист Майер хочет не только выудить у Давида признание. Но и проникнуть ему в душу, понять психологические мотивы его поступков. По его приказу в гестапо срочно доставляют одну из картин Давида, носящую ироничное название «За родину и честь». На ней изображен танк, который люди толкают перед собой. Под одной из гусениц танка лежит раздавленный мальчик с головой агнца — олицетворение невинных жертв войны. Гестаповец Майер с удовольствием цитирует знаменитую фразу Геббельса: «Когда я слышу слово «культура», мне хочется схватиться за пистолет». Он заставляет Давида подтвердить, что смысл картины в обличении войны, показе ее бесцельной и аморальной жестокости. Слабым от перенесенных страданий голосом Давид заявляет гестаповцу, что справедливость все равно восторжествует, а «третий рейх — больное государство».
Во время истязаний, в бреду, Давиду мерещится, что он где-то в Индии охотится на тигра-людоеда, которого ему в конце концов удается пристрелить. Потом он предстает перед суровым магараджей, который за убийство священного животного объявляет Давида преступником. Ему в руку дают пистолет и бросают в комнату с тигром. К своему ужасу, Давид обнаруживает, что в комнате не один тигр, а великое множество. Тигры обступают Давида со всех сторон, но внезапно его осеняет догадка, что это - один-единственный тигр, отраженный в десятках зеркал, и исход схватки будет зависеть от того, угадает ли он, какой из них настоящий. Он стреляет, но оказывается, что пистолет не заряжен. Внезапно тигры исчезают, зеркала рассыпаются, а Давид чувствует невыносимую боль. Он приходит в себя — в застенках гестапо. Как понимает Давид, в его видении был иной смысл: привидевшаяся комната со множеством зеркал — это образ амулета, загадку которого он как будто уже разгадал. В нем не бриллиант, а множество зеркал, образующих многогранник...
Мы переносимся в первые послевоенные годы. Герой, здоровье которого подорвано пытками, переживает нервный срыв, разводится с женой. К этому времени он уже отец двоих детей. Его охватывает отчаяние, но причины его не только в обстоятельствах личной судьбы. Он болезненно переживает несправедливость, царящую в мире. «Богатые стали богаче, а бедные беднее... Виновные живы, а невиновные погибли... Распятый Христос был в армейских сапогах и противогазе», - с горечью размышляет он. Давид разочарован в прогрессе, ведь он неизбежно ведет к изобретению все новых и новых видов оружия.
Давид — натура глубокая, ищущая, в какой-то мере «пергюнтовский тип». Герой возобновляет занятия живописью и на склоне лет завоевывает признание. Его картины исполнены антивоенного пафоса, в них боль и тревога за грядущие судьбы людей. Особую популярность приобретает его полотно «Дождь в Хиросиме».
В последней части романа мы видим Давида с его внуком Полем, темнокожим мальчиком, говорящим на нескольких языках. Его отец, сын Давида, Александр, женившийся на индианке, посвятил свою жизнь помощи слаборазвитым странам. Как когда-то его дед, Давид внушает теперь маленькому Полю мысль о поступательном ходе истории и гигантской мощи технического прогресса. Поль тоже хочет строить мосты. Внук - надежда Давида. Он снова начинает верить, что «светлый град» все-таки будет возведен. «Надежда, священная надежда»,— повторяет Давид. К нему вновь возвращается вера в утраченные человеческие возможности, он убежден, что человечество должно стремиться не к обретению утраченного рая, а к созданию нового. Все возвращается на круги своя.
Роман Кьерстада — произведение весьма неординарное, но необходимо также отметить его преемственность по отношению к устойчивым традициям норвежской литературы, в частности использование кинематографических средств. Эта черта органически присуща Юхану Фалкбергету, которого Юхан Борген называл «гениальным норвежским романистом» и сравнивал его работу с операторской: «Фалкбергет работает с широко раскрытыми глазами, настроенными как объектив...» Кинематографичность в значительной степени присуща и трилогии о Вилфреде Сагене, и роману «Лета не было» самого Юхана Боргена , одному из лучших произведений о движении Сопротивления.
Автор то как бы представляет нам крупные планы, пристально вглядываясь во внутренний мир своих героев, то отдаляется от них, давая нам возможность взглянуть на них со стороны в общей панораме действительности.