В деревне, где жила моя бабушка, был один мужичок, потешный такой. Маленький, щуплый, в чем только душа и держалась. Зимой и летом он всегда ходил в фуфайке, только летом вместо драной шапки, кепченку носил светленькую, чтоб голову не напекло.
Жил мужичок бобылем, но в хате и во дворе у него всегда порядок был, а уж про огород-то и говорить нечего, ни травинки, ни соринки. Как ни глянешь, он там целыми днями копошится.
Привычка у него была, как переделает дела, сядет на завалинку и самокрутку свернёт, да так ловко, и похожа та самокрутка на козью ножку, так и прозвали его, "Козья ножка".
Бывало в праздник примет на душу, выйдет на завалинку, гармошку свою растянет и поет до ночи, а детвора рядом скачет. Ребята любили его, а он всегда их чем-нибудь вкусненьким угощал. Из кармана мешочек холщовый достанет, стряхнет крошки махорки, а в мешочке-то конфетки "Дунькина радость". Ребятня радуется угощению, а он смотрит на них и украдкой слезинки вытирает. Ходили слухи, у него жена с ребятишками в половодье утонули, а он больше так и не женился, однолюбом оказался.
А еще у него была коза, молоко у которой было самое вкусное в деревне, и очень многие соседи к нему ходили за молоком и за козлятами. Моя бабуля Зорьку нашу тоже у него купила.
Хороший мужичок был, добрый, а вот помер по глупости. Зимой, видно заснул, а заслонку у печки не открыл, так и угорел, говорят старушки.
Потом из города приехали какие-то его дальние родственники, старый дом сломали, современный коттедж себе построили и забором его двухметровым сплошным огородили. А рядом с домом продолжает расти ива огромная, плакучая, не тронули ее, идёшь мимо, ветер ветки колышет и вроде поет кто-то тихонько так, жалобно. Бабуля говорила, это душа его поет.
Много лет прошло, изменилась деревня, а, как гляну на ту иву, так и вспоминаю Козью ножку. Настоящего имени того мужичка уж никто и не помнит, за то, прозвище так и осталось.