Кате было всего 6 лет, когда она стала узницей концлагеря, созданного прямо на территории харьковского детского дома. Она и имя то свое стала как бы забывать, вместо имени на левом запястье был номер…
Помнит она, как хотелось все время есть и спать… Когда она еще могла ходить, то вместе с другими ребятишками лагеря радовалась найденному под ногами желудю, а подорожник ей вообще казался чудом, лакомством…
У Кати постоянно брали кровь… Приходила страшная тетка с большим, каким-то перекошенным носом и, громко отдав приказ на построение, начинала тыкать в детей грязным указательным пальцем…
Катя хорошо помнит, как эта тетка кричала маленькой Ниночке: «Подъем, с-с-сука!» А Ниночка встать не смогла, у нее просто уже выкачали всю кровь…
Потом та страшная тетка вела детей к серой машине с красным крестом. Внутри машины стояли столы…
У тетки всегда были ярко накрашены губы и она как бы улыбалась…оскалом хищника…
Кровь голодных детей для солдат немецкой армии считалась особенно целительной, так как в ней не было вредных примесей и происходило быстрое выздоровление раненых…
(Ангельская кровь для изуверов… Страшно).
*******************
Шел 1972 год. Ранним майским утром Ленка выбежала из дома раньше обычного. В школе вовсю шла подготовка к празднику Победы. Нужно было еще и плакаты дорисовать, и к пилоткам пришить эмблемы, и с тимуровским отрядом сходить к ветеранам поселка…
Во дворе дома тоже подготовились к празднику: около беседки был поднят красный флаг. А как иначе? Праздник то самый как ни на есть святой.
На скамейке, прямо под флагом, сидела соседка из второго подъезда, высокая и худущая тетка Катерина. Ее всегда грустные глаза смотрели куда-то далеко-далеко. Рядом лежал огромный топор, а на нем – кровь…
- Теть Кать, - прошептала Ленка, - Вы чего это?
Ленка начала тормошить тетю Катю за плечо. Та обернулась, взгляд был каким-то пустым, неживым: «Ты это… Ты иди, скажи своей мамке, пусть в милицию позвонят…
- Верку убили!!! Верку-нос убили! Ой, мамонька родная, а кровищи-то!
Из первого подъезда выбежала тетка Марья. Она жила в коммунальной квартире на четыре хозяина. А в угловушку, напоминающую школьный пенал, два месяца назад и заселили эту Верку.
Верка ни с кем не общалась, ходила всегда в каких-то штанах с вытянутыми коленками и байковой клетчатой рубашке, но когда на ее пути попадались дворовые ребятишки, она по-зверинному щурилась, шамкая беззубым ртом с ярко накрашенными губами, гнусаво материлась и, отмахиваясь, исчезала в подъезде. Кто-то говорил, что Верка долгое время провела на зоне, а теща участкового Никитюка и вовсе утверждала, что была эта Верка овчаркой, то есть служила немцам…
Катерина сидела в беседке в ожидание приезда милиции и шептала:
Я сначала-то сомневалась, мало ли у кого нос вот так перекошенным может быть… Да и имя то ее я смутно помнила, а может и не помнила вовсе… Но вот этот знак немецкой свастики на запястье… На днях она во дворе на веревке одеяло вешала на просушку, вот тогда-то я и увидела эту зловещую татуировку – рукав при подъеме оголил запястье…
А когда она на днях вытянула вперед указательный палец, осыпая матами десятилетнего шалопая Сережку…Когда она произнесла это
«щ-щ-енок, с-с-сука!» - я вспомнила все!
Это она ногой выбивала из рук истощенных узников-детей тот единственный стакан молока, который им давали для восстановления крови…
Это она шипела, сверля мёртвыми глазами ослабленных ребятишек: «Сдохнете, щенки красножопые!»
Тетка Катерина еще долго говорила, как бы беседуя сама с собой… Вокруг нее, в ожидании милиции, в ужасе от окровавленного топора, от таких, вселяющих ледяной страх, новостей, собрались уже все соседи.
- А знаете, как всех умерших хоронили зимой? Их просто в овраге снегом закапывали, а собаки потом таскали то ручку, то ножку…
Когда нас освободили, никто из оставшихся детей самостоятельно передвигаться уже не мог…
Ленка многого не понимала. Ей просто было очень-очень жалко тетю Катю. А обгоревший на Курской дуге, одноногий сосед дядя Федя, обнял Катерину и, грозясь кулаком неизвестно кому, все повторял: «Ты, Катерина, это… Мы всем миром за тебя вступимся… В Кремль напишем!»
Но в Кремль писать не пришлось, Катерина ушла в мир иной вечером того же дня – не выдержало ее сердце, прямо в камере предварительного заключения и остановилось…
Ленка по началу пыталась докопаться до сути: «А как это овчарка?», но и родители, и бабушка не хотели об этом говорить.
И лишь когда Ленка уже сама стала мамой, а потом и бабушкой, то и сердце почти останавливалось, когда вспоминала о том далеком событии, и душа холодела… Отведи, Господи! Спаси и сохрани!