Экстренный розыскЪ

Экстренный розыскъ

«Не убий» – 6-я заповедь (Ветхий завет. Исход. Глава 20 Стихи 2-17, Второзаконие 5:6-21)

Виновный въ убійстве наказывается: каторгою на срокъ не ниже восьми летъ. Гл.22 ст. 453 «О лишеніи жизни.»
Новое уголовное уложенія Высочайше утвержденного 22 марта 1903 года

 Убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку, наказывается лишением свободы на срок от шести до пятнадцати лет с ограничением свободы на срок до двух лет либо без такового. Раздел VII гл. 16 ст.105 УК РФ от 13.06.1996г.

ПРОЛОГ
– Смотри, Зая, вот отсюда надо будет сделать бетонный спуск, прямо к причалу, – крепкий мужчина лет сорока, уверенный в себе, в хорошем костюме, скопировал в нужном направлении правой рукой характерный ленинский жест, а левой приобнял миловидную темноволосую женщину в джинсах и клетчатой рубашке, явно моложе его.
Она ловко высвободилась.
– Витя! Как ты достал своим гидроциклом, мне твой бомбардир  уже снится,  – а затем, тряхнув длинными волосами, добавила: – Лучше бы о бане нормальной подумал, с бассейном, каскадом и массажным креслом. Чтоб людей пригласить не стыдно было.
–И сауну забахаем… не заморачивайся, а когда твои родственники с Питера приезжают, то их с гидроцикла за уши не оттащишь. Сама вспомни, как твой племяш сутками на нем гарцевал.
–Они из сауны тоже сутками не вылезали,– печально сказала Ира. –Такое впечатление, что в Питере помыться негде.
–Ирунь… но это же халява, тем более на отдыхе. Им было здорово, и, слава Богу, мы в состоянии принять гостей, тем более – родственников.
Ира обняла мужа и поцеловала.
– Ладно…уговорил, делай домик для своего бомбардира, пусть живет рядом, как верный пес. В конце концов, ты всегда все планируешь хорошо, у тебя это здорово получается.
–Не только планирую, но и успешно претворяю в жизнь! – Виктор поднял палец вверх и улыбнулся. – Вот, смотри, уже бригада на подходе.
–Какой маленький тракторчик... как игрушечный,– сказала Ирина, приложив руку к глазам и вглядываясь вдаль.
– Это японский… «Камацу» называется, – ответил ей муж, надевая темные очки.
–Здравствуйте, Виктор Палыч! Прибыли в Ваше распоряжение, –бригадир, высокий молодой парень в оранжевой спецовке, пожал ему руку и кивнул Ирине. – Согласование с экологами получили?
–Да…все есть, – коротко ответил Виктор.
–Ну и отлично… Тогда сегодня же начнем планировку, – улыбнулся прораб.
Рабочие, услышав разговор, не дожидаясь команды, начали готовить технику.
 Маленький экскаватор, который так понравился Ирине, весело урча, начал бойко копать заранее размеченную траншею. Прораб с рабочим обсуждал глубину траншеи, как вдруг тишина, непривычная на рабочей площадке, неприятно резанула слух. Обернувшись, они увидели, что экскаваторщик вышел из кабины и что-то внимательно разглядывает в земляном отвале.
– Сергей… что встал? – Недовольно крикнул прораб, но тот не ответил, а присев, начал ладонью аккуратно разгребать жирный чернозем.
–Черт…неужели еще подарок с войны? – Подумал он. Последний обнаруженный 76-мм артиллерийский снаряд приостановил работы на несколько дней и чуть не привел к срыву сдачи объекта. 
 Прораб с рабочим подошли и наклонились над развалом. Из земли выглядывал бок чугунка, зуб экскаватора содрал слой ржавчины, и свежая полоса белого металла ярко блестела на солнце.
Прораб нагнулся, потянулся к чугунку и вдруг почувствовал, как воздух вокруг него сгустился, и наступила звенящая до боли в ушах тишина. На его руки в белых строительных перчатках легла тень, в которой угадывались заскорузлые ладони с обломанными ногтями, и в подсознании он услышал, вернее, ощутил бесплотный голос: «Не тобой положено, ложи взад».

На площади напротив церкви, на бревне, нагретом первым весенним солнцем, Митрич, мелкий мужичонка средних лет с отечным рябым лицом, нещадно дымя самокруткой, втолковывал Тихону:
–Дарьин мужик уже два года на заработки к одному богатею в Екатеринодар ездит, деньги привозит, а хозяйства не прибавляется, значит, копит, кугут проклятый, и хочет зараз подняться.
–А могёт быть, и не привозит,– задумчиво произнес Тихон, сын сельского кузнеца, высокий широкоплечий парень лет двадцати с круглым лицом и светлыми волосами, расчесанными на прямой пробор.
–Ты сам рассуди…с какого ляду Авдей столько времен подряд ездит? Просто так? Нет, брат, шалишь… кубышка там точно имеется. Дарья одна живет, на отшибе. Смекаешь?
–А вдруг не получится или потом споймают? – Задумался Тихон.– Да и боязно после такого дела людям в глаза будет смотреть.
– Споймают... не получится,– насмешливо кривя тонкие губы, передразнил Митрич.– Если послабку своему характеру не дашь, и меня будешь слушать, то все получится! А насчет людев не сумневайся, дело сделаем и в город сразу уедем, я намедни в трактире слух пустил, что на заработки с тобой собираюсь, а в городе всем на всех наплевать, там каждый за себя в ответе.
Затем, смачно затянувшись напоследок, Митрич ловким щелчком выбросил цигарку, точно попав в пробегавшего гуся, выпустил густой клуб едкого дыма, приобнял Тихона за плечи и вкрадчиво добавил:
– Да и о Марии подумай! Баба она дюже справная, и родители цену ей знают.  На кой хрен ты ей сдался, когда в кармане вошь на аркане? Зашли к ней сватов, так тебе сразу с порога гарбуза и выкатят . А дело сделаем – в городе приоденешься и явишься к ней этаким кандибобером  на фаэтоне с резиновыми шинами. Против тебя равных в станице не будет… понял, дура? Верно тебе говорю, думай, пока я добрый. Для лихого дела охочие всегда найдутся, просто люб ты мне, и я к тебе со всем уважением.
– Однако попробовать можно, – неожиданно твердо сказал Тихон, облизнув пересохшие вдруг губы.
– Ай да молодца! – Радостно вскричал Митрич.– Знал я, что ты своего не упустишь, держись меня и будет тебе фарт.
– А что это? – Простодушно спросил Тихон.– Слово-то какое, не русское, я и не слыхал никогда.
– Фарт – это удача, – снисходительно пояснил Митрич и деловито продолжил: – Попервой я тоже, как и ты, не знал, был кулемой деревенским, а как в городе стакнулся с сурьезными людьми, много чему обучился, всяким вещам для жизни полезным. Придет время, и тебя обучу… Теперь слушай внимательно. Как бабы вечернюю дойку закончат, по сумеркам сразу выходи и иди за околицу на поле, где давеча стога метали, и жди меня. Как завечереет, я и приду.
Вдругон напрягся, взгляд стал жестким, зрачки сузились и двумя ружейными стволами уперлись в лицо Тихона:
– Придешь? Не струсишь? А то смотри: в таком деле вход –целковый, выход –два!
– Не боись, приду,– понуро ответил Тихон.
– Эн нет, Тиша, так не годится,– с лица Митрича исчезла жесткость, глаза приняли обычное выражение и, хлопнув его по плечу, он добавил:– На лихое дело надо с радостью идти, с куражом, как на гулянку, а ты, никак, на погост собрался? Глядишь, фарт и задом может повернуться. Посему не журись, хлопче, весело живи, и будет тебе удача! 
– Пойду я, еще по свету надо помочь батьке борону починить и молотилку старосты подлатать, –  упруго поднявшись, сказал Тихон. – До вечору.
– Само собой, иди с богом… батьке помочь – это первое дело, – произнес Митрич и, когда тотуже отошел, тихо окликнул:– Тиш, помнишь, когда давеча с хуторскими махались, ты кистенек  с собой брал? Вечерком не забудь прихватить, авось сгодиться. И рубаху темную надень. Нам белые одежи ни к чему, чай, не ангелы.

Весь день Тихон ходил сам не свой, все валилось из рук. Когда он загонял шплинт в борону, зубило соскочило, и он ненароком рассадил себе ладонь. «Вот те раз, –  подумал он,  – и надо же, так не к месту». Со страхом и каким-то горячечным нетерпением ждал он вечера.
Наконец, начало темнеть. Погасла жара. Вдоль плетней и у ворот резче очертились тени. Острым закатным бликом заострился крест на церкви возле кладбища.
Он вышел в сени, напился воды, спрятал кистень под полу, перекрестился на виднеющиеся вдалеке купола и пошел к полю, где на фоне неба маленькими курганчиками чернели наметанные стога. Когда Тихон подошел к полю, начался мелкий, занудливый дождь, и под ногами сразу зачавкало.
– Пришел? Молодец, я не сумлевался в тебе, – сказал невесть откуда появившийся Митрич. – Ну что, с Богом?
– Не поминай Господа, чай,  не доброе дело делаем! – Ответил Тихон, зябко передернув плечами.
– Это ты зря, Господь – наш единственный заступник, наша надежа и опора, он и карает, и грехи отпускает,– нервно хохотнул Митрич  и показал бутылку необычной для станичного лабаза формы.
– Это горилка? В жисть такой не видал, дай глотнуть, а то зябко.
– Сам ты горилка. Керосин это, а бутылек от Шустовского коньяка. Пойло такое, шибко забористое, дорогущее, богатеи и фартовые только его и пьют. Скусный – страсть. Вот дело сделаем, и ты такой пить будешь, человеком станешь!
– А керосин зачем?
– Дурында ты незнающая! Вот дело сделали и петушка красного в хату запустили. Хай, потом становой пристав разбирается. Пожар он и есть пожар. Огонь, он все грехи спрячет! Понял?
–П-п-п-понял,– заикаясь, произнес Тихон.

Дом Дарьи стоял на отшибе. Во дворе на веревках висело тяжелое от дождя белье, когда-то гордо украшавший дом конек, ярко раскрашенный петух, был мокр и облезл и походил на ощипанную курицу. Ставни были открыты, и сквозь плохо задернутые занавески было видно, как молодая тридцатилетняя женщина хлопочет по дому, готовясь ко сну.
–А собака? – Вдруг спросил Тихон.
– Не боись…Я ее третьего дня колбасой с мышьяком угостил.
Подойдя к двери, Митрич перекрестился и вдруг сильным ударом ноги, неожиданным для его тщедушного тела, распахнул ее и вихрем влетел в хату.
Дарья стояла в ночной сорочке около кровати, взбивая подушку, и улыбалась своим никому неведомым мыслям. Увидев нежданных гостей, она, прижав подушку к груди, робко улыбнулась:
– Вечер добрый, что случилось?
Но, глядя на перекошенное лицо Митрича, она сразу поняла, что ее ждет, и страшно закричала. Он наотмашь ударил ее по лицу, и Дарья отлетела в дальний конец горницы, под киот, висевший в красном углу. Подскочив к ней, он с размаху ударил ее ногой в живот.
– Не бей, Христа ради! Тяжелая я, дите жду.
 Тихон стоял неподвижно, судорожно теребя кистень. На него напал столбняк.
– Говори, сука, где деньги,– прорычал Митрич, наступив каблуком на кисть ее руки.– Без руки останешься, по частям резать буду, стерва! – Рычал он, всем телом давя на женскую руку.
Дарья, захлебываясь слезами и собственной кровью, кричала:
– Какие деньги, ирод, посмотри, куда пришел, где ты достаток видишь? Бери все, что хочешь… нет у меня ничего!
– Врррешь зараза, есть деньги …, знаю… есть! – Рычал Митрич, прыгая на руке.–  Говори…отдай все без утайки, жить будешь!
– Да…. Да… есть… – вдруг закричала Дарья, выплюнув очередной сгусток крови. 
Митрич сразу же изменился в лице, неожиданно став добрым и участливым:
– Ну вот, милая, видишь, как славно поладили, я ж тебе сразу говорил, а ты не слушала… Теперь все будет ладком, и мы греха на душу не возьмем, – он помог ей встать, усадил на кровать и подал крынку с водой.
Глядя на него, невозможно было поверить, что несколько мгновений назад, он, рыча как зверь, истязал бедную женщину.
– Попей, попей, милая, – приговаривал он, ласково оглаживая ее по волосам, запекшимся от крови.
Тихон постепенно отходил от столбняка.
– Ну, отдохнула и будя… теперь показывай! – Проворковал Митрич, в этом момент похожий на кота, удачно залезшего в глечик со сметаной.
Дарья встала и, пошатываясь, направилась к столу. Митрич не отставал от нее ни на шаг. Внезапно она схватила нож и ударила его в грудь, но лезвие скользнуло по ребрам, не причинив особого вреда. Она качнулась вперед и занесла руку для второго удара. Митрич перехватил ее руку, но Дарья с нечеловеческой силой свободной рукой вцепилась ему в лицо, из последних сил крича:
– Помогите…! Убивают!
– Ах, ты ж, сучка! – Завизжал Митрич. – Что смотришь… бей, бей, гад, быстрее!
Тихон очнулся… Он легко взмахнул рукой, и кистень, смачно чвакнув, проломил височную кость. Дарья беззвучно, кулем, осела на землю, и, пару раз вздрогнув всем телом, замерла навсегда. Рубашка задралась, обнажая красивые стройные ноги и нижнюю часть живота.               
Кровь из проломленной головы вытекала, обильно заливая земляной пол. Тихон смотрел на это, оцепенело покачивая головой.
У Митрича с лица была лоскутьями содрана кожа, и кровь капала на пол.
– Курва... Вот же курва подколодная,– приговаривал он, тряся головой.    
– Иди, Митрич, подивись,– вдруг сказал Тихон. – Дарья, баба навродь с виду лядащая, а кровищи, что у твоего хряка... Глянь, сколько натекло.
Митрич подскочил и с размаху ударил его по лицу.
– Чего дивись, сучара? Ухайдакал девку и дивись! Крови не видел? – Увидев, что он смотрит на ее ноги, прорычал:– Что, бабы голой не видал, сопляк? Так приголубь ее, пока теплая!
От этих слов Тихона передернуло, но он пришел в себя.
– Давай, ищи, за чем пришли! Не хрена рассусоливать! – Рявкнул Митрич и начал судорожно переворачивать весь нехитрый скарб. Прошло около получаса, они умаялись и сели передохнуть, на мертвое тело уже никто не обращал внимания. Тихон перевязал раненую днем руку, которая вновь закровила. Он сидел напротив печи, и вдруг его взгляд упал на чугунки, аккуратно стоявшие на полке.
– Смотри,–  сказал он.– Все чугунки закопченные, а один –  чистый, не пользованный, у нас в лабазе таких не продавали… издалека чугунок.
Митрич метнулся к печи, схватил его и застыл: чугунок был необычайно тяжел. Сняв с него крышку и заглянув внутрь, он с придыханием произнес:
– Слава тебе, Господи! Есть хабар . Таперича петушка в хату и геть отседова!
Сноровисто расплескав по горнице керосин, Митрич достал из печки уголек, запалил от него бумажку, бросил ее на пол, взял Тихона за рукав и выволок на улицу.

В ночном тумане над станицей разнесся протяжный звон колокола. Истошный голос, не переставая, на одной ноте вопил:
– Пожар…пожар! Ратуйте, православные! – Полуодетые станичники с ведрами бежали к горящему дому Дарьи.
Женщина средних лет из-за плетня крикнула пробегающему парню с ведром:
– Петро, где горит-то?
– Дарьина хата!
–Это Авдея-то женки? – Не отставала она.
– Да, – прокричал хлопец, не оборачиваясь.

Пробравшись дворами к Митричу, при свете семилинейной лампы они высыпали содержимое чугунка на стол и остолбенели. Бедная хата озарилась невиданным светом камней и тусклым блеском золота.
– Фунта два, однако, будет! – Ошарашено произнес Митрич. – Откуда у нее это?
– Может, от бабки осталось? Она вроде молоком и яйцами на рынке торговала.
–Нет, – задумчиво ответил Митрич. – Эти цацки городские… из богатых домов, здесь три наши станицы на корню купить можно…. Сейчас это надо сховать, и не в хате, а в другом месте, подождать, пока все уляжется, а потом думать, как все сбагрить. Здесь каин  нужен серьезный, который по рыжью  и каменьям ходит.
– Долго ждать-то надо?– Спросил Тихон.
– Может, год, а, может, и два, – ответил Митрич, любуясь игрой света на гранях крупного сапфира.
– А как же Мария? Мне ж жениться на ней надо, из-за нее я и на гнусность сподобился, – растеряно произнес Тихон, широко раскрытыми глазами глядя на кучу драгоценностей.
– Дура ты и есть дура!– Покровительственно произнес Митрич.– Если ты хотя бы одно колечко продашь, то перед тобой такие девки на цырлах ходить будут, что слюнями захлебнешься! Хватит разговоры говорить, сейчас к реке пойдем, туда, где щуку двухпудовую на Покров мужики словили, там и ухоронку сделаем.
Митрич встал и подошел к  окну. Тихон воровато оглянулся и сунул в карман одно колечко, призывно смотревшее на него ярким рубиновым глазом.         
– Ставь хабар в печь, бери ведро и бегом со всеми на пожар, – распорядился Митрич, накидывая на плечи свой видавший виды лапсердак.
– Зачем? – Ошарашено спросил Тихон, которому очень не хотелось туда идти. Ему казалось, что стоит им появиться, как первый же человек покажет на него пальцем и закричит: «Хватай убивцев, вот они, душегубы!».
– Затем, дурья башка, чтоб все нас видели, как мы пожар тушим и о беде людской радеем, смекнул?
–А, Митрич, и впрямь голова! – Восхитился Тихон и, подхватив в сенях ведро, бодро выскочил на улицу и влился в толпу.
Вся станица, полуодетая, с ведрами бежала к горящей хате. Гаврила Нарыжный, поднявший тревогу, сноровисто таскал из колодца ведра с водой и по цепочке передавал мужикам, которые поливали стены и уже начинавшую тлеть крышу. Действиями станичников умело руководил становой пристав. Наконец, последние языки пламени перестали облизывать стены и, пошипев для приличия, исчезли.   
– Геть назад! – Прикрикнул пристав на мужика, который решил проявить рвение и сунулся в дверь, из которой несло запахом гари.
– Вашбродь! А вдруг она там? Вовнутрях лежит живая? – Спросил пожилой казак, нещадно дымя козьей ножкой.
– Была бы жива, уже б голос подала,– ответил пристав, и тихо добавил:– Да и заглядывал я уже туда…
– И шо? Нешто там она? – Сгорая от любопытства, спросила Глафира, толстая тетка с круглым улыбчивым лицом, на которое по случаю пожара было надето скорбное выражение, но Лавр Павлович не удостоил ее ответом и, обернувшись, приказал одному из молодых казаков: – Давай верхами  за следователем и доктором, я здесь побуду.

Становой пристав, поручик Лавр Павлович Ермаков, был молодым поджарым мужчиной, являющим собой образец строевой выправки. Несмотря на долгий срок службы, он не утратил к ней интереса, и любое происшествие вызывало у него азарт, сродни охотничьему. Соблюдая правила приличия, он ничего не предпринимал, нервно прохаживаясь от нетерпения, дожидаясь следователя и земского врача.
Услышав за спиной скрип колес, Ермаков резко развернулся и упругим шагом пошел навстречу подкатившей коляске, в которой сидели следователь с помощником и врач.
– Доброе утро, – поздоровался пристав.
– Здравствуйте,– ответил за всех следователь, а доктор добавил:– Мне кажется, Лавр Павлович, что насчет доброго Вы несколько погорячились.
– Давай в двух словах, Лавр, и начнем, – сказал следователь, слегка полноватый блондин в пенсне и форменном вицмундире. Они с приставом были знакомы давно, испытывали друг к другу искреннюю симпатию и даже иногда вместе рыбачили.
– В двух словах и будет… Гаврила Нарыжный вышел до ветру, увидел  огонь и поднял народ. Всем гамузом  потушили. Я прискакал, когда пламя уже начали сбивать. Заглянул в хату, она лежит на полу. Поверху глянул, все стало ясно, и послал за вами.
–Так она не угорела?
– Нет… сейчас сами увидите.
Аккуратно, стараясь не оставить лишних следов, они вошли в хату.
По счастливой случайности огонь занялся на стене, обращенной к деревне, и был сразу замечен. Керосин, разлитый на земляной пол, частично впитался в землю. Пламя только опалило край ночной рубашки и волосы, а до тела Дарьи не добралось.
– Да-с…давно убийств не было,– сказал доктор, сразу подошедший к телу и начавший его осматривать.
– Арнольд Ромуальдович…может, все-таки угорела? – С робкой надеждой произнес следователь, который все еще надеялся, что труп не криминальный.
– Викентий Леонтьевич! Если Вы считаете, что огонь мог выжечь такую аккуратную дыру в черепе, то тогда конечно,– с улыбкой сказал Арнольд Ромуальдович.–A propos , этот адский огонь, прежде чем пробить голову, избил ее и изуродовал руку, весь пах в крови… ну, это уже в морге посмотрим.
– Могет быть, краски ? – Вдруг послышался от порога голос. Гаврила, поднявший народ на борьбу с огнем, считал себя одним из главных действующих лиц и до жути хотел принять участие в следственных действиях. 
Все трое удивленно обернулись. Нарыжный стоял у порога, прижавшись к косяку, он мял в руках картуз и всем своим видом выражал готовность содействия следственным органам.
– Вон отсюда! – Рявкнул пристав, а доктор, улыбнувшись, добавил:– В мозгах у тебя краски... серого цвета, вместо вещества.
В дверях показался помощник следователя с огромным штативом и кофром.
– Викентий Леонтьевич, начинать сигналетическую съемку ? – Громко спросил он, желая произвести впечатление на окружающих диковинным словом.
– Да…пожалуй, начинайте распаковываться, – сказал следователь                и добавил:– Ну что, приступим, помолясь?

Через десять минут общая картина была ясна.
– Вошли ночью, сразу стали бить, причем не просто бить, а пытать, стараясь выяснить какую-то информацию. Она оказала активное сопротивление. Под ногтями кровь. По всей видимости, она ничего не сказала, в хате разгром,– задумчиво произнесЛавр Павлович.
– А где, собственно, орудие убийства? – Внимательно оглядываясь вокруг, спросил Викентий Леонтьевич, –In flagranti  что-то не наблюдается.
– Может, с собой унесли? – Вопросом на вопрос ответил Лавр Павлович, и, присев, аккуратно, за острие и рукоятку, двумя пальцами поднял с пола нож.– Арнольд Ромуальдович, а на теле есть ножевые ранения?
– Не видно, может быть, на спине? Я еще не осматривал. Кстати, после падения труп с места не двигали.
– После такого удара умирают сразу, смысл добивать ножом? По всей вероятности, это кровь кого-то из убийц.
– Изымем, приобщим к уликам. Арнольд Ромуальдович, я слышал, в медицине появился какой-то метод, при помощи которого можно установить, кому принадлежит кровь. Вы не слышали об этом? – Спросил Викентий Леонтьевич, поскрипывая пером.
– Слышал. Это называется группа крови . У меня есть необходимые реактивы, можно попробовать, – ответил доктор.
Пока помощник устанавливал над трупом треногу и укреплял аппарат Бертильона, следователь успел написать протокол осмотра места происшествия и скомандовал: – Начинайте снимать, Аполлон Игоревич.
Во время съемки, при вспышках магния, Лавр Павлович мягким пружинистым шагом прохаживался по горнице, водя глазами по сторонам.
– Викентий, погляди,– от возбуждения он забыл о правилах хорошего тона и указал на стену, где на побелке явственно отпечатался окровавленный след ладони.       
Арнольд Ромуальдович, приглядевшись, уверенно сказал:
– Мужская… Хозяин ладошки – высокий и крупный мужчина. Здесь и Пинкертоном быть не надо.
– Спасибо, Лавр Палыч. Вашей внимательности можно только позавидовать,– благодарно произнес следователь.– Жаль только, что снять отпечатки нельзя, как назло, смазаны.
– Для определения группы достаточно, – Арнольд Ромуальдович достал из саквояжа пробирки и, подумав, добавил: – Я б, сударь, изъял бы коньячную бутылку: довольно таки необычная вещь для станицы. Я практически в каждой хате был, но Шустовских коньяков наблюдать не приходилось.
– Спасибо, Арнольд Ромуальдович, очень дельное замечание! Аполлон Игоревич, обязательно дактилоскопируйте труп, если отпечатки не совпадут с отпечатками на бутылке, то это будет весомейшая улика, – сказал Викентий Леонтьевич, азартно потирая руки.
– Лавр Палыч, я думаю можно заканчивать. Будьте любезны, распорядитесь: пусть подгонят телегу и доставят тело в больницу.
– Арнольд Ромуальдович,– следователь обернулся к врачу. – За день управитесь?
– Всенепременно, батенька, думаю уже к обеду успеть, – внимательно продолжая разглядывать труп, ответил доктор.

Следующей ночью, взяв лопаты, Митрич и Тихон пошли на берег прятать добычу. От реки веяло прохладой. Кубань тихо несла свои воды куда-то далеко в неведомые края. Ярко сияли звезды, изредка прочерчивая на небе длинные сполохи. Тишину нарушали лишь всплески рыб, охотившихся на всякую летучую мелочь.
–Митрич, а куда Кубань течет? – Спросил Тихон.
– Никшни ! – Коротко ответил Митрич, и, сделав несколько шагов, неожиданно остановился. – Копай тут.
Когда яма достигла желаемых размеров, Митрич аккуратно опустил в нее чугунок.
– Закапывай,– приказал он. Затем утрамбовал землю и накидал на нее веток. Удовлетворенно оглядел схрон.
– Теперь все. Пошли до хаты – не грех и обмыть.
Отойдя на некоторое расстояние, Тихон обернулся:
– Я сам и не найду теперь.
– А тебе и не хрен туда лазить, только попробуй! Я клал, мне и забирать.
– А моя доля??? – Удивленно спросил  Тихон.
–Придет срок, получишь! Хабар отлежаться должен,– сказал Митрич и, смачно высморкавшись, добавил:– Я – честный бродяга и подельников не обманываю, не беру перед блатным обчеством греха на душу.
Затем, вытерев пальцы об штаны из синего муслина, с угрозой произнес:
–А если сам надумаешь полезть без меня, то знай! Живой я буду или мертвый, только ты чугунка коснешься, я тебя за руки цап, и скажу: «Не тобой положено, ложи взад».

– Сейчас, господа, зашью, размоюсь и выйду к вам, это займет не более четверти часа, а пока прошу в кабинет. Там, кстати, и самовар, наверное, еще не остыл,– сказал Арнольд Ромуальдович, выглядывая из дверей прозекторской в черном клеенчатом фартуке, забрызганном кровью. 
– Весьма признателен, Вы чертовски гостеприимны,– с иронией сказал следователь.  Гости нещадно дымили папиросами, старались дышать только ртом.
– Черт… – произнес Лавр.– Знал бы, трубку взял бы.
Викентий Леонтьевич улыбнулся неожиданному каламбуру:– Действительно, аромат весьма непрезентабельный.
Наконец, когда они уже всерьез начали опасаться, что для борьбы с ужасным запахом не хватит имеющегося запаса папирос, из прозекторской вышел Арнольд Ромуальдович, уже без фартука и в чистом халате.
– Ну вот, господа, картина в принципе ясна. Как и предполагалась нами ранее, за небольшими, а может, и большими деталями. Удар был нанесен тупым твердым предметом, человеком большой физической силы, проломлена  os temporale , что собственно и явилось причиной смерти. На maxilla  слева трещина, по ее проекции выбито два зуба: premolares  и molares , и еще два, соответственно, справа и слева шатаются в лунках.            На лице слева обширная гематома. Справа сломаны два ребра, причем одно из них пробило плевру и легкое, вследствие чего образовался пневмогемоторакс, который и дал обильную кровь из полости рта.              Кровь из  vagina – это, безусловно, не mensis , как полагал милейший Гаврила, а последствия удара, по всей видимости, ногой, в подвздошную область, что привело к разрыву правого яичника.– Арнольд Ромуальдович поднял вверх палец с безукоризненно отполированным ногтем.– Но, господа, прошу заметить, что это дает нам внутреннее, или, в крайнем случае, незначительное кровоизлияние. А здесь мы имеем классическое профузное  маточное кровотечение, вызванное, как вы думаете, чем? – Хитро прищурившись, спросил он, и сам же ответил:– Правильно, abortus ! Она была на втором месяце беременности, – печально добавил он. – От удара случился выкидыш. Я вообще поражаюсь, как с такими травмами и кровопотерей она смогла обороняться и еще травмировать преступника.
– Следы соития? – Подался вперед следователь.
– Нет,– твердо сказал Арнольд Ромуальдович.– Никакого сексуального насилия не было, и никаких характерных в данном случае повреждений наружных половых органовили иных следов я не обнаружил… А теперь, господа, попрошу обратить самое пристальное внимание! 
– Господи, Арнольд Ромуальдыч! Не томите, – простонал Лавр Павлович, – Уже сил нету нюхать эту вонь!
– Так давайте выйдем на воздух, погодка нынче прекрасная, – сказал доктор и, приобняв за плечи, подтолкнул их к двери.
Выйдя из морга, они присели на лавочку. Лавр Павлович снял фуражку, все закурили, и доктор продолжил:
– Кровь из под ногтей идентична крови на лезвии ножа, а на рукоятке кровь Дарьи. Отпечаток ладони на стене другой группы, то есть преступников было как минимум двое, один из них ранен и предположительно имеет царапины на лице, частиц ткани под ногтями я не обнаружил, а у второго сильно повреждена ладонь.
– Я попросил Аполлона Игоревича дактилоскопировать  труп, он заходил?
– Да, с утра был, – ответил Арнольд Ромуальдович и, закурив новую папиросу, проговорил: – Я сказал, чтобы тело обмыли и, по возможности, привели в порядок для похорон, Вы уж, Лавр Палыч, будьте любезны, скажите там старосте, что ее можно забирать.

Хоронили Дарью по православному обычаю на третий день. Последние два дня своей земной юдоли  она пролежала в хате, которую под пристальным взглядом Лавра Павловича (вдруг еще какая улика отыщется?) прибрали станичные бабы. Стол передвинули в центр и головой к красному углу поставили гроб, на который печально взирали Николай Чудотворец и образ Семистрельной Пресвятой Богородицы.
– Да… Не умягчила Богородица сердца душегубов, прости Господи,–  перекрестившись на иконы, сказал кузнец. Ему и в голову не могло прийти, что один из душегубов – его сын, который стоит рядом с ним, скорбно опустив голову. 
 Дарья при жизни была красивой женщиной, теперь на ее лице, освобожденном от земных забот, лежала печать умиротворенности и покоя. Все морщины разгладились, и она казалась просто спящей. 
 Ее обрядили в новое платье, которое нашли висящим на самодельных плечиках за печкой, и укрыли кипенно-белым саваном с вышитым Распятием, в память о тех белых одеждах, в которые облекают младенца при крещении. Умело наложенный венчик скрыл рану на виске, здоровую руку положили поверх изуродованной, и, глядя на покойницу, ни за что нельзя было сказать, что она приняла мученическую смерть.
– Авдей, бедный, и не ведает, какое горе его дома ждет,– сказала одна из женщин.
– Никто не знает, у кого он батрачит,– тихо ответила другая. – Как его известить? Один Бог знает.
 Священник, услышав, нравоучительно произнес: – Таинственен промысел Божий, – и, осенив себя крестом, добавил: – Пора выносить. Берите с Богом!
Четыре мужика взяли гроб и вынесли во двор. Процессия построилась, отец Игнат взмахнул кадилом, и женщины слажено запели               «Трисвятое».
К Дарье относились хорошо, и поэтому на кладбище была почти вся станица. На панихиде многие женщины искренне плакали, и «Со святыми упокой» звучало от чистого сердца.
Тихон шел и пел вместе со всеми, стараясь не смотреть на гроб, держась в хвосте колонны, но, когда подходили к могиле, людской строй сломался и неожиданно вынес его прямо к яме, где отец Игнат уже начал панихиду.
«Благословен Бог наш всегда, ныне, и присно, и во веки веков», –звучало над старым кладбищем, где было похоронено четыре, а у кого и больше поколений предков. Каждый из присутствующих, вознося Богу молитву, вспоминал тех, кого уже не суждено было увидеть и мысленно просил у них прощения. Лица у людей просветлели, и не верилось, что, уйдя с кладбища, они вновь будут грешить, забыв состояние души, возникшее во время общей молитвы.
Стоя в непосредственной близости от гроба, Тихон не мог отвести от него взгляд. Ему казалось, что Дарья из-под закрытых век смотрит на него и недобро улыбается.
Наконец запели «Святый Боже». Покойницу накрыли покрывалом, и священник посыпал ее освященной землей.
– Закрывайте,– коротко сказал он.
Два мужика подняли крышку и накрыли гроб. Анисим, сосед Дарьи, подошел и сноровисто заколотил ее в четыре удара.
Мужики начали заводить под днище полотенца, как вдруг один из них, оглянувшись на Тихона, произнес:
– Давай, подмогни.
Тихон взялся заполотнище и начал потихоньку его потравливать, медленно опуская гроб и чувствуя, как саднит порезанная рука. Когда гроб опустился в могилу, напарник поддернул полотенце и вопросительно взглянул на Тихона. Он понял и отпустил свой конец, напарник ловко вытянул длинное полотнище и бросил его на земляной холмик около могилы.
Вдруг Тихон ощутил на себе тяжелый взгляд. Лавр Павлович, стоявший рядом с отцом Игнатом, смотрел на его руки и на землю.
– Где ты ладонь рассадил, Тихон? – Спокойно, не повышая голоса, но с каким-то внутренним напряжением спросил пристав.
Тихон, проследив за взглядом, обмер, и холод волной пронесся по его телу. На лежащем белом полотнище ярко алели кровяные пятна.
– Это мы Ермолая-старосты молотилку латали,– вдруг неожиданно сказал кузнец. Я ему говорю: держи крепче зубило, шплинт выбивать буду, а он ворон считает, вот и досчитался. Хорошо хоть кость целая.
– Аккуратней надо, – сквозь зубы процедил пристав, пристально глядя на Тихона и его отца.– Так и калекой можно остаться, – добавил он, не сводя внимательного взгляда.
Бабы начали раздавать кутью, и все потихоньку стали расходиться.
– Надо бы помянуть по православному обычаю,– сказал кто-то,                и мужики дружно пошли в трактир.

Вечером, когда сели ужинать, отец неожиданно спросил:
– А где ты все ж руку рассадил?
– Когда молотилку делал, ты же знаешь,– буркнул Тихон, не отрывая глаз от миски. 
– Я-то знаю, да вот Лавр, боюсь, не знает, нехорошо он как то на тебя смотрел,– сказал отец, и, помолчав, добавил:– В трактире мужики говорили, что какую-ту руку кровавую на стене в Дарьиной хате нашли, доктор ее своим ножичком шкрябал, да в склянку ссыпал.
– Не знаю, чего он там шкрябал, я молотилку майстрачил.
– Ну, добре, коли так,– примирительно сказал отец.

Тихон не мог дождаться, когда стемнеет. Как только на небе зажглись первые звезды, и брехливые станичные псины, наконец-таки, угомонились, он помчался к Митричу. 
В небольшой покосившейся избе ставни были закрыты, а окна изнутри были завешены старыми мешками. Прикрученный фитиль керосиновой лампы тускло освещал только небольшой круг стола, на котором лежала четвертушка ситного и оловянная миска с вареной картошкой.
Внимательно выслушав, Митрич взял картофелину, обмакнул ее в крупную соль, горкой насыпанную на обрывке газеты и положил в рот. Тихон, не отрываясь, смотрел на него. Прожевав и вытерев губы, тот произнес:
– Уходить надо. Лавр, он сукин сын, въедливый. До всего докопается. Если сразу не заарестовал, значит, сумлевается еще, ночь подумает, а поутру, чтоб сумления свои развеять, он поведет тебя в больницу. Там Ромуальдыч чикнет иглой в палец и будет твою кровь смотреть: та или не та. Тут нам и кранты.
Он положил обе руки на стол, нагнулся вперед и, глядя Тихону в глаза сказал:
– Уходить надо.
Помолчал и добавил:
– Сегодня ночью, немедля.

Поезд № 27 «Новороссийск-Владикавказ» прибыл на станцию Кавказскую удивительно вовремя. Паровоз, весело свистнув, остановился прямо напротив красивого, недавно отстроенного из красного кирпича здания вокзала . Из вагона на перрон вышел молодой мужчина с красивым волевым лицом, одетый в темно-вишневую шелковую косоворотку и пиджачную пару, на ногах были хромовые сапоги с жесткими бутылочными голенищами и наборными, по последней моде, каблуками. Из жилетного кармана свисала, посверкивая на солнце, золотая цепочка от часов. Держа в руках небольшой саквояж, он легкой походкой направился к выходу.
Пройдя привокзальную площадь, он уверенно зашагал по пыльным улочкам, направляясь к северной окраине. Через полчаса, подойдя к аккуратной, беленой известью хатке, он по-хитрому постучал в окошко и произнес:
– Галя, встречай гостя.
Вышитая занавеска дрогнула, и стало ясно, что гостя внимательно разглядывают. Наконец, дверь приоткрылась, на пороге появилась пожилая неопрятная женщина в накинутом на плечи, несмотря на теплую погоду, платке и хрипловатым голосом, коротко произнесла:
– Входи, Авдей.
Контраст между неряшливой хозяйкой и чистеньким домиком не смутил его, и он уверенно вошел в сени.
– Исть с дороги будешь? – Спросила Галина.
 – Только дурень от еды отказывается! – Широко улыбнулся Авдей.– Чем попотчуешь?
– Не боись, с голоду не помрешь, – улыбнулась хозяйка.– Пока на стол соберу, сходи с дороги ополоснись,– добавила она, протягивая чистое полотенце.
Когда Авдей, блестя мокрыми волосами, вошел в хату, на столе уже дымилась судачья уха, на сковороде шкворчало мясо с грибами, а на большом блюде лежали пирожки с ливером и вязигой . В центре стоял зеленоватый штоф.
– На чем? – Спросил он. 
–На кизиле,– правильно поняла вопрос Галина.
– На кизиле – это душевно,– сказал Авдей и присел к столу.– Бери Галя, лафитник , в одиночку не тот вкус.
– С каждым гостем пить, с перепоя и помереть можно.
– Я не каждый,– посуровел лицом Авдей, и вдруг рявкнул: – Садись, давай… не мельтеши!
Пока Авдей ел, Галина молчала, только аккуратно поднимала рюмку, выпивала и отщипывала от пирожка маленькие кусочки.
Наконец, он вытер полотенцем губы и сказал:
– Я налегке приехал, лягавые по бану  шныряют, рисково было с грузом ехать, почтой отправил, дней через пять сходи, получи. Вещички козырные, враз уйдут, – и, кивнув на стоявшую в углу зингеровскую машинку, добавил: – Перелицуй только.
Откинувшись на спинку стула и потянувшись, Авдей спросил:
– Прилечь есть где? Что-то разморило меня, в сон клонит.
– За хатой, под жерделой лежаночка стоит. Пойди, приляг,– ответила хозяйка.– Цыган к вечеру подойдет, успеешь передохнуть.
Хата Галины не была притоном или воровской малиной в общепринятом понимании: там никогда не было пьяных оргий и непутевых девок. Это было что-то вроде явочной квартиры, где свой человек мог переночевать, получить нужную информацию и привести себя в порядок за небольшую плату. Явка была неизвестна полиции, посетители об этом знали, берегли ее и чувствовали себя спокойно.
Авдей открыл глаза и увидел сидящего на краю кушетки черноволосого мужчину, которого за нос с горбинкой и черные глаза называли Цыганом, главаря хорошо организованной банды, промышлявшей убийством крестьян, возвращавшихся домой после уборочных работ.
– Здравствуй, Цыган.
– И тебе не хворать, Авдей. Как добрался? Как Екатеринодар поживает?
– Все путем, и добрался хорошо, и в столице спокойно.
– Известное дело, спокойно,– хохотнул Цыган.– Ты же уехал!
Авдей оценил шутку и улыбнулся.
– Четыре дуры  я тебе нашел, машинки новые, прямо в масле, и маслят к ним по две обоймы. Только с собой не рискнул брать, почтой отправил. Через пяток дней думаю, придут.
– Вот спасибо! Потрафил , дорогой! – Радостно сказал Цыган и тутже заинтересовано спросил:– А машинки какие?
–Машинки козырные,– с достоинством ответил Авдей.– Справные машинки, «Браунинг» называются. И, главное, он в ладони умещается, карман не оттягивает, положил – и гуляй спокойно, ни один фараон  не догадается.
– Спасибо,– еще раз повторил Цыган, и, вздохнув, произнес:– Забрал бы ты нас под себя, Авдей, страсть, как хочется в стольном городе покуролесить. Там и девки красивущие с культурным обхождением, и кабаки знатные. У меня, сам знаешь, хлопцы огневые, за тобой в огонь и в воду.
– У меня народ не хуже твоего. Вот ты со своей кодлой ко мне завалишься и дела попросишь. Что я своим отвечу? А они мне предъяву  выставят…Что, Авдей, доверять нам перестал? Или в умении нашем сомневаешься? Как мне быть? Сам рассуди,– и, положив руку Цыгану на плечо, серьезно добавил:– Ты брат, правильный иван , и у общества в полном уважении. Знаешь, почему? Потому что ты здесь хозяин один и навсегда. По всем непоняткам к тебе народ бежит. А в Екатеринодаре кем станешь? Подо мной ты долго не проходишь. Не выдержишь, ты сам себе хозяином привык быть. Отколешься и сам начнешь работать? Внесешь смуту в народ. Пирог каждый от своего угла кусает, а кто шибко большой кусок хочет откусить, тот и поперхнуться может. У тебя почти три дюжины народу. Всех размести, накорми. Они спокойно сидеть не будут. Враз кого-нибудь грабанут или магазин подломят, а города не знают, их сразу цоп за рога и в стойло. Сейчас у нас непросто, очень тяжело стало. Новый сыскной начальник пришел, Пришельцев  фамилия, все роет и роет, как собака, везде нос сует, совсем житья не стало... А вот покуролесить – милости просим! – Улыбнулся он Цыгану. – Я очень рад буду, лично встречу, как царскую особу, по высшему разряду.
– Спасибо, Авдей, мудрый ты… Грамотно все разложил по полочкам. А за приглашение спасибо. Обязательно приеду, жди в гости.
Они попрощались, и Цыган, обойдя хату, вышел на улицу. Авдей зашел в комнату.
– Я, наверное, на воздухе досыпать буду, спозаранку уйду, вещички мои в порядке?
– Что им сделается? Эвон лежат,– зевнув, ответила Галина.

Вечером Тихон, дождавшись, когда отец ушел в кабак, сказал матери:
– Хорошую работу в городе обещают, вечером с мужиками поеду, посмотрю. Если не брешут, останусь, а нет – вернусь.
– Как так, Тиша? Ни с того, ни с сего срываться? Утром вроде и не собирался никуда, а тут вдруг в одночасье? –Недоуменно спросила мать.
– Митрич на полдня вернулся пожитки собрать, и сразу назад едет. Говорит, прошляпишь – враз другого найдут. Свято место пусто не бывает, тем паче, если за него и платят хорошо,– ответил Тихон и неожиданно для себя добавил: – А там и учиться пойду.
 Мать сразу успокоилась:
– Учиться – это хорошо. Даст Бог, в люди выйдешь. Сейчас в дорогу соберу.
 Через час все было готово. Он взял холщевый мешок с едой и одеждой, в который тайком от матери положил кистень. Обнял ее напоследок, вышел во двор, потрепал по холке дворового пса и огородами направился к Митричу. Через пару часов, когда станица затихла, они вышли за околицу и по пыльной дороге зашагали к Екатеринодару.

Пристав и следователь сидели на открытой веранде и пили чай с баранками и вишневым вареньем.
– На бутылке отпечатков Дарьи не обнаружено, но есть отпечатки, пригодные для идентификации,– сказал Викентий Леонтьевич, окуная баранку в чашку.– Теперь, Лавр, осталась самая малость – узнать, кому они принадлежат.
– Вчера, когда хоронили Дарью, меня смутил… или насторожил… даже не знаю, как сказать, один момент,– произнес Лавр Павлович и подробно рассказал о крови на полотенце. – Его отец сразу же, не стушевавшись, рассказал, как Тихон поранил руку. Понимаешь, Викентий, я его знаю давно, он пользуется авторитетом в станице, да и Тихон не в чем дурном замечен не был. Я не могу объяснить, но у меня остался очень нехороший осадок.
– Это называется: интуиция, – засмеялся Викентий Леонтьевич и вдруг оборвал смех.– Ты помнишь, что сказал Ромуальдыч? Хозяин ладошки – высокий и крупный мужчина. Тихон вполне подходит под эту категорию.
– Поехали, – Лавр резко встал.
– Секунду,– ответил Викентий. Он зашел в комнату и сразу же вышел, укладывая во внутренний карман пиджака револьвер.
– Это еще зачем? – Удивился Лавр.– Я сам его скручу, никуда, стервец, не денется!
– Если это действительно Тихон, то он очень опасен, понимаешь? Вспомни, какую рану нанесли Дарье. А вдруг он был с отцом? Тот тоже крепкий мужик.
Через двадцать минут они на бричке подъехали ко двору кузнеца,который на наковальне направлял косу.
– Бог в помощь, Иван Кузьмич,– поздоровался Викентий Леонтьевич.
– Боги казали, чтоб вы помогали,– добродушно ответил кузнец.– Чем обязан?
– Тихон дома? Увидеть его надо,–  сказал Лавр Павлович.
– Он в город уехал работать. Надоела станица, городским решил стать. Митрич его хорошим заработком сманил.
– И когда он уехал? – Поиграв желваками и еле сдерживаясь, чтоб не  выматериться, спросил пристав.
– В ночь и поехал, жинка его в дорогу собирала, пока я в кабаке с мужиками сидел. Когда вернулся – его и уже след простыл,– спокойно ответил Иван Кузьмич.
– Ну, нет, так нет,– спокойно сказал Викентий Леонтьевич.– До свидания. Если вдруг приедет, пусть заглянет ко мне,– он слегка стегнул коня, и они выехали со двора.
– Неужели ты думаешь, что он сам к тебе явится?– Кипя от злости, спросил Лавр.
– А неужели ты думаешь, что он вернется? Они с Митричем подались в бега, их надо срочно объявлять в розыск,– столь же спокойно ответил следователь.
– Надо было отца прижать. Ловко он мне про руку сбрехал.
– А он не сбрехал. Тихон и в самом деле мог поранить руку на работе, а у Дарьи от резкого движения травмировать ее вновь. Ведь когда он пришел на кладбище, кровь у него не текла? Так ведь?
– Да, действительно,– сдавлено произнес Лавр.

После двух часов хода беглецы притомились, присели на обочину и закурили.
– В кулак дыми. В темноте цигарку за версту видно,– сказал Митрич и, после нескольких затяжек, добавил: – В Екатеринодар надо идти, только туда нам дорога. И на первое время приютят, и в дело войти помогут, а нет, так сами что-нибудь сварганим.
– Ничего…сейчас поедим, заночуем, а поутру двинемся,– проговорил Тихон, доставая нехитрую снедь.
– Днем нельзя, по ночи надо идти, становой у тебя уже побывал, и, наверное, уже депешу отбил.
– Какую депешу?
– Чтоб искали нас. Как придет такая депеша, циркуляр называется, ее всем филерам и городовым прочтут, а там все про тебя сказано: кто ты есть и как выглядишь. Глаза у тебя какие, волосы, рост какой, а если еще и фотопортрет твоя мать даст, то им это совсем в радость, как кость для пса.
– А про тебя тоже сказано? – Озадаченно спросил Тихон.
– И про меня тоже…Лавр, сволочь, конечно, первостатейная, но не дурак. Он меня к тебе привязал... верно тебе говорю... с чего вдруг мы вдвоем, на ночь глядя, в город умотали?
Минут десять они ели молча, затем Митрич задумчиво произнес:
– С дороги будем в сторону забирать, Завтра разъезды по всему тракту встанут. Никак не пройдем. Харчей и денег у нас нема, а в хутора нам путь заказан. Сейчас дождемся фраера, и Бог даст, разживемся. – И, глянув исподлобья, спросил:– Припас  не забыл?
Тихон простодушно ответил, кивнув на импровизированный стол:
– Так вот же он!
– То не припас, а хавка, кистень, говорю, не забыл?
– Н-нет…, а ч-что? – Заикаясь, спросил Тихон.
–А  то, –  наставительно произнес Митрич. – Через полверсты дорога на подъем идет, там кусты еще имеются, место хорошее. Заляжем: я справа, ты слева. Как кто проедет, я шумну, он на меня обернется, а ты его без промедленья кистенем.
– П-почему я? 
– А потому что, опыт у тебя имеется, вон как Дарью ловко оприходовал.
– Боязно мне что-то, может я шумну, а ты сам? – Все еще заикаясь, спросил Тихон.
– Вот те раз! Бздила - мученик! Боязно ему, раньше надо было бояться. Кистень твой – тебе и работать,– ухмыльнулся Митрич, и с уважением добавил:– Вон у тебя силища в руках какая!
– А вдруг их двое? 
– То уже не твоя забота, с двоими сладим, ты, главное, того, кто с вожжами будет, успокой.
Еще раз перекурив, они встали и пошли к месту, где решили сделать засаду. Ждать пришлось около часа, когда, наконец, вдалеке, послышался скрип колес.
– Давай на ту сторону, только пригнись. Твой – кто правит, запомнил? Как только на меня повернется…не раньше! – И слегка хлопнув по плечу, добавил:– Не дрейфь, Тиша!    
Скрип становился все ближе, на фоне неба показалась телега, и уже можно было уловить запах конского пота. «Один или нет?»– Лихорадочно думал Тихон, и, словно отвечая на его вопрос, раздался голос:
– Славно, сынок, с мяском вышло, до последнего не верил, что баба все мясо оптом возьмет.
– И сметана с яйцами еще до полудня ушла,– ответил другой голос, помоложе.
Телега приближалась, у Тихона вдруг сильно забилось сердце, и он, испугавшись, что этот стук услышат ездоки, всей грудью прижался к земле.
Вдруг ком земли, вылетев из темноты, ударил возницу в плечо. Он привстал и повернулся к обочине, где лежал Митрич.
Тихон вскочил, кинулся к телеге, и с налету взмахнув кистенем, ударил не успевшего даже развернуться к нему мужика. Удар был нанесен с хорошим замахом и пришелся под шаг. Кистень с глухим коротким стуком, напоминающим столкновение двух бильярдных шаров, легко проломил череп и почти полностью погрузился в него.
Второй пассажир, габаритами не уступавший Тихону и обладавший отменной реакцией, не кинулся к отцу и не растерялся. Парень мгновенно вскочил на ноги и, выхватив из под сена топор, замахнулся на бандита. Тусклый блеск стали ошеломил Тихона, и он, растерявшись, сделал шаг назад.      
Но сзади черной хищной птицей подлетел Митрич, в прыжке схватил парня за ноги и резко дернул. Тот, нелепо взмахнув руками, как подкошенный рухнул вперед, выронив топор. Он еще не успел коснуться земли, как Митрич, прыгнув сверху, два раза вонзил в него нож с коротким и широким лезвием, в котором отражался лунный свет.
Уперевшись коленом в поясницу и захватив волосы на затылке, он прижал жертву к земле и ждал, когда закончатся предсмертные судороги. Ноги парня несколько раз согнулись в коленьях, тело выгнулось дугой и вдруг обмякло. Митрич присел, вытер нож об рубашку убитого, подошел к телеге и откинул рядно , лежащее на соломе... На него, не мигая, смотрели огромные от страха детские глаза.
Митрич, ни на секунду не замешкавшись, схватил ребенка за горло и сильно сдавил. Хрустнули позвонки, из широко раскрытого в немом крике рта побежала розовая пена, глаза потускнели и закатились. Через мгновение все было кончено. Внимательно посмотрев на маленький трупик, он достал нож и двумя точными ударами выколол мальчишке глаза.
– Господи…а это к чему? – Все произошло настолько быстро, что Тихон ничего не успел понять.
– К тому,– хмыкнул Митрич, деловито вытирая нож о солому.– Он своими глазищами погаными меня срисовал . 

– Ты зачем, у Ерофея на поле свою кобылу пас? – Строго спрашивал Аполлон Игоревич.– Он на тебя жалобу написал…теперь, Сидор, следствие в отношении тебя учинять буду!
Сидор стоял, как нашкодивший школяр, теребя в заскорузлых руках капелюху .
– Ненароком вышло, я ее на поводу пустил и решил сбегать до хаты. Назад вертаюсь, а она, стерва такая, отвязалась и на Ерофея поле забрела. Я ее, заразу, за узду и назад, а тут Ерофей, и сразу в крик. Потраву, говорит, ты мне учинил, по закону с тебя взыщу. А какая потрава? Пяти минут на его поле не паслась! Чего она там сожрать могла?
– Значит, утверждаешь, что ущерб незначительный? – Задумчиво произнес Аполлон Игоревич, которому не хотелось из-за одного снопа переводить кучу времени и бумаги, к тому же он хорошо знал склочный характер Ерофея, хитрого и прижимистого мужика.
– Святой истинный крест, Аполлон Игоревич, – привсхлипнув, произнес Сидор, истово перекрестясь на видневшиеся в окне купола.– Святой истинный крест! Пусть очи повылезают, если хоть слово сбрехал.
– Собака брешет, – устало остановил его помощник следователя.– Иди к Ерофею и ему кайся. Решай дело миром, а будет артачиться – скажи, что сделаю следственный эксперимент и, если потрава маленькая, то его упеку в холодную за то, что в заблуждение ввел следственные органы и государевых людей от службы оторвал.
– Благодарствую, Аполлон Игоревич, душевный Вы человек, дай Бог здоровья Вам и супруге с деточками,– умиленно сказал Сидор, и вдруг указав на бутылку, стоявшую на полке, добавил: – А жинка в город торговать поедет, я ей накажу, чтоб коньяка Шустовского Вам привезла.
– С чего ты решил, что это именно коньячная бутылка? – Спокойно и даже с ленцой в голосе, спросил он, не выдавая охватившего его волнения.
– К Митричу заходил, у него такая на столе стояла, я спросил, а он ответил. Очень уж она красивая, с золотыми буковками, как глечик маленький.
– Может, кто у Митрича забыл?
– Нет,– твердо ответил Сидор.– Я ее давно у него видел. – И, посмотрев на Аполлона Игоревича, как на несмышленыша, с улыбкой добавил:– Кто ж такую красоту забудет!

Отец Митрича, поденный рабочий, был типичным зайцем во хмелю.  Трусливый и жестокий по натуре, выпив, он становился злобным и агрессивным, избивая смертным боем сына и жену, тихую забитую женщину, которая содержала семью, стирая белье у зажиточных селян. Однажды на пасху, разговевшись, он взял нож и стал его точить на оселке, приговаривая: «Все вы, суки, за мой счет горазды жить, Вот сейчас заточу и резать вас буду. Сначала тебе, заразе, кишки выпущу, а потом с тобой, сучонок, разберусь». Затем вышел в сени и вернулся, держа за шкирку маленького приблудившегося ко двору кутенка, поглядев на всех мутным взглядом, слюняво улыбнулся и вдруг одним движением распорол его тощее брюхо. Пьяно захохотав, он горделиво швырнул мертвого щенка в жену и сказал:
– Ну, лярва, готовься смерть принять лютую, ножик востер, долго мучиться не будешь,– и, пошатываясь, пошел к ней, помахивая окровавленным лезвием.
Маленький Митрич от страха закричал, и отец перенес на него свой пьяный гнев. Одним ударом он опрокинул его на пол, начал избивать ногами, а затем, распалясь от собственной лихости, схватил маленькое, дрожащее от страха тельце и с маху посадил на печь. Мать не выдержав, бросилась спасать ребенка, но он схватил тяжелую чугунную сковороду и, размахнувшись, ударил ее по голове. Несчастная женщина умерла на месте. На крики сбежался народ, его скрутили и притащили в правление, а Митрича отвезли к фельдшеру.
Мать похоронили, отца осудили на бессрочную каторгу с лишением прав и состояния, чем очень повеселили народ, так как ни того, ни другого у него отродясь не было, а родственники из соседней станицы, чтоб не получить людского осуждения, забрали мальчишку к себе, хотя он и был им не нужен.
После случившегося около полугода он не мог говорить, и так как имени толком никто не знал, его называли «Митрича сын». Затем слово сын само собой исчезло, и он стал «Митрич».
Тяжелое детство, постоянные избиения, унижения и сильнейшая  психологическая травма не смогли не сказаться на его характере. Лишенный ласки и общения со сверстниками, он вырос озлобленным на весь свет и патологически жестоким.
Однажды дьячок, мучаясь бессонницей, услышал непонятный шум на колокольне. Кряхтя, он поднялся наверх и остолбенел от увиденного. Маленький мальчишка в окровавленной рубашке сидел на корточках, и, чему-то улыбаясь, ножницами по частям отрезал голубю крылья. По полу ползали, оставляя кровавые следы, несколько птиц с отрезанными лапками, а в их глазницы были воткнуты шипы от акации.
 – Ты что, гаденыш, творишь! – Заревел дьяк и кинулся к нему, пытаясь схватить за рубаху, но мальчишка, швырнув мокрую от крови тушку дьяку в лицо, увернулся и опрометью бросился по лестнице вниз.
Дьяк узнал Митрича, и на вечерней молитве, увидев в церкви его опекуна, с возмущением рассказал ему о случившемся. Опекун молча выслушал, покивал и, придя домой, так отходил мальчика вожжами, что тот неделю не мог выползти из чулана. Но добрее он от этого не стал.
В станице кровью никого не удивишь, любая девка может, не морщась, отрубить курице голову, а любой мужик – заколоть кабана, но садистские наклонности Митрича вызывали страх у сверстников. Однажды на берегу мужики, пришедшие пройтись с бреднем по ерику, нашли мертвую кошку, которая не успела окотиться в установленные природой сроки. Во все отверстия были воткнуты камышинки, живот вспорот, а неродившиеся котята были развешены на пуповине по кустам.
Мужики, освобождавшие Балканы от турок, хлебнувшие, и сами пролившие немало крови в Чечне и Дагестане, опешили.            
– Душегуб народился на свет, еще хлебнет народ с ним горя,– сказал печально пожилой сивоусый казак.
– Если по уму, то его прибить треба, бо потом он наших девок будет насильничать, когда в возраст войдет,– ответил другой.– Знаю я этого сопляка, Митричем кличут.
– Христя, закопай все, чтоб смраду не было, порыбачим, а после подумаем, как быть.
 Удачную рыбалку отметили ухой и горилкой, и, может быть, убитая кошка забылась бы, но новый ужасный случай всколыхнул всю станицу.
 На Троицу молодежь, отстояв службу, решила, следуя городской моде, пойти в лес на пикник. Войдя в реденький лесок и, случайно разбившись по парам, они разбрелись в поисках подходящей поляны. Галина с Семеном, высоким крепким парнем, ушли дальше всех.
 Убедившись, что из-за деревьев их не видно, Семен обнял Галину и крепко поцеловал.
– Погоди, Сема, пусть хоть чуток стемнеет.
– Силов моих нет терпеть, люблю тебя, Галя! По осени сватов зашлю, гарбуза не выкатишь?
– Если юбку или блузку порвешь, то выкачу! – Улыбаясь, сказала девушка и добавила:– Слышишь, жареным тянет? Наверное, пока кохались, уже и поляну нашли, и мясо жарят, пошли, пока все не съели.
 Взявшись за руки, они пошли на запах, который все усиливался и с каждым шагом вызывал недоумение.
– На керосине что ли  жарят? – Недовольно сказала Галя.
– Вместе со шкурой,– добавил Семен, выходя на маленькую незаметную вблизи полянку.      
 Увиденное повергло их в шок. К дереву была привязана собака, ее пасть была замотана проволокой. Распятая промежность дымилась. Из собачьих глаз ручьем бежали слезы. Особенно ужасным было то, что весь этот кошмар происходил в абсолютной тишине. Сидевший на корточках Митрич плеснул из жестянки керосин и потянулся за лежавшими на камне спичками.
Сзади послышался утробный стон, Галина упала на колени, ее выворачивало наизнанку. От этого звука Семен пришел в себя, в два прыжка пересек поляну и с размаху ударил маленького садиста ногой.
– Тварь проклятая, я сейчас тебе все гузно спалю…гниденыш.
Митрич хотел вырваться, но не смог, тогда он выхватил из кармана шило, с размаху воткнул его Семену в икру и скрылся в лесу. 
– Убью …сученок! – Крикнул в ярости Семен. 
– Успокойся, – вдруг твердо сказала Галина.– Дай ногу гляну. – И, осматривая рану, сказала: – Слава Богу, что убег! Ты бы его прибил бы здесь.
– Жаль, что не прибил!
– А дальше? Под суд?.. А сватов кто засылать будет? – Улыбнулась девушка и, поцеловав его, сказала.– Помоги аккуратно отвязать пса, я его выхожу, преданней у нас с тобой друга не будет. Заодно покажем народу, пусть решают, а мы и дело нужное сделаем, и греха на душу не возьмем.
Семен с восхищением посмотрел на нее и пошел отвязывать щенка.
Наутро, когда все стало известно, три уважаемых в станице мужика подошли ко двору, где жил опекун Митрича.   
Старший из них, сивоусый казак, нашедший растерзанную кошку, жестко произнес:
–Здравствуй, малец, твой приемный дома? Зови до нас.
Когда Митрич вышел во двор, то сразу все понял. Он молча стоял, глядя на блестящие сапоги мужиков.
– Общество не хочет тебя, стервеца, в станице видеть, не человек ты.  Если завтра утром тебя кто-нибудь из мужиков в станице увидит, то пеняй на себя. Еще не хватало, чтоб пришлые байстрюки здесь гадили, – сказал сивоусый, и добавил, обращаясь к хозяину: – Собери ему харчей, одежи на первое время и утром чтоб духу его не было. Ты все понял? – Спросил он, посмотрев на Митрича. 
– Да,–ответил тот и поднял голову.
От его холодного взгляда  мужикам, не раз смотревшим костлявой в лицо, стало не по себе.

– Значит, бутылка Митрича, – задумчиво сказал Викентий Леонтьевич.
– Его, мерзавца, больше некому,– удовлетворенно произнес Лавр Павлович.– Надо брать!
– Безусловно, но только где теперь его искать. Аполлон Игоревич, есть пальцы, пригодные для идентификации?
– Да…уже снял.
С улицы послышался цокот копыт, резко оборвался и, для приличия стукнув рукояткой нагайки в дверь, на пороге появился запыленный казак:
– Ваше благородие! Срочно треба ехать, на дороге три трупа обнаружены, один из них – малец.
Через десять минут бричка быстро запылила по дороге. Вдалеке показались два всадника и запряженная телега. 
– Вот, уже приехали,– сказал казак.
Когда они подъехали, один из казаков спешился, строевым шагом подошел к бричке и, отдав честь, доложил:
– Ваше благородие! Во время патрулирования казачьим разъездом была замечена телега, стоявшая неподвижно, при осмотре было обнаружено три трупа, двух взрослых и одного ребенка. Старший патруля вахмистр Семен Скарга! – И затем добавил: – Я сразу послал за Вами, а сам с напарником остался охранять место происшествия.
Следователь и доктор направились к телеге, а Лавр Павлович, трепеща от злости и возбуждения, принялся нарезать круги, как легавая, потерявшая след. Вдруг он остановился и зло спросил у вахмистра:
– Почему не организовали преследование? – И, махнув рукой в сторону видневшегося вдали леса, добавил:– Что, ума не хватило лес прочесать? Они только туда могли уйти.
– Ума хватило, Николай с Василием и без команды туда рванули,– с достоинством ответил вахмистр.– Да только я как тело оглядел, сразу вернул их назад,– и, видя, что пристав его не понимает, добавил: – Окоченевшие они все насквозь, значит, злодейство по ночи сотворили, ищи теперь ветра в поле.
– Скажите, какой Нейдинг  кубанского розлива,– ухмыльнулся Арнольд Ромуальдович.
Наклонившись, он помял предплечье и бедро молодого, лежащего ничком в луже черной запекшейся крови, парня, затем встал и, повернувшись к Лавру, сказал:
– Вахмистр прав – не менее пяти-шести часов прошло.
Каждый знал свое дело, и, обмениваясь короткими фразами, они начали работать.
– Забрали еду и наличность, если таковая имелась,– сказал Лавр Павлович. – Скорее всего, пошли в сторону Геймановской .Зверье: ребенку глаза выкололи.
– Глаза выкололи уже мертвому. Среди уголовников бытует поверье, что на сетчатке сохраняется фотографический отпечаток убийцы.
– Судя по положению тел и отсутствию следов борьбы, полагаю, что преступников было двое,– произнес Викентий Леонтьевич.– Убитые, вероятнее всего, возвращались с рынка домой. Четыре убийства за неделю… я такого не припомню.
– Лихо работают,– поддакнул пристав и, повернувшись, спросил: –  Аполлон Игоревич, вы закончили?
– Сейчас… только панорамный снимок сделаю, – ответил тот, посапывая под черной накидкой.
Через десять минут осмотр места происшествия был закончен.
– Вахмистр, грузите тела в телегу и доставьте их в больницу, сами отправляйтесь к командиру, доложите обстановку, и вот еще,– следователь быстро набросал на листке бумаги несколько строк.– Передайте приметы и данные подозреваемых, пусть доведут до всех патрулей и разъездов.
Назад ехали молча. Доктор, закурив очередную папиросу, произнес:
– Вы знаете, господа, я очень хотел бы ошибиться в своих предположениях, но боюсь, что у нас появилась новая, и очень жестокая банда. Характер и размеры ранения черепа предварительно совпадают с травмой, нанесенной Дарье. Завтра утром результат будет известен.

Когда Авдей проснулся, солнце стояло уже высоко, а на столе дожидалась большая чугунная сковорода, на которой аппетитно шкворчала  яичница с салом. Он быстро поднялся, взял протянутое заботливой хозяйкой полотенце и пошел во двор умываться.
Позавтракав, он с хрустом потянулся, и сказал:
– Пора и честь знать. Спасибо за приют, Галина. Давай вещи!
–Вон они, на стуле висят.
Авдей быстро оделся и оглядел себя в зеркало. Исчезли темно-вишневая шелковая косоворотка, пиджачная пара и модные хромовые сапоги. На него смотрел совсем другой, бедный, но чисто одетый человек в пиджаке из дешевой бумазеи и в свежей белой рубахе, подпоясанной тонким шнурком.
– Как есть фрайер-работяга, – сказала хозяйка и, ухмыльнувшись, добавила.– Теперь и домой к жинке можно.
Авдей улыбнулся и положил на стол десятирублевую бумажку, которая мгновенно исчезла.
–Спасибо, если поторопишься, как раз на товарный успеешь.
Авдей согласно кивнул, не оборачиваясь, вышел на улицу и направился к вокзалу. Когда он подошел, товарный состав уже распускал пары.
– Ваше благородие, возьмите до Гречишкина, три месяца дома не был, хочу по-светлому добраться,– почтительно обратился он к усатому железнодорожнику, стоявшему на тормозной площадке.
– Не положено,– сначала ответил тот, но, увидев зажатую в кулаке сиреневую рублевую бумажку, смилостивился: – Три месяца говоришь? Давай лезь быстрее, через две минуты тронемся.
Через час с четвертью у небольшого разъезда поезд сбавил ход, и Авдей, вежливо попрощавшись, спрыгнул на землю. Оглянулся вокруг и, заметив невдалеке телегу, направился к ней:
– День добрый. До Северинова не возьмешь? 
– Садись, пошто доброе дело не сделать, – ответил мужик.
Около шести часов по пыльной дороге, и он уже подходил к станице. Первый же человек, с которым Авдей поздоровался, коротко ответил и, опустив глаза, ускорил шаг. Соседка, жившая через два дома, увидев его, неожиданно свернула за угол. Радостное предвкушение от возвращения домой улетучилось, уступив место неясной тревоге. На главной улице сельский дурачок Миня, увидев его, растянул рот в идиотской улыбке и, пуская слюни, гугниво произнес:
– Опоздал ты домой, Авдюшка…нет там никого.
–Ты что несешь, Миня? Что с Дарьей? –Сдерживаясь, спокойно спросил Авдей, но реакция соседей и встреча с дурачком уже слились в единое, и он понял, что произошло что-то непоправимое.
Минька заблеял козой и, нахлестывая себя хворостиной, убежал, а Авдей, не чувствуя под собой ног, поспешно направился к дому.


                «Участковому приставу
                3-го полицейского участка
                Кавказского уезда»
         По подозрению в умышленном убийстве четырех человек, в том числе                и малолетнего ребенка, прошу объявить в экстренный розыск следующих лиц:
         Мокрецова Дмитрия Семеновича (кличка Митрич) жителя хутора Северинова, Кавказского уезда, из крестьян, 32-х лет, ростом 2 ар. 5 в. слабого телосложения, плечи узкие, грудная клетка впалая, лицо  треугольное, волос светлый прямой, в верхней челюсти спереди справа отсутствуют два зуба, на правой скуле шрам, губы тонкие, нос прямой, глаза светлые (серые).
          Макухина Тихона Ивановича, также жителя хутора Северинова, Кавказского уезда, из крестьян, 21-го года, ростом 2 ар. 7 в. атлетического телосложения, плечи широкие, грудная клетка широкая, выпуклая, лицо овальное, волос каштановый, вьющийся, зубы ровные, губы обычные, нос прямой, глаза карие.
          Дополнение: к сему списку розыскные карты будут направлены дополнительно для включения в розыскной алфавит по форме, установленной циркуляром от 16 марта 1907 года за №41.
                Следователь следственной части Кавказского уезда
                Екатеринодарской области В.Л. Корчевский

– Ну, вот и все, – положив перо на край чернильницы и откинувшись назад, удовлетворенно произнес Викентий Леонтьевич. Он с наслаждением закурил и добавил: – Аполлон Игоревич, не сочтите за труд, направьте, пожалуйста,депешу.
– Боюсь, опоздали мы с депешей, думается мне, что они уже в Екатеринодаре. Свяжутся с такими же мерзавцами, и ищи ветра в поле,– озабоченно произнес Лавр Павлович.
– Все равно рано или поздно найдут, они не профессионалы, где-нибудь да ошибутся.
– Пока ошибутся, они столько крови за собой оставят, что мало не покажется. Ты, Викентий, прав, они не профессионалы, во всяком случае, Тихон, но помяни мое слово, прибьются они именно к профессионалам и найти их будет гораздо труднее.
– Согласен, но на сегодня это все, что мы можем сделать, хотя вот еще что: на неделе я еду в Екатеринодар и постараюсь… нет, обязательно встречусь с новым начальником сыскной полиции и попрошу обратить на нашу депешу самое серьезное внимание. О нем очень хорошо отзываются.
– Я тоже о нем слышал… Пришельцев, если не ошибаюсь?
– Да, он служил на Кавказе, был полицмейстером в Елизаветполе , потом в хуторе Романовском навел порядок, а теперь в Екатеринодаре, только вот имя отчество запамятовал.
– Ничего страшного, сейчас Аполлон вернется, у него и спросим…Викентий, давай я с тобой прокачусь? У меня тоже дел накопилось в столице, и с новым начальником сыска познакомиться хочется.
– Прекрасно! Едем вместе! – Сказал следователь, и, предвкушая приятное путешествие, весело улыбнулся.         

На третий день рано утром они вышли на окраину Екатеринодара. Присев на обочину, Тихон спросил:
– А в городе есть, где остановиться?
– Ты сначала в город попади,– ответил Митрич и, высморкавшись, добавил: – Сейчас вон в тех кустах сядем, будто бы отдыхаем, а потом прибьемся к кому-нибудь, и с ними пойдем.
– Зачем?
– А затем, что про наши художества уже и здесь знают, искать двоих будут, а с народом проскочим.
Минут через сорок на дороге показались две груженые подводы, на которых сидело несколько мужчин и женщин.      
Когда они поравнялись с ними, Митрич крикнул:
– Доброго дня, водичкой не богаты? – И подошел к телеге.
– Держи, –ответил пожилой усатый мужик и протянул баклажку с водой.
Митрич напился, передал воду Тихону, поблагодарил и спросил:– На какой рынок путь держите?
– На Сенной хотим,– ответила сидевшая рядом и лузгавшая семечки молодуха.
– А с каким товаром?
– Всего понемногу: и сало везем, яиц сотен пять, опять же колбасы, сметаны…и еще так по мелочи.
– Поторопиться надо,– озабоченно сказал Митрич, шагая рядом с подводой.– Проходные места, где серьезный покупатель ходит, займут, а с краев особой торговли нет. У вас товар серьезный, с ним у ворот на солнцепеке не встанешь.
– Это точно, – озабоченно поддакнул мужик.
– Вот помнится, аккурат перед Пасхой… – Митрич положил руку на край подводы и начал рассказывать на ходу сочиненную историю о том, как он хорошо расторговался, но бес занес его в кабак, где он познакомился с очень хорошими и достойными людьми, но потом его отчего-то вдруг сморило, а когда он пришел в себя, то вся выручка, заботливо спрятанная во внутренний карман, куда-то исчезла.   
Все беззлобно посмеялись и посочувствовали незадачливому купцу. Молодуха, которую звали Екатериной, протянула Тихону пригоршню семечек, через десять минут все уже знали друг друга, а еще через час они вошли на окраину города и распрощались с попутчиками.
Митрич уверенно шел по пыльным улочкам, Тихон шел за ним, оглядываясь по сторонам.
– Что, не похоже на город? Погоди, это мы по окраине идем, а вот с ночлегом определимся, и завтра я тебя в центр свожу, там красота, дома все каменные и красивущие. Есть аж в три этажа!
Тихон недоверчиво мотал головой.
– Мы с тобой по Покровке идем. Сурьезнейший район, лихой, много делового люду здесь проживает,– рассказывал на ходу Митрич.
– Купцов что ли?
– Нет…тех, кто дела делает.
–Погоди, а купцы разве не делом занимаются?
– Купцы торгуют и народ дурят, а деловой люд их наказывает,– наставительно произнес Митрич,– Ничего, скоро сам все поймешь, вон видишь рынок Покровский, уже недалеко.
Минут через двадцать они подошли к небольшому кирпичному дому, густо увитому виноградом.
– Ну, слава Богу, дошли,– сказал Митрич, перекрестившись на видневшиеся купола, толкнул дверь и вошел в дом.
За большим обильно накрытым столом сидело пятеро мужчин и две женщины. Не переступая порога, Митрич снял картуз и низко поклонившись, произнес:– Мир вашей хате, честные бродяги.
Разговор сразу смолк, все посмотрели на вошедших, а трое резко опустили правую руку вниз.
– И вам не хворать, – произнес один, не вынимая руку из-под стола.– Кто будешь, каким ветром занесло?
Митрич не успел ответить, как сидевший во главе стола коренастый широкоплечий мужчина со скуластым калмыцким лицом произнес:– Погоди, Афанасий… – и, привстав, удивленно, но с радостными нотками в голосе произнес: – Митрич! Никак ты?
– Я, Антон… как Бог есть Я!
Антон молча вышел из-за стола, подошел к Митричу, крепко обнял его и прижал к груди. Постояв так некоторое время, повернулся к присутствующим и сказал:
– Это Митрич, проверенный годами дорогой мне человек. За него как за себя ручаюсь.
После этих слов Митрич уже уверенно подошел к столу и поздоровался со всеми за руку.
– Угостишь с дороги? – Улыбаясь, спросил он.
– О чем разговор? – Также с улыбкой ответил Антон.– Екатерина, тащи чистый прибор.
– Два,– сказал Митрич.– Не один я, с другом.
Все посмотрели на Тихона, который стоял за порогом в тени коридора.      
Предупреждая расспросы, Митрич произнес:
– Это Тихон, верный человек, хоть молодой, но правильный, с понятием. Мы с ним – не разлей вода.
– Ну, тогда милости просим! – Не переставая улыбаться, произнес Антон и, сделав приглашающий жест, добавил: – Прошу к столу.
После небольшой суеты, всегда имеющей место, когда появляются новые люди, наконец, все расселись, а Афанасий всем, в том числе и дамам, наполнил лафитнички . Антон поднялся и, глядя на Митрича, сказал:
– Удивительная штука жизнь, третьего дня вспоминал своего друга и не чаял с ним свидеться, а тут на тебе! Судьба подарок преподносит… Твое здоровье, дорогой! Очень рад видеть тебя за нашим столом! Здоровья тебе и фарта!
Все дружно выпили. Минут десять за столом царила тишина, нарушаемая стуком вилок о тарелки.
– Я и вправду думал, что тебя нет в живых, говорили, что, когда ты с этапа свинтить хотел, фараон тебя подстрелил,– сказал Антон, вновь наполняя рюмки.
– Подстрелил, да не совсем, он в руку пониже плеча попал, а я с обрыва в реку упал. Фараоны смотрят на воду, ждут, когда вынырну, а на берегу ракита старая корнями в воду росла. Пока они бежали, я под корни поднырнул и сидел там, как сула  в омуте, пока им ждать не надоело. Они ушли, а я еще до темноты водяного изображал. Потом вылез, нажевал подорожника. Залепил рану, благо, навылет пуля прошла, и начал домой пробираться.
– Не боялся, что дома ждать будут?– С улыбкой спросил Антон. 
– Нет, я так рассудил, что конвойщикам нет резона докладывать, что арестованный сбег, за это с них голову снимут. Они, суки трусливые, начальству скажут, что подстрелили, а тело водой унесло, благо, течение там быстрое, водовороты и омуты имеются. Ихнему начальству побег тоже ни к чему. Поорут на нерадивых, да успокоятся. И потом, меня же за кражонку мелкую взяли, что это для них? Так…мелочь,– сказал Митрич и, опрокинув рюмку, смачно захрустел соленым груздем.
– Получается, что тебя и в розыск не подавали, как невинно убиенного, – засмеялся Антон.– Так ты получается чистый совсем?
– Да, как агнец божий,– сказал Митрич, и нарочито сконфузившись, с улыбкой добавил.– Грех на мне Антон перед лягавыми, большой грех.
– Да не могет такого быть, что ж ты еще учудил?
– За недельку до того как меня взяли, я у одного чудика лопатник принял , там денег было трохи и паспорт,– скромно продолжал Митрич.–Дома глянул в него, а там все на меня похоже и пожалел скидывать, стал с собой носить. Когда меня заарестовали, то даже фамилии не спросили. Прямо с паспорта, стряпчий, молодой дурачок, протокол начал писать, а я, грешная душа, смолчал, что паспорт не мой, и вот теперь бедный Никифор Сазонов раков кормит, сам того не ведая, а я с вами сижу и водочкой наслаждаюсь.
Когда Митрич с постной физиономией закончил рассказ, за столом раздался неудержимый гомерический хохот. Смеялись до слез, хлопая себя по коленьям, каждый норовил чокнуться с ним и сказать что-нибудь одобрительное.
Наконец все успокоились, откуда-то на столе появился жареный поросенок, и обед, незаметно перешедший в ужин, вновь разгорелся с новой силой.
– Ты надолго к нам? – Неожиданно серьезно спросил Антон.
– Если сгожусь на что, то надолго…Нам с Тихоном назад ходу нет.
– Что, очень горячо? – Заинтересовано спросил Антон, а сидевший рядом молодой парень, примерно одних лет с Тихоном, которого звали Иваном, спросил:– Что за дело сработали?
– Да так, пошалили немного,– криво улыбнувшись, ответил Митрич.
Антон неодобрительно посмотрел на Ивана и сказал:
– Надо – сами расскажут,– и, повернувшись к Митичу, приобняв его за плечи, с чувством произнес:– Сгодишься, ой, как сгодишься! Хорошие дела намечаю.

Подойдя ко двору, Авдей понял, что случилось страшное. Он стоял перед хатой, не решаясь переступить порог. Вдруг на его плечо легла рука:
– Держись, Авдей…большое горе у тебя, – раздался голос соседа Гаврилы.– Нет больше Дарьи.
– Как нет? – Спросил Авдей, уже понимая нелепость вопроса.
– Третьего дня схоронили. Пойдем ко мне, поешь с дороги.
Когда они вошли, Елена, жена Гаврилы, со скорбным, соответствующим ситуации лицом, сразу выставила на стол бутыль с самогоном.
– Ты еды поставь сначала, человек с дороги…а потом уже горилку тащи.– И добавил:– Вот дура баба.
– Ты бы лучше слил ему, если человек с дороги, а потом уж дурой называл. Бутыль ближе всего стояла, вот первая на стол и попала,– беззлобно сказала Елена, протягивая чистое полотенце.
Первую рюмку выпили молча. Когда закусили, Авдей сказал:
– Я в хату не успел войти, увел ты меня оттуда… Спасибо тебе, Гаврила. На стене от огня подпалины видны… неужели угорела?
–Убили ее,– просто ответил сосед.
Ледяная волна прошла по спине Авдея, и он весь покрылся липким потом.
– Как убили??? У нас в станице сроду такого не было… там и брать нечего, – мысли лихорадочно забегали.– Неужели насильники?
Неожиданно громко зарыдала Елена:
– Изверги, убивцы проклятые, убили. Ни ее, ни ребеночка не пожалели, душегубы.
Авдей окаменел.
– К-какого ребеночка?
– Господи…так она ж беременная была!!! – Продолжала голосить Елена, не обращая внимания на знаки, которые подавал ей муж.– Нешто ты не знал?
Он с трудом справился с накатившим на него приступом звериной ярости, смешанным с болью утраты. Он знал это состояние и боялся, что сейчас поденный рабочий Авдей в одночасье превратиться в матерого преступника, главаря банды, проходившей в делах оперативного учета под названием «Степные дьяволы» и наводившей страх на всю Кубанскую область и Черноморскую губернию.
Судорожно выпив подряд две, до краев наполненные стопки, заботливо поднесенные хозяйкой, он почувствовал, как стальная хватка, сжимающая его изнутри, начинает ослабевать.
– Спасибо, Гаврила…и тебе, Елена, спасибо… пойду я, – сказал Авдей.
– Куда ты пойдешь? Оставайся, переночуй, а с утра займешься делами.
– Какими? – Криво ухмыльнулся Авдей.– До темноты еще далеко, сейчас зайду в хату, потом на кладбище и к становому, а потом в город… не смогу я здесь. Еще раз спасибо,– и, перекрестившись на икону, шагнул к порогу.
– Погоди, я с тобой, нехорошо тебе сейчас одному быть,– искренне сочувствуя, сказал Нарыжный, надевая картуз.
– Не надо, Гаврила… хочу один побыть,– ответил Авдей, пожимая на прощанье руку.
– Ну, хоть вечером, перед уходом зайди, поешь, я тебе в дорогу соберу и расскажу, как хоронили,– сказала Елена.
–А я знаю, как хоронили… по-христиански, как положено. Слава Богу, народ у нас в станице порядочный, в горе не бросят. На свадьбу еще могут не прийти, а на похороны все собираются,– печально улыбнувшись, сказал Авдей и, спохватившись, добавил:– Елена, спасибо тебе, что напомнила.– И достав сторублевую купюру, положил на край стола.– Не знаю, когда приеду, присмотри за могилкой.
Женщина замахала руками:
– Побойся Бога, Авдей, забери деньги, и без этого догляжу.
– Я знаю…вы подругами были, только и ты меня пойми. Это единственное, что я могу сделать для Дарьи,– и, порывшись в кармане, протянул хозяйке золотую цепочку.– Возьми на память. Даше вез, да вот не довез. И, предупреждая сопротивление хозяйки, произнес:– Возьми, пожалуйста, не обижай напоследок.
Елена, смахнув слезы, взяла подарок. Авдей обнял на прощание Гаврилу и вышел за порог.
Из хаты вышел совсем другой человек: собранный, жесткий и готовый к мести.

Ужин набирал обороты. Никогда еще Тихону не было так интересно. Одна из девушек, которую все называли Алей, ухаживала за ним, подкладывая на тарелку вкусные кусочки, сосед справа следил, чтобы рюмка не пустовала. Откуда-то появилась гитара, и Иван не лишенным приятности баритоном запел «По диким степям Забайкалья». Один из присутствующих – взрослый мужик по кличке Семафор – достал серебряную коробочку, положил ее на стол и сказал:
– Угощайтесь, уважаемые.
Все оживились и потянулись к табакерке, каждый, в том числе и Митрич, взяли по щепотке белого порошка, дорожкой насыпали кто на руку, а кто прямо на стол и начали втягивать его носом.
Тихон обалдело посмотрел на это и шепотом спросил у Али:
– А чевой это?
Она посмотрела на него, как на несмышленого малого ребенка, и, улыбнувшись, ответила:
– Марафет . Причаститься не желаешь?
Он смущенно улыбнулся и отрицательно показал головой.
Веселье все нарастало. Дружно и задорно хором спели похабные частушки, и Тихон усердно подпевал, стараясь попасть в такт. Аля с Елизаветой начали танцевать загадочный танец, основным элементом которого было высокое задирание ног. Семафор вышел в сени и принес еще четверть водки. Тихон обратил внимание на необычную походку: он шел с опушенными плечами и приволакивал обе ноги, казалось, что эти ноги живут отдельно, никому неведомой жизнью. Затем Иван, выпив рюмку, запел:
   Идет он усталый, и цепи звенят;
   Закованы руки и ноги.
   Спокойный, но грустный он взгляд устремил
   Вперед по пустынной дороге.
 
   Полдневное солнце нещадно палит,
   И дышится трудно от пыли,
   И вспомнил он живо о тех, что пред ним
   Дорогою той проходили.
 
   Тоскою смертельною сжалася грудь,
   Слезой затуманились очи...
   А жар все сильнее, и думает он:
   "Скорее бы холода ночи!.."
 
   Нагрелися цепи от жгучих лучей
   И в тело впилися змеями,
   И льется по каплям горячая кровь
   Из ран, растравленных цепями.
 
   Но он терпеливо оковы несет:
   За дело любви он страдает,
   За то, что не мог равнодушно смотреть,
   Как брат в нищете погибает.

Голос у него был неплохой, пел он с душой, и было видно, что все, о чем он поет, ему хорошо известно. После этой песни все дружно утерли слезы и дружно выпили за тех, кто сейчас на киче парится . 
После жалостливой песни и под воздействием кокаина веселье несколько поутихло, и начались разговоры о том, как сделать поддержку на этапе какому-то Сереге Жуку, который, в общем-то, правильный парень, но из-за своей марухи  погорел.
Семафор глянул тяжелым взглядом на девок, сказал:
– Всю жизнь понять не могу, чего от вас больше: пользы или мороки?
– Конечно пользы, Семафорушка. Кто вас, усталых, приголубит и обласкает? – Ласково обняв его, проворковала Елизавета.
– И то верно,– вздохнул Семафор и, наколов на вилку маленький соленый огурчик, внимательно осмотрел его и с аппетитом съел.
– Однако время позднее, пора ложиться,– широко зевнув, произнес Антон.– Девоньки, гостям нашим постелить не забудьте.
В небольшом с виду доме оказалось неожиданно много комнат. От массы новых впечатлений Тихон не мог заснуть. Увидев, что Митрич тоже не спит, он спросил:
– А почему Семафор так ходит, будто его ноги не держат?
– Это от кандалов, пять лет он в них проходил. Они тяжеленные, походку меняют, мышца дряблеет, и кости тонкими становятся. Ему и в городе появляться нежелательно, любой мало-мальски грамотный сыскарь враз кандальника по походке срисует.

Подойдя к своему двору, Авдей остановился. В глубине душе он уже был готов к тому, что чугунка не увидит. Собравшись с духом, он толкнул дверь и остановился на пороге. Комната изменилась. Хотя все вещи были на месте, и везде был идеальный порядок, она казалось не жилой. 
Он огляделся вокруг, и остановил взгляд на печной полке… Чугунка не было. Быстро обыскав комнату с тайной надеждой, что Дарья все-таки убрала его в более укромное место, он все понял, тяжело опустился на лавку и, обхватив голову обеими руками, глухо завыл. Только сейчас в полной мере Авдей ощутил всю горечь утраты. Если бы его в этот момент спросили, о чем он больше скорбит: об убитой беременной жене или награбленных сокровищах, он не смог бы ответить.
Посидев около получаса и немного успокоившись, он вновь уже более внимательно осмотрел горницу и окончательно убедился, что чугунок исчез.
Авдей никогда не курил в хате, но сейчас скрутил козью ножку. Однако сразу вышел на крыльцо, присел и задумался, глубоко затягиваясь крепким самосадом.Мысли перескакивали с одной на другую, и ничего путного в голову не лезло.
Докурив, он встал и пошел в правление, где находился кабинет станового пристава. Когда он вошел, Лавр Павлович встал из-за стола, сделал пару шагов навстречу и, приобняв за плечи, сказал:
– Мужайся, Авдей… все равно надо жить, как бы погано на душе не было. Время – хороший лекарь, ты еще молодой… Бог даст, один старость не встретишь. Дарья – чудесная женщина была, Царство ей небесное!
Лавр знал, что ему предстоит этот разговор и заранее подготовился. Про себя он твердо решил, что ни в коем случае он не будет говорить о том, что Дарью перед смертью пытали, и не упомянет о беременности. Конечно же, он опасался, что Авдей узнает подробности от вездесущих баб, но тут уж на все воля Божья.
– Похоронили супругу достойно, вся станица была,– продолжал Лавр и спросил:– На кладбище был уже?
– Нет,– ответил Авдей и тут же спросил: – Как она умерла?
– Сразу,– твердо ответил становой пристав и про себя добавил: «Прости, Господи, за ложь, во благо человека творю ее». А вслух сказал: – Она стояла у кровати, готовилась ко сну. Тихо сзади подошли и ударили по голове, она и понять ничего не успела.
– А кто мог это быть? В станице таких душегубов вроде не было?
– Не было и нет,– ответил Лавр Павлович.– Думаю, залетные. Ищем их и обязательно найдем.
О своих подозрениях в интересах дела он решил не распространяться.
«Надо бы опросить его, а протокол к делу приобщить»,– вдруг подумал он.
– Присядь, Авдей, поговорить надо.
– Под протокол?
– Смотри, какой грамотный,– улыбнулся пристав.– Порядок такой…Ты был дома, что-нибудь пропало?
– Чему там пропадать? Ничего такого, из-за чего человека жизни лишать, не было. Так, тряпье и барахло, как в любой хате.
– А конфликт, то есть ссора, с кем-нибудь была? Может, кто отомстить решил?
– Нет, ну, пару лет назад, в трактире на Пасху Федору по уху съездил, кто за это на такое дело пойдет? Если на Руси из-за кабацких драк жен резать станут, рожать некому будет.
– Тоже верно,– задав еще несколько ничего не значащих вопросов, Лавр Павлович дал подписать протокол и спросил.– Здесь останешься?
– Нет, в город подамся… здесь не смогу, может, потом.
– За домом пригляд нужен, пустой будет стоять – быстро обветшает.
– Ничего, Гаврила с Еленой присмотрят.
– Как тебя в городе найти?    
– Не знаю еще… Может, на котельный к Гусникову  устроюсь или к Аведову  на маслобойню, еще товарищ на гончарно-трубный завод звал, который около Дубинского рынка… без работы не останусь.
– Хорошо. Если вдруг что вспомнишь, сообщи. Зайдешь в любой полицейский участок к дежурному, они знают, что делать.
– Пойду я,– сказал Авдей, поднимаясь.– Хочу до темноты на кладбище зайти и на станцию успеть.
– До свидания,– произнес пристав. Он встал, и, пожимая руку, добавил:– Помни, жизнь продолжается, хотим мы этого или нет.
Авдей кивнул на прощание и вышел на улицу.
Когда дверь закрылась, Лавр Павлович облегченно вздохнул, сел и с удовольствием закурил, радуясь, что тяжелый разговор окончился.
Кладбище было недалеко, почти сразу за околицей. Подойдя к воротам, Авдей перекрестился и вошел за ограду. Он не знал, где похоронена Дарья, но предполагал, что она будет лежать рядом с бабушкой, и не ошибся. Еще издали он увидел свежий холмик со светло-желтым крестом, полностью засыпанный еще не успевшими завять цветами.
Ведь обещал ей: еще чуток и шабаш! Хотел ее за границу повезти, мир показать! Париж и Варшаву хотела посмотреть. Еще смеялась, купе первого класса просила! Вот теперь твое купе, Дарьюшка, навсегда… Не в силах сдержаться от нахлынувших воспоминаний, Авдей ничком упал на могилу и зарыдал в голос.
– Поплачь, дорогой, нельзя держать в себе горе, нутро разорваться может. Поплачь, тебе легче станет,– услышал он голос Гаврилы, который подошел сзади, присел и обнял его за плечи.
Авдей повернулся и, как ребенок, уткнулся ему в грудь, продолжая рыдать. Гаврила молча стоял, поглаживая его по спине. Через несколько минут, увидев, что рыдания становятся тише, сказал:
– Ну, будет, садись, помянем твою супружницу и мою соседку.
Он достал из заплечного мешка бутылку самогона и нехитрую закуску.
– Как ты меня нашел?
– Ты же сам сказал, что после станового на кладбище придешь, я и ждал. Как от него вышел, пошел за тобой. Сразу не объявился, знал, что тебе одному побыть треба. Думал попозже подойти, но не сдержался, уж больно ты убивался.
– Спасибо,– сказал Авдей, благодарно сжав ему руку.
– Скажи мне, как все случилось?
Гаврила, идя на кладбище и предварительно посоветовавшись с женой, твердо решил ничего не говорить про изуродованную руку и следы пыток, все это было известно всем от вездесущих бабок, обмывавших тело. Сделав вид, что занят наполнением стопок, спросил:
– А тебе разве пристав не рассказывал? 
– Рассказывал… говорит, что сзади ударили и все,– Авдей, сделав усилие, проглотил комок в горле.
– Да, так оно и было,– подтвердил Гаврила.– Пристав со следователем и доктором все там излазили, следы искали. Если он так сказал, значит, так оно и было.
– А кто-нибудь из местных мог?
–Нет, – излишне твердо ответил сосед, глядя на импровизированный стол.– У нас таких гадов сроду не водилось. Кровянку друг другу пустить с перепоя или спереть чего – это могут. Но таких варнаков на моей памяти не было.
Несмотря на то что, по станице ходили разговоры об исчезновении Тихона и Митрича, Нарыжный решил об этом не говорить. «Не пойман – не вор», – рассуждал он, тем более что Тихон никогда не давал повода усомниться в его благонадежности, да и Митрич ни в чем дурном замечен не был. Так, голь перекатная, да и только.
Если бы разговор происходил в другом месте, Авдей, безусловно, обратил бы внимание на опущенные глаза и излишнюю твердость в тоне собеседника, но около могилы единственного близкого человека это прошло мимо его сознания.
Они встали и пошли к выходу. Когда подошли к дому Гаврилы, уже смеркалось.
– Может, все-таки заночуешь, куда на ночь глядя? – Спросил Гаврила, опершись на плетень.
– Нет… пойду. По прохладе идти легче. Очень я тебе благодарен, что не оставил одного. По гроб жизни буду помнить.
– Не стоит оно того, да и иначе нельзя было,– засмущался сосед.– Тут тебе Елена в дорогу собрала,– добавил он и, сунув руку в мешок, вытащил узелок с едой.
– Спасибо,– растрогано сказал Авдей и взял узелок.
Соседи обнялись, и Авдей, не оборачиваясь, широко зашагал по проселочной дороге. Конечно, у него не было особого желания в одиночку идти по темноте, но ему очень хотелось побыть одному и спокойно обо всем поразмыслить.
«Никто не знал о чугунке – это раз. Хабар не общаковый, про него никто не знал – это два. Дарья проговориться не могла – это три,– думал он. – Месть? Тогда кто? В кодле некому на меня зло держать. Кто-то из соседок случайно залез в чугунок? Маловероятно, растрезвонила бы на весь свет, хотя кто знает?».
Несмотря на то, что к нему вернулась способность рассуждать логически, он и думать не мог, что причиной были всего-навсего его отлучки, якобы на сезонную работу, а убийцами были хорошо знакомые ему люди. Если бы Митричу сказали, чью жену он убил, он бы сам повесился со страха. Ему и в голову не могло прийти, что Авдей – непререкаемый воровской авторитет, о котором все серьезные люди, не говоря уже о всяких сявках, говорили с уважением, понизив голос, – живет с ним в одной станице, под видом простого крестьянина, который в поисках работы мотается по всей губернии.    
Добравшись до Галины, он наскоро перекусил, поспешил на вокзал и первым поездом уехал в Екатеринодар.

Митрич проснулся рано, после вчерашней попойки очень хотелось пить, и он прошел в зал, где на столе, как твердо помнил, стоял жбан с квасом. В гостиной было убрано и застелено свежей скатертью, на которой попыхивал горячий самовар и стояли вазочка с вишневым вареньем, розетка с медом, сахарница и красивое, разукрашенное красными розами блюдо с баранками. В центре этой идиллической картины, уместной для добропорядочного купеческого дома, сидел Антон и, прищурившись от удовольствия, пил из белой с золотом чашки свежезаваренный чай.
Он приглашающее взмахнул рукой:
– Доброго дня… присаживайся, дорогой, чифирнем  спозаранку?
– Я шкет не гордый, мне и вторяк  не в падлу,– улыбаясь, ответил Митрич, присаживаясь к столу. Он налил себе чаю, положил в блюдце варенье и, сделав два длинных глотка, поставил чашку на стол .
Антон улыбнулся:
– Ты прям, как на этапе, хорошо хоть мне не передал.
Митрич улыбнулся в ответ и снова взял чашку.
Минут пять они пили, молча наслаждаясь горячим ароматным напитком.
– Митрич, скажи мне, как дальше думаешь быть?
– С тобой хочу остаться, если примешь, конечно. Если нет, вернусь домой, там другие примут. Назад мне ходу нет.
–Я тебя с радостью в колоду  возьму,– сказал Антон.– Только вот я серьезные дела делаю, да ты и сам знаешь, что по мелочи никогда не мышковал. Тебя-то, я знаю, как самого себя, и на любой сходке за тебя готов слово сказать, а вот Тихон – что за человек? Давно его знаешь? Дела общие делали или случайный он? – И, положив руку ему на колено, добавил: – Ты пойми…не из любопытства праздного спрашиваю.
Митрич задумчиво прихлебывал чай и внимательно смотрел на чашку, где на белоснежном фарфоре золотилась надпись: «С днем ангела».
– Маруха подарила, Китя Колокольникова , в Новороссийске живет. Красивая, стерва, иностранным языкам обучает,– перехватив его взгляд, сказал Антон.
– А в Новороссийске у тебя какой интерес? –Спросил Митрич.
– Пиковый,– хохотнул Антон и уже серьезно добавил:– Там тоже  есть, что взять. Так что за Тихона скажешь?
– Он не деловой, понятий не знает и по-свойски не куликает , но на нем уже два жмура. Самолично он их кистеньком уделал. Понравилось мне, что он не со страху и не в драке первого сработал, а сознательно, знал куда шел, и со вторым не оплошал. Наш он, деваться ему некуда. Здоровый, чертяка, его и на дело, и на толковище  брать можно. А музыке и понятиям сам научится.
– Ладно, коли так. Вот завтра его в деле и глянем.
– А что хочешь сработать?
– Думал, вечером скажу, да ладно, если уж серьезный разговор пошел. Купец-грузин недалеко от центра есть. Жена еще в Тифлисе, он с работником живет. Цинканули  мне, что он расторговался тремя подводами мануфактуры и собирается опять закупать. Значит, хрусты  при себе держит. Пока не потратил, надо в гости наведаться.
– Да… здесь с умом надо сработать.Фатера  в центре, говоришь? Значит, чтоб пикнуть не успели,– задумчиво сказал Митрич, почесывая бровь.

Паровоз коротко свистнул, выпустил клуб белого пара, зашипел, и состав медленно тронулся. Друзья посмотрели друг на друга и, откинувшись на спинки дивана, весело рассмеялись. К предстоящему путешествию они подошли очень ответственно: на столике призывно позванивало полдюжины бутылок пива Санценбахера . Ожидая сумерек, скромно притаилась в углу бутылочка замечательного коньяка Сен-Реми.
Познакомившись в станционном буфете с двумя совершенно очаровательными курсистками-бестужевками , они угостили их зельтерской водой  и напросились гости, а теперь сообща решали, как скоро после отправления будет удобно нанести визит.
–Давай Лавр, пока холодненькое! – сказал Викентий Леонтьевич, протягивая приятелю запотевшую длинногорлую бутылку темного стекла.
Лавр Павлович, наполнив кружку, сделал два больших глотка, удовлетворенно произнес: «Хорошо!» и, отхлебнув еще, добавил:
– Очень хорошо. Хорошее пиво. Я такого не пробовал. Откуда оно?
– Коллега по служебным делам находится в Одессе и с оказией прислал. Знает, что я любитель.
– Весьма кстати,– ответил Лавр и, одним большим глотком опустошив бутылку, сказал:
– Ты знаешь, я недавно читал, что в Петербурге начали строительство завода «Первого всероссийского товарищества воздухоплавания» . Представляешь, у России будут свои аэропланы!
– За авиацией будущее, только жаль, некоторые этого не понимают! Летательным аппаратам можно найти применение во всех сферах деятельности.
– Даже в полиции?
– Всенепременно! Помнишь убийство двух крестьян и ребенка на дороге? А теперь представь, что вахмистр не посылает к нам верхового, а, не слезая с коня, берет телефонную трубку и передает информацию тебе. Ты едешь на летное поле, с авиатором взлетаешь вверх и орлиным взором обозреваешь окрестности. Обнаруживаешь бандитов, передаешь сообщение на землю ближайшему патрулю и все!
– А  куда вахмистр телефон в степи включать будет? Кобыле под хвост? – Саркастически ухмыльнулся Лавр.
– ХХ век на дворе, придумают, куда включать. Вообще, все технические новшества в первую очередь должны поступать в полицию. Невозможно раскрывать преступления, не идя в ногу с прогрессом, – произнес Викентий Леонтьевич.
– Скажи, Викентий, почему преступники, как грибы, растут? Одного посадишь, двое появляются?
–Ну, положим, не двое, хотя рост, конечно, имеется. Здесь события 1905 года сыграли большую роль.
– Причем здесь революция? Этот подонок, когда мальцу глаза выкалывал, о социализме что ли думал? 
– Нет, безусловно, он к марксистам никакого отношения не имеет, но неизбежный спутник социальной вражды и революционных потрясений – это рост преступности. Какой бы суп в котле политики не варился, хороший или плохой, на поверхность всегда всплывает криминальная пена. Ты ее шумовкой собираешь, а она сквозь дырочки проползает. Вроде бы всю собрал, а что-то обязательно останется.
– И чем сильнее суп кипит, тем пены больше, – задумчиво произнес Лавр Павлович.
– Правильно! Пока существует общество, будет и преступность. Я не знаю, какой она будет в будущем, но она будет.
Незаметно наступил вечер. В купе зажгли освещение, и сразу стало очень уютно. Приглушенный свет разливался по синим занавескам и, колеблясь, отражался в маленьких коньячных рюмках. Мелодично, в такт колесам, позвякивали ложечки в стаканах с чаем. За темным окном мелькали редкие огоньки.
Друзья обсудили массу проблем: и аграрную реформу, и роль Транссибирской магистрали в развитии Сибири и совсем забыли о двух молоденьких курсистках, которые тщетно прождали их весь вечер.
Когда коньяк был выпит, они вспомнили, что завтра предстоит серьезный день, и легли спать.

К обеду весь народ собрался в гостиной. Тихон обратил внимание на то, что, несмотря на обилие еды, спиртного на столе не было. Все были сосредоточены и серьезны. Обед протекал в молчании. Когда все поели и закончили пить чай, Антон сказал:
 – Сегодня грузина  на уши будем ставить. У него хрустов богато, расторговался удачно, живет один с работником, семья покуда в Тифлисе. В шесть вечера  собираемся. Я и Митрич у богадельни . Тихон и Иван, через часок уйдете на Красную, на рынок загляните. Там погуляйте, посмотрите, можете по стаканчику вина выпить, но не более,– и погрозил пальцем,– Лиза с Алей с шести часов поодиночке начинают пасти хату. Когда нас увидите, дайте знак, что все чисто. Первыми идете вы,– Антон указал пальцем на Ивана. Тот согласно кивнул.
– Заходите, как последние покупатели, ровно в семь, и сразу по рогам, чтоб не пырхнулись. Главное, глядите, чтоб орать не начали. Через минутку и мы появимся,– Антон глянул на девок.– Вам ходить кругами на стреме. Как мы с хабаром выйдем, цинк дадите , что фараонов рядом нет. Уходим так, как и пришли. Кому что не ясно?
– А я? – С обидой спросил Семафор.
– А ты самовар к нашему приходу раскочегаришь,– сказал Антон.
– Вот так всегда, кому две горбушки, а кому от хера ушки! – Опечалился Семафор.
– Не боись, долю свою получишь, когда я кого обидел?   
Иван хлопнул Тихона по плечу:
– Давай кончай чаи гонять, пойдем, прошвырнемся. Город тебе покажу.
Быстро собравшись, Тихон вышел на улицу, где на лавочке около калитки уже сидел Иван и курил папиросу. 
Увидев Тихона, он встал, отшвырнул окурок и, хлопнув слегка по плечу, весело сказал:
– Пошли! Экскурсию тебе делать буду.
Несмотря на все старания, экскурсовод из Ивана был никакой. Стоило пройти мимо питейного заведения, которых вокруг было в достатке, как сразу начинался эмоциональный рассказ о попойке или драке, в которой он принимал непосредственное участие, выпив все и победив всех. Тихон все время ждал, что Иван предложит зайти в один из трактиров, но тот стойко проходил мимо призывно открытых дверей. «Во как Антона слушает», – с уважением подумал он.
Увидев трамвай , Тихон в изумлении остановился, и, приоткрыв рот, долго разглядывал ярко раскрашенные вагоны.
– Садись, прокатимся,– позвал Иван, но Тихон отрицательно помотал головой.
– Давай, не дрейфь,– покровительственно произнес Иван и подтолкнул Тихона к двери с маленькими ступеньками и красивыми поручнями. Вагон звякнул и тронулся, Тихон замер, боясь пошевелиться. Проехав пару остановок, они вышли около Нового рынка .
Иван достал часы на толстой серебряной цепочке:
– Еще часок у нас есть. Идем на рынок кваску попьем и съедим чего-нибудь.
Подойдя к торговке пирожками, Иван, осклабясь, спросил:
– А что кошек рядом не видать, на начинку пошли?
– Тьфу на тебя, оглоед, Бога побойся, намедни мясо с бойни брала!   
– Ладно, не хипишуй! Дай по парочке на брата! – И протянул деньги.
– На здоровье, сынки! Съешь – и еще захочешь, верно говорю! – Увидев деньги, бабка сразу заулыбалась, ловко завернула пирожки в вощеную бумагу и протянула Ивану.
– Не обманула старая, есть можно, – сказал Тихон, доедая последний пирожок.
– Да, Бог даст, не отравимся,– поддержал его Иван. – Идем, сладенькой водички с пузыриками попьем.
Подойдя к маленькой будке, Иван купил две бутылочки воды «Фиалка» и, с легким хлопком откупорив одну, протянул Тихону. Тот сделал большой глоток и закашлялся. Ароматный шипучий напиток ударил через гортань в нос.
– Она же с газом! Эх ты, деревня! – С улыбкой сказал Иван.– Ее с толком надо пить, а ты, как воду из колодца, хлещешь.
Прочихавшись, Тихон снова, но уже осторожно, начал пить эту удивительную воду. Сделав пару глотков, он восхищенно помотал головой:
– Вкуснючая!!!
– А тож! Богачи знают что пить: «Фиалка» – вкусная вода. Ее на опохмел хорошо.
– А Антон у вас за главаря? Серьезный мужик! – Проговорил Тихон.
– А то! Полюндра  правильный, баловства не допускает. С каторги бежал, смелый до ужаса, и умный… – с уважением сказал Иван. – Видал, как он грамотно все дело обставил?
– Видал…прям, как генерал перед боем.
– Так и должно быть. Любое дело подготовки требует, тогда сыскари с носом останутся. А если наобум Лазаря идти, враз заметут!
До назначенного срока еще было время, и они вышли на Красную. Проходя мимо дома с вывеской «Меблированные комнаты «ЯКОРЬ», Иван вдруг подмигнул и спросил:
– А знаешь, что здесь на самом деле? – И, не дожидаясь, ответил:–«Публичный дом» .
– Да быть такого не может! Прямо в центре? А полиция как же?
– А что полиция…? Она все знать не может, а может, хозяин на лапу дает, кто его знает? Вот сделаем дело, я тебя приодену и сюда свожу: здесь девки сладкие, чистые, доктор их осматривает, простыни шелковые. Дорого берут, правда, но эти стервы того стоят.
– А дорого – это сколько?
– Синенькую барышне, еще шампанское, фрукты там, шоколад, покушать чего-нибудь, себе водочки, если, конечно, желаешь, полтинничек коридорному. На круг рубликов 10-15 выйдет, а может и больше. Это смотря как гулять.
– Пятнадцать целковых! – Ахнул Тихон.
– А ты как хотел? За бесплатно? Так женись и таракань жинку сколько влезет. Только надоест скоро. А здесь всегда все в диковинку. Девки в этом шалмане образованные, с выдумкой к любови подходят,– сказал Иван и вдруг, посерьезнев, глянул на часы.– Теперь пора.
Иван вдруг стал говорить отрывисто, короткими фразами.
– Я иду первый. Держишься за моей спиной, чуть правее. Дверь закрыть за собой плотно. В лавке должны быть двое: хозяин-грузин и работник. Я  бью того, кто слева, ты – справа. Главное, чтоб без шума. Если твой заорет, бьешь поддых. Все понял?
– Да, – сдавлено ответил Тихон.
Несмотря на два совершенных тяжких преступления, сделавших бы «честь» любому бандиту, он все еще не мог привыкнуть к мысли, что стал профессиональным убийцей.
Они свернули на Гоголевскую .
–Уже близко,– сказал Иван.
За квартал от Базовской они встретили Елизавету, которая, увидев их, стала рассматривать объявления на афишной тумбе.   
– Порядок,– тихо сказал Иван.
– Почему? – Еще тише, почти шепотом, спросил Тихон.
– Был бы зекс , она бы платок на голове начала поправлять. Видишь, мануфактурную лавку с витриной? – Спросил Иван, чуть замедляя шаг. –                Нам туда.
Неожиданно показаласьАля и прошла мимо.
– И здесь тихо,– сказал Иван, и, подойдя к двери, взялся за дверную ручку.      
Стоявший за прилавком молодой широкоплечий парень с круглой, наголо обритой головой, обернулся и с улыбкой произнес:
– Извините, уже закрыто, господа, завтра с утра милости просим.
– Мы с оптовых складов, Ваш хозяин место заказывал. Пригласите его, пожалуйста,– вежливо произнес Иван.
–Автандил Зурабович! – Крикнул приказчик.– К Вам со склада приехали.
Из подсобки вышел полный пожилой человек.
– С какого склада? Я весь товар вывез и рассчитался.
– А вот посмотрите,– сказал Иван и вынул из кармана замызганную  бумажку.– Швангулидзе ведь Вы?
– Да,– недоуменно сказал мужчина, подходя ближе. Иван, держа бумагу в руке, сделал шаг к приказчику, и, неожиданно выхватив из кармана револьвер, ударил его по голове. Тихон, подскочив к раскрывшему от неожиданности рот хозяину, с размаху воткнул кулак в мягкий живот.
Дверь тихо открылась, и в лавку вошли Антон и Митрич.            
Полюндра, подойдя к Швангулидзе, который все еще стоял, согнувшись, взял его за ухо, вывернул, развернул лицом к себе и участливо спросил:
– Жить хочешь?
– Да, да, дорогой, конечно, хочу! – Прохрипел хозяин. Его глаза были наполнены слезами, а изо рта на жилет бежала ниточка вязкой слюны.
– Где деньги?
– В банке,– хрипя, ответил Автандил Зурабович.
– Брешешь, сукин сын,– ласково сказал Антон, продолжая выкручивать ухо, а потом резко, без замаха несколько раз ударил его в живот. Швангулидзе обмяк, его стошнило, но превозмогая боль, он просипел:
– В банке. Утром отнес. Клянусь! Можете проверить. В комнате квитанции.
Приказчик застонал, и, держась за прилавок, пошатываясь, стал медленно подниматься. Вдруг, схватив с прилавка металлический метр, он с размаху ударил Ивана по вооруженной руке, тот вскрикнул  и выронил револьвер, который упал между ними. Ткнув Ивана метром в живот, приказчик кинулся к оружию, но Тихон  успел опустить кистень на его бритый, свекольного цвета затылок.
– Шляпа,– коротко произнес Антон и нервно огляделся.– Давай, мордами к стене обоих.
Тихон подтащил еще живого, хрипевшего в агонии приказчика, и поставил его к стене напротив прилавка. Ноги не держали тяжелое тело, и он упал на пол.
– Подними,– приказал Антон.
Тихон с натугой приподнял его и прислонил к стене, удерживая за ворот и брючный ремень. Антон толкнул туда же хозяина и кивнул Митричу. Тот не суетясь, вынул нож, чуть отодвинул в сторону Тихона и хладнокровно, как на бойне, нанес каждому по одному удару под лопатку.
– Иван, Тихон, берите кассу, а мы в комнате глянем. Давайте без суеты, но быстро. На все про все десять минут,– сказал Антон.
Когда все было сделано, Полюндра глянул на Ивана.
– Выгляни, осмотрись. Если все нормально, пройдешь мимо двери и стукнешь два раза.
– А глянуть? Вдруг кто жив?
– Ни к чему. У Митрича осечек не бывает, чай, не Иваном зовут.
Иван покраснел и выскочил за дверь. Не прошло и минуты, как раздался условный сигнал. Они вышли и разошлись в разные стороны.

В Екатеринодаре Авдей снимал полдома, адрес которого тщательно скрывал даже от самых проверенных подельников, но с вокзала он отправился не к себе, а в меблированные комнаты, где жили два самых надежных члена его небольшой, но хорошо организованной и тщательно законспирированной банды.
Предварительно оглядевшись по сторонам, он глянул на окна и, увидев задернутые шторы, смело, без стука вошел в комнату.
Аскер и Яков сидели за столом, и пили пиво с азовской таранью.
Увидев своего главаря, они привстали и радостно поздоровались. Яков встал и, взяв из буфета чистый стакан и тарелку, поставил на стол.
– С приездом. Присаживайся, поешь с дороги.
Авдей молча сел, выпил подряд два стакана пива.
– Водка есть?
– Да, конечно, есть. Сейчас принесу, пей на здоровье,– сказал Аскер, вопросительно посмотрев на Якова. Тот недоуменно пожал плечами.
– На здоровье ли? – Произнес Авдей, выпивая полный стакан.
Яков и Аскер переглянулись: они никогда не замечали за главарем склонности к спиртному.
После короткой паузы, во время которой Авдей даже не закусил, Аскер, вновь переглянувшись с товарищем, спросил:
– Что-то случилось Авдей? Говори, не мучь.
– Случилось… Дарью мою убили.
– Ты что говоришь, опомнись! – Тихо сказал Яков.
Аскер потрясенно молчал.
–Кто??? Скажи, на куски падл порвем!!! –Крикнул он вдруг громко и неожиданно.
– Если б знал, уже сам бы порвал,– горько хмыкнул Авдей и, выпив еще полстакана водки, рассказал все, что ему удалось узнать.
– Ты свою долю там держал? – Осторожно спросил Яков, разминая папиросу.
Любого другого Авдей за такой вопрос сразу поставил бы на место, но Яков был его правой рукой, и он молча кивнул головой.

Яков был из интеллигентной семьи. Отец преподавал в Тамбовской духовной семинарии, а мать – вепархиальном училище. Родители были из Кракова, и он свободно говорил по-польски. Успешно окончил гимназию, поступил на факультет права в Ягеллонский университет , но на первом же курсе связался с боевой группой Социал-демократов Королевства Польского и Литвы. Глубоко проникнувшись их идеями, для пополнения партийной кассы он украл из дома драгоценности, оставшиеся от бабки, которая, как гласило семейное предание, была старинного шляхтского рода. Родители замяли дело, и фамильные ценности вернулись в семью. Яков не успокоился и через неделю с боевой группой товарищей совершил налет на почтовую карету.
Но так как боевая группа состояла из таких же студиозусов , не имевших даже элементарных навыков обращения с оружием,                в критическую минуту у одного перекосило патрон (как потом выяснилось в ходе следствия, патроны были неподходящего калибра), а другой от волнения не смог снять оружие с предохранителя. Яков был единственный, кто открыл огонь, но от волнения попал в лошадь. Экс  позорно провалился, а охрана, застрелив одного из нападавших, задержала всех остальных.
Стражники получили премии и медали «За храбрость»,                а оставшиеся в живых неудавшиеся экспроприаторы были с позором отчислены и получили по три года каторги, где Яков познакомился с анархистами и проникся их идеей создания анти¬государственного коммунистического общества при помощи социальной революции.
На второй год он совершил удачный побег с двумя ростовскими ворами. Через два месяца они добрались до Ростова. Город сразу ему понравился, и Яков решил остаться с новыми друзьями, тем более, как он подозревал, дома его никто, кроме полиции, особенно не ждал. Через полгода всю банду арестовали, но ему удалось скрыться. Кое-какие деньги у него были, но он прекрасно понимал, что без связей в уголовном мире ему долго не протянуть. Перебиваясь случайными заработками, он оказался в Екатеринодаре. Авдей увидел его в кабаке, где отдыхал с друзьями. Двум подвыпившим крестьянам, сидевшим за соседним столиком, не понравилась интеллигентная внешность Якова, который мирно сидел в уголке и пил чай с кулебякой, размышляя, как жить дальше.
Они начали задирать его, вначале беззлобно, но каждая шутка становилась все обиднее. Один из них, здоровый мужик с багрово-красным лицом, подошел к столику и, опершись двумя руками на стол, с гнусной ухмылкой начал говорить что-то обидное. Яков, не изменив позы, взял со стола вилку и воткнул ее глубоко в стол, намертво пригвоздив к нему рукав куртки. Мужик обалдело дергал рукой, пытаясь освободиться. Он взял другую вилку и, не повышая тона, сказал:
– Следующую воткну в глаз. Понял, вша поднарная? На кого пасть раззявил? Пшел вон, сучонок!
Авдей сразу понял, что парень свойский, пригласил его за столик и ни разу в дальнейшем не пожалел об этом. Яков имел аналитический склад ума и при разработке операций предлагал интересные решения. Он был чем-то вроде начальника штаба, и Авдей всегда прислушивался к его мнению.
– А в станице догадывались, кто ты есть?
– Нет, все думали, что я на заработки езжу.
– Мстить тебе вроде бы некому. Там не с кем не цеплялся? – Спросил Яков, и, не дожидаясь ответа, повернулся и попросил:– Аскер, будь ласка, сходи к коридорному, пусть самовар закипятит свежий.
Когда Аскер вышел, Яков осторожно произнес:
– Прости, Авдей, за тяжелый вопрос, не из любопытства спрашиваю. Ее не изнасиловали? – Авдей оценил деликатность, с благодарностью глянув на Якова,отрицательно покачал головой и, сглотнув ком в горле, добавил: –Знаешь…она ведь беременная была.
– Да…дела…Упокой, Господь, ее душу,– сказал Яков. – Надо подумать…все равно найдем, с кого спросить.
Аскер, понимая, что Яков хочет переговорить с Авдеем t;te ; t;te , тоже проявил деликатность и вернулся через двадцать минут. В руках он держал   фунт чайной колбасы, полфунта сыра, каравай хлеба и жестяную коробку с леденцами Ландриновской фабрики .
Не успел он все выгрузить на стол, как вошел коридорный и внес попыхивающий горячим паром самовар. Они расселись вокруг стола и начали ужинать.
– Что с банком? – Спросил Авдей, откусывая от бутерброда с сыром.
– Пошевелил я там жалом,– ответил Яков.– Познакомился с младшим бухгалтером, а Аскер – с курьером. Одни из серьезных вкладчиков – это Галанины, поташники . Их кассир еженедельно прибыль носит сдавать. Но я думаю, интереснее будут маслобойщики.
– Почему?
– У них заводы в Армавире и Екатеринодаре, выручку в Русско-Азиатский банк возят дважды в месяц. Взять сразу можно больше.
– Разумно... маршруты пасли?
– Огорчаешь … – это выражение выдавало в нем бывшего сидельца,               – Все готово: и маршруты, и охрана.– Яков тонко улыбнулся и добавил:– Надо только детали доработать.
– Много дорабатывать? За сколько закончишь?
– Думаю, за недельку закончу. Надо место точно рассчитать. Посмотреть мелочи всякие.
–А как примерно мыслишь? – Заинтересованно спросил Авдей.
– Охраны там три или четыре человека, с карабинами. Брать их надо непосредственно перед банком, на конце маршрута, там они, как правило, расслабляются и мыслями уже дома. Самое главное – отвлечь внимание.Ине только охраны, но и зевак, чтоб они испугались и разбежались.
– Банк ведь в центре,– задумчиво заметил Авдей.
–Да…но это не страшно. Выглядеть будет примерно так. Сначала один шпаненокразбивает издали рогаткой пару-тройку витрин. Все оборачиваются на звон. Пока не опомнились, кидают пару петард, одна из подружаек визжит и поднимает шухер: «Убили!!! Бомба!!!! Караул!!!».  Наш паренек, заливаясь кровью, падает, все внимание охраны туда, а для нас сигнал. Налетаем, валим охрану, наш прыгает на козлы, и уходим. Через два квартала все перекидываем в бричку и разбегаемся. Только за это время надо обязательно успеть сбить замки.
– Толково… Доработать детали, и может хорошо получиться. А главное, что все спишут на социалистов, – сказал Авдей.
– Очень может быть, – поддакнул Яков.
– Завтра сходим вместе, на месте осмотримся.
Молча пивший чай Аскер вдруг спросил:
– Яков, а как пацан кровью зальется? Кто его бить будет?
Авдей с Яковом рассмеялись.
– На бойне кровь возьмет и обольется в нужный момент.
– А-а-а, как в театре, да? – Он понятливо заулыбался.   
Они просидели еще около часа, и Аскер предложил:
– Оставайся у нас. Не надо никуда ходить, вон дождь вроде бы собирается.
Авдей с удовольствием согласился, его разморило от чая и водки, да и не хотелось оставаться одному. Аскер вышел и вскоре вернулся, неся в руках парусиновую койку. Сноровисто собрал ее и, хлопнув ладонью по туго натянутой ткани, удовлетворенно произнес:
– Как царь будешь спать!

–Через десять минут Екатеринодар, господа, прибываем в Екатеринодар,– проходя по вагонному коридору и деликатно постукивая в двери купе, нараспев говорил пожилой сивоусый кондуктор в форменной тужурке, сияя начищенными пуговицами. Лавр и Викентий уже собрались и были готовы первыми выйти из вагона, но им очень не хотелось встречаться со вчерашними барышнями, так они справедливо полагали, что повели себя не лучшим образом. Подождав, когда перрон опустел, друзья вышли на привокзальную площадь, и, подозвав извозчика, уселись в открытую коляску. 
– Куда прикажете, ваше благородие? – Спросил сидящий на облучке пожилой мужик с плутоватым выражением на побитом оспинами лице, обращаясь к Лавру.
– Давай в «Центральную» , – сказал  Викентий.
– Сей секунд! – Ответил мужичок, и, лихо присвистнув, легонько стегнул каурую кобылку.
– А как там с ценами? –Озабоченно спросил Лавр Павлович.
– Не волнуйся... за пару дней не разоришься. Можно подумать, мы с тобой каждый день куда-нибудь катаемся. Если что – я тебе ссужу.
– И то верно,– ответил Лавр.
Минут через пятнадцать они подкатили в гостинице. Протягивая вознице деньги, Викентий Леонтьевич с улыбкой спросил:
– А с чего, милейший, ты взял, что мой друг – «Ваше благородие»?
Извозчик посмотрел на него, как на дурака.
– Господи! как не понять? Да только слепой не увидит! Идет, как аршин проглотил, левую руку прижимает, будто селедку  свою придерживает, а когда котелок поправлял, то пальцем посередке мазнул, кокарду значит, искал,– и уверенно добавил: – Для высокоблагородия молод, само собой, а для благородия – в самый раз будет.
– Да… глазаст ты, братец, – удивленно произнес Лавр Павлович и, протягивая сверх установленной таксы полтинник, добавил:– Тебе в филеры  идти надо, цены б не было.
– Нам без надобности… и на своем месте сгодимся, – улыбнулся мужик,– А за доброе слово и щедрость Вашу премного благодарен.– Он слегка, без лакейской угодливости, поклонился, и, тряхнув вожжами, тронулся с места.
– Люси, между прочим, тоже сказала, что Вы – офицер,– вдруг раздался сзади женский голос. 
Они одновременно обернулись и увидели знакомых курсисток, которые, улыбаясь, смотрели на смущенных попутчиков.
– Доброе утро! Прошу прощения, что мы с коллегой не смогли нанести Вам визит,– сдавленно произнес Викентий Леонтьевич.
– Не оправдывайтесь, мы все прекрасно понимаем! Аffaires de la patriepar-dessus tout , не правда ли? – Уточнила вторая, славная кареглазая девушка с вздернутым носиком, на котором премило разместились чудесные конопушки.
Викентий Леонтьевич откашлялся и расправил плечи:
–Оui Mademoiselle , Вы безусловно правы. Если Вы позволите... 
–Позволим, – со смехом перебила его первая, высокая стройная девушка с прямыми, черными, как вороново крыло, волосами и чуть смугловатым лицом. –  Не знаю, сколько вы пробудете здесь, а мы приехали на целый месяц. Меня звать Хельга – это настоящее имя, матушка из обрусевших немцев, а Люси – Людмила из Армавира. Нам пора, господа, надеюсь, увидимся,– и девушки, кивнув на прощание, неспешно удалились.
Все еще не пришедшие в себя от неожиданной встречи друзья переглянулись.
– А при вторичном рассмотрении они еще лучше,– вдохновленно произнес Лавр.
– Безусловно… представляют «оперативный интерес»,–улыбнулся  Викентий.– Особенно Хельга – настоящая скво . Когда я встретился с ней взглядом, мне захотелось вскочить на мустанга, пальнуть из кольта и накинуть на нее лассо!
– Однако, милейший, Вас зацепило! – Шутливо нахмурился Лавр. – Вы меня пугаете! 
– Кстати… кажется, у Майн Рида  я читал, что они красивы, мудры, мужественны и покорны своим мужьям.
–Кстати, господин ковбой! Мы даже им не представились! Люси тоже весьма пикантна. Конечно, желания накидывать на нее лассо у меня не возникло, а вот… – прищелкнув пальцами, Лавр помолчал и смущенно добавил:– Ладно, пойдем.
Разместившись в номерах, дороговатых, конечно, но «где наша не пропадала», они условились через час встретиться в вестибюле. Когда они вышли на улицу, Викентий произнес:
–Здесь недалеко, прогуляемся! 
Несмотря на то, что Лавр неоднократно бывал в Екатеринодаре, он восхищенно оглядывался на здания. В конце концов, он не выдержал:
–Красиво, черт возьми, не то, что в нашей дыре.
–Да, – ответил Викентий.– Город расцветает! Ворота на юг, приток капитала… А культурная жизнь как кипит! Собинов  уже дважды приезжал, и Шаляпин обязательно с гастролью в скором времени прибудет, вот увидишь!
Они свернули на Посполитакинскую , и вдруг Викентий неожиданно остановился у небольшого аккуратного здания.
–Вот мы и пришли, – сказал он. – Здесь, в доме №63,и находится сыскное отделение, – Викентий взялся за ручку двери, но Лавр остановил его.
–Подожди, мы даже не продумали разговор.
–Ничего, главное – ввязаться в бой, – ответил тот и толкнул легко поддавшуюся дверь. Лавр шумно выдохнул и вошел следом.
В неожиданно просторном коридоре за небольшим столом сидел пожилой городовой. Увидев вошедших, он привстал:
–Слушаю Вас, господа.
–Следователь следственной части Корчевский и становой пристав поручик Ермаков к господину Пришельцеву.
–Одну минуточку, – сказал он и крикнул вглубь коридора:– Николай Сергеевич, к начальнику сыскного, из следственной части, доложите, пожалуйста.
Через минуту к ним вышел худощавый мужчина средних лет, в пенсне, с гладкими набриолиненными  волосами и маленькими аккуратными усиками. Коротко глянув на посетителей, он молча сделал приглашающий жест и пошел вперед. После нескольких поворотов приоткрыл одну из дверей и, сказав: «Прошу Вас!», также молча ушел.
За столом сидел крепкий мужчина лет тридцати пяти с длинными, подкрученными по последней моде, усами под широким носом.
–Прошу Вас, господа, чем обязан? –Он привстал и также сделал приглашающий жест,  указывая на стулья.
Когда друзья уселись, Пришельцев широко улыбнулся, отчего его круглое лицо сразу стало удивительно приятным, и мягким, с легкой хрипотцой, баритоном, произнес:
–Я Вас внимательно слушаю.
Викентий Леоньевич, откашлявшись, еще раз представился и начал:
–Недавно, около десяти дней назад, в Ваш адрес из Кавказского уезда был направлен циркуляр об объявлении в розыск Мокрецова и Макухина по подозрению в убийстве четырех человек, в том числе ребенка. Мы с Лавром Павловичем полагаем, что указанные преступники находятся в Екатеринодаре, и приехали к Вам, Александр Петрович, чтобы обратить Ваше внимание на особую опасность указанных лиц и подробно рассказать о деталях преступлений.
Пришельцев нажал кнопку на столе, и, когда на пороге появился уже знакомый молчаливый мужчина, отдал распоряжение:
–Николай Сергеевич! Будьте любезны, поищите циркулярку из Кавказского уезда на розыск Мокрецова и Макухина.
Потом достал пачку папирос.
–Прошу Вас, господа, угощайтесь.
Все дружно, с удовольствием закурили. Внимательно прочитав принесенную телеграмму и подколотую к ней бумагу, Пришельцев, побарабанив пальцами, сказал:
–Ну-с, хочу Вам доложить. Все необходимые мероприятия по данному документу проведены. Приметы переданы околоточным и доведены до всех наблюдательных агентов, городовых и казачьих патрулей. На установление их местопребывания ориентирован наш негласный аппарат. Если на почту поступит корреспонденция на эти фамилии, то мы сразу же будем оповещены и установим засаду. И закурив, добавил. – Весьма отрадно, господа, видеть Ваше искреннее радение на благо Отечества.
Затянувшись несколько раз, он раздавил папиросу в чугунной пепельнице в виде санок с запряженным медведем и вдруг спросил:
–А почему Вы привязываете Мокрецова и Макухина сразу к двум преступлениям?
–Характер ранения, повлекшего смерть. В обоих случаях размеры раны совпадают. Удар предметом округлой формы, проломлены кости черепа. Диаметр раны совпадает. Все удары нанесены сверху, то есть бил человек высокого роста и большой физической силы. Макухин попадает под эти критерии. Нападение на крестьян было совершено по маршруту предполагаемого пути следования.
–Толково… очень толково, – произнес Пришельцев.– А почему не использовали служебную собаку? Зачастую это дает прекрасные результаты.
–Полностью с Вами согласен, Александр Петрович! Но только по горячим следам! – Ответил Викентий. – В первом случае это не дало бы желаемого результата.
–Дождь, тушение пожара, вся станица сбежалась, затоптали все, что смогли, – уточнилЛавр. – А на дороге…Мы прибыли через пять-шесть часов. Если бы отправили за собакой, прошло бы не меньше восьми-десяти часов.
Улыбнувшись, он добавил:
–В степи много других соблазнов… лисы, зайцы, шакалы. Все равно, думаю, потеряла бы след.
–С места происшествия что-нибудь изымали?
–В хате изъята бутылка с отпечатками, пригодными для идентификации, со стены сделаны соскобы крови для определения группы, это новый метод, позволяющий определить принадлежность, и зафиксирован размер отпечатка ладони. На основании которого, собственно, и было сделано заключение о причастности Тихона Макухина. На дороге вся территория места происшествия была затоптана казачьим разъездом. При осмотре обочин нашли место засады и приема пищи. Но предметов, представляющих интерес для следственных действий, обнаружено не было.
Слегка помявшись, Викентий добавил:
–Хотел изъять огрызок огурца, следы зубов четко были видны, но он завял и рисунок стерся.
–Очень грамотно и интересно рассуждаете, – сказал Пришельцев и, вновь закурив, спросил:– Как Вы думаете, почему он не выколол глаза у женщины? Ведь она тоже их видела.
–Мы с Лавром Павловичем думали об этом,– признался Викентий Леонтьевич, тоже закуривая. – Убив Дарью, они хотели как можно быстрее покинуть место преступления. Жертва активно сопротивлялась и не могла сфокусировать взгляд на лице убийцы. Ребенка же душили спереди, во время агонии глаза у него были широко раскрыты и смотрели в лицо преступнику. Я консультировался по этому поводу с врачом, кстати, весьма грамотным специалистом.
–Я думаю, Вы совершенно правы, коллега, полагаю, это единственно правильное объяснение.
–Благодарю Вас, но эта версия вряд ли поможет розыску.
–Зато мы знаем, что убийца –жестокий, хладнокровный и циничный мерзавец,– неожиданно сказал Лавр Павлович, довольно долго хранивший молчание.
–Абсолютно с Вами согласен, – совершенно серьезно сказал Александр Петрович и, рассмеявшись, добавил: – Прошу прошения за вульгаризм, но хочу напомнить одну поговорку старых сыщиков: «Розыск вести – не гузном трясти». В нашем деле, господа, мелочей не бывает, а благодаря этим самым мелочам и раскрываются самые сложные преступления. Но… Вы где остановись?
–В Центральной, – солидно ответил Лавр Павлович.
Пришельцев хмыкнул в густые усы:
–Хорошо, но дороговато.
–Мы максимум на четверо суток. Решили сделать себе маленький вояж.  Когда еще в столицу выберемся, кто знает? –Широко улыбнулся Викентий Леонтьевич, вставая со стула.
–Я всегда рад общению с коллегами из уездов, особенно с такими профессионалами, как Вы. Держите меня в курсе, вдруг что-нибудь дополнительно накопаете. Я, в свою очередь, обязуюсь вам первым сообщить о задержании.
Они тепло распрощались и расстались очень довольные друг другом.

Прапрадед Николая Сергеевича Шатского по отцовской линии, во время русско-турецкой войны отличился в битве под Фокшанами . Командуя разведывательным отрядом, у реки Путна он столкнулся с турецким дозором, значительно превосходившим отряд численностью и двигавшимся впереди основных сил. Умелое командование и личная храбрость командира привели к победе. Турецкий отряд был разбит и понёс большие потери, что в какой-то мере и предопределило победу. Илларион Шатский был отмечен лично Суворовым и награжден Военным орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Ему было пожаловано потомственное дворянство и небольшая деревушка, в триста душ, на окраине Тульской губернии, которую дед Николая Сергеевича успешно проиграл в карты заезжему кирасиру. 
Материнская ветвь вела свою родословную от мелкопоместных румынских дворян, которые искренне верили, что являются потомками древнеримского императора Нерона.
Где и как встретились два представителя славных, но бедных родов, и как они оказались в Екатеринодаре, история умалчивает, но встреча завершилось венчанием и последующим рождением маленького Николая.
Отец целыми днями пропадал в земельном комитете, где служил письмоводителем. Мать давала частные уроки музыки, и его воспитание целиком легло на плечи бабушки, которая показывала ему орден героического предка, а потом, гордо подняв высохший подбородок с бородавкой, из которой торчали четыре жестких, как проволока, волоса, напоминала ему о том, что он потомок римского императора.
В гимназии Коля учился хорошо, но в пятом классе, когда проходили историю древнего Рима, он имел неосторожность рассказать о своем «родстве с Нероном». Невинное желание рассказать о своих корнях сыграло с ним злую шутку. В классе начался гомерический хохот, который не смог остановить преподаватель, смеявшийся вместе с гимназистами. На шум вошли директор и председатель попечительского совета, случайно проходившие по коридору. Выслушав сбивчивые объяснения учителя, прерываемые истерическими всхлипываниями, они присоединились к общему веселью.
К Николаю накрепко прикрепилась кличка «Нерон», и только ленивый не издевался над ним. Иногда шутки приобретали жестокий характер. Второгодник Егор, сын присяжного поверенного, принес из дома простыню и с такими же великовозрастными оболтусами завернул в нее мальчика. На голову надели венок из колючек и натерли лицо мелом. Придав вид античной статуи, его привязали в туалете, где он простоял, обливаясь слезами, три урока. От страха и позора он обмочился, что стало новым поводом для жестоких шуток. После этого случая руководство поняло, что все зашло слишком далеко и, по согласованию с родителями, его перевели в другую гимназию, где он благополучно доучился.
В седьмом классе Николай увлекся детективной литературой. Он прочел всего Конан Дойла, знал наизусть все приключения Ника Картера и Пинкертона. Криминальное чтиво определило жизненный путь, он поступил на юридический факультет и успешно его закончил. После, определившись в жандармское управление простым клерком, за несколько лет дослужился до заместителя начальника канцелярии.
Коллективная травля и глумление над славной историей рода, которая с рождения внушались маленькому Коле, имели страшные последствия. Он стал всех презирать и ненавидеть: успешных – за успехи, неудачников – за неудачи, красивых – за красоту, уродливых – за уродство, а всех вместе – за то, что они есть. Эта ненависть носила патологический характер и усиленно скрывалась от окружающих. Он был уверен в своей неординарности и полагал, что его недооценивают и всячески препятствуют карьерному росту. Похоронив отца с матерью, Николай Сергеевич остался один. У него появился новый порок: он стал пить. Он не напивался допьяна и не буянил, но, чуть-чуть выпив, он казался себе ловким, прозорливым и отважным.
Однажды, когда он был в кабаке со случайным знакомым, в пьяном угаре его занесло и, рассказывая своей значимости и незаменимости в сыскном отделе, он рассказал о планируемой проверке городских притонов и гордо добавил, что все рапорта о результатах работы лягут к нему на стол. Пившие пиво за соседним столиком Антон Полюндра и бандит по кличке Карась услышали и переглянулись.
– Карасик, собирай шпану, пускай все малины обегут, народ предупредят, а я этого попасу.
На притонах полиция ничего не обнаружила, а на следующий день Антон, встретив Николая Сергеевича на улице, уважительно поздоровался и пригласил в ресторан, чтобы поговорить по интересующему вопросу, представляющему взаимный интерес.
Когда Николай Сергеевич понял, кто перед ним и что от него хотят, по его спине побежала холодная струйка пота. Антон, хороший психолог, не пугал, а, напротив, говорил уважительно, но сообщил, что в случае отказа на стол начальника областного жандармского управления ляжет подробное письмо с указанием причин провала общегородской операции, а при взаимном соглашении материальные проблемы будут решены.
Николай Сергеевич выпил рюмку водки, закусил пирожком и согласился.
– Но никаких расписок, это необходимое условие, – твердо сказал он.
– Каких расписок? – С деланным удивлением произнес Антон.– Мы спросили – Вы ответили, мы дали – Вы взяли… Дел больше нет, как бумагу марать. А про себя Антон добавил: «Ты, главное, один раз возьми, а там я тебя и без расписок к ногтю прижму».
Вербовка произошла удивительно быстро. В управлении полиции появился крот, а у бандитов – свой, весьма информированный, источник.

– Какой прекрасный человек! – Восхищенно произнес Лавр, когда они вышли на улицу.
– Да, у меня осталось очень хорошее впечатление от общения,– ответил Викентий.– Ты обратил внимание, как он сразу вник в ситуацию?
– Конечно, профессионал до мозга костей.
Переговариваясь и делясь впечатлениями, друзья незаметно дошли до центра города. Увидев небольшое кафе, они решили зайти и выпить по чашке кофе.
– Ты сильно голоден? – Спросил Викентий, отхлебывая ароматный напиток.
– Не особенно, – ответил Лавр.
– Сейчас четыре часа пополудни, давай часа два передохнем, а в семь встретимся в ресторане и хорошо поужинаем. А завтра займемся делами.
– Очень грамотное решение, я только «за»! – С улыбкой ответил Лавр и добавил:– Может и «скво» с подругой случайно там окажется.
– Не надейся, дамам без мужчин в обществе, тем более в ресторане, появляться неприлично.
– М-да? – С сомнением произнес Лавр.– А мне они показались довольно эмансипированными особами.
– Знаешь ли, эмансипация – эмансипацией,  а правил приличия даже для них никто не отменял. Мы сегодня приглядимся и приценимся, а завтра с утра ангажируем их на вечер.
– Действительно, прицениться надо, вдруг там цены сумасшедшие, – озабочено сказал Лавр.
– Вот вечером и узнаем,– Викентий, щелкнув пальцами, подозвал официанта, рассчитался, и они направились к гостинице.

Вечер еще не начался, и в ресторане было относительно мало народу: две семейные пары, три кавалерийских офицера и двое смуглых мужчин в дорогих черкесках с золочеными газырями.
Метрдотель, высокий осанистый мужчина со скобелевской раздвоенной бородой, внешне больше похожий на генерала, чем сам Скобелев, густым басом произнес:
– Добрый вечер, господа, милости просим. Куда прикажете проводить? В зал-с или отдельный кабинет-с?
– В зал,– ответил Викентий и улыбнулся. – Будем поближе к народу. Они заняли удобное место, откуда просматривался весь зал и эстрада.
Шустрым вьюном подскочил официант, почтительно изогнувшись, подал каждому меню и тактично отошел в сторону.

Уха ершовая съ расстегаями…….. .–  р. 75 к.
Борщ с дьябками …………………   – р.  60 к.
Консоме с пирожками …………... .   – р.  40 к.
Омар свежий, соус провансаль…….   3р.   –
Стерлядь по-русски………………   3 р.   –
Форель гатчинская «О-бле»……….   – р. 50 к.
Тюрбо отварное, соус голландский.. 2 р. 50 к.
Филе «соль-фрит»................................ 2 р. 50 к. 
Майонез из лососины………………1 р. 50 к.
Мясо холодное с дичью…………….1 р. 25 к.
Поросенок холодный натурель…….1 р. 25 к.
Филе соте с шампиньонами………1 р. 25 к.
Котлета Пожарская  ……………. 2 р. 25 к.
Внимательно, с каменным лицом, как сводку с театра военных действий, Лавр Павлович читал ресторанное меню.
Рябчик тушенный в сметане,
 с брусничным вареньем………………………. 1р.50.
Стерлядь, припущенная в шампанском………..2р. 50.
Хмыкнув, он перевернул страницу и продолжил вслух:
Шарлот-глясе из фисташкового мороженного….- р. 75 к.
– Это уже десерт,– уточнил Викентий Леонтьевич. – Ну, что? Определился с выбором?
– Думаю,– озабочено ответил Лавр, в этот момент он был похож на Кутузова, принимавшего решения о сдаче Москвы французам.
Подумав еще несколько мгновений, Лавр закрыл меню и решительно сказал:
– Я верю, что ты грамотно оценишь ситуацию и сделаешь правильный выбор. Заказывай!
– Значит так, милейший! – Плотоядно потирая руки, произнес Викентий.– Спроворь-ка нам бутылочку Смирновской, непременно со льда, икорки паюсной, только смотри, чтоб осетровой. Рокфора тарелочку, маслин, ну и хлеба, разумеется. Далее…. Сначала борщка с дьябками,– он повернулся  к Лавру. – Ты рыбу или мясо?
– Мясо,– сдержанно ответил Лавр.
– Отлично… я тоже! Тогда по Пожарской котлетке, к ней спаржу и провансаль. По расстегайчику обязательно, и пару зельтерской, на твое усмотрение, но лучше «Ром-Ваниль». Пачку Зефира .
– Имеем-с замечательный «Спотыкач» от Шустова, рекомендую-с.
Викентий оглянулся на Лавра и, с его молчаливого одобрения, кивнул.
– Хорошо! «Спотыкач». Борщок подать через тридцать минут, остальное через час. Спиртное, папиросы, воду и закуски – незамедлительно!
Лавр укоризненно произнес:
– Ты ставишь меня в неловкое положение.
– Не переживай, за два часа до убытия на вокзал я получил депешу, что в Новониколаевске скончалась моя двоюродная бабушка Елизавета Николаевна. Я и брат – единственные наследники. Не знаю, какая сумма в наличности, но там неплохая недвижимость. Думаю, рассчитаться за обед хватит.
– Соболезную и одновременно поздравляю! – От души сказал Лавр, он действительно был рад за товарища.– Но, наверное, твое присутствие необходимо там?
– В принципе, да, но туда выехал брат, он – адвокат и утрясет все вопросы.
Появился официант и сноровисто расставил на столе тарелки с закуской, бутылку на красивой, в виде пушечного лафета, подставке и пачку папирос. Около каждого поставил пепельницы. Наполнил рюмки и удалился.
– Помянем рабу божью вновь представленную Елизавету Николаевну, да будет земля ей пухом,– сказал Лавр.
– Да… хороший она была человек, жаль, своих детей Бог не дал, на меня с братом всю душу и положила. Жила достойно и ушла в почтенном возрасте. На 85-ом году уйти, знаешь, не каждому дано.
Они выпили, не чокаясь.
Зал постепенно заполнялся разномастной публикой, в основном купеческого сословия. На пороге, резко распахнув дверь, появился крупный, одетый в хорошую пиджачную пару мужчина с эффектной блондинкой. Остановившись на пороге, он оглядел зал налитыми кровью глазами и рявкнул:
– Я смотрю, меня здесь не ждут!
Официант и метрдотель подскочили одновременно:
– Как не ждут? С самого открытия ожидаем,– сказал метр.
– Да-да, точно так-с! И мне наказали, как Владислав Владимирович придет, уделить первостепенное внимание,– льстиво подтвердил официант.
– Ой, брешешь, Семка! – Нарочито сурово проговорил Владислав Владимирович.
– Упаси Бог Вам сбрехать! – Сам себе никогда не прощу,– ответил официант.– Вот и место Ваше, Вас ждет не дождется,– и повел их к свободному столику по соседству. Владислав Владимирович оттолкнул протянутое меню.
– Наизусть знаю, что в твоем поминальнике написано! – И, повернувшись к спутнице, спросил:– А чего у нас Кларочка желать изволит?
– Шампанского… и сладенького,– томно протянула дама.
– Слыхал? – Повернулся к официанту Владислав Владимирович. – Дюжину Абрашки ледяного тащи. Меньше не приемлем-с! И фруктов с шоколадами и пирожными всякими давай. Ну, а мне поросенка с хреном, икорки и водки большой штоф, само собой!
Семка исчез, а Владислав Владимирович повернулся к спутнице и начал что-то оживленно рассказывать.
Подали горячее.
– Это и есть дьябки? – Спросил Лавр, глядя на небольшое блюдо с поджаренными кусочками хлеба.
– Да. Пробуй, тебе должно понравиться,– ответил Викентий, и, наполняя рюмки, добавил:– Это острые гренки, с чесноком и перцем, к борщу они очень хороши.
– Действительно, очень недурственно! – сказал Лавр, откусывая небольшой кусочек.– Весьма пикантно!
Вдруг у Викентия, в очередной раз наполнявшего рюмки, дрогнула рука, и несколько капель замечательного напитка пролилось на белоснежную крахмальную скатерть. Лавр проследил за его взглядом и увидел стоящего в дверях Александра Петровича, внимательно оглядывающего зал. Увидев их, он подошел к столику и, пряча улыбку в пушистые усы, доброжелательно произнес:
– Приятного аппетита, господа! Вы позволите?
– Да-да… конечно, будем очень рады! – Несколько напряженно произнес Лавр, а Викентий подозвал официанта и жестом попросил принести третий прибор.
– Прошу, господа, не расценивать мой визит, как вторжение в Вашу приватность. Мы условились обмениваться информацией, и буквально через четверть часа после вашего ухода мне принесли интереснейшую телеграмму. Зная, где Вы разместились, я совершенно правильно, как видите, предположил, где вы будете ужинать, и, зная живой интерес, проявляемый вами, не удержался от ответного посещения.
– И что…? – С придыханием спросил Лавр.
Викентий, поняв, что Пришельцев пришел с самыми добрыми намерениями, уже взял себя в руки и произнес, обращаясь к Лавру:
– Александр Петрович после трудового дня, я полагаю, что будет разумно сначала сделать заказ. А пока его будут исполнять, под наличествующие холодные закуски он начнет рассказывать более обстоятельно,–  и, повернувшись к Пришельцеву, он передал ему меню.
– Вы не только хороший следователь, но и прекрасный психоаналитик! – Рассмеялся Александр Петрович. – Я, действительно, чертовски голоден!
– Тогда, прошу Вас, господа! – Сказал Викентий, и, уже недрогнувшей рукой, наполнил рюмки.
– Так вот. После получения циркуляра о розыске нашим ведомством был направлен запрос в Главное тюремное управление в отношении ваших фигурантов. По Макухину информацией они не располагают, а вот про Мокрецова сообщили много интересного.– Викентий и Лавр подались вперед, но Пришельцев, не торопясь, прикурил папиросу и, сделав несколько затяжек, продолжил: – Мокрецов был осужден на 10 лет каторжных работ за участие в вооруженном грабеже. В этой банде, полагаю им же и сформированной, он играл роль первой скрипки. В силу природной сметки ему удалось запутать следствие и всю вину переложить на двух участников, один из которых был убит, а второй тяжело ранен при задержании и, соответственно, не мог быть допрошен соответствующим образом. После суда Мокрецов был направлен в Иркутск, на нашу главную перевалочную базу этапного пути по Восточной Сибири, а оттуда за Байкал, на Нерченские казенные заводы и рудники. В Иркутске, находясь в Александровском пересыльном централе, за буйное поведение был подвергнут 30 ударам розгами. Тюремная администрация характеризует его как жестокую и агрессивную личность, но с высокими организаторскими способностями. На этапе он занимал лидирующее положение. В камере его койка находилась рядом с Антоном Полюндрой, приговоренным к 20 годам каторги. Отсидев три года, они совершили побег, к сожалению, удачный.
– Этого не может быть! – Вдруг покраснев, сказал Лавр.
Пришельцев и Викентий с удивлением посмотрели на него.
– Обо всех случаях побега уведомляются становые приставы, которые, в свою очередь, доводят информацию до околоточных для установления наблюдения по месту жительства. Ко мне такой циркуляр не приходил. Я шесть лет в должности и, смею Вас заверить, что очень серьезно отношусь к ведению документации, особенно такого свойства и требую такого же от подчиненных. До меня эту должность занимал человек, также крайне щепетильно подходивший к этим вопросам.
– Милейший Лавр Павлович! Смею заверить, что Вашей вины, а тем более вины Вашего предшественника, здесь нет. Во всем повинна наша российская расхлябанность. Я затребовал все циркуляры о побегах за этот период: Полюндру я нашел, а Мокрецова… увы, нет.
Лицо Лавра постепенно приняло привычный цвет, Он смущенно улыбнулся и сделал неопределенный жест пальцами, который был верно расценен Викентием, вновь наполнившим рюмки. Но Лавр вдруг опять нахмурился:
– Они совершили побег вместе, и их фамилии обязательно должны были быть в одном циркуляре. Как могло случиться, что Мокрецова не вписали?
– Причин тысяча! Когда сотрудник готовил документ, его могли совершенно случайно отвлечь: пригласить выпить чаю, рассказать свежий анекдот, вызвать к начальнику. Элементарное разгильдяйство,– с улыбкой ответил Александр Петрович и уже серьезно добавил: – Небрежность неведомого нам сибирского крючкотвора привела к тому, что беглый каторжник, не таясь, разгуливает на свободе. Но самое неприятное то, что Полюндра родом из Екатеринодара, и есть информация, что его здесь видели. Вполне вероятно, что Мокрецов попытается его найти.
За соседним столикомВладислав Владимирович шумно требовал ведро, чтобы напоить шампанским кобылу, запряженную в ожидавший их фаэтон.
– Бедный купчишка, к утру без денег останется,– сказал Пришельцев.
– Вы полагаете, что он в состоянии пропить состояние? – Скаламбурил Викентий.
Александр Петрович оценил шутку, рассмеялся и пояснил:
– Его спутница– известная в северной столице хипесница  Ирина Кирилловна Богословская. Мы получили уведомление из Санкт-Петербургского сыска. Когда они поднимутся в нумера, в самый пикантный момент появится оскорбленный ревнивый муж или брат, готовый вступиться за честь сестры, и начнут вымогать деньги. Купец наверняка женат и панически боится огласки.
– Так давайте незамедлительно примем меры, – сказал Лавр, расправляя плечи.
– А какие меры ты собираешься принять? – Улыбнувшись, спросил Викентий. – Женщина отдыхает с мужчиной, за это ее не привлечешь. Заявления, я так понимаю, не будет. Вот если бы она его опоила, и он утром прибежал бы в участок, тогда все было бы ясно и понятно, а так… пока нет состава , ничего ты не сделаешь.
Пришельцев одобрительно посмотрел на Викентия.
– Мы не будем дожидаться кульминации, а спрофилактируем это преступное деяние и спасем честное имя, в чем я глубоко сомневаюсь, этого заблудшего отца семейства.
– Как спрофилактируем? – Спросил Лавр, от возбуждения раздувая ноздри, как спаниель при виде подранка.
Пришельцев подозвал официанта:
– Скажи, пожалуйста, Семен Васильич, кто это за соседним столиком с голубоглазой блондэ?
Не меняя позы, Семка ответил:
–Владислав Владимирович Синицын, купец первой гильдии, мануфактурные товары. «Торговый дом Синицын и сыновья». Из Саратовской губернии. Имеет интерес к Чарачеву .
– Сейчас поменяешь пепельницы, в ней будет записка, передашь ее спутнице, когда она выйдет в дамскую комнату.
Пришельцев написал записку и положил ее в пепельницу, Семен мгновенно произвел замену, а через некоторое время вышел за женщиной в вестибюль. Все трое внимательно следили за входом.
– Лавр Павлович, не лорнируйте даму, сейчас она будет искать автора,– широко улыбнувшись, сказал Пришельцев.
Женщина на мгновение остановилась и быстрым взглядом окинула зал. Встретившись взглядом с двумя респектабельными мужчинами, сидевшими в дальнем углу, она поправила прическу и три раза повела головой в разные стороны, как будто оглядываясь.
– Ну, вот… господин Синицын может спать спокойно. Во всяком случае сегодня он сохранит репутацию примерного семьянина. Видите тех двоих? Это ее напарники, судя по возрасту, возмущенные братья. Она дала им сигнал отбоя.
– Коты ? – Блеснул знанием сленга Викентий.
– Ну, что Вы, господа, право слово! Ирина свет Кирилловна– ни какая-нибудь желтобилетница с Нового рынка. Это дама высшего света, хотя не исключено, что с кем-то из них у нее отношения.
– Что Вы написали в записке? – Заикаясь от волнения, спросил Лавр.
– Весьма лаконично и доходчиво! «Милейшая госпожа Богословская! Убедительно прошу оградить моего друга, г-на Синицына, от Ваших спутников. Продолжить приятное времяпровождение при обоюдном согласии не возбраняется. С уважением и преисполненный к Вам почтения. И неразборчивая подпись». Напиши я записку с применением уголовного жаргона, – добавил он, – они начали бы искать, кто им помешал, по принципу «Мы первые подсекли этого карася», а так … чем непонятнее, тем в данной ситуации весомее. Она посчитала, что на него имеют виды преступники более высокого полета. Тем более я специально назвал ее настоящим именем и дал понять, что ее знаю. Пусть поломает голову!
– А откуда Вы знаете официанта? – Спросил Викентий.
– Здесь все очень просто. Полгода назад, сажая в экипаж подвыпившего клиента, Сеня слямзил у него серебряный портсигар. Приехав домой и обнаружив пропажу, тот прибежал в полицию, на его счастье там находился я. Приехав с ним к ресторану, оставил его в экипаже, а сам вызвал Семена, показал через окно его жертву и сказал: «Или возвращаешь ворованное и остаемся друзьями или приглашаю его, делаю обыск … дальше сам знаешь».  Семен отдал краденое, а на следующий день я вызвал его себе. После короткой, но теплой беседыя предложил ему сотрудничество, и он согласился. Конечно, скрыл преступление, но приобрел ценнейшего информатора.
– Вы очень уважительно разговаривали с ним,– заметил Лавр.
– Лавр Павлович, это азы работы с агентурой. Чем больше проявляешь   к нему уважения, тем больше от него отдача. При уважительном отношении он чувствует себя незаменимым винтиком сыскной машины и зачастую даже забывает о вознаграждении.
– Александр Петрович, в коридоре городовой ожидает, сюда входить я не посоветовал, сказал, что сам Вас приглашу,– сказал незаметно появившийся Семен.
– Спасибо, Семен Васильич. Сей секунд выйду,– и, повернувшись                к друзьям сказал: – Одну секунду, господа, сейчас вернусь.
Когда он вышел, Лавр восхищенно произнес:
– Ну, как тебе?
– Так же, как и тебе. Здорово! – Ответил Викентий, наполняя рюмки. – Сейчас он вернется и выпьем!   
Пришельцев вернулся быстро и, едва взглянув на него, они  почувствовали что-то неладное.
– Прошу простить, господа, но я вынужден Вас покинуть. Прошу Вас продолжить вечер, Семен переправит мне счет,– и предупреждая возмущение, добавил:– У нас есть неподотчет на опернужды, хоть это и против правил, но Вы – гости, и приятные во всех отношениях люди. Мне хочется, чтоб Вы хорошо отдохнули и не портили себе вечер.
– А что,собственно, произошло? –Спросил Викентий Павлович.
– Убиты лавочник и работник. Туда выехал помощник полицмейстера Журавель , опытнейший сотрудник, но мое присутствие, как начальника сыскного, там необходимо. Честь имею откланяться,– сказал он и вдруг увидел умоляющий взгляд станового пристава.
– А хотите, поехали вместе, может быть, поучимся друг у друга,– вдруг неожиданно для самого себя сказал Пришельцев.
Лавр Павлович зарделся, как гимназистка, впервые взявшая в руки анатомический атлас, и с придыханием произнес: – Конечно, хочу!
– Тогда стременную, а то уже налито, и вперед! – Сказал Пришельцев               и, подозвав Семена, сказал:– Счет завтра к обеду пришлешь в сыскное.
Когда они выходили, Лавр краем глаза заметил Ирину Кирилловну, печально ковыряющую ложечкой светло-зеленую массу. «Наверное, это                и есть тот самый  «шарлот-гляссе», которое я так и не попробовал»,–  мимолетно подумал Лавр, идя к выходу. 

У пролетки стоял городовой, который, увидев  Александра Петровича, взял под козырек. Кивнув в ответ, он спросил:
– Ехать далеко? 
– Никак нет, Вашбродь, по Гоголевской до Базовской, там второй дом от угла.
Несмотря на драматичность ситуации и возбуждение, Лавра не покидала мысль: как Митрич узнал, что его фамилия отсутствует в розыскном формуляре и почему он безбоязненно появился в станице?
Он стоил невероятные версии, но предположить, что было на самом деле, конечно, не мог.
Когда Митрич с Полюндрой пробрались в Екатеринодар, они около полугода жили у знакомых бандитов, вместе с ними совершили несколько преступлений и завоевали непререкаемый авторитет. Ореол беглых каторжников и знание уголовной среды сделали их, лидеров по натуре,  неофициальными главарями. Однажды Костя-Кувшин, главарь «de jure», во время совместного застолья, опрокинув очередную стопку водки, вдруг побагровел, выгнулся, захрипел и, засучив ногами, опрокинулся навзничь. В суете никто не обратил внимания, что перед смертью, он обвел всех мутными глазами, отрыгнул желтую с прозеленью пену, и, остановив взгляд на стоящем чуть в стороне Митриче, деревенеющими губами прошептал:«С-сука…», после чего благополучно отдал Богу душу. Все единодушно сочли это апоплексическим ударом, а, может, не хотели проводить никому не нужного разбора. Помянули и забыли, «Умер Максим, ну, и хрен с ним».
По молчаливому сговору Антон стал главарем. Как-то раз он, когда они вдвоем шли мимо кладбища, неожиданно спросил:
– Митрич, ты помог Кувшину представиться?
Митрич помолчав, ответил:
– Я тебе помог главарем стать. Никчемный человечишка был… до водки слишком жадный.
Больше этот вопрос не обсуждался, Костя-Кувшин был благополучно забыт, и его имя осталось только в архивах полицейских сводок.   
Через два месяца произошло знакомство с Николаем Сергеевичем Шатским, который был успешно завербован Полюндрой. Первое задание, которое он получил: узнать активность полиции в поиске беглых каторжников.
Когда Антон узнал, что ищут только его, он искренне удивился:
– Как так? Вроде вместе бежали, а про него забыли! Вот повезло, аж завидно!
Шатский пожал плечами:
– Не знаю, но факт налицо… Ваш друг в циркуляре не упомянут, А вот по Вам ситуация серьезная, ваши приметы переданы всем филерам и околоточным.
Когда Митрич узнал об этом, он призадумался. С одной стороны, появилась возможность забрать свою долю, довольно-таки приличную для станицы сумму, и начать жизнь с чистого листа. С другой стороны, он понимал, что жить, как все, он не сумеет, да и не хочет, а с третьей – ему опасно было идти в одной упряжке с Антоном, которого усиленно искали.     «Куда ни кинь, везде клин», – озабоченно размышлял он.
Подумав, Митрич решил выждать время. Он прекрасно понимал, что со временем розыскной циркуляр сотрется из памяти полицейских, затурканных ежедневными проблемами. «Этих бумажек они никак десятками получают, чай, не мы одни с каторги тягу дали», – думал он. Не откладывая в долгий ящик, на очередной попойке, пустив для правдоподобности слезу, поведал о тоске по родной матери. О том, что даже не знает, где ее могила, он тактично умолчал. В один из последующих дней Митрич собрался, попрощался с честным народом и уехал. Но сразу добраться до дома у него не получилось. На вокзале он украл бумажник, и, когда решил отметить удачу, в кабаке встретил Сидора, своего старого знакомого. Сидор предложил прокатиться в Усть-Лабинск и потрясти одного богатея,у которого, как тот выразился, денег куры не клюют. «Все равно по дороге», – решил Митрич и согласился.  После того, как они ограбили лавочника, утром их арестовали прямо в кроватях. Они полагали, что все сделали чисто, но не учли того, что кинологическая служба на Кубани набирала обороты, и полицейский пес Джек, лихо помахивая хвостом, привел жандармов прямо к хате, где их и арестовали. По дороге Митрич бежал, и напарник, уверенный в его гибели, рассказал об этом в пересыльной тюрьме. Так по цыганской почте информация дошла до Антона, который искренне огорчился.   

Через пятнадцать минут они подъехали к двухэтажному дому. Рядом уже стояло две брички. К ним подошел городовой, жестом указал на дверь и, приоткрыв ее, произнес:
– Прошу Вас, господа.
Лавру сразу бросились в глаза два трупа, бесформенными кулями лежащие у стены.
– Позвольте представить, господа, наши коллеги из Кавказского уезда. Полагаю, могут быть нам полезны,– произнес Пришельцев.
После краткого знакомства он спросил:
– Ну, что скажете, Григорий Спиридонович? Ваше мнение?
– Преступников было несколько, предположительно, четверо, на что явно указывают следы ног. Полагаю, было так: сначала вошли двое, оглушили приказчика и начали бить хозяина, пытаясь выяснить, где деньги. Ничего не узнав, они убили обоих, причем, убивал один, и потом попарно разошлись в разные стороны.
– Свидетелей, конечно, нет? – Дернув усом, спросил Александр Петрович.
– Жиличка, из дома напротив, возвращаясь с работы, видела двоих выходивших из лавки. Они шли ей навстречу, а когда до лавки оставалось метров пятнадцать, вышли еще двое и пошли в другую сторону. Ее сейчас подробно опрашивают.
– Вы позволите? – Обратился Викентий Леонтьевич к Пришельцеву,      и, получив утвердительный кивок, повернулся к Журавлю.
– Григорий Спиридонович, не могли бы вы подробнее разъяснить нам с коллегой, на чем основаны Ваши заключения? – Учтиво произнес он.
– Все очень просто, господа, пожалуйте сюда, только, прошу Вас, по краю,– ответил Григорий Спиридонович, показывая на входную дверь.
–Обратите внимание, мы имеем четыре пары следов обуви, причем две пары перекрывают другие. Следуя показаниям жилички, что выходили по двое, можно предположить, что они таким же манером и вошли. Четыре человека, ввалившихся сразу в маленькое помещение, создадут ненужную сутолоку. Вы видите капли крови? Здесь ударили по голове приказчика. Следы рвотных масс на полу и на одежде хозяина указывают на то, что его били, но он ничего не сказал, потому что все перевернуто, то есть они искали деньги и ценности. Убивал один человек, что следует из характера ранений. Еще, конечно, посмотрим, что доктора скажут.
Викентий с Лавром уважительно переглянулись. Пришельцев с гордостью посмотрел на Журавля и перевел взгляд на друзей, как бы спрашивая: «Ну, каково Вам, господа?».
Корчевский одобрительно произнес:
– Аналитические способности Григория Спиридоновича вызывают восхищение. Вы позволите подключиться к осмотру?
– Конечно, коллеги, прошу Вас, – ответил Александр Петрович, делая рукой приглашающий жест.
Не дожидаясь дальнейшего приглашения, они сразу же включились           в работу. Викентий Леонтьевич обойдя по периметру комнату, направился к трупам, осмотрев их, он напряженным голосом сказал:
– Лавр Павлович, будьте любезны!
Когда тот подошел, Викентий указал на голову:
– Похоже, как ты считаешь?
Лавр кивнул:
– И даже очень.
Викентий Леонтьевич выпрямился, вытер руки платком и произнес:
– Александр Петрович, Вы позволите?
– Да-да… мы слушаем Вас внимательнейшим образом!
– Приказчику было нанесено два удара по голове. После первого удара он пришел в себя и пытался оказать сопротивление. Его ударили повторно, а затем перетащили к стене, к хозяину, и там добили. Убивал, как совершенно правильно определил Григорий Спиридонович, один человек. Хозяина действительно допрашивали с пристрастием, выкручивая ухо, одно в два раза больше другого. Предположительно, тот, кто пытал, левша,– поймав удивленный взгляд одного из сыщиков, Викентий пояснил: – Обычно, уши крутят, находясь лицом друг к другу. У убитого вывернуто правое ухо, значит, выкручивали левой.
Посмотрев на Пришельцева, он добавил:
– Александр Петрович! Мы с Лавром Павловичем очень признательны Вам за то, что позволили принять участие в осмотре места преступления. Теперь я твердо уверен, что наш визит в Екатеринодар был не напрасен. Характер и внешний вид второй раны практически идентичен тем, которые мы с коллегой уже имели честь наблюдать.
– Разрешите? – Несколько смущаясь, спросил Лавр, и, когда все повернулись к нему, откашлявшись, произнес:
 – Приказчик оказал активное сопротивление и нанес одному из бандитов травму.
У всех, в том числе и у Викентия, на лицах выразилось недоумение. Смутившись еще больше, но овладев собой, Лавр продолжил:
– Металлический метр погнут, и лежит на полу, он довольно таки тяжел, а прилавок широк, просто так упасть на пол метр не мог. На одном конце кровь и частички содранной кожи, кажется, она называется эпидермис, но ладони приказчика и хозяина повреждений не имеют. Вряд ли преступник шел сюда, рассчитывая найти оружие на месте. Погнутость метра, на мой взгляд, объясняется тем, что его использовали для нанесения тычкового удара. Как правило, когда бьют сверху, удар наносят ребром, что к деформации не приводит. И еще… его концы измазаны мелом, а на одежде убитых нет никаких следов.
Присутствующие уважительно переглянулись.
– Однако… – произнес  Григорий Спиридонович, переглянувшись с Пришельцевым, и тот одобрительно покачал головой. 
– Очень… очень интересно рассуждаете. Право, господа, я очень рад, что мне довелось с Вами познакомиться, – улыбнулся Александр Петрович.
В комнату вошел один из сотрудников:
– Труповозка прибыла, разрешите забирать?
– Да, грузите… вряд ли они нам что-то расскажут,– распорядился Журавель.
Когда мортусы , погрузив тела, уехали, Пришельцев предложил:
– Ну что, господа, давайте чуть-чуть задержимся, подведем итоги и определим порядок проведения расследования.
Все согласно кивнули, и он продолжил:
– Григорий Спиридонович, прошу Вас, определите размер похищенного, свяжитесь с оптовыми лабазами и банками, установите примерное количество денег, которое могло быть в наличии. Сергей Леонидович, будьте любезны, с утра в морг. Обозначьте прозектору перечень вопросов. Одним ли оружием нанесены удары? Траектория, ширина клинка, глубина раневого канала… ну, да не мне Вас учить, сами все знаете. Да… особое внимание пусть уделит детальному описанию ранений и повреждений. Изымите образцы ткани и крови с железной линейки, обнаруженные Лавром Павловичем, возможно, впоследствии пригодятся. После морга займитесь установлением круга общения убитого, свяжитесь с родственниками, вызовите их телеграммой. Жиличку завтра ко мне к пяти часам пополудни на допрос, хотя нет, лучше я сам к ней приеду, будет более спокойна. Петр Семенович, завтра с утра возьмите толкового околоточного надзирателя или городового и проведите подворный обход. Там на углу будка зеленщика – он мог что-то видеть, за квартал отсюда постоянно торгует семечками какая-то старуха. Эта публика весьма наблюдательна.
– Вы позволите? – Спросил Викентий, и, получив утвердительный кивок, продолжил: – Полагаю необходимым незамедлительно затребовать акты вскрытия по убийствам, о которых мы с вами беседовали на предмет сравнения.
– А у вас в Кавказском уезде тоже делают вскрытия или придется направлять нашего трупореза? – С пренебрежительной усмешкой спросил молодой сотрудник, которого Пришельцев назвал Петром Семеновичем Воропаевым. Журавель неодобрительно посмотрел на него.
Викентий улыбнулся:
– Да, и весьма качественно. Смею Вас уверить, что эксгумации не понадобится. Арнольд Ромуальдович – весьма квалифицированный специалист и очень щепетильно относиться ко всем моментам, представляющим интерес для следствия.
– Петр Семенович, если вы такой знаток медицины, завтра с утра будьте любезны в морг и откатайте пальцы у убитых,– тонко улыбнувшись в усы, сказал Пришельцев и добавил: – Руководителем группы будет Григорий Спиридонович. Завтра в четыре часа прошу всех прибыть ко мне с докладом, а сейчас всем отдыхать.
Когда все вышли на улицу, он, указав на коляску, сказал:
– Присаживайтесь, довезем до гостиницы, нам по пути.
Журавель и Пришельцев сели сзади, а Лавр с Викентием разместились на лавочке, спиной к кучеру.
– Скажите, о каких преступлениях Вы говорили? – Спросил Журавель.
Викентий вкратце рассказал. Григорий Спиридонович задумчиво произнес:
– Вы полагаете, что это они?
–  Не могу утверждать безоговорочно, но два ранения черепа, которые я наблюдал у нас в уезде, по внешним признакам практически идентичны. Дождемся результатов Вашей экспертизы и сравним с нашей. Тогда, я думаю, какая-то ясность появится,– с улыбкой ответил Викентий. Ему очень понравился этот немногословный человек.
У гостиницы они вышли. Когда пожали на прощание руки, Лавр вдруг, оглянувшись на Викентия, произнес:
– Александр Петрович, Вы не позволите нам поприсутствовать на завтрашнем совещании?
– Будем только рады! – Одновременно произнесли Пришельцев                с  Журавлем и, переглянувшись, засмеялись.
– Тогда господа, до завтра, вернее, до сегодня,– сказал Пришельцев и бричка, скрипнув рессорой, тронулась с места.
Когда они скрылись за поворотом, Лавр спросил:
– Ты действительно думаешь, что это они?
– Да… Они уже здесь. Мало того, успели связаться с такими же мерзавцами и еще натворят много бед! – Сумрачно ответил Викентий. – Пошли отдыхать! День сегодня был очень насыщенный!

В это же время, за два квартала от гостиницы Александр Петрович, закурив очередную папиросу, спросил:
– Как тебе наши коллеги? – Наедине они общались, как старые друзья.
– Прекрасно… грамотные, цепкие, наблюдательные! С ними приятно работать, право слово! Ты обратил внимание, как этот Лавр проанализировал ситуацию с линейкой? Я был восхищен, а ведь он не следователь, а становой пристав! Да и другой не хуже! Как он обрисовал в деталях картину происшествия! Прямо Шерлок Холмс, да и только!
– А Лавр, получается, доктор Ватсон? – Спросил Пришельцев.
Когда они закончили смеяться, Александр Петрович, посерьезнев, произнес:
– Безусловно, мы сегодня же затребуем результаты вскрытий по преступлениям, о которых они рассказали. Если по характеру ранений они будут соответствовать сегодняшним, как ты думаешь, есть ли смысл затребовать их в наше подчинение на какое-то время для оказания  содействия в раскрытии преступления?
– Если это возможно, то я только «за»! Уверен, что от них будет польза. Они нестандартно мыслят …и…и,– замялся Журавель в поисках нужного слова, затем махнул рукой. – Просто приятные люди! 

 Авдей и Яков в отдельном кабинете уже выпили полштофа водки, когда в трактир, блестя глазами, быстрым шагом вошел Аскер.
– Через пять дней много денег в банк привезут, надо дело делать, а то потом сколько ждать?
– Ты присядь, дорогой, выпей, поешь, а потом о делах говорить будем, –ответилему Яков.
Аскер сел, взял кусок пирога с капустой, Авдей налил ему водки. Тот  выпил и, давясь пирогом, начал рассказывать. Они засмеялись.   
– Прожуй сначала.
 Когда Аскер поел, Авдей произнес:
– Завтра, Яков, встреться со своим человечком, кто он у тебя? Младший  бухгалтер? Если он подтвердит то, что шепнули Аскеру, тогда надо готовить дело. Ты говорил, нужна баба и пацаненок. Есть?
– Да, думаю Верку-кобылку взять и Сеню Стрижа, правильный жиганец и актер отменный. Когда его на кармане взяли, он так падучую  изображал, я чуть живот не надорвал!
– Хорошо, пусть так. А кого с собой возьмем? Сивого?
– Его одного маловато,– покачал головой Яков.– Надо еще одного, на хорошей бричке и с хорошим конем. Охранников трое, один на козлах – четыре. Нас тоже четверо, нужно еще хотя бы одного, для подстраховки.
– Давай Калину возьмем, он хлопчик в деле проверенный! – Сказал Аскер.
 – Лады, пусть будет Калина, – согласился Авдей.– Ты, как встретишься  со своим счетоводом, заберешь меня с фатеры, и пойдем на месте оглядимся. Да, вот еще… Аскер, завтра найди Верку со Стрижом и вечером Калину. Сивого с ними тащи на малину к Пете-пузатому. С утра скажешь ему, чтоб остальных отшил.
Яков и Аскер согласно  кивнули, в этот момент вошел половой и принес зажаренного поросенка. Яков наполнил рюмки, все дружно выпили и закусили.
– Аскер, а как ты поганое животное ешь? Что Аллах скажет? – Улыбаясь, спросил Яков. Этот диалог был обязательным ритуалом под зажаренного поросенка.
– Мы под крышей сидим, Аллах не видит, а ты, мой друг, ему не скажешь,– ответил тот.
– А когда мы на Карасуне мясо жарили? Там крыши не было.
– Там тучи были, потом еще дождь пошел! Меня тоже видно не было,–  и, предупреждая следующий вопрос, сказал:– А если бы туч не было, я бы под дерево спрятался.
После этого он широко улыбнулся и крепкими белоснежными зубами разгрыз сахарную косточку.   

На следующий день, когда все собрались в гостиной, Антон сказал:
– Ну что, господа хорошие… все молодцы, за что я вам премного благодарен. Удачно мы посетили купца-мироеда. Взяли без малого четырнадцать тысяч рублей и акций чуток, тыщи на две. Вы знаете, я хабар делю открыто, под одеяло не прячусь. Значится, расклад такой будет: Катерине с Алей по пятьсот рублей. Мне и Митричу по три тысячи. Тихону две, Ивану полторы,– и, глянув на него, добавил: – Штраф с тебя, за то, что дуру  выронил. Ужас, что могло бы произойти, если бы этот амбал до шпалера дотянулся. Хорошо Тихон, дай Бог ему здоровья, не сплоховал! Афанасию пятьсот рублей. Остальное в кассу на общие нужды пойдет. Любой имеет право спросить, куда ушли общие деньги.
Все согласно покивали головами. Антон удовлетворенно обвел всех глазами и, убедившись, что все с ним согласны, вынул из кармана золотые часы и протянул Тихону:
– Держи, Тиша, это премия тебе от нас, за то, что не растерялся,– затем достал пятьсот рублей и добавил, обращаясь к Ивану:
– Завтра сводишь его в «Якорь», пусть парень разговеется, заслужил, чертяка!
– И я с ними, после хорошего дела и покобелиться не грех! – Масляно блеснув глазами, сказал Митрич.

Утром, когда они встретились в вестибюле, Викентий спросил:
– Ну что? Сначала каждый по своим делам, а в четыре на совещание?
– Да. Но сначала позавтракаем, и не вдвоем! – Таинственно ответил Лавр.
На немой вопрос он многозначительно улыбнулся и подошел к портье:
– В каком номере остановились дамы, прибывшее вчера утром? Будь любезен, передай незамедлительно записку. Кому именно? Не имеет значения, любой!
Черкнув несколько слов на бланке отеля, он передал ее вместе с полтинником и, добавив: «Поторопись, милейший!», гордо повернулся к Викентию, указывая на дверь, ведущую в ресторан.– Идем, столик займем.
Они заказали по чашке кофе и закурили. Прошло около четверти часа, после третьей папиросы Лавр сказал:
– Я сейчас умру с голода. Через пять минут начинаем завтракать и уходим.
Викентий поднял руку, подзывая официанта, но в это время открылась дверь, и на пороге появились Хельга и Людмила. Окинув взглядом зал, они направились к их столику. Друзья встали, учтиво поздоровались и  отодвинули дамам стулья. Девушки, без тени жеманства, сели.
– Мы благодарны, что Вы приняли наше приглашение, Прошу Вас, –произнес Викентий, протягивая меню.
– Мне консоме  с пашотом , волован, и  орандж, – сказала Хельга.
– А я, пожалуй, ограничусь маседуаном , краковским пирожным и чаем,– добавила Людмила.
– Прекрасное утро, не правда ли? – Учтиво начал Лавр.
Девушки переглянулись и прыснули со смеху.
– Вы настоящий светский лев и разбиватель юных сердец! – Сказала Хельга.
Лавр смутился.
– Какое же оно прекрасное? Вон тучки собираются, наверное, дождик будет,– добавила Людмила.
– Однако... Вы правы, сударыня! – Лавр произнес это с такой печалью, что все дружно рассмеялись, и неловкость сразу исчезла.
Официант принес заказ, и на некоторое время за столом наступило молчание.
– Вы, действительно, пробудете в Екатеринодаре месяц? – Спросил Викентий.
– Да, мы приехали, чтобы изучить возможность создания филиала  московского общества «Сетлемент» . Вы, безусловно, знакомы с этим новым направлением? – Спросила Людмила, с улыбкой глядя на Лавра, который судорожно рылся в памяти, хотя твердо знал, что этого слова он никогда не слышал.
Положение неожиданно спас Викентий. Небрежно откинувшись назад, он спокойно произнес: «Весьма благородно… работа с детьми, особенно из бедных слоев населения, крайне необходима».
Девушки с уважением, а Лавр с восхищением, посмотрели на него.
– Вы знакомы с работой нашего общества? – Спросила Хельга.
– В общих чертах,– ответил Викентий, накалывая на серебряную вилкус монограммой гостиницы маслину. – Насколько мне помнится, «Сетлемент» был подвергнут остракизму за пропаганду социализма среди детей?
В глазах девушек мелькнула напряженность. Хельга первая взяла себя в руки:
– Мы возродим нашу организацию из пепла, как птицу Феникс! – Порывисто сказала она.
– Я искренне желаю Вам успеха,– улыбаясь, сказал Викентий.– Но что Вы возьмете за основу? Опять социализм? Или все-таки привитие трудовых навыков?
Почувствовав, что разговор приобретает неприятное для собеседниц направление, он поспешил сменить тему:
– Если я правильно информирован, на Бестужевских курсах три отделения: историко-филологическое, юридическое и физико-математическое. Если не секрет, где Вы изволите обучаться?
– На юридическом,– машинально ответила Хельга, и, спохватившись, язвительно добавила: – Вы случайно не в Министерстве народного просвещения служите?
Продолжая доброжелательно улыбаться, Викентий ответил:
– Нет, я по другому ведомству, но с уважением отношусь к фон-Кауфману ,и. в частности, к закону о бесплатном образовании.
Юридическое поприще было более знакомо Лавру, чем обучение детей, и он уже уверенно вступил в разговор:
– А кем Вы видите себя в юриспруденции?
– На тех же ролях и постах, которые занимаете вы, мужчины,– твердо ответила Людмила, и, гордо вскинув красивую головку, добавила:– Которые вы, зачастую, занимаете не по праву.
– Но Вы же, я надеюсь, не собираетесь заниматься сыском или адвокатурой? Ведь это, прошу прощения, не женское дело.
– А что женское? Нарожать кучу детей, варить вишневое варенье, вязать мужу носки и сюсюкать «Ах, милый, ты не забыл взять завтрак?!»,– спросила Хельга, и, слегка пристукнув смуглым кулачком по столу, добавила: – Мы, женщины нового типа,– решительные, активные, имеющие одинаковые с мужчинами права! Кстати, уже есть первая ласточка! Катя Флейшиц –дочь присяжного поверенного. Она бы выиграла свое первое дело, но хам-прокурор заявил протест относительно ее участия в качестве адвоката. Вы бы слышали его речь! Мужлан, да и только!
– А предлог, по которому женщинам запретили участвовать в процессах?» – Возмущенно добавила Людмила и наизусть процитировала: –«Присяжный поверенный, выступая перед судом, должен иметь на лацкане фрака значок университета, в котором он получил диплом». Как вам нравится? Ведь мы фрак не носим! И из-за этого Катю исключили из адвокатуры!
–А как же естественное предназначение женщины? – Печально спросил Лавр.
– Да нарожаем мы вам детей, и воспитаем, но при этом будем иметь равные с вами права!
Лоб Лавра собрался в гармошку:
– Простите меня, сударыни, но я действительно не понимаю, как рожать на равных правах?
Все дружно рассмеялись, и разговор перешел на погоду, как в любом светском, но малознакомом обществе. Минут через десять девушки встали и начали прощаться.
–Ваше общество было весьма приятным, мы благодарны Вам за прекрасный завтрак и увлекательную беседу, – искренне сказала Хельга, глядя Викентию в глаза и протягивая руку.
Викентий задержал ее в своей ладони:
– Могу я позволить пригласить Вас…– он замялся, затем широко улыбнулся. – Я еще не придумал куда, но может это и к лучшему! Пусть будет интрига!
Лавр, пожиравший глазами Людмилу, вдруг неожиданно решил поддержать светскую беседу.
– Сударыни, в каких отношениях Вы с лошадьми?
Хохот потряс ресторан, полупустой в эти утренние часы.
– Не в интимных, клянусь Вам, сударь! – Еле выговорила Хельга, захлебываясь от смеха.
Его лицо стало цвета переспелой вишни и казалось, что его сейчас хватит удар. Невероятным усилием воли он просипел:
– Я хотел узнать, ездите ли вы верхом и имеете ли костюмы для верховой езды! Ради бога! Простите! Имелась ввиду только конная прогулка!
– И верхом ездим, и костюмы имеем, и с удовольствием составим Вам компанию! –Отсмеявшись, сказала Людмила. Во время смеха, она, чтобы удержаться на ногах, ухватилась за рукав Лавра, и продолжала держать его, сама того не замечая.
– Отпусти Лавра Павловича, нам пора! – Неожиданно мягко сказала Хельга.
Теперь уже смутилась Людмила. Девушки улыбнулись на прощание и ушли.

Совещание началось ровно в четыре.
– С кого начнем? – Спросил Пришельцев, очиняя карандаш.
– Разрешите? – Начал Сергей Леонидович. – Преступление было совершено около семи часов вечера. Это определил дежурный врач.                У убитых полностью совпадают параметры ранений, нанесенных холодным оружием. Удары под левую лопатку были нанесены снизу вверх, ножом с односторонней заточкой, длина лезвия 3,15 вершков, что в переводе на метрическую систему составляет 14 сантиметров. Ширина лезвия у основания 4 сантиметра. В обоих случаях поражен левый желудочек и перегородка. Нож хорошо заточен, края ран ровные. Характер ранений прямо указывает, что их наносил один человек, имеющий определенные навыки. Проникающее ранение черепа нанесено тупым твердым предметом, человеком большой физической силы. Диаметр раны 4 см. Вторая рана в виде обычной ссадины, и опасности для жизни не представляла. Но учитывая, что на своде черепа в данном месте имеется незначительный дефект костной ткани, врач предполагает, что данная травма могла привести к кратковременному раушу , –во время доклада Пришельцев кивал головой, перебирая бумаги на столе. – У одного из убитых деформирован ушной хрящ, и у него же… – Сергей Леонидович заглянул в бумажку,– «обширная подкапсульная гематома с нарушением целости капсулы печени», что прямо указывает на удары по брюшной стенке. Кровь с металлической линейки законсервирована для возможной дальнейшей идентификации. Убитый проживал в Екатеринодаре около полугода, близкими друзьями обзавестись не успел, в основном шапошные знакомства. Проживал с работником в лавке, с соседями был вежлив.
– Женщины, азартные игры, кутежи? – Быстро спросил Пришельцев.         
– Нет,– покачал головой Сергей Леонидович.
–Благодарю Вас, – и, повернувшись к Лавру с Викентием, сказал: – А Вас, господа, поздравляю, хотя, наверное, это вряд ли уместно. В обед мной были получены акты вскрытия, проведенные Вашим эскулапом. Вы были правы, очень скрупулезно составлены… Так вот, из них следует, что нанесенные смертельные ранения черепа и ножевые ранения во всех случаях практически идентичны.
Лавр скрипнул зубами:
– Дошли все-таки.
– Видимо, да,– кивнул головой Александр Петрович и повернулся к Журавлю:– Григорий Спиридонович, прошу…
– В течение четырех месяцев, начиная с последнего перевода денег в банк, со складов Швангулидзе было получено мануфактуры на пятнадцать тысяч рублей. В лавке товара на пятьсот рублей, это, в основном, отрезки и одна штука панбархата. Ни в один банк деньги не переводились. Таким образом, можно предположить примерную сумму: около четырнадцати тысяч. Я связался с Тифлисским жандармским управлением, они сообщили супруге, полагаю, она уже в пути.
–  Петр Семенович, что дал подворный обход?
– Преступников никто не видел и шума никто не слышал. Соседка из дома напротив, поливая цветы, наблюдала, как в лавку заходили двое, потом выходили, но одни и те же, или нет, она утверждать не может. Хотя указала, что заходили двое примерно одного роста, а когда выходили, ей бросилось в глаза, что один значительно выше ростом.
– Лучше бы на дверь смотрела, а не свои чертовы цветочки поливала, – не удержался Сергей Леонидович.
Несмотря на серьезность обстановки, все засмеялись.
–Интересно другое,–  продолжил  Петр Семенович.– Ерофеев Александр Петрович, зеленщик, и Эльчиян Асмик Петросовна, торгующая семечками, в своих показаниях единодушно отметили женщину, которая около целого часа бесцельно прогуливалась по улице. Зеленщик обратил внимание и на другую женщину, которая ходила по Гоголевской. У него создалось впечатление, что они как-то связаны между собой, но почему – объяснить не смог. Асмик Петросовна дала детальное описание: рост средний, глаза карие, шатенка, в ушах коралловые серьги, на пальце кольцо с синим непрозрачным камнем, скорее всего, бирюза. Красива, одета прилично, как любая мещанка среднего достатка. По-русски говорит чисто, без акцента, не балакает. Руки ухоженные. Она обратила внимание на глаза: розоватые белки и расширенные зрачки. Наша belle ;trang;re  купила у нее стакан семечек.  Все показания, безусловно, запротоколированы.   
– Это уже кое-что! Вот что творят семечки! Один стакан и такое детальное описание! – Пришельцев потер руки и встретился взглядом с Викентием:
– С удовольствием теперь Вас послушаем!
– Бил ножом один, а выкручивал ухо и бил по животу другой – это первое. Мы теперь точно знаем, что в банде есть женщина. Кокаинистку, на что указывают ее глаза, безусловно, искать легче – это второе. Если предположить, что высокий – это Тихон, то первый удар по голове нанес его напарник. Вторая пара вошла после того, как нейтрализовали хозяина и работника – это третье. Я полагаю, что в преступлении участвовали четверо: Тихон, Митрич, Полюндра и... Четвертый нам неизвестен, надеюсь, пока неизвестен. В банде есть две женщины, одна под вопросом, а по второй мы имеем детальное описание. То есть, господа, отправные точки у нас имеются, и, смею заметить, довольно-таки неплохие.
– Викентий Леонтьевич, а почему Вы полагаете, что бил и крутил уши один человек? –Уважительно спросил Сергей Леонидович.
– У Швангулидзе повреждена печень. Если стоять лицом к человеку, то она находится под левой рукой, и травмировано левое ухо. Вот посмотрите, – он встал, и, подозвав Лавра, взял его левой рукой за ухо, слегка потрепал, а потом, отпустив ухо, нанес несколько легких апперкотов по корпусу.– Вот видите? Тихон значительно выше ростом, чем приказчик, а первый удар нанесен в затылочную часть черепа. Скорее всего, они, чтобы выманить их в одно помещение, показали работнику какую-ту бумажку, он нагнулся, его оглушили, а потом вошли остальные. У нас есть еще козырь в рукаве: не опрошена жиличка, которая видела налетчиков. Правда, издали.
– Ее опрос был поручен городовому Сверчкову, еще вчера. Он очень толковый и опытный, но я полагаю разумным все-таки опросить ее самолично. Викентий Леонтьевич и Лавр Павлович, попрошу Вас принять участие. Да… вот еще! Григорий Спиридонович, негласный аппарат оповещен?
– Занимаюсь лично,– ответил Журавель.
–Прекрасно! Все свободны, а мы с Вами на адрес к жиличке.
Они вышли на улицу и сели в ожидавшего извозчика.
– А трое на одну барышню не слишком ли много? Не испугалась бы? – Спросил Лавр.
– Думаю, ничего страшного. Пусть проникнется серьезностью момента. Викентий Леонтьевич, попрошу Вас, если не затруднит, вести протокол,– попросилПришельцев.
– Кто она и насколько полны ее показания? – Спросил Викентий.
– Я знаю только то, что ее зовут Татьяна, и она преподает в  женском Епархиальном училище. Это мне протелефонировал Сверчков. Слышимость пока плоховата, но, господа, какой прогресс!
– Итак, она звалась Татьяной ,– с серьезным видом произнес Лавр, и все улыбнулись.
Они поднялись на второй этаж, и Александр Петрович деликатно постучал в дверь, которая сразу же открылась. На пороге стояла хрупкая женщина лет тридцати, одетая в строгое темное платье с белым воротничком, с гладкими, зачесанными назад волосами. Широко распахнутые глаза удивленно смотрели на трех респектабельных мужчин.
– Вы ко мне, господа? – Неожиданно низким грудным голосом спросила она.
– Если Вы – Татьяна, прошу прощения, не знаю Вашего отчества, и преподаете в Епархиальном училище, то к Вам, но прежде позвольте представиться,– с улыбкой произнес Пришельцев и назвал себя и спутников.
– Прошу Вас, господа, проходите, располагайтесь,– сказала она и отошла в сторону, пропуская неожиданных визитеров.
Они вошли в небольшую, скромно обставленную комнату, сияющую ослепительной чистотой. У окна стоял небольшой стол, накрытый плюшевой скатертью с бахромой. Узкая девичья кровать с никелированными шариками, в одном из которых яркой искрой отражался солнечный лучик, стояла у окна.  Небольшой  шкаф со стеклянными дверками был набит книгами.
– Я думаю, нет нужды рассказывать о цели нашего прихода, – начал Александр Петрович.– Он продиктован исключительно желанием не обременять Вас, сударыня, визитом в наше ведомство. Но наша беседа носит официальный характер, поэтому, будьте любезны, Ваш паспорт.
– Прошу, – она протянула ему паспорт, который он, не раскрывая, передал Викентию, расположившемуся за столиком и приготовившему необходимые бумаги.
– Пока мой коллега заполняет титульную часть, пожалуйста, расскажите о себе.
– Я, Березкина Татьяна Александровна, родилась в 1876 году в Новороссийске, в семье учительницы и морского офицера. Не замужем, православная. Два года назад получила приглашение на преподавание в Епархиальном училище.
– Преподавать изволите естественные науки? – Вдруг с улыбкой спросил Лавр.
– Да… естествознание и физику,– ее глаза округлись.
– Все очень просто, сударыня, у меня прекрасное зрение и со своего места я вижу учебники Кайгородова , Половцева  и Краевича .
Она рассмеялась:
– У Вас, действительно, глаза, как у орла.
– Расскажите, Татьяна Александровна, что Вы видели в тот день,– направил Пришельцев разговор в нужное русло.
– Когда я возвращалась домой, из лавки мне навстречу вышли двое, а когда до нее оставалось метров десять-пятнадцать, вышли еще двое и пошли в другую сторону, я их видела со спины.
– Вы возвращались из училища?
– Да.
– Наверное, можно определить примерное время встречи?
– Безусловно, с точностью до пяти-десяти минут. Последний урок в тот день у меня заканчивался без четверти семь. Около получаса я провела в учительской. Дорога домой занимает двадцать минут, в итоге получается около семи сорока.
– Обычно человек, когда он идет с работы, не разглядывает прохожих. Что привлекло в них Ваше внимание?
– Трудно это объяснить, какая-то  напряженность. Знаете, от них исходили волны агрессии.
– Вы можете их описать?
– Попробую. Во-первых, все одеты, как рабочие, в картузах. В паре, которая шла мне навстречу, один был значительно выше, широкоплечий, мне показалось, что он деревенский.
– Почему?
– Не знаю… не могу объяснить. Деревенский, и все. Такие часто на ярмарках попадаются. У него еще очень красивый разворот плеч. А второй кисть потирал.
– У них было что-нибудь в  руках?
– Нет, – твердо сказала Татьяна Александровна.– Руки этой пары я видела, а те, которые вышли следом, о чем-то говорили и жестикулировали. Руки, безусловно, были пусты.
– С каким интервалом они вышли из лавки?
– Не более минуты.
– Чудесный этюд,– вдруг сказал Викентий, глядя на небольшой карандашный набросок, висевший на стене в дешевой деревянной рамке. – Кто-то из учениц сделал Вам подарок?
– Нет,– смущенно улыбнулась учительница.– Это мой. На досуге, когда есть свободное время, иногда развлекаю сама себя.
–А другая картина, с фасадом Епархиального училища?
– Это тоже я,– она вздохнула.
– Вы прекрасно владеете карандашом и замечательно работаете со шкалой яркости, сударыня! Чувствуется влияние Дюрера . А маслом не пробовали?
– Нет, не пробовала,– улыбнулась она.
– Фасад училища Вы рисовали дома?
– Да, конечно.
– У Вас отличная зрительная память. А если Вы закроете глаза, то сможете вспомнить в деталях тот вечер?
– Разумеется.
– Мы с коллегами сейчас выйдем на улицу, чтоб не отвлекать, а Вы нарисуйте то, что видели.
– Хорошо, я попробую.
 Когда они вышли, Корчевский спросил:
– Александр Петрович, Вы как-то изволили упомянуть о неподотчетных суммах. Возможно ли выдать гонорар Татьяне Александровне за работу? Ведь может статься, что мы через несколько минут увидим лицо преступника.
– Еще посмотрим, что она там нарисует, – проворчал Пришельцев.
Когда они вошли, женщина, смущаясь, протянула им два листа бумаги. На первом были нарисованы со спины две фигуры. Внимательно рассмотрев рисунок, Викентий передал его коллегам. Когда он взял второй лист, у него дернулся уголок рта:
– Вы и в самом деле очень наблюдательны, сударыня. Широкоплечий молодой человек, действительно, деревенский.
С карандашного рисунка на него смотрел Тихон.
– Извольте взглянуть, Александр Петрович, справа наш с Лавром Павловичем старый знакомый Тихон Макухин, о котором мы имели честь с Вами беседовать. К сожалению, наши предположения полностью подтвердились.
Пришельцев удовлетворенно крякнул:
– Дорогая Татьяна Александровна, Вы не представляете, какую вы нам оказали услугу. Позвольте Вас отблагодарить, – и с этими словами он положил на край стола три пятирублевые купюры.
Березкина смутилась и мило покраснела до корней волос:
– Прошу Вас, господа, не нужно. Право, мне очень неловко!
– В департаменте полиции для поощрения граждан, способствующих раскрытию преступлений, предусмотрен специальный фонд, – уверенно соврал Лавр.– Александр Петрович только исполняет вмененные ему обязанности.
– Нет, нет, господа! Это слишком большая сумма!
– Милая Татьяна Александровна! Давайте поступим иначе. Мы просто купим Ваши рисунки,– вдруг сказал Викентий, и с улыбкой добавил:– Кто знает? Когда-нибудь Вы станете великой, и сегодняшняя покупка станет для нас очень значимой как для ценителей прекрасного! Но оригиналы мы Вам все-таки вернем, чуть позже. Так сказать, на память о нашем знакомстве…
Предупреждая дальнейшее препирательство, он приподнял котелок и со словами: «Честь имеем кланяться!», сыщики покинули скромное жилище одинокой учительницы, которая очень любила рисовать.    
Когда они сели в пролетку, Пришельцев с удовольствием закурил.
– Лавр Павлович честно признался, как он узнал про естествознание, может быть, и Вы, сударь, объяснитесь? 
– Все очень просто: на первом этюде был изображен вид из окна госпожи Березкиной – маловероятно, что его мог нарисовать кто-нибудь,кроме хозяйки. Оба этюда были написаны одной рукой, вот, собственно, и все!
– Я очень рад, что мне довелось работать с Вами, господа, и искренне надеюсь, что наше знакомство перерастет в крепкую дружбу, – серьезно сказал Пришельцев и вдруг широко улыбнулся, как человек, принявший решение.

Вечером в домике у пузатого Пети, на Дубинке, сидели Аскер, Сивый и Калина. Петя поставил на стол вазочку с вишневым вареньем, баранки, принес самовар и ушел возиться во дворе.
Сивый был крупным мужиком со степенными манерами, Калина представлял полную его противоположность: чуть ниже среднего роста, юркий, с порывистыми движениями, он ни секунды не мог усидеть на месте.
–Зачем все-таки звал, Аскер? – Спросил он, вертя между пальцами спичечный коробок.
– Не я звал… Авдей. Сейчас придет – сам расскажет. Еще не все собрались, – спокойно ответил Аскер, наливая чай.
–Авдей, наверное, дело задумал? – Не отставал от него Калина.
– Сядь, Калина, не мельтеши. Потерпи трохи, и все узнаешь, – сказал Сивый, смачно откусывая баранку, которую предварительно окунул в варенье.
Подошли Верка-кобылка – молодая, симпатичная и смешливая деваха, с шустрыми черными глазами, получившая прозвище за неутомимость в любовных утехах, и Сеня Стриж– чернявый паренек с юношескими угрями на лице.
– Всем добрый вечер! – Широко улыбнулась Верка, демонстрируя белые ровные зубы.
– Здравствуй, Вера. Привет, Стриж, – поздоровался Аскер. –Присаживайтесь к столу, чайку с нами попейте.
– Нешто чаи пригласил погонять? – Нарочито грубо сказал Стриж, не вынимая рук из кармана и сплевывая на пол.
Сивый запил чаем баранку, не торопясь встал, подошел к Стрижу и со всего маху отвесил ему пощечину. Взмахнув руками, Сеня откатился в дальний угол комнаты. Сивыйневозмутимо вернулся на свое место и взял новую баранку. Когда Стриж, пошатываясь, встал, Сивый сказал:
– Ты что, гаденыш, себе позволяешь? Тебя, стервеца, серьезные люди, которым ты в подметки не годишься, за стол пригласили, а ты…? Руки в карманы... и еще на пол плюнул! Да войди ты так в хату , тебя ж в два счета Машкой сделали б за такое неуважение!
Стриж стоял, покачиваясь. Левая щека превратилась в один большой синяк, из носа тонкой струйкой бежала кровь, но он боялся пошевелиться.
– Тебя, фраера прыщавого, сам Авдей за стол пригласил! – Укоризненно произнес Аскер. – А ты что учудил…?
– Ишвините, – прошепелявил Стриж. Он вышел в сени, принес тряпку, ведро с водой, замыл пол и снова попросил прощения.
Мужчины переглянулись.
– Скажи спасибо за науку,– сказал Калина.
– Шпашибо, дядя Сивый, жа науку, век помнить буду,– пробормотал Стриж, все еще не приближаясь к столу.
– Сходи умойся, помой руки, а то поганое ведро трогал, и садись к столу,– сказал Сивый, и Стриж выскочил в сени.
– Вечер добрый, – на пороге появился Авдей. Он повесил на вешалку фуражку и присел к столу. Следом за ним, стараясь не привлекать внимания, проскользнул Стриж. 
Авдей поискал глазами кружку. Верка сразу подхватилась, достала из буфета красивую фарфоровую чашку с красными розами, налила чаю и пододвинула варенье.
– Вишневое? Это хорошо, люблю его, богатая на вкус ягода! – Сказал он, с удовольствием отхлебывая ароматный чай. 
Все терпеливо ждали, когда Авдей напьется. Наконец, он отставил чашку.
– Задумал я дело одно лихое сварганить, хочу Вас в долю пригласить. Все Вы люди уважаемые, ничем позорным себя не запятнали. С полным доверием и уважением к вам общество относится. Хабар очень хороший будет, но и дело нелегкое, по сухому не получится . Через пяток минут Яков подойдет и подробно обскажет. Кто не желает рисковать, пусть чай допьет и идет с Богом.
– Какая моя доля? – Ерзая на стуле, спросил Калина.       
– Ты в деле? – Вопросом на вопрос ответил Авдей.
– Само собой, ты туфты не предложишь.
– Тогда отвечу: твоя доля пять кусков.
– Я так понимаю, что мы с Калиной на равных? – Спросил Сивый.
– Если ты с нами, то да.
Сивый в ответ уважительно покачал головой, задумчиво макнул полукруг баранки в варенье, и, глядя, как оно стекает тонкой темно-красной тягучей струйкой, спросил:
– Это в ассигнациях или цацками рыжими?             
– Все наличностью.
Дождавшись, когда варенье перестанет капать, Сивый положил баранку в рот и с удовлетворением произнес:
– Совсем чудно. Заметано.
– А ты, Вера, что скажешь? –Спросил Авдей, с улыбкой глядя на нее. Ему всегда нравилась эта симпатичная разбитная бабенка.
– А что я? Я – казачка подневольная: мне сказали – я пошла, приказали– я легла! –С улыбкой ответила она, постреливая в сторону Авдея черными блестящими глазами.
– Нет, Вера так не пойдет, здесь добрая воля нужна, – улыбнулся он.   
– Господи, Авдеюшка, конечно, согласная я. За тобой хоть в Акатуй, хоть в Нерчинск .
– Тьфу, скаженная! Сплюнь! Что, на ночь глядя, мелешь своей метлой? Вот бисова баба! – Замахал двумя руками Сивый. 
Все засмеялись.
– А ты как, Стриж? – повернулся к нему Авдей. 
Стриж помолчал немного для солидности и, откашлявшись, ответил:
– Как общество решило, так и я с ними.
– Что у тебя с лицом? – Спросил Авдей.
– Когда сюда шел, на углу поскользнулся, и физией с размаху прям об забор.
Все одобрительно покивали головами.
– Ваша доля, будет меньше, да и работа попроще, но не обижу,– сказал Авдей, обращаясь к Вере и Стрижу.
– Само собой,– опять стрельнула глазками Верка, а Стриж солидно кивнул головой.
Открылась дверь, и на пороге появился Яков, он поздоровался, прошел к столу, и вопросительно посмотрел на Авдея.
– Все тебя ждут, рассказывай,– ответил тот на немой вопрос.
– Дело вот какое задумали,– начал Яков.– Есть у нас в городе, на Красной улице, между Екатерининской  и Штабной  отделение Русско-Азиатского банка. Через четыре дня из Армавира маслобойщики повезут прибыль. На вокзале деньги перегружают в карету и под охраной, по Екатерининской, везут в банк. Охраны – три фараона: два конных, третий на козлах. Когда они будут между Бурсаковской  и Красной, Стриж, по сигналу, во дворе рванет петарду и выскочит на Красную, весь в крови. Вера подбегает к нему, устраивает хипеж и зовет всех на помощь. Все внимание переключается на нее, в этот момент мы убираем охрану и отгоняем возок за пару кварталов, там все перекидываем в свою бричку и уходим, – он закончил и обвел всех взглядом.
– С толком задумано,– сказал Сивый, а Калина утвердительно закивал головой.
– Только одно я не учел,– сказал Яков.– Взрыв должен произойти в момент, когда груз будет между Бурсаковской и Красной. Вера и Стриж будут находиться на Красной, и не увидят возок, нужен еще один человек, который им подаст сигнал.
– Ой, давайте я Фросю, сестру, возьму,– воскликнула Верка.– Она смышленая! Все, что скажете, сделает!
– Смышленая – это хорошо, а как у нее с языком? Не будет болтать, где не попадя? – Озабоченно спросил Авдей.
– Да ни в жисть! Я за нее, как за себя, отвечаю!
– А чем она занимается? – Спросил Калина.
– В шляпной мастерской работает, украшения делает, цветочки там всякие, свадебные.
– Хорошо, поговори с ней аккуратно. Если согласится, возьмем ее в дело,– немного подумав, сказал Авдей, и, положив ладони на стол, подытожил: – Яков, завтра мы с тобой часов в двенадцать туда прогуляемся.  К трем подойдут Калина и Сивый, на месте посмотрят, что к чему, а к половине пятого – Вера, Фрося и Стриж.
Все согласно кивнули и начали расходиться. На пороге Калина обернулся:
– Слышишь, Авдей, проблема одна: ни у меня, ни у Сивого волын нет, пустые мы.
– Это не проблема, стволы дам, после вернешь, – улыбнулся ему Авдей.
– Тогда вообще отлично! А какие машинки? – Заинтересованно спросил он.
– Браунинги…  новые, удобные, заряжаются влет! Спуск легкий, осечек не дает, а, главное, на ладони помещаются!
– Совсем здорово! Тогда до завтра.

После обеда, Иван, хлопнув Тихона по плечу, сказал:
– Перекурим и пойдем.
– Куда? – Спросил Тихон.
– К мамзелькам в гости, проведаем, как у них дела!
В гостиную потягиваясь, вошел Митрич:
– Знамо дело, пора собираться. Куда двинем?
– В «Якорь». Там и кинем якорь! – Ответил Иван и рассмеялся удачной шутке.
Когда они подошли к красивым резным дверям со сверкающими медными ручками, Тихон неожиданно оробел и остановился.
– Давай, давай, не тушуйся! Не боись! Разик сводим, потом сам проситься будешь! – Со смехом сказал Иван и уверенно распахнул дверь.      
Они оказались в широком коридоре, оклеенном красными обоями                с золотыми лилиями. Лепной потолок был разукрашен фресками, повествующими о похищении Европы Зевсом, только, видимо, ее украли неожиданно, и во всех ракурсах она была без одежды. В конце коридора – скульптура «Похищение сабинянок». Огромная хрустальная люстра освещала все это великолепие тысячами цветных переливающихся огней. Из боковой двери вышла дородная женщина в темно-зеленом с золотым шитьем платье и высокой прической:
– Господи, Ванечка! Давно Вы у нас не были, уж девочки волновались, интересовались, куда их любимец запропастился! О, да Вы с друзьями! Чудесно! Прошу Вас, проходите! Вы до утра?
–Думаю, да, Марья Алексеевна, до утра задержимся.
– Правильно! Отдыхать надо с толком! – Сказала мадам Пирожкова и, открыв еще одну дверь, сделала приглашающий жест: – Еntrez , господа! 
В большом зале, декорированном в черно-красных тонах, стояло пианино и несколько кушеток. На отдельной изящной подставке тускло поблескивал ярко-малиновой трубой граммофон. В центре, на овальном столе стояли бокалы, рюмки и столовые приборы.
– Девочки! – Нараспев произнесла Марья Алексеевна. – К нам гости!
– Здрасте, девочки! – Приосанился Митрич и развел руки в стороны. Дамы повернулись к гостям, и, увидев Ивана, радостно завизжали:
– Ванечка, душка! Сладенький мой! Пуся! Представь нас друзьям! А они такие же добрые, как и ты?– Неслось со всех сторон. 
Когда восторги улеглись, Иван спросил:
– Что будем пить, барышни?
В ответ дружно прозвучало:
– Шампанское!
– Марья Алексеевна! Сделайте милость, распорядитесь, пожалуйста, насчет шампанского. Бутылочки три, сладенького чего-нибудь, ну, а нам водочки и закусить, само собой!
– Какое шампанское прикажете подать?         
–«Вдову», наверное, или «Редерер» ,– небрежно сказал Иван, прекрасно зная, что эти марки в «Якоре» не пользуется популярностью из-за дороговизны, и, услышав печальный ответ, что «только вчера последнюю дюжину распили, а поставщик никак не доедет», снисходительно согласился на «Абрау».
– Погодите, – вдруг сказал Митрич.– Водки не надо, давайте две бутылки Шустовского,– и подмигнул Тихону.
Когда мадам Пирожкова вышла, Иван приобнял за плечи приятелей:
– Давайте знакомиться. Это Митрич и Тихон, достойные люди, паскудства с дамским полом не допускают. А это – Лизетта, Розина, Жази, Клотильда и Жанетта.
Повернувшись к друзьям, он с улыбкой добавил:
– А вот они как раз с вашим братом любят паскудство учинять! – Девушки засмеялись, и Тихону показалось, что вся комната наполнилась звуком серебряных колокольчиков.
Вошел официант, и в мгновение ока красиво расставил на столе бутылки и закуски. Тихон сразу узнал коньячную бутылку. Митрич, перехватив его взгляд, слегка толкнул его в бок и, подмигнув, сказал:
– Помнишь, что я тебе говорил? Будешь слушать меня – коньяк пить будешь.
Тот согласно мотнул в ответ головой.
Они уселись за стол, и завязалась легкая, ни к чему не обязывающая беседа. Иван отошел в угол, начал заводить граммофон и позвал Тихона:
– Тебе какую? 
– Чего какую? – Не понял тот.
– Какая тебе нравится?
– Все хорошие,– смущенно сказал Тихон.
– Розинка моя. Митрич вон Жанетку окучивает, уже на упругость пробует. Быстро думай, с кем пойдешь, а то уже пора разбегаться и баиньки.
 Тихон наугад ткнул в сторону стола пальцем.
– Значит, Клотильду? Хорошо. Сейчас заведу, берешь ее и танцуешь.
– А она пойдет?
– Пойдет, – со вздохом ответил Иван и посмотрел на него, как на идиота. – Танцуем! Кавалеры выбирают дам!
Зазвучал романс Вяльцевой  «Все говорят», Тихон подошел к Клотильде, она сразу встала, положила руки на его плечи и, глядя в глаза, сказала:
– Какие широкие, не обхватить!
– Кузнецы мы,– смущенно ответил он.
Когда музыка стихла, Тихон увидел, что Лизетта и Жази исчезли.
Иван подошел к столу, выпил стопку коньяка, обнял прильнувшую к нему Розину за талию и, подняв свободную руку, произнес: «До утра!», после чего смачно поцеловал ее в губы, и они, не расцепляя объятий,удалились.
 Клотильда взяла его за руку и со словами: «Нам тоже пора», потянула его в смежную комнату. Там она зажгла свет и начала медленно, поглядывая на него с улыбкой, раздеваться. Стянув через голову платье и оставшись в черном корсете, сказала неподвижно стоявшему Тихону:
– Раздевайся,– и со смехом добавила: – Одетым в постель не пущу.
 Тихон родился в станице, где у всех собственное подворье, и отношения между полами для него не были тайной. Родитель мог поручить сыну сводить корову или кобылу на случку, и все это воспринималось обыденно. Как и все мальчишки, он подглядывал из камышей, когда молодухи шли на Кубань купаться после покоса или метания стогов. Когда подрос, после вечерних посиделок уже вовсю тискал станичных девок, но дальше поцелуев и похлопываний по упругим ягодицам дело не заходило. Он был девственником.
Она женским чутьем поняла, что он стесняется, и притушила свет. В комнате стало темно, и только уличный фонарь, поскрипывая на ветру, озарял комнату призрачными бликами. Клотильда расстегнула ему воротник и стремительно зацеловала его в шею короткими, буйными поцелуями. Затем быстро разделась и приникла к его губам. В неясном свете ее хрупкая фигурка была почти детской. Тихон задохнулся от какого-то, лишающего сознания опьяняющего волнения, вздохнул глубоко и жадно и, закрыв глаза, впился в ее вкусно пахнущие дешевой помадой губы.

Тихон расслабленно лежал, в голову лезли всякие приятные мысли.                – А ты давно в Екатеринодаре? – Спросила она.
– Дней двадцать, а ты?
– Я родилась здесь, – коротко ответила она и попросила: – Расскажи про себя.
Он рассказал свою короткую, и, в сущности, неинтересную биографию.
– Как же тебя в свою компанию Иван принял?
Тихон понимал, что рассказывать о своих криминальных подвигах нельзя, но сколько мужчин попадалось и будет попадаться в медовую ловушку! У него был день открытий: он впервые попробовал коньяк и любовь. Хоть и продажную, но любовь! Понимая, что его считают деревенским увальнем, ему захотелось выглядеть в ее глазах настоящим фартовым, и он вкратце рассказал ей о своих похождениях.
– О… так ты деловой? – В ее голосе прозвучало уважение.
Тихон с достоинством хмыкнул.
Клотильде понравился этот большой, симпатичный, но неуклюжий парень. Вспомнив, как он неловко тыкался ртом в грудь, ловя маленький твердый сосок, который постоянно ускользал от него, она тихо рассмеялась. Ей было очень хорошо и спокойно. «Вот какой-то бабе повезет», – подумала она и про себя печально добавила: «Если не посадят». Она устыдилась этой мысли, и ей захотелось сделать ему что-то хорошее. Но что она могла сделать? Только доставить мужчине, которым он стал благодаря ей, удовольствие.
– Тиша, а ты в Париже был?
– Нет,– удивленно ответил он.– Я вообще в городе первый раз.
– А хочешь побывать? – И, не дожидаясь ответа, склонилась к его бедрам.
Мир взорвался в голове Тихона на тысячу радужных осколков. Все тело наполнилось неизъяснимо приятным напряжением, которое все нарастало, сконцентрировавшись в одной точке, и вдруг с невыразимо сладкой болью вырвалось наружу. Минут через пять к нему начала возвращаться способность адекватно воспринимать окружающий мир.
Медленно серел квадрат окна, смягченный тюлевыми занавесками, шурша ветром, пролетала за окнами короткая южная ночь.
Клотильда закинула на него ногу и, положив голову на грудь, языком ласкала сосок. Это было его первая женщина, и, наверное, как все мужчины, он испытывал к ней искренние теплые чувства, она казалась ему почти родной. Ему захотелось сделать ей что-то доброе и хорошее. Отодвинув ее, он взял со стула пиджак и, надорвав  подкладку, достал кольцо. Рубин сумрачно сверкнул кровавым глазом в полумраке, отразившись в широко раскрытых глазах изумленной женщины.
– Возьми, это тебе, – сказал Тихон, внутренне гордясь собой. 
Она сразу поняла, что кольцо очень дорогое.
– Спасибо. Мне никогда таких колец не дарили,– и, крепко поцеловав, сказала:– Для тебя всегда дорога открыта, даже через черный ход. 
– А я не знаю где он. Утром покажешь?
– В следующий раз обязательно! Давай спать, уже рассвет скоро, – она расхохоталась, и через пять минут уже мирно посапывала, уткнувшись ему в плечо.
Тихон еще долго ворочался, и последней мыслью, которая проскользнула в его уставшем от впечатлений мозгу, было: «А Мария так смогла бы?». Он наивно полагал, что еще вернется к нормальной жизни. 

– Заходи, Григорий Спиридонович, жду тебя – не дождусь! – Сказал Пришельцев, откидываясь на спинку кресла.
– Доброе утро! Березкина что-нибудь показала?– С порога поинтересовался он.
–Не только показала, но и нарисовала! У нас теперь не только портрет преступника имеется, но и личность установлена!
–Говори, не томи! – Взмолился Журавель.
–Это Тихон Макухин, подозреваемый, как минимум, в трех убийствах, по душу которого приехали коллеги из уезда. Ты знаешь, честно тебе признаюсь, я в восторге! Викентий Леонтьевич с Лавром Павловичем проявили недюжинную дедукцию и мастерски провели допрос, и он подробно рассказал о визите к учительнице.
–Однако… у ребят хватка, – покачал головой Журавель.
–Надо откомандировывать их в Екатеринодар в наше распоряжение, – твердо сказал Пришельцев.
–Это было бы неплохо, но сомневаюсь, что их отпустят, у них и там дел по горло.
–Костьми лягу, но добьюсь, что они будут здесь. Если потребуется, до самого Бабыча  дойду! Нам надо банду брать, которая, кстати, и у них на территории погуляла, а весь мир во главе с Кавказским уездом пусть подождет!
В кабинет постучали.
– Вы позволите? – На пороге показался Викентий.
– Прошу Вас, входите! Вы весьма кстати! – Обрадовано воскликнул Пришельцев, и, повернувшись к Журавлю, добавил: – Согласитесь, милейший, это перст судьбы!
Когда Викентий и Лавр разместились, Пришельцев облокотился на стол и, сцепив пальцы под подбородком, посмотрел на Григория Спиридоновича, который поощрительно улыбнулся в ответ.
– Господа, посоветовавшись с коллегой, мнением которого я весьма дорожу,– он кивнул в сторону Журавля, – Мы решили предложить Вам принять участие в расследовании в официальном порядке, прикомандировав на этот период к Екатеринодарскому сыскному отделению.
Он сделал паузу и продолжил:
– При Вашем согласии Вам будет арендована служебная квартира, выплачены командировочные и прочие соответствующие суммы, – он замолчал и внимательно посмотрел на них.
– Мы благодарны Вам за столь высокую оценку наших способностей, и, если это действительно возможно, будем счастливы хоть какое-то время прослужить под вашим началом, – с искренним чувством благодарности произнес Викентий и, помявшись, продолжил:– Но согласится ли вышестоящее руководство и какова будет реакция уездного начальства?
– С уездным начальством мы как-нибудь разберемся сами,– усмехнулся Журавель.– А наше… Думаю, Александр Петрович найдет весомые аргументы.
– Сегодня я подготовлю соответствующий рапорт и запущу нашу неуклюжую канцелярскую машину. Завтра после обеда жду Вас у себя!

Потрясенные происшедшим, они вышли из сыскного. Когда за ними закрылась дверь, Лавр от избытка чувств хлопнул себя по бедру:
– Мне просто не верится! Ущипни меня, я хочу убедиться, что это не сон!
Викентий в шутку, но довольно ощутимо, ущипнул приятеля:
– Проснулся?
–Да, теперь я верю, что это не сон,– сказал Лавр. – Вот и повод пригласить наших милых суфражисток  на ужин!
– Снял с языка! – Улыбнулся Викентий.– Только рапорт еще не подписан, чем хвалиться будем? Давай на завтра? Мы уже будем знать результат.
– Наверное, ты прав. Неизвестность хуже всего, а завтра, или с радости, или с горя, но все равно поужинаем! Только, давай приглашение пошлем сегодня, а то вдруг до завтра их еще кто-нибудь ангажирует?
–  Не переживай! Ты своими усами всех распугал!
И они направились в гостиницу.

В восемь тридцать Пришельцев, гладко выбритый, в вычищенном вицмундире, при сабле, стоял в приемной начальника Кубанской области генерала Михаила Павловича Бабыча. Несмотря на то, что было много народу, в зале царила тишина, нарушаемая только скрипом пера.                В глубоких креслах сидели просители, в основном, люди торгового сословия.  Адъютант, на плечах которого золотым шитьем сияли погоны подпоручика, с расчесанными на прямой пробор прилизанными волосами и тонкими усиками, сухо спросил:
 – Как прикажете доложить и по какому вопросу?
– Начальник Екатеринодарского сыскного отделения, коллежский асессор Александр Петрович Пришельцев по служебной необходимости.
– Про необходимость можно уточнить?
– Нельзя! – Резко ответил Александр Петрович.
Адъютант положил ручку и недоуменно посмотрел на него:
– Позвольте узнать, почему?
Пришельцев понял, что перегнул палку. Он хорошо ориентировался во всяких закулисных играх и понимал, что от этого хлыща много чего зависит, поэтому сменил тон:
– Прошу меня простить, всю ночь в засаде просидели. Вы должны меня понять, наверняка, и самому приходилось,– он прекрасно знал, как кабинетные работники любят, когда их считают боевыми офицерами, и как они всеми правдами и неправдами стараются добыть себе клюкву на темляк . Канцелярский червь приосанился и расправил цыплячью грудь:
– Да уж как не понять, бывал-с, приходилось, и не раз! – Он многозначительно поджал тонкие бескровные губы, всем своим видом давая понять, что порядок в Кубанской области – да что там, в Кубанской области!– во всей Российской империи, держится благодаря его неустанному бдению.
– Я Вас очень попрошу, доложите соответственно, вопрос крайне срочный и весьма секретный!
Когда очередной посетитель покинул кабинет, адъютант юрким мышонком с журналом в руке проскользнул в кабинет. Через минуту он вышел и на удивление хорошо поставленным голосом произнес:
– Господин Пришельцев, прошу Вас,– и, предупреждая возможное возмущение, многозначительным взглядом окинул присутствующих.– Ожидают-с.
Александр Петрович расправил грудь, выдохнул воздух и вошел в кабинет. В огромном кабинете Бабыч сидел за большим столом, на нем была черкеска с золотыми газырями, на груди теснились ордена. В глаза бросился орден Святой Анны III-й степени, который поблескивал ярче других. «Наверное, только недавно наградили»,– подумал он и представился.
– Слушаю Вас.
Пришельцев коротко доложил суть дела.
– А в чем, собственно, секретность? – Удивленно  произнес  Михаил Павлович.
– Преступники знают их в лицо. Узнав об их откомандировании, сразу поймут, что мы вышли на след, и попытаются скрыться. А они знают в лицо преступников, их повадки. Благодаря их участию, нам удалось установить личность одного фигуранта,– он предвидел этот вопрос и был готов к ответу, но следующий вопрос застал его врасплох.
– Недавно я подписал указ о Вашем назначении. Мне рекомендовали Вас, как опытного профессионала, а тут такая просьба… Они что ж, грамотнее? Или у них опыта больше? – Он  откинулся в кресле и скрестил руки на груди. – Вы понимаете, что сейчас расписываетесь в собственном бессилии?
– Никак нет. Дело в том, что банда очень опасна. Преступления совершены на территории Кавказского уезда и в Екатеринодаре. Их необходимо объединить в одно производство, и создать следственную группу, которая будет заниматься непосредственно этим делом, не отвлекаясь на кражи кур. Включение в нее уездных представителей будет способствовать скорейшему задержанию преступников.
– Отвлекаться на кражи кур! – Бабыч откинулся в кресле и раскатисто рассмеялся.– Хорошо, на какой срок просите?
Видя, что Пришельцев замялся, спросил:
– Двух месяцев достаточно?
– Так точно, Ваше высокопревосходительство!
– Давайте!– Бабыч взял у него рапорт, и, обмакнув перо в медную, начищенную до зеркального блеска чернильницу, размашисто написал в углу: «Согласен, подготовьте приказ, сроком на два месяца», расписался, промокнул пресс-папье и протянул его Пришельцеву. Когда он взялся за рапорт, Михаил Павлович задержал его и произнес:
– У Вас два месяца и ни днем больше. Если банда не будет ликвидирована, то Ваше назначение я сочту ошибочным. Запомните это, – в его слегка прищуренных глазах явственно читалось, что это не блеф. 
Александр Петрович четко, по-уставному повернулся и твердым шагом направился к двери.
– Постойте...
Пришельцев резко остановился и развернулся.
– Вам нужно быть готовым доложить о ходе расследования лично мне в любое время суток... И вот еще: если понадобится какая-то помощь, то напрямую через моего адъютанта, я распоряжусь.
– Ваше высокопревосходительство! Я благодарен Вам за удовлетворение моего рапорта. При следующей встрече надеюсь доложить об успешном исходе.
– Не надеюсь доложить, а доложить! Без «надеюсь»! – Жестко сказал начальник Кубанской области.– Dixi .
Пришельцев коротко поклонился и вышел.
Лавр и Викентий пили чай в кабинете у Григория Спиридоновича и с нетерпением ждали результата. Журавель сказал, что Пришельцев поехал на аудиенцию к Бабычу, и это известие только подлило масла в огонь. Когда они заканчивали уже третью чашку, вошел Сергей Леонидович:
 –Шеф просит зайти.
В кабинете уже сидели все знакомые им сотрудники. Александр Петрович ответил на приветствие, и, не тратя время, сказал:
– Господа, сегодня я имел очень неприятный разговор с начальником Кубанской области: на задержание банды нам отведено два месяца. Мне приказано быть готовым в любой час доложить о проведенных действиях, из чего следует, что работа по раскрытию взята им на личный контроль! Я надеюсь, вы понимаете, что это значит?
Все дружно кивнули.
Он продолжил:
– Его высокопревосходительство обещал всяческую помощь, но это не значит, что я пойду просить поднять в ружье Екатеринодарский гарнизон для проверки притонов и прочёски улиц! Этим займетесь вы. До поимки банды рекомендую забыть о ваших семейных неурядицах, если таковые имеются. Ежедневно, на вечернем совещании я жду от вас рапорта о проделанной работе. Но есть и приятная для всех нас новость. Мой рапорт о прикомандировании к нам на период расследования господ Корчевского и Ермакова удовлетворен! –Он понял рапорт в воздух и с улыбкой добавил: – На подлинном, собственною его высокопревосходительства рукою начертано.
Все посмотрели на вышеупомянутых господ, которые скромно потупились.
– Около трех месяцев назад за мелкую кражу из лавки был задержан Дмитрий Корепанов, по кличке Подкова. В разговоре с сокамерниками, желая поднять свой авторитет, он хвастался, что лично знаком с Полюндрой, который ему рассказывал о своей знакомой из Новороссийска некой Китти Колокольниковой,– сказал Журавель, – полагаю разумным направить в Новороссийское сыскное циркуляр для установления негласного надзора.
– Дельная мысль, подготовьте за моей подписью,– ответил Пришельцев.– Петр Семенович, обновленные списки притонов готовы? – И, получив утвердительный ответ, добавил: –Направьте в полицейские участки по территориальности с обязательным приобщением примет и установочных данных интересующих нас лиц. Обязательно укажите о необходимости предоставления рапортов о проведенных проверках. Сергей Леонидович! Сегодня же заведите наблюдательное дело, приобщите туда все материалы и рапорта, а также планы мероприятий. К ведению подойдите очень серьезно. В любое время его могут затребовать для ознакомления. И вот еще, лично съездите в тюрьму, пусть они отработают всех доставленных после разбоя лиц, вдруг кто-то сообщит что-нибудь  интересное.
Когда они вышли на улицу, Викентий, улыбаясь, спросил:
– Ну, что, ты рад? – И шутливо ткнул Лавра кулаком в бок.
– А ты как думаешь? Конечно! До последнего не верилось! Пришельцев тоже хорош! Как будто не мог сразу сообщить.
– Зато появился хороший повод для ужина, дойдем до гостиницы и на сегодняшний вечер пошлем приглашение,  – сказал Викентий.
– Да,– коротко ответил тот.
Некоторое время они шли молча.
Вдруг Викентий с улыбкой спросил:
– Ты как думаешь, пригласить ли Александра Петровича или нет?
Лавр удивленно посмотрел на него:
– Ты ясновидящий?
–Нет, просто сам думаю об этом. С одной стороны, безусловно, хочется, с другой... мы теперь у него в подчинении. Как это расценят наши новые коллеги? Даже не знаю, что и думать!
– Смешивать нельзя! Или они, или он,– твердо сказал Лавр.
– Согласен, и кто же? – Поставил вопрос ребром Викентий.
Оба замолчали и в глубоком раздумье прошли два квартала, еще через некоторое время впереди показалась гостиница.
– Ну, так как поступим?
Лавр задумался и вдруг улыбнулся:
– Жребий!
Он достал из сюртука двугривенный:
– Решка – шеф, орел – дамы!
Он подкинул монету в вверх, ловко поймал ее и, не разжимая кулак, протянул Викентию.
–Чего тянешь? Показывай!
Лавр разжал кулак: широко расставив крылья с восемью гербами полного титула самодержца Российской империи , на них смотрел двуглавый орел. Оба облегченно вздохнули.
– Конечно, неприлично решать вопросы о дамах таким способом, но «Аlea jacta est» , тут уж ничего не поделаешь.
Викентий передал записку портье, и они разошлись по номерам. 

Фрося Каледина ненавидела шляпную мастерскую, а особенно хозяйку, мадам Кононенко. Эта «старая сука» – про себя она ее иначе не называла– имела отвратительную привычку придираться ко всякой мелочи. Вот и сегодня, Фрося опоздала всего на пять минут, а крику было… как будто она явилась к обеду. Единственное, что ее там держало– это относительно стабильный заработок и Дмитрий, хозяин москательной лавки, расположенной по соседству. Он был молод, холост, недурен собой и выделял ее из общей массы. Однажды, когда она зашла купить синдетикон , он пригласил ее попить чайку и в разговоре пожалился на свое одиночество. Фрося вспыхнула от восторга, но Дмитрий намекнул, что суженная должна быть с каким-нибудь капиталом, потому что он планирует расширять торговлю. После этого разговора ее словно подменили, Фрося стала копить деньги, экономя на всем и живя впроголодь. «Каждая крошка в ладошку» – стало ее жизненным кредо, которого она неустанно придерживалась. Заветной целью была тысяча рублей, до которых не хватало еще семисот.
В перерыв, когда она собралась обедать, в мастерскую вошла Вера.   
– Здравствуй, сестренка,– улыбнулась она.– Идем кофейка с пирожными попьем.
–  Ой, да у меня работы невпроворот.
– Ничего, мы быстренько: пять минут туда, пять обратно, полчасика там. Как раз за обед и обернемся.
Когда они выпили по чашечке  ароматного, крепко заваренного кофе со сливками, Вера подозвала кельнера и заказала лимонное мороженное, которое Фрося очень любила.
–Еще много тебе собирать? – Спросила Вера, откусывая маленький кусочек от трубочки с шоколадным кремом.
– Еще семьсот рублей,– печально ответила сестра.
– Эта стерва старая еще не всю кровушку из тебя высосала?
– Досасывает потихоньку,– ответила Фрося, аккуратно набирая серебряной ложкой мороженное.– Боюсь, не дождется меня Дмитрий.
– Правильно боишься,– неожиданно жестко сказала Вера и сразу перешла от слов к делу. – Слушай, Фрося, нужно помочь одним людям, моим друзьям, сделать дело. От тебя– только сигнал подать в нужный момент потребуется. Делов на одну минуту– и Дмитрий твой с потрохами.
– А меня не посадят?– Испуганно спросила девушка и облизнула липкие от мороженого губы.
– За что? За то, что ты платок с головы сняла? – Усмехнулась сестра. –Нет такой статьи в уголовном уложении.
Верка-кобылка была старше сестры на три года, и Фрося ей безоговорочно доверяла, но сейчас она засомневалась.
– А ты этих людей давно знаешь? Не сподличают они?
–Как сподличают?– Недоуменно спросила Вера.
–Ну как? Как обычно: я все сделаю что надо, а они денег не дадут, –было понятно, что она согласна, но ее беспокоит вопрос оплаты.
–Не бойся, люди очень надежные, давние знакомые, и щедрые, с деньгами не обидят.
Авдей не обозначил размер гонорара, но Вера твердо решила, что недостающую сумму она доложит из своих средств.
Было видно, что сестра колеблется.
– Думай, Фроська, хорошо думай! Минута делов, и ты у своего Дмитрия в кровати на законных основаниях,– сказала Верка, пристально глядя ей в глаза.
–Когда ответ надо дать?– Тихо спросила Фрося.
– Сейчас.
Фрося тяжело вздохнула, Она вспомнила маленькую белобрысую сучку Ксеньку, которая строила Дмитрию глазки и даже один раз помогала ему расставлять товар на полках. Эта зараза вдруг, как живая, стала перед ее глазами, и она решилась:
– Согласная я, что делать-то надо?

Авдей обвел собравшихся взглядом, и с широкой улыбкой спросил:
– Ну что, господа и дамы, все знают, что делать?
Яков протянул небольшой сверток Стрижу:
– Как Фрося подаст сигнал, со всей силы бросишь его на пол.Кровь не забыл?– Сенька облизнул пересохшие губы и кивнул. –Вера, шумни как можно громче, вся улица должна слышать!
– Ты, Яшенька, за меня сердце не рви, так шумну, весь город услышит!– Верка стрельнула в него глазками, к нему она тоже была неравнодушна.
–Армавирский прибывает в три пятнадцать, десять минут на погрузку. В три тридцать все должны быть готовы. Фрося, не сплошай, ради Бога! –Авдей ободряюще  потрепал ее по плечу.

Пожилой казачий вахмистр с длинными вислыми усами дал коню шенкель и поравнялся с напарником, молодым ладным казаком.–  Ну, что, Евген, как закончим, в трактир с нами чаевничать пойдешь?
–Не знаю,– ответил тот, поправляя повод.– Хотел на рынок сходить, Лидии платок посмотреть.
Казак, сидевший на облучке, повернулся:
– Какой рынок? Пока груз сдадим, там, окромя сторожей, никого не  будет. Завтра после занятий в обед сходишь, как раз к чистке оружия и обернешься.
Евгений почесал чуб:
– Хорошо, дядя Семен, видать, и впрямь сегодня не успею.
– Вот це дило!– Удовлетворенно произнес вахмистр. – Втроем чаи гонять веселей! – И улыбнулся.
  Взрыв прогремел, как гром среди ясного неба, и сразу за ним раздался истошный крик:
– Убили, господи, мальчонку убили! Да помогите же кто-нибудь!
Все трое повернулись в сторону взрыва. Евгений дернул повод, собираясь пустить коня в намет.
– Куда?– Рявкнул вахмистр. – У тебя груз, там без тебя разберутся!
Неожиданно, как из-под земли, появились три человека, раздался негромкий хлопок, и вахмистр, взмахнув руками, запутавшись в поводьях, рухнул на землю. Второй вскочив на облучок, с размаху ударил кучера рукояткой в висок и, уперев ствол маленького черного пистолета в грудь, выстрелил. Евгений не растерялся и не испугался, но вместо того, чтобы выхватить револьвер, он зачем-то потянул из ножен шашку, что было роковой ошибкой, стоившей ему жизни. Маленькая пулька, калибра 7,65 мм, вошла точно над левой бровью. Последняя мысль, промелькнувшая в разрушенном, но еще доживающем последние мгновения мозгу, была о платке, который он так и не успел купить.
 Авдей и Аскер вскочили на козлы, Калина пристроился на запятках. Возок помчался в обратном направлении, свернул на Котляревскую  и растворился узких городских улочках.
Все произошло настолько быстро, что люди, которые собрались около Стрижа и Верки, даже не обернулись на три негромких хлопка.
Проскочив несколько улиц, они въехали в тихий проулок, куда не выходили окна, здесь ожидала телега. Еще по дороге Калина изловчился фомкой взломать замок. Они мгновенно перекинули три мешка с деньгами, накрыли их старой мешковиной и притрусили сеном.
– Все, расходимся, вечером встречаемся,– сказал Авдей, взмахнув вожжами.
  Сотрудники сыскного отделения прибыли через сорок минут. Небольшая толпа стояла, оживленно обсуждая взрыв.
– Это эсеры, – уверял хорошо одетый пожилой господин в пенсне.– Они хотели взорвать квартиру, но бомба взорвалась в парадном.
Другой мужчина с чеховской бородкой и саквояжем в руке, похожий на врача, снисходительно улыбнулся:
– И чью же квартиру они хотели взорвать? – Иронически спросил он. – В этом доме проживает наместник или генерал-губернатор?
Господин в пенсне возмущенно всплеснул руками:
– Милостивый государь! В этом доме проживает действительный тайный советник господин N, смею Вам напомнить!
–Кому нужен этот рамолик , – пренебрежительно произнес похожий на врача прохожий.
–Ах, полноте Вам, господа!– Вмешалась в разговор дама с высокой прической, ее широко распахнутые серые глаза искрились от возбуждения. – Это проделки социал-демократов! Или Вы забыли 1905 год?! – И гордо добавила: –Это был экс!
Яков внимательно слушал разговоры, радуясь, что его план удался, и преступление получило политическую окраску.
– Пусть в марксистских кружках ищут, – подумал он и, увидев подъезжающих сыщиков, неспешно пошел прочь, насвистывая «Марш победителей» из «Аиды» .
 Пришельцев на ходу выскочил из пролетки и огляделся. Он ожидал увидеть какие-то разрушения и хотя бы пострадавших, без которых, как правило, не обходится ни один взрыв. Однако перекресток выглядел как обычно, если не считать небольшой толпы, которая постепенно начинала расходиться.
– Что случилось, господа? Что взорвалось?–спросил он.
–Я Вам отвечу!– Сказал гражданин в пенсне. – Произошло покушение на действительного тайного советника.
– Я – начальник сыскного отделения, с кем имею честь?   
–А я – приват-доцент Императорского Санкт-Петербургского Археологического института Виктор Ильич Землянский, к Вашим услугам!– Он гордо вскинул голову.
Кто-то тронул Пришельцева за локоть, и он резко обернулся. Петр Семенович, не отпуская его руки, произнес:
– Александр Петрович, прошу Вас за мной! Там три трупа,– он указал направление. – Григорий Спиридонович уже приступил к осмотру.
– Оставайтесь здесь, установите очевидцев, осмотрите место взрыва. Как закончите, подходите,– сказал Пришельцев и быстрым шагом направился к месту, где действительно разыгралась трагедия.
На земле лежало три тела в форме конно-полицейской стражи. Около двух стояли кони, прядая ушами и недоумевая, почему хозяева не встают и не ведут их в знакомые денники, где уже должны быть полные ясли овса и свежая вода в поилках. Журавель быстрыми кругами ходил вокруг них, внимательно глядя под ноги, Викентий сразу присоединился к нему, и они сразу стали похожи на сеттеров, взявших след зайца.
– Господи! – Скрежетнул зубами Пришельцев. – Это еще откуда?
– Есть, – сказал Григорий Спиридонович, поднимая гильзу.
Буквально через минуту Викентий откликнулся.
– И у меня тоже. Лавр, ищи остальные, еще одна должна быть, как минимум, а я займусь схемой осмотра.
– Как они здесь оказались? – Глядя на три трупа, которые еще час назад были крепкими, уверенными в себе мужчинами, произнес Петр Семенович.
–Полагаю, они сопровождали какой либо груз: два верховых, один кучер. Штатный караул,– невозмутимо сказал Викентий. – Имеется ли поблизости какое-либо финансовое учреждение?
–Русско-Азиатский банк подойдет? – Насмешливо спросил Журавель.             
– Вполне. Я думаю, там уже знают. Александр Петрович, – он обернулся. – Разрешите осмотреть место взрыва?Полагаю, это все звенья одной цепи.
–Будьте любезны, Викентий Леонтьевич, займитесь лично, – ответил Пришельцев и спросил:– Петр Семенович, там очевидцев записали?
Занятые работой, они не обратили внимания на пролетку, которая вдруг сбавила скорость, а, поравнявшись с ними, на несколько секунд даже остановилась.
После осмотра все собрались в сыскном. Пришельцев устало потер лоб, оперся на стол и, оглядев присутствующих, тяжелым взглядом произнес:
–Ну, господа, какие будут соображения?
–Думаю, что это чистой воды экс. Анархисты, или может быть народовольцы какие-нибудь,– сказал Петр Семенович.
– Про народовольцев можете забыть,– недовольно произнес Журавель,–на политической арене они себя изжили.
– Ну, нигилисты, социал-демократы, бомбисты или как их там,– не сдавался Петр Семенович.
– Косвенные признаки, действительно, указывают на причастность какой либо политической партии,– сказал Журавель.
– Если Вы имеете в виду метод совершения преступления, то, безусловно, – ответил Викентий и, промокнув платком лоб, добавил:– Тем более, что браунинг – любимое оружие террористов. 
Все посмотрели на него с уважением.
– Но что-то мне подсказывает, что нас хотят пустить по ложному следу, – вдруг произнес Викентий.– Петр Семенович, будьте любезны, что дал опрос очевидцев на месте взрыва?
– Все упоминают мальчишку, который вылетел из подъезда весь в крови и женщину, которая начала кричать и пыталась оказывать ему первую помощь. У свидетелей установлена личность, все добропорядочные граждане.
– А личность мальчишки и добровольной сестры милосердия?
– Не представилось возможным, – с раздражением ответил Петр Семенович.
В дверь постучали.
–Да… кто там?– Недовольно произнес Пришельцев.
В проеме появилась голова городового, дежурившего на входе.
– Александр Петрович, там до Вас извозчик просится, говорит, что дюже надо!
– Терентий! Ты что умом тронулся? У меня совещание. Уйди…три убитых, а ты с извозчиком лезешь!
Терентий исчез, но через минуту появился снова.
–Вашбродь, он говорит, что по этому делу он и пришел,– и смущенно добавил: –Ну, никак не уходит!
Пришельцев приглашающе махнул рукой, и на пороге появился, комкая в руках картуз, рябой мужик.
–О, старый знакомый!– Удивленно произнес Лавр.
Это был извозчик, который вез их с вокзала в гостиницу.
–Как Вас звать? – С улыбкой спросил Викентий.–При нашей последней встрече мы не успели познакомиться!
– Знамо дело, не успели, там такие барышни на вас глазели! Чай, не до меня было!– И хитро прищурился. – Арсений Петрович Кабачков я, экипаж у меня №39.
– Арсений Петрович, ведь вы не просто так пришли, расскажите.
–Еду я по Екатерининской пустой, без седока, значит,– обстоятельно начал он.– Вижу – деваха стоит, вся напряженная, как струна, и смотрит в сторону вокзала, я еще обернулся, смотрю: возок со стражниками за мной катит. Вдруг девка эта платок снимает и назад на голову пристраивает. В этот момент бабахнуло и крик: «Убили! Мальчонку убили!». Я туда шасть, говорю: грузи пацана, в больницу повезем! А она мне: «Не надо, дядя, я сама его в больницу отведу». На него гляжу, весь в кровище, а глаза не испуганные, нормальные. Нос не разбит, рожа вся целая, думаю: откуда столько крови могло натечь? Вроде должен еле языком ворочать, если нутро повредили. Встал резво, пошел, не качаясь, и баба его не поддерживала. Шаг оба сдерживали, чтоб бегом не побежать.
Все слушали его, затаив дыхание.
Когда он закончил, Викентий спросил:
– Арсений Петрович, Вы разговаривали с ними. Как, по-вашему, кто они? Какого сословия? Сможете их подробно описать? Тех двоих и девушку, которая платок снимала?
– Отчего ж не описать, попробовать можно, только сословия они простого, не дворянского и не купеческого, самые обычные. Молодая баба и пацан жиганского вида. Я его один раз на рынке видел. Шнырял он там, выглядывал, что спереть можно, – с достоинством ответил он.
– Я и мои коллеги очень Вам признательны за то, что Вы посчитали необходимым явиться к нам и выполнить свой гражданский долг,– встав из-за стола, сказал Пришельцев. – Сейчас один из сотрудников уединится с Вами и подробно запишет Ваши показания. Сергей Леонидович, препроводите господина Кабачкова в свой кабинет и подробнейшим образом запротоколируйте показания.
Сергей Леонидович встал и пригласил извозчика к выходу.
– Одну минуточку, – Лавр встал и подошел к нему. – Арсений Петрович, при каждой встрече Вы удивляете меня своей наблюдательностью,– раскрыв портмоне, он протянул трехрублевую купюру.– Примите, пожалуйста, в знак глубокого восхищения Вашими поистине незаурядными способностями.
Викентий тоже приблизился и крепко пожал извозчику руку:
– Я полностью присоединяюсь к сказанному и хочу попросить: если вдруг Вы случайно встретите кого-либо из этих людей, проследите за  ними и сообщите любому из тех, кого Вы сегодня видели в кабинете, но прошу Вас, будьте весьма осторожны, эти люди очень опасны.
Арсений, смущенный вниманием, покраснел и оспинки стали более отчетливо видны на  рябом лице:
– Не сомневайтесь, Ваше благородие, все сделаем в лучшем виде, – и вышел из кабинета.
– Ваши расходы, безусловно, будут возмещены, – сказал Пришельцев, – но откуда, позвольте полюбопытствовать, столь странное знакомство?
Викентий вкратце рассказал и в конце добавил:
– Это очень ценный свидетель, у него фотографическая память и способность к анализу увиденного.
– Его сам Бог послал,– сказал Пришельцев.– Однако продолжим. Григорий Спиридонович?
– На месте убийства обнаружены три гильзы калибра 7,65 мм от браунинга. Каждый из стражников был убит одним выстрелом. У одного на груди, судя по месту расположения тела кучера, имеются следы пороха и опалена ткань, что говорит о выстреле в упор. Они сопровождали денежный груз в Русско-Азиатский банк в сумме семьдесят две тысячи рублей. Из них: пятьдесят тысяч бумажными ассигнациями и двадцать две – золотом. Номера крупных купюр имеются, завтра будут размноженыи переданы во все финансовые учреждения. Этим займется Петр Семенович. Также завтра с утра Сергей Леонидович затребует характеристики на убитых. Все свидетели приглашены на завтра на десять утра. Я попросил бы Викентия Леонтьевича поработать с ними. Сам с утра планирую опросить служащих банка на предмет утечки информации. Вот вроде бы и все, – закончил Журавель.
– Разрешите, – произнес Викентий. – У нас не охвачен работой Лавр Павлович, полагаю необходимым поручить ему проверить близлежащие медицинские заведения, вдруг этого мальчишку все-таки насильно доставили сердобольные граждане? И еще необходимо изъять из тел пули.
– Что нам это даст? – Недовольно спросил  Петр Семенович. – И так ясно, что стреляли из браунинга.
– Я немного знаком с работами по баллистике профессора Лакассаня и Пауля Езериха . Сравнив пули, думаю, смогу определить, сколько человек принимало участие в расстреле конвоя. Конечно, в суде мое заключение вряд ли будет иметь юридическую силу, но нам в работе окажет большую услугу. Вот что еще, господа,осмотрев место взрыва, я не нашел никаких поражающих факторов, то есть осколков. У меня создалось впечатление, что взорвалась большая петарда для привлечения внимания публики. После беседы с извозчиком я все больше уверен, что это обычный бандитский, хорошо спланированный налет, марксисты тут не причем.
– Поясните, пожалуйста, свою точку зрения, – заинтересовался Пришельцев.   
–Извольте. В налете участвовало две женщины и мальчишка, сельские жители или рабочие. Из практики аналогичных преступлений я не припоминаю, чтобы политические привлекали женщин и подростков к эксу. Эта публика, независимо от партии, обожает конспирацию, а привлечение какого-то малолетнего воришки и девушки, которая своими действиями сразу привлекла внимание извозчика, все сводит на нет, и может привести к провалу. Я не думаю, что они стали бы так рисковать. Более весомых аргументов у меня, увы, пока нет.
–Все гильзы от браунинга, это любимое оружие террористов, – запальчиво возразил Петр Семенович.
– А если бы их зарубили топорами? Ведь Вы бы не начали проверять на причастность всех Екатеринодарских плотников? То, что революционеры и террористы любят эту модель, тут я согласен с Вами, именно из него они застрелили Бобрикова , но браунинг имеется в свободной продаже, и при наличии денег приобрести его не составляет проблемы. Если я не ошибаюсь, стоимость составляет что-то около двадцати рублей.
– Убедительно но, увы, бездоказательно, –с горечью сказал Пришельцев.
Викентий развел руками:
– На опрос свидетелей я больших надежд не возлагаю, в лучшем случае они подтвердят наши сегодняшние умозаключения. Может быть, агентурным путем что-нибудь удастся установить?
– И агентуру, и филеров – всех озадачим, был бы толк, – произнес  Александр Петрович и вдруг, широко улыбнувшись, добавил – а толк будет, господа, я Вам обещаю. Все…никого более не задерживаю. Петр Семенович, сегодня проверьте полицейские ночные посты, а то недавно жаловались, что дозваться городового не могли.
– Позвольте с Вами, очень интересно познакомиться с организацией охраны порядка в городе.
– Сделайте одолжение, Лавр Павлович!
Когда они вышли на улицу, Викентий спросил:
– Что, мой друг, засиделся?
– Не могу без дела, ты вот версии разные выдвигаешь, а я, как истукан, сижу, живого дела хочется.
– Дай Бог, выйдем на их след, будет тебе живое дело, – улыбнулся Викентий.
– Да уж скорей бы,– сокрушенно вздохнул Лавр и, улыбнувшись, добавил,– после ночного дежурства отсыпной положен, и завтра вечером можно их в ресторан пригласить!
– Ага! Ты будешь бодрый и веселый, а я после рабочего дня? И потом, это у вас в армии отсыпной, а это сыск! Здесь без отгулов! – Возмутился Викентий.
– Надо будет – и без отсыпного обойдусь, но с Воропаевым все равно поеду,– твердо сказал Лавр.

–Надо же: деревня деревней, а такое шикарное колечко подарил! – восхищенным голосом, в котором явственно проскальзывали нотки зависти, сказала Жози.
–Ну-ка, дай взглянуть,– протянула руку Лизетта. Взяв кольцо, она поднесла его к лампе.
– Рубин,– уверенно сказала она и, покрутив его на свету, добавила: – Каратов семь-восемь и очень чистой воды. Она протянула кольцо Клотильде и добавила: – Чем быстрее избавишься от него, тем лучше!
– Почему? – Удивленно спросила девушка. – Я думала себе оставить. – И,  надев его на палец, вытянула руку вперед. – Посмотри, как красиво!
– Лизетка тебе дело говорит, – сказала Розина. – Ты его рожу вспомни: он дороже косы или серпа ничего в руках не держал. Снял с кого-нибудь, дай бог еще, если с живого! Через это кольцо ты хлопот не оберешься! Неси его в скупку, скажи, нашла на улице. И не вздумай говорить, что бабушкино наследство. За такое колечко весь твой хутор, с бабушкой в придачу, купить можно.
Утром Клотильда пошла в ювелирку на Красной. Девушка по наивности полагала, что, чем больше магазин, тем выше будет цена. Немного робея, она вошла вовнутрь. За прилавком стоял пожилой, круглолицый мужчина, в черной пиджачной паре, из-под которой выпирал объемистый живот, с седым ежиком волос, и пронзительными, как льдинки, холодными синими глазами.
Увидев посетительницу, он расплылся в улыбке, подкатился быстрым, как ртуть, шариком и ласково проворковал:
– Доброе утро, сударыня, Вы весьма вовремя, буквально на днях получили замечательную партию из самого Санкт-Петербурга! Присутствуют уникальнейшие, скажу я Вам, экземпляры! Обратите внимание, – он подвел ее к витрине. – Замечательная коллекция! Полагаю, Вам очень пойдет этот комплект,– Он ловко надел на ее палец кольцо и приложил к уху сережку. – Южноафриканские бриллианты и индийские изумруды,– и, понизив голос, добавил:– Работа придворного мастера императрицы. А этот аграф прямо создан для Ваших волос!
От такого напора и завораживающего блеска камней она растерялась:
– Я, собственно, не купить хотела, а продать.
– О… замечательно! – Его улыбка несколько погасла. – Что имеете предложить?
–Вот…кольцо, – и, вспомнив наставления подруг, добавила:– Вчера на рынке нашла.
– Вам очень повезло сударыня,– сказал он, доставая из кармана маленькую лупу в блестящей медной оправе.– Очень повезло,– задумчиво повторил он.
– А оно дорогое?– Вдруг по-детски наивно спросила Клотильда.
– Довольно-таки да, – уклончиво ответил ювелир. Он прекрасно понимал, что вероятность найти такое кольцо на рынке ничтожно мала, потому что люди с такими украшениями по рынкам не ходят, но вслух сказал:
– Тысячу рублей могу дать.
Она знала, что такого кольца у нее никогда больше не будет, и протянула к нему руку, чтобы потрогать напоследок. Но он истолковал ее жест, как отказ, и поспешно с улыбкой произнес: – тысяча двести… – и, запнувшись на мгновение, добавил: – пятьдесят! Больше никак не могу!
–Хорошо, – со вздохом сказала она, – я согласна.
Александр Иванович Леонов был одним из самых опытных ювелиров и антикваров Екатеринодара. Его коллекция скифской бронзы и древнегреческих монет была хорошо известна далеко за пределами Кубани. Он знал всех бугровщиков , которые несли ему всю добычу, выкопанную из курганов и древних могильников. Как большинство его коллег по цеху, он сотрудничал с полицией, и сейчас у него было два варианта, которые господин Леонов лихорадочно обдумывал. Рассчитаться и забрать кольцо, перепродав его с большой выгодой или сделать то же самое, но сообщить о сделке в полицию. Он прекрасно понимал, что за колечком тянется криминальный шлейф и не хотел неприятностей. Все это пронеслось в его голове в одно мгновенье, и он принял решение.
– Прекрасно, сударыня, прошу Вас, присаживайтесь, давайте оформим сделку. Документик позвольте?
–А зачем? – Недоуменно спросила Клотильда.
– Ну, что Вы? – Он развел руками.–Таков порядок: вещь дорогая. Вы должны дать мне расписку, что условленную цену Вы получили полностью.
–У меня нет паспорта, – ответила она.
–Любой документ: паспортная книжка, вид на жительство, в конце концов, грамота на дворянское достоинство, – пошутил ювелир.
– У меня вот…– она смущенно протянула ему документы.
– Заменительный билет ? Прекрасно! – Он расплылся в улыбке. – У кого изволите служить? У мадам Пирожковой в «Якоре»? Как же…знаю, знаю, очень почтенное и приличное заведение, передавайте огромнейший привет от Александра Ивановича!
Когда Клотильда ушла, он еще раз полюбовался кольцом, потерев его о рукав пиджака, затем подошел к телефонному аппарату и, сняв трубку, со вздохом произнес:
– Барышня, дайте сыскное.

Вечером Лавр и Викентий ужинали с дамами в ресторане.
После того, как официант, приняв заказ, отошел, Лавр сказал:
– Сейчас принесут шампанское, и мы с Вами выпьем по хорошему поводу.
– О-о-о…по какому?– Девушки посмотрели на них с неподдельным интересом.
– Минутку терпения, и Вы все узнаете!– Многозначительно проговорил Викентий, аккуратно намазывая икру.– А вот и шампанское!
Подняв бокал, он произнес:
– Сегодня нас прикомандировали к сыскному управлению для участия в раскрытии тяжкого преступления. Для нас с Лавром Павловичем это большая честь и ответственность, и мы приложим все усилия, чтобы руководство не пожалело о сделанном выборе.
За столом повисла тяжелая пауза.
– Так вы…– Людмила запнулась,– полицейские???
–Да, – ответил Викентий.– Я – следователь, а Лавр Павлович–становой пристав.
Дамы обескуражено посмотрели друг на друга. Хельга, скривив губы, презрительно промолвила:
– Так мы имеем честь сидеть за одним столом с душителями народа...? Прекрасно!
– Позвольте!– От неожиданной реакции Викентий растерялся. –Чем вызвана Ваша ненависть к полиции?
– И Вы еще спрашиваете?– Возмущенно ответила она.– Вы и иже с ними гноите свободолюбивую молодежь по казематам, преследуете за их убеждения, отличные от ваших! Гоните их в Сибирь! И Вы спрашиваете, откуда ненависть?
Викентий неожиданно широко улыбнулся:
– Вы говорите от себя или выражаете мнение всех бестужевок?
–Так думает вся прогрессивная молодежь! – Гордо ответила Людмила.
– Эх, сударыня! Прогрессивную молодежь, как Вы изволили выразиться, толкают на баррикады опытные кукловоды, которые остаются в тени и сидят в Ницце или на Лазурном берегу .А вы, с гордо поднятой головой, вместо того, чтобы изучать науки и быть полезными обществу, идете в Сибирь и садитесь на шею народу, за который боретесь.
 – То есть как – садимся на шею народу? – Возмущенно воскликнула Хельга.
– Ваше страдание за народ обходится казне в кругленькую сумму: питание, одежда, содержание штата охраны, медицинское обеспечение – все это стоит денег, и смею заметить, немалых!
–Медицинское обеспечение, – мило сморщив носик, презрительно произнесла Людмила.
–Однако, тем не менее, оно существует,– ответил Викентий и, помолчав, добавил: – Сегодня было совершено нападение на карету, перевозившую деньги, такие преступления прогрессивная молодежь называет эксом. – Он обратил внимание, что девушки напряглись. Хельга сжала губы, а лоб Людмилы покрылся мелкими бисеринками пота.– Убито три стражника. Двое из них воевали под Ляоляном. Четверо детей остались сиротами. Мы найдем тех, кто это сделалю, и предадим суду. И скажите, почему так неуважаема наша работа? Вы говорите, что корпус жандармов – глаза и уши императора, да это так, но цель – это общественное благо. Эмблема его обязанностей – белый платок для утирания слёз. У нас служат прекрасные высококультурные офицеры русской армии, которая ковала величие и могущество России.
– Я надеюсь, Вы не будете отрицать величие Льва Толстого? – высокомерно спросила Хельга.
– Ни в коей мере, – склонив голову, ответил за двоих Лавр.
– Так вот, его перу принадлежит выражение, – и она, прикрыв глаза, процитировала: «Офицер должен быть примером не только физического здоровья, ловкости, выносливости и силы, не только умственного развития и знаний, но и духовных качеств, и офицерский мундир должен быть синонимом не человека грубого, бесшабашного, невежественного, невоспитанного, а синонимом порядочности во всех отношениях: воспитанности, просвещенности, чистоты, утонченности и, вместе с тем, всяческой силы и мужества».  Но я не видела таких офицеров.
– Я полностью с ним согласен, а Вы, сударыня, не хотели их видеть, – сказал Викентий и разлил всем шампанского.
Вдруг в зале раздался негромкий, но отчетливый стук. Конферансье подошел к рампе, ритмично постучал по стоящему там пюпитру и хорошо поставленным голосом произнес:
– По просьбе есаула Хворостова в память о погибших казаках 1-го Екатеринодарского полка звучит вальс, – он сделал небольшую паузу, – «На сопках Маньчжурии».
Все мужчины встали.
Когда музыка закончилась, Лавр, желая смягчить ситуацию и перевести разговор в другое русло, спросил:
– А знаете, кто композитор? Капельмейстер Мокшанского полка Шатров.
– Ничего удивительного,– опять сморщила носик Людмила, – он же профессиональный музыкант, почему бы и нет?
– Есть масса других примеров, – с широкой обезоруживающей улыбкой   ответил Викентий.– Алябьев – согласитесь, его «Соловей» и «Вечерний звон» переживут века! А ведь гусар! «Боже царя храни!» – Львов – кирасир.
– Что еще мог написать верноподданнический кирасир! – Собрала рот в куриную гузку Хельга.
– Пойдем дальше! – Не обращая на нее внимания, сказал Викентий. –Из пяти членов «Могучей кучки»  только Балакирев не носил погоны! Кюи – генерал, Римский-Корсаков – потомственный моряк, элита русского офицерского корпуса, а Мусоргский – офицер Преображенского полка, гвардеец, тоже элита. Бородин , военный врач, между прочим, создал для женщин медицинские курсы. И согласитесь, сударыни, несколько странно: Вы боретесь за общество, но, вместе с тем, презираете людей, которые его защищают.
 –Мы боремся за свободное общество,– гордо вскинула голову Хельга. –Когда восторжествует справедливость, и все будут жить счастливо, преступность исчезнет. Исчезнут социальные предпосылки!
Викентий печально вздохнул:
–Вы находитесь под влиянием Сен-Симона  и прочих утопистов , но даже они не отрицают преступность. Правда, у них осужденные закованы в золотые кандалы, чтобы воспитать отвращение к презренному металлу. Поверьте сударыня, преступность– это одна из составляющих любой общественной-экономическойформации. Каждое общество, социалистическое или коммунистическое, как Вам будет угодно, развивается через борьбу противоречий, достигающих высокой степени остроты. И когда возникает точка кипения, происходит преступление.
–В новом обществе не будет противоречий, – запальчиво сказала Хельга.
Викентий не успел ответить, оркестр заиграл недавно вошедший в моду вальс «Осенний Сон» .
– Надоело, – Вдруг сказала Людмила с улыбкой. – В конце концов, мы пришли отдыхать!–И выразительно посмотрела на Лавра, который сразу встал и протянул ей руку.
–Вы позволите? – Он улыбнулся и, склонив голову, щелкнул каблуками.
Людмила встала, Лавр провел ее в центр зала. Людмила положила руку ему на плечо, и они закружились в танце.
– Чудесный вальс, – откинув голову назад и прикрыв глаза, она легко улыбнулась.
– Этот вальс пришел к нам из туманного Альбиона, – сказал Лавр, и, увидев ее непонимающий взгляд, пояснил: – Его написал Арчибальд Джойс, англичанин.
– Он тоже офицер? – Засмеялась она.
Лавр рассмеялся в ответ:
–Не думаю, хотя кто знает!
– Хельга иногда бывает невыносима, – Людмила оглянулась, – Смотрите, они тоже вальсируют!
– И, кажется, продолжают спорить!
Лавр сделал два быстрых па  и они, оказавшись вблизи от пары, услышали обрывок фразы: «Презумпция невиновности останется незыблемой даже при…».
 – Кажется, они нашли друг друга, – с легким смехом промолвила девушка.
– И мы тоже,–неожиданно для себя сказал Лавр и густо покраснел.
Музыка закончилась, и пары вернулись к столику. Викентий разлил шампанское и продолжил, обращаясь к Хельге:
–Структура доказательственной базы крайне важна при вынесении приговора, и это Вы не можете отрицать!
Лавр и Людмила посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Конферансье вновь подошел к краю сцены и объявил «белый танец».
– Идемте, я Вас приглашаю, – Людмила взяла Лавра за руку.
Когда они сделали два круга, она вдруг с легкой грустью сказала:
–Душно и скучно.
–Давайте сбежим? – Предложил он.
–Как, а они?– Она даже приостановилась, потеряв темп.
Не давая ей сбиться с ритма, Лавр ответил:
–Очень просто, по-английски. А они так увлечены, что нашего отсутствия даже не заметят, я Вас уверяю!
–Ну…право не знаю, но…давайте попробуем! – Тряхнув головой, она приняла решение.
Людмила и Лавр под руку шли по спящему городу, озаренному блеклым фонарным светом, и неловко молчали. Ночная прохлада давала о себе знать, и девушка зябко поежилась.
– Вы замерзли? Давайте вернемся.
Подойдя к ресторану и заглянув в ярко освященные окна, они одновременно рассмеялись.
–Вот видите, я был прав! Они даже не заметили, что нас нет,– сказал Лавр.
Хельга и Викентий что-то горячо обсуждали. Хельга рисовала на салфетке, а Викентий отрицательно мотал головой.
– Правда, здорово? Наблюдать и быть невидимым? – Спросила она,
Лавр согласно кивнул. Они вошли в вестибюль и поднялись по лестнице.
– Вот мой номер, – сказала с улыбкой Людмила,– спасибо, что проводили. Открыв дверь и повернувшись к нему, она хотела что-то сказать, но почему-то передумала и, положив руки ему на плечи, закрыла глаза. Лавр притянул девушку к себе и робко коснулся мягких губ, доверчиво раскрывшихся ему навстречу. Она прошептала: «Хорошо…» и открыла глаза. Он посмотрел в черные расширенные зрачки, и ему показалось, что вся вселенная закружилась вокруг него в стремительном танце, а он стоит в центре мирозданья. Людмила обняла его, и в нем проснулись инстинкты, заложенные тысячью поколений. Страсть сжигала изнутри, разливаясь по телу сладостным огнем. Он поднял ее на руки и вошел в номер. Где-то там, на задворках разума, пронеслась мысль: «Надо запереть дверь».
Призрачный свет луны освещал беспорядочно разбросанную одежду. Людмила, положив голову на грудь Лавра, тихо улыбалась никому неведомым девичьим, вернее уже женским, мыслям.
– Ты спишь? – Прошептал он, боясь разбудить.
–Нет, я думаю, как мне повезло, что встретила тебя! – Она поцеловала его и, прикрыв одеялом грудь, продолжила: – Теперь уходи к себе, скоро рассвет.
– Погоди, еще рано!– Ответил Лавр.
Людмила снова поцеловала его:
– Уходи, я хочу побыть одна, – и с легкой грустью добавила: – Вы, как офицер, должны позаботиться о чести дамы.

– Появилась интересная информация, – начал совещание Пришельцев.– От ювелира Леонова поступил сигнал. Ему в скупку принесли кольцо, как он утверждает, работы Болина , но самое интересное, – он поднял палец вверх.– Принесла его девушка из «Якоря». Петр Семенович, возьмите Лавра Павловича и побеседуйте с этой дамой.
– В «Якоре» мог быть кто угодно, это заведение пользуется популярностью,– сказал Сергей Леонидович.– Туда имеют обыкновение заходить довольно состоятельные личности.
– Состоятельная личность прекрасно знает цену Болиновскому кольцу и никогда не подарит его гулящей девке,– резко сказал Журавель.–  Его мог подарить человек, не знающий его истинной стоимости. Сигнал необходимо отработать.
Александр Петрович полистал бумаги на столе, выбрал сводку задержанных, просмотрел ее и недовольно произнес:
– Одна мелочь. В тюрьму циркуляр направили?
–Да, еще позавчера ушел,– ответил Петр Семенович.– Сегодня после обеда протелефонирую начальнику тюрьмы для напоминания. Да, вот еще, только что доложили: обнаружена пролетка. Я приказал выставить охрану, после совещания сначала с Лавром Павловичем осмотрим ее, а потом в «Якорь».
– Постарайтесь успеть туда до наплыва гостей. Что по «малинам»?
–Совместно с городовыми проверено четыре адреса, но результатов нет,– ответил Журавель.– Сидит всякая шелупонь, все пустые, даже ни одного кастета не изъяли.
– Пули из тел извлечены?
– Так точно, – Лавр встал и, достав из кармана конверт с пулями, протянул Пришельцеву.
– Передайте Викентию Леонтьевичу, – ответил тот.
– Мною проверены больницы и аптеки, находящиеся в центральной части города. Ни в одну из них ни подростки, ни молодые люди с интересующими нас травмами не доставлялись.
–Номера банковских билетов размножены, – доложил Петр Семенович.
– Сегодня я подробнейшим образом опросил свидетелей, но ничего нового они не сообщили. За исключением извозчика, который вспомнил, что на девушке был платок яркого цвета, и то, что, женщина оказывающая помощь юноше, все время смотрела вдоль Екатерининской. Я составил схему осмотра места происшествия, привязав ее к месту взрыва. На ней я отметил точку, где произошел взрыв, местоположение раненого с девушкой, оказывающей помощь, девушки, снимающей платок и место экса. Все четыре позиции просматриваются между собой. Это дает нам возможность предположить, что это звенья одной цепи.
– Очень важное заключение, – потрогал усы Журавель. – Если так, то мы можем определить состав банды.
– Да, прибавив еще одного человека, который ожидал их, чтобы перегрузить деньги,– ответил Викентий и добавил, повернувшись к Пришельцеву: – С Вашего позволения, я займусь изучением извлеченных пуль.
–Хорошо,– Александр Петрович прихлопнул ладонью по столу.– До вечера, господа.

–Так я и думал, что ничего интересного в почтовой карете мы не обнаружим, – подытожил Петр Семенович.– Поехали в «Якорь».
По дороге они пообедали в небольшом кафе. С удовольствием надкусив пирожок с мясом, Петр Семенович произнес:
– На этот визит я возлагаю большие надежды. Это публика является замечательным источником информации.
– Очень хотелось бы вернуться не с пустыми руками, – сказал Лавр и тоже взял пирожок.

–Добрый день, господа,– мадам Пирожкова радостно выпорхнула навстречу, но разглядев гостей, поскучнела.
– Здравствуйте, Марья Алексеевна. Мы с коллегой очень хотим приватно пообщаться с одной из Ваших подопечных некоей Макридиной Ириной Владимировной.
– Да-да, конечно, господа! Я ее сейчас приглашу. Несчастная девочка, из хорошей семьи, но волею судьбы осталась одна. Я взяла над ней опекунство.
– Пригласите Макридину и проследите, чтоб сюда никто не входил, – оборвал ее Петр Семенович.
– Чаю? – Льстиво спросила Пирожкова.
– Сначала Макридину, – ответил Лавр.
Клотильда вошла, поздоровалась и остановилась у порога.
– Добрый день, сударыня,– ласково ответил Петр Семенович. – Присаживайтесь. Как Вас зовут?
– Клотильда,– робко улыбнулась она.
–А ты, Клотильдочка, не знаешь случайно, сапожник-армянин на углу работает?
– Да…дядя Аршак всегда на месте.
– Вот я его сейчас приглашу,– обаятельно улыбнулся сыщик. – Знаешь, зачем?
– Нет. – Она помотала головой.
–Чтоб он тебе причинное место зашил,– вдруг рявкнул он.– Клотильда…мать твою! Я тебе сейчас живо желтый билет на волчий  заменю! Как зовут? Отвечать немедленно!– Он пристукнул кулаком, от чего изящный ломберный столик завибрировал, и стоящие бокалы на нем тонко зазвенели.
– Макридина Ирина Владимировна,– четко, как солдат на плацу, ответила она, трясясь, как осиновый лист. 
– Откуда кольцо? Отвечать быстро и четко.
– Клиент подарил,– стуча зубами, ответила она.
Не снижая активности допроса и не давая ей опомниться, он задавал вопросы один за другим.
–Имя.
–Тихон.
–Сколько раз с ним встречалась?
–Один.
–С кем он был?
–С друзьями.
–Сколько друзей, как зовут?– Он снова стукнул кулаком по столу. –Мне что, каждое слово клещами из тебя тянуть?   
– Иван и Митрич.
Лавр от возбуждения подпрыгивал на стуле.
– Кто был с ними?
– С Иваном – Розина, а с этим… Митричем – Жаннетта.
– Лавр Павлович, будь любезен, пригласи этих красавиц сюда.
Когда Лавр вышел, Петр Семенович, уже доброжелательно, произнес:
– Теперь успокойся и подробно вспомни, что Тихон рассказывал о себе и своих друзьях. Вспоминай все до последнего слова!
Они вышли на улицу, темные тучки закрывали небо, срывался небольшой дождик.
–Очень удачно зашли, не с пустыми руками на совещание придем.
– Да, – ответил  Лавр. – Скажите, а ведь кольцо надобно изъять?
– Видите ли, Лавр Павлович, во-первых, о кольце сообщил нам агент, который представляет для нас большую ценность, ему нет интереса до наших дел. Заберем – потеряем в дальнейшем массу информации. Во вторых, его необходимо проверить по реестру похищенных вещей, а если вдруг его там нет? Как с ним быть далее? Конечно, глянем в реестре, но я такого приметного кольца не припомню.
Петр Семенович был прав: в списке похищенных вещей кольца не было. Оно было украдено Цыганом у баронессы N в поезде, которая ехала первым классом в Кисловодск на воды и вышла в туалет, неосмотрительно оставив кольцо на столике и не закрыв за собой дверь. Хватившись пропажи через два дня, во время завтрака на собственной даче, она, конечно, не могла вспомнить, когда в последний раз его надевала.
–Завтра покажите Макридиной портреты Макухина и второго неизвестного и показания закрепите документально, – распорядился Пришельцев и вздохнул. – Хоть какой-то результат.… И я продолжаю возлагать большие надежды на оперативную работу в тюрьме. Что там новенького, господин Воропаев?
– Пока ничего, – вздохнул тот.
Александр Петрович пошевелил усами:
– Я полагаю, что информация собирается по обоим преступлениям одновременно?
–Конечно, в циркуляре обозначены оба эпизода.
–Сегодня я беседовал с одним дворником, моим старым знакомым, – задумчиво произнес Журавель, – и он рассказал, что в шляпной мастерской работала некая Ефросинья Каледина, которая копила деньги себе на приданое. Они дальние родственники. Два дня она ходила сама не своя, а на третий день радостно сообщила, что собрала необходимую сумму и, наконец, избавится от постылой хозяйки. В разговоре он жаловался, что Фрося –хорошая и работящая, а ее старшая сестра Вера якшается со всякой шпаной. Вроде ничего особенного, но она сообщила о наличии денег на следующий день после экса, в котором как мы предполагаем, участвовало две женщины.
– Очень интересно, незамедлительно проверьте их на причастность, – сказал Пришельцев. – Доставьте Ефросинью к нам, устроим перекрестный допрос, и я думаю, она поплывет.
– У нас есть ценный свидетель, извозчик Арсений Кабачков, мы уже имели возможность убедиться в его наблюдательности. Может быть, целесообразно негласным путем показать ему Фросю? Если он ее опознает, то у нас будет весомое доказательство ее вины, и мы сможет вести допрос совсем в ином ключе.
–Хорошо, только попрошу Вас заняться этим лично, ведь у Вас, кажется, с ним установились доверительные отношения? – Улыбнулся Пришельцев. 
Викентий улыбнулся в ответ.
– Григорий Спиридонович, опять жалуются на ночных сторожей и городовых, несущих службу по ночам. Пожалуйста, проведите сегодня ночную проверку лично и при обнаружении нарушений подготовьте поутру соответственный рапорт.
– Позвольте с Вами, господин Журавель? – Спросил Лавр и очень обрадовался, услышав в ответ: – Буду весьма рад!

–Отдохнули, погулеванили, пора и честь знать! – Улыбнулся Антон, оглядев сидевших за столом. – Хватит бездельничать.
Все прекратили чаевничатьи посмотрели на главаря.
– Сегодня в гости к одному армяшке-купцу заглянем. Он в центре живет. Саркисов  фамилия. Дом хороший снимает, видел его жинку: вся в золоте, как елка новогодняя. Вам, девки, – он посмотрел на Алю с Лизой, – там делать нечего. Пойдем мы и еще Смык, он наводку дал и там вроде бы все разнюхал. Поэтому и спешка такая, – пояснил он и, перехватив выжидающий взгляд Семафора, добавил: – И ты, Афанасий, с нами пойдешь.
Антон налил чаю, и, не торопясь, намазал на хлеб масло. Все выжидающе молчали. Он аккуратно положил сверху кусочек сыра, внимательно осмотрел со всех сторон тщательно приготовленный бутерброд, откусил от него половину, запил чаем и только после этого продолжил:
– Сделаем мы это так. Тихон и Смык зайдут в лавку, а мы будем у черного входа. Как войдете, сразу их к ногтю и открываете нам черный ход.
– Где живет-то купчишка? – Спросил Иван.
Полюндра неодобрительно глянул на него:
 – Не суетись, все в свое время скажу, – и повернулся к Тихону.– Твое дело, Тиша, маленькое. Слушай Смыка: он мужик опытный. Что он скажет, то и делай,– и, предупреждая вопрос Ивана, пояснил для всех: – Смык – мужик духовитый , но силенкой слабоват. Ему в напарники сильный нужен. Он к шести вечера подойдет. А живет купец,– он глянул на Ивана, – на углу Графской  и Посполитакинской , – и, ухмыльнувшись, добавил: – В таком месте бедные домов не снимают.
– Ты все растолковал, – сказал Митрич. – Во сколько собираемся?
–К шести Смык подрулит, возьмет Тихона, и пойдут, а мы сами в семь выйдем парами и ровно в восемь, во дворе, где черный ход, встретимся.  Вход во двор с Графской, крайний от угла, там еще арка кирпичная, изнутри побеленная, не ошибетесь. – Антон глянул на часы. – Сейчас полдень: всем гулять и отдыхать. К половине шестого за самоваром встречаемся.      
Смык был небольшого роста, в потрепанном пиджаке, с густой копной нечесаных пегих волос. Из-под лохматых белесых бровей внимательно смотрели по сторонам два серых глаза.
– Привет честной компании, – сдержанно поздоровался он.
– И тебе не хворать, – за всех ответил Антон. – Присаживайся, чайку попьем, о деле поговорим.
Смык сел за стол, налил чаю, шумно сделал пару глотков.
–Кого мне в напарники определишь?
– Вот его, – Антон кивнул на Тихона. –Знакомься, проверенный человек, Тихоном кличут. 
Смык уважительно посмотрел на его широкие плечи и осклабился:
–  Да… с таким не страшно ночью по лесу ходить, – и протянул руку: – Ну, давай знакомиться.
– Хоть не с пустыми руками в гости идешь? – Спросил Антон.
– Само собой, не пустой, – ухмыльнулся Смык. – Как можно?
И, откинув полу, показал тускло блеснувший потертый «Смит-Вессон».
– Ты прям, как фараон! – Засмеялся Митрич. – Они все с такими машинками ходят!
Около семи Смык и Тихон вышли на улицу, и пошли, не торопясь, как два рабочих, которые отстояли тяжелую смену и устало возвращаются домой.
Они прошли мимо Скотского базара  и свернули на Посполитакинскую. Проходя мимо одного из домов, Смык толкнул Тихона в бок:
– Глянь влево.  Видишь, окошки светятся? Нам туда. Сейчас пройдем мимо, приглядимся, чтоб все тихо было, в подворотню глянем и начнем помаленьку.
Тихон очень волновался, но не показывал виду.
– Ты молчи, говорить я буду, – наставительно произнес Смык. –Твое дело, как дверь приоткроют, сразу ее рвануть, чтоб я войти мог. Ты следом, дверь за собой сразу прикрой, чтоб никто не выскочил. Главное, чтоб никто не заголосил: сразу бей, –и вдруг тихо, от чего Тихону стало еще страшнее, хохотнул: – Говорят, ты кистеньком управляться мастер.
Подойдя к входной двери, Смык распорядился:
– Встань левее и берись за ручку. Как приоткроют – сразу рви на себя, – секунду помедлив, выдохнул: «Ну, с Богом!» и аккуратно постучал в дверь.
Через несколько секунд раздались легкие шаги, и певучий женский голос с легким кавказским акцентом произнес:
– Кто там?
–Добрый Вам вечер! – Ответил Смык. – Господину Саркисову срочная телеграмма, извольте расписаться в получении.
–Телеграмма?– Удивленно произнес голос и следом раздался звук ключа, поворачиваемого в замке. Как только из-за двери показалась полоска света, Тихон резко дернул ее на себя, широко распахнув.
–Вай! Огнецек! Аршак! Полиция канчек!  – успела крикнуть женщина, пока он, выхватив кистень, из-за плеча Смыка ударил ее в лоб. Тихон не смог хорошо размахнуться, и удар только оглушил женщину, которая коротко вскрикнув, упала навзничь, гулко стукнувшись затылком об дубовый паркет. 
Перескочив через нее, они ворвались в комнату. За накрытым столом сидел хорошо одетый мужчина и ребенок, в углу робко сжалась от страха горничная, совсем еще девочка. Увидев направленный на него пистолет, мужчина, не вставая, поднял руки. Ребенок, ничего не понимая, продолжал есть торт, запивая его чаем. Махнув стволом, Смык сказал:
– Быстро открой черный ход.
К мужчине постепенно вернулось самообладание:
– Что нужно? Забирайте и уходите!
Смык подскочил к ребенку, одним ударом сбил его со стула и рявкнул:
– Черный ход открой! – Хозяин подскочил к захлебывающемуся в плаче ребенку. – Ты что, мерзавец! Зачем дитя бьешь? – И прижал рыдающего мальчика к себе.
– Черный ход!!!– Проревел Смык и с размаху ударил его ногой в живот. Мужчина скривился от боли, но не выпустил из рук ребенка и,
задыхаясь, с трудом произнес:
– Гаяне…открой, – девочка, стараясь быть незаметной и трясясь от страха, выскочила, и тут же вернулась, подталкиваемая в спину Семафором.
Антон вошел и недовольно оглядел комнату. Задержав взгляд на ребенке, который, начиная понимать весь ужас происходящего, плакал все громче,он вдруг произнес:
– Кончайте всех, быстро!– Смык и Иван недоуменно посмотрели на него. – Что не понятно? Сейчас ор на всю улицу будет, не смогли по-тихому войти, теперь выкручивайтесь.
– Послушайте, вам нужны деньги, заберите… все, что видите, заберите…только не  убивайте, – вдруг твердым голосом произнес хозяин. – Нас свяжите, кто-нибудь утром придет, развяжет. Я детьми клянусь, скажу, никого не запомнил, и жена молчать будет, и Гаяна.
–Твоя жена уже точно никому ничего не скажет, – хмыкнул Смык.
 Аршак не сразу понял смысл сказанного. Когда он осознал, что супруга мертва, кровь отлила от его лица, и оно стало снежно-белого цвета. Он неожиданно резко вскочил, и, схватив со стола нож, которым только что отрезал сыну торт, кинулся на Антона. Митрич сбоку схватил его за руку, резко развернул к себе и всадил по ребра нож, который успел выхватить из кармана. Аршак захрипел, глаза его закатились, и изо рта потекла кровавая пена. Митрич оттолкнул его и, повернувшись, сказал:
– Теперь всех можно. Где чего лежит – только он знал, – и, нагнувшись, вытер нож об домашнюю куртку убитого хозяина. 
Вдруг тишину, нарушаемую только всхлипываниями ребенка, прорезал страшный визг. Не переставая кричать, Гаяне рванулась к черному ходу. Смык схватил ее за руку, но от страха силы у девочки удесятерились, она вырвалась и…оказалась в объятиях Семафора. Смык подскочил и сзади начал душить ее сгибом локтя, но она вырывалась с нечеловеческой силой. Митрич, не торопясь, подошел и без замаха, коротким точным движением ударил ее ножом в живот.
– Что за хрень? Я, что ли, должен всю работу делать? – Злобно сказал он, глядя на Смыка. – С тобой ни украсть, ни посторожить. Кончай мальца, и сваливать надо, весь квартал, поди, переполошили.
Смык вытащил револьвер и подошел к ребенку, который от страха тихонько повизгивая, начал уползать под стол. Он схватил его за ножку, вытянул назад и, перехватив оружие за ствол, ударил по темечку.
– Ну, молодец, – ухмыльнулся Митрич. – Я уж подумал, что ты стрелять решил.
– Давайте быстро, хабар собирать надо, – сказал Антон. – Тихон и Иван, идите в дальнюю комнату, Смык и Семафор – на кухню, серебро пошукайте, мы с Митричем здесь.
В спальне они собрали разные безделушки, в прикроватном столике Иван нашел шкатулку с золотыми украшениями.
– Глянь иконы, может, оклад золотой?– Посоветовал он.
Тихон подошел к красивому резному комоду с иконами, ничего ценного он не увидел. Это были дешевые литографии, которые продавались в любой церковной лавке, только подписи были какими-то непонятными, в виде закорючек. Его внимание привлекла деревянная шкатулка с серебряными уголками, он открыл ее и увидел наконечник копья.
–Ты что на всякую ерунду время тратишь? –Раздраженно сказал Иван и, увидев, что Тихон продолжает разглядывать занятную шкатулку, выхватил ее, бросил на пол и ударил по ней каблуком.
Когда они вышли, Антон укоризненно сказал:
– Вот видишь, Тиша, и за тебя пришлось работу доделывать, – и, увидев вопросительный взгляд, добавил: – Баба жива оказалась, к дверям ползла. Хорошо, Митрич стон услышал.
Подошли Смык и Семафор, таща мешок со столовым серебром, которое весело позвякивало.
– Надо подождать часок, пока народ не разойдется, – сказал Антон и, оглядевшись вокруг, хлопнул одновременно Митрича и Семафора по плечам.–  А мы пока чайку с тортиком попьем! Давайте, ребята, с кухни несите всякой вкуснятины, почаевничаем!   
Тихон, Иван и Смык пошли на кухню, принесли ветчины, пива, прочей снеди и уселись за стол.
– Хоть поедим по человечески, – сказал Смык, откупоривая бутылку с пивом.
– Хорошо купцы живут, –добавил Иван. –И жратва вкусная, и постели мягкие.
  Митрич ел молча, было видно, что он голоден. Съев подряд три куска ветчины и закусив какими-то  незнакомыми соленьями, повернулся к Смыку:
– Глянь-ка, в буфете, может что покрепче есть?
Смык подошел к буфету и начал деловито изучать его содержимое.
– Есть! – Обрадовано воскликнул он. – Коньяк, Марсала, Кюрасао, Кахетинское №8, Опорто, – он читал названия, как увлекательную книгу. – А водки-то сколько! Сухарная, Имбирная, Столовое вино №21 ! 
–Вот его и давай сюда, – прервал его Митрич, протягивая руку. Он быстро разлил водку по стаканам, и все дружно выпили.
– Хоть не зря пришли? – Спросил Иван, обращаясь к Полюндре.
Тот скривился:
– Две тыщи ассигнациями, золотишка чуть-чуть, серебра столового. – Я думал, больше возьмем.
– С бабы цепочку богатую взял и серьги с кольцами, – сказал Митрич, достав из кармана и кладя на стол горсть золотых украшений, среди которых выделялся крест необычной формы.
Они выпили еще по одной, Митрич наливал щедро, и лица у всех раскраснелись.
– А вот про самого хозяина мы и забыли, – вдруг воскликнул Смык.
Он встал, покачнулся, подошел к неподвижно лежавшему телу и начал методично обыскивать, проявляя недюжинную сноровку.
–Портсигар, бочата рыженькие , – радостно перечислял он. – Бумажник, заколка с брюликом на галстук! А ну-ка, отдавай все сюда! В гроб с собою не возьмешь!
Смык гордо положил на стол добычу:
– Наливай!
Когда закусили, и он вновь потянулся за бутылкой, Полюндра неодобрительно взглянул на него.
– Хватит! По три выпили и будет. Бог троицу любит.
– А четвертая – Богородице, пятая – на Спас, а шестая – для нас, – пьяно хохотнул Смык.
– Я сказал: хватит! Придем домой, напейся хоть в стельку, а сейчас все, хватит. – Антон посуровел голосом и жестко глянул на него.
– Ладно, как скажешь, – покладисто ответил Смык, и, слегка хлопнув Тихона по плечу, добавил: – Пойдем Тиш, чайничек попробуем поставить.
Они вышли на кухню. Тихон, набрав воду, подошел к плите, раздумывая как ее зажечь, как вдруг услышал журчащий звук. Смык, расстегнув ширинку, покачиваясь, мочился в раковину.
– Ты что делаешь? –Недовольно спросил Тихон. Ему все более становился неприятен этот неряшливый человек.
– Не бойсь! Только покойник не ссыт в рукомойник! – Пьяно хохотнул он в ответ. Тихон вернулся в комнату, Антон вопросительно взглянул на  него.
– Не знаю, как печку зажечь, – смущенно ответил тот.
– Плевать. – Полюндра махнул рукой. – Уходить пора. Иван первый  выйдет, оглядится, а мы следом.
– Я сам пойду, – вдруг заявил Смык. – Меня Глафирка ждет.
–Куда ты сам? Еле ноги волочишь! – Зло сказал Антон. – С трех рюмок лыка не вяжешь!
– Нет, я нормальный, – вдруг неожиданно трезвым голосом ответил тот.
– Ладно, хрен с тобой! Два квартала пройдешь с нами, а потом, как знаешь. Иди к своей Глафире. Завтра к вечеру приходи, хабар делить будем.

Стук копыт далеко раздавался в спящем городе и умолкал в тихих темных улицах Екатеринодара.
– Сейчас еще два поста проверим и все, – позевывая, сказал Журавель. – Уже, как-никак, третий час пополуночи.
– Григорий Спиридонович, а у дворников и ночных сторожей по Империи единая инструкция или каждая губерния свою разрабатывает?
– Единая, но наиболее толковая утверждена московским генерал-губернатором после известных Вам событий , когда было введено военное положение. В принципе толковый дворник очень хороший осведомитель. Вообще, – он покрутил пальцами в воздухе, – Это что-то вроде вспомогательной полиции. Кстати, сейчас одного такого и проверим. Поворачивай на Медведовскую , – хлопнул он по плечу извозчика.
Через пять минут они остановились. Из ворот вышел пожилой мужчина и, подойдя к коляске, поздоровался.
– Добрый вечер, Григорий Спиридонович, все спокойно у меня.
– Здравствуй, Трофим Иванович,–тот пожал ему руку. –Как супруга, оправилась?
– Третьего дня схоронил, – печально ответил дворник и перекрестился.
– Царство небесное, – они с Лавром перекрестились.
Журавель достал из бумажника пятирублевую купюру. Увидев, что тот замялся, добавил:
– Держи, держи.…Сам знаешь – на Руси обычай в беде всем миром помогать. – И протянул ему портсигар. – Угощайся.
Все закурили.
– Никто из тех, кого на картинках городовой показывал, у меня не появлялся, – с удовольствием затягиваясь, сказал Трофим.– А вот Сидор с третьей квартиры давеча напился и кричал, что, если хозяин денег не даст, то он его бомбой взорвет. Я смеяться над ним начал: «Где ж ты, балбес, ее возьмешь, бомбу-то?». А он в ответ мне: «Под Мукденом, с дохлого японца снял!». «Покажи», – говорю, – «Не верю тебе!». «Не веришь? Ну и хрен с тобой!»,– и пошел к Нюре за самогоном.
– Ручная граната ? – Заинтересованно спросил Лавр. – Слышал, но не видел…
– Сейчас увидите. Забрать надо, а то дел натворит. Покажи, где квартира и возвращайся к себе.
Подойдя, Журавель резко и требовательно постучал в обшарпанную дверь. Послышалось какое-то шевеление, и сонный голос произнес:
–Кто там? Кого это черт принес? 
–Сыскная полиция! Открывай, Сидор!
Дверь открылась, и на пороге появился молодой парень с рыжей всклокоченной шевелюрой. Он вытер рукавом исподней рубахи лицо, помотал головой и спросил:
– Случилось-то чего?
– Ты дома один?
–Нет, жена с дитем в дальней комнате спит, – окончательно просыпаясь, ответил Сидор, недоуменно глядя на них.
– Тогда давай тихо, чтоб никого не разбудить. С Дальнего Востока на тебя бумага пришла, – многозначительно сказал Журавель. – Ты где служил?
– Первая Маньчжурская армия генерала от инфантерии Линевича, Цинхеченский отряд полковника Мадритова, рядовой второй роты, третьего взвода Семенов, – невольно принимая строевую стойку, вдруг неожиданно четко ответил Сидор и гордо добавил: – Георгиевский кавалер.
– Молодец, справно службу знаешь, – произнес Григорий Спиридонович. – Только вот незадача: бумага-то пришла по нашему ведомству, а не по армейскому. Подумай-ка почему?
Пока он напряженно думал, собрав в гармошку лоб, Лавр оглядывал чистенькую, но очень бедную комнату. Сколоченный из досок стол, четыре табурета и посудный шкаф – больше из мебели ничего  не было. Везде была видна женская заботливая рука. Лампадка под иконой была чисто вымыта, Самодельные занавески  расшиты красными петухами. Незатейливая посуда аккуратно разложена на столе и накрыта льняной тряпицей. «Конечно, тут за гранату схватишься: им есть толком нечего, и дите малое, а хозяин еще и платить не желает», – подумал он.
– Ну что? Ничего не надумал? – Спросил Журавель.
– Нет, ничего не вспомню, да и грехов за мной вроде не водилось.
– Есть за тобой один грешок, который ты с собой привез, – улыбнулся Григорий Спиридонович. – Не помнишь?
Сидор отрицательно покачал головой.
–Ты снял с убитого солдата вражеской армии гранату и привез ее домой. Зачем? – Вдруг жестко спросил он.
– Думал рыбу на Ерике глушить, – растерянно ответил Семенов.
– У тебя два варианта. Первый:  делаем обыск, находим гранату и учиняем дознание по всей форме. Второй: добровольно выдаешь гранату, мы отвечаем, что изъята и уничтожена. Не будь у тебя Георгия, второго варианта не было бы!
Сидор молча встал, подошел к шкафчику, пошарил в нем, достал гранату и положил на стол.
– Вот она, – сказал он и отошел в сторону.
– Молодец, солдат, правильно поступил. – Сказал Журавель.
Лавр взял в руки гранату и спросил:
– А как ее к бою привести?
– Там вон пимпочка есть, ее повернуть и сразу кидать, – сказал Георгиевский кавалер.
– А если бы сын твой эту пимпочку повернул, когда вас дома не было бы? – Спросил Лавр.
– У меня дочка, – улыбнулся Сидор, и спросил: – А кто про меня рассказал? Яшка-писарь? Он, паразит, хотел у меня ее на фунт шоколаду и веер японский выменять.
– В письме об этом не сказано, – строго сказал Григорий Спиридонович. – Иди, досыпай, наверное, на работу завтра?
– Это так, – вздохнул тот, открывая им дверь.
Когда вышли во двор, Журавель нервно произнес:
– Вы уж, батенька, с ней поаккуратнее… неровен час взорвется, где мы Вас искать будем?
– Нас двоих искать будут, – рассмеялся Лавр. – Ведь Вы рядом со мной! 
Дворник стоял у ворот, в ожидании переминаясь с ноги на ногу. Увидев, что они вышли, он сразу направился в их сторону.
– Ну, вот и все, Трофим, город может спать спокойно! Забрали мы у него гранату, – Григорий Спиридонович весело глянул на него. – А за что крест он получил, не рассказывал?
– Почему не рассказывал, один раз проговорился, хотя и не из хвастливых. У артиллеристов весь расчет погиб, Сидор из окопа выскочил, к пушке подбежал и начал по их позициям прямой наводкой лупить. Когда они вплотную подобрались, он в штыковой трех макак  положил, а тут и подмога подоспела.
– Да … Действительно, герой, – они уважительно переглянулись. –А так и не скажешь!
–Он и в правду парень хороший, уважительный, жену не забижает, с дочкой своей тетешкается, да и пьет редко, – сказал Трофим, накручивая на палец шнурок, на котором болтался продолговатый цилиндрик.
Лавр пригляделся и разглядел полицейский свисток.
– Вы, Трофим Иванович, и сигналы им подавать умеете? – Спросил он с улыбкой.
Тот улыбнулся в ответ:
– Обижаете, господин хороший, обучены мы. Если я, к примеру, что-то неладное заметил, то свистеть буду один раз, но длинно, а если меня бить начнут, или  мне помощь потребуется, то два раза, но коротенько. Ну и само собой, если услышал сигнал, то коротко в ответ свистну и на помощь . 
– А Вы как думали? У нас здесь без баловства, – с оттенком гордости произнес Журавель и достал папиросы. – Давайте покурим и с Богом!
Они сели в коляску и поехали в сторону Кузнечной .
– Ваше благородие, ну долго еще колесить будем? Конь вон на четырех ногах, и то уже умаялся! – Взмолился извозчик. –Когда до дому отпустите?
–Все, не рыдай! Домой едем, сейчас Лавра Павловича в «Центральную», а потом меня. Вам еще жилье не подобрали? – Обернулся он к Лавру, и, увидев, что тот отрицательно мотнул головой, пообещал: –Завтра лично займусь.
Лошадь, предчувствуя скорый отдых, бодро цокала копытами по мостовой.
– Смотрите, человек идет, – вдруг сказал Лавр, вглядываясь вперед.
–Или слишком поздно идет, или слишком рано, но для порядка проверим, – ответил Журавель и коснулся спины извозчика. – Остановись около него.
Человек шел, заметно покачиваясь. Когда они поравнялись, и коляска остановилась, Григорий Спиридонович вышел:
– Доброй ночи, почтеннейший, куда направляемся?
–А ты кто, чтоб меня спрашивать? – Внезапно зло огрызнулся мужик, от которого за версту разило спиртным.
– Я, – с металлом в голосе сказал Григорий Спиридонович, – помощник полимейстера Журавель,– и, пристально вглядываясь ему в лицо, протянул руку: – Документы!
Пьяный вдруг резко ударил его по руке и неожиданно быстро побежал вдоль по улице. Лавр выпрыгнул и помчался за ним. Когда расстояние сократилось до пяти метров, мужик вдруг выхватил и направил на него револьвер. «Смит-Вессон», – машинально подумал Лавр и отпрянул в сторону. Полыхнуло огнем, и он почувствовал, как, всколыхнув воздух, пуля пролетела мимо и, звонко цвиркнув  о фонарный столб, ушла в ночное небо.
– Бросай оружие, – крикнул Журавель и выстрелил в воздух.
Лавр выхватил наган. Мужчина несся огромными скачками, добежав до афишной тумбы, он укрылся за ней и дважды выстрелил.
– Черт!– Раздалось сзади.
Лавр обернулся. Журавель, опустившись на колено, держался за плечо. Человек спрятался за тумбой, и невозможно было угадать, с какой стороны грянет выстрел. Судя по всему, он прислушивался, с какой стороны преследователь предпримет атаку. Лавр достал портсигар и кинул его справа от импровизированного укрытия. Раздался выстрел. «Справа», – понял Лавр и метнулся вперед, огибая тумбу с левой стороны. Но преступник перебежал на другую сторону, неосвещенную фонарями, и побежал дальше.
– Бей по ногам, – раздался сзади крик и цокот копыт. Журавель, стоя на козлах одной рукой пытался направить лошадь в погоню, вторая рука висела плетью. Извозчик спрятался за выступом стены, и, прикрыв голову обеими руками, тихо подвывал от страха.
Бандит остановился, перевел дыхание и, невидимый в темноте, начал выцеливать фигуру, четко выделявшуюся на освещенной половине улицы. Лавр на бегу вскинул револьвер. «Не дать выстрелить первым», – подумал он и уже выбрал холостой ход спускового крючка, как вдруг, за что-то зацепившись, с грохотом растянулся на земле во весь рост. Бандит опустил руку вниз и направил оружие на него. «Сейчас пальнет!» – Молнией мелькнула мысль. Он перекатился влево и зажмурил глаза, чтобы его не ослепило вспышкой. Пуля высекла искры из мостовой, и Лавр, разглядев на фоне уже светлеющего неба силуэт, поднимающий руку в сторону фаэтона, выстрелил.
– Точно в грудь! Эх, как жаль, что живьем не взяли, – с сожалением сказал Журавель, пристально вглядываясь в лицо убитого. – А Вам, Лавр Павлович, огромное спасибо, он уже взял меня на мушку и второй раз уж точно бы не промахнулся.
– Что с рукой? – Спросил Лавр.
– Ничего страшного, вскользь прошла, – морщась, ответил Григорий Спиридонович. – До боли знакомая физиономия, вертится на языке, не могу вспомнить. Надо будет по картотеке глянуть,–  затем обернулся назад. – Иди сюда, не бойся, стрелять больше не будем!
Извозчик робко приблизился.
– Помоги погрузить, – сказал он, и, видя с какой нерешительностью тот подходит к трупу, добавил: – Бери за ноги, он не кусается.
Григорий Спиридонович достал папиросы, Лавр зажег спичку. Когда они молча выкурили по половине, Журавель, положив здоровую руку ему на плечо, сказал:
– Сегодня Господь дважды явил Вам чудо! Первое – уберег от пули, а второе – от гранаты. Когда Вы растянулись на земле, у меня аж сердце зашлось!
Лавр похолодел, представив, что бы было, если бы граната взорвалась, но виду не подал:
– Господь сегодня щедр на чудеса, Вас он тоже дважды уберег.
– Да. Чудны дела твои Господи... – задумчиво произнес Григорий Спиридонович и повернулся к извозчику. – Поехали! Нас в ближайший полицейский участок, а этого красавца в морг.

–Жаль, конечно, что живым не взяли, но сами живы – и слава Богу! – Вздохнул Пришельцев. – Личность уже установили?
– Да, – ответил Журавель.– Это наш старый знакомый, неоднократно судимый Смыкалов Борис Тимофеевич, упырь еще тот! Ни в какой банде не состоял, промышлял в одиночку, но якшался со всеми. В морге я лично прощупал каждый сантиметр одежды. Кроме револьвера, ничего компрометирующего.
–Макридина опознала Макухина и второго. Знает только то, что его зовут Иван, из блатных, появляется примерно раз месяц. Как появится, она нас оповестит, – доложил Петр Семенович.– Каледина выехала к родным в станицу. Она готовится к свадьбе, через два дня должна быть на месте. Установлена съемная квартира, дворник предупрежден. С женихом не беседовали, чтоб не спугнуть, а с Кабачковым я уже встретился.
– Очень хорошо! Есть над чем работать, – сказал Александр Петрович и, весело улыбнувшись, добавил:– Глядишь, где-то в цвет и ляжет. Сергей Леонидович, будьте добры, пригласите Николая Сергеевича.
Когда Шатский вошел, Пришельцев протянул ему руку и сказал:
– Подготовьте рапорт в полицейское управление о происшедшем за моей подписью.
Лавр удивленно вскинул голову.
– Да, да, любезный, я обязан доложить о том, что рискуя жизнью, господа Журавель и Ермаков уничтожили вооруженного преступника! А уж они пусть решают, что с Вами делать, – улыбнулся он. – Думаю, скажут направить ходатайство о награждении, а там посмотрим.
Николай Сергеевич коротко кивнул и вышел из кабинета, но был втолкнут назад запыхавшимся краснолицым городовым. – Вашбродь! Убийство! Всю семью, ироды, подчистую вырезали!
– Господи! За что нам все это! – Обхватил себя за голову Пришельцев. – Где?
– Посполитакинская, угол Графской. Семья персидского подданного, купца Саркисова, пролетка уже ждет, – переведя дыхание и вытирая пот со лба, ответил городовой. Через пятнадцать минут они уже были на месте. Их встретил дворник и провел в квартиру.
–Кто обнаружил тела? – Спросил Журавель.
–Молочница, она каждое утро им сливки и сметану приносит, горничная Гаяна забирает. А тут пришла, стучит, а никто не открывает. Она дверь толкнула, хозяйку увидела, – он кивнул на лежащее в коридоре тело. – И в голос. Я аккурат подметать вышел, увидел, и к вам звонить начал.

–Вот сволочи, даже ребенка не пожалели!– Печально вздохнул Карабанов, наклоняясь над маленьким трупиком. – Голову проломили.
– Григорий Спиридонович, Викентий Леонтьевич, начинайте осмотр, –распорядился Пришельцев, – все остальные – опросите соседей. Петр Семенович, встретьте доктора и проследите, чтобы никого лишнего не было.
Они начали осмотр квартиры.
–Давайте начнем с коридора, – предложил Викентий Леонтьевич. – Журавель согласно кивнул и склонился над телом хозяйки. Осмотрев ее, он выпрямился. – Сначала оглушили, а потом, когда она поползла к выходу, добили ножом.
Корчевский согласно кивнул и добавил:
– И еще сорвали с шеи цепочку, видите?– Он указал пальцем на ссадину, которая четко выделялась на белоснежной шее.
– Красивая женщина, – произнес Журавель. И, помолчав, тихо добавил: – Была...
Он понажимал со всех сторон на синяк на лбу убитой.
– Лобная кость не проломлена. Никакой крепитации  я не чувствую, видимо поэтому и добили. Они внимательно осмотрели прихожую.
– Здесь обстановка вроде не нарушена, давайте в комнату пройдем, – предложил Корчевский. Войдя в зал, они остановились на пороге и огляделись.
– Давно таких упырей не видел, – сказал Григорий Спиридонович. –Ребенок и горничная, совсем девочка!
–Да… – поддакнул Викентий Леонтьевич. – Сдается мне, что это наши старые знакомые.
Они начали методично осматривать комнату. Когда дошли до стола, Журавель присвистнул:
– Воистину упыри, они еще потом и отужинали!
– Действительно так, – согласился Корчевский.– С таким я еще не сталкивался…
Когда они закончили осмотр, он подытожил:
– В принципе картина ясна, но будет много вопросов к судебному медику, с Вашего позволения я сейчас же набросаю перечень вопросов. 
–Да, да…конечно, – рассеянно ответил Журавель, внимательно рассматривая хрустальный резной бокал на высокой ножке, где просматривался кровавый след. Он вставил два пальца здоровой руки в бокал и поднял его на уровень глаз. – Очень четкий отпечаток, надо будет обязательно изъять!
Викентий согласно кивнул и протянул ему лист бумаги:
 – Я набросал вопросы, посмотрите, может, что-нибудь добавите?
Григорий Спиридонович надел пенсне, взял лист и начал внимательно читать:
1. Какова причина и давность наступления смерти?
2. Какие повреждения имеются на трупах?
3. Причинены ли они прижизненно или посмертно?
4. Имеются ли признаки, позволяющие судить о свойствах травмирующего предмета?
5. Одним или несколькими предметами причинены повреждения?
6. Имеются ли на трупах прижизненные повреждения, в частности, следы пыток?
7. Одним ли предметом нанесены удары по черепу Аршалуйс Саркисовой и ребенку Вазгену Саркисову?
8. Одним ли оружием нанесены удары Аршаку Саркисову, Гаяне Кочарян и Аршалуйс Саркисовой?
– Все вопросы поставлены весьма профессионально, но я бы, коллега, добавил бы еще один в отношении супруги, – сказал  Журавель.– Способна ли она была после причинения ей повреждений совершать какие-либо  действия: передвигаться, кричать, – и пояснил: – Я хочу знать: ножом ее добили или убили?
Викентий Леонтьевич кивнул головой и добавил еще один вопрос.
Вошел Пришельцев.
– Мы закончили, Александр Петрович, можно увозить тела. Опрос  соседей что-нибудь дал? 
– Ничего!– Он раздраженно махнул рукой. – Одна видела, когда набирала воду, что во двор вошли трое мужчин. Около восьми часов, лудильщик из квартиры, которая выходит во двор, вышел покурить, и ему показался какой-то крик на армянском, но значения он не придал, говорит, что они – шумный, веселый народ, всегда громко разговаривают. Ивсе!
Пришельцев сунул палец за ворот кителя и дернул его, как будто ему не хватало воздуха.
– А кто кричал: мужчина или женщина?– Спросил Викентий Леонтьевич.
–Он не уверен, но голос вроде бы женский.
Вошел Воропаев.
– Труповозка приехала, можно грузить?
Пришельцев взглянул на Журавля, тот на Викентия, и они оба молча кивнули.
–Забирайте, – сказал Александр Петрович. – Только пусть выносят с черного хода, а то всю улицу переполошим.
– Уже и так переполошили, – вздохнул Воропаев. – Еле зевак отогнали, а вот откуда газетчики пронюхали, ума не приложу.
– Работа у них такая, – Журавель усмехнулся. – И что ж Вы ему ответили?
–Ничего я ему не ответил, – Петр Семенович шумно выдохнул воздух. – Он только ко мне кинулся, а я в квартиру, и дверь перед носом закрыл!
–Думаете, отделались от него? – Спросил Григорий Спиридонович. – Ошибаетесь, сударь! Помяните мое слово: как выйдем через черный ход, этот щелкопер будет первый, кого мы увидим.
Он оказался прав. Когда они, окончательно закончив, вышли во двор, к ним сразу же подскочил молодой человек в клетчатом пиджаке и лихо сдвинутом на затылок котелке.
– Здравствуйте, господа, «Кубанские ведомости», Лев Алмазов! Буквально два слова для читателей.  То, что зверски убита семья персидского подданного господина Саркисова, я уже знаю. Умоляю, господин Пришельцев, подробности ужасного преступления!
Александр Петрович широко улыбнулся:
– Видите ли, господин Алмазов, при всем моем уважении к прессе и к Вам лично, я не могу раскрыть детали преступления. Это служебная информация, которая при разглашении может нанести вред следственным действиям. Но у меня есть интересное предложение, которое Вас, безусловно, заинтересует.
Глаза Алмазова загорелись, и он неуловимым движением, со скоростью самурая, обнажающего меч, выхватил из кармана блокнот и приготовился записывать.
–Погодите писать, ведь Вы не еще выслушали до конца!– Рассмеялся Пришельцев.– Я хочу Вам предложить разместить в газете приметы преступников.
Алмазов поскучнел:
– Мы уже давно практикуем это в официальной части, почитайте на досуге казенные публикации, они называются «Сыскные статьи».
– Читал, – Пришельцев улыбнулся еще шире. – Там печатаются приметы серьезных бандитов, ворующих гусей и простыни, а конокрад возведен в ранг Ваньки Каина. Я же Вам предлагаю подробнейшее описание лиц, возможно, причастных к сегодняшнему убийству. Более того, эта информация, насколько мне известно, идет без подписи, Вы же можете дать ее от своего имени и, таким образом, примете косвенное участие в расследовании.
В глазах корреспондента запылал дьявольский огонь:
– О… Прошу Вас, с удовольствием!
– Тогда приезжайте к нам в сыскное, в удобное для Вас время, найдите господина Шатского. Сергей Николаевич– это заместитель начальника канцелярии. Попросите у него циркуляр на розыск Макухина и Мокрецова, если что – сошлитесь на меня.
–Благодарю! Я уже в пути!– И Алмазов исчез из поля зрения.
–Ну вот, с борзописцами, слава Богу, разобрались, а теперь за работу, господа! В семнадцать часов жду вас в сыскном.
Лавр с Викентием, не торопясь, направились к гостинице, решив после осмотра привести себя в порядок и пообедать.
Они зашли в небольшой ресторан, сели за столик и заказали окрошку.
– Как ты думаешь, это опять они?
–Надеюсь что да, – ответил Викентий. И, поймав недоуменный взгляд товарища, пояснил: – Тогда мы идем по правильной, но извилистой дорожке, и рано или поздно поставим точку, а если это другие? Значит, еще одна банда?
– Упаси Бог, еще этих не задержали.
–Я все-таки думаю, что это они. След от удара на лбу у женщины очень похож на те, с которыми мы встречались. Только удар был слабее, видимо, замаха не хватило. Или бил из неудобного положения? Не знаю, –  задумчиво сказал Викентий.
– Знаешь, я все думал, чем же он бил? Мне кажется, что это что-то вроде кистеня, в прошлые разы, вспомни, кости были проломлены насквозь.
– Возможно, ты и прав. Сейчас быстро поедим и поедем в морг. Надо, чтобы подключился тот врач, который давал заключение по Швангулидзе. – он подозвал кельнера и заказал двести грамм коньяка. – Есть повод.
– Интригуешь, – покачал головой Лавр.
Когда принесли коньяк, Викентий произнес:
– Во-первых, я хочу тебя поздравить со вторым днем рождения! – И протянул ему небольшой, но увесистый сверток.
– Спасибо! – Растроганно сказал Лавр, и, взяв со стола нож, начал перерезать вощеную веревочку.
– Здесь не открывай, в номере посмотришь, – остановил его Викентий.
– Ты хочешь, чтоб я умер от любопытства?
– Не умрешь… Там браунинг, очень удобный, компактный и надежныйМ 1900.
–О… – восхищенно выдохнул Лавр. – Но когда ты успел? И откуда деньги?
– Вчера я получил депешу от брата. Он успешно решил вопросы по наследству и телеграфом выслал мне тысячу рублей. Так,  – он улыбнулся, –На булавки. Когда вышел с почты, то увидел оружейную лавку и решил сделать тебе подарок, а тут ты как раз и отличился!   
– Спасибо, – еще раз поблагодарил Лавр. – Может, отметить все эти радости с нашими знакомыми?
– Правильно мыслите, поручик!– Викентий поощрительно улыбнулся. – Помнится, Вы что-то говорили про конную прогулку?
– Сегодня же постараюсь решить вопрос по лошадям.
Они доели окрошку и посмотрели друг на друга.
– Ну что? В морг?
– В морг!– Радостно ответил Лавр, продолжая ощупывать в кармане подарок.
По мере приближения к судебному моргу веселое настроение постепенно улетучивалось. Когда они подъехали к серому приземистому зданию, Лавр озабоченно спросил:
– До совещания успеем обернуться?
Они вошли в коридор, выкрашенный какой-то бурой краской, и сразу почувствовали сладковатый запах тлена, смешанный с формалином.
–Фи, – скривился Лавр. – Ужасный запах, неужели к нему можно привыкнуть?
– Терпи, это еще не самое страшное, – ответил Викентий. – Иногда от живых пахнет хуже, чем от мертвых.
–Прекрасная мысль!– Раздался за спиной бодрый голос. – У Вас, сударь, явно философской склад ума!
Они обернулись. Перед ними стоял моложавый мужчина среднего роста, в перчатках, в прорезиненном фартуке, надетым на когда-то белый холщевый халат, с аккуратной бородкой и веселыми внимательными глазами.
– Я– судебный врач Иванов Петр Афанасьевич, с кем имею честь?
Друзья представились.
–Так Вы из сыскного? Из команды господина Пришельцева?– Обрадовался он. – Милости прошу! Что Вас интересует?
– К Вам сегодня доставили четыре трупа, все с одного адреса.
– Да они здесь, в леднике, – кивнул Петр Афанасьевич.
–Скажите, а кто производил вскрытие купца Швангулидзе и его работника, примерно неделей раньше?
– Я, – коротко ответил врач.
– Меня интересует сравнительный характер повреждений в том и сегодняшнем случае. Вам передали вопросы?
–Да, очень толково составлены. Это Вы писали?
–Вместе с коллегой, – скромно ответил Викентий.
–В обоих случаях имеет место удар ножом и тупым предметом по черепу, у женщины присутствуют оба ранения. Если желаете, мы можем ее предварительно осмотреть вместе.
– Давайте, – твердо сказал Викентий, мгновениепоколебавшись.
–Тогда прошу в прозекторскую, – радушно сказал патологоанатом, всем своим видом излучая гостеприимство и, повернувшись к Лавру, добавил: –А запахи здесь разные! Если труп гнилой, то пахнет сероводородом, это как запах тухлых яиц. Еще в трупе идут процессы брожения, если человек пил накануне смерти алкоголь, то и спиртового брожения. Там много запахов...какие процессы идут, так и пахнет.
Они вошли в большую, светлую комнату, в которой стояло два оцинкованных стола и столики со зловеще поблескивающими инструментами. Белый кафельный пол был оборудован водостоками и по нему черной лентой змеился шланг.
– Федор! Неси женщину на первый стол! – Зычно крикнул врач.
– Сей секунд, Петр Афанасьевич!– Раздалось в ответ.
Через минуту открылась низкая, но широкая дверь, на которую друзья не обратили внимания, и санитар выкатил каталку с телом, покрытым белой простыней, из-под которой торчали маленькие ухоженные ступни. На одной из них химическим карандашом была намалевана цифра два. Лавр представил, как санитар сует в рот карандаш и передернулся. Петр Афанасьевич откинул простыню:
–Начнем с головы?
–В этом царстве теней мы подчиняемся Вам, – ответил Викентий.
Петр Афанасьевич взял линейку, произвел необходимые замеры и начал прощупывать лоб. – Пилить и вскрывать черепную коробку я буду сам. Так уж и быть, пощажу Ваши нервы, а по этой ране скажу следующее: она прижизненная, кости черепа целые. Удар мог привести к сотрясению или ушибу головного мозга, второе – менее вероятно, нанесен предметом округлой или круглой формы. Гематома на затылке Вам не интересна. Она получена при падении назад.
– А могла ли это быть рукоятка пистолета?– Спросил Лавр
–Теоретически – да, а практически –нет. Я не большой знаток оружия, но почти на всех рукоятках, имеющих округлую форму, как правило, это револьверы, имеется антабка для револьверного шнура. При ударе такой силы мы обязательно увидели бы углубление в центре раны, а отделив кожно-мышечный лоскут– повреждение надкостницы. – Он вздохнул. – Если бы она осталась жива, у нее обязательно развился бы травматический периостит.
–Вы прекрасный знаток оружия, – с уважением сказал Лавр.
–И судебной медицины, – добавил Викентий.
Петр Афанасьевич грустно улыбнулся:
– Спасибо, весьма признателен. Удар нанесен чем-то вроде пестика от ступки.
–А по ножевому ранению?
–Мне надо посмотреть предыдущий акт, но Вы не беспокойтесь. Я подготовлю для вас детальный сравнительный анализ.
–Вы нас премного обяжете. Как будет готово, если не затруднит, протелефонируйте в сыскное, и кто-то обязательно приедет.
–Всенепременно, – слегка поклонился Петр Афанасьевич. – Руки, извините, не подаю.
Они понимающе улыбнулись, кинули в ответ и с облегченьем вышли на улицу. До совещания было еще около часа, и Лавр предложил пройтись пешком.
–А где коней будем брать для прогулки?
–В Екатеринодаре сейчас квартирует 2-й Урупский казачий полк. Заведующий хозяйством там– мой двоюродный брат, думаю, не откажет, –ответил Лавр. Так, переговариваясь, они дошли до сыскного и без десяти пять сидели в кабинете начальника.
– Григорий Спиридонович, повторный подворный обход что-нибудь дал?
– Дворник видел троих мужчин, курящих около поленницы, он сделал им замечание, они послушно затушили цигарки, и он ушел.
–Балбес какой-то, а не дворник!– Раздраженно сказал Пришельцев. – У него во дворе три посторонних мужика топчутся, а ему хоть бы хны!
– Он из молодых, всего две недели, как принят, – ответил Журавель. – Убийство совершено с особой жестокостью, золотые украшения  вырваны с мясом, я уже не говорю об убийстве ребенка. Мы предварительно осмотрели тела, эти ранения нам, увы, уже знакомы.
–Мы с Лавром Павловичем только что из морга, я попросил провести сравнительную экспертизу сегодняшнего убийства с убийством лавочника. Патологоанатом произвел очень благоприятное впечатление, очень грамотный специалист.
–Значит, и у нас в стольном граде умеют потрошить трупы? – Со смешком спросил Воропаев.
– Я в этом не сомневался, Петр Семенович, – улыбнулся в ответ Викентий. –Мы попросили как можно скорее подготовить заключения. Как будут готовы, он протелефонирует в сыскное, и я сразу же поеду за ними.
– За ними поедет Воропаев, он у нас любитель острых ощущений, – сказал Пришельцев. – Продолжайте, Григорий Спиридонович.
–Наличие разномастной посуды, свинарник на столе и обилие еды, не соответствующее обычному семейному ужину, а также кровавые отпечатки на фужере, прямо указывают на то, что после убийства они сели ужинать. Честно говоря, с такой циничной выходкой я еще не встречался. Аршак Петросович Саркисов – персидский подданный, прибыл с семьей в Екатеринодар четыре месяца назад. Въездные визы у всех в порядке. Цель приезда – расширение торговли и открытие продуктовых лабазов. С ним проживала супруга – Аршалуйс Геворковна Саркисова, сын Вазген Аршакович и служанка Гаяне Размиковна Кочарян. Широким кругом знакомств обзавестись не успели. Аршак Саркисов вращался в торговых кругах. Отзывы положительные. Список похищенного можно только предположить, детальное описание золотых украшений, как Вы понимаете, отсутствует. Преступники проникли в квартиру обманным путем, замок цел, оглушили хозяйку, вошли в гостиную, открыли черный ход и впустили остальных, которые, по-видимому, курили у поленницы. Хозяин оказал сопротивление и был убит. Ребенок и прислуга, полагаю, убиты как свидетели. Увидев, что хозяйка жива, они ее добили.
–Если у Саркисова не было дружеских связей в коммерческих кругах, может, стоит поискать среди соплеменников? В городе много армян, почему бы не отработать эту версию? – спросил Карабанов.
– Нет, –твердо ответил Викентий, – это не армяне. –Все удивленно уставились на него. – В спальне на полу лежала раздавленная шкатулка с копьем Лонгина . Эти сувенирные копии в изобилии продаются в Эчмиадзине , где хранится подлинная  реликвия. Но ни один армянин, даже трижды преступник, не посмеет осквернить христианскую святыню.
–Возможно, Вы правы, – ответил Петр Семенович. – Но тогда как Вы объясните крик на армянском языке, который слышал лудильщик?
– А на каком языке должна кричать армянка, когда ее убивают? На хинди? – Рассмеялся Викентий. –Я свободно владею немецким и неплохо говорю по-французски. Но если меня будут резать, скорее всего, я закричу по-русски.
После того, как смех затих, Сергей Леонидович сказал:
–Завтра после обеда приезжает Ефросинья Каледина. Она прибывает на поезде, может быть, логично было бы ее задержать на вокзале, доставить к нам и провести  опознание?
– Именно так!– Ответил Пришельцев. –Только, прежде чем брать, посмотрите, вдруг ее кто-нибудь встречает. Если сестра, то это будет замечательно! 

В то самое время, когда проходило совещание, в маленьком трактире на окраине города сидели Сергей Николаевич и Антон Полюндра.
–В Вашей, так сказать, компании недавно появились Тихон Макухин и Дмитрий Мокрецов, которые сильно наследили у себя дома. Их подозревают в убийстве четырех человек. Мало того, Тихона с каким-то парнем видели около дома Швангулидзе в день убийства. Одна из свидетельниц по памяти нарисовала их портреты, которые размножены и имеются у каждого городового.
–Кто такая? – Подался вперед Антон. – Самолично придушу сучку!
– И думать не смейте, – вдруг неожиданно строго сказал Шатский. –Во-первых, Вы ничего не измените, а во-вторых, подставите под удар меня. Мало того, он подарил перстень работы поставщика царского двора какой-то проститутке из «Якоря», которая понесла его в скупку, о чем нам стало известно. Я думаю понятно, что туда Вам путь заказан, – он побарабанил пальцами по столу. – Где Вы вообще нашли этого идиота?
–Их не находят, они сами появляются, – задумчиво ответил Антон, разглядывая свое отражение в медном начищенном самоваре. – Скажите, Сергей Николаевич, – спросил он с подчеркнутым уважением.–Говорят, ограбили карету, перевозившую деньги Русско-Азиатского банка. На кого это вешают?
–Очень похоже на анархистов или боевую группу какой-нибудь партии, во всяком случае, следствие  склоняется к этой версии, – и немного помявшись, спросил: –Вчера произошло убийство семьи Саркисова, Вы причастны к этому? Можете не отвечать.
Антон молча опять поглядел в самовар.
–Вся полиция сейчас на взводе, вам необходимо на какое-то время прекратить деятельность, а в идеале – скрыться куда-нибудь, только не по железной дороге.
–Как народ удержишь, горячий он у меня, – вздохнул он.
– Я полагаю, что после последнего происшествия будут приняты экстренные меры. Сегодня ко мне за приметами этого вашего Тихона и Мокрецова приходили из газеты, завтра о них будет знать вся Кубанская область. Вы хотите, чтобы у вас возникли серьезные проблемы?
– Упаси боже, кто же проблем хочет, – сказал Полюндра. – Объясню своим, чтоб угомонились на время.
– Я рад, что мы поняли друг друга, – Сергей Николаевич сделал паузу и выжидательно посмотрел на собеседника. Антон понял, что разговор окончен и положил на стол газету, в которую было что-то завернуто. Шатский быстро сунул газету в карман.
– Сергей Николаевич, вот примите в подарок, в знак глубокого уважения, – и протянул ему золотые часы на увесистой цепочке.
–Благодарю, –Шатский взял брегет и встал.– До свидания.
Полюндра посидел еще некоторое время и вышел следом.

–Ба!!! Сколько лет, сколько зим! – Коренастый есаул с лихо закрученными усами и кривоватыми кавалерийскими ногами радостно обнял Лавра. – Какими судьбами? Какой оказией в Екатеринодаре?
Лавр тепло улыбнулся и стиснул его в объятиях .Он, действительно, любил своего двоюродного брата-погодка, с которым в детстве обносил станичные сады.
Когда они сели и выпили по первой чарке за столь неожиданную и радостную встречу, Дмитрий произнес:
–Почитай пару годков точно не виделись!
– Да, господин Ситников…закружил Вас ратный подвиг, давно в родные палестины не наведывались.
Когда Лавр рассказал о своей службе в сыске, есаул восхитился:
–Здорово! Интересно, наверное?
–Очень, – коротко ответил Лавр, и горячо добавил: – Главное, люди там замечательные работают.
После получасового разговора о родственниках и общих знакомых, Лавр перешел к сути:
–Знаешь, Дима, мы тут с товарищем хотим верхом окрестности поглядеть, четырьмя конями не ссудишь на денек?
– Никаких проблем, скажи, куда и во сколько, вахмистр подгонит, – и, улыбнувшись, уточнил: – Два седла дамских?
Лавр порозовел и опустил глаза.Дмитрий расхохотался:
– Я могу и шесть коней снарядить с тремя дамскими седлами, подружку возьмете для меня?
– В следующий раз, – буркнул Лавр, проклиная прозорливость кузена. – Может, к нам сыск перейдешь, аналитик чертов?
–Да нет, на кого я полк брошу?
Они допили штоф, Лавр встал, протянул для прощания руку и спросил:
–Так как с лошадьми порешим?
– А очень просто! Протелефонируешь в штаб, спросишь есаула Ситникова, и скажешь мне лично, во сколько и куда подать.
Они обнялись на прощанье, и Лавр поспешил в сыскное, чтобы  порадовать Викентия удачным решением вопроса.

Войдя в кабинет, Лавр сразу почувствовал напряжение, витавшее в воздухе. У всех были озабоченные лица. Под потолком сизыми облаками колыхался табачный дым. Викентий сосредоточенно разглядывал мундштук очередной папиросы, которую собирался закурить. Лавр вопросительно взглянул на него.
 – Александра Петровича завтра вызывают в канцелярию к начальнику Кубанской области,– пояснил Журавель, перелистывающий стопку циркуляров. – Вот, готовим с Викентием Леонтьевичем доклад.
Праздничное настроение Лавра растаяло, как сосулька под весенним солнцем. Он понял, что конная прогулка в восхитительной компании может отодвинуться на неопределенный срок.   

Фрося сошла с поезда в приподнятом настроении. Родители одобрили ее выбор и обещали помочь с продуктами на свадьбу, а отец, на радостях, пообещал в приданое двуспальную никелированную кровать с блестящими шишечками. Она хотела прийти к Мите в лавку внезапно, в глубине души надеясь застать там белобрысую Ксеньку, и на правах невесты устроить небольшой скандал, показав этой стерве, кто есть кто! Девушка шла, погруженная в радостные мысли, и, конечно, не обратила внимания на молодого мужчину, следующего за ней на небольшом расстоянии. Сергей Леонидович решил задержать ее за территорией вокзала: там дожидался Лавр на извозчике. Когда Фрося пересекла привокзальную площадь, он ускорил шаг и, догнав девушку, взял ее за локоть:
–Госпожа Каледина? Сыскное отделение, попрошу не создавать ненужный ажиотаж и проследовать со мной вон в тот экипаж.
У нее подкосились ноги, Карабанов подхватил ее под руку и повел за собой. На ватных ногах, как механическая кукла, Фрося шла следом. Когда она осознала, что случилось, ее бросило в жар, и ледяная струйка пота потекла по спине между лопаток. «Проклятая сучка, теперь уж она Митеньку точно не упустит»,– подумала она и, представив, как вечером Ксенька пьет с ним чай, а потом разбирает постель и готовится ко сну, до боли стиснула зубы.
До сыскного отделения доехали быстро. Фрося пару раз пыталась робко спросить, куда ее везут, но Карабанов хранил ледяное молчание. «Пусть дозреет», – думал он.
Сергей Леонидович сел за стол и жестом пригласил ее сесть напротив. Она села, нервно теребя платочек. Лавр разместился за ее спиной. Карабанов, не торопясь, разложил ручки, рядом положил карандаш, долил в чернильницу свежих чернил и приготовил стопку бумаги. Наконец, он поднял глаза на девушку и, холодно глядя в ей в лицо, резко произнес:
– Фамилия. Имя. Отчество.
– Каледина Ефросинья Егоровна.
–Когда и где родились?
–В 1887 году, 20 января в станице Новолабинской Екатеринодарского уезда.
–Вероисповедание?
–Православная.
–Род занятий.
–Закройщица в шляпной мастерской у мадам Кононенко.
–Врешь!– Карабанов неожиданно громко хлопнул ладонью по столу. – Ты ушла оттуда неделю назад. Почему?
–Я…я замуж выхожу, – заикаясь, пролепетала Фрося.
– Да ты что? И уже все деньги на приданое собрала? Отвечать немедля!
– Да!– Выкрикнула в отчаянии она.
Сергей Леонидович хищно улыбнулся:
– Тогда скажи мне, что ты делала на Екатерининской, когда банковскую карету ограбили? – И замолчал, глядя ей в глаза.
Фрося обмерла: «Знают. Все они знают», но, собравшись, с вызовом ответила:
– Гуляла!
– А платок снимала от того, что жарко стало? Сейчас отправишься в камеру, через пару часов я опять буду с тобой беседовать. Не дай Бог, ты не поумнеешь за эти два часа,– он встал, приоткрыл дверь и крикнул: – Егор Кузьмич, препроводите в камеру, пусть посидит, в одиночестве поразмыслит.
Когда Каледину увели, он радостно потер руки:
– Лед тронулся… А мы сейчас с Вами отправимся за зоркоглазым  извозчиком. Кабачковым, если не ошибаюсь?
Лавр утвердительно кивнул.
– Проведем опознание по всей форме, и, может быть, к вечеру раскроем этот экс.
– По-моему, Каледина никак ни похожа на анархистку или социал-демократку, – скептически произнес Лавр.
– Через два часа, коллега, все будет ясно,– с широкой улыбкой сказал Карабанов.

Когда привезли Кабачкова, он, мельком глянув в зарешеченное окошечко, уверенно сказал:
– Она это.
– Вы уверены?– Спросил Карабанов.
Арсений Петрович недоуменно посмотрел на него:
– Она самая, не сумневайтеся.
– Сейчас необходимо будет провести официальное опознание, – и, видя, как Кабачков скривился, добавил: – Это займет немного времени.
– Не во времени дело, – произнес он. – Это получается, что я своими руками молодую девку в Сибирь закатаю?
– С подачи этой молодой девки убиты три человека, четверо детей остались сиротами. Мы можем выпустить ее. Она предупредит своих друзей, и они снова будут грабить и убивать, – вдруг тихо сказал Лавр. – На месте этих погибших мог быть Ваш сын или брат; а завтра они начнут резать извозчиков, – он взял его за предплечье и посмотрел в глаза.– Их надо остановить, Арсений Петрович.
–Ну что ж, – вздохнул извозчик. – Надо–значит надо.
Для опознания Сергей Леонидович пригласил стенографистку и симпатичную девушку из лавки напротив, где он часто покупал баранки к чаю. Когда дежурный ввел Фросю, она остановилась на пороге,  непонимающе глядя на двух женщин и три стула, стоящих в центре кабинета.
–Садитесь, Каледина, куда Вам удобно, – Фрося робко села на ближайший к ней стул. – И Вас прошу,– Лавр жестом указал женщинам на свободные места.
– Лавр Павлович, будьте любезны, пригласите свидетеля, – Лавр вышел в коридор и вернулся вместе с извозчиком.
–Скажите, господин Кабачков, кого из сидящих перед вами Вы знаете?
– Всех знаю, – вздохнул  он. – Памятливый я такой, что тут поделаешь. Вот эта работает у вас, как-то подвозил я ее. Справа которая – видел ее на Екатерининской, когда возок с деньгами угнали. А посередке продавщица из лавки напротив сыскного.
Несмотря на серьезность ситуации, все улыбнулись.
– Давайте остановимся на той даме, которую Вы видели около места совершения преступления, – и, обратившись к женщинам, произнес:– Благодарю Вас, сударыни, не смею больше задерживать.
Когда они вышли, Карабанов сказал:
– Арсений Петрович, расскажите, когда и при каких обстоятельствах Вы видели эту женщину?
Когда извозчик закончил, Сергей Леонидович спросил:
– Почему Вы обратили внимание именно на нее?
– На ней одной был красный платок, в глаза бросался, и нервная она вся была. Как его сняла, так сразу и рвануло.
– Спасибо, Арсений Петрович, подпишите и можете быть свободны.
Когда он вышел, Лавр сзади подошел к девушке, и, обняв ее за плечи, тихо спросил:
– Фрося, сколько тебе заплатили?
– Тысячу, – машинально ответила она, и вдруг, поняв свою ошибку, зашлась в неистовом плаче, причитая: – Господи!.. господи-и! За что?..Ой, дура я, дура…
Лавр погладил девушку по голове:
– Поплачь, Фрося, легче станет.
Затем протянул ей стакан.
– Попей…! Слезами горю не поможешь. Ты расскажи, все как было, кто тебя с пути сбил… облегчи душу… Тебе Сибирь- то не нужна…туда убийцы пойдут, им на каторге самое место, а ты по глупости попала… Сейчас нам всем вместе думать надо, как тебе наказание смягчить. Мы должны сейчас с тобой в одной упряжке идти.
Задушевный тон Лавра сыграл свою роль, она успокоилась и простодушно спросила:
– И сестре поможете?
– Вере? Конечно,– уверенно произнес Лавр, продолжая гладить ее волосы. Коротко глянув на Карабанова, добавил:– И мальчонке поможем… как его звать? Запамятовал…               
– Сеня-Стриж,– всхлипнула Фрося.
Карабанов поощрительно улыбнулся Лавру и, поддерживая обстановку, сложившуюся в ходе допроса, доброжелательно произнес:
– Садитесь к столу, сейчас чайку попьем.
Фрося честно рассказала все, но, к сожалению, она не знала ни одного адреса. Когда ее увели, Карабанов удовлетворенно произнес:
–Теперь и на совещание идти не стыдно.
Лавр согласно кивнул.
Они вошли в кабинет, когда все уже сидели на своих местах. Александр Петрович взглянул на них, оперся ладонями об стол и сказал:
– Рассказывайте, по лицам вижу: есть, чем порадовать.
– Прежде всего, господа, хочу признать, что Викентий Леонтьевич не ошибся в своих предположениях, – начал Карабанов. – Это не экс, а самое обычное ограбление, правда, тщательно подготовленное и очень дерзкое. Ее задача состояла в том, чтобы, вовремя сняв платок, подать сигнал к началу отвлекающего маневра, то есть взрыву. Каледина указала на следующих лиц: это ее сестра Каледина Вера и Сенька Стриж. Инструктировали ее двое: некие Авдей и Яков. Она полагает что Авдей – главный. В разговоре при ней упоминали Калину и Сивого, но здесь она точно не уверена. Каледина в настоящее время находится у родственников в Нижнем Новгороде, адрес известен.
– Сеня-Стриж, Калина и Сивый – тоже известные личности, А вот Авдей и Яков? Затрудняюсь…– сказал Журавель. – Стриж пасется на рынке, карманы режет. Сивый с Калиной есть в картотеке. Скорее всего, Сивый  после дела уедет к себе домой в Анапу, возможно, и Калину с собой возьмет порыбачить.
–Ну что ж, надо срочно всех сразу брать. Необходимо незамедлительно подготовить циркуляры в Анапу и Нижний Новгород, – пристукнул ладонью по столу Пришельцев. – И сегодня же необходимо прочесать все злачные места, где может ошиваться Стриж. Григорий Спиридонович, я полагаю, Вы один знаете его в лицо, с кем-нибудь сегодня займитесь лично и задержите этого мерзавца.
– Разрешите мне, – быстро отозвался Лавр.
–С Вами, Лавр Павлович, хоть в огонь и в воду, но от Вас строевым уставом за версту несет. Вы как выйдете на рынке, так все и разбегутся, – засмеялся Журавель.
–  Я буду хромать, – улыбнулся Лавр в ответ.
–Викентий Леонтьевич, подготовьте циркуляры в Анапу и Нижний Новгород. Все свободны, господа, а я останусь готовить доклад на завтра.

В приемной начальника Кубанской области, как всегда, было людно, но тихо. Знакомый адъютант коротким кивком ответил на приветствие, не глядя в глаза, произнес: «Вас ожидают» и указал на дверь.
–Плохой знак, – подумал Пришельцев и вошел в кабинет. Одним быстрым взглядом он окинул присутствующих, и настроение у него испортилось окончательно. Помимо хозяина за столом сидел начальник КОЖУ  полковник Тихобразов  и полицмейстер Екатеринодара капитан Захаров . «Где двое собрались во имя мое, там и я среди них », – невольно подумал он.
Не отвечая на приветствие, Михаил Павлович, что было, как известно, верхом раздражительности, произнес:
– Как прикажете это понимать? – И бросил на стол свежий номер «Кубанских ведомостей». –«Преступность в Екатеринодаре растет с ужасающей быстротой», – процитировал он. –  Почему преступления растут, как грибы? Что Вам мешает работать? Мною лично Вам была обещана всяческая поддержка, Ваш рапорт о прикомандировании удовлетворен, а в ответ мы имеем убийство целой семьи персидского подданного, – он угрожающе потряс поднятым вверх указательным пальцем, – и ограбление банковской кареты. Четыре трупа там, три здесь! Весь город бурлит! В газете даны ужасающие подробности. Как эти чертовы писаки прознали про убитого ребенка и серьги, вырванные из ушей? Какого черта, я Вас спрашиваю, Вы их допустили на место убийства? Люди боятся выходить по вечерам на улицу! Этот номер сейчас лежит на столе у генерала-адъютанта, графа Воронцова-Дашкова ! Он имеет обыкновение просматривать прессу за утренним кофе. Как прикажете мне ему докладывать? Почему из-за Вашего неумения или нежелания работать я должен, как мальчишка, краснеть перед Его сиятельством! У меня складывается впечатление, что я поспешил с указом о Вашем назначении. Александр Николаевич, –обратился он к Тихобразову.–Может, Вы, в конце концов, поясните, что творится? Ведь это Ваше протеже!
– Ваше высокопревосходительство, полагаю целесообразным выслушать Александра Петровича, – сказал Александр Николаевич и взглянул на Пришельцева. – Я думаю, определенная работа была проведена.
Михаил Павлович стрельнул взглядом из-под кустистых бровей:
– Слушаю Вас.
– Убийство купца Швангулидзе и семьи Саркисовых совершенно одной бандой. Личности двоих установлены. Имеются графические портреты. По данным делам проводится весь необходимый комплекс оперативно-розыскных мероприятий, в ходе которых был убит в перестрелке вооруженный преступник. Ограбление почтовой кареты совершено не боевыми группами политических партий, а уголовниками. Задержана женщина, член банды, и уже дает признательные показания. На сегодня запланировано произвести задержание еще троих. Одна из фигуранток выехала в Нижний Новгород, туда направлен циркуляр. При необходимости будет выслан конвой, – доложил он и перевел дух.
– Все это очень красиво звучит, но меня интересует, когда бандиты предстанут перед судом?– Проворчал Бабыч, постукивая карандашом по столу.
– Мы прилагаем все усилия, чтобы это произошло как можно скорее,– принимая строевую стойку, ответил Пришельцев.
– Обыватели могут спокойно ходить по улицам, охрана порядка в городе организована круглосуточно. За счет дворников и ночных сторожей мы смогли ее усилить в криминальных районах, – сказал Захаров. – Сегодня я приглашу к себе редактора и потребую в ближайшем номере дать материал, показывающий работу полиции в выгодном свете.
– Хочу Вам напомнить, Дмитрий Семенович, что все преступления произошли не на Покровке и не на Дубинке, а в самой респектабельной части Екатеринодара, – дернув усом, ответил Бабыч и, снова исподлобья глянув на начальника сыскного отделения, резко сказал: – Я давал Вам два месяца, время идет. Еще раз напоминаю, что мне бы не хотелось сожалеть о Вашем назначении. Вы свободны!
Повернувшись через левое плечо, Пришельцев строевым шагом вышел из кабинета. Адъютант, писавший каллиграфическим подчерком очередную бумажку, спасающую Кубань, вопросительно взглянул на него. Пришельцев напустил на себя беспечный вид, коротко кивнул и с облегченьем выскочил на улицу, где закурив, подозвал мальчишку-газетчика и купил свежий номер злополучной газеты. Статья была написана в лучших традициях криминального репортажа, казалось, скомкай газету в комок – и из нее польется кровь.
«Вот ведь скотина,– подумал он, прочитав подпись: «Л. Алмазов», – ну, каков, мерзавец!».
Кто-то положил ему руку на плечо, он обернулся. Захаров зажег спичку, и, прикрывая ее ладонью, разжег папиросу.
– А что, Александр Петрович, проверка несения службы входит в комплекс оперативно-розыскных мероприятий?– С улыбкой спросил он.
Пришельцев печально вздохнул.
– Не переживайте, Вы прекрасно отбивались. Старика завела газетная статья, я сегодня с ней разберусь. Если понадобится какая-нибудь помощь, пожалуйста, безо всякого стеснения, – он пожал руку Пришельцеву и сел в подъехавший фаэтон.   

Викентий Леонтьевич поставил точку, и еще раз перечитал написанное.

Секретно
Начальнику
Нижегородского сыскного отделения
коллежскому регистратору
В.И. Вознесенскому

           Прошу совершенно негласным путем установить факт проживания по адресу г. Нижний Новгород, улица 3-я Ямская, дом 26 Калединой Веры Егоровны 1885 г.р. уроженки станицы Новолабинской Екатеринодарского уезда.
           Согласно имеющейся информации В. Каледина, подозреваемая в совершении преступления по ст. № 453 и 589 Уг. Уложения, гостит по указанному адресу у родственников. При обнаружении прошу произвести арест и незамедлительно сообщить для направления конвоя.

Начальник Екатеринодарского
 сыскного отделения
коллежский асессор А.П. Пришельцев.

Отложив его в сторону, он взял второй лист.

                Секретно   
                Полицмейстеру г. Анапы
                есаулу М.А. Левитесу

            По имеющейся информации в городе Анапе по адресу улица Онуфриевская, 57 скрываются Кобялко Даниил Матвеевич (местный житель), кличка «Сивый» и Калинин Михаил Артемович, кличка «Калина», разыскиваемые по подозрению в совершении преступления по ст. № 453 и 589 Уг. Уложения.
При их наличии прошу установить негласную слежку и незамедлительно сообщить в наш адрес для выезда и задержания.

Начальник Екатеринодарского
сыскного отделения
коллежский асессор А.П. Пришельцев

Закончив читать, он с удовлетворением закурил, разглядывая кончик пера. Дверь распахнулась, и в кабинет быстрой походкой вошел Воропаев.
– Добрый день, Викентий Леонтьевич, позвольте папиросой одолжиться.  Не поверите, абсолютно неожиданно закончились.
– Прошу Вас, – он протянул раскрытую пачку и подтолкнул спичечный коробок. – Угощайтесь!
Петр Семенович закурил.
– Над чем трудитесь? – Спросил он, взглянув на бумаги.
– Две телеграммы подготовил: в Нижний и в Анапу, сейчас у шефа подпишу и Шатскому отдам, – сказал Викентий, откинувшись на спинку стула.
– Шатскому будет затруднительно отдать, – хмыкнул Воропаев. – Наш Николай Сергеевич сегодня утром ногу сломал, и как-то очень нехорошо. Перелом сложный, кость по частям собирали, и, что самое обидное, говорят, практически на ровном месте.
–Вот те раз! Бедняга, – сокрушенно сказал Викентий. – Наверное, надо будет сходить проведать?
– Обязательно, сегодня он от наркоза отойдет, а завтра сходим. Тем более что он один. Я вечером супруге накажу, чтобы бульончика куриного сварила.

– Ты знаешь, Митрич, я к тебе со всей душой, но есть вещь одна, обмозговать ее надо, – сказал Антон, вытирая со лба бисеринки пота, выступившие от горячего чая.– Встречался я с человечком своим из сыскного, и рассказал он мне вот что.
ИПолюндра подробно пересказал разговор с Шатским.
– Да… Интересные дела получаются, – задумчиво ответил Митрич. Он сразу понял, что за кольцо подарил Тихон, но промолчал, а вслух произнес: – Что ж получается? Тиша крысятничать начал?
– Выходит так.– Антон налил себе чаю, и спросил: –  Что скажешь?
Он начал размешивать сахар, пристально глядя в лицо. Митрич не спешил с ответом. Он закурил папиросу и внимательно стал наблюдать за сизой струйкой дыма, которая, причудливо клубясь, медленно поднималась к потолку. Ему отчетливо вспомнился вечер, когда они рассматривали содержимое чугунка, горящие от жадности глаза Тихона и красноглазый перстень, лежавший сверху. 
– Гнида проклятая, – вслух сказал он. – Его из деревни в город привели, с сурьезными людьми познакомили, к делу приобщили, а он нам всем в душу нагадил.
– Тихона и Ивана баба опознала и нарисовала, но Ванькина только картинка есть, твою, через него, только имя и фамилию знают, а Тихон весь как на ладони: и портрет, и где родился и крестился– всё знают.– Антон положил в рот карамельку и, вздохнув, тихо добавил: – Опасный он для нас стал, через него все погореть можем.
– Дело говоришь, тут ничего не скажешь, – вздохнул Митрич. – Разбор ему делать ни к чему, он и не знает что это такое. Ваню к этому делу привязывать не надо, корешатся они промеж собой… А вот Семафор сгодится.
Когда Семафору рассказали суть дела, он сокрушенно развел руками:
– Вот ведь, вша поднарная! А такой с виду правильный был…– и, поглядев на них, твердо добавил: – Крыс надо давить: сегодня хабар зажал, а завтра к лягавым побежал!
Антон и Митрич согласно покивали головами. Семафор поднял вверх ладонь:
– Только вот я смекаю: надо у него спытать, где он колечко зажуковал? У грузина или армянина?
«У бабы русской этот сукин сын его зажуковал! – Злобно подумал  Митрич. – Но к разбору допускать никак нельзя, а то про схрон мой прознают, а это совсем ни к чему». Вслух спросил:
–Где разбор учинять будем?
– Как смеркаться начнет, на берег Кубани отдыхать пойдем, там и порешим, что к чему, – предложил Семафор.
– Дельно,– согласился Антон. – А Ивана я за водкой отправлю.
Когда все собрались, в зале перед обедом Антон весело сказал:
– А не пожарить ли нам мяска на природе?– Вся компания оживленно загалдела.– Тогда так… Иван, с девушками возьмешь свежатинки на рынке и там еще чего надо, а мы пойдем пораньше на берег, место приготовим и костерок запалим! Часикам к семи подходите.
–А чего так поздно? – Недоуменно спросил Иван. – Я через час все принесу и сразу пойдем. Всемь, поди, стемнеет уже.
– Дела всякие доделать надобно, да и повечерять охота… Смотри, ночи какие стоят! – Ответил Полюндра.
Митрич вышел во двор, и, оглядевшись, нашел моток тонкой проволоки. Откусил плоскогубцами, лежавшими на пеньке и выполнявшими роль верстака, кусок, к обоим концам привязал две деревянные чурки и, свернув, положил в карман.
Когда они подошли к берегу, уже начинало темнеть. Семафор и Полюндра шли впереди, за ними Тихон. Митрич, немного отстав, вынул из кармана удавку и, сделав два быстрых шага, накинул Тихону на шею и резко развел руки в стороны. Тихон захрипел, глаза выкатились из орбит, он изогнулся дугой, и крепкие каблуки судорожно заскребли по траве.  Семафор и Антон обернулись и недоуменно посмотрели на них.
– Ноги держите!– Сдавленно просипел Митрич, опуская начинавшего обмякать Тихона на землю. Они прижали его, ожидая, когда тело перестанет биться в конвульсиях.
–Здоровый, черт!– Сказал Митрич, вытирая пот со лба.
– Мы же сперва узнать хотели, где он кольцо надыбал, – удивился Семафор. – Чего это ты заторопился?
– Он правую руку в карман сунул, и напрягся весь, видать почуял чего-то, вот я и подсуетился.
Они закурили, Через пару минут Антон, глубоко затянувшись, затоптал папиросу.
– Давайте, взяли и в реку…
–Погоди,–  Митрич вынул нож и короткими точными ударами пробил с двух сторон грудную клетку и живот.
– Это чтоб не всплыл,– пояснил он. Семафор уважительно покачал головой.
Они подняли тело, раскачали и на счет «три» бросили его в реку. Вода, сомкнувшись, приняла Тихона с легким плеском в свои объятия. Антон закурил и, недовольно мотнув головой, произнес:
– Кровищи натекло, как на бойне, посветлому увидят, могут и фараонам пожалиться.
–Не увидят!– Весело ответил Семафор.– Мы на этом месте костер разожжем! – И они с Митричем начали собирать сухой камыш и прочий сушняк, валявшийся вокруг.
Тихон медленно плыл лицом вниз. Его несло по реке, разбухшие от воды пиджак и сапоги постепенно тяжелели, и он медленно опускался вниз. Маленькая стерлядка ткнулась в него остреньким носом и, испугавшись, метнулась в сторону.
Он мягко уперся в жирный ил, взметнув облако мути. Старый сом с длинными вислыми усами и с кучей крючков, вросших в толстые губы, отплыл прочь, уступая место человеку с такими же выпученными глазами. Медленно перекатываясь, Тихон поплыл вниз по течению, цепляясь за коряги и распугивая мелкую рыбешку. Во рту Тихона застрял пузырь воздуха. Колеблясь под безвольно висящим языком, как ртутный шарик, он, наконец, вырвался наружу и устремился вверх к водной глади, достигнув которой лопнул, поставив окончательную точку в его жизни. 
В этот мгновение его мать, полоскавшая с бабами на мостках белье, вдруг схватилась за сердце.
–Ты чего? – Испуганно спросила соседка.
–Сердце что-то зашлось, устала, видать, – виновато улыбнулась та.

Около полудня они въехали на привокзальную площадь, которая, как обычно, была запружена подводами. Встречающие и провожающие бесконечной рекой текли в нарядное здание Екатеринодарского вокзала  из красного кирпича со стрельчатыми окнами, красиво обрамленными белыми арками, и, выйдя на перрон, растекались там маленькими ручейками. 
– Григорий Спиридонович, как будем действовать?
Журавель потер лоб.
– Видите ли, Лавр Павлович, меня многие знают в лицо. Думаю, будет логичнее, если Вы под каким-нибудь предлогом заманите его в экипаж, верх я подниму. И вот еще, если Вы не возражаете, я хотел бы перейти с Вами на «ты». Вообще-то по данному поводу полагается пить на брудершафт, но с нашей работой это может затянуться на неопределенный срок.
–Григорий Спиридонович! Я очень польщен и тронут Вашим предложением, – растроганно сказал Лавр и порывисто протянул руку.
– Григорий, – произнес Журавель и пожал ее.
– Лавр,– ответил он на рукопожатие.
–Так вот, Лавр, как внешне выглядит Стриж, приблизительно известно. Легенда думаю, будет такая: ты – молодой ревнивец, хочешь узнать, с кем изменяет тебе твоя пассия, и подозреваешь, что любовную переписку она носит в ридикюле. Он должен взять сумочку на рывок и передать тебе.
– А если он спросит, кто его мне порекомендовал?
Журавель улыбнулся:
– А ты сделаешь многозначительное лицо и скажешь: "серьезные люди", пусть думает, Главное – побольше туману и не изображай из себя делового, сразу расколет!   
–Хорошо, – серьезно сказал Лавр. – Я, наверное, начну с перрона?
– Правильно, он будет крутиться там, где больше всего народа. Посмотри в здании, где есть спящие. Как объявят посадку, держи ушки на макушке: в этот момент народ забывает обо всем, тут в сутолоке самое время.
Лавр медленно пересек привокзальную площадь, внимательно оглядываясь по сторонам. «Начну с билетных касс»,– решил  он.
– Ты здесь не стоял, хамская рожа!– Истошно кричала женщина, отталкивая мужика с мешком.
– Как это не стоял?! – Кричал мешочник, протискиваясь к заветному окошку. Он ловко отодвинул плечом стоявшего впереди парня в студенческой тужурке и фуражке с перекрещенными на околыше железнодорожными молоточками, втиснул мешок между двумя мужиками и протянул в кассу зажатые в кулак деньги, крикнув через голову: «До Крымской! Один в третий класс!».
– Не продавать! – Возмущенно закричала очередь, но было поздно. Мужик выдернул из толпы руку с заветным картонным квадратиком и гордо пошел в зал ожидания.
– Ловок, чертяка! – Восхищенно подумал Лавр. – Я бы так не смог. 
Он прошелся по перрону, дождался отправления курьерского, заглянул в привокзальный буфет и направился в зал ожидания. Толкнул стеклянную дверь с эмблемой Владикавказской железной дороги и сразу увидел мужика, ловко решившего вопрос с покупкой билета. Мужчина сидел лицом к двери и так смачно отгрызал от колечка краковской колбасы, что у Лавра сжался желудок, и рот наполнился слюной. Напротив него сидел молодой черноволосый юноша, что-то оживленно ему рассказывая. Лавр прошел до конца зала, развернулся и посмотрел в их сторону. Лицо парня было покрыто красными прыщами, которые ярко выделялись на молочно-белой  коже.  «Стриж!» – Подумал Лавр и, небрежно подойдя к ним, присел рядом. Он почувствовал, как парень напрягся, и понял, что не ошибся. Достав папиросы он протянул ему раскрытую пачку.
– Здравствуйте, Сеня! Закуривайте, разговор к Вам имеется.
Прикурив предложенную папиросу, тот скривил губы и с блатными интонациями произнес:
– Чего надо, дядя?
Лавр чудом справился с желанием взять его за оттопыренное розовое,  просвечивающее на свету, ухо и, приподняв над землей, притащить в экипаж, но он, собрав волю в стальной кулак, сдержался.
– Господин Стриж, Вас рекомендовали как серьезного человека, но я вижу, ошиблись.
– Кто рекомендовал? – Уже нормальным тоном спросил Сеня.
– Очень солидные люди, уж поверьте мне на слово.
–Авдей что ли?
–И Авдей тоже, – многозначительно сказал Лавр. – Давайте отойдем на воздух, перекурим и поговорим заодно.
Он встал, сделал приглашающий жест и направился к выходу. Когда они вышли, Лавр сказал:
– Дело вот какое к тебе, – он умышленно перешел на неофициальный тон. – Мой друг влюблен в одну даму и собирается делать предложение, но подозревает, что у него есть соперник. Переписку она носит при себе в дамской сумочке, и он очень хотел бы на нее посмотреть. Поэтому у меня к тебе предложение. Ты достаешь сумочку, а он тебе платит двадцать пять рублей. Пять сейчас, остальное в обмен на сумку. Согласен?    
–Само собой, – солидно ответил Стриж. – А что будет в сумке, окромя писем, мое?
– Вот стервец, – подумал Лавр, вновь гася в себе желание взять его за ухо, но вслух сказал: – Все бумаги и документы отдашь мне, кроме денег, конечно. Сейчас пойдем в экипаж, там мой друг покажет тебе фотографическую карточку и даст аванс,– и, увидев в глазах Сени вопрос, пояснил: – Задаток. А потом поедем и покажем дом, где она живет.
Они, как два старых приятеля, пересекли площадь и подошли к фаэтону. Ничего не подозревающий Стриж уселся рядом с Журавлем и вежливо поздоровался. Через десять минут они подъехали к сыскному, и, взяв оторопевшего Стрижа под руки, ввели в кабинет.
–Вот теперь здравствуй, Сеня,– сказал Журавель и представился. – Догадываешься, почему ты здесь?
– Нет, – дерзко ответил Стриж.– И не хочу знать! Вам бы только порядочного человека засадить.
– Твои соучастники дали признательные показания, ведь не просто так мы тебя задержали.
Стриж ощерился и закатил глаза, изо рта пошла пена, он выгнулся дугой, сполз на пол и неистово забился в судорогах. Лавр вскочил и бросился к нему, пытаясь поднять и усадить на стул.
– Ради Бога, оставьте его, – жестом остановил его Журавель. – У него сегодня бенефис! А сейчас сольный выход Сени Стрижа... антре , так сказать!   
Побившись головой об пол и заплевав все вокруг, он вдруг успокоился и с непонимающим видом стал оглядываться по сторонам.
– Это он симулирует эпилептический припадок, – с веселым смехом пояснил он Лавру. – После приступа они ничего не помнят.
– Хватит придуриваться, поднимайся и садись, – жестко сказал Григорий Спиридонович. – Рассказывай, кто тебя подрядил на дело?
–Не знаю, о чем вы говорите, – с вызовом ответил Стриж.
– Фрося и Вера все рассказали, будешь молчать – сделаешь себе только хуже.
– Не знаю я никакой Фроси и Веры, в первый раз о таких слышу.
– Ты вправду такой дурак или воровской закон блюдешь? Твои дружки на воле гуляют, а ты, хоть пристяжью шел, в Сибирь пойдешь.
– Надо будет – пойду, я правильный жиган и в жисть у вас на цирлах  ходить не буду, – зло, по-звериному, ощерился Стриж.
–Ну, не будешь – и не надо, – вдруг неожиданно спокойно сказал Журавель и, повернув голову к двери, крикнул: – Забирайте!
Когда Стрижа увели, он раздраженно сказал:
– Дурь у него в голове, вдолбили ему воровской закон, вот он и корчит из себя блатного, а на деле сявка сявкой. – Ничего, сейчас в камеру попадет, парашу понюхает, баланду похлебает и поумнеет. А мы ему там встречу достойную организуем.
–Что-то голова от этого Стрижа разболелась,– сказал Лавр. – Может, выйдем на воздух, покурим?
Они вышли на крыльцо. Небо заволокли небольшие тучки, начал накрапывать мелкий дождь, капли которого закатывались в пыль, прибивая ее к земле.
– Сейчас зайдем к шефу, доложимся, а потом займемся подготовкой встречи. Подберем хороших наседок, они и не таких выводили на доверительную беседу.
– Прекрасно, что Вы сами зашли, я уже собирался посылать за Вами, – возбужденно сказал Пришельцев и потер руки. – У нас хорошие новости: в Нижнем задержана Каледина, я распорядился выслать конвой, через дня три, думаю,  мы будем иметь счастье ее лицезреть! Поздравляю Вас со Стрижом! Что дал допрос?
– Ничего! Все отрицает, никого не знает и свято соблюдает воровской закон, – ответил Журавель и тут же уверенно добавил: – Завтра его в тюрьму определим, сделаем красивейшую ВКР , и к вечеру все будем знать! 
– Хорошо, подготовьте задание тюремной агентуре, – сказал Пришельцев и вдруг задумался. – А он совершеннолетний?
–Нет, – спокойно ответил Журавель. – За пару ночей в камере ничего с ним не случится, да и потом, зачастую малолеток содержат со взрослыми... перетопчется как-нибудь.
– Ладно!– Махнул рукой Александр Петрович. – Все равно. Семь бед– один ответ.
Деликатно стукнув в дверь, в кабинет вошел Корчевский.
– Прошу Вас, Викентий Леонтьевич, проходите!
– Александр Петрович, Вы позволите мне и Ермакову отлучиться завтра часов до четырех, по личным вопросам?
–Да... конечно, а что случилось? Может, помощь какая-нибудь нужна? Вы, пожалуйста, не стесняйтесь.
– Нет, благодарю, исключительно мелкие проблемы бытового характера, – улыбнулся Викентий.
– Хорошо, тогда все свободны. Григорий Спиридонович, задержитесь.
Когда они остались одни, Пришельцев сказал:
– Григорий, нам с тобой надобно проведать Шатского, мне как руководителю, а тебе – как самому старому сотруднику.
– Конечно, поехали! Надо было бы на рынок заскочить свежих фруктов взять, да боюсь поздно уже.
– У него все есть. Воропаев жену свою туда отрядил.
– Зато мы можем взять бутылочку коньячковского! Ведь у него только нога сломана, голова-то цела?–Спросил Журавель.
– А вот это правильно! – Одобрительно сказал шеф. – Поехали!

–Что за неожиданные бытовые проблемы у тебя вдруг возникли? – Спросил Лавр, когда они вышли на улицу.
–Не у меня, а у нас. Сегодня я встретил наших милых знакомых, и они тактично напомнили о конной прогулке. Так что телефонируй и договаривайся на завтра. С тебя– кони, а с меня – корзина со вкусностями.
–Будет исполнено незамедлительно, господин следователь!– Предвкушая приятный день, радостно ответил Лавр.    

Сергей Николаевич лежал в одиночной палате, молча глядя в потолок и перебирая пальцами край серого больничного одеяла. Загипсованная нога была подвешена на растяжке, и увесистый груз тихо покачивался в такт легким движениям тела. Он обернулся на звук шагов, и, увидев вошедших, печально улыбнулся.
–Здравствуйте, господин Шатский, – нарочито бодрым голосом произнес Пришельцев. – Пользуясь данной мне властью и делегированными полномочиями, прибыл для корректировки лечебного процесса.
Он поставил на тумбочку бутылку коньяка, затем присел на край койки, и, потрогав ногу, участливо спросил:
– Сильно болит?
– Сейчас уже нет, – ответил Шатский, наблюдая, как сноровисто Григорий Спиридонович раскладывает ветчину, сыр, хлеб и прочие, необходимые для душевной беседы, предметы. – Если лежать неподвижно, то ощущаешь себя совершенно здоровым. Вот когда кости совмещали, тогда было больно по-настоящему.
– Как же, Сергей Николаевич, тебя так угораздило? –  Спросил Журавель, откупоривая баночку сардин.
– До сих пор сам не могу понять! Не заметил небольшую, но глубокую ямку, нога туда провалилась почти по колено, а я упал набок, и получил косой оскольчатый перелом, но…– он поднял палец вверх, – без смещения, чему очень рад!
–  Вот за это и выпьем! – Журавель протянул ему маленькую серебряную стопку и бутерброд с сыром. – Держите, это настоящий швейцарский грюйер , обратите внимание: свежайший! Даже со слезой!
После первой все замолчали, прислушиваясь к своим ощущениям. Коньяк ласковой, но горячей рекой плавно растекался по телу, проникая в самые потаенные уголки сознания, ненавязчиво окрашивая жизнь яркими красками.
–Надо повторить, – твердо сказал Журавель и вновь наполнил рюмки. Они выпили.
–Есть такое кавказское блюдо, хаш называется, такой наваристый суп из ножек, горячий холодец, одним словом. Говорят, очень полезен при переломах, –сказал Пришельцев. – Надо будет как-нибудь Вам его организовать.
Когда все было выпито и съедено, Шатский достал блокнот:
– Александр Петрович, у меня к Вам просьба. Не могли бы послать кого-нибудь ко мне на квартиру за вещами? Я тут набросал списочек, – и, оторвав, протянул небольшой листик, исписанный бисерным, но очень аккуратным и легко читаемым подчерком.
– Не беспокойтесь, завтра лично заеду и все привезу.
–Спасибо, я Вам буду очень признателен, – Николай Сергеевич протянул ему ключ. – Заперто на два оборота. Когда будете открывать– слегка дверь придавите плечом.

Бравый урядник соскочил с коня и, лихо вскинув руку к фуражке, отрапортовал:
– Ваше благородие, четыре коня, из них два под женскими седлами, доставлены! Разрешите убыть?
– Какой самый норовистый?– Спросил Лавр.
– Вот этот, каурый, – уверенно ответил казак, ласково похлопывая коня по холке. – Под  дамские седла, само собой, самых спокойных отобрали, никакой беды не случится. 
Отпустив казака, Лавр закурил и начал разглядывать коней. Достав из кармана заранее припасенный кусок сахара, подошел к каурому жеребцу.
– Ну, давай знакомиться, – ласково произнес Лавр, протягивая лакомство на широко раскрытой ладони. Конь всхрапнул, и, кося глазом, отпрянул назад. Свободной рукой Лавр потрепал его за гриву и поднес сахар прямо к морде. Опасливо косясь на незнакомого человека, конь бархатными губами осторожно взял гостинец и с хрустом разгрыз. «Вот и познакомились», – улыбнувшись, подумалЛавр.
Из гостиницы вышел Викентий с плетеной корзиной с крышкой для пикника и девушки, одетые в костюмы для верховой езды.
–Куда мы поедем?– Весело спросила Людмила, глядя на Лавра.
–Можно в Чистяковскую городскую рощу, а можно в "Аквариум"– это за Кубанью, там место для загородных гуляний; или на Панский кут, но это далековато, за тюрьмой.
–Давайте в "Аквариум",– предложил Викентий. – Отдыхать, так отдыхать!
Они оседлали коней и направились в сторону кирпичного завода. Около дровяных складов на пароме переправились через реку и через пятнадцать минут неспешной езды оказались в живописном месте, где отдыхали городские жители. Выбрав уютную поляну, девушки начали расстилать пледы и распаковывать еду.
– Викентий! Такое впечатление, что вы собираетесь здесь поселиться, – сказала Хельга, распаковывая очередной пакет с бужениной. – Нельзя же столько есть! Вы просто Гаргантюа!
–Боже, Лавр! Может быть, Вы – Пантагрюэль ? Ведь вы друзья!– Засмеялась Людмила.
Лавр улыбнулся:
– По правде сказать, здесь не так уж много еды, упаковки гораздо больше. Вот увидите: назад повезем пустую корзину, – и он откупорил бутылку шампанского.
– За что будем пить? – Спросила Хельга.
– За нашу маленькую, но дружную компанию, но это второй тост. А сейчас я предлагаю выпить просто за чудесный день! – Ответил  Викентий.
Хельга стала делать бутерброды с икрой.
– Давайте теперь за нашу компанию, под икорку, – щелкнул пальцами Лавр.
Людмила аккуратно взяла бутерброд с бужениной и спросила, ни к кому не обращаясь:
– А правда, что сэндвич придумали в Англии? 
– Да, – ответил Викентий.– Джон Монтегю, четвёртый граф Сэндвич, помимо того, что был министром иностранных дел Великобритании, был еще и заядлым картежником. Не желая прерывать партию в бридж, он велел слуге принести хлеба и холодной говядины, а, чтобы не запачкать рук, положил мясо между двумя кусками хлеба. Так что если Вы положите сверху еще кусочек хлеба, то у Вас получиться настоящий английский сэндвич!
–Если я каждый кусок мяса буду есть с двумя кусками хлеба, то в скором времени не влезу ни в одну юбку! – Испуганно сказала Людмила.
Все засмеялись.
– А теперь давайте выпьем за любовь! – Сказала она, глядя Лавру в глаза.
– С удовольствием!– Ответил он, восхищенно поедая ее взглядом.
–Может быть, поиграем в серсо ?– Предложила Хельга. – Надо подвигаться!
–Правильно, – шумно выдохнул Викентий. – Подвигаемся и аппетит снова нагуляем!
Сыграв несколько партий, Людмила и Лавр подошли к берегу, чтобы  полюбоваться изумительным речным пейзажем.
– Наверное, природа, прекрасна в любое время года, – задумчиво сказала Людмила, внимательно разглядывая противоположный берег.
– Так же, как и ты, – тихо ответил Лавр, беря ее за руку. Она переплела с ним свои пальцы и благодарно улыбнулась.
– Мне ни с кем не было так уютно и спокойно, – девушка прикрыла глаза.
Лавр поцеловал ее в покрытую легким пушком щеку. «Как персик», – подумал он и обнял ее за плечи, привлекая к себе. Людмила положила руку на его грудь и улыбнулась.
– Слышишь выстрел? Это Викентий открыл шампанское!
Время пролетело незаметно.
– Глядите, тучки собираются, – Хельга зябко поежилась.
Они стали собираться и через десять минут маленькой кавалькадой подъехали к переправе. Вдалеке показалось облако пыли.
– Вы только посмотрите, как народ торопиться отдыхать, – засмеялась Людмила.
– Не похожи они на отдыхающих: все в форме и с оружием, и несутся во весь опор, – ответил Лавр, вглядываясь вдаль.
Через несколько минут они поравнялись с вооруженным отрядом. Смуглый, с осиной талией и скуластым лицом офицер за несколько метров остановил коня, спешился и уверенным жестом приказал остановиться.
–Второго отделения, особого отдела, ротмистр Енгалычев, – представился он, и, повернувшись к девушкам, спросил: – Госпожи Хельга Вельминская и Людмила Донская?
– Да это мы, чем обязаны? – С вызовом спросила Хельга.
– Вы арестованы, – коротко ответил ротмистр. – Прошу Вас пересесть в экипаж.
–Если это шутка или розыгрыш, то весьма глупый и неуместный, – зло произнес Лавр и направил коня к Енгалычеву. – Я...
– Можете не представляться, господин поручик, – перебил его ротмистр, – и Вы, господин Корчевский, – он коротко кивнул в сторону Викентия. –Не утруждайтесь представлением.
Викентий спешился, передал поводья Лавру и подошел к Енгалычеву.
– Может, Вы объясните, что происходит?
Ротмистр достал белоснежный платок, снял фуражку и вытер со лба испарину.
– Я не обязан давать пояснений, но, учитывая, что служим в одном ведомстве, отвечу. В отношении ваших знакомых пришел циркуляр из Санкт-Петербурга. Это – хорошо известные нам социал-революционерки, которые прибыли в Екатеринодар для ведения агитационной работы, открытия подпольной типографии и, возможно, налаживания связей с членами преступного сообщества "Интернациональный союз анархистов-коммунистов", но это будет выяснено в ходе следствия. – Он убрал платок и добавил: – Вы и господин Ермаков крайне неразборчивы в выборе друзей, что не делает Вам чести.
–О моей чести мы можем поговорить в любом, удобном для Вас месте, на Ваших условиях!– Яростно выкрикнул Лавр. 
Енгалычев не удостоил его ответом и, обращаясь к Викентию, продолжил:
– Циркуляром предписано арестовать указанных лиц и доставить их в Санкт-Петербург. Доказательства их преступной деятельности – шрифты и тексты прокламаций – находятся в номере. Сейчас поедем изымать, – и, посмотрев ему в глаза, добавил: – Разумеется, с соблюдением всех процессуальных норм.
Викентий беспомощно сжал зубы.
– К сожалению, не смею препятствовать. Ротмистр, позвольте личную просьбу. Дайте проститься.
Енгалычев секунду подумал и кивнул головой:
– Хорошо, но не более пяти минут. Прошу понять меня правильно. – Он дал знак конвою, и они деликатно отъехали в сторону.
–Благодарю, – ответил Викентий и подошел к товарищу. – Лавр, мы бессильны в этой ситуации. Очень прошу тебя, соберись и возьми себя в руки. Нам дали время проститься, торопись.
Он направился к Хельге, но она, остановив его жестом и коротко улыбнувшись, сказала:
– Не надо, Викентий... Когда меня поведут на эшафот я, увы, вряд ли вспомню о Вас, но навсегда сохраню признательность за приятно проведенное время. Adios !–Она легко спрыгнула с коня, и, гордо вскинув голову, прошла в коляску.
Лавр подъехал к Людмиле, взял ее за руку, не зная, что сказать. Она поняла его состояние и ласково погладила его по щеке.
– Милый, ты – лучшее, что было в моей жизни, – ее глаза наполнились слезами. – Прости, что так все вышло, мне не надо было знакомиться с тобой. Но я влюбилась в тебя, при первой же встрече. Я всегда буду благодарна тебе за каждую минуту, которую мы были вместе, и счастлива, что ты был моим первым, – Людмила, печально улыбнувшись, вздохнула, –и, наверное, последним мужчиной.
Лавр глубоко вдохнул воздух, стараясь успокоиться. Он панически боялся разрыдаться перед Енгалычевым.
– Я подниму всех знакомых, найму лучшего адвоката и вытащу тебя из этого ада.
–Не переживай, это сделают мои родители. Поверь, они очень влиятельные и состоятельные люди.
–Господи, Людмила! – Лавр взял ее за обе руки. – Ну, зачем? Зачем ты ввязалась в политику? Чего тебе не хватало?
–У нас в имении был конюх, чудесный человек, он был мне, как дядька. Мое детство прошло на их подворье, с его детьми. Приехала на каникулы и узнала, что дядя Матвей умер. Умер из-за того, что у них не было 22 рублей 30 копеек на оплату визита врача и лекарств. Когда я плакала у себя в комнате, вошли родители и подарили мне бриллиантовый гарнитур– за успешно сданную сессию, а на мой вопрос, почему Матвею не дали денег на лечение, отец раздраженно ответил, что конюх испортил новую упряжь, и он вынужден был заплатить шорнику за ремонт 3 рубля… Когда я разбила коленку и побежала к отцу, он даже не посмотрел на рану, а крикнул горничную. А дядя Матвей тогда провозился со мной весь вечер, останавливая кровь и рассказывая сказки. А тут... на одну чашу весов была положена человеческая жизнь, а на другую – упряжь...,которая перевесила! Я продала бриллианты и отдала деньги его семье. Был грандиозный скандал. Потом, конечно, мы помирились, но я поняла, какая пропасть лежит между нами и простыми людьми. А ведь они – такие же, как мы, и кровь у нас у всех красная, а не голубая. Потом случайно попала на собрание в марксистский кружок, и мне рассказали всю правду о кровавом воскресении. Вот и все... Все очень просто, милый!
У Лавра по щеке скатилась слеза, но он неожиданно твердым голосом сказал:
– Я найду тебя и приеду.
Она обхватила его голову руками и начала судорожно целовать, ее лицо было мокрым от слез.
Раздалось негромкое покашливание. Енгалычев демонстративно посмотрел на часы, барабаня пальцами по блестящему седлу. Людмила еще раз крепко поцеловала его.
– Не забывай меня!– И, спрыгнув с коня, не оглядываясь, села в коляску.
Конвой сомкнулся. Ротмистр вскинул ладонь к козырьку, и через минуту только облако пыли напоминало о случившемся. Друзья медленно ехали по дороге и молчали. Когда они переправились через реку, Лавр сказал:
– Так мерзко на душе у меня впервые, даже жить не хочется!
– Встретишься с Людмилой – и захочется. Судебная практика по политическим делам показывает, что при наличии хорошего адвоката к молодым девушкам присяжные и судьи проявляют снисхождение. Так что надежда на благополучный исход и причем, весьма ощутимая, имеется.   

Полицмейстер города Анапы, Михаил Александрович Левитес, еще раз внимательно перечитал секретный циркуляр, откинулся на спинку кресла и протянул его своему помощнику. Подождав, когда тот положит телеграмму на стол, спросил:
– Что скажете, Владимир Михайлович?
– Я полагаю, никаких затруднений в исполнении у нас не возникнет. Установим негласную слежку, как они просят, и сообщим. Пусть приезжают и задерживают, – ответил Коржавин.
Михаил Александрович положил локти на стол и, опершись подбородком на сцепленные в замок пальцы, посмотрел на своего заместителя.
– Скажите, а что нам мешает самим организовать задержание?
– Ничего, но зачем прыгать через голову и тянуть одеяло на себя?
– Мы не можем допустить присутствия на своей территории двух опасных преступников, тем более зная их местонахождение. Не думаю, что они будут долго сидеть без дела. Я немного знаком с Пришельцевым, мы с ним встречались на курсах начальников сыскных отделений. Очень грамотный сыщик. Начинал приставом на хуторе Романовском, если мне не изменяет память.
– Убедили, Михаил Александрович, давайте сделаем подарок грамотному сыщику, – весело ответил Владимир Михайлович.
– И хорошему человеку!– Улыбнулся в ответ Левитес. – Направьте на адрес толкового агента, пусть оглядится на месте, а потом проработаем все в деталях.

– Митька! Смотри, чтоб коровы на люцерну не зашли! Не дай боже, брюхи у них пораздувает, шкуру с тебя первого спущу!– От этого крика Сивый проснулся. Калина тихо похрапывал на полу на подстеленной перине. Пожилая женщина, выглядевшая значительно старше своих лет, с узловатыми натруженными руками, поставила на стол кринку с молоком и спросила:
– Сынок, сегодня плетень поправишь? Совсем покосился, перед соседями стыдоба одна да и только.
–Сегодня, мамань, обязательно. Сейчас Михаила подниму, поедим и сделаем, – он помотал головой, чтобы прогнать остатки сна.
Мать радостно стала собирать на стол. Поев, они сели на крыльце и молча закурили.
– Все, – Сивый затушил окурок. – Пошли работать!
–Да нам вроде, по воровскому закону, нельзя работой мараться, – беззлобно засмеялся Калина.
–Матери помочь – святое дело, – наставительно  ответил Сивый, выбирая из кучи дров подходящую по размеру жердь.
Они уже заканчивали, когда сзади раздался веселый голос.
– Бог в помощь, мужики!– Молодой мужчина с аккуратными тонкими усиками и быстрыми серыми глазами, в дешевом, но чистом костюме и вышитой косоворотке смотрел на них с улыбкой, слегка опершись на плетень.
– Спасибо, – ответил Калина. – Смотри не завали, с утра делаем.
Мужчина убрал руки с плетня.
– Подскажите, где здесь неподалеку поесть можно? Да и выпить!– Он выразительно щелкнул себя по горлу.
–Пойдешь прямо, – Сивый указал направление,– выйдешь на Пиленковскую и сразу увидишь.
– А вы там сами хоть раз харчились? – Спросил мужчина.
– Каждый вечер туда захаживаем, там водка казенная, утром голова не болит, готовят вкусно, не из тухлятины, –  ответил Калина.
– Как по деньгам там? Голый не уйду оттуда?
– Нет...там по-божески, – сказал Сивый и, подумав, спросил: –А ты что ж, постоянно столоваться собрался?
– Вот если рядом квартиру сниму, то придется, –  задумчиво произнес мужчина, доставая папиросы и протягивая раскрытую пачку. Все закурили.
– Ты не местный, что ли? –Спросил Калина.
– Из Славянска. Городок хороший, девчонки красивые, а вот с работой туговато, – ответил мужчина и протянул руку. – Меня Алексей зовут.
Они пожали друг другу руки.
– Чем заниматься думаешь? – Спросил Сивый.
– Что найду. Могу приказчиком по торговой части, могу в реальном у малышей математику и историю вести. По бухгалтерии хорошо понимаю.
– И как тебя с такими талантами из Славянска отпустили, – хмыкнул Калина.
Алексей скривился:
– У хозяина две штуки панбархата пропало, стал на меня волну гнать, в полицию заявил..., перерыли фараоны весь дом. Само собой, ничего не нашли. Но хозяин меня с работы турнул, а брать никто не хочет, боятся с ним отношения испортить, – он презрительно сплюнул в пыль. – Город маленький,  слухи, как тараканы, расползаются.
– А ты, само собой, про панбархат и слыхом не слыхивал? – Недоверчиво ухмыльнулся Сивый.
– Конечно ж, нет! – Тот широко улыбнулся и, протянув руку, сказал: – Пойду я. Надо с жильем определиться, а завтра за дела приниматься.
Они смотрели вслед новому знакомому.
– Шустрый, видать, хлопец, – сказал Калина.
– Да, – задумчиво протянул Сивый. – А что он без вещей, если только приехал?
– Может, в камере хранения на вокзале оставил или так от хозяина убегал, что и собраться не успел, – беспечно отмахнулся Калина.

После обеда наблюдательный агент 3-го класса (в простонародье –филер) Алексей Коржавин постучал в кабинет шефа.
– Разрешите, Михаил Александрович?
Он вошел, держа в руках исписанный лист бумаги, и без предисловия начал.
– Это, действительно, указанные в циркуляре Сивый и Калина. Удалось вступить с ними в контакт и познакомиться. Представились настоящими именами – Даниил и Михаил. Целый день они сидят дома, вечером идут в близлежащий трактир. Проживают в трехкомнатной избе с матерью.
– Тебя что ж, домой пригласили? – Удивленно спросил Левитес.
Коржавин улыбнулся.
– Нет, я в точно такой вырос.
–Давайте рапорт, – тот протянул руку. – Найдите Владимира Михайловича и зайдите вместе.
Коржавин вышел, и Левитесуглубился в чтение, постукивая пальцами по столу.

– Ну что, господа, какие будут соображения? – Спросил Левитес.
– Думаю, под утро надо их брать, – ответил Владимир Михайлович. – Окружим дом и возьмем тепленькими.
– Я ознакомился с материалами по преступлению, в котором они подозреваются. Эти субчики хладнокровно застрелили трех человек охраны и, скорее всего, вооружены. Терять им нечего, и просто так они не сдадутся. Действовать по шаблону опасно. Можно потерять людей. Я вижу два варианта: или очень хитрый или очень простой; и склоняюсь к простому.
– Это как, позвольте узнать? – Заинтересованно спросил Владимир Михайлович.
– Я знаю это место. От кабака до их дома расстояние не больше километра. Алексей знаком с ними, и его появление, в рамках придуманной им легенды, будет смотреться естественно. Он скажет, что нашел работу и квартиру, и по этому поводу накроет стол. На расстоянии около трехсот метров начинаются густые кусты. Там мы устроим засаду. Когда они подойдут к кустам, Алексей от полноты чувств возьмет их под руки,  скажет условную фразу, например: "Гляньте, какие звезды!" и по-дружески прижмет их к себе. Это будет сигналом к захвату. Расстояние от кустов до дороги не более двух метров.
Владимир Михайлович заинтересованно хмыкнул.
– Однако... Настолько тривиально, что действительно может получиться, – и посмотрел на Алексея. – Сможете?
– Смогу, – уверенно ответил тот. – Можно еще с собой напарника взять, нового знакомого с работы.
– Нет, – Левитес отрицательно покачал головой. – Главное – не перемудрить, не дай Бог, что-нибудь заподозрят! Ну как, господа? Утверждаем?
Все согласно кивнули.
–Отлично, – Левитес хлопнул ладонями по столу. – Тогда, Владимир Михайлович, определите круг задействованных агентов. Лично проинструктируйте, – он наставительно поднял палец. – И сами засветло проведите рекогносцировочку. Алексей, Вам необходимо появиться в кабаке после них, когда они уже начнут пить. И запомните: сначала берете под руки легко, а когда произнесете условную фразу, жестко фиксируйте.
Коржавин сдержанно кивнул.
– Как будете готовы, соберите всех в моем кабинете, – закончил Левитес.
Ровно в пять часов пополудни шесть агентов сидели в кабинете у начальника и внимательно слушали Владимира Михайловича.
– Обращаю Ваше внимание, что преступники относятся к категории особо опасных. Выдвигаться по два человека с интервалом в пять минут. Во время засады категорически не курить и не переговариваться. Вся одежда должна быть темного цвета, никаких белых рубашек. Каждому иметь при себе веревку для связывания. – Все присутствующие согласно кивнули. Владимир Михайлович повернулся к шефу. – Михаил Александрович, что-нибудь добавите?
– Добавлю... Не забудьте почистить оружие. Особенно Вы...– он посмотрел на одного из сотрудников. – Во время последней проверки Ваш наган был в ужасном состоянии. – И, обращаясь уже ко всем,добавил: – Начало операции в половине девятого. В это время все должны быть на отведенных местах.

Начало смеркаться.  Алексей прошел мимо трактира и, не сбавляя шага, заглянул в окошко. Сивый и Калина сидели в углу у дальней стены. Перед ними стояла початая бутылка водки и нехитрая закуска. «Это хорошо, есть повод сделать хороший заказ», – подумал он и, толкнув приветливо скрипнувшую дверь, легкой походкой вошел в небольшой, но очень чистенький и уютный зал.
Он прошел к стойке, заказал рюмку водки, выпил, огляделся по сторонам и, увидев новых знакомых, изобразил радостное изумление. Калина сделал приглашающий жест. Алексей присел и весело поздоровался.
– Ну как? – Спросил Сивый. – Устроился?
–Да, все хорошо сложилось. Младшим приказчиком в бакалейную лавку взяли и комнатку неподалеку с хорошей хозяйкой снял. И главное, все в центре на Крымской, недалеко от собора. Вещички с вокзала уже забрал и домой закинул, – ответил он, не подозревая, что последней фразой отвел от себя подозрения.
– Так это ж на другом конце! А сюда как опять занесло? – Удивленно спросил Калина.
–Когда все сладилось, решил пройтись, город посмотреть. Иду, как чужой, никого не знаю... Вернулся– четыре стены вокруг. Тоска взяла. И тут вспомнил, – он глянул на Калину, – ты говорил, что вы каждый вечер здесь. С кем мне еще удачу обмыть? Кроме вас, никого в Анапе не знаю. Собрался и пришел.
– Правильно, –  сказал Сивый. – Ни в горе, ни в радости человек один быть не должен.
Алексей жестом подозвал полового .
– Давай, дорогой, неси большой графин водки, огурчиков солененьких, мяска жареного и сыра. Страсть, как сыр люблю, – пояснил он Калине, который внимательно слушал заказ.
– Пусть еще капустки квашенной принесут, – серьезно сказал Сивый. – У них она хорошая, с буряком .
Алексей избегал расспрашивать, чтоб не вызвать подозрений, и говорил, в основном, о себе. Графин незаметно опустел, и он сразу же заказал второй. Калина заметно опьянел, Сивый внешне был абсолютно трезв, только лицо покрылось красными пятнами.
– Что себе не доливаешь?– Вдруг спросил он, шевельнув бровями.
– За тобой, Данила, все равно не угнаться, а как я в первый день завтра с похмелья буду? – Рассудительно ответил Алексей. – Вот в среду у меня выходной, во вторник вечером можно и на равных потягаться.
– Хорошо... во вторник, так во вторник,– с достоинством кивнул  головой Сивый.
Калина сидел, тяжело опершись на стол, и пытался сконцентрировать взгляд на блюде с мясом.
– Все!– Решительно сказал Сивый, глядя на него. – По домам и спать!
Алексей рассчитался, помог встать Калине, и они вышли на улицу. Сивый протянул руку для прощания, но Алексей отрицательно помотал головой.
– Провожу вас до хаты, все равно пройтись надо, хмель выгнать.
Он взял их под руки, и они пошли по темной улочке, освещаемой только слабым светом кое-где светившихся окошек. «Еще метров сто», – с волнением подумал он. Дойдя до условленного места, Алексей остановился,  крепко взял их под руки и восторженно произнес: – Господи, вы только гляньте, какие звезды!
Его спутники непроизвольно посмотрели вверх. Шесть теней бесшумно метнулись из кустов. Сивый, охнув, упал на дорогу, но Калина, мгновенно протрезвев, выхватил нож и, полоснув Алексея по плечу, рванулся в сторону. Один из агентов в прыжке ударил его по затылку рукояткой револьвера, а второй сбил с ног, и, загнув руку, прижал к земле.
Левитес подбежал к Алексею и осветил рану фонарем.
– Слава Богу, кажется, слегка задел, – облегченно вздохнул он. – Иван, быстро Алексея в пролетку и в больницу, а этих – в участок.

– Очень сегодня удачный день, – сказал Пришельцев вошедшему Журавлю. – Утром позвонили из Анапы и порадовали! Задержали они Сивого с Калиной. У них дела в Екатеринодаре, с оказией завтра к утру доставят сами.
– Прекрасно, у меня тоже есть, чем порадовать! Из Нижнего пришла депеша. Каледина задержана, просят выслать конвой.
– Просто чудное утро какое-то у нас! Поручи Карабанову, пусть документы на конвой подготовит.
– Сделаем, – кивнул головой Журавель. – Я вот что думаю: мы допросим всех по отдельности, получим информацию, а потом сложим общую картину, так?
– Так, – кивнул в ответ Пришельцев.
–Всязагвоздка в том, Саша, что все задержанные – это пешки и толком ничего не знают. Нам нужно имя организатора. Сивый с Калиной будут молчать, они калачи тертые. Женщины? – он с сомнением покачал головой,  – Маловероятно. Остается Стриж?
– Да, Стриж...–ответил Александр Петрович. –Сегодня утром его перевели в нужную камеру, а к вечеру поглядим.
–До этого он в одиночке был? – Быстро спросил Журавель.
– Да, здесь. В арестантской комнате.
– Отлично! За сутки передергался, думаю, запоет.
–Надеюсь, – сказал Пришельцев. – Гриша, надо к Шатскому домой за вещами съездить, он список дал. Поедешь со мной?
– Нет, – твердо ответил тот. – Дел по горло, Там, пока соберешь, пока отвезешь, весь день пройдет. Ты начальник – тебе и ехать, – с улыбкой закончил он.
Александр Петрович вышел на улицу и подозвал дежурную пролетку.
– Давай на Бурсаковскую ,  угол Кирпичной , – сказал он, нащупывая в кармане ключ.
Николай Сергеевич снимал две маленькие комнатки, одна из которых больше была похожа на прихожую. Везде было чисто, но на подоконнике и столе уже появилась пыль. «Вроде все, как у всех, но такое впечатление, что никто живет. Не пахнет домашним уютом. Хотя откуда ему взяться? Бобылем живет», – подумал он, и, достав список, начал собирать вещи. «Чайная чашка, ложка, вилка, две пары белья, второй том Лескова , пенсне, папиросы, бритва, – приговаривал Пришельцев, поглядывая в бумажку. – В левом ящике письменного стола перочинный ножик…».
      Ящик легко скрипнул. Рядом с ножиком, посверкивая благородным блеском, лежал золотой брегет. «Однако», – подумал Пришельцев, разглядывая маленькие бриллианты, украшающие массивную верхнюю крышку. – «Не по чину часики. Наверное, семейные. Надо в сейф запереть, целее будут», – и положил часы в карман сюртука.  Упаковав все в саквояж, он запер дверь. 
– Вашбродь! Дозвольте по дороге до дому забежать, поесть возьму, а то ведь до утра с Вашими людьми кататься!– Взмолился извозчик.
– Хорошо, только быстро, нам еще в больницу надо.
Через квартал пролетка остановилась. Крикнув: «Я мигом!», извозчик спрыгнул с облучка и исчез в подворотне. В ожидании Пришельцев выкурил уже две папиросы и от нечего делать достал из кармана часы и нажал кнопку. Крышка откинулась с тихим звоном. «С музыкой», – восхищенно подумал он и открыл заднюю крышку. «Павел Буре. Гран-приз 1901 год. Париж», – прочел Пришельцев, восхитившись в очередной раз. Его внимание привлек мелкий необычный узор по всему периметру. Он поднес часы к глазам и понял, что это армянская вязь. Экипаж качнуло.
–Все, Александр Петрович, на месте я! – Сказал извозчик, пристраивая под сиденье объемистый пакет. – Куда? В больницу или на службу?
–Давай-ка, братец, к армянской церкви, что Графской , – задумчиво ответил Пришельцев.

–Что привело Вас к нам?– Спросил пожилой священник, печально глядя на него.
Пришельцев представился.
– Ваш визит удивителен вдвойне: трудно найти более законопослушный народ, чем мы, – недоуменно сказал настоятель.
– Скажите, – Александр Петрович замолк, не зная, как обратиться.
Священник понял и ласково произнес:
– Называйте так же, как и в Вашем храме, все мы слуги Божьи.
– Батюшка, не могли бы перевести одну надпись?– Он протянул часы.
– Конечно, сын мой, – настоятель взял их, поднес к глазам и сразу же протянул назад. – Здесь написано: "Дорогому Аршаку, в день свадьбы от кавура".
У Пришельцева сжалось сердце.
– А что такое кавур?– Спросил он машинально.
– Это дружка на свадьбе, только с более широкими и ответственными полномочиями.
–Благодарю Вас, – Александр Петрович поклонился и, опустив голову, пошел к выходу. Священник скорбно улыбнулся вслед и осенил уходящего вдаль крестным знамением.

– Лицом к стене, – скомандовал пожилой надзиратель и, открыв огромным ключом толстую дверь с небольшим зарешеченным окошком, втолкнул туда Сеню.
Как все молодые, еще не сидевшие воры, Стриж со страхом и с каким-то нервным нетерпением ждал, когда впервые попадет в камеру. Он понимал, что рано или поздно это произойдет, и часто представлял, как уверенно войдет, представится, и старые сидельцы примут его на равных в свой круг.
Стриж остановился на пороге и огляделся. В камере было светло. Под потолком ярко светила электрическая лампочка, у стен стояли четыре двухъярусные кровати. В углу, отгороженное железным листом, размещалось отхожее место. В центре стоял грубо сколоченный стол с лавками, за которым сидело четыре человека устрашающего вида, и еще двое таких же похрапывали на верхних этажах. Когда он вошел, все повернулись к нему, распространяя тяжелый запах давно немытых тел.
– Мир Вашему дому, бродяги, – степенно, как ему казалось, сказал   Стриж. – Куда сесть можно?
Все рассмеялись.
– Ты уже сидишь!– Захлебываясь от хохота, хлопая себя по коленкам, проговорил один из арестантов. – А, может, ты – баба, и на хер сесть хочешь?
Смех не утихал, и Стриж растерялся. Сценарий его эффектного появления трескался по швам.
– Лады, – миролюбиво сказал Сеня. – Присесть куда можно?
Веселье неожиданно усилилось.
– На парашу присядь!– Истерически всхлипывая, выдавил из себя один из сокамерников с давно нечесаной бородой и мелкими гнилыми пеньками вместо зубов.
– Ша!– Резко хлопнув ладонью по столу, произнес крепкий мужик, с лысой, покрытой шрамами головой. Смех мгновенно прекратился.
– Ты кто будешь? – Спросил он.
– Сеня-Стриж, за экс фараоны сцапали, – ответил Стриж.
– А как же ты к нам, честным бродягам попал, а не к политическим? – Удивленно произнес лысый, хлопнув себя по коленям.
– Не знаю. Меня как приняли, так сразу сюда, два дня в участке, правда, сперва продержали, – честно ответил Стриж.
Лысый обернулся ко всем.
– Кто слышал такую кличку?
– Я вроде слыхал, – раздался голос с койки, – есть, кажись, такой шпаненок, на бану  карманы режет.
– Вот оно чего получается, – протянул лысый. – Ты по масти –карманник, а нам арапа заправляешь, что экс какой-то совершил. Я вот думаю, а не брешешь ли ты? Может ты, вообще, черт мутный? –Он обернулся к сокамерникам. – Что думаете, господа хорошие?
Господа согласно покивали головами.
– Я – не черт, – твердо ответил Стриж. –А честный жиган! За меня серьезные люди слово скажут.
–Ты словами не кидайся, – с сочувствием в голосе сказал ему седой старичок, кряхтя, слезая с койки. – За каждое слово спросят с тебя, – и, усевшись за стол, назидательно добавил: – И правильно сделают.
– За каждое слово головой отвечу, – набычившись, сказал Сеня. – Век свободы не видать.
– Ты смотри, чтоб своим очком за слова отвечать не пришлось, – сурово сказал Лысый, пристально глядя на сжавшегося Стрижа и, поигрывая желваками, добавил: – Еще раз сбрехнешь– свободы вовек точно не увидишь.Самолично душу из тебя выну, – и вдруг резко спросил: – Кто за тебя готов подписаться?
– Авдей, Яков, Сивый, Аскер и Калина, – скороговоркой, как у школьной доски, ответил Стриж.
Сене и в голову не могло прийти, что он стал объектом самой элементарной внутрикамерной разработки, и весь этот спектакль был тщательно срежиссирован Журавлем, большим мастером подобных оперативных комбинаций. Лысый, старичок и беззубый были опытными наседками, и добыть информацию от такого неискушенного в тюремных делах молодого парня для них было не работой, а хорошо оплачиваемым развлечением.
Старичок искоса глянул на Лысого.
– Ты, хлопчик, не слушаешь старших. Опять врешь! Серьезных людей называешь, думаешь, у нас связи с волей нет? Ошибаешься! Завтра поутру маляву загоним за забор, а к вечеру ответ будет.
–Да брешет он все, – истерично крикнул беззубый. – Что Сивый, что остальные... авторитетные люди! Такого фуфела они за версту не к себе подпустят! За папиросами, поди, один раз для них сгонял и сразу в подельники записался?
– Нет! – Гордо подняв голову, сказал Стриж. – На дело я с ними ходил.  Про Русско-Азиатский банк слыхали? – Он обвел всех взглядом. – Я с ними там был.
–Это где бомбу бросили? – Заинтересованно спросил Лысый.
– Так это ж я и бросил!– Обрадовано сказал Сеня.
Лицо Лысого смягчилось.
– Ну что ж, не обессудь. Проверить надо было, кто к нам попал. Проходи к столу, поешь с нами...
Сене дали кусок ситного и три куска чайной колбасы. Он начал есть, стараясь не торопиться, и отвечал на вопросы, радуясь, что его приняли в общий круг. Увлеченно жуя, он красочно, под восхищенные взгляды, в деталях рассказал обо всем, скромно упомянув, что если бы не он, то у Авдея вряд ли что-нибудь получилось. Лысый глянул на беззубого бородача, тот свернул козью ножку и, не обращаясь ни к кому произнес:
– Авдей– мужик фартовый, но рисковый. Такое кубло большое к себе домой привел.
– А он и не приводил, – простодушно откликнулся Стриж.
– Погодь, Сеня, так не бывает... такое дело обмозговать надо. Кому где стоять, кому куда бежать.
–Само собой. Сначала у Пети-пузатого на Дубинке собрались, а потом прямо на месте смотрели, – уже освоившись с обстановкой, степенно ответил он.
– Это на Горской который живет?– Зевнув, спросил старичок.
– Нет... на Черноморской, – ответил Стриж. – Там еще колонка на углу.

–Добрый день, Сергей Николаевич! Вот, принес все согласно списку, – поздоровался Пришельцев и поставил саквояж на стул, стоявший около двери. – Как Вы себя чувствуете?
– Вы знаете, значительно лучше! – Улыбнулся Шатский. – Ни температуры, ни болей, но скукотища ужасная.
– Думаю, что все скоро закончится,  – неопределенно ответил Александр Петрович. – Здесь курить можно?
–Вообще-то нежелательно, но для меня делают исключение, только откройте пошире окно.
Пришельцев подошел к окну и, глядя на улицу, зажег папиросу. Когда она догорела, молча прикурил следующую, напряженно думая, как начать крайне тяжелый и неприятный разговор.
– Как дела на службе? – Спросил Шатский.
– Без происшествий, – коротко ответил Пришельцев, и, повернувшись, достал часы. – Скажите, откуда у Вас этот брегет?
Сергей Николаевич закрыл глаза, он стал белее снега, и на миг Пришельцеву показалось, что на подушке лежат только брови и усы, взятые напрокат в театральной гримёрке. В глубине души у него теплилась надежда, что произошла роковая ошибка, но посмотрев на своего, теперь уже бывшего  коллегу, он все понял.
– Кто Вам дал эти часы?– Повторил он.
Шатский молчал.
– Полюндра?
По тому, как у Шатского дернулся уголок рта, Александр Петрович понял, что попал в точку.
– Как поддерживали связь? Отвечайте, черт вас дери! – Зло сказал он.
– Мы встречались в трактире, я находил в двери записки с указанием места и времени встречи, – ответил сквозь зубы Сергей Николаевич, глядя в потолок.
– Как давно вступили в контакт?
– Около полугода, может, чуть больше.
– Какую информацию Вы успели передать?
– О планируемых облавах, розыскных циркулярах и планируемых мероприятиях.
Пришельцев стиснул зубы, понимая весь ужас случившегося.
– Кого из шайки Полюндры знаете еще?
– Никого, мы встречались наедине.
– Какую последнюю информацию Вы передали?
– Про Мокрецова и Макухина, про перстень и про версию о том, что ограбление банковской кареты – дело рук социал-демократов или группы анархистов-коммунистов "Анархия" .
Пришельцев снова закурил.
– Об этом я обязан незамедлительно доложить рапортом по команде. Вы знаете, что Вас ожидает. Завтра, после обеда, я буду с докладом у полицмейстера. Полагаю, что, как дворянин, Вы примете правильное решение, – и он направился к выходу. У двери он остановился:
– Скажите, на чем они Вас зацепили?
Шатский молча отвернул голову.
Он неподвижно лежал, и смотрел на извилистую трещину на потолке. Вдруг ему пришло в голову, что она похожа на его прожитую жизнь. Вот короткий прямой отрезок – это безмятежное детство. Ласковые мамины руки, густая борода отца, пахнущая табаком, долгие тихие вечера с бабушкой, чай с эклерами, вареньем и рассказами о героических предках. А этот, кривой и изогнутый, как червь, – гимназия. Трещина извивалась, по краям появились желтые подтеки. В одном месте выглядывал кусок дранки. «Пятый класс», – подумал он, вспоминая издевательства над своим славным родом. Резкий изгиб – смерть бабушки. Еще один прямой отрезок, длиннее прежнего – университет. Безмятежные годы, живые родители и Лиза. Вечерние прогулки по парку, робкие касания рук, первый поцелуй. Но ее родители подыскали дочери более достойную, как они считали, партию. Трещина дошла до места, где выпал кусок штукатурки. «Смерть родителей», – подумал Шатский. После дырки она протянулась прямой тоненькой ниткой и резко оборвалась– тихая размеренная служба в департаменте и… все. Он повернулся к тумбочке, взял пузырек со снотворными каплями и резко ударил его об спинку кровати.
– Сергей Николаевич! Доброе утро! Завтракать пора, – вошла нянечка и вдруг с криком, уронив поднос, выбежала из палаты, по дороге перевернув стул с саквояжем, из которого выпал второй том Лескова, который, по мнению Святополка-Мирского , «всех глубже и шире, знал русский народ таким, каков он есть».

Хоронили Николая Сергеевича на Дубинском кладбище, в дальнем углу, на неосвященной земле, где хоронят бродяг и самоубийц. Кроме сыскного отдела и супруги Воропаева, кормившей его домашними обедами, никого не было.
– Даже и не знаю, что сказать, – печально промолвил Петр Семенович, комкая шляпу в руках. – Ума не приложу, утром жена отнесла ему бульона, часа полтора с ним просидела. Он себя прекрасно чувствовал, и вдруг… резать вены, как гимназистка? Не понимаю...
–Господи, – печально всхлипнула Варвара Семеновна. – Шутил, я его хотела с соседкой познакомить.
– Раньше надо было, Варенька,– скорбно поджав губы, сказал Журавель. – Вот, видите, до чего одиночество довело. Сам на себя руки наложил.
– Да, все признаки самоубийства налицо, – сказал Викентий Леонтьевич. – Жаль, посмертной записки не оставил.
Александр Петрович подошел к гробу и, сделав вид, что поправляет на покойном покрывало, подсунул часы под тело.
– Закрывайте, – сказал он могильщикам, стоящим в отдалении.
Когда над могилой вырос свежий холм без креста, Журавель сказал:
– Поминок устраивать мы не будем, но, думаю, всем вместе поужинать будет вполне уместно.
Пришельцев одобрительно кивнул.
…Где-то на Дубинском кладбище, под бетонными фундаментами новых домов, в полусгнившем дешёвом гробу, рядом со скелетом в истлевшем вицмундире с университетским значком и орденами Святой Анны третьей и Святого Станислава второй степени, и сейчас лежит золотой брегет с бриллиантами и узорной надписью на армянском языке.

– Ну вот, вся колода в сборе, за исключением туза и королей, – удовлетворенно произнес Александр Петрович. – Какие будут предложения?
– У нас появилась новая нить, – сказал Лавр. – Это Петя-пузатый, может быть он выведет на остальных?
–Я тоже на это надеюсь, – ответил Пришельцев и, потерев висок, продолжил: – Стриж и сестры Каледины рассказали все, что знали, но Сивый и Калина – другого поля ягоды, вернее, орешки. Их просто так не расколоть.
– А что они могут добавить?– Спросил Сергей Леонидович. – Состав банды мы знаем, надо искать.
– Лавр Павлович прав: надо брать этого Петю и немедленно!– Произнес Пришельцев, слегка пристукнув кулаком по столу. – Сергей Леонидович, берите пролетку и везите его сюда. По дороге ничего не объясняйте, есть идея!
Когда Карабанов вышел, Лавр встал.
– Разрешите с ним, Александр Петрович!
– Да, конечно, – улыбаясь, ответил Пришельцев.
Когда Ермаков вышел, он обратился к Коржевскому:
– Викентий Леонтьевич, у Вас мундир следователя с собой?
– Безусловно! Висит в шкафу и ждет своего часа.
–Час пробил! Завтра попрошу Вас прибыть в нем, – и пояснил: – Сейчас около восьми часов вечера. Ночь Петя проведет в арестантской комнате, терзаясь мыслью: за что его забрали? А поутру начнем с ним работать! Григорий Спиридонович, что у нас есть на него?
– Фармазонщик, организатор аферистических лотерей на ярмарках, посредник при всяких темных делах, очень мутная личность, но зацепить было не за что, да и не мешал никому. В 1904 году случайно попал под Ляолян , видимо, не успел откупиться, но буквально через месяц вернулся со справкой о контузии. Теперь Петр Александрович Ноговицин – инвалид, ковыряется в саду. Оказывает всякие мелкие посреднические услуги. К нему приходят гости, но ведут себя тихо, ночевать не остаются.
Всю ночь Петя мерил шагами камеру. Несмотря на прохладу, его рыхлое, отечное лицо, с заплывшими водянистыми глазами было покрыто крупными каплями пота, которые он постоянно смахивал ладонью.   
– За что взяли? – Лихорадочно думал Петя. – За фуфлыжное кольцо?  Нет... Там все чисто! Может, кто из деловых меня слил? Так у них своих забот хватает! Точно, за чемодан с женским тряпьем! – И сам себе ответил: – Уже вроде месяца четыре минуло…
Когда в зарешеченном окне засерело небо, он лег на нары, и, прочитав выцарапанную на стене надпись: "Не боюсь я вас, лягаши проклятые", обреченно вздохнув, провалился в тяжелый беспокойный сон.
Проснулся он от лязгнувшего засова.
– Ноговицин, выходи, – позевывая, сказал дежурный.
Поставив его лицом к стене, он запер дверь и, подтолкнув в спину, повел по коридору. Подойдя к одной из дверей, городовой, приоткрыв ее, втолкнул туда Петю и, откашлявшись, доложил:
– Александр Петрович, арестованный Ноговицин доставлен.
Пришельцев внимательно разглядывал вошедшего. Он него не укрылось неумело скрываемое волнение.
– Присаживайтесь, Ноговицин. Как спалось?
– Сами знаете, как в камере спится, – ответил тот, и, поняв двусмысленность фразы, осекся, но хозяин кабинета не обратил на это внимания.
– Как Вы думаете, за что Вас задержали?
– Ни за что... грех над инвалидом войны издеваться, – сделав скорбную мину, ответил он.
– К Вашему славному боевому пути и крови, пролитой за Отечество, мы еще вернемся. Сделаем запрос в военное ведомство, и все станет ясно.
Пришельцев достал портсигар и закурил.
– Угощайтесь.
Петр взял папиросу и с наслаждением закурил.
– Вы помните, что сказал конвоир, когда доставил Вас ко мне?
Неожиданный вопрос поставил его в тупик.
– Да, – недоуменно ответил Петр.
– Он не разбирается в тонкостях юриспруденции, – продолжил Александр Петрович. – Вы не арестованный, а задержанный. – Он снял телефонную трубку. – Пригласите дежурного следователя.
–Следователь по важнейшим делам  Корчевский прибыл, – Викентий Леонтьевич вошел, ослепительно сияя начищенными пуговицами и университетским значком.   
– Сейчас от Вашего поведения будет зависеть, будете ли арестованным или останетесь задержанным. Если результат нашей беседы меня не удовлетворит, в Вашем присутствии следователь вынесет постановление об аресте.
Ноговицин вскинул голову:
– За что меня арестовывать? За кольцо паршивое? Так я его сам, как золотое, купил!
– Нет, не за кольцо, – Александр Петрович скупо улыбнулся. – За ограбление почтовой кареты, в ходе которого было убито три нижних чина конно-полицейской стражи. Сумму похищенного я называть не буду, Вы ее, наверное, и сами знаете.
Петр сразу понял, о чем речь, и побледнел.
– Какая карета, я и слыхом не слыхивал... Напраслину возводите, Ваше благородие!
– У Вас дома собирались Авдей, Сивый, Калина, Аскер... Дальше перечислять не буду, да и незачем. Преступный план был разработан у Вас... Я, наверное, погорячился, пообещав сохранить Вам статус задержанного. Вы являетесь организатором и мозговым центром опасной банды. Суд присяжных удовлетворится представленными доказательствами.
Пришельцев посмотрел на Корчевского, и тот, важно кивнув, добавил:
– Всенепременно, при грамотно составленном обвинительном заключении смертная казнь гарантирована... три трупа все ж таки...
– Какие три трупа! – Истерично завизжал Петр. – Побойтесь Бога!
– Не упоминайте имя Господа всуе, – сурово сказал Александр Петрович. – Лучше подумайте о другом!
–О чем? – Потерянно спросил Петр.
– О том, как сохранить жизнь, – наставительно произнес Пришельцев, вновь глянув на Викентия Леонтьевича. Тот солидно откашлялся:
– Закон предусматривает смягчение наказания и неприменение смертной казни при активном содействии следствию, – увидев, что Александр Петрович одобрительно кивает, он продолжил: – при определенных обстоятельствах считаю возможным, в интересах дела, не избирать мерой пресечения арест, а ограничится временным задержанием.
Пришельцев вновь достал папиросы.
– Петр, ты все понял? – Он перешел на «ты».
–Дайте до утра подумать, – выдавил Ноговицин.
– Нет, – жестко ответил Пришельцев. – Думай, пока папироса горит.
– Хорошо, – он глубоко затянулся. – Спрашивайте.
– Нет, это ты рассказывай!
–А что рассказывать? Подошел ко мне Аскер и сказал, что вечером им переговорить надо. Я дома прибрался, самовар согрел, баранок купил, они собрались, почти час просидели и ушли.
– Аскер все еще в меблированных комнатах живет или квартиру снять, наконец-таки, сподобился? – Спросил Александр Петрович.
Викентий Леонтьевич посмотрел на его напряженное лицо и вдруг понял, что тот не имеет никакого представления, где живет Аскер, а блефует, пытаясь выяснить, знает ли это Ноговицин.
– Да нет, все так же, в меблирашках, на Екатерининской.
– А как он тебя к себе пустил? Он же скрытный, чертяка, от всех хоронится, – улыбнулся Пришельцев.
– Ткань он на рынке искал хорошую,заграничную. На свадьбу в аул к себе собирался. Я ему предложил, а он торопился куда-то и попросил домой занести.
– Говори адрес.
Петр понял, какую оплошность он допустил и испуганно, дрожащим голосом произнес:
– Да меня же на куски порежут!
– Ты думай, чтоб тебя к стенке не поставили! Адрес!
– Екатерининская-32, комната 7, – бесцветным голосом сказал Петр и, закрыв лицо руками, заплакал.
– Не плачь, Петр, – тихо сказал Пришельцев. – Ты молодец, все правильно сделал. Ведь ты не душегуб, а у них руки по локоть в крови. Тебе с ними не по дороге. Не останови мы с тобой этих иродов, сколько горя людям принесут. – Он налил в стакан воды. – Попей водички. Пару дней посидишь у нас с комфортом, чтоб душа моя за тебя спокойна была, а потом домой пойдешь.
Корчевский потрясенно слушал шефа. Когда Ноговицина увели, он порывисто протянул Пришельцеву руку.
– Александр Петрович, я благодарен судьбе, что мне довелось служить под Вашим началом. То, что сейчас произошло, – это вершина оперативного мастерства, достойная войти в анналы истории русского сыска. Примите мои уверения в совершеннейшем к Вам почтении, и искренней преданности вашего покорного слуги, – он закончил устаревшей, но очень точно отражающей его душевное состояние фразой и улыбнулся.
Пришельцев смутился.
– Сегодняшний успех можно в полной мере разделить на двоих. Вы прекрасно и, главное, в психологически точно выбранный момент вступили в игру, чем определили ее исход, – и, весело рассмеявшись, добавил: – У Вас батенька, недюжинный драматический талант, Качалов  может позавидовать.
Неожиданно дверь резко открылась, и в кабинет влетел Петр Семенович.
– Шеф! – Отдышавшись, радостно произнес он. – Сегодня вечером Иван будет в "Якоре"!
– Вот тебе раз! – Удивился Пришельцев. – Не было ни гроша, да вдруг алтын! Пригласите срочно ко мне всех сотрудников.
Когда все собрались, Александр Петрович, с трудом сдерживая волнение, сказал:
– Уважаемые коллеги, сегодня у нас есть возможность покончить сразу с двумя бандами, если мы грамотно реализуем полученную информацию. Иван, за которым участие в убийстве Швангулидзе и Саркисова, сегодня нанесет визит в "Якорь". Ноговицин сообщил нам адрес, где проживают Аскер и Яков, совершившие ограбление кареты Русско-Азиатского банка. Иван, как правило, остается до утра, но на всякий случай Викентий Леонтьевич, с двумя филерами, будет наблюдать за входом до нашего прибытия. Мы все выдвигаемся на задержание Якова и Аскера, – он побарабанил пальцами по столу. – Попрошу всех проверить оружие, фонари и свистки. Григорий Спиридонович, свяжитесь сначальством, попросите двух человек в помощь Корчевскому. Вам не откажут! Петр Семенович, пройдите на адрес, осмотритесь. Изучите пути возможного отхода, наличие черного хода, этажность, количество комнат. Встретьтесь с околоточным надзирателем. Узнайте, кто дворник. Если проверенный человек, соберите всю информацию об интересующих нас лицах. К половине шестого собираемся в моем кабинете.

Время сгладило горечь утраты, но, когда Авдей вспоминал Дарью, щемящая боль сдавливала грудь и, стиснув зубы, он ожесточенно думал: «Кто?!». Эта мысль не давала ему покоя. Он примирился с потерей чугунка, но неотомщенная смерть любимого человека и неродившегося ребенка неизвлекаемой занозой сидела в его душе. Однако молодой здоровый организм брал свое, и у него постепенно просыпался интерес к жизни.
В тот день погода была на удивление хороша, и он решил пойти в Войсковой сад. Заказав в кафе кофе с ликером, Авдей закурил и лениво принялся рассматривать фланирующих по аллеям людей. В саду было людно. Чинно прохаживались семейные пары, дети бегали под присмотром всяческих нянек, бонн и воспитательниц.
– Ехор! Ехор! неметленно састегнись! Oh mein Gott was f;r ein Kind , –с немецким акцентом кричала высокая и худая, как жердь, гувернантка с выбившимися из под шляпки рыжими кудельками волос, тщетно пытаясь догнать шустрого мальчугана лет восьми.
«Хрен ты его догонишь», – усмехнулся по себя Авдей, отпивая ароматный кофе. Его взгляд остановился на девушке в белом пикейном платье, которая задумчиво шла по аллее. «А вот эту я бы догнал», – рассеянно подумал он и неожиданно обратил внимание, что людской поток направляется к летнему театру.
Двигаясь вместе со всеми, он оказался около билетных касс и увидел яркую, блестевшую на солнце свежую афишу: «Черные вороны», сочинение господина В. Протопопова , пьеса в пяти действиях». «Посмотрим, что это за "Черные вороны" такие. Из фартовых, наверное».
Когда до заветного окошечка оставалось всего несколько человек, он услышал позади восторженный голос:
– Это принципиально новая трактовка! Представляешь, Иоанн Кронштадтский – псевдоцелитель, а его сторонники – сектанты!
«Вот тебе и фартовые, – печально подумал Авдей. – Как бы со скуки не подохнуть!»
Он взял билет и облегченно вывалился из толпы. До начала оставалось около двадцати минут. Успев съесть мороженное и выкурить папиросу, он вошел в театр и, увидев издали свое место, приятно удивился. Его соседкой  оказалась та самая девушка, которая задумчиво шла по аллее, но теперь она была возбуждена и, раскрасневшись в предвкушении скандальной пьесы, с нетерпением ждала начала.
Внимательно следя за развитием сюжета, Авдей думал, как начать разговор. Когда закончилось первое действие, он повернулся к соседке:
– Очень интересная трактовка, – и, повторив фразу про псевдоцелителя, услышанную в очереди, спросил: – Вы не находите?
Она оживленно отозвалась:
– Безусловно! Протопопов– гений! Как смело он показал религиозный народ и его неспособность отличить сектантство от православия!
Ее слегка оттопыренные ушки так мило розовели в свете театральных прожекторов, что он растерялся, не зная, что ответить. Его выручила разносчица сладостей. Купив два пакетика засахаренных фруктов, Авдей предложил их даме.
В антракте Авдей произнес:
– После сладкого очень хочется пить. Позвольте пригласить Вас в буфет?
Выпив по стакану зельтерской воды, они  вернулись в зал, а во втором антракте уже разговаривали, как старые знакомые. Майя Владимировна Нижневская служила на телеграфе, чем очень гордилась.
Авдей представился торговым агентом оружейной фирмы в полной уверенности, что его вид деятельности не заинтересует спутницу, но девушка радостно захлопала в ладоши:
– Какая прелесть! У моего отца есть пистолет, точно названия не помню, какой-то Смит, я даже с него стреляла, – и гордо добавила: – И попала!
–У Вашего батюшки, скорее всего, Смит-Вессон, – улыбаясь, уточнил Авдей, – только это не пистолет, а очень хороший и надежный револьвер.
Незаметно они дошли до ее дома. Она остановилась.
– Вот мы и пришли. Спасибо, что проводили.
В ее зеленоватых глазах маленькими зайчиками отражался свет фонаря, слегка поскрипывающего на ветру.
– Благодаря Вам, Майя Владимировна, я сегодня провел чудесный вечер. Скажите, куда я мог бы пригласить Вас, чтоб Вам было интересно и приятно?
 Нижневская улыбнулась.
– Пригласите меня в городскую картинную галерею.
Они договорились о встрече, и Авдей, галантно попрощавшись, ушел.
На следующий день они смотрели картины и, поужинав в небольшом уютном ресторане, решили продолжить приятное для обоих знакомство.
Их отношения развивались стремительно, и через несколько дней он уже остался у нее ночевать.
Однажды, гуляя, они попали под дождь, и девушка предложила зайти к подруге, живущей неподалеку.
– Она– очень приятный и интересный собеседник, с ней будет не скучно, – пообещала Нижневская.
– Удобно ли будет без приглашения?– Усомнился Авдей.
– Да! – Решительно ответила Майя.
Взяв в кондитерской эклеры и шоколад, они направились в гости.
– Таня! Открывай, мы к тебе на чай, – уверенно войдя в прихожую, Майя весело произнесла: – Познакомься, это Авдей, и давай сразу без официоза. Ставь чайник, мы промокли.
Вечер действительно был очень веселым. Авдей, понимая, что все голодны, извинился и вышел. Вернулся он с двумя бутылками вина и закусками. Вдруг Майя, раскрасневшаяся от вина, сказала:
– Знаешь, Березкина прекрасно рисует. Когда-нибудь ее картины будут висеть в галерее, и не в нашей, а в Третьяковке. Покажи свой альбом, – попросила она.
Таня сначала отнекивалась, но под двойным напором быстро сдалась и протянула Авдею большой альбом в дешевом коленкоровом переплете. Он с интересом перелистывал толстые листы, разглядывая незатейливые пастельные пейзажи, как вдруг его внимание привлек карандашный набросок двух мужчин, оба показались ему смутно знакомыми.
– Это Ваши друзья? – Спросил он.
Таня не успела ответить, как Майя, округлив глаза, шёпотом сказала:
– Она работает в полиции.
Авдей от неожиданности вздрогнул. Девушки рассмеялись, и Нижневская в красках поведала ужасную историю об убийстве и о том, как ее подруга помогла раскрыть преступление.
– Их поймали? – Спросил он, напряженно вспоминая эти до боли знакомые, но ускользающие из памяти лица.
– Не знаю, – беспечно ответила Майя, потеряв интерес к неведомым ей людям. – Передай, пожалуйста, бутерброд.
Проводив Майю домой, Авдей сослался на неотложные дела и поспешил домой, ему хотелось побыть одному. Он курил, лежа на кровати, и воскрешал в памяти увиденное. Глядя в потолок, он представил их по одному, и вдруг в голове сверкнуло магниевой вспышкой!«Здоровый – это сын кузнеца! Тихон, кажется. Лицо второго… господи, как же его, черт бы его побрал! Иван! Точно Иван! Кажется из кодлы Антона, – он с удовлетворением зажег новую папиросу. – Только как они вместе оказались?»

Они шли по Красной и тихо беседовали. Вдруг Майя остановилась.
– Смотри, – тихо сказала она. Под водосточной трубой сидел маленький рыжий котенок и тихо от голода попискивал. Она нагнулась и взяла его на руки.
– Бедненький... Бросили тебя. Ничего, сейчас мы тебя покормим, – Авдей смотрел, как она прижала к себе рыжего доходягу, и вдруг грудь ему сдавила неведомая прежде такая волна нежности, что у него выступили слезы. Перед глазами встала сестра-погодок, умершая от дифтерии в двенадцатилетнем возрасте. Она точно также прижимала к себе котенка, только не рыжего, а серого, и также терлась подбородком об его ушастую голову.
– Я возьму его себе, – сказала Майя, подняв на Авдея счастливые глаза. – Он будет сидеть со мной, смотреть в окно, мурлыкать и ждать тебя.
–Конечно, – сглотнув ком в горле, ответил он. – Сейчас купим ему все, что нужно.
Они шли мимо ювелирного магазина, и Авдею захотелось сделать ей что-то приятное.
–Давай зайдем, – предложил он.
Она удивленно подняла глаза и отстраненно, улыбаясь своим мыслям, тихо произнесла. – Здесь не продают молока.
–  Это потом, – и потянул ее к двери.
– Прошу Вас, что непосредственно интересует? Кольца, броши, кулоны, браслеты? – Неторопливо, с барскими нотками в голосе, произнес приказчик с породистым лицом римского патриция, которое несколько портили тоненькие пшеничные усики, подстриженные по последней моде.
– Погоди, милейший, дай оглядеться, – сказал Авдей и, повернувшись к Майе, спросил: – Что будем смотреть?
– Н-не знаю, – запнувшись, ответила она.
Он посмотрел на ее руки, прижимавшие к груди котенка, и улыбнулся:
– Давай купим тебе кольцо, хорошее красивое кольцо, – и повел ее к прилавку.
Майя знала, что, как правило, драгоценности раскладывают в порядке возрастания цены, и, бегло оглядев витрину, поняла, что не ошиблась. Она начала рассматривать левую сторону, где лежали тоненькие и дутые колечки с поделочными и полудрагоценными камнями, но Авдей уверенно подвел ее к правому краю, где лежали, переливалась всеми цветами, кольца, которые могли украсить собой любую коллекцию. Они так ослепительно сверкали в электрических лучах, которыми мастерски была подсвечена витрина, что Майя даже зажмурилась.
– Ну, что же ты? Выбирай, что на тебя смотрит! – Улыбнулся Авдей. 
– Я не знаю... правда, не знаю, – она беспомощно оглянулась и посмотрела на приказчика.
–Позвольте, сударыня, Вам помочь, – он подошел ближе. – Покупка драгоценностей, особенно кольца, не так проста, как полагает Ваш спутник. Ведь, в отличие от диадем, колье и прочих, кольцо будет всегда находиться при даме. Вы будете составлять с ним единое целое, и при выборе Вам необходимо знать, какую сакральную суть несет в себе каждый камень.
Майя слушала, как завороженная. Приказчик, сделав легкую паузу, продолжил:
– Вам надо понять, какой камень вы хотели бы видеть своим спутником. Сапфир – камень преданности и верности. Изумруд – символ плодородия и богатства, а рубин, – он взял кольцо с красным камнем, и, потерев его об бархатный обшлаг сюртука, протянул девушке, – Это камень страсти и любви. Возьмите и почувствуйте его силу!
Она робко посмотрела на Авдея.
– Примерь, – сказал он и ласково дотронулся рукой до ее кисти.
Кольцо оказалось великовато. Авдей оглядел витрину и увидел кольцо, стоявшее особняком на отдельной подставке. – Покажите это.
Приказчик не пошевелился:
– Это очень дорогое кольцо, сударь.
Глаза Авдея сузились, но голос оставался вежливым:
– Я, кажется, не спрашивал о цене.
Он взял протянутое кольцо и протянул девушке. Кольцо как будто было сделано на заказ под ее палец.
– Сколько?
– Три с половиной тысячи рублей. Работа поставщика двора Его императорского Величества месье Болина, – слегка улыбнувшись, ответил он. – Вот ценничек, извольте глянуть.
Майя испугано сняла кольцо и положила его на прилавок, слегка оттолкнув подальше от себя.
– Ты что ж, в кармане его понесешь? Так ведь и потерять  можно, –усмехнулся Авдей и,не торопясь достав бумажник, отсчитал требуемую сумму.
Приказчик ожидал другого развития событий, но профессионализм выручил его в очередной раз
– Поздравляю Вас, господа! Вы приобрели семейную реликвию. Такие вещи переходят по наследству. Расскажите о сегодняшнем дне своим детям и Ваши правнуки сохранят это семейное предание о кольце и рыжем котенке, –опустив руку под прилавок, он достал красивую позолоченную брошь, в виде изящной корзиночки с цветами, и, слегка наклонив голову, протянул девушке:
– Позвольте комплимент от нашего магазина!
Дома они накормили нового жильца, поужинали и легли спать. Когда Майя уснула, он взял кольцо, вышел на кухню и, закурив, начал внимательно его разглядывать. «Красивое, – думал он, радуясь покупке. – Прямо как то, что я у Цыгана в буру выиграл...». Какие-то смутные подозрения зашевелились в мозгу. «Он его за два куска на кон поставил, говорил, большой цены и тоже что-то про царский дом загибал».
Авдей в две глубокие затяжки докурил папиросу и, приняв решение, лег спать. На следующий  день он вошел в магазин и подошел к прилавку.
– Доброе утро! Если помните, я вчера приобрел у Вас кольцо.
Приказчик напрягся.
– Что-то не так? Если вы хотите его вернуть, то потеряете определенную сумму.
Авдей отрицательно мотнул головой.
– Речь не о возврате. Я хочу знать, кому принадлежало это кольцо? –И положил на прилавок пятидесятирублевую купюру.
Приказчик сглотнул слюну.
– Вообще-то, это коммерческая тайна. Но для серьезного клиента можно сделать небольшое исключение. Одну минуту.
Он вышел и через несколько минут вернулся, держа в руках приходную книгу. Палец с отполированным ногтем скользил по строчкам.
– Вот... Макридина Ирина Владимировна, девица легкого поведения из "Якоря". Он находится...
– Я знаю, – перебил его Авдей. – Благодарю Вас. – И, глядя ему в лицо, добавил: – Надеюсь, что все останется между нами, тем более– это в Ваших интересах.

Клотильда сидела у окна и читала свежий номер журнала "Нива" .  Особенно ей нравилось разглядывать репродукции картин и читать исторические очерки.
– Клотильдочка, к тебе гость! – Сунув голову в дверь, сказала Жаннетта. – Выходи! 
– Здравствуйте, Клотильда! – Молодой, хорошо одетый мужчина слегка наклонил голову. – Позвольте занять немного Вашего внимания.
 Клотильда улыбнулась.
– Прошу месье, что будете пить?
– Вас и до дна! – Ответил Авдей и, взяв ее за руку, повел в комнату.
Они сели на кровать, и она начала расстегивать блузку.
– Погодите, Ирина Владимировна, у меня к Вам приватный и хорошо оплачиваемый разговор. Я представляю интересы одной особы, сильно озабоченной пропажей кольца, которое Вы сдали в магазин. Откуда оно у Вас? – Достав бумажник, он положил на покрывало четвертной билет. – Безусловно, все останется между нами, это частное расследование.
Клотильда напряженно думала: «А если я не скажу?».
– А если Вы не скажете, то мне придется идти в полицию и частное расследование превратится в полицейское дознание. Вы этого хотите?
Клотильда вздохнула:
– Тихон, будь он неладен, подарил...
Авдей внимательно выслушал и спросил:
– Он один приходил?
– Нет, трое их было. Иван и этот, как его... Митрич, противный такой, я еще боялась, что с ним придется работать.
– Что-нибудь про себя он рассказывал?
–Не до разговоров было, – усмехнулась Клотильда. – Вот чего! Он говорил, что кузнец!
–Спасибо, Клотильда! – Сказал Авдей и выбежал на улицу.
В дверь заглянула Лизетта:
– Что он, как ошпаренный, выбежал? Такой скорострел оказался?
–Долго ли умеючи!– Сказала Клотильда, поправляя волосы.
–Если умеючи, то долго! Идем в лото играть. Розинке клиент конфекты подарил, "Шантеклер" называются.
Авдей вошел без стука. Стоявший у окна Аскер повернулся на шум, резко присел, и в руке у него мгновенно появился браунинг, но, увидев, кто пришел, сразу заулыбался:
– Ты хоть для приличия стукни, а то неровен час... Сам понимаешь! Садись к столу, чай будешь?
Авдей помотал головой.
– Где Яков? Голова его светлая нужна.
– Сейчас будет, за папиросами вышел.
Когда все собрались, Авдей рассказал события последних дней, начиная с визита к Березкиной. Некоторое время за столом было тихо, затем Яков произнес:
– Ну, что ж, Авдей, ты нашел убийц Дарьи. Варианта два. Собрать сход и предъявить, или выдернуть этих сучат и самим, без разборок, на ремни порезать.
– Наверное, лучше сразу на ремни порезать, – серьезно сказал Аскер.
–У меня от всего этого голова кругом! – Обхватив голову руками, произнес Авдей. – Давайте спать.
– Посмотрите на птиц небесных. Они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы. Не заботьтесь о завтрашнем дне,– Яков обнял Авдея.– Ложись и спи. Будет день – будет пища.

–Нумер семь состоит из одной комнаты и прихожей, на первом этаже. Дверь и замок обычные, открываются наружу. Черный ход в конце коридора. Комната угловая, одно окно выходит на улицу, второе во двор. Подход к главному входу из окна не виден, черный ход просматривается частично. Околоточный пояснил, что живут скромно, плату вносят регулярно, ни в чем подозрительном не замечены. Дворник входит к ним свободно, не вызывая подозрений. Приносит дрова, чистит печь. Служит давно, в полицейском участке на хорошем счету, – доложил Воропаев и промокнул пот со лба. 
– Благодарю, – Пришельцев посмотрел на Журавля.
– Два филера для операции выделены. Имеют стаж работы и опыт силовых задержаний,– коротко ответил Григорий Спиридонович.
– Петр Семенович, насколько достоверна информация о визите Ивана? 
– Он встретил Розину на рынке и пообещал прийти, она рассказала об этом Клотильде, а Клотильда, в миру Макридина, мне.
– Она что ж, у Вас на контакте?– Спросил Журавель.
– Нет, просто доверительные отношения.
– Надеюсь, не в ущерб семейному очагу?– С веселым смехом спросил Карабанов.
– Нет, – улыбнулся в ответ Воропаев. – Просто она твердо решила встать на путь исправления, – и, согнав с лица улыбку, добавил: – Как только Иван войдет в "Якорь", она выйдет на порог проверить почтовый ящик, а когда соберется выходить, она распахнет шторы в своей комнате. Полагаю брать его надо прямо на выходе. В помещении он может учинить стрельбу.
– Не успеет, – отозвался Лавр.
– Успеет, – качнув головой, возразил  Журавель. – Там хорошие крепкие двери. Когда дама уединяется с клиентом, они запираются. При первом же стуке он успеет одеться, и начнет палить через дверь. Воропаев прав! Только на выходе.
– Черт!– Проворчал Пришельцев. – Вы знаете "Якорь", как завсегдатай. Корчевский уже там?
– Да, с пяти вечера, в кафе напротив. Про почту и шторы оповещен мною лично, – ответил Журавель. – Про то, что брать его только на выходе– тоже.
–Все, с этим вопросом закончили. По второму задержанию, думаю, поступим так. Дворник постучит, скажет, что принес дрова. Они откроют, мы войдем, – Пришельцев обвел взглядом присутствующих.
– А другого варианта и нет, – сказал Григорий Спиридонович. – Там узкий коридор, положат всех, как в тире.

  Когда стемнело, они подошли к адресу. Из темноты вышли дворник и околоточный.
– Добрый вечер, господа!– Поздоровался надзиратель. – Они находятся на месте уже около часа. Как прикажете поступать?
– Воропаев и Вы – под уличное окно, Карабанов – во двор. Мы – в комнату.– Он посмотрел на дворника. – Вы как, готовы послужить Отечеству?
Дворник приосанился:
– А что ж, мы завсегда готовы!
–Тогда сделаем так! Если Вы понесете им дрова, это не вызовет подозрений?
– Дрова уже носил, а вот золу к ночи выгрести надобно, – серьезно сказал дворник.
– Как Вас звать? – Спросил  Пришельцев.
– Палычем, сказал дворник и, увидев вопросительный взгляд Пришельцева, добавил: – Дмитрий я, Дмитрий Палыч.
– Чудесно, – ответил тот и представился.
Дворник принял что-то вроде строевой стойки и приосанился.
–Сделаем так, Дмитрий Павлович. Вы стучите в дверь и говорите о цели визита, получив разрешение, открываете дверь на себя и прячетесь за ней. Вам все ясно?
Дмитрий Павлович солидно кивнул.
– Тогда все по местам и вперед!
Они тихо вошли в коридор, держа оружие наизготовку, но, когда до двери оставалось не более четырех метров, она неожиданно распахнулась. Из комнаты насвистывая, вышел Яков, держа обеими руками самовар, еще исходивший легким ароматным дымком. Увидев вооруженных людей, он мгновенно сориентировался, швырнул самовар в дворника и, крикнув: «Аскер! Шухер!», заскочил назад, захлопнув за собой дверь. Тут же раздались негромкие хлопки, и в двери появилось несколько маленьких отверстий. Дворник охнув, схватился рукой за живот, и, удивленно оглядевшись по сторонам, упал на пол. Застонал и опустился на пол, зажимая рану на плече. околоточный. В наступившей тишине колокольным набатом раздался звон разбитого стекла. Лавр, оттолкнув Пришельцева, одним прыжком подскочил к двери, распахнул ее и упал на пол. Человек в темном пиджаке уже стоял одной ногой на подоконнике, готовясь спрыгнуть вниз. Услышав шум, он обернулся, и у него в руке блеснула вороненая сталь пистолета. «Такой, как Викентий подарил», – успел подумать Лавр, откатываясь в сторону. Пуля, отколов кусок щепки, вонзилась туда, где долю секунды назад была его голова. Поймав взглядом оконный проем, он увидел, что бандит присел, готовясь спрыгнуть. «Уйдет, мерзавец!» – Подумал Лавр и округлым движением, наведя мушку на чернеющий силуэт, нажал на спусковой крючок.
Яков уже напружинился, готовясь спрыгнуть, как вдруг ощутил резкий удар под лопатку. Звезды, которые он видел перед прыжком, вдруг увеличились, и стремительным хороводом закружились перед глазами, а пол начал приближаться с ужасающей быстротой. Чтобы отдалить столкновение, он закрыл глаза и начал проваливаться в какой-то колодец, на дне которого ярко сверкали призрачным светом манящие к себе огни. Вдруг они слились в один сноп света, в котором он увидел красивую плачущую женщину. «Мама! ты ждешь меня?– Обрадовано спросил он. – Не плачь, мне совсем не больно!».
– Нет,syn;;ek , я провожаю тебя. Встречать меня будешь ты...– и, вытирая слезы, исчезла в нестерпимо сияющем свете.
Лавр вскочил и бросился к окну, по дороге выбив носком сапога из мертвой руки Якова браунинг. Он спрыгнул вниз, и, интуитивно угадав направление, помчался по улице, где впереди маячили три силуэта. Он был хорошим бегуном и через некоторое время уже бежал первым. Аскер бежал широким размашистым шагом. Он знал, что его хотят взять живым и стрелять не будут. Уверенный, что легко оторвется от преследователей, оглянувшись, он вдруг увидел, что их стало трое. Бежавший первым, постепенно сокращал расстояние. Аскер обернулся и выстрелил. Преследователь не упал, ни присел, а лишь, метнувшись в сторону и не сбавляя скорости, продолжал погоню. «Смелый»,  – уважительно подумал он, и, выпустив еще одну пулю, прибавил шагу. Его молодое здоровое сердце работало, как хороший насос, исправно нагнетая в легкие прохладный ночной воздух, как вдруг неожиданно зацепившись носком сапога о закраину водопроводного люка, он растянулся во весь рост на теплой, еще не остывшей брусчатке. Лавр, сделав два больших шага, с размаху прыгнул ему на спину и попытался заломить руку, но Аскер, извернувшись ужом, перевернулся на спину и попытался скинуть с себя противника. Лавр перехватил пистолет, как кастет, с размаху попытался его оглушить, Аскер резко убрал голову, и рукоять врезалась в камень, высекнув из него пару искр. Лавр чувствовал силу противника и понимал, что ему надо во чтобы то ни стало удержать его, пока не подбегут остальные. Бандит ухитрился освободить одну руку и, выхватив нож, попытался наотмашь нанести удар в горло, однако Лавр успел прижать руку к земле и нанес резкий удар головой в лицо. Аскер на мгновение обмяк, но вдруг зарычав, вцепился зубами ему в плечо и по-звериному начал его рвать. Кровь теплым ручейком потекла по плечу. От дикой боли Лавр стиснул зубы. Чувствуя, что вот-вот ослабит хватку, он свободной рукой схватил скользкое от пота ухо, и начал его выкручивать, как вдруг, мелькнувшая из-за его спины рука в тонкой черной перчатке нанесла короткий точный удар в подбородок. Аскер обмяк и потерял сознание. Лавр сел на землю, оглушено поматывая головой. Журавель помог ему встать, достал платок и, прижав его к ране, спросил:
– Ножом не зацепил?
– Нет, Бог миловал, – ответил Лавр и, улыбнувшись, добавил: – Теперь Гриша, мы квиты.
– Сейчас в больницу съездим, потом сквитаемся, – отозвался Журавель, жестом подзывая экипаж, в котором сидел околоточный уже с перевязанным плечом.
– На Пастеровскую станцию загляните, – нервно хохотнул Карабанов, – вдруг он бешеный?
 Когда Лавра увезли, они направились к сыскному, загрузив начинающего приходить в себя надежно связанного Аскера. Проехав квартал, Пришельцев, обращаясь к кучеру, спросил:
– "Якорь" знаешь? Остановись за квартал, – и, обернувшись в Воропаеву, добавил: – Петр Семенович, проведайте Корчевского, узнайте как там дела?
Фаэтон остановился, и Аскер от легкого толчка окончательно пришел в себя, но виду не подал, а продолжал лежать неподвижно. Журавель, внимательно наблюдавший за ним, по трепету ресниц и движению глазных яблок понял, что он пришел в сознание, и, слегка толкнув ногой Пришельцева, указал на него взглядом.   
– Там пусто, – Воропаев вынырнул из темноты. – Обошел все подворотни, тихо.
– Давайте в сыскное, быстрее, – сказал Александр Петрович, нервно теребя ус.
Викентий Леонтьевич и филеры сидели в кабинете, пили чай и неспешно разговаривали. Он оглядел вошедших, встал и дрогнувшим голосом спросил:
– Где Лавр и Журавель?
– Повез вашего друга в больницу, Уверяю, ничего страшного. Что у Вас?
– Иван задержан, находится в арестной. Не допрашивал, ожидал Вашего прибытия.
– Очень хорошо, – выдохнул Пришельев. – А что ж он не остался ночевать?
– Когда он пришел, Клотильда вышла к почтовому ящику, а буквально минут через сорок неожиданно распахнулись шторы. Я сразу же подал условный сигнал, и пошел навстречу. Поравнявшись с ним, попросил спичек, он любезно протянул, а тут и коллеги сзади навалились. Потом выяснили, что у него закончились сигареты.
– Все отлично, – сказал Александр Петрович. – Только вот дворник погиб, надо будет завтра встретиться с семьей и составить прошение на    вспомоществование, да и околоточного не забыть, может, хоть на медаль или премию начальство расщедрится.
– Ну что, по горячему допросим? – Воропаев плотоядно потер руки.
–Конечно, только вот с кого начнем? –  Задумчиво спросил Пришельцев, и сам же ответил: – Наверное, с любителя злачных мест, пусть заводят.
Иван вошел, сумрачно огляделся по сторонам и сел на табурет, предусмотрительно поставленный в центре просторного кабинета.
– Ну, здравствуй, Иван, давно хотел с тобой встретиться, – сказал Пришельцев, пристально разглядывая задержанного. 
– За что арестовали, может быть, скажете? К  мамзелькам вроде бы ходить закон дозволяет, – криво улыбнувшись, ответил он, оглядывая присутствующих.
– Тебя задержали по подозрению в убийстве Швангулидзе и Саркисова.
– Какого еще Гулидзе??? Вы что здесь, белены объелись? Убийство! Схватили человека, который честно шел отдыхать после трудов праведных и убийство мне шить?
– Давайте по порядку. Александр Петрович, ведь это только наши домыслы, может быть, мы зря подозреваем человека и еще нам придётся принести ему извинения, – многозначительно произнес Викентий Леонтьевич, раскладывая на столе бумагу и готовясь вести протокол. – Разрешите начать официальный допрос?
Пришельцев согласно кивнул:
– Приступайте.
– Фамилия Имя и Отчество?
– Лавриненко Иван Семенович.
– Где и когда родились?
– В 1881 году, в октябре 15 числа, в станице Уманской, Кубанской области, Ейского отдела.
– К какому сословию относитесь?
– Казачьему.
Воропаев хмыкнул:
– Дед был казак, отец – сын казачий, а сам – хвост собачий.
Корчевский строго, а Иван – с ненавистью посмотрели на него. Укоризненно качнув головой, Викентий Леонтьевич задал следующий вопрос:
– Вероисповедание?
– Православный.
– Род занятий?
– Рабочий.
– Как давно находитесь в Екатеринодаре?
– Не помню, календарей не ношу, – ухмыльнулся Иван.
– Ну, как же, – укоризненно сказал Корчевский. – Давайте вспоминать: неделю, месяц, год?
– Ну...– Иван собрал лоб в гармошку. – С полгода, наверное, будет.
– Где работаете?
– Где придется, на рынках. Кому погрузить, кому поднести, кому покараулить... работы хватает. Была бы шея, хомут найдется, – он улыбнулся.
Викентий Леонтьевич улыбнулся в ответ.
– Видимо, Вы неплохо зарабатываете. При досмотре у Вас изъято сто восемьдесят рублей, серебряные часы... Поясните,  откуда у вас столь большая сумма и довольно-таки дорогие часы?– Иван расслабился и уверенно ответил: – Третьего дня лопатник на рынке нашел, там было сто семьдесят рублей, свой, горбом заработанный, червончик доложил и на радостях решил отдохновение душе и телу сделать, а Вы все испортили.
– А часы?
– Это маманька на дорогу дала.
– Говорите правду, ведь я могу по телеграфу дать поручение ее опросить.
– Валяйте, отбивайте депешу, только  укажите, чтоб лопату не забыли прихватить. Померла она.
– Соболезную, – сказал Викентий Леонтьевич, и все перекрестились.
– К часам мы вернемся позже, а для чего Вам нож?
Иван посмотрел на него, как на недоумка.
– А как без ножа? Где веревку какую отрезать, хлеба порезать, да и по ночам может сгодиться, вдруг на лихих людишек нарвешься... Нет, – он показал головой. – Без ножа никак нельзя.
– Хорошо, – Корчевский рассмеялся. – Убедили.
Он закурил и, увидев его жадный взгляд, протянул открытую пачку.
– Закуривайте.
Когда Иван выкурил треть папиросы, Викентий Леонтьевич неожиданно, как будто продолжая начатую тему, спросил:
– А где Вы проживаете?
– На рынках и проживаю.
–И сегодня тоже ночевали на рынке? Так ведь прохладно уже!
– Возок с сеном охранял, в нем и перекемарил.
– Врешь, –  неожиданно резко, но тихо сказал Корчевский. – У тебя чистая, выглаженная одежда. Свежая рубашка и начищенные сапоги. Это после ночевки на сене?
– Этак я к мамзелькам собирался, вот и обиходился с утра, – чуть запнувшись, ответил он.
– Так что ж, тебе Полюндра рубашку постирал, а Митрич – сапоги до блеска надраил?
–Какой Полюндра, какой Митрич? – Иван растерянно заметался на табурете.
Не снижая темп допроса, Викентий Леонтьевич задал следующий вопрос:
– В день убийства Швангулидзе и приказчика вас видели около места преступления.
– Не было меня там, – резко ответил Иван.
– Опять врешь. Я сказал вас, – подчеркнул Корчевский, – потому что ты был с Тихоном.
– С этим здоровым дурнем? Да я его видал в первый и последний раз! Иду по Базовской, он навстречу, остановил и спрашивал, где можно работу найти. Я сказал, где биржа и рынки. Вот и все знакомство.
– Которое переросло в крепкую дружбу?– Неожиданно рявкнул Викентий Леонтьевич. – В такую крепкую, что вы вместе пошли в "Якорь"?
Иван молчал, губы его подрагивали, а на лбу выступили бисеринки пота.
– Что замолк? Отвечай немедленно, где проживешь?
С Иваном вдруг неожиданно произошла перемена. Губы перестали дрожать, и он, выпрямившись, с достоинством посмотрел в глаза Корчевскому.
– Вы, господин следователь, меня на бас не берите, я не сявка какая-нибудь. Докажете– за свое отвечу, Я не плотник, и стучать не охотник. Надо будет, за паровоза пойду, все на себя возьму, а корешами, за пайку, не торгую. За папиросу спасибо. – Иван замолчал, не отводя взгляда.
–Уведите, – сказал Пришельцев, выглянув в коридор, и, когда его увели, вздохнув, добавил, глядя на Корчевского: – Мастерски проведенный Вами допрос, к сожалению, оказался безрезультатным. Подойдя к окну, он задумчиво посмотрел на покачивающийся на ветру фонарь.  И вдруг, резко повернувшись, произнес:
– А зачем нам ждать до утра? Давайте сюда Аскера!
Дверь открылась, и в кабинет вошли Журавель с Лавром.
– А вот это правильно! – Сказал Григорий Спиридонович, услышав последнюю фразу. – Погрыз нашего друга и отдыхает. Врач сначала не поверил, что его покусал человек!
–Арестованный доставлен, – доложил дежурный. – Прикажете вводить?
Пришельцев сумрачно кивнул. Аскер вошел с гордо поднятой головой, держа руки за спиной.
– Снимите с него кандалы, – сказал Александр Петрович.
Конвоир покачал головой:
–  Очень уж он буйный, Вашбродь, поостереглись бы.
–Снимайте, снимайте, начальству виднее, – сказал Журавель. – Не беспокойтесь, нас здесь пятеро, уж как-нибудь справимся.
Несмотря на то, что Аскер чувствовал себя не лучшим образом, он вошел твердым шагом, высоко подняв голову.
– Присаживайтесь, – сказал Корчевский.
– Спасибо, – ответил тот с достоинством, и, сев на табурет, оглядел присутствующих. Увидев Лавра, уважительно качнув головой, произнес:
– Это ты меня задержал? Ты смелый... Настоящий воин, мне не стыдно.
Лавр смущенно потупился.
– Садись, Аскер, – сказал Корчевский, готовясь вести протокол.
Аскер сел и вновь огляделся по сторонам.
Викентий Леонтьевич обмакнул перо в чернильницу и задал первый вопрос.
– Фамилия Имя и Отчество?
– Аскер Хуако, сын Гиссы.
– Где и когда родились?
– В 1879 году, в марте, 20 числа, в ауле Шенджий.
Корчевский записал ответ и, посмотрев на Пришельцева, спросил:
– Вы знаете, за что Вас задержали?
– Скажете– узнаю.
–Вас задержали за участие в ограблении, в ходе которого было убито три человека, и вооруженное сопротивление при аресте.
– Какое ограбление? – Удивленно вытаращился он. – Ничего не знаю.
– Ограбление почтовой кареты.
– Никакой кареты не знаю.
– Тогда почему Вы при задержании оказали вооруженное сопротивление и пытались скрыться?
Аскер хмыкнул:
– А что? Мне надо было сидеть и ждать, когда меня застрелят, как Якова? Он крикнул: "Шухер", вы стрелять начали, я думал бандиты какие-нибудь.
– У Вас были основания опасаться кого-нибудь? У Вас есть враги?
– У кого их нет? – Он пожал плечами и философски добавил: – Так мир устроен: есть друзья и есть враги.
– Откуда у Вас оружие?
– Нашел на рынке, около отхожего места.
– Когда? – Спросил Викентий Леонтьевич, с напряжением ожидая ответа.
Но Аскер не попался на ловко закиданную удочку, он обезоруживающе улыбнулся:
– За день до того, как Вы пришли, думал утром в околоток сдать, да вот не успел.
«Да, – подумал Пришельцев, сразу понявший серьезность вопроса, – Теперь сравнением пуль его не припрешь. Будет стоять на своем».
Корчевский, задумчиво постучав кончиком пера о чернильницу, сказал:
– Завтра из тела дворника извлекут пули и проведут экспертизу. Если она даст положительный результат, то Вам будет предъявлено обвинение в убийстве. А откуда оружие у Якова?
– У Якова и спрашивайте, – продолжая улыбаться, ответил Аскер.
– К Якову мы еще вернемся, вот подлечим и допросим его.
– Он жив? – Встрепенулся Аскер.
– Конечно, только ногу прострелили, – не моргнув глазом, уверенно сказал Викентий Леонтьевич.
Пришельцев понял его замысел и подхватил игру:
– Даже кость не задета. Неделька, другая – и будет бегать, – добавил он.
– Вот видишь Аскер, что получается... Мы задержали всю вашу компанию, Сивого, Калину, Веру, Фросю и Стрижа. Они дали признательные показания. Завтра даст их и Яков. Кто искренне раскается и будет честен,– Корчевский понимал, что говорить о помощи следствию с этим человеком бесполезно, – тот получит снисхождение, – и вкрадчиво добавил: – Ведь ты пистолет нашел после ограбления?
– Да, после.
–Через сколько дней? Это очень важно для тебя! 
– Через неделю.
Викентий Леонтьевич улыбнулся:
– Вот видишь, ты знаешь, когда произошло преступление, но это не принципиально, мы и так знаем, что и как было, – и начал рассказывать, как произошел экс. Аскер слушал, внимательно покачивая головой.
– Фрося подала знак, так? А ее сестра и Стриж изобразили взрыв и отвлекли внимание, правильно? Ты, Авдей и остальные застрелили охрану и отогнали  карету в укромное место.
Аскер согласно кивал головой. Корчевский, задавал ничего не значащие вопросы, не меняя интонации, и наконец, задал главный:
– Авдей все там же живет?
Аскер не замешкавшись ни на секунду, пожал плечами:
– Не знаю.
– А как же Вы встречались?
– Он сам к нам приходил.
– Неправду говоришь.
– Нет, правду, но если бы даже знал, не сказал бы. Я на рынок приехал подарки купить, на меня четверо напали, одного убил, с троими драться стал. Меня бы тоже убили, но Авдей спас и человеком сделал.
– Бандитом он тебя сделал! – Сказал, вздохнув, Журавель.
– Я – абрек! – Гордо вскинув голову, сказал Аскер. – Все, кого я убил, имели в руках оружие, на моих руках нет крови детей и стариков. Вот ты, – он посмотрел на Лавра, – был с пистолетом, и я был с пистолетом! Ты оказался быстрее и победил. А они были слабее.
– "Сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается против вас, но не преступайте границы дозволенного. Воистину, Аллах не любит преступников". Разве те, кого ты убил, были твоими врагами?
– У них тоже было оружие, но судьбе было угодно, чтобы живым остался я, – упрямо сказал Аскер.
– Аскер, пойми, если мы не придем к единому решению, и не будем помогать друг другу, ты будешь повешен! Тебя задушат, словно бешеного пса, душа не сможет выбраться из тела, и двери в рай для тебя будут закрыты, – проникновенно сказал Корчевский, уже понимая, что и этот допрос ни на шаг не приблизит их к Авдею.
– Ты хорошо знаешь нашу религию, – с уважением сказал Аскер. – Но если ты внимательно читал Коран, то должен знать, что Аллах говорил о предателях! "До тех пор, пока один человек не предаст другого, Я буду третьим между ними. Если один из них предаст своего товарища, Я покину их", – он провел рукой по подбородку, и, прикрыв глаза добавил: – Никогда Аскер Хуако не будет предателем! – И помолчав, вдруг  весело улыбнулся. – А повесить меня вы не сумеете.
– Это еще почему? – Удивленно спросил Пришельцев.
– Потому что, когда меня поведут на казнь, я вцеплюсь в горло охраннику и не разожму зубов, пока меня не застрелят. Веди в камеру, устал, голова сильно болит, – и, повернувшись к Лавру, сказал: – Чтоб ты спал спокойно, тебе скажу... ни я, ни Яков и никто не знает, где живет Авдей.
Когда его увели, Журавель в сердцах выругался:
– Черт! Два задержания и все впустую!
– Ладно! Утро вечера мудренее, тем более что оно уже скоро наступит. Господа, благодарю за службу! Все свободны!
Карабанов в дверях обернулся:
– А Вы, шеф?   
– Нет, я еще поработаю.
Когда все ушли, Александр Петрович достал из сейфа коньяк, закурил и стал пристально смотреть в окно, где уже начинал собираться рассвет. 

Когда Григорий Спиридонович первым, как обычно, пришел на службу и зашел к начальнику, тот что-то быстро писал.
– Что пишешь?– Спросил он, поздоровавшись.
– Письмо турецкому султану, – серьезно ответил Пришельцев.
Положив перо, он воспаленными глазами посмотрел на товарища.
– Знаешь, Григорий, мне кажется, что Аскер не врет. Он и вправду не знает, где живет Авдей. Надо думать, как на него выйти. Пока ничего, кроме оперативного сопровождения в камере, мне ничего в голову не приходит, подведем толковую наседку, глядишь, что-нибудь и прояснится.
– Если ты думаешь, что я сегодня спал, то ошибаешься. Те же самые думы думал и пришел к такому же выводу.
– Вот, – удовлетворенно кивнул Александр Петрович. – А по Полюндре, я думаю, надо кого-то ввести в банду.
– И кого же? Из наших?– Задумчиво спросил Журавель.
– Ни в коем случае! – Пришельцев отрицательно качнул головой. – Я подготовил циркуляр коллеге, начальнику сыска Ростовского округа в Области Войска Донского. Мы не знакомы, но думаю, он не откажет. Еще попросил в течение суток с момента получения дать ответ.
– Как думаешь внедрять? 
– Без затей! Сажаем ростовского урку в камеру к Ивану, устраиваем им двоим побег. Урка – не местный, и Иван обязательно приведет его с собой в банду!
– И руководство согласится выпустить на волю бандита, которого с таким трудом задержали? – Скептически поднял бровь Журавель.
– Будем убеждать! У тебя есть другой вариант?
– Нет, – тот покачал головой.
– Так вот тож! – Вздохнул Пришельцев. – И у меня нет. Я пойду с телеграммой сразу на подпись. Знаешь, у меня предчувствие, что все получится. Сейчас допишу и поеду.
– Вместе поедем, – ответил Журавель. – Я в приемной подожду.

Александр Петрович обернулся, подмигнул Журавлю и, открыв тяжелую дубовую дверь, вошел в кабинет Захарова. Григорий Спиридонович вздохнул, перекрестил его вслед и начал нетерпеливо мерить шагами просторную приемную.
Пришельцева не было около получаса, наконец, дверь открылась, и он вышел, бережно держа в руках синюю коленкоровую папку с золотым обрезом. Журавель, вопросительно взглянув, увидел отогнутый  вверх большой палец и облегченно улыбнулся.
– Захаров – молодец, все схватил на лету, – сказал Александр Петрович, садясь в пролетку. – Но предупредил, что на мне персональная ответственность за исход операции.
– А ты как хотел? Не переживай! Все получится, главное – хорошо и грамотно внедрить парня.
– Безусловно, в циркуляре я указал на необходимость подготовки легенды по месту службы. Пусть посмотрят какую-нибудь недавно ликвидированную группу и выберут образ. А ты сегодня же подбери квартирку, чтоб он с вокзала самостоятельно прибыл туда, а вечером мы с ним встретимся. И вот еще! Самое главное! Как связываться с ним будем? Какие-нибудь мысли на этот счет имеются?
– Самый острый вопрос! –Задумчиво произнес Журавель. – Ну да ладно, есть у меня мысли. Ему надо выйти на связь всего один раз и сообщить адрес, так?
– В принципе, да.
– Будет весьма логично, если после камеры Иван с ним захочет пойти развеяться в "Якорь".
– Григорий! Окстись! Ты что, забыл, где Ивана брали?
–Да, действительно, – обескуражено произнес Журавель. – Совсем вылетело из головы.
– Ладно, чего раньше времени голову ломать, пусть сначала приедет, а там что-нибудь придумаем.

Начальник Ростовского сыска вновь перечитал резолюцию руководства: "Окажите всемерное содействие, направьте наиболее опытного сотрудника", потер выбритую до синевы щеку и сказал секретарю:
– Подготовьте ответ согласно решению, а ко мне пригласите Богатырева.
Через некоторое время в кабинет постучали.
– Входи, Артур Валерьевич! – Сказал шеф сыскной полиции.
В дверь вошел молодой, со вкусом одетый мужчина чуть выше среднего роста. Он сел в кресло и пригладил изящные усики.
–Екатеринодарские коллеги обратились к нам за помощью. Они взяли одного из членов банды. Но на допросах он ничего не показал. Им необходимо внедрить сотрудника и выяснить ее местонахождение. Я вот тут подумал, и...
– ...Выбор пал на меня? – Улыбнувшись, продолжил фразу Богатырев.
– Да, более достойной и наиболее подготовленной кандидатуры я не вижу, – ответил шеф, пристально глядя на агента. – Зайдите в канцелярию, оформите необходимые бумаги, а потом ко мне на инструктаж.
Богатырев был одним из лучших агентов Ростовского сыска. Он родился в интеллигентной семье протоиерея и при крещении его нарекли Александром. Все были уверены, что сын пойдет по стопам отца и со временем займет достойное место в священном синоде, но у него в крови затесался ген предка, участника крестовых походов, который определил его характер. С детства обладая обостренным чувством справедливости, в десять лет он пытался убежать в Америку – сражаться за свободу и независимость на стороне отважных апачи и сиу , но был пойман под Юзовкой  и водворен в лоно семьи. Под слезы матушки Александр поступил в духовную семинарию, где честно отучился три года, но однажды, поймав дьячка на краже церковного вина, "самочинно учинил расправу". На его беду дьяк оказался родственником высокопоставленной особы. Александр был отчислен и, назвавшись Артуром, поступил вольноопределяющимся в пехотный полк, но, вступившись за честь дамы, вызвал на дуэль штабного офицера, после чего был исключен из списков части. Матушка была несказанно рада возвращению сына. Промаявшись дома месяц, Артур сообщил, что уезжает в Южную Африку на вторую англо-бурскую войну бить проклятых англичан, но посмотрел в глаза матери и понял, что никуда не поедет. Однажды, возвращаясь  вечером домой, он увидел, как трое грабят припозднившегося прохожего. Артур, недолго думая, вступился, получил удар ножом в плечо, но сумел задержать одного из грабителей. В больнице его навестил старший агент, который доложил начальству о смелом и смышленом молодом человеке. Успешно сдав экзамены, Артур был принят на службу в сыскную полицию младшим агентом. Благодаря природной смекалке и безрассудной храбрости с легкой примесью авантюризма, через некоторое время он был переведен на должность старшего агента. 
– Они просили проработать легенду с учетом местных реалий, но я думаю, что бандит не подойдет, – сказал шеф и задумчиво добавил: – Не Ваше это амплуа . Недавно железнодорожным жандармским управлением был задержан уроженец Варшавы, вор-гастролер, некто Зиновий Казимирович Высочинский, по кличке Зяма-Яхонт. Он знакомился в гостиницах с одинокими женщинами и утром исчезал в неизвестном направлении. Полагаю, что эта роль для Вас более приемлема. Завтра с утра ознакомьтесь с его розыскным делом. Уедете четырехчасовым поездом. В Екатеринодаре явитесь по этому адресу, – он протянул бумагу.– И там получите всю остальную информацию.
Шеф встал, подошел к Богатыреву и, положив ему руку на плечо, добавил:
– Я хорошо знаю и с уважением отношусь к Вашей семье. Зная Ваш характер, прошу, будьте очень осторожны.

Войдя в купе, Богатыревбыл приятно удивлен. У окна сидела молодая девушка и перелистывала свежий номер «Вестника моды» .
–Добрый вечер, сударыня! – Сказал он. – Позвольте представиться: Зиновий Высочинский, судя по всему, Ваш попутчик до Екатеринодара.
– Прошу Вас, сударь, располагайтесь, – она улыбнулась.
Артур закинул саквояж на верхнюю полку и сел напротив. Наступило неловкое молчание, которое всегда возникает, когда два незнакомых человека оказываются в одном помещении. Он посмотрел на часы.
– Через семь минут отправление, и можно будет заказать чай. Вы позволите Вас угостить?
– Позволю, особенно если чай будет с конфетами, но если их не будет, особенно не переживайте. У меня есть варенье, причем, Вы вряд ли пробовали такое. Из лепестков роз! – И она, порывшись в дорожном чемоданчике, достала банку и поставила ее на столик.
– Как интересно, впервые слышу о таком сорте!– Искренне удивился он.
– Это мама привезла из Баку, там оно в порядке вещей. А еще у них есть варенье из орехов, кизила и инжира, – просто сказала она. – Все очень необычные и вкусные.
Раздался гудок, вагон слегка качнуло, и перрон начал медленно уплывать назад.
– Надо скорее бежать за чаем, мне не терпится попробовать это чудо кулинарного искусства!
Он встал, открыл дверь, и, обернувшись, спросил:
– Простите, как я могу к Вам обращаться?
– Диана, – ответила она без тени кокетства, откупоривая варенье.
Когда Артур вернулся, все уже было готово для вечернего ужина. На столике лежали аккуратно нарезанные ветчина, сыр, французская булка и свежие овощи. Розовый аромат витал по купе.
– Вы – волшебница! – Искренне сказал Богатырев. – Одним движением руки, – он сделал жест, как будто открывал банку, – Вы смогли превратить купе в цветущий сад! Чай будет через несколько минут.
Она засмеялась.
– Ничего страшного! Я пока журнал посмотрю.
Артур взглянул на картинку, Диана, перехватив его взгляд, спросила:
– Вам нравится? Это последний парижский шик – этот рукав называется "летучая мышь".
– Красиво и интересно, – ответил он. – Но это не для Вас! 
– Почему?– Диана удивленно подняла глаза.
– Видите ли, – Артур тонко улыбнулся,– чем шире рукав, тем ниже пройма. Низкая пройма визуально уменьшит талию и украдет силуэт Вашей прекрасной фигуры.
– Вы разбираетесь в портняжном деле, – задумчиво протянула она. – Кто Вы?
– У меня небольшое ателье в Кракове, так что разбираться в моде– это моя, так сказать, charge professionnelle .
Дверь приоткрылась, и проводник поставил на столик два стакана с чаем.
Они сели напротив друг друга и стали ужинать.
– А как вы относитесь к женским брюкам? – Спросила она, крепкими зубами откусывая бутерброд с ветчиной.
Артур пожал плечами.
– Это удобная одежда для верховой езды и катания на велосипеде, но я не хотел бы вальсировать с дамой в брюках.
– Мне один фасон здесь так понравился, а Вы меня огорошили! – Печально сказала Диана, протягивая развернутый журнал, где на картинке была изображена девушка в широких брюках с большими накладными карманами.
– Смело! Очень прогрессивно и удобно, – он утвердительно кивнул головой, а про себя подумал: «Сколько же аршин уйдет на эти огромные карманы!». Но вслух добавил:
– За такими брюками будущее!
За окном потихоньку стемнело, в полумраке мимо проносились маленькие полустанки. Зажгли освещение, и в купе стало очень уютно. Оживленный разговор о тканях и новинках французских кутюрье продолжался. Вдруг Артур хлопнул себя по лбу.
– Я съел все ваши припасы и забыл о своих! – Он стал доставать из чемодана аккуратно нарезанную колбасу, маслины и сыр. Порывшись, он достал бутылку коньяка. – Это настоящий "Арманьяк". Вы позволите Вам предложить?
– Конечно, позволю, и даже буду весьма признателен! – Вдруг донеслось из-за двери. Она неожиданно отъехала в сторону, и на пороге возник пожилой полноватый мужчина с каштановыми кудряшками и голубыми глазами.
– Игорь Николаевич Косолапов, профессор философии! – Проворковал он, плотоядно оглядывая стол.
«Скотина! Господи, откуда ты взялся!» – Подумал Артур, но вслух спросил:
– Игорь Николаевич, а Вы уверены, что едете именно в этом купе?
– Всенепременно, господа. Я сел не в свой вагон, и, пробираясь сюда, встретил приват-доцента математики господина Стефанова.Преинтереснейшая личность, скажу я Вам! Мы провели время в весьма занимательной беседе об отношении математики к материальной действительности, – радостно закончил Косолапов.
– И к какому выводу Вы пришли? – Печально спросил Артур, понимая, что дивный вечер не будет иметь продолжения, на которое он втайне рассчитывал.
– Каждый остался при своем мнении, – ответил тот, доставая из портфеля вареную курицу, и, гордо водрузив ее в центр стола, бархатным голосом проворковал: – Ну-с, начнем-с?
– Начнем, – вздохнул Артур, понимая, что изменить ситуацию он не в силах. Он грустно посмотрел на Диану и она, тихо вздохнув, принялась разделывать курицу.
Богатырев умылся, забрался на верхнюю полку, и начал думать о предстоящей операции, но в голову ничего не лезло, и он, незаметно для себя, задремал. 
Проснулся он от неожиданного толчка. Поезд остановился на небольшом полустанке. Сидевшая у окна Диана подняла голову и улыбнулась.
– Доброе утро.
Он улыбнулся в ответ.
– Надеюсь, оно действительно доброе, – он покосился на Косолапова, мирно посапывающего на полке.
– Я боялась, что он будет храпеть, но Игорь Николаевич вел себя на удивление достойно.
– Диана, а я вчера даже не спросил, куда вы едете?– Вдруг неожиданно для себя спросил Артур.
– В Екатеринодар, а дальше – в Анапу. В Ростове у меня тетя. А Вы?
– Тоже в Екатеринодар, по коммерческим делам, потом обратно в Ростов, а там, как дела пойдут! 
Очарованье вечера прошло, и они тяготились разговором. Проснулся Косолапов, и, потряхивая кудряшками, побежал к проводнику требовать чаю. Разговаривая о ничего не значащих вещах, все с нетерпением ожидали конца пути, и, когда проводник объявил о прибытии, начали поспешно собираться. Когда поезд остановился, Артур, попрощавшись со всеми, первый выскочил из вагона и направился на привокзальную площадь. 

– Ростовский уже прибыл, минут через сорок, думаю, он доберется до адреса, – сказал Журавель, глядя на Пришельцева.
Лавр и Викентий сидели на диване и молча курили. Несмотря на то, что они с нетерпением ожидали прибытия коллеги, стук в дверь раздался неожиданно.
– Входите, – сказал Александр Петрович. Богатырев вошел в комнату и представился.
Когда все познакомились, Журавель улыбнулся:
– По правде сказать, мы Вас представляли несколько другим.
– По легенде я – вор-гастролер, работающий в гостиницах, марвихер , так сказать, – ответил Артур.– Зиновий Казимирович Высочинский, уроженец Варшавы, для особо близких– Зяма-Яхонт. Он недавно был задержан у нас в Ростове. Мы посчитали, что эта публика работает в одиночку, и в уголовном мире известна довольно-таки узкому кругу.
– Очень грамотное прикрытие, – довольно кивнув головой, сказал Пришельцев, и с удовольствием оглядев гостя, добавил: – Вы очень хорошо подходите для этой роли, – затем повернулся к Журавлю: – Григорий Спиридонович, завтра с утра проверьте лично списки содержащихся в камере и попросите переместить всех, кто мог бы каким либо образом пересекаться с Зямой-Яхонтом.
Взглянув на Артура, он спросил:
– Вы с дороги, наверное, голодны, и сейчас должны подойти наши коллеги. Сами понимаете, что вести Вас в ресторан, – он улыбнулся, – несколько нецелесообразно.
– Расскажите, пожалуйста, план операции, – попросил Богатырев.
– Нами задержан Лавриненко Иван, член банды, главарем которой является Антон Полюндра, совершившей ряд жестоких убийств. На сегодняшний день у них в активе десять трупов, в том числе женщин                и детей, – начал Пришельцев, но в этот момент дверь открылась,                и в комнату вошли Воропаев и Карабанов, неся в руках пакеты со всякой снедью.
– Вы решили меня откормить перед внедрением, чтоб я был вкуснее? – С притворным ужасом воскликнул Артур.
– Мы тоже постились, Вас ожидаючи, – ответил Александр Петрович и, представив прибывших коллег, продолжил. – На допросе он ничего не показал, несмотря на достаточную доказательную базу. Нам необходимо установить место нахождения банды. План таков. Вы совершаете побег вместе с Иваном, и, так как Вы – иногородний и не имеете связей, он приведет Вас в банду. Вы сообщаете адрес, а мы принимаем меры к ликвидации. Это, так сказать, в общих чертах, а сейчас прошу к столу!
Журавель поставил на стол две бутылки коньяка.
– Окончание операции мы отметим в более достойной обстановке, – сказал он, наполняя стопки. – А это– для укрепления дружеских связей между Екатеринодарским и Ростовским сыском, и, безусловно, за успех операции!
Когда все закусили, Пришельцев продолжил.
– Теперь в деталях. После двухдневной отсидки Вас из тюрьмы поведут в полицейский участок. Сопровождать будут три конвоира. В определенном месте Вы выхватываете из незастегнутой кобуры старшего конвоя наган и расстреливаете конвой (первые три патрона будут холостые). Затем уходите через проходной двор.
– Это настолько авантюрно, что, действительно, может получиться, – покачав головой,  сказал Артур. – А как Вам удалось получить разрешение на организацию побега?
Пришельцев тяжело вздохнул.
– Вы знаете, сам не ожидал, что дадут добро. Теперь о связи. Нами проработано четыре канала. Первый – это  римско-католический костел Розария Пресвятой Девы Марии и Святой Варвары, который находился на улице Графской. Ксёндз , отец Алоиз, предупрежден. Думаю, не вызовет подозрений, если поляк, освободившийся от тюремных уз, захочет воздать хвалу Деве Марии. Второй – "Якорь". Это бордель, где был задержан Иван. Девушку, которой Вы можете передать сведения, зовут Клотильда, в миру– Ирина Макридина. Третья явка – ресторан при гостинице "Центральная", официант Семен Васильевич или Сема. Четвертая – около "Царских ворот" , чистильщик обуви Ашот: ему достаточно просто вручить записку. Информация будет передана нам незамедлительно.
Артур внимательно слушал, кивая головой, и вдруг спросил:
– Я так понимаю, что вся операция займет не более четырех-пяти дней?
– Может быть, и меньше, все зависит от того, как Вы передадите сведения, – он положил на стол маленький белый пакетик и четыре купюры по двадцать пять рублей. – Это для лучшего освоения в камере, зашейте в одежду кокаин и деньги. Потом прокатим Вас по городу, покажем место побега и явки, после поужинаем и – отдыхайте.

В гостиной, в ожидании гостей, девушки пили чай и играли в подкидного дурака. Лизетта бросила карты на стол.
– Уже видеть их не могу, – сказала она. – Розинка, сыграй что-нибудь задушевное.
Она встала, подошла к инструменту, открыла крышку и сделала приглашающий жест. Розина села за инструмент и заиграла "Лунную сонату".
– Мамка злая, как собака. Из-за Ивана. Боится, что клиенты ходить перестанут, – произнесла Жази.
– Ерунда, кому приспичит– прибежит, как миленький! –Беспечно  махнула рукой Лизетта.
– Жанетка! Чего сидишь, как в воду опущенная?
Жанетта зябко поежилась, плотнее укуталась в платок и вдруг, резко встав, покачнулась, но удержав равновесие, вышла из комнаты. Девушки удивленно переглянулись.
– Чего это с ней? – Спросила Розина.
– Ничего хорошего! – Резко сказала Жази. – Клотильда, иди, приведи ее сюда.
Клотильда вернулась через несколько минут, обнимая за плечи подругу и подталкивая ее к столу. 
– Что случилось? Рассказывай! Здесь чужих нет, чем можем– поможем! – Ласково сказала Жази.
Жанетта молчала.
– Не тяни, все рано узнаем, а помочь, может, будет поздно, – погладила ее по голове Лизетта.
– Дни не наступают, – опустив голову, сказала она.
– Может в числах ошиблась?
– Нет, – она помотала головой. – Я по бумажке всегда учет веду.
– Ишь ты, бухгалтер,– улыбнулась Жази. Она была самая старшая                и относилась к подругам, как к младшим сестрам.
– Сколько дней не идут?
– Пятнадцать, – опустив голову, ответила Жанетта.
– Грудь болит? Набухла? Тошнит? По ночам чихаешь? Сопливишь только ночью? Внизу тянет?
На все вопросы Жанетта, всхлипывая, кивала головой.
– Ну-ка, скинь кофту, – скомандовала Жази.
Когда девушка разделась, она внимательно осмотрела ее грудь.
– Похоже, ты и впрямь понесла, вон как вены на плечах и титьках хорошо видны.
– А у меня не видать было, – пожала плечами Розина.
Жази посмотрела на нее с превосходством.
– Правильно, ты вон девка в теле, а она – тощая, на ней, поэтому и видать эту синюшную сетку. Доктора ее так называют, – и, обернувшись к Жанетте, успокаивающим тоном сказала: – Чего испугалась? Такая наша женская доля: из постели да на кресло. Ложись спокойно спать, мамке скажу, что приболела, а завтра с утра к нашему доктору сходим, час делов, а потом до первых красных дней передохнешь, и за работу!   
Вдруг Жанетта, закрыв лицо руками, заплакала навзрыд.                От неожиданности девушки растерялись. Первой опомнилась Клотильда, схватив со стола чашку с холодным чаем, она поднесла ее ко рту подруги. Выбивая дробь зубами о край чашки, девушка выпила ее до дна и, вытерев слезы, неожиданно твердым голосом сказала.
– Была я у доктора, не берется он.
Все замолчали.
– Давай по порядку, – сказала Жази.
– Помните, когда приходили Иван с Тихоном и Митрич, я тогда с ним была, – подруги дружно кивнули. – Через два дня я поехала до дому. Аккурат попала, когда стога метали, стала помогать, а тут дождь пошел, промокла я, еле согрелась! Вернулась, смотрю по бумажке, должны дни прийти, а их нету! Я к доктору, как раз время осмотра подошло, а он меня и огорошил. Говорит, ты – беременная, а аборт делать нельзя, потому что триппер у тебя. А при мо-че-по-ло-вой инфекции, – по слогам выговорила она, видимо, запомнив мудреное слово, – на аборт идти нельзя, ни один доктор не возьмется. Потом билет мой глянул и присвистнул, – она всхлипнула.– У тебя, говорит, не прошло шесть месяцев после аборта, вообще и разговору быть не может. Так что этот Митрич проклятущий и ребенка мне сделал, и триппер придарил.
– Пижму, лаврушку, молоко с йодом пила? Ноги парить в горчице пробовала? – Спросила Жази.
– Все уже делала, – печально вздохнула та. – Только без толку, видать, у него семя цепкое, как репей, чтоб он провалился!
Все ошарашено молчали, даже Жази ни нашла, что сказать.
– Дня через два мамке все скажу и поеду домой. Завтра еще раз до доктора схожу, он таблетки от триппера обещал дать, а послезавтра вещи соберу и с Богом.
– К хозяйке пойдем вместе, без меня не суйся, – сказала Жази, и, погладив ее по голове, добавила:– Пойди, полежи, если дите сохранять, то его беречь надо.
Икогда та вышла, обвела всех взглядом.
– Давайте, кто сколько может, только по щедрому, от души! А я попробую у мамки еще деньжат выдурить.
– Господи, бедная Жанетка, не свезло ей, – сказала Розина, промокая глаза.    
– Погоди, может, еще мы все ей завидовать будем, что у нее дите есть! – сказала Жази. – Дай Бог, в добрый час! Она не первая и не последняя.

Конвоир вел его по длинным, гулким продолам  Екатеринодарского тюремного замка, изредка отдавая короткие команды. Богатырев понимал, что от того, как он войдет в камеру, будет зависеть успех операции. Весь вечер он прокручивал в голове различные ситуации, продумывая линию поведения.
– Стой! Лицом к стене! – Неожиданно скомандовал конвоир, останавливаясь у одной из железных дверей с маленьким зарешеченным окошком. Поковырявшись в замке ключом, он открыл ее, и, взяв Артура за плечо, втолкнул его в камеру.
– Принимайте гостя! – Сказал он, и тяжелая дверь неожиданно мягко захлопнулась, отрезая от цивилизованного мира.
Богатырев остановился на пороге и огляделся.
– Привет людям и бродягам, – поздоровался он, слегка наклонив голову. Неожиданно к нему подскочил вертлявый человечек и протянул руки, пытаясь обнять. Артур резко ударил его ногой в живот.
– Куда грабки тянешь, тапетка  поганая? Пся крев! А ну, брысь к параше! Кого опомоить решил, сучара?
Человечек, заскулив, уполз в дальний угол. В камере наступила тишина, все выжидательно смотрели на новенького. Он быстро оглядел камеру и безошибочно вычислил стол, за которым сидели уважаемые в этом маленьком мирке люди. Не ожидая приглашения, Богатырев подошел к столу.
– Мир Вашему дому, честные бродяги! – И вновь слегка поклонился.
Шесть голов слегка склонились в ответ. Не теряя инициативы, он продолжил:
– Я – Зяма-Яхонт из Ростова. Сегодня на вокзале сыскари приняли, по чьей-то наводке. Кто-то видать напел, когда и каким поездом приеду. Дайте мойку .
Сидевший в центре стола пожилой мужик с пронзительными серыми  глазами и лицом, изрезанным шрамами, кивнул одному из соседей головой:
– Дай!
Артур, не присаживаясь, надпорол подкладку и положил на стол деньги и кокаин.
– Это мой заход в общий котел, – сказал он.
Мужчина коротко глянул на стол и сказал соседу, сидевшему справа: «Убери», потом взглянул на Артура.
– Присядь с нами, мил человек, расскажи, кто ты есть, чем живешь?
Но Артур сделал вид, что не услышал приглашения и остался стоять.
– Кто я есть, уже сказал: живу с гостиниц и с баб, слабых на передок. Родился в Варшаве. Звать Зиновий Высочинский, кличку свою уже сказал.
– Марвихер, значит? – Задумчиво произнес мужчина.
– Можно и так сказать, – ответил Артур.
–Jak nazwa ojca ?–Вдруг спросил арестант, лежавший на верхнем ярусе. От неожиданности у Артура по спине пробежали мурашки. При подготовке операции никто не мог предположить, что в камере окажется человек, говорящий по-польски. Интуитивно он понял вопрос:
– Казимир, мама называла Казимеж, но мне было два года, когда мы уехали, и...– Богатырев смущенно улыбнулся. –  Дома мы говорили по-русски.
– Кого из ростовских знаешь? – Спросил мужчина, который, как сразу определил Артур, был главным в камере.
– Петюшу Седого знаю, Веню Графа, Тиму Бычатку,– уверенно сказал он и добавил: – Вообще-то, наше дело тонкое, оно кодлы не терпит...
– А слам кому скидывал? – Широко улыбнувшись, спросил молодой широкоплечий парень, сидевший рядом с мужчиной, давшим Артуру обломок лезвия.
– На мой слам у простого каина денег не хватит, – улыбнулся он в ответ. – Если я в Орле удачно в гостинице заночевал, то скидывать буду в Туле. Вот как раз последний ростовский хабар и ехал сюда сбывать.
– Знаешь здесь кого? – Не отставал парень.
– Нет... да и незачем. В ювелирке такую же цену дадут. У себя дома, понятное дело, через каина. Митрофана, который на рынке вечно ошивается, у керосиновой лавки. Только с ним одним дела и имею.
– Это тощий такой, чернявый?
Артур про себя улыбнулся, он неоднократно допрашивал рыночного перекупщика и знал его, как облупленного.
– Нет, почтеннейший! Ты, наверное, про какого-то другого Митрофана говоришь. У этого пузо с пятиведерный самовар, а остатки волос и усы с бородой седые.
– Ты, Зяма, присаживайся, в ногах правды нет, – сказал главарь. – Я вижу, человек ты правильный, ведешь себя достойно. Нако вот, чифиря с дороги попей, он с устатку хорошо помогает.
Артур взял протянутую кружку, и ,сделав два глотка, передал сидящему справа. Его новые друзья уважительно переглянулись. 
Медленно и тягуче, как песок в часах, потекла неторопливая беседа. Артур поддерживал разговор и искал глазами Ивана, портрет которого ему показал Пришельцев.
За столом шел обычный для любой камеры разговор о продажных судьях, хитрых сыскарях и пронырливых адвокатах.
– Ты первый раз на кичу попал? – спросил Трифон, смотрящий за камерой. Он имел странную кличку «Миша». «Видимо из-за физической силы, от слова медведь»,– догадался Артур.
– Нет. Мне дважды лапти сплетали. Первый раз в Вильно, пять месяцев отсидел, баба на суде путаться начала, а второй раз в Ростове. Там адвокат, конечно, сработал знатно. Разгромил защиту в пух и в прах! Я уж грешным делом и впрямь подумал, что кто-то вместо меня в номере помышковал.
Вся камера весело рассмеялась. Вдруг раздался громкий звук: кто-то от смеха испортил воздух. Трифон схватил кружку и метко запустил в лежавшего на нарах мужчину, попав точно в голову.
– Ероха, опять зараза, смердишь. Сколько тебе говорить!
Ероха жалобно заскулил, потирая ушибленную голову.
– Ну, что ты, Миша! За что? Для чего Бог дырочку вертел? Чтоб поганый дух летел!
–Я из тебя точно поганый дух твой вышибу! Он в парашу должен лететь, а не в дом, где люди сидят и разговоры ведут!
 Со шконки поднялся парень, и, протирая заспанные глаза, подошел к столу. Взял кружку с чаем, сделал пару глотков и сел рядом. Артур сразу узнал его.
– Познакомься, Ваня, Это Зяма-Яхонт, достойный человек из Ростова, – представил его Миша.
– Наше Вам почтение, – улыбнулся Иван и протянул руку. – Был у меня дружок в ваших краях Васек Крекалов, Кречет. Скокарь  первостатейный.  Не слыхал о таком?
Артур про себя улыбнулся: не далее как пару месяцев назад Кречета, оказавшего вооруженное сопротивление при аресте и ранившего городового, застрелил его напарник, агент Петренко. Он сделал скорбное лицо.
– Убили Кречета, – и рассказал наполненную трагизмом историю, как мужественно Василий отстреливался и даже ранил одного, но фараоны, гадское отродье, все-таки убили славного парня Васю.
 Все скорбно помолчали. Тишину нарушил звук открываемого маленького окошка в двери, называемого кормушкой.
– Обед прибыл, – провозгласил надзиратель.Арестанты дружно поднялись, откуда-то в руках у всех появились миски. Артур привстал, но Миша положил ему руку на плечо. – Сиди, Зяма, баланда не про тебя, ты в правильную хату правильно зашел.
Он махнул рукой, и на столе как по мановению волшебной палочки, появился каравай ситного, шмат сала и несколько луковиц, но больше всего Артур удивился четырем финкам, которыми заключенные начали аккуратно нарезать еду. Когда начали пить чай, Ероха опять оконфузился.
– Нет моих сил этот вонючий дух Ерохинский терпеть! – Помотав головой, произнес Миша. – Сейчас чай допьем, и в утку играть будем!
– Мишенька, не надо утку, – взвыл Ероха. – Не буду больше! Вот те крест!
Но его уже никто не слушал. Вся камера готовилась к представлению и занимала удобные места.
– Ходь сюда, болезный, – подозвал его молчаливый арестант со странной кличкой Плетень, сидевший за столом. «Фамилия у него Плетнев, что ли?– Подумал Артур.– Хотя, если я – Яхонт, почему бы ему не быть Плетнем?».
Ероха, понурив голову, подошел и протянул руки. Плетень быстро связал ему кисти.
– Ложись, – показал он на пол.
Когда тот, кряхтя, улегся на живот, вытянув руки перед собой, ему между ладонями  воткнули невесть откуда взявшийся огарок сальной свечи. Миша, нагнувшись, зажег свечу и скомандовал: «Ползи!».
 Задача Ерохи заключалась в том, чтобы проползти по грязно-скользкому полу с одного угла камеры до другого, не уронив и не загасив свечу. Его плотненькое тело, извиваясь, начало двигаться вперед, удивительно напоминая гусеницу. «Дава-а-ай, Ероха! Задом веселей шевели!» – Подбадривали зрители. Наконец он достиг заветной противоположной стены, кряхтя, поднялся и с горящей свечой подошел к столу.
– Молодец! – Поощрительно сказал Миша. – Плетень, развяжи его, – и, указав на бутерброд с салом, сказал: – Это тебе приз, повеселил народ! Но, упаси Бог, ночью от твоей вони проснусь! Самолично ухи твои поросячьи отрежу и в дырочку, которую Бог в тебе провертел, заткну! 
Еще немного повеселившись и попив чайку, камера начала готовиться ко сну.
– Интересно, где Миша предложит лечь? – Подумал Артур.
Словно прочитав его мысли, Миша оглядел камеру и подозвал одного из сидельцев.
– Собери манатки и освободи шконку, на ней Зяма ляжет.
Мужик попробовал возмутиться, но Миша так тяжело посмотрел ему в глаза, что тот беспрекословно повиновался.
–Ша! – Громко сказал Миша. – День прошел, всем спать!
Еще через полчаса в камере наступила тишина, прерываемая невнятным бормотанием, храпом и прочими непонятными звуками.

–Ну, что, господа, завтра наш Зяма-Яхонт  совершит удачный побег, застрелив трех конвоиров. Я уверен, что все пройдет хорошо, – сказал Пришельцев.
– Я, Александр Петрович, вчера еще раз анализировал оперативное прикрытие и нашел одно серьезное упущение. Из кого состоит конвой? – спросил Викентий Леонтьевич, протирая пенсне.
– Из сотрудников тюремного ведомства. Они проинструктированы самым тщательным образом, каждому дана хирургическая перчатка с бычьей кровью для полной имитации выстрела, – напряженно ответил Пришельцев, понимая, что Корчевский неспроста задал этот вопрос. 
– Меня интересуют два момента. Первое– знает ли о крови Богатырев? Если нет, то он может подумать, что мы перепутали боевые патроны с холостыми, и его реакция будет непредсказуемой. Шутка ли – застрелить троих коллег! И второе – каковы действия конвоя после расстрела и побега? Вокруг будут люди. Представляете, если вдруг убитые оживут? Через час об этом будет говорить город. Информация может дойти до банды и тогда за жизнь коллеги я не дам и ломаного гроша. Этот грех, господа, который мы никогда не отмолим, будет на нашей совести.
– Черт побери! – Воскликнул Журавель, в сердцах ударив ладонью по колену. – А ведь он совершенно прав!
– У нас в запасе полдня, – сказал Пришельцев. – Карабанов, берите дежурную пролетку и в тюрьму. Проработайте с коллегами эти позиции и встретьтесь с Богатыревым, а вот как с конвойными быть?
– Полагаю, что здесь нет ничего сложного... Им необходимо полежать неподвижно минут пять-десять, пока не приедет труповозка, которая будет находиться поблизости, и вот еще... на три-четыре дня конвой необходимо куда-нибудь спрятать. Нехорошо как то получится, если убитые будут разгуливать по городу, – улыбнулся Корчевский.

Утром, после подъема, камера зажила обычной жизнью. Кого-то забрали на допрос, в дальнем углу шла игра в карты. Арестант, задавший Артуру вопрос на польском языке, собрал вокруг себя народ и начал пересказывать "Пещеру Лейхтвейса" .Рассказчиком он был хорошим, и все слушали его заворожено.
– За что он чалится? – Спросил Артур.Его заинтересовал этот человек, явно выделявшийся из общей массы.
– Политический, – ответил Плетень.
Иван, почесав живот, добавил:
– Как он к нам попал? Их обычно отдельно содержат. Вообще, он мужик ничего, умный, и байки всякие интересные травит, народ веселит.
После обеда сели играть в домино, костяшки которого были мастерски вылеплены из хлеба, а потом под разговоры о прошлых делах опять пили чифирь. Артур внимательно слушал, понимая, что эта информация будет очень полезна Пришельцеву. Он узнал, о том, Миша очень боится, что Гоша Гимназист, если его поймают, поведется на сладкие уговоры сыскарей и сдаст его последние два дела.
– Я еще его с собой, сдуру, на малину к Пете-Пузану потащил, – сокрушенно вздохнул он.   
– Это который на Дубинке?– Спросил Иван.
– Он самый, – ответил Миша.
–Это ты, Мишаня, конечно, зря...– Иван почесал затылок. – У Пети фатера чистая. Туда только серьезные люди ходят о делах поговорить. Там без баловства! Только чай пьют. Лягавые про нее не знают, а через твоего Гимназиста могут и прознать.
– Так вот тож! – Миша сокрушенно вздохнул.
Дверь неожиданно приоткрылась.
– Высочинский! На выход!
Он вышел на продол.
– Лицом к стене! – Устало произнес надзиратель, ковыряя ключом в замке. Немного поплутав, они свернули в коридор, куда выходили не железные, а обычные деревянные двери с начищенными железными ручками. Вновь поставив Артура лицом к стене, тюремный надзиратель постучал в одну из дверей.
– Ваше высокоблагородие! Арестованный Высочинский по Вашему приказанию доставлен! – И втолкнул Артура в кабинет.
– Здравствуйте, Артур Валерьевич! – Карабанов подошел к нему и горячо пожал руку. – Познакомьтесь, Евгений Владимирович, это наш коллега из Ростовского сыска.
Сухощавый майор с усталым лицом и красными воспаленными глазами улыбнулся и протянул руку:
– Помощник начальника тюрьмы по работе с агентами Завьялов Евгений Владимирович и, соответственно, Ваш куратор в данной ситуации.
– У Вас прекрасное учреждение, – улыбнулся в ответ Артур, – везде чувствуется хозяйская рука. Вы можете соперничать со столичными централами!
– Ну что Вы! Нам до них далеко! Мы относимся к тюрьмам общего типа и подчиняемся губернским тюремным инспекциям, а они – напрямую к Главному тюремному управлению.
Богатырев и Карабанов заинтересованно слушали.
– А поселения к кому относятся? – Спросил Сергей Леонидович.
– Это третья группа или категория, как Вам будет угодно. Каторжные тюрьмы, отдаленные местности с массовым заселением освободившимися каторжанами. Сахалин, Якутия, одним словом, вся Сибирь и что за ней.  Кстати, как Вас встретили в камере?
– Уважительно. Кокаин и деньги пришлись ко двору.
– Я знаю, – коротко сказал Завьялов.
– Меня кто-то ведет?– Спросил Богатырев.
– В камере, безусловно, есть наседки, но они о Вас не знают. Зато я знаю, что в камеру зашел серьезный ростовский вор Зяма-Яхонт, который сразу поставил на место пассивного гомосексуалиста Темочку, сделал солидный взнос в общую кассу и чифирит, как старый каторжанин.
Все дружно рассмеялись. Артур пересказал все, что он узнал от сокамерников.
– Про Петю-Пузатого мы знаем, а вот Гоша-Гимназист – фигура новая, прислушайтесь, если о нем вновь зайдет разговор.
– Хорошо, – серьезно ответил Артур. 
– Александр Петрович попросил довести до Вас некоторые детали, – сказал Сергей Леонидович и пересказал ему разговор в кабинете.
– Спасибо! Очень кстати! Я над этим тоже думал. Вот теперь я просто уверен в успехе!
– Я вот тут Вам бутербродов принес, – сказал Карабанов, разворачивая аппетитно пахнущий сверток.
– Ничего не ешьте и не курите, – вдруг жестко произнес Завьялов. – Вы можете сорвать операцию! 
– С каких пор чайная колбаса представляет угрозу для оперативных мероприятий? – Засмеялся Сергей Леонидович.
– Запах!– Коротко ответил Евгений Владимирович. – Арестанты – очень наблюдательный народ. Человека вызвали из камеры, и он возвращается, весь пропахший колбасой. Какой, господа, напрашивается вывод? Самый очевидный, что его кормили, а значит, он пошел на контакт с нами.
– Да... действительно... – задумчиво произнес Карабанов, заворачивая все обратно.– Вы уж простите великодушно, не хотел Вас дразнить.
– Ничего, после съем!– Улыбнулся Артур. Они поговорили еще около получаса, обсуждая детали, после чего Завьялов вызвал конвоира. 
Незаметно подошло время ужина и, наконец, все легли спать. Артур долго не мог заснуть, думая о завтрашнем побеге. «Старший конвоя будет идти впереди, потом мы и сзади двое. Надо встать справа и чуть оттолкнуть Ивана влево. После первого выстрела – перекрыть ему сектор обзора и стрелять в остальных. Наверное, его надо хорошо толкнуть, чтоб он не успел сориентироваться», – с этими мыслями он провалился в тяжелый, тревожный сон.
Проснулся Богатырев очень рано и посмотрел в маленькое зарешеченное окошко на противоположной стене, которое медленно светлело. «Наверное, часов пять»,– подумал он и попытался заснуть, но скоро понял, что это бесполезно. Он лег поудобнее и стал ждать утренней поверки. Камера постепенно просыпалась. Наконец лязгнул засов, и раздалась команда: «На поверку строиться!». После пересчета начался обычный, тягучий, как патока, тюремный день. Внешне Артур был абсолютно спокоен, и ничем не выдавал своего волнения, которое нарастало с каждой минутой. Он поддерживал общую беседу, шутил, пил чай, но внутри он был напряжен, как тетива. Наконец, дверь открылась:
– Лавриненко и Высочинский – на выход!
Они вышли на продол и, не дожидаясь команды, повернулись лицом к стене, заложив руки за спину. Надзиратель неторопливо запер дверь и повел их по коридору во внутренний дворик.
– Куда ведешь, дядька? Никак на расстрел?– Весело спросил Иван.
– Тебе расстрел не положен, чай, не дворянских кровей, тебя вешать будут, когда срок подойдет, – невозмутимо ответил тот и скомандовал: – Лицом к стене.
Они простояли около пяти минут, разглядывая серую, покрытую цементной шубой стенку. 
– Кругом, – они повернулись, и Артур увидел конвой и Евгения Владимировича, курившего папиросу.
– Васильев, – сказал Завьялов, обращаясь к старшему надзирателю, –доставите арестованных в сыскное. Как сдадите, сразу же телефонируйте и немедленно назад. Никаких заходов в чайную!
– Есть Вашбродь! Все исполним в точности, – молодцевато ответил старший, плотный мужчина средних лет с веселыми глазами, на которые наползали кустистые брови. «Молодцы! – подумал Артур. – Очень естественно себя ведут, ни одного любопытного взгляда».
– За мной, марш! – Скомандовал Васильев и пошел впереди.
Артур встал справа и сразу заметил торчащую из небрежно застегнутой кобуры потертую рукоятку нагана. Маленькая колонна подошла к проходной, старший отметил какие-то бумаги, тяжелые ворота приоткрылась, и они вышли за территорию тюремного замка.
–  Эх, хорошо на воле!– Глубоко вздохнув, сказал Иван.
–  Не разговаривать! – Резко сказал конвоир, уперев штык ему в спину.
Впереди показалась арка. Артур выдохнул воздух, и, сменив ногу, подстроился под шаг впереди идущего. Арка приближалась.
– Вот сейчас, на пятом шагу! – Напряженно подумал он, слегка сокращая дистанцию. – Раз, два, три, четыре...
Он широко шагнул, выхватил из кобуры револьвер, и, рывком развернув Васильева, выстрелил ему в грудь. «Петрович – умница! Все продумал! Самовзвод  положил!» – Мелькнуло в голове не к месту. Он резко развернулся на каблуках. Один конвоир судорожно дергал затвор и бормотал трясущимися губами: «Ты чего? Стоять! Стрелять буду!». Второй никак не мог снять с плеча винтовку, ремень которой зацепился за погон. Сухо треснули два выстрела. Один схватился за нагрудный карман, второй за живот, и, заливаясь кровью, оба упали на землю. Не давая опомнится, он дернул Ивана за рукав: «Бежим!» и втащил его под арку. После нескольких минут сумасшедшего бега они забрались в какой-то сад и обессилено повалились на землю, хватая воздух широко открытыми ртами.
– Ну, Яхонт, ты дал! А еще марвихер! Да ты мокродел первостатейный! – С восхищением произнес Иван, отдышавшись.
– На волю захочешь и мокроделом станешь, – сумрачно ответил Артур. – Теперь как быть? Сейчас вся лягавка на уши встанет! У меня ни друзей здесь нет, ни денег, все в кассу отдал.
– Как это друзей нет?!– Возмущенно отозвался Иван. – Ты мне родней брата: с кичи меня вытащил! Нешто думаешь, что я тебя брошу? Сейчас до темноты здесь пересидим и двинемся туда, где нас с почетом встретят: и накормят, и напоят.
–  Дай-то Бог!– Вздохнул Артур. – А там надежно?
– Да, – коротко и уверенно ответил Иван. – Сам увидишь, нам бы дотемна продержаться.
– Продержимся. Если что – четыре масленка еще есть, – сказал Артур, высыпав на ладонь оставшиеся патроны и вновь вставляя их в барабан. «Пусть увидит, что боевые», – подумал он.

На чердаке дома, окна которого выходили на арку, около которой был расстрелян конвой, на ящиках сидели Пришельцев и Журавель, внимательно наблюдая, как Карабанов и Корчевский суетятся на месте происшествия, имитируя бурную деятельность. Наконец, подъехала труповозка, загрузила тела и уехала. Из-под арки вышел дворник и, покачав головой, засыпал пятна крови мелким речным песком. 
Григорий Спиридонович шумно выдохнул воздух.
– Ну, вот и все! Кажется, было красиво, ты как считаешь?
– Безусловно! Выйду на пенсион, открою театр и приглашу это троицу на главные роли, – засмеялся Александр Петрович, но, сразу перейдя на серьезный тон, добавил: – Я, наверное, с ума сойду, пока дождусь информации от нашего Зямы.
– Не переживай, в желтый дом вместе поедем! Я тоже, как на иголках!

Они два раза меняли место пока, наконец, не начало смеркаться.
– Наверное, уже можно двигаться, – сказал Иван.
– Идти далеко? – Спросил Артур.
– Если напрямки, то с полчасика, но лучше пойдем куширями, так спокойнее будет.
Около часа они пробирались по тихим сонным улочкам. Богатырев пытался запомнить дорогу, но скоро понял, что из этой затеи ничего не получится.
Заслышав цокот копыт, они спрятались в подворотне. Медленно проехал казачий патруль. Когда всадники свернули за поворот, Иван облегченно выдохнул:
– Еще полтора квартала и все!
Подойдя к небольшому домику, сумрачно белевшему в тени деревьев, он открыл калитку, и беглецы вошли во двор.
– Ну, слава тебе, Господи, теперь точно все, – радостно сказал Иван и, ускорив шаг, подошел к хате, открыл дверь и, взяв Артура за рукав, втянул в прихожую.
В неожиданно просторной комнате за столом сидели две женщины и трое мужчин.
– Привет честной компании, – радостно произнес Иван.
– Господи, Ванечка! Откуда? – Воскликнула одна из женщин.
Мужчина, сидевший в центре, и, видимо, главарь, привстал и удивленно воскликнул:
– Иван? Неужели и вправду ты? Вот диво дивное! – Затем подошел к нему, крепко обнял и трижды поцеловал. – Кто это с тобой?   
– Антон, дай хоть кусок в горло кинуть, а потом пытай! Это Зяма-Яхонт, ростовский он, – не ожидая приглашения, Иван сел за стол и жестом пригласил Артура, но тот не двинулся с места.
Антон, спохватившись, обратился к нему:
– Садись за стол, будь гостем, выпей, закуси, – и повернулся к женщинам. – Тарелки гостям несите!
Пока они ели, все молчали, глядя на них, особенно женщины: они  внимательно разглядывали Богатырева. Несмотря на голод, он старался есть не торопясь. 
– Все, Ваня, не томи, уж сил нет терпеть! Рассказывай!
 Иван, не торопясь, доел кусок мяса, выпил услужливо пододвинутую одной из женщин стопку водки, и подробно, в деталях, рассказал, как ловкий парень Зяма в одночасье уложил трех конвоиров.
– Да... лихо!– Качнув головой, сказал Антон.
Богатырев скромно молчал.
– Ну, что ж, давай знакомиться, Зяма! Я – Антон, это – Митрич и Семафор, а это – Аля и Лизавета.
– Очень приятно, – ответил Артур и подумал: «Так вот, оказывается, ты какой– неуловимый Антон Полюндра...».
Антон разлил водку.
– Давайте за знакомство!
Когда все выпили, он приветливо улыбнулся.
– Расскажи, Яхонт, про себя: какие дела делал? С кем дружбу водил?
Артур вновь пересказал легенду. Все слушали с интересом, не перебивая и уважительно покачивая головами.
– Все это, конечно, хорошо! Рад я, что Иван опять с нами и человека достойного с собой привел, – сказал Антон.
Когда все выпили и закусили, он спросил, пристально глядя Ивану в лицо.
– А теперь, Ванятка, скажи, что на допросах спрашивали и... –  он выдержал паузу. – Что ты им рассказать успел?
Иван не отвел взгляда и довольно толково пересказал весь допрос. Закончив рассказ, он встал, перекрестился на икону и торжественно произнес:
– Вот тебе крест, Антон, никого я не сдал: ни имен, ни адреса нашего. Твою фамилию и Митрича следователь сам назвал.
Полюндра задумчиво побарабанил пальцами по столу.
– Верю я тебе, Иван, если бы ты адрес назвал – уже давно лягавые здесь были бы.
Семафор достал кокаин и предложил гостям. Артур вежливо отказался, а Иван взял щепотку, тонкой дорожкой насыпал на запястье и с видимым наслаждением провел возбужденно трепещущей ноздрёй по белой полоске, резко выделявшейся на загорелой руке.
Богатырев налил себе стопку и наколол вилкой кусок мяса, который оказался неожиданно большим. Он оглядел стол в поисках ножа. Митрич понял его взгляд и протянул свой. Артур, поблагодарив коротким кивком, начал резать мясо, но вдруг в памяти всплыл рассказ Пришельцева о выколотых глазах ребенка, к горлу подкатил комок, который ему с трудом удалось сглотнуть. На какое-то мгновение перед глазами мелькнула красная пелена, а грудь стиснуло неистовой ненавистью к этому человекоподобному существу. У Артура возникло дикое желание воткнуть этот нож ему в грудь. Из всей компании Митрич вызывал у него наибольшее омерзение, и от того, что это желание было осуществимо, он стиснул зубы и закрыл глаза.
– Зямя! Что стряслось? – Откуда-то издалека донесся удивленный голос.
Он вздрогнул и открыл глаза. Вся компания недоуменно смотрела на него. Артур улыбнулся:
– Живот что-то скрутило, у меня давно с желудком нелады. Да и понервничать пришлось сегодня. Больше ни пить, ни есть не буду. Чайком разговеюсь.
– Ну, хорошо, коли так, а то напугал всю честную компанию, – с облегчением сказал Антон и кивнул одной из девушек. – Раскочегарьте самовар, почаевничаем все перед сном.
После чая все начали собираться ко сну.
– Лизавета, Яхонту со мной постели, – попросил Иван.
– Ой, а я хотела к себе его положить! – Игриво ответила она, шаловливо постреливая глазками.
– Завтра постелешь, дай человеку передохнуть, – ухмыльнулся он в ответ.
– Идите спать, ребятки, у вас денек был тяжелый, – заботливо произнес Антон.
Когда народ начал расходиться, он придержал вставшего из-за стола Митрича за рукав.
– Ну, Митрич, что думаешь? – Спросил он.
– Уже весь вечер думаю, как только они нарисовались, да только ничего не думается! Вроде бы все так, но сумненья меня берут, сам не знаю какие! Этот Зяма все складно рассказал и людей уважаемых знает, ведет себя с понятием. То, что одет по барски, оно и понятно: марвихер, он и есть марвихер, особенно если по гостиницам промышляет. Мы его не знаем, ну и что? Они в одиночку работают, тем паче, что он не из наших. Одно ты правильно сказал: если бы Иван ссучился, то уже полная хата фараонов было бы.
– Это все и так ясно! Что тебе не нравится?
– Не знаю, – вдруг огрызнулся Митрич. – Знал бы – сказал бы!
Он наполнил стопки и придвинул одну к Антону.
– Сейчас выпьем, глядишь, и мысль умная придет.
Они молча курили, думая об одном и том же. Митрич затушил папиросу.
– Зови Альку или Лизу, только тихо, есть мысля!
Антон вышел и через минуту вернулся с Лизой, которая еще не проснулась и щурилась от света, прикрывая рукой глаза.
– Сходи, умойся, дело есть одно, – произнес Митрич. Она вышла, и в коридоре раздалось бряцанье рукомойника.
– Что ты замыслил, чертяка? – Заинтересованно спросил Антон.
– Погодь минутку, сейчас узнаешь! – Загадочно ухмыльнулся Митрич.
Когда Елизавета вернулась и села за стол, внимательно глядя на них, он спросил:
– Лиза, ты помнишь, что Иван рассказывал?– Она удивленно взмахнула руками. – А то! Аж не дышала! Прям, как в книжке!
– А вот вспомни, Лиза, где Яхонт стрельбу учинил?
Лиза сморщила лоб и зажмурилась. Когда она открыла глаза, взгляд у нее был совсем другой. Девушка поняла всю серьезность происходящего.
– Они прошли кирпичный завод, свернули на Ключевую, и на углу с Керченской Зяма свой подвиг и учинил, – она внимательно смотрела на Митрича.
Он снова закурил папиросу и, выпустив клуб ароматного сизого дыма, сказал:
– Лизавета, ты баба умная. Я от тебя таиться не буду. Есть у меня сумнения, а какие– не знаю. Иван говорит, что Зяма троих конвойных, как зайцев в поле, положил. Не верить мы ему не можем, а проверить можем! Завтра спозаранку прогуляйся туда и поспрашай, что да как. Место там тихое, местным разговоров на неделю хватит. Особо только там не мельтеши, внимания не привлекай.
Лиза слушала, кивая головой.
– Все сделаю как надо,– коротко сказала она. – Завтра к полудню все будете знать.
Когда она вышла, Антон хлопнул Митрича по плечу.
– Голова, как есть, голова.
– Погоди хвалить, – сумрачно ответил он. – Вот Лизку дождемся, там и поглядим. А потом и я схожу, прогуляюсь.

Завьялов встретил труповозку, въехавшую во внутренний двор тюрьмы, и сразу же отогнал ее дальний угол.
– Уберите всех с территории, и кучера тоже, – сказал он начальнику караула. Когда все разошлись, Евгений Владимирович открыл дверь и заглянул вовнутрь. «Убитые» сидели, разглядывая друг друга, и тихо переговариваясь.
– Благодарю за службу! Все грамотно сделали. Спасибо вам! – И пожал каждому руку.
– Евгений Владимирович, долго еще нам здесь сидеть? – Спросил старший.
– Сейчас вас отведут на больничку, там посидите в отдельной палате, а как стемнеет, отвезут ко мне на дачу. Поживете дня три, отоспитесь, а потом на службу, – и, предупреждая вопрос, положил руку на колено Васильеву и добавил: – К тебе домой уже посыльный пошел. Скажет жене, что тебя этап сопровождать отправили. А вы, кажется, не городские?
– Станичные мы, из Выселок, – ответил один.
– Ну, вот, за три дня вас никто не хватится, – сказал Завьялов.
Они согласно кивнули.
– А премия нам какая-нибудь за усердие полагается? – Осторожно спросил самый молодой.
– В театр рекомендательное письмо дадим, – усмехнулся Евгений Владимирович и уже серьезно добавил: – Конечно, обязательно поощрим, можете быть спокойны.
Ночью из тюремных ворот тихо выехал арестантский возок и неспешно направился в сторону Марьинской, где у Завьялова, на берегу Кубани, была небольшая, но очень уютная дача.

Иван Петрович уже заканчивал убирать участок. Собирая конские яблоки, он злобно размышлял: «Еще день не начался, а уже полная улица навоза. Это, точно, молочника кобыла. Гадит, где не попадя, зараза полудохлая! До смертинки три пердинки, а дерьма, как слон, накидала!».
 От праведного гнева его отвлек вежливый женский голос.
– Доброе утро, дяденька!
Он обернулся. Молодая, скромно, но опрятно одетая девушка стояла рядом, оглядываясь по сторонам. «Смазливенкая, видать, не городская», – подумал он.   
– Давайте мешок подержу, а то не с руки Вам. День только занялся, а навозу уже полно, –  и она, не дожидаясь ответа, взяла мешок и раскрыла его, чтобы ему было удобно собирать навоз.
От того, что девушка правильно угадала его мысли, настроение у него улучшилось. Быстро закончив работу, он вытер пот со лба.
– Спасибо тебе душевное! Откуда ты, такая понятливая, с утра здесь оказалась?
– Утренним поездом из Ахтырки приехала, – ответила девушка.
– Погостить к кому али как? – Заинтересованно спросил он.
– Работу искать. Хочу сначала угол снять, а потом наниматься пойду.
– Так ты прямо с вокзала? Идем до меня, я тебя хоть чайком напою! Как тебя звать-то?
– Елизавета, – и,смущенно потупилась, сказала: – Боязно как-то к одинокому мужчине идти чаевничать.
Она прекрасно понимала, что будь у дворника жена, он бы никогда не осмелился пригласить ее в дом.
– Ничего не боязно! Меня тут каждая собака знает, – гордо произнес он, приосанившись. – Спроси любого: кто такой Иван Петрович? Тебе обстоятельно и со всем уважением обскажут, кто я есть! Даже городовой со мной поручкаться не гнушается!
– Ой! Вы и с городовым знаетесь? – Она восхищенно всплеснула руками.
– А то! –Хмыкнул он. – Пошли! – И, оглядевшись, спросил: – А вещички твои где?
– В камере хранения оставила, – ответила Лиза.
Когда зашли в комнату, она по-хозяйски сразу начала растапливать печь. Иван Петрович наблюдал за ней замаслившимися глазами. «Интересно, этот кобель сразу под юбку полезет или даст чаю спокойно попить?»–Думала Елизавета, ополаскивая чашки.
Они сели напротив друг друга, и, как добропорядочные супруги, начали пить чай. Иван Петрович обстоятельно рассказал о себе, и в итоге предложил снять "забесплатно" у него угол. «Знаем мы твое "забесплатно"», – усмехнулась она про себя, а вслух сказала, потупив глаза:
– Спасибо Вам большое, Иван Петрович, за участие Ваше, как за отцом родным доглядывать буду!
– Ну, какой я тебе отец! – Ухмыльнулся он. – Я тебе товарищ старший и друг сердешный.
– А хоть бы и так, – улыбнулась она и сразу перевела разговор в нужное русло. – А что это за здание такое большое там стоит и часовой рядом? Казармы солдатские?
– Нет, там тюрьма Екатеринодарская, –  Лиза испугано прикрыла рот ладошкой. – Господи! Страшное место какое!
– Ничего страшного! Их не видно и не слышно, сидят себе и сидят.
– Сидят! А вдруг сбежит кто и прямо к нам вломится? Я со страху сразу помру!
– Если кто и сбежит, то ему к нам бежать не резон, он сразу ноги в руки и куда подальше. Вот, как вчера, к примеру, – и он в красках, желая произвести на нее впечатление, рассказал про вчерашний побег.
– Прямо так троих насмерть и застрелил! – Поразилась она и широко раскрыла глаза. – Кровищи, наверное, было...
– Да, богато пролилось православной кровушки, полведра песка ушло, пока засыпал, – озабоченно ответил он.
Задав еще несколько, на первый взгляд ничего не значащих, но очень важных вопросов и выяснив все необходимое, Лиза поднялась.
– Схожу на вокзал за чемоданом, а потом полы помою и приберусь.
– Погоди с вокзалом, давай отдохнем, ты– с дороги, а я – с работы, – сказал Иван Петрович, подталкивая ее к кровати.
Лиза деланно возмутилась.
– Для отдыха людям вечер дан! Я с дороги в бане не была, да и Вы весь навозом пропахли! Так дело не пойдет, чай, не уличная девка!
– Чистоплотная какая! – Умилился он, и, погладив ее по упругой ягодице, сказал:
– Права ты, Лизонька, как есть, права! Сходи за вещами. Может, помочь тебе?Давай вместе сходим!
– Нет, багаж маленький. Ты лучше пряников к чаю купи, – и, потрепав его за кудлатую бороденку, чмокнула в губы. Он окончательно растаял, но напустил на себя суровый вид.
– Иди, Лизовета, долго не задерживайся. Только знай...– и, счастливо улыбнувшись, добавил: – В любви я, ох, какой горячий, и затейник большой!
Она зазывно улыбнулась в ответ и выпорхнула за порог. «Напугал бабу хером! Затейник... мать твою!» – Презрительно подумала она, удаляясь быстрым шагом.

– Наша хата с краю или в центре? – Весело спросил Богатырев, отставляя чашку.
–   А какая разница? Ты сыт, в тепле. Чего тебе надо?– Ответил Антон, накладывая сахар в чашку.
– Особо никакой, просто я в Екатеринодаре первый раз и только дорогу от бана до сыскного и оттуда до тюрьмы видел, а город, говорят, красивый! Хоть бы пройтись, глянуть, что и как, – он повернулся к Ивану. – Может, сходим как-нибудь?
– Как-нибудь сходите...– неопределенно ответил Антон. Он твердо решил никуда их не выпускать до прихода Елизаветы и не посоветовавшись с Митричем. – Погоди пару деньков, пусть фараоны успокоятся.
– Это правильно, – сказал Артур, – они сейчас весь город на уши ставят.
Дверь открылась и вошла Лиза.
– Алька, дай чашку, в горле пересохло, чаю хочу, сил нет.
Антон и Митрич внимательно наблюдали за ней, но она сидела спокойно, вкусно похрустывая сахаром.
Вдруг Митрич глянул на Артура.
– Что Зяма, друг сердечный! Невмоготу сидеть?
– Терплю пока! – Улыбнулся он.
– Здесь на углу лавочка табачная имеется, там и сласти всякие есть. Квартал один всего пройти. Сходите с Иваном, папирос и пастилы на вечер купите. Только туда и назад, не загуливайте нигде, – и протянул ему пятирублевую кредитку.
Артур радостно подхватился.
– Пошли, Ваня, пройдемся по воздуху!
Когда они вышли, Митрич и Антон нетерпеливо посмотрели на девушку. Она спокойно допила чай.
– Все, что они рассказали, правда. С дворником познакомилась, – Лиза усмехнулась, – тоже чай с ним пила. Когда выстрелы раздались, он как раз был на улице. Самолично видел, как один стрелял, а второй столбом стоял.
– Это мы и так знаем, – сказал Митрич. – Как они убежали, тоже известно! Потом что было?
– Потом подъехала труповозка, загрузила убитых и повезла их в тюрьму. Приехали сыскари, бегали, суетились, руками махали. Как все разошлись, он сам песком кровь засыпал и все.
– Спасибо, Лиза, сказал Антон и повернулся к Митричу. – Что скажешь?
– Ничего не скажу... может, зря волну гоню? – Он потер лоб. – Почему труповозка не в больничку, а в тюрьму назад поехала?
– Здесь как раз оно и понятно, – ответил Антон. – В тюрьме своя больничка с моргом имеется. Вдруг кто ранен? Так пока до больницы городской довезешь, он кровью и истечёт, а тут все под боком, и живодеры  там знающие.
– Тоже верно, – вздохнул Митрич, и, слегка хлопнул ладонью по столу, – Сегодня сам пойду, жалом пошевелю. Если, дай Бог, нормально все выйдет, то хорошо, а если нет, то этого фрайера ростовского самолично на ломти настругаю.
Выйдя во двор, Артур огляделся и глубоко вздохнул.
– Куда идти?
–Здесь недалече, – ответил Иван и открыл калитку.
Они вышли и пошли по тихой улице. Богатырев оглядывался по сторонам, пытаясь найти табличку с названием. Наконец, когда они уже подошли к лавочке, на одном из  домов он прочел: "улица Уманская, 24".Перехватив взгляд Ивана, Артур засмеялся:
– У нас в Ростове тоже Уманский переулок имеется.
Иван хохотнул в ответ.
– Не хватает, видать, у градоначальников фантазии названия придумывать.
Купив папирос, пастилы и баранок, они направились в обратный путь.
– Если там 24, то наш, скорее всего, 12. Надо будет в донесении указать какую-нибудь  примету, – подойдя ближе к дому, он обрадовался: штакетник был выкрашен ярко-синей краской, выделявшейся на фоне блёклых соседских заборов.
Они вошли в комнату.
– Все взяли, – сказал Иван. – А где Митрич?
– По делам пошел,– ответил Антон. – Скоро заявится, а мы его чайком с пастилой и баранками встретим!

Пока они ходили в лавку, Митрич побрился, оделся во все чистое, вышел на улицу, огляделся и направился в противоположную сторону. 
Как-то, проходя мимо тюрьмы, он заметил небольшую чайную. Справедливо рассудив, что надзиратели после смены заходят туда побаловаться чайком, он решил посидеть и послушать разговоры. «Не каждый день сразу троих убивают, здесь разговоров надолго хватит. В шесть часов дневная смена меняется, аккурат поспею», – думал он.
Сев за столик, он заказал маленький штоф водки, немудреную закуску и стал терпеливо ждать. Не прошло и десяти минут, как в зал вошли четыре человека в форме нижних тюремных чинов.
Кабатчик поприветствовал их, как старых знакомых, а половой, не ожидая заказа, сразу поставил на стол самовар, тарелку с сушками и вазочку с медом.
– Сергей Игнатьевич, – обратился он к одному из сидевших, с лычками старшего надзирателя. – Ужинать будете или чайком ограничитесь?
– Ты, Дмитрий, приставь к нам еще столик, нас семеро будет. Я сегодня стол накрываю. Сделай, чтоб все по-людски было. Беленькая, закусочка и все, что там полагается.
– Никак повод имеется? – Осведомился Дмитрий.
– Имеется, – солидно кивнул Сергей Игнатьевич. – Награду мне вручили, – он вынул из нагрудного кармана медаль и показал Дмитрию. "За беспорочную службу в тюремной страже" называется. Вот, брат, какие дела!
Дмитрий уважительно покачал головой и исчез. Через минуту он вернулся, неся на небольшом подносе запотевшую рюмку водки и бутерброд с икрой.
– Извольте комплимент от заведения, уважаемый Сергей Игнатьевич! –Сказал он и с поклоном протянул поднос. Виновник торжества встал, расправил усы, принял строевую стойку, выпил водку и неторопливо  закусил.
– Благодарствую, – степенно сказал он и сел за стол.
Дмитрий пододвинул стол и быстро расставил приборы. Через некоторое время подошли остальные. Началось застолье, которое пошло по годами отработанному сценарию.
Митрич внимательно прислушивался к разговорам, но ничего интересного не услышал. Он возлагал большие надежды на поминальный тост, но все встали, молча выпили, перекрестились и вновь начали обсуждать рабочие проблемы, на которые ему был глубоко наплевать.
Он подозвал Дмитрия.
– Голубчик, отнеси большой штоф служивым. Скажи: от торговых людей, с глубоким почтением к их работе.
Дмитрий поставил штоф перед Сергеем Игнатьевичем и кивком указал на Митрича, передав его слова.
Сергей Игнатьевичвнимательно выслушал, встал, поклонился и обратился к Митричу.
– Спасибо тебе, мил человек, и за угощенье, и за добрые слова. Только мне и товарищам моим будет очень приятно, если ты самолично нам их скажешь!
За столом одобрительно зашумели. Митрич не ожидал, что ему придется пить за здоровье людей, которых он люто ненавидел, но не растерялся. Он встал, откашлялся и поднял рюмку:
– Уважаемый Сергей Игнатьевич! От всего торгового люда поздравляю Вас с медалью! Желаю Вам и товарищам Вашим здоровья, ведь сколько вы его тратите, оберегая землю Кубанскую от ворья всякого и изуверов– уму непостижимо, – и, сделав скорбную паузу, добавил: –И друзей хороших теряете...
За столом воцарилась тишина, Сергей Игнатьевич подошел к нему, облобызал и повел к своему столу.
Митричу удалось направить разговор в нужное русло. Надзиратели стали вспоминать погибших.
– Достойные люди были, –  сказал один, – и не первый год служат. Как так случилось, что они пешим порядком их повели, ума не приложу!
– Не соблюли инструкцию, вот и случилось! Все наставления кровью писаны. Вот приедет из департамента проверка, и получат начальнички на орехи! – Наставительно сказал Сергей Игнатьевич.
– Поди, уже схоронили убиенных? – Спросил Митрич.
– Двоих в станицу отвезут, дома хоронить будут, а Васильев – тот Екатеринодарский, – ответил парень, сидящий напротив. – Пособие семье выправят.
– Пенсия – это хорошо, детишкам помощь, а чего мы шапку по кругу не пускали? Когда Илларион из дежурки помер, вся тюрьма для семьи скинулась! Да и на похороны надобно сходить...
Сергей Игнатьевич, потянувшись вилкой к блюду с огурцами, вдруг боковым зрением увидел, как гость напрягся и внимательно вслушивается в каждое слово. Он стал наблюдать за ним и вдруг сообразил  что вопросы, которые тот задает как бы невзначай, не похожи на простой обывательский интерес. «Кто поднял тревогу? Сколько конвойных положено на двух арестантов?»… Из простого любопытства такими вещами не интересуются.
– Игнатьич, так по сколько будем собирать? – Раздался голос.   
Он помолчал для солидности и внушительно произнес:
– Завтра с другими караулами переговорю и скажу. Еще до начальства зайду, узнаю, когда похороны. Затем все вам обскажу, там и порешим. А теперь хватит печалиться, не на поминки, слава Богу, пришли!
Митрич понял, что больше ничего интересного не узнает, но того, что ему довелось услышать, было достаточно. Улучшив момент, когда все стали с жаром обсуждать назначенного на должность начальника строевой части нового офицера, как выяснилось, большую сволочь, он тихо встал из-за стола, и незамеченным вышел на улицу.
«Видимо, и впрямь нечего Яхонту предъявить. Споры были только про работу их паскудную, – размышлял он, шагая по улице, стараясь держаться в тени домов, в которых уже светились окна. – А все остальное в цвет... и деньги собирать, и на похороны идти собираются. То, что пехом пошли– видать и впрямь начальнички промухали, на Ванькино и Зямкино счастье!».

– Сереженька, господи, ну что тебе неймется? Уже светать скоро будет, а ты все крутишься, як ужик! – Сонным голосом проворчала жена, которую он разбудил, ворочаясь в очередной раз. Не шел сон к Сергею Игнатьевичу. Он корил себя за то, что не заметил ухода подозрительного гостя. «А ведь задержи его, мог еще поощрение получить», – думал он. Разменяв в тюрьме третий десяток, он хорошо разбирался в людях. Если бы Митрич подошел сразу, старый служака понял бы, с кем имеет дело, но водка и радостное возбуждение от награды сыграли с ним злую шутку. «Завтра Завьялову доложу», – решил он и, наконец, заснул.
Евгений Владимирович слушал очень внимательно, вертя в руках серебряную крышечку от чернильницы. Потом подошел к Сергею Игнатьевичу, обнял его за плечи.
– Молодец! А то, что виду не показал,– вообще отлично. За водку и за то, что не задержал, не переживай! Мастерство не пропьешь!– Он улыбнулся. – Сейчас пойдешь в сыскное. Найдешь господ Пришельцева или Журавля и все им подробно расскажешь.
Когда за Сергеем Игнатьевичем закрылась дверь, он снял телефонную трубку.
–Барышня, соедините с сыскным.

–Тюремный  надзиратель по словесному портрету опознал Мокрецова. Все-таки они проверяют Богатырева, – озабоченно сказал Пришельцев. – Вам, Викентий Леонтьевич, отдельное спасибо за столь грамотную проработку операции. Я даже боюсь представить, что могло бы произойти, не прислушайся мы к Вашим предложениям.
Он повернулся к Карабанову, и тот, не ожидая вопроса, сказал:
– Дважды в день лично проверяю связных. Пока никакой информации не поступало.
Александр Петрович вздохнул.
– Я уверен, что в уголовном мире только и говорят об этом побеге, во всяком случае, в первые два-три дня. Задания агентуре даны?
– Всенепременно, лично со своими связался, и коллегам все наказал, –ответил Журавель. 
– Надеюсь, не заблаговременно? – Улыбнулся Викентий Леонтьевич.
– Конечно, нет, – Журавель усмехнулся в ответ. – Как только погрузили тела, так и начал своих озадачивать. Как что узнают, сразу оповестят.
– Ну, что ж, будем ждать!– Опять вздохнул Пришельцев. – Только это нам и пока и останется делать.

Чувствуя напряженность в разговорах и поведении, Богатырев понимал, что его обязательно будут проверять. Но, анализируя ситуацию, он пришел к выводу, что, кроме неясных и ничем не подтвержденных подозрений, у бандитов ничего нет. «Если бы были твердо уверены, то дуру  забрали бы обязательно, – подумал он и, усмехнувшись, покачал головой. – Уже и думать стал на их языке». Он нашел огрызок карандаша и, запершись в туалете, набросал короткую записку: "Улица Уманская, дом без номера, ориентировочно,12. Свежевыкрашенный синей краской забор. Четверо мужчин и две женщины". Сложил записку в маленький квадратик,  положил ее в нагрудный карман и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Когда он вошел в комнату, Иван, Афанасий и обе девушки играли в карты.
– А где остальной народ? – Спросил он, присаживаясь к столу и наливая себе чай.
– На воздух пошли, покурить, – ответил Афанасий, внимательно глядя в развернутые веером карты.
Они сидели на завалинке около забора и тихо переговаривались.
– Самолично я с волками тюремными общался. Прямо в ихнее волчье  логово залез! За одним столом сидел! Водку с ними пил! – Митрич сокрушенно помотал головой. – Кому сказать – не поверят! Все чисто: Зяма и вправду троих вертухаев положил. Они все в цвет говорили: и про лопушистость начальников своих, и про похороны, и про то, что деньги будут собирать! Ну, не могли они так сговориться!      
– Похоже, так. И Лизавета тоже все так же обсказала. И про кровь, и про труповозку. Дворник этот говорит, что своими глазами все видел!
– Ладно, пошли в хату, а то зябко что-то, – сказал Митрич, поеживаясь.
– Так что, закрыли непонятку с Яхонтом?– Спросил Антон.
– Выходит, закрыли. Тем паче, что люди нужны, а Зямка получается, масть сменил. Из марвихеров в мокроделы подался.
Они вошли в дом и присоединились к чаевничающим.
– Вас ждали, – сказал Иван. – Чай – не водка, много не выпьешь!
Девушки быстро накрыли на стол, и все начали ужинать.
Артур сразу почувствовал, что отношение главарей к нему изменилось. «Значит, кончили проверять, – решил он. – Интересно, как они это делали? Не подворный же обход проводили».
– Ваня, давай завтра в город сходим? – И, повернувшись к Антону, добавил: – Уже нет сил в четырех стенах сидеть!
– Сходите, проветритесь. Людей посмотрите, только себя не показывайте, – сказал Антон, отхлебнул чаю и, глянув на Ивана, добавил:–  Зяма города не знает, так что весь спрос с тебя.

На следующий день они вышли в город. Артур с интересом разглядывал дома и красиво оформленные витрины.
– Смотри, не хуже чем в Ростове или даже в Варшаве, – искренне сказал он, смотря на занимавшее целый квартал помпезное здание с богато декорированным фасадом.
–Богарсуковские хоромы, – махнул рукой Иван.
– Купец? – Спросил Артур.
– Да, их четыре брата, армяне, кажется. Всю мануфактуру на Кубани держат, ни один аршин мимо них не пройдет, – нетерпеливо ответил Иван. – Ну, что? Куда двинем?
– Ты меня спрашиваешь? Ты хозяин, я гость! Это тебе решать, – улыбнулся Артур.
– Я бы до мамзелек прогулялся бы, – сощурил глаза Иван.   
– Хорошее дело, а куда?
– Есть душевное  место, «Якорь» называется, я оттуда за папиросами выскочил, тут и взяли меня.
– Не дрейфь, в одну воронку дважды снаряд не падает, – уверенно ответил Артур.
– Я вот тоже думаю: если бы они меня пасли, то прям в нумер и вломились бы, чего им ждать?
– Тоже верно, скорее всего, случайно срисовали тебя. Помнишь, в камере ты рассказывал, что твои приметы у них имеются? – Небрежно сказал Артур.
– Вот и я о том же! Пошли, – решительно сказал Иван.
– А с деньгами как? Ты же знаешь, я пустой, – озабоченно спросил Богатырев.
Иван засмеялся.
– Ты же гость! Хозяин угощает.
Через несколько минут они подошли к «Якорю». «Богато!» – оценил Артур тяжелую дубовую дверь и ярко горящие в лучах заходящего солнца начищенные медные ручки.   

Лиза и Аля суетились на кухне, готовя отварного поросенка под белым соусом.
– Аля! Англицкий перец и лаврушку давай! – Доносились оживленные женские голоса.
Антон, Митрич и Афанасий играли в карты.   
– Знаешь, Антон, я вот всю ночь думал и так, и этак, непокойно мне что-то, – сказал Митрич неожиданно.
Антон покривился.
– Дюже подозрительный ты. Сам же проверять ходил, и Лизу отправляли.
– Нет, не в Зяме дело! – Покачал головой Митрич.
Афанасий почесал голову.
– Ты, Митрич, мужик смекалистый,  но сейчас, кажись, передергиваешь! Скажи прямо, что тебя тревожит, подумаем всем гамузом и придумаем, как быть. А то ходишь вокруг да около...
–Я вот как кумекаю. Яхонтова пальба всех фараонов на уши поставила. Они будут землю рыть и не успокоятся, пока его и Ваньку не возьмут. Мы сидеть здесь безвылазно не можем, я сам уже от водки и чая дуреть начинаю. Рано или поздно, все одно, кто-то не выдержит и в город пойдет, а у них наши портреты имеются. Наверное, у каждого фараона в Екатеринодаре в кармане наши физии лежат. Если поодиночке разбегаться – кого-то поймают. Уходить нужно из города. Или в Абинскую к Гукасу, или в Армавир к Цыгану, пересидеть там месяцок-другой, а потом возвращаться сюда и дело хорошее поднять.
– Есть, конечно, резон в твоих словах, – задумчиво сказал Антон, а Афанасий согласно покивал головой. – Куда уходить будем и как?– Он вопросительно посмотрел на Митрича.
– Думаю, лучше до Гукаса двинуться, Цыган – шебутной, по острию ножа вечно бегает, а тот – спокойный. А уходить по железке, только садиться на поезд не в Екатеринодаре, а, к примеру, в Энеме. Купить там билеты, все чин по чину. Чтоб ни один гад не докопался. Ты с Лизкой, Ванька с Алей, на семейных лягаши и фараоны меньше смотрят. Афанасий к кому-нибудь в попутчики набьется, а я, – он выдержал небольшую паузу, – с Зямой в паре пойду...
– Хорошо! Так и порешим, – Антон слегка хлопнул ладонью по столу.– Когда пойдем?
– Вот завтра и двинем, после обеда.

В «Якоре» их встретили, как героев. Мадам Пирожкова и барышни не знали, куда посадить дорогих гостей. Было заметно, что к Ивану относятся здесь действительно хорошо, но Артур облегченно вздохнул только тогда, когда одна из девушек, кстати, очень приятная внешне, сделала книксен , и лучезарно улыбнувшись, мелодичным голосом произнесла:
– Добро пожаловать в наши палестины, меня звать Клотильда.
– Понравилась? – Иван, подмигнув, слегка толкнул его в бок.
– Очень! – Совершенно искренне ответил Артур и посадил ее рядом, сразу же обозначив свой выбор.
Когда они вошли в комнату, Клотильда сразу же начала раздеваться.
– Погоди, Ира, давай еще выпьем!– сказал Артур.
– Откуда Вы меня знаете? Мы разве встречались?– Слегка запнувшись, спросила она, не отводя от него внимательного взгляда.
– Нет, но много о Вас слышал, – он улыбнулся самой обаятельной улыбкой и наполнил бокалы шампанским.
Клотильда взяла бокал и села на край кровати, вопросительно глядя на него.
–Ирина, эту записку надо передать в сыскное, Вы знаете, кому, – Богатырев достал клочок бумаги и протянул ей. – Это очень срочно,– он опять улыбнулся, – как говорят врачи:«Cito!» . Как быстро Вы это сделаете?
– Завтра с утра пойду на рынок, а потом туда,– ответила Клотильда.
– Давайте, пожалуйста, наоборот: сначала туда, а потом на рынок, – он взял ее за руку. – Это крайне важно!   
– Хорошо, – просто сказала она и улыбнулась, – завтра к девяти занесу.
– Спасибо! – Он улыбнулся в ответ. – А теперь давай пить шампанское!

Авдей чувствовал себя в безопасности, понимая, что Аскер не предаст его, тем более что тот никогда не был у него на квартире. Он любил этого молодого парня, которого когда-то спас от верной смерти, и все время пытался выяснить его судьбу. Ему очень хотелось его поддержать и, по возможности, вытащить на волю. «Никаких денег не пожалею!» – Думал Авдей. Якова уже не вернуть, а вот Аскер оставался близким и почти родным человеком.
Никогда он не гулял в воровских притонах, но сейчас понял, что это единственный способ узнать что-нибудь о своем товарище. Куда, как не на малину, придет освободившийся из тюремного замка человек?
Его везде встречали с уважением, предлагали участие в делах, просились к нему в кодлу. Но никакой информации об Аскере не всплывало. Он уже отчаялся, но однажды в трактире встретил одного воришку, который сказал, что сегодня из тюрьмы освобождается Коля Скобарь, и по этому поводу намечается вечеринка.
– Приходи, Авдей, – сказал он. – Тебя со всем почтением встретят.
Купив три штофа водки, закуски и шоколадных конфет для дам, которые как он знал, обязательно будут, он пришел по указанному адресу.
– Привет честной компании, – сказал Авдей, входя в наполненную сизым табачным дымом комнату. 
– Здравствуй, уважаемый! Привет, Авдей! – Донеслось со всех сторон. 
Ему сразу освободили место, поставили чистый прибор, налили стопку и в ожидании замолчали. Он встал, поднял рюмку и повернулся к виновнику торжества.
– Николай, я очень рад, что ты сумел преодолеть все трудности и обвести судьбу-злодейку. Вижу здесь много очень авторитетных людей, это без лишних слов говорит само за себя. Ты достойно вошел в камеру, был уважаемым сидельцем и примером для молодых. Свято соблюдал воровской закон, помогал слабым и не допускал похабности! Удачи тебе и дай бог больше не попадать в казенный дом, – закончив, он вышел из-за стола, подошел к Скобарю, чокнулся с ним и обнял.
Его слова были встречены с восторгом, каждый старался подойти к нему и выразить свое уважение.
Через некоторое время он подсел к Скобарю поближе и спросил:
– Скажи, Николай, тебе часом Аскер не встречался?
– Со мной в камере был, через две шконки спал, – степенно ответил он, прицеливаясь вилкой в маленький соленый помидорчик, на боку которого ярко играл блик от люстры.
– Расскажи, как он? – Нетерпеливо спросил Авдей.
– Идет в полную несознанку. Он еще заехать не успел, как уже знали, что он из твоих. Встретили с полным уважением, да он и сам молодцом! А уж еще если от тебя...– он махнул рукой. 
– С сидельцами у тебя связи нет? Может, из обслуги или вертухай прикормленный?
Скобарь покачал головой.
– После шухера, который залетный ростовчанин устроил, они своей тени боятся. Раньше можно было язушку  закинуть в хату и передать, чего надо. Я сам загонял друзьям марафет и меня грели, а сейчас...– он поджал полные замасленные губы, от чего лицо стало похоже на обиженного мопса, и покачал головой.
– Давай, Коля, вместе подумаем... очень надо поддержать парня, дорог он мне. А что за шухер?
– Как, ты не слыхал? Намедни двоих, одного нашего и ростовчанина этого, в сыскное повели, и он машинку ухитрился из кобуры у старшого выхватить и весь конвой положить.
– Однако, – покачал головой Авдей, – лихой гость... троих сходу положить – это вам не фунт изюма.
Неожиданно Скобарь сказал.
– Есть мысля! В нашей камере сидит один конокрад, ему жинка передачки шлет. Можно маленькое письмецо прогнать. Еще им свиданку обещали, может, на словах что надо сказать.
– А как ее найти?– Обрадовано спросил Авдей.
– А очень просто!– Ответил Скобарь ему в тон. – У меня адресок ее имеется: когда уходил, просил он меня зайти, привет передать. Завтра к обеду собираюсь заглянуть, вместе и сходим.

Они допивали шампанское, когда в дверь деликатно постучали.
– Кто там? – Игриво спросила Клотильда.
–Пусть Яхонт выглянет, – раздался голос Ивана.
Артур снял пиджак, расстегнул рубаху и приоткрыл дверь.
– Зяма, давай через полчасика сворачиваться, а то Антон бухтеть начнет!– Сказал Иван.
– Да я уже и сейчас готов, только оденусь, – ответил он.
Когда они вышли на улицу, Иван сказал:
– Не надо им знать, что мы в «Якоре» были. Скажем, что в трактире сидели, лады?
– Как скажешь, а в каком трактире? – Спросил Артур.– Чтоб все в елочку было.
 Иван задумался.
– Придумал! В трактир «Дальний Восток» ходили, около Царских ворот.
Артур сразу вспомнил, что там сидит связной-сапожник.
– Давай завтра сходим? Интересно глянуть.
– Если интересно, значит, сходим!– Бодро ответил Иван.    

Когда они вернулись, в гостиной сидел Антон и читал какую-то книгу в дешевом мягком переплете. Услышав шаги, он поднял голову и улыбнулся.
– Как погуляли?
– Хорошо, по центру прошвырнулись, в трактире посидели, – ответил Иван и, глянув на книжку, спросил: – Что читаешь?
– Про Ника Картера ! Это сыщик такой американский, кого хочешь поймает! Читать интересно, страсть! – И, обратившись к Артуру, спросил: – Ну как тебе Екатеринодар, понравился?
– Очень, красивый город! – Честно ответил Артур. – Завтра Ваня обещал Царские ворота показать.
– Не получится завтра, – сказал Антон, внимательно глядя ему в лицо. – Уезжаем мы. Опасно здесь стало, пересидеть в тихом месте надо.
Чтобы скрыть охватившее его волнение, Артур сел за стол и начал наливать себе чай. «Как быть? – Лихорадочно размышлял он. – Брать банду будут, конечно, ночью. Успеют уйти. Мне остаться здесь – вся операция насмарку. Потеряем их к черту. Надо идти с ними», – твердо решил он и, повернувшись к Антону, с печалью в голосе спросил:
– А мне как быть? Города не знаю, ни денег, ни паспорта!
– Зяма! Ты что? Разве мы своих бросаем? С нами, конечно, пойдешь, а как страсти поулягутся, вернемся в город, документ тебе новый справим и деньгами поможем, а там, глядишь, и дельце какое-нибудь вместе сварганим!
– Спасибо, Антон! А то я уж судьбой своей озаботился, – сказал Артур и, положив руку на его ладонь, слегка сжал ее в знак благодарности.
– А куда поедем? – Спросил Иван, аккуратно разрезав на два кольца баранку и намазывая ее маслом.
– В Абинскую, – почему-то с ноткой недовольства ответил Антон.
– О! – Радостно воскликнул Иван, откусив сразу половину бутерброда. –К Гукасу? Это дело! Чача у него душевная! – И, закатив глаза, он восхищенно потряс головой. – Ты, Яхонт, точно такой не пробовал! Рупь за сто даю!
– Почему это не пробовал? – Возразил  Артур. – Что ж думаешь, в Ростове армяне только мацони делают? Наши армяне не хуже ваших! – И весело рассмеялся, радуясь тому, что неожиданно узнал, где и у кого собираются прятаться бандиты.
 Сейчас его занимал только один вопрос: как передать информацию.
– Абинская – это далеко?
– Верст семьдесят будет, – задумчиво сказал Антон и что-то хотел добавить, но тут опять влез Иван.
– А как ехать будем? Поездом?   
– Вот ты скорый! Все тебе вынь да положь! Я с Елизаветой, Аля с тобой в паре, Афанасий сам по себе, а Зяма с Митричем.
– На бану срисовать всех разом смогут, большая кодла сразу внимание привлечет,– озабоченно сказал Артур.
Антон уважительно глянул на него и обернулся к Ивану:
– Вот смотри, Ваня, человек о деле думает! А ты только о чаче!
Затем повернулся к Артуру.
– Правильно мыслишь! Да и мы тоже не пальцем деланные. Из города попарно выберемся, а на ближайшей станции в поезд сядем, в разные вагоны. Давайте ложиться, поздно уже.
Богатырев пошел в туалет, заперся и стал писать записку. Закончив, он как обычно спрятал ее в нагрудный карман и подумал: «Написать – дело нехитрое, а вот как передать? Если не удастся через связных, буду пробовать в поезде или по обстановке смотреть».

Отсидев четыре года за убийство, Гукас Восканян не был преступником по своей сути. Убив соседа в пьяной драке, причину которой не смог даже впоследствии вспомнить, он искренне раскаялся и дал себе слово больше не нарушать закон.
Несмотря на «тяжелую» статью, сокамерники сразу почувствовали в нем случайного в их среде человека, не способного за себя постоять. Вначале к нему присматривались. Но когда он без слов протянул нагло потребовавшему соседу свою видавшую виды куртку и молча отдал передачу уголовнику, не пользующемуся в камере авторитетом, они дружно решили, что одним опомоенным  будет больше. Для начала они нарисовали на стене тигра и предложили подраться с ним. Гукас усиленно бил по нему обеими руками, вызвав в камере небывалое веселье, не зная того, что ему достаточно было  ответить: «Пусть он первый бьет!», и жестокое развлечение сразу же прекратилось бы. Но его лицемерно похвалили, похлопали по плечам и предложили  сыграть в карты.      
Ободренный таким вниманием и наивно полагавший, что сумел достойно войти в коллектив, он радостно сел за стол и буквально через несколько минут ужаснулся от проигранной суммы.
– Как отдавать думаешь?– Хищно улыбаясь, спросил Хвощ, насильник и бандит, ожидавший этапа на бессрочную каторгу. Гукас начал что-то робко рассказывать про передачу, которую ожидал на днях.
– Э-ээ... нет, сладкий мой! Так не пойдет, я, может, поутру отчалю. Как я его получу?– Он продолжал улыбаться. – Не знаешь? А я вот знаю... ночь у тебя впереди, а мне перед дальней дорогой ласка требуется. До отбоя не рассчитаешься – седлом твоим долг возьму.
Гукас, не владевший всеми тонкостями русского языка, толком не понял, о чем говорил Хвощ, но по громовому хохоту, раздавшемуся со всех сторон, понял, что в отношении него замышляется что-то ужасное.
Антон Полюндра, непререкаемый авторитет, лежал на своей койке. Ему ночью приснилась мать, лицо которой почти стерлось из памяти. Он  провалялся весь день в тоске, мысленно прогоняя перед собой полустертые, размытые временем картины детства. Взгляд его скользнул по отрывному календарю, висевшему в изголовье. «Двадцатое января», – рассеянно подумал он. Вдруг что-то толкнуло его изнутри: «Вот чего она приснилась! Это ее день рождения!». Антон зажмурил глаза, стараясь вызвать ее образ, и ему это удалось. Из-под крепко сомкнутых век выкатились две слезинки. «Эх, мама, прости меня, бродягу-бедолагу».
Вдруг резкий жалобный крик вернул его к действительности. В углу камеры двое держали молодого парня, недавно заехавшего в хату, а Хвощ, расстегнув мотню, пытался стянуть штаны с отчаянно дергающихся ног. Под влиянием воспоминаний Антону захотелось сделать что-то хорошее.
– Хвощ! Оставь бруса в покое, – негромко сказал он.
Возня сразу прекратилась.
– Он в карты проигрался, отдать нечем! – Заискивающе сказал один из державших.
– Если каждого проигравшего в машки переводить, то их будет больше, чем воров! С кем на дела ходить будете? – Наставительно произнес он, и уже с улыбкой добавил: – Завтра с утра начните всей камерой играть, а проигравшим загибать салазки, и к вечеру будет полная хата опущенных... Где тогда жить будем? В петушином кутке?
Дружный смех раздался со всех углов.    
– Что он должен? Я отвечу за него, – он посмотрел на Хвоща.
– Да так, по мелочи... Прощаю! – Махнув рукой, ответил тот.
– Нет, так не пойдет! Карточный долг – это святое! Что он должен?
– Две пачки махры, – усмехнулся Хвощ. – И будем квиты.
– Вот это уже базар по делу! – Удовлетворенно произнес Антон. – Семен Иваныч, будь любезен! Выдай с общака две пачки махорки, самолично верну.
Он посмотрел на Восканяна.
– Как тебя звать, друг сердешный?
– Гукас Восканян, – ответил тот, вложив в ответ все уважение, на какое был способен, понимая, что этот человек только что спас его честь, а, возможно, и жизнь.
Антон внимательно оглядел всех.
– Честный бродяга Гукас из моей колоды... Всей камере спокойной ночи...
Утром Гукас, подойдя к Антону, коротко сказал:
– Верней меня у тебя человека нет, и не будет.
Днем ему принесли передачу, и он сразу, не раскрывая, отнес ее своему спасителю. Антон не мог игнорировать человека, которого он сам произвел в честные бродяги и прилюдно объявил в своем окружении. Постепенно они сблизились. Когда срок у Гукаса закончился, при расставании он протянул Антону клочок бумаги.
– Это адрес твоего дома, где тебя всегда ждут.
Антон пользовался гостеприимством Гукаса дважды. Первый раз– когда бежал с каторги, и второй– когда ему, Ивану и Елизавете нужно было пересидеть в тишине пару недель.
Несмотря на то, что Восканян накрепко завязал с прошлым, женился и обзавелся большим хозяйством с кучей построек, он всегда встречал старого друга с искренней радостью. 
Утром, когда все сели завтракать, Антон, оглядев всех, сказал:
– Поедим и собираться будем. Встречаемся на рынке в Абинской. Там чайная есть, «Заходи» называется. Друг дружку дождемся и к Гукасу пойдем.
Аля недовольно поморщилась.
– И долго там сидеть будем?
– Сколько надо, столько и будем, – резко ответил он. – Думаешь, куриные твои мозги, мне в радость там куковать? Поживем там и вернемся, потерпишь.
Артур и Митрич вышли примерно через полчаса после Али и Ивана.
– Мы на вокзал пойдем или как там, в эту вашу Абинскую, добираться будем? – Спросил он, лихорадочно думая о записке, которая жгла ему грудь и которую, во что бы то ни стало, необходимо было передать Пришельцеву.
– Что, Зяма, нервничаешь? Я дорогу знаю, выведу нас аккурат в Энем, пташками незаметными. Там на железку сядем и через три-четыре часика мы уже на месте, – Митрич говорил спокойно, но было видно, что и он заметно нервничает.
– А мы мимо «Царских ворот» пройдем?
– Нет, – коротко ответил Митрич.
– Жалко, глянуть хотелось. Говорят, красивые, еще в Ростове о них слыхал, – огорченно произнес Артур.
– Чего там красивого. Стоит глыба, из кирпича сложенная, со всякими финтифлюшками. Дай Бог, назад вернемся, самолично тебя отведу.
– Хорошо, когда вернемся, – сказал Богатырев, а про себя злорадно подумал: «Только ты назад, гад, в арестантском вагоне вернешься!».
Они шли уверенным шагом людей, которые твердо знают, куда направляются. Вдруг вдали он увидел островерхие шпили.
– Митрич, что это?– Спросил он, останавливаясь.
– Церква католическая, тоже желаешь глянуть? – Недовольно спросил он в ответ.
Решение пришло мгновенно. Оглядевшись по сторонам, Артур увидел подходящую подворотню и коротким кивком указал на нее.
– Зайдем, – и шагнул первым, не давая ему опомниться. Митрич вошел, и остановился, держа правую руку в кармане, выдерживая безопасную для себя дистанцию. Богатырев достал из-под пиджака наган, и, держа его за ствол, протянул ему. – Подержи пока.
Митрич взял револьвер и недоуменно поглядел на него:
– Не пойму, чего ты удумал?
–В костел зайти надо... если я Святому Войтеху  перед дорогой не помолюсь, то до вашей Абинской ни я, ни ты не доберемся! – Возбужденно сказал он. – Я к вам сюда когда ехал, на поезд опаздывал. Не успел зайти, и прямо на вокзале меня взяли. Подожди меня, я быстро, – и, обойдя его, вышел из подворотни и быстрым шагом направился к видневшемуся вдали островерхому шпилю, от которого отражались солнечные блики. Сзади послышались быстрые шаги.
– Погоди, Яхонт, я с тобой!
Богатырев обернулся и удивленно спросил:
– В костел? Ты же православный!
– Ничего, боженька у нас у всех один, только по-разному называется. Или ты и впрямь думаешь, чтотам, на небесах, разные дедушки сидят?– Ухмыляясь, сказал Митрич.
Артур посмотрел на него с укоризной, как взрослый на несмышленого ребенка.
– Я тебя зачем в подворотню завел? Или в дом божий с машинкой хочешь зайти? Так знай, что Бог – наш единственный заступник, – он сделал паузу. – Ни один фартовый не простит тебе этого!
Видя, что Митрич замешкался с ответом, наставительно добавил:
– Подождешь у дверей, я недолго.
Не давая ему опомниться, он быстрым шагом направился к костелу.
Богатырев действительно любил архитектуру и сейчас с удовольствием разглядывал ступенчатые пилястры на боковых фасадах и высокие витражные стрельчатые окна. Заглядевшись на высокий шпиль, золотой иглой пронзавший светло-голубой бархат южного неба, Артур даже споткнулся и чуть не упал. Подойдя к ступеням, он перекрестился, вошел в зал и огляделся. Из-за бокового придела вышла женщина в темной одежде, подошла к алтарю и стала убирать огарки свечей, протирая медный подсвечник тряпкой.
– Здравствуйте, сестра, –  сказал он, слегка поклонившись. – Скажите, как увидеть отца Алоиза? 
– Здесь отец Алоиз... к вечерней мессе готовится, – ответила она, не прекращая работу. 
– Будьте любезны, проводите меня к нему. Это весьма срочно! – И, подумав, добавил: – Он ждет меня.
Она неодобрительно посмотрев на него молча направилась к алтарю. Но в это время им навстречу вышел пожилой, с седым ежиком коротко подстриженных волос, мужчина.
– Вот отец Алоиз, –  сказала она и, поклонившись, отошла в сторону.
Ксендз был в сутане, из под воротника выглядывала белоснежная колоратка . Из-за поблескивающих в полумраке очков в тонкой металлической оправе на Артура внимательно смотрели добрые, блекло-синие глаза.
– Здравствуйте, сын мой!– Мягким голосом сказал он. – Полагаю, Вы пришли на исповедь? Пройдите в конфессионал  и подготовьте свою душу  к очищению.
– Простите, отец Алоиз, но я по мирским делам. Прошу Вас,– он достал записку, – передать это господину Пришельцеву. Настоятельная просьба сделать это незамедлительно.
– Я готовлюсь к вечерней литургии, но я сейчас же позвоню, и он сразу же пришлет кого-нибудь из своих коллег, – сказал ксендз, улыбнувшись. –   Можете быть покойны.
– Благодарю Вас, – сказал Артур.
Он поклонился и собрался уйти, но отец Алоиз придержал его за руку.
– Товарищ, ожидающий Вас, очень нервничает. Я видел в окно, как вы подходили, – пояснил он, и, улыбнувшись, добавил: – Когда при выходе будете творить крестное знамение, совершите его двоеперстием, слева направо. Не забывайте, друг мой, что Вы – в католическом храме. Идите с миром и не волнуйтесь! Я буду молиться за Вас!      
 Артур вышел, и сразу увидел направляющегося к нему Митрича, но он, обернувшись к входу, тщательно перекрестился, и только потом сказал:
– Вот теперь все будет хорошо!
– Времени сколько потеряли!– Пробурчал Митрич.
– «Нет ничего продолжительнее времени, так как оно мера вечности, нет ничего короче его, так как его недостает для всех наших начинаний…»,–процитировал Артур, искренне радуясь, что ему удалось передать информацию в сыскное.
Некоторое время Митрич переваривал услышанное, потом уважительно сказал:
– Умный вы народ, жиды. Надо же, как лихо закрутил!
– Я не еврей, у меня польские корни, – ответил Артур.
– Для меня все одно, еврей или поляк, вы, марвихеры, смышленые, культурное обращение знаете, – и, вздохнув, добавил: – В гостиничном деле без него никак нельзя.
– Так это не я ж сказал, а Вольтер!
– А он из ростовских? Какой масти будет? – Заинтересовано спросил Митрич.
– Филосовской масти, парижский жиган! – Рассмеялся Артур. – Это философ, жил во Франции в XVII веке.
– Это ж надо! Чёрти когда жил! Ни электричества, ни паровозов не видал, а такой смышленый! – Искренне поразился Митрич мудрости французского философа. – Ну, кто бы мог подумать!
Они незаметно вышли из города. «Надо бы наган у него назад забрать», – этот вопрос не давал Артуру покоя. 
Они остановились около маленькой будочки.
– Давай по два: с мясом и капустой? А потом кваском запьем? –Предложил Митрич.
– С превеликим удовольствием! – Честно сказал Артур,  которому уже с полчаса как желудок начал подавать сигналы бедствия.
Съев один пирожок, Артур, как о решенном, сказал:
– Ты мне сейчас ствол не отдавай, пусть у тебя лежит. А как в поезд сядем, в тамбур покурить выйдем. Если людей не будет– там и перекинешь.
Митрич, не переставая жевать пирожок, молча кивнул.   
Они без приключений добрались до Энема. На небольшом полустанке Артур сразу увидел Антона с Елизаветой, которые что-то покупали в лавке, и указал на них Митричу. Он усмехнулся в ответ и кивком указал на небольшой пригорок, где сидели Алевтина с Иваном. Они были похожи на обычную семейную пару среднего достатка, и Артур подумал, что ни один филер, даже имеющий подробное описание их внешности, никогда не заподозрит в них отпетых преступников. «Приличная одежда, женщина рядом и, самое главное, беззаботный вид и естественное поведение! Вот лучшая маскировка... ни усов, ни бороды клеить не надо!» – Мелькнула у него мысль.
Митрич вернулся, держа в руках два картонных квадратика.
– Через четверть часа поезд подойдет. Хорошо хоть пирожков поесть успели! – И завистливо посмотрел, как Алевтина протягивает Ивану очередной бутерброд с колбасой, заботливо отряхивая крошки с его пиджака.
Вдали показались клубы черного дыма, и раздался протяжный паровозный свисток.
– Торопиться надо, – озабоченно сказал Митрич, суетливо поднимаясь с лавки. – Пять минут всего стоит.
– Успеем, – ответил Артур, внимательно оглядывая полупустой перрон, на котором, кроме их компании, стояло несколько женщин с корзинами и мужик с огромным баулом, который озабоченно пританцовывал на месте, глядя на медленно приближающийся поезд. Все это время Богатырев думал только об одном: передал ли ксендз Пришельцеву информацию, и как скоро будет организованно задержание. «Если бы подсуетились,  могли бы прямо в этом самом Энеме и задержать», – думал он, хотя прекрасно понимал, что маленький безлюдный полустанок, просматриваемый со всех сторон, далеко не самое лучшее место для операции.
Сбавив ход и весело окутавшись белыми клубами пара, паровоз остановился.
– Давай быстрее... не ровён час опоздаем, – вдруг засуетился Митрич.
Они подошли к вагону, и, показав билеты, поднялись по ступенькам, уселись на свои места. Следом поднялись Иван с Алей и уселись напротив.
– У нас места рядом с вами, – пояснила Аля и весело улыбнулась.
За разговорами время шло незаметно.
– Идем в тамбур, покурим, – предложил Артур, улучшив момент, когда Иван отлучился в туалет.  Когда они вышли, он протянул руку:
– Давай назад.
Митрич молча протянул ему наган, держа его за ствол. Артур сунул его сзади за ремень и спросил:
– Скоро приедем?
– Где-то через часок должны, – неопределенно ответил Митрич.

Клотильда робко вошла в здание сыскного и растерянно огляделась.
– Вы по какому делу, сударыня? – Городовой, сидевший за небольшим столиком у входа, внимательно разглядывал симпатичную девушку.
– Мне господина Пришельцева или Воропаева, – ответила она.
– Придется обождать, совещание у них, – солидно произнес он, приглаживая усы.
– У меня очень важное письмо для него. Скажите, что пришла, – она запнулась, – госпожа Макридина, – и уже уверенно добавила: – Этого будет достаточно.
Дежурный откашлялся.
– Прошу обождать,– и, не торопясь, направился в коридор. Через несколько секунд он вернулся и удивленно произнес:
– Приказано незамедлительно сопроводить! Прошу Вас, сударыня, за мной.
Когда она вошла в большую светлую комнату, мужчины встали и поклонились, а сидевший за большим, заваленным бумагами столом мужчина, напряженно улыбнувшись, сказал:
– Слушаю Вас, сударыня.
– У меня вот, – она протянула записку. – Письмо от Вашего товарища.
Он взял ее и положил перед собой, было видно, что он еле сдерживается от желания немедленно ее прочесть.
– Скажите, он просил что-нибудь передать на словах?
–Нет, – покачала головой Клотильда. – Он только сказал, что это срочно, – и подробно рассказала, как произошла встреча. 
– Я и мои коллеги весьма признательны Вам за доставленную депешу. Вы всегда можете рассчитывать на нашу поддержку. Сергей Леонидович, будьте любезны, проводите госпожу Макридину, – и сделал рукой непонятное движение.
Воропаев открыл дверь, сделал приглашающий жест и посмотрел на шефа.
– Без Вас читать не будем, обещаю, – улыбнулся Пришельцев.
Закрыв дверь, Сергей Леонидович достал из кармана трехрублевую кредитку и протянул девушке.
– Спасибо тебе, Клотильда, извини, до порога не провожаю... Не терпится узнать, что в депеше. Если кто обидит, сразу ко мне!– И, ласково сжав ее предплечье, исчез за дверью.
– Ну вот, все в сборе, – сказал Александр Петрович. – Кстати, Вы отблагодарили нашего очаровательного почтальона?
Воропаев нервно кивнул головой.
– Конечно, три рубля дал, и «спасибо» сказал, и помощь личную пообещал… Шеф! не томите...
– Терпение господа, терпение, – улыбнулся Пришельцев и, развернув записку, прочел вслух. – Улица Уманская, дом без номера, ориентировочно 12.Свежевыкрашенный синей краской забор. Четверо мужчин и две женщины, – затем обвел всех довольным взглядом и добавил: – Теперь, мы знаем месторасположение и численный состав банды. Григорий Спиридонович, поздравляю Вас! Вы были правы, предположив наличие в банде двух особ женского пола.
– Спасибо, – ответил Журавель. – С Вашего позволения мы с Ермаковым прокатимся по Уманской, пообщаемся с околоточным и, думаю, под утро можно будет нанести визит.
– Согласен. В три часа собираемся здесь, а сейчас, господа, прошу по рабочим местам, – и, потерев  ладонью лоб, добавил: – А Вас, Викентий Леонтьевич, я попрошу задержаться.
Когда они остались вдвоем, Пришельцев закурил и задумчиво произнес:
– Я очень надеюсь, что сегодня в действиях Полюндры и К* будет поставлена точка. Но меня беспокоит полное отсутствие информации о главаре банды, совершившей налет на карету Русско-Азиатского банка. У Вас есть какие-либо соображения?
Корчевский покачал головой.
– Я постоянно думаю над этим, но, ни к чему конкретному не пришел... Думаю еще раз передопросить сестер Калединых, может быть, удастся выудить из них какие-нибудь детали. Пока что мы только знаем, что его зовут Авдей, внешне красив, речь грамотная. Хотя «Авдей» может быть кличкой или производным от фамилии Авдеев или Авдеенко. Можно попробовать порыться в картотеке, но боюсь, что это ничего не даст.
– И я того же мнения, – вздохнул Пришельцев. – Будем ждать сведений от агентуры и полагаться на его величество случай. В конце концов, банды уже, как таковой, не существует.
Викентий Леонтьевич скептически улыбнулся.
– Он может набрать новых людей. Я уверен, что под его знамена охотники найдутся. Боюсь, что именно этим он сейчас и занимается.
– Если бы Вы знали, как я этого боюсь!– Ответил Александр Петрович. – Ладно, дай Бог, сегодня покончим с Полюндрой, а потом возьмемся за этого таинственного Авдея.

Викентий Леонтьевич ошибался, полагая, что Авдей собирает новую банду. Его заботило только одно: послать Аскеру передачу и тем самым поддержать его морально. Разговор со Скобарем его обнадежил, и к полудню Авдей был уже у него.
После вчерашнего застолья Скобарю было не по себе, и он усиленно лечился капустным рассолом. У него не было никакого желания куда-то идти, но отказать Авдею он мог и поэтому, кряхтя, поднялся и стал одеваться.
–Может, чего-нибудь горяченького поешь: супчика или борща? – Участливо спросил Авдей.
– Нет, – собрав волю в кулак, твердо ответил Коля. – У Скобаря слово – кремень! Раз обещал – значит, пойдем, – и, надев кепку, добавил: – Глядишь, на воздухе и полегчает.
– Идти-то далеко? – Спросил Авдей. – Может, на пролетке?
– Нет, здесь недалече, – вытирая ручьем струившийся пот, ответил Скобарь, – через десяток минут будем на месте.
Десяток минут растянулись на полчаса. Около каждой колонки Коля останавливался и шумно пил воду, а потом мокрой прохладной ладонью с наслаждением проводил по круглой, начинающей лысеть, голове. Авдей понимал, какой подвиг совершается из уважения к нему, поэтому не выказывал нетерпения.
Наконец, Скобарь остановился у небольшой, чисто выбеленной саманной хаты и, грузно опустившись на лавочку, тяжело выдохнул:
– Кажись, здесь... Марией ее зовут.
Авдей собрался войти во двор, но дверь отворилась, и на пороге появилась миловидная молодая женщина, держащая в руках шайку с бельем.
– Здравствуйте, Мария, – вежливо поздоровался он. – Вот Николай принес Вам привет от супруга, – и, подойдя к женщине, перехватил белье, поставив его на чурбачок около натянутой между двумя старыми жердёлами веревкой.
– Ой, – она всплеснула руками. – Что ж Вы стоите! Ходите до хаты, сейчас чаю поставлю.
Они вошли в чисто убранную комнату и присели на лавку, стоявшую вдоль стены. Мария суетилась, собирая на стол.
– Вы не беспокойтесь, – сказал Авдей, – мы ненадолго. Коля сидел в одной камере с Вашим мужем, вчера он освободился и принес Вам весточку.
Успевший задремать Скобарь чихнул.
– Семен просил передать привет. Когда придете к нему на свидание, принесите махорки... Саратовской полукрупки, фабрики Штафа, которая стоит девять копеек за 1/8 фунта. Берите две пачки, больше не пропустят. Еще просил сала, сахара, по два фунта можно. Пару пар кальсон и рубах нательных. Мыло завода братьев Крестовниковых, он его сильно уважает, духовитое, говорит, и ложку люминевую, а еще рубаху черную. Он человек у тебя серьезный, в уважении, и одеваться должен соответственно. Сало надрежете и туда денег, рублей пять по рублю положите, а вертухаю, надзирателю, то бишь, рублевик дадите, чтоб нос свой поганый не сувал. А еще просил передать, что если приказчику из москательной лавки будете глазки строить, то он как освободится, тому причинное место, а Вам ноги поотрывает…
– Господи! Ой, дурак... Приказчик его заботит! Да лучше бы о себе и детях подумал! – Всплеснула руками Мария. – Да как я все это куплю?! Мне в лавке уже в долг не дают! А как Семена посадили, так и вовсе все отвернулись!
Авдей скупо улыбнулся.
– Друзья не отвернулись! Присядьте.
Когда Мария села, он достал из кармана деньги и сказал.
– Вот три рубля, это Вы дадите надзирателю. Вот еще три рубля, соберете еще одну передачу, только туда положите пачки три папирос «Царь-пушка» или «Дюшес», фруктовой карамели два фунта, три плитки шоколада, и, самое главное, вместо сала пару кругов говяжьей колбасы и белого хлеба. Семену скажите, что это Аскеру от Авдея. На словах пусть передаст, что Авдей ничего не пожалеет, чтоб его вытащить, – он улыбнулся еще раз и достал десять рублей. – А на это соберете передачу Семену, а что останется... Вам на пропитание.
– Все сделаю, как наказали, – вздохнула она.– Завтра с утра и пойду.
Авдей и Николай встали и попрощались.
– Семену привет от меня, – сказал Скобарь, надевая кепку. – А идти лучше пораньше, очереди там длиннющие, как макакин хвост.
– Я зайду к Вам послезавтра, расскажете, как сходили, – обернулся в дверях Авдей. – Пусть Семен у Аскера спросит, что нужно.
Они вышли на улицу и медленно пошли прочь от маленького уютного домика, думая каждый о своем.      

– Ну-с, я вижу все в сборе, – удовлетворенно сказал Пришельцев, обведя всех веселым взглядом и потирая ладони. – Григорий Спиридонович, что дала нам рекогносцировочка?
Журавель покачал головой.
– Околоточный утверждает, что дом снимает семейная пара, хозяева уехали в Баку на заработки. Никаких сборищ и подозрительных лиц замечено не было. Во дворе порядок, никого не наблюдалось. На веревке сушится белье, по провисанию видно, что белье только что стиранное. Дом имеет три комнаты, на улицу выходит четыре окна, по одному выходит на правую и левую сторону, на задней стене три окна. Забор справа от фасада, заплетен ажиной в рост человека, преодолеть его невозможно, слева и сзади небольшой плетень, чуть выше пояса. Соседей не опрашивали, так как не знали, в каких они отношениях. Собаки во дворе нет, но есть во дворах справа и слева.
Ермаков и Журавель не подозревали, что в тот момент, когда они беседовали с околоточным надзирателем, проживавшим на соседней улице, из калитки вышли Митрич и Богатырев, а через минут двадцать после их отъезда, покинула дом последняя пара беглецов.
– Полагаю, господа, действовать будем следующим образом... Усилимся тремя городовыми и часа в четыре утра нанесем визит, – Александр Петрович окинул всех веселым взглядом, потер руки и собрался что-то добавить, как в это мгновение зазвонил телефон.
– Прошу прощения, коллеги, – он снял трубку, и его лицо напряглось и побагровело. – Слушаю Вас, отец Алоиз, одну минуту, только возьму, чем писать, – некоторое время он записывал информацию, наконец, положил карандаш. – Благодарю Вас, при первой возможности не премину заглянуть лично, дабы засвидетельствовать свое почтение.
Он опять оглядел всех, только не веселым, а каким-то поникшим и мрачным взглядом. Все сидели, не шевелясь.
– Птички упорхнули, – и, предупреждая расспросы, поднял ладонь вверх. – В данное время бандиты, разбившись на пары, пробираются в станицу Абинскую, к какому-то Гукасу, судя по времени, они уже покинули Екатеринодар. Организовывать задержание до их прибытия в Абинскую полагаю нецелесообразным. Надо брать всех в одном месте. Викентий Леонтьевич, наисрочнейшим образом подготовьте циркуляр на предмет установления личности этого чертова Гукаса! – И, не сдержавшись, со всей силы ударил кулаком по столу.

Они встретились в небольшой чайной на станичном рынке и заказали чаю с ватрушками. Антон оглядел собравшихся.
– Сейчас почаеничаем, а как стемнеет, пойдем до Гукаса.
Все согласно кивнули. Народу в зале было немного.Расторговавшиеся станичники и крестьяне из соседних хуторов оживленно обсуждали торговые дела и не обращали внимания на тихо сидевшую компанию. Митрич глянул в небольшое окошко и вопросительно взглянул на Антона.
– Вроде уже можно двигать, – Антон согласно кивнул и встал.
– Гукас живет на Выгонной улице, – сказал Иван.
Антон ухмыльнулся.
– Молодец, правильно запомнил, видать, понравился тебе самогон. Толпой не идем, как добирались– таким же макаром и движемся. Мы первые, вы за нами. Я первый зайду, а потом вам дам знак.
Минут через двадцать блуждания по темным улочкам они подошли к большому приземистому дому, за которым угадывалась большая территория, на которой были видны очертания хозяйственных построек. Антон жестом остановил попутчиков и направился к калитке.
– Большое хозяйство, – сказал Митрич, уважительно покачав головой.
Полюндры не было минут десять, наконец, дверь легонько скрипнула, и на пороге показались два силуэта.
– Заходите, – раздался голос Антона.
Они вошли в просторную комнату, разделись и скромно сели за стол. Из боковой двери вышли две женщины в черных платьях и, не произнеся ни единого слова, принялись сноровисто накрывать на стол. Через несколько минут на столе стояла простая, но сытная и обильная пища. В центре, призывно посверкивая запотевшими боками, красовалась четверть с самогоном. Закончив сервировать стол, они также молча исчезли.
Антон коротко представил Митрича, Ивана, Афанасия, Елизавету и Алевтину. – А это – Зяма-Яхонт, наш ростовский гость. Очень серьезный человек.
Гукас приветливо улыбнулся в ответ.
– На шелковице? – С интересом спросил Иван, нетерпеливо поглядывая на бутыль.
– Да, тутовка, – улыбаясь, ответил Гукас, приятный мужчина средних лет с густыми черными волосами, аккуратной щеточкой усов и большими, сливовыми глазами. – Как знал: с утра бутыль в погреб, на холод, убрал.
Аля с видимым интересом рассматривала нового знакомого, который, видимо, ей очень понравился. Они выпили за знакомство и за встречу, потом Гукас сказал витиеватый кавказский тост, суть которого толком никто не понял, но, одобрительно покивав, все дружно выпили.
–Вот какое дело, Гукас, – сказал Антон. – Нам залечь на дно требуется. Приютишь?
Восканян возмущенно поднял руки.
– О чем говоришь, дорогой? Мой дом – ваш дом. Живите, сколько надо!
– Нет, друг, – Антон покачал головой. – Здесь дело серьезное, нам нужно не день и не неделю. Пока все в городе не успокоится. Потом кого-нибудь из девок в Екатеринодар отправлю. Они там все разнюхают, и мы уедем.
– Я же сказал: живите сколько надо, место есть. В пристройке, где ты в прошлый раз жил, три комнаты. Вам всем места хватит, и баня там рядом, – твердо сказал Гукас.
– Спасибо, друг, – Антон пожал ему руку. – Я знал, что ты не откажешь, – он сунул руку в карман и вытащил несколько десятирублевых купюр. – Возьми.
Гукас возмущенно замахал руками.
– Ты что, Антон! В лицо мне плюнуть хочешь? Как я могу у родного человека! Гостя! Деньги взять!
Полюндра встал, подошел к нему и, обняв за плечи, серьезно сказал:
– Был бы я один или с Лизаветой, у меня и мысли бы такой не было, а так – посмотри, сколько нас, ртов. Я понимаю, что ты не бедный человек... но твое гостеприимство шире, чем твой карман. Возьми, пожалуйста, не меня, друзей моих уважь! Это не за постой деньги, а подарок детям, – он широко улыбнулся. – Угощай на свои, а эти спрячь дочке на приданое.


Совершенно    Секретно
Спешно
Становому  приставу
станицы Абинской

           Прошу незамедлительно и совершенно негласным путем установить лицо по имени (кличке) Гукас, имеющим связь с преступными элементами. Обращаю Ваше внимание, что Гукас может происходить от фамилии Гукасов или Гукасян, возможно из лиц, ранее отбывавших каторгу, тюремное заключение или находящихся под полицейским надзором.
           Согласно имеющейся информации у него скрываются особо опасные преступники в количестве 7 человек, в том числе две особы женского пола.
          В связи особой опасности указанных лиц, сбор сведений произвести крайне осторожно в течение суток с привлечением всех наличествующих сотрудников.
При обнаружении организовать скрытное, совершенно секретное наблюдение. Доложить незамедлительно по телеграфу! Самостоятельно задержание и арест не производить ни в коем случае!
Начальник Екатеринодарского
сыскного отделения
коллежский асессор
А.П. Пришельцев.

Викентий Леонтьевич перечитал написанное и вошел в кабинет шефа.
Пришельцев курил, стоя у окна, задумчиво глядя на тихую улочку.
– Александр Петрович, циркуляр подготовлен, извольте подписать, – сказал он и протянул ему лист бумаги.
– Да, да... конечно, – рассеянно ответил тот, не читая, подписал депешу и вновь повернулся к окну.
Корчевский стоял, удивленно глядя на шефа, который, затушив папиросу, неожиданно спросил:
– Викентий Леонтьевич, а Вы знаете, как называют Екатеринодар с недавнего времени? – И, видя в оконном стекле, что тот отрицательно покачал головой, ответил: – Наш маленький Париж.
– Почему Париж? – Недоуменно спросил Корчевский.
– По всей видимости, из-за роскошного архитектурного стиля. Вспомните, какие красивые здания имеются в городе.
– Да, лепнина и стиль впечатляют, только вот жаль, что наша улица не похожа на набережную Орфевр.
– Вы были в Париже? – С интересом спросил Пришельцев.
– Да, приходилось. На набережной Орфевр, за нумером 36, размещается Сюрте Женераль – главное управление уголовной полиции.
– А с коллегами не приходилось общаться?
– Немного... Видите ли, шеф, французы мне показались довольно-таки консервативным народом, а когда я ознакомился с их делопроизводством, то понял, что у них такая же бюрократия, как и у нас. Что-то лучше у них, что-то – у нас, а, вообще, все одно и то же. Занятно то, что в период становления Сюрте в основном состояла из бывших преступников, вроде ее основателя Видока, который подбирал кадры по принципу: «Вора может поймать только вор».
– Это что ж? В агентах бывшие каторжане? – Недоуменно спросил Пришельцев, а затем рассмеялся. – Если следовать его принципу, то Полюндру надо ставить на мое место.
– Это было давно, – засмеялся Викентий Леонтьевич. – Чуть менее века назад, Так что пусть все остаются на своих местах. Вы – в кабинете, а Полюндра – на каторге.
– Ваши бы слова да Богу в уши, – вздохнул Пришельцев.
–Я уверен, что завтра к вечеру, в крайнем случае, послезавтра к утру, у Вас на столе будет лежать установка на этого таинственного Гукаса. Дело близится к завершению, – уверенно сказал Викентий Леонтьевич, – и Вы это знаете.

Артур внимательно изучил материалы по банде и обратил внимание, что все преступления были совершены исключительно с применением холодного оружия. Во время совместных чаепитий он внимательно наблюдал за всеми, надеясь увидеть мелькнувшую невзначай из полы рукоять пистолета. То, что у него не забрали наган, было расценено им, как признак доверия. Полагая, что бандиты не вооружены, Богатырев планировал при задержании оказать огневую поддержку, и поэтому был неприятно поражен, когда вечером, войдя за спичками в комнату Антона, увидел у него на столе целый арсенал. Любовно разложив на белой льняной тряпице два нагана, длинноствольный маузер и браунинг, он чистил и смазывал тускло мерцавшее вороненым блеском в свете керосиновой лампы оружие.
–  О, да у тебя тут целый цейхгауз , – с восхищением в голосе сказал он.
– А то? Нас голыми руками не возьмешь... в хорошей компании на тот свет пойдем, а, может, незваных гостей туда отправим, а сами еще здесь погуляем.
– Дай маузер глянуть, – с интересом попросил Артур. Он любил оружие, но держать в руках маузер ему не доводилось. Антон кивнул и, взяв пистолет за длинный ствол, протянул Богатыреву. – Я с Ванькой ходил как-то за Кубань, мне тоже интересно было с него пошмалять. Хорошая машинка, ухватистая, а кобуру пристегнешь, так вообще ружье получается, за 100 саженей бутылку с первого выстрела – вдребезги!

Совершенно    Секретно
Спешно
Начальнику Екатеринодарского
сыскного отделения

Настоящим доношу Вашему Благородию, что согласно исполнению телеграммы, в станице Абинской проживают четыре человека, могущие отзываться на имя (кличку) Гукас.
- Воскерджан Гукас Амбарцумович, 57 лет, крестьянин;
- Гукасянц Ерем Давидович, 47 лет, потомственный дворянин, отставной штаб-ротмистр Ингермаландского 10-го гусарского полка;
- Тер-Гукасов Армаис Мамиконович, 45 лет, купец 2-й гильдии, последние две недели находится на Нижегородской ярмарке на торгах;
- Восканян Гукас Арташесович, 30 лет, крестьянин, из зажиточных, имеет большое подворье.
Из всех перечисленных последний, безусловно, представляет оперативный интерес.
Имеет судимость за убийство в пьяной драке. Соседи показали, что у него в день предполагаемого приезда допоздна горел свет. Направленный утром городовой Середа под видом проверки по предупреждению беспорядков от недосмотра за животными заметил во дворе незнакомую женщину молодого возраста, одетую на городской манер.
За подворьем Гукаса Восканяна установлено совершенно негласное, скрытное наблюдение. 
                Становой пристав
                станицы Абинской
                коллежский секретарь
                Ю.С. Скорняков   

Александр Петрович, закончив вслух читать телеграмму, положил ее на стол и удовлетворенно сказал:
– Ну, вот, господа! Думаю, дело близится к завершению. Григорий Спиридонович, выезжайте сейчас же с Лавром Павловичем. Встретьтесь со Скорняковым и оцените обстановку на месте. Обязательно свяжитесь со станичным атаманом. Его звать, – он заглянул в лежащую перед ним бумажку, – Николай Прокофьевич Гаркуша , возможно, понадобится его помощь. Мы будем завтра к обеду, – и, уловивнедоуменный взгляд Воропаева, пояснил:– Поспешишь – людей насмешишь. Столько ждали, и будет досадно, если из-за поспешности что-то сорвется.
Все внимательно слушали, затем Журавель спросил:
– Как поедем, поездом?
–  Да, двенадцатичасовым, – ответил Пришельцев и, подумав, добавил:  – Вам, Викентий Леонтьевич, необходимо будет остаться в городе, – и, перехватив огорченный взгляд, сказал: – Мы не можем полностью оголять отделение, если что случится. Вам придется провести осмотр и организовать первичный сбор информации, но...– он улыбнулся. – Обещаю сохранить за Вами право первого допроса! Сейчас, господа, прошу доработать имеющиеся срочные материалы. Сергей Леонидович, съездите на вокзал и приобретите билеты.
– Какой класс брать? – Спросил Карабанов, втайне надеясь на первый.
– Берите второй, не будем вводить казну в расход, – ответил Александр Петрович, и, усмехнувшись, добавил: – Если не будет во второй, берите в третий, а еще лучше, подойдите к начальнику вокзала от моего имени.

– Вот, поглядите, – пристав развернул лист бумаги и придавил заворачивающийся угол пепельницей. – Я поручил затребовать план участка Восканяна. В этом доме проживает он с семьей. Это сарай, это птичник, это коровник – короткими, точными движениями он указывал карандашом на схематично обозначенные строения. – А здесь что-то вроде летней кухни. Там три довольно просторные комнаты. Филер видел, как интересующие нас лица туда входили. По ночам свет горит допоздна. Думаю, что именно там они и проживают.
Журавель уважительно покачал головой, внимательно глядя на схему.
– Юрий Сергеевич, участок Восканяна выходит к реке? – Спросил он у пристава.
– Да, расстояние от дома, где предположительно скрываются преступники, до реки – 20-25 саженей. Река в этом месте неширокая, а за ней небольшой, но густой лесок. Нам придется блокировать территорию в местах возможного отхода, – и он очертил на импровизированной карте необходимые позиции.
– А она получается, господа, довольно обширной, – сказал Лавр Павлович и обернулся к станичному атаману. – Николай Прокофьевич, на сколько сабель мы можем рассчитывать?
Гаркуша пригладил усы.
– Сколько назначите, столько и выставим. Я так понимаю, что Вы сегодня ночью брать их будете? Так мне часа за три до темноты надобно знать. Людей оповестить, сказать, кто где стоять должен. К каждому лично придется ехать, ведь не набатом же их собирать. Дело тайное, аккуратности требует.
– Скажите, Григорий Спиридонович, они вооружены?– Спросил Скорняков.
– В донесениях агент не сообщил об этом, но, учитывая степень их опасности, надо быть готовыми ко всему, – задумчиво ответил Журавель.
– Ладно, – ответил Скорняков, – главное – ввязаться в бой.
– И выйти из него победителем, не положив народ, – пыхнув трубкой, добавил Гаркуша.
– Будем надеяться, что так и будет, – сказал Скорняков, закуривая. – Думаю, господа, людей расположим следующим образом: по три человека у двух стен, где выходят окна, два человека у реки за забором. Я, конечно же, пойду с Вами. Николай Прокофьевич, найдем восемь толковых хлопцев?
– У меня бестолковых нет, а вот кто половчее– из тех подберу, – ответил атаман.
– Николай Прокофьевич, еще одна просьба, – вдруг сказал Лавр Павлович, внимательно разглядывая схему. – Можно ли в лесок, который за речкой, отправить двух верховых?      
– Ай, молодец! – Воскликнул Гаркуша. – Прямо с языка мыслю снял! Думал туда двоих поставить, на всякий случай, а Вы опередили старика! Будут два верховых на лихих конях! Никто от них не уйдет!
– Ну как, господа? Кажется все точки над «И» расставили? – Скорняков оглядел всех и, не увидев возражений, весело произнес: – Если совет в Филях успешно завершен, тогда прошу всех в пролетку. Как говорится, не хлебом единым! – И, предупреждая возможные вопросы, добавил: – У нас в нашем самом фешенебельном трактире есть кабинет с отдельным входом, так что конфиденциальность будет соблюдена в полной мере.

На следующий день Авдей зашел к Марии, которая, увидев его, искренне обрадовалась и начала накрывать на стол.
– Не беспокойтесь, я всего минут на пять, – сказал он, усаживаясь на заботливо придвинутый стул. – Лучше расскажите, как встретились? Все ли получилось?
– Все сделала, как Вы наказали, – с легкой ноткой гордости сказала она. – Семен сказал, что у Аскера все в порядке.
При этих словах Авдей грустно усмехнулся. Мария поняла усмешку и быстро добавила:
– Он в уважении там, харчится с общака. Подличать никому не дозволяет. Себя блюдет, всегда чистый, молится по пять раз на дню. Еще Семен сказал, что на допросы его не тягают, – и, неожиданно посерьезнев, добавила: – Рано утром мальчонка прибегал и сказал, что Коля Скобарь просит Вас заглянуть вечерком.
– Спасибо, – сказал Авдей. – Когда снова на свидание собираетесь?
– Сказали через десять дней, – вздохнула Мария.
– Я обязательно зайду.
Он хотел дать ей денег, но передумал. «Ни к чему богача изображать, с передачей ей помогу: и мужу, и Аскеру соберет».
Майя сегодня заканчивала рано. Он, как обычно, встретил ее у телеграфа.
– Хочешь кофе с эклером? – Спросил Авдей у девушки и, не дожидаясь ответа, толкнул высокую стеклянную дверь, украшенную вензелем Екатерины II.
– Представляешь, теперь каждое утро у нас будет начинаться с сигнала "Слушай". Это единый сигнал времени. Теперь и у нас, как во всех крупных городах, время будет совпадать с точностью до секунды,– возбужденно рассказывала она, запивая эклер ароматным кофе, запах которого наполнял все помещение.
– Весьма интересно, – сказал он, искренне поражаясь технической новинке. – А кто его будет подавать?
– Прямо из Зимнего! – гордо ответила она, – по хронометру Главного штаба сверяют.
Придя домой, он немного поиграл с рыжим котенком, который уже полностью освоился и чувствовал себя полноправным хозяином маленькой квартирки.
–Давай вечером сходим на чай к Татьяне?– Предложила Майя. – Она приглашала.
– Сегодня никак не получится. У меня встреча с клиентом. А вот завтра– с удовольствием, – ответил он и, поцеловав ее, вышел на улицу.
У Коли сидело два парня мрачного вида, которые, увидев Авдея, встали и уважительно поздоровались.
– Не помешаю? – Спросил он. – А то схожу на воздухе покурю.
– Нет, присядь чайку попей или квасу, – сказал Скобарь, – мы уже все перетерли.
Парни допили чай, вежливо попрощались и ушли. Авдей выжидательно посмотрел на Скобаря.
– Я за Аскера тебя позвал поговорить. Тут намедни один из моих познакомился с одним вертухаем, напоил его, и тот своей метлой намел, что побег может организовать, – сказал Коля. – Вот и решил тебе цинкануть.
– Сколько? – Авдей подался вперед.
– Не знаю, – показал головой он. – Я этого парня в глаза не видел и за него мазу не тяну. Может, фуфлогон какой-нибудь... заяц во хмелю. А, может, и взаправду могет подсобить. Знаешь, как иногда бывает? Маленькие людишки, а большие делишки.
– Как с ним встретиться? – Нетерпеливо спросил Авдей.
– Давай так, я завтра своего хлопца озадачу, он ему встречу назначит.  Там и поговоришь. Подходи послезавтра к вечеру. Пойдет так?
– Конечно, спасибо тебе, Коля!– И Авдей от души пожал ему руку.
–Пока не за что, – улыбнулся в ответ Скобарь. – Я вот смотрю, как ты за своего подельника печешься, правильный ты... ни одного плохого слова о тебе никто никогда ни сказал. Обчество к тебе со всем уважением. Нужен такой человек в городе. Чтобы на киче народ не голодовал и семье страдальца, который по этапу пошел, вспомоществование было. Адвоката, кому надо, толкового подобрал или с фараоном продажным перетер. Споры между блатными разрешил по совести без кровопролития. Давай я на сходе за тебя обскажу, пусть тебя коронуют. Иваном Екатеринодарским станешь! Считай, что я от многих  людей тебе говорю, – и он внимательно посмотрел Авдею в глаза.
От неожиданности Авдей растерялся, и, чтобы собраться с мыслями  закурил.
– Спасибо за добрые слова, Николай, тебе и тем людям, за которых ты говорил. С такого начала такие большие дела не делаются. Надо мне в себе разобраться. Я должен сам себе сказать, что смогу город в руках удержать. Сам знаешь: не прост Екатеринодар, много здесь всякого люду и своего, и залетного. Вот тебе задачка: этот Зяма, залетный с Ростова, молодец или нет?
Скобарь недоуменно хмыкнул:
– Знамо дело! Троих вертухаев, как одного, положил и на волю вырвался. Молодец, конечно!
– А давай с другой стороны глянем. Зяма–марвихер, ему всего три года светило, не больше, так?
– Так.– Недоуменно ответил Коля, не понимая, куда клонит Авдей.
– А вот скажи мне, сколько облав прошло, сколько людей, которых фараоны взять не могли, в одночасье похватали? Он своей лихостью раздраконил лягавых, которые теперь землю носом роют и нам дыхнуть не дают. Можем мы с него спросить за это?          
– А ведь верно! – Ошарашено сказал Скобарь. – Спрос с него надо учинить!
– А за что? – Спросил Авдей с улыбкой. – За то, что он на свободу вырваться сумел и еще прицепом пассажира прихватил из наших? Нечего ему предъявить! Это я так просто, к слову. Видишь, какая ответственность Иваном быть?
– Ох, Авдеюшка, только тебе им и быть! – Убежденно сказал Скобарь. –Никому бы и в голову такая задача не пришла бы.
– Давай с Аскером я разберусь, а потом к этому вернемся, – сказал Авдей и, попрощавшись, вышел на улицу. 

Сначала вдали показался дымок, а через несколько минут паровоз, приветственно свистнув, остановился у края платформы.   
– А где Викентий? – Недоуменно спросил Лавр Павлович, оглядев всех вышедших из вагона.
– На хозяйстве остался, – ответил Воропаев.– Скажите, господин Ермаков, можно ли здесь где-нибудь вкусно и недорого поесть?
– Добро пожаловать на Абинскую землю, господа, – шагнул вперед пристав, и представился:  – Становой пристав Юрий Сергеевич Скорняков, –   а затем, улыбнувшись, произнес, глядя на Воропаева. – Именно этим вопросом мы сейчас и займемся, – и, увидев недоумевающий взгляд, добавил: – Вкусно поесть.
– Надо бы определиться по дальнейшим действиям, – сказал Пришельцев.
– Вот там, Александр Петрович, и определимся,– ответил пристав, безошибочно определив старшего, и, предвидя возможные отговорки, поднял вверх обе руки. – Возражения не принимаются: до ноля часов Вы в моем распоряжении, а потом я полностью в Вашем! – Он указал рукой на две пролетки. – Прошу вас, коллеги! 
Они подъехали к уже известному трактиру и вошли в небольшой отдельный  кабинет.
– Однако, – удивленно произнес Пришельцев, глядя на богато сервированный стол.
– Не «Славянский базар» ,  конечно, – скромно произнес Скорняков, – Но, смею Вас уверить, что все наипервейшей свежести.
Сзади послышался шум открываемой двери.
– Позвольте представить: наш станичный атаман Гаркуша Николай Прокофьевич. Прошу к столу, господа! – И, приоткрыв дверь, крикнул: – Герасим, подавай горячее!
После смены блюд, когда все закурили, Журавель посмотрел на хозяев, и, получив молчаливое согласие, произнес:
– Александр Петрович, разрешите довести план совместно разработанной операции, – и, взяв протянутую Скорняковым схему, коротко, но очень доходчиво рассказал о вчерашней разработке.
– Очень грамотно, продуманы все позиции, – сказал Пришельцев. – Жаль, что отсутствует информация об их огневой мощи, но, безусловно, мы будем считать, что они вооружены. Скажите, – он обратился к Скорнякову. – Можем ли после обеда проехать по Выгонной?
Юрий Сергеевич задумался.
– В принципе, да... но эта улица находится на окраине, и она довольно безлюдна. Две пролетки обязательно вызовут интерес. Можно пустить один экипаж с тремя седоками. Григорий Спиридонович и Лавр Павлович уже были на месте. Мы подождем Вас за столом, за полчаса успеете как раз к самовару.
– Дом удачно стоит, обособлено, правда, место открытое, но есть, где  укрыться. Думаю, операцию начнем часа в три, – удовлетворенно произнес Пришельцев, наливая очередную чашку.
– Мы не учли одну вещь, – вдруг сказал молчавший до этого Гаркуша.
– Что именно? – Спросил Журавель.
– Собак, – коротко ответил тот и, раскурив трубку, пояснил:– Когда мы подъедем, они начнут лаять.
– Ну и что? –Удивился Воропаев. – Собаки всегда брешут, на то они и собаки.
– Брешут они по-разному, – пояснил  Николай Прокофьевич. – Одно дело, когда пес на луну гавчет или на кота соседского, а другое– когда на человека незнакомого. Я как узнал об этом деле, сразу к Восканяну на подворье пошел. Его мать хорошо носки вяжет. Моя жинка, конечно не хуже, – скромно добавил он и тут же продолжил: – Повод нужен был: попросил ее две пары связать, для блезиру моток шерсти принес, а сам весь двор оглядел и вздохнул с облегчением: нету у них собаки. У соседей с обеих сторон есть, справа здоровый кобель, злющий, на цепи сидит, а слева– мелкий стервец, но гавкучий... спаниель называется, длинноухий такой, а хвост – как кочерыжка, от заезжих офицеров отбился. – И, вздохнув, добавил: – Воистину правильно сказано:  «Мал клоп, да вонюч».
– И как быть? –спросил Скорняков.
– Надо одним махом, чтоб никто ничего понять не успел. Сразу окружить хату, высадить дверь и вязать субчиков, пока не опомнились, – твердо сказал Гаркуша, вновь выпуская облако ароматного сизого дыма.

Через два дня Авдей пришел к Скобарю.
– Очень хорошо, что ты зашел, –  обрадовано сказал тот. –  Сейчас как раз придет мой хлопчик, Трофимом его звать, и вертухая, за которого я тебе толковал, привести обещал.
Авдей обрадовано кивнул и сел за стол. Скобарь наполнил стопки.
– Давай, Авдей, чтоб все сладилось.
Минут через пятнадцать в комнату вошли двое незнакомых парней. По наваксеным сапогам Авдей безошибочно угадал в одном из них того, кто был ему нужен.
– Присаживайтесь, – радушно произнес Скобарь. – Отужинайте с нами, – и повернулся к Авдею. – Познакомься: Трифон, товарищ мой, а это–  Дмитрий Остапович, уважаемый человек, в нашем остроге службу несет.
Они пожали друг другу руки, и Скобарь сноровисто наполнил рюмки.
Авдей внимательно рассматривал человека, от которого, возможно, зависела дальнейшая судьба Аскера. Ничем непримечательное лицо, выскобленные до царапин щеки, тонкие бледные губы под аккуратно подстриженной щеточкой пшеничных усов. Он встретился с ним взглядом, улыбнулся и протянул рюмку. Дмитрий Остапович улыбнулся в ответ одними губами и чокнулся. Серые глаза внимательно и оценивающе рассматривали его, было видно, что он прекрасно знал, для чего его пригласили. «Сколько же ты, дружок, стоишь?»– Подумал Авдей, и, улыбнувшись про себя, спросил:
– Скажите,  Дмитрий Остапович, правда ли, что совершен побег и убиты три конвоира?
– Правда, – не торопясь, ответил он. – Но ничего, все равно скоро поймают.
– Откуда такая уверенность? – Искренне удивился Авдей.
– Все очень просто, – снисходительно пояснил тот. – У нас имеется детальный словесный портрет, приметы розданы всем городовым и конным разъездам. Им не скрыться. Поимка – это только вопрос времени.
«У нас имеется…– усмехнувшись, подумал Авдей. – Пинкертон, твою мать!», но промолчал и лишь уважительно покачал головой.
Немного поговорив о разных, ничего не значащих городских мелочах, он спросил:
– Дмитрий Остапович, а неужели они не могли совершить побег, так сказать малой кровью, без стрельбы? Вот я в книжках читал: подкопы роют, решетки перепиливают, из простыней лестницы веревочные плетут.
Дмитрий Остапович снисходительно улыбнулся:
– Это в книжках. Совершить побег упомянутыми способами из тюремного замка практически невозможно, если только...– он неожиданно остро глянул Авдею в глаза, – не заручиться поддержкой кого-нибудь из тех, кто там служит. – И замолчал, не отводя пристального взгляда.
Скобарь, поняв, что беседа направилась в нужное русло, повернулся к Трофиму:
– Пошли, поможешь в погреб залезть – арбуза моченного достану.
Когда они остались вдвоем, Авдей спросил:
– Вы, действительно, можете организовать побег?
– Да, – коротко ответил Дмитрий Остапович, продолжая смотреть в глаза.
–Сколько это будет стоить?
Дмитрий Остапович, не замешкавшись ни на мгновение, ответил:
– Пятьсот рублей.– Было понятно, что он подготовился к разговору.– Как только все будет готово, я сообщу. При следующей встрече деньги попрошу вперед.
– Как это будет происходить?
– Охрана тюремного замка организована наилучшим образом, поэтому говорить о подкопах и веревочных лестницах смешно, и, по меньшей мере, глупо. Единственный возможный путь – это лазарет.
– Покинуть его под видом мертвеца?– Спросил Авдей, и уголки его губ искривились в усмешке.
– Видимо, последняя книга, которую Вы читали, была «Граф Монте-Кристо», – недовольно произнес Дмитрий Остапович. – Времена Эдмона Дантеса и аббата Фариа давно канули в лету.
Авдей удивился произнесенной фразе, которая явно не соответствовала внешнему облику тюремного надзирателя, но вслух произнес:
– Простите за неуместную шутку, продолжайте, пожалуйста.
Дмитрий Остапович кивнул головой, как бы принимая извинения.
–Тюремный лазарет – одно из самых уязвимых мест в организации охраны. Это отдельно стоящее двухэтажное здание, которое находится как бы на территории замка, но в действительности это не совсем так. Его задняя стена выходит к реке и отгорожена простым дощатым забором, переплетенным поверху колючей проволокой. Ваш друг попадает в лазарет, я передаю ему клещи, и он с вечера откручивает болты на оконной решетке. В семь утра выскакивает, бежит к забору, отодвигает заранее выломанную мной доску и уходит через Кубань.
– До смешного просто, – сказал Авдей. – Почему именно семь утра?
– Ночью периметр охраняют собаки, к половине седьмого их запирают. Дежурная смена готовится к сдаче наряда, убирает караулку и метет территорию. Двое часовых, охраняющих лазарет, в это время завтракают, тюремный врач приходит на службу к восьми. Санитары в процедурной комнате готовятся исполнять утренние назначения. Расстояние от лазарета до забора – около двадцати аршин, всего несколько секунд бега.
– Скажите, а кто-нибудь уже так уходил? – Заинтересовано спросил он.
Дмитрий Остапович усмехнулся.
– Нет, если бы кто-то убежал таким образом, то в лазарете были бы приняты дополнительные меры. Мы умеем учиться на своих ошибках. Кстати, как зовут человека, за которого вы хлопочете?
– Аскер Хуако.
– Знаю такого, серьезный парень. Пользуется уважением. Если Вас устраивают мои условия, то через два дня, будучи на смене, я начну подготавливать почву.
– Безусловно...  Я полностью согласен, начинайте готовить побег. Когда мы с вами встретимся?
– Давайте через три дня, здесь и в это же время.

Они сидели в кабинете станового пристава и обменивались ничего не значащими фразами. Несмотря на то, что все внешне были спокойны, в воздухе витало напряжение. Скорняков предложил немного поспать перед операцией, но все отказались. Пришельцев уже в который раз рассматривал план и прикидывал с Григорием Спиридоновичем возможные варианты. Каждый из присутствующих нетерпеливо поглядывал на часы.

«Будем считать, что информацию они получили вчера к обеду. Сразу направили депешу в Абинск, – рассуждал Богатырев. – День – на сбор сведений и подготовку. Значит, сегодня будут брать, и, скорее всего, под утро». Он выпил кружку холодной колодезной воды, от которой сразу заломило зубы, и вошел в комнату, где табачный дым густым сизым пластом медленно шевелился под потолком. Мужчины играли в карты, а девушки на другом конце длинного стола отбирали для починки стираное белье.
– Садись, Зяма, с нами, – предложил Иван.
– Нет... я лучше на вас погляжу, тем более и играть не на что, – ответил Артур и придвинул к себе блюдо с пирожками.
Около половины первого Антон потянулся, зевнул и устало сказал:
– Ну что, спать будем или еще партейку сыграем?   
– Давайте уже ложиться, – зевнул в ответ Семафор.
Митрич подошел к кровати и взял с нее одеяло.
– Пойду в сарай, на сене самый сладкий сон, – и направился к двери.
«Ускользнет! Наверняка блокировать будут дом. В темноте может и уйти», –  подумал Богатырев и вслух обрадовано сказал:
– Сеновал – это здорово! Митрич, возьми с собой, храпеть не буду!
Они вышли во двор, и пошли к сараю.

–Уже три, – сказал Пришельцев, глядя на мерно тикающие ходики.
В этот момент дверь открылась, на пороге появился Гаркуша и коротко доложил:
–Все прибыли, ожидают во дворе.
Когда казаки увидели станового, они побросали цигарки и построились в шеренгу. Двое держали под уздцы коней.
– Здорово,  казаки! – Поздоровался Скорняков, и, предупреждая ответ на приветствие, поднял вверх руку. – Не отвечайте, а то всю станицу поднимете.
Он коротко, но очень точно объяснил задачу и повернулся к Пришельцеву.
– Александр Петрович, у Вас есть что сказать?
Пришельцев шагнул вперед, представился и обратился к короткой, безмолвно стоящей шеренге.
– Господа казаки, мы не имеем точных сведений о наличии у них оружия. На сегодняшний день это одна из самых опасных банд в губернии. Они уже знают свой приговор и будут сопротивляться до последнего. По возможности необходимо взять их живьем, стрелять по конечностям и, самое главное, среди них находится наш сотрудник, – он описал внешность Богатырева и улыбнулся: – Его надо задержать целым и невредимым.
– Николай Прокофьевич, отправляйте хлопцев, а мы через полчаса выдвинемся, – сказал Юрий Сергеевич.
– Сей секунд, – ответил Гаркуша и скомандовал: "Шапки на молитву долой!".
После короткой молитвы казаки неслышно растворились в темноте.
– Перекурим и поедем. Брички оставим за две улицы, – предложил Журавель.
Все согласно кивнули.

– Чаек наружу просится, – сонно подумал Иван. Ему очень не хотелось выходить в ночную прохладу, но терпеть уже не было сил. Вздохнув, он откинул одеяло, натянул сапоги и, зябко поеживаясь, вышел во двор. Когда, справив нужду, он уже подошел к крыльцу, какое-то неуловимое движение сбоку привлекло его внимание, Иван огляделся, все было тихо. Нашарив в кармане папиросы, он собрался закурить, как вдруг сбоку раздался тихий шорох. Сон сразу прошел. Прижавшись к стене, он присел и стал зорко оглядывать двор. Шуршание прекратилось, но вдруг, надрывно, захлебываясь, истово залился лаем соседский пес. Иван обернулся. Луна на мгновение выглянула из-за тучи, и в ее призрачном свете, за забором, тускло блеснул погон. Он мгновенно все понял и с криком метнулся в дом:
– Антон! Шухер, лягавые!   
Закрыл дверь на щеколду, подпер ее кадкой и обернулся. Полюндра уже стоял в одних портках, держа в руке тяжелый маузер:
– Держи, – Антон кинул ему наган. – Сколько их?
– Одного видал, – тяжело дыша, ответил Иван. Дверь пошатнулась под сильным ударом, и громкий голос произнес:
–Полюндра, вы окружены! Выходите по одному с поднятыми руками.
Антон трижды выстрелил в дверь, и сплюнул на пол. «Какая же сука сдала... неужели Гукас?».
Первая пуля еще только вонзалась в сухое дерево, как Пришельцев отскочил в сторону, дернув за рукав Скорнякова. Они залегли около крыльца. Он повернулся к приставу.
– Значит, все-таки имеется у них оружие.
– Откройте огонь по двери, а мы с Карабановым с тылу подберемся и через горище попробуем, – сказал подползший сзади Ермаков. – Сначала начните переговоры, а как мы к лестнице подойдем, отвлеките огнем!
– Хорошо, сейчас казакам дадим команду. Залезете на чердак– ждите свистка, по нему мы ворвемся через дверь и окна.
Лавр Павлович кивнул, и они исчезли в темноте. Пришельцев обернулся к Гаркуше:
– Пусть хлопцы проберутся под стену и по сигналу, через окна, ворвутся в хату, мои – через чердак, а я – через дверь.
– Мы – через дверь, – поправил его  Николай Прокофьевич. – За одним столом сидели, что ж я Вас одного теперь пущу?
Александр Петрович пожал атаману руку и, повернувшись к Скорнякову, увидел неестественно бледное лицо. – Что с Вами, Юрий Сергеевич? – Встревожено спросил он.
– Ничего, – спокойно ответил он. Скорняков был в черном мундире и Пришельцев не сразу заметил в темноте набрякший кровью рукав.
– Вы ранены?
– Ну, положим, не ранен, а касательно зацепило. Я уже подложил платок, и кровь не течет, так что не извольте беспокоиться. Кстати, весьма Вам признателен за то, что вы убрали меня с линии огня. Я – Ваш должник, – и он пожал Пришельцеву руку.
Они пробрались к дому с тылу и осмотрелись. Хлипкая лестница упиралась в чуть приоткрытое чердачное окно. 
– Выдержит? – Глянув на нее, с сомнением спросил Карабанов.
– Должна, – ответил Лавр Павлович и, аккуратно переставляя ноги, полез вверх. Приоткрыв маленькую дощатую дверку, он пролез на чердак и махнул рукой. Через несколько секунд, все оказались наверху и огляделись.
– Вот оно, – сказал Воропаев, указывая на чердачный люк. Карабанов слегка потянул за кольцо и тихо произнес. – Открывается.
– Сергей Леонидович, по свистку открывайте. Я прыгаю первый, Петр Семенович следом, а затем – Вы,– сказал Ермаков, и, достав браунинг, передёрнул затвор.
Они напряженно ждали сигнала, но свисток прозвучал неожиданно. Карабанов резко откинул люк, и Лавр Павлович шагнул вниз. Приземлившись, он перекатился в сторону, окинув взглядом комнату. В углу на кушетке, сидели две женщины, прижавшись, друг к другу, а у окна, прислонившись к стене, стоял мужчина, держа в руке наган, и, отодвинув край ситцевой занавески, пристально вглядывался в темноту. Обернувшись на шум, он вскинул оружие, но Лавр, оттолкнувшись от пола, бросился ему в ноги, свалил на пол и ударил рукояткой пистолета в голову. Тот дернулся в сторону, удар пришелся вскользь, сорвав лоскут кожи, но, несмотря на кровь, заливавшую глаза, бандит отчаянно сопротивлялся, и ему удалось схватить Лавра за горло. Лавр резко опустил подбородок вниз, сбил захват и сумел прижать его руку коленом к полу, но он, растопырив пальцы, резко ткнул ему в глаза. Лавр успел прикрыться ладонью,  и,захватив его пальцы в замок, вывернул их, а затем,резко опустив руку вниз, ударил локтем в солнечное сплетение. Бандит обмяк. Лавр коротко ударил ребром ладони по шее. Не давая прийти в себя, перевернул на живот, сноровисто замотал кисти рук заранее приготовленной бечевкой и бросился в другую комнату. Карабанов и молодой казак уже связали одного из бандитов, а второй, загнанный в угол, отчаянно отбивался венским стулом, пытаясь добраться до лежащего между ними маузера. Лавр схватил со стола кружку и запустил ему в голову, тот отбил ее стулом, но Воропаев успел сократить дистанцию и сцепленными в замок руками ударил бандита под дых. Полюндра упал на колени и вновь потянулся к пистолету. Подоспевший Лавр отшвырнул оружие в сторону, а Петр Семенович прижал руку Антона к полу и заломил ее за спину.
Казак открыл засов и в комнату вбежали остальные.
– Где Богатырев и Мокрецов? – Окинув быстрым взглядом комнату, спросил Пришельцев.
Журавель с казаками уже обыскивали весь дом.
– Здесь их нет, – крикнул Григорий Спиридонович и побежал к двери.
– Что стоите? Бегом за ним! – Рявкнул на казаков Гаркуша. – Здесь уже и без вас справятся.

Услышав выстрелы, Митрич вскочил на ноги и прильнул к окну.
– Что за хрень? – Тихо сказал он.
Богатырев улыбнулся про себя, радуясь, что правильно рассчитал начало операции. Он нащупал за поясом рукоять нагана и подошел к Митричу, который внимательно вглядывался в предрассветную мглу. 
–  Как уходить будем, а, Зяма? – Спросил он, не оборачиваясь. – К реке пробиваться или соседскими огородами?
Богатырев молча шагнул в сторону, отрезая его от двери, взвел курок и направил на него оружие. Митрич обернулся и замер.
– Подними руки, Мокрецов, и лицом к стене. Ты арестован.
На лице Митрича появилось странное выражение, он печально улыбнулся, но вдруг, по-волчьи приподняв верхнюю губу и обнажив желтые полусгнившие зубы, оскалился:
– Как чувствовал, что ты лягаш! Только вот доказать не мог! Лихо ты, падла, зашкерился... прям свой в доску...– и он медленно потянул из кармана нож с коротким широким лезвием. Артур не волновался: он твердо знал, что в рукопашной  схватке легко одолеет тщедушного противника, а взведенный и крепко прижатый к боку наган придавал ему уверенности. – Брось нож и лицом к стене, – скомандовал он. – Или стреляю!
– А вот хрен ты угадал, гнида лягавая. Я в тебе гниль почуял и, когда ты в церкву свою бегал, маслята из твой дуры выщелкнул и в кусты забросил, – он ощерился, ловко перекинул нож из руки в руку и, пригнувшись, скользящим шагом двинулся вперед.
Артур несколько раз нажал на спусковой крючок, целясь в ноги, но револьвер только сухо щелкал. Митрич широко шагнул, пружинисто прыгнул вперед и, размахнувшись, полоснул ножом, целясь в живот. Артур отскочил в сторону, но острое лезвие все-таки распороло рубаху, оставив на животе тонкий разрез, из которого сразу обильно полилась кровь. На лице Митрича заиграла хищная ухмылка:
– Смотри-ка! У вас, сыскных, тоже кровушка красная! Сейчас, сучара, глянем, какая у тебя требуха! – И он, перехватив нож лезвием вперед, начал наносить размашистые удары, оттесняя Богатырева от двери.
– На, сука! Получи!
Артур  уворачивался от ударов, но один из них все-таки достиг цели, и его предплечье окрасилось кровью. «Так долго не продержусь», – мелькнула мысль, и, дождавшись, когда Митрич остановился, он попытался выбить нож ногой, но промахнулся. Артур быстро глянул по сторонам, но ничего подходящего для обороны не увидел. Вилы и пара лопат аккуратно стояли рядком у противоположенной стены. Он перехватил револьвер и, улучшив момент, из-за всей силы запустил бесполезный восьмисотграммовый кусок металла в голову Митрича. Тот отскочил назад, схватившись за лицо. Из под растопыренных грязных пальцев, с обкусанными ногтями, заструилась кровь. Богатырев метнулся вперед, приготовившись нанести удар в челюсть, но вдруг кожаная подошва щегольских, скроенных по последней моде сапог, как по льду заскользила на соломе, густо устилавшей земляной пол, и он упал вперед, не успев отбить в сторону руку с ножом. Лезвие, вонзившись в грудь, скользнуло по ребрам и, разорвав кожу, запуталось в складках одежды. Артура обдало жаром, и он почувствовал, как по груди полилась холодная жидкость, и тело сразу потеряло упругость и обмякло. Богатырев сплюнул кровавой пеной и с хрипом вдохнул воздух. «Легкое зацепил», – пронеслось в голове. Из последних сил, заблокировав руку, держащую нож, лезвие которого было окрашено его кровью, он несколько раз ударил Митрича коленом в пах, развернул его согнутое от боли тело спиной и, захватив сгибом локтя за горло, намертво сжав захват, потерял сознание.
– Здесь, Вашбродь! – Крикнул казак.
Журавель вбежал в сарай, сразу опустился на колени и, приложив руку к шее, облегченно вздохнул:
– Жив! Слава тебе, Господи!
Увидев влетевшего следом Лавра, быстро произнес:
– Помогите руки разжать, – и тихо добавил: – Из последних сил держал.
Лавр разжал захват, перевернул Митрича на спину и связал ему руки. Григорий Спиридонович достал нож, отрезал от рубахи Артура чистый кусок ткани и начал сноровисто перевязывать рану.
– Погоди, – сказал Лавр и огляделся по сторонам. Не найдя ничего подходящего, он достал из кармана блокнот и, вырвав из него лист бумаги, прикрыл рану. – Теперь бинтуй. У него пробито легкое. Видишь, губы посинели, вены набухли, дышит со свистом и пена алая, кровавая? Надо, чтоб воздух в рану не попадал.
Вошел Скорняков с казаками и скомандовал:
– Срочно в больницу, за врачом верховой поскакал.
Когда Артура увезли, Лавр подошел к лежащему на земле Митричу. По легкому трепетанию ресниц он понял, что бандит пришел в себя. Резким рывком подняв его на ноги, Лавр несколько раз ударил его по лицу.
– Узнал?
Митрич молчал, глядя в пол.
Ермаков взял его за волосы, рванул голову вверх и, глядя в глаза, произнес.
– Мне твои признательные показания ни к чему. Это Викентию интересно, а мне плевать! Я и так все знаю. Молись, чтобы Богатырев выжил. Если он умрет, – он вытащил пистолет и упер ствол ему в щеку, – я тебя самолично прямо в этом сарае, как собаку, пристрелю, – и, наотмашь ударив Митрича браунингом в скулу, вышел на воздух и закурил. Журавель неслышно подошел сзади и обнял его за плечи.
– Он выживет. Организм молодой, дай Бог справится, я уверен. Сейчас по камерам всех распределим и в больницу поедем.

– У вашего коллеги торакоабдоминальное  ножевое ранение с повреждением плевры и легкого между косой щелью и нижней долей, осложненное геморрагическим шоком третьей степени. Задета брюшина, но проникающего ранения нет. А если выражаться просто, у него пробита плевра, небольшая дырочка в легком, большая кровопотеря и слегка надрезан живот, – сказал врач, устало присаживаясь на кушетку. – Кстати, тот, кто накладывал повязку, вправе расчитывать на поход в ресторан. Сообразил использовать бумагу для окклюзионной повязки.
–Доктор, он жить будет? – Нервно прикуривая, спросил Пришельцев.
– А куда он денется? – Хмыкнул врач. – Сейчас мы ему физрастворчика с глюкозкой в вену добавим, камфарой с кордиаминчиком сердечко и дыхание поддержим, и к утру, как огурчик, будет.
Все облегченно вздохнули.
–Михаил Михайлович, может, позавтракаете с нами? – Предложил Скорняков.
– Нет, батенька, с превеликим удовольствием, но, увы! Слышите крики? он поднял палец вверх. – Роженицу с дальнего хутора привезли. Уже воды отошли, так что надо бежать, вновь мыться и сопровождать нового человека в этот жестокий мир. Так что позвольте откланяться, – он улыбнулся и быстро пошел по коридору в сторону криков, которые становились все громче.
– Ну что, господа, поехали завтракать, там и определимся, как этапировать будем, – бодро сказал Юрий Сергеевич.
– Надо бы Гукаса допросить... – вздохнул Пришельцев
– А что он интересного Вам расскажет? – Искренне удивился Скорняков. – О том, что они в розыске, он не знал, а если даже и знал, то мы этого не докажем. Сопротивления не оказывал... Потом сам допрошу и протокольчик Вам с оказией вышлю. А вот завтрак стынет! Прошу Вас, господа!

Авдей положил под салфетку, лежащую на столе, конверт и пододвинул к Дмитрию Остаповичу.
–Здесь вся сумма, – сказал он.
Дмитрий Остапович кивнул головой.
– Прекрасно. Думаю, через недельку, в крайнем случае, десять дней, Ваш друг будет сидеть рядом с Вами. От Вас потребуется встретить его в экипаже на противоположном берегу Кубани, сможете обеспечить?
– Безусловно, – ответил Авдей, и, отпив чаю, спросил: – Расскажите, как это будет происходить?
– Я Вам обрисовал картину в общих чертах. Накануне я передам ему четверть фунта мела, растворенного в уксусе, он его выпьет. Всю ночь его будет тошнить. На утренней поверке он будет иметь весьма бледный вид и заявит о своей болезни. С подозрением на кишечную инфекцию его переведут в лазарет, в ту палату, которая нам нужна, а дальше Вы знаете.
– Действительно, все гениальное просто, – искренне сказал Авдей. – Я очень на Вас надеюсь.
– Все получится. Связь будем держать через Скобаря, раз в два дня заглядывайте к нему, я сообщу точную дату.
Они посидели еще немного, поговорив о разных мелочах, и разошлись.
Авдей пришел к Майе в приподнятом настроении. Когда она открыла дверь, он обнял ее прямо на пороге и закружил по комнате:
– Поехали в ресторан!
Девушка с радостью согласилась.
– С удовольствием!Только давай не в ресторан, а в кафе. Там меньше народу и уютнее.
– Пошли в городской парк?
– Да, меренги  там просто восхитительны!
Они просидели в кафе около часа, попробовав весь кондитерский ассортимент.
– Мне после сладкого всегда хочется съесть что-то существенное, – сказал Авдей, ковыряя десертной ложкой очередное пирожное, украшенное засахаренной вишней. – В ресторан ты не хочешь. Может, зайдем к Шевцову в Варшавскую колбасню  и возьмем что-нибудь домой? 
Майя недовольно сморщила носик:
– Домой? Только седьмой час!
– Тогда предлагай, – улыбнулся Авдей.
Девушка ненадолго задумалась.
– О! Давай пойдем в гости к Березкиной! Она обрадуется, я знаю.
Авдей, не раздумывая, согласился: ему нравилась Татьяна и ее скромная уютная квартирка. Он взмахом руки подозвал кельнершу, рассчитался, и они направились в центр.
Березкина искренне обрадовалась гостям, быстро накрыла на стол, и вечер прошел, как обычно, очень весело. В десятом часу гости стали собираться. Девушки расцеловались на прощанье, и Таня, заперев дверь, подошла к окну. Они вышли на улицу, Майя, увидев в окне ее силуэт, помахала рукой. Березкина улыбнулась, и, махнув рукой в ответ, стала наблюдать, как они идут, тесно прижавшись друг к другу, по темной улице, освещенной редкими фонарями. Авдей обнял Майю за плечи, и девушка прильнула к нему, запрокинув голову. Он привлек ее к себе и поцеловал. У Тани вдруг защемило в груди, и на глаза навернулись слезы. Ей стало неловко от того, что она невольно стала свидетельницей чужого счастья. «Сейчас они придут домой, и лягут в кровать, – она гнала от себя эти мысли, прижимаясь лбом к холодному стеклу. – Утром она проснется, он будет рядом, и вечером они будут вдвоем пить чай, а я буду одна! Господи, ну за что мне это!».
Она разрыдалась, но сразу же взяла себя в руки.
– Надо ложиться спать! Завтра первый урок, – приказала Таня себе, но, понимая, что заснуть не сумеет, села у окна и взяла альбом. Рисование всегда успокаивало и вселяло в нее какую-то непонятную умиротворенность. Она уверенными штрихами набросала фонарь и целующуюся пару. Тщательно выписывая детали, Таня очень точно передала разворот плеч, красивую посадку головы Авдея и стройную фигуру своей подруги. Критически осмотрев набросок, она стерла девушку и, нарисовав заново, поставила ее на носки. «Так будет более лирично и гармонично!»– Удовлетворенно подумала она. Вдруг ей в голову пришла идея. «Пусть их счастье останется с ними», – решила она и, взяв простенькое паспарту, вставила в него карандашный эскиз. 
Таня зажгла свет и начала рассматривать картинку на вытянутой руке. Ей нравилось все... пропорции, тени. Все было в меру, но что-то резало глаз. Разглядывая ее под разными ракурсами, она поняла, что ее почему-то раздражают два пустых угла в верхней части. Быстрыми движениями она набросала их лица, а внизу, бисерным, но очень четким подчерком, написала «На долгую счастливую жизнь Авдею и Майе». 

– Я попросил Завьялова проследить, чтобы между доставленными не было никакой связи. Сейчас уже шестой час. Завтра с утра поедем  допрашивать, – сказал Пришельцев и, улыбнувшись, добавил: – Лавра Павловича к Мокрецову не подпускать. Обыск дал очень хорошие результаты. Изъяты вещи, принадлежащие Швангулидзе и чете Саркисовых, в том числе и акции Тифлисского коммерческого банка, на которые Швангулидзе перед нападением обменял выручку. Есть что им предъявить, думаю, не отвертятся.
– Разрешите мне допросить Лавриненко, – спросил Корчевский.
– Сделайте одолжение, – ответил Александр Петрович. – Полюндру я опрошу сам. Мокрецова попрошу Вас, Григорий Спиридонович. Семафором займется Сергей Леонидович, а дам поручим Ермакову и Воропаеву. В тюрьме, насколько мне помнится, четыре следственные комнаты. До обеда опросим мужчин, а Вы выедете на допросы Алевтины и Елизаветы после обеда. Петр Семенович, – он обратился к Воропаеву, – постарайтесь связаться со Скорняковым, справьтесь о здоровье Богатырева и узнайте, какая требуется помощь, – он потер подбородок. – Может, лекарства какие или кого-нибудь из профессуры для консультации необходимо пригласить. Вообще, господа, необходимо нам лично проведать коллегу.

Викентий Леонтьевич внимательно рассматривал Ивана, который сидел напротив него на прикрученном к полу табурете, и думал: «Ой, сильно ошибался господин Ломброзо, разрабатывая свою теорию», затем приветливо улыбнулся:
– Ну, здравствуй, побегушник.
– Какой я побегушник, и в мыслях не было! Зяма как начал шмалять, на меня столбняк напал. Он меня за собой и потащил. У него револьвер в руках, я испугался: вдруг и меня заодно застрелит.
– Ну, положим, мог бы и потом вернуться, – усмехнувшись, сказал Корчевский. – Тебе бы это зачлось на суде. Ну да ладно, не о том речь, – он достал папиросы и протянул Ивану. – Закуривай.
Некоторое время они молча курили, затем Корчевский неожиданно произнес:
– Твоя мать, Лавриненко Елена Кузьминична, жива, правда, без пальцев на левой руке, но жива, – и замолчал, пристально глядя ему в лицо.
Иван поперхнулся табачным дымом.
– Как жива? Она же под молотилку попала!!!
–Кто тебе сказал, что она умерла? Вспомни весь разговор дословно.
– На Новом рынке соседа встретил, он рыбу привез. Поручкались с ним, а у него морда печальная, и говорит: «Горе у Вас дома, Иван, намедни мамку твою в молотилку затянуло, кровищи – ужас сколько». Я отвечаю, что сейчас соберусь и поеду, а он еще печальнее харю скривил и слезы вытирает: «Куда уж ехать», тут я и понял, что мамки нет.
– Не поняли вы друг друга, – вздохнул Корчевский, – и вновь протянул ему папиросы, замолчал, давая время осмыслить ситуацию.
Когда папироса догорела, он, вертя в пальцах карандаш, спросил:
– Ты почерк матери помнишь?– И протянул небольшой лист бумаги.
Иван взял его дрожащими пальцами и прочел первую строчку: «Милый мой, дорогой сыночек Ванечка!». Унего напряглись желваки, и по побелевшему лицу покатились крупные слезы.
– Читай, читай внимательно, – сказал Корчевский. – Почитай, как тяжело им без мужской силы, как отец болеет, и как Ольга, которую ты засватать хотел, в петлю полезла, когда ты убежал в город. Насилу ее откачали, но шея кривая на всю жизнь о тебе памятью ей будет!
Он побелевшими пальцами сжимал письмо, внимательно вглядываясь в корявые строчки, написанные рукой, не привыкшей к чистописанию. Корчевский удовлетворенно молчал. Иван поднял голову:
–  И вправду она писала! Жива, значит? – И он вымученно улыбнулся.
Уловив в улыбке тень сомнения, Викентий Леонтьевич со всей душевностью, на какую был способен, произнес:
– Иван, хоть ты бандит, а я полицейский, но в церковь мы одну ходим. Кто грех на себя возьмет: об умерших, как о живых, говорить?
Вновь достав папиросы, он продолжил:
– Мы задержали всю вашу банду и имеем неоспоримые доказательства о совершенных преступлениях. Я говорю об убийстве Швангулидзе и семьи Саркисовых. Девушки уже дали признательные показания. Смотри, какая петрушка получается. Преступления вы совершали, безусловно, вместе, но,– он поднял палец вверх, – убивали людей Тихон, Мокрецов и Смык. Это доказано результатами экспертизы. Семафор нигде не засветился и отделается пустяковым сроком.  Эта троица, безусловно, будет осуждена и, я надеюсь, повешена. Ваши дамы и Семафор поедут на каторгу. А как быть с тобой? На виселицу или на каторгу с последующим возвращением домой? Ты еще молод, и тридцати не сравнялось, еще можешь мать увидеть и внуков ей нарожать. Когда тебя задержали в «Якоре», твоя позиция была понятной и по-своему правильной. Ты не хотел предавать друзей, назовем их так, которые были на свободе. Но сейчас они все пойманы и приперты к стене неопровержимыми уликами. Будешь ты говорить или молчать – для них не сыграет никакой роли, а ты еще можешь вернуться в Уманскую, рыбку половить в Сосыке  и…– он сделал вид, что замялся. – Знаешь, почему я этот разговор веду именно с тобой?
Иван молча покачал головой.
– Зяма-Яхонт о тебе хорошо отзывался, – улыбнулся Корчевский. – Говорил, что не совсем ты потерянный.
Лавриненко удивленно поднял глаза.
– Зяма в сознанку пошел? Хотя с тремя жмурами за плечами ему уж точно не отвертеться.
– Зяма-Яхонт – это агент, которого специально внедрили к вам, – и, предупреждая очередной вопрос, добавил: – Патроны были холостые. Мы знаем, что вы проверяли Яхонта, но мы вас переиграли.
Он протянул к Ивану руки, повернутые раскрытыми ладонями вверх, и сказал:
– Смотри! Здесь, – он качнул одной рукой, – виселица, а здесь – тюрьма, но потом честная жизнь в родной станице. Выбирай! 
– Так вроде бы за убийства бессрочную каторгу дают, – неуверенно сказал Иван.
– Правильно, но Саркисов был персидский подданный, и правительство не будет портить отношения с Персией, – слукавил Корчевский. – Для разбора специальным указом соберут военно-полевой суд.
Иван затравленно посмотрел по сторонам и остановил взгляд на папиросной коробке. Викентий Леонтьевич подтолкнул к нему пачку. Тот  несколько раз жадно затянулся и тихо произнес, глядя в пол:
– Спрашивайте.
Когда Ивана увели, Викентий Леонтьевич довольно потянулся и направился к двери, за которой Журавель допрашивал Митрича.
– Григорий Спиридонович, на минуту, будьте любезны, – сказал он, заглянув в кабинет.
– Молчит, – коротко сказал Журавель. – А как у Вас?
– Дал признательные показания, но принципиально нового ничего не сообщил. Может, я пообщаюсь с Мокрецовым по нашим уездным преступлениям?
– Сделайте одолжение! Меня уже тошнит от него, – раздраженно ответил Григорий Спиридонович.
Корчевский вернулся, взял папку с бумагами и вошел в кабинет, где на стуле угрюмо сидел Митрич.
– Здравствуйте, Мокрецов, – радушно улыбаясь, он поздоровался, усаживаясь напротив. – Я – Викентий Леонтьевич Корчевский. Меня не интересуют преступления, совершенные Вами и Тихоном в Екатеринодаре. Меня интересуют Ваши дела, совершенные на вверенной мне территории, в частности убийство Дарьи и разбойное нападение на хуторян в степи, в ходе которого было убито три человека, в том числе и ребенок.
Митрич хмыкнул.
– В толк не возьму, о чем вы говорите.
– У следствия имеются неопровержимые доказательства Вашего прямого участия в убийствах, которые полностью удовлетворят суд и присяжных,– во время беседы он острым перочинным ножом затачивал карандаш.
Мокрецов устало вздохнул.
– Клал я на ваши доказательства, Вашбродь. На понт берете, нет у вас ничего. Никто меня нигде не видел. Отправляйте в камеру, устал я.
Корчевский отодвинул в сторону листок с грифельным порошком. Достав чистый лист бумаги, он поднялся.
– Подойдите к столу.
Митрич с опаской подошел и встал поодаль.
– Ближе.
Корческий взял его за кисть и, обмакнув указательный палец в графит, оттиснул отпечаток на бумаге. Повторив процедуру с каждым пальцем, толкнул к стулу. Митрич сел, вытирая пальцы о замызганные штаны.
Викентий Леонтьевич достал из папки лупу, еще один лист и стал внимательно разглядывать отпечатки. Через минуту он откинулся на спинку и удовлетворенно произнес.
– Ну вот, Мокрецов, что и требовалось доказать. Отпечаток твоего указательного пальца полностью идентичен с отпечатком, изъятым в хате у Дарьи, на бутылке из-под Шустовского коньяка. Лезвие ножа, изъятого у тебя, соответствует ранам на теле убитых тобой людей, – и пристально посмотрел в глаза.
Помолчав некоторое время, Корчевский сказал:
– При таком букете преступлений с моей стороны было бы глупо обещать тебе какое-либо снисхождение, но, если ты ответишь на один вопрос, то я могу посодействовать каким-нибудь твоим просьбам.
Митрич лихорадочно думал. «Все знают, суки! Надо проситься в общую камеру. Там много чего от народа узнать можно. Чего бы он ни спросил, вреда уже никому не будет, а будет, ну, и хрен с ним! Затихариться попервой, а потом и к генералу Кукушкину  с этапа податься».
Приняв решение, он дернул губой, изображая улыбку.
– Спрашивайте, Вашбродь!
– Называй меня Викентий Леонтьевич, – сказал Корчевский. – Где Тихон?
Митрич искренне удивился: он уже и думать забыл, что этот человек когда-то существовал в природе, сидел с ним за одним столом и совершал вместе с ним преступления.
– А на хрена он вам? – Спросил он.
– Как это, как ты изволил выразиться, «на хрена»? Пропал человек! Гражданин Российской Империи, между прочим, – вздохнул Корчевский.
– Ссучился он, – вздохнул в ответ Митрич.
– И его надо было убить?
– Так уж случилось, – еще печальнее ответил он.
Викентий Леонтьевич внимательно посмотрел на него.
– Митрич, скажи честно, я похож на идиота? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Тихон не отходил от тебя ни на шаг! В Екатеринодаре он был, как слепой котенок. Как, кому и какую он мог передавать информацию? За что убили Тихона?
«И впрямь дотошный, зараза! Вот ведь смышленый, гад!»– С искренним уважением подумал Митрич, но вслух сказал:
– Так ведь ссучиться по-разному можно. Он, когда хабар делили, в общую долю лапу запустил, а у нас с этим строго, чай, и сами знаете.
– Вот это похоже на правду, – удовлетворенно сказал Викентий, доставая папиросы и протягивая Митричу. – Что Тихон зажуковал?
– Да так, сотни три прикарманил, – спокойно ответил Митрич, с наслаждением выпуская под потолок сизый клуб дыма.
– Радует меня, Мокрецов, что мы с тобой так душевно и по честному беседуем, – обезоруживающе улыбнулся Корчевский. – Еще один вопрос и отдыхать пойдем. Откуда у Тихона перстень с красным камнем, который он девке гулящей подарил? – И, улыбнувшись, спросил: – Не знаешь? А я знаю! Этот перстень вы в взяли в хате у Дарьи. Так?
–Так, – ответил Митрич, справедливо рассудив, что лучше поделиться малым, чем отдать все.
– Что еще там взяли?
– Крест нательный, этот перстенек, обручальное и сережки с зелеными каменьями, – уверенно врал Митрич и, просчитав ход мыслей Корчевского, не останавливаясь, продолжил: – Все было у меня, я ему сказал, что когда до города проберемся и сламщику сдадим, – он продолжал вдохновенно врать,  – половину получишь. На малине достал матузок , а там этого кольца нет. Он клянется, что не брал. Я ж на веру и принял, может, думаю, выпало как-нибудь. Пошли мы к мамзелькам, сначала сидели вместе, приглядывались, кто кому понравится. А когда утром собрались чайку на дорожку выпить, гляжу – оно у Тихоновой зазнобы на руке. Ах, ты ж думаю, крыса поганая! Рассказал обчеству и совместно за крысятничество порешили его. Он и меня лично с кольцом объегорил, и в общую долю лапу запустил.
Корчевский внимательно слушал, анализируя сказанное, придраться было не к чему. Он вздохнул:
– Я обещал посодействовать. Что ты хочешь?
– В общую камеру! От тоски дохну, – искренне сказал Митрич.
– Хорошо! Обещал– сделаю!–И, подойдя к двери, крикнул: – Конвой! Уведите арестованного.

Митрич остановился на пороге камеры и внимательно огляделся.
– Привет деловым,– негромко сказал он. К нему сразу подскочили двое. Один из них, улыбнувшись, произнес:
– Ты откуда мужик, нарисовался?
Митрич прекрасно ориентировался в подобной обстановке и знал, что сиделец, имеющий какой-либо авторитет, никогда не подбежит к новому человеку.
Он презрительно усмехнулся в ответ.
– А ты сюда хозяином  поставлен дознание учинять или по собственной воле? – И, не давая опомниться, добавил: – Сдвинься в сторону, дай с правильными людьми поздороваться.
Второй зло ощерился и подскочил ближе, размахивая руками.
– Да кто ты есть такой, брус лягавый! Хоть знаешь, с кем говоришь?
– Знаю, – спокойно ответил Митрич. – С фраером набушмаченым , не имеющим понятия. И, вообще, мне плевать, кто ты есть, я себе цену знаю.
Не дожидаясь развития событий, он цепко, как кот лапой, шлепнул его раскрытой напружиненной ладонью по уху и, коротко шагнув вперед, ткнул средним пальцем второго в глаз. Не глядя на них, он быстро оглядел затихшую камеру, и, безошибочно вычислив куток, где сидят уважаемые люди, направился к ним. 
– Мир Вашей хате, – степенно поздоровался он, обращаясь к трем уголовникам, сидевшим за дощатым столом. – Я – Митрич, может, кто слыхал обо мне?
– И тебе не хворать, – ответил один из них, судя по всему, главарь. – Это не ты ли тот Митрич, который с Сидором в Усть-Лабинске карася  на гоп-стоп взял, а утречком вам лапти сплели?
Митрич огляделся по сторонам и тихо сказал:
– Ты, уважаемый, много знаешь и много говоришь. Дозволь, шепну тебе на ушко?
Пригнувшись, он тихо добавил:
– Я это, я. Только Христом богом прошу, закрой этот базар! Я с этапа сдернул, а меня подстрелили, но, как видишь, не до конца. В застреленных при побеге по ихним бесовским бумагам числюсь.
Мужик ошарашенно покачал головой.
– Складно говоришь, а кто за тебя мазу потянет?
Усмехнувшись, Митрич перечислил несколько уважаемых в уголовном мире кличек и добавил:
– Если можешь коня по хатам запустить , то разошли малявки  авторитетным людям.
Главарь почесал широкую грудь, заросшую густым курчавым волосом и, цыкнув дырявым зубом, произнес:
– Коней мы, конечно, зашлем, дело нехитрое, только чего ждать ответа? И сейчас все узнаем: ты это или не ты?– И, повернувшись к соседу, сказал: – Разбуди Сидора, все одно обед скоро.
Сидор, зевая, подошел и уселся за стол, протирая заспанные глаза.
– Глянь, никого из старых друзей не замечаешь?
Сидор оглядел сидящих и вдруг радостно взвизгнул:
– Митрич! Родной ты мой! Живой! Господи, радость-то какая!
Он подбежал к Митричу, радостно обнял его и заплакал.
–Ну, будет тебе, живой я! – Растроганно произнес Митрич, поглаживая по спине старого друга.
– Кто в хатах? Куда про меня коней загонять будешь? –Через голову Сидора спросил он главаря.
–Каких коней? – Спросил Сидор, высвобождаясь из объятий.
– Да вот, проверять меня хотят, – ответил Митрич. – Человек я новый, вдруг черт какой-нибудь.
– Кого проверять? Митрича??? Орла -пустырника ? Побойтесь Бога! Достойнейший человек!– И с улыбкой обратился к главарю: – Зашли коня и обскажи, кто тебе в хату заехал, тебя враз с иванов  подвинут!
Главарь улыбнулся в ответ.
– Ты лучше любой малявы все непонятки развел. Милости прошу к столу. Меня Евгеном зовут. Это Скуржавый, это Аскер, а это Ухналь. Все достойные и уважаемые люди, – сказал он Митричу.
За столом потекла медленная тягучая беседа. По кругу пустили оловянную кружку с чифирем. Наступил вечер, посидев еще немного, Митрич зевнул, прикрыв рот ладонью.
– Притомился я что-то, где место определите? 
– Давай вот сюда, хорошее место, – сказал Сидор.
Все улеглись, и в камере наступила тишина, в которой кто-то мирно похрапывал, а кто-то неразборчиво бормотал во сне.
– Митрич, расскажи о своих делах. Как в городе оказался? Ты вроде домой собирался, отсидеться, – тихо спросил Сидор.
Аскер сквозь полудрему слушал неторопливый рассказ.
– Бабенка у нас на хуторе жила, Дарья, мужик ее в городе работал. Я смикитил, что деньжата в хате имеются. Взял в долю одного хлопца и вечерком к ней заглянули. Она за нож схватилась... Тихон, это напарник мой, ее успокоил. Пришлось в город уходить.
У Аскера моментально прошел сон, и его бросило в жар. «Митрич и Тихон. Авдей эти имена называл. Точно, они это», – подумал он, вспомнив рассказ при последней встрече. «Аллах милостив... он не просто так посадил его в мою камеру». Чтобы успокоиться и не выдать себя раньше времени, Аскер глубоко вздохнул и медленно выдохнул воздух. Обратившись в слух, он продолжал внимательно слушать.
– А этот стервец колечко золотое с рубином скрысятил и девке гулящей подарил, – тихо продолжал Митрич в полной уверенности, что его слышит только Сидор.
– Да... он это, Дарьин убивец! – Радостно подумал Аскер, и, вытянув из-под тощего тюфяка длинный, тускло блеснувший в темноте гвоздь, хищно улыбнулся.
Он лежал и представлял, как обрадуется Авдей, узнав, что его долг уплачен, и Дарья отомщена. Когда вдалеке за Кубанью пропели первые кочеты, Аскер поднялся и подошел к нарам. Тихо присев на краешек и согрев в ладони острие гвоздя, вставил его Митричу в ухо и легонько похлопал по щеке. Митрич проснулся и, напружинившись, приготовился вскочить на ноги, но Аскер железной ладонью придавил его к нарам и ввел гвоздь на пару сантиметров глубже.
– Тс-с, – улыбаясь, прошептал Аскер и приложил палец к губам. 
– Ты чё, Аскер, что за дела? Что творишь? Я тебе ничего не должен. Ты меня только сегодня узнал, – спокойным голосом сказал Митрич, в уме лихорадочно прокручивая вчерашний вечер, пытаясь сообразить, чем он мог обидеть этого незнакомого парня. 
– Расскажи, как ты Дарью убивал, – тихо сказал Аскер.
Митрич опешил.
– А ты к ней каким боком? Я тебя о твоих делах не спрашиваю, и ты меня не пытай! Не прокурор!
– Где Тихон? – Спросил Аскер.
«Где они могли стакнуться ? – Вихрем пронеслось в голове. – Наверное, Иван где-то их познакомил, и этот сучёнок, по-пьяни, про чугунок разболтал!»
Он ощутил легкий укол.
– Говори, не молчи, – сказал Аскер. – Чем дольше говорить будешь, тем дольше проживешь.
– Откуда Тихона знаешь? – Напряженно спросил Митрич.
– Я его, на его счастье, не знаю, – ответил Аскер. – Где он?
– В Кубани рыб кормит. Так обчество решило за крысятничество, – Митричу показалось, что он понял ситуацию, и он уверенным тоном сказал: – Если ты с меня за него спросить хочешь, то убери штырь из уха и давай досыпать будем. Утром встанем, соберем сход, и люди рассудят нас по совести. А за то, что власть взял, ответ держать перед народом придется.
– Плевал я на твоего Тихона и на твой народ. Ты знаешь, сучье семя, чью женуты жизни лишил? Если народ узнает, тебя вся камера на ломти порежет.
Соединив воедино содержимое чугунка и имя мужа убитой женщины,       Митрич покрылся холодным, липким потом, сообразив, что муж Дарьи, поденный рабочий Авдей, именно тот самый Авдей, о котором в уголовном мире ходили легенды.
Увидев крупные капли, выступившие на лбу Митрича, Аскер, дернув уголком губ, сказал:
– Вижу, что понял... Теперь ответ держать придется. Авдей для меня, после Аллаха, первый человек на земле. Аллах услышал мои молитвы и посадил нас в одну камеру.
Митрич понял, что ситуация гораздо страшнее.
– Погоди. Если я виноват, то готов перед Авдеем ответ держать!!! – Пытаясь говорить твердо, сказал он, но голос вдруг впервые в жизни предательски задрожал. 
– Авдей далеко, а я здесь, – продолжая зловеще улыбаться, тихо сказал Аскер. – Когда выйду, с хорошей вестью к нему приду. Знаешь с какой?   
У Митрича вдруг судорогой свело рот, и он отрицательно качнул головой, и сразу же ощутил острый угол, который отозвался резкой болью.
– Что поганый пес, поднявший руку на его жену, которая должна была принести ему наследника, сдох, как собака!
Поняв, что терять нечего, Митрич резко рванул головой в сторону, надеясь, что гвоздь выскочит из уха, и ему удастся поднять шум, но Аскер был начеку. Резко ударив раскрытой ладонью, он вогнал гвоздь по самую шляпку и этой же рукой нанес резкий удар по напружиненному горлу, прервав предсмертный крик. Острое жало, пронизав барабанную перепонку, легко пробило височную кость и застряло в мозгу. Аскер прижал бьющееся в конвульсиях тело к нарам и, дождавшись, пока оно обмякнет, вытащил гвоздь и аккуратно вытер вытекшую маленькую каплю крови. Он огляделся, все было проделано настолько быстро, что мирно похрапывающий по соседству Сидор даже не проснулся. Удовлетворенно вздохнув и оглядев неподвижно лежащего Митрича, Аскер закрыл ему глаза и раскрытый в предсмертном крике, который так и не вырвался наружу, рот. Кровь продолжала вытекать. Скатав маленький ватный шарик, он гвоздем запихал его глубоко в ухо, направился к своей койке и мгновенно заснул. Он не видел как из дальнего угла, где жили тюремные изгои, за ним наблюдали расширенные от ужаса глаза Сережи по кличке Пятачок, который, балансируя на грани между козлами и опущенными, панически боялся скатиться на самую низшую ступеньку этой страшной иерархической лестницы.

–  Ваше высокоблагородие, разрешите доложить! – Постучали в дверь.
– Докладывай, – Завьялов положил перо и посмотрел на смущенно мявшегося на пороге старшего надзирателя.
– Беда у нас, Евгений Владимирович, в камере два-четыре  переведенный из одиночки преставился.
– Кто? – Устало откинувшись на спинку кресла, спросил Евгений Владимирович.
– Мокрецов, ну, которого вчера из одиночки перевели.
– Черт!!! – Он резко встал. – Как умер?
– Не могу знать, Евгений Владимирович, утром на поверку не встал. Корпусной подошел, а он холодный уже лежит. Вызвали врача и отнесли его в мертвецкую, там он сейчас.
Завьялов быстрым шагом направился в тюремную больницу.
– Доброе утро, Виктор Петрович, – поздоровался он с врачом. – Вы осматривали тело Мокрецова? Прижизненные повреждения имеются? 
– Осмотрел поверхностно, внешних повреждений не обнаружил. Сердечко подвело, – сказал врач, отводя в сторону глаза. Несмотря на ранее утро, от него разило спиртным. Евгений Владимирович брезгливо поморщился:
– Подготовьте соответствующие документы для проведения вскрытия. Сейчас я дам команду, и его отвезут в судебный морг.
– Вы сомневаетесь в моей компетенции?– Виктор Петрович гордо вскинул голову. – Здесь налицо молниеносный вариант ишемической болезни сердца.
– Я сомневаюсь не в Вашей компетенции, а в Вашем состоянии. Уверен, что Вы даже не подходили к телу. Смею обратить внимание, – он щелкнул крышкой серебряного брегета, – что сейчас еще нет девяти часов, а Вы, сударь, уже подшофе. Извольте незамедлительно подготовить документы, – не ожидая ответа, Завьялов повернулся и быстрым шагом вышел в коридор. Войдя в кабинет, он запер дверь и снял телефонную трубку.
– Алло, Александр Петрович? Я Вам здравия желаю. Это Завьялов. Сегодня утром в камере умер Мокрецов. Наш коновал уверяет, что это сердечная недостаточность, но полагаю, что его убили. Труп я направил в судебный морг и сейчас же пообщаюсь с агентурой. Всю свежую информацию Вы будете знать незамедлительно! Честь имею.
Он дал отбой и снял трубку внутренней телефонной линии.
– Игорь Николаевич, у нас в два-четыре кто освещает? Кондратенко? Прекрасно! Организуй мне с ним встречу. Хорошо. Жду в кабинете.

Пришельцев положил трубку и обвел всех растерянным взглядом.
– Мокрецов, то бишь Митрич, ночью в камере умер. Кто бы мог подумать!
Он коротко пересказал разговор с Завьяловым и, тяжело вздохнув, добавил:
– Викентий Леонтьевич, будьте любезны, съездите в морг. Узнайте, неужели у этого мерзавца и впрямь такое слабое сердце оказалось!

Дверь лязгнула и открылась, впуская в камеру струю свежего воздуха.
– Еникеев, Васюхно, Рыбин, Кондратенко и Шпаченко – на выход. Строиться на продоле.
Осмотрев арестантов, надзиратель сказал:
– Вы втроем на кухню, а ты и ты, – он ткнул пальцем в Кондратенко и Еникеева, – в административный корпус на уборку.
Сопроводив до порога, надзиратель подтолкнул их вперед и сказал вышедшему навстречу Игорю Николаевичу:
– Вот Вашбродь, двоих на уборку привел. Разрешите идти?
Игорь Николаевич кивком отпустил надзирателя и повернулся к арестантам.
– Ты на первом этаже порядок наведешь, а ты – на втором. Где лежат ведра и тряпки, знаете.
Оставшись в одиночестве, он, не торопясь, выкурил папиросу и, не спеша, поднялся на второй этаж.
– Здравствуй Сергей,– радушно улыбаясь, произнес он. – Евгений Владимирович хотел поговорить с тобой.
– Уж догадался, – ответил Пятачок. – Сейчас за новенького, которого убили, будет спрашивать. Хоть покормят?
– Ну, это всенепременно, ты же знаешь, он к тебе с уважением относится, – ответил Игорь Николаевич. – Чеснока поел с утра?
– А то! – Улыбнулся Пятачок. – Я ж знал, что вызовут: и утром поел, и с собой зубчик захватил.
Сотрудники тюремного замка, работающие с агентурой, направляли их на кухонные работы, где они брали чеснок, которым щедро угощали сокамерников и одновременно маскировали запах еды, которую получали взамен переданной информации.
– Здравствуй, Сергей, присаживайся, – сказал Завьялов. На столе лежали бутерброды с колбасой и сыром. Евгений Владимирович достал из шкафа специально припасенную кружку и налил крепкого ароматного чая.
– Не купчик , конечно, но хороший, китайский, – сказал он, пододвигая кружку. – Думаю, тебе понравится.
– Я не гордый, Евгений Владимирович, мне и полукупчик в радость, – скромно произнес Пятачок, присаживаясь на краешек стула. Съев бутерброд с колбасой, он отхлебнул из кружки и, одобрительно покивав головой, сказал:– Новенький не сам помер, его Аскер на тот свет отправил. Я сам видел, – и он связно, ничего не упуская, рассказал о ночном происшествии.
– Значит, он что-то рассказывал Сидору, а потом, когда все уснули, Аскер его убил, – задумчиво произнес Завьялов и, посмотрев на Пятачка, добавил: – Ты ешь, Сережа, не торопись, успеешь убрать. Мы Еникееву еще работы добавим. Спасибо тебе, ты ценнейшие сведения сообщил. Кисет с собой?
Пятачок торопливо достал потертый тряпичный мешочек, и Евгений Владимирович щедро высыпал туда две пачки махорки. 
Когда информатор вышел из кабинета, он снял телефонную трубку, но подумав, положил ее обратно.
– Сам съезжу,– решил он. – Надо будет совместно взять в разработку этого чертова Сидора.

–Я с тобой, Викентий, – сказал Лавр.
– С каких это пор ты стал любителем острых ощущений? Никогда не думал, что посещение морга будет вызывать у тебя интерес, – усмехнулся Корчевский.
– Мне не терпится узнать, как убили Митрича, и хочется убедиться, что это именно он, – ответил Лавр.
– О, старые знакомые! – Петр Афанасьевич, в том же прорезиненном фартуке, но уже без перчаток, стоял на крылечке, покуривая папироску и приветливо улыбался. – Даю голову наотрез, что вас интересует труп, прибывший из тюремного замка.
– У Вас дар провидца, – улыбнулся в ответ Викентий. – Нас очень интересует причина смерти.
– Я уже подготовил акт вскрытия. Заранее приношу извинения за своего коллегу, это очень хороший человек, но, – он развел руками, – но... в борьбе с зеленым змием, как правило, Homo sapiens  терпит поражение. Я все понимаю, но не увидеть перелом щитовидного хряща? Не понимаю... 
–Петр Афанасьевич, не томите! – Взмолился Лавр.
– Мы хотели бы глянуть на него,– сказал Викентий. – Необходимо убедиться, что это именно тот, кто нас интересует.
– Никаких проблем, господа. Обождите буквально пять минут. Я приведу его в презентабельный вид, – Петр Афанасьевич повернулся и легким шагом вошел вовнутрь. Они не успели выкурить по папиросе, как он вновь появился на пороге и сделал приглашающий жест.
– Да это он, – сказал Корчевский, внимательно разглядывая зашитого крупными стежками Митрича. – В порядке информации, Петр Афанасьевич, скажу Вам, что на этом человеке семь загубленных душ, в том числе и один ребенок, убитый с особой жестокостью. Этот подонок, прости меня, господи, – он перекрестился, – выколол ему глаза.
– Я слышал об этом поверье, бытующем в криминальном мире, – кивнул врач. – Не удивительно, что его убили таким изуверским способом. Мстили, наверное?
– Изуверским? – Лавр и Викентий одновременно посмотрели на Петра Афанасьевича.
– Если Вы полагаете, что разрушить мозг через слуховой проход – это верх гуманизма, то тогда прошу прощения, – грустно улыбнулся тот в ответ. – Этому вашему Мокрецову, или как его там, вогнали в ухо какой-то штырь. Гвоздь или толстую проволоку. А затем добили ударом по горлу. Бил человек физически очень сильный и хладнокровный. Хрящ вогнал в голосовую щель. И вот еще, – он пинцетом взял со стола какой-то окровавленный клочок. – Этот кусок ваты я извлек из уха. Убийца вставил тампон, видимо, для того, чтобы остановить кровь. Вот в принципе, наверное, и все, что Вас может интересовать. Полагаю, наличие у него эрозивного гастрита и микрокальцинатов в почечных канальцах Вас не особо не беспокоит…
– Вы абсолютно правы, Петр Афанасьевич! – Лавр сглотнул слюну и глубоко вздохнул, подавляя рвотный позыв. – С Вашего позволения мы откланяемся, – и, не дожидаясь Викентия, выскочил на свежий воздух.

Пришельцев внимательно выслушал Завьялова, потом неожиданно улыбнулся.
– Евгений Владимирович, давайте-ка выпьем коньяка! Вы знаете я, откровенно говоря, рад, что так случилось.
Евгений Владимирович посмотрел на него с нескрываемым удивлением.
– Сейчас поясню, – ответил Пришельцев, доставая из сейфа коньяк и рюмки. Он наполнил их и разломил на несколько частей плитку шоколада.
– Впервых, никого бы из них не расстреляли, а отправили бы на бессрочную каторгу, откуда Мокрецов обязательно сбежал бы и продолжил свой кровавый путь, прошу простить за высокий штиль, благо, опыт побегов у него уже имеется. – Александр Петрович улыбнулся. – Во вторых, он пользовался авторитетом и был очень жесток, остальные члены банды его боялись. Его смерть, возможно, позволит нам получить от них новую информацию. Особую надежду я возлагаю на Сидора. Корчевский – мастер допроса, и я думаю, что он сумеет его разговорить. В третьих, нам доподлинно известно имя убийцы. Аскер испытывает уважение к одному из наших сотрудников, Лавру Павловичу: тот задержал его в честном поединке. Ему будет гораздо легче установить с ним психологический контакт.
– По первым двум позициям понятно, и я с Вами полностью согласен. А что нам может дать Аскер? То, что он убил Митрича, мы и так знаем, где живет Авдей, не знает он. В чем смысл? – Завьялов скептически усмехнулся.
– Мы не знаем самого главного, – Пришельцев  вновь наполнил рюмки и, подняв палец вверх, понизил голос. – Мотива.
– Да... действительно. Это может многое прояснить, – серьезно сказал Завьялов.
– Шеф, разрешите? – В кабинет вошли Лавр и Викентий.
– Прошу вас, – Александр Петрович достал еще две рюмки. – Рассказывайте!
Викентий Леонтьевич коротко рассказал о визите в морг. «Надо срочно избавляться от нашего коновала», – подумал Завьялов и, представив, что могло бы произойти, не направь он тело в судебный морг, зябко передернул плечами.
– Я распорядился перевести Сидора в другую камеру. Под благовидным предлогом, разумеется.
Все посмотрели на него с уважением.
– Чувствуется недюжинный опыт оперативной работы, – произнес Корчевский,
– И оперативная хватка! – Отозвался Пришельцев, наполняя рюмки. – Вот за нее-то, господа, мы и выпьем!

– Ваш Аскер – идиот! – Раздраженно произнес Дмитрий Остапович, нервно вертя между пальцами вилку. – Я собирался завтра вывести его на работу, ввести в курс дела и передать все необходимое, а он совершает убийство сокамерника, и его, скорее всего, переведут на изоляцию. Теперь я не знаю, как быть. Вот Ваши деньги,– и он положил на стол свернутую газету.
–Подождите, – Авдей накрыл его руку своей ладонью. – Для того, чтобы убить сокамерника, нужна веская причина, и Вы об этом осведомлены не хуже меня. Аскер – человек с правильными понятиями и никогда не позволил бы себе необдуманных поступков. Будьте любезны, расскажите все, что Вы знаете об этом. Прежде всего, кого он убил?
– Некоего Мокрецова. Я и сам пытался проанализировать его действия но, увы, ни к чему не пришел. В камере он занимал высокое положение и пользовался авторитетом. Мокрецов тоже не первоход, бывалый сиделец. Он был встречен соответственно своему статуту. Делить им было нечего, на роль смотрящего никто не претендовал.
Дмитрий Остапович подробно, но сжато, рассказал все, что знал.
– Пока Аскеру ничего не предъявлено. Все на уровне слухов, прямых доказательств еще нет. Он сидит в той же камере. Когда шум утихнет, можно будет попытаться.
– Хорошо, подождем, – вздохнул Авдей и, протянув для прощания руку, спросил: – А как кличка этого Мокрецова?
– Митрич, – ответил Дмитрий Остапович и, взглянув на своего визави , поразился перемене, произошедшей в его лице.
Авдей глубоко вздохнул и, взяв со стола чашку с недопитым чаем, осушил ее в два глотка.
–Оставьте деньги у себя. К разговору о побеге мы еще вернемся. Я попрошу Вас оказать ему всемерное содействие, чтоб он ни в чем не нуждался. И вот еще, передайте ему мою признательность и скажите что он – мой младший брат.
– Признательность за что? – Недоуменно спросил Дмитрий Остапович.
– За содеянное, – тихо ответил Авдей и вышел на воздух.
Он шел по тихой вечерней улице, порывистый ветер швырял навстречу пригоршни крупных дождевых капель, но он, не чувствуя холода, продолжал идти, не разбирая дороги. Его переполняла благодарность к Аскеру и, остановившись, он прижался горячим лбом к мокрой стене. Чтобы не завыть в голос, он до крови прикусил губу, и по его лицу, смешиваясь с дождем и кровью, потекли слезы. 

– Я предъявляю Вам обвинение в убийстве Мокрецова, – с металлом в голосе произнес Викентий Леонтьевич, глядя в глаза сжавшемуся в комок Сидору, – и имею на то веские основания.
– Святой истинный крест! – Сидор судорожно перекрестился, – Господь  свидетель! Не убивал я Митрича! Вся камера видела, как я обрадовался встрече. Мы расцеловались, я его к людям подвел, обсказал, кто он есть такой. Его со всем уважением приняли.
– Вся камера видела, как вы легли рядом и полночи шептались, – продолжал нагнетать ситуацию Корчевский, и, подняв стопку пустых листов, потряс ими в воздухе. – Вот показания твоих соседей! Кому мне верить? Тебе  или этой бумажной куче?
– Господь свидетель! Не убивал я!!! – Его лицо вдруг искривилось, и по нему покатились крупные слезы. – Как брат он мне был…
– Рассказывай, о чем вы с ним говорили! Честно и подробно рассказывай! Не дай бог, хоть слово утаишь, в Сибирь закатаю!
Сидор, давясь слезами, подробно пересказал ночную беседу. Когда он закончил, Корчевский строго спросил:
– Все рассказал? Ведь проверять буду, не дай бог чего-то забыл!
– Нет, – Сидор посмотрел ему в глаза, – все до последнего слова доподлинная правда.
– Хорошо, – ответил Корчевский и нажал кнопку звонка, вызывая конвой.
Когда Сидора увели, Викентий Леонтьевич закурил, и, придвинув к себе лист бумаги, нарисовал четыре кружка и подписал: Тихон, Митрич, Дарья, Аскер. Обвел первые два и соединил их с Дарьей, затем провел вниз прямые линии от Аскера и  Дарьи и нарисовал квадрат. Несколько минут он молча курил, разглядывая нарисованную схему, и, затушив папиросу, написал в квадрате: Авдей.
Круг замкнулся. Корчевский понял, что поденный рабочий муж Дарьи Авдей и неуловимый главарь банды, наводящей страх на всю Кубанскую область, – одно и то же лицо.   
– И как у него хватило нахальства убить жену Авдея? – Подумал он, снова закуривая. – Скорее всего, он не знал, а если знал, то, значит, большего наглеца мне еще видеть не приходилось.

Лавр Павлович начал готовиться к допросу Аскера весьма необычно. Купив на Красной, в цветочном магазине Марека , букетик пармских фиалок, он направился к Березкиной.
Справедливо предположив, что одинокая приличная девушка среди недели вечером, скорее всего, будет находиться дома, он уверенно постучал в дверь, и, услышав легкие шаги, понял, что не ошибся.
Татьяна, открыв дверь, искренне удивилась и, запнувшись, поздоровалась. Он понял, что она забыла, как его зовут, и поспешил представиться.
– Татьяна Александровна, это Вам, – он протянул растерянной девушке букетик. – Лавр Павлович Ермаков, если помните, из сыскного.
– Да, конечно, – она мило покраснела. – Чем обязана? Что-то еще случилось на нашей улице?
– Слава Богу, нет,– он галантно поклонился и улыбнулся со всей обворожительностью, на которую был способен. Ему это удалось без особого труда, так как Березкина ему действительно нравилась. – У меня к Вам небольшая просьба, Вы позволите войти?
– Да, да, конечно. Прошу Вас! – Спохватилась Татьяна.
Лавр прошел в знакомую комнату и присел за стол.
– Чаю? У меня как раз чайник поспел, – спросила она, явно не зная, как себя вести. 
– С удовольствием!– Ответил он, не убирая с лица улыбку.
Татьяна быстро налила чай и села напротив, внимательно глядя на него.
Сделав пару глотков, Лавр сказал:
– Дорогая Татьяна Александровна, как-то Вы оказали нам неоценимую услугу. Благодаря  Вашему таланту, мы смогли установить и задержать банду особо опасных преступников, – и он, не вдаваясь в детали, рассказал о совершенных ими преступлениях. Татьяна слушала, округлив от страха глаза. – Нам необходимо доказать вину одного из задержанных, но для этого необходим его портрет, – и рассказал о своем плане.
– Как интересно! Прямо как в авантюрном романе! – С непритворным восхищением воскликнула она. – Неужели это Вы придумали сами? Вы, безусловно, творческая натура!
На этот раз от смущения покраснел Лавр.
– Ну что Вы, право... Это наша работа, – сказал он, скромно опустив глаза.
– Я готова, – просто сказала она. – Вы принесли его фотографическую карточку?
– Ее у нас, увы, нет, – покачал он головой. – Вы сами увидите его и нарисуете.
Она удивленно наклонила голову и улыбнулась.
– А где я его увижу?
– В тюремном замке, – и, увидев, как вытянулось ее лицо, торопливо добавил: – Уверяю, что Вам ничто не угрожает. Прямого контакта с ним не будет.
– С таким кавалером как Вы, я ничего не боюсь, – печально улыбнувшись, сказала она. – Но тюремный замок пугает, – она зябко повела плечами. – Боязно как-то.
– Зато представьте, сколько новых впечатлений у Вас появится. Ведь побывать там простому обывателю практически невозможно.
Березкина на мгновение задумалась, и, тряхнув русой головкой, решительно сказала:
– Едем!
Завьялов ждал у ворот. Лавр представил Березкину и, рассказав о своем плане, добавил:
– Татьяне Александровне необходимо увидеть Аскера хотя бы на мгновение.
Евгений Владимирович улыбнулся.
– Не вижу проблемы. Прошу ко мне, – сказал он и гостеприимно открыл перед гостями дверь.
Татьяна шла, с интересом оглядываясь по сторонам. Когда они вошли в кабинет, Завьялов достал рюмки и снова улыбнулся.
– Татьяна Александровна, позвольте предложить коньяка, так сказать, для творческого подъема?
Она улыбнулась в ответ.
– Ну, разве что самую малость...
Евгений Владимирович произвел на нее очень приятное впечатление, и ей не хотелось обижать его отказом.
– Как мы поступим? – Спросил Лавр, когда они выпили по второй и, тактично спросив разрешения у дамы, закурили.
– А вот сейчас, по православному обычаю, выпьем третью и решим, – весело ответил Завьялов, наполняя рюмки. – Мы не будем изобретать велосипед. Аскера сейчас заведут в следственную комнату, якобы на допрос. Он будет сидеть, сколько понадобится. Затем конвоир отведет его назад в камеру и скажет, что следователя срочно вызвали. Татьяна Александровна через волчок может рассматривать его сколько угодно, – и, посмотрев на нее, пояснил: – Это глазок в двери тюремной камеры для наблюдения над заключенными.
Березкина облегченно вздохнула.
Завьялов по телефону отдал необходимые распоряжения.
– У нас есть около десяти минут, – и широким жестом, указав на наполненные рюмки, добавил:
– Прошу Вас, сударыня!      
Ровно через десять минут раздался стук в дверь.
–Евгений Владимирович! Заключенный Хуако доставлен в следственную комнату номер три!
– Прошу Вас, господа, – сказал Завьялов и, пропустив гостей, запер кабинет. Пройдя по гулкому коридору, который перегораживали решетки, они подошли к нужной двери, и, Евгений Владимирович, отодвинув на глазке заслонку, жестом подозвал Березкину. Таня заглянула в комнату. На табурете, сцепив руки на коленьях и опустив голову, сидел молодой мужчина.
– Я вижу только профиль, этого достаточно или нужно в фас? – Спросила она.
– Нужен фас, – ответил Лавр.
Завьялов резко постучал в дверь, и Аскер обернулся на звук. Таня отошла от двери.
– Неужели все?– Удивленно спросил Евгений Владимирович.
– Да, – с улыбкой ответила она. – У него очень характерная внешность и я ее накрепко запомнила. Тем более в такой необычной обстановке.
– Поразительно, – произнес Завьялов. – Было бы интересно посмотреть результат.
– Я непременно представлю Вам эту возможность, – пообещал Лавр.
Владимир Евгеньевич проводил их до ворот. Прощаясь, он задержал ее руку в своей и, слегка смущаясь, произнес:
– Татьяна Александровна, я сохраню о нашей встрече самые теплые и приятные воспоминания и надеюсь увидеть Вас вновь.
– Благодарю Вас, – ответила она, мило порозовев. – Мне было очень приятно общаться с Вами. Вы очень интересный собеседник.
– Вы произвели на Владимира Евгеньевича сильное впечатление, – сказал Лавр, когда они сели в пролетку,– что, впрочем, с Вашей красотой неудивительно.
Таня промолчала.
– Давайте выпьем кофе, а потом вернемся к Вам, и Вы нарисуете мне портрет? – Предложил Лавр.
Они зашли в небольшую кофейню и заказали кофе с пирожными.
– Красивый мужчина этот Аскер, – задумчиво сказала она, помешивая кофе. – И фактура у него прекрасная.
– Этот красивый мужчина давеча чуть не отправил на тот свет Вашего покорного слугу, – усмехнулся Лавр и рассказал, как задерживали Аскера.
Таня слушала, округлив глаза и приоткрыв рот.
– Так что внешность часто обманчива, – завершил он и с удовольствием отхлебнул успевший остыть, но не потерявший своего аромата кофе.
– Да, – задумчиво произнесла Березкина. – В отношении Аскера Ломброзо явно ошибался.
Лавр жестом подозвал кельнера, рассчитался, и они вышли из кафе. Минут через двадцать Татьяна, от усердия прикусив губу, уже делала первые наброски, а Лавр разглядывал знакомые этюды.
Он встал и прошелся по комнате.
– О...это новая работа? – Спросил он, беря в руки небольшой карандашный набросок в картонной рамочке с золотым обрезом. Когда он вгляделся в изображение, у него на лбу выступила испарина.
– Вы позволите закурить? – Спросил он, с трудом сдерживая волнение.
– Да, пожалуйста, – не глядя на него, ответила Таня, усердно водя карандашом по бумаге.
Закурив и собравшись с мыслями, Лавр произнес:
– Прекрасная работа, как, впрочем, и все остальные. Эту сцену вы случайно где-то подглядели?
– Нет, – улыбнулась Березкина. – Это моя подруга со своим кавалером.
– Красивая женщина, – произнес Лавр нарочито небрежным тоном. – Ваша сослуживица?
– Нет, она работает на телеграфе, – ответила Таня, аккуратно стирая резинкой лишние штрихи.
Лавр улыбнулся.
–  У красивой женщины должно быть красивое имя. Наверное, ее тоже зовут Татьяна?
– Имя у нее самое обычное– Майя, – улыбнулась она в ответ. – А вот фамилия у нее действительно красивая – Нижневская. Все, Лавр Павлович, я закончила, – и протянула ему рисунок.
– В очередной раз убеждаюсь в Вашем таланте, – искренне сказал Лавр и, достав из портмоне десятирублевый кредитный билет, положил его на край стола. – Прошу понять меня правильно: дело государственное и под него зарезервированы определенные средства.
– Это лишнее, – сказала она. – Мне сегодня было очень интересно.
Лавр аккуратно сложил рисунок, попрощался и направился к выходу.
– Одну минуту, – Татьяна подошла к нему, и, слегка опустив глаза, протянула ему еще один рисунок. – Вы не могли бы передать это Евгению Владимировичу?
Лавр посмотрел на эскиз: за рабочим столом сидел Завьялов и что-то писал.
– Как живой! – Восхищенно сказал он.
– Передадите? – Опять спросила она слегка дрогнувшим голосом.
– Видите ли, я не уверен, что увижу его в ближайшее время. Может быть, будет гораздо быстрее, если он сам заберет рисунок у Вас?
Даже в сумраке небольшой прихожей было видно, как она покраснела.
– А это удобно?
– Вполне, – твердо ответил Лавр. – С Вашего позволения я сообщу ему Ваш адрес, – и, не давая девушке опомниться, он поцеловал ей руку и вышел из квартиры.
Насвистывая арию «Помнишь ли ты?» , он быстрой походкой направился на Красную, в портретное ателье господина Савенко рядом с рестораном «Деликатес», и уверенно толкнул стеклянную дверь.
– Добрый день, сударь, – поднялся навстречу ему высокий худощавый мужчина в пиджачной паре с гладко зачесанными назад темными с проседью волосами. – Желаете сделать памятное фото? Что предпочитаете? «Визит-портрет», «кабинет-портрет» или «макарт» ? Имеем замечательные павильонные декорации с соответствующей одеждой. В этом сезоне наибольшем спросом пользуются Везувий, Эйфелева башня и красоты Кубанского края.
–У меня вопрос несколько иного характера, – сказал Лавр и достал из кармана рисунок. – Необходимо сделать фото этого портрета, но мне нужна будет не фотография, а фотопластинка.
Фотограф удивленно вскинул брови.
– Весьма странный заказ! За мою, смею с уверенностью утверждать, многолетнюю практику, с такой просьбой ко мне обращаются впервые, – и выжидательно посмотрел на загадочного клиента.
Лавр пригладил волосы.
– Я, сударь, из сыскного отделения, и мой заказ, который, безусловно, будет оплачен, продиктован исключительно интересами службы.
Мужчина молча взял портрет и принялся разглядывать под разными углами. Покрутив его так и сяк в разные стороны, сказал:
– Думаю, в течение часа управлюсь.
Через час, забрав два тщательно завернутых во фланель стекла, Лавр вскочил на извозчика и направился в тюрьму.
Завьялов встретил его радушно. Увидев рисунок, он, с восхищением прищелкнув языком, произнес:
– Здорово, – и начал внимательно разглядывать, откровенно любуясь мастерством художницы.
– Ваш портрет получился еще лучше: Вы там, как живой, – сказал Лавр.
–О, весьма интересно! Покажите! – Владимир Евгеньевич нетерпеливо протянул руку.
– Думаю, Вам надо забрать его лично, – он улыбнулся. – Возможно, его надо доработать. Знаете ли, всякие там детали, тени, – он неопределенно пошевелил пальцами в воздухе и назвал адрес. – Она будет ждать Вас сегодня вечером, и советую поторопиться, а то неровен час, краски поблёкнут! – Лавр рассмеялся и сразу перешел на деловой тон. – Мне необходимо допросить Аскера.
– Через десять минут он будет в Вашем распоряжении, – отрешенным голосом сказал Завьялов, продолжая рассматривать рисунок и улыбаясь каким-то своим, очень приятным, мыслям.
«Однако, батенька! Эко Вас зацепило...» – улыбнувшись про себя, подумал Лавр и направился в комнату для допросов.
Когда ввели Аскера, Лавр сразу отметил, что он слегка осунулся, и лицо приобрело неуловимо землистый оттенок.
– Вроде сидит всего ничего, а как изменился, – подумал он, но вслух произнес. – Здравствуй, Аскер, присаживайся.
Аскер ответил на приветствие. В его голосе не было ни агрессии, ни иронии, просто человек поздоровался со знакомым человеком.
– Хороший знак, – подумал Лавр и, достав из кармана папиросы, положил их на край стола.
– Угощайся, – и, уловив возникшее напряжение в его позе, добавил: – Не стесняйся, мы же с тобой знакомы.
Аскер взял папиросу, и они закурили.
– Скажи, Аскер, за что ты убил Мокрецова, то бишь, Митрича?– Ровным голосом, каким предлагал папиросы, спросил Лавр.
– Не убивал я его, чего мне с ним делить? Он только в камеру заехал. Не брус, сиделец опытный, его сразу в уважаемый круг приняли, – спокойно ответил тот.
– А чего же он умер? Вечером сидел, чай пил, а ночью вдруг взял и преставился?
– Не знаю, может сердце подвело или что-нибудь еще. Это только одному Аллаху известно, или у докторов ваших спросите.
– Уже спросили, – ответил Лавр. – Митричу вогнали в ухо железный штырь и перешибли горло. Зачем ты подарил ему мученическую смерть? Взял бы просто удавил, и он не попал бы в рай.
– Он не правоверный, ему все равно, как помирать. Ваш Бог сам с ним разберется, – улыбнулся Аскер и, устало вздохнув, добавил: – Не убивал я его.
– Если я докажу тебе, что убил ты, разговор будет?
– Сначала докажи, – пожал тот плечами.
– Ты правильно сказал, что у докторов надо спросить, – вздохнул Лавр. – Наверное, ты слышал, что в глазах у человека отпечатывается лицо убийцы или последнее, что он видел в этой жизни. По нашей просьбе они разрезали Митричу глаза, вытащили оттуда предсмертную картинку, а потом, мы, перенесли ее на фотопластинку. Вот, посмотри сам, – и он протянул Аскеру темный стеклянный  квадратик. – Посмотри на свет. Узнаешь себя?
Аскер потрясенно молчал несколько секунд, а потом резко поднял руку вверх.
– Если тебе от этого станет легче, то можешь ее разбить, – не повышая голоса, сказал Лавр. – У меня есть еще одна, и напечатать их можно сколько угодно.
На скулах Аскера заиграли желваки и он, закрыв глаза, что-то пробормотал, затем шумно выдохнув, аккуратно положил пластину на край стола, коротко взглянув на папиросную коробку.
– Закуривай, закуривай, не стесняйся, – сказал Лавр, уловив его взгляд. – И послушай меня внимательно. То, что ты убил Митрича – это неоспоримый факт. Для суда доказательств достаточно, ты сам это видел. Вопрос в другом! Зачем ты его убил? Ты знаешь, что на этапе или в камере обязательно тебе зададут этот вопрос. Мокрецов был довольно-таки известной личностью в вашем криминальном мире. Если ты его убил просто так, без причины, то это – самосуд, за который тебе придется отвечать, – он сделал многозначительную паузу. – А если Митрич сам сподличал, и ты его к ответу призвал, то это другой коленкор получается. Все будут знать, что Аскер – человек правильный, справедливый и за своих товарищей жизни не пожалеет.
Он помолчал и, закурив папиросу, вкрадчиво добавил:
– И Авдей об этом узнает.
– Как узнает? Ты поймай его сначала, – напряженным голосом сказал Аскер.
– Поймаю, не переживай, – спокойно ответил Лавр. – Когда узнают, за что ты убил Митрича, эта история сразу разойдется по всем малинам и притонам. Вот оттуда Авдей и узнает, – и добавил: – Я не спрашиваю тебя, где обретает Авдей, В первых, ты и сам не знаешь, а знал бы, умер бы, но не сказал. Я не спрашиваю, кто его девушка. Сам знаю. А ты Аскер, думай, кем в камеру вернешься: гадом беззаконным или уважаемым человеком?
– Записывать будешь? – Неожиданно твердым голосом спросил Аскер.
– Давай сначала так, без протокола.

В отделении было на удивление тихо. Пришельцев по каким-то делам уехал в городскую думу, Журавель и Воропаев отдыхали перед ночной проверкой, а Карабанов опрашивал пожилую женщину, которая, нервно теребя уголок замусоленного платка, рассказывала страшную историю про своего квартиранта, который по ночам куда-то исчезал, а к утру возвращался и спал целый день.
– Последнее время вообще не появляется, днем только забежит иногда,  а платит-то исправно, и сам тихий, не буянит. Но сомнения меня берут, откуда у него деньги? Ведь не работает. А вдруг лихой человек, пошаливает по ночам? – Монотонным голосом говорила она, испуганно глядя на Карабанова.
 Лавр поздоровался и прошел в кабинет к Корчевскому. Викентий Леонтьевич сидел за столом и, прихлебывая чай с лимоном, смотрел в одну ему неведомую точку на противоположной стене. Рассеянно ответив на приветствие и не изменив позы, он продолжал пить чай.   
– Что-то случилось?– Встревожено спросил Лавр, присаживаясь напротив.
– Нет, нет, ничего, – задумчиво ответил Викентий, и, посмотрев на Лавра, вдруг неожиданно сказал: – Я знаю, кто такой Авдей.
Лавр усмехнулся, предвкушая триумф, и, выдержав небольшую, но эффектную паузу, произнес:
– Я тоже знаю, и более того, даже знаю, где он находится...
Сонливость с Корчевского сняло как рукой:
– Как знаешь? Откуда?
– Знаю и все...– веско произнес Лавр. – Учителя хорошие были.
Он подробно рассказал о визите к Березкиной, случайно увиденном портрете и допросе Аскера.
Викентий Леонтьевич слушал с нескрываемым восхищением.
– Ай да Лавр, ай да сукин сын! Ай, молодца! Это же надо? Monsieur Ермаков, я потрясен проведенной Вами комбинацией, – и восторженно пожал ему руку.
– Старик Корчевский нас заметил, и, в гроб сходя, благословил ! –  Рассмеялся Лавр. – Мне не терпится доложить об этом шефу!
На этот раз рассмеялся Викентий.
–Что? Успех нас первый окрылил?  Потерпи, скоро все соберутся.
– Может, Карабанову расскажем? –Маясь от нетерпения, спросил Лавр.
– Испортить весь эффект? А, впрочем, давай!
И выглянул в коридор:
–Сергей Леонидович! Будьте любезны, на минуточку!
Карабанов внимательно выслушал и молча вышел из кабинета. Друзья недоуменно переглянулись.
– Что с ним? – Спросил Лавр.
Корчевский пожал плечами.
– Понятия не имею.
Через минуту Карабанов появился на пороге. В руках у него была бутылка коньяка и стопки. Он молча наполнил рюмки:
– За вас, друзья! Я поздравляю вас с блестящим раскрытием! Думаю, через некоторое время к моим поздравлениям с удовольствием присоединятся наши коллеги, но я безмерно рад, что мне первому выпала честь поднять бокал за ваше здоровье!
Лавр и Викентий были очень тронуты, и, когда Сергей Леонидович вновь наполнил стопки, Корчевский сказал:
– Раскрытие столь сложного преступления было бы невозможно без совместных усилий сотрудников Екатеринодарского сыскного отделения. Успех, в равной степени, принадлежит каждому из нас, а также нашим коллегам из Ростова, Анапы и Абинской. Без их деятельного участия мы бы ничего не смогли сделать!
– Безусловно! – Ответил Карабанов, аккуратно двумя пальцами доставая из баночки оливку. – Но идея с фотопластинками, на мой взгляд, просто восхитительна! Она достойна изучения на курсах по подготовке начальников сыскных отделений, и я бы, Лавр Павлович, на Вашем месте написал бы статейку в «Вестник полиции» .
– А что это? – Заинтересованно спросил Лавр.
– Этот журналначал издаваться недавно, – пояснил Викентий, – и весьма интересен. Там публикуют касающиеся насраспоряжения Правительства, циркуляры Департамента полиции. Рассказывают о деятельности зарубежной полиции и, самое главное, распространяют передовой опыт полицейской службы!
Сергей Леонидович вновь наполнил рюмки и поднял свою.
– Одного только жаль, что теперь Вы уедете! Мне, да и думаю всем, будет Вас не хватать.
– Зато будем знать, где хоть тарелку супа нальют, когда будем в Екатеринодаре! – Улыбнулся Лавр.
– И не только супа, – потрепав его по плечу, широко  улыбнулся вответ Карабанов.
Наконец все собрались, и Корчевский доложил о полученных результатах. В кабинете воцарилась тишина, затем Пришельцев пальцами толкнул по столу шило и с усмешкой, скрестив руки на груди, произнес:
– Ну что, господа! Прошу! Начинайте вертеть в кителях дырочки. Ермаков первый, Корчевский второй, ну, а потом и мы сподобимся...
Затем встал, вышел из-за стола и приобнял их за плечи.
– Я искренне благодарен Вам, коллеги, за Ваше участие в расследовании и счастлив, что нам довелось работать вместе, – и, повернувшись ко всем, добавил: – Думаю, что когда возьмем Авдея, мы можем позволить себе посетить ресторацию. Жаль, не будет Богатырева. Кстати, Воропаев, Вы связывались с ними? Как он?
– Прекрасно! Не успел прийти в себя, как сразу же завел роман с фельдшерицей. Я ездил туда лично, и готов подтвердить под присягой, что их отношения развиваются с фантастической быстротой. Кстати, она весьма недурна собой... этакая пикантная брюнеточка!  Некая Ирина Александровна Самборская. Католичка, родом из Варшавы. Окончила Надеждинские акушерские курсы в Петербурге. Отец – полковник, главный инспектор Виленского юнкерского пехотного училища, мать – домохозяйка…
– Вы что ж, успели ее взять в разработку? – Удивился Журавель.
– Ну почему сразу в разработку? Просто поинтересовался...– Воропаев скромно опустил глаза.
Когда все закончили смеяться, Пришельцев сказал:
– Сергей Леонидович, завтра с утра узнайте адрес Нижневской и подготовьте требование на установление наблюдения. Думаю, в течение двух дней мы завершим это дело, – затем потер ладонью лоб. – Вот еще что! Совсем забыл! Завтра городской глава с супругой собирается посетить театр. Григорий Спиридонович, прошу Вас лично там поприсутствовать. Вы, сегодня, кажется, в ночь? Поменяйтесь с кем-нибудь.
– Не стоит, – махнул рукой Журавель. – Театр – вечером, днем успею выспаться. Может, и супругу захвачу: сто лет нигде вместе не были.

Скобарь колол в ступке орехи. Расколов орех, он тщательно очищал его от остатков скорлупы и кидал в мисочку. Наколов штук двадцать, добавил туда меду, тщательно размешал и только, прикрыв от наслаждения глаза, поднес ложку ко рту, как раздался стук в дверь. «Господи, что же за скоты такие!» – Злобно подумал он, и, со вздохом положив ложку, спросил:
– Ну, кто там? Заходи, кто там есть.
Дверь открылась, и на пороге появился Цыган, за ним неуклюже переминались с ноги на ногу два парня.
– Привет, Скобарь! Гостей принимаешь? – С широкой улыбкой спросил Цыган, заложив большие пальцы за тоненький поясной ремешок с серебряным набором и слегка перекатываясь с носка на пятку.
«Твою мать... Поел орешков!» – Раздраженно подумал Скобарь, но широко улыбнулся и гостеприимно раскинул руки:
– Кого я вижу! Заходи, дорогой! Какими судьбами?
Гости прошли в комнату, Цыган троекратно облобызал Скобаря и представил своих спутников:
– Это Сема Раденый, а это Леха Моряк. Душевные ребята! Свои в доску!
Скобарь высунул голову в сени.
– Маруся! По-быстрому и повкусному организуй что-нибудь! Люди с дороги!
Когда, наконец, после обычной суеты все уселись, выпили по первой и закусили, Скобарь спросил:
– По каким делам приехал или просто так друзей повидать?
– Не поверишь! – Улыбнулся Цыган. – Погостить. Авдей приглашал, говорил, приезжай, по первому классу встречу.
Скобарь посерьезнел.
– Немного нескладно у Авдея дела идут. Пощипали сильно его фараоны. Якова застрелили, Аскер на киче парится, он к последнему делу, вроде бы, Сивого с Калиной пристегнул, так им в Анапе у Сивого прямо на фатере лапти сплели.
У Цыгана печально опустились уголки губ, и он скорбно покивал головой.
– Да... круто в вашем департаменте! Серьезный замес, – и вдруг заинтересованно спросил: – Выходит, что Авдей сейчас один?
– Выходит так, – сказал Скобарь, намазывая масло на кусок ситного, аккуратно накрывая его кусочками сыра и внимательно следя, чтобы весь бутерброд был покрыт полностью. Увидев, что Цыган внимательно наблюдает за ним, он пояснил:
– Это «Чанах», армяне им у нас на рынке торгуют. Страсть как люблю его! – И, слегка прищурившись, откусил небольшой кусочек и с видимым удовольствием проглотил. 
Вдруг Цыган улыбнулся.
– Если Авдей один, без кодлы, то мы ко двору придемся! – Он хлопнул по плечам спутников. – Давно я просился под Авдея, а сейчас он не откажет. Не резон ему! – Уверенно сказал он.
– Через два дня обещал ко мне заглянуть, вот и спросишь у самого, – равнодушно ответил Скобарь. – А пока я вас гулять буду. Хлопцы, Вы  впервые в Екатеринодаре?
Раденый и Моряк дружно кивнули.
– Вот и славно! Сегодня с дороги отдохнем, а потом в город выйдем. Я вам, – он задумался.– Во...! Экскурсию буду делать!

–Майя Владимировна Нижневская, 26 лет от роду, проживает на Ярмарочной  нумер 7 квартира 4 совместно с мужчиной. Дворник и соседи отзываются о них хорошо. Мужчина появился около полутора месяцев назад. По приметам соответствует описанию Ермакова и Корчевского. Рапорт на установление негласного наблюдения мной передан лично, – доложил Карабанов.
– Лавр Павлович, что же Вы портрет у Березкиной не забрали? – Спросил Пришельцев. – Филерам было бы сподручнее работать.
Лавр смутился.
– Видите ли, Березкина дважды оказала нам услугу. Нижневская – ее ближайшая подруга, и я не хотел бы вмешивать ее в это дело.
–Понимаю! Тем более, что Вы и Викентий Леонтьевич знаете Авдея лично. Думаю, завтра мы его возьмем!

Цыган проснулся первый, сев на кровать, потряс головой и, схватившись  за нее руками, скривился от боли. «Да... Славно погулеванили», – подумал он и, медленно поднявшись, пошел на кухню.
– Марусь, дай попить что-нибудь, – попросил он женщину, уже хлопотавшую по хозяйству. Опытная Мария с улыбкой протянула ему заготовленный с вечера рассол.
– Уф, прямо заново на свет народился, – отдышавшись, произнес Цыган, аккуратно ставя наполовину опорожненную банку.
Постепенно все собрались за столом, где уже весело попыхивал самовар. После нескольких минут молчаливого чаепития Скобарь вытер выступившую на лбу испарину и, отдуваясь, сказал:
– До обеда, я думаю, отдохнем, а потом город двинем. В трактире посидим!
Они прошлись по Красной. Гости вертели во все стороны головами, восхищаясь красивыми фасадами домов и обилию магазинов.
– Вот она где! Настоящая жизнь!– Восхищенно сказал Леха Моряк.
– Это точно! Не то, что в наших куширях! – Поддакнул Раденый.
– Будете меня слушать – здесь жить станете, городскими фрайерами враз заделаетесь! – Хвастливо усмехнулся Цыган.
– Вот хороший трактир, ушицу здесь из стерлядки знатно варят! Нам после вчерашнего она дюже пользительна будет! –Сказал Скобарь.
Они сели за столик, и опытный Скобарь заказал под уху большой штоф водки.
– Только смотри, чтоб холодная была, и к ухе пирожков нам обеспечь!
Выпив по первой стопке и закусив обжигающей наваристой ухой, они восхищенно переглянулись.
– Благодать-то какая, – произнес Раденый.
– Прям не еда, а душевная амврозия,– восхитился Моряк.
– А то! – Снисходительно хмыкнул Скобарь. – Давайте незамедлительно по второй.
Незаметно закончился второй штоф. Цыган устало откинулся на спинку и ослабил поясной ремень.
– Пойдемте, прошвырнемся, – сказал он. – Душа на волю погулять просится.
После короткого спора: «Кому платить?», в котором на правах хозяина победил Скобарь, они вышли на улицу, свернули на Дмитровскую и, слегка пошатываясь, медленно побрели в сторону Красной. Вдруг Скобарь резко остановился и потянул Цыгана и Раденого назад.
– Ты что? – Удивленно спросил Цыган.
– Глянь, видишь мужика в сером сюртуке? Вот это и есть наш наиглавнейший вражина! Журавель его фамилия! Он и Антоху Полюндру захомутал, и Авдею крылья обломил. Как увидите его, сразу ховайтесь!
– Это он от нас будет ховаться, – вдруг зло усмехнулся Цыган. – Сейчас будет Авдею подарок от нас. Моряк! А ну-ка, дорогой, сделай лягаша красиво, по-быстрому!
Все произошло в одно мгновение. Скобарь не успел опомниться, как Моряк, вытащив из-за пояса браунинг, быстрым трезвым шагом подошел к Журавлю и трижды выстрелил ему в спину. После первого Григорий Спиридонович покачнулся, но не упал, а попытался развернуться и выхватить револьвер, но на него вдруг накатила страшная слабость. Рука безвольно повисла и перестала слушаться. Ноги утратили упругость, и колени начали подгибаться. «Не упасть! Стоять!» – Приказал он себе остатками угасающего сознания, все еще пытаясь достать оружие, но следующие два выстрела свалили его на землю. И наступила темнота.
Скобарь пришел в себя только дома. Гости вели себя спокойно, как будто ничего не произошло
– Зачем Журавля убили? Теперь нам жизни не будет, – спросил он, переводя взгляд с Цыгана на Моряка.
– Мне Цыган сказал, я и сделал, – равнодушно ответил Моряк. – Для меня его слово – закон.
– Слышал? – Подмигнул ему Цыган. – Вот так-то! Пусть они нас теперь боятся!   
Коля Скобарь не был новичком в уголовном мире, и на его руках тоже была кровь, но бездумное пьяное убийство, которое, как он правильно полагал, повлечет за собой полицейский террор, его потрясло. Цыган с друзьями предстали перед ним в совершенно новом свете, и он смотрел на них уже с опаской. «Надо авторитетов собирать, – подумал он. – Пусть решают».

Они сидели в отделении и молчали. Лавр молча смотрел на стол Журавля, где стоял недопитый стакан чая, и одиноко в уголке притулилось старенькое, с облезшей позолотой, пенсне. Лежавшие на столе бумаги и тускло поблескивавшая медной, позеленевшей от времени крышечкой чернильница, создавали иллюзию, что хозяин вышел в канцелярию и вот-вот вернется. Предметы на столе неожиданно начали расплываться, и Лавр вдруг понял, что сейчас заплачет. Он поднялся, вышел в коридор и, прислонившись к прохладному оконному стеклу, до боли стиснул зубы. В реальность его вернул голос Пришельцева.
– Что, так и будем всем сыском плакать? Прошу всех ко мне.
Лавр огляделся, поодаль стояли Корчевский и Воропаев.
–Петр Семенович, Вы первый прибыли. Расскажите теперь все подробно, и, пожалуйста, без эмоций.
– Находясь на углу Красной и Кирпичной , я услышал звук, отдаленно напоминающий выстрелы. Услышав крик: «Убили», подбежал и увидел лежащего на земле Журавля. Одновременно со мной прибыл городовой Полежаев. Сразу поняв, что Журавель мертв, начал опрашивать граждан, в какую сторону направился убийца. По горячим следам мною было опрошено  три человека, которые показали, что стрелял один человек, и его ожидали трое. После убийства они побежали по Дмитровской, в сторону Борзиковской. Дав команду городовому не отпускать до моего прибытия свидетелей, я на извозчике проехал по предполагаемому маршруту следования убийц, но никого не обнаружил. Вернувшись назад, я поручил Полежаеву протелефонировать в сыскное, а сам произвел детальный осмотр тела и прилегающей местности. Обнаружены три гильзы, по числу ранений. Личность всех свидетелей и очевидцев установлена.
– Благодарю Вас, – поиграв желваками, сказал Пришельцев. – Какие будут версии, коллеги?
– Полагаю, надо изучить дела, по которым работал Григорий Спиридонович, может, след там? – Спросил Карабанов.
– Возможно, возможно...– задумчиво произнес Пришельцев. – Что еще?
– Необходимо поднять списки освободившихся из мест заключения или совершивших побег и сделать выборку лиц, задержанных им лично или при его непосредственном участии, – протерев пенсне, сказал Викентий Леонтьевич.
– Займитесь лично, – приказал Александр Петрович.
– Эсеры, эсдеки, анархисты и прочие исключаются? – Спросил Лавр.
– Безусловно! Он не занимался политическим сыском.
– Необходимо забрать пули. С Вашего позволения я попрошу съездить в морг Лавра Павловича, – тихо произнес Корчевский.
– Да, конечно, – кивнул головой Пришельцев. – Сергей Леонидович, до похорон я освобождаю Вас от службы. Займитесь организацией и неотлучно находитесь при Елене Ивановне, и, если это возможно, возьмите с собой супругу.
– Она уже там, – коротко ответил Карабанов.
– Что сообщает филерская служба?
– Нижневская ходит на службу одна, – Карабанов встал.
– Сидите, – махнул рукой Пришельцев.
– Благодарю. Авдей, около десяти, выходит из дому, завтракает в кафе, гуляет по городу и ходит по магазинам. Надолго задерживается в книжном магазине.
– В каком? На Красной? Который между Гимназической и Гоголевской? – Заинтересованно спросил Корчевский.
– Да, у Галладжианца .
– Хороший у господина вкус, – Викентий Леонтьевич одобрительно покачал головой.
– Затем, в обязательном порядке встречает Нижневскую со службы. Ужин в кафе, прогулка по парку или по улицам и домой, – закончил Карабанов. 
– Похороны завтра в два часа. Отпевать будут в церкви Илии Пророка, на Посполитакинской, а хоронить – на Всесвятском, потом поминальный обед. Пусть еще денек поводят его по городу. Брать его, я думаю, надо возле дома, где народу поменьше, а то не дай Бог устроит стрельбу в центре.
– А если дома? – Спросил Воропаев.
– А если он Нижневскую в заложницы возьмет? – Вопросом на вопрос ответил Александр Петрович.
Когда Корчевский остался один, он снял трубку и попросил соединить его с судебным моргом.
– Петр Афанасьевич? Здравствуйте, это Корчевский. Если помните, мы с коллегой общались с Вами по поводу Швангулидзе и Саркисовых. У меня к Вам просьба. Когда Лавр Павлович зайдет к Вам за пулями, извлеченными из нашего погибшего коллеги, пожалуйста, отдайте их молча. Они были друзьями. Характер ранений и причина смерти в данном случае не имеют значения. Спасибо за понимание.

Они собрались у церкви задолго до панихиды.
– Усильте бдительность, особенно на кладбище, – сказал Пришельцев. – Может статься, что убийца появится. Кто знает?   
В церкви было не протолкнуться. В воздухе витал запах ладана и хвои, обязательный спутник печальных мероприятий. К гробу смогли пробиться только Пришельцев и Карабанов, который неотлучно находился рядом со вдовой. Его супруга поддерживала Елену Ивановну под руку. С другой стороны ее обнимал за непрерывно вздрагивающие плечи сын, ладно скроенный юноша среднего роста в темно-зеленом юнкерском мундире Елисаветградского кавалерийского училища . «Со временем будет очень похож на отца», – подумал Пришельцев и, подойдя поближе, склонил голову.
Лицо, всегда энергичное и живое лицо Григория Спиридоновича, было непривычно спокойным. Тонкая свечка в руках покосилась, и воск начал капать на китель. Мужчина в темно-сером костюме с черной креповой лентой на рукаве поправил ее и встал с ним рядом.
– Александр Петрович? – Тихо спросил он.
– Да... простите, с кем имею честь?
– Стефан Спиридонович , – он слегка наклонил голову. – Брат покойного, – тяжело вздохнув, добавил: – Родной…
Наконец, служба закончилась. Четыре дюжих городовых в парадной форме с траурными повязками подняли гроб, пронесли его к выходу,  поставили на катафалк, обтянутый черным бархатом, и траурная процессия медленно направилась к кладбищу.
Длинная колонна медленно втекла в кладбищенские ворота. «А ведь мне, как начальнику, необходимо сказать прощальную речь, – вдруг со страхом подумал Александр Петрович, – а я даже не представляю, что говорить».
Когда гроб установили около могилы, вперед вышел полицмейстер Екатеринодара Захаров и хорошо поставленным голосом сказал:
– Бандитская рука нанесла страшный удар не только семье покойного, но и все нам. Незабвенный Григорий Спиридонович являл собой форпост борьбы с преступностью. Это был профессионал высочайшего класса и добрый надежный товарищ. Его имя наводило на бандитов страх, но они ошибаются, если думают, что содеянное ими зло останется безнаказанным. Найти убийц будет тяжело. Но это дело нашей совести, и мы приложим все силы, чтобы сохранить честь мундира. Спи спокойно, дорогой друг, мы не оставим твою семью и найдем убийц.
В наступившей тишине Пришельцев почувствовал, что все смотрят на него. Собравшись с духом, он шагнул вперед и встал около гроба.
– Мне очень тяжело говорить. Конечно, мое горе несопоставимо с  утратой, которую понесла семья покойного. Сегодня в землю опустят очень дорогого для меня человека, самого близкого друга, и вместе с ним уйдет частичка меня самого. Дмитрий Семенович совершенно правильно сказал, что мы ляжем костьми, но найдем убийц, – он хотел сказать, что семья может всегда обращаться к нему в любое время суток, но вдруг у него перехватило горло и на глаза навернулись слезы. Он резко повернулся и шагнул в толпу, плотным кольцом окружавшую могилу. Александру Петровичу очень хотелось отойти в сторону и закурить, но ему казалось, что это оскорбит память покойного, и он, взяв себя в руки, стал слушать поминальные речи. «Сейчас начнется самое страшное», – подумал он, когда батюшка запечатал гроб, и не ошибся. С первым ударом молотка вдова неожиданно рванулась вперед и, обняв гроб, пронзительно закричала:
– Гришенька... не пущу! С тобой в землю лягу! Как я без тебя... Господи... зачем я тебя пережила! Какой же ты молодой ушел! Даже полвека  не пожил!
Сын с побелевшим лицом пытался ее оттащить, но безуспешно. На помощь подоспели Стефан Спиридонович с женой Карабанова, и втроем им удалось увести ее в сторону от могилы. Кладбищенские землекопы опустили гроб и сноровисто взялись за лопаты. Через несколько минут на могиле вырос аккуратный холмик. Женщины обложили его венками, и народ медленно потянулся к выходу. Оставшись один, Пришельцев подошел к могиле. На темном кресте ярким пятном белела табличка:«Потомственный дворянин ККВ. Коллежский регистратор Журавель Григорий Спиридонович. Родился 29 сентября 1866 года - скончался  20 июля 1907 года. Убит при исполнении служебного долга». 
«Вот и все, – подумал он. – Спи, Гриша, вечная тебе память!». И, погладив крест, не оглядываясь, быстрым шагом пошел к выходу.      

– Пули не совпадают с имеющимися у меня образцами, – сказал Викентий Леонтьевич. – Что впрочем, и неудивительно, ведь все участники задержаны.
– Этого следовало ожидать, – с легким раздражением произнес Александр Петрович. – На что Вы рассчитывали?
– На возможную передачу оружия кому либо, – невозмутимо ответил Корчевский. – Подарил, продал, проиграл в карты... Мы обязаны предположить любое развитие событий.
– Это верно, – вздохнул Пришельцев. – Брать Авдея будем сегодня. Вы, Викентий Леонтьевич, с Лавром Павловичем оставайтесь в сыскном. Он Вас знает, и это, безусловно, осложнит задержание. Зато, когда он Вас увидит, это будет для него сюрпризом.
Зазвонил телефон. Александр Петрович внимательно выслушал неизвестного собеседника, и, поблагодарив, положил трубку.
– Авдей встретил Нижневскую после работы. Сейчас они направились в сторону городского сада. Думаю нам пора потихоньку выдвигаться.
Они сидели в маленьком трактире, расположенном через четыре дома от квартиры Нижневской.
– Как мы узнаем, когда они придут? Может они до полуночи гулять будут? – Спросил Воропаев. 
– Их ведут двое, как только они направятся к дому, один из них сразу же прибудет сюда. У нас будет около десяти минут, чтобы занять исходные позиции, – ответил Пришельцев. – Я и Карабанов пойдем навстречу, изображая подвыпивших гуляк. Вы пройдете вперед и будете страховать сзади. Второй филер при необходимости окажет помощь. Думаю, не нужно объяснять, что его необходимо взять живым.
Прошло около часа.
– Загулялись влюбленные, – нервно произнес Воропаев.
– Ничего, чем дольше ждем, тем радостнее будет встреча, – ответил Карабанов.
Когда напряжение достигло предела, дверь распахнулась, и в трактир, запыхавшись, вошел моложавый мужчина. Окинув быстрым взглядом небольшой зал, он подошел к ним и тихо произнес:
– Господа, через семь-восемь минут объект будет на месте.
Петр Семенович встал и, не дожидаясь команды, направился к выходу.
– Ну что, господин Карабанов, с Богом! – Нервно улыбнулся Пришельцев.
Они вышли на улицу. Александр Петрович взял Карабанова под руку, и они остановились около входа, внимательно глядя на улицу.
Авдей обратил внимание на мужчину, который дважды мелькнул в толпе, но не придал этому значения. Выпитый коньяк притупил бдительность, и он шел, держа Майю под руку, весело пересказывая ей одну из самых печальных новелл из «Декамерона» о горшке с базиликом.
Когда пара показалась на углу, Пришельцев и Карабанов медленно пошли навстречу. За несколько метров Александр Петрович достал папиросу, смяв мундштук и похлопав себя по карманам, спросил у Карабанова:
– И у Вас, милейший, тоже спичек нет?
Сергей Леонидович развел руками, сокрушенно покачав головой.  Пришельцев виновато улыбнулся и обратился к Авдею:
– Сударь, mille pardons , позвольте одолжиться спичкой! 
Слегка улыбнувшись, Авдей протянул спичечный коробок. Александр Петрович, пьяно покачнувшись, вместо коробка схватил его за кисть и, безусловно, заблокировал бы ее, но не успел: Карабанов, поторопившись, на мгновение опередил события, оттолкнув Нижневскую в сторону. Захват не получился, Авдей, мгновенно среагировав, отскочил от спутницы, резко шагнул назад, вырвал руку и ударил Пришельцева ногой в колено. Карабанов налетел на него, но он извернулся, перекинув через себя повисшего сзади на плечах Воропаева. В руках у него, как из воздуха, появился небольшой пистолет, которым он наотмашь ударил Карабанова в скулу.
Воропаев попытался ударить его рукояткой револьвера сверху, но Авдей отбил руку и, широко размахнувшись, ударил его в лицо. Петр Семенович отпрянул назад, и кулак слегка скользнул по челюсти, не причинив ему особого вреда. Отшвырнув его ногой, Авдей, не целясь, выстрелил в Пришельцева, который, прихрамывая, кинулся на него, и пустился бежать. Пробежав несколько метров, он неожиданно растянулся на тротуаре, а  филер, из подворотни подставивший ему ножку, прыгнул ему на спину и ловко закрутил руки.   
Сделав несколько шагов, Александр Петрович вдруг осел и тяжело опустился на землю. Карабанов и Воропаев бросились к нему, забыв об Авдее.
– Куда ранены? – Встревожено спросил Сергей Леонидович, бегло оглядывая шефа. Пришельцев сунул руку за пазуху и, вынув окровавленную ладонь, поднес к глазам и, покачав головой, хмыкнул:
– Сохранил Господь, однако!
Затем полез во внутренний карман, достал увесистый портсигар, пробитый насквозь и внимательно осмотрев его, ответил:
– Пуля под кожей застряла, я ее чувствую пальцами, так что, можно считать, обошлись без потерь, – и, слегка потерев грудь, скривившись, добавил: – Черт! А ребра болят!
Они погрузили Авдея в пролетку. Воропаев подошел к девушке, которая все еще стояла в оцепенении, вжавшись в стену.
– Госпожа Нижневская, прошу завтра к десяти часам утра прибыть в сыскное отделение на Посполитакинскую, 67. Нам необходимо Вас опросить, – и, не дожидаясь ответа, вскочил на сиденье.
Викентий Леонтьевич сидел за столом, перебирая бумаги, а Лавр Павлович нервно мерил шагами кабинет.
– Ну, скоро они там? – В очередной раз спрашивал он у друга. – Уже сил моих нет терпеть!
Корчевский улыбнулся.
– Терпи, казак, – атаманом будешь!
Наконец, за окном раздался цокот копыт, и Лавр кинулся к двери.
– Стоять! – Резко сказал Викентий. – Забыл? Он не должен нас видеть раньше времени!
Ермаков вновь подбежал к окну.
– Авдея ведут Воропаев и еще кто-то, наверное, филер, а Пришельцева и Карабанова нет.
Петр Семенович вошел в кабинет.
–Сергей Леонидович повез шефа в больницу вытаскивать пулю. Никакой опасности для жизни нет, – и он подробно рассказал о задержании. – Кстати, у него тоже был браунинг, – и положил на стол небольшой пистолет.
Увидев, как Корчевский жадно схватил оружие, он с улыбкой добавил:
– Я знал, что это Вас заинтересует.
– Когда будем допрашивать? Шеф что-нибудь говорил?
– Не до того было, – махнул рукой Воропаев. – Через полчасика они вернутся, и, думаю, начнем!

Дежурный ввел Авдея и удалился. Все присутствующие молча смотрели на него. Он сел на стул в центре комнаты и, слегка улыбнувшись, огляделся по сторонам.
– Так вот Вы какой...– сказал Пришельцев задумчиво. – Представьтесь, будьте любезны.
– Может быть, сначала Вы соизволите? Вы с друзьями напали на меня, пытались ограбить, затем притащили меня в полицию! Я требую объяснений!
– Я – начальник Екатеринодарского сыскного отделения Александр Петрович Пришельцев, соизвольте представиться!
– Воронов Авдей Ефимович, коммивояжер, хотелось бы узнать, чем вызван столь активный интерес к моей скромной персоне?
– Вы, Авдей Ефимович, задержаны по подозрению в организации особо опасной банды, предпоследним преступлением которой является организация нападения на почтовую карету Русско-Азиатского банка, в ходе которого было убито три нижних чина конно-полицейской стражи. Достаточно для начала беседы?
– Чертовски занимательно, в Вас господин Пришельцев, дремлет недюжинный литературный дар! Вы сказали предпоследнее, Вы еще не придумали последнее? – С легкой издевкой спросил Авдей.
– Последнее – это вооруженное сопротивление при задержании и ранение, причиненное Вашему покорному слуге.
– Но кто мог подумать, что полицейские так набрасывается на мирных граждан? Ни у меня, ни у моей спутницы даже в мыслях не было, что Вы из полиции.
– Спутница знает об истинном роде Ваших занятий? – Быстро спросил Пришельцев.
Но Авдей не попался на удочку, он спокойно ответил:
– Конечно, знает. Я не скрывал, что торгую оружием. Кстати, это объясняет наличие у меня пистолета.
– Глупо, Воронов, это легко проверяется.
– Ваше право, езжайте в Америку, Бельгию. Там вы получите всю интересующую информацию! – Уверенно ответил Авдей, откинулся на спинку стула и гордо скрестил на груди руки.
В этот момент в кабинет вошел Викентий Леонтьевич. Он подошел к Авдею и, весело улыбнувшись, произнес:
– Здравствуйте, господин Подгурский! Не поверите, я чертовски рад нашей встрече!
  Авдей изменился в лице, но не потерял самообладания.
– Вы что-то путаете, господин, если мне не изменяет память, Корчевский. Я Авдей Воронов, и Вы это прекрасно знаете.
Викентий Леонтьевич рассмеялся и, взяв стул, развернул его спинкой к Авдею, уселся на него и весело произнес:
– Да нет же, милейший! Вы – Подгурский Валерий Аркадьевич, который на протяжении ряда лет разыскивается Выборгской губернией за убийство отчима и кражу драгоценностей. Не мудрено, что Вы забыли! Ведь с того печального дня прошло тринадцать лет!– И сразу перешел на серьезный тон. – У меня есть очень важная для Вас информация. Вы неглупый человек, выросший в интеллигентной семье, и прекрасно понимаете, что Ваше инкогнито раскрыто. Вам уже тридцать три года, возраст Христа! Давайте начистоту!
– А что вы хотите услышать? – Усмехнулся Авдей.
– Правду, – просто ответил Викентий Леонтьевич.
– Хорошо. Вы – первый.
– Договорились! Вашу супругу убили Мокрецов, на хуторе он был  известен как Митрич, и сын кузнеца Тихон. Его убил Митрич. За то, что он утаил часть добычи. Митрич попал в одну камеру с Аскером и рассказал об убийстве Дарьи сокамернику. Аскер, услышав, ночью убил его. Я обещал ему, что сообщу Вам об этом, и сдержал слово. Теперь Вы...
Перед глазами Авдея возникла Дарья, какой он видел ее в последний раз. Она стояла у калитки и, улыбаясь, смотрела ему вслед, одной рукой придерживая развевающуюся от ветра юбку, а другой прикрывала глаза от полуденного солнца. У него сдавило горло и, против его воли, из зажмуренных глаз потекли слезы. Корчевский посмотрел на коллег и мотнул головой, показав на дверь. Когда он открыл глаза, в кабинете никого не было. Викентий Леонтьевич молча протянул стакан с водой и сказал:
– Знаете, Валерий Аркадьевич, это, конечно, несколько нелепо звучит, но я бы был счастлив иметь такого друга, как Аскер.
– Благодарю, – ответил он и, поставив стакан на стол, спросил: – Я могу закурить?
– Да, прошу Вас, – Корчевский протянул ему папиросы.
Авдей, кивком поблагодарив, достал из кармана пачку. Некоторое время они молча курили, затем Авдей, сглотнув комок, произнес:
– Моя мать, Ольга Васильевна Вербицкая, была дочерью генерала от инфатерии Василия Егоровича Вербицкого. Когда ей было девятнадцать лет, она с матерью и старшей сестрой решила совершить путешествие в Биарриц. Там она познакомилась с молодым морским офицером, неким Бертраном Бриссоном. Он только что закончил Эколь Маритим  в Гавре, это...
– Я знаю, – мягко сказал Викентий Леонтьевич.
Авдей кивнул головой и продолжил:
– Он был очень горд новеньким морским кителем с выпушками и золотыми пуговицами с якорями. Холодный ветер Бискайского залива сыграл с моей матерью злую шутку, и она забеременела, но по неопытности поняла это только по приезду домой. Панически боясь признаться, она дотянула до критического срока, когда избавляться от меня было уже поздно. Но один из подчиненных моего деда, подпрапорщик Аркадий Подгурский, страстно любил ее, не рассчитывая на взаимность. Когда он узнал о пикантной ситуации, то набрался смелости и попросил ее руки. При сложившихся обстоятельствах это было спасением. Мать не хотела выходить за него. Аркадий был ей неприятен, несмотря на то, что Подгурский имел неплохое образование и был недурен собой. Но, не выдержав давления, она согласилась, и вначале все было хорошо. Когда мне было десять лет, дед скоропостижно скончался, и вот тут начался ад. Подгурский уволился с военной службы и стал методично пропивать доставшуюся нам часть наследства.
Он закурил и, помолчав, продолжил:
– Я не могу осуждать своего настоящего отца, мать переписывалась с ним, но не сообщила ему о моем рождении. Когда мне было семнадцать лет, она вдруг собралась в Крондштадт и взяла меня с собой. Оказалась, что туда прибыла с визитом французская эскадра , и там я в первый, и, наверное, в последний раз увидел своего отца, первого помощника капитана на броненосце «Маренго». Это был высокий, сухощавый и все еще красивый мужчина. Мы очень тепло пообщались. Он оставил свой адрес, просил писать и твердо сказал, что готов оказать любую помощь. Настаивал, чтобы я приехал в гости и познакомился с родственниками. – Авдей грустно улыбнулся. – Где-то в Фонтенбло или в Булонском лесу, наверное, иногда прогуливается моя сводная сестра.
Корчевский слушал внимательно, не перебивая.
– Когда мы вернулись, Подгурскому откуда-то стало известно о цели нашей поездки, и ад превратился в ад кромешный. В то время я уже был студентом Петербургского университета, Однажды, приехав домой, я услышал крики из гостиной. Вбежав и увидев лежащую на полу в луже крови мать, я сразу понял, что она мертва. Пьяный Подгурский повернулся ко мне  и попытался ударить меня, схватив подсвечник. Я со всего размаху ударил его в висок, и он молча упал рядом с мамой. Я стоял в оцепенении, и вдруг сзади раздался легкий вскрик, это была Дарья.
– Которая стала впоследствии Вашей супругой,– утвердительно произнес Викентий Леонтьевич.
– Да. Ее отец был управляющим в нашем имении. Когда умерла его жена, мать взяла ее в дом и воспитывала вместе со мной. Он ненадолго пережил супругу, и после его смерти Дарья окончательно поселилась в нашем доме. У нас были очень близкие отношения, без физиологии. Мы были как брат и сестра. Оценив обстановку, она сразу сказала:
– Надо уходить! Бери деньги и ценности и бежим!
– Куда? – Растерянно спросил я.
– На Кубань. У меня там тетка, сестра отца. Собирай все необходимое, я сейчас... и она вышла из комнаты. Минут через пятнадцать мы были уже в пути и на четвертые сутки были на месте. Дарья рассказала тетке трогательную историю о нашей любви, для сохранения которой нам пришлось бежать из дома. Наивная старушка поверила, и мы действительно стали мужем и женой. Чтобы избежать пересудов, мы повенчались в станичной церкви. Я вытравил в метриках свои данные и стал Авдеем Ефимовичем Вороновым из Вологодской губернии. Отнес метрики в правление, их внесли в паспортную книгу, и через две недели я получил паспорт на новое имя.
Он усмехнулся и,вновь закурив, продолжил:
– Все оказалось гораздо проще, чем я предполагал. Получил паспорт, мы с Дарьей обвенчались. Жили очень скромно, но деньги потихоньку таяли. Я решил поехать в Екатеринодар, там познакомился со ссыльными студентами из Ейска. Они вели разговоры об эксе. Недолго думая, я согласился. Экс оказался обычным гоп-стопом, причем, безграмотно организованным, мы еле унесли ноги, и я понял, что нужно действовать самому. Знаете, Викентий Леонтьевич, – помолчав, сказал он. – Вы раскрыли убийство тринадцатилетней давности, установив мою личность. О смерти Митрича мне было известно на следующий день, но я Вам благодарен за то, что Вы сдержали слово, данное Аскеру, поэтому наш разговор и состоялся... А все остальное? Извините... готовьте доказательства.
Корчевский понял, что ничего интересного он не услышит и спросил:
– На последний вопрос ответите?
– Отвечу, при условии, что он не будет ущемлять моих интересов.
– Скажите, – он помолчал. – Дарья знала о вашей деятельности?
– Скажем так, догадывалась, – произнес Авдей, глядя куда-то вдаль, и потом, взглянув на Корческого спросил: – У меня тоже есть последний вопрос. Ответите?
– Безусловно, – сказал Викентий Леонтьевич, и с улыбкой добавил: – Если только это не будет мешать интересам следствия.
– Как вы меня нашли?
– Я поручил своему помощнику, небезызвестному Вам Аполлону Игоревичу, пообщаться со старожилами, собрать всю информацию о Вашей семье и поднять все документы: церковно-приходские книги, книги записи учета паспортов, вобщем, все ревизские сказки . Установив, что Вы прибыли из Выборга, я направил запрос. В отношении Авдея Ефимовича Воронова никакой информации не было, что само по себе подозрительно, ведь Вы там родились! Но ответ в отношении Дарьи меня заинтересовал, она числилась без вести пропавшей. Ну а дальше, сами понимаете, узнать все обстоятельства и связать их воедино особых затруднений не представило.

Весь день Скобарь ходил с озабоченным лицом. Когда они сели обедать, он сказал:
– Вечером на сход приглашают, идти придется.
– Какой еще сход? – Недовольно произнес Цыган. – В гости приехали, мы не при ваших делах.
Скобарь тяжело вздохнул.
– Очень серьезные люди зовут, надо быть.
Скобарь молча вел их по незнакомым закоулкам и неожиданно остановился около ничем не примечательного дома, на завалинке у которого сидело два парня.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался один из них. – Ждут вас?
– Да, – коротко ответил Скобарь.
Парни встали и открыли калитку, пропуская гостей вперед. На пороге они остановились, и один из них, протянув руку вперед, произнес:
– Стволы и перья, уважаемые, надобно сдать.
– Это что еще за такие дела? – Вскинулся Моряк.
– Порядок такой, – спокойно ответил парень, не опуская руку.
Цыган достал пистолет и протянул его рукояткой вперед, Моряк и Раденый, переглянувшись, тоже нехотя сдали оружие.
За накрытым столом сидело человек восемь, но опытный глаз Цыгана сразу выделил троих. Они сидели вроде бы со всеми, но в тоже время как бы чуточку особняком. Это были патриархи преступного мира, контролирующие Екатеринодар. Поговаривали, что на недавнем сходе прозвучало предложение назначить в каждом крупном городе по одному серьезному человеку.
–Вечер добрый, – поздоровался Цыган.
– Добрый, – ответил один из троицы. – Присаживайтесь, в ногах правды нет.
Когда все расселись, старший, немного помолчав, сказал:
– Позвали мы тебя, Цыган, чтоб объявить тебе решение. Ты приехал в гости к Авдею, так?
– Так, – кивнул головой Цыган.
– Зачем сыскаря твой хлопец застрелил?
– А что? Воровской закон лягавых валить не запрещает. Я дел на чужой вотчине не делал, убытку никому не нанес.
– Воровской закон, прежде всего, думать головой велит. Из-за твоей лихости дурной, мы, как ужи на сковородке, вертимся. Спокойную жизнь ты нашу нарушил. Вы убили Журавля, а он искал Авдея – ты это знал?
– Нет. Сыскари любого из нас ищут, – дернув углом рта, сказал Цыган.
– Правильно, только вчера Авдея взяли, и облавы по всем хазам и малинам провели. Куча народа из-за Вас теперь в камерах парится, а вдруг кто из них слаб окажется и других за собой потянет? Раздраконил ты их, а отдуваться нам.
– Как Авдея взяли? – Ошарашено спросил Цыган.
– Сходи в сыскное и спроси! Адресок подсказать? – И, помолчав, продолжил: – Недавно один залетный трех вертухаев положил, только-только они угомонились. Хотели с него спросить, а нечего... он на свободу рвался и нашего с собой вытащил. Ты ж с пьяного удальства учинил глупость, за которую нам расплачиваться. В общем, сход решил так: уходи из Екатеринодара прямо сейчас. Будь ты сявкой, мы бы тебя ради спокойствия других на перо насадили бы и сыскарям шепнули бы, где ты лежишь. Но ты известный человек и в своем городе вес большой имеешь, и чтоб не было обид между нами, уходи. Утром тебя в Екатеринодаре быть не должно.
– Быть по-Вашему, – Цыган встал, поклонился и пошел к дверям. Матрос и Раденый молча двинулись за ним.

Карабанов, загадочно улыбаясь, вошел в кабинет к Корчевскому.
– Помнится, Вы меня удивили тем, что установили личность Авдея, а Лавр Павлович поверг всех в изумление, указав его местонахождение. Позвольте и Вашему покорному слуге внести свой посильный вклад, – и без всякого перехода сказал. – Я, кажется, знаю, где Авдей живет.
– Я тоже знаю, – улыбнулся в ответ Корчевсвский. – В камере.
Сергей Леонидович засмеялся.
– Всегда ценил Ваш юмор, но я имел в виду его предпоследнее место жительства.
Викентий Леонтьевич привстал от удивления:
– Вы его допрашивали?
– Нет, – Карабанов продолжал улыбаться.
– Тогда я требую объяснений.
– Охотно, – Карабанов присел и оперся на стол. – В тот день, когда мы отмечали втроем вашу информацию об Авдее, ко мне на прием пришла женщина, она была озабочена своим постояльцем. Так вот, сегодня она была опять. Ее жилец уже двое суток не появляется, – он сделал многозначительную паузу.
Корчевский подался вперед.
– Ну, дальше... дальше! 
– Я попросил описать жильца, и ее описание очень похоже на нашего фигуранта.
– Авдея?!– Дрожащим от волнения голосом спросил Викентий Леонтьевич.
– Именно... Думаю, нам необходимо проехать по адресу и провести там детальнейший обыск.
– Да-да! Конечно! – Корчевский уже лихорадочно собирал папку с документами.
Сергей Леонидович с улыбкой наблюдал за суетой всегда спокойного коллеги.
– Лавра Павловича возьмем?
– Всенепременно! Он нам этого не простит!
Через некоторое время они подъехали к небольшому домику. В маленьком, но очень уютном дворике женщина кормила утиный выводок. «Ути-ути-ути»,– приговаривала она, разбрасывая корм и внимательно  наблюдая, чтобы никто из желтых пищащих комочков не остался обделенным.
– Доброго дня, Акилина Саввишна! – Поздоровался за всех Сергей Леонидович. – Во двор запустите?
Хозяйка прищурилась и, узнав Карабанова, заулыбалась:
– Здравствуйте! Ходите до хаты.
– Спасибо. Говорите, два дня как не появлялся? – Полуутведительно сказал Карабанов. – Покажите, где он живет.
Они вошли в чистую, светлую комнату и огляделись.
– Там, за занавеской, еще одна комнатка, – сказала хозяйка.
– Вы, Акилина Саввишна, присядьте, а мы при Вас посмотрим, – сказал Корчевский.
Они начали методично осматривать комнату. Карабанов внимательно изучал карманы и прощупывал каждый сантиметр одежды, аккуратно висевшей на вешалках. Лавр отодвинул занавеску и вошел в небольшую  комнатку. «Если бы не окно, вполне за чулан могла бы сойти. Тут и смотреть особо нечего», – подумал он и чихнул.
Уже собираясь выходить, он, нагнувшись, увидел под кроватью мешок и небольшой саквояж.
– Ну что у Вас? –Спросил Корчевский. 
– Ничего, – с ноткой разочарования сказал Карабанов, просматривая последний пиджак.
– У меня тоже, – ответил тот.
Занавеска колыхнулась, и из-за нее вышел Лавр Павлович. Аккуратно поставив на стол саквояж и туго набитый мешок, он просто сказал: «Понятых треба!», и, не в силах сдержать эмоции, широко улыбнулся.   

–При обыске было изъято тридцать девять тысяч рублей бумажными ассигнациями и двадцать две тысячи – золотом. Номера купюр совпадают с номерами, похищенными при налете на карету Русско-Азиатского банка, – доложил Карабанов.
Затем встал Корчевский:
– Мной был проведен контрольный отстрел обнаруженного оружия: одного револьвера системы Наган, двух пистолетов Браунинг и револьвера Лефоше. Сравнительный анализ показал, что пули, выпущенные из Браунинга, идентичны пулям, извлеченным из тел нижних чинов конно-полицейской стражи, убитых при ограблении. Пуля, которой был застрелен кучер, соответствует пуле, отстреленной из пистолета, изъятого при задержании у Подгурского. Полагаю, что изъятым при обыске оружием были вооружены Сивый и Калина, – он сделал паузу и добавил: – Ни одна из отстреленных пуль, я имею ввиду Браунинги, не соответствует пулям, которыми был убит Григорий Спиридонович.
«Эх, Гриша, жаль ты не дожил», – печально подумал Александр Петрович, затем оглядел присутствующих и сказал:
– Ну, что, господа, поздравляю! Благодаря счастливому стечению обстоятельств и вашему профессионализму дело завершено. Завтра попрошу всех, особенно Вас, Викентий Леонтьевич, принять участие в формировании дела для передачи в судебные инстанции. Вы в этом дока! – Он улыбнулся. – Ну, а я на доклад к полицмейстеру.
Все встали и направились к выходу.
– Викентий Леонтьевич, Лавр Павлович задержитесь на секунду.
Они остановились.
– Присядьте,– сказал шеф. – Завтра я иду к Захарову с хорошими новостями, которые он с удовольствием доложит наверх. В свете всех этих событий можно обратиться с различными просьбами. Вы меня понимаете?
– Честно говоря, не совсем, – произнес Корчевский.
– Прошу прощения, не с того начал! – Спохватился Пришельцев. – Я хотел Вам предложить продолжить совместную службу. У нас, к глубокому прискорбию, появилась вакансия, и я очень хотел бы видеть на этом месте Вас, Викентий Леонтьевич. Для Вас, Лавр Павлович, мы подберем должность, но прикомандируем к сыску. Уровень преступности требует увеличения штатной численности. Этот вопрос уже обсуждался в высоких сферах и полагаю, что он будет решен положительно. Первая же вакансия безоговорочно Ваша, – и он внимательно посмотрел на друзей.
Они переглянулись.
– Ну, что вы, как красны девицы, право слово! – Неожиданно раздался сзади голос Карабанова. – Соглашайтесь! Другого шанса может и не быть, потом жалеть будете!

– Ну что ж... Весьма отрадно слышать. И даже большую часть денег возвратили. Молодцы. Не зря Вы хлопотали о назначении Пришельцева. Дельный человек, очень дельный! – Михаил Павлович удовлетворенно откинулся на спинку высокого кресла. – Не стыдно теперь у его сиятельства Иллариона Ивановича на журфиксе  появиться, – он коротко глянул на календарь. – Сегодня у нас что? Вторник? В четверг буду у него. Завтра к вечеру жду от Вас ходатайство о награждении всех участников. Сядьте вместе с Пришельцевым и подготовьте, никого не надо обижать, и себя, кстати, не забудьте. Скромность здесь неуместна. Вон Вы как за него заступались!   
Захаров скромно улыбнулся.
– Ваше высокопревосходительство! Пришельцев просил меня обратиться к Вам с просьбой.
Бабыч благодушно кивнул.
– Слушаю Вас.
– Александр Петрович просил удовлетворить его просьбу о переводе двух прикомандированных из Кавказского уезда сотрудников на постоянную службу в Екатеринодар.
Михаил Павлович удивленно вскинул брови.
– А что в Кавказском уезде уже всех бандитов переловили? Как мне помнится, Екатеринодарская банда укрепилась именно кавказскими разбойниками!
– Вы абсолютно правы, Ваше высокопревосходительство! Но в настоящее время криминальная ситуация в Кавказском уезде пошла на убыль, и я полагаю, что мы в первую очередь обязаны радеть за столицу области. Собрав в Екатеринодаре лучших сотрудников, полезных для дела, мы сможем контролировать всю Кубанскую область и профилактировать   преступный элемент. Немаловажно и то, что находясь в Екатеринодаре, опытным сотрудникам легче оказывать помощь уездным коллегам и делиться с ними своими знаниями на различных курсах и совещаниях.
– Хм... возможно, Вы и правы, – Михаил Павлович задумчиво покачал головой. – Определенный резон имеется. – Помолчав некоторое время, он решительно кивнул головой. – Хорошо! Пусть готовят необходимые документы. Скажите, что это мой приказ. Поручите нашим канцеляристам, пусть не затягивают!– И, усмехнувшись, добавил: – Не будем обижать нашего триумфатора!
– Ваше превосходительство, разрешите идти? – Захаров подтянулся и  принял строевую стойку.
– Не смею задерживать. Хотя погодите! – Он взял со стола свежий номер «Кубанских ведомостей». – Есть там один борзописец, некто Лев Алмазов. Свяжитесь с редактором, и пусть этот деятель самолично напишет хорошую подробную статью на первую страницу. Как гадости строчить, так он первый… пусть хоть раз во благо полиции поработает!

 Собрание Екатеринодарского отделения Армянского благотворительного общества уже заканчивалось.
– Господа, вы читали последний номер «Кубанских ведомостей»? –Спросил Аведов.
– Нет, Иван Авакович, не успели еще, – ответил за всех Унанов, раскуривая трубку. – Там есть что-то интересное?
–  Да, и я бы даже сказал, весьма интересное! Наша полиция раскрыла убийство семьи Аршака Саркисова! Очень подробно и интересно все описано. Обязательно прочтите! Там очень хорошо отзываются о новом начальнике Сыскного отделения неком Пришельцеве.
Один из присутствующих встал и прошелся по залу.
– Я слышал об этом господине. О нем неплохо отзываются Захаров и Тихобразов. Кстати, до переезда на Кубань он был полицмейстером в Елизаветполе, тамошние армяне вспоминают о нем очень хорошо.
– Вот видите, значит, человек действительно достойный! – Воскликнул Аведов. – Полагаю, что мы со своей стороны должны как то выразить ему свою благодарность.
– Тем более что он раскрыл ограбление почтовой кареты, которая перевозила Ваши финансы, – ехидно произнес моложавый мужчина в дорогой, отлично сшитой тройке, с увесистой золотой цепью на жилете.
– Да, и даже обнаружил значительную часть денег, за что я ему очень признателен, – невозмутимо произнес Аведов. – И еще нашел убийц Аршака, который был Вашим другом, и супруге которого Вы оказывали определенные знаки внимания.
Мужчина покрылся красными пятнами, но не растерялся.
– Вы абсолютно правы, уважаемый Иван Авакович. Мы, безусловно, обязаны выразить свое уважение этому достойному человеку. Единственное, что меня интересует: какова должна быть сумма уважения?
 Когда все закончили смеяться, Аведов с улыбкой сказал:
– Ну, не знаю. Наверное, соразмерно должности...– и уже серьезно добавил: – Благодарность должна быть соразмерна вкладу этого человека в обеспечение покоя наших семей.
– Может быть, уместна будет тысяча рублей? – Спросил пожилой мужчина с окладистой седой бородой и быстрыми темными глазами.
– Нет, господа. Думаю, это не совсем уместно, – покачал головой Никита Герасимович Бахчиев, один из известных Екатеринодарских врачей.
– Может быть, Христофор Павлович, Вы что-нибудь присоветуете? – Аведов повернулся к Богарсукову. – Как-никак, член Кубанского областного попечительского тюремного комитета. Из всех присутствующих Вы наиболее близко связаны с этой епархией.
– Почему я? Борис Карпович у нас юрист! – Ответил Богарсуков. – Но, если серьезно, то благодарность должна напоминать человеку о том, что его уважают и ценят. Деньги закончатся, и он о них даже и не вспомнит. Необходим какой-либо предмет, который будет постоянно находиться с ним, например золотой портсигар или брегет с монограммой.
– Прекрасная мысль, – кивнул головой Бахчиев, – а деньги, вложенные вовнутрь, будут чудесным дополнением и укрепят память уважаемого господина Пришельцева, если вдруг встанет вопрос о содействии.
– На том и порешим, – удовлетворенно кивнул головой Аведов.

Александр Петрович вернулся от полицмейстера в приподнятом настроении. Когда все собрались, он окинул всех взглядом и, приняв строевую стойку, произнес:
– Уважаемые коллеги, не далее как час назад мною и господином Захаровым подготовлен подробный рапорт на представление вас к награждению Государственными наградами Российской империи . С чем Вас всех и поздравляю!
– Рады стараться, – ответил за всех Карабанов.
– Начальник Кубанской области поддержал мое ходатайство о переводе Вас в Екатеринодар, – он посмотрел на Корчевского и Ермакова. – Ну, что, господа? Послужим вместе матушке России?

Они вышли на улицу и закурили.
– Знаешь, – сказал Викентий, задумчиво глядя на тлеющий кончик папиросы. – Я вчера встретил Енгалычева.
– Чудесная новость! – Саркастически усмехнулся Лавр. – Особенно в такой приятный день.
– Зря ты так. Игорь Платонович – неплохой человек. Просто он добросовестно выполняет свой долг.
Лавр удивленно посмотрел на него.
– Странные знакомства водите, господин Корчевский.
Викентий, оставив его реплику без ответа, продолжил:
– По моей просьбе он навел справки. Людмиле дали пять лет ссылки. Она сейчас в Черемхове, это около ста верст от Иркутска. Учительствует в сельской школе и каждый день отмечается в полицейском участке. –Порывшись в кармане, он достал бумажку.– Вот адрес. Она с правом переписки, но имей ввиду, что почта перелюстрируется .
Лавр осторожно взял бумажку, внимательно прочитал и бережно сложил в карман, аккуратно застегнув пуговичку.
– А поехать к ней можно?
Корчевский рассмеялся.
– Ты напиши ей сначала, а потом беги за билетом.
– А Хельга с ней? – Спросил Лавр, втайне надеясь на совместную  поездку.
– Не знаю, – ответил Викентий. – Людмила тебя любит. Это видно невооруженным глазом.А я для Хельги… так, дорожное приключение.
– Как и она для тебя?
– Не знаю, но, скорее всего, да. Если я ее случайно встречу, то не отвернусь и предложу посильную помощь. Понимаешь, дружище, я не вижу ее около себя в старости. Людмила идет у нее на поводу, и, если Хельги не будет рядом, то она будет прекрасной женой и матерью. А Хельга? Это боевой товарищ, но в этой роли ты меня устраиваешь больше. Поэтому давай больше не будем затрагивать эту тему.

Уже стемнело, и в сыскном остались только Пришельцев и Карабанов.  Александр Петрович торопливо писал план работы сыскного отделения на предстоящий квартал. Он хотел закончить эту нудную и, по его мнению, ненужную работу сегодня, чтобы завтра по дороге на службу завести план в Управление и забыть о нем на три месяца. В дверь деликатно постучали.               
– Да-да, входите!– С легким недовольством произнес он, и, дописав фразу, поднял голову.
На пороге стояли два респектабельных господина. Одного из них он узнал сразу, лицо второго показалось ему смутно знакомым.
– Прошу Вас, господин Аведов, проходите, – и, указав рукой на стулья, добавил. – Присаживайтесь.
Аведов сел и, оглядев кабинет, произнес:
– Скромно живете, Александр Петрович, значит, слухи о Вашей порядочности– правда. Позвольте представить: Борис Карпович Кусиков, юрист.
– Если мне не изменяет память, мы с Вами встречались на процессе по поводу кражи подошвенного товара на кожевенном заводе Котлярова?
Кусиков вежливо наклонил голову.
– Александр Петрович, мы пришли к вам по поручению совета Армянского благотворительного общества. Мы глубоко признательны Вам за поимку убийц нашего друга, господина Саркисова, да будет земля ему пухом! В память об этом преступлении, при раскрытии которого в полной мере проявилось Ваше профессиональное мастерство, примите от нас этот скромный дар, – и он протянул небольшой, но увесистый сверток.
– Я право не знаю, Иван... – он мучительно напрягся, вспоминая его отчество,– Авакович, мне действительно неловко. И потом, нам запрещено брать подношения.
– Александр Петрович, подношения приносят мне, – он сделал многозначительную паузу, – а это – благодарность от граждан и, смею заметить, от чистого сердца.
–Как юрист, могу ответственно заявить, что это не является взяткой, готов засвидетельствовать это на любом уровне. Тем более что там не написано, кому он принадлежит и кто даритель. Думаю, Вы запомните и так, – сдержанно улыбнувшись, добавил Кусиков.
– Возьмите. Эта вещь достойна своего владельца, – произнес Аведов.
Пришельцев взял сверток, и, слегка склонив голову, ответил:
– Господа, я действительно, очень тронут столь высокой оценкой моих скромных заслуг. Благодарность всегда приятна, а когда она происходит от народа, то приятна вдвойне.
– Прекрасно сказано, – гости пожали Пришельцеву руку и направились к выходу.
На пороге Аведов обернулся.
– Александр Петрович, если вдруг у Вас возникнут какие-нибудь вопросы в рамках моей компетенции, то я буду рад видеть Вас у себя в любое время суток.
Пришельцев подождал, когда их шаги затихнут в коридоре, и нетерпеливо развернул сверток. Блекло сверкнув в электрическом свете благородным металлом, к нему в ладонь скользнул золотой портсигар, украшенный искусно вырезанным гербом Российской империи. Орлиные головы игриво подмигивали новому хозяину бриллиантовыми глазками.
Восхищенно выдохнув, он сел за стол, раскрыл портсигар и вновь приятно поразился. Ласково шурша, на столе веером разлетелись двадцать новеньких пятидесятирублевых купюр.
Александр Петрович закурил и задумался. Сложил деньги в аккуратную стопочку и, спрятав портсигар в ящик, выглянул в коридор и крикнул:
–Сергей Леонидович, зайдите ко мне!
Карабанов вошел, щуря покрасневшие от писанины глаза, и присел за соседний стол. Александр Петрович взял деньги и отсчитал семьсот рублей.
– Завтра, пожалуйста, загляните к Елене Ивановне, передайте это от нас. А вот это, – он протянул оставшиеся деньги. – Передайте Корчевскому, пусть возьмет Воропаева и закажет стол в самом хорошем ресторане. Надо пригласить всех. Свяжитесь со Скорняковым, а Завьялову я протелефонирую сам, – и, с наслаждением потянувшись, протянул:
– Эх, погуляем!..

…«Не тобой положено…»
Он помотал головой, отгоняя наваждение, и осторожно потянул тяжелый чугунок на себя…


КОНЕЦ            ПЕРВОЙ             КНИГИ