Предисловие.
Не все красивые истории становятся стихами. Не за каждым стихом кроется красивая история.
Это история об обычном немецком парне, обычной немецкой девушке и необыкновенной человеческой любви. Никто и никогда не сможет описать ее, как бы ни пытался литературный цех приблизиться к тому, чтобы как можно точнее передать эмоции и суть любви. Но мы все же будем это пробовать.
Все персонажи и события вымышлены. Все совпадения с реальными людьми являются случайностями.
;
Часть 1.
В начале века, в маленьком поселении под Лейпцигом жил молодой паренек Дитрих, вполне довольный своей жизнью. Вряд ли он мог пожаловаться на нее хоть кому-то, тому были некоторые веские причины: его проблемы, как казалось ему, неповторимы и относятся в мире только к нему и ни к кому более, они незначительны и не требуют особых усилий, чтобы их разрешить, либо просто не требуют решения – «само пройдет». Кроме того, ему, фактически, и некому было на нее жаловаться. Жил свою спокойную жизнь, будучи ярким оптимистом. Настолько ярким, что приходя домой, он сбрасывал эту маску радости и подолгу просто сидел в одном положении, глядел в стену, поедаемый своими душевными терзаниями.
Он жил один, в небольшом доме, в котором умело помещалась его комната, что-то вроде зала и небольшая кухонька, совмещенная с прихожей, что навещавшие его друзья могли бы всегда почуять запах прекрасной еды, приготовленной Дитрихом. Только вот друзей у него тоже не было. Полгода назад Дитрих переехал в этот пригород из Падерборна, в котором у него осталась пара верных друзей, которых он с тех пор и не видел. Рассказывать тебе, дорогой читатель, что подвигло его на столь далекий по немецким меркам переезд – дело для отдельного рассказа. Сейчас мы все еще далеко от нашей темы.
Внешностью герой этого рассказа достаточно отличался. Удивительным фактом являлось то, что прекрасного вида высокий блондин, имеющий среднее, обычное телосложение, уникально добрые голубые глаза и отлично развитую речь, не имел вокруг себя ни единой поклонницы. Либо дамы в пригороде Лейпцига слепы, либо он настолько был тенью в этом городе, что разглядеть его под силу было только таким же теням, вроде него.
Жизнь Дитриха протекала не очень-то скучно, он работал в местном магазинчике продавцом, выше головы прыгнуть не желал, делал свое дело мастеровито и ответственно. Мило общался с покупателями, улыбался с такой искренностью, что, казалось, каждого покупателя он знает в лицо и знаком с ним целую вечность. Это, конечно, было не так, но Дитрих был исключительно доброжелательным человеком, вряд ли он обидел в своей жизни даже муху! После работы, он любил посидеть в кафе неподалеку от дома, в котором он снимал квартиру, выпить кофе и съесть, пожалуй, лучший во всем западе пирог с ягодами.
Ко всем перечисленным аспектам его жизни, стоит заметить, что он был достаточно скромен в своих покупках, хотя получал неплохие деньги со своей работы и различных подработок в свободное время, по типу той, когда он писал некоторый статьи в местную газету и доклады для студентов Лейпцигского университета, не очень-то отличавших усидчивостью и ответственным подходом к обучению. Это можно было легко определить по качеству его пищи, но не по новизне и моде его одежды – в этом он был настоящий практик. Несмотря на все стереотипы, трудно найти настолько «немецкого» немца в наши дни, коим был Дитрих.
Таким я застал этого молодого парня, когда судьба своей сильной волевой рукой столкнула меня с ним.
Однажды, возвращаясь из Цвиккау в Берлин, мне пришлось остановиться в этом городке. Я снял на двое суток квартиру, выходящую своими окнами на городскую площадь, аккурат напротив которой находился тот самый продуктовый магазинчик, в котором работал Дитрих. Дела делами, а кушать тоже хочется. Вдруг мне взбрело поужинать не в кафе, как обычно делаю я это в дороге, а приготовить себе самому. Для того я пошел в этот судьбоносный для нас обоих магазин.
Войдя, я увидел прекрасное лицо этого молодого парня и так оно мне полюбилось, что кажется, я был готов отдать все свои командировочные, лишь бы как можно увеличить выручку этого магазина. «Выгодное дело держать такого красавца за прилавком, любая девица вмиг оставит здесь вдвое больше планируемого» - подумал я. Пройдясь вдоль прилавка и корзин с овощами я приценился, решил приготовить легкий овощной салат с брюссельской капустой, помидорами, луком и болгарским перцем, развлечения для запечь картофель с цветной капустой в сметанном соусе. Все это я говорил внимательно слушающему Дитриху, который все методично записывал, подобно официанту. После того, как рассказ мой был окончен, ему потребовалось от силы минуты две, чтобы красиво собрать детали для моего кулинарного конструктора. Расплатившись, я решил узнать, как зовут столь любезного продавца, чтобы впредь не нарваться на другую смену.
– Мое имя Дитрих, но беспокоиться не о чем – я здесь единственный продавец на все времена.
– Неплохой магазинчик, - я осмотрел еще раз стены и прилавки, - он ваш?
– Господь с вами, нет, разумеется. Он принадлежит господин фон Брауэру, он милосердно взял меня на место переехавшего в Лейпциг прошлого продавца.
– Вы сами не здешний? Откуда вы?
– Я из Падерборна, родился и вырос там.
– Падерборн, - подкинул я свои воспоминания, - хороший город, я часто бывал там по работе.
– Как давно вы были там?
– Примерно месяц назад.
– Прошу прощения, но не будет ли вам трудно в восемь встретиться в кафе на углу площади? Мне хотелось бы немного пообщаться, - он засмущался, будто приглашал девушку, - я так давно не был дома.
– Разумеется, в восемь в кафе на углу.
Я пришел в свою квартирку, распределил продукты по местам, где, считал, им самое место и взглянул на часы. «Время еще шестой час. Пожалуй, я еще успею управиться со своим желудком» - сладко предвкушая, оценил я.
К семи все мои планы были покорены и я, довольный жизнью и сытый, присел в удобнейшее кресло напротив окна и стал наблюдать, как уходит за крыши домов еще молодое весеннее солнце. «Здесь явно теплее, чем в Берлине, хотя я не припомню, чтобы в апреле погода особенно отличалась по всей Германии. Ах, соседи, должно быть, готовят мясо, какой аромат…» - я было проникся еще раз запахом еды, но одумался и взглянул на часы, - «Половина восьмого. Самый раз выходить».
Кафе в тот день было полупустое, хотя такое редко встретишь в это время. Открытые окна давали почувствовать себя как бы на веранде, легко обдуваемым еще прохладным ветром весны, поцелованной поздней зимой. Свежесть, которую я долго еще не забуду.
Волосы белокурого красавца развивались на ветру, он вечно пытался побороть ветер и волосы, желавшие отдаться в его объятья, но все было тщетно. В определенный момент он, улыбнувшись, махнул рукой и перестал бороться. «Они победили, пусть я выгляжу дураком» - сказало его лицо. Прекрасный кофе, ягодный пирог и разговоры о Падерборне скрашивали вечер двух не очень-то общительных людей. Я, будучи советником по вопросам строительства, часто ездил в различные городки Германии и бывал в Падерборне достаточно часто, оказалось, что я даже пару раз мог встретиться с его отцом, работающим так же в строительной сфере. Я рассказывал ему все, а он впитывал, будто губка, мои слова, так город был ему родной город. Я мог рассказывать ему все что, угодно, если это было про Падерборн, а когда я произносил название города, его глаза нежно поблескивали, будто Падерборн – любовь всей его жизни, а не город.
К одиннадцати мы, обменявшись любезностями, разошлись по своим домам. Придя домой, я выпил чашечку чая и решил, что завтра стоит повторить эти увлекательные посиделки, пока я не уехал. Прикинул, отъезд планировался на послезавтра – все было как нельзя удачно.
На следующий день, так же в восемь часов вечера, мы встретились в том же уютном кафе. На этот раз мы условились, что разговоров о Падерборне более не стоит, чтобы тема не стала надоедать. «Приятного воспоминания лучше слегка коснуться раз в полгода, чем каждый день лобызать его. Только так оно останется дорогим» - сказал мне днем Дитрих. Очень умный для своих лет парень.
Сегодня мы решили посвятить свои беседы, пожалуй, лучшей теме среди мужчин – девушкам. Ваш покорный слуга в своем расцвете сил не смог ужиться ни с одной на достаточно долгий срок, и дело было не в том, что я слишком ветрен или безответственен, моя шальная жизнь не позволила мне обзавестись семьей, моя работа стала мне и женой и дочерями.
Он же, как оказалось, через неделю после переезда из Падерборна в этот городок встретил в этом самом кафе черноволосую девушку Элизу, порой играющую на гитаре в кустах сирени на площади. Прекрасная девушка Элиза была небольшого роста, имела слегка смуглую кожу, лисичий разрез глаз и прекрасную молодую фигуру. Рассказ о ней лился из Дитриха словно ручей в начале марта, в этот день я понял, что сердцу его милее не Падерборн, а прекрасная девушка Элиза.
Как рассказал мне мой новый друг, он не столько влюблен в нее, сколько в то, как она играет, ходит, как развиваются ее волосы, но ее саму не любит. Мой глупый новый друг еще не понимал, что это и есть истинная любовь, но пусть он и дальше заблуждался бы, если бы я не влез своим советом в его жизнь.
– Дорогой мой Дитрих, коли ты так любишь… все, что связано с Элизой, отчего ты не с ней сейчас?
– Общение наше пошло на спад последний месяц, мне говорили, что она собирается замуж за состоятельного парня, родом из Бремена.
– Сказки о богатых бременских романтиках оставьте детям, неужели ты упустишь любовь своей жизни? Как же борьба?
– Я.. я не знаю, зачем я буду лезть, и ломать ее жизнь? Ей нужно несколько другой, чем я, зачем же подсовывать ей свинью под видом лошади?
– Глупый, запутавшийся мой друг. Ты же сам говорил, что она испытывала к тебе что-то. В конце концов, ты помнишь, что было с вами, когда вы засиделись до поздней ночи в кустах сирени? – еще раз вспомнив его рассказ, я слегка покраснел, хотя сам не раз творил подобные глупости.
– А что, если все это придуманное мной? Она бойкая девушка, что ей стоило?
– Глупый, глупый Дитрих. Ты, верно, совсем не знаешь дам.
– Возможно, мне далеко до вас, но я еще имею голову на плечах!
– В присутствии дамы ее лучше снимать.
– Глупости.
– Отнюдь нет же, Дитрих. Погляди на меня, ты хочешь погубить свою жизнь как я?
– Вы не похожи на гиблого человека, признаться честно.
– Может быть и не похож, но и ты сперва не казался мне круглым дураком. Ты ведь растрачиваешь время почем зря, пока любовь твоей жизни, быть может, только и ждет, пока ты выломаешь дверь в ее спальню!
– Я подумаю над вашими словами, но все это сущие глупости, как считаю я.
Мы просидели с ним до глубокой ночи, выпивая стакан за стаканом пива. В итоге мы настолько сблизились, что он и впрямь решил подумать о моих словах. Я предупредил его, что завтра я уеду и утром зайду к нему попрощаться. В первом часу ночи мы пошли по своим домам.
Зайдя домой, я не стал утруждать себя особыми манипуляциями с обувью и верхней одеждой. «Моцарт, должно быть, был хорош в этом деле» - подумал я и упал на софу, приняв сны в свою охмелевшую голову.
Наутро мне позвонил Матс, я объяснил ему, что документы пришлось корректировать, из-за чего мне пришлось задержаться в городке под Лейпцигом, ожидая их исправления. Матс был не очень-то доволен, что эти два дня ему пришлось работать за меня, пару раз он по-дружески ругнулся на меня, но позже мы весело обменялись новостями и я заверил его, что к вечеру уже буду в Берлине. О своем новом друге я решил пока что ничего ему не рассказывать – такие вещи стоит говорить не по телефону, а за кружкой пива в дружеской атмосфере.
Весело собравшись и насвистывая незатейливую мелодию, я спустился вниз, отдал хозяйке квартиры плату за лишние часы и пошел к магазинчику, в котором работал Дитрих. В нос мне ударил запах прекрасных духов, словно предупреждающий меня о чем-то, ветер прохладой обдул мое лицо. Зайдя в магазинчик прекрасное лицо Дитриха я уже не увидел.
Как рассказал мне хозяин магазина, встретивший меня за прилавком, Дитрих вчера, после того, как мы попрощались, хотел было пойти домой, но что-то овладело им и он пошел на Оливерштрассе, домой к Элизе. Как оказалось, я и впрямь оказался прав, Элиза была рада видеть его, хоть и ужасно пьяного. Что точно произошло у них дома неизвестно, но, как рассказал один из свидетелей той ночи, из их квартиры доносились стоны, после чего, видно, один из «добрых» жильцов сообщил ее жениху, что к ней пришел Дитрих. Женишок пришел и, будучи ужасно ревнивым, не стал долго церемониться, устроив ужасную драку с Дитрихом и Элизой. Столь любимой девушке Дитриха достаточно сильно прилетело от своего разъяренного жениха, он сломал ей нос, будь он чуть сильнее, он, должно быть, убил бы ее. Дитрих, увидев свою любовь в крови, потерял голову и разбил фарфоровую статуэтку какой-то древнегреческой богини о голову бременца. Романтик упал на пол, ударился головой о дощатый пол и больше вставать не пожелал.
В ту же ночь старину Дитриха увезли в Лейпциг, под стражу до суда. Будучи не очень-то грамотными в таких делах, мы с хозяином магазина не смогли точно определить, когда Дитрих вернется к нам, потому я пообещал себе найти его через знакомых в Лейпциге, имеющих власть и связи.
Еще раз пожелав добра магазину фон Брауэра, я вышел и направился к машине, ожидавшей меня у дома, в котором я снимал квартиру. По пути я еще раз окинул взглядом площадь, кафе на углу, вдохнул свежий весенний воздух и вспомнил прекрасное лицо Дитриха. Нетерпеливый водитель окликнул меня на этой душевной ноте и я все же направился к машине, к вечеру доставивший меня в столицу.
Будет несправедливо утаить, что я все же нашел Дитриха через месяц в одной из тюрем Лейпцига, осужденным за убийство без отягчающих обстоятельств на 10 лет. Он мог получить гораздо меньше, но родственники и друзья бременца оказались достаточно влиятельны, чтобы добиться ему более сурового наказания.
Эльза, выйдя из больницы, продолжила заниматься музыкой и вскоре вышла замуж за приезжего пианиста, с которым через год они переехали в Берлин. Пару раз я видел похожу по описанию девушку с детьми, но не думаю, что это была она.
Узнав об этом, Дитрих был в ужасающей депрессии. После выхода из тюрьмы мы еще пару раз виделись с ним, но спустя год он уехал из своего городка в Леверкузен и больше мы с ним не виделись.
;
Часть 2.
Элиза нежно протерла пыль с комода для одежды, поправила пару старых подсвечников, доставшихся ей от бабушки, долила воды в букет хризантем, прекрасно понимая, что им осталось от силы пару дней.
Встав посреди комнаты, она оглядела результат своих утренних трудов. Комната дышала свежестью и чистотой, которой не знала уже недели три, Элиза забегалась со своими подработками и теперь делала уборку гораздо реже обычного. Еще полгода назад, придя к ней, можно было всегда наблюдать первоклассную чистоту и порядок, каждому предмету и элементу мебели отводилось четкое место, которому, казалось, другого более лучшего места найти во всем доме было попросту невозможно. При всем при этом, раз в месяц она делала перестановку мебели, все менялось в ее доме, оживало вновь и жило совершенно новой жизнью. Она творила настоящие чудеса в рамках своей небольшой квартирки на Оливерштрассе.
Еще раз окинув взглядом комнатку с тахтой и комодом, на котором располагались самые дорогие ей вещи, она взяла в руку фотографию в рамке и повертела ее в руке. На фотографии была она, в прекрасном белом сарафане в крупную горошину, и белокурый парень в монотонной рубахе, видавшей лучшие времена и потертых джинсах. Эта фотография была сделана летом прошлого года, на дне города, когда вся молодежь гуляла и находилась в невероятно влюбленном в жизнь состоянии. «Дитрих, как давно не виделись…. А как нам было хорошо» - мысль медленно протянулась в ее голове, словно стараясь задержаться в ней подольше. Но она улетела дальше, потому Элиза еще раз протерла тряпочкой стекло рамки, открыла ближайший шкафчик в комоде и положила фотографию изображением кверху на свежие полотенца. «Нужно найти ей другое место, где Ульрайх не заметит ее. Может быть, в прикроватном шкафчике?» - ее мысль оборвал крик мальчишки за окном, который не справился с велосипедом и, упав на брусчатку, повредил коленку. Элиза же, потеряв мысль, все же закрыла шкафчик и пошла на кухню, делать обед. Мало людей смогло бы провести утреннюю уборку и после того не умирать от голода.
Весеннее солнце, еще не гревшее, но уже светившее достаточно ярко, чтобы душа начинала распускаться подобно полевому цветку, освещало комнату через распахнутые окна. Легкий ветерок выдувал из квартиры пыль, поднятую во время уборки, подчеркивал легкость и беззаботность того утра. Природа поистине оживала, и все вокруг вторило ей: софа и комод, картины и шторы, двери и стены, словом, все вокруг.
Но вот ветер стих, и легкая тишина на мгновение заполнила комнату. Небольшое шуршание и кухни, где готовила Элиза, подтачивало эту тишину. Но ей было суждено разбиться, словно стеклянному кувшину, случайно задетому кошкой и упавшему со стола.
Дверь в квартиру распахнулась и в нее, сказать мягко, влетел поток необузданной энергии, именуемой в мире Ульрайхом, родившемся и познавшим жизнь в Бремен, но уже в течение пяти лет жившим в этом городке в пригороде Лейпцига.
– Дорогая, у меня есть ряд вопросов, на которые как можно скорее я хотел бы получить ответы, - начал своим горделивым тоном Ульрайх.
– Мне казалось, что при встрече людям принято здороваться, не так ли, Ули? – не отвлекаясь от забот пролепетала Элиза.
– Элиза, не стоит сейчас перебивать меня и начинать учить манерам.
– Если не сделать этого сейчас, возможно, времени не представится. Хотя, зная тебя, времени на поучения манерам будет всегда предостаточно.
– Элиза! – вскрикнул Ульрайх, после чего опомнился и присел на стул, стоявший у стены напротив кухонного гарнитура. – Элиза, дорогая, я без сомнения рад видеть тебя, но ответь мне на вопрос, где ты была вчера вечером?
– Как мы и условились, я была в кафе на Химмельштрассе вместе со своими подругами. Я не видела их уже почти три месяца, неужели это преступление?
– Тебя видели с ними в компании каких-то…
– Ульрайх, ты вновь веришь всему, о чем шепчутся твои коллеги, у которых вместо удовольствий в душе сосуд, наполненный желчью и завистью. Неужели ты думаешь, что в преддверии нашей свадьбы я буду изменять тебе с первым встречным?
– А с не первым встречным ты изменять готова? – язвительно уцепился Ульрайх.
– С превеликим удовольствием, - саркастически уколола Элиза, обернувшись к нему на мгновение.
– Ты все такая же чудачка, Эли, как и была, когда мы познакомились.
– А ты из нормального парня превратился в сумасшедшего Отелло, Ули. Ты разве что не ревнуешь меня к моей кровати!
– Ты что, с ней спишь?! – расхохотался Ульрайх.
После того они пообедали вместе, посидели часок за разговорами, после чего Ульрайху нужно было бежать на работу вновь.
– У нас в городе остановился некий господин Вайземанн, он проездом из Цвиккау в Берлин, проводил там проверку строительства в исторической части города. По пути у них вскрылись проблемы с бумагами и им пришлось отправлять по факсу новые, с исправлениями. Завтра я передам бумаги его человеку, и он уедет. Говорят, он очень умен и весел. А еще он познакомился с твоим Дитрихом.
– Он не мой, Ули, мы уже очень давно перестали общаться.
– Во всяком случае, меня это удивило. Ты рассказывала, что он очень скромен и не станет знакомиться, с кем попало.
– Это чистейшая правда, Ули. Я ручаюсь за свои слова, если Дитрих познакомился с этим господином, то к нему точно нужно приглядеться.
– Я последую твоему совету, если успею до его отъезда. Хотел с ним сегодня побеседовать, но, говорят, что он сегодня в кафе на углу городской площади встречается с Дитрихом. Не хотелось бы лишний раз видеть его.
На этом моменте он опомнился, вскочил с диванчика в прихожей и, ловко нырнув в туфли, юркнул в дверь. «Опять он не прощаясь убегает, как на пожар, - подумала Элиза. – Кафе на углу площади… Интересно».
В тот вечер, когда господин Вайземанн рассказывал Дитриху о своих путешествиях по Германии и, особенно, о пребываниях в Падерборне, через один столик от них сидела в неприглядном сарафанчике и пила чашку за чашкой чая, черноволосая девушка с прекрасными лисьими глазами и хорошей молодой фигурой. Она внимательно прислушивалась к каждому слову, произносимому собеседниками, особенно теми, что вырывались из уст белокурого красавца, не спуская с него глаз. Сердце билось ее часто, она хотела видеть его ближе и четче, касаться его и вспоминала дни, проведенные вместе. Услышав о том, что собеседники условились встретиться в том же месте в то же время на следующий день, ее сердце забилось сильнее и залилось теплом восторга.
Придя домой, она не стала закрывать окна, ветер всю ночь гонял ее локоны по подушке, но ночь была удивительно теплой, словно вся природа вторила расцвету в ее сердце.
Открыв глаза в двенадцатом часу, она увидела в кресле напротив своей кровати Ульрайха, с закинутой на ногу ногой и газетой, в которой он увлеченно что-то читал. Вдруг он поднял глаза и отложил газету на журнальный столик.
– Оставляя окна открытыми на всю ночь можно накликать незваных гостей, - протянул он, будто думая о другом.
– Доброе утро, - зевая, проговорила Элиза. - Ты давно здесь, Ули?
– С девяти часов, как мы и условились, чтобы вместе пойти и успеть к фрау Лингардт к десяти. Сейчас без пятнадцати двенадцать и, видит Бог, к фрау Лингардт мы опоздали.
– Ты удивляешь меня своей проницательностью.
– Тебя видели вчера в том кафе.
– В каком кафе?
– Не нужно, я специально рассказал тебе. Я приходил в девять к тебе, и тебя дома не было. Если ты не была дома, я рассказал тебе о встрече в кафе и тебя там видели, думаю, глупо отпираться и стоит сказать правду.
– Ты больной, Ульрайх.
– Я люблю тебя, Элиза. Зачем ты хочешь скрыть это от меня, если ты просто хотела его увидеть? Почему ты вообще так жаждешь увидеться с ним?
– Мне просто захотелось, мы были с ним отличными друзьями.
– Наслышан я о вашей дружбе. Ладно, я не хочу опять казаться сумасшедшим. Может, поужинаем у тебя сегодня?
– Конечно, во сколько?
– В восемь.
У Элизы сжалось сердце, но ее лицо не сделало ни движения.
– Хорошо, я приготовлю что-нибудь вкусненькое.
После этого она вскочила с кровати и стала показательно весело одеваться.
От всех этих новостей на лице Элизы редко в этот день появлялась улыбка. Весь день она готовилась к ужину, сходила на рынок за продуктами, выбрала все самое лучшее, была озабочена делами, но в мыслях ее был полный кавардак.
С Дитрихом они были знакомы достаточно давно, почти сразу как он переехал, что было чуть больше года назад. Тогда она любила сидеть в кустах сирени на городской площади и играть на гитаре что-нибудь веселое. В один прекрасный день к ней подсел Дитрих и стал напевать разные песенки. Она играла, он пел, они были счастливы. После захода солнца они гуляли по городским улочкам. Он провожал ее до дома, они целовались под светом фонаря, но всегда украдкой, будто это преступление. Создавалась некая атмосфера таинственности. Сложно сказать, что это было – любовь или нет, но то, что они дорожили друг другом знал чуть ли не каждый житель того славного городка. В одну из ночей, когда они засиделись в кустах сирени, они сделали то, что обычные люди примут неправильно и вряд ли сделают на улице. Но они были довольны, счастливы и молоды. Кто им был судья, кроме них самих?
Все это она прокручивала в своей голове весь день, пока готовилась к ужину со своим женихом Ульрайхом. С ним она познакомилась три месяца назад, и между ними завязался роман. Они были уверены, что это любовь, поэтому Ульрайх посчитал, что вправе управлять знакомствами Элизы, дабы сохранить этот маленький свет лишь под своей властью. Но подобно легенде о маленьком свете, Элиза в золотой клетке стала угасать и заматываться, хотя для таких людей есть предел, за который они не могут погаснуть, все равно оставаясь светлыми и чистыми.
Вечер неумолимо приближался, все было готово. Без десяти минут восьмого Ульрайх пришел к Элизе с букетиком новых хризантем, увядших этой ночью. «Хризантемы, как я не люблю хризантемы» - пролетело в голове Элизы, но она, улыбаясь, поставила их в ту же вазу, где и стояли прошлые. В конце концов, в чем виноваты цветы? Часто так бывает, когда люди попадают в плен своих страхов и зависимости от более сильных, тогда спасением для них становятся сны и, собственно, сами страхи.
Немного сервировав стол, они сели и провели последний ужин вместе. Беседы ни о чем, редко прерывающие тишину, не способствовали романтике. Элиза закрыла окна, оттуда стало тянуть сыростью и холодом. Вся природа вокруг вторила атмосфере вечера. В одиннадцать часов Ульрайх с поцелуями распрощался с Элизой и направился к себе домой. Она же, не желая видеть более ничего, сложила посуду в раковину и отправилась в спальню, ей ужасно хотелось побыть одной.
Во втором часу в дверь раздались удары. Элиза испуганно вскочила с кровати и прошла в прихожую. Стучали в дверь сильно, но редко, будто бы робко. Было страшно и неразумно открывать дверь в такую ночь, но Элизе вдруг стало совершенно наплевать, какого гостя принесла ночь. Отворив дверь, она увидела того, кого меньше всего представляла там увидеть, но того, кого, должно быть, увидеть там она хотела более всего. Перед ней стоял, вернее сказать, пытался устоять на ногах пьяный Дитрих с букетом прекрасной сирени, лишь Бог знает, где он ее раздобыл. Сирень была ее любимыми цветами.
Все произошло моментально. Она с порога, в одном лишь ночном халате, налетела на него и впилась в губы. Будто тысячу лет они не виделись, и вот настал момент, когда вся вселенная хотела, чтобы они побыли вместе. Крики и стоны Элизы, должно быть, разбудили весь дом, но им было все равно, они изливали свои эмоции друг в друга, они сливались вместе, будто единое целое. Они лежали на шелковой постели и целовались, уставшие и счастливые, бесстыжие и грешные, но удивительно живые и человечные. В такие моменты человек становится человеком, которым его и создал Бог. Если он хотел создать кого-то другого, вряд ли бы он дал нам возможность именно так видеть свои лучшие моменты.
Все это омрачило появление в дверях Ульрайха. Он был в ярости. Он накинулся на Дитриха, тот в свою очередь, пытаясь защищаться, уходил от ударов, но в определенный момент они уцепились друг за друга, и это бы продолжалось вечно, если бы не Элиза. Она, поборов страх перед этой угрожающей неразберихой, кинулась в сторону Ульрайха, пытаясь остановить его. В этот момент он отпустил ее и наотмашь ударил по лицу. Она упала к кровати и увидела разъяренное лицо Дитриха. Он схватил фарфоровую статуэтку с комода и ударил ей Ульрайха по голове. Тот упал и разбил себе голову об пол. Криком Элизы, казалось бы, можно было наполнить весь ад и сердце самого Дьявола.
По приезду полиции и скорой, она встала и посмотрела на Дитриха. Он сидел, опустив глаза в пол, из них лились слезы. Она хотела бы тоже заплакать и ухватиться за него, но ее сердце вдруг слишком очерствело от вида смерти. «Скорая» увезла ее и мертвого Ульрайха. Она смотрела на его тело и не видела в нем больше ни ярости, ни ревности. Она вряд ли видела в нем и самого Ульрайха. В день, когда Элиза увидела смерть, та оставила в ее сердце свое холодное дыхание. Больше ничто не прельщало ее взор, ничто не тревожило сердце. Однажды увидев смерть, она навсегда забыла вкус жизни. Трудно сказать, почему это произошло, но это стало так и до конца ее дней это так и оставалось. В тот день Элиза умерла.
Конец.