Глава 10.
Тайна загадочной двери
Спустя неделю произошло событие, заставившее Фильку после работы отправиться на поиски Маняши в портную палату. Он так торопился, что влетел в помещение, где работали швеи, не постучавшись и нарвался на злющую тетку в черном платке, с невыразительным длинным лицом, на котором сверкали маленькие сердитые глазки. Мальчик извинился, но это не помогло и пришлось выслушать целую отповедь от Маняшиной наставницы, прежде чем ему удалось увидеть девочку.
- Что случилось? – спросила Маняша, прикрывая за собой дверь мастерской.
- Я сегодня видел человека, который выходил из тайной двери! – свистящим шепотом, еле сдерживая рвущееся из груди волнение, заговорил Филька. – Вышел на лестницу, смотрю, а дверь приоткрыта! И по двору к двери идет дядька, старый, седой, хромает на одну ногу! Он подошел, открыл дверь и, бросив подозрительный взгляд вокруг, вошел внутрь.
- Думаешь, он там живет? – девочка с интересом смотрела на приятеля.
- Не знаю. Но одет он был в старый, выцветший солдатский мундир!
- Солдат в крепости? Не вижу тут ничего особенного. Почему же того, кто живет за дверью скрывают? - Маняша в задумчивости стала накручивать на палец выбившийся из-под платка рыжий локон. – Ладно, Филипп, я тут поспрашиваю у знающих людей, может что и разузнаю. После вечерней службы скажу.
И юркнула за дверь, оставив после себя ощущение солнечного света и тепла.
Вечернюю службу Филька еле отстоял, такой долгой она показалась. Стоя в толпе прихожан, он старательно вытягивал шею, в надежде разглядеть Маняшу среди большого количества женщин, но напрасно, девочки нигде не было видно. Зато он увидел горбатого ключника отца Мефодия и, случайно встретившись с ним взглядом, быстро отвел глаза и втянул голову в плечи. Вот ведь, черт горбатый, не к месту подумал Филька и отодвинулся подальше к стене.
Он уже потерял надежду увидеть Маняшу, когда, спускаясь после службы с паперти, почувствовал, что кто-то тихонько берет его за руку. Резко обернувшись, он увидел рыжую девочку, прижимающую палец к губам с призывом молчать. Толпа обтекала их, направляясь из церкви к воротам монастыря, а Маняша продолжала молчать, выводя Фильку из терпения. Наконец она притянула мальчика за локоть к себе, зашептав ему в самое ухо. Уху сразу стало тепло и щекотно.
- В Белой башне, за тайной дверью находится тюрьма!
- Тюрьма?!
- Тсс! Не кричи на весь двор. Об этом вообще не принято говорить вслух. Я с трудом узнала.
- И кто же в этой тюрьме сидит? – спросил Филипп.
- Кто может сидеть в тюрьме? Преступники! – круглые голубые глазищи излучали таинственность.
- Вот бы разузнать по подробнее! – не унимался любопытный Филипп.
- Разузнавай. Я, чем смогла, тем помогла. Дальше разузнавай сам. Только у монахов не спрашивай, нарвешься на неприятности! – сказала девочка и быстрым шагом направилась к воротам.
***
Филипп долго размышлял, у кого можно узнать про тюрьму и пришел к выводу, что человек этот должен быть знающем, но не монахом, достаточно давно проживающем в монастыре, чтобы многое знать, но не местным. И единственным таким человеком оказался Николай Аркадьевич. Мальчик выждал момент и задал ему вопрос о монастырской тюрьме, ожидая столкнуться с раздражением, а то и с гневом художника. Но Николай Аркадьевич ответил, как ни в чем не бывало:
- Конечно есть тюрьма, точно не знаю где, но есть.
- Но это же монастырь! – попытался возразить Филипп.
- Это, друг мой Филя, в первую очередь крепость, очень удобно расположенная, почти на краю света, крепость! Попробуй сбеги с острова посреди холодного, бурного моря! Поэтому тюрьма на Соловках была изначально, еще до первых каменных построек. И сидели здесь раскольники и богохульники, воры и убийцы, изменники и предатели, и те, кто чем-то не угодил царю-батюшке.
- И сейчас сидят? – робко спросил мальчик.
- Может и сейчас сидят. Не знаю.
Видя заинтересованность собеседника, Николай Аркадьевич отложил в сторону кисти и краски, вытер руки тряпкой и повел мальчика в угол мастерской, усадил его на скамейку и сам сел рядом, настраиваясь на беседу.
- Знаешь ли ты, Филя, что такое Запорожская Сеч? – спросил художник.
- Нет, не знаю, - честно признался мальчик.
- Была когда-то на южных рубежах Империи Российской казачья вольница. Жили там казаки, все как один храбрые воины, но очень свободолюбивые. Выбирали они себе начальника – атамана, среди самых опытных и храбрых воинов, но и самого уважаемого. Хорошо было держать русским царям на службе таких отважных вояк, да только, как волка не корми, он все в лес смотрит. Воля для казаков слаще царских милостей была. И вот задумала как-то императрица Екатерина Великая уничтожить казачью вольницу, чтобы не иметь больше очага опасной смуты в государстве, послала в Запорожскую Сечу войска. Кого убили, кого в тюрьму посадили, а кто смирился и стал покорным государевой воле. А последнего атамана казачьего Петра Кальнишевского велела императрица в Соловецкую тюрьму заточить на всякий случай. Чтобы у казаков, верой и правдой служивших под его началом, не было больше соблазна бунтовать.
- И что, посадили атамана? – глаза мальчика горели таким интересом, что Николай Аркадьевич не сумел сдержать улыбку. Нравился ему этот мальчишка, как губка впитывающий все самое новое и интересное.
- Посадили, конечно. А было атаману на тот момент 85 лет отроду. И просидел он в застенке четверть века. Ну-ка считай, сколько было Петру Кальнишевскому годков, когда дождался он высочайшей милости и был освобожден?
Филипп стал быстро считать в уме, сосредоточенно уставившись глазами в потолок.
- 110 лет. – растерянно пробормотал он. – Но так долго не живут.
- Оказывается живут, друг мой Филя! Его помиловали, когда атаману было 110 лет, но покидать остров он отказался и остался доживать свой век на Соловках. И умер спустя 2 года в возрасте 112 лет! И похоронен где-то здесь. Представляешь? 25 лет просидеть в каменном мешке, в холоде, полуголодным, в сырости, практически без солнечного света. Но, говорят, он с утра до ночи и с ночи до утра молился, таким верующим человеком был. Вот, хочешь верь, хочешь нет, но без божьей помощи не вынес бы таких испытаний ни один человек!
- Значит, вера в Бога не только дух укрепляет, но и тело? – в слух подумал Филипп.
- Получается так.
Ночью после рассказа Николая Аркадьевича Филька не мог уснуть. Все ему мерещился узник в темной тюремной камере, каменном мешке, где стены, пол, низкий, нависающий потолок, все из камня, а сама камера скорее напоминает лисью нору, с маленьким узким окошком под самым потолком, через которое с трудом проникает солнечный свет. В мешке этом каменном холодно и сыро. На шаткой деревянной лавке брошен хилый тюфяк, да серое солдатское одеяло. На столе под окном, сколоченном из грубых досок, мятая железная миска с кислой тюремной похлебкой. Заросший и небритый истощенный узник с тоской поднимает глаза к окошку, куда силится, но не может пробиться слабый дневной свет…
http://www.proza.ru/2018/07/11/394