На поляне, где не скрыться от жары, сидела девушка. Она словно не замечала яркого полуденного солнца и неотрывно водила рукой по блокноту. Буквы на листе больше напоминали кардиограмму, что транслировала сердцебиение девушки в тот самый момент на поляне.
Она закончила письмо и бегло взглянула на торопящийся почерк. Причина спешки всегда была одна: привередливая по своей натуре мысль убегает, как только остается без сиюминутного внимания. Поэтому девушка без лишнего упрямства потакала рвущимся на бумагу мыслям. Когда письмо долетит до адресата, мама с трепетом расшифрует:
«Я ли это далеко, мам, или ты далеко от меня, мы все же рядом. Мы давно порознь, и пора бы обрести покой на сердце и мне, и тебе. Я чувствую, что уже близка к нему. Я познаю стихии, я открываю себя. Я видела отважные горы, что не боятся высоты; я видела волнения воды: в море, океане, и даже в кружке — вода бушевала, когда поезд набирал скорость. Я не часто встречаюсь с огнём и отождествляю себя с ветром. Безусловно я — ветер, мам. Ты же знаешь, штиль — мое полумертвое состояние. Положение от штиля к буре, как из крайности в крайность, никогда не принесет плодов. И потому мне нужно быть в вечном движении. Мне необходимо лететь морским бризом, охлаждать лица уставших людей на улицах мегаполисов в знойный день, предвещать долгожданный дождь при засухе, развеивать пыльцу, давая жизнь новому, быть глотком свежести и надежды, нести перемены.
Я ветер, мам, и потому дом — в моем сердце. Он не весит ни грамма, но значит так много; никому не виден, но я в любую минуту чувствую его. Мой дом со мной, а значит и ты. Прошу, будь спокойна.
За окном лето: выходи прогуляться в своём длинном белом платье, опоясанном чёрной лентой. Помнишь, я в детстве неугомонно дергала тебя за юбку? Сегодня, оголяя тонкие ноги, ветер снова одернет летящее платье. Это все также я, мам, твой непоседливый ветер».