К нам пришёл дождь. Пришлось, собрав пару листьев для гербария, бежать в старый дом.
Капли на фоне старой церкви и густого зелёного леса казались более удивительными, чем когда либо в любой летний дождь. Моросило едва, но ноги промокли.
Ветер поднял на уши весь двор, повесив косые лохмотья воды нам в лицо. Мы сели в прозябшей старой беседке, выложили на стол книгу, промокшую по пути в кармане, и сигареты. Изо рта валили белые облака пара. С крыши сарая, граничащего со старой толстой берёзой падали камнями капли и разбивались об пронесшиеся через весь двор за десятки лет корни. Треск вынуждал молчать. Была необходимость в тишине, – дождь что-то толковал на кривливом и младенческом языке, чистом, как наши разговоры в тот день.
Первой заговорила ты. Шум листвы не перебивал твоего тонкого голоса, а наоборот даже умерено украшал его. Ты спрашивала о чём-то, о чём-то пытаясь смеяться, прекращала речь и смотрела на клубы дыма моей сигареты.
Сталь июньской непогоды усилилась. Ты попросила пойти в дом (спрятаться было би оскорбительно для погоды, поэтому мы не стали натягивать капюшоны на голову). В окнах отражалось сизое небо: где-то были кусочки ваты, где-то пролитая ртуть, – одним словом радость для природы и неизменная печаль для нас. Прогнившая на крыльце доска выговорила мне своё недовольство, когда нога, едва подлетев вверх, коснулась небольшой лестницы.
В доме нас встретила тишина с пылью на ладонях. Местный парфюмер постарался выбрать истинный запах для комнат: из кухни несся затхлый отголосок прежних водно-посудных процедур, в комнатах пахло коврами и редко когда туда заносился запах мокрой земли в приоткрытое окно. Несколько кроватей, накрытых пледами стояли в полусне, в полумраке, без электричества и света, без живой души, кроме сверкающих сетей пауков. В доме было прохладно.
Мы сели около старой громоздкой тумбы, достали несколько книг и стали перебирать пальцами страницы, изредка вдыхая запах старой бумаги, иногда обращая внимание друг друга на какие-то заманчивые детали писательского искусства.
Было все ещё холодно. Ты вышла из библиотеки наших слов и позвала меня в соседнюю комнату, где на кровати, положив подушку, легла, свернувшись, как котёнок, в клубок. Я лёг рядом, обнял тебя и надеялся, что тебе стало теплей.
В окна гляделись ветви, насквозь впитавшие воду. Небо не двигалось и только ветер, осиротевши, плакал и выл, сотрясая деревянные стены. Горбатый утопленник усыпил тебя. Ты положила маленькую руку мне на грудь и голову на плечо. На секунду объектом моего внимания стал дом: что-то в нем было спящее, как ты, что-то требовавшее заботы и тепла. Так бывает с местами, из которых люди уходят, чтобы начать жить заново, забывая намеренно прошлое, уходя, уплывая...
А ведь счастье – навечно быть с памятью, вздымать внутри свет и с ним идти через тернии к звёздам. А может, кто-то поможет и подсветит?
Спать сорвалось и мы ушли на кухню. Я ходил босиком, промочив ноги ещё на поле. Ты включила газ и грелась у конфорки. К нашему удивлению, в ржавой баночке мы нашли чай и, поставив кипятиться воду, сели за стол и слушали песни, но тихо, чтоб не спугнуть тишину.
Пока я искал сахар, ты нашла обрывки блокнота, в котором я оставил небольшую запись об этом дне: "30 июня ..." Блокнот бросили за шкаф и ушли пить чай.
Несколько раз выглядывало солнце. Наступал вечер. Скоро уезжать. Погода успокоилась, дождь устал лить и прилёг на колени ветвей. Вечерело благоприятно для наших курток и ног, – мы и так были до нитки промокшие.
Чай был исключительным – два последних пакетика. Бывают такие чувства, когда печаль созревает в глазах, во взгляде, внутри чувствуешь грусть, а ещё глубже так тепло, будто притащили горячую ванну и поставили посреди пустыни греться ещё и ещё.
Счастье на чай приглашает пару раз в жизни. Этакими днями и такой погодой, такими, наконец, разговорами и стоит запивать чай. Ну, а если элементарно: у нас не было ничего, кроме нас.
Лёгкое дуновение ветра и немного силы открыли входную дверь и мы встали на крылечке, чтобы покурить. Слева
и справа нас закрывали большие зелёные глаза дуба и берёзы. Впереди истекала водой с крыши беседка, закрытая с двух сторон надежными стенами капель.
Входная дверь постоянно норовила закрыться, следствием этого стала неприязнь дома к такому печальному событию, как дождь. Дом проживал который год и ему было предостаточно собственной прохлады и собственных постоянно-приходящих мыслей.
Остаток дня исчез, как в тумане: мы смеялись и не заметили, как прошли несколько часов. Дорогой до дома курили, баловались и до конца мочили ноги, было уже плевать, взрослые мы или дети, мы рядом, мы вместе.
Мы держимся за руки, ходим беспечно, счастье – навечно.