Глава четвертая. Мурманск. Териберка. Линахамари

Катер благополучно причалил и мы, сев в машину, в последний, уже четвертый раз, проехались по такой уже знакомой нам волнообразной дороге, ведущей в город Кемь, от причала.
На квартире нас уже ждала хозяйка, которая только спросила о том, во сколько мы уезжаем завтра, и получив ответ, и взяв деньги, добавила:
- Вы знаете, я бы хотела вас попросить, если можно, оставить отзыв о моей квартире, если можно?
 – Хорошо, я напишу, но, уже в Москве, - сказал ей я.
- А по поводу той ночи, на вашем обратном пути, я сообщением, пришлю вам телефон своей знакомой женщины. У нее, правда, подороже на двести рублей, но зато с гарантией на то, что она за вами на эту ночь, - сказала хозяйка на прощание, и ушла.
Время было уже одиннадцать часов. И мы легли спать, понимая, что завтра лучше вставать пораньше. Дорога не любит расслабленных, и лучше всегда выезжать с запасом.
Выехали мы, где-то в половине восьмого утра. Нам предпоследний раз предстояло проехать поэтому, не менее волнистому участку пути в пятнадцать километров, примерно, от Кеми до трассы. И дальше была дорога на Мурманск.
- Только бы не подвело сцепление, - думал я.
Буквально через пятнадцать километров после Кеми, начались дорожные работы, которые продолжались на участке, примерно в восемьдесят километров, и закончились за семьдесят километров перед Луохами.
Чем дальше мы ехали, тем сильнее я давил на газ, все больше и больше смелея от качества дорожного покрытия, и отсутствия машин. К тому же на этой трассе, практически везде был разрешен обгон. Были только какие-то небольшие, по двести метров, участки, где он был запрещен. Так, что мы очень жестко нарушали скоростной режим, прекрасно понимая, как это страшно, но, находясь одни на трассе, ощущали полную безнаказанность.
- Надо где-то позавтракать, - сказал я.
- Да, есть уже хочется. Мы ели только на острове еще, в монастырской столовой, - согласился со мной Егор.
- До Мурманска всего пятьсот восемьдесят километров! Это же так мало! Но, чем нам это все обернется еще предстоит узнать.
Само шоссе представляло из себя гладкую, слегка петляющую между низких скал, дорогу, на которой не встречалось ни одного населенного пункта. Все они, или были где-то далеко в стороне, судя по указателям, которых, в свою очередь тоже было не особо много на нашем пути.
Экипажи ДПС, похоже вообще отсутствовали в этих местах, или были заняты своим непосредственным делом – помощью пострадавшим в авариях, или сопровождением каких-либо специальных колонн, которых, кстати тоже здесь, на нашем пути не встречалось.
Вот мы уже проехали некий обелиск, с указанием на нем того, что именно здесь начинается северный, заполярный круг.
- Ты видел Егор? – спросил я.
- Да пап. А тут, что есть вечная мерзлота?
- Нет, именно здесь-то ее и нет. Она вся на другом севере почему-то. Но круг один. Я сам, если честно, не понимаю в этом ничего. Может виной всему этому безобразия является теплое течение Гольфстрима? – предположил я.
- А почему мы тут едем, как-то быстрее?
- Не знаю Егор. Наверно дорога лучше. А может быть дело и в том, что нам открылась планета.
- В каком это смысле?
- А в таком, Егор, что она на самом деле очень маленькая, и только в школах учат всех тому, что она велика, на самом же деле она очень маленькая и нуждается в нашей помощи и защите. Но, не каждому это, к сожалению, дано знать. Далеко не каждому. Многие даже и не понимают, что, то время, за которое они преодолели огромное расстояние, на самом деле всего лишь подсказка планеты о своих, таких маленьких и давно промеренных нашими предшественниками отрезков необъятных простому, среднестатистическому человеку территорий. И мы готовы сейчас с тобой ей воспользоваться. Мы доросли до нее.
Егор молчал. Он смотрел в окно, за которым постепенно менялся ландшафт, превращаясь из карельских лесов в заполярные сопки.

В итоге, когда нам уже надоело голодать, справа от нас нарисовалось маленькое, придорожное кафе, для дальнобойщиков, перед которым была огромная разворотная площадка для фур, где припарковалась всего лишь одна, с Петрозаводскими номерами.
- Все Егор, едем сюда, - сказал я.
Мы съехали с трассы, и припарковались прямо перед входом в кафе, так, как никого кроме нас и фуры тут больше не было, не смотря на ранний час. Ведь многие водители наверняка оставались здесь на ночь в своих огромных, неповоротливых фурах.
Мы вошли вовнутрь. Я подошел к барной стойке, где висело довольно разнообразное для данной забегаловки меню, и начал его изучать.
- Егор, я тебя умоляю, давай тоже поработай над меню. И не бери больше этой дряни. Возьми себе какую-нибудь поджарку и человеческий суп. Лучше из рыбы. Надеюсь она здесь прямо из реки, а не из холодильника.
К нам, из кухни вышла хозяйка, она же повар, она же кассир данного заведения с двухскатной крышей, начинающейся прямо от самой земли.
- Здравствуйте, - поздоровались мы с ней.
- Доброе утро, - сказала она.
И эти ее слова, произнесенные по-Русски, прозвучали несколько неестественно из ее уст. Дело в том, что она выглядела как среднестатистическая Финнка, как своей фигурой, с огромной филейной частью, так и лицом, цветом глаз, и волос.
- Что будете заказывать? – спросила она.
И мне показалось, что я, как и много лет назад, в Турку, на пешеходном переходе, понял то, что сказала мне местная Финская женщина по-Фински. Точнее же, конечно именно догадался, а не понял, так, как не знал, и не знаю Финского языка.
Здесь же, женщина говорила явно по-Русски, и понимал при этом ее я не по-Фински.
- Возьмите оладушки со сгущенкой, - предложила она нам.
- А что такое оладушки? – спросил меня Егор.
- Это такие блины, только толстые, - объяснил ему я, как смог.
- Нет не буду.
- Хорошо. Тогда мне салатик по-Гречески, уху, и картошку с жаренными, куриными порошками, а ему поджарку свиную с картошкой, и…  Что еще будешь Егор? – спросил в итоге я его.
- Еще только кока-колу и чай.
- А мне тогда кофе.
- Растворимый, или молотый? – уточнила она.
- Молотый, - сказал я.
Мы сели за стол, в ожидание заказанного нами. В огромное окно, размером в наружную стену, зажатую между двумя скатами кровли, нам было видно, как водитель фуры, видимо совсем еще недавно проснувшись, чистит свои зубы и умывается сидя на краю пассажирского сиденья, открыв дверь, чтобы вся вода текла непосредственно на улицу.
- Вот видишь Егор, он сейчас умоется и придет сюда завтракать, потому, что тут есть оладушки, специально для него. А нам нужно поесть хорошо. Неизвестно еще, что будет там. В Мурманске, и что нас ждет в дороге. Ещё целых четыреста километров пахать.
Не прошло и пяти минут, как этот умывшийся, с чистыми зубами, водитель, вошел в кафе.
- Здорово, хозяйка! Чем накормишь сегодня? – с порога спросил он Финнку.
- Оладушки есть, - тут же предложила она ему завтрак.
- Оладушки!? Ух ты! Ну, давай оладушки. А с чем они у тебя?
- Со сгущенкой, вареньем, и сметаной. Чего хотите выбирайте.
- Со сгущенкой мне.
- Хорошо. Садитесь пока. Кофе будете?
- Да, и кофе.
- Растворимый?
- Нет, молотый.

Мы поели, что называется от живота, поехали дальше, посетив, как полагается, на дорожку, нужное заведение.
Буквально через десять километров, слева от нас было кафе, и его внешний вид был гораздо круче чем у того, где мы только-что ели.
- Ну, уж извини, - сказал я Егору, перехватив его взгляд, устремленный в его сторону.
- Теперь уж до самого Мурманска, - добавил я.

Примерно часа через три, нам стали видны, где-то вдалеке, заснеженные верхушки сопок.
- Егор ты видел?
- Да.
Сфоткай, с увеличением, - попросил его я.
- Зачем? Что тут интересного? Мы с мамой, в Грузии, месяц назад снег в горах видели.
- Это не горы.
- А, что же это тогда?
- Это сопки. А на них снег лежит не от того, что он высоко от земли, а от того, что тут просто везде еще холодно. Вон, посмотри сам, сколько градусник за бортом показывает, - предложил ему я.
- Восемь градусов.
- А в Кеми сколько было?
- Утром десять, потом уже, на трассе, двенадцать, даже тринадцать.
- Вот, а тут вниз пошло. Поэтому и снег. Но, я думаю, что в Мурманске, да и на берегу Баренцева моря, снега не будет.
- Надо заправиться еще нам. Лучше, если перед Мурманском, а то в городе я нервничать буду от пробок. Вдруг у них тоже пробки там?
- А почему бензин так быстро у нас кончился? – спросил Егор.
- А это потому, что мы быстро ехали. Вот тоже интересная вещь Егор. Ты не замечал, что когда спешишь за рулем, и едешь быстро, то платой за это служит количество бензина? А, когда едешь медленно, то на то же, проаханное расстояние уходит гораздо меньшее его количество, примерно на треть.
- Нет, я думал, что скорость на это не влияет. Мы с мамой, в Грузии ездили быстро, как с тобой сейчас.
- Да, но, когда я сильно топлю на педаль газа, я приближаю время, за которое преодолеваю оставшееся расстояние. Значит можно ускорить время за счет денег!?
- Нет, нельзя. Нас не учили этому в школе.
- Конечно не учили. Да и меня не учили этому.  Вот представь себе. Я еду медленно, никуда не спешу, а все спешат, и начинаются обгону. Я тоже втягиваюсь в это дело, благо мотор мощный и машина легкая, не джип. И мы обгоняем одну фуру, потом другую, третью, четвертую. А за нами едет кто-то на Ниве, и не может из нее выжать такую скорость. Соответственно он тащится за нескончаемой вереницей этих фур. Он не может, да и не хочет этих постоянных аварийных ситуаций. Мы же не можем больше терпеть, или просто спешим к назначенному часу.
И, что в итоге?
- Не знаю.
- А, в итоге вот, что. Мы обгоняем всех, и оказываемся в самом начале всего этого, нескончаемо длинного каравана. И вдруг переезд, ремонтные работы, обвалившийся мост.  До этого момента нам удается опередить всех на сто километров, или на час времени. Но вот все, мы уперлись. И, что дальше? Мы не можем проехать и ждем. Час, два, три. Те, кто ехал за нами, спешил он, или нет, гнал, или просто физически не мог этого – упираются в нас. Встав всего лишь в трехстах метрах позади нас.
И, какой же из этого можно сделать вывод?
- Не знаю пап. Это тебе надо к дедушке.
- Почему?
- Его тоже интересует эта тема. Он мне много говорит то ней.
- Значит он тоже задумывался об этом!?
- Не знаю.
- Так вот, вывод таков. Тот, кто спешит, тратит на это деньги, или бензин, в нашем случае. И он может приблизить его так, как сам бы этого хотел, и насколько позволяет ему его транспортное средство, опыт, и смелость. Но, не все в его руках. Обстоятельства решают все. А что это такое – обстоятельства? Может это Сам Господь Бог? Ведь только он решает, можно ли подарить тому, или иному человеку пару минут его жизни, отталкиваясь прежде всего от праведности его целей, мировоззрения, или, ну, наконец, его грехов.
Понимаешь Егор, я давно понял, что время мы делаем себе сам, но с Божьей помощью. И каждый живет в своем, придуманном им самим, и для себя – времени.
- Мы это не проходили.
- И не пройдете никогда. Этому не учат в школе, или институте. Это в нас самих. В каждом из нас свое собственное время. Оно не заметно, и ещё невозможно потрогать руками, но оно есть, и мы в нем проживаем свою жизнь. Кто-то стареет раньше, кто-то остается долго молодым, но потом моментально отдает все свои накопленные таким образом годы.
Я знаю, что сейчас ты не способен меня понять, но мне приятно от того, что я способен уже говорить с твоим дедушкой на эти темы.  А это говорит только об одном. О том, что я до чего-то дорос, ведь я на много старше тебя.
- Пап, мы пролетели заправку.
- Вот! Это только потому, что нам нельзя останавливаться сейчас. Мы должны приехать в Мурманск именно тогда, когда наступит тот час, который я и загадал. На ведут Егор. И ты знаешь, я это чувствую. Потому, что искренне верю в это. В эти минуты я начинаю понимать, что деньги ничто. Главное стремление, и желание. Они рождают энергию, которая двигает горы. И ты знаешь, я кажется чему-то научился в этой поездке. Но эти знания не куплены, а скорее всего променяны на мои годы, которые сгорели в топке моего двигателя, приблизив меня, гораздо быстрее моих лет к той мысли, ради чего вообще все это нужно. Ради чего мы все и живем. Теперь, я могу не спешить. Мне можно даже стоять на месте, не боясь того, что меня кто-то обгонит. Мне больше это не страшно. Я стал умнее, и от этого мне спокойнее, чем прежде.

До Мурманска оставалось меньше семидесяти километров. Бензин еще был на сто пятьдесят, но я искал заправки. И она нашлась. Мы, притормозив, съехали с трассы.
- Ого, девяносто пятый на четыре тысячи дороже чем в Москве. Но, что делать? За скорость надо платить, - сказал я и пошел в сторону кассы.
Мы залили полный бак, и поехали дальше.
- Какая-то Кола, - прочитал Егор.
- Наверно уже совсем близко? – предположил я.
Перед Мурманском скорость автомобильного потока сильно уменьшилась.
- Наверно тут, как у нас в Москве – везде стоят камеры? – предположил я, и сбросил скорость.
В таком замедленном темпе мы проехали оставшиеся километры, и что самое поразительное, то время, которое я поставил перед собой для прибытия в город, не изменилось. Мы въезжали в Мурманск ровно в три час дня, как я и планировал. Это ли ни мистика и не провидение Господне!? – подумал я и полностью доверился навигатору.
Город, начина с самих своих окраин, очень сильно напоминал мне Москву. С той лишь разницей, что дорога шла практически по верху обрамлявших его сопок, а он сам оставался где-то в самом низу, метров на двести ниже объездной трассы. Мы видели его там, где-то под нами, и от этого возникало ощущение, что мы, прилетев сюда на самолете, сейчас идем на посадку, выпустив подкрылки.

Мы съехали с трассы и оказались на его, как я понял, центральной улице.
- Прямо семь километров, девятьсот метров, а затем правее, - сказал навигатор, женским голосом.
- Подъезжаем, - сказал я. Скоро Комсомольская улица.
Пробок в городе не было, не смотря на вторую половину рабочего дня. Поэтому, через десять минут мы уже поворачивали с Улицы Шмидта на Комсомольскую, где я сразу же узнал, виденную ранее на фотографии в интернете, нашу гостиницу. Это было двухэтажное здание с мансардой.
Мы припарковались там же, как я и видел в интернете, парковались машины с московскими номерами. И несмотря на то, что все они были джипами, я осмелился поставить свою машину туда же, даже еще ближе к входу в здание.
- Ну, что, пошли? – сказал я Егору, после небольшой паузы, после того, как заглушил мотор.
- Да.
- Пока ничего с собой не берем, кроме паспортов, - сказал я, сам себе не доверяя, потому, что у меня ни разу в жизни еще не было все с первого раза правильно. И сейчас я сам себе не верил, считая, что в интернете мог видеть похожее здание, но в другом городе, или его же, но по другому адресу, или его, но до того, как его перестроили, или…  Но не будем о плохом.
Мы вошли в вестибюль, где был гардероб, фонтан с голым ребенком, и уточками, кожаный диван, приемное отделение, охрана, телевизор, иными словами все, что только можно, но не было главного, того, к чему мы так стремились все эти, почти шестьсот километров – гостиницы.
- Подожди Егор, на входе, рядом с дверью висела табличка с названием отеля, я выйду посмотрю, - сказал я сыну, но гардеробщица, услышав мои слова, тут же мне сказала:
- Гостиница на третьем этаже.
- А это, что тогда? Ведь название то же самое! – удивленно поинтересовался я.
- А это лечебно-диагностический, медицинский центр. Сначала открыли его, а потом уже надстроили мансардный этаж с гостиницей, - пояснила она мне, чтобы мой мозг не взорвало от повторения одной и той же схемы, постоянно случающейся со мной в путешествиях. Вот так вот, приехать в гостиницу, и оказаться в медицинском центре, словно болен, и ехал сюда из самой Москвы.
Но, надежда еще была. Нужно было всего лишь подняться на третий этаж. И мы двинулись в путь. На втором этаже, почему-то вообще находилась баня, сауна, хамам, и спортивный зал. Но это меня уже не удивляло. Судя по увиденным еще месяц назад, в интернете, фасадам этого здания, я хорошо понимал, что оно находится где-то на окраине города. Да и сами Яндекс-карты мне тогда сказали именно это. И сегодня, проехав почти весь город насквозь, мы с Егором так же убедились в этом. Только вот карты говорили мне, что оно гостиница находится с другого края города. Но мистика несоответствия реальности с информацией, предшествовавшей ей меня уже давно не удивляла.
Мы поднялись на третий этаж. Интерьеры его уже напоминали мне собой те, что я видел на сайте этой гостиницы. Это меня порадовало еще больше. Оставался рецепшен, точнее разговор о нашем бронировании.
- Добрый день, - поздоровался я.
- Здравствуйте, - ответила мне девушка с нарисованными по-Московски, с помощью татуажа, бровями.
- Наши люди, - с облегчением подумал я, понимая, что это действительно большой город, в котором мне будет все привычно, но далеко не легко.
- Скажите пожалуйста, могу ли я надеяться на то, что я забронировал номер именно у вас? Или нет, не так. Могу ли я надеяться, что он все еще числится за мной? – спросил я, искренне сомневаясь в каждом своем желании. Дело в том, что когда-то очень давно, лет сорок назад, когда все мои надежды сбывались, я, естественно вел себя совершенно по-другому, более увереннее, что ли. Но, теперь, когда жизнь расставила свои точки над и, и хорошо откорректировала все мое представление о внешнем мире, и особенностях его восприятия именно мной, я стал другим. Ведь нельзя же постоянно вести себя с людьми, как идиот, каждый раз надеясь на чудо взаимопонимания, и удачи, при попытке наладить хоть какой-то малейший мост коммуникабельности между собой и внешним миром, но, в итоге получая лишь только диверсантскую деятельность партизан, взрывающих эти мосты в самый важный для меня момент, когда железнодорожный состав уже не остановить.
- Ваша фамилия, и паспорт пожалуйста, - не улыбаясь, словно она со мной разговаривает так же, как следователь на допросе с подчиненным, произнесла она.
Я назвал свою фамилию, и добавил:
- Вот мой паспорт пожалуйста, - виновато произнес я, получая огромное удовольствие от того, что мне удается построить разговор именно таким образом. Ведь только так, получив всю мнимую власть над клиентом и может раскрыться с неприятных для себя сторон, расслабившийся собеседник.
- На вас забронирован номер, на четыре дня. С вас Одиннадцать тысяч, двести рублей пожалуйста.
Господи, как же хорошо мне было в этот момент, от того, что моя бронь есть в их базе данных, и не произошло ни сбоя программы, ни зависания компьютера, ни отключения света. Более того, мои паспортные данные совпали с моими же…
- Еще паспорт сына пожалуйста дайте на минутку, - не дала мне расслабиться от счастья быть узнанным девушка, которой было примерно около двадцати семи лет, и она, как казалось мне, совершенно не способна улыбаться. А может быть тут все такие, эти северные люди?
- Вот пожалуйста, возьмите, протянул я паспорт сына.
- Свидетельство о рождении надо еще, - сказала она тут же, только открыв его паспорт.
 Оно у нас было. Но, не может быть! Что-то должно все же не хватать, чего-то мы точно не взяли. Только вот, что? Что же это может быть? Думал я так тогда, не веря в благополучный исход.
- Вот пожалуйста, - протянул я ей его, взяв из рук Егора, который послушно держал прозрачный файл со своими документами у себя в руках, стоя рядом со мной.
- Все. Теперь давайте оплатим по карточке стоимость номера, - сказала она, протягивая мне терминал.
Я все оплатил, и задал ей один, очень страшный вопрос, не надеясь даже услышать на него положительный ответ, хотя и знал его еще за месяц до этого, прочитав в интернете.
- Скажите, а завтрак у нас включен?
- Да, и еще там, в столовой есть кофе машина, и чай. Это все бесплатно в течении дня.
- Замечательно. А еще один вопрос у нас есть.
- Задавайте.
И я задал его в страхе быть прерванным, или отодвинутым толпой в сторону, как помеха на пути к счастью, в любой момент, так, как в вестибюле гостиничного, мансардного этажа, было подозрительно тихо, и это могло говорить только об одном – враг затаился.
- А до порта тут далеко?
- Да мы практически в нем. Надо пройти прямо, когда выйдете из гостиницы, перейти дорогу, пройти мимо заправочной станции, потом на первом светофоре повернуть налево, это будет примерно метров через триста, а потом пройти до железнодорожного вокзала, это еще сто метров. Потом пройдете через него, и по мосту через пути, и окажетесь прямо в порту. Тут все рядом, рукой подать.
- Так, значит мы в центре города? – удивился напрасно, показав свое удивление девушке, я.
- Да, а как вы думали!? – обиженно сказала она.
- А там, в порту стоит еще ледокол Ленин? – спросил я, видимо несколько ошарашив таким резким переходом с одной темы на другую.
- Да.
- А на него есть экскурсии? – продолжил допрос я.
- Да, только я не знаю расписание. Но, если вы пойдете прямо сейчас, то возможно еще успеете, - обнадежила меня она.
- Спасибо большое! А какой будет наш номер?
- Сорок первый. Вот, возьмите ключи, и идемте за мной, я вас провожу.
- А, почему два ключа? Прямо, как от новой машины! - спросил я.
- Пойдемте со мной, я вам все объясню.
И мы пошли по длинному, гостиничному коридору, в самый его конец.
- Вот тут ваш номер. Но он не сразу, поэтому и два ключа. Надо сначала войти в общую прихожую, от которой первый ключ у вас, а затем уже к себе в номер. Второй ключ от него. У вас соседи молодожены, - добавила она в конце, словно предупреждая, что будет не легко.
- А ванная, где? – расстроился я.
- А ванная общая, в прихожей, вот она, вы ее не заметили.
- Спасибо большое, сказал я девушке, и на мгновении представил себя в Иране, лет сто назад, словно я нахожусь в гареме шейха, и эта девушка одна из его многочисленных жен, настолько красивы и пушисты были ее брови.

Оставшись одни, мы присели на кровати, и тут же завалились на них, на бок.
- Пап, забыли пароль спросить вайфая.
- А может он тут без пароля, как в Ладоге?
- Вряд ли. В Ладоге был остров, и гостиница стояла в стороне. Там некому было его воровать. Поэтому и без пароля.
- Егор, сходи, спроси.
- Нет, не пойду.
- Почему?
- Не пойду и все.
- Хорошо, тогда и я не пойду.
Егор встал и посмотрел в рекламной брошюре, которая лежала на тумбочке, при двери.
- Вот он, тут написан.
- Слава Богу, - ответил я.
В номере было кровельное окно фирмы Факро. Оно выходило прямо на железную дорогу, по которой, как раз в данный момент, очень медленно, дребезжа всеми своими железяками, ехал товарный состав, груженый углем.
- Егор, значит так, план такой. Сейчас срочно в порт. У меня такое подозрение, что мы можем попасть на ледокол, если поспешим.
Егор молча, словно зомби, поднялся с кровати, которая, к тому моменту еще не успела пустить в него свои корни.
Мы были не в термобелье, так, как ехали целый день на машине, а в ней, даже если на улице холодно, всегда можно сделать такую температуру, какая комфортнее всего в данный момент.
- Надо термобелье надеть. Я не могу гарантировать местный климат, - сказал я.
- Хорошо, - ответил сын.
Мы быстро переоделись, и пустились в путь.

И действительно, до вокзала было, что называется, рукой подать. Мы дошли до него, скорее по звуку от тормозящих поездов, объявлениям по громкоговорителю, и непонятным звукам, какого-то грохота, словно, что-то высыпали в металлические, огромные контейнеры.
- Пап, а что это за звуки такие? – спросил Егор.
- Я думаю, что это уголек в порту грузят в вагоны. Больше мне это ничего не напоминает.
Мы вошли в здание вокзала. Перед нами стояли турникеты, и охранники.
- Извините пожалуйста, а как пройти в порт? – виновато спросил их я.
- А, это вам надо выйти на улицу, и сразу в подземный переход, под здание вокзала, а затем на мост через пути, он вас в порт и выведет, - добродушно, сказал один из них.
- Спасибо огромное, - поблагодарил его я.
Мы прошли под вокзалом и оказались на самом перроне. Там пахло чем-то таким знакомым, но почему-то этот запах не тревожил меня, являясь как бы продолжением всех остальных, присущих этому, новому для нас городу, запахов.
- Пап, а почему тут так сильно пахнет сожжённым сцеплением? – спросил Егор.
- Точно! Это оно! А я и не смог сам понять, что же это за такой знакомый моему сердцу за запах? – обрадовался я.
- Откуда здесь он может быть?
- Не знаю Егор. Наверно это какой-то знак для нас. Может быть он говорит о том, что именно здесь, в этом городе, наше сцепление и умрет? А может быть просто что-то сгорело ы электровоза, или тепловоза. Я, если честно в них и не разбираюсь.
- А, может быть в них тоже есть сцепление? – предположил Егор.
- Скорее всего. И, у кого-то оно сгорело именно здесь, на этой станции, в этом городе. Ком-то не повезло. И пока это не мы, как тогда, лет семь назад на Саабе, помнишь, как мы встали на МКАДе, и потом я поймал эвакуатор.
- Помню.
- Испугался тогда?
- Нет.
- А я да. Ведь ответственным за все происходящее был я.
- Пап мы кажется забрались с тобой не на тот мост.
- Почему? – не понял я
- Потому, что он ведет только на тот, дальний перрон, а до порта доходит только то, другой.
- Точно Егор. Пошли вниз.
Мы спустились и опять взобрались на самый верх пешеходного путепровода.
- Такой же точно есть у Димы, который из Финляндии, в Турку. Только там он ведет просто через станцию, с множеством железнодорожных путей, из центра города, прямо к его дому, который расположен на не высокой скале. Там порт в четырех километрах в сторону находится, а может и подальше, я уже и забыл все. А тут, что-то мне напомнило о нем, его стране, городе и доме. Ведь мы с твоей мамой ездили туда один раз на машине. Я тебе говорил об этом.
Под нами проходили на медленной скорости товарные поезда, груженые под завязку углем, в сторону порта, а оттуда, в свою очередь шли пустые, только, что разгруженные мостовым краном.
- Так вот откуда этот грохот! – сказал Егор.
- Да, я был не прав. Это они вагоны не загружают, а наоборот разгружают, пересыпая уголек на гигантские сухогрузы. Но, звук очень похож. Я в армии разгружал такие вагоны с углем. Понимаешь, он на морозе примерзает к бортам, и не высыпается от этого через нижние люки. Мы долбили его ломами. Тяжелое, надо сказать занятие.
- Пап, а разве бывает так, чтобы и порт, морской и железнодорожный вокзалы, все находились рядом?
- Да, еще, как бывает. И вообще я хочу тебе сказать, что этот город мне очень сильно напоминает Владивосток. Я там бывал, когда служил в армии. Он очень похож на Мурманск. Тоже между сопок расположен. Такие же скалы там есть. Такие же маленькие деревья растут там из-за ветра. И зимой холодно, как тут я думаю. Все очень похоже. И вокзалы там все вместе стоят, на одной площади, как здесь. Я помню, как бегал на телеграф, звонить домой, в Москву, маме, чтобы сказать ей о том, что нас почему-то привезли во Владивосток, хотя папа и договорился со своим другом, военным, сын которого учился в том институте, где он был зав. кафедрой о том, что меня заберут в Подмосковье. Звук тогда в телефоне был очень чистый, словно я из соседней комнаты разговариваю, только с эхом. Наверно через спутник разговор шел. Не шутка – девять с половиной тысяч километров. Мы летели только десять часов, прямо за рассветом. Он в Москве начался, так в нем и летели по всей стране. А тут, видишь, как все. Всего лишь две тысячи сто километров от Москвы, а все такое же, как и там.
Знаешь, я говорил тебе, что мне снится, как меня опять забирают в армию. Так вот мне еще и снилось, что я вернулся на Дальний Восток. Это очень дорого. Туда поездом, неделю ехать, если не скорым, а самолетом просто космические цены.
И ты знаешь, наверно мне снились именно эти места. Тут все очень похоже на ту природу, только на шоссе федерального значения есть асфальт. Я думаю, что это единственное различие. Даже памятники похожи там и тут. Вон, видишь на горе, памятник Алеше?
- Да пап.
- Думаю, может завтра туда заскочит? Не знаю пока. Надо к городу присмотреться пока, прислушаться.
Мы прошли мост и оказались в порту. Интуитивно двигаясь нам удалось пройти к самому ледоколу Ленин, который стоял на вечном приколе у понтонного причала.
Возле ледокола был смонтирован огромный щит, на котором располагалась вся информация о музее, часы и стоимость билетов на экскурсии, которых было почему-то всего две за день. И ближайшая из них должна была начаться через пятьдесят пять минут, так, как на часах было всего лишь пять минут пятого. Последняя, экскурсия началась в четыре часа дня, и уже шла около часа.
Я спросил охранника, стоящего с рацией подле металлической калитки, ведущей на понтон, так, как больше никого и не было рядом:
- А много народа приходит?
 - Много. Очень много. Не хватает всем места даже иногда. Ледокол-то не резиновый. На предыдущей экскурсии даже отказать нескольким желающим пришлось. Так, что я вам советую, раз пришли, не уходить больше никуда, а дождаться пяти часов, - ответил на мой вопрос он.
- Егор, будем ждать, - виновато, но все же настойчиво сказал я сыну.
- Потому, что завтра будут другие планы у нас, а сегодня мы все равно уже рядом стоим, да и осталось всего-то пятьдесят минут примерно. Подождем. Быть в Мурманске и не зайти на ледокол – это глупо. Те, кто из вашего класса ездил сюда, что они тебе сказали?
- Ничего.
- Как ничего? Они, что молчать все время, что ли?
- Да, молчат. У нас все молчат, и это хорошо.
- Что ж тут хорошего-то?
- А то, что говорить меньше можно тогда.
- Ну, что ж, логично.
К нам постепенно подходили такие же, как и мы желающие оказаться на ледоколе, да еще и с таким говорящим само за себя – названием.
- Вы крайний? – спросил меня один из трех молодых людей, девушки и двух парней, тот, что был выше остальных.
- Да. Будете стоять? – спросил их я, в ответ.
- Мы еще не знаем, - сказала девушка.
- Тогда решайте.
- А там интересно?
- Я сам первый раз, - ответил я.
Все они имели какой-то спокойно-выдержанный вид. Одеты были сдержанно, но, при этом по моде. Особенно девушка, на широких каблуках, и в тонкой, стеганной, ниже пояса, темно синей болоньевой курточке, на синтепоне. Ее брови, все же подверглись стандартной экзекуции, но совсем слегка, практически не заметно неопытному глазу. Ребята были в пальто, и брюках. Обувь их выглядела вполне достойно. Идеально чистые туфли блестели и без солнца, отсутствующего на небе, спрятавшись за облака. Они о чем-то говорили друг с другом, точнее переговаривались, настолько тихо, и сдержанно, что разобрать слова было невозможно. Никто из них не улыбался.
- Чем-то напоминают Питерских жителей, только еще более себе на уме. - тихо, шепотом, сказал я Егору на ухо.
- Наверно, - отстраненно, ответил он.
- Мы, пожалуй, пойдем, - сказал самый высокий из них. И, если бы не две тысячи восемнадцатый год, который стоял на дворе, и не его современная одежда, то я, легко бы принял его жителя середины девятнадцатого века. Настолько он был сдержан, и воспитан. Мне было непонятно откуда могли взяться тут, такие необычные представители местного населения. И тогда я подумал о том, что возможно это и есть Мурманчане, точнее яркие их представители.
- Хорошо. Но, если надумаете вернуться, то я скажу о том, что вы за мной.
- Спасибо, - с такой интонацией в голосе, как будто он находится, где-то не здесь, а в другом веке, а я отвлекаю его от тех, таких старых, забытых в наши дни, проблем, ответил он мне.
Все три фигуры, не спеша, словно навеянные ветром, плавно удалились в сторону Мор вокзала, постепенно растворяясь там, как в тумане. А, кто его знает, может быть у них все же сходство ближе к жителям Владивостока? Подумал я. Да, скорее всего оно так и есть. Именно с этим портовым городом, расположенном, так же на скалистых сопках. Только с той разницей, что отсюда до Баренцева моря, сто тридцать километров по реке Тулома, которая собственно уже и не река в этом месте, а скорее Кольский залив, в отличие от Владивостока, стоящего прямо на берегу Японского моря.
- Скажите пожалуйста, а вы на Ледокол стоите? – спросила меня женщина лет пятидесяти пяти примерно, которая подошла к нам вместе с внуком.
- Да, но за мной еще трое. Но, они могут и не вернуться.
- Вот и прекрасно, тогда мы будем за вами, - обрадовалась она.
- Говорят, что лучше не уходить, а то можно и не попасть. Правда там есть еще и какая-то виртуальная экскурсия, но, я думаю, что это все ерунда. Надо сюда стоять. Да и сюда спроса больше, раз очереди, в отличие от той, которая тоже в пять начнется.
- Да, я тоже так считаю. Знаете, что, если вы никуда не будете отходить, то скажите, что мы за вами. А мы пока отойдем, погреться.
- Хорошо.
Время приближалось к семнадцати часам вечера. На часах уже было без двадцати минут. И только после этого временного порога, к кораблю-музею начали подтягиваться желающие попасть на него.
Вы стоите? – спрашивали меня, вновь подходящие.
- Да, но за мной еще пять человек, - не уставал я отвечать каждому из пытавшихся занять за мной очередь, но вновь отходящих куда-то в сторону Мор вокзала людей.
Наконец, все же, кто-то остался стоять за мной, не убегая. За ним, тут же выросла огромная очередь, и подошла женщина с внучкой.
- Ну, как, никто из тех троих не возвращался? – спросила она меня.
- Нет, - сказал я и тут же увидел выплывающих из Морвокзала, неспешных Мурманчан.

Наконец все как-то упорядочилось и организовалось в этой предвещающей явное удовольствие от увиденного, суете.
Мне уже становилось холодно, не смотря и на термобелье. Сверху, на пиджак, я надел куртку, имитирующую морской бушлат, под ним была кофта, с высоким воротником. Егор же выглядел так же по-летнему, но в его одежде был задействованы новые технологии, непромокаемые, и не продуваемые ткани, эффективные подкладки, которые позволяли придать вещи элегантность, не утолщая ее. Его куртка и штаны, были совершенно летнего вида, такие, которые обычно можно надеть во время дождливого дня.
- Холодно наверно было стоять тут в двенадцать градусов, да и солнца еще нет? – спросила женщина нас. Она была, в свою очередь одета довольно легко, я бы даже сказал по-летнему. В тонком плаще, одетом на платье. Внучка, конечно, заботливо одели несколько потеплее.
- Нет, не очень, но, если честно, то мы не ожидали того, что придется столько ждать, - ответил я.
- Мы тут не как в Москве. Они там надевают все на себя. Помню давно, когда еще кожаные куртки модно было носить, приезжала я в Москву. Так там все в куртках из кожи, несмотря на то, что на улице двадцать градусов жара.
Я слушал ее, улыбаясь и ничего не отвечая.
- У нас тут, когда двадцать градусов, то народ задыхается от жары. Что-то тут с климатом не так. У нас, если летом не дай Бог, двадцать пять градусов, народ уже не может работать. Может во влажности дело? – продолжила она.
- Я не знаю. Сложно сказать.
- Вы знаете у наших соседей был сын, он работал летчиком на Ленине. У них там вертолет, для разведки толщины льда есть. Он вылетает обычно вперед на разведку ледяных торосов. Он подарил мне зайца плюшевого на день рождения. Мне тогда было лет восемь наверно. И вы знаете, что!? Этот заяц побывал на северном полюсе у него в кабине вертолета. Он сейчас совсем старенький уже, да и хвостик у него давно отвалился. Но он мне очень дорог. Не у каждого есть такой северный заяц.
- Небось огромных денег сейчас стоит? – предположил, в шутку я.
- Да, но он мне дорог не поэтому.
- Еще бы! – согласился я.
- И вот ведь, живем здесь, а на Ледоколе не были ни разу. Ну, может сегодня попадем? – Сказала, радостная от того, что к нам на встречу вышел охранник, и начал отпирать закрытую на электронный замок калитку, ведущую на понтонный причал.
- Проходите товарищи, не спеша. Не толкайтесь, все успеете. Я, все равно буду определенное количество пропускать, - сказал он.
Народ нервно навалился на калитку и понесся по трапу наверх, на борт судна.
- Егор, мы на ледоколе! – сказал я с радостью.
Егор же, уже начавший постепенно остывать ко всему этому мероприятию, тоже обрадовался, но, в силу своего характера, не показывал никаких эмоций, ведь он был в маму, и мне это качество очень нравилось в нем.
Нас встретил сотрудник музея в форме матроса.
- Скажите пожалуйста, а где касса? – спросил его я, сильно волнуясь.
- Проходите на борт. Там все узнаете, - спокойно сказал он.
Мы вошли в просторное помещение, где стоял другой сотрудник музея, но уже в форме офицерского состава, но без знаков различия.
- Добрый день. Проходите к кассе, - вежливо говорил он каждому входящему на корабль.
Все, кто постепенно входил на борт судна, успокаивались, понимая, что они уже в безопасности, и их теперь не выгонят на холодный, летний Мурманский ветер, гулять там, но уже до завтрашнего дня, в ожидании своей очереди.
- Проходите все в кают-компанию, и садитесь там по кругу, возле стенки, в ожидании остальных. Как только соберутся все желающие, мы начнем экскурсию, - словно сам капитан Ледокола, спокойно, обстоятельно и чувством собственного достоинства, сказал экскурсовод.
Стены кают-компании были оббиты деревянными панелями, покрытыми шпоном Карельской березы. Мебель, так же была выполнена из нее. Вообще сам подход к отделке интерьеров на этом судне, сильно меня удивил, своей любовью к людям. Все было сделано с особым трепетом, и уважением непосредственно к каждому имеющемуся на борту, сотруднику. Тут, в свое время, каждый был нужен, востребован и горячо любим. Фотографии известных людей висели на стенах, в рамках, под стеклом. Это был и Фидэль Кастро, и Юрий Гагарин, известные путешественники, ученые и музыканты. В кают-компанию выходили еще две комнаты, с кожаными диванами. Одна была с телевизором, другая с Роялем. И это был не простой рояль. Он так же был сделан специально для этого корабля по заказу, и покрыт тем же шпоном из растущей здесь повсеместно – березы.
- Итак, я хочу представится перед вами. Меня зовут Александр, и я ваш гид-экскурсовод, по кораблю. Сегодня мы пройдем с вами по всем его помещениям, будь то, сам атомный реактор, кухня, или кинотеатр-столовая, не имеет значения. Я обязан буду показать вам все. Так жили раньше полярники, и первопроходцы севера, люди, которых помнит наша история, те, кто раньше был так нужен нашей стране.
Он говорил не очень долго, а затем, действительно провел группу по всему кораблю, закончив экскурсию на капитанском мостике.
Мы подождали, пока толпа не схлынет, и когда остались одни, я попросил Егора меня сфотографировать тут на память, сам же фотографироваться отказался, считая себя выше других, тех, кто устроил тут, еще пять минут назад, целую фотосессию на фоне разнообразных, морских приборов.
Мы выходили из Ледокола Ленин. И я добил сына своей просьбой сфотографировать меня еще и на фоне самого ледокола. Он сделал снимок быстро, словно стесняясь того, что кто-то укажет ему на то, что он ведем себя словно мещане.
- Куда пойдем? – с облегчением спросил я его.
- Не знаю.
- Тогда пойдем искать, где можно поесть, - сказал я, а сам же, тем временем уходил левее от той дороги, которая вела на вокзал, в сторону какого-то здания, похожего на портовый пакгауз.
Когда мы подошли к нему, благо оно было всего метрах в пятидесяти от морвокзала, я заметил надпись на его двери: «Морской музей». Я дернул дверь, не догадавшись посмотреть расписание. Но, она не поддалась.
- Интересно, когда он работает? – спросила меня знакомая нам Мурманчанка, подошедшая к этому музею так же. Как и мы, для того, чтобы посетить его.
- Ой, вы знаете, он сегодня закрыт, оказывается. Смотрите, тут написано, что воскресенье и понедельник у них выходной. Значит только во вторник. А, что у нас сегодня? – спросил ее я.
- Сегодня, как раз воскресенье, а послезавтра, двенадцатого, день России. Вот тут у них написано, что в этот праздничный день он будет открыт. Нужно во вторник приходить, - ответила она.
- Да, хорошо, что мы сегодня попали на Ледокол.
- Да, я сама никогда раньше не была. А вы почему не были на нем раньше?
- Так мы же, как раз из Москвы приехали на машине вот путешествуем. На Соловках вот пожили четыре дня, а теперь к вам, посмотреть, как вы тут живете. В Печенгу хотим съездить, и Линахамари. А особенно в Териберку, говорят, что там фестивали какие-то устраивают для того, чтобы оживить поселок, дать ему вторую жизнь.
- Да, я знаю. Меня дочка возила туда на своей машинке. Но, туда не проехать. Вы знаете, последние сорок километров просто ужас какой-то! Только на джипе можно проехать туда. А у нас простой Реношка. А у вас какая машина? Вы, где ее припарковали?
- Да мы возле гостиницы поставили ее. Оказалось, что она совсем рядом отсюда.
- А у вас джип?
- Нет, у нас Пежо, но он очень низкий, вот такой клиренс всего, - и я показал рукой, какой маленький у нашей машины дорожный просвет.
- Вы знаете дочка у меня там зацепила камень какой-то острый, но уже ближе к морю, там, где у них в скале проезд. Острые камни лежат там, она не заметила. Так барабан на заднем колесе повредила. Потом еле до города добрались. А так там очень хорошо. Вы знаете, настоящая северная природа.
- Скажите, а там нет случайно китового кладбища рядом? – спросил я.
- Китового? Не знаю про такое.  Но там очень хорошо. Там край земли, - ответила женщина.
- Вот по этому-то я туда и хочу доехать. Мне надо сыну показать, как тут у вас красиво. У нас ведь такого нет в Москве.
- Это и не удивительно. Она же не на краю света. То ли дело у нас!
- У вас тут тихо. Машин мало. Парковка бесплатная.
- Да, у нас тут все рядом. Город не большой совсем. Всего триста тысяч население.
- Триста тысяч!? Да это же просто рай!
- Это для вас, для Москвичей рай. А для нас все же тяжеловато. Особенно, когда полярные ночи.
- Да, согласен. Без солнца тяжело. Но, зато у вас полярный день какой!
- Да, бывает, что ночью солнце не просто светит, но и греет еще.
- В этот момент из-за угла показалась машина Рено Дастер, красного цвета, с девушкой за рулем, и девочкой на заднем сиденье. Водитель бибикнула нам.
- Ой, это за мной! Дочка моя. А вы завтра решили, что поедите смотреть?
- Теперь да. Конечно Териберку. С нее и начнем, - уверенно, сказал я.
- Смотрите осторожнее там, не выезжайте на пляж, - предупредила она, садясь к дочери в машину, а я подумал: - Какой пляж?  Откуда он там?
- Егор, ты, я надеюсь не против? – спросила сына, когда Рено уехал.
- Нет, не против, - сказал сын.
Он не понимал, что такое для меня этот поселок, да и не мог понять. Так, как был еще маленьким. Но, как объяснить ему то, что я не смог объяснить раньше? Как рассказать человеку то, что ты и сам-то понимал не один год? В этом наверно и заключается талант воспитателя. Но, какой же я воспитатель, если я даже за самого, себя-то не в ответе пророю!?
Но, еще в Москве, для себя я решил, что видимо не смогу ничего объяснить своему сыну по той простой причине, что пока он не способен меня услышать. Кто его знает, может быть сама поездка и окажется, что называется, в холостую? Но, тут я уже ничего не могу поправить, и дополнить. Надежда остаётся только на одно, на то, что когда-нибудь, через много, много лет, он не просто поймет меня, а еще и перерастет в своих выводах, пойдя дальше и добравшись до той, самой главной истины, до которой я может быть еще и не смогу дойти за всю оставшуюся мне жизнь.
 Мой папа очень любил север. И свозил моего брата по многим местам, куда со мной уже не смог добраться. Но, до многих из них доехал я сам, с Егором, и думаю, что в этом есть какой-то скрытый смысл, который не может быть раскрыт сейчас. Он в том-то собственно и заключается, чтобы созреть внутри человека и прорости в его будущем чем-то интересным, индивидуальным, создающим личность такой, каковой ей и уготовано быть свыше.
Отец даже написал книгу об открывателях севера. Это была его тема, но издать ее ему не удалось. Тогда были трудные времена, и, если что-то удавалось издать, то это уже наверняка читали. Сейчас же можно потратить все свои деньги на печатание собственных книг, но никто не будет их покупать. Людям нужен теперь только юг, с его жарой, кипяченым морем, медузами, и грязной морской пеной. На юге все ясно. Люди раздеваются физически, но закрыты духовно. На севере все наоборот.

Мы нашли какую-то столовую, сделанную по принципу столовой в ИКЕА. Там и поужинали. Я взял себе пива, а по дороге в отель, купил еще и чекушечку водочки, в «Пятерочке».
- Пойду ка я Егор, сделаю себе кофе, - сказал я, как только мы вошли в номер.
- Пап, сделай мне чаю пожалуйста, - попросил он меня.
- Пошли со мной, - предложил я.
- Нет сил.
- Ладно, сделаю, - пообещал я, и ушел в столовую.
Войдя в нее, я нажал на кнопку кофе машины, дожидавшейся там очередного жаждущего, чтобы та поделилась со мной кофе. Параллельно ища глазами чайник, приготовив для чая пустой стакан с брошенным в него пакетиком с заваркой чая, который уже был с лимоном.
Кофе с большим нежеланием приготовился. А чайника не было нигде.
- Не может такого быть!? – подумал я и продолжил поиски. Но, они не привели к какому-либо результату.
Тогда я взял свой выстраданный кофе и выйдя с ним на рецепшен, спросил, сидящего за ним молодого человека:
- Скажите, а где чайник?
- Чайник!? Какой чайник? – не понял он меня.
Мне показалось в этот момент, что я выгляжу как идиот, и чайник, на самом деле стоит на самом виду передо мной, просто я его не вижу. У меня так очень часто бывает. Я не вижу машины на дороге, перестроившиеся на скорости сто девяносто километров в час без поворотника, не вижу людей на тротуаре, неожиданно бросающихся на меня, в попытке успеть на последний в мире троллейбус, вообще я стал очень плохо видеть многое, зато, взамен этому, хорошо начал различать мелодию. Ту, что так нравится мне. Мелодию покоя.
- Тот, что я раньше видел на кухне. И тот, извините в который я постоянно подливаю воду из куллера, так, как в нем ее все время нет. Это же не галлюцинации со мной были? – рискнул я все же объяснить причину своего волнения от пропажи. Этому молодому мужчине, сидящему в своем телефоне.
- Ах, чайник! Ну, да! Его забрали в тридцать пятый номер, но обещали вернуть.
- Зачем?
- Не знаю.
- А можно я кофе машину к себе в сорок первый возьму?
- Зачем!?
- Не знаю. Так просто. Кофе люблю.
- Подождите, я вам сейчас его принесу, - с улыбкой от того, что он понял мой шуточный настрой, сказал молодой человек, мужского рода.
В этот момент в коридоре появилась женщина, вышедшая как раз из тридцать пятого номера, с чайником в руках. Она шла к нам, строну кухни, которая была рядом с рецепшеном.
Это была та самая женщина из припаркованного рядом с нами джипа марки Мерседес, с Московскими номерами. Мы с Егором видели, как долго, и основательно она из него выходила, пока ожидали того момента, когда можно будет заехать на узкое парковочное место и так перекрытое огромной, черной дверью. На голове у нее была повязка, словно чалма, на ногах тренировочные, как я их называю, только цвета застиранных кальсон, в одноразовых тапочках на босу ногу, и в растянутой футболке. Ей было около сорока лет, но выражение ее лица говорило нам о том, что она уже познала все тяготы мира, и теперь на собирается ни с кем делится своими знаниями.
- Не надо. Вот он, сам идет, - сказал я, и ушёл от греха подальше к себе в номер, без чая.
- Чая нет Егор. Быдло чайник украло. Попозже попытаюсь выкрасть, если подождешь, - сказал я сыну, и, как мне показалось, он сразу понял, что там, на кухне произошло со мной сейчас, так, как очень хорошо знал меня, и порою, как мне казалось, даже чувствовал все мои помыслы на расстоянии.

- Пап, можно я закрою Римскую штору на окне? – спросил перед сном Егор.
- Да, конечно. Только зачем? – не понял я.
- Солнце чтобы спать не мешало.
- А, понятно. Закрывай. Ночью должно быть темно. Так по телевизору сказали.
Мы легли спать. Завтра нас ждала та цель, которую я оставил на последний момент. Точнее я хотел сначала, перед Териберкой, сгонять в Печенгу, и в Линахамари. Но, почему-то, именно вчера все переиграл. Может быть во всем был виноват этот плюшевый заяц без хвоста, который побывал там, где мне никогда не быть? Или сама атмосфера ледокола Ленин, пропитанная севером, с его тайнами, хранящимися до поры, до времени? Мне сложно было понять сейчас, да я и не хотел мучать себя всеми этими внутренними копаниями. Зачем? Ведь все решено. А выдержит ли сцепление, это уже другой вопрос. Должно, если я хочу, чтобы в памяти Егора остался свой полярный заяц, без хвоста.

Я проснулся рано утром, и тут же, чтобы не терять время, пошел в душ, пока он не был занят нашими буйными полуночными соседями, которые успокоились скорее не вчера, а уже сегодня рано утром, перестав греметь дверями, ключами, и скрипеть кроватями.
В ванной комнате уже не было туалетной бумаги, но, в остальном же все оставалось в полном порядке.
Я принял душ и почистил зубы.
- Егор вставай. Завтрак с семи. Пойдем, поедим, пока Москвичи не проснулись, а то мне страшно за нас.
- Этот аргумент на сына очень сильно подействовал. Он, превозмогая себя, приподнялся на кровати. Затем медленно встал, и разгоняясь на ходу, пошел в сторону ванной, подцепив на ходу свои одноразовые тапки.
- Форма одежды номер один. Термобелье, и еще раз термобелье, - сказал я.
Егор молча, на автопилоте оделся.
Мы вошли в столовую, когда там еще никого не было, и стали спокойно накладывать к себе в тарелки, то, что бы мы смогли съесть в это утро.
Я не хотел особо наедаться, хотя и понимал то, что дорога до Териберки имеет длину 130 километров минимум, и какая она будет одному Богу известно. Но, что-то мне говорило о том, что все будет хорошо. Да, и есть особо не хотелось.
Когда мы уже доедали и пили, я кофе, а Егор чай, в столовую вошла женщина, неопределяемого возраста. Она была не высокого роста, и очень худая, с утонченными чертами лица.
- Доброе утро, - сказала она.
- Доброе утро, - поздоровались мы с ней.
И она молча продолжила набирать свой завтрак.
- Наверно из Москвы, - подумал я, вспомнив, как встретил ее вчера вечером на кухне, когда пошел второй раз за кофе и чаем для сына, после первой, неудачной попытки.
Я тогда нажал на кнопку кофе машины, выбрав значок с двойной чашкой. Аппарат зарычал, вскоре сменив свой рык на тарахтенье, затем выплюнул мне в чашку что-то, совершенно не напоминающее по своей консистенции кофе, и замолчал.
- Извините, а вы не знаете, что это с ним? – спросил ее я.
- Это он, наверно просто промылся. Вы вылейте эту воду и нажмите еще раз. У них так бывает.
- Спасибо большое. Вы знаете, у меня нет дома такого, да и на работе тоже. Поэтому я такой дикий, - ответил я.
- Ничего страшного. Мы все дикие, - улыбнувшись, ответила она мне вчера. И тогда-то я и смог разглядеть черты ее лица. Оно было, скорее лицом ребенка, чем женщины. Причем не просто ребенка, а мальчика-подростка. Большой рот, открывающий в улыбке, чистые, здоровые зубы. Веснушки, большие, светло серые глаза, и короткая рыжая стрижка.
Она вела себя так, словно боялась помешать нам даже каким-то чересчур громким звуком, делая все исключительно тихо, и аккуратно.
И сегодня я разглядел у нее под кофтой на спине острые кости позвоночника, слегка выпирающие от плоскости самой спины. И одна из этих косточек, особенно торчала, так, словно бы она горбилась. Да, она в этот момент, нагнула свою юношескую голову, в сторону чайника, наливая кипяток в стакан. Когда он кончился, но стакан уже был полным, она набрала свежей, холодной воды в него из кулера, и поставила кипятится.
Надо же, она поступила, как нормальный человек. Зачем? Ведь ей же хватило кипятка. Наверно она подумала о других. Какое редкое явление в наши дни.
- Наелся? – спросил я сына.
- Да.
- Тогда пошли. Подвиги нас ждут, - сказал я, и мы вышли из столовой. Я на секунду задержавшись на ее пороге, произнес:
- Приятного аппетита.
- Спасибо, - улыбнувшись мне своей детской, непосредственной улыбкой, обнаживший красивые, ровные зубы, ответила женщина мне.
Ей безусловно было не меньше сорока пяти лет. Но, что-то непосредственное, не убитое городом, теплилось в ней, и возможно уже не способно было покинуть ее никогда. И, несмотря на наличие морщинок на лице, она казалась молодой в своих жестах, словах, и поступках.

Мы зашли в номер, забрали документы на машину, одели куртки, и пошли вниз.
Я набрал на навигаторе Териберка.
- Улицу спрашивает. Знает на чем поймать.
- А, что предлагает?
- Колхозную улицу, - виновато, сказал я.
- Берем, - решительно согласился Егор.
- Номер дома предлагает 19 А.
- Бери, не прогадаешь.
- Хорошо, - согласился я и нажал: «Поехали»

Не дожидаясь пока навигатор найдет потерявшийся между сопками спутник, мы тронулись с места, оставив справа от себя черный, наглухо тонированный, джип мерседес, с Московскими номерами.
Мы выехали из Мурманска, стараясь не то, чтобы ехать медленно, а скорее даже медленнее, чем положено, при этом никого не обижая, впрочем, как и в Москве. Но здесь мне почему-то хотелось быть особенно вежливым и внимательным к окружающим. Наверно потому, что мне очень нравилось поведение Мурманчан на дороге, их предупредительность, и стремление избегать нарушения правил дорожного движения, на фоне, какого-то хронического уважения к прохожим.
Мы выехали на объездную трассу, стараясь ехать в соответствии со знаками, ограничивающими скоростной режим.
- Через один километр, пятьсот метров, поворот направо, - сообщила мне женщина из маленькой коробочки с потерянным от нее крепежом на торпедо автомобиля. От этого он, наш навигатор лежал у меня на правой ноге, и каждый раз, при торможении падал на пол. Егор поднимал его, и заботливо клал на место, то есть мне на ногу, до следующего раза.
Мы ехали по идеально ровной, но очень узкой, и петляющей в сопках, покрытыми березой – дороге. Но, гнать я пока еще боялся, из-за того, что, во-первых, мы били совершенно одни на дороге, и встречные машины встречались нам примерно раз в пять минут, и, как спереди никто не предупреждал нас фарами, так и сзади никто не поджимал нас теми же световыми приборами, во-вторых, я не знал коварные особенности данной дороги, не имя возможности пристроиться за кем-нибудь.
Но, постепенно, догнав хвост идущего впереди нас, за много километров, каравана, который перемещался сам себя обгоняя, по мере возможности, создавая некую жизнь на дороге, не давая возможности никому расслабиться. Я быстро сориентировался в этом темпе движения, и уже в скором времени сам стал полноценным его участником, словно местный житель на джипе, обгоняя слабых, не обижая их при этом, не заправляясь слишком рано у них перед носом обратно в свой ряд.
Иными словами, мы разбушевались, и вырвались в самую голову всего этого северного конвоя, идущего в сторону Баренцева моря, возглавляемого двумя, тремя джипами, везущими за собой лодку, яхту, ну и конечно, катер. Они не могли ехать больше чем сто сорок километров в час.
Мы вырвались вперед.
Машина слегка подпрыгивала на трассе, перегибающейся через вершины местных сопок, лишь только для того, чтобы потом резко провалиться к их подножию, причем еще и с лихим виражом влево, или вправо.
Это были настоящие Русские горки, с легким налетом еще и Русской рулетки, работающей по принципу: выживает тот, у кого быстрее реакция, или тот, кто едет медленно. Мы выбирали первое, но не хулиганя, нет, мы просто прошивали весь этот северный воздух, словно тонкая, длинная и острая игла, сшивающая юг и север, в каком-то непостижимом лоскутном покрывале из мелких озер, с холодной, темной водой, тундры, с деревьями в виде кустарника, и Баренцевым морем. Все эти составляющие прошивались нами, словно иглой, за которой тянулась длинная, извилистая нить дороги. Мы были на самом острие времени, опережая его так, словно бы потом должны были где-то надолго остановиться для того, чтобы осмыслить весь этот получившийся лоскутный покров, накрывший нашу память, спрятав под собой на всю жизнь наши ощущения от всего этого полета к самому краю земли.
Териберка – наша цель, не заставляла нас ждать. Она стремительно приближалась к нам, словно мы и не ехали к ней издалека, а приближались только за счет своего собственного воображения.
- Все Егор! – сказал я.
- Что все? – не понял сын.
- Ремонтные работы. Они сняли асфальт. А летать по ямам мы пока еще не умеем, - объяснил я.
И действительно, вдалеке, после предупреждающих об этом дорожных знаков, которые мы пролетели, словно во сне, начиналось полное разрушение трассы. Асфальт был снят, причем где-то на встречке, а где-то и на нашей полосе.
- Это наверно, чтобы никому обидно не было, - предположил Егор.
- Именно, только поэтому! – согласился я, сбросив скорость до пятидесяти, а то и вообще сорока километров в час.
Как только закончился данный отрезок пути, мы оказались на нетронутой дорожными рабочими участке дороги, длинной около трех, четырех километров, в конце которого стояли джипы. Мы их увидели издалека. Их было не много. Ровно столько, сколько может накопиться на такой, пустынной дороге за каких-нибудь пятнадцать, двадцать минут. Кто-то из них, время от времени отделялся от общей массы и съезжал куда-то влево, на гравийный проселок. Мы видели это из далека, но по мере приближения к этому месту, впереди показался дорожный указатель с надписью: -«Териберка 40 км».
- Так вот почему они все тут стоят! – понял я.
- Они наверно решаются перед последним броском? – предположил Егор.
- Дорога вроде бы ровная, но гравийная. Надо заехать на нее и присмотреться, - предложил я.
Дальше этой развилки, не то, чтобы асфальт был весь снят. Нет, там дорога теряла все свои очертания, хотя и продолжала еще иметь на себе в виде дорожного покрытия, фрагменты чего-то черного, напоминающего именно его. Иными словами, дальше дороги, как таковой, все равно не было. Да и по карте, как я помнил, дальше никакой жизни не было нарисовано. Только тундра, море, и сопки.
Мы съехали на грунтовку. Машину тут же сильно затрясло. Каждый малейший камешек, сильными, громкими, грубыми ударами, раздавался в воздухи, и отдавал в наш руль, который, буквально вырывало у меня из рук.
Один из джипов, припаркованных на пригорке, в пятидесяти метрах от нас, резко взял с места, и не смотря на хорошую звукоизоляцию нашей машины, я услышал грохот, вылетающего из-под его колес гравия, который разлетался после него по всей дороге, как хвост от кометы. Он набирал скорость, и вскоре обогнал нас, как можно левее, чтобы не посечь камнями.
Мы же продолжали тащиться со скоростью двадцать километров в час.
- Я думаю, что не надо даже ничего высчитывать. С такой скоростью мы будем у цели через два часа. Ты не возражаешь? – спросил я сына, и увидел на его лице некое подобие уныния, на фоне зарождающегося разочарования.
Он ничего не ответил
- Хорошо Егор, я постараюсь сделать все возможное. Да и может быть не вся дорога у них такая?
Мы ехали, словно на черепахе, и все из-за того, что подвеска нашей машины не была создана для таких дорог. И, что самое удивительное, у себя на даче, я преодолевал подобный участок пути на гораздо большей скорости. Примерно километров пятьдесят в час. Почему же здесь я не мог заставить себя разогнать машину быстрее. А именно потому, что тут дорога состояла и колотого гранита, в отличие от той, что у меня на даче, под Москвой. Камни летели из-под колес, как только я лишь слегка нажимал на педаль газа. Но, и если я не разгонялся, то сам рельеф дороги не позволял ехать по ней, не долбая колесами по частым, частым неглубоким ямкам, не более пяти сантиметрам в глубину, а этого уже вполне хватало для того, чтобы руль машины буквально выскакивал из моих рук, словно я держу в них не его, а отбойный молоток.
- Никогда бы не подумал, что тут нас ждет именно это, такое коварное, и именно для нашей машины, покрытие! – возмутился я, и тем самым еще больше ввел в панику сына, который, как мне показалось совсем разочаровался в моих помыслах.
Прошло около сорока минут, а мы проехали всего пятнадцать километров. Я тоже начал психовать, понимая, что так больше продолжаться не может. Каждый раз, когда нас кто-то обгонял, мне казалось, что сто процентов, нам разобьют лобовое стекло. Я начал молиться, и пока все обходилось, но, все равно было как-то не по себе, и от этого становилось грустно, и даже, на пару минут возникло желание повернуть назад. Но, тогда я решил помолиться. Как же так? Неужели мы отвернем от цели, почти достигнув ее? Ведь не идти же нам пешком двадцать пять километров? Нет, надо верить в силу молитвы. Она поможет Богу услышать нас. Ведь нам действительно нужно было попасть сюда. Иначе зачем мы вообще поперлись на север, дальше Соловков?
Нет, никогда я не поверну! Буду ехать хоть десять километров в час, хоть пять, но доеду! Я так решил, и все! – подумал я. Да и Егор, как бы он не изображал на своем лице недовольство, усталость и непонимание, так же упрям, как и я. И в этот раз я вижу в нем подобие не мамы, а себя.
И, что самое смешное, столбики с километражем, аккуратно стояли каждые тысячу метров, все, не потеряв ни одного из своих друзей, вдоль дороги. Они сообщали нам о том, что километры, ведущие от трассы до Териберки все же медленно, но верно сокращаются.
Мы поднялись на горку, слева от нас был склон сопки, покрытый толстым слоем снега, не собирающимся видимо таять, не смотря на середину июня месяца, а справа, на небольшом скалистом пригорке, стояло множество пирамидок, сделанных местными, многочисленными паломниками из камешков, стоящих друг на дружке.
- Это какой-то сюрреализм, - сказал ч Егору.
Он же достал фотоаппарат, и быстро сфотографировал это место. Я же, буквально на ходу, не отпуская руль, сфоткал все это своим телефоном.
Стало как-то легче. Нет, не от того, что качество дороги улучшилось, а скорее от того, что мы теперь видели, что это место дорого не только нам, но и многим другим людям, приезжающим сюда со всей страны, только лишь для того, чтобы ощутить себя на самом краю страны, мира, жизни, смысла всего того, для чего мы и созданы на этом свете.
Ехать стало как-то легче, скорее морально, нежели чем физически. Нас, как будто кто-то вел теперь. Мы словно бы перевалили через какую-то черту, за которую не каждому дано пройти. И, я уверен, даже на дорогих, и мощных джипах, многие не могли ее перейти, по разным причинам. Кто-то из-за снежных бурь и ураганов. Кто-то из-за того, что машину снесло с дороги в гололед, в обрыв, не такой страшный, но достаточно коварный в этой своей кажущейся безопасным пологости. Я видел на видео в ютьюбе, как многие бросали здесь свои машины зимой, да и осенью тоже, кто, как попадал, и спасали свои жизни, выбираясь, укутавшись во все, что у них было из одежды, в сторону, либо Териберки, либо самой трассы, чтобы спастись от мороза.
Дорога взяла вниз, и вправо, сделав петлю возле очередного местного озера, на берегу которого стояла пара джипов с Питерскими и Московскими номерами, причем тот, что был из Питера смотрелся дико в этих местах, так, как был вообще новенький Мерседес, стоящий огромные, дикие для этих мест деньги. Возле них были разбиты палатки.
- Рыбу ловят, - предположил я.
Справа, на скале, как раз напротив этого бивуака, стояла фигура какого-то, то ли горнолыжника, то ли полицейского в комбинезоне, явно лыжного предназначения, но в фуражке полицейского и полосатой палочкой в руке, метрах в семи от него, на той же скале, лежала на своем днище, лишённая колёс, патрульная машина ДПС, с неприличными буквами на своем государственном, регистрационном знаке, расположенном спереди ее, на том месте, где еще недавно находился бампер. Но, сам капот не только присутствовал, но и еще имел надпись, крупными буквами ДПС.
Я припарковался возле данного сооружения, и сфотографировал его своим телефоном, через открытое, правое окно. Егор повторил то же действие, но своим фотоаппаратом.
Мы поехали дальше. И именно с этого момента, дорога стала, каким-то незаметным для человеческого глаза образом, лучше. Руль уже не так сильно долбало, и вырывало из моих рук. Кое где даже пропали камешки и стал появляться морской песок. Мы разогнались до пятидесяти, а местами и вообще до шестидесяти километров в час.
Столбики с километрами говорили нам, что осталось всего каких-то десять километров! Неужели мы все же доедем до моря!?
Семь километров, говорил нам знак. Шесть. Пять. Четыре…
И вдруг, начался асфальт. Нет, не залатанный до невозможности, холмистый и с внезапными дырками, а какой-то совершенно идеальный, и даже с разметкой и знаками, ограничивающими скорость до сорока километров в час, которую мы, даже и не попытались теперь соблюдать, почувствовав морской ветер, запах соли, и открытое пространство уже прямо за ближайшей сопкой.
Дорога шла вниз, под горку. И впереди открылся вид на бухту. Дорога шла к ней, зажатая между двух сопок по ее краям.
- Мы, кажется подъезжаем! – сказал я.
И, действительно, через пятьсот метров, справа от нас, перед самой бухтой, стоял указатель с надписью: «Териберка».
- Я резко притормозил, взяв на обочину. Мы вышли из машины. Рядом не было ни одной живой души.
- Пап, я хочу сфотографировать это место, - сказал Егор.
- И я.
 Сам знак был весь обклеен какими-то пестрыми наклейками, таким образом, что буквы еле читались из-за них. Да и нужны ли были они тут, если каждый и так знал, куда ведет эта, единственная здесь дорога?
- Доехали! Надо же! Я и не верил, но упрямство победило, - сказал я.
- А теперь куда? – логично поинтересовался Егор, действительно не понимая, как такое может быть? Приехали хрен знает куда, дороги нет, а тут море, и все! И больше ничего! Нет, правда там, вдали, виднеется какая-то разруха, но разве это интересно? Разве можно все это фотографировать? Да и для кого? Кому все это нужно? Море холодное. Ветер. Солнца нет. Температура, не больше шести градусов. Правда почему-то не холодно, но все равно, - как бы говорили его глаза.
- Ну, поехали дальше!? Чего тут стоять?  – предложил я.
- Поехали, - как-то вяло согласился сын.
Мы сели в машину и медленно свернули направо, куда и вела основная дорога, оставив ту, что шла прямо, скрываясь за скалистой сопкой. Тут же нам пришлось переехать тот мост, который так часто фигурировал ф фильме «Левиафан». Сразу за ним, на том берегу реки с одноименным названием – Териберка, я припарковался на обочине, чтобы сфотографировать свою машину на фоне моста и того самого места, где стоял дом главного героя фильма, а затем муляж православного храма.
Егор стоял поодаль, не заинтересовавшись тем, что меня так волновало.
- Здесь стоял дом главного героя, а потом храм, - объяснил я ему, но он никак не отреагировал.
Мы опять сели в машину, и поехали за Териберку, по дороге, проходящей сквозь скалу, делая при этом поворот, таким образом, что казалось, что поселок прячется стыдливо за скалу, как бы не желая показывать путешественнику свою разруху, и кладбище, расположенное, как раз у ее подножия.
Я остановил машину прямо в проеме между скал, и попросил сфотографировать меня Егора, стоящего на пороге своей машины, с раскинутыми в стороны руками.
Он сфотографировал меня.
- Поехали дальше? – спросил я.
- Куда дальше? – не понял Егор, так, как ничего дальше не было, кроме очень широкого, но короткого, самого настоящего пляжа, упирающегося в следующую, так же расколотую дорогой, скалу.
- К пляжу, - сказал я и мы припарковались возле, пляжа, не съезжая на песок, как и предупреждала нас об этом женщина в порту, рядом с легковой машиной с Питерскими номерами.
- Пошли? – спросил я.
- Пошли, а куда?
- К морю.
- Зачем?
- Егор, хватит прикалываться. Идем и все. Будешь вешалкой.
- Не понял.
- Если пойдешь, то поймешь, - сказал я и начал раздеваться прямо на ходу, отдавая вещи сыну, так, как мы шли по мокрому, оставленному отливом участку песчаного берега, на котором не было ни единого, хотя бы маленького камешка.
Пока я шел к воде, параллельно с нами, к ней, но по краю песка, возле скалы, просыпавшейся в море камнями, ограничивающей его, шли люди, в отличие от нас перепрыгивая с камня на камень, так, как не хотели идти по мокрому песку.
- Смотри Егор, наверно это те, что из этой машины. Вон, там еще на скале двое спускаются.
Те, что шли по камням, параллельно нам к морю, наблюдали за нами, подозревая о моих намерениях. И, когда я добрался уже до термобелья, один из них махнул рукой, как удалось мне разглядеть, несмотря на то, что они шли метрах в ста пятидесяти от нас, и тоже начал раздеваться. Более того, те двое, что спускались к ним с вершины скалы, так же решили присоединиться к ним, и так же начали прямо на ходу снимать с себя послойно, одежду.
Но, я разделся раньше всех, и очутился возле воды быстрее.
Сама температура ее меня нисколько не пугала. Я знаю, что такое холодная вода. Пугало меня другое. То, что до глубины нужно было идти очень долго. Метров двести, если не больше. Да, и в правду этот пляж выглядел, как самый настоящий курорт, только с сопками на дальнем плане, с еще не растаявшим местами снегом, несмотря на то, что в других местах страны во всю уже шло лето.
- Егор, все, я больше не могу дальше идти. Сфотографируй меня пожалуйста, я сейчас окунусь, - попросил я его, прокричав свою просьбу, так, как был уже метрах в ста от него, и ветер уносил в сторону мои слова.
Я окунулся с головой, там, где глубина еще была всего около метра, а может и того меньше. Иначе бы я и не смог, потому, что легко бы замерз, по дороге к ней, этой глубине. Правда после того, как я нырнул в воду Баренцева моря с головой, мне стало, как и полагается, не просто тепло, а даже жарко. Но, я прекрасно понимал, что этот эффект длится каких-то минуты две, три, и за это время надо успеть одеться, и хорошо бы еще и вытереться. О чем приходилось здесь только мечтать.
- Успел? – спросил я сына, когда подошел к нему, вырывая из его рук свою одежду, по мере очередности ее надевания.
- Что? – издевался Егор.
- Что? Что? Сфотографировать! – не попадая зубом на зуб, сказал я.
- Не знаю.
- А, если серьезно!?
- Кажется да, - с улыбкой, ответил Егор, уронив мои джинсы в мокрый морской песок.
- Вот, до чего доводят твои шуточки! – сказал я, прекрасно понимая, что несколько раздражаю сына своими идиотскими с его точки зрения, действиями.
- Пап извини, я нечаянно, - сказал он, продолжая улыбаться.
Самое сложное было надеть носки и туфли. Сегодня мы поехали без сапог, надеясь на чудо. И оно произошло. Только оно не распространялось на мой идиотизм, с идеей искупаться в холодном море.
Наконец я надел второй свой туфель, и разогнулся.
- Фууу, слава Богу, я в тепле! - сказал я, смотря за нашими конкурентами. Мужчина, тот, что начал раздеваться первым, вошел в воду по пояс, но не смог нырнуть, просто обтираясь холодной водой. Те же двое, что спешили к этой группе, раздеваясь на ходу, как-то передумали это делать. Точнее, одна из них, а это были женщины, как мне уже было видно, по мере их приближения, решила надеть гидрокостюм для купания, и остальные, ей помогали в этом начинании.
- Смелое решение! – сказал я.
- Какое? – не понял Егор.
- Смотри, там женщина решила в гидрокостюме искупаться, - объяснил я.
- Почему?
- Потому, что в нем не холодно. Но, одевать его замучаешься. Смешно все это, - объяснил я.
Мы вышли на сухой песочек, и отсюда я заметил, что под той самой скалой, где прорублен проезд, стоит палатка, возле которой припаркован джип.
- Интересно, а тут есть крабы? – спросил я.
- Крабы? Тут же холодно! – сказал Егор.
- Ну, и что, на дальнем востоке тоже холодно, но там они какие здоровые! Я думаю, что и тут есть, - предположил я.
Разговаривая таким образом, мы подходили все ближе и ближе к своей машине. Я сфотографировал ее на фоне стоящей перед нами машины из Питера, и сел за руль. Справа подсел Егор.
- Поедем дальше? – поинтересовался я, наконец согревшись.
- Нет, зачем?
- Хорошо. Тогда поехали обратно?
- Да.
Я завел мотор, и мы, медленно развернувшись, пустились в обратный путь. Машина ехала очень медленно, мы словно запоминали этот поселок на всю жизнь, уезжая из него.
- Смотри Егор, вот этот деревянный барак был в ютьбе, я тебе присылал, помнишь?  Спросил я.
- Нет.
Я остановил машину подле него. Дороги, как таковой тут не было. То. По чему мы ехали, было простым, очень мелким, местным, морским песком, с очень редкой, пробивающейся сквозь него травой. В любой момент можно было забуксовать, и вся надежда была на нашу электронную систему антипробуксовки, которая уже много раз спасала нас в похожих ситуациях.
- Ты видел, как здесь живут люди? В Кеми на много лучше, хотя все и перекошено, но они умудряются себе ставить хотя бы пластиковые окна. Здесь же совсем все плохо, я смотрю.
- А разве здесь живут? – не поверил тому, что в таких бараках можно жить, Егор.
- Живут, и много кто, - сказал я, пытаясь сфотографировать этот домой через правое открытое окно машины.
Из кирпичного, четырехэтажного дома, стоящего рядом с этим деревянным бараком, вышла женщина и пошла в сторону недавно построенной здесь гостиницы.
- Каково им здесь, все время ощущать себя подопытными кроликами, в клетке, из которой не убежать! – сказал я сыну.
- Мне, если честно, то стыдно тут вообще что-то фотографировать. Но я не могу уехать отсюда с пустыми руками. Мне нужна частица этого места, - добавил я.
Егор ничего не ответил мне.
- Вообще странная вещь какая-то творится, я все больше и больше начинаю понимать то, что не могу без этого места больше, и не понимая, как мы, вот так вот просто сегодня возьмем и уедем отсюда. Мне, только от одной этой мысли становится страшно. Но, и в то же время, скажи мне кто-нибудь: - «Все, с завтрашнего дня, ты живешь здесь, без альтернативы». И я впаду в депрессию. Но, что же делать!? Как же теперь жить дальше? Но одно я знаю точно, в Москве мне не выжить!  Наверно нужно просто подождать. Пережить все эти впечатления. Понять, осмыслить все это. Навести какой-то порядок у себя в голове. А ведь там такой бардак, что я уже и забыл на какой полке лежит моя совесть.
Но, я знаю одно – мне не стыдно, когда меня фотографируют, как ископаемое. А может я уже давно превратился в него? Как ты думаешь Егор?
- Пап, поехали дальше.
- Погоди Егор. Тут есть гостиница. Вон она, метров сто всего до нее. Давай заедем в нее, и пообедаем там? Смотри какой там пристроенный витраж сбоку, прямо, как в Норвегии. Надо же, а я и не знал о том, что тут есть она. Если бы я ее нашел, то наверняка забронировал место в ней, хотя бы на одну ночь. Но интернет мне сказал, что тут ничего нет.
- Нет пап, это у них так вход сделан, - заметил Егор.
- Да, согласен, - вздохнув, подтвердил я, и мы, не имея возможности развернуться на рыхлом, мелком песке, стали выезжать задом.
Через пять минут нам удалось добраться до развилки на дороге, где стояла табличка с названием поселка.
- Егор, а давай еще и туда съездим? – предложил я, указывая на дорогу, ведущую на другой край бухты, в сторону от Териберки, и опять за скалу.
- Давай, - без энтузиазма, согласился со мной Егор.
Мы повернули направо, и поехали в другую сторону по побережью. Перед скалой, справа, стояли три припаркованных джипа, в стороне от дороги, среди развалившихся на отмели баркасов.
- Смотри Егор, они приехали посмотреть те самые баркасы, которые были в фильме. Вон они лежат на дне. Сейчас же отлив, как я понимаю, - невольно вырвалось у меня, но сын не заинтересовался этим.
Проехав мимо них, мы оказались в ущелье между скал, при выезде из которого, пред нами открылась картина полной разрухи. Видимо это был порт, и рыбзавод при нем. Но сейчас все это, когда-то такое рентабельное и перспективное хозяйство превратилось в полную разруху, брошенное здесь всеми, еще лет двадцать назад.
Сам причал еще действовал, и к нему были пришвартованы маленькие катера, которые видимо, все же еще выходили в море, за рыбой. Но стране она почему-то больше не была нужна, и скорее всего ее ловили только для своих нужд.
Перед портом стояли два кирпичных, оштукатуренных когда-то дома. Местными, пронзительными ветрами с них уже давно была сдута практически вся штукатурка со стороны моря, да и сам кирпич источился настолько, что казалось будто дом расстреливали в упор из крупнокалиберного пулемета.
Сразу за ними, прямо над морем завис деревянный барак, на забитых прямо в морское дно столбах. Еще каких-то может лет пять назад, он, судя по всему, был цел. Теперь же все его стены, выглядели таким же образом, словно в них стреляли из того же оружия. Прямо у его подножия стоял припаркованный джип, с Московскими номерами, а подле него, закрытая на молнию палатка.
- Наверно крабов ловят, - предположил я.
- Здесь? – не поверил Егор.
- А, где же еще? Тут, как раз, под опорами их наверно сотни, если не тысячи.
Мы ехали очень медленно, да и умершие кое-где, с довольно частым интервалом, трупы полицейских, не давали нам особо разогнаться.
Мимо нас прошла группа туристов, с огромными рюкзаками. Они явно шли оттуда, где еще была какая-то жизнь.
- Проедем насквозь, посмотрим, что там есть, - предупредил я сына о своих намерениях.
Кончился порт, и начался сам поселок. Точнее его трехэтажные бараки, с заколоченными окнами.
- Я думаю, что эта часть поселка уже мертва. Смотри, там дальше стоят пара пятиэтажек. По-моему, в них есть жизнь? – предположил я.
- Давай подъедим к ним? – предложил Егор.
- Именно, - подтвердил я.
Медленно проехав сквозь них, мы увидели, что в одной из них, на первом этаже, имеются маленькие магазинчики, по обоим ее краям.
Дальше дороги не было. Дорога уперлась в сараи и гаражи. Перед ними была достаточно обширная заасфальтированная наверно еще лет двадцать назад площадка. Мы развернулись на ней.
- Ну, что, как я понимаю, смотреть здесь больше нечего. Поехали назад, - сказал я.
Из магазина вышел мужчина, с женщиной. Он взял ее под руку, и они стали переходить дорогу перед нами, не обращая внимания на марку нашей машине, и не удивляясь тому, что могло занести сюда, к ним, в эти края, такую, явно неприспособленную для грунтовых дорог, машину.
- Муж и жена, - решил для себя я. Сколько же лет они прожили тут вместе? Она работала на рыбоперерабатывающем заводе, а он ловил ее, эту самую рыбу, которая теперь никому не нужна, если поймана Российскими рыбаками.
Теперь же им некуда бежать. Да и надо ли им это? Ведь они вместе, и ничто не может их разлучить, кроме смерти. И смерть самого поселка им не так страшна, как собственная, да и то, только если по отдельности.
Мне стало не по себе, от нахлынувшего страха перед всем тем, что мне довелось натворить в своей жизни. И я постарался не думать об этом.
- В порт? – спросил я.
- Да. Но, правильнее назвать причал, я думаю, - возразил Егор.
- Хорошо. Пусть будет причал.
Я заехал на территорию порта, и постарался припарковаться там, перед каким-то зданием, очень сильно напоминающим портовое управление. В нем явно теплилась еще жизнь.
- Пойдем погуляем? – предложил я сыну, заглушив мотор машины.
- Пойдем пап, - ответил Егор. И я видел, что ему не по себе от ощущения всего этого потерянного государства. Рассвет, которого он не видел. Ему возможно было тяжелее чем мне. Но, кто его знает, что лучше? Страдать от понимания масштабов потерянного? Или видеть то, что твоя Родина полностью разрушена, лишь только догадываясь понаслышке о ее былой мощи?
Мы вышли на причал. Справа от него, видимо и были цеха завода по переработке рыбы. Длинный барак, без крыши, и окон, тянулся по берегу, вдоль причала, который так же не уходил в море, а шел по кромке суши.
Все было разрушено, и только морская капуста, оплетала своими листьями все, за что могла только зацепиться, закрывая своим телом весь этот развал, как будто бы стараясь поглотить его своим телом.
- Пап, пойдем к деревянному сараю, я должен его сфотографировать, - сказал сын.
- Хорошо. Туда собственно и идем. Погоди секунду. Сфотографируй меня на краю этого причала, на фоне, как раз, этого, виднеющегося вдалеке сарая, - попросил я Егора.
- Криво?
- А как хочешь. Не имеет значения.
Егор сделал фотографии.
Мы вышли на дорогу, так, как сам порт уже кончился и пройти нам больше было негде, ведь не идти же по воде?
По асфальту проезжей части, не ездило машин, по нему все больше ходили ноги. А машина здесь, в этой части поселка, видимо была большой редкостью. С гранитной скалы, подступившей вплотную к портовым строениям, стекал достаточно полноводный ручей, пересекая дорогу прямо по ее вверху. Я посмотрел наверх. Там, метрах в пятидесяти от нас, лежал еще снег. Он то и таял, питая этот ручей, пересыхающий явно только в июле.
Мимо нас опять прошли туристы. Всего двое молодых ребят, явно идущих из магазина. Счастливых, и от этого радостных. Они, как и мы, добрались до своей цели.
Дойдя до деревянного барака, Егор сделал свои фотографии, да и я тоже не отставал от него.
- Пошли обратно? – спросил я.
- Да, - сказал сын.
Мы вернулись к машине. Она стояла перед правлением порта, так, словно кто-то приехал сюда из Мурманска, по делам, а вокруг кипела жизнь, словно много лет назад. Мне стало как-то не по себе.
- Жалко, что я сейчас не курю, - сказал я и завел мотор.
Медленно выехав с территории порта, мы постепенно оставляли позади себя открытую нами жизнь, сам поселок, точнее его основную часть. Ведь, как мы поняли сейчас, он был растянут вдоль берега, и большая его часть все же находилась рядом с его причалом и заводом.
Выехав из расщелины между двумя скалами, я вспомнил, что хотел сфотографировать остатки морских баркасов у берега. Я остановился на обочине, не рискнув заезжать на площадку перед ними, так, как она полностью состояла из песка.
- Егор, будешь фоткать? – спросил я.
- Нет.
- Как хочешь, - сказал я и вышел из машины, сфотографировав ее на фоне этих мертвых, кораблей, и потом, с другого ракурса их несколько раз, на память, о прошлом.
Я сел в машину, и мы поехали обратно в Мурманск.
Теперь я уже знал, где можно ехать быстро, а где слегка притормозить. Но не так, как когда мы ехали сюда, не зная всех тонкостей и нюансов этой дороги. Да и она сама, теперь на так сильно долбала нашу машину, легко отпуская нас на волю, приняв нас, как своих.
Все эти сорок километров мы проехали за пятьдесят минут, не боясь того, что что-то может произойти. Мне было ясно, почему у нас пропал страх. Наверно причиной тому было увиденное нами. После этого не было больше сил бояться чего-то.
Перед нами, медленно ехала семерка ВАЗ, явно из Териберки. Они не спешили. Я. Очень аккуратно обогнал их, взяв, как можно левее, чтобы не посечь их машину камнями, и разогнавшись до обгонного маневра, чтобы не газовать слева от них, и перед ними, а просто катиться на большой скорости, поблагодарив их, как тут и полагается на севере, аварийкой за то, что он помогли мне обогнать их, взяв, в свою очередь правее, заранее включив левый поворотник, говоря тем самым, что помогут мне, и что машин впереди них нет.
- Что-то ты пап разбушевался, - утихомирил меня сын.
- Да, ты прав. Но, я решил обогнать их тут, чтобы потом они не пылили перед нами целый час.

В Мурманске мы были гораздо раньше, чем я предполагал. Примерно в два часа.
- А, что если нам сейчас махнуть прямо К Алеше? Я посмотрел, как там называется улица, - спросил я Егора.
- А поесть?
- После поедим. Там все быстро я думаю. Ведь это на вершине сопки, и оттуда должен быть виден весь город. Наверно красиво будет, - сказал я, и мы припарковавшись у обочины, я перенастроил навигатор.
- Прямо пять километров, пятьсот метров, - сказала очень знакомая нам женщина.
Буквально через десять минут мы были на месте! Виданное ли дело!? Ну, и город! Как же они тут все живут? – удивился я, припарковавшая машину всего метрах в пятидесяти от самого памятника, на самой вершине одной из двух сопок, среди которых и расположен сам Мурманск.
Мы вышли, и, словно зомби, пошли к подножию памятника, притянутые его величием, и лаконичностью.
Вокруг нас, в радиусе примерно метров сто, никого не было. Мы вдвоем с Егором стояли на вершине горы, с которой, как на ладони был виден весь город, с его портом, морвокзалом Улицей Шмидта, рядом с которой мы жили.
Вдруг, вдали показались двое, мужчина и женщина, почему-то лет пятидесяти, в руках у мужчины был квадрокоптер. Он, не спеша положил его на асфальт, достал из пакета пульт, запустил пропеллеры, и квадрокоптер начал медленно, но планомерно подниматься в воздух.
- Вот так вот Егор, и появляются все видео в ютьюбе, - сказал я.
Мы тоже попадем на это видео, - ответил сын.
- И, кто знает? Может быть когда-нибудь, случайно, увидим себя на нем, лазая в просторах интернета? – добавил я.
Встав под самым, наверно тридцатиметровым памятником, сделанным полностью из бетона, мы смогли рассмотреть все его подробности. То, как он был сделан. Это был бетон, покрашенный сверху. Но, сама его форма была настолько лаконичной и строгой, что еще больше подчеркивало суровость данных боев, их ожесточенность и масштаб.
- Ты видел, как выполнен сам воин? Словно он сделан весь из бумажной выкройки, из такой, как ты любишь покупать в интернете различные фигурки. Как все продуманно, до последней линии. И только для того, чтобы сделать в одном, единственном экземпляре, именно для этого города, и этого места. Вот это действительно самый настоящий памятник. А точнее даже монумент, который стал со временем, я думаю символом города, - сказал я.
Квадрокоптер летал кругами, вылетая из-за монумента, и поднимаясь на много выше него, чтобы снять все в округе. И сам город, и его. Потом он отлетел далеко в сторону залива, и на мгновение завис там, как бы наблюдая за нами, после чего вернулся, и плавно приземлился за монументом, закончив свою миссию.
- Пойдем и мы? – предложил я.
- Пошли, - согласился он.
Мы сели в машину.
И через десять минут уже парковались возле гостиницы. На этот раз опять между двумя джипами. Один из которых, белого цвета был из Москвы, и второй, черной расцветки, из Питера. Московский стоял несколько криво, мордой к стенке. Мы с трудом встали, строго посередине свободного, размеченного на асфальте, парковочного места, параллельно Питерцам.

Поужинав в кафе, рядом со вчерашней столовой, мы вернулись в номер.
- Егор, скажи мне пожалуйста, тебе понравилось в Териберке? – спросил я сына, когда мы оба завалились на кровати погрузившись каждый в свое дело.
- Не знаю, - ответил Егор, а это могло означать, в переводе с его немногословного языка только одно: - «Не понравилось».
Да, ему не понравилось. Но, я не стал расстраиваться из-за этого.  Видимо я слишком по-взрослому отношусь ко всем своим детям. И к дочери, когда она была маленькой, и теперь к сыну. А как иначе? По-другому я и не умею. Да и зачем? Нет, ну, может кто-то, наверно и сюсюкается со своими детьми, до определенного возраста конечно. Только вот именно тут и наступает одна проблема. Точнее вопрос. А, где же он, этот возраст начинается? Со скольких лет? А может быть он вообще индивидуален у каждого ребенка, в зависимости от его родителей, от которых он и взял все свои взгляды на жизнь, непроизвольно подражая им, имитируя их поведение. Очень сложная эта задача, найти тот момент, после которого уже можно говорить с ребенком о многом том, о чем бы ты хотел, но, до поры, до времени не мог.
Нет, конечно же не из-за того, что я боялся пропустить этот момент, а затем и упустить самого человека, в его становление, мною был выбран некий подход к своим детям, как к взрослым. Просто мне кажется, что все сказки, которые прижились в этом мире, на самом деле написаны для взрослых, а дети уж их читают поскольку в них все герои замаскированы под животных, волшебников, людоедов, ну, или, скажем прямо – «кукол», с помощью которых и ведется адаптация к взрослой жизни.
Мои же «куклы» были всегда рядом, вокруг нас. Это и сама природа, и шелест листьев, и дуновение ветра. А также это могли быть бревенчатые стены нашей дачи, печка, сложенная мною самостоятельно, сосны, роняющие свои иголки на навес над мангалом. Все это было моими помощниками в разговоре с ребенком. Все, что меня окружало, в этом мире, помогало мне общаться с детьми, как с взрослыми.
И фраза: - «Нормальный, взрослый человек, никогда не обращает внимания на эти вещи. Его голова занята другими, более важными задачами!»
- Какими задачами!? – всегда мне хотелось спросить этих людей. Ибо какие еще могут быть более важные задачи, когда вы говорите со своими маленькими еще детьми? Попытка научить их правильно зарабатывать деньги, на примере «комиксов», как сейчас собственно и выглядят детские книжки? Или воспитание посредством слов: «Нельзя», или «Можно»?
Нет, это все не для меня и моих детей. Я привык общаться с ними, как многие, кому удалось раскрыть тайну, общаются с женщиной. То есть не словами, а поступками. С помощью картинок и дел. Картинки — это путешествия, а дела, это именно те направления, путешествий, которые выбраны далеко не случайно.
Я слегка расстроился, но, потом вспомнил, что ему всего четырнадцать лет. Как можно, в таком возрасте понимать все то, что способен объяснить только взрослый, опытный, потрепанный жизнью человек. Пройдут годы, и он вспомнит эти дни. Но, уже совершенно по-другому, пронеся их в себе.
И, тогда я решил вспомнить свои ощущения от фильма «Левиафан» самостоятельно, найдя его в интернете, и начав смотреть. Правда делал я это все же несколько выборочно, пропуская те места, которые не могли быть интересны Егору, и разворачивая к нему свой ноутбук, акцентируя внимание на тех натурных съемках, на которых легко узнавались местные Териберские скалы.
- Егор вяло интересовался. Тогда, я нашел кино про кино. Точнее, короткий документальный фильм, про то, как снимали «Левиафан». Я никогда не видел этот получасовой фильм, и он заинтересовал меня прежде всего, Егор же, видя мой интерес, заинтересовался им также.
Главный герой фильма, в самом его начале лихо проезжает, как раз там между скал, где еле, еле, на маленькой скорости, пробирались мы, чтобы не порвать свои покрышки об острые, разбросанные по дороге, камни. Дубль снимали без каскадеров, и актер Алексей Серебряков, не рассчитав вираж, лихо пролетев перед камерой, не справился с управлением, на «своем», по сценарию, джипе, и развернувшись на двести восемьдесят градусов, врезался в машину киногруппы, минивен, Мерседес.
Егора очень заинтересовал этот момент. Так сильно, что именно с него он стал смотреть весь документальный фильм о кино, практически не отвлекаясь на свою переписку в интернете.
Фильм был сделан таким образом, что два неудачных, и один окончательный дубли проезда Серебрякова перед камерой в ущелье между скалами, были распределены по нему равномерно. Так, чтобы объединить все его остальные моменты в один, общий сюжет.
Я думал, что рядом с Териберкой, облюбовали себе место под кладбище киты. Но, как же я ошибался, поверив киношникам! И в этом фильме было показано, как изготавливался скелет огромного кита, из пенопласта, как его старили, покрывая различными оттенками краски, а потом привезли на берег Баренцева моря, и выложили там так, словно он там и лежал, по меньшей мере, лет двадцать. Так, как кости его имели такой вид, словно их высушил, и отшлифовал, холодный, соленый, северный ветер, совместно с волнами, омывающими их во время штормов и приливов.
- Видел, как они придумали!? А я, если честно, то повелся на эти кости, и, где-то в глубине души думал, что и мы их увидим. Но, интернет молчал. И к моменту нашего выезда из дома, я уже практически не верил в их наличие на берегу. По этому-то я и хотел проехать по дороге, хотя бы чуть-чуть дальше, - рассказал я.
В этот момент джип с главным героем, у меня в экране ноутбука, проезжал тот же участок дороги, но уже чуть помедленнее.
Пуффф! Пуффф! – лопнули практически одновременно его левые колеса. Сначала переднее, а потом и заднее. Серебряков докатил джип до камеры, и остановился перед ней. Она «наехала» на его покрышки, зверски разорванные острыми, местными камнями.
- Вы, что дорогу почистить не могли что ли!? Хотя бы так, слегка, для внешнего вида, - вырвалось у Алексея Серебрякова, когда он выскочил из-за руля джипа, при этом широко улыбаясь.
Егор очень заинтересовался увиденным.
Потом были сьемки фрагмента на самом рыбном заводе. Конвейер с рыбой на переднем плане.
- А, где это они сняли? Там ведь нет ничего уже больше, все разрушено, - спросил Егор.
- Не знаю. Наверно на другом заводе. Просто смонтировали качественно. Не отличишь. Словно все там и снимали, - пояснил я.
Кадры с пассажирским ПАЗиком, выезжающим из ущелья, прямо на камеру, оставляя за собой трехэтажные дома рыбацкого поселка, были очень естественны, но мы-то теперь уже знали, что они сделаны с помощью монтажа. Посёлок, который находился рядом с причалом, был смонтирован с ущельем в скале, с другого края Териберки.
Егору было интересно разоблачать задумки режиссера, и художника постановщика. У нас, словно бы шла, такая игра. Кто первый найдет подвох, или отличие.
Наконец, в конце фильма, Серебряков проехал на «своем» джипе, на пятерку.
- Видел?
- Да.
- Молодец! А ты слышишь музыку? – спросил я сына.
- Какую?
- А ту, что слышна из нашего окна.
- Нет, не слышу.
- Как же!? А звуки порта, и голоса на станции, через громкоговоритель.
- А! Это я слышу. Но это же не музыка.
- Хи-хи! Егор, именно это и есть та самая музыка из санудтреков к фильму. Ты у меня ее в контакте слушал наверно. Это Андрей Дергачев. Но, он, почему-то в титрах как звукорежиссер числится. А композитор там Флипп Глэсс, - сказал я и поставил композиции Дергачева к фильму, которые мне больше всего нравились.
- Пап, так это тут прямо и записывали, на вокзале! Или в порту? – сказал Егор.
- Вот, теперь понял, почему я это называю музыкой?
- Да.
- Это композиция, называется «Порт», - сказал я.
- Пап, а я фотографировал там, просто мало, - оправдываясь, словно бы я сделал ему замечание, сказал Егор.

Мы просидели так весь вечер, в звуках порта, и отрывках фильма. Переходя то На Филиппа Глэсса, то на Андрея Дергачева. Или, слушая их одновременно. Ведь для этого не нужно было даже ставить композицию «Порт», она была прямо за нашим окном.
- А Глэсс, там хорошо очень «лег», в начале фильма, когда тиры идут, и в конце. Мне он не очень нравится, больше Арво Пярт, или Урмас Сизаск, ведь мы говорим о современной классике, - сказал я.
Егор ничего не ответил. И мне очень понравилось его молчание. Ведь он вообще не многословен. А, уж если и говорит, то только для того, чтобы выразить то, что не выразить нельзя. Это, как правило: «не буду», и «не знаю».
- Ты знаешь сюжет этого фильма?
- Нет пап.
- Я не собираюсь его тебе рассказывать, - успокоил я сына, и добавил:
- Там потом строят храм православный на месте его дома. Ты видел, как его бульдозером сносят. Так вот этот храм, как раз тот, который я проектировал. Ну, то есть не один я в авторском коллективе, там еще и мама твоя есть, но рисовал и придумывал его я.
Точнее там его только внутри показывают, а это точно он. С крестообразными колоннами, и плоскими сводами, так, как перекрытие бетонное, и все своды на первом храме должны били делать уже потом, позже, с помощью торкретирования. Я тебе все это рассказывал. Правда я не знаю, какой именно это храм. Ведь наших храмов построили в Москве очень много. Точнее храмовых комплексов, с домами причта. И в каком именно они снимали эти интерьеры, я не знаю. А, уже снаружи, конечно же, даже не макет, а компьютерная графика применена. Ведь, как ты видел на месте, там нет никакого храма, - рассказал я.
- Да пап.
- И мне кажется, что этот фильм про меня.
- Но ведь его потом…
- Да Егор. Но, не все же так дословно. Я в целом, о том, что все разрушено, все потеряно…  Но, храм стоит. У моста, под скалой.
- Его же там нет на месте?
- Нет, но он стоит вот здесь, - показал я рукой на свое сердце.

Я выключил свет, но не смог выключить солнце в окне.
- Завтра едем в Печенгу, и Линахамари. Думал, что по одному дню на каждую поездку у нас займет все это, там ведь под Линахамари еще мемориал крупный посмотреть надо. Но теперь понимаю, что направление одни, и мы должны будем управиться за один день. Правда тяжелый он будет наверно, но, что делать. А послезавтра тогда погуляем по городу. Надо же еще тут архиерейское подворье Феодоритовского храма, как мне сказал интернет, посетить. Помнишь, то деревянное, что мы проезжаем, когда в город въезжаем, каждый раз?

Мы выехали без пятнадцати восемь утра. Навигатор сообщил, что Линахамари всего сто тридцать семь километров. Я перекрестился, и машина поехала, по улице Шмидта налево, в сторону моста через Кольский залив, или, наверно правильнее будет сказать, реку Тулома.
Мост оказался очень длинным, и насыщенным камерами. Сразу за ним, мы повернули направо, и трасса подхватила нас в свои руки, унося далеко на север, но в сторону Киркинеса, почти к самой границе с Норвегией.
Петляя между сопок, делая огромные изгибы, бросаясь то вверх, то вниз, она вела нас точно к нашей сегодняшней цели. Туда, где были серьезнейшие боевые действия в период Великой Отечественной войны, где проходила линия фронта в течении нескольких лет, которая была пробита наступлением тогда еще Рабоче-крестьянской, Красной армии.
Качество дороги было такое, словно мы ехали где-то в Норвегии, да и машин на ней находилось не больше, чем в какой-нибудь Норвежской глубинке. Сто километров нам удалось пролететь за каких-нибудь сорок минут. Притормаживали мы и довольно часто, только на том отрезке пути, примерно в семидесяти километрах от Мурманска, где, как раз и проходила линия фронта, так, как там было очень много мемориалов. Все они были ухожены, рядом обязательно кто-то был припаркован, и лежали свежие венки. Тут все было так, как у нас в Москве, примерно лет тридцать назад.
Люди не только помнили, но и чтили воинов, погибших за нашу свободу.
То тут, то там, по левую, и правую сторону дороги стояли памятники и указатели на повороты, ведущие к ним. Все говорило о том, что тут велись кровопролитнейшие бои.
Но, у нас была другая цель. Мы не могли терять время, останавливаясь у каждого из них. Я не мог его рассчитать, всегда думая о том, что в Подмосковье, эти расстояния проезжаются с понижающим, временным коэффициентом, ноль три.
- Смотри Егор, как эта река называется! – обратил я внимание сына на табличку, с название реки, расположенную перед мостом через нее.
- Река Ура. Сказал Егор.
- Это древнее слово Ура. То есть у солнца. Ведь «Ра» это солнце. Разве не так?
- Не знаю, - ответил Егор.
- Но, ведь у Египтян именно так.
- У них так. А как у Русских я не знаю.
- А я знаю. Я в интернете читал. У Русских «У РА», переводится, как у солнца.
Река была полноводная, и мост длинный.
- Егор смотри, как упала температура за бортом. Уже два градуса. Мне даже становится страшно. У нас лысая, летняя резина. И гнать на ней, по такому холодному асфальту, просто опасно. Я, если честно боюсь.
- Один, - сказал Егор.
- Что один? – не понял я.
- Уже один градус, - объяснил Егор, который внимательно следил за нашим градусником.
- На, сфоткай для мамы моим телефоном. Я сейчас пошлю ей, чтобы она удивилась, как тут моментально меняется погода.
Егор взял телефон и сфотографировал местную погоду. Как только он это сделал, тут же на градуснике прибавился один градус, но пошел снег.
- Все, доигрались! – сказал я и сбросил порядочно скорость, на всякий случай.
Снег шел не долго, да и не очень сильный. Касаясь теплого асфальта, он тут же таял, превращаясь в воду.
Мы проехали еще несколько километров. Температура поднялась еще на пару градусов.
- Пап, смотри, там какой-то шлагбаум, - предупредил меня Егор.
- Что за хрень? Пограничники? Да, еще и будка у них утепленная там рядом примостилась. – насторожился я.
- Не знаю, - ответил Егор.
И действительно, через пятьсот метров, человек, почему-то в военной форме стояли подле закрытого шлагбаума и ждал, пока мы подъедем, только, что, пропустив вперед, проверенный им джип. Я остановился перед ним.
- Ваши документы пожалуйста, - попросил он.
- Я протянул ему свои права на машину.
Он улыбнулся, и сказал:
- Я не полицейский, и мне нужны ваши паспорта. Тут уже рядом граница, - добавил он.
- Я дал ему свой паспорт, а затем и Егора.
Он взял их в руки. Долго смотрел. Потом сказал:
- Откройте пожалуйста багажник.
Я открыл.
О бегло взглянул в него, и увидев разбросанные там вещи, ответил:
- Далеко едите?
- В этот, как его? Забыл, - волнуясь, ответил я. Потом, очнувшись, обратился уже к Егору:
- А ты не помнишь, как его там?
- Нет.
- Лиинаката…  Ну, не помню я.
- Может Линахамари? – помог офицер.
- Да! Он! Линахамари! Точно! – обрадовался я, прекрасно понимая, что похож сейчас на идиота.
- Цель поездки?
- Нет цели. Ой, то есть. Есть. По развалинам укреплений фашистских полазить хотим, пофотографировать, - поправился я.
- Вам туда нельзя. Только на Печенгу можете проехать.
- Почему нельзя? – не поверил собственным ушам я.
- Потому, что это уже граница, и нужен, заранее приготовленный пропуск от ФСБ, - разъяснил он мне.
- Хорошо. Согласился я.
- Если вы не верите, то можете попробовать туда проехать. Но там, как раз, перед поселком, будет такой же пост, и вас все равно не пустят.
- А по загранпаспорту нельзя? – не сдавался я.
- Нет. Только по пропуску, заверенному в ФСБ, - не уступал офицер.
- Хорошо. Спасибо. Я понял, - сказал я, а он, в свою очередь открыл мне шлагбаум, и я завел машину, и тронулся с места.
Офицер замахал руками, показывая сначала себе на голову, а затем на мою машину.
- Папа, он говорит, что у тебя багажник открыт, - перевел Егор.
- Вот ведь! Блин! – выругался я и остановив машину, оставив ее на ручнике, не глуша мотор, пошел его закрывать.
- Спасибо, - поблагодарил я офицера и продолжил свой путь.
- Все равно поедем в Линахамари, - сказал я Егору, как только мы отъехали от поста на сто метров.
- А может не надо пап?
- Надо! Мы ничего не нарушаем. Там вообще второстепенная дорога, не то, что эта. Может вообще никого и не быть.
- А, если будут? – усомнился Егор.
- Тогда, тоже не факт, что не пустят. Я же ничего не нарушаю! Поговорю с ними по человечески, - сказал я.

И тем не, менее не смотря на все задержки, на повороте, в сторону Линахамари, мы были уже через полтора часа.
- Сначала Линахамари? – спросил я Егора.
- Не знаю, - ответил он, совершенно не проявляя никаких эмоций. И будь я не так опытен в общении с ним, то подумал бы, что ему все равно. Но, я знал, что он просто не может решить, так, как не имеет никакой информации об этих местах, в отличие от меня.
- Тогда, направо. Сначала Линахамари. К тому же там еще и шлагбаум должен быть, - принял окончательное решение я.
Мы повернули в его сторону, и проехали поселок, из пятиэтажек, где на центральной площади была выставлена боевая техника, возле которой стояли солдаты. То ли для того, чтобы охранять ее, то ли для того, чтобы рассказывать о боевых характеристиках своих боевых машин всем, кто бы ею не заинтересовался, проезжая мимо гарнизона, и решив припарковаться здесь на пятнадцать минут.
- Наверно сегодня праздник какой-то? – спросил я сына.
- Не знаю. Но, в порту, на музее было написано, что в этот праздничный день он работает. Ты помнишь? – напомнил он.
- Нет, я уже и забыл. Каждый день столько впечатлений у нас, что, если честно, то я уже устал сильно очень, - сказал я.
- По-моему там, на объявлении было написано, что двенадцатого числа, во вторник, день России, - вспомнил все же Егор.
- Будем останавливаться? – спросил я.
- Нет пап. Зачем?
- Ну, дело твое, - сказал я и мы поехали дальше.
Складывалось полное ощущение того, что мы не в настоящей реальности, а в каком-то сказочном мире, который бережет нас и охраняет, как людей от всего того, что так страшно, и плотным кольцом рекламы обступило, желая только одного – сделать из нас потребителей.
И, что же важнее? Быть потребителем, или понимать, что за чем стоит. Чего стоит весь этот парад военной техники, и где приоритеты? А они явно были здесь, среди этих, одетых в «парадку» солдат, которые от всей души верили, и ждали, что хоть кто-нибудь из проезжающих мимо их гарнизона, усиленного новыми, модернизированными загибающимся производством – военными машинами, припаркует своего «коня» и подойдет к ним с расспросами. Они были настоящими патриотами во всем этом северном безмолвии, которое поглотило в себя и нас, с нашей нерешительностью, и зарождающимся пониманием праздника, такого важного именно для этих солдат. Ведь сейчас только они и были самыми настоящими Русскими, которые думают о стране, о её будущем, о нас, какими бы примитивными мы все не сделались благодаря всей этой проклятой установке на чистую прибыль.

Дальше, слева от нас была воинская часть.
- Егор тут наверно очень много, в сопках моторизированной пехоты, и военной авиации. Близко граница со странами НАТО, Норвегией, Финляндией, Швецией. Очень сильно напичкана местная тундра воинскими частями. Прямо как там, где я служил, на дальнем востоке. Там, в приморском крае, тоже был такой же укрепрайон, защищавший, тогда еще СССР от Китая.
Очень похоже все. И природа, и сама атмосфера.
- Смотри Егор! Вон, справа от нас сооружение очень похоже на солдатскую баню! – обратил я внимание сына.
- Пап, а откуда ты знаешь!? – удивился Егор, когда мы оказались рядом с ней, и он смог прочитать надпись, очень большими буквами на табличке около входа в нее.
- Егор, я мылся в такой целых два года. Знаешь, там много кранов по два, рядом, с горячей и холодной водой. И много, много шаек. Знаешь, что такое шайка?
- Нет.
- Это такой тазик. Набираешь туда воду и моешься, но не долго.
- Почему не долго?
- Потому, что очередь. В банный день должен помыться весь полк. А банный день только раз в неделю, да и то, если с кочегаркой все в порядке.
А ты вот все стесняешься мыться в чужих местах. Нельзя так, пора взрослеть уже.
Дальше дорога шла вдоль горы и примерно километра через два, три, упиралась в такой же, до боли знакомый нам шлагбаум, с офицерами в будке, при нем. Рядом с ним, как раз и был воткнут в землю знак, говорящий нам о том, что здесь начинается Линахамари.
- Что за хрень такая! Неужели это правда!? – вырвалось у меня.
Я притормозил, и в итоге остановился за проверяемой в данный момент какой-то местной машиной, с Мурманскими номерами.
Когда подошла наша очередь, я подъехал поближе и открыл свое окно.
- Доброе утро. Ваши документы, пожалуйста, - сказал прапорщик, в будке сидел второй боец, неизвестного звания.
Я достал документы, и протянул их прапорщику.
- К сожалению, вам туда нельзя, - вежливо сказал прапорщик.
- А, если пешком? – взмолился я.
- И пешком, и верхом. Никак нельзя, - остался так же непреклонен он.
- То есть я могу убираться отсюда?
- Почему же убираться? Просто уезжайте, - вежливо сказал он мне.
- Хорошо. Тогда может быть поможете нам?
- Если смогу.
- Не скажете, где тут находится мемориал, погибшим в боях, Советским и Немецким воинам? – спросил я.
- А это вам надо назад, примерно километр. Сразу за солдатской баней налево. Там будет такое поле большое. Увидите сами. Как только съедите с трассы, сразу будет одна колея железной дороги, а потом чуть левее и мемориал.
- Спасибо огромное, - поблагодарил я.
- Не за что. Приезжайте еще. Только с документами, - с улыбкой сказал он.
- Кто его знает, а может и приеду? А, что там указателя нет, что ли?
- Нет. Вот с этим у нас тут проблемы.
- Тогда до свидания, - сказал я так же улыбнувшись.

- Где же эта чертова баня! – нервничал я оттого, что в обратном направлении не узнавал только, что проеханный участок пути.
- Да вот же она. И вот поворот пап.
- Спасибо Егор. Ты знаешь, что, когда я нервничаю, то все пропускаю.
Мы свернули с дороги, переехали через железнодорожный путь, и оказались на достаточно большой не заасфальтированной, но сделанной из хорошо утрамбованного гравия, просыпанного гарем, из ближайшей котельной, площадке.
Я припарковался, и мы вышли.
Два мемориала, Советский, и Немецкий, расположились бок о бок, прямо перед нашими взорами.
Мы вошли на территорию памятника павшим фашистам.
«Здесь похоронено 12000 горных егерей инфантеристов летчиков и матросов. Памятник установлен ветеранами Альпийских стран. Мы благодарим Русских ветеранов за их помощь», - гласила надпись на нем. Но самих фамилий не было.
В воздухе были слышны выстрели. Стреляли где-то совсем рядом. Буквально на другом берегу реки, до которой отсюда было не больше пятисот метров.
- Ты смотри, сколько здесь их погибло!
Егор стоял молча.
- Пошли к Советским воинам, - сказал я.
- Пап, а почему ткут стреляют? – спросил Егор.
- Потому, что тут полигон от этой воинской части, а на нем видимо стрельбище. Вот у них сейчас и занятия там проходят. Но, для нас это не страшно. Они стреляют параллельно реке, да и к тому же, видимо холостыми, - успокоил сына я.
На Советском мемориале, все было сделано несколько по-другому. Доски с фамилиями, именами и отчествами бойцов, дополнялись еще и их воинскими званиями Количество солдат и офицеров не было указано, но их явно было здесь несоизмеримо больше. Сам памятник выглядел в виде огромной, сделанной из черного мрамора, доски, с высеченными на ней рисунками профилями бойцов, в форме всех, участвующих в этих сражениях, видов войск.
- Да…  Пойдем посмотрим теперь, что там за поле с крестами? – предложил я.
- Идем, - сказал Егор.
Мы вышли на огромное, размером с два футбольных, поле, где стояли кресты, сделанные из светлого гранита, по три штуки, с центральным побольше. Их группы были разнесены друг от друга, примерно на метров пятьдесят. Они шли рядами, наискосок. Мы прошли их все, и оказались на центральной галерее, по краям которой стояли так же по несколько штук, гранитные глыбы с нанесенными на них фамилиями и именами, с датами рождения и смерти. Воинских званий не было. Все двенадцать тысяч фамилий были высечены на этом светлом, граните. Аллея из этих плит, стоящих вертикально, шла к огромному лютеранскому кресту.
- А почему у Немцев больше места под мемориал? – спросил Егор.
- Не знаю. Но, в ютьюбе я слышал, рассказывали, что здесь раньше было футбольное поле, прямо на могилах солдат, с давно сгнившими крестами. Вот и решили отдать его полностью под мемориал, чтобы никого не перезахоранивать, и оставить на своих местах, только облагородив все вокруг, - рассказал я.
Егор попытался сфотографировать чайку, присевшую на край одного, меньшего, в группе из трех, креста.
- Егор, я просто хотел, чтобы ты ощутил всю ту атмосферу, которая царит здесь после войны. Войны в Арктике. А это не просто война. Когда-нибудь, ты подрастешь, и заинтересуешься этой темой. Она не проста. Здесь мы видим сейчас всю Европу, и всю Россию, со всеми ее союзными республиками, бывшими, а теперь уже отдельными, самостоятельными странами. Все перемешалось в этой тундре. Все народы, страны, традиции. Она, как колыбель человечества. Все оно, как я думаю отсюда вышло. Кто же знал тогда, что эти попытки завоевания СССР так закончатся?
Нашим отступать было некуда. Шаг назад – расстрел. Фашистам было конечно попроще. Они могли еще худо-бедно капризничать. Например, не покормили – в бой не пойдут.
Егор слушал молча. И в его сердце осталось это место, как чайка на кресте. Только для других этот снимок вряд ли мог передать ту атмосферу, что царила здесь, пока мы ей дышали.
Тратататата… бух, бух, бух, - доносилось с полигона. Жизнь шла своим чередом. Солдаты стреляли по целям, холостыми патронами. И все это только для того, чтобы то, что было здесь семьдесят пять лет назад – не повторилось.
Страна рушилась, и мне казалось, что это делалось умышленно. Но, именно тут вдалеке от правительства, от столицы, все еще было по-старому, как при СССР. Тут царил еще боевой дух, и стремление защитить границу, в случае войны. Словно огромная военная машина, все еще двигалась по инерции вперед, и никакая глупость никчемной, проворовавшейся власти, с ее прогнившими структурами, не могла, не смотря на все свои усилия, ее остановить. Наработанные, еще до распада СССР, схемы, осуществляющие оборону страны, были еще живы. И мы наблюдали их сейчас в действии. Но. Это уже были последние, никому не нужные движения, до которых не было никому, никакого дела.
Мне было очень грустно от того, что я здесь, сейчас увидел. В Приморском крае, там, где я служил в армии, весь так называемый УР(укрепрайон), был давно разрушен. И та воинская часть, где я прожил почти два года, теперь стояла опустевшей. Парк машин весь вывезен. Казарма разрушалась. По пустому плацу бегали Уссурийские тигры, если они и сами еще существовали в этих одичавших после распада страны – краях. Это все я знал благодаря Гуголовскому спутнику, который показывал мне эти картины полной разрухи, и открытой теперь, границы с Китаем.
И то, что нас сегодня не пустили в Линахамари, очень удивило меня на фоне с тем, что Дальний восток, да что греха таить, и практически вся Сибирь, отдана Китайцам. Они там теперь полноправные хозяева, с той лишь разницей, что ненавидят ее, ведь, как еще можно объяснить, если только не ненавистью то, что леса вырубаются так, словно это оккупированные территории? Зачем же здесь такая строгость? Для чего? Неужели Норвегия претендует на наши земли?  Какой бред! И этот бред в наших головах, не способных к анализу. Из нас давно сделали скотов, жрущих свой попкорн перед телевизором.
Это же кому сказать? Китайцы наши друзья закадычные, а Норвежцы и Финны, смертельные враги? Чушь полная! Просто страна давно уже поделена и продана правящей верхушкой.
В стране происходит явно, что-то не то. Ее искусственно разрушают! Хотят отрезать от нее все территории, которые приросли к ней уже после появления на карте мира Москвы, еще в двенадцатом веке. Иными словами, нам оставят границы Московского княжества, ну, может быть еще и Мурманск, Кольский полуостров, и чуть-чуть в сторону от Архангельска. Вот и все, что нам светит.
И эта наша с тобой поездка не простая, именно в ней я начинаю многое понимать. В дали от дома все становиться, как-то отчетливее и видней. Голова проясняется, и мысли просветляются

Я с Егором сел в машину, и мы поехали в Печенгу.
- Подожди пап. Притормози. Я хочу сфотографировать эти рельсы.
Я остановился. Егор вышел. Тогда, я открыл окно, и спросил его:
- Зачем? Словно это дорога в никуда?
- Егор не понял, что я имею ввиду, и сел в машину, удовлетворенный видимо удачным снимком.

Мы опять проезжали площадь с выставленной на ней военной техникой. Все представленные образцы, были, как мне показалось – новыми разработками. Но, для кого это все было нужно? Для самих солдат, или их офицеров? Я не понимал. Вся остальная страна жила где-то в другом месте, своей отдельной жизнью. Люди давились в процессе зарабатывания денег, пытаясь успеть перед смертью пожить нормально, хапнув побольше, кто чего только мог.
Никому не было больше никакого дела до того, как тут празднуют простые солдаты, и их офицеры, защитники Родины, для которых действительно, в отличие от остальных сегодня был праздник, ведь именно они и есть самые настоящие
защитники этой самой России.
- Припарковаться? – спросил я Егора.
- Нет. Давай в Печенгу.
- Хорошо. Погнали. А то, действительно как-то не по себе. Как будто в песне про броненосец Варяг – «последний парад наступает».
При выезде из городка, была дорожная развязка, в виде круга, в центре которого стоял, покрашенный в белый цвет танк, Т34.
- Егор, а ты знаешь, почему этот танк белого цвета? – спросил я сына.
- Ну, наверно потому, что он зимой воевал? – предположил он.
- Почти угадал. Просто это заполярье. Здесь только три месяца в году нет снега. Поэтому красить технику выгодно именно в белый цвет.
- Я припаркуюсь. Ведь мы тоже белого цвета, - сказал я, улыбнувшись.
- Будешь фотографировать? – спросил я Егора.
- Нет…  Хотя, можно сделать тут пару кадров, - согласился все же со мной он.
Мы вышли из машины, и сделали несколько фотографий. Рядом стояла какая-то припаркованная машина, а возле нее курили двое мужиков. Они обсуждали явно нашу машину, ведь здесь такое транспортное средство, даже не смотря на его цвет, сильно выделялось, на фоне внедорожников, «летающих» по идеальному дорожному покрытию.
- Скажите пожалуйста, а, где у нее мотор? – наконец решился спросить меня один из этих двоих собеседников. Они оба были одеты так, как мог бы одеваться Московский таксист, но, только лет сорок назад. В кожаных, стареньких, потертых, коротких курточках, брюках и в каких-то темных туфлях. У одного из них на голове даже была кепка.
- В каком смысле? – не сразу понял я смысл его вопроса.
- Ну, я хотел уточнить, спереди, или сзади. Дело в том, что мы тут поспорили с товарищем, - продолжил человек в кепке.
- А! В этом смысле! Ну, конечно сзади.
- А она заднепроходная? – присоединился к разговору уже второй мужчина, которому, на вид было, также, как и первому, лет шестьдесят пять.
- Нет. Это самая заурядная, простая машина. Да и стоила она не дорого. Просто места в ней мало. Так сделали ее Французы, - объяснил я.
- Французы? – спросил мужик в кепке.
- Да, это же Пежо, - уточнил я.
- А выглядит, как дорогая, спортивная машина, - разочарованно произнес он.
После этого интерес ко мне, со стороны собеседников, как-то сам по себе сошел на нет, и я, воспользовавшись этим, решил уточнить у них, на всякий случай правильность нашего направления.
- Извините, а не скажете нам, правильно ли мы едем на Печенгу? Нам нужен монастырь.
- Да. Вам надо сейчас на первый поворот направо. А там еще километров двенадцать, и тогда повернете налево. Там должен быть указатель на дороге. И метров через восемьсот, будет монастырь.
- Спасибо большое, - сказал я и мы с Егором сели в машину.
Сама Печенга, как населенный пункт была не у дороги, а в стороне от нее. Мы продолжили свой путь.
Проехав километра два, перед нами, по правую руку появились пятиэтажки, кажется три штуки, с явными признаками жизни. Во дворе, между ними даже виднелся магазин «Магнит».
- Гарнизон наверно тут какой-то, - предположил я.
- Как это? – спросил Егор.
- Ну, то есть воинская часть, с казармой для солдат, а при ней жилые дома для офицеров, где они живут со своими семьями. Твой дедушка так жил до того, как в Москву перебраться. Только не здесь, а ближе к Белоруссии. Там и мама твоя родилась, в гарнизоне. И я тоже в таком же гарнизоне служил, только в другом конце страны.
По левую сторону от нас показалась сама воинская часть, с казармами, клубом, и плацом.
- А вот здесь как раз и солдаты, с сержантами живут, - пояснил я.
Мы проехали еще, буквально метров двести, и, уже справа от нас показалась парковая зона этой воинской части. Не в плане благоустроенного леса, со скамейками, а самый настоящий парк, где хранилась боевая техника.
- Смотри Егор, вон склад ГеСеэМ.
- А, что это?
- ГеСеэМ, это горюче-смазочные материалы. Помнишь у меня в рассказе «Хлеб», написано про одного сержанта, истопника, который пригрелся на таком ГеСеэМе, у печки, пока его не сжёг?
- Да, я читал.
- Ну, и вот, примерно так там все и было, как здесь. Везде все за колючей проволокой. Часовые с автоматами еще должны быть. Ну, в общем, все по-взрослому, по-настоящему.
Егор с интересом разглядывал структуру, сначала жилого квартала, потом воинской части, а затем и парка техники. За забором из проволоки, рядком стояли боевые машины пехоты, которые явно не поместились в сами гаражи, с огромными, деревянными воротами.
- Помнишь у меня в рассказе одном, про армию написано про то, как нам нужно было до обеда сложить колонну-подпорку из кирпича, для того, чтобы не упала провисшая плита перекрытия?
- Да, только я уже не помню, в каком рассказе это было.
- Да это и не имеет значения. Главное, что ты теперь не просто прочитал про это, но еще и своими глазами все увидел.
Опять впереди была пустая от машин, гладкая дорога. Мы приближались к монастырю.
- Осталось уже шесть километров, - сказал Егор, который следил за спидометром.
- Да, я вижу. Понимаешь, я тебе много говорил, что мне раньше часто снилось, что меня опять призвали в армию, и я еду на Дальний Восток. И потом, я начал понимать, что это все не просто так, что сон частично должен сбыться. Мне снилось, как я гуляю по какому-то городу, который расположен прямо на сопках.
И теперь я понимаю, что все это, что мне неоднократно снилось – находится здесь. И дорога в расщелине между скал, которую мы увидели в Териберке, и все эти воинские части, и мемориал. И ты знаешь Егор, все это были вещие сны. Да и наше путешествие с тобой началось, как ты помнишь, с кургана Вещего Олега. Тут все не просто так. Да и как может быть в жизни, что-то просто!? Каждый шаг, жест, поступок, или фраза, имеет огромное значение, и всегда оставляет свои последствия. Такова жизнь. В ней нет ничего случайного. Мне нужна была эта поездка, чтобы навести какой-то порядок в моей голове. Еще две недели назад я многое не понимал. Теперь же все, как-то незаметно встало на свои места…
- Вот он! – вдруг сказал Егор.
- Кто? – не понял я, так, как последние километры ехал словно на автопилоте, погруженный в свои мысли, полностью отрешенный от реальности происходящего вокруг нас.
- Поворот на монастырь.
- А указатель, где?
- Мы его уже пролетели. Ты разве не видел?
- Нет, - сказал я и резко притормозил, чтобы не пришлось поворачивать с заносом.
Мы съехали с основной дороги, и, как нам и сказали, через, примерно километр, оказались перед деревянным, недавно срубленным, из бревен, монастырем. Тогда я не знал о том, что самая глубокая в мире скважина – Кольская сверхглубокая, находится всего лишь в семнадцати километрах от этого монастыря. Это я уже обнаружил по нашем возвращении, дома, в Москве.
Я припарковался прямо перед его воротами. Мы вышли из машины.
- Ну, вот Егор мы и добрались до самой крайней точки нашего маршрута! – сказал я, с грустью в голосе. Ведь именно с этого момента, начинался наш путь обратно. А мне этого, далеко не первый раз в жизни – не хотелось.
Раньше, когда я был моложе еще лет на десять хотя бы, меня всегда, уже на примерно десятый день, начинало тянуть обратно, в Москву. Я всегда боялся этого города, с его шумными, переполненными улицами, но, возвращаясь, каждый раз, обратно привыкал ко всем его шумам, людской толпе, давке, и пробкам на дорогах. Но, в последнее время, мне все больше и больше не хочется возвращаться в него. Да, и сами места, куда я теперь стараюсь ездить, выбираются мной не случайно по принципу: чем дальше, и соответственно меньше людей – тем лучше.
- Пап, а почему под воротами такой большой зазор? Примерно полметра.
- Это для того, чтобы их можно было открывать зимой. Наверно снег чистить здесь, в зимнее время просто бесполезно от того, что его так много.
Мы прошли через открытую створку в монастырский двор. Там никого не было. Слева от нас был храм.
- Пошли в него, - сказал я.
В храме не было ни одного человека.
«Прихожане. Убедительная просьба не зажигать свечи в храме, после окончания службы, во избежание возгорания!» - прочитал я объявление на стене.
- Тогда просто записки напишем, - сказал я сыну, и принялся писать имена всех тех, кого обычно, уже практически на автомате, писал в них.
Пойдем к иконам? – предложил я сыну.
Он ничего не ответил. Мы прошли по храму, рассматривая присутствующие в нем иконы. Слева, перед алтарем лежали частички мощей различных святых. Я приложился к ним, с молитвой. То же самое сделал, повторив за мной и Егор.
Я встал посередине храма, рассматривая его строгое убранство. Внутри было очень просторно, но чувствовалось, что, не смотря на отсутствие здесь по близости других церквей, приход был не велик. Правда рядом от монастыря, метрах в двухстах, располагался какой-то поселок. Я видел еще из машины, там, на небольшой сопке несколько пятиэтажек. Скорее всего это был очередной гарнизон.
- Не знаю, что делать с записками. Нельзя тут видимо, как на Соловках, деньги оставлять. Не принято тут это, - сказал я Егору.
- Может во дворе, кто-то есть? – предположил он.
- Может. Пойдем посмотрим.
Мы вышли из храма, и я увидел пушистого, но, какого-то ободранного, рыжего кота, который шел через монастырский двор прямо к нам, с поднятым трубой хвостом.
- Это чей же такой красивый котя? – спросил я его. Но, он словно бы и не слыша моих слов, продолжал приближаться ко мне своей развалистой походкой.
Я присел на одно колено, даже и не подозревая, что он даст себя погладить. Но, котик подошел ко мне, и потерся о мою, согнутую в колене, левую ногу.
Я погладил его, и что удивительно – ему это понравилось.
Все же этим северным кошкам, и котам не хватает ласки. Они здесь отличаются некой добротой, и доверием к людям.
- Пап, а у него нет лишая? – спросил Егор.
- Думаю, что здесь о такой болезни и не знают вообще, - задумчиво сказал я.
Из соседнего с храмом здания, как раз оттуда, откуда и шел котик, вышла монахиня и как мне показалось, направилась прямиком к нам. Но, потом, я понял, что она шла в церковную лавку, которая была расположена рядом с храмом, прямо в монастырской, бревенчатой стене.
- Что у вас? Записки? – спросила она меня.
- Да.
- А какие?
- Как это, какие? Обычные записки, - не понял я ее
- Нет. Обычных не бывает. Это вы думаете, что обычные, а на самом деле они не обычные. Есть заказные, сорокоуст, - начала перечислять нам долгий и непонятный для нас список монахиня.
- Пройдемте ко мне в иконную лавку, - предложила она нам, и мы прошли за ней, а за нами котик, которому мы определенно понравились. Она не замолкала, продолжая объяснять нам на ходу.
Мы встали посередине лавки. Котик ходил кругами вокруг моих ног, и терся о них. Монахиня разъясняла нам очень тяжелый урок, который никак нам не давался.
Я стоял спокойно и слушал, в надежде запомнить что-то, или хотя бы понять смысл сказанного ею. Но, не мог. Егору же было еще тяжелей. И только котик, казалось все уже, и достаточно хорошо знал.
Я присел на корточки и погладил его. Это придало ему сил, в его желании ласкаться.
- Бедолага наш. Драный весь. Маслом вот только намазала. Коты местные подрали его. Он же постоять за себя не может. Приходит с миром к ним, а они бросаются на него.
- Так вот почему он такой облезлый весь. Ничего, за то добрый, ведь в монастыре живет все же, - сказал я.
- Они приходят кормиться к нам на кухню. Еда-то всегда остается. Вот там его и гоняют. Совести у них нет.
- А прихожан у вас много? – поинтересовался я.
- Нет, не очень. Откуда тут? А вы откуда будете?
- Из Москвы вот к вам доехали. Путешествуем мы. На Соловках пожили чуть-чуть, теперь вот в Мурманске живем.
- А обратно, когда?
- Да, послезавтра уже.
- Ой, а вы знаете, что? Не через Питер поедите?
- Нет, стороной его обойдем. Были там в прошлом году. Сейчас уже сил нет заезжать. Устали очень в отпуске.
- Ну, и ладно тогда. Передать просто думала через вас. К нам много странников приезжает. И из Питера будут еще. Тебя, как звать? – спросиля она сына.
- Георгий. Какое красивое имя. Кто же тебя так назвал? Папа? Или мама?
- Не знаю, - замкнулся в себе Егор.
- Я назвал. Мама против была.
- А, что вы без мамы путешествуете? – спросила монахиня.
- Не живем мы вместе. В разводе мы, уже давно.
- Да. В разводе. Да. Не просто это.
- Сейчас все не просто.
- Георгий. Вот возьми, тут молитва преподобному Трифону. Будешь читать. Надо читать каждый день молитвы. Вот тебе еще книжечка про наш монастырь. Ты маму слушаешь?
- Он слушает маму. И вообще не спорим мы с ним никогда. В этом плане очень хороший ребенок.
- Да, какой же он ребенок. Взрослый уже совсем. Вы молодцы, что приехали к нам, хотя бы и так, на несколько минут. Монастырь старый у нас. Точнее основан он в начале шестнадцатого века, вот только до наших дней ничего не дошло, все сызнова построили, ничего не сохранилось, кроме самого места. Святое оно.
- Матушка, сколько с нас за записки, и книжку?
Монахиня подсчитала все на бумажке, и сказала сумму. Я заплатил.
- А книжку я бесплатно ему дала. Пусть почитает ее.
- Хорошо.
Я взял у нее сдачу, и сказал:
- Пора нам обратно.
- Ну, ступайте с Богом, - сказала монахиня и перекрестила нас.

Мы вышли из монастыря, и сели в машину.
- Что-то быстро мы сегодня очень. Не рассчитывал я так. Теперь не знаю, что делать будем вечером. – размышлял вслух я.
- Пойдем в музей, который в порту, - напомнил Егор.
- Точно! Я и забыл.

Уже в половине второго дня мы парковались в порту, возле музея.
- Пообедаем потом уже не спеша, - сказал я.
- Хорошо.
Я припарковался прямо перед входом, таким образом, что нам хорошо было видно прямо из машины часы работы музея.
- Блин! Они с двух часов работают! – увидел я расписание.
- Что будем делать? – спросил Егор.
- Что? Что? Ждать конечно. Уж не ехать же обратно к гостинице.
Погода менялась постоянно в течении всей нашей дороги обратно. То светило солнце, то шел снег. И сейчас вообще из облаков посыпался мелкий, колючий град. Градинки моментально таяли, лишь коснувшись земли, исчезая на глазах. От безделья я наблюдал за этим процессом.
За этим наблюдением, и попытками сфотографировать моментально тающие градинки, и пролетели те минуты, что оставались до того момента, как откроется дверь музея. Но, она не открылась изнутри.
По лестнице, ведущей к двери музея стала подниматься не спеша, какая-то женщина. Возраст ее было сложно определить по причине того, что она была в плаще, с шарфом на шее, который закрывал еще и часть ее лица. Да и сам зонтик в ее руках, бросал сильную тень на те остатки видимой части лица, таким образом, что и их-то разглядеть было практически невозможно.
На часах было еще только без десяти два. Она не стала закрывать за собой до конца, входную дверь, оставив ее слегка приоткрытой, что давало нам маленькую надежду на то, что мы можем попытаться войти в музей уже сейчас, но я не искушая судьбу, решил все же остаться в машине до тех пор, пока не исполнится ровно два часа дня.
- Пап, уже без пяти. Может пойдем.
- Нет, давай еще хотя бы пару минут? – попросил его я.
- Хорошо.
Ровно без трех минут, я казал:
- Идем! – и мы вышли из машины, направившись к приоткрытой двери, в надежде войти сегодня в музей самыми первыми.
Я потянул дверь на себя, и вошел вовнутрь. За мной зашел и Егор. Внутри, в полумраке перед моими глазами предстал весь музей, который занимал всего один зал. Слева, в углу было выгорожено небольшое помещение под комнату смотрителя музея, или кассу. В нем сидела, как раз та самая женщина, что не до конца закрыла входную дверь. Она была здесь полновластной хозяйкой, как я понял. И кассиршей, и смотрительницей, и может быть даже, не побоюсь этого слова, директором музея.
- Добрый день. Ничего, что мы на минуту раньше? – вежливо поинтересовался я.
Она посмотрела на часы, висящие у нее над рабочим местом, и сказала:
- Ничего, всего одна минута. Я думаю, что можно на это закрыть глаза.
Мне удалось слегка разглядеть ее. Ей было лет шестьдесят пять, не меньше. Волосы она явно подкрашивала в черный цвет, чтобы не было видно седины. Но глаза ее были выразительны и говорили об избытке скрытой в ней энергии деятельности, как у любого человека, вышедшего на пенсию раньше, чем он бы этого хотел. Ведь эта ее работа, явно не являлась той, которой она посвятила большую часть своей жизни.
- Спасибо большое. А, где у вас касса? – спросил я ее, поблагодарив за послабление режима посещения музея.
- А, у нас тут бесплатно, - сказала она, и при этом, как-то оглянулась по сторонам.
- Очень хорошо, - ответил я.
- Экспозиция начинается у нас слева, и потом дальше, направо по часовой стрелке, - объяснила она, и сделала вид, что ее совершенно не интересует то, как может повлиять на нас их музей.
Мы с Егором стали медленно рассматривать стенды музейной экспозиции, и дойдя за каких-то пять минут уже до его середины, почувствовали, за своими спинами ее присутствие, прежде всего, как экскурсовода, лишенного своей работы.
Она ждала того момента, когда мы сломаемся, из вежливости задав вопрос по какой-либо интересующей нас теме – первыми.
- Какие интересный акварели у вас тут представлены! А это местный художник наверняка? – спросил я ее, прекрасно понимая, что теперь так просто мы отсюда уже никогда не выйдем.
- О, это наша местная знаменитость! Посмотрите, что ему удалось сделать! Он рисовал самые выдающиеся здания города, который здесь строились, начиная с тридцатых годов. И нам удалось склеить из них такую, некую развертку, условно изображающую весь наш город. Посмотрите, тут и рыболовецкое училище, и клуб. А вы не из Мурманска? – догадалась она, и схватившись за краешек подброшенной ей теме, начала она раскручивать ее, перемещаясь в следующую, и в следующую, пока бы не исчерпала все до самого дна. И тут, уже наше «спасение», зависело только от силы воли в принятии решения об эвакуации из музея. Но, пока, меня устраивал этот наш, добровольный гид, открывающий многие тайны, о которых молчал интернет.
- Да, мы приехали из Москвы, - открыл я страшную, в первую очередь для себя, тайну.
- Так вы приехали из далека!? Значит вам будет вдвойне интересно узнать о нашем городе побольше! – сказала она, озарившись лучами счастья, ответившими ее лицо.
В этот самый момент, на пороге входной двери появился силуэт той самой, знакомой нам по гостиничной столовой, худенькой женщины, с короткой стрижкой.
Она стояла в нерешительности от того, можно ли войти не заплатив, не находя кассы, но видя, что музейный работник уже избравший себе жертву, занят ей.
Наконец наш добровольный экскурсовод заметила ее, и сказала, поняв причину замешательства:
- У нас тут бесплатно.
Худенькая, рыженькая женщина, как бы обрадовавшись этому, было сунулась в глубь музея, и тут же наткнулась на нас, только сейчас узнав в нас таких же, как и она, гостей Мурманска, проживающих с ней в одной и той же гостинице.
- Здравствуйте, - сказал я, улыбаясь, глядя прямо в ее глаза.
- Здравствуйте, - ответила она мне, улыбнувшись своей большой, и доброй улыбкой, показывая ровные ряды белоснежных, и ровных зубов.
Я подумал, что надо бы как-то подойти к ней, и заговорить хоть о чем-нибудь, ведь такие совпадения бывают раз в жизни. И к тому же она явно из Москвы. Но, как же мне вырваться из плена «экскурсовода»?
Женщина, смутившись от моего, возможно слишком приветливого взгляда на нее, а может и потому, что не хотела никаких приключений, как-то скромно отошла в сторону, затем все дальше, в глубь экспозиции, и наконец, совсем близко подошла к входной двери.
- Господи! Ведь она же уйдет совсем, пока мне вливают в уши историю города от «А», до «Я»!  Надо, что-то делать и делать именно сейчас, пока я еще что-то могу. Но, как?
Может быть эта худенькая женщина поняла, что ее тут ждет моя участь – быть пойманной «экскурсоводом», и решила бежать от этого носильного рабства? Ответ мне не дано было узнать. Но, одно было совершенно точно, она не подыграла мне, в моем, может быть и не так сильно выраженном, но, все же стремлении узнать о ней больше.
- А здесь у нас хранится самая настоящая сирена, ручку которой крутили во время авиационных налетов, и постепенно ускоряясь звук ее становился все громче и пронзительней, оповещая всех жителей города о налете Немецкой авиации.
- А скажите пожалуйста, у вас тут холодно зимой бывает? – спросил я.
- Ну, как вам сказать. Когда как. Иногда, примерно дня три за зиму, может быть и сорок градусов мороза, а так зимы у нас умеренно холодные. Градусов двадцать часто бывает. Но, понимаете в чем дело, холод здесь не так тяжело переносится, ну, скажем, как у вас, в Москве. Здесь все по-другому.
Вот полярная ночь – это да, тяжело. Вы знаете, когда уже на пенсии, как-то по-другому воспринимаешь окружающую действительность. Хочется побольше радости. А жизнь, она сами знаете, какая бывает. То одно, то другое, а тут еще ночь, да еще и полярная. Многие, беженцы, кто приехал к нам из Донецка, не смогли тут остаться. Тяжело им. Да и мне уже тяжеловато.
- А когда ночь начинается у вас? В Декабре?
- Ну, в Ноябре уже дни темные, а в Декабре они совсем исчезают. Те, кто приехал, ходят сонные, и не могут работать. Засыпают на ходу. Это мы уж привыкли тут, с детства.
- А когда ночь кончается у вас? – спросил я.
- В Феврале, начинает солнышко постепенно появляться. И на сердце уже радостно становится, а уж, когда хотя бы час в день его видно, все идет, как по маслу. День моментально вырастает, и уже не так холодно.
- А может быть так и должно быть, когда человек постоянно чего-то ждет? И, когда это происходит, то он радуется вдвойне от того, что очень хорошо понимает, что это не на всегда, и что опять потом придется ждать этого же. Не возникают привычки. Нельзя привыкать к хорошему, от этого начинаются депрессии, я так считаю. Вы не согласны со мной?
- Конечно согласно. Нам, людям, так мало надо для счастья. Совсем ничего. Только надежда, и все. А, когда ее нет, то и жить не хочется, - с легкой, счастливой улыбкой на лице, сказала женщина. И тут же переменила тему:
- А порт у нас работает и днем и ночью – грузит уголь. Вы знаете, и зимой работа не прекращается. Кольский залив никогда не замерзает. Только, когда сорок градусов мороза, порт прекращает работу. Но такое бывает очень редко. А полярной ночью, у нас, вот так вот светло. Порт освещается мощными прожекторами, и многие наши гости удивляются этому яркому свету, - сказала она, показывая рукой на большую, фотографию порта, освещенного множеством мощных прожекторов.
- А, что, через порт проходит только уголь, и все? – спросил я.
- Вы знаете, сейчас да. Практически только он. Во все страны мира мы его продаем. Даже в Бразилию.
- А, как же рыба? Ее перестали ловить совсем?
- Нет, что вы!? Не перестали! Просто ее не привозят в порт, а сразу в Норвегию везут.
- Совсем не везут?
- В Россию ее невыгодно стало продавать. А летом у нас как хорошо. Не жарко, а тепло. Все дело в климате. Заполярный круг, а Гольфстрим греет.
- Да, я знаю, - сказал я.
- А вы знаете, что в две тысячи пятнадцатом году, нам было всего сто лет?
- Нет. Если честно, то я, только тут, у вас в музее узнал это. Только вот не понял, с какой целью был основан тут город?
- А это еще Николай второй решил так, основать здесь военный порт, для выхода в Баренцево море.
- А почему именно здесь?
- А потому, что здесь проще всего и быстрее было его построить. Вы понимаете, ведь сначала строился порт, а город уже потом. Люди жили в землянках. А глубина Кольского залива, позволяла легко сделать здесь, без особых затрат – причалы. Ведь тут не просто глубоко, а еще и скальные основания были, торчащие из воды. Очень удобное место оказалось. Вот и приняли такое решение. Сначала правда тяжело было со строителями. Людей сгоняли сюда чуть ли не силой. Условий для жизни не было никаких, - рассказала смотрительница, подведя нас к стенду, с фотографиями строек всех периодов развития городской структуры.
- Так вот, почему здесь нет старых зданий. Но, как я понял, основная волна застройки, это конец шестидесятых, когда и появились везде эти девятиэтажки.
- Да, после войны город и начал развиваться. Сначала ятиэтажки, как и в Москве у нас все, а потому уже, как вы правильно сказали, в конце шестидесятых – девятиэтажные дома.
- Город очень хороший, чистый. Нет пробок, и мало машин, - похвалил я со своей колокольни.
- А вы знаете, что Мурманск, тоже город-герой, и у нас бывает праздничный салют, к дню победы?
- Конечно знаю. Мы уже были с Егором на сопке, где стоит мемориал Алеша, - ответил я.
- Только три города-героя в России не были взяты Немцами. Знаете, какие?
- Думаю да. Это Москва Питер, и…
- И наш Мурманск, не дала мне самому закончить фразу смотрительница музея. Нам, так же, как и вам, есть чем гордиться.
Мы опять, сделав очередной круг по музею, оказались возле механической, ручной сирены.
- Ой, а вы знаете что!? Хотите, я вашему сыну дам покрутить эту сирену?
- Давайте. А он сможет?
- Конечно сможет! Это очень легко. Мальчик, иди сюда.
Я тут же взял телефон, чтобы снять это безобразие на видео, хорошо помня о том, что Егора нельзя ни фотографировать, ни снимать на видео.
- Пап!
- Егор, я только тебе и маме перекину, - оправдался я.
И только, после этих, моих слов он начал крутить ручку сирены, постепенно разгоняя ее до состояния налета вражеской авиации.
- Вот видите, ему нравится! – с еще большей улыбкой, сказала смотрительница музея.
- Спасибо вам большое, сквозь гул сирены, прокричал я.
- На здоровье, - ответила она.

Когда мы выходили из музея, светило солнце. Градусник в машине показывал целых тринадцать градусов. И действительно было жарко.
- Ты видел Егор, какая здесь погода? Прямо, как в Норвегии, - сказал я.
- Ты ведь не был в Норвегии.
- Я был рядом, и в примерно в эти же дни. Мы ждали погрузки на паром перед Данией. И перед моей машиной, стояло огромное электронное табло, которое показывало температуру во всех североевропейских странах, в данный момент, и на неделю вперед
- Я тогда еще был маленький?
- Да, тебе было семь лет, и я тебя не взял с собой. А теперь очень сильно жалею об этом.
- А когда мы с мамой были в Грузии, там было тепло, и не было града, а снег лежал только в горах, - вспомнил Егор.
- Все, поедем без навигатора. Я уже достаточно хорошо изучил этот город, - сказал я и мы поехали на парковку, в нашу гостиницу.
- Да, тут все просто, - согласился Егор.
- Где будем есть? – спросил я Егора, выключив мотор.
- Пап, давай я сам найду в интернете, - ответил он, взяв в руки свой телефон.
- Замучил я тебя подножным кормом.
- Вот, тут не далеко есть «Кружка» какая-то. Или еще «Ложка и вилка». Куда пойдем? – спросил он.
- Давай начнем с кружки, она, как-то ближе по духу, что ли, только давай сначала снимем термобелье. А то тут, видимо все же лето наступило, - ответил я, с улыбкой.

Кружку мы нашли не сразу, блуждая по уютным, Мурманским улочкам, иногда напоминающим мне Московские. Поев там, мы доплелись до своего номера, и оба рухнули на свои кровати, словно мертвые. Только минут через двадцать найдя в себе силы на вылазку за чаем, и кофе.
Попив кофе, я пришел в себя и захотел чего-нибудь выпить. Так, как время было еще всего лишь начало шестого вечера.
- Егор, я выйду прогуляюсь, - сказал я, все же найдя в себе силы для похода в «Пятерочку», за маленькой бутылочкой для себя. Пойдешь со мной?
- Нет, - коротко ответил Егор, и по его краткости я легко догадался о степени его усталости за сегодняшний, такой насыщенный впечатлениями день.
- Тебе что-нибудь брать? – спросил я уставшего ребенка.
- Нет. Или возьми чипсы, - спохватился он.

«Пятерочка располагалась всего в двухстах метрах от гостиницы, сразу же за автомобильной заправкой.
Я вошел в магазин, и сразу же прошел в вино-водочный отдел, где нашел ту бутылочку, что мне была нужна. Взяв ее, я на лету захватил те чипсы, которые попросил Егор, проходя мимо стеллажа с ними, который был как раз на пути к кассам, и встал в очередь в одну из двух касс, за которой находился кассир, в отличие от другой, неработающей. Очередь была не большой. Я был третьим. Передо мной был молодой человек, а перед ним уже расплачивалась, уложив продукты в пакет, девушка.
За мной стояла женщина лет восьмидесяти. Она выкладывала на конвейер, перед кассой свои продукты. Это была маленькая веточка винограда, на который были явно скидки, один персик, хлеб, пакет молока, пара луковиц, одна морковка, и рис.
Уложив все очень аккуратно, и компактно, она принялась считать свои деньги, открыв кошелек. Их там было не много, и бумажные купюры не были уложены, в расправленном виде, а свернуты в трубочки, словно бы так они выглядели значимее. Она достала сто рублей, не спеша, дрожащей рукой развернув их, потом еще сто, и пятьдесят, явно считая в голове, складывая стоимость покупаемых продуктов. Мне показалось, что ей не хватает, потому, что из другого, закрытого на молнию, отделения кошелька, она стала доставать мелочь, и добирать сумму ей.
Переложив все бумажные, расправленные из трубочек, деньги в другую руку, она еще раз добавила в нее, по одной монете кучку из мелочи, явно волнуясь от того, что ей может не хватить.
Я стоял в пол-оборота, и пытался разглядеть ее. Она была очень похожа на школьного преподавателя математики. Одетая очень аккуратно, она выглядела очень ухоженно, и мне почему-то показалось, что она живет одна, без мужа. То ли он умер, то ли его никогда и не было. Да и кольца у нее на руке не наблюдалось. Но, кто же носит кольца в наши дни?
Старомодный плащ, шарфик, юбка, и туфли, купленные явно очень давно, имели опрятный вид, и хорошее состояние, придавая ей вид человека, давно живущего в прошлом, изредка, возвращающегося в мир нынешний, и то, только за самым необходимым - едой. Вот и сегодня она хотела порадовать себя виноградом. Ведь сам контраст простых, злободневных, дешёвых продуктов, в сочетании с фруктами, уже говорил о том, что такие покупки делаются ей очень редко.
На конвейере, перед ее набором продуктов, через разделительную жердочку, лежали моя бутылочка водочки, и чипсы. Какой сильный контраст разделял нас. По своему возрасту я мог бы быть ее сыном. Но, моя мама умерла, еще три года назад. Мне стало стыдно сейчас за свои покупки.
Женщина пересчитывала свои деньги уже третий раз. И мне показалось, что ей все же не хватает.
- Не хватает? – спросил я ее, в надежде помочь, добавив своих денег. Сейчас многие делают так в очередях на кассу.
- Нет, все сошлось, - испуганно ответила она. Мне стало вдвойне не ловко от того, что я возможно сейчас обидел ее своим вопросом. Но, задан он был с нужной интонацией, а просто так протягивать деньги, я не решился, боясь еще больше обидеть этого, очень интеллигентного человека.
Мой вопрос напугал ее, но она поняла, что своим ответом могла обидеть меня в моем порыве, и улыбнулась мне, как умеют улыбаться пожилые люди. Беззащитной, пронизывающей насквозь улыбкой, заботливого человека, словно я когда-то был ее несмышленым учеником.
В этот момент я посмотрел ей в глаза. У нее на лице не было и капли косметики. Светлые, не очень длинные, обильно покрашенные сединой волосы, были аккуратно уложены, и спрятаны под косынкой. И я понял тогда, что передо мной счастливый человек.
Оплатив свои покупки карточкой, я быстрым шагом пошел прочь из этого магазина. Мне стало очень грустно от этого сиюминутного общения с таким сильным, и в то же время заботливым человеком, живущим здесь, на севере страны, в Мурманске.

Я шел быстрым шагом мимо припаркованных вдоль дороги машин. Одна из них была с Московскими номерами. Белый кадиллак. Из него вышел молодой, бородатый человек, и с гордостью посмотрел на свой «пепелац», аккуратно закрыл его дверь, нажал на кнопку, какой-то ненужной, и бестолковой сигнализации, которая крякнула при этом, словно утка от неожиданности, на которую наступил проходящий мимо неуклюжий бегемот.
Мне нестерпимо захотелось улыбнуться, и мои губы разъехались в улыбке. Чтобы никто не увидел ее, я посмотрел себе под ноги, но именно перед тем, как это сделать, все же поймал на себе его гордый, самовлюбленный взгляд, встретившись глазами.
Москвич, явно ничего не понял, приняв меня за местного идиота.

Войдя в номер, я поставил бутылочку к себе на тумбочку, отдал Егору чипсы, и сняв верхнюю одежду, завалился на кровать, чтобы взять в руки с тумбочки, не выключенный мною, перед уходом, компьютер.
- Надо в интернете посмотреть расписание катеров до Кижей, из Петрозаводска. Чувствую у нас будет денек, когда мы погоним из Кеми в Ладогу, по дороге заезжая на еще один остров, - сказал я и открыл нечто похожее на туристический сайт, где было написано о том, что всего лишь два раза в сутки идут туда катера. В десять утра, и в двенадцать часов дня. А обратно, в два, и в четыре дня.
- Так, два часа туда, и два обратно, и два там, итого шесть. Значит обратно двухчасовым.  Шесть плюс десять, это шестнадцать, плюс три часа до Ладоги, и того девятнадцать. Но, тогда из Кеми нам надо выезжать в полшестого, и это максимум, а то и раньше, - просчитал я весь маршрут вслух.
Егор лежал молча, играя в своем планшете, никоим образом, не участвуя в моем, правильнее будет сказать – диалоге.
- Ладно Егор, надо решать, что мы будем делать завтра. Ведь сегодня мы с тобой сэкономили целый день, - сказал я.
- Не знаю.
- Опять мне все решать, - вздохнув, сказал я.
- Ну, я же тут никогда не был.
- А я был!? Ладно, значит так. Завтра гуляем по городу. По скольку у нас нет пропуска во все эти местные города, где стоят подводные лодки, то предлагаю, завтра пробраться вот сюда (показал я на виде из спутника в Яндексе), к судоремонтному заводу. На виде сверху тут просматриваются два военных корабля, кстати довольно больших, а потом можно будет съездить на подворье Феодоритовского храма
- Это то самое, которое сделано из дерева?
- Да, то самое.
- Ладно.
- Что, ладно!? Больше некуда просто. Город всего триста тысяч Главный, морской музей на ремонте. Раньше времени мы выехать все равно не сможем, потому, что гостиницы у нас заказаны. Поэтому только такой график. Ничего другого просто нет.

Путешествие к судоремонтному заводу кончилось неудачей. Проехав практически к его входу, и припарковавшись во дворах жилого микрорайона, мы вынуждены были пробираться по склону сопки, с которой он граничил, для того, чтобы сфотографировать те два военных корабля, которые, в данный момент, находились в его сухом ДОКе. Но, то ли сопка оказалась слишком низкой, то ли в самом доке ничего в данный момент не стояло, а я поверил старой фотографии, но нам, так ничего и не удалось увидеть с этого склона, кроме конечной остановки местных Мурманских маршруток.
Оставалось теперь только сам о подворье.
Продравшись сквозь кустарник, растущий на скалистом склоне сопки обратно к своей машине, мы с радостью залезли в нее, и я набрал в навигаторе, заранее записанный адрес с подворьем Феодоритовского храма, так, как побоялся ехать, положившись на собственную интуицию, но уже практически доверяя ей.
Уже через пятнадцать минут мы оказались на месте, правда, сначала послушно повернув не туда, куда посоветовал нам наш навигатор, и только благодаря тому, что я вовремя это заподозрил, нам удалось выехать из этой, похожей на танковый полигон улицы – самостоятельно. Но, порогом я все же задел за хорошо укатанную, глиняную, дорожную неровность.
Припарковавшись на горочке перед подворьем Феодоритовского храма, я заглянул под машину. Со стороны это возможно выглядело так, словно я хотел помолиться перед ней, встав на колени, как перед божеством, помогающим нам передвигаться в пути, и попадать все время в те места, которые нас интересовали.
Егор молча наблюдал за всем этим процессом, стоя в сторонке.
Заглянув под машину, в том месте, где я обычно цеплял дном асфальт, а это был почему-то правый порог, я заметил на нем нехватку трех пистонов его крепления, которые сорвало во время нашего путешествия.
- Ну, как? – с пониманием дела, поинтересовался Егор.
- Три пистона сорвало, - констатировал я, переходя со своей «молитвой» на правый край машины. Но, там было все в порядке. Все запчасти оказались на своих местах.
- Все, потом, после подворья заедем на сервис, к дилерам Пежо. Помнишь мы проезжали? Тут недалеко.
- Да, помню. А зачем?
- Купим пистоны крепежные на бампер. Тебе интересно там будет. Заодно и джип новый Пежо посмотришь. Он же тебе нравится?
- Да.
Мы прошли сквозь большие, деревянные ворота, установленные, как и везде в этих краях, в полуметре от земли в арочном проеме, сделанном в огромной, сложенной из бревен, башни подворья, к которой с двух сторон подходили его низкие, чисто символические, бревенчатые стены.
- Смотри Егор, у храма конек трапезной, пристроенной к четверику центральной его части просел. А знаешь почему?
- Нет.
- Потому, что они его прямо в стены четверика вмонтировали. А тот, ясно дело – просел со временем, наверно на полметра минимум. Вот теперь и криво все. Ну, ничего, все еще переделать можно, - объяснил я.
- Заходим? – спросил Егор.
- А ты сам, как думаешь? – с улыбкой ответил на вопрос вопросом, я.
Я открыл огромную, деревянную дверь храма, и первым в нее вошел батюшка, который незаметно для нас подкрался сзади, неся в руках много десятков, аккуратно сложенных книг.
- Спасибо большое. У нас тут как раз машина с литературой пришла. Разгружаем вот, - извиняясь сказал он.
- Пожалуйста, - ответил я.
- А вы с сыном! Как это хорошо! – сказал он, счастливо улыбаясь. Женщина на ящике так е улыбнулась нам.
Я попросил несколько свечек, и написал записки. И, когда расплачивался за них, то вместе с сдачей получил еще и два пакетика, с половинками огромных, местных просфор.
- Спасибо огромное! Какие большие! – удивленно поблагодарил ее я.
- Пожалуйста. Рады вам. Хорошо, что зашли с сыном.
В этот момент батюшка, подошел к ящику, с новой партией книг, и положил их на него, со словами:
- Как хорошо, что вы с сыном, посмотрел на нас, улыбнулся, и словно очнувшись от какой-то, посетившей его мысли, пошел дальше, таскать книги.
- Батюшка, благословите нас на дорогу обратно, - попросил его я.
- А вы не из Мурманска? – спросил он.
- Мы из Москвы. Завтра обратно. Вот, приезжали к вам в гости. До Печенги доехали даже.
Батюшка, тут же, охотно благословил меня.
- Отец Владимир, вы идете!? – послышалось с улицы.
- Ой, ну, да, конечно, конечно! Бегу, - ответил он, опомнившись,
Мы, воспользовавшись моментом, просочились в храм. Там никого не было. Служба уже кончилась, и прихожане разошлись. Но, если честно, то мне показалось, что город постепенно завоевывается другими конфессиями. Я видел тут много, скорее всего Лютеранских храмов. Православные мне встречались всего пару раз.
- Вот такие вот они, Православные, деревянные храмы, - сказал я Егору.
Когда мы поставили все свечки, я сказал:
- Поехали в сервис?
- Да, - ответил Егор.
Поскольку мы передвигались по Мурманску все время по самой главной его, центральной улице, я не стал искать в навигаторе нужную мне улицу, да и к тому же, я не знал ее названия.
Все известные автомобильные брэнды, в городе располагались в ряд, на одной маленькой улочке, рядом с каким-то озерком. Я припарковал нашу машину возле дилера Пежо, и мы прошли в здание.
Я подошел к свободному в данный момент менеджеру, и поздоровавшись, спросил:
- Скажите пожалуйста, у вас могут быть в наличие крепежные пистоны порога, на Пежо RCZ?
- У вас 3008?
- Нет, у меня спорт-купе, - обиженно, поправил его я.
- Он сделал вид, что понял, о чем я говорю, и принялся искать их наличие в базе данных.
- Вот, посмотрите пожалуйста, это не они? – спросил он, развернув ко мне лицом свой монитор. Там была схема крепления моего пластикового порога.
- Да, это они. А у вас не может быть еще и заглушки, треугольной на левое зеркало заднего вида? – спросил я заодно у него.
- Это, какая? – не понял он.
Тогда я встал и показал ее на представленном у них в зале магазина модели нового джипа, который пользовался огромным спросом.
- А, эти! Понятно. Больше ничего не надо? Сейчас посмотрим, - сказал он и продолжил поиски.
Через пару минут он сказал, опять повернув ко мне свой монитор:
- Вот это похоже на нее?
- Да.
- Понятно. Только под заказ. А вот пистоны есть в наличии, - заключил он, через пару минут.
- Если под заказ, то не надо. Только пистоны, - ответил я.
- Сколько вам штук?
- А по чем они?
- По пятьдесят рублей.
- Тогда три.
- Вы будете платить наличными, или картой? – спросил он меня.
- Картой, - ответил я.
- Как ваша фамилия? – спросил он, надеясь, быстро оформить заказ, найдя меня в своей базе данных.
- Меня нет у вас. Я из другого города.
Менеджер выписал мне платежку, и сказал:
- Касса у нас вон там, за углом.
- Там, за джипом? – уточнил я.
- Да, за ним.
- Пошли Егор, оплатим, - сказал я.
Я оплачивал покупку в кассе, а Егор разглядывал новый джип, который явно его заинтересовал.
- Нравится? Давай залезем вовнутрь? – предложил я.
- Давай.
Мы сели в него, на передние сиденья.
- Красиво? – спросил я.
- Да. Только очень тесно. У тебя в машине гораздо больше места, - определил Егор.
- За то это джип. Как бы он нам пригодился в Териберке. На нем бы мы могли так эпатажно застрять в песке!
Егор улыбнулся.
- Пошли за пистонами?
- Пошли.
Я забрал пистоны у менеджера, и мы пошли к машине, где я тут же их и поставил на пустующие места.

Завтра, рано утром, нам нужно было уезжать из города. Ехать не хотелось, у нас впереди было еще полдня, и мы, поставив машину перед нашей гостиницей на парковку, мы пошли искать кафе.
- Пошли в л «Ложку и вилку»? – предложил Егор.
- Давай, ведь в кружке мы уже были, - согласился с ним я.

Когда мы поели, у нас впереди был еще целый вечер. Но, никаких приключений нам больше не хотелось. Разве, что только прогуляться пешком от кафе до гостиницы.
Наш путь проходил через скверик перед министерством рыбного флота. На парадной лестнице которого стояли алебастровые фигуры олений с олененком, и медведицы, с медвежонком. Они располагались по ее краям, как бы охраняя ее от посторонних, случайных, не имеющих к данному вида флота людей.
Мы же, как раз такими и были.
- Егор, сфотографируй меня напоследок. с оленями и медведями? – попросил я его.
- Зачем пап? – искренне не понял он моего желания.
- Ну, как же Егор!? Ради смеха только. Смотри какие они веселые!? Особенно медвежонок! И те, и другие, белого цвета, потому, что северные. Мы же сейчас с тобой на севере!? Почему бы нам не сфотографироваться с его местными жителями? Я, например, не видел тут ни одного живого оленя, и медведя. Все они попрятались от нас, от страха, и только эти алебастровые, не испугались, - с улыбкой разъяснил я сыну свое желание.
- Хорошо, давай, только быстро, - согласился, явно чтесняющийся моего желания, сын.
Ведь возле оленей, например, стоял мужчина в костюме, очень серьезного вида. Он курил сигарету, и чем-то, явно очень важном говорил по своему телефону. Может быть он обсуждал то количество рыбы, которое нужно было выловить завтра в Баренцевом море, а может и просто просил жену приготовить ему на ужин медвежатинки?
И, если с медведями я получился очень хорошо, изображая попытку полярника пролезть у медведицы между ног, в тот момент, пока она о чем-то говорила по медвежьи со своим сыном, то с оленихой все получилось не так славно. Она, явно умышленно прижималась ко мне на фотографии своей мордой, вытягивая, что есть мочи, свою длинную шею, закинув рога назад, чтобы не повредить меня ими. Но, торчащее пузо мужчины в синем костюме, сильно портило этот, теперь уже, явно несеверный пейзаж.
Я посмотрел фотографии, и сказал:
- А с мужиком прикольно вышло!
- Пап, посмотри, я там еще и без него сделал. Но там, еще круче. Олененка не видно, и ты прям, как будто с оленихой целуешься. Причем она тебя явно любит.
- Где? – не понял я.
- Полистай, там, в телефоне.
- А! Ну, да, точно! Хи-хи! Супер! – похвалил я своего сына, настоящего фотографа.
- Пошли? – спросил он.
- Да. Теперь точно все. А то, были на севере, а с местными зверями так и не повстречались. Пошли в берлогу, готовится