НЕМЦЫ В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ
Принято считать, что все счастливые семьи одинаковы, а вот несчастливые - очень разные. Думаю, что и среди несчастливых семей очень много схожих!
…На этот раз мой старший брат, Валентин, из райцентра приехал домой с приятелем – немцем Гришкой Янцен. Они поступили учиться в Барнауле в железнодорожное училище. Знакомство их быстро переросло в дружбу. Валька по опыту общения с различными забияками догадался, зачем к его земляку так часто подходят городские ребята. У них своя задумка: чем меньше иногородних поступит учиться, тем вольготнее им будет жить. Поэтому надо отбить охоту к поступлению в училище. Приезжих били, где только застанут! На Гришку они напали в конце коридора. Но с тылу городских ребят немедленно атаковал Валька. Вдвоем они быстро раскидали местных удальцов, попутно наставив им фингалов.
Их одели в форму железнодорожников. Теперь эти шестнадцатилетние парни явно выделялись на фоне сельской молодежи, одевавшейся, как придется. На них были кители, подпоясанные широкими ремнями. Пряжки этих ремней они уже утяжелили свинцом на случай драки и самообороны. Для зимы им выдали шинели. Я сам, год спустя, был одет в такую же форму. Она почти ничем не отличалась от солдатской и спасала меня от сибирских холодов.
Повзрослев, я стал размышлять, откуда что берется в государстве? Высоко оценил плановую работу советских учреждений. Наверняка где-то на фабриках женщины день и ночь строчили суконные шинели. Вся армия была одета и обута. Вот вам и работа тыла. Война кончилась. Можно отправить мастеров по домам. Но на складах залежалось довоенное черное сукно. Не пропадать же добру! Вместо серого на фабрики и в мастерские завезли черное. И они стали одевать в него студентов – будущих шахтеров и железнодорожников, учащихся производственно-технических училищ. Одевали до тех пор, пока сукно не кончилось.
А пока был июль, и парни щеголяли в летней форме. Радовало их, что кончилась безнадега и открылись новые горизонты жизни. Они выдержали конкурс, поступили учиться и через два года будут не просто слесарями, а слесарями-инструментальщиками. Это значит, что своими руками смогут изготавливать любые сложные инструменты. Профессия инструментальщика всегда была востребованной.
А случайное совпадение их биографий даже смешило: при живых отцах оба они оказались безотцовщиной. После войны куда ни глянь – везде дети росли без отцов. Вот и они такие же. Валькин с войны вернулся раньше других, но - инвалидом. Помаявшись в родной многодетной семье, он ушел к куме. Такая же «кума» нашлась и для Гришкиного отца в городе.
Григорий был красивым парнем. В семье он - старший по возрасту. Младшими были Руди, Эльвира, Валя и Зоя. В нашей семье нас, детей, было шестеро. Так что мы быстро подружились семьями, совершенно не различая, кто немец, а кто русский. Мы очень дорожили нашей дружбой!
Это был первый год после войны. В селе нас кормили огород, корова, десяток кур и заливной луг. Мы питались молодыми растениями многих сортов. Но пальма первенства принадлежала луку луговому, чесноку и аиру. У Гришки такой возможности не было. Но отец его был специалистом в мясной промышленности и работал на мясокомбинате. Тетя Лиза отличалась хозяйской смекалкой. В доме царили дружба и взаимоуважение, очень экономно распределялась пища. Иногда детям что-нибудь перепадало вкусненькое. Я видел, как девочки делали бутерброды, намазывая на хлеб жирную смесь из свиного сала и свиной кожи, прокрученных через мясорубку. Меня, правда, никто не угостил. До сих пор хочется такого бутерброда.
Мне очень нравилась эта семья. Все свободно говорили по-русски, читали те же книги, учились в обычных школах, абсолютно ничем не выделялись. Это были обычные советские люди. Гришка и Руди были старше меня, Эльвира - ровесницей, Валя – года на два моложе, а Зоя - ребенком. Я дружил с Эльвирой, мы были одногодки.
Эльвира заметно становилась девушкой. А мне, тощему и вечно голодному, было не до девчонок. Она вовлекала меня в ею же придуманные игры, в которых нужно обниматься, прижиматься друг к другу. Но, чертовка, выбрала столбик у калитки под окном, и мы вынуждены были обниматься через этот чурбак. Меня это злило!
Однажды, уже студентом, я приехал в родные края в начале осени. Сошел с поезда уже в сумерках. Было очень тепло, и обычно в это время я спал на сене в палисаднике под черемухами.
Решил наскоро навестить Янценов. И не засиживался, но ночь как-то меня обманула, наступила внезапно. Меня оставляли ночевать, но я так не любил беспокоить людей, создавать им неудобства! Да и дом недалеко. Мне предстояло пройти пятнадцать километров сначала вдоль железнодорожной посадки, а потом голой степью.
- Пойдем со мной, посмотришь, как мы живем, - пригласил я Эльвиру, совершенно не надеясь на ее согласие. Вот так, без умысла и замысла, чисто механически. Но она отнеслась к этому серьезно. Мне нравилась такая ее серьезность. Спросила разрешения у матери, и та не отказала.
Мы всю дорогу болтали! И откуда что бралось? В основном обсуждали прочитанные книги. Оказалось, что времени мы зря не теряли. Всех новых авторов мы знали по их книгам и героям, а отсюда и темы для беседы и споров. Каким коротким показался нам путь!
Тут своим появлением в полночь мы удивили мою маму. Наскоро покормив нас, она уже определила, где уложит нас на ночлег.
- Мы будем спать в садке под черемухой на сене. Ночь теплая, о нас не беспокойся.
Мама как-то подозрительно взглянула на меня, но ничего не сказала. И мы отправились в палисадник. Кстати, я там не раз ночевал с друзьями. Заиграемся допоздна – и на перину из сена!
Это было мое любимое место на все лето. Специально для постели я заготавливал траву, в которой было много голубой травянистой полыни. И от одного полынного запаха я приходил в восторг, а потом крепко спал. И не сомневался, что Эльвире моя постель понравится.
Безо всякой задней мысли я улегся лицом к подружке. Тут она сильно меня удивила! Не просто отвернулась, но еще и сжалась в комочек. Как будто боялась, что я наброшусь на нее и стану распрямлять. Я к тому времени еще не интересовался девочками, они мне были почти безразличны. Я посмеялся над ней и уснул.
…Григорий и Валентин действительно были как братья. Наряду с обучением в училище они поступили в вечернюю школу и окончили семилетку. После этого хотели продолжить учебу в Прокопьевском горном техникуме в Кузбассе, но Гришка экзамены провалил. Однако он не пошел работать в шахту «за большие деньги», как было принято в то время. Рациональный ум подсказывал ему совсем другое: он устроился работать на поверхности - на кирпичном заводе. Там, в отделе кадров, работала красивая татарочка Лида из Новороссийска. Она была членом партии, участницей партизанского движения. Так что Гришка соображал, что делал. Они поженились, получили квартиру. А вскоре у них родился сын.
Тут, конечно, вспомнили про Эльвиру, привезли ее в город в качестве подменной няньки. Я даже долго об этом не знал. А когда решил навестить молодую семью, то всех смутил. Потом я понял, что Эльвира безвылазно сидела в комнате с малышом. Лида сразу забрала его у Эльвиры. Гришка предложил нам сходить в кино, от чего мы не отказались. По дороге болтали о чем угодно, в основном о недавно прочитанных книгах. Меня в этот раз «потянуло» на афоризмы Козьмы Пруткова. Я «выдавал» их по любому поводу. Нам было весело, мы хохотали. К вечеру я уехал в общежитие. А через несколько лет от Лиды узнал, что Эльвира после этого похода бредила мною, звала во сне. Это поразило меня. Чего-чего, а такого я не ожидал. Даже не знаю, как поступил бы, если бы мне об этом сказали.
Получив диплом, я отправился на работу на Дальний Восток, а там меня призвали в армию на три с лишним года. Тут я засел за письма! От тети Лизы узнал, что Эдьвира вышла замуж и теперь живет на Севере. Она куда-то ехала поездом, видимо, в Ленинград. В купе оказался моряк-сверхсрочник, не женатый, вполне самостоятельный. Он и «уболтал» Эльвиру уехать с ним и выйти за наго замуж. Замужество ее мне показалось странным. Но я даже был доволен, что она устроила свою судьбу. Мне еще предстояло служить да служить!
…Но теперь я хочу рассказать о судьбе младшего брата Руди. Мне и сейчас, когда намотал большой житейский опыт, трудно до конца вникнуть в суть его характера. Во-первых – невероятное спокойствие. Его, казалось, ничто не трогало. Он ничего и никого не стеснялся и ни с кем не конфликтовал. Он любил мать и сестренок. Но при этом постоянно убегал из дома, доставляя матери дополнительные хлопоты по улаживанию скандала в прокуратуре.
Его не бывало месяцами. Однажды я присутствовал, когда он возвращался из своего побега. Он не переживал о том, что, нарушает покой семьи, преступает закон.
- Но ведь по-другому никак нельзя! – оправдывался он.
Ему говорили, что за отсутствие нескольких регистраций его могут отдать пол суд. «Пожалуйста, судите и сажайте, если я преступник. Только скажите, в чем моя вина? Мы жили в Приволжье как все люди Советского Союза. И если потребовалось нас переселить, то мы не стали от этого хуже или лучше. Мы остались советскими гражданами. Я считаю себя свободным гражданином своей Родины. А если представляю для общества опасность – сажайте меня в тюрьму. Не могу я понять: любому парню моего возраста не запрещается куда-то съездить, отлучиться, а мне вот нельзя. Почему? Вижу, у Вас в руках Закон о переселенцах. Вы говорите, что я его и нарушаю. Но он написан для чрезвычайного положения. Другие ведь ни в чем не провинились. Наказывайте меня одного. И почему все немцы должны идти каждую неделю и отмечаться в комендатуре?
После каждой такой беседы его выпроваживали домой. Он честно выполнял это пожелание. Успокаивал мать, обнимал сестренок. И снова пускался в бега. Как бы на зло комендатуре. Домой он возвращался приодетым, повзрослевшим. Рассказывал, что можно прожить, не воруя и не нарушая законов. На вокзалах выходил к поездам - помогал женщинам и инвалидам донести багаж. Нанимался грузчиком в магазины. Приглашали его вскопать огород, поправить забор или сарай. Он был предельно честен и открыт, никогда не врал, и это люди ценили.
Повзрослев, стал дружить с девушкой из своего города. Приглашал ее в гости – не пошла. Тогда он взял с собой Эльвиру, Валю и Зою и привел к ней – знакомиться. Конечно, он смутил подругу своим поведением, но таков был его характер: все, что он делает – не секрет! Потом девочки и без него общались. Вот такая непосредственность.
Но он по-прежнему исчезал из дома на несколько месяцев. Когда достиг призывного возраста, пошел в военкомат, чтобы призвали его на службу в армию. А его не взяли по национальному признаку. Тогда он раздобыл чужие документы и все же попал на службу в армию. Служил несколько месяцев рядовым солдатом. Потом обман вскрылся. Его отправили домой без всякого наказанья. Он уехал на Украину. Там женился. И я потерял его из виду.
А девчонки росли на моих глазах. Валя превратилась в очаровательную «нимфетку». В какой-то очередной приезд домой, но уже осенью, я забежал к Янцен, а дома только Валя и ее очаровательная подруга. Опять застала меня ночь в дороге. «Досыта» наговорившись, мы решили ложиться спать все вместе на одной широкой кровати. Так и улеглись: две «нимфетки» и я посредине. Они мне полностью доверяли.
Находясь на службе в армии, я переписывался с тетей Лизой, с Эльвирой. И с Валей. Она уже выросла и вышла замуж. Тут мне было досадно. Видать, я писал ей нежные письма, потому что муж ее восстал против нашей переписки. Пришлось смириться и попрощаться.
Тетю Лизу я застал, когда возвращался со службы, слегка постаревшей. А Зоя вымахала в росте за всех своих сестер. Она была ростом с Гришку.
Кстати, о Гришке. Он работал на кирпичном заводе. И вдруг случился аппендицит. Его прооперировали. В те времена оперированных держали в больнице подолгу. Пока он выздоравливал, влюбился в медсестру. И когда выписался, ушел к ней. Лида сильно переживала. Ей было обидно за сына, который рос талантливым музыкантом. Уже в зрелом возрасте она вышла замуж. Сын погиб в потасовке. Старый муж умер, и свой век бывшая партизанка доживала одна. Откуда я все это знаю? А она продолжала дружить с моим братом Валентином. И умерла раньше его. Гришка к ней так и не вернулся.