Она ступала по перине из белоснежных облаков, вдыхала громовые раскаты, прислушиваясь к стонам создателя, исходящим откуда-то из глубин ее души, и рисовала в своем воображении удивительные картины, полные то детского озорства, то глубокого смысла. Где-то вдалеке под порывами ветра звучала небесная арфа, унося ее в другую реальность, где все вокруг было живым, а не искусственным, где ее сердце не сдавливали тиски печали, а пальцы прикасались не к облакам, а к теплым струнам человеческой души. Как давно это было? Она уже и не помнила, сколько времени провела в заточении. Клетка из облаков мало напоминала обычную клетку с металлическими прутьями и замками, но тем не менее была таковой по сути, ибо выбраться из нее самостоятельно было невозможно.
Фея до мельчайших подробностей помнила те времена, когда, будучи наивной и от того еще более счастливой, парила над холмами и полями, прикасаясь своими легчайшими крылышками ко всему живому, окрашивая все вокруг в ярчайшие цвета счастья. Тогда она еще свято верила, что за каждым поворотом, да каждым углом и под каждым кустом ее ожидает маленькое чудо, и что стоит ей лишь захотеть, как все вокруг в то же мгновение предстанет перед ней совсем в другом свете, именно таком, каким его видит она.
Лишь гораздо позже она поняла, как ошибалась, что есть другие сущности, которые совсем не в восторге ни от маленьких чудес, ни от ярких красок, ни даже от переливающихся всеми оттенками радуги бабочек. Почему то им нравились хмурые и серые тона, бесцветные, лишенные солнечных бликов небеса и мрачные, угрюмые картины. В то самое время, когда она пыталась разукрасить планету яркими штрихами, некто шел вслед за ней и прикрывал всю эту красоту серым, тусклым полотном, словно каждым своим шагом пытаясь убедить ее в тщетности своих усилий.
Это был сын грома. Он при каждом удобном случае пытался ранить ее чувства, высмеять ее наивную веру в чудеса и лишить волшебства, на которое у нее от рождения были все необходимые права. Устав от постоянной суеты и погони за ней, он решил заточить ее в воздушный замок из тончайших и пушистых облаков, с одной стороны посулив ей защиту от всех невзгод, а с другой лишив ее мир всех ярких привычных с детства красок, словно отгородив ото всех чувств, и плохих, и хороших, оставив лишь легкость и безликость облачного рая, лишенного, как зла, так и добра. Сюда не проникали солнечные лучи, у которых она взаимствовала краски, чтобы писать самые волнующие рассветы и закаты, а громовые раскаты были такими далекими, что казались ненастоящими, насквозь фальшивыми. Лишь иногда он, словно проверяя, жива ли она еще, метал в нее молнии-дротики, которые то пролетали мимо, то били точно в цель, вызывая у нее стоны, которые по ночам разносились над всей планетой многоголосым лунным эхом, а иногда обрушивали на землю потоки слез.
Ее темница мало походила на таковую. Здесь было мягко, словно на воздушной перине, лишенной острых углов, тепло в любое время года и совсем не голодно, благодаря его стараниям и своеобразной заботе, но здесь не было самого главного - солнца и живых человеческих душ, которые ей были жизненно необходимы, тепло которых заставляло ее сиять и переливаться всеми оттенками радуги. Это была добротная, вытканная из облаков, созданная заботливым создателем, клетка без стен, замков и оков, из которой совершенно невозможно было выбраться, ибо куда бы она не пошла, везде натыкалась на его холодное дыхание, которое лишь иногда прорывалось от раскатов его громового рычания. В такие моменты ей удавалось увидеть солнышко, а иногда и его настоящие, живые чувства, которые радовали ее более всего своими неповторимыми цветами.
Она рисовала вокруг себя картины, которым не хватало цвета, пробовала ткать ковры, но все нити были настолько безликими, что это ей быстро наскучило, периодически она пыталась выбраться из этого заточения, но только в кровь сбивала ноги об острые наконечники его дротиков, впрочем кровь приносила хоть какую то яркость в эту безжизненную клетку. Она смотрела на алые капельки, добавляла их в свои картины, сумев отобразить на них оттенки страсти и даже умудрившись написать предвещающий ветер закат, ему, конечно, не хватало солнечных оттенков, но это было лучше, чем непроглядная серость. Иногда она плакала от бессилия, наблюдая как вокруг нее образуется соленое море слез, поражающее своими цветами и глубинными бликами, словно вместе со слезами из нее проливались краски. Заглядывая в море своей боли, она заметила, что даже там струится легкий свет, словно зарождаясь в самой глубине, он воронкой разрастается к поверхности.
А как-то раз ей удалось наскрести себе переливающихся перламутром красок с его дротиков, которые горели ярче солнца, пусть и более белесым цветом. Заметив эти переливы, она смешивала их поочередно то со своей кровью, то с белоснежными облаками, то с голубыми небесами, получив невиданные по своей красоте оттенки. Обрадовавшись словно ребенок, она принялась быстро-быстро писать новые картины вокруг себя, пока в один прекрасный момент сердечко вновь не ухнуло от радости, а душа не зазвенела таким давно забытым переливчатым смехом, словно вместе с красками в ее сердце пришла любовь.
Теперь у нее под ногами был зеленовато-серый с серебром ковер, с одной стороны малиновый с перламутром закат, с другой - белесый с фиолетовым отливом рассвет и дымчато-зеленые кусты с ярко-красными ягодками, напоминающими малину. Деревья же приняли окрас непередаваемого серебристого малахита, который она соскребла с одной из его молний, чем-то напоминая седые ивушки. Лишь постель она оставила небесно-голубой, добавив немного перламутра, как напоминание, что тут она не по своей воле.
Со временем фея, имеющая богатое воображение, создала для себя совершенно новый мир, новых облачных персонажей, которых оживила своим дыханием, даже создала новых призрачных друзей, но единственное, что ей было не под силу - это наделить своих призраков человеческими душами, человеческим теплом, по которому она очень сильно скучала, проливая потоки слез, ливнем выпадающих на землю. А сын грома, полюбивший фею, не имея сил с ней расстаться, в такие моменты так выходил из себя, не понимая причины этих слез, что посылая на землю молнии, частенько поражал ими невинных людей, после глубоко раскаиваясь и, словно оправдывая свои поступки, собирал из своих молний радуги - мосты, радующие всех их увидевших. Люди, с восхищением любующиеся этим небесным волшебством, даже не подозревали, кому они обязаны появлением дождя с грозовыми раскатами, молний, вспарывающих небеса, и непревзойденной по красоте радуги, принимая как данность эти дары природы.
Атир Ла Перлина