За дверью короткими очередями идет бомбежка.
Я нажимаю на звонок.
Эхо говорит:
- Заходи. - я толкаю дверную ручку. Не заперто. Включаю свет в прихожей. Он снимает эту хату давно. Все как и прежде: бабушкин ремонт в стиле "хай-так". Запах отдает потом и сигаретным дымом. В дальней комнате сотрясаются стены: это Зевс метелит грушу. Что-то хрупкое упало на пол. Сердце ёкнуло. Вдоль коридора выстроился батальон бутылок.
Он выходит в дверной проем и говорит:
- Ну, здарова!
- Здаров! - говорю. - Извини, не хотел прерывать твою тренировку. Но времени в обрез.
- Да, забей. - он протирает полотенцем лицо. - Последний удар всегда остается за грушей. Колочу этот маятник уже тринадцать лет, а он все хочет дать сдачи. Сизифов труд, короче. - он сплевывает на потертый дощатый пол, и принимается снимать с рук бинты. - Пойдем, - говорит. - накатим за встречу.
- Пойдем. - мы проходим в дальнюю комнату. Скромный стол и скрипучий диван, старая груша шатается взад-вперед. Рюмки уже наполнены.
- Ну, - говорит. - за встречу.
Хлопнули. Тепло побежало по телу. Я смотрю на старого знакомого, когда-то грозного бойца-спортсмена по кличке Зевс, подававшего большие надежды в боксе. Теперь он инвалид: нелепая авария. Ходит как горбатый голубь, тело давно заплыло. Подрастерял форму, но голубые вены все ещё искрят молниями из его груди, пробегая через плечи к бицепсам.
Он дохрустел огурец, и наливает еще.
Говорит:
- Быстро ты добрался.
- Только с вокзала. Маршрутчик летел, как угорелый.
- Маршрутчики, они такие, Саня. - он поднимает рюмку. - Ему главное, чтобы количество трупов совпадало с количеством купленных билетов. - мы чёкаемся. - Ну, между первой и второй, как говорится...
Хорошо пошла. Мягко.
- Пошли, - говорит. - покурим.
Мы идем на балкон. Он ковыляет хромой походкой, и рыскает в шортах сигареты. Одинокий боец, который больше не бьется, лишь готовится к встрече с неизбежным. Он достает из кармана мятую пачку с надписью «импотенция», и сует в рот последнюю сигарету. Чиркает спичкой, и закуривает.
Я говорю:
- Тебя никогда не пугали эти картинки?
Он посмотрел на пачку, и говорит:
- Все это хрень, Саня. Смотря как воспринимать. Я всегда беру с импотенцией, чтоб понизить потенцию до нормы. - внутри пробегает смешок, и мы заливаемся пьяным смехом.
За окном кладбище.
- Места, - говорю. - ты тоже выбираешь позитивные.
- Тихие соседи. - говорит он, и меня снова пробивает на улыбку. ; Были громкие, сделал потише. - смешной дядька. Юмором борется с реальностью. Путем ее искажения. А как иначе?
По улице дефилирует блондинка на высоких каблуках, в джинсовой юбке и белой короткой майчонке. Опьянение уже наступило, и вырез на декольте кажется глубже, а юбка становится еще короче, чем есть на самом деле.
Зевс кричит ей:
- Девушка, добрый вечер! Пойдем-те к нам!
- Она вон в наушниках. - говорю. - Ни хрена она нас не слышит.
- Да? Ну и ну ее н-на..
- Да, - говорю. - что у трезвого на уме, то у пьяной на языке. Могло бы быть...
Он смотрит на меня с ухмылкой, и говорит:
- Ну, ты, ****ь, как всегда, философ. - он стреляет окурок с балкона, и говорит.
- Ну, пошли хлопнем по третьей.
- Ну давай, - говорю. - а потом расходимся. Соскучился я по жене. Забежал на минутку, потому что рядом.
- Акай. - говорит. - Понимаю.
Мы возвращаемся в комнату. Садимся. Он разливает еще по рюмке.
- Ну, - говорит, - третья за баб.
- Стоя?
Он, нехотя и немного с трудом, подымается. И говорит:
- Будем...
Мы закусываем. Я говорю:
- Как там твоя?
- Ай, Саня, давай не будем об этом. В одну реку не нассышь дважды. - он зажевывает шматок сала с хлебом.
- Андрей, - говорю. - я понимаю, что больная тема. Но когда-то Галя тебя очень любила.
Он нахмурился и отклонился в сторону. Его взгляд уставился на цветок у стены, похожий на маленькую пальму. Андрей приподнялся, и пошел в его сторону. Он берет с подоконника бутылку с распылителем, и пшикает на цветок. Растение ухаживает за растением. Над цветком висит диплом с наградами и большое фото с далеких соревнований, где Зевс гордо держит золотую медаль.
Он говорит:
- Посмотри на этого молодого парня, Саня. Здесь мне двадцать два. Знаешь как за мной бабы бегали? Какая там любовь. Я был у Гали первым, а она у меня стопервой. - он замер как статуя. - Я давно знаю, что пароль от женского отверстия состоит из трех слов: Я. Тебя. Люблю. Я сказал ей тогда эти слова, и забыл. А она их мне стала повторять в ответ каждый день, каждую секунду. И так десять лет. Дура.
Он замолчал. Я вижу лишь его сутулую спину, но все понимаю. Все, что он теперь может, - это поливать цветок. И вспоминать каждое утро одно и то же. Днем бороться, а под вечер сдаваться, чтобы забыться ночью. Не позавидуешь.
Андрей тяжело вздохнул, что-то шепнул про себя, и говорит:
- Я только и слышал от нее: люблю, люблю. Люблю, люблю. Но когда я сказал ей эти три слова, я ставил акцент на слове «Я», а Галя на «тебя люблю». А по итогу что? А по итогу: Я ; последняя буква в алфавите.
Он поворачивается, и идет к столу.
- Ну, - говорит. - ладно. Проехали. - шморгает носом. - Теперь наш тост. - он наливает еще по одной. - Давай, Саня, за нас, за мужиков.
- Давай. По последней. Х-ху!..
Четвертая пошла резковато. Андрей не закусывает. Он откинулся на диван, и смотрит куда-то вдаль.
Он говорит:
- Знаешь, Саня, о чем я подумал в первую очередь, когда очнулся тогда в больнице? О яйцах. Но, слава Богу, они были на месте. И все равно я хотел сигануть с окна. Я тогда столько нервов ей съел. Потому что был только я, я, я, я. Тогда Галя подарила мне этот цветок. Ухаживаешь за ним, смотришь, как он подрастает. Не сразу, медленно. И как-то жалко его становится, что засохнет, если какая шальная мысль пробежит. Вот я как-то и приостановился тогда. И, вот что я счас понял: последний удар все-таки ; это удар твоего сердца. Пока оно бьется, не х** сдаваться самому. Может завтра ей наберу.
- Рад, что ты до сих пор боец, Андрей. Дружище! Держись. - смотрю на часы: без пятнадцати восемь. - Сорян, - говорю. - мне пора.
- Уже темнеет, - говорит Зевс. - может все-таки останешься на всеношную? Утром вызову тебе тахи-тахи.
- Какое, Андрей? Жена, дети, семья.
- Я тебя услышал.
Мы молча обнялись, как в старые добрые. И я покинул его логово.