Тядупоумный этап.
I
Для читателя должна быть явной неразвитость ума Антона, того ума, который нужен в обществе. Но этот ум… ему был и не нужен, без него он всё пережил быстрее и легче. Гораздо худшие последствия имело бы осознание им своего краха и того, что привела к нему именно идеология лидеров. Осознание произошедшего стало приходить намного позже и уже не имело такого воздействия, так было уже после некоего отвлечения, некоей отдушины, в некотором роде, духовной отдушины. «Духовной» – это не значит связанной с религией, но значит, по крайней мере, не связанной с крутизной и удовлетворением материальных потребностей. Вся эта отдушина Антона составила тядупоумный сезон.
Уже проснувшись утром, Антон был настроен на поиск утешения. Но не такого, которое он тут же получил от бабушки, утешение должно было быть именно найденным им самим. А Галина Архиповна начала говорить с ним, уже не так, как вчера, а спокойно, о том, что не надо ходить в школу. Антон с ней согласился, только не стал обсуждать, до какого момента он не будет туда ходить, про себя он решил не ходить пока что в первой четверти. И тут Галина Архиповна проявила ласку, стала произносить: «Ух, ты мой… Чего ж моего золотунчика там так… Дай, я тебя…» – она попыталась поцеловать ладонь Антона, но тот не дал, ему это было довольно противно. Больше года изо всех сил используя свою самодельную крутизну, он не проявил себя в новом качестве также и перед бабушкой, она по-прежнему думала, что первым утешением для него должно быть такое сюсюканье.
В течение последующего дня Антон прослушивал музыкальный альбом, которым заинтересовался накануне. (И альбом этот не был таким уж попсовым, он просто состоял из песен, собранных для одного широко разрекламированного кинофильма). А вечером пришёл пьяным Виктор Захарович. Для Антона это уже само по себе было долгожданным событием, а тут ещё удалось пьяную речь деда записать на магнитофон (Антоном ещё не были усвоены до конца правила записи, и она получалась пока случайно). В этом монологе, как и обычно в монологах Виктора Захаровича, не только пьяных, но и трезвых, в основном, было самовосхваление. Он рассказал Антону историю о том, каким он был отцом, желая явить контраст с отцом Антона.
– Ты знаешь, как я маму твою люблю?!.. Я её однажды спас! Мама твоя ма-аленькая была, два с половиной годика… и вдруг у неё началось воспаление лёгких! Двухстороннее!! Ты представляешь? Это вообще смерти подобно! И вот, нужна бала кровь, и я сдал кровь, и она ожила!.. Так вот я её спас… Ещё я её схватил, вот так, в объя-ти-я… Буран, снег (детство Валентины прошло в Сибири)… а я её нёс… снег нас занёс… Меня спрашивают: «Чего, Витька, несёшь?». – Я говорю: «Дочку!». Так что я люблю её. Я люблю твою маму. И сейчас я её никому в обиду не дам!
Всё это Антон записал на магнитную ленту кассеты, а дед не знал о записи, не заметил её. Слушая это второй раз в записи, Антон был рад не «героизму» деда, а тому, что удалась запись, и теперь он знал, что делать с рассказами деда. Но он ещё не понял, в каком именно положении должен стоять рычажок переключения функций. При попытке сделать ещё одну запись, просто с мамой, запись снова «заглохла».
В этой записи дед говорил также о бабушке, но, в основном, он заговорил о ней с Антоном уже после записи, когда была отложена кассета и убран магнитофон. Дед сел уже не рядом с Антоном на диван, а перед ним на колени, принял выражение мольбы и, глядя ему в глаза (напомним, он был нетрезв), говорил громким шёпотом:
– Антон, очень тебя прошу, пойми, как бабушке сейчас тяжело, как она болеет! Ей ещё хуже может быть, если её не пожалеть! Поэтому нужно, Антон, её пожалеть, люби её! И если что не так, пожалуйста, ей не высказывайся, мне вот можешь сейчас всё высказать, только не бабушке!!
К сожалению, Антон никак не мог оценить «гуманизм» его заступничества за бабушку, в первую очередь потому, что после того, как бабушка, год назад, изощрённо боролась против его развития, она всё ещё воспринималась им не лучшим образом. На умоляющий взгляд Виктора Захаровича Антон отвечал кислой ухмылкой. Он имел возможность не концентрироваться на этом, благодаря сделанной записи – это было его утешением, которое он сделал себе сам. И этого ему пока было достаточно на первые дни после завершения облома. Читатель будет прав, сказав, что это утешение очень уж недалёкое. Но находил ли Антон там, где жил, что-нибудь разумное и светлое?
II
У Галины Архиповны этой осенью появилась оплачиваемая деятельность, связанная с педагогикой – она стала репетитором у Лизы Гаврилкиной, той самой воспитанницы её дочери в группе продлённого дня, которая жила в том же доме. Договор об оплате был совершенно простой – безо всяких документов. Это началось, когда Лиза, перешедшая в третий класс, зашла в проклятую квартиру и пискнула: «Здрасьте!». Затем, её родители здесь же поговорили об её проблемах с учёбой, а после нескольких занятий Галина Архиповна сделала вывод: «Лизу надо в узде держать! Она не хочет учиться!». Занятия проходили и в квартире Гаврилкиных, иногда там снова бывал Антон. Наблюдая некоторые из занятий, он узнавал бабушкин стиль помощи в учёбе, оказывавшейся раньше ему. И, естественно, он считал себя менее заслуживающим такого обращения, чем Лиза.
Мама же Антона при сохранении должности воспитателя ГПД получила ещё одну, более высокую – учителя физики в седьмых классах. Хоть и была учительница физики главнее её, которая учила класс Антона, у Валентины Викторовны всё равно произошёл очередной профессиональный подъём.
Над самим Антоном, переставшим ходить в школу, контроль в отношении учёбы был ослаблен. Галина Архиповна однажды озвучила дочери свою догадку, пришедшую к ней чудесным образом: «Да, видимо, Антон теперь и так учиться способен». Последним летом она, пожалуй, всё-таки заметила у внука другое отношение к учёбе, которого он достиг совершенно естественным образом. И действительно, Антон продолжал интересоваться параграфами во всех учебниках, они тоже были для него утешением после облома, особенно после другого утешения, найденного самостоятельно. Правда вот, ослабление контроля он смог заметить только по завершении обломного сезона, к тому же, оставалось множество других проблем при жизни впятером в однокомнатной квартире.
Антону также нужно было заниматься своим телом. Главный рывок в совершенствовании фигуры уже был сделан весной и летом, и Антон уменьшил себе физическую нагрузку, уже не делал зарядку дважды в день, делал и не каждый день, но если делал, то всё те же двадцать пять упражнений. К тому же, мама сказала о том, что он может делать зарядку в специальном учреждении, где есть спортзал с тренажёрами, и после Антон несколько раз ей об этом напомнил. И теперь он стал посещать это учреждение, выглядевшее невзрачно за оградой с проходной и оказавшееся районным центром социального обеспечения. В этом центре был зал лечебной физкультуры (у Антона, напомним, было плоскостопие). Но Антона неприятно удивило то, что заниматься ему пришлось с одними малышами из начальной школы. Однако, он пока не выражал недовольства. В ЦСО он начал делать довольно новый вид упражнений – статические, когда, например, надо было подольше держать ноги поднятыми, лёжа при этом на боку.
В квартире Хибариных и Поликарповых стало хлопотным делом принятие пищи. Всё из-за того, какой способ или даже, точнее сказать, стиль её приготовления был у Галины Архиповны. Она вынуждала, особенно Антона, много думать о еде: когда он кончал одну трапезу, она расспрашивала его, чего он хочет на следующую, перечисляя довольно многое. Если же Антон не мог сделать выбор между блюдами, бабушка продолжала выяснять это как можно точнее, со словами: «Ну, а всё-таки-то как?» – пока Антон не называл какое-нибудь блюдо просто так, чтобы не быть буридановым ослом. [Буриданов осёл - персонаж философской притчи, которому хозяин, уезжая, оставил для пропитания два стога сена. Осёл не мог решить, какой стог ему съесть сначала и в результате умер от голода. - Прим. авт.]. После ужина бабушка также спрашивала Антона, чего он хочет поесть завтра. Один раз она спросила об этом утром, когда Антон ещё не совсем проснулся, только открыл глаза, и тот, потягиваясь, промямлил: «Да-а… пок-ка не знаю… щ-щас проснусь получше…». В эти бабушкины выяснения иногда вмешивалась мама, но, как бывало не раз и раньше, и как не раз будет и в дальнейшем, это не приводило ни к чему хорошему. Однажды Галина Архиповна в очередной раз спросила Антона с его мамой, что они будут – блины или пироги с капустой – и те выбрали пироги, а вот затем, на вопрос самого Антона, скоро ли пироги будут готовы, она ответила с некоторым промелькнувшим в интонации упрёком.
– Так они только через час будут, что вы хотели-то?!
Тут и вмешалась Валентина:
– А ты так спросила, будто сейчас…
– Да я не говорила, что сейчас! – возмутилась уже бабушка.
– Да ты что?
– «Да ты что?»! Захотели и всё прям! Подноси вам тут все на блюдечке!
И это при том, что она сама склоняла думать о еде целыми сутками. Антон очень часто оставался наедине с бабушкой, и она, лёжа на кухне и опасаясь, что он может не заметить, как проголодается, задавала с кухни однообразный до мрака вопрос с однообразной протяжной интонацией: «Антон, есть не захотел?!», – казавшийся Антону похожим на тоскливую сирену, на гимн его заточения.
Название тядупоумного сезона сокращённо означает «тяжесть души, порыв ума». Для завершения описания первой составляющей, на фоне которой у Антона произошёл некий порыв ума, остаётся добавить про сохранявшуюся скандальность Виктора Захаровича, подпитываемую его манией величия.
Но ещё в обломном сезоне Антон сумел, когда это понадобилось, почувствовать нечто схожее со своей летней умиротворённостью, остаток её – это было ощущение некоего погружения в космос. Когда он лёг спать в одной комнате с обоими родителями (отец спал на пружинном матрасе, а бабушке с дедушкой оставалась кухня), вся это теснота как-то отошла для него на второй план, его дух был устремлён в тёмное небо, в космос, он представлял, будто поднялся туда и обернулся на свою Землю оттуда, из бесконечности, которая будоражит умы и даёт начало философии. Попытки философов охватить бесконечность – это, по сути, использование бесконечной возможности совершенствования человека и новых форм объективного сущего.
III
Порыв ума Антона вступил в свою основную стадию, когда он обнаружил, как работает запись магнитофона, в каком единственном положении должен находиться рычажок переключения функций. Сначала Антон ещё пробовал делать запись с неправильным положением рычажка, когда бабушка рассказывала о своих занятиях с Лизой Гаврилкиной, и получилась только тишина с какими-то шорохами. И наконец, когда в очередной раз напился дед, Антон уяснил-таки нужное положение рычажка, сначала вспомнил, что в инструкции указывалось только одно положение, затем это подтвердилось экспериментально. И в результате, на порыв ума Антона оказало влияние содержание того, что он записал из речи деда – это вдохновило его к собственному сочинительству. Началась запись так: «Здравствуй, Антон! Здравствуй, мой внучок!». Сначала Виктором Захаровичем не было сказано ничего интересного, но когда он ушёл на кухню, и Антон перенёс устройство туда, поставив на табуретку, и продолжил записывать, дед стал уже рассказывать про свою бытность начальником шахты на Кузбассе и про своих друзей, один из которых был его телохранителем, а другой, имея должность министра сельского хозяйства, предлагал ему квартиру.
– А что такое в то время министр сельского хозяйства?! Это был царь и бог всего… государства российского! – (правда, оно тогда называлось советским).
Дед также упомянул последний раздор с бабушкой, из-за которого он и напился:
– Она ж… ничего не понимает, не помнит… всего, что я ей устроил, что я для неё сделал! Что ей директором предложили быть! Понимаешь? – обращался он к дочери – Ей – директором!! Всё – пришёл, договорился – Галина Архиповна будет директором. А она: «Нет!». Как это «нет»?! Ведь быть директором это же… такие большие деньги!..
Эта аудиозапись была заметно дольше предыдущей, благодаря открытию Антона, в ней дед также напевал песни и рассказывал стихи.
Сначала проявления воздействия этой записи на Антона заключалось в том, что процесс записи стал набирать обороты. Уже на следующий день Антон сделал новую запись, теперь без деда, когда бабушка собиралась на занятия с Лизой и тем временем обсуждала с Антоном и его мамой тот параграф по русскому языку, который учил он. Когда же бабушка ушла, он записал просто своё чтение этого параграфа, его теоретической части. В следующие два дня он также делал аудиозаписи. Снова был записан дед и, причём, уже трезвый. Он сначала слушал то, что наговорил выпивши, а находящаяся рядом Галина Архиповна делала неприятные комментарии. Когда в записи он сказал: «У меня были заместитель, механик, помощник, а главным был я» – она спросила:
– И помощник? Он у тебя был хоть?
– А как же?! Ты о чём спрашиваешь-то?! Не помнишь, приходил ещё… Да ладно, ну тебя!
Затем в записи он сказал: «У меня такое… чувство к людям хорошее…»
– Зато дома плохое! – прокомментировала Галина Архиповна.
– Да что ты с ней будешь делать?! – взъерошился уже Виктор Захарович.
По окончании прослушивания он снова стал рассказывать про своего телохранителя и, что особенно интересно, Антон снова незаметно включил запись.
– …Тут он вылетает, здоровенный такой, у одного из них (грабителей) стальной прут выхватывает и ка-а-ак!
– Ну хватит, слышали уже!
– Ты что-о! Я слышу – что такое, как гром? – это Копейкин тот! И прям меня проводил, я говорю: «Не надо, у нас тут хорошо», – а он: «Нет-нет, Виктор Захарыч, вот пока ты не зайдёшь в дверь, в квартиру, я отсюда не уйду».
– А ещё я помню, один Копейкин был, – решила добавить Галина Архиповна, и тот сразу насторожился. – Прихожу – они пьяные, тот его шапку взял уже и рядом сидит, ждёт. И я зашла. И Копейкин этот скорей дёру!
К сожалению Антона, реакция деда на это была уже беззвучной – он молча сморщился, махнул рукой и ушёл, зато Антон записал свой нарочито изощрённый смех.
И наконец, последовала запись Антоном учебного материала по всем предметам, кроме разве что математики: текста по английскому, параграфов по географии, биологии, истории, физике, химии и «Капитанской дочки» по литературе. И всё это за этот же и следующий дни. И это было только в первый раз. И в дальнейшем ему было трудно удержаться от записывания чего попало. Один раз дед, пока ещё трезвый, заметил запись и сказал:
– А! Не надо, Антон, потом… когда если что-нибудь хорошее…
Антон также делал запись от радиоприёмника и перемежал её на кассете с записью от микрофона. Когда он не находил подходящего момента, то записывал читаемый учебный материал. А когда снова напивался дед, Антон не упускал возможности записать его. И ещё! Он решил спародировать пьяного деда и рассказать что-то наподобие его рассказов, а это привело к сочинению им и написанию на бумаге некоей своей повести, к тому же фантастической. Используя перезапись с одной кассеты на другую, он создавал эффект «застревания» записанного, когда несколько раз повторяется один и тот же фрагмент – это могло быть одно слово или его часть. А что до отца Антона, то он из-за всего этого «самоутешения» считал его почти умственно отсталым. Если же смягчить такую оценку, то и на самом деле, у Антона был не расцвет ума, а только лишь порыв, а порыв может быть и ненормальным, болезненным.
IV
Сочинённая Антоном фантастическая повесть была ещё одним проявлением воздействия на него записи рассказов деда. В основу её легли очень давнишние фантазии Антона, того времени, когда он даже в школе ещё не учился. Когда Антону было шесть лет, и он был дома только с мамой, оставаясь один в комнате, он издавал странные звуки, а затем говорил маме, что он кое с кем… дрался. Своего противника он называл Рафиком, после появился ещё один противник – Фик (он не пояснял, были ли это имена или фамилии). Тогда же он придумал некоего Синего Ястреба, увидев такого персонажа в мультсериале, и добавил к нему также Красного, Белого и Куцего Ястребов. Все они заседали в учреждениях в разных концах Москвы, а ещё был Василий Васильевич в Ростове-на-Дону. Этими выдумками шестилетний Антоша спародировал разные поезди по муниципальным и медицинским учреждениям. И вот теперь, в тринадцать лет, он оживил все те свои фантазии и представил в новой форме – литературного произведения. Другое, что он использовал в процессе сочинения – это те же «Секретные материалы», книжка детских ужастиков, прочитанная тем же летом, радиопередача, и, как уже упоминалось, аудиозапись рассказа дедушки. Из этой записи Антону особенно въелось в ум слово «министр" – дед упоминал министра сельского хозяйства. Антон же «вручил» должность министра ядерной энергетики и природных ресурсов (это сразу два ведомства, но он считал их одним) персонажу по фамилии Фик. Ещё не сказано о названии повести. Оно было взято из книги «Тайны ХХ века» и звучало оно «Необъявленная война».
Итак, значила ли что-нибудь фантастическая повесть Антона Игоревича Хибарина «Необъявленная война»? Что-то, пожалуй, и значила! Была передана атмосфера суеты в квартире, в которой Антон оказался в заточении. В вымышленной суете были замешаны учреждения и должности, заимствованные из рассказов Виктора Захаровича, а также одна бумага. Главный герой повести испытывает те же чувства и их оттенки, что и Антон в своём домашнем плену, но только действие более развёрнуто в пространстве. И наконец, в «Необъявленной войне» был и такой момент, когда сюжет перестал быть динамичным, суета отступила на задний план, во время рассуждения главного героя о космосе и внеземных цивилизациях: «Как же скучно, если мы, земляне, одни во Вселенной! Я с детства мечтал повстречаться с гуманоидом, пожать ему руку, поговорить о земных привычках».
«Необъявленная война» была написана от первого лица, к тому же, анонимного. Главный герой ни сам не представился, ни другие никак его не называли. Если Виктор Захарович рассказывал о шахте, то у Антона его главный герой работал тоже на небезвредном предприятии – химическом заводе. Когда там произошёл выброс, его подставил завистливый коллега – Александр Рафик, и он был уволен. Но он при этом не отчаялся, решил, что найдёт более безвредную работу. Далее, его немало удивило выступление по телевизору министра ядерной энергетики и природных ресурсов Сергея Фика, говорившего, что России нужно отражать возможное инопланетное нашествие. Доказательство этого Фик нашёл в Тунгусской тайге, куда когда-то упал метеорит. Он лично руководил сбором экспедиции в тайгу для исследования следов пребывания там – и, как он утверждал, неоднократного! – космических кораблей инопланетян. Помощником же министра оказался… Рафик, благодаря своей хитрости и пронырливости. О происхождении таких существ, как четыре ястреба, Антон, к сожалению, умолчал. Строение тела у них было человеческим, головы были как будто в масках с перьями и клювом, а руки – с перьями и когтями, всё остальное покрывал костюм.
Сначала герою позвонил Синий Ястреб, сказал, что работает при министерстве и именно тому, кому он звонит, нужно пройти исследование в возглавляемом им центре парапсихологии на предмет наличия сверхъестественных способностей (например, сверхчувственного восприятия), так как они будут чрезвычайно полезны в войне с внеземными захватчиками. В этом центре, расположенном на Шоссе Энтузиастов, главный герой сталкивается с Рафиком, причём в буквальном смысле, тот толкнул его, раздражённо глядя мимо. Исследование способностей мозга включало в себя гипнотический транс. Далее, главное лицо с бумагой отправили к учёному-биологу Василию Васильевичу Сизиньгаму. Здесь нужно отметить, что, во-первых, его фамилию Антон придумал только теперь, и, во-вторых, он был уже не в Ростове, а поближе – в Люберцах. После того, как его покинуло главное лицо, у него забирает бумагу Рафик, который после направляется на обычной машине в глухое место, чтобы сжечь её зажигалкой. Когда бумага уже наполовину сгорела, Рафика напугал яркий свет в небе, он выронил её, заскочил в машину и уехал. Главному персонажу Синий Ястреб сообщил о пропаже бумаги и попросил посодействовать в поисках, направив к следующему из Коллегии Четырёх Ястребов – Красному Ястребу, которой ведал сетью психиатрических лечебных заведений. Красный Ястреб сообщил, что вообще не должен был получать никаких бумаг и направил главное лицо к Белому Ястребу, занимавшемуся с Сизиньгамом биологическими опытами. Белый же Ястреб оказал радушный приём и сказал, что совместная работа с Сизиньгамом сделала их братьями, дальше «грузил» главное лицо узкоспециальным научным монологом, а о бумаге сказал только то, что ничего о ней не знает. А под конец направил главное лицо к руководителю экспедиции в Тунгусскую тайгу – Куцему Ястребу. А вот перед этим визитом к главному лицу на квартиру уже явился Рафик и, выпытывая, где бумага, устроил драку, длившуюся до прихода семьи главного лица, перед которой Рафик откланялся и ушёл. Куцый Ястреб на пропажу бумаги отреагировал совершенно по-особому – обвинил в ней Сизиньгама. «Нам об этом субъекте ни слова не было сказано. Кто он, откуда взялся? И это при том, что мы работаем, может быть, над выживанием человечества, наша работа под грифом «секретно»! А этот Сизиньгам имеет свой интерес: договориться с внеземными чудищами, встать на их сторону и предоставить им водородную бомбу! В общем, идите домой, а вопрос с Сизиньгамом я сам улажу». Кончилось это тем, что Куцый Ястреб прибыл к Сизиньгаму и своим когтём проткнул ему горло. Первым труп Сизиньгама обнаружил Белый Ястреб. Так Сизиньгам, как и главный персонаж, был подставлен Рафиком, только с более трагическими последствиями.
Дальше некоторые события можно опустить, подробнее о содержании этой повести Хибарина и его повести «Линия времени» – в разделе «Тяжесть души, порыв ума».
Куцый Ястреб, выйдя из больницы, куда его, в отместку за Сизиньгама, уложил Белый Ястреб, отправился-таки в Тунгусскую тайгу со своей экспедицией, но их самолёт при приближении к месту назначения был пронизан ярким светом, после чего исчез со всех радаров и экранов в Центре управления полётами. Осталась Коллегия Трёх Ястребов, секретность их исследования была повышена до предела. Рафик сходил с ума и носился по улицам с криками о начавшемся порабощении человечества. Под конец гораздо больше начинают действовать сами гуманоиды, и явно на стороне главного героя. Рафик забирается в густой лес (но не в тайгу, в подмосковный лес) и там, с наступлением темноты, ему посылается видение, от которого он удавливается голыми руками. Но министр Фик и без помощника, чтобы выставить себя в нужном свете, подготовил всё для обвинения Коллегии Трёх Ястребов в преступлениях против человечества и вдобавок, в создании генетического чудовища – гибрида человека и летучей мыши, которое одним своим видом вызывает у людей разрыв сердца. Три Ястреба были приговорены к расстрелу. В ночь перед исполнением приговора Фик не может уснуть и видит за окном приближение летающей тарелки. Он выбегает из дома, садится в машину и едет навстречу, на берег глухой реки. Оказавшись под кораблём гуманоидов, он простирает к ним руки и кричит: «Гуманоиды! Я иду к вам! Среди людей я выполнил свою миссию, я теперь с вами! Заберите меня на ваш корабль!» На него из корабля наводят луч, и он заживо сгорает. Пропавшего министра ищут, находят его машину, а неподалёку – пропавшую бумагу с энцефалограммой и прочими результатами обследования в центре парапсихологии... Исполнения приговора Трём Ястребам откладывается на неопределённый срок, начинается новое расследование, и в его конце все секретные материалы были уничтожены, а Три Ястреба – освобождены.
Таков сюжет повести в предельно сокращённом виде.
V
Теперь мы временно покинем новый мир фантазий Антона. В реальной жизни ему однажды тоже было преподнесено утешение – игровая приставка «Сега». Первая игра на ней ему ещё не так понравилась, первый картридж был куплен не по выбору, а для пробы. К тому же, уже на следующий день игра в неё была испорчена криком Виктора Захаровича на кухне. И на Антона этот крик так бы не подействовал, если бы был поднят не из-за его отца. Самого Игоря Хибарина, как обычно в таких случаях, дома не было. И главное, мама Антона подстёгивала этот крик.
– Игорю тут всё деликатесы подавай…
– Да не называй ты его Игорем! Он тебя как зовёт?! «Иди сюда!» – ни разу, б…, по имени не назвал!..
– А я слышала, – спокойно вставила Галина Архиповна.
– Так что не зови Игорем!! В нём только одна скотина осталась!!
Когда Антон, кончив игру, стал смотреть по телевизору кинокомедию, дед продолжал; уже уходя курить, упоминал о шапке, которую Игорь никак ему не привезёт. Он говорил супруге:
– Ну как, скажи мне, как мне его ещё просить? На коленях стоять? Я ещё не перед кем на коленях не стоял! Тем более перед таким г…!
У Антона после этого возникали порывы настучать по голове этому квартирному фюреру, но они гасли, сдерживались, и от них он только прыгал на диване, пока не положил голову на подушку. Маме он сказал, что у него заболела голова из-за деда. А что же Валентина? Она увидела причину в игровой приставке.
– Как не играл – всё нормально было, опять начал играть – опять на тебя чего-то действовать стало.
Она не могла подумать о том, что Антон просто пока ещё не утратил всякие чувства к отцу. Антон подумал и сказал, что деду он сегодня… не даст смотреть вместе с собой музыкальную программу. Однако, Виктор Захарович, покурив и успокоившись, стал оповещён об Антоне и заглянул к нему, когда тот смотрел телевизор, со словами:
– Ругаться больше не надо, хватит!
На следующий день Антон получил уже новый игровой картридж, с более известной игрой «Sonic». Правда, поиграть в неё получилось только после очередной распри, когда бабушка узнавала у него, какую ему готовить картошку, и опять вмешалась мама.
– Не надо за него отвечать!.. Лучше печёную, чтобы без жира, который полнит. – рассуждала Галина Архиповна – Мы с Антоном такую едим, да?
Антон подтвердил, затем она ещё чуть-чуть постояла, и её дочь спросила:
– Зачем ты пришла, скажи? Просто так?
– Узнать, что Антон будет есть!
– Так ты вроде, узнала, что я буду картошку! – решил добавить Антон.
И вновь у матери с дочерью возник нервный путаный диалог, имевший всё такой же итог.
– Чего, я как не приду, ты меня всё прогоняешь?!
В завершение, Галина Архиповна оказалась в слезах и не скрывала их.
Антон ожидал забыть об этом, начав играть в «Sonic»-а. Эта игра была завораживающей. В неё Антон играл так же, как летом в другие, благо, что он был на надомном обучении, и его никто не понуждал снова пойти в школу, наоборот, если бы захотел – отговорили бы. Вот до какой степени бедное дитя нуждалось в утешении!
Мама рассказала одну историю из школы. Там никто, естественно, не соскучился по Хибарину; скучать тем более не пришлось, когда Лёха, Юра и Егор были поставлены на учёт в детскую комнату милиции за нанесение побоев учащемуся другого класса. Егор, в отличие от двух других, был поставлен на учёт впервые и притом в качестве подстрекателя. В классном кабинете это стало известно всем, там же находился и пострадавший. Любовь Ильинична втолковывала Егору:
– А ты был подстрекателем! Хоть сам ты и не бил, но ты подстрекал – значит, тоже в этом участвовал!
А Егор с интересом слушал и ухмылялся над полученным «титулом».
Побывал в школе один раз и Антон, его пригласила Любовь Ильинична, чтобы он наедине с ней порешал примеры с квадратными корнями. В кабинет зашли только несколько девочек, желавших исправить свои оценки. Любовь Ильинична, хоть и поторапливала несколько раз: «Ну?! Антон, решил?» – но, в конечном итоге убедилась, что дома он её предмет не забросил.
Антон всё-таки контактировал с миром, находящимся вне квартиры, ходил в ЦСО на лечебную физкультуру (куда, к его облегчению, помимо малышей, стал ходить и один его сверстник), бывал и в квартире Гаврилкиных. В своей повести «Необъявленная война» подросток отобразил все домашние ощущения, ему предстояло ещё отобразить взаимоотношения с внешним миром, вне квартиры. А импульс к этому он получил, находясь как раз вне своей квартиры, хоть и в своём доме в смысле здания – в квартире Гаврилкиных. Самих Гаврилкиных, кроме Лизы, не было, и кроме той комнаты, в которой занимались, нигде не был включён свет, и этим уже зимним вечером стояла темень. И вот, Антон вышел в эту темень, в которой светились белой точкой только цифры часов, встроенных в видеомагнитофон. Но Антон двинулся не к ним, а в другую сторону – на кухню. И как только, ещё не заходя на кухню, он увидел окно, его моментально заворожил вид из него. Антон не ожидал увидеть столь далёкие огни домов. Он приближался к окну, не отрывая взгляда от огней другого района – его родного района, в котором он прожил первые пять лет своей жизни. На крышах самых высоких домов горели красные огни – сигналы для самолётов. Посмотрел Антон и вниз, где всё виделось по-новому с такой высоты. Дорога в школу, дорога с другой стороны дома напротив, проехавший автомобиль, сам маленький, но с длинными лучами фар, катание на санках маленьких детишек… Поднявшись над всем этим физически, Антон также почувствовал, что как-то и духовно воспарил над всем этим, над своими суетливыми, надоедливыми дорогами по поверхности земли. Он стал ближе к звёздному небу, а всё серое, будничное, повседневное осталось внизу, да и смотрелось теперь по-другому, уже не так затрагивая его. Ему вдруг живо вспомнились прошедшие события, примерно с начала года, даже предисловие к учебнику географии за прошлый класс, где говорилось: «Не уставайте удивляться!». И во всех этих событиях Антон увидел, помимо облома, ещё и свой путь к творчеству, накопление духовных сил…
VI
Так у новоиспечённого писателя-фантаста зародился замысел новой повести, в первой главе которой главный герой созерцал бы такой же вид из окна, и эта глава так бы и называлась – «Вид из окна». А название всей повести Антон уже не нашёл, а придумал сам – «Линия времени». Означало оно, может быть, то, что при взгляде в окно у Гаврилкиных сам собой, ненамеренно вспомнился жизненный путь. А ещё в повести течение времени меняло свою скорость. У главного героя уже появилось имя, а излагал Антон от его лица. В связи с тем, что он в дальнейшем должен был оказаться в пещере, воплотившись в графа Дракулу, имя которого было Влад, Антон и ему дал имя Владислав. В основу этой повести было положено также много чего вперемешку: статья в газете о склепе, где похоронен Влад Дракула, о том, как этот склеп искала его супруга, прибыв… в наше время (газета называлась «Московский комсомолец»), также поэма Лермонтова «Мцыри», опять же «Секретные материалы» и ещё один фантастический сериал; а в одном месте Антон даже позаимствовал – ужас! – эпизод из попсового клипа. Но особенное отличие «Линии времени» от «Необъявленной войны» – в ней описывались события, произошедшие в реальности непосредственно с самим автором.
Итак, сначала Антон описал своё отправление в квартиру Гаврилкиных во всех подробностях. Было даже сказано, что когда пришёл лифт, Антон… то есть Влад, быстро ринулся в него, а оттуда выходила пожилая женщина, которая сделала ему замечание: «Куда летишь так? С ног сшибёшь!» (он просто отвык от лифта, живя на первом этаже, и ездил в нём настороженно, быстро входил и выходил). Было подмечено и то, что лифт был тёмный и не очень чистый. Так же подробно был описан вид из окна. На самом горизонте, левее от родного района Антона и Влада, горел факел нефтеперерабатывающего завода.
Но Антон ввёл здесь и кое-что совершенно вымышленное – старшую родную сестру Лизы по имени Аня, к которой у Влада оказалась… симпатия что ли… А когда Влад уходил, открыл дверь из квартиры, то увидел белый свет и в нём какие-то контуры, не человеческие, а только слегка похожие на них; свет стал ярче, Влад зажмурился и встрепенулся и увидел обыкновенный коридор. Гуманоиды заметили, что он воспарил духом, глядя из окна, и явились ему, дав знать об этом.
Далее было то, что и у Антона в школе в последний день. Перед изложением событий рокового урока биологии была передана вся школьная атмосфера в общем, было сказано о том, что из себя представляют Егор и Лёха, о продажности классного руководителя, крутизне девочек и прочем. Ну, а на биологии с Владом произошло всё в точности то же, что и с Антоном. Да и не только на биологии, но и в дальнейшем, на следующий день дома.
А вот последующие события… Антон пока не стал придумывать… Он решил пока сочинить то, что будет в конце, начал сочинять главу, номер которой был совершенно произвольным. То, что будет в промежутке, он, уже сочинив конец, стал предполагать, делая самые приблизительные наброски. Он решил, что Влад должен в течение шести глав расшифровывать сверхъестественные послания, знаки и символы, в результате чего время для него будет то ускоряться, то замедляться. В обычном же мире подмогой Владу было… общение с Аней, некие особые отношения с ней. Позже, ему приходилось её как-то защищать. И наконец, он стал участвовать, вдруг повзрослев, в разборках бандитских группировок, одну из которых возглавляли Егор с Лёхой, другую – Эльнар, была и третья… Разборки происходили, естественно, с оружием. Они перемещались, пока, наконец, из-за изменения скорости времени, знаков, получаемых Владом, не переместились на атомную электростанцию. В общем, это произошло довольно таинственным образом и для самого автора – Антона. Влад предпочитает остаться в реакторной комнате, когда на АЭС возникает аварийная ситуация. Реактор взрывается… В момент взрыва над АЭС пролетает космический корабль, и, с помощью каких-то приборов, душа Влада улавливается и… попадает на корабль. На корабле находится, помимо гуманоидов, ещё и один человек – мудрый китаец, когда-то подобранный с Земли. Он разговаривает с душой Влада довольно витиевато, в течение отведённого ему времени. Затем душа Влада снова воплощается, в одиноком месте, чтобы там поразмышлять над прошлой жизнью, прочувствовать её по-новому. Влад настолько заигрался со временем в прошлой жизни, что момент взрыва на АЭС стал неопределим на обычной линии времени, и теперь время перестало иметь значение, а Влад стал должен определить своё местонахождение и кое-что найти.
Душа Влада воплощается в лежащее в гробу тело вампира графа Дракулы, и оно, в уже истлевшем виде, оживает… Влад Дракула выходит из склепа, идёт вниз по лестнице, натыкается на валун, толкает его, падает с большой высоты прямо на него, выживая при этом, видит подземную реку, а вскарабкавшись по выступам в стене, находит себе жилище. Далее следуют воспоминания, рассуждения и сны о прошлой жизни. «Для меня только эта пещера оказалась полезной, чтобы осознать, что я терял в прошлой жизни. Там я стремился, по сути, только сюда, в такое мрачное убежище духа. Здесь опустошение моей жизни стало явственным, убралось всё отвлекающее. Вон те огоньки – неведомая подсветка реки – и то не приближаются, как я к ним не беги, а только дразнят. Столь жуткое моё обличье подчёркивает необходимость моего отделения от жизни, вызванную несвободой моего духа. Вот откуда берутся вампиры!» – так выглядели наиболее удачные, связные рассуждения Влада. В конце главы Влад ныряет под воду, находит там что-то похожее на ядерный реактор, трогает его, происходит вспышка света, образовавшийся водоворот выбрасывает вампира на берег.
В следующей главе Влад в своём подземелье впервые насыщается кровью и кое с кем встречается. В горах Кавказа ходит пастух со стадом быков, один из них от жары заходит в ущелье и, пройдя немного, падает в пропасть. Падение быка прекращается в самом логове Влада Дракулы, и тот, оглушённый грохотом, раньше и не особо задумываясь, где взять кровь, издаёт голодный вопль, прокусывает мёртвому быку артерию и выпивает всю ещё тёплую кровь без остатка. Пастух недосчитался одного быка, зашёл в то ущелье, обнаружил пропасть и услышал оттуда нечеловеческий вопль. Объятый мистическим ужасом, пастух бежит домой, в посёлок, там вызывают милицию. К тому месту в горах, куда, как утверждали селяне, однажды ночью падал странный луч, отправляется армейское подразделение на вертолёте. С помощью взрывчатки они попадают в склеп с раскрытым пустым гробом. Далее, они проходят путь Влада по узким крутым ступеням. На том месте, откуда Влад падал, используют сначала тросы, затем парашюты.
Начинается последняя глава, довольно бессвязная. Военные и Влад бегают в подземелье. Выстрелы Влада не берут: после того, как его выбросил водоворот, он может проходить сквозь что угодно, и всё проходит сквозь него. Кое-кого он загрызает, кто-то умирает от разрыва сердца. Это продолжается, пока один из военных в звании майора не упоминает местонахождение – это и нужно знать Владу, чтобы выбраться, прыгнув в водоворот…
И снова он видит яркий свет, и душа его воплощается… в младенца, отец которого… ф-фу-у-у!.. отец которого – сам же Влад из прошлой жизни (до взрыва на АЭС), ну а мать – Анна Гаврилкина. Влада-старшего в его теле заменял… дух мудрого китайца с космического корабля, и он читал мысли младенца, когда тот закрывал глаза… Нет, это, конечно, кошмар!.. Мы лучше скажем, что Влад воплотился в себя прежнего, чтобы нам не писать такой дикий абсурд.
Отправившись однажды в супермаркет, Влад натыкается на банду Егора и Лёхи, которая начинает стрельбу, а Егор находится снаружи. Когда Влад выбегает, Егор на своей машине трогается, а Влад на своей – гонится за ним. Лёха в супермаркете сцепляется с охраной, расшвыривая всех. Но одному из охранников, о котором он забыл, забросив далеко, удаётся его пристрелить. Егор же оказывается выброшен с дороги в овраг и тоже погибает. Ещё одна заминка – Владу навстречу едет милиция, приказывает остановиться, выкручивает руки и забирает. После, его оставленная машина взрывается – милиция спасает ему жизнь (третью по счёту). При просмотре записей камер супермаркета выясняется, что он не виновен в налёте. И Влад возвращается домой, в новую семью… Напоследок он ложится спать и внутренне произносит бессвязно-пафосный монолог о звёздах в небе…
Как видно, в обеих фантастических повестях присутствуют внеземные существа и в обеих они заступаются за главного героя. «Необъявленная война» была ещё более-менее связной, в отличие от «Линии времени». Но что можно взять с автора – подростка, которому нужно было срочно получить побольше утешений?
VII
В тядупоумный этап вошло ещё одно событие, оно произошло уже не у одного Антона и тех, с кем он жил – наступило Новое Тысячелетие. И можно сказать, что сочинение Антоном фантастических повестей было приурочено к этому. И в связи с его разочарованием в новом тысячелетии, его постигло разочарование в том, что он сочинил. Ведь подросток думал, что после облома не просто утешается, а находит то, к чему он предрасположен в плане профессии! В том, как он записывал пьяного деда, ему увиделись свои способности к журналистике, а со своими повестями он решил, что может стать, естественно, писателем-фантастом. Но вот, что до «Линии времени», то её он вообще и не написал, и не записал на аудиокассете. Он только рассказывал её и только маме, а Валентина Викторовна слушала с предельным простодушием. Это заметил только Игорь Михайлович, сказав однажды:
– Чего, всё матери сказки рассказываешь?
Наиболее приятной Антону вещью в празднование Нового Тысячелетия можно назвать… новую игру на его любимой «Сеге».
Что было нового вообще для страны – это первое поздравление по телевидению нового президента Владимира Путина, а в самую кульминацию, после боя курантов – звучание нового гимна России, вместо того, у которого не было слов. Но в отдельно взятой однокомнатной квартире, у живущих в ней пятерых человек не появилось абсолютно ничего нового. Когда Виктор Захарович с Игорем выпили и стали разговаривать, Галина Архиповна ушла от них и, сморщившись, сказала дочери:
– Фу! Когда два пьяницы что-то друг другу рассказывают, мне так противно прям!
Строители в Домодедово пока только вырыли котлован и закладывали фундамент дома. Но как только, в первых числах января, Поликарповы с Хибариными собрались туда ехать на машине, Игорь вдруг отказался везти из-за ссоры с супругой. Выглядела эта ссора какой-то детской.
Антон сочинял «Линию времени» ещё в начале две тысячи первого года, особенно продумывал последнюю боевую сцену – в супермаркете и на дороге. Имел он и некоторое намерение пойти в школу. Но, сначала, узнав об этом через дочь, Галина Архиповна фыркнула: «Ещё чего не хватало!». Затем, Валентина Викторовна передала ему сведения о том, что Дима Есин так ударил «под дых» своего младшего двоюродного брата, что тому вызвали «скорую».
– Видишь как?! Своего брата!! – встревоженно подчеркнула она, подняв палец.
Этого было, конечно, вполне достаточно, чтобы отговорить Антона.
Бабушка продолжала беспокойно относиться к принятию пищи Антоном. Один раз она выясняла на кухне у дочери, что именно та ему готовит. Затем, пришла узнавать у самого Антона:
– Антон, тебе чего мама варит?
– Кашу,– сказал он со вздохом.
– Ну, а какую: гречневую, пшёную?
– Она знает, что делает.
– Как будто трудно ответить, да что ж такое-то? – уходя, возмутилась она.
И Антон услышал продолжение разговора на кухне.
– Ну как, спросила?
– Да спросила! Чего толку? Он со злом с таким, прям как ты! – Антон и не заметил, с каким таким злом он ответил.
В другой раз, утром, когда мама ушла на работу в школу, Антон сам сказал бабушке: «Мне бы позавтракать», – и в ответ неожиданно услышал уже отнюдь не встревоженным, а ядовитым голосом:
– Аха! Захоте-эл! Так я не знаю, что тебе готовить, я не спрашивала, вы ж сердитесь!
– Я и смотрю.
– Ну и смотри! Сиди голодный.
Оказалось, что когда он ещё спал, его мама, уходя, выразила бабушке недовольство тем, что она без конца спрашивает о еде.
Вот каким образом всё продолжалось в третьем тысячелетии…
Что же Антону было делать со своими повестями после разочарования в них? Отречься от них? Пока он ещё ждал подходящего момента, в который они могут пригодиться, когда кто-нибудь кроме мамы начнёт читать «Необъявленную войну», желая отвлечься от суеты с поездками и прочим, так же как Антон отвлёкся от своего облома. Мама читала и слушала не так – слишком несерьёзно. А пока никто как следует не заинтересовался повестями дома, не могло быть и речи о том, чтобы о них узнал кто-нибудь за пределами квартиры. И всё-таки один раз «Необъявленную войну» начал было читать отец Антона. Начало было таким: «Эта история произошла в 2027 году, когда мир стоял на пороге ядерной войны…». Игорь Михайлович посмотрел только на первую страницу и высказал витиеватое суждение:
– Да, у тебя стиль между Жюль Верном и Стругацкими, – сначала Антону стало немного приятно, он поверил, что отец разбирается в стилях, так как тот прочёл немало фантастики.
Но дело шло-таки к отречению… Следующая ступень к нему настала во время… опять же просмотра Антоном «Секретных материалов»! Нет, поистине невозможно переоценить значение телевизора и, в особенности, этого фантастического сериала в жизни подростка Антона Хибарина! Только ещё одна ключевая серия уже не вдохновила Антона на какую-либо доработку своих повестей, а показала только лишь уровень фантастики, до которого его произведениям ещё далеко… На этом и закончился тядупоумный этап. Но крахидальный этап пока не начался. Антон увидел в своих повестях только лишь утешение после облома, а не какой-то творческий взлёт. Но, с другой стороны, он не спешил выбрасывать написанное, относился к нему, как к памяти о преодолении своей тоски, которое всё-таки составило жизненный этап и как-то духовно усовершенствовало, по крайней мере, одного Антона. Таким отношением Антона к своим повестям определяется время тядупоумно-крахидального транзита.