Как отец собаку вылечил

Сараева
 
 
Из папиных рассказов.
 
 
  Рассказ от имени   Алексея Сараева ( моего отца).   
 До войны у нас  семья была большой и дружной. Шесть детей и отец с  матерью. Жили правда, бедно. Но в  те времеа особо богатых и не было в селах. Да и в городах то же самое. У меня брательник двоюродный в Новосибирске жил.  Был я у него . Нищета , ни чуть не краше нас, деревенщины.  В квартире, как в муравейнике. Ладно бы , родны люди. А то  все друг другу  чужие. На одной кухне с десяток хозяек. Шум, ругань. Тьфу! Лучше уж дома в родной деревне навоз нюхать в  своей усадьбе, чем в тех хваленых городах жить .
 Старшой Николай пять классов прошел и все. Уже ученый. Некогда было учиться дальше, да и не за чем. Для того времени — пять классов, это почти профессор деревенских дел. Сел Колька на трактор, да так  к нему и прирос. Я следом за ним отправился. Даром, что всего три класса прошел, а трактором овладел еще почище брательника. Вот так-то. Не то что вы,  нынешние. Десять лет учили вас, вдалбливали в ваши головы  знания, а вы  до сих пор не знаете с какой стороны к корове подойти,  чтобы она вам говняным хвостом по  мордасам не надавала.
В мои годы   сестра Нинка, которой в ту пору было 11 лет, наравне с матерью и доила, и поила и в колхозе коров пасла.
Так что цену хлебушку мы с пеленок знали.  Перед войной отец наш помер, Царствие ему Небесное.  С гражданской еще чах. Детей настряпать сил хватило, а вот поднять их до конца, ума дать так и не смог папаша мой бедный. Мать моя красивой  женщиной была. Да очень быстро сдала. Папа -то   у нас доброй души человек был.  Матери  во всем помогал. Берег, как мог. А как его не стало, так на  материны плечи  такой груз свалился, что не приведи Господи. К началу войны мне 19 исполнилось, а Кольке 21.  С первых же дней забрали нас на фронт. Осталась мать одна с четверней. 
Нинка за старшую  у нас была.   15 лет девке исполнилось. Следом  Мишка, опосля Машка, а потом уж Сашка.
 Не успели мы до  фронта доехать, как мама следом за отцом  отправилась. Вроде бы как надорвалась на колхозной работе.  Осталось,  кроме нас с Колькой, четверо сирот беспризорных.
Добрые люди (из близких родственников), подсуетились. Пацанов в детский дом сдали. А девок к себе сестра матери взяла. На них ей колхоз дополнительный паек положил. Да и работящие девки были, не  то что крали нынешние.
Нас с Коькой еще на призыве разлучили. Это я уж после войны узнал, что воевал он почти рядом.
Ну,  о войне сказ особый надо вести. Натерпелись люди горького до печенок. И не только те, кто воевал. Насмотрелся я и на повешенных детей, и на растерзанных баб наших. Лютовал фашист. Особенно после того, как поперли мы их в обратную сторону. Ранен я был дважды, но  не тяжело. Месяц госпиталей и снова на фронт. В плен попадал. Но   обошлось без последствий. Не до меня, видимо, нашим  особистам было.  А все потому, что молитву, которую мать мне на листочке в  нательник зашила, я до конца войны при себе носил.  И Колька тоже жив остался.
  Но про войну потом. Я про харч  сказ веду. Так вот, я  вкус масла сливочного только на фронте и узнал.  Нет, вы не подумайте, что кормили нас там, как бычков на забой.
Всякое бывало. И продукты во время не подвозили из-за бомбежек, и  кухня наша полевая на мине подрывалась. Бывало по три дня   голодными сидели. На  то она и война.
 Но честно скажу, харчевались мы   получше, чем дома. Такой каши  перлухи на  свином сале топленом я сроду не едал. А суп из горохового концентрата . Ух!  Царский обед. Дома одно и то же. Картошка  с простоквашей , а назавтра — простокваша с картошкой. Да еще хлебушек ржаной. Самопек, конечно. За головку сахара надо было государству яиц сдать больше, чем куры  могли снести. Вот мы в детстве яичек-то и не едали. Даром, что  держали в хозяйстве с десяток несушек.  Все сдавали по продналогу. И молоко, и яйца, и мед, и ягоду- грибы лесные. Такой вот жизнь наша была.
А на фронте, как я понимаю,  нас кормили  более -менее — нормально. Голодный солдат, это не вояка. Люди в тылу голодали ради того, чтобы мы  были сыты и врага   веселее гнали с землицы нашей многострадальной.
Ну, худо бедно , отвоевали. Домой воротились. Кто на своих двоих, а кто на  трех ногах. На одной своей да на двух костылях.    .
 И только вернувшись домой, я узнал, что мамы нашей нет больше на свете. Погоревал конечно. Поплакал горько, но жить-то надо.  Первым делом Сашку с Мишкой   разыскал. Возвратил домой брательников младших.
Нинку Колька забрал к себе в соседнее село. Машка у тетки осталась. 
 Женился я в 47 — ом  году. Девку отхватил такую, что все  мужики завидовали. Только вот откуда из таких краль потом ведьмы берутся? Все тихо! Вы этого не слышали, а я не говорил.
Родители у моей Маруси нормальными людьми оказались. Теща никогда в наши передрязги не влипала. Тесть — тоже. Хороший мужик был. Все его Санькой Зайцем звали.  Видно за натуру его брехливую. Но в основном за то, что шибко уж баб любил. Что свою бабку, что чужих.
Ну про него вы и без меня знаете. А я вам про собаку хочу рассказать. А главное, про еду. И собачью, и человечью.
После войны сытнее людям не стало. Наоборот. Страну надо было поднимать после разора фашистского. Все излишки    домашнего хозяйства  шли на прокорм рабочего класса.  Да какие там излишки! Их сроду у крестьянина не было. Облагало нас родное государство таким продналогом, что голову поднять невозможно было. Работа выматывала до посинения.
Тестю моему в ту пору уж за пятьдесят было. Его из кузнецов в егеря перевели. Это где-то в 55 году случилось. 
К деду Зайцу из города часто начальство высокое наезжало.   Дед их на охоту- рыбалку сопровождать должен был. И то дело! Ведь начальство наше  так уставало от трудов праведных, что  без отдыха никак!

Были там и прокуроры областные, и секретари партийные, и какие-то депутаты разные. Я не  силён в их чинах. Но председатель колхоза нашего, каждый раз    пугался до икоты, когда ему звонили в контору и наказывали по чести принять «высоких» гостей.
У меня к  тому времени вас, девок, уже трое народились. Людмиле лет семь, тебе Валька,  пять было. Ну  и младшенькой Танюшке    три годика.  Мы всей семьей  только что переехали в новый дом. Мне, как единственному трактористу в колхозе, отдали  под жилье бывшую сельповскую контору.  Ну а те, в свою очередь,  по плану укрупнения, в соседнюю Комаровку переехали.
 Мы как из мазанки в трехкомнатные хоромы перебрались, нарадоваться не могли.  Домина хоть куда! Кухня на полдома и две комнаты   немалые. Короче, дом мой самым большим в поселке был. Вот мне и подсовывал председатель наш гостей «дорогих» каждый раз.
 А мне, по честному, те гости сдались бы! Но никуда не денешься. Принимать надо по высшему разряду. Председатель в таких случаях,  из колхозного н.з.   дефицитов для   «высоких товарищей» подкидывал.  То баночку меда, то творога со сметаной  плошку.
 Тот особый случай, ради которого сказ я этот начал, хорошо помню, хоть и лет уж много прошло.
Весною дело было. Год так  где-то 55-тый.  Прибыли дедовы подопечные на охоту. Утку  - гуску перед гнездовьем пострелять    Хотя, как я потом понял, им хоть на гнезде, хоть с  птенцами, все равно было. Жалости никакой. Как помню — четверо их было. Все, как бугаи. Ряхи отъеденные, сытые. Видимо не по окопам лежали те «высокие товарищи».  В тылу где-нибудь отсиживались. Интенданты — мать их за ногу.
Один из них — мужик лет под сорок, прокурором области оказался. И  привез тот прокурор собаку охотничью с собой. Я таких страшилищ даже на фронте не видел. Хотя всего насмотрелся, пока пехом от Москвы до Берлина пёр.
Кобель высоченный, в холке что твой телок годовалый. Поджарый, лохматый и морда, как у крокодила узкая и длинная.  Прокурор нам сообщил  после, что кобель тот по кличке  Орел,  немыслимо дорогой породы был.
 Вечером, после охоты, все эти горе- охотники в наш дом нагрянули. Мать ваша заранее картошки наварила, творог со сметаной на стол поставила ( Председателев гостинец). Мать-то у вас, сами знаете, через чур честная. Вам по ложке того творога в рты всунула, а остальное все на стол. Дура баба, она и есть. Каравай ржаного хлеба теща принесла. Только что из печи.
Самим кусать нечего, а перед гостями «почетными» лица терять никак нельзя было. От этого мог зависеть и заработок мой и уважение от колхозного начальства.
«Ну- думаю, - перетерпим как-нибудь. Может от своих щедрот девкам моим запечным какая конфета перепадет.»
  Гости все за стол и Орел  прокурорский тут же.
 У нас в деревнях дома   маленькие, семьи большие. И не принято было в те годы собак в дома тащить. В городах, там другое дело. Там, как в скворечнике. Сам на высоту и собаку туда же. А у нас и во дворах места хватало.
 Не в нюх мне это  конечно, но молчу, скалюсь, как дурак.
 Гости свои припасы достали. Я ахнул. А вы девки, с печи из-за навески повылуплялись, как птенцы. От стола глаз оторвать не можете. В  животах такое урчание, что только глухому слышно не было.
 Еще бы! Тут и шоколад, и сыр  и колбаса, и консервы разные. И булки белые, коих мы отродясь не видели. И кус масла желтого на тарелку лег.
  Разлили господа- товарищи коньяк по  кружкам. И мне от щедрот своих плеснули.  Выпили и пошли трескать, будто сроду не жравши. А мне, верите, руку за куском сыра протянуть стыдно было. Как подумаю, что  жую тут деликатесы, а мои девчонки на печи слюной исходят, сразу аппетит пропадает.   
Плюнул я на приличия,  взял три кусочка колбасы и вам подал.   Осмотрелся. Ничего вроде, за руку не схватили, но и одобрения ни от кого не услышал. Никто не протянул мне шоколадку детей угостить. Сами сожрали  к концу застолья.
  Прокурор взял  сдобную плюшку со стола, щедро намазал  сливочным маслом и на пол к носу своего Орла положил. У меня сердце чуть не остановилось от такого кощунства.
Ну и что вы думаете? Собачара та масло лениво так слизнула, а от белой булки нос отворотила.
 У меня аж все внутренности закипели. Едва сдержался, чтобы   чем - нибудь не запустить и в шайку эту господскую, и в собаку их наглючую. Нельзя! Посадят как врага народа и глазом не моргнут. А прокурор совсем озверел. Берет  тарелку с творогом и ставит перед носом собачьим.
Мать ваша в дверях стоит . Смотрю, а у нее слезы на глазах и трясется вся.
 Посуда по тем временам, едва ли не на вес золота была. Купить ничего нельзя было. «Доставали», кто как мог.  И творог жалко было.  Вас покормить хотели. У нас хоть и была коровушка кормилица, но творожок мы едали только по большим праздникам.  Все продналог забирал.
Собака творог слегка так полизала языком и снова отвернулась.  Вот ведь сволота какая. Перегадила только и все.
 А прокурор расчувствовался не на шутку. Запричитал, как по покойнику. Мол, что это за напасть такая на его  любимого Орла  сошла. Не ест уж который день. Видимо заболела собачка бедная. Лечить надо срочно.
 Ну я тут немного отошел от шока и откуда что взялось? . Понесло меня не хуже, чем тестя моего — брехуна. Говорю  прокурору. «А вы оставьте собачку мне.  Сами же говорите, что через пару недель приедете? У нас тут такой  опытный ветеринар по селам ездит. Лучшего во всей области не найдете. Он к нам через пару дней  должен наведаться.  Дом у меня большой, я Орлу вашему в комнате сенца кину, пусть живет. Он вроде не злой у вас. Не покусает?»
Прокурор от радости даже протрезвел. «Нет, хозяин, что ты. Собачка только с виду строгая. А так — сама доброта. И детей очень любит.»
 В общем , договорились мы с ним, что за десять рублей,  уговорю я  знаменитого нашего ветеринара собаку прокурорскую от неведомой болезни излечить.
 А диагноз пса того, мне сразу, при первом взгляде  открылся. И  называлась та болезнь  «обыкновенное обжорство». Наши деревенские собаки питались в основном одним кормом. И назывался он «кто что найдет».  Ну и картошку в мундирах давали конечно. Изредка косточки доставались им. Но  это уж зимой.  Летом есть мясо , кощунством считалось.
Правда, спасибо деду вашему, без рыбы мы  редко жили. А то бы совсем хана,   особенно детям.
 Вскоре угомонились наши охотники. Заняли на ночь лучшие наши постели. К тому же — единственные. Где и как мы с семьей спать будем, никого не интересовало. Как они улеглись, Маруся моя все их объедки перебрала.  Кое-что не покусанным осталось. Детям скормила,  а огрызки поросю достались. И творог туда же пошел.
До сих пор жалко. В общем — худо, бедно ночь пережили. Утром горе — охотники  в обратный путь отправились. Собака у меня осталась.
Едва  областной УАЗ скрылся за селом, я собачару ту за ошейник и в пригон к  корове под бок. Нечего тут  слюной липкой трясти в доме, среди детей  малых. Запер ее в клетке, где зимой куры жили. 
Ни в этот день, ни на следующий в клетку не заглядывал  В первый день пес выл, видно по хозяину скучал. Во второй день скулил и тявкал. Но я не велел никому в клетку заглядывать, тем более кормить . На третий день сунул собаке миску воды, чуточку забеленной молоком.
 Выхлебал всю за минуту. Я через решетку погладил Орла по загривку. Ничего, ластится.  Хвостом бьет, в глаза заглядывает.
Честно говоря, жаль беднягу было. Но я же побожился вылечить собаку. Значит надо было держать слово.
 А насчет ветеринара, вы уж наверное поняли.
 Был конечно, коновал малограмотный. Один на три поселка. Но я и не собирался к нему обращаться.
 Зачем мне от   стольких голодных ртов с кем-то деньгами такими делиться.  А ну прикиньте  сами, что такое 10 рублей в 1955 году.
 Четвертая часть месячной зарплаты тракториста. Тем более, что денег нам выдавали лишь половину от заработка. На остальные мы получали натурпродукт в виде муки грубого помола Да еще пшеницу на корм скотинке.
На ту десятку я Марусе новое пальто драповое купил. Вот радости -то было! Мать ваша весь поселок обегала, обновкой хвалясь.
 А Орла лохматого я продолжал  кормить по своей системе. Утром водичка молоком забеленная, вечером  -  половинку половничка затирухи. Вы то хоть помните, что такое затируха. А, девки мои?  Ну еще бы вам ее не помнить. До семи лет почти одну ее и ели.  Вам мать на молоке чаще готовила. А себе, так на воде.    На всех молока не хватало. А я вот на воде лучше предпочитаю.  Заварит мать     горсточку муки кипятком. Натрет на мелкие крупинки. Потом сварит на воде И луком поджаренным на сале свином заправит.   Объедение. Особенно вкусна была затируха из пшеничной муки, хороша просеянной Но и из ржаной не плохо тоже.
 А собаке разве не вкусно?   На свиных шкварках хоть кому вкусно.  Дней через пять,  стал я по-немного  Орлу картошку в мундирах в хлебово добавлять. А то просто кину ей. Так она ту картофелину на лету ловила.
Проглотит и вертит хвостом. Добавки просит.
 Но я  не поважал псину слишком сильно.  Ко встречи с хозяином готовил.  Прокурор должен был сам оценить   работу «ветеринара».
 И  вот наконец   пришло время прибытия важных гостей.  На сей раз они приехали на рыбалку к Саньке Зайцу.
 Лучших  мест для рыбалки никто кроме него не знал.  Дед ваш за месяц  раньше рыбу в своих секретных местах прикармливал.
Едва председатель повелел мне  места спальные для гостей готовить, завел я Орла в дом.  Травы свежескошенной  кинул на пол. Покормил немного. Кобель скачет вокруг меня, ластится, будто я и впрямь самый важный для него человек. Хозяина — кормильца во мне признал.
Прокурор, едва в поселок въехал, бегом  в наш двор. Вошел в дом и не здороваясь, сразу к собаке. А та возьми и зарычи на него. Видимо обиделся, что хозяин его на такую экзекуцию оставил. Бедняга прокурор в ступор впал. «Ты чего, - говорит-- Орел, не признал что ли? Это же я! Твой хозяин». 
И мне тут же - «Чего это он такой? Вроде похудел?»
 А я ему важно так в ответ, мол глистов в нем было  больше чем веса -. «Неделю выходили.  Ветеринар вчера только уехал. Все время с ним проводил. Одного лекарства   несколько литров выпоил. Так что вы еще пять рублей должны ему. И мне за труды хотя бы пятерку. Дочки конфет сроду не видели.  Завтра в район еду. И деньги ветеринару завезу, и  сладенького девкам своим куплю». 
 Прокурор  булку собаке кинул, как и в прошлый раз, а та не берет. Подняла голову и с укором собачьим смотрит на хозяина, словно выговаривает ему за такое расточительство.
Вижу -  мужик зеленеть начал.  Беру картошину  из свинячьей лоханки и даю Орлу. Заглотнул  мгновенно.
 Прокурор рот открыл и смотрит на меня ошалело.  А я ему  объясняю, что мол мы же тут  булки сами не видим. И животину кормим тем, что сами едим.  Вот собака и привыкла за две недели к деревенской жрачке. И полезнее для желудка, и  легче для кармана.
 Не знаю, понял ли этот хозяин жизни что-нибудь. Но деньги дал. Снова десятку. 
Рыбы они тогда хорошо взяли. Карасей . Да все такие здоровенные, икряные. Довольные уехали гости.    Уже садясь в  машину, прокурор поманил меня рукой. Подошел я. А он усмехнулся так по- доброму, даже на нормального мужика стал похож - «Хитер ты, Алексей Дмитриевич. Но молодец! Орел мой сегодня, как молодой щенок по полям бегал. И целую миску супа слопал, как за себя  перекинул. Спасибо!». И руку мне пожал. А потом вынул из кармана плитку шоколада и подал. «На вот, девочкам своим. И извини»
 Я понял за что он извинялся. А вот товарищи его, с удивлением на нас  смотрели.
  Так что если кому нужен хороший ветеринар, обращайтесь!